В июне, как начались каникулы, нас с Мишкой отправили на море к бабушке. Бабушка моя, а Мишка мне не брат, но мы дружим с первого класса. Получается, почти три года, а это немало. За это время мы стали не разлей вода, как пишут в книжках, и расставались только на лето: я уезжал на море, а Мишка - в деревню. И Мишка, конечно, тоже хотел на море, и однажды моя мама сказала Мишкиной маме, с которой они к тому времени тоже стали не разлей вода: пусть твой летит с Андрюхой, для здоровья полезней и им веселей. Потом мама понизила голос, они стали что-то обсуждать, но я уже не слушал. Я понял: нас ждут самые лучшие каникулы! И побежал писать Мишке.
Со мной полетел папа, а с Мишкой - тетя Настя. Она работала в банке, приезжала к Мишке на праздники вроде Нового Года и Дня Рождения, но так получилось, что за все три года я ее ни разу не видел.
Мы договорились встретиться в аэропорту. Я думал, раз тетя Настя сестра Мишкиной маме, то она будет на нее похожа, то есть тоже будет немного напоминать тощего жирафа и громко хохотать без повода, поэтому сначала не понял, что за девица крутится рядом. А это и оказалась тетя Настя, и на Мишкину маму она была не похожа ни капельки.
Лицо круглое, как будто циркулем нарисовали, и бледное, на носу и на щеках веснушки, а волосы какие-то рыженькие. И одета вся в белое - как будто собиралась не к морю, а на новогодний вечер - быть снежинкой. Короче, смешная. Стояла и молчала, только вежливо поздоровалась с моими родителями.
Мама ее смерила своим особым взглядом, все засуетились, Мишкина мама раздавала напутствия, а моя мама наставляла папу, поэтому мне досталось меньше. Наконец, мы с папой и Мишка с тетей Настей погрузились в самолет и полетели.
Бабушка живет в поселке у моря. Сначала надо лететь самолетом, потом еще ехать в автобусе. В нем всегда жарко так, что футболка прилипает к спине. В окна летит пыль, за окном несутся домики, деревья, поля. Я все это видел уже сто раз, но с Мишкой все было как-то по-новому. Мы таращились во все глаза, и я показывал ему все интересное, что попадалось на пути. Папа уступил тете Насте место у окна, чтобы она тоже могла смотреть. Как только мы прилетели, она достала из чемодана огромную шляпу, надела ее и в автобусе так и ехала в этой шляпе, не снимая.
Бабушкин дом почти последний на длинной улице, надо долго идти по дороге. Дорога вся в мягкой белой пыли, и по ней приятно бежать: пыль забивается между пальцами и щекочет. Мы с Мишкой тут же сняли кроссовки и понеслись, поднимая клубы этой пыли, а белые босоножки тети Насти тут же стали серенькие. Она что-то крикнула Мишке, но мы уже неслись далеко впереди.
Солнце жарило вовсю, и, когда мы добежали до бабушкиного дома, были мокрые и чумазые.
Мы успели уже выпить целую банку бабушкиного компота из слив и расковырять хлеб с белой корочкой, когда дотащились папа с тетей Настей.
- Замужем? - только и спросила бабушка тетю Настю. Она была ее ниже на голову, но почему-то казалась выше. Тетя Настя покраснела и прошептала "нет".
- Мама! - воскликнул папа и тоже заметно порозовел.
- Все шуры-муры вон там, - бабушка указала согнутым пальцем за забор.
Мы расхохотались, но бабушка шикнула на нас, велела убираться к себе и разобрать вещи. Но шуры-муры мы взяли на заметку.
Лицо бабушки похоже на сморщенный абрикос, а руки - на птичьи лапы. Она говорит, что ей сто лет. Бабушка живет в большом двухэтажном доме. Второй этаж предназначен для жильцов. То есть для нас тоже. В длинном коридоре всегда темно, вдоль коридора - двери в комнаты. Тете Насте досталась в распоряжение целая комната, а папа разместился у себя в каморке в конце коридора. Ее жильцы не занимают, и она только папина. Он обустроил ее, когда ему было 14 лет, и бабушка никому ее не сдает.
В первый же вечер мы пошли гулять к морю, купались и ходили вдоль берега, пока не стемнело. Мы - аборигены и знаем безлюдные места, где хорошо гулять, и никто не мешает.
Папа что-то рассказывал тете Насте, потом она устала и села на валун, а мы с Мишкой опять влезли в воду и искали камушки, ракушки и прочую дребедень.
- Идите-ка сюда, - позвал нас папа, когда мы, наконец, выбрались, и соленая вода уже текла у нас из носа и булькала в горле. На ладони у него лежал смешной круглый камень с дыркой.
- Куриный бог, - сказал папа. - Вот удача - найти его в первый же вечер!
- Почему куриный? - я просунул в дырку мизинец.
Папа пожал плечами.
- Раньше считали, что он охраняет кур, - вдруг подала голос тетя Настя со своего валуна. Мы про нее совсем забыли. - Его вешали в курятнике.
- Мотай на ус, - велел папа, протягивая мне дырявого бога. - В детстве мы такие искали. Считается, он приносит удачу и исполняет желания.
- И как, сбывалось? - с сомнением спросил Мишка.
- А то, - хмыкнул папа. - То лето вообще было лучшее в моей жизни. И желание сбылось. Главное.
- Это какое же? - я взял куриного бога и посмотрел через отверстие на Мишку, раздумывая, чего бы тоже пожелать. Лицо у него уже покраснело от солнца, а на щеках расплывались разводы соли.
- Секрет, - ответил папа невозмутимо. Он всегда так делает. - У каждого свое главное желание. Ты только смотри не беспокой бога по пустякам, - вдруг добавил папа. - Богов о чем-то просят, когда понимаешь, что сам не справишься, понял? А пока храни на счастье.
Я понял, что куриный бог пока бесполезен, сунул его в карман штанов, и почувствовал, что здорово устал.
Солнце уже почти село, и мы пошли домой.
Папа, как обычно, остался на две недели и улетел к маме. Раньше мама тоже приезжала, но потом перестала. Она говорит, что плохо переносит жару, но папа говорит, что у нее с бабушкой трения. Хотя какие трения могут быть с бабушкой, непонятно.
Бабушка встает засветло, пока солнце еще не вжарило как следует, и работает рано утром и вечером, когда оно садится. Днем она возится на кухне, уходит к соседкам или отдыхает у себя в комнате на первом этаже. Туда никто не смеет входить, даже папа.
С нами бабушка разговаривает мало, ей некогда. На все тети Настины опасения она смеется и говорит, что мы не маленькие - жопы нам подтирать. Так что тете Насте приходится присматривать за нами обоими.
Поначалу она пыталась ходить с нами везде, чувствовала ответственность, но это было пустое дело. Мы носились всюду, мы были сами по себе. Конечно, я знал местных мальчишек, но многие жили здесь круглый год, и я так и оставался для них чужаком. Но этим летом мы с Мишкой были отдельно. Они нас не трогали, а мы - их.
Мы бегали по всем пляжам, по всему поселку и не было мест, где не было бы нас. Мы знали все и всех на рынке и подружились с продавщицами и продавцами семечек и кукурузы, мороженого, жвачек, конфет, сладкой ваты, арбузов, вишни, персиков, ежевики, пастилы и лимонада. Мы жуем кукурузу сочную и соленую и еще солим со всех сторон, на спор, кто пересолит и съест. "Что вы делаете?!" - восклицает тетя Настя.
Это вообще ее любимый к нам вопрос. А мы едим кукурузу, соленую до слез, мы бегаем по поселку, загораем до фейерверка в глазах и заплываем далеко в море.
Очень скоро мы стали сначала красные, как вареные сардельки, потом с нас слезала кожа, словно мы зомби, потом мы стали золотые и коричневые, как пряничные человечки.
На рыбачьем пляже мы познакомились с рыбаком с диким именем Салазар. Он сказал, его дед приплыл из Испании. Салазару лет, наверное, столько, сколько бабушке. Он сухой, как дерево без листьев, у него пышные белые волосы, он знает все о лодках и море и иногда дает нам рыбу. "Для бабушки", - говорит он, и мы думаем, что у них были шуры-муры.
Поскольку по телефону тетя Настя говорит Мишкиной маме, что все в порядке, в чем-то мы ей уступаем и слушаемся. Например, ходим с ней на песчаный пляж. Тетя Настя не любит галечный, где мы гуляли в первый день, ей там жестко и негде укрыться от солнца.
На пляже она сразу занимает место под огромным деревом, где всегда тень, расстилает полотенце, достает журнал, мажется кремом и сидит, глазеет. В море она купается мало, только утром или на закате. А купальников у нее целых три: зеленый, розовый и белый. В купальнике тетя Настя похожа на девчонку, хотя Мишка сказал, что она уже довольно старая, ей двадцать семь лет.
Вообще на песчаном пляже происходит много интересного, потому что сюда ходят все, днем тут пройти нельзя, чтобы не наступить на чью-то руку или ногу. Пляж покрыт зонтиками густо, как рыба чешуей. Из ларька с мороженым играет что-то дикое и громкое, малыши визжат, все купаются, играют, - жизнь кипит. Некоторые женщины снимают купальник и загорают, как мы, в одних трусах - сиськами вверх. Тетя Настя говорит, что это ужас, а мы думаем, что "сиськи" - ужасно смешное слово. Иногда мы с Мишкой начинаем повторять его просто так, сначала тихо, потом громче и громче, пока тетя Настя не скажет "прекратите, вы что, совсем идиоты?" А мы играем в идиотов, уо, как говорит моя мама, когда мы дурим при ней - это значит умственно-отсталые. Мишка косит глазами, а я даже слюни пускаю. Тетя Настя краснеет, чуть не плача, а потом Мишка вскакивает и бежит к морю и я бегу за ним.
Нас этим не удивишь, было бы что разглядывать. Однажды я видел даже сиськи тети Насти.
Она не знала, что я смотрю, и я смотрел не специально. Ее окно было открыто, и дверь, наверное, тоже, потому что занавеска вдруг поднялась пузырем, и я увидел, что она стоит голая по пояс напротив зеркала и разглядывает себя, чуть склонив голову. В отражении я увидел ее сиськи, такие же белые, как она вся, с коричневыми сердцевинами. Они были похожи на нежную мякоть яблока. Только я подумал об этом, как у меня что-то шевельнулось в животе, а потом ударило в спину, так, что я чуть не полетел лицом в землю.
- Чего уставился? - это был Мишка. - Скажешь кому - убью!
- Больно надо, - меня задело то, как он это сказал. Вообще-то кто угодно мог это увидеть, но кроме меня во дворе никого не было. Да и подумаешь - невидаль, на пляже их полно.
Мы часто дразним тетю Настю просто так. Однажды Мишка поймал в море медузу и шлепнул ей на спину. Тетя Настя визжала громко, весь пляж, кажется, замер и посмотрел на нас. Я как-то придумал накидать ей в кровать червей. Она их жуть как боится, ее просто трясет от одного их вида. Это очень глупо, ведь они не опасные. Но Мишка почему-то эту идею отверг да так решительно, что я не стал больше пытаться, а жаль.
Но, в общем, тетя Настя оказалась хорошая и не относилась к нам строго. Иногда мы втроем разговаривали, как будто она самая обыкновенная девчонка. Она доверчивая, словно ей лет пять. Мы показывали ей фокусы с картами и оторванным пальцем, она смотрела и всему верила, а потом смотрела, как мы плаваем. А мы плавали далеко, до самых буйков и иногда ныряли под ними, когда тетя Настя зевала.
Мишка, пока ходил со мной в бассейн, здорово научился плавать кролем и брассом, но я все равно был быстрее. Однажды я все-таки ему поддался, чуть помедлил, чтобы он первым доплыл до буйка и коснулся горячего красного бока. Он обернулся и помахал, счастливый, что обогнал меня. Я думал, он мне машет и удивился - ведь я только чуть-чуть отстал, чтобы дать ему фору. А потом обернулся тоже и увидел на берегу тетю Настю - отсюда крошечную, как игрушку, в зеленом купальнике и белой шляпе. Она махала нам в ответ.
Как-то мы лежали в воде у берега, обессилившие от заплыва. Было за полдень, и солнце жарило, как в печи, на берег не хотелось. Хотя вода была тоже так себе прохладная, как оставленный на солнцепеке компот.
Рядом, в воде по пояс стоял какой-то мужик, и нас не трогал, и мы его тоже, а потом он вдруг спросил:
- Эй, парни, как водичка?
Вопрос был тупой, но Мишка из вежливости буркнул:
- Нормальная.
Дядька еще поплескал на себя и снова спросил:
- А чего ваша мама не купается?
Тут он глянул на берег, в сторону тети Насти. Она как обычно скучала под деревом.
- Вообще-то она нам не мама, - отрезал я.
- А тебе-то что за дело? - добавил Мишка.
Мишка вообще вежливостью не отличался, но с незнакомыми взрослыми да еще такими, мы не церемонились и сразу называли их на "ты", чтобы они побыстрее отваливали.
Мужику это явно не понравилось, но он сдержался. Он был невысокий, мускулистый, но при этом какой-то весь круглый, а волосы уложены набок, и сам весь блестел, словно бабушкин блинчик, смазанный свежим маслом.
- А кто же?
Блинок спрашивал про тетю Настю, а сам почему-то смотрел на нас, довольно пристально, особенно на Мишку. Видно, ему очень не понравился Мишкин ответ, но Мишку это только подзадорило, поскольку он выдал:
- Мармозетка!
- Ливретка! - тут же подхватил я.
- Клозетка!
- Такие взрослые парни, а ведете себя, как дурачки, - у Блинка даже щека дернулась.
- Мы кретины, - подтвердил Мишка.
- Мы уо! - я уже снова начал было вживаться в образ, но тут Мишка плюхнулся в воду, хорошенько обдав Блинчика брызгами, и я бросился вслед.
- Счастливо оставаться! - крикнул ему Мишка, а мне сказал: - Противный какой-то.
- Блестит, как блинчик с маслом.
- И в воду входит, как девчонка.
Больше мы о нем не говорили, а поплыли к буйкам, быстро, как могли. Я не поддавался и обогнал Мишку. Мы полежали на воде, держась за канат. Море на солнце блестело до боли в глазах.
Но когда мы выбрались на берег, поняли, что Блинок оказался не так прост. Он сидел рядом с тетей Настей, прямо на ее цветном полотенце и болтал.
Я принялся закапывать Мишку в песок. Пока я его закапывал, мы слушали их разговор. Из него стало ясно, что Блинок уже успел узнать, как зовут тетю Настю, как зовут нас, кем мы друг другу приходимся, где живем и надолго ли приехали.
Наконец, тетя Настя встала:
- Пора обедать.
И Блинок идет с нами, провожать. Всю дорогу мы слушали за спиной их дурацкую болтовню и хихиканье. Дойдя до калитки, мы не выдерживаем:
- Шуры-муры все за дверью! - вопим мы в один голос и быстрее несемся во двор.
С тех пор Блинок от нас не отлипал. Появлялся на пляже быстрее, чем мы добежим до воды, а тетя Настя намажет себя кремом из тюбика. Из-за этого крема она была все такая же белая, как будто только вчера приехала.
Тетя Настя теперь собиралась на пляж долго, она заплетала то косу, то хвост и каждый день меняла купальник, а на рынке купила себе вторую шляпу.
Мишке это все почему-то страшно не нравилось, а мне было все равно. Блинок, в целом, не мешал. Он тоже не особо любил воду и весь день сидел с тетей Настей под деревом. Вечером они гуляли, но спала тетя Настя дома. Помнила про шуры-муры.
Мишка предлагал проследить за ними, но мне это не сдалось. Я был даже рад и думал, что если тетя Настя увлечется этим Блинком, то совсем забудет про нас, и мы наконец будем проводить лето, как нам вздумается, ни у кого ничего не спрашивая.
У Блинка были свои чудачества. Он пытался втереться к нам в доверие, охотно покупал мороженое и лимонад, как только на пляже показывался дядька с синим пластиковым коробом, и даже настаивал, чтобы мы ходили развлекались вчетвером, хотя на его месте я бы постарался избавиться от нас как можно скорее. И мы ходили за счет Блинка в кино и на аттракционы, катались на банане, ели мороженое килограммами, пили лимонад до пузырей в носу, и вообще обдирали его как липку, но от Блинка будто не убывало.
- Может, он миллионер? - предположил я как-то ночью.
Мы только что вернулись из ресторана, где вместе ужинали. Не просто пляжное кафе, которые с наступлением темноты сияли, как новогодние елки и гремели музыкой, так что море дрожало, а в настоящем ресторане, со скатертями на столах и ложками в салфетках.
Блинок отвез нас туда на своей машине. Машина у него была что надо - черный лексус, блестящий со всех сторон, как он сам.
В ресторане Мишка слопал три десерта, но по лицу было видно, что третий уже в него не лезет, и я стал ему помогать ковырять ложкой в сливках и шоколаде. Их было столько, что меня даже затошнило.
После ужина Блинок с Настей отвезли нас домой, а сами пошли гулять. От сладкого было так плохо, что мы напились воды и пошли к себе.
Сливки стояли комом в горле, и я боялся, что меня вырвет в кровать, поэтому на всякий случай сидел неподалеку у окна, чтобы свеситься туда если что. Мишка лежал в кровати и страдал молча.
Я видел силуэты тети Насти и Блинка в конце улицы. Они шли под фонарями, держась за руки, как и прочие парочки. С пляжа неслась песня, которую Мишка перепевал как "моса-моса, таблетки от поноса".
- Может, он миллионер? - тогда то и предположил я.
Мишка ничего не ответил. Он предпочитал страдать и ненавидеть молча.
Мои предположения оправдались следующим вечером. Когда мы уже шли с пляжа по разбитой асфальтовой дорожке, Блинок спросил, не хотим ли мы посмотреть его яхту.
Мы уже поняли, что денег у него полно, но яхта - это было слишком. Тетя Настя так растерялась, что почему-то посмотрела на нас и спросила:
- Как вы, мальчики?
Яхта оказалась, не такой, как в кино, поменьше, но все равно очень красивой. Белая, без паруса, а на боку английскими буквами написано "Белла".
Она стояла на причале за рыбачьим пляжем, где начинались ряды частных коттеджей.
Если честно, "Белла" мне сразу понравилась. Приятно было ступать по дощатой палубе, нагретой солнцем, и я стал воображать, как будто это наша яхта, и мы плывем на ней, как на большой белой рыбе, далеко за буйки, к горизонту.
Блинок подал руку тете Насте, и она чрезмерно осторожно взошла на палубу, хотя стоял полный штиль, и я едва ощущал ступнями, как "Белла" покачивается на волнах.
Мы взобрались по крутой лесенке наверх. Здесь была открытая площадка, стол и белые диваны. Тетя Настя больше смотрела на Блинка, чем на яхту, хотя за эти дни тот краше не стал, и все так же поблескивал лбом на вечернем солнце. Только постригся и стал похож на какого-то любимого бабушкиного актера.
- Парни, хотите посмотреть мою красавицу? Только по очереди, а то в кубрике мало места.
Я не очень представлял себе, что такое кубрик, идея идти с Блинком на экскурсию вдвоем не очень-то мне нравилась, но Мишка неожиданно сказал, что останется с тетей Настей, улегся, вытянул ноги и даже солнечные очки надел.
Они остались загорать, а я надеялся, что быстро отделаюсь от Блинка, и потом мы с Мишкой полазаем везде сами.
Мы и правда довольно скоро все обошли. Блинок показал каюту, туалеты, штурвал, приборы управления, палубу, канаты, огнетушитель и все прочее. Я даже на какое-то время забыл, какой он противный.
Когда мы снова поднялись наверх, море было все золотое, а тетя Настя смеялась, болтая с Мишкой. Они замолчали при нашем появлении, будто обсуждали что-то очень интересное, а мы им помешали. Хотя я вообще не представлял, о чем с ней разговаривать. Но Мишка ушел смотреть яхту, а я сел на его место.
Тетя Настя повернула бледное лицо к едва теплому солнцу. На таком, конечно, не больно то загоришь.
- Понравилось?
- Угу, - кивнул я.
Ткань ее сарафана была такой тонкой, что виднелся кружок соска, и я вспомнил, как видел ее голой у зеркала. И подумал: интересно, Блинок тоже видел тетю Настю такой? Наверняка. Даже трогал. Какие сиськи на ощупь, я не знал. Мне почему-то казалось, что они должны быть похожи на медуз: прохладные и желейные.
- Ты чего? - спросила тетя Настя.
Я понял, что пялюсь на нее, почувствовал, что ужасно краснею и сделал вид, что тоже загораю с закрытыми глазами.
Мишка с Блинком довольно долго ходили, наверное, Мишка донимал его всякими расспросами. Я уже думал искупаться, прыгнув прямо с палубы, когда они, наконец, вернулись.
- Можете теперь сами все смотреть, - любезно разрешил Блинок. - Только ты, Миша, помни, о чем мы говорили, - добавил он и пошел к шезлонгам.
- Что это он тебе сказал? - спросил я, когда мы, наконец, избавились от этого навязчивого типа.
- Чтобы мы без него ничего не трогали, - буркнул Мишка.
Это и так было ясно.
- Куда пойдем? - мне хотелось еще разок взглянуть на приборы и штурвал, - тебе вообще как?
- Мне вообще без разницы.
Настроение у него чего-то испортилось. А когда я решил еще разок заглянуть в каюту, он вдруг сел на палубу, прислонился лбом к перилам и сказал:
- Иди смотри сам, если хочешь.
- Тебе, чего, голову напекло?
- Наверное, - буркнул Мишка.
Он, правда, был бледноват. Я глянул каюту, буквально одним глазком, здесь у Блинка даже картина висела и стоял стеклянный столик с бутылками и стаканами, как в кино про Бонда, а потом вернулся к Мишке, а он так и сидел - не меняя позы.
- Пойдем домой, - сказал я, хоть жалко было уходить так быстро. - Сделаем тебе компресс на лоб.
И мы пошли домой, сказав, что нам надоело. Я шел и оглядывался на белую рыбу Беллу. Она сияла издалека - самая красивая среди яхт.
Мишка и впрямь улегся на раскладушку. Я дал ему полотенце, которое окунул в ледяную воду, - бабушка специально держит бидон в погребе, чтобы даже в самое пекло можно было освежиться, - и та стекала с полотенца Мишке в уши, но он лежал, не шевелясь, как мертвец. Я не донимал его и валялся в своей кровати, читал в телефоне про корабли и яхты: где каюта, где трюм, где что, пока за окном не стемнело.
Я слышал, как скрипнула калитка. Вернулась тетя Настя. Мишка отвернулся к стене и делал вид, что уснул. Я тоже натянул одеяло до подбородка, и, когда тетя Настя тихонько заглянула, то подумала, что мы давно спим.
Ее вообще было легко провести. Иногда мне казалось, что наши одноклассницы и то не такие доверчивые, как тетя Настя. А ведь ей уже почти тридцать.
Блинок стал часто звать нас на яхту. Наверное, понял, что так мы ему обходимся дешевле, чем в ресторанах и кино.
На яхте тетя Настя загорала, а Блинок болтал не умолкая. Я и сам стал вечерами читать про яхты и корабли и очень этим делом увлекся. Уже не называл леера перилами, а ванты ступенями. Я знал, где кокпит, а где - трюм, и меня поражало, что Блинок, похоже, всего этого не знал, и мог обозвать кубриком любое место яхты, поскольку ему нравилось это слово.
Кое-что он нам все же объяснял, видать, играл в капитана. Мы вязали узлы из канатов, драили палубу и изучали приборы у штурвала.
Мне это все страшно нравилось, даже с Блинком, а Мишка - терпеть не мог. Он ходил мрачный и отчаянно грубил. На яхте он любил загорать с тетей Настей, нацепив очки. Блинку, правда, это не было по душе. Он звал нас матросами и придумывал дурацкие задания, которые зачем-то надо было выполнять отдельно, словно мы с Мишкой соревновались. Но молчаливая и явная борьба происходила как раз между ними, и меня не касалась, и я не мог понять, что они делят, как ни старался.
Но в целом от Блинка толку было мало. Самое интересное рассказывал Салазар. Он был настоящий моряк, сразу видно. Веревка скользила у него в пальцах, точно живая.
- Видали, щенки? Это фламандский узел. Ну, повторяйте.
И хохотал, глядя на то, как вместо узла у нас получается комок. Он смеялся, как птицы каркают.
Блинка Салазар звал пижоном. Тут он был прав. Футболки на Блинке менялись не реже, чем платья на тете Насте.
- Этому пижону яхта только для фасона нужна, - скрипел он. - Чтобы баба клюнула. Это такая наживка для дамочек, кхар-кхар, - он подмигнул, но мы сделали вид, что не поняли. - Не вздумайте с ним плавать. Попадете в шторм, и вам крышка! А шторм идет.
Я глянул на небо - чистое как синий лист цветного картона
- Слушай море, щенок, - сказал Салазар. - Пока не научишься слышать море, ты не моряк, кхар-кхар.
Но в тот же вечер, когда мы осваивали узлы, Блинок сказал:
Бухтой назывался небольшой островок напротив пляжа. Ничего там не было, кроме старого причала, редкого леса, колючих зарослей, гор мусора и утыканного ломаными зонтиками берега. Лодочники на моторках отвозили туда за деньги. Мы тоже плавали, но делать там нечего. К тому же всюду натыкаешься на мусор, кучки дерьма и парочек, которые тискаются в зарослях. Всласть насмотревшись на чужие шуры-муры, мы туда больше не катались.
Плыть было недалеко и по прямой, так что я решил, что никому об этом знать не обязательно. А постоять за настоящим штурвалом можно не каждый день.
Тетя Настя обзавелась шортами и полосатой футболкой - точно такие же я видел накануне у нее в журнале. Я взял тетрадки со схемами узлов. А Мишка сказал, что никуда не поплывет.
- Меня укачивает.
Это было вранье. В отличие от меня Мишка мог часами сидеть в болтушке - аттракционе, где кабинка вращается, как волчок, и делает перевороты, и выйти оттуда как ни в чем не бывало, да еще побежать на цепочную карусель.
- Не придумывай, - тетя Настя тоже это и знала и разозлилась. Она была уже при параде, в шляпе, а в руках сумка с кремами, полотенцами и едой.
- Тут плыть-то всего ничего, - подбодрил Блинок. - По пути аптека, возьмем что-нибудь от укачивания.
Но Мишка уперся. Мы втроем смотрели на него, не зная, что делать.
- Очень жаль, Михаил, - наконец сказал Блинок. - Жаль, что ты пропустишь такую хорошую прогулку. Придется нам плыть без тебя.
Мишка смотрел в землю, на вялую пыльную траву.
Тетя Настя уже хотела что-то сказать, но Блинок вдруг подмигнул нам обоим и показал пальцем на улицу.
И тетя Настя закрыла рот, они ушли молча, держась за руки. А я остался с Мишкой.
- Чего ты его так ненавидишь? - спросил я. - Вроде он не такой плохой, хоть и кретин полный.
Мишка посмотрел на меня, как будто я находился от него далеко, на другом берегу, встал, отряхнул руки и сказал:
- Пошли.
Блинок сдержал слово и пустил меня к штурвалу. Мишка демонстративно не проявил к этому никакого интереса и как обычно растянулся на диване.
Я ужасно пожалел, что бухта так близко, Блинок от меня не отходил и вообще управлялся со штурвалом не так уж плохо, но и я успел кое-чему научиться.
На берегу как обычно лежали парочки, и тетя Настя с Блинком заняли место среди них. Тетя Настя за последние пару недель поглупела на глазах. По мне так она и раньше умом не отличалась, а теперь стала совсем дурочкой, а с Блинком разговаривала странным голосом, совсем другим, чем со мной и Мишкой.
Мы сели к ним спиной, чтобы не смотреть. Я жалел, что у Блинка не парусник. Было бы здорово ловить ветер и идти под креном. Я закрыл глаза, лег на спину и стал пытаться слушать море, как говорил Салазар. Плеск волн просачивался сквозь смех тети Насти и других женщин, визиг малышей, чью-то ругань. Я попытался сосредоточиться только на нем, не отвлекаясь на постороннее. Волны били о берег в такт с дыханием, вдох-выдох, вдох-выдох. Это очень быстро меня усыпило, и я не заметил, как уснул.
А когда проснулся, увидел, что Мишки нигде нет, а на полотенце сидит одна тетя Настя, смотрела на море и пьет лимонад через соломинку.
- Где Мишка? - спросил я.
- Они с Лешей на яхту пошли. Леша что-то показать хотел.
Это было настоящее имя Блинка, но мы с Мишкой его игнорировали.
Ничего себе, подумал я. То Мишку не заманишь, то сам пошел. Я подумал, что мне с Настей нечего тут делать, и пошел их искать. В конце концов, тетрадку с узлами я тоже оставил на яхте.
"Белла" виднелась за версту, возвышаясь, как белый кит. Здесь стояли маленькие моторки, ни в какое сравнение не идущие с нашей яхтой.
Мишки не было ни на палубе, ни в кокпите. Я пробежал мимо каюты, никак не думая, что они могут быть там, потому что в каюте не было ничего интересного, но все же глянул на всякий случай в маленький иллюминатор. Он был почти у пола, так что пришлось нагнуться, чтобы посмотреть.
Мишка сидел на диване, вжавшись в угол. Блинок нависал над ним как-то по-обезьяньи. Одной рукой он гладил Мишку по выгоревшим волосам, а второй его руки я не видел. Лицо у Мишки было такое несчастное, какого я не видел никогда.
Даже когда семиклассники подкараулили нас, потому что Мишка нахамил им в столовке, и один бил его, а второй скручивал меня, чтобы я не вмешивался, а только смотрел и наматывал на ус - даже тогда на Мишкином лице не читалась лишь мрачная решимость. Но сейчас он выглядел так, словно это был не он, а только кукла, сделанная под Мишку.
В общем, я понял, что Блинок вовсе не яхту ему показывает, и меня отшвырнуло от иллюминатора. Не соображая, что делаю, я шагнул вперед, потом назад, потом подошел к леерам, вцепился в них и уставился в море. По нему по-прежнему плыли парусники и лодки. Белая моторка с синей полосой быстро приближалась к острову, оставляя пенный след, и все было четким, как на фотографии, но все звуки заглушало сердце, оно билось прямо в ушах. Я понимал, что надо вытаскивать Мишку, но продолжал, как примагниченный, смотреть на воду, сквозь нее, и вдруг вспомнил про куриного бога - а ведь совсем о нем забыл! Он остался в кармане штанов, в которых я был в тот вечер на пляже. И тут вдруг я будто на секунду стал взрослым, понял, что надо делать, успокоился и пошел к двери каюты. За ней стояла такая страшная тишина, что я стукнул в дверь кулаком что есть силы и почти заорал:
- Дядя Леша, вас тетя Настя ищет!
За дверью что-то шевельнулось, я почувствовал, как съеденное мороженое тоже шевелится у меня в животе. Но сдержался и не подал виду, как взрослый, когда Блинок открыл дверь, и мы посмотрели друг на друга, как ни в чем не бывало. Я даже улыбнулся и повторил:
- Мы вас потеряли.
Он тоже улыбнулся, так спокойно и просто, что у меня горло перехватило от злости.
- Мы идем. Я тут Мишке каюту показывал.
Хотелось врезать ему прямо сейчас, но надо было хранить спокойствие.
- Мы вас догоним, - отчеканил я. - Только тетрадку возьму с узлами, она где-то тут осталась.
Блинок кивнул, оглянулся на Мишку и пошел себе. Я видел, как легко он сошел на берег.
Мишка поплелся следом, прошел мимо, словно не замечая.
- Мишка! - окликнул я.
Мишка обернулся, без всякого интереса.
- Я все видел.
Не знаю, чего я ждал, но Мишка метнулся ко мне, схватил за ворот футболки и резко толкнул, так что я приложился затылком к стене до зеленых искр в глазах. Сквозь них, очень близко, проступало Мишкино лицо с обветренными губами и злыми глазами.
- Скажешь кому - и ты труп, клянусь! - прошипел Мишка, не отпуская меня.
- Ты чего, Мишка, кому я скажу-то, - я тоже шептал в ответ, хотя нас никто не мог услышать.
Мишка ослабил хватку и вдруг выплюнул мне в лицо:
- Иди вяжи свои узлы, моряк гребаный.
- Ты чего? - я опешил. - Ты не думай, я тебя не выдам. Мы отомстим.
- Как? - Мишка.
- У нас есть куриный бог, - зашептал я, надеясь, что Мишка помнит.
Мишка посмотрел на меня как-то странно, с какой-то жалостью и тихо сказал:
- Ты и правда уо. Это просто камень с дыркой, сказка для маленьких мальчиков.
Мишка повернулся и пошел к берегу. Я его звал, но он не откликнулся.
В тот день с Мишкой мы больше не разговаривали, но на всякий случай я его из виду не выпускал, как и Блинка. Я понял, что кретином все это время был вовсе не он, а я, тетя Настя не в счет. Я не мог смотреть на них обоих. Она же взрослая, как она не заметила, что происходит? Блинок звал меня за штурвал, но я отказался, сказав, что буду вязать узлы.
Дома я сразу бросился к своим штанам, сунул руку в карман и перевел дыхание - куриный бог был там. Шершавый и сухой. Я вспомнил, что говорил папа. Про главное желание. И у меня оно созрело.
Ночью долго дождался, когда Мишка уснет по-настоящему, а не понарошку. По коридору ходили бабушкины жильцы, и бабушка на лавке долго пила чай с соседкой. Потом наконец все стихло. В кромешной тьме я натянул футболку и шорты и, стараясь, не шуметь, вышел на улицу.
Было пусто и темно. Только луна светила, и пыль на дороге казалась бесцветной, как пепел. Я снял шлепанцы и пошел босиком. От луны все вокруг было черно-белым. Свет в окнах не горел, и даже собаки не лаяли. Мне казалось, что я на другой планете.
Я шел по пустой дороге к морю, но не на пляж, а туда, где мы гуляли с папой. Я никогда не приходил к морю один глухой ночью. От горизонта к берегу шла тоненькая лунная дорожка, где-то очень-очень далеко светился огонек проходящего корабля. Я не знал, как позвать куриного бога, достал камень из кармана, посмотрел сквозь дырку на Луну - круглую, огромную и пятнистую. Без голосов и пляжного шума я вдруг услышал море - оно шелестело, как бескрайний лес, перекатывалось, как галька в жестянке и плескалось, словно внутри него, глубоко внутри, билось живое холодное сердце, и тут я отнял камушек от лица и увидел его.
Он был огромен, он лежал на дне, очень глубоко. Вода над ним сияла прозрачным голубовато-зеленым электрическим мерцанием, и он был ни на что и ни на кого не похож, но я сразу понял, что это и есть куриный бог, живущий в море. И он был такой необъятный и такой красивый, что я не мог дышать.
- Зачем ты пришел ко мне, мальчик? - спросил он. В голосе куриного бога разбивались камни, шуршал песок пляжей, текла вода, кричали чайки, скрипели доски причалов, и у меня мурашки побежали по всему телу.
Но я собрался с духом и рассказал ему, зачем пришел и чего хочу.
- Хорошо, мальчик, - ответил он. - Я могу тебе помочь. Но послушай, что ты должен сделать.
Его голос звучал прямо у меня в ушах, словно я был бутылкой, и в меня наливали морскую воду.
Хоть я не был уверен, что об этом можно спрашивать, но знал, что другого шанса не будет, поэтому облизнул губы, ставшие солеными, и осмелился:
- А почему тебя называют куриным богом?
Море над ним задрожало, волны побежали быстрее, и мне показалось, что куриный бог смеется.
- Ты должен принести мне курицу, мальчик. Когда твое желание будет исполнено, принеси ее сюда и брось в воду.
Куры у бабушки были на перечет, но я не сомневался, что смогу сделать это ради Мишки.
- А сейчас иди домой, мальчик.
И море погасло, вновь стало непроницаемо черным, только луна рябила на поверхности.
Я не помню, как добрался домой, потому что как-то сразу наступило утро, и я открыл глаза. В комнате было жарко, а Мишкина кровать уже была пуста, внизу гремели тарелками, лаяли собаки, из радио доносилась песня, как будто это самое обычное утро, но я ничего не забыл и помнил, что сказал мне куриный бог.
По пути на пляж я дернул Мишку за руку, чтобы мы немножко отстали.
- Ты мне веришь?
- Чего тебе опять?
- Мишка, если ты мне все еще друг, как я тебе, то поверь мне сегодня.
Он посмотрел на меня очень серьезно, и я тоже смотрел, не улыбаясь. Глаза у него как будто выгорели на солнце вместе с волосами и стали совсем прозрачные.
- Дядя Леша, - начал я очень вежливо, когда мы расположились на пляже, - а давайте выйдем в море ночью?
- Это еще зачем? - Блинок намазывал плечи тети Насти кремом. - Ночью надо спать.
Я растерялся. Такого вопроса от Блинка я не ожидал. Но неожиданно пришла на помощь тетя Настя.
- Правда, Леша, - сказала она своим особым голосом. - Почему бы и нет? Мальчишки и не видели ночного моря. Это было бы...здорово.
Она не решилась при нас говорить, что это было бы романтично или тому подобную чепуху. Блинок и тетя Настя никогда не гуляли по ночам, как другие парочки, и из всех нас только тетя Настя не понимала, почему.
Блинок с сомнением посмотрел на море - тишь да гладь.
- Не обязательно уплывать далеко, подрейфуем, посмотрим на звезды.
- Я читал, как моряки ориентируются по звездам, - поддакнул я. - Хочу посмотреть сам, дядя Леша, пожалуйста.
- А ты, Мишка, что скажешь? - старый извращенец вылупился на Мишку, и стало ясно, что все зависит от него. Мишка посмотрел на меня, я кивнул, едва заметно.
- Скажу, что вы трусите, если до сих пор не ходили в море ночью.
Тетя Настя ахнула, а Блинок расхохотался, очень довольный.
- Решено, парни, ваша взяла. Будут вам луна и звезды. Сегодня же.
Он для виду поцеловал тетю Настю в лоб, как ребенка.