Аннотация: полная версия рассказа, написанного для конкурса мистической миниатюры с темой "Мертвая голова"
- Кем бы ты хотел стать после смерти?
- Продавцом мороженого, - неловко отшутился я.
Она повернулась. В темноте её лицо казалось ближе, и мне вдруг захотелось узнать, что она сделает, если я её поцелую, но, конечно, я не решился и продолжал просто стоять рядом.
Приезжая на лето в деревню, мы часто собирались по вечерам в одном из заброшенных домов, которых здесь было немало и которые считались зоной, свободной от всякой цензуры, то есть от неусыпного внимания взрослых. Мы натащили сюда матрасов, каких-то тряпок, старой посуды, калабашек и прочего хлама и засиживались до утра.
Тем летом из всей нашей компании приехало всего четверо: я, Вадька, Вероника и Наташа. Кто-то уже поступал в институт, кто-то пытался поработать, кто-то просто уехал отдыхать в другое место.
В один из вечеров мы сидели втроём и никак не могли разойтись, хотя разговор не клеился. Вадька скучал без Наташи, отбывшей навестить каких-то дальних родственников. Он насупился в углу и без конца курил, от чего в воздухе вскоре повисла плотная дымовая завеса, а видимость приблизилась к нулевой.
- Хоть бы окно открыл что ли, - заметил я.
- А тебе душно что ли? - в тон огрызнулся Вадька, вставая с неохотой. Он уже потянулся к форточке, но что-то на подоконнике привлекло его внимание.
- Эй, идите гляньте, какой мутант!
Я был уверен, что от маяты Вадька решил развлечься очередной дурацкой шуткой, которых за сегодняшний вечер было уже достаточно, и даже не собирался отвечать, но Вероника встала, и я поднялся вслед за ней.
На потемневшем от сырости дереве сидела внушительного размера бабочка. Раньше я таких никогда не видел. В поздних сумерках она казалась серой, но на спинке вроде бы вырисовывалось какое-то пятно.
- Это бражник, - тихо сказала Вероника, - мертвая голова. Видите узор? Он имеет форму черепа.
Я пригляделся к пятну и подумал, что при некотором воображении его можно принять и за череп.
- Не гони, они у нас не водятся. Это мутировавшая капустница. В доме логово бабочек-мутантов, - хохотнул Вадька.
Поскольку мы никак не отреагировали на очередную остроту, Вадька быстро потерял к нам интерес и широко зевнул.
- Ладно, я сваливаю. А вы изучайте, юные натуралисты.
Бросив окурок на пол, он пошел к двери, многозначительно ухмыльнувшись напоследок. Я сделал вид, что не заметил.
В нашем кругу Вероника негласно считалась "странной". Наверное, она и ходила с нами только по привычке: мы все знали друг друга с детства. Познакомься мы сейчас, у нее не было бы ни шанса влиться в компанию. Вероника не пользовалась косметикой, не пыталась выставить себя напоказ, не курила, не пила и много, почти всегда молчала. Красотой тоже не отличалась: русые волосы, собранные в хвост, глаза - то ли голубые, то ли серые, не толстая и не худая, - ничего особенного, пройди такая мимо - не заметишь. Но при этом меня к ней необъяснимо влекло. Она была как неизведанная, забытая астрономами планета, вращающаяся по своей орбите на самом краю вселенной, но эта планета притягивала мою огромной силой гравитации.
Вот тогда она и спросила:
- Кем бы ты хотел стать после смерти?
- Продавцом мороженого, - неловко отшутился я.
Она повернулась. В темноте ее лицо казалось ближе, и мне вдруг захотелось узнать, что она сделает, если я е поцелую, но, конечно, я не решился и продолжал просто стоять рядом.
- Помнишь, в детстве ты спрашивала, кем я хочу стать, когда вырасту, и я всегда отвечал: мороженщиком, чтобы каждый день съедать по пломбиру.
Ее губы чуть заметно дрогнули. Если бы у улыбок была тень, она выглядела бы именно так.
- А я хотела стать бабочкой. Всерьез верила, что, когда вырасту, смогу стать кем угодно.
- А сейчас? По-прежнему хочешь?
- По-прежнему.
Я шутил, но Вероника отвечала серьезно, из-за этого я чувствовал себя глупо.
- Еще есть шансы.
Я шутил, но Вероника отвечала серьезно, из-за этого я чувствовал себя неловко.
- Еще есть шансы.
- Да, - согласилась она, - после смерти. Есть поверье, что бабочки - это души умерших людей. А я думаю, что мы - только куколки. Как личинки. Тело - кокон нашей души. И мы расстаемся с ним, чтобы стать чем-то большим, обрести свою истинную природу.
Она говорила отстраненно, отвернув лицо к окну, будто обращаясь не ко мне, а к бабочке.
- С бражником связано много легенд. Во Франции, например, верят, что, если пыльца с его крыльев попадет в глаза, можно ослепнуть. Но я думаю, может быть, взамен можно увидеть что-то другое... Что-то, что вот так не увидишь. Понимаешь, Никит?
Я не понимал. Я чувствовал себя идиотом, который не знает, как вести себя с девушкой, если разговор не вертится вокруг музыки, кино или общих знакомых.
Мы виделись каждое лето, но в сущности, я знал о Веронике очень мало, почти ничего. Приезжая сюда, мы оставляли городскую жизнь позади, как оставляют машины на парковке аэропорта, и, кажется, я только в этот момент начал догадываться, что у Вероники тоже есть свой автомобиль.
Она осторожно протянула руку. Бражник сидел, не шевелясь, словно мертвый. Мне на секунду стало жутко.
- Не трогай это!
Я сказал "это", точно Вадька был прав, и бабочка была не живым существом, а каким-то потусторонним порождением. Но будто не слыша меня, как завороженная, Вероника дотронулась до крыльев кончиками пальцев, но та даже не шелохнулась.
- Может быть, ей тут холодно, и она впала в спячку? - пробормотал я себе под нос.
Вероника закрыла глаза и вдруг медленно провела пальцами по векам. В пустом доме, ночью этот жест выглядел настолько дико, что я понял, как это: ощущать себя, будто во сне. Тогда я впервые подумал, что, может, вовсе никакая Вероника не особенная, а просто у нее и впрямь не все ладно с головой. Она открыла глаза, и некоторое время мы просто смотрели друг на друга. В доме и на улице было тихо. Луна сквозь пыльное стекло казалась пепельно-серой, будто тоже припорошенной пыльцой.
Я проводил Веронику до калитки. Было тепло, воздух пах сиренью и был мягким, каким бывает только в самой середине лета. Мы молча шли по пустой дороге, ночью, под светом луны она казалась белой. Я пытался понять, о чем думает Вероника и что думаю о Веронике я, но все время украдкой посматривал на нее. Она была спокойна, даже безмятежна. Молчание не тяготило ее.
- Спокойной ночи, Никит, - пожелала она и вдруг добавила: - Прощай.
- Мы что, расстаемся навсегда?
- Нет, - Вероника покачала головой, - не навсегда, конечно.
Казалось, вот сейчас, когда она еще стоит со мной рядом, ночью, будто мы одни на планете, на ее планете, я должен что-то сказать, что-то такое, что поможет мне понять Веронику, себя и кем я хочу стать после смерти, но, конечно, я ничего не придумал. Только тоже покачал головой, обращаясь то ли к себе, то ли к Веронике, то ли к кому-то еще, и пошел в свою сторону. Когда я оглянулся, дорога была уже пуста.
Всю ночь шел дождь.
Утром, не успел я еще слезть с постели, прибежал Вадька.
- Слыхал? Вероника твоя пропала!
- Как пропала? - опешил я, не обращая внимания на "твоя".
- Да так пропала! Она домой вчера не возвращалась! Тетя Ира всех обходит, я подумал, может вы тут...Ну, то самое. Заметками делитесь...
- Обалдел что ли, - я вскочил, на ходу натягивая брошенные на пол джинсы и футболку.
- Так она не у тебя? - разочарованно протянул Вадька и оглядел комнату, будто и впрямь ожидая, что полуголая Вероника вот-вот покажется из-под кровати.
Я выскочил во двор и сквозь зелень смородиновых кустов и решетку забора увидел тетю Иру. Она шла во главе молчаливой процессии из нескольких человек, чьи лица я знал наперечет.
Веронику искали всей деревней. Из каждого двора выходил кто-нибудь, примыкая к длинной веренице желающих помочь. Но я улучил момент и помчался в то единственное место, где, как я был уверен, она могла находиться.
Но в доме все было так же, как и вчера: пусто и тихо. На полу валялись горы окурков, смятые пакеты и пустые банки. Я подошел к окну. Бражник, мертвая голова, как приклеенный, сидел на своем месте.
- Вероника, - тихо позвал я. И потом громче, будто на самом деле верил, что она может меня услышать: "Вероника! Вероника!"
Калитка во двор Вероники осталась распахнутой. На лужайке перед домом стоял таз с недостиранным бельем, на столе громоздились грязные чашки и тарелки, вокруг вились мухи, входная дверь была не заперта. Помедлив, я поднялся на крыльцо и вошел в пустой дом.
В последний раз я приходил к Веронике в гости очень давно, когда мы еще были детьми, и я действительно мечтал стать мороженщиком. Ее комната осталась такой же, какой я ее запомнил: простые обои, дешевый шкаф, протертый до голой древесины стол, кровать, аккуратно застеленная выцветшим зеленым покрывалом. Я опустился на нее в каком-то отчаянном глухом изнеможении, хотя понимал, что, застань меня кто в таком виде - это выглядело бы, по меньшей мере, странно.
Окно было открыто, на пол ложились солнечные лучи, тепло и спокойно пахло летом. На прибитой к стенке полке, опираясь друг на друга, стояли потрепанные книжки, какие-то детские сказки. На спинке стула висело платье: простое и немодное, но Вероника часто его надевала. И вдруг я отчетливо осознал, что больше никогда ее в нем не увижу. Эта планета была покинута. Ее единственный обитатель исчез, не оставив объяснений и записей о катастрофе.
Веронику нашли к вечеру. Она лежала под мостками у лесного ручья, лицом в воду. Место было глухое, забытое даже деревенскими: воду брали из колодца, купаться ходили на реку.
Ручей был широким, но довольно мелким: чтобы утонуть здесь, надо быть очень невезучим. Мостки давно прогнили и покрылись мхом и грязью, Вероника могла поскользнуться и удариться, потерять сознание, но зачем вообще идти ночью одной в такое место да еще и в дождь? Что она искала?
Той ночью я не мог уснуть, задавая себе эти вопросы и не находия ответа. Я был последним, кто видел Веронику живой, и все перебирал в памяти вчерашний вечер, словно отдалившийся на миллионы световых лет. Чего я не заметил, что должен был, и мог ли что-то изменить? Я думал об этом, пока не застучало в висках, а потом просто продолжал лежать, крепко сомкнув веки, ощущая под ними горячую влажную пелену.
Вдруг что-то легко коснулось лица. Я подскочил, в панике нашаривая выключатель.
На стене, над моей кроватью сидела мертвая голова. По сравнению бабочкой в доме она была чуть меньше, но узор на спинке был тот же: пятно в форме черепа. Я машинально провел рукой по глазам, на пальцах осталось легкое мерцание пыльцы. Стена была пуста.
С того лета прошёл не один год. Вскрытие показало, что в легких Вероники не было воды, но дело быстро замяли. Никого из ее семьи в деревне больше не видели. Дом опустел, участок зарос лопухами, одуванчиками и иван-чаем.
Я и сам приезжаю редко, но, когда бываю здесь, подолгу, до глубокой ночи, сижу на крыльце, включаю лампу и накрываю ее абажуром, чтобы прилетающие на свет души не обжигались. Я по-прежнему не знаю, можем ли мы выбирать, кем быть после смерти, но надеюсь, Вероника стала тем, кем ей всегда хотелось.