Аннотация: "Ночь над Диким полем стояла тихая и звездная".
Ночь над Диким полем стояла тихая и звездная. Грозно роптали высокие травы, будто полки в строю, наступающие отовсюду. Колыхались дикие колосья, жесткие и неуступчивые точно копья, кивающие легкими перьями, будто султанами. Не было одиночества в этих травах. Были призрачные воинства, вечно шепчущие и сверкающие зачарованной сталью, так что и шагу некуда было ступить в этих волнующихся толпищах.
Но расступились травы перед бегущим зверем, загорелись огоньками глаза и пропали снова. И вот уже не один ропот трав слышен, но и стук копыт, и гортанные негромкие возгласы, и не одни лишь плещущие остья, но и гривы засеребрились, и звериные шкуры, шитые жилами. Откуда-то из мрака вылепилась, будто лишь на время, десятка татар. Остановилась, сдержав коней, и прислушалась, принюхиваясь. Кони похрапывали, чуя не то зверя, не то чужого человека.
Войцеху показалось, что до татар совсем близко - стоит только руку с саблей протянуть. Он и его товарищи лежали в высокой траве с подветренной стороны, рядом с выученными еще и не такой штуке конями. Хорунжий ухнул, и разъезд, тут же подняв коней и умостившись в седлах, будто с них и не сходил, молниеносно ринулся на врага. Ни один не ушел, какое-то время над полем лишь неслись ржание, крики, да сабельный лязг и свист. А потом все будто бы и успокоилось. Все так же похрапывали кони, и переступали копытами, и храпенье их сливалось с травным шелестом. Победители стали переговариваться, посмеиваясь, кто-то, получив рану, ругался с досады, потом кто-то тревожно свистнул, и все замолчали. Тихо. Тихо. Только шелест, шорох, ветра свист, звезд дрожанье, налитых светом как прозрачные сосуды, того и гляди, прольются на землю, окутав молочным сиянием, только руку протяни, да кольни копьем или саблей, или царапни острой макушкой колоска.
И вдруг снова ухнуло, заулюлюкало, и с дробным топотом налетели казаки. Небольшим отрядом, да и немалым для врага, числом малого. Однако все ж небольшим. Равные в темноте оказались силы. Как друг дружку посекли почти начисто, даже и не заметили. Получив удар саблей по голове, показавшийся не сильным и не страшным, Войцех вдруг забылся и свалился с седла в душистые травы. А опомнился он от холода. Было кругом пустынно. Только травы кругом галдели тревожно, то ли обвиняли, то ли звали куда-то, то ли песни пели, да склонялись, то ли с участием, то ли уколоть посильнее желая.
Все казалось Войцеху, он не один - кто-то говорил рядом что-то, кто-то стонал, кто-то утешал, но оглядевшись мутным взором и приподнявшись, поискав кругом, не нашел он никого живого, ни коня, ни человека, хотя травы все шептали на все голоса. Все друзья его были здесь, и хорунжий лежал, глядя на звезды широко раскрытыми мечтательными глазами. А потом вдруг задышало что-то живое, и дохнуло зловещим теплом, под замерцавшими зеленью углями. Свою саблю Войцех где-то потерял, но много кругом лежало других, никем не подобранных. И хоть довольно было зверю добычи недвижной, не довелось ему пировать в тот час. Свистнул клинок и, взвыв обиженно, отпрянул волк назад. Еще свист, и снова вой. И снова никого живого рядом с мертвыми. Кроме одного. Да и тот едва ли живой. Во всей вселенной лишь павшие, лишь травы, лишь звезды, лишь росы, холодные, как обильный пот. "Всякая плоть - трава"*, - звенит далекий голос ксендза. "Всякая плоть - трава", - звенят, радостны и печальны, травы. "Всякая плоть - трава", - шепчет поле всепрощающе, голосом, похожим на материнский, убаюкивающим, манящим. А где-то, над верхушками диких колосьев качались, двигаясь упорно куда-то, крепкие пики, где-то, то сливаясь с травами, то поднимаясь, взмывали бунчуки, а где-то хоругви.
Над Диким полем нежно алел, разгораясь, пока еще тихий как ночь, рассвет.