Судьба - путь от неведомого к неведомому и произвольная причина рокового деяния.
Платон.
Подступающие к платформе вихри ветра холодили не только тела, но и сердца. От ветра солдат не спасал ни черный панцирь с обсидиановым покрытием, ни шелковая рубашка под ним. Щеки на белых и стягивающихся от мороза лицах заалели. Бушующие завывания и свист, грохот мощных двигателей черного судна, спускающегося у самих склонов высоких гор на металлические подступы, испещренные узорчатыми фресками, покрытых золотом и халцедонами, пугал, олицетворяя силу и богатство воздушной флотилии Британской Империи. Черные доспехи гвардейцев, выстроившихся по пятьдесят человек в два ряда, блестели под призрачными лучами гигантского диска солнца, балансировавшего на лезвии горизонта. На флагштоках развивались атласные красные гербы с золотым львом, когда-то символ мудрости и величия, ныне в умах многих представлял собой кровь и коррупцию. Развращенная знать не жалела народ, как и не скупилась на средства столицы Альбиона, утопающего в богатстве. Простирающийся на несколько сотен километров город с высоты птичьего полета походил на сон, о котором мечтали многие короли прошлого, и будут мечтать короли грядущего. Обнесенный по окружности непреступными стенами высотою в три сотни метров, с которых мерцающим хрустальным потоком спускалась чистейшая вода с гор, что продлевала свой путь по внутренним каналам города и шествовала вместе с мощеными из красного камня дорогами. И свысока, где бирюзовая дымка, парящая в пушистых островках облаков, соединялась с небесно-призначным светом, город представлял собой цветок из шести лепестков. К северу от ворот, выполненных из цельного лазурита, к дворцовым покоям вела широкая лестница, по обе стороны от которой стояли статуи прекрасных женщин. Руки их были вознесены к небу, а лица в умиротворенной мольбе освещались солнцем. В ладонях они держали бриллиантовые чаши, и лилась вода на ступени, провожающая гостей в царственные стены монархов. Но если в городе стояла жара, то на платформах стоял лютый хлад. Капитан северо-западного округа Асториус вышел вперед, чтобы поприветствовать, а затем сопроводить Главнокомандующего британскими войсками Сильвию Рейгард. Раздался гул открывающихся металлических шлюзов, и пришвартовавшееся судно объял горячий пар. Равномерные шаги по трапу резонансным эхом доносились до ушей каждого, стоящего в шеренгах. И сквозь затмевающую серую пелену, вперед вышла женщина необычайной красоты. Шелковистые черные волосы, свисающие до поясницы, были заколоты нефритовой шпилькой с головой золотого льва, а сам оттенок великолепного нефрита горящим пламенем был заключен в ее глазах. На ней был дорогой темный китель с золотым кантом на воротнике и манжетах, длинный плащ с алыми подвязками, с которых свисали рубиновые камни, а за спиной висел тонкий обоюдоострый клинок с ее рост. Несмотря на то, что при ходьбе он еле ни касался земли, эфес меча поднимался над ее головой, и багряная шнуровка, затягивающаяся на ножнах, развивалась в танце рассекающих волн ветров. Кожаные штаны, заправленные в высокие сапоги на небольшом каблуке, обрамляли ее стройную и грациозную фигуру. Она не походила на земное существо, в ней было что-то божественное, а потому, когда она говорила или отдавала приказы, и был ли тон ее мягким или суровым, сдержанным или почтенным, любой повиновался. Не столько от страха, сколько от бессилия, ведь невозможно смотреть на это лицо и не внимать ее словам. В глазах ее горела страсть и бесстрастность, словно покаянная одной цели, она служила лишь во благо своему государству. Такая прекрасная и такая недостижимая, словно звезды в ночном небе, которых было видно во мраке темных небес, но до которых невозможно было дотянуться. Строгая линия рта ее полных розоватых губ говорили о непоколебимости воли, но сколько сладости роз хранили эти уста. Столь многие мужчины покорялись ее решимости и отверженности, сколь и падали ниц перед благородством, в лихорадке мечтая оказаться в ее объятиях. Одни в страхе преклонялись, другие жаждали, чтобы ее взор упал на них. И высшим подарком было для того, кто мог смотреть на эти глубокие зеленые глаза, как река Тайра, протекающая меж непокоренных заснеженных гор.
Увидев свою госпожу невредимой, сердце Асториуса на краткий миг замерло, но он не смел показывать ни свое смятение, ни свою радость. Его сапоги гулко стукнулись, когда он выпрямил спину и повернулся к своим солдатам и громогласно провозгласил с оттенком гордости:
- Приветствуйте капитана Центрального Флота Британской армии, Главнокомандующего войсками Империи златого льва.
И слова его утонули в шуме яростного приветствия верноподданных солдат, готовых ринуться грудью на мечи по наказу своего лидера. Они воспевали славу женщине, которая поклонялась богам войны, и буйными возгласами сердечно благодарили за возвращение, означавшее победу британских войск над мятежниками. Столицу Британии порою именуют кровавым Альбионом, потому что готические шпили дворцовых башен с узкими оконными арками в косых лучах солнца отсвечивались красным, и красные тени ложились на искусственные бассейны, расположенные в городе. И проходя между зеркальными водами, казалось, что люди проходят мимо реки, полной крови. Когда шесть лет назад был низложен покойный Император, престол перешел к единственно оставшейся выжившей дочери. И пусть то были слухи и байки, ходившие и передающиеся из уст в уста в тавернах простолюдинов и тайных балах знати, но и за россказнями таится истина. Поговаривали, что каждый месяц лучезарная Императрица принимает огромную ванну из свежей человеческой крови смешанной с парным молоком, а кожу смазывает жасминовым медом для поддержания молодости и красоты. А сама она так насытилась рекою жизни, что глаза ее сами стали воплощением истинного красного, цвета спелого боярышника. И никто не смел поднимать головы в присутствии Ее Величества кроме ее преданного палача.
Асториус поклонился так низко, как только мог, сохраняя ровность и прямоту спины. Его темные волосы осыпались мягкой волной по плечам, скрывая, словно за ширмой облик той, что подходила к нему. На нем был черный китель с серебряными эполетами в форме ромбов с расписными розами и неброский длиннополый плащ. В остальном его одежда не отличалась от солдатской формы, оставаясь неприметным темным одеянием. Излишества и вычурность могли позволить себе аристократы, но не государственные служащие Империи. У него было красивое, правильно лицо, по обыкновению спокойное и невыразительное, свойственное дворянскому отпрыску, но кровь его отходила к низшим слоям общества, и об этом мало, кто знал. Кожа его была бронзовой, а не бледной, как у многих выходцев из высоких домов, за что его неоднократно попирали и унижали, не считая его достойным во вхождение армии и тем более получении генеральского звания. Слишком велика честь для сына крестьянина из враждебного государства. Но какие выразительные лазоревые глаза были у этого юноши. Он не был мускулист, но тело его было хорошо развито, а высота и стройность придавали особую быстроту и ловкость движениям, не лишая его при хождении некоего изящества и гордости.
Его госпожа позвала его тихим и вкрадчивым голосом, на что он незамедлительно выпрямился без тени сомнений, посмотрев ей прямо в лицо:
- Я не давала указаний меня встречать, и твоему гарнизону незачем было оставлять свои посты. Дисциплину не стоит нарушать из-за ничтожных формальностей, Асториус.
Он прятал свои истинные эмоции за серьезностью, тогда как ему хотелось упиваться глупой улыбкой влюбленного пятнадцатилетнего мальчишки, а не взрослого мужчины. Но все, что ему оставалось, так это молиться, чтобы гул быстро бьющегося сердца не донесся до ее ушей. И зачем этой женщине знать, что он не мог спать весь месяц, пока она была вдалеке от него за сотни километров, где он не мог защитить или помочь. Он бы положил жизнь за единственный павший волос с ее головы, не говоря уже о куда более опасных для здоровья ранениях, но как же пела его душа, когда он увидел ее вновь.
- Я хотел лишь доставить Вам важные новости, касающиеся Северных границ, и посчитал, что будет лучше, если передам Вам их при первой же встрече.
- Хорошо, - только и сказала она, быстрым шагом продвигаясь вперед вдоль шеренг, и Асториус дал команду солдатам, что мгновенно подняли вверх свои палаши, в знак приветствия Генерала, и изогнутая сталь на их клинках засеребрилась в лучах полуденного солнца. Когда Сильвия в сопровождении своего капитана зашли в коридор, ведущий к стеклянному лифту, обе колонны расформировались, поспешая на помощь к корабельным. В полукруглых нишах, вырезанных в красных мраморных стенах и обрамленных роскошной цветочной каймой, стояли высокие вазы с белоснежными ирисами, и благодаря этому аромату не был слышен горький запах машинного масляного топлива, от которого кружилась голова.
- К сожалению, мы потеряли связь с двенадцатым отрядом на юго-западе Северных земель. Неделю назад поступили важные сообщения о помощи и требования подкрепления возле одного из особняков. На протяжении последних двадцати лет территория была прикрыта защитным барьером со слабым силовым полем. Мы считаем, что причиной тому стали слабозаряженные генераторы и время, из-за которого оборудование стало уже непригодным. В энергетической структуре стали возникать сбои, позволившие солдатам приграничного отряда провести контрнаступательную операцию. Эта задача уже многие годы стояла в числе главенствующих, но меня беспокоит, что руководство не оповестило центральный корпус о намерении предпринимать какие-либо действия без соответствующего разрешения.
Сильвия резко остановилась:
- Асториус, - вкрадчиво начала она, всматриваясь в пейзаж за стеклянными дверями поднимающегося лифта, - скажи мне, много ли ты знаешь особняков, находящиеся на вражеской территории, которые давали бы сбои в системе? Пошло уже третье тысячелетие после краха Российской Империи, а их силовые барьеры особняков, как стояли сотни лет назад, так и стоят. И ты мне хочешь сказать, что оборудование передовой эпохи в какой-то момент заглохло?
- Нами плохо изучены подобные артефакты, и мы мало, что о них знаем, - торопливо признался юноша. - Оборудование есть машина, и ничто не вечно. Это лишь предположение, выдвинутое нашими специалистами.
- Ах, предположение..., - с усмешкой выговорила Сильвия. Двери лифта распахнулись, и она прошла вперед к боковой стене, жестом останавливая двух солдат гарнизона, следующих за ними все это время. - Оставайтесь на этом этаже и помогите разобраться механикам, важно, чтобы судно было быстро подготовлено для нового полета. Не задерживайте работу, - сухим тоном произнесла она, не терпящим промедления выполнения приказания. Солдаты поклонились, и на этом стеклянные двери мягко затворились, позволяя двум собеседникам в уединении обозревать горизонт.
- Что там дальше? - настойчиво вопрошала Сильвия, не поднимая глаз на своего капитана. - Что еще за проблемы со связью?
- Дело не совсем в связи, моя леди, - на этих словах Сильвия все же удостоила его своего взгляда, в которых заискрилось человеческое любопытство. - Со связью все прекрасно, ни один из офицеров или рядовых солдат не отвечает. Мы проверили весь штаб. Двенадцатый отряд один из самых крупных в юго-восточном округе, там рота около пяти тысяч солдат. Все силовые части прекрасно организованы, командиры прошли переподготовку и по характеристикам весьма опытные военнослужащие, но, ни один из них не выел на голосовую связь с центральным корпусом.
- Они использовали боевые машины? - поинтересовалась девушка, скрещивая руки, и в этом жесте сквозила не то напряженность, не то многолетняя усталость.
- Да, около трех десятков военизированных доспехов, естественно, наземные группировки, около тысячи по нашим расчетам.
- Когда именно потеряли связь?
- В два часа и пятнадцать минут того же дня. Операция проходила ночью. Специалисты уже прослушивали переговоры, ведшиеся во время наступления в зону реагирования, но я не успел еще прослушать материалы.
За этот недостаток, он корил себя. Он желал бы лучше прислуживать своей леди, а не быть тяжелым грузом на ее плечах, но ее похоже нисколько не взволновала история о целом пропавшем отряде, она словно была в форме призрака. Присутствовала же при разговоре с ним лишь ее материальная оболочка, тогда как дух витал в неизведанных краях, далеких и эфемерных пространствах. Но так он мог лучше разглядеть ее со стороны. Когда косые яшмовые лучи играли на ее светлом лице и смольных волосах, она воплощалась в богиню, несущую окрыленное счастье его душе. Глаза его наслаждались, и он всеми силами пытался побороть свое недостойное влечение, потому что он не заслуживал даже такого внимания.
О чем были ее мысли, куда она всматривалась, о ком и чем она мечтала, и есть ли вообще у нее мечты? Хотя он предполагал, что заставило ее так погрузиться в себя. Вечные и нерушимые границы неизведанного, что всегда оставались за пределами разума человека нынешней эпохи. Хотела бы она узнать все тайны этого мира, чтобы для нее более не было секретов. Его светлая госпожа всегда отличалась любознательностью и интересом к неразгаданному, поэтому, когда поступили первые сводки, пускай они были катастрофическими и далеко неутешительными, в них было зерно радости - возможность разгадать тайну великих сооружений. Загадочные дворцы и его внутренние красоты завораживали зрителя в небесах. Однажды, в сводках русских дневников наткнулись на таинственные записи об этих недоступных и беспризорных краях, простирающихся на многие десятки километров, которые сошли бы за отдельные небольшие города, окруженные пустошью или непроходимыми дебрями леса. В них говорилось, что глубоко под землей есть целые подземные лабиринты, где сохранились главенствующие богатства погрязшей в руинах Империи. Эти богатства возвеличат земли, что долгое время были в тени, и откроют дорогу в новое завтра. Но непостижимым были рассказы о людях, что поддерживали жизнеобеспечение всей системы. Они спали глубоким сном в капсулах, что сохраняли им жизнь, но сами те никогда из них не выходили и были частью дворцов. Голограммами те могли передвигаться по территории зданий и обслуживать своих хозяев, являя собой не более чем первоклассную прислугу, но сами жизни как таковой не могли испытывать. Такие особняки во времена расцвета Российской Империи были излюбленным пристанищем для дворянских фамилий. Более двух тысячелетий за пределами неоновой защиты не побывал ни один человек. Подобная неизвестность, необъятность достигнутых технологий человечества прошлого представляла определенную опасность, попади она в руки повстанцев или людей вражеской страны, понесет за собой неразрешимый военный конфликт. Безобразное человеческое желание любопытства - вот, что он так хотел поселить в сердце своей госпожи, и тем хотел ее хоть немного порадовать.
- Сейчас я собираюсь навестить Ее Величество, чтобы доложить об операции. Все документы, личную переписку капитанского состава, фотографии с воздушных датчиков территории и материалы прослушивания должны быть в моем кабинете к двум часам. Распорядись также, чтобы в мои покои доставили книги из списка, который я оставляла в архивах библиотеки перед поездкой. В пять часов созови в зале советов всех генералов с отчетами за последнюю неделю. И еще, - она с укором оглядела его, - не смей действовать без моих прямых приказаний. Если бы ты не стал меня встречать у трапа, отнимая время у своих подчиненных, которым и так хватает работы, то вполне успел бы подготовить и задокументировать все сведения из прослушанных материалов, а я бы не стала на это тратить свое время. Это твой недочет, - высказалась она, снимая перчатки с рук, и проводя большим пальцем по мокрой ране на запястье. Рана жгла и стягивала кожу, не давая возможности сосредоточиться на правильном ходе мыслей.
- Ваша рука..., - начал было Асториус, но Сильвия остановила его дальнейшие расспросы одним своим взглядом.
- Всего лишь царапина, - прокомментировала девушка, - подарок, оставленный мне приближенными предателя-изменника. И все же, эта боль заставляет о себе знать, всю ночь не могла уснуть.
- Почему Вы не вкалываете себе зеленую сыворотку? Рана бы тут же затянулась, и Вам не пришлось бы испытывать такую боль.
- На моем судне хватало раненых, я потеряла хороших солдат. Представь себе, каково будет их матерям, женам, детям, близким, когда их птицы принесут не месячное жалованье, а известие о смерти. Утеря кормильцев в нашем государстве означает для большой семьи либо погибель, либо уход во служение в богатые дома. Они не прокормят себя. Поэтому те, кто еще мог выкарабкаться из-под града пуль, были спасены еще и с моим запасом сыворотки. Те, кто пали с высоты, спасти не удалось, естественно.
- Я прикажу, чтобы Вас незамедлительно осмотрели медики.
- Позже, - быстро осадила его генерал ледяным тоном, выходя к длинному и широкому мосту, где их поджидала черная карета, запряженная механизированными конями. Красные стелы женщин украшали своды готической переправы, выполненной целиком из мрамора. Через полуциркульные арки лился золотой свет солнца, игравшее пламя которого оттеняло силуэт его госпожи и освещало город. Пажи в темных кителях поклонились, приглашая девушку в удобный внутренний салон: кушетки из красного бархата, шелковые подушки, каменный мол, столешница из чистого золота, на котором стояли хрустальные фужеры и кувшин с полусладким белым вином, фарфоровое блюдо было красиво украшено восточными сладостями. Но особое внимание привлекал деревянный черный сундук с изображениями взлетающих журавлей. Внутри на шелковой скатерти были лимонные пирожные. Асториус думал, а не будет ли это слишком бестактно с его стороны, предлагать такой подарок его госпоже. Никто не знал ни о ее вкусах, ни предпочтениях, лишь однажды, на одном из приемов за банкетным столом, он случайно заметил, как Сильвия пробовала эти угощения, а потом шепотом попросила одну из служанок принести ей вечером в покои несколько сластей к чаю. Это знание было его гордостью.
- Едем, - приказала Сильвия, и карета тронулась быстрым ходом вперед к главным дверям дворца. Через окна открывался вид на дальние леса и горы, и безлюдье начиналось у самых стен. От столицы до следующего города добрая сотня километров, да и тот больше напоминал крепость. В нем находилась имперская тюрьма, куда ссылались самые жестокие преступники, отшельники, продажные сановники и казначеи, непокорные народы. И вот глазам предстает сравнение современного человека, живущего в столице - чистые улицы, добродушные люди, красивые высотки и великолепный фасад дворца, а город изнутри погряз в крови и распутстве, где на утро в реке можно найти какого-нибудь нищего с перерезанным горлом. Тело сухое, как ветви деревьев ранней осенью, словно из него высосали все соки и жизненную силу. И так и было, в теле не было крови. Не нужны ни проклятия, ни чародейство для свершения греха, лишь помыслы. Но если одни карались верховным судом, другие были невидимы и дела закрывались по приказанию высших чинов. Некоторые идеологи добивались ярой справедливости и несколько громких дел попали на стол Сильвии Рейгард. Тогда она спросила его, указав на увесистые папки, без интереса просматривая страницы:
- Что это?
- Дела об убийствах. Думаю, Вы наслышаны, что у центральной площади ночью происходят странные события. Уже второй месяц в сточных канавах города вылавливают обезглавленные тела. Люди боятся выходить ночью на улицу и...
Не успел он договорить, как Сильвия захлопнула документы, возвращаясь к своим прежним делам, строго декларируя:
- Ты разве не знал, Асториус, что по ночам люди спят. Устрой комендантский час, не будь ребенком, и больше не смей докучать мне. Подобная бумажная волокита не должна касаться и тебя, отклоняй дела и закрывай их. Если тебе мало работы, я прибавлю ее тебе.
Он так и делал, и когда ему приносили новую кипу из десяти папок, он ставил на них имперскую печать и отправлял в архив. Если командование считает, что эти происшествия незначительны для благосостояния государства, значит, они будут уничтожены и покрыты тенью неизвестности. Хотя, все и так знали, что происходит с убитыми и что происходит с их кровью, как и знала Сильвия Реагард. Потому что когда он покидал ее комнаты, он видел через зеркало, отражающее ее облик, как женщина вновь открывала папки, переворачивая фотографии с обезображенными телами, и лицо ее каждый раз искажалось гримасой боли и отвращения. А потом она долго смотрела на огонь в камине, словно пыталась отыскать в углях ответы на свои бесконечные вопросы. Ничего общего со столицей десятилетней давности, когда явленная гармония и мир были правдой, а нынешняя дешевым фарсом, но все продолжают играть спектакль, как жители, так и придворные. Правда на чем окончится увертюра, никому было неведомо.
Карета остановилась, и Сильвия незамедлительно поднявшись со своего места, вышла наружу, на мгновение застыв у подножия лестницы. Она прикрыла глаза, позволяя отдаться нахлынувшим чувствам, предаться ностальгии, и ветер нежно вторил ее эмоциям, лаская веки, обдувая щеки, целуя пухлые розовые губы. Асториус видел, словно обтекающая рассвет ночная мгла, укрывшаяся в шелковистых струнах ее тонких волос, прячет ее лицо от посторонних и непрошенных взоров. Но мгновение продлилось не дольше вздоха, и облик той горестной красавицы, что снилась ему по ночам, растаял, как туманная утренняя дымка, поднимающаяся над каменистыми сухими полями, которую изо дня в день вспахивали крестьяне, а на ее месте появилась уверенная и безжалостная женщина. В тайне он восхвалялся тем, что знает и понимает ее лучше остальных, но иногда он не понимал ее поступков, и это убивало его, заставляя сердце обильно кровоточить. И хотя грудь разрывалась от боли, а ночные думы не давали сомкнуть глубокой ночью глаз, Асториус спрашивал себя, как вообще способен существовать и мыслить, если он чувствует такую невыносимую боль, которую не устранить ни одним заклятьем, ни одним лекарством и психологической методикой. Только ее нежные руки способны уничтожить в нем и страх, и сомнение, и острую, как раскаленная игла, агонию.
Они поднимались по изумрудным мраморным лестницам, и порывы ветра, бьющие в лицо, так и жаждали сбить их с ног. А внизу перед ними расстилался город, кирпичные красные особняки с зелеными садами и цветущими деревьями со спелыми персиками и яблонями, и церкви, звон колоколов которых доносились до ушей мелодичной трелью, бесчисленные мостовые, и пышущие жизнью улицы. Они проходили сквозь кованные золотые двери, пересекали длинные открытые коридоры, пропускающие сквозь потолочные стеклянные витражи теплый солнечный свет. Дворцовые коридоры и комнаты, залы и гостиные, приемные и холлы были так огромны, что потеряться в них не составляло труда. Были случаи, когда прислуга и неблагоприятные лику Императрицы чиновники пропадали внутри стен небесного дворца. Небесный от того, что находился он высоко в небе над городом, и снизу, казалось, что тот действительно парит в облаках. Императорская фамилия без одиозных стеснений приравнивала себя к божественным властителям, и показывала это на примере собственной жизни.
Когда же Сильвия внезапно остановилась возле тронного зала, она подманила к себе слугу, что читает имена входящих внутрь, отчего имя просившего аудиенции и голос читателя отскакивали от стен, разносясь монотонным эхом. Низкорослый человек с долговязым лицом и худощавым телосложением коротко поклонился и маленькими тихими шажками подбежал к женщине, не поднимая головы и держа сложенные руки перед собой, не смея подняться и посмотреть в глаза просителю, пока ему не прикажут.
- Кого принимает у себя Ее Императорское Величество? - настойчиво спросила Сильвия, прожигая маленького человека своими оливково-зелеными глазами.
Чепчик на голове человека чуть покосился набок, потому что мужчина слишком резко повернул голову в сторону закрытых дверей, а потом тяжело что-то промычал. Кончиком языка он облизал пересохшие губы и пару раз сглотнул, кадык его напряженно двигался то вверх, то вниз, но человек все же произнес:
- Наемник.
Женщина не изменилась в лице, но глаза ее блеснули недобрым озорством, а губы изогнулись в коварно-мстительной усмешке. Сильвия повернулась в обратную сторону, быстрым шагом идя к боковой лестнице, ведущей на балкон, откуда открывался весь тронный зал. Ее шаги, словно поступь смерти, отмеряли секунды чьей-то жизни, пока она поднималась по скользкому мрамору, чуть касаясь пальцами золотых перил. Когда же она вышла наружу, шаги ее стали тише журчанья воды, мягко обтекающей камни. Шесть буро-розоватых толстых колонн, по которым спускались черные каменные змеи, раскрывая пасти с тонкими резцами, опуская шиповую голову с рогами на пол, и вызывали в душе просителей страх и трепет, потому что фигура любого человека, проходившего мимо них, могла потонуть под тяжестью губительных сооружений. И каждый воображал, что его мертвое и бездыханное тело окажется под обвалом таких гигантских колонн. Трон переливался в лучах алого сияния солнца, приобретая все оттенки небес. На рассвете он сиял белоснежным и лазурным, в полдень перламутром и изумрудом, в сумерках рубиновым, а в полночь, когда луна возносится в обитель вечной темноты сапфировым, но сам пьедестал был высечен из горной породы редкого белого камня. Позади престол представлял собой гремучее змеиное гнездо, из которого выползали детеныши ползучего существа, их длинные тела обвивались и сплетались кольцами друг с другом, а головы возносились к потолку, и глаза покорителей лучезарной зари и льдинистый мглы, будто живые, заставляли подходивших все ближе к царственной избраннице приклоняться и задыхаться. В нефритовых когтях он держал круглое зеркало, которое впитывая в себя блеск солнца. Древняя зеркальная грань по молве многих была наделена удивительными целительными свойствами, и могла одарить вечной красотой и избавлением от смертности того, чье лицо отразиться в нем, но никто в этом зеркале не увидел своего лица. Потому как невозможно в присутствии этой женщины говорить, дышать, или слышать, ведь голос ее совсем не похож на голос обычной смертной, из уст ее лилась музыка, так и невозможно было в ее присутствии не склонить головы, сияние, шедшее от ее платья, ослепляло. Полуденный свет падал через стеклянные потолки, отражаясь в кристальных каплях бриллиантов, бисерным плетением свисая с огромной хрустальной люстры.
Наемник был молод, но опытен. Сильвия знала это по спине, располосованной тонкой паутиной шрамов, доставшихся ему в плену у ополченцев близлежащих городов Османской Империи, которые так возжелала заполучить Императрица. Полная несметных богатств земля, приносила большой урожай, а ресурсы почвы помогли бы построить целую флотилию из сотни боевых крейсеров. Лицо человека было скрыто красой мантией, а длинные иссиня-черные волосы перетянуты кожаной лентой, загорелые сильные руки, что с легкостью согнули бы металлические прутья, кулаками упирались в плиты, поддерживая его в коленопреклонном положении. И не поднимая своей головы, он что-то говорил, и слова его были доступны одной светозарной деве. Ее светлые кудрявые волосы сияли златом, аккуратными завитками обрамляя лицо юной девушки. Губы ее были красными, как сладкое и бодрящее рдяное вино, а кожа белоснежна, как пудра китайских наложниц, славившихся своей любвеобильной красотой. Она не смотрела на павшего перед ней мужчину, лишь с сухостью свойственной женщинам, познавшим все удовольствия, рассматривала кольца с крупными драгоценными камнями на своих руках. Платье ее было сшито из тончайшей мягкой ткани, по гладкости напоминающей шелк, но сквозь полупрозрачное одеяние, на котором громоздились бриллиантовые созвездия и астрономические карты, было видно и ее обнаженное тело. Зал был обустроен так, что голос Императрицы был слышен каждому, в какой бы части зала ни стоял человек, и слова, произнесенные ею, становились неким сакральным таинством. У слушателя создавалось чувство, будто он ощущает саму музыку космических просторов, когда легкие звуки, словно струны неизвестного музыкального инструмента вместе с ее голосом разносились по тронному залу, тело обретало легкость, а разум спокойствие, лишь ускоренное биение сердца.
- Я клянусь своей жизнью, моя Королева. Моя преданность к Вам безгранична. Прошу, поверьте, в искренность моих слов, - то были слова убийцы, и в мягкости тембра его голоса действительно сквозила истинная правда. В этом зале нельзя лгать, не позволено сквернословить, не дано быть равным с кровавой богиней.
- Сильфия Рейгард лжет Вам, - произнес он ровным тоном, и голос его при этом изречении не дрогнул. - Она предательница Британской Империи. Это по ее вине наши военные корабли не смогла пересечь западное море и побывать за пределами континента, отправиться к дальним берегам. Она знает, что сталось с двумя другими отпрысками королевской четы, как и знает их нынешнее местонахождение.
- Чем же ты можешь подтвердить столь резкие и грубые речи, за которые можешь поплатиться своей головой? - поинтересовалась Императрица, соблазнительно проводя пальцами по рогам змей, намеренно проколов об острие себе большой палец, и на безупречной коже взбухла капля гранатовой крови. Лаура поднесла палец к губам и с удовольствием облизнула рубиновую слезу, от этого темные глаза ее засияли.
Перед ответом, он стиснул зубы, а на скулах играли желваки от напряжения:
- Я уже докладывал Вам ранее в своем послании, что курс ее личного флота был сменен при атаке мятежников. По ее вине оловина скоростных истребителей были уничтожены, эта женщина знала о наступлении повстанческой группировки, для нее не составляло труда избежать столкновения с вражеским флотом, а также не упустить изменника короны. У меня нет других доказательств, но неудачи последних месяцев говорят сами за себя.
- Один провал не означает, что она противостоит моему влиянию. Тем более что явственной помощи повстанцам от нее никогда не было. Не мерещиться ли тебе, постыдный раб? В тот день, когда я воссела на свой престол, Сильвия поднесла мне клинок, которым пронзила сердце гнетущего свой народ повелителя, а ранее этот клинок отсек голову ее родного отца. Для меня это увесистое доказательство, ведь она самолично лишила мир тех, кого любила всем сердцем ради благого и верного пути, по которому она идет со мною. Она доказывала мне свою преданность из раза в раз, выполняя любое мое приказание, даже самое жестокое, - она взяла бокал из молочно-белого стекла, ножка которого была выполнена в форме крылатой девушки, в мольбе сложившей руки и опустив красивое лицо. И в гранях воды отражалось и солнце, и кровь, пущенная ею.
Сильвия же в свою очередь подошла к стене с прикрепленным к ней черным луком и стрелами из чистого золота, легко вертя в руках тяжелую и холодную стрелу, каким было ее сердце. Встав вплотную к белоснежной балюстраде, по бортикам которой вились золоченые водяные драконы, она приложила наконечник стрелы к деревцу, без усилий натягивая тетиву, хотя не каждый мог этим похвастаться. Лук, сделанный из черного дерева был одним из самых лучших, но почитался больше любителями древностей и старины, большая доля оружия приходилась на пистолеты с разрывными пулями или лазерным зарядом, и их часто носили с собой, как и мечи, извечным атрибутом, держащим на расстоянии, как врагов, так и почитателей. Сильвия прицелилась, и морской цвет ее глаза подделся дымкой, побледнел, в нем заиграли краски небесных просторов. И когда пальцы ее отпустили разогретую черную струну, она прикрыла глаза, прислушиваясь к далекому отголоску шума биения чужого сердца.
- Я..., - человек не успел договорить, и резко отклонившись в сторону, пытался противостоять внезапному удару и увернуться от верной погибели, но золотой наконечник все же прошел сквозь его грудь, и стрела замерла возле самого его сердца. Одно неверное движение, и жизнь его оборвется. Изо рта его потекла свежая кровь, и он повалился на пол, марая чистые плиты, в которых отражалось голубое небо своей грязной кровью недостойного. И хоть сознание отпускало его, уходя во мрак вечности, он все еще видел и продолжал делать прерывистые и болезненные вдохи. Он был сильным человеком, такой стрелой его не убьешь, но стрела была выпущена руками искусного мастера. Быстрый свист в потоках кислорода должен был достигнуть его ушей раньше, и обычный человек определенно бы получил стрелу прямо в сердце, всего несколько миллиметров спасли его от окончательного поражения.
Императрица подняла глаза на свою подданную, и Сильвия, помедлив всего секунду, завидев взгляд, брошенный на нее снизу вверх, незамедлительно поклонилась, приложив правую руку к сердцу, столь вопиющее непочтение могло и ее довести до гильотины. Нельзя позволить богине смотреть на кого-то снизу.
Воин корчился, тело его пробивала легкая дрожь, и он чувствовал подступающий холод, когда тепло тела покидало, придаваясь ледяной смерти. Но он мысленно приказывал себе не терять разум, который так хотел уплыть в соблазнительную темную дремоту. Соляной, металлический привкус крови, он вкушал уже не раз, отличие заключалось лишь в том, что помимо отвратительного вкуса, обострились и все остальные органы чувств. Непривычная сухость в горле, как если бы он пересекал османскую пустыню, пройдя многие мили под изнуряющим солнцепеком, слабость конечностей, которые не желали двигаться, словно он оказался в теле старика и непереносимая слепота. А еще он слышал звук открывающихся дверей и неспешных, но уверенных шагов, шагов сильного и безжалостного человека. Он все гадал, когда же сможет познакомиться с этой женщиной воочию, но он ее недооценил, вновь.
Сильвия остановилась возле человека, смотря на него, как на насекомое, недостойное существования. Таковыми были и ее слова:
- Твою грязную кровь будет сложно очистить от пола. Как смеешь ты неблагодарный и презренный шакал не доверять выбору Ее Императорского Величества? - ее сапог с силой впечатался в золотую стрелу, заставив металл углубиться, отчего наемник широко распахнул глаза, но из горла его не вырвался ни один звук, как если бы он лишился голосовых связок, а может тому причиной болевой шок. - Твое оскорбление заслуживает смерти, но я не вольна распоряжаться твоей жизнью в присутствии благочестивой госпожи.
Наемник стиснул кулак и приподнялся, невидящим взором вглядываясь в ее силуэт.
- Ты.... Самое страшное создание этой черной земли... Клятвопреступница, - выплюнул он вместе с кровью, капли которой запятнали ее кожаные сапоги. - Ты служишь Леону Асурийскому...
На этих словах ее нога врезалась в его лицо, разбив ему нос и выбив пару зубов. Если бы она нанесла очередной удар, сравнимый предыдущему, он, скорее всего бы умер. Но она прекратила, продлив его мучения. Было больно, и физический недуг не давал возможности и воздуха глотнуть.
- Да что ты говоришь, выродок. Это ты предал Родину. Твоя деревня, благодаря твоим потугам утопает в крови, сожжены земли и цветущие поля, их даже солью посыпали, теперь это черная пустошь. И только обожженные стены домов, почерневшие обелиски полуразрушенных памятников напоминают о жизни. Жители же, приняв форму птиц, полетели в небо прекрасной стаей к благословенному Янусу. Не путай меня с собой и не заменяй свои грехи моими, - она перевернул его фигуру ногой, чтобы всмотреться в его бледное, но волевое лицо, и на ее щеке при виде мерзкого зрелища дрогнула жилка. - Ты продал свой народ, свою честь рыцаря и человеческое достоинство. Ты проливаешь кровь за деньги, разве тебе не доставляет удовольствие убийство? Ты свободен в своих решениях, тебя не интересует ни политическая обстановка на континенте, ни мирная жизнь людей, лишь бы купаться в собственном благополучии.
Ее пальцы схватили его голову, приподнимая его лицо, чтобы он смог увидеть ее презренный и полный ненависти взгляд.
- Даже сейчас твои слова о моей порочности, моем предательстве оттеняют в тебе человека. Ты всего лишь смердящий и пресмыкающийся червь, который жаждет власти, и эту доминантную власть ты получаешь через убийство. Но таким как ты ничего не стоит продаться другому нанимателю. Интересно, сколько тебе заплатили, дабы очернить мое имя?
Он плюнул ей в глаза, и Сильвия в ответ наотмашь влепила ему жгучую пощечину.
- Асториус, - позвала она, и возле дверей показался юноша, почтенно прислонившийся лбом о каменные плиты у самого входа в зал. - Вели отвести это ничтожество в темницу, будет брыкаться, выставим его на арену. Пусть это исчадие растерзают волки. Я не позволю, чтобы человек, произнесший имя изменника святого престола отделался одной лишь смертью. Если решение Императрицы будет иным, я не позволю ему уйти легким и быстрым путем в иной мир. Сначала познает все потуги реальности. Его грех уже в том, что он продолжает дышать.
Лежа в ее ногах, он смотрел на ее лицо, обрамленное играющими бликами солнечного света, не смея отвернуться. Ее красивое и жестокое лицо, словно высеченное на века из камня, искусным мастером, вонзилось в его сознание. Черный лоскут тьмы, ее ниспадающие шелковым водопадом волосы и завораживающие зеленые глаза, как млечный путь, расстилающийся в ночных небесах. Столь отрешенная от мироощущений, гордая, но что-то заставляло каждого, взглянувшего на нее, замереть, не в силах оторвать взгляда. Его подхватили чьи-то руки, унося прочь, и все, что он мог видеть, ее лицо, озаренное красно-золотыми бликами, окрасившее весь мир в цвет крови.
- Предательница..., - выдохнул юноша, но при этих словах, ее губы изогнулись в улыбке победителя, однако радость коснулась лишь ее губ, тогда как глаза оставались бездонным морем, в котором бушевала буря, грозящая уничтожить все на своем пути.
- Пара дней в уединении заставят тебя мыслить по-иному.
Когда тяжелые двери закрывались, Сильвия вновь повернулась к своей Императрице, не обращая внимания на крики истязания. Его не будут пытать, не будут морить голодом, но он проведет время в самой ужасной камере. Там нет звуков, нет света, в ней нельзя даже увидеть собственных рук, услышать собственный голос. И мысль покажется голосом, а голос мыслью. Многие сходят с ума от пребывания внутри не больше часа. Такое времяпровождение отобьет у него желание говорить ложь.
- Прошу меня простить, что Вы стали свидетельницей столь неприятной сцены. Никчемный раб решил опозорить Вас, я не могла этого вынести.
- Понимаю, - отозвалась Императрица, взирая на нее из-под длинных полуопущенных ресниц. - Я даже тебе благодарна, это большое удовольствие, видеть отчаяние и гнев на лицах тех, кто понимают свою безысходность. Мы давно не устраивали показательные казни. Что ты думаешь?
Сильвия помедлила с ответом, чувствуя, как горлу подступает кислый ком:
- Я искренне желаю исполнить любое Ваше приказание, каким бы оно ни было.
- Неужели? Этот человек утверждает, что ты покрываешь моего старшего брата, - Лаура подняла руку, и даже в этом простом жесте, она являла грацию, и по залу разнесся шелест крыльев. Клич ворона, чьи перья полуночного покрывала опадали мягкой волной, уселся на нежное кремовое запястье, растворяясь под ее кожей. Это были посыльные письма в форме птиц. Опознать обычного пернатого покорителя неба от иллюзорных посланий было крайне сложно, поэтому их так часто использовали для секретной переписки. Они приобретали разные формы, и могли сгинуть в темноте ночи и ослепительной заре дня. И передавали те не только слова, но и образы, видения, все то, что хотел показать отправитель тайного знания. Информация с древнейших времен была источником силы, победы и власти, и эта истина не изменилась и доселе.
Золотисто-белокурые брови женщины чуть сдвинулись на переносице, и она произнесла повелительным тоном:
- Похоже, что Леон собирается, во что бы то ни стало попасть в столицу Судий. Мы не можем этого допустить. Я хочу, чтобы любые упоминания об этом человеке стерлись из сознания людей, а потому неважно, как много будет крови и жертв. Я хочу, чтобы мои люди лишились опоры и надежды, и верили, что единственная возможность сохранения жизни - поклонение мне, полное и безоговорочное.
Сильвия спокойно вслушивалась в слова своей повелительницы, но легкая дрожь в ступнях выдавала ее страх, а еще она не смела посмотреть ей в глаза, потому что боялась, что тогда Лаура поверит словам наемника и убедится в их праведности. Слова иглами врезались в сердце, и правда навевала воспоминания о дожде, когда под цветущими деревьями ивы и жасмина, под шелковым пологом, в одном из коридоров, откуда открывался вид на бирюзово-лазурнон небо, и в светлом лунном сиянии расходились облака, и бушевал свежий ночной ветер. Тогда мир казался невероятно прекрасным
- Сейчас его корабли находятся на западе Османской Империи, - бодрствующим тоном продолжала она, - неудивительно, что в этих грязных землях он нашел себе очередное пристанище. Надеюсь, что это ненадолго, - и ее взгляд прожег Сильвию, и невидимые слезы души текли по ее щекам, когда она преклоняла голову. Миновал момент сомнений, и нет дороги назад.
- Недавно я переговаривалась мыслями с лордом Азраэлем ди Ахилием, мы должны укреплять союз с Османией, а потому я сделала предложение, от которого невозможно отказаться. Лорд, увы, не в рассвете своей юности, но считается одним из самых знатных вельмож золотой страны. Он один из близких подчиненных самому Императору, и я бы хотела иметь с ним тесные отношения. Союзники на политической арене никогда не помешают, особенно если они из самого окружения врага. Этот старик, что восседает на троне уже сорок лет, порядком мне прискучил, но тот еще в разуме и даже он понимает, что и защита с моей стороны должна быть. А потому мы сошлись во мнении, что нам как никогда необходим брачный союз.
И дрожь охватила ее тело:
- Прошу Вас развеять мои сомнения, миледи. Вы желаете, чтобы я сочеталась узами брака с одним из вельмож враждебного нам государства?
Этот вопрос вызвал легкий смешок, сорвавшийся с уст монаршей княжны, раскатившийся по залу нежной и мелодичной трелью.
- Похоже, что тебе все-таки не по душе моя затея. Уверяю, я делаю это ради своей же пользы. Но я также глубоко верю, что ты не предашь мои надежды и в итоге примешь самое правильно решение. На твои обязанности это ни в коем случае не повлияет. Ты останешься верна Британии до конца своих дней, и так будет, даже когда ты обручишься с этим человеком. Свадьба не более чем фарс, и я хочу, чтобы ты это понимала, но, если ты считаешь, что задача для тебя невыполнима, я постараюсь отыскать более подходящую кандидатуру.
- Ни в коем разе, моя властительница. Я приму любое Ваше пожелание за честь, ведь Вы доверяете мне исполнения этих желаний, - Сильвия поднялась, посмотрев прямо в глаза Императрицы. - Слухи о скорой свадьбы разнесутся по двум Империям со скоростью молнии. Но чего же конкретно Вы хотите от меня?
- Твоей обычной работы, которую ты выполняешь, - ровным тоном произнесла она, и встала со своего трона, спускаясь босыми ногами по холодной мраморной лестнице, волоча за собой шлейф драгоценного платья, на который кто-то высыпал звезды. Приоткрытые губы, красота и молодость, полная власть и подчинение, абсолютное доминирование над сущим - вот, что почувствовала Сильвия, когда ее лица коснулись ладони Лауры, заставляя ее не отводить глаза от лица богини.
- Ты не сможешь предать меня, ты всегда будешь следовать за мной, оставляя за собой кровавый след. И не сможешь ты освободиться от участи проклятия убийцы и клятвопреступницы даже после смерти, - ее низкий голос перешел в едва слышный суровый шепот, в котором сквозило мрачное предвкушение чревоугодия.
Эти слова тяжким грузом надавливали на грудь, отчего было сложно дышать. И Сильвия не заметила, как в отчаянной попытке противостоять оцепенению прикусила нижнюю губу, и тонкая алая нить скатилась по подбородку, превращаясь в воздухе в застывшую каплю аметиста. Лаура поднесла свое лицо к губам девушки, осторожно слизнув багряную дорожку, и отступила назад, подарив своей соратнице лукавую улыбку беса.
- На этом наша аудиенция подойдет к концу. Завтра я жду от тебя отчета о проделанной работе и последующих планах в связи с предстоящими изменениями в твоей личной жизни. Лаура шествовала к выходу, зашторенному красными шелковыми занавесами, к коридору, ведущим в ее личные покои, откуда по ночам раздаются оглушительные крики, и стены дворца впитывают плеяду горестных плачей и горьких стонов несчастных мучеников, пока великая королева принимает ванну из слез и крови своих подданных. Свою последнюю фразу Лаура произнесла с издевкой, и эта юношеская забава не укрылась от Сильвии, но и не причинила боли. Быть может, жизнь показалось бы куда интереснее, появись у нее законный супруг. Но ход мыслей не сменил ракурса, в них не появилось, ни изящных платьев с кружевными оборками, ни лепестков жасмина и павлонии, ни вожделенных теплых объятий, ни сладкого поцелуя при обете и обмене клятвами. Все, о чем она думала повстанческий гарнизон на юге Османии, где скапливались силы ополченцев, и чья боеспособность и численность увеличивалась с каждым днем. При содействии восточной империи, они смогут получить силу, способную бросить вызов Британии. И она этого не допустит, и если придется, то лично вырвет сердце голыми руками у Леона Асурийского, и, возможно, тогда, ее собственное сердце перестанет страдать.
***
В апартаментах собрались пять капитанов. И каждый из них представлял собой незаурядную личность. Самым опытным из них был капитан северного округа Дориа Айзек. Это был статный мужчина, пускай его старческий возраст давал о себе знать по серебряным нитям в когда-то черных волосах, а льдинисто-голубые глаза покрылись омутом, и кожа испещрялась мелкой паутиной морщин, ни один воин не сможет побороть его в ближнем бою. Под темно-красным одеянием были скрыты внушительные мышцы, будто он обладал силой дюжины взрослых мужчин. Он обладал стойким характером, жизнь без помощи родителей воспитала его принимать все трудности и проходить через них самостоятельно, не опираясь на поддержку других. Айзек служил при императорском дворе еще при прошлом Императоре, и служил верной опорой для отца Сильвии. Он побывал во многих битвах, и повидал разных воинов, разные времена, повстречался с героями, чьи имена канули в историю вечности, и будут храниться лишь в осколках его памяти до тех пор, пока он сам не уйдет из бытия. Он редко давал волю эмоциям, но с пониманием относился к любому, обратившемуся к нему за помощью. Все свое свободное время проводил на тренировочном полигоне вместе с солдатами, оставаясь приверженцем традиций, обучаясь искусству войны плечом к плечу с новобранцами и умудренными сражениями. И лишь в краткие моменты спокойствия и мира, его можно было застать на арене, куда выводили на смотрины лучших жеребцов всего континента. Гнедые кони с золотыми подковами и черными шелковистыми гривами. Дориа говорил, что лишь сидя на боевом коне, можно познать вкус самой жизни, когда под собой чувствуешь силу чужих мышц, дыхание, а непостоянство и строптивость этих прекрасных созданий, только подзадоривает на новые свершения. Отец при жизни часто рассказывал про молодого солдата, отличающегося холодностью и расчетливостью решений, который воочию видел участников Турнира прошлого столетия и смог побороть страшный бунт в Северных землях. О нем слагали настоящие легенды. Дориа часто возвращался на ревизорскую проверку в крупные города и базы, расположенные в павших окраинах, и, пожалуй, был единственным, кто мог переносить стужу и ужас, предстающий перед глазами и не поддаваться сомнению. А, возможно, он просто не желал высказывать свои истинные убеждения по поводу рабского народа, к которому невольно воспылаешь жалостью и состраданием, спрятав частичку веры глубоко в душе, там, где никто не смог бы обнаружить крупицу мятежного сердца. И Сильвия доверяла этому человеку, не потому что она сидела на его коленях в детстве, с замиранием сердца наблюдая за обучением принца, когда тот искусно повторял и выполнял азы боевых стоек и позиций вместе с остальными юношами, достигших возраста прохождения военной службы. Не потому, что он вытирал кровь с ее лица, когда она собственными руками отрубила голову бывшему Императору, и втирал в обожженное и израненное тело охлаждающую мазь. Не потому, что после сожжения ее отца вместе с остальными преступниками в одной большой яме, братской могиле, он прислал ей золотую подвеску льва, которую носил ее отец. Это был знак проявления высшего мужества и достоинства, храбрости и уважения к родному народу. Но оставить себе подобную реликвию и память, означало пойти против новых устоев, поддержание противников являло собой предательство и измену и свою главную миссию, ради которой она шла на все эти бесконечные и губительные для души жертвы, пропали бы впустую. Поэтому, когда представилась возможность, она приказала верным людям, расплавить золотое ожерелье, и когда жидкая и горячая струя стекала по уродливой металлической перегородке печи, она не скрывала печали, но слезы были для нее непозволительной роскошью, и плакало только ее сердце.
Огонь, трещавший в камине, освещал ее лицо, оставляя пространство позади в полутемном мраке. Сильвия смотрела, как искры пламени сплетаются и развеиваются, соединяясь вновь, сопоставляя красочную игру красного и золотого с пересекающимися человеческими жизнями. Мы встречаемся и расстаемся, и по велению судьбы, люди, чьи алые нити уже были разорваны однажды, могут столкнуться вновь. Она стояла спиной к остальным персонам, которые сосредоточенно изучали карту континента. И самой главной стратегической точкой для них была территория, граничащая с Османской Империей. Город Дарэс ничем не примечателен, кроме засушенных районов, да полуразрушенных дворцов, население в двести пятьдесят пять тысяч, относительно небольшая популяция, минимальное количество охранительных структур, войска, как правило, находились в центральных городах, расположенных ближе к столице. И в то же время, для Британии это стало бы прекрасной возможностью заполучить новую территорию, богатую подземными ресурсами, для добычи которой было в достатке рабочей силы и техники. Из-за высокой температуры и труднодоступной скалистой местности, правительство Османии долгие годы не питала интереса к землям, полным захоронений неизвестных погибших солдат. Да и путь через всю Империю, лежащую к вражеским границам, был долог и дорогостоящ, чего стоил один конвой с запасами воды для рабочих.
Вторым капитаном была женщина по имени Евгения Майерс, командир восточного округа. Строгость и беспристрастность, с которой взирала она на любого, придавали ей излишней мужественности. Она никогда не любила женские наряды, и всегда предпочитала кольчугу платью, но могла позволить себе делать на заказ из серебряного сплава дорогие и красивые доспехи с драгоценными вставками и украшениями. Затраты на изысканную модель старинного револьвера ее не заботили, скорее в этом заключалась ее единственная радость. Созерцать холодный и надежный металл, рассекая клинком воду и ветер и долгими часами разглядывать линии отблеска солнца, спускающегося по острию меча - оружие, его разновидности и возможности - вот, в чем заключалась ее страсть. Ее плохой чертой было чрезмерное внимание к чистоплотности. Она принимала горячие ванны по нескольку раз за день и могла нежиться в купальне всего несколько минут, не заботясь о том, как могла бы правильно быть использована чистая вода. У нее были короткие светло-русые волосы и очи зеленовато-коричневого оттенка. Во время дождя они приобретали нежный серый цвет, а в сиянии света они сверкали богатым малахитом. Тонкие персиковые губы и белая кожа придавали ее лицу интеллигентности, коей она была обделена в силу жестокого нрава и капризности. Аккуратный нос и длинные ресницы привлекали внимание к столь непостоянной и беспринципной особе. Ее хладнокровие, флегматичность и безоговорочная преданность вселяли ужас в народ и благосклонность солдат. Ведь только сильный человек может противостоять кошмарам войны и политики. А у нее были глаза невероятно сильного человека, личности, что не склониться перед страхом смерти. Трезвость ее разума не раз спасала ее жизнь в ситуациях, когда обычный человек терял способность здраво рассуждать, а за обреченностью всколыхались вспыльчивость, агрессивность, эмоциональная импульсивность и охватывающий рассудок всепоглощающее безумие. Евгения отличалась прямолинейностью, а свои рассуждения высказывала, основываясь на даровитой логике и дедукции. Вот и сейчас она, сидя на черном стуле с высокой спинкой с орнаментом из феникса, обдумывала свои суждения.
- До Турнира остался всего год, у нас достаточно проблем с мятежными группировками, которые плодятся изо дня в день в разных регионах и на дальнем зарубежье. К чему Императрице понадобилось присоединение новых территорий в такое опасное время?
- У нас боеспособная армия и мощное вооружение, чтобы захватить город понадобится меньше суток, - убедил ее Дориа, приободряющее кладя на ее плечо сильную руку, - другой вопрос, зачем Императрице понадобился спектакль с замужеством?
- Ради забавы, - легко произнесла Сильвия, отводя глаза от камина, - она хочет в очередной раз затоптать в грязь Османию, и показать, что ни одна человеческая клятва не станет преградой для ее высших целей. И также эта прекрасная нажива для преступника престола.
Последняя фраза заставила тишину в комнате совета повиснуть тяжелой мантией. Статуи, взбирающихся по стенам львов с выразительным оскалом, смотрели на людей каменными глазами, но в их зорких глазницах обитало чудовищное зверство и жестокость живых существ. Леон Асурийский свергнутый наследник престола, клейменный знаком отступничества не желал признавать новую правительницу в лице средней по старшинству сестры, и в день падения старой власти, бежал ночью из дворца. В ту же ночь исчезла и младшая дочь монаршей четы, третья престолонаследница Эмия, которой на момент восстания не исполнилось и восьми лет. Многие считали ее погибшей из-за страшного пожарища, охватившего всю дворцовую площадь, бесчисленное число погибших и изуродованные тела, вполне вероятно, что ребенок в суматохе попал в опасную ситуацию, стоившую ей жизни. Тот, кто идет против новой властительницы - предатель и изменник, и после вступления в права Императрицы, начались массовые и необузданные казни, гонения против тех, кто осмелится встать на пути истины и правосудия новой богини Британии.
- Великий князь Леон ищет пристанище у врага, это естественно. За информацию, которой он обладает, этот приспешник хаоса получает определенные привилегии и имеет право перемещаться в воздушном пространстве, однако же, на территории городов центрального региона, оказываться ему ни в коем случае нельзя, в противном случае его ждет смертная казнь за нарушение этого правила. И в то же время, никто его не сможет казнить публично, ведь Леон Асурийский один из пятидесяти четырех участников Турнира. По законам Судий до начала священного года строжайше запрещено проливать кровь претендентов на священный престол. Это его преимущество, мятежный принц собирает вокруг себя людей, уставших от бедности, тирании и страха, ведет дружбу с разбойниками, которые и сами могут его предать. И этими факторами он пользуется, играет на человеческой слабости и их чувствах. Если мы сможем поднять уровень жизни на окраинах, и возрастет численность среднего класса, то тогда у нас есть шанс не только выиграть бой, но и саму войну. А его союзникам нужно доказать, что партнерство с князем опасно и неблагоразумно, - закончила Сильвия, наливая себе в фарфоровую чашку с золотой кружевной ручкой с головой единорога горячий мятный чай.
Камаэль Готье - командир западного округа, самый беспокойный и непредсказуемый из четырех рыцарей священной Британии. У него была приятная внешность, светлые прямые волосы, цвета золотой пшеницы, спускающиеся до плеч и завораживающие карие глаза, в отблеске пламени они горели как драгоценные янтарные камни, и в отражении этих глазах плясала губительная жестокость, высокомерность, самоуверенность. Он был худощав для своего возраста, поэтому в ближнем бою с сильным соперником он мог и не выстоять, зато у него пытливый ум. На вид ему было не больше двадцати трех. Он не всегда мог хорошо обдумать свои действия из-за агрессивного характера, и его совершенно не заботила жизнь других людей, если при помощи этого, он смог бы достичь поставленных целей. Склонный к преступности, Камаэль мог совершить правосудие над смутьянами, и вместо того, чтобы вызволять невинных заложников, не пытал себя угрызениями совести и просто приказывал солдатам поджигать захваченные сооружения вместе с восставшими. Он носил облегающую блестящую кожаную одежду с вышитыми золотом арабесками, и даже в жаркий сезон, мог носить плащ, с крупными вставками мягкого белого меха. Его боялись за ненасытную жестокость, с которой он обращался с пленными, выпытывая из кричащих уст информацию, за многочасовые казни, которые он устраивал в угоду Ее Величества. И за эту даровитую особенность Императрица жаловала ему щедрые дары. До пятнадцати лет он работал в кругах наемников и работал на пиратском судне. Когда же всех членов экипажа приговорили к смертной казни, Сильвия пощадила его за высокие интеллектуальные способности и предложила стать одним из командиров под ее началом. Тем не менее, он редко напрямую выказывал недовольство или несогласие с решениями остальных командиров, и заботливо относился к людям из своих полков, и даже старался скрыть свою воинствующую натуру за маской равнодушия, но это редко ему удавалось.
Камаэль раздраженно достал из рубиновых ножен кинжал, демонстративно начищая себе ногти.
- Может, им займусь я, смогу воспламенить холодный рассудок этого отчаявшегося принца, давно хотел познакомиться с ним лично, а то только и могу, что смотреть на это лощеное лицо с портретов и галограммных фотографий. При всех возможностях великой Империи, никто не может его поймать, как если бы он знал все наши действия наперед.
- У тебя будет другая работа, - отрезала его буйный всплеск эмоций Сильвия. - На подконтрольных нам территориях в Северных землях исчез целый гарнизон. Вы с командиром Дориа отправитесь на место происшествия и доложите об обстановке.
- Ого, старик, мы с тобой будет работать вместе, - с издевкой произнес Камаэль, с шумом ставя скрещенные ноги на стол. - Но мне бы все-таки хотелось посмотреть на тебя в свадебном наряде, Сильвия. Никак не могу тебя представить в женской одежде, наверняка же ты раньше перед принцем красовалась и носила платья, а от нас прячешь свои женские прелести и красоту в рассвете..., - не успел он договорить, как к его горлу подставили клинок.
- Еще одно дерзкое слово в адрес госпожи Сильвии, и я, не колеблясь, перережу твое горло, - твердым голосом выговорил Асториус.
Камаэль улыбнулся, побарабанив ногтями по холодному металлу.
- Вот уж испугал, услужливый пес.
- Прекратили оба, - прокричал командир Дориа, и его ладонь ударилась о деревянный стол, из-за чего покачнулся чайный сервиз. - Вы элита британской армии, не смеете показывать свое неугодное поведение. За такое бы вас в соляные копии отправить. На ваше место найдут других кандидатов.
- Для меня важно твое мнение Камаэль, потому что если ты возьмешься за дело, которое не придется тебе по вкусу, оно будет полностью уничтожено твоими же неблагоразумными поступками, - высказалась Сильвия, придвигая кресло и опираясь подбородком на руки, сложенные домиком, не отстраняя своих внимательных лазурно-изумрудных глаз от его очей гаснущего заката. Когда он замолкал и снимал безнравственную маску лжи, ей казалось, что перед ней стоит совершенно иной человек, которому свойственно больше человеческого, нежели ей самой. Небрежная наигранная походка была несуразной в сравнении с его твердым и уверенным шагом. Почти все говорило о его высоком интеллектуальном потенциале. Он читал серьезную литературу на многих языках, в его апартаментах были найдены даже тома на русском и немецком, прекрасные сборники латинских текстов, исторические справочники и собрание сочинений философов. Подлая аллегория с хитрым и неказистым юношей, за которым скрывался лик другого человека незнакомца, скрывающего от остальных свои секреты. Его жестокость лишь прикрытие его истинных мотивов и действий, и чем больше он жаждал завоевать доверие соратников, тем изощреннее становились пытки. Изобретательность казней, поражали, как и их чрезмерная оригинальность. Осужденный мог умирать месяцами, страдать от голода и обезвоживания, мучений, как физических, так и душевных, словно Камаэль знал все красоты и безобразия человеческой души. Он не делил людей на плохих и хороших, как и не предавал особого значения убийству. Не важны причины и обстоятельства данного поступка, убийство - это не грех и не святость. Нигилист и циник, в нем ощущалась твердость лидера, который не позволит повлиять другим на свои решения. Вот и сейчас его лицо, освещенное падающим красновато-медным светом свечей, напоминало изваяние чистого ангела, нежели неизлечимого грешника. Оттенки бирюзы, сливающиеся с сапфиром на драгоценной рукояти его клинка, пылали, словно металл молил о пролитии крови, подношении жертвы. Зеленоватое золото его глаз переливалось в озорстве и веселье, пока он изучал бледность кожи ее гордого, изысканного лица настоящей женщины. Его тон был саркастически учтив, а уголки губ приподнялись в гримасе шакала:
- Я последую любому Вашему приказанию, госпожа Рейгард, даже если сейчас Вы прикажите мне прошествовать к эшафоту. Мне особенно не лестно слышать неуверенность в Вашем прекрасном, как вода, голосе касательно моей преданности долгу и лично Вам. Надеюсь, своим новым заданием послужу в угоду Вашей чести и добьюсь блистательного успеха.
- Тогда решено, - без промедления отозвалась Сильвия, - отправляешься вместе с сэром Айзеком в качестве координатора. Выясните, что там произошло, и если найдете тела погибших или кого-то из выживших, первым делом просканируйте их память, и запишите на видео, ведите круглосуточную запись действий, обязателен ежедневный подробный отчет. Любая вещь, повергающая вас в сомнения, должна быть проверена. Это очень важно, впервые за полтора тысячелетия появилась возможность открыть мистерию падшей Империи. Быть может, именно там мы найдем ответы на многие вопросы, которые будоражат сознания людей нашего времени уже не одно поколение. Я рассчитываю на вас двоих.
- А как же Вы, госпожа Сильвия? Вы действительно отправитесь на церемонию бракосочетания? - встрял в разговор Асториус.
- Да, такого желание Ее Величества.
- А Ваше?
- Сейчас не до твоих тщетных пререканий, мальчишка, - прикрикнул на него Дориа, а Камаэль захватил горсть белого винограда из алебастровой чаши с изразцами, заглотав все ягоды в ладони разом. - О наших желаниях известно разве что пророкам. Но признаться честно, я тоже слегка взволнован этой новостью. Не могу сказать, что она меня радует. Вы как никогда нужны в столице, а новые препятствия на пути к нашим целям только осложняют ситуацию.
- Это вовсе не препятствие, сэр Айзек. Только представьте себе, как будет здорово, если мы наконец-то лишим головы мятежного принца, - чопорно произнесла Сильвия, поднимая чайник из прозрачного голубого стекла с прожилками оникса. Из горлышка потекла горячая красная жидкость, и по комнате разнесся аромат жасмина и корицы.
Дория с недоверием сдвинул брови:
- Откуда информация, что Леон находится в городе Иллии?
Когда командир произнес имя принца, глаза Сильвии резко распахнулись, и она с укором посмотрела на пожилого мужчину, прекрасно осознавая, чего он пытается добиться. Но она не выкажет волнения и той дрожи, что охватывает кончики пальцев, заставляя терзаться ее сердце, словно его одолела проказа или черное проклятие. Она с неизменным равнодушием на лице поднялась из-за стола и бестрепетно прошествовала в противоположную часть комнаты к стене, на которой висело огромное полированное зеркало в обрамлении барельефа ангела, обнимающего руками раму из расписной слоновой кости. И проведя пальцем по зеркальной поверхности, послышался глухой звук тяжелых отпирающихся замков. Рама зеркала, окаймленная крупными камнями млечно-зеленой бирюзы, чуть выдвинулась вперед, и, отодвинув руками потаенную дверь, она в приглашающем жесте отошла в сторону, впуская высокого мужчину, которого днем обещалась довести до исступления.
Асториус так и застыл, созерцая, как ужасные кровоподтеки с лица наемника исчезли, рваная рубаха, пропитанная кровью, сменилась на просторную белую блузу, подпоясанную широким черным поясом со вставками мелкого жемчуга, на высоких темных сапогах блестели увенчанные изысканным узором рубиновые украшения, а лицо лоснилось, как у ребенка после обеденного сна. Он потирал запястья, на которых еще остались аметисто-лиловые синяки после железных кандалов, и смело последовал к золотому серванту, выложенному ляпис-лазурью, а на полках из чистого золота вырисовывались великолепные художественные мифические сюжеты. Он взял миниатюрный двуручный голубой стеклянный фиал и бутыль с вином, заполняя плоский сосуд с длинным узким горлом душистым красным напитком, подходя к столу и оглядывая всех собравшихся.
- Выпьешь? - спросил мужчина, беря золотой стакан с подноса из слоновой кости в центре стола, обращаясь к Камаэлю. Но последний ничего не ответил, следя за движениями наемника заинтересованными горящими глазами, словно те были чертогом солнечной энергии и вот-вот вспыхнут.
- Сильвия хорошо тебе заплатила, - с задумчивым утверждением произнес Камаэль, разглядывая языки пламени, отбрасывающие пугающие тени на каменный навес над камином с раскрытыми пастями львов. - Но в этом нет ничего удивительного, - признался с выдохом командир, - в конце концов, и я пал в услужении нашего блестящего Главнокомандующего за предложение, от которого невозможно отказаться. Однако же, играешь ты с опасным острием искры огня, с самой Императрицей. Если раскроют тебя, голову рубить будут по моему приказанию. Да и не страшно ли тебе быть подле Лауры? Когда она вблизи я с трудом прячу свой потаенный страх, дабы не выказать непочтения. А ты, как я погляжу, влился в доверие.
Наемник осушил фиал несколькими крупными глотками, отчего его кадык резко, то опускался, то поднимался, а губы после пития сладчайшего вина из меда и рябины заалели, как после долгих поцелуев возлюбленной.
- Чем больше нажива, тем опаснее риск. Разве не этим живут убийцы вроде меня? Хотя это риторический вопрос. Я не принимаю нынешнее общество, как и не верю в пророков. С самого своего детства я отверг собственную судьбу, пошел по иному пути, и кем сейчас я стал, выбрав ремесло палача? И будь у меня возможность вновь оказаться перед отчим домом, когда я бросил гончарное дело, которое сулил мне обезумивший от времени одряхлелый старикашка, отправившись вместе с вольными разбойниками рассекать просторы неба, я поступил бы точно так же.
- Но дабы вступить в круг этих свободолюбивых и отчаянных душегубцев-бандитов, расхитителей городов, нужно совершить что-то такое, что заставит их принять тебя в свои распростертые объятия. И что же ты совершил? - невозмутимо спросил Камаэль, глядя наемнику прямо в глаза.
- Принес меч, с которого еще стекала кровь моих родителей, и эти багровые капли, словно драгоценные камни, падающие на серебряную палубу, я запомнил на всю жизнь.
- Интересно, какой рок настигнет тебя? Будешь ли ты сожалеть о своем выборе, находясь на гране смерти?
- Боюсь, что ты вряд ли узнаешь об этом, - насмешливо ответил наемник. - У тебя ведь за плечами схожая история, разве не так?
- Наши истории радикально отличаются друг от друга, - возразил Камаэль назидательным голосом, - у наших действий есть лишь схожие характеристики, но сердцевина, зерно, ради которого совершались все эти поступки, не понять, ни одному, кроме меня. Ибо мысли мои - есть причина моих действий.
- Камаэль, - прервала затянувшееся молчание Евгения, - твои метафизические рассуждения сейчас ни к чему.
- Но ведь он сам предложил мне выпивку, - возмутился командир, немало удивившись столь бестактному замечанию, хотя по большей части пытался скрыть свою улыбку, которую вызывало присутствие скорее клоуна, нежели человека, действительно ценящего свою жизнь и свой выбор. Он больше походил на шакала, готового продать собственную душу ради блаженства. Глупая причина, мелкая и возмутительная для истинных воздушных пиратов, которые расширяли свои небесные владения и восторгались от сражения и битв, которые никогда не наскучат. Камаэль уже прежде встречался с этим мужчиной ни при самых радужных обстоятельствах своей жизни, но тогда, когда он стоял в зените своей славы, идеалистической убежденности глупца, что этот сон вечных состязаний с лучшими капитанами небесных фрегатов никогда не закончится. И царящее в душе возбуждение перед началом боя, и опасность, и ужас возможной смерти, приводили в восторг и окрыляли душу. Тогда отряд во главе Камаэля перебил большую часть флотилии противоборствующей стороны, на которой находился этот человек, чей клинок освещал ночное небо и со скоростью молнии взывал к смерти, что приходила на его негласный зов и ведала ему свои желания. С другой стороны, он понимал схожего по духу убийцу, любовь к жизни его была столь велика, что он и представить не мог, что какие-то внешние силы вмешаются в нее, растоптав все его мечты. Ему не хотелось чувствовать себя под чьим-то гнетом, немым управлением свысока. Для такого нещадного поступка, как самовольное лишение жизни любящих родителей, подаривших жизнь и воздух, было доказательством его бесовской решимости.
- По моему приказу Морган исследовал более полугода район восточной Османии, он лично видел Леона на одном из тайных собраний, где мятежник выступал, подговаривая людей к союзной борьбе против основ системы Британии, - объяснила Сильвия, скрестив руки на груди, всем своим видом давая понять, что предыдущий разговор окончен. - Он присылал через доверенных посыльных фотографии, все важные сведения, касающиеся планов готовящейся революции. Но то, что меня действительно беспокоит - это стремление Леона всеми силами попасть в Шанхай. Там он будет для нас недоступен.
- Сегодня этот человек обвинял Вас в шпионаже, - со вздохом выговорил Асториус, рассматривая карту мира, выгравированную на широком резном столе, украшенной лепниной, выступающих гор и городов. - Я был бы спокоен, если бы господин Морган предоставил возможность всем нам уверовать в правдивость своих слов, - кивнув в сторону наемника, сказал юноша, вглядываясь с подозрением в уже ставшее ненавистным лицо. - К тому же, не легче ли отправлять сведения через механизированных птиц. А Вы впутывали в свое дело посторонних, которые теперь являются свидетелями, и которым теперь по Вашей милости угрожает смерть. Кованые золотые светильники в виде грифонов с рубиновыми глазами, со свисающими с крыльев нитями из крупных янтарных бусин, сияли в свете множества свечей. И несколько изумрудных стекол поймали отражение холодного лица Асториуса, глаза которого мерцали жидкой медью, и в зрачках, окаймленных солнечной зарей закружилась темнота.
Подобное недоверие явно не порадовало Моргана, и он понимал, что никто не встанет на его защиту. Около секунды он внимательно разглядывал Асториуса, со скрещенными руками на груди, чтобы потом обратить свой взор на шелковый алый герб со львом, висящий над камином.
- О свидетелях можешь не беспокоиться, - с напускным безразличием сказал Камаэль, - я устранял их сразу же по прибытию и доставлял все сведения лично Сильвии.
- К сожалению, там, где есть хоть какое-то упоминание о Леоне Асурийском, техникой лучше вообще не пользоваться, поэтому мы и пошли на такие человеческие растраты, - с сожалением признал Дориа, и морщины прорезались на его лбу, стали четче и глубже, как реки стремглав мчались по аллеям гор, так и черты старости чертили линии на его загорелой коже.
- Вы говорите о живых людях, принесших клятву верности Империи, как о скоте! - с вызовом парировал Асториус, еле сдерживая свой порыв. Лицо его исказилось от ярости, и в глазах появилась далеко не отроческая суровость. - Почему вы использовали людей? - обратился он к Сильвии с отчуждением и вызовом в глазах, но она прервала их видимый контакт, как если бы не могла выдержать укора, написанном на его лице, ставшим отражением ее грехов, хотя манера ее лица оставалась такой же беспристрастной, как и всегда.
- У Леона Асурийского есть особый дар. Он может контролировать всю сетевую систему безопасности, воссоздавать механических роботов, управлять любой техникой, если коснется ее руками. Потому-то мы и не могли позволить механизированным птицам отправлять послания в столицу, Александр заметил бы на уровне астрального зрения потусторонний механизм, это привлекло бы его внимание, и он понял бы, что среди его людей есть шпион. Хотя он и без того, мало кому доверяет, и та информация, что сейчас нам доступна после стольких жертв - просто смехотворна. Мы не знаем ни точных имен его сообщников, ни количество людей, что встали на его стороны, есть ли в самой столице поверенные ему солдаты, какие его планы. Нам известно лишь его нынешнее местонахождение, похоже, что он заключил сделку с одним из дворян в Иллии, и ему обещались предоставить судно, чтобы пересечь воздушную стену и попасть в Шанхай в следующем году.
- Почему обо всем этом я узнаю только сейчас? - тихо прошептал Асториус, и на лице его отпечаталась глубокая печаль и непереносимая обида. - Вы не доверяли мне? Почему все они...
- Боже мой, я сейчас расплачусь, - издевательски продекламировал Камаэль с непринужденной улыбкой на губах человека, который слишком много всего повидал, и слишком многое знал.
- Об этом узнали сейчас все мы, - попытался успокоить его Дориа, - исключением стал лишь Лорд Камаэль. Порой нужно сохранить тайну, чтобы добиться своей цели. Я понимаю, почему выбор нашего Главнокомандующего пал на Готье. Ему ничего не стоит взяться за грязную работу, к тому же, он хорошо осведомлен в политике разбойничек шаек и подпольных компаний. Если бы о задании узнали посторонние, информация могла бы получить широкую огласку. Но это не значит, что тебе не доверяют или не верят в твои способности, Асториус. В столице и близлежащих городах Империи было достаточно хлопот, и ты ответственно справлялся вместе с Евгением с этой обязанностью.
- Вы знаете, что всегда сможете положиться на меня, какой бы приказ Вы бы мне не отдали, Госпожа Рейгард. Прикажите убить сотню, и я с легкостью отниму жизни; прикажите отправиться на границу Северных земель, и я вырежу сердца всех аристократов потомков ночи; прикажите выпить яд, и я вкушу его, как белое вино, как воду жизни; прикажите голыми ступнями пройтись по раскаленной лаве, и я буду двигаться вперед до тех пор, пока тело мое не сгорит. Я не могу успокоиться от того, что Вы доверились такому человеку, как Готье, незнающего ни чести, ни человеческого достоинства, ни сострадания...
- Именно поэтому, - перебила его сотрясания Сильвия, прямо смотря в его глаза, - ты и не подходишь для такой работы.
Это признание выбило воздух из легких Асториуса, и он с трудом устоял на ногах, чтобы не повалиться на колени.
- Ты говоришь, что выполнишь любой мой приказ, ты безволен, и это делает тебя слабым. Настоящий капитан, лидер подчиняющихся ему людей должен принимать разумные решения, порой противоречащие верховной силе системы. Ты должен идти на риск и не сомневаться в своих действиях, какими бы страшными и отвратительными они ни были с точки зрения морали и нравственности, дабы сохранить большее. Любое сомнение воссоздаст брешь в твоей воле, и низринут ее. Такой участи я тебе не желала, не хотела, чтобы ты мучился угрызениями совести, ты еще слишком молод, и молодость кидает тебя в безрассудство. Ты говоришь о сострадании, но наш разум должен оставаться трезвым и холодным, мы не можем милосердствовать, мы беспристрастны.
Сильвия перевела взгляд на Камаэля.
- Капитан Готье силен духом, и, несмотря на то, что он выполняет мои приказы беспрекословно, если мои решения не будут сходиться с его, он не выполнит приказ. Его открытость и бесстрашие противостоять моим убеждениям или моим способам, восхищают меня. Тебе следует поучиться у этого человека, а не видеть в нем лишь беспечность или озлобленность, которые сосуществуют в каждом из нас. Так же, как и тебя, я лично выбрала на пост капитана Камаэля Готье. И мне бы хотелось, чтобы ты уважал и ценил мой выбор, Асториус.
Евгения устало покачала головой, видя, как тяжело вздымается грудь командира северо-западного округа, как отрешенно упали руки вдоль застывшей фигуры и плотно сжались в линию побледневшие губы. Кулаки, готовые сорваться с состояния покоя дрожали, и сквозь бронзовую кожу проглядывались белые костяшки. Его опустившееся красивое лицо обрамляла мертвенная бледность, а прямые темно-каштановые волосы прятали горящие враждебной яростью расширившиеся глаза, как два медных зерцала, вперявшихся в начищенный до блеска пол, на котором можно было видеть отражение собственной беспомощности. Он весь напрягся, словно всеми силами пытался не скрючиться от душевной боли.
Камаэль смиренно сидел с закрытыми глазами, вальяжно откинувшись на спинке кресла, слушая треск поленьев и тяжелое дыхание стоявшего возле него юноши, и мысли не могли его освободиться от внутреннего волнения. Он приоткрыл свои глаза, и перед ним предстали узорчатые своды темно-синего потолка с золочеными арочными выступами, внутри которых изображались перевернутые созвездия знаков зодиаков, а по центру располагалась роза ветров, с которой спускалась крупная люстра с бриллиантовыми паутинами. С каждой границы четырехконечной диаграммы распускался белоснежный цветок. Переводя взгляд на крепко-стиснутые кулаки, он представил боль от удара, которая придется ему по челюсти или под дых, и ухмыльнулся открытым чувствам, которые мальчишка еще не научился скрывать. Все на лице написано, а значит легкая мишень для окружающих. И он мог воспринимать ту глубокую обиду, терзавшую юношу изнутри, потому что слишком хорошо знал и понимал, какого это, когда тебя принижает любимый человек. Он физически чувствовал румяный жар щек, пересохшее горло и перехватившее дыхание, учащенный сердечный ритм. В какой-то степени он испытывал к этому юнцу жалость, в его возрасте, Камаэль был таким же. И иногда, об этом Готье признавался только самому себе и порою всячески отвергал эту лихорадочную мысль, но все же признавал, что они могли бы стать хорошими друзьями, если бы встретились пару лет назад. Он поднялся из-за стола, последовав по направлению к выходу, попутно прихватив с собой сочное красное яблоко их хрустального фужера с ножками в образе грифонов и не оборачиваясь, произнес твердым и уверенным голосом:
- Нам не нужны сентиментальные и бесхребетные люди вроде тебя, Асториус. Может, - он задумчиво посмотрел в потолок, - тебе следовало бы вернуться в трущобы, из которых ты родом? Там ты мог бы иметь, куда больший успех у женщин.
И подбросив яблоко, сделавшее в воздухе пару переворотов, он прошептал, сощурив глаза:
- Молоко на губах не обсохло, чтобы браться за такую работенку, как у меня. Тебе бы перевернуло наизнанку от одного вида местного кабака с грязными проститутками и контрабандистами. Там полно и рвотины, и иссохшей крови, и черных миазм полуночных детей. Приходи лет так через пятнадцать, может можно будет поговорить.
- Мерзавец! - вскричал Асториус, стремительно вытаскивая серебряный клинок из белоснежных ножен, и сделав всего шаг в сторону Камаэля в молниеносном движении, недоступном глазам смертного оказался у него за спиной. И свет золота горящего в камине пламени отразился в его длинных каштановых волосах. Приняв полусидящее положение, он с силой замахнулся широкой сталью без рукояти, и разящий металл остановился в миллиметре от лица юноши, чьи глаза с диким удовольствием смотрели на острие лезвия. Искривленный тесак застыл возле правого зрачка Готье, а сила его неоконченного удара заставила стены в комнате пойти мелкими трещинами. Асториус прикусил губы, чувствуя ослабевшие в нерешительности руки, но слишком поздно сознал свою ошибку, чтобы воспрепятствовать ответному удару, нанесенными меж ребер. Точечный сильный и резкий удар тремя пальцами меж грудными позвонками, прямо в центр, и тело его парализовала колющая боль, приводящая в оцепенении все члены тела. Меч выпал из его рук с грохотом ударившись о плитку пола, и руками он сжимал место удара, с каждой секундой сдавливающей грудную клетку изнутри, не давая возможности сделать вдоха. Он поник, пав перед противником на колени, в удивлении расширив глаза, словно не веря, что всего одним касанием был повергнут наземь. Жар растекался по горлу, поднимаясь все выше, пока кончиком языка он не почувствовал вкус крови, что стекала с губ, из ушей. Он пораженно дотронулся кончиком пальцев до ушной раковины, смотря на свежую кровь, растекающуюся багряным узором по ладони, ощущая непрекращающуюся пульсацию и шум возле слухового нерва.
- Я поражен, что ты все еще находишься в сознании, - искренне и изумленно прошептал Камаэль, обходя юношу сзади. - Я повредил твою нервную систему, заблокировав потоки ци, обычные люди падают замертво. Это либо доказывает твои уникальные способности, либо твою живучесть, как у таракана. Ты не умеешь сдерживать свой пыл, и агрессия доказывает твою слабость, наивность, - он недобро сощурил глаза, глядя, как тяжелые веки юноши закрывает полупрозрачная белизна забвения, проваливая его в обморок. Камаэль походил на коварного и лукавого змея, лицо его не выражало эмоций, но в глазах поселилось недоброе создание, нечеловеческое. Его холодные пальцы крепко обхватили острое лезвие, которое могло бы с легкость отрубить ему все пальцы, но Камаэль высоко поднял над собой увесистый меч, тяжелый, выкованный из прекрасной стали. Даже сейчас в руках чужака, холодный металл обжигал, грозясь смертью осмелившемуся человеку коснуться жемчужного меча. - Пока не научишься себя контролировать, так и останешься бесполезным, - напоследок заключил Камаэль, перешагивая через бездыханное тело и кидая на пол клинок, острием воткнувшимся в каменные плиты. Остановившись возле массивной двери из красного дерева с вырезанными на ней изразцами китайских символов вечности, по которым ползали нефритовые черные змеи, он напоследок сказал, обернувшись к присутствующим, которые так и не попытались его остановить, или помочь лежавшему у их ног:
- Если это все новости на сегодня, то я хотел бы удалиться и немного передохнуть. Слишком много проблем от одних лишь разговоров с вами.
При этих словах Сильвия нахмурилась, сведя угольно-черные брови на переносице, зорко глядя своими острыми соколиными глазами на самоцветный нож, переворачивающийся в ладони мужчины. В его волосах играл свет огня, и переливы золота делали черты его лица ярче, крепкие скулы, пронзительные глаза, заглядывающие в самую сокровенную суть человека, светлые волосы, обрамляющие нежное лицо.
И он ушел. Дверь с длинными золотыми ручками захлопнулась, но его шаги, разносившееся по коридору, отдавались эхом в ушах командиров.
- Что же, - прервала затянувшееся молчание Сильвия, поставив фарфоровую кружку на блюдце, - думаю нам всем нужно поразмыслить над той информацией, которую мы все получили. Дория, надеюсь, что Камаэль не отяготит тебя своей персоной.
- Я знаю возможности Камаэля, это правильное решение отправить его вместе со мной, - он помедлил, оглядываясь в замешательстве на юношу, чей затуманенный взор так и остался открытым, веки словно замерли в каменном изваянии, как и само лицо. - Но то, что он делает со своими товарищами, я не принимаю. Его гарнизон состоит из самых ожесточенных людей, любая их миссия не ограничивается жертвами. С ним будет сложно найти общий подход.
- Я хочу, чтобы он поучился у тебя смирению и жестокой дисциплине, без хорошего наставника, он не сможет стать настоящим лидером. Дориа кивнул и низко поклонился, прижав руки к груди, в покорном жесте, после чего Сильвия широко улыбнулась, разрешая командиру удалиться из зала Совета. Было принято решение оставить Евгению на какое-то время в Столице в отсутствии всех остальных командиров. Сильвии же придется отправиться в Османскую Империю. Страну песков, пустынных земель, обделенную пресной водой и холодного дуновения ветра. Сидя возле камина, она смотрела на пламя, которое походило на танец восточных женщин с черными кудрявыми волосами, что были темнее безлунной ночи, танцующих в шелковых платьях с золотой вышивкой птиц и чудесных цветов, отделанных дорогой парчой. Она вспоминала, как сухой и горячий песок набивался в тряпичные тапочки, когда они с отцом посещали страну полуденного солнца, как гордые и прекрасные орлы приземлялись на вытянутые руки своих хозяев, а быстроногие арабские скакуны замедляют бег и натягивают золоченые поводья статные всадники с темной кожей от загара, сильными руками и широкими плечами, готовые разломить врага на кусочки. Завораживающая сказка ночи, приносящая ароматы лаванды и нарцисса, посуда из голубого фарфора с острыми блюдами, и высокие стаканы с ледяной водой из чистейших оазисов. Страна, из-за которой начались все ее беды, горести и огромная боль, которой нет предела. Даже сейчас в искрах огня, она различала миндалевидные глаза с отливом зари, наследной принцессы Османии, что поскальзывалась на плитах во дворце Альбиона и терялась в его огромных лабиринтах. Она различала ее смех, разносящийся по коридорам и вторящий ей глубокий, но такой звучный, как мелодия флейты, голос Леона Асурийского, мягко и осторожно поддерживающий ее за руку, провожая к заботящимся о маленькой княжне нянюшкам. Те не могли найти себе покоя при новом исчезновении любопытной и пронырливой девочки, готовой на все, лишь бы скрыться от их назойливой опеки. Поздними вечерами они проходили в сад, украшенный цветочными деревьями, и восседали с царственными детьми на многочисленных шелковых подушках, наблюдая за артистами на подмостках амфитеатра, выложенного изразцами шестиугольниками голубого и белого тонов, развернувшегося под открытым ночным небом. Захлопнутые тяжелые двери не впускали ни одного лишнего звука за пределы рая искусств, и была слышна лишь трель музыкальных инструментов и чистейших тонких голосов, теплого ветра и шелеста листвы, играющей над их головами. Тогда их мысли отягощали лишь встречи с учеными и педагогами, готовящими их к вступлению во взрослую жизнь, которая наступила слишком рано, и слишком быстро.
Громадные деревянные двери отворились и внутрь метнулись врачеватели и целители в своих белоснежных одеждах, мгновенно оказавшиеся подле юноши, чьи глаза в полумраке оставались такими же ясными и открытыми, сквозь эту призму карих глаз, Сильвия вглядывалась в свою противоположную сущность, прошлую жизнь, отличающуюся от той мерзкой оболочки, коей она была теперь. Его осторожно положили на носилки, ввели в тело микроскопических черных роботов, которые изнутри будут восстанавливать его разрушенные органы, открыли кремово-изумрудную мазь, пропитанную Аэтернис, и мягко провели под контурами глаз. Ее несокрушимое молчание лишь изредка прерывалось глубокими и длинными вздохами, пока она безотрывно наблюдали за черными символами на руках целителей, которые при соприкосновении кожа к коже обретали лазурно-синий оттенок, освещая темноту ярким светом. Через несколько часов он сможет дышать, на утро обретет сознание, но не сможет самостоятельно двигаться, а к вечеру следующего дня полностью восстановит силы, как если бы ничего не произошло.
- Могу и я теперь отлучиться? - с нарочитой любезностью поинтересовался Морган.
Сильвия встревожено оглянулась на Моргана, спокойно восседающего на бархатном кресле с резной спинкой, он раскачивал в бокале темно-красное вино, смотря, как оно меняет оттенок при преломлении света.
- Конечно, - только и сказала она, подзывая к себе слугу, катившего на деревянной тележке черный сундук с расписными золотыми китайскими драконами, извиваясь на крышке, словно река. Ящик был тяжел и прекрасен, рисованные существа были готовы взлететь и вспороть острыми алмазными когтями свою жертву. - Ты прекрасно выполнил свою работу.
Она сделала жест рукой, на что вся прислуга безропотно поклонилась, приложив правую руку к сердцу, и не поднимая своих глаз, они удалились прочь из комнаты. Ушли и те, кто прятался за деревянными ширмами, исчезая в тени, растворяясь во мраке, словно были частью сгустка темноты в углах и стенах, куда не доходил слабый свет. Шествовали полуночные тени сквозь пустые промежутки между комнат и стен, проскальзывая в промежностях плит и трещин, огибая коридоры и скликая остальных в приказном призыве покинуть покои.
Сильвия присела над черным сундуком, от которого веяло стариной и богатством прошлых дней, и ощущался запах черной древесины и лака, золотого металла, а проведя по рубиновым павлинам, изображенным с боковых сторон ларца, ощущала холод и остроту камней. Она произносила слова на славянском наречии, и внутренние замки разомкнулись тихо, как размыкают объятия влюбленные, что никогда не могли существовать врознь. Внутри были крупные драгоценные камни со здоровой мужской кулак, яшмовые браслеты и бриллиантовые таблички с галограмными сказаниями, рассказывающих о королях, о судьях и о падших войнах Британской Империи, участвующих в Великом Турнире.
- Такой дар обеспечит тебе и твоим потомкам безбедную жизнь в центре самого Шанхая, одной золотой монеты из этого сундука хватит на то, чтобы прокормить пять голодающих регионов Северных окраин на протяжении десяти лет. Ты сослужил мне хорошую службу, и моя благодарность всегда выражается в особой щедрости.
Глаза Моргана засияли в темноте, руки заколола дрожь, и путы охватывали сердце и разум, заставляя его прикоснуться к прекрасным и завораживающим богатствам. Тело его бросило в лихорадку предвкушения, пропитав отвороты одежды, и хоть он и старался держаться прямо и гордо, плечи его передернуло вперед, когда крышка ларца только приподнялась, выставляя свои сокровища на поверхность.
- Моя госпожа..., - тихо произнес он, едва переводя дыхание.
Крышка с грохотом захлопнулась.
- Сундук доставят в твои покои, там ожидает тебя новая одежда и оружие. Я также распорядилась, чтобы тебе выдали одного механизированного коня, конечно, если ты не отдаешь большое предпочтение живым существам, его тебе поменяют на лучшего скакуна, которого только можно отыскать в королевских конюшнях.
- Нет, - нервно перебил ее Морган, - все просто прекрасно. Однако же, если позволите, я бы хотел задать Вам вопрос, который мучит меня и гложет. Сегодня Вы приказали мне, чтобы я рассказал о Вас и Леоне Асурийском Императрице. Это то, что вы и вправду делаете - отправляете ему все сведения о новых решениях Императрицы, пересылаете различными счетами огромные деньги, как и отдаете на его службу лучших британских солдат. Для чего Вы подставляете саму себя и в то же время ведете с бывшим наследником отчаянную войну, стеля перед собой сотни жизней, которые безжалостно отдают Вам самое дорогое, что у них есть - отведенное время в этом мире? К чему был весь этот спектакль и для чего Вы продолжаете ходить по лезвию бритвы? Знают ли о Ваших деяниях остальные командиры Британии?
Ее лицо осветила мягкая улыбка, а глаза сверкали опасным малахитовым огнем, готовым прожечь и затопить морем аметистового пламени все на своем пути, заполонить мир вторым Солнцем, что будет ярче первого в десятки тысяч раз.
- Иногда, чтобы добиться своих целей, нужно лгать, как друзьям, так и врагам. Ни ты, ни кто-либо другой не сможет доказать этого даже сейчас. На чьей я стороне.
Морган видел ее лицо, но расплывчато, а в уме он отсчитывал удары сердца, боясь пошевелиться, так боялся он этого прожигающего взгляда, и мыслей, таящихся за ним.
- Ступай же, - сказала она, меняя тему разговора и направляясь к широким окнам, открывающим перед взором, устланный сиянием огней и мрака сумрачный пейзаж города. Совсем скоро готические постройки соборов и домов будет освещать ясный лунный свет, и серебристый диск рассеет серо-черные облака, развевающиеся под дуновением свежего ветра, доносящего с собой краснеющую листву клена и аромат расцветших хризантем. На мостовых будут собираться молодые люди, чтобы посмотреть на дворцовые павильоны, которые при свете ночного зерцала сияют золотом, а с цветущих садов, чьи большие и сильные деревья тенью ложились на городские водоемы - будут опадать цветы на красные брусчатки дорог, на каменные ступени крыльца домов, меж которых пробивается зеленая трава. - Выпейте вечернего чая, приведите мысли в порядок и отправляйтесь, как можно дальше от дворцовых стен Альбиона, так далеко, как только сможете. Бросайте сокровища, если они будут отягощать Ваш путь, Морган. Потому что мужи, привлекшие Императрицу, недолго ходят по этому свету.
- Мне следует отблагодарить Вас за заботу, но я этого делать не буду. Ведь не так давно я хорошо ощутил силу Вашего искусственного гнева на своей шкуре, - и он постучал себе кулаком по груди в области сердца, туда, откуда ранее зияла дыра с золотой стрелой.
- Вот как, - только и сказала Сильвия, отводя с лица выбившуюся прядь чернильных волос. И когда наемник ушел, Сильвия посмотрела на захлопнувшуюся дверь с толикой сожаления, горя и поражения. В ее глазах купалась темными клубами боль, и только наедине с собой, вдали от потусторонних глаз, она могла показать ее, искрившемуся огню.
Сумерки все больше сгущались над дворцовыми башнями, их заостренные шпили поднимались к небесам, словно пытаясь прорезать облака и устремиться в глубокие космические просторы, к тысячам ярчайших звезд. Цветочные лозы, обвивающие парапеты балконов, их лепестки шумели, обрамляя живых сладостным бризом, и вторили гулу быстрых шагов наемника по длинным, казалось, бесконечным пустынным и безлюдным коридорам. Лишь изредка на его пути попадались огненные чаши факелов, и его путником оставалась полная луна, при взгляде на небо можно было разглядеть все мельчайшие очертания, серебристой шхуны с оттенками голубого и темно-синего, а ветер кружил лепестки, разнося по воздуху приятный полуночный аромат. Зачарованный небесной красотой, он не смог удержаться, и даже упрямство, требующее поскорее самолично прикоснуться к заветному сундуку, не смогло воспрепятствовать этому порыву. Морган думал о том, что теперь у него начнется совершенно новая жизнь, отличная от той, которую предсказывал ему в шестилетнем возрасте местный провидец его родной деревни, он до сих пор помнил это неказистое, сгорбленное тело и сноп прорезающих морщин лицо. Вид старости, скоропостижности времени пугал его, лишал покоя, но еще он не желал растрачивать свою жизнь на повседневную рутину, коей проживают тысячи других. Но он не такой, а потому он решил порвать цепи судьбы и пойти собственным путем, даже если это будет стоить ему отравления змеиным и лукавым ядом души. Он закрыл на мгновение глаза, чтобы насладиться моментом свободы, которую он так отчетливо ощущал. Свобода, упоенная колыбель счастья звенела в его ушах и пела в сердце. Да, даже если придется уничтожить самое дорогое и святое, он все равно будет выбирать этот путь. Но когда он открыл свои глаза, то увидел перед собой мерцание драгоценных камней на полупрозрачной белоснежной шифоновой сорочке, босые ступни ног, аккуратные и красивые, фарфоровый оттенок кожи с румяным нежным отливом на щеках. И шепот ветра донес до его слуха произнесенные песней ее слова.
- Как приятно видеть здесь такого мужчину, как ты, - женщина с белокуро-золотистыми волосами подошла к нему вплотную, мягко проведя ладонью по его груди. Голос ее был нежным, как лепестки акации и невинным, как первый вздох ребенка, словно у юной девушки, не достигшей поры своего цветения, но женщина, стоявшая перед ним, была самой прекрасной из всех женщин, которых он когда-либо видел. Взор ее был словно огненный лик солнца, и яшма, и янтарь, и позолота играли в ее зрачках, но холод ее прикосновения прорезал, обездвиживал, словно не живая прикасалась к нему, а мертвая.
- Императрица, - едва дыша, прошептал он, содрогаясь от касания, походившего на скользкую и мерзкую змею, кольцами обвивавшую его фигуру. И бывалая сила, и прежняя уверенность, и ушедшее мгновение свободы, все разом превратилось в прах прошлого, которого уже не вернуть. Все это он видел в ее глазах, свой конец. Ее глаза прекрасны, как предрассветные лучи солнца, просвечивающие сквозь пожухлую листву в осенний сезон, но внутри проглядывалась кровавая река, разветвленная на множество бесконечных потоков, и от того, что он увидел внутри нее, и он невольно отпрянул. Внутри была зыбкая и беспроглядная темнота, готовая пожрать и не оставить и следа твоего существования. Увидев его замешательство, женщина изменилась в лице, губы ее плотно сжались, а прежняя радость сменилась горьким недовольством, перетекающий в неистовый гнев, который отдавался эхом в его сердце.
- Ты боишься меня, - глухо отозвалась она. В ответ Морган вскинул глаза, проникаясь, все больше ее заволакивающей в тиски печалью, надвигающиеся как свинцовые, пепельно-черные тучи.
- Я..., - начал оправдываться человек, но ее рука остановила его бесполезный поток речей, и пальцы ее коснулись его винно-красных губ.
- Ты знаешь, наемник, - шептала она голосом с ноткой хрипотцы, отдававшей необузданной страстью и дикой жаждой, - я люблю мужские губы. Они не такие мягкие, как у женщин, и эта ваша генетическая грубость, что передается из поколения в поколение от отца к сыну, на протяжении многих тысячелетий, отразилась и на тебе, - она крепко вцепилась свободной рукой с острыми длинными ногтями в его белоснежную рубашку, ив краткий ему почудилось, что сейчас она вырвет ему из груди сердце, а ее губы изогнулись в дьявольской улыбке. - Ваша сила и мощь, сокрушительное сомнение и желание власти, оно сохранилось. И я так хочу обладать этой силой...
Он грубо отбросил ее руку в сторону с такой гадливостью и ненавистью, как если бы к нему прикасался сам бес, но своими ногтями с небольшими вставками лазурных камней, она прорезала его рубашку, располосовав ему грудь, и на пальцах ее оказалась его горячая, багряная кровь.
- Отказываешь мне, - с неистовостью прошипела она, смотря на него, как разъяренная тигрица на сопротивляющуюся жертву.
- Завтра я покидаю этот дворец, - успокаиваясь произнес Морган, потупив глаза, в надежде не чувствовать боль от этих прожигающих, как лава глаз, злато окунулось в багрово-вишневую пустоту. - И Вы меня больше не увидите.
После произнесенных слов, их тела окружил буйствующий ветер, а жемчужную ладью пепельных небес скрыли сгущавшиеся черные тени, тучи, заволакивающие спасательный райский свет. В его зрачках умирал мир, распадаясь на ледяные осколки чернеющего пространства. Распадались рубиновые мосты и падали крупные обломки шпилей башен, как гребень высокой скалы. Все тлело, становясь прахом, и песчаные останки грандиозных сооружений засасывала в себя воронка, образующая глубокую впадину пустоты. Ее глаза обрели матово-красный оттенок, сменяющий черный занавес. И в грохоте взрывов, развивалось пламя, вздымающееся на кровли кирпичных построек, хрустальная вода, стекающая с высоких стен, побагровела, в полете превращаясь в огромные льдины, что под своей тяжестью запирали жизнь снующих в страхе людей. Земля извергалась и рассыпалась на части, разверзалась во влажные комки, смешиваясь с костями и кровью. Он слышал стон ветра и песню грома, и плач ребенка, эхом отдающий в его ушах, а ее глаза менялись в цвете, как день сменялся ночью, так и ее тона винно-красного потока, сменялись, мраком. Его тело коченело, спина самовольно прогнулась под неестественным углом и хрустнула, отчего он вскричал, ревя, словно дикий раненый зверь, кожа сморщилась, как гнилой персик, и он видел со стороны, как выпадают из глазниц глаза, а кожа, будто выкрашенная белилами, стекала с черепа. И останки его обвивали сильные и извилистые как реки Евфрата змеи толстыми кольцами, опоясавшие его бедра, обвившие его ключицы, и тщетными были его попытки удержать тленными руками вьющиеся и скользкие тела, сочащиеся ядом, впивающиеся длинными резцами в сильный торс и грудь, будто выточенные из мрамора. А имперская особа небывалой красоты с каждой секундой становилась все восхитительней и прекрасней, словно ужасы, посеянные ее силой и черной душой, придавали ее облику цветения, очи ее были окутаны речным туманом, а на губах распускались багровые цветы, и кожа ее была белоснежной, как фарфор. Озерные глади, расстилающиеся по всему городу, окутала густая тьма, из которой протягивались кровожадные костлявые существа, в очах которых горело адское пламя, что холодной дымкой проносилась по земле, затягивая в вечный сумрак и город, и жизнь, некогда обитавшую в нем.
- Преклонись предо мною, - шептала она, стоя в призрачной красоте золотого сияния с бездонными зерцалами мрака. Свет, окутывающий ее силуэт, слоился, разливаясь вширь, вытягивая и высасывая жизнь из окружающего пространства.
Тело его уже посыпалось прахом, его глаза стали жидкой субстанцией и пищей для червей, но он все еще мог ее видеть, ее злато-красные глаза, затягивающую в горящую воронку пламени вновь и вновь.
Она подошла к нему, и каменная опора под их ногами разрушилась, становясь песком и пылью, что разлетелись в порыве могучих ветров, взяла его чистое и светлое лицо в ладони, смотря искренне и нежно.
- Дай коснуться губ твоих, - пропела она сладким, как мед голосом, придвигаясь ближе к его молодому и мужественному лицу, но он видел, как в темноте затаилось нечто, наблюдающее за ними, готовое разорвать на части саму его душу. И Морган опять отступил, трясущимися руками отбиваясь от ее рук, неистово крича во весь голос, тряся головой, в надежде проснуться от фантомного кошмара. И он действительно очнулся, почувствовав под ногами твердый каменный пол и ощутив на лице ласку серебряного лунного света, тонкой шалью, выглядывающей из-под сумрачного покрывала темных облаков, облегчение накрыло его с головой.
- Ну что же, раз так, - прошептала женщина, и чтобы скрыть улыбку, ушла под своды теней. Ночь вернулась в свое безмятежное русло, легкий ветер развеивал их дыхание, и все пестрило ароматами цветочных бутонов. Тонкие нити дождя заструились, скатываясь кристальными каплями на листья деревьев и цветы, ложась туманом на длинные вереницы пустынных дорог. Потухшие огни замерцали, когда женщина в шелковой накидке, тянущейся метровой полосой за ее шагом, завернула за угол, и Морган еще долго стоял на том месте, где ему привиделось мгновение разрушенного мира. Он боялся сделать шаг по направлению к своим апартаментам, словно если сделает это, то его счастливая пора свободы мгновенно оборвется. Слезы лились по его щекам, и небо плакало вместе с ним.
***
- Я так хочу, и так будет, - сказала Императрица, снимая с себя одежды и спускаясь по мраморной лестнице в наполняющийся бассейн. Высокие колонны из жадеита, мерцающие в свете лазурно-изумрудной полной луны; белоснежные лепестки, кружащиеся по алой воде; аром жасмина и масел. Мощные потоки крови вливались в купальню Лауры из четырех голов львов, разинувших свои пасти. Девушка подняла свои золотистые волосы, прикрывающие упругие бедра и стройные ноги, заделывая их золотой шпилькой, осторожно касаясь кончиками пальцев ног полной ванны, и удовлетворенно, в предвкушении запрокинула голову, улыбаясь.
- Похоже, Вас не беспокоит положение неопределенности Сильвии Рейгард, - сказал Камаэль, открывая белоснежную шкатулку, украшенную со всех сторон молочными лотосами, доставая свежие травы мелиссы и мяты, чтобы заварить чай.
- Нет, Сильвия все еще моя преданная раба, она не сможет отказаться от меня, - промолвила Лаура, медленно входя в кровавую воду, и на ее молочно-белой кожи оставались алые разводы. В ладони вливалась красная жидкость, и она поливала ее на свое лицо, и капли, растекающиеся от центра лба по всему лику, разветвлялись, как извилистые реки.
- Вы так в этом уверенны..., - задумчиво сказал человек, садясь на мраморную белую скамью, попутно закрывая крышку небольшого китайского чайника в форме дракона, восседающего на прозрачной сфере. - Почему Вам так хочется быть с этим наемником? Он обычный человек, мечтательный и, на мой взгляд, слишком юный, чтобы умирать. Прежде чем отойти в мир иной, он мог бы неплохо послужить Вам.
Он молча смотрел, как девушка пьет из ладоней чужую кровь, которую он выкачивал из пленных жертв или жителей города, гуляющих в одиночестве по ночному Альбиону. Императрица любила принимать ванны каждый день, но если в обычные дни она довольствовалась хрустальным графином со свежей кровью девственных красавиц, то в дни полнолуния, ее купальня заполнялась до краев, и в такие моменты, когда он с головой окуналась в багровом потоке, она была прекрасней всех. И глядя на нее, его глаза тоже становились карминовыми. Когда же она всплывала на другом конце бассейна, берясь запачканными руками за чистый кафель и резко откидывая волосы с лица, казавшиеся полотном ночи, идеально ровная гладь рябела.
- Ты ошибаешься, Камаэль, - говорила она, вставая в полный рост и раскрывая руки, давая серебряному свету овеять свою фигуру, - я не желаю быть с ним. Я всего лишь хочу его губы. Мне хочется поцеловать этого человека и доставить себе удовольствие, и лишь ради удовольствия я существую. Ты ведь не считаешь меня капризной? - спросила она тоном ребенка, жаждущего поддержки взрослого.
- Нет, - без промедления признался он. - Ваше желание для меня все, к тому же, оно во многом схоже с моим желанием. Он высоко поднял заварной чайник, наливая горячий чай в высокие фарфоровые стаканы, от которых в тоже мгновение повалил легкий дымок. - Наслаждайтесь отдыхом, - сказал он, поклонившись, и уже собирался уходить, когда услышал ее голос.
- Я хочу его голову, - промолвила Императрица, смотря на отражение овальной луны в багровой воде. - Исполни мое желание, Камаэль. Ты единственный, кто справляется с моими хотениями без лишних слов.
И когда тяжелые мраморные двери с изображениями войны раздвинулись перед ним, в купальню устремились голоса, полные страдания и ужаса, переносимых в подвалах пыток, мучившихся людей. Лицо Камаэля не выражало ни одной эмоции, и по нему нельзя было сказать, что он что-то чувствовал, отвращение или наслаждение от этих пыток. У него было лицо человека, который сделает все ради достижения своей цели, какой бы она ни была, и скольких бы жертв она ни стоила - холодное и непоколебимое, как камень. Он ушел в коридор, от стен которого отскакивали крики, стоны, мольба и плач, и черный плащ, который он носил, сливался с полумраком. Предстоящая поездка в район Северных земель беспокоила его, тревожа старые воспоминания, казалось, давно превратившиеся в слабые отголоски былых времен, но как капля дождя падает в озеро, она вызывает рябь, достигая самых дальних вод. И он боялся, что пережитки прошлого заставят его отступить, страшился перемен грядущего. Он остановился, почувствовав присутствие постороннего, и чуть склонил голову в направлении беспокоившего его ночного гостя, давая ему возможность первым начать разговор. На лунный свет, лившийся из высоких арочных окон, вышла женщина в серебряных доспехах, светлые короткие волосы чуть колыхались от ветра, проскальзывающего сквозь открытые стеклянные ставни, а глаза отражали сам лунный свет, приобретая богатые тона платины и фиалок.
- Евгения, - отозвался он.
- Меня интересует, что Вы планируете делать дальше? Госпожу нельзя оставлять одну, когда Вы уедите, некому будет следить за ее безумием и удовлетворять ее утехи.
- Так и займись этим, - приказал Камаэль, смотря на нее тем взором, словно она была насекомым под его сапогами, но женщина не выказала какого-либо возмущения или оскорбления, а просто опустила глаза в покорности. - Я буду присылать тебе дальнейшие свои распоряжения по этому вопросу. В Британии полно сброда и мерзости, от которого нужно очистить Империю, омыть, как от первородного греха. Я полагаюсь на тебя, Майерс.
И его голос утонул во мраке ночи. Двери, ведущие в подземные темницы, распахнулись и крики усилились, то был резкий и неприятный слуху шум, отчего гудели виски, и тошнило, смрад и зловоние, металлический привкус крови смешались в единую консистенцию. Иссохшие тела людей витали в пространстве, нависая над холодным темным каменным полом, скользкий от протухшей воды и испражнений. И лишь острые глаза смогут заметить сотни тончайших, словно прядь паутины нитей, прозрачных как стеклянная гладь реки, поддерживающих и всасывающих из заживо мумифицированных людей последние капли крови, что вливались в бассейны Императрицы, и этой же кровью начищались половицы ее королевской умывальни, по которой она ступала босыми ногами. Кровь протекала по нитям, как электричество когда-то единственный источник энергии по проводам, но во все времена, алая жидкость, что протекала по человеческому телу, была его источником жизни. Полуночный серебряный свет доходил и до этих темных комнат, и Камаэль стоял под толстым столбом призрачного света, словно ангел, пришедший спасти невинных из круга боли и муки, но глаза его были холодны и равнодушны. Он щелкнул пальцами и мгновенно разорвавшиеся сплетения нитей отпустили десятки тел юных девушек и юношей, и мертвецы повалились наземь. В комнату поспешили слуги в прикрывающих их лица и фигуры черных накидках, распыляя по камере сладкий белый песок, и только белоснежные крупицы соприкасались с кровью, как все вспыхивало в горящем очищающем пламени.
***
Когда Асториус очнулся, солнце было уже высоко, обжигающие лучи падали на бархатные занавесы окон, заполняя комнату ослепительно-белым светом. Изящные постаменты титанов руками упирались в потолок, открывая выход на балкон, выставляя напоказ мраморную мускулатуру груди и торса. Ледяной ветер, проскальзывающий внутрь, не помогал, и жар не давал ему почувствовать облегчения от сквозняка. Он пытался встать, но резкая боль в груди не позволила сделать рывка вперед, вместо этого он скривился, прижав руки к ребрам, которые словно дрожали от внутренней пульсации. Его хлопковая рубаха взмокла от пота, и он чувствовал огонь, проникающий в кору головного мозга, сжигающий саму кожу. Головная боль раскалывала его тело на части. Комната молодого капитана была просторной, лишенной изысканности, но обшитая дорогими панелями, и если бы сюда смог войти посторонний, то он бы подумал, что это пустующее помещение, потому как ничто не выдавало признаков живущего здесь человека. Кровать, укрытая бархатным алым балдахином, широкий письменный стол с хрустальными чернильницами, золотая шкатулка с металлическими перьями и две стопки чистых листов в мраморных поставках с гравюрами охоты, небольшой шкаф и более ничего.
Неожиданно он почувствовал приближение подступающих шагов к его апартаментам, человек поднимался на второй этаж по малахитовой лестнице, обходя золотые статуи леопардов, выгибающихся в прыжке, и резко свернул в холл направо, шествуя через ряд одинаковых комнат, пока неизвестный не остановился у самой последней, и двери в его комнаты отварились. Лицо Сильвии было свежо, как если бы она совершила свадебное омовение, и сурово, как если бы она отправлялась на войну. Ее участливый взгляд быстро прошелся по его небрежному и неопрятному виду, но она не показала неприязни или неудовольствия в его внешнем виде. Светлая рубашка, заправленная в черные штаны, была расстегнута на две верхние пуговицы, и он не мог отвести глаз от красивых ключиц. В правой руке у нее был меч с золоченым эфесом в черных кожаных ножнах, один из тех, которыми обычно вооружали солдат, но он не успел произнести и слова, когда внутрь вошли пять служанок, вставших в линию, и глубоко поклонились перед ним. Охристые пышные подолы платьев и затянутые шелковой тканью лифы, затканные золотой нитью, завязанным изысканным узлом; украшенные множеством цветочных заколок и шпилек волосы, легкие румяны на щеках так подчеркивали природную красоту и нежность женщин, что любой другой мужчина мог бы пасть ниц пред ними. Асториус сжал кулаки и стиснул зубы, потому что испытывал отвращение к самому себе за то, что на краткий миг подумал о другой женщине.
- Мое почтение, моя Госпожа, - и он осекся, ужаснувшись скрипучему и хриплому голосу, сорвавшемуся с его губ, и рука его метнулась к горлу. Он ощупывал пальцами кольца трохеи, ощущая невидимые цепи, сковавшие шею, и тяжело выдохнул, словно каждый вздох приносил ему немыслимую боль.
Сильвия только кивнула, настежь распахнув окна и дав знак рукой женщинам, которые поднялись в одно мгновение, чтобы поднести умывальные принадлежности и чистую одежду. Несколько прядей ее чернильных волос выбились из туго завязанных волос, заколотых нефритовой драгоценностью, когда сильный порыв ветра вспорхнул в его опочивальню, высоко взметнув тяжелые шторы.
Одна из девушек потянулась за грязными и сырыми от пота простынями, но Асториус ухватился за край ткани с такой силой, как будто от этого зависела его жизнь; другая начала распутывать ловкими пальцами завязки на его рубашки, оголяя грудь, но мужчина остановил ее попытки, схватив за запястье, отчего те побелели, как белила, что наносят себе женщины публичных домов, и отбросил от себя прочь, в эти мгновения он испытывал неподдельный гнев. Служанка не выдержала равновесия и, споткнувшись о ткань собственного платья, расписанного мифическими птицами и прекрасными лотосами, с грохотом упала на скользкие плиты, потянув за собой девушку, держащую в руках стеклянное бирюзовое судно для воды. Бирюза, коей можно было любоваться вечность, разлетелась на сотни осколков. Он мог сам одеться и умыться, чувства досады и разочарования уничтожали его изнутри, а позорные воспоминания прошлого вечера постепенно возвращались. Беспомощный и безвольный - все, как и сказала Сильвия, ничего не изменилось. Камаэль с такой легкостью нанес ему один единственный удар, и не будь ему оказана медицинская помощь, сейчас он был бы мертв. И она опять спасла его. Куда невыносимее было осознание, что она могла видеть все его слабости, а теперь он даже говорить нормально не мог, так он никогда не сможет расплатиться со своим долгом.
Сильвия повернулась на шум, и глаза ее недобро сузились при виде препираний молодого человека.
- Всем покинуть комнаты, - жестко приказала она, сцепив руки в замок за спиной, в то время как девушки, отряхивая последние крупицы расколотого судна от своих нарядов, выбежали за дверь, негромко прикрыв ее за собой. И они остались наедине.
Сильвия выдвинула стул из-за стола и присела, раскованно положив ногу на ногу, хотя даже в этой позе она оставалась величественной. Подчинялся он только ей, она его Императрица, она его богиня. И этот цвет переливающейся морской волны в ее глазах, в котором он утопал и терялся в чувствах, бессмертный лазурит виделся ему в ночных кошмарах, в сновидениях блаженства. Он отчаянно ждал, когда же она произнесет хоть слово, и никак не ожидал, что вместо слов последует громкий, раскатистый, чистый смех. Ее плечи тряслись в неудержимом припадке радости, а он взирал на нее сконфуженно и смущенно, не ожидая застать ее в таком образе, словно он лицезрел нечто порочное. Когда же она перевела дыхание и провела тонкими длинными пальцами по правой брови, словно возвращая себе самообладание, то начала учтиво говорить, с усилием добавляя голосу прежней строгости, заставляя вслушиваться, но ему этого не требовалось, в отзвуки и отголоски ее голоса он будет вникать вечно, будто и не было в мире прекраснее музыки.
- Ты любишь тратить мое время, Асториус, - сдержанно сказала Сильвия. - Я специально привела с собой служанок, чтобы ты быстрее смог привести себя в порядок. Это не потому, что я считаю тебя несамостоятельным, а потому что знаю, что физически ты не способен исцелиться за столь короткий срок. Травма, нанесенная Камаэлем, была смертельной, он действительно хотел тебя убить, ты же перед тем как нанести удар усомнился в правильности своих действий. Доброта и милосердие, а быть может жалость могли погубить тебя, а сейчас ты мне нужен как никогда. Айзек и Готье сегодня выступают в поход к Северным границам, их нужно должным образом подготовить: составить документацию о снаряжении, количестве солдат, провизии. Ты же позволяешь себе, словно ребенок, капризничать. Не все ли равно, кто и как тебя одевает? Если я тебя смущаю, я выйду, - со вздохом сказала девушка, хмуро осматривая острие меча и прикладывая ладонь к клинку, после чего она задумчиво поджала губы. - Сплав металла прекрасен, но уход за мечом ужасен, с трудом верится, что у капитана в подчинении такие солдаты, что не могут должным образом наточить боевое оружие.
Сильвия перевела на него взгляд и, выпрямившись, подошла к самому краю постели. Она осторожно присела, и его брови чуть дрогнули, хотя он старался не выказывать удивления, дрожи, которую ощутил в кончиках пальцах, которые он крепко сжал в кулак при ее приближении и отодвинулся чуть назад, давая ей место. Волосы ее лоскут ночного неба, глаза - ладья нефритовой луны, что окунается в безбрежных темно-фиалковых водах небосклона, а кожа, будто нежнейшие лепестки цветов. Но она придвинулась ближе, а когда осторожно прикоснулась к его лицу, взяв в ладони, и нежно улыбнулась, теплой, невиданной ранее улыбкой, ему казалось, что он лишился слуха и стал слепцом, немым, израненным калекой, сам мир потерял для него значение. Видел ли он когда-нибудь прежде ее улыбающейся? Он поднял на нее свой удивленный взгляд, и глаза его, прежде остекленелые, расширились, без тени сомнения встретив ее открытый и прямой взор, напоминающий восход зари, что освещает сумеречную мглу покрывалом чистого света. Он словно видел сладкий сон в заоблачных высях
- Тебя что-то тревожит? Ты можешь рассказать мне, я не буду на тебя злиться.
Но на эти слова он лишь печально покачал головой.
- Почему не хочешь поделиться?
- Вам не за чем волноваться об этом. У меня есть всего одна просьба, но я прошу Вас не сердиться на меня за это.
- Говори смело, я умею слушать, - будто уговаривая ребенка, сказала она.
Асториус глубоко вздохнул, как если бы собирался погрузиться под воду на долгие минуты и овладев собой наконец произнес:
- Возьмите меня с собой в Иллию, отправляться туда одной небезопасно.
Произнеся слова, которые он держал и таил в себе, когда до него дошли слухи, что Императрица планировала отдать в жены его госпожу османскому отпрыску, и мысль о том, что руки другого мужчины будут касаться ее мягких как шелк волос, приводила его в бешенство, а острая боль пронзала сердце. Даже если Сильвия не полюбит своего будущего мужа они будут друг другу ровней, и он сможет стоять рядом с ней, открыто говорить с ней и смотреть на нее без страха.
- Ты хороший человек, Асториус, но ты не должен рисковать своей жизнью ради меня, обреченной и проклятой, - она шептала безучастно, словно его не было рядом с ней, и смотрела на полуденное солнце, купающееся в золоте и покрывале алом. - Я хотела бы сбежать от этой участи, я знаю, как закончится моя жизнь, можно и не обращаться к прорицателям, я знаю, какие слова они произнесут и что станет моим приговором, а потому я не хочу и не желаю, чтобы ты лишился своей жизни понапрасну. Не нужно сближаться со мной, я не позволю тебе этого. Своими чувствами ты причинишь самому себе жестокую муку, а воспоминания будут преследовать тебя до конца жизни, поэтому отпусти все сейчас.
- Почему вы такое говорите? Кто Вас проклял?
Ее рука опустилась на его плечо, отчего он сразу расслабился.
- В первую очередь ты - капитан, ты не можешь позволить себе быть слабым, потому что люди, стоящие позади тебя доверили своему капитану не только свои жизни, но и жизни своих семей. А слабыми нас делают простые человеческие чувства, превращающиеся в непобедимый вихрь от одной искры. Быть может, если ты оставишь их, то станешь сильнее. Что касается твоего внешнего вида, то раз ты не хочешь, чтобы тебя переодевали слуги, придется мне заняться этим, так как ты упорно отвергаешь помощь посторонних.
Но заметив его лицо, перекосившееся от ужаса, она с усмешкой признала:
- Мы все еще можем вернуться к варианту со слугами. Позволь взглянуть на то, что сделал Камаэль, - попросила она, спуская руку с плеча к широкой и влажной груди, но его рука, крепко стиснувшая ее пальцы, остановила ее действия, и они посмотрели друг другу в глаза, в одних плескалась настойчивость, в других непоколебимость. И после долгих секунд, Сильвия мягко прошептала:
- Ты можешь сам показать мне, я всего лишь взгляну, и не собираюсь тебя увечить.
От ее пальцев пахло медом и розами, благовониями, что зажигают в священных залах Януса, и этот запах сводил его с ума, погружая в самые глубокие и запретные мысли. Он не хотел, чтобы она трогала его, он был не достоин этого, но все же приоткрыл рубаху, выставляя напоказ сильно-развитую грудь, очерненную точечным ударом, и след от пальцев его соперника образовал угольное пятно, от которого развивались паутиной тяжелые витки оттенка воронового крыла.
Сильвия не промолвила ни слова, когда рассматривала поврежденную кожу, но мысли ее меньше всего занимал человек перед ней. Она волновалась об Асториусе, но куда больше ее беспокоила сокрушительная сила одного еле заметного удара, который смог повредить жизненно-важные внутренние органы, даже высокообразованным лекарям не видны точные точки смерти, а у Камаэля похоже вместо обычного зрения было инфракрасное.
И здесь их молчание, и неловкое соприкосновение кожи к коже нарушилось пронзительным трубным сигналом, раздавшимся по всему городу и пронзивший слух каждого, находящегося в пределах городских стен. Звук прорезал нежно-розоватое небо, облитое мягким золотым сиянием, что раскрывало, словно феникс свои огненно-гранатовые крылья, и они мрачной тенью падали на лица людей. Этот монотонный вой провозглашал о начале публичной казни. Белые стены эшафота поднимались к высоким горам, многие перешептываясь, утверждали, что стенд даже выше горных хребтов, а его пик никогда нельзя было разглядеть с земли, потому как он утопал среди пышных кремовых облаков. Казни были не редкостью в этом городе, являясь напоминанием того, что смерть поджидает каждого из них. Глаза детей, в которых отражался бледный пурпур неба, были широко открыты от страха и переполняющего их сердца ужаса, пробирающего до самых костей, они не видели как голубой свет, выходящий из белоснежных стен, разил воду и ветер и рассекал горло смертника; не слышали они и предсмертных криков, но эхо труб, доносящихся с башен, они слышали и после казни, и отзвуки завываний горна, отдавались многократным отголоском в их ушах. Есть воспоминания, которые вплавляются в человеческую жизнь, оставляя после себя неизлечимые шрамы, невидимые и неосязаемые, но навеки уродующую саму душу, и только упорной борьбой развития и самосовершенствования духа они могли побелеть, но никогда не исчезнуть. Стая белых голубей пронеслась мимо его окон, будто говоря, все позади, и невидящим от шока взором, он посмотрел на девушку, сидящую рядом, чья кожа светилось или он все еще находился в лихорадочном бреду, потому как кожа ее была ярче света. Ее лицо оставалось неизменным, зато глаза стали печальнее и она глубоко вздохнула, витавший в воздухе запах собственных духов.
- Казнь, - потрясенно шептал Асториус, и он смотрел на нее, и от ее спокойствия его начинало трясти. - Кого казнили?
Сильвия выдержала взгляд своего подчиненного и бесстрастно подтвердила его догадку:
- Моргана, - и его имя раздалось в его ушах, отчего затрещала голова, а мир поплыл перед глазами. Комнату разделило на две части, и он ощущал, как глазницы его плавятся от давящей на него силы. Он дрожащей рукой прикрыл веки и слабо произнес:
- Полагаю, Вы причастны к его казни.
Но вместо безмятежного утверждения, она безмолвно поднялась и сказала:
- Полагай, как тебе угодно, Асториус. Мне нужно, чтобы ты был готов через полчаса. Возможно, если ты будешь слишком доверчив ко мне, тебя будет поджидать та же участь. Попомни мои слова.
Она ушла так же, как и пришла - ни поспешно, ни медлительно, скорее действенно, как и всегда поступала. Когда же к нему прикоснулись руки служанок, сначала в нерешительности, чтобы снять с него пропотевшую накидку, он не сопротивлялся и ничего не сказал, позволяя им выполнять свою работу. Его госпожа уже шествовала среди выстроившихся рядов солдат, и высоко поднятые флагштоки с алым гербом развивались на диком ветру, что сгонял пористые облака, обнимающие в ладонях златой диск солнца, подернутый флером светлой сирени, тогда как он обливался ледяной водой, позволяя трезвому рассудку вернуться в свою обитель. А когда каблуки ее сапог соприкоснулись с каменной лестницей без перил, ведущей к стоящей впереди нее Императрице, рабыни поднесли ему чистый и разглаженный черный камзол с золотой ромбовой вышивкой на груди. Морозный и леденящий ветер обдувал ее румяное от холода лицо, и, несмотря на то, что подниматься было трудно из-за скольких плит под ногами, а сделав один неверный шаг, она обременяла себя на падение вниз к заостренным, как жало змеи, скалам с огромной высоты, женщина продолжала идти вперед. Ее сердце билось ровно, даже когда к ее стопам прокладывали пунцовые тропинки десятки ручьев крови. Она остановилась, замарав сапоги в оттенке алого заката, предвещающего грозу на завтрашний день, а клубы пара, вырывающиеся из ее рта, живыми свинцовыми струйками стремительно рассеивались в зловонном воздухе, затянутом гаревом и пеплом. Сильвия подняла глаза, увидев демона в человеческом обличье. Лицо Лауры Асурийской было запятнано кровью мужчины, чью отрубленную голову она держала в руках, с жил которой продолжала хлестать во все стороны багряная гемма. Большими пальцами она размазывала по каменным щекам винно-вишневую влагу и улыбалась, и в злато-карих глазах занимались оттенки полуденного солнца и спелого боярышника. Она стояла почти обнаженной посреди буйствующего ветра, воспевающего свою ненависть, в алебастровом платье с бриллиантовыми подвязками, впивающимися как тернии в ее кожу, оставляя красные отметины. Воздух разносил ее безумный смех и плач, и когда ее язык прочертил мокрую дорожку по окровавленным неподвижным губам, она выдохнула, словно тупая головная боль растаяла, как таит снежное одеяло в преддверии весны. Пшеничные кудри ее волос змеями реялись на безжалостном бризе ветров. В этот момент Сильвия почувствовала на себе глаза тысячи людей, устремленных на нее, словно просящих: достань клинок и разруби этого монстра на части. А она стояла неподвижно, руки и ноги застыли, как в изваянии и она не могла дышать, и каждый вздох причинял резкую боль в гортани, потому что вместо чудища и разъяренного окаянного демона она видела девушку из своего безмятежного детства, полную окрыленных мечтаний и живущую сказочными снами. И взор Сильвии был замутнен отрывками памяти, складывающие через множество пазлов в единую мозаику.
И она услышала лукавый голос, сладкий, как мед, горячий, как жидкая лава, продирающаяся из жерла вулкана, то был полушепот схожий с шипением поднимающий склизкую голову гадюки:
- Я говорила, что мои желания всегда становятся явью.
И тогда монаршая дочь неба поцеловала губы мертвеца с жадностью и отчаянием утопающего, которому не хватало кислорода, чтобы продлить мгновения жизни, и будто выпивая из него приторный нектар, а не горькую сверстанную кровь. Сильвия положила правую ладонь к сердцу, встала на одно колено и опустила голову перед королевой сущего, когда захлебывающееся от возбуждения рота солдат вскричала хвалу царствующей Императрице, поднимая златые мечи, блестящие на солнце вверх.
На мосту собирался отряд из нескольких сотен крепких и высоких мужчин в черных как смоль доспехах, полностью скрывающих их лица восседающих на громадных ящерообразных драконах, хвосты которых покрывали алмазные лезвия, а угольные тела расщепляли на молекулы все, что прикасалось к черной как агат коже. Длинные как штыки рога и острые резцы зубов, являли мрак в сердца видевших их существ, тогда как жертва отражалась в их ало-янтрных зрачках. Седло и стремена, выполненные из слоновой кости и злата, сверкали, когда лучи света падали на статные и гордые фигуры всадников. Трубили в горны, задавался счет марша пехоте, что в последний раз вытаскивали изогнутые клинки в однообразном взмахе, копируя товарищей. Дория Айзек стоял на тренировочном стадионе во главе своих солдат, которые поднимали луки из черной древесины, натягивали тетиву и прикладывали к прицелу серебряные стрелы с филигранными наконечниками, и когда рука капитана опускалась, десятки стрел летели в галограмные мишени в образе диких снежных барсов и рысей, ринувшихся раздирать тех, кто осмелился направить на них оружие. Но яростные звери не достигали своих целей, рассыпаясь пылью у ног воинов, чьи глаза были острее ястребиных, а движения проворнее, чем у пантеры.