Котова Ирина Veresklet. Королевская кровь-4. Связанные судьбы

Часть первая

Глава 1

Начало ноября, столица Инляндии Лаунвайт, Королевская лечебница

Люк Кембритч

Истошно запищала противопожарная сигнализация, и в коридоре послышался топот множества ног. Персонал метался туда-сюда, проверяя палаты.

Люк ухмыльнулся и выпустил табачный дым в приоткрытое окно. Еще есть время, пока доберутся до него. Кто может подумать на пациента, которого поместили в лучшую палату лечебницы по распоряжению его величества Луциуса? И к которому -- невиданное дело! -- король приходил лично, проводя виталистические сеансы? Поэтому неудивительно, что лорд со страшным шрамом на животе уже к концу недели был вполне бодр и требователен. И чуть ли не швырялся в медбратьев тарелками с овсянкой и овощными бульончиками, сопровождая каждый прием пищи язвительными комментариями. Продолжалось это до тех пор, пока к нему не приставили опытную и языкастую медсестру Магду Ронфрид -- она спокойно выносила его вспышки раздражения и легко вступала в иронические пикировки. В свои пятьдесят лет Магда повидала пациентов и похуже; кроме того, бедный лорд был прав -- меню ему предлагали отвратительное.

С утра Люка навестил младший братец, Бернард, который к своим двадцати годам вдруг пошел в рост, обзавелся широкими плечами, басом и отрастил бородку. То ли военное училище действительно делает писклявых и нервных юнцов мужчинами, то ли начали сказываться гены Кембритчей. Во всяком случае, сейчас Берни куда больше походил на отца, чем сам Люк. Вот только черные волосы всем младшим Кембритчам достались от матери.

Разговор получался сухим и неловким, до тех пор пока скучающий виконт словно невзначай не спросил у брата, чем он развлекается в увольнениях. Пьянки? Женщины? Скачки? Или продолжает оставаться пай-мальчиком, тайком покуривающим на чердаке имения?

Братец легко повелся на провокацию -- возмутился, оживился, и дальше они уже болтали как старые друзья. А под конец малыш Берни расщедрился и оставил ему полупустую пачку сигарет и зажигалку. И немного наличности, извинившись, что не подумал и не взял с собой больше купюр.

"Все-таки наличие родственников иногда полезно и даже приятно", -- думал Люк, лаская взглядом призывно поблескивающую мятой целлофановой упаковкой красную пачку, пока братец прощался и уходил. Милый, милый Берни!

Он не торопился, ходил вокруг пачки, как выученная такса возле кроличьей норы, крутил тонкую сигарету, остро и сладко пахнущую табаком, нюхал ее, наконец прислонился к стене, открыл окно и закурил. И чуть не застонал от наслаждения и мгновенно ударившей в голову и ноги приятной слабости.

Расположенная на потолке сигналка отчаянно мигала красным, топот становился все ближе. В палату заглянула раскрасневшаяся Магда, посмотрела на пациента укоризненно -- Люк сделал непонимающий вид -- и крикнула зычно в коридор:

-- Я все проверила, ложная тревога! Вырубай скорее этот вой!

Сигнализация пиликнула еще пару раз и затихла. Наступившая звонкая тишина показалась блаженной.

-- Как у вас шумно, -- светским тоном произнес виконт, делая затяжку. -- Никакого покоя бедным больным.

-- А вы негодник, лорд, -- сурово сказала медсестра, приближаясь. -- Отдайте мне эту гадость!

-- Не отдам, -- капризно заявил Люк, поспешно затягиваясь снова. -- Магда, давайте поторгуемся. Я отдаю вам свой титул и имение, а вы мне оставляете эти семь сигарет.

Медсестра смешливо покачала головой.

-- Упаси боги, я еще в своем уме. Вон вы какой тонкий да нервный. С этими титулами разве проживешь жизнь спокойно? Да на вас смотреть невозможно! Та-ак, давайте-ка проветрим тут все хорошенько, -- и она, не делая более попыток отобрать сигарету у расслабившегося нарушителя, распахнула вторую створку окна. Сразу стало зябко -- в палату медленно вплывал густой лаунвайтский туман.

-- Вот, вы тоже заметили, -- грустно сказал Кембритч. -- И я заметил. С утра глянул в зеркало и испугался.

-- Чего же? -- привычно откликнулась женщина, ловко заправляя кровать.

-- Непривычно здорового цвета лица, -- поделился Люк, понизив голос. -- Эти блестящие глаза, этот румянец. Действительно невозможно смотреть! Я привык к серой коже и мешкам под глазами. Видите, -- он помахал сигаретой, -- возвращаю себе пристойный вид. Довели вы меня своими кашками. И когда меня выпишут?

-- Увы, -- Магда взяла швабру, погрохотала чем-то в ванной, вышла уже с мокрой тряпкой и стала протирать полы. -- Над вами дрожит весь административный состав лечебницы. Поэтому пока не станет очевидно, что вы не свалитесь с внутренним кровотечением, едва выйдя за порог, не выпишут.

-- Магда, -- проникновенно сказал Люк, -- помогите мне сбежать. Я вас расцелую.

-- Выдумщик вы, виконт, -- грозно сказала медсестра.

-- И женюсь, -- пообещал Кембритч настойчиво. -- Только подышу недельку свободой и сразу поведу вас под венец.

Медсестра скептически глянула на него и наклонилась -- вымыть под кроватью.

-- А что? -- продолжал Люк. -- Женщина вы видная, хозяйственная, суровая. Сможете держать меня железной рукой. Станете кормить кашкой, обещаю, буду покорен, как младенец. Курить брошу, -- ехидно добавил он, посмотрел на окурок в пальцах и выкинул его за окно.

-- Так я замужем, лорд, -- пропыхтела женщина из-за кровати. -- Разводиться не буду, и не умоляйте. Выдумали тоже.

-- Вот невезение, -- огорчился Кембритч. -- Не вести мне здоровый образ жизни. Пропаду ведь без вас, Магда. Так, говорите, поможете мне сбежать-то?

-- Вы мне зубы не заговаривайте, -- отрезала медсестра, разгибаясь. -- Хотите убежать -- так я вам ни за что не скажу, что сегодня ночью дежурит Нидденс, а он глуховат и на дежурство без бутылки не выходит. И выход на черную лестницу не проверяйте, он точно-точно закрыт будет. Но если помрете, то я приду к вам на могилку и назову дурнем.

-- Точно не разведетесь? -- льстиво переспросил Люк. -- Вы уникальная женщина! Я вас уже три дня люблю.

-- Да будь я хоть на десяток лет моложе, -- женщина махнула тряпкой, оценивающе оглядела сухощавую и высокую фигуру собеседника. -- А впрочем, и тогда бы не развелась. Глаза у вас, лорд, вы извините, конечно, как у кошака блудливого. Мне мой домашний спаниель роднее. Уж точно не буду гадать, с кем он из соседских кошек ночью на улице гулял.

Люк сокрушенно улыбнулся, и медсестра погрозила ему пальцем.

После обеда и процедур -- врач УЗИ только удовлетворенно хмыкал, глядя на снимки брюшной полости, пока Люк, измазанный холодным гелем, терпеливо лежал на кушетке и поглядывал в потолок, -- к Кембритчу заглянул посол Рудлога в Инляндии, Степан Иванович Хорошевский. Степан Иванович был кругл, бульдогообразен и фразы ронял весомые, медленные. На неожиданно свалившегося ему в штат еще одного помощника он глядел с плохо скрываемым недоумением. Впрочем, с ним Люк был сама кротость.

-- Я завтра отбываю на церемонию вашего награждения, -- вещал Хорошевский, степенно усаживаясь на хлипкий больничный стульчик. -- Вы можете написать речь со словами благодарности, Кембритч, я зачитаю королеве.

-- Вы так добры, -- вежливо сказал Люк, -- так заботитесь о сотрудниках. Но, Степан Иванович, разве не будет неуважением к ее величеству, если я, совершенно оправившийся после ранения, пренебрегу ее приглашением?

Посол нахмурился, обдумывая информацию.

-- Здешние врачи -- перестраховщики, -- доверительно продолжал Люк, -- и я ни в коем случае не хочу нарушать режим, но и огорчать ее величество повторно не желаю. Вы же знаете об инциденте на посольской встрече? -- Он, словно волнуясь, сжал руки, и Степан Иванович холодно кивнул. -- Я был не в себе и мне нет прощения, но королева была так добра, что позволила мне просить у нее извинения на своем дне рождения. Я не успел, увы.

-- К чему вы клоните, Кембритч? -- медленно, раскатывая слова, поинтересовался Хорошевский.

-- Я прошу вас взять меня в сопровождение завтра, -- сказал Люк, -- а после церемонии, обещаю, я вернусь в больницу. Меня не будет несколько часов. Но я смогу наконец-то извиниться и принять награду. Что вы думаете, Степан Иванович?

-- Ладно, -- произнес посол после долгих раздумий. -- Но вы будете должны мне услугу, виконт. Я ухожу через телепорт завтра в пять вечера. Будьте в посольстве в это время.

-- Благодарю вас за понимание, -- с жаром сказал Люк и постарался, чтобы вся его фигура выражала безграничное обожание и благодарность.

Около одиннадцати вечера в столичный дом Кембритчей постучался человек. Одет он был совсем не по погоде -- на улице моросил холодный вязкий дождик, а мужчина нетерпеливо переступал ногами в слишком больших промокших тапочках, поправлял странный плащ, больше похожий на больничный коричневый халат, из-под которого виднелись светлые пижамные брюки.

Пришлось идти почти два квартала пешком, прежде чем удалось поймать такси. И хорошо, что по пути не попался какой-нибудь журналистик, иначе вся Инляндия завтра бы обсуждала шокирующие заголовки утренних газет.

Поздний гость чертыхнулся, постучал еще раз дверным молоточком, достал из широкого кармана телефон и начал искать нужный номер. Но звонить не понадобилось -- дверь открылась, и невозмутимый дряхлый дворецкий произнес величаво:

-- Добро пожаловать, молодой лорд. Ваша матушка уже несколько раз спрашивала о вас.

Люк покрутил замерзшим носом и усмехнулся -- для старого Уолдреда, работающего у матери сколько виконт себя помнил, и графиня Кембритч все еще была "молодой леди".

Уолдред принял у Люка промокший халат, аккуратно перекинул его через руку, предложил сухие туфли.

-- Нет-нет, -- сказал беглый виконт, -- мне сейчас нужно переодеться, я промок насквозь. И распорядитесь принести мне чего-нибудь согревающего, Уолдред.

-- Ваши покои протоплены, там вас ждут одежда и кувшин превосходного грога, -- не обращая внимания на мокрые следы от носков лорда, сообщил дворецкий. -- Ужин подавать в комнаты?

-- Нет, -- отозвался Люк уже с лестницы, под невозмутимым взглядом старика снимая через голову пижамную кофту, -- если мать еще не спит, я хочу пообщаться с ней за ужином. И да, Уолдред, за мной могут гнаться полчища врагов. Если будут ломиться в дверь, вы меня не видели.

-- Я и так вас почти не вижу, лорд, да и слышу, надо признаться, с трудом, -- сухо ответил дворецкий и удалился в сторону кухни. Люк улыбнулся -- старик все сделает как надо.

Через полчаса переодетый к позднему ужину и хорошо разогревшийся грогом виконт Кембритч -- пил он не без настороженности, памятуя о своем ранении, но организм воспринял алкоголь как давнего знакомого, -- сидел с матерью за большим столом в столовой, окрашенной в яркие летние цвета, с плотно задернутыми занавесками, и с наслаждением ел. Немного, растягивая удовольствие -- не хотелось бы, чтобы его задумка провалилась из-за взбунтовавшегося желудка.

Леди Шарлотта смотрела на сына с беспокойством. Люк позвонил днем, сообщил о готовящемся побеге и попросил не волноваться. Но она все равно волновалась. И радовалась тому, что беспокойный отпрыск дома.

-- Луциус будет в ярости, -- сказала графиня в конце ужина, аккуратно подцепляя ложечкой кусочек пудинга.

-- Переживу, -- легко отмахнулся Кембритч, откидываясь на спинку стула. -- Ты купила то, что я просил?

-- Купила, -- строго произнесла леди Шарлотта, -- и это было нелегко, поверь мне. Единственный питомник находится в области, и чудо, что мы успели добраться туда до закрытия. Зачем это тебе, сынок?

-- Подарок хочу сделать, -- сообщил Люк внимательно наблюдающей за ним матери. -- Потом расскажу, мам. Ну не смотри на меня так. Мне сразу хочется все выболтать. Где они, кстати?

-- Спят, слава богам, -- устало ответила графиня Кембритч. -- Как маленькие дети -- всего несколько часов в доме, и он почти разрушен.

-- Завтра избавлю тебя от этих чудовищ, -- рассмеялся Люк, вставая. -- Мам, спасибо тебе. Пойду я спать.

-- Спокойной ночи, сынок, -- сказала леди Кембритч, провожая взглядом сухощавую фигуру сына.

4 ноября, пятница, Иоаннесбург

Церемония награждения проходила в том же зале, что и памятная посольская встреча, и Люк, заходя в помещение вслед за Тандаджи, едва заметно поморщился, глядя на сияющий бронзой пол -- слишком хорошо помнил, как выглядела на нем его кровь. И красные следы на этих высоких белых дверях, которые он оставил, когда его шатнуло и понадобилось обо что-то опереться.

Тихо играл маленький оркестр, сияли огни изящных, напоминающих золоченые птичьи гнезда светильников под потолком, в несколько рядов стояли полукругом обитые красным бархатом кресла перед королевской ложей, и столики для фуршета были уже накрыты. Никаких журналистов и камер. Тайное чествование тайных героев. А как иначе? Во всех странах так. Если сообщать обо всех попытках покушения на глав государств, то народ будет находиться в состоянии постоянной паники.

-- Как ты вообще додумался притащить их в Управление? -- сухо спросил Тандаджи, пока помощник церемониймейстера провожал гостей к местам на первом ряду, у самого края.

-- Прости, мой добрый бывший начальник, -- покаянно-ехидным голосом произнес Люк, усаживаясь, -- я знал, что ты меня любишь и не сможешь отказать. Знаешь, какими глазами на меня смотрел начальник нынешний, когда я пришел в посольство в сопровождении слуг с переносками?

-- Тебя я терплю, -- холодно возразил Майло, -- а люблю я собак. -- Тидусс почему-то глянул на свою ладонь и продолжил: -- Как выдрессировал, так и ведут себя. Никакой импровизации или суицидальных наклонностей.

По проходу между креслами уже шли другие приглашенные. Люк сразу обратил внимание на роскошную смуглую женщину с очень "вкусной" фигурой. И только когда она обернулась, узнал придворного мага Инландеров, леди Викторию. Двое ее спутников о чем-то переговаривались. Одним, очевидно, был ректор МагУниверситета Александр Свидерский, с которым Люк раньше не встречался. А вторым -- барон фон Съедентент.

Барон бросил на него мимолетный взгляд и насмешливо склонил голову. Люк вежливо искривил губы в ответном приветствии. Журчащая легкая музыка вдруг стала раздражать.

Маги расположились на противоположном краю первого ряда, и достаточно было чуть повернуться, чтобы их увидеть. Но Люк не смотрел. Он слушал.

-- Александр Данилыч, здравствуйте! -- тяжеловатый молодой басок, смущенный и радостный одновременно.

-- Ситников, Поляна. Рад вас видеть в добром здравии, -- спокойный и немного снисходительный голос ректора. -- Я смотрю, вы можете выглядеть прилично.

-- Костюмы напрокат взяли, -- буркнул второй голос. -- А где лорд Тротт? Я думал, он тоже будет.

-- Профессор все еще восстанавливается, -- объяснил ректор, -- ему не до орденов.

В наступившей тишине -- оркестр взял небольшую паузу -- отчетливо было слышно, как фыркнул блакориец.

-- О, и вы здесь, -- раздался тот же басок рядом с Люком, и он поднял голову. Рядом стояла несчастная жертва Алмазовой практики, Дмитро Поляна. В костюме он был совсем не похож на того раздолбая в шортах, которого Люк видел в общежитии МагУниверситета.

Они пожали друг другу руки.

-- А это Матвей Ситников, -- сказал Дмитрий, -- мой друг и одногруппник.

Огромный бритоголовый парень тоже протянул Кембритчу свою лапищу.

-- А это начальник разведуправления, -- в тон семикурснику ответил Люк, -- подполковник Майло Тандаджи.

-- Очень приятно, -- нервно произнес студент и под строгим взглядом тидусса вытянулся, расправил плечи, как по команде "смирно".

-- Мне тоже, -- небрежно ответил Тандаджи, оценивающе рассматривая Поляну. -- Садитесь, господа.

-- Зачем детей пугаешь? -- тихо и укоризненно спросил виконт, пока семикурсники шумно и неловко усаживались в кресла. Ситников с трудом уместился в нем и теперь пытался справиться с торчащими локтями.

-- Затем, -- коротко ответил подполковник с совершенно каменным выражением на лице. Оглянулся, встал -- к ним подходил Игорь Иванович Стрелковский. Высокий и статный, он вез перед собой в инвалидной коляске бледную женщину с темно-синими глазами и шрамом на бритой голове.

-- Люджина, -- с удивительной мягкостью произнес Тандаджи, подождав, пока Люк и Игорь Иванович обменяются рукопожатием, -- я рад, что вы нашли в себе силы быть здесь. Ваша награда заслужена. Люк, -- Кембритч тоже встал, -- позволь представить тебе сотрудницу Управления, капитана Дробжек. Капитан, это наш бывший сотрудник, лорд Лукас Кембритч.

Виконт поклонился.

-- Как жаль, что я больше не работаю, -- галантно сказал он. -- Всегда имел слабость к сильным женщинам.

Люджина чуть покраснела и кивнула.

Малый зал постепенно заполнялся: рассаживались по задним рядам сотрудники охраны и гвардейцы, помощники церемониймейстера тихо рассказывали о порядке награждения, играла музыка, с дальних кресел доносился оживленный голос блакорийского мага, что-то весело рассказывающего коллегам. А Люк смотрел на королевскую ложу -- небольшое возвышение с одной ступенькой, малый трон на фоне взлетающего сокола Рудлогов, четыре кресла рядом с ним -- по два с каждой стороны, и вытянувшиеся гвардейцы, застывшие в карауле. И ждал, ощущая неприятное тянущее чувство где-то под кадыком.

И дождался. Зазвучали фанфары, и церемониймейстер объявил хорошо поставленным голосом:

-- Ее королевское величество Василина-Иоанна Рудлог! Прошу всех встать!

Зал поднялся. В боковую дверь вошла маленькая королева, сопровождаемая мужем, улыбнулась присутствующим, прошла к трону, но осталась стоять.

-- Его высочество принц-консорт Мариан Байдек! Ее высочество принцесса Марина-Иоанна Рудлог! Ее Высочество Полина-Иоанна... Ее Высочество Алина-Иоанна!

Марина. Тонкая, с огромными голубыми глазами, одетая в строгое светлое платье, с прямыми плечами и короткими волосами, она скользнула по гостям взглядом, сдержанно кивнула кому-то. Не ему.

Принцесса поднималась на возвышение, а Люк смотрел на этот затылок и ровную спину и вспоминал совсем другое платье. И ночь над Иоаннесбургом.

И только когда она повернулась, чтобы встать рядом с королевой, он отвел взгляд.

-- Дамы и господа, -- произнесла Василина, подождав, пока три ее сестры встанут рядом, -- сегодня дом Рудлог собрал вас, чтобы выразить свою признательность и благодарность. Ваши заслуги неоценимы. Мы склоняем голову перед вашим мужеством и самоотверженностью. Но прежде чем мы сядем, прошу вас почтить память погибших при исполнении.

Потускнели светильники, оставив зал в полумраке. В наступившей тишине гулко и громко ударил барабан, отмеряя удары, словно последние секунды перед смертью. Тонко и высоко запела скрипка, и люди в зале склонили головы, слушая Песнь ушедших. Тревожным перебором вступил пианист, отчаянно пытаясь нагнать ускользающий мир, а заполняющая все окружающее пространство мелодия возносилась все выше и становилась громче, оглушая, сбивая дыхание, ускоряясь, пока не оборвалась внезапно... и не началась заново, торжественно, светло, почти радостно -- маршем уходящих за грань, последним их "спасибо" этому миру.

Когда наступила тишина и зажегся свет, люди стали тяжело опускаться в кресла. Люк никогда не был сентиментальным, но и его проняло. Наверное, потому что этот марш мог звучать и в его честь.

Королева стояла прямо, но глаза ее были полны слез.

Байдек аккуратно прикоснулся к ней, что-то тихо сказал, и она благодарно кивнула.

-- Спасибо, -- произнесла ее величество чуть хрипло. -- Время для памяти. Первыми мы вручим награды родным погибших героев.

-- Для вручения награды приглашается мать рядового Стрижина! -- зычно объявил церемониймейстер.

Люка отпускало. Королева что-то говорила выцветшей и очень усталой пожилой женщине, взяла ее руку, поднесла к губам и поцеловала -- по похоронному обычаю, в знак смирения и ничтожности всего остального перед ее горем. Так было всегда, если дети уходили раньше родителей -- провожающие в последний путь целовали руки матери, кланялись отцу.

Королева вложила в ладонь Стрижиной раскрытую коробочку с посмертной наградой ее сыну. Вся королевская семья склонила головы.

Церемония продолжалась. Принцессы сидели в креслах своей ложи, королевская чета вручала награды. Награждали гвардейцев, присутствующих в зале на дне рождения королевы, и для каждого у ее величества находилось несколько ласковых слов. Награждали бойцов спецназа за неведомую операцию -- ордена вручала спустившаяся с ложи принцесса Полина. Люк повернулся к Тандаджи, чтобы задать вопрос, за что, и тот, почти не разжимая губ, буркнул:

-- Секретно.

Кембритч понимающе хмыкнул.

-- Полковник Игорь Иванович Стрелковский и капитан Люджина Дробжек! -- торжественно провозгласил церемониймейстер.

Стрелковский встал, взялся за ручки коляски, в которой сидела его помощница, и вывез ее к трону. Четвертая Рудлог спустилась к ним, приколола награды, поинтересовалась самочувствием Люджины, тихо произнесла "спасибо" и пожелала ей скорейшего выздоровления.

-- Полковник, -- заговорила Василина, и Игорь поднял на нее взгляд, -- это не все. Мы разбирали проекты указов моей матери. И сейчас я выполняю ее волю. За многолетнюю верную службу короне вам присваивается графский титул и отдается в наследуемое владение земля имения Рыбацкое, что находится севернее Иоаннесбурга. Владейте и процветайте, граф Стрелковский.

Люк посмотрел на Марину -- она за один удар сердца царапнула его прямым взглядом светло-голубых глаз и тут же отвернулась, напряглась, чуть дернув губами.

-- Это большая честь для меня, ваше величество, -- сипловато сказал Игорь Иванович, поклонился, как-то неловко развернул коляску и повез напарницу к своему месту.

-- Подполковник Майло Тандаджи! Награду вручает ее величество Василина-Иоанна!

-- За верность семье и тяжелую результативную работу вы награждаетесь повышением звания и орденом третьей степени. Поздравляю вас, полковник.

-- Благодарю, ваше величество, -- вежливо ответил начальник разведуправления, после того как королева прикрепила орден. Люк ухмыльнулся -- к наградам Тандаджи был так же равнодушен, как к мольбам сотрудников о внеурочном отпуске.

-- Матвей Алексеевич Ситников! Награду вручает ее высочество Алина-Иоанна!

Красная от смущения принцесса, встав на цыпочки, усердно прикручивала орден к лацкану пиджака такого же красного парня. Долго, неловко, пока награждаемый не поднял свою ручищу и не помог ей, осторожно и аккуратно.

-- Дмитрий Лаврентьевич Поляна! Награду вручает ее высочество Алина-Иоанна!

То ли младшая из присутствующих Рудлогов приноровилась, то ли рост был поудобнее, но справилась она куда быстрее. И не краснела так.

-- Матвей Алексеевич, Дмитрий Лаврентьевич, -- мягко сказала Василина оставшимся стоять перед ней парням, -- за вашу смелость вам дается право выбрать после окончания университета любую военную часть для прохождения службы, если вы решите связать свою жизнь с армией. Буду рада приветствовать вас в Королевском гвардейском корпусе.

Студенты дружно и почти изящно поклонились и поспешили к своим местам. Лица у них были задумчивые.

-- Барон Мартин фон Съедентент! Награду вручает ее величество Василина-Иоанна!

Марина легко улыбнулась блакорийцу из-за спины королевы и чуть расслабилась. Щека ее, обращенная к Люку, чуть порозовела, совсем немного.

-- Лорд Александр Данилович Свидерский!

-- Леди Виктория Лыськова!

-- Виконт Лукас Бенедикт Кембритч!

Снова короткий выстрел голубых глаз, и Люк встал, прошел по зеркальному мрамору к ожидающей его королеве. Поймал хмурый взгляд Байдека. И опустился на колени, слыша за спиной потрясенные вздохи.

-- Ваше величество, -- сказал он хрипло, чувствуя себя совершенно по-дурацки, -- я недостоин этой награды. Прошу только принять мои извинения и не отказывать мне в вашей милости.

Василина смотрела на него спокойно и холодно.

-- И я прошу принять от меня подарок в знак моей преданности вашей семье, -- продолжил виконт, так и не дождавшись ответа.

Прошло несколько звенящих мгновений -- он вдруг остро ощутил недоумение людей, сухое раздражение Тандаджи, непонятное сочувствие от проклятого блакорийца и волну злости оттуда, где сидела Марина, -- когда лицо королевы смягчилось.

-- Я не сержусь на вас, виконт, -- сказала она мягко, -- встаньте.

-- Так вы позволите? -- спросил Люк, и государыня кивнула.

Кембритч обернулся, и ожидающий его знака гвардеец открыл дверь, что-то сказал в коридор. Вошли слуги с большими сумками-переносками в руках, присутствующие в зале начали оглядываться, ее величество смотрела на все это с недоумением. А вот Байдек -- с интересом.

Сумки поставили у ног Люка, и виконт открыл одну из них, достал здоровенного, пушистого белого щенка, толстолапого и пузатого. Кто-то тихо ахнул -- кажется, младшая Рудлог.

Щенок спал, расслабленно растопырив лапы, и морда его с опущенными длинными и мягкими ушами напоминала игрушечную. Только игрушечка была уже размером с трехлетнего ребенка.

-- Это горная блакорийская собака, -- пояснил Люк королеве, смотрящей на него с недоверием и какой-то веселостью в глазах, -- самый верный охранник и друг. Двое щенков для ваших сыновей, моя госпожа. Они легко поддаются дрессировке, хорошо чуют хозяев и могут найти их в любой части света. В Блакории этих собак используют для обнаружения нежити и охраны кладбищ. Они великолепные бойцы. И вырастают размером с небольшого пони. Их даже запрягают в детские повозки, да и верхом можно кататься.

Королева едва заметно улыбнулась, видимо, представив сыновей верхом на лохматых собачищах. Подошел Байдек, нарушая этикет, взял из рук Кембритча щенка, придирчиво рассмотрел его, подняв перед собой.

-- Почему он спит? -- поинтересовался консорт.

-- Иначе бы испугался телепорта, -- ответил Люк. -- Это ошейник. Снимите, и пес проснется.

Он наклонился, достал второго, погладил по пушистой спине и протянул ее величеству. Василина с сомнением взяла щенка, обхватив, как ребенка, и принюхалась к нему.

-- Ну что же, -- с легкой иронией сказала она, -- как не принять такое чудо. Благодарю вас, виконт. Вы нас порадовали.

Люк поклонился, развернулся, направляясь к своему месту.

-- Ваше величество, сестра моя, -- прозвучал сдержанный голос принцессы Марины, когда Люк уже подходил к креслам, -- и все же несправедливо оставлять виконта Кембритча без заслуженной награды. Позвольте мне помочь вам... пока у вас заняты руки.

Он оглянулся с веселым изумлением. Марина, не глядя на него, спускалась с подиума -- очень спокойная, будто так и надо. Словно просто хотела помочь своей государыне.

-- Конечно, благодарю вас, сестра моя, -- ровно и с признательностью ответила королева. К ней и принцу-консорту уже спешили слуги, чтобы забрать сопящие подарки в детскую, и Василина глядела на только что покаявшегося виконта как-то задумчиво. И оценивающе. Чуть ли не качая головой.

-- Что за представление вы устроили? -- приятно и любезно улыбаясь, очень тихо и зло спросила принцесса Марина, подходя к Люку. И потянулась к его груди, сжимая в пальцах орден -- красного сокола на блестящем кресте цветка шиповника.

-- Я очень виноват перед вами, -- сказал Кембритч едва слышно, выражая на лице соответствующую моменту торжественность и смирение. Присутствующие в зале молчали, получив впечатлений на неделю вперед. А он чуть-чуть, совсем незаметно, качнулся вперед, к светлой макушке, стараясь дышать так же ровно и спокойно.

-- Да, -- негромко ответила Марина с той же любезной улыбкой и нажала чуть сильнее -- "гвоздик" ордена никак не хотел проходить через плотную ткань графитово-серого костюма. Острие вдруг поддалось и укололо его через рубашку -- прямо напротив сердца.

-- Вы простите меня? -- Люк даже не вздрогнул, оставшись для наблюдателей благодарным и почтительным.

-- Да, -- почти неслышно, одними губами повторила принцесса, не поднимая взгляда от своих рук.

Она справилась наконец с закручиванием фиксатора, закрывшего острие "шляпкой", отступила.

-- Поздравляю вас, виконт.

-- Благодарю за доброту, ваше высочество, -- хрипло произнес Люк, глядя в светлые голубые глаза с дрогнувшими и чуть расширившимися зрачками. Поклонился и пошел к своему месту.

Закончилась официальная часть церемонии, снова зажурчала музыка, гостей пригласили к столам, попросили чувствовать себя свободно. Слуги быстро убрали кресла к стенам, отдернули тяжелые занавески, открыв большие окна и выход на веранду -- для тех, кто захочет курить. Официанты предлагали несколько скованным поначалу награжденным напитки и закуски, и через некоторое время в зале зазвучала громкая речь, стало теплее и комфортнее. Гости общались, выпивали, а королева, сопровождаемая мужем и принцессой Мариной, подходила то к одной группе, то к другой, задавала вопросы: о службе -- гвардейцам и сотрудникам Управления; о том, можно ли чем-то еще помочь, -- родителям погибших, слушала о жизни сыновей, не выказывая нетерпения или неудовольствия, принимала благодарности за участие и утешала.

Байдек некоторое время следовал за ней, затем задержался у группы гвардейцев, поприветствовавших своего капитана, и заговорил с ними на равных, без командирских интонаций. Но служивые все равно подтягивались и выправлялись -- церемония церемонией, а рефлексы никуда не денешь.

То тут, то там по залу вспыхивали любопытные разговоры, и, если бы нашелся способный услышать их все, он бы открыл для себя много нового и интересного.

-- И этому человеку я объяснял про дурные импровизации, -- задумчиво протянул Тандаджи, стоя рядом с Люком у широкого окна и любуясь подсвеченными фонарями черными деревьями с голыми тонкими ветками. Говорил Майло очень спокойно, но Кембритч глотнул коньяка и поморщился: за столько лет он прекрасно научился понимать, когда тидусс недоволен. -- Предполагалось, что ты просто вручишь псов, нет?

-- Я так сказал, да, -- подтвердил Люк, опуская руку в карман и нащупывая пачку сигарет. -- Иначе ты запер бы меня в карцере.

-- Это было бы неплохим решением, -- одобрительно кивнул головой начальник разведуправления. -- Итак, на чью жалость ты давил сегодня?

-- Мы оба знаем, что я тогда переиграл, Майло, -- серьезно и сипло возразил Кембритч. -- Увлекся. Такие оскорбления не прощаются... и королева действительно очень добра.

-- А разве ты когда-нибудь действовал иначе? -- ехидно спросил Тандаджи. -- Совесть проснулась, Кембритч? Теперь пойдешь по всем, кого ты использовал, с покаянием?

-- Проснулась, но ненадолго, -- успокоил его Люк, невозмутимо делая еще один глоток, -- не переживай. Я тебе еще пригожусь. Когда я получу выкладки по Инляндии?

-- Я очень сильно надеюсь, что самодеятельность на сегодня закончена, -- настойчиво произнес тидусс, не давая сбить себя с толку.

-- Конечно, -- бывший подчиненный посмотрел на него честными глазами и усмехнулся. -- Так что там по Инляндии, Майло?

И их разговор перешел на чисто деловую сферу.

Принцесса Полина Рудлог общалась с Игорем Ивановичем и Люджиной, очень стараясь расшевелить северянку -- хотя до сих пор дрожь пробегала от вчерашнего приключения в подземельях дворца. Но она держалась -- высказывала свое восхищение, признавалась, что всегда завидовала женщинам-военным, расспрашивала о семье Дробжек, о том, как капитан переехала сюда. И где она училась. И как ей работается со Стрелковским. И как они познакомились. В общем, сегодня Полина была правильной принцессой.

Немногословный Игорь Иванович пил, слушая разговор вполуха, глядел на четвертую Рудлог, высокую и так похожую на него, и думал: хорошо, что она уезжает в Бермонт. Потому что рано или поздно кому-то придет в голову, что сходство их неслучайно, и память об Ирине опять начнут ворошить, вспоминать сплетни. А уж если это дойдет до Полины, то трудно предугадать, какую реакцию выдаст ее беспокойная натура.

Стрелковский на всякий случай двигался, менял положение, чтобы не оказаться к случайному наблюдающему одновременно в фас или в профиль с Полиной и чтобы положение тел и выражение лиц было совершенно разным. Думал. О том, что титул, от которого он отказался, все-таки догнал его, а значит, Ирина, несмотря на отказ, желала настоять на своем; о работе, о мающихся в камерах заговорщиках, о списке менталистов, которых он сейчас проверял...

-- Я-то Игоря Ивановича знаю давно, -- рассказывала Люджина, а Полина сидела напротив нее в кресле и внимательно, легко слушала -- будто общалась с подругой, -- но он не помнит. Правда, Игорь Иванович? -- капитан подняла голову.

-- Что? -- переспросил Стрелковский.

-- Вы ведь не помните, когда мы познакомились, -- укоризненно и чуть насмешливо сказала Люджина.

-- Три недели назад, -- напомнил ей полковник.

-- Одиннадцать лет назад, -- северянка усмехнулась. -- Вы приезжали к нам в академию, проводили дневную конференцию: делились опытом раскрытия дел, рассказывали о службе в Зеленом крыле и давали игровые задания -- раскрыть преступление на основе реального. После вашего отъезда вся академия бурлила. Даже уголок в вашу честь сделали.

Игорь нахмурился. Он много ездил по военным училищам и академиям, и много прошло перед его глазами кадетов, но конкретно эту, синеглазую, он не запомнил. Несмотря на профессиональную память.

-- Признаю, Люджина, -- сказал Стрелковский, -- и стыжусь.

-- Да чего там, -- отмахнулась она почти весело. -- Зато у меня была цель -- Управление. Хотя с моими средними способностями попасть сюда было нереально.

-- Вы рады? -- спросила Полина. -- Или жалеете?

-- Да что вы, ваше высочество, -- строго сказала северянка. -- Я работаю с живой легендой в легендарном месте. Как тут можно жалеть?

И она легко усмехнулась каким-то своим мыслям.

Господа маги сидели в креслах и попивали прекрасное вино, наблюдая за присутствующими. Мартин рассказывал о работе при блакорийском дворе, коварно просил Вику поделиться опытом и подтрунивал над жадно поглощающим закуски Свидерским. Иногда поглядывал на принцессу Марину -- та стояла рядом с сестрой и Байдеком, -- на невозмутимого, прислонившегося к подоконнику рядом с дверью на веранду Кембритча, на малявку-студентку, оказавшуюся пятой Рудлог и сейчас внимательно слушающую друзей.

-- Макс мог бы и прийти, -- вдруг произнесла леди Виктория, тоже взглянув на принцессу Алину. -- Когда я заглядывала к нему, он выглядел вполне бодро. Уничтожал несчастного доктора, имевшего смелость возмутиться тем, что Макс колет себе свои стимуляторы, и требовал увеличить ему глюкозу в капельницах.

-- Мог, -- согласился Свидерский насмешливо. -- Но его даже Март на слабо? не взял. Скромен наш Малыш и непритязателен.

-- Это рыжее чудовище? -- ехидно спросил фон Съедентент, тряхнув волосами. -- Делюсь, мои доверчивые друзья. Мне он буквально сказал следующее, -- и Мартин, состроив презрительно-снисходительную гримасу, процедил через губу: -- Там будет слишком много Рудлогов. Да и получать блестяшку от девчонки, которую и не планировал спасать, слишком даже для меня, Март.

И старые друзья сдержанно захихикали, пока подошедший официант доливал вино в бокалы и ставил рядом с ректором поднос с закусками.

Марина

В зале пахло табаком -- мужчины выходили курить, и дымок проникал с веранды сквозь то и дело открывающуюся дверь, щекотал ноздри и заставлял с тоской прикидывать, сколько еще продлится прием. Я честно следовала за сестрой, поддерживала разговор, улыбалась. Перекидывалась несколькими репликами с Мартином, с сестрами, снова возвращалась к Василине.

И чувствовала себя словно на тонкой звенящей привязи.

Люк, Люк, беда моя. Зачем ты смотришь на меня, зачем не отпускаешь?

Он стоял у окна, как всегда, один и, как всегда, совершенно не беспокоясь по этому поводу. Пил, уходил курить, возвращался. Стоял и просто смотрел, а я чувствовала его взгляд, где бы ни находилась, и чувствовала его самого. Будто он все это время стоял за моей спиной.

"Я виноват".

"Да, Люк, ты даже не представляешь насколько. Ты измотал меня, измучил. Я каждый раз после наших встреч старательно притворяюсь, что могу жить нормально. И у меня получается. До следующей встречи".

"Вы простите меня?"

"Да. Но я теперь совершенно не защищена от тебя, проклятый Змей. Ты еще сделаешь мне больно, я знаю. Ударивший однажды ударит и второй раз".

Тонкий бокал в моих пальцах холодил кожу, под каблуками постукивал мрамор, звучали приглушенные голоса, улыбался Март, звенела музыка. Я теряла ощущение реальности. Опять. Повернула голову, встретилась с Люком взглядом -- звякнула натянувшаяся нить, стало жарко и тревожно.

Бежать. Надо снова бежать.

Я стремительно шла по прохладному коридору, и свежий воздух успокаивал, охлаждал кисти рук, касался губ и ресниц, словно дыхание перед поцелуем. Я проходила мимо охраны, мимо приседающих в книксенах и кланяющихся придворных, и не было сил даже кивнуть в ответ. Внутри отчаянно кричала другая-глупая я, требуя немедленно вернуться обратно.

-- Госпожа, -- радостно воскликнула моя горничная, когда я наконец-то захлопнула за собой дверь, -- а мы вас ждали!

У ног Марии сидел маленький лохматый щенок -- коричневый, с бежевыми пятнышками на спине и с совершенно непотребным красным бантом на шее. Сидел, высунув язык, и внимательно глядел на меня.

-- Прелесть какая, -- болтала Мария, пока мы с псиной настороженно изучали друг друга. -- Принесли, когда вы ушли на прием, ваше высочество. Вы не знаете, что это за порода?

-- Знаю, -- сказала я медленно и почувствовала, как к глазам подступают слезы. -- Это пастушья палевая. У меня когда-то уже была такая собака. Боб.

Щенок, видимо, приняв решение, подбежал ко мне, неловко переваливаясь -- Бобби так же косолапил, -- ткнулся мне в туфли, лизнул щиколотку сквозь чулки. И я не выдержала, подняла его, прижала к себе. Пусть он тоже будет Бобом. Словно детство снова со мной, радужное, яркое и спокойное.

"Опять он сводит меня с ума".

"Пора бы уже привыкнуть, Марина".

Через десять минут активного знакомства новоименованный собакен уснул прямо у кресла, в котором я сидела. Бежал-бежал, помахивая торчащим хвостиком, и прямо на бегу уснул.

А я открыла окно, забралась в кресло, скинула туфли и наконец-то закурила, прикрыв глаза. Ожидание становилось невыносимым. Я ждала и курила одну сигарету за другой, и стук в дверь заставил меня сжаться от отчаяния и счастья.

-- Лорд Кембритч, ваше высочество, просит принять его, -- с легким испугом доложила горничная, возвращаясь в гостиную.

-- Зови, -- сказала я обреченно. -- И оставь нас, Мария.

Люк вошел, остановился у двери -- высокий, худой, напряженный, -- и смотрел он так, что мне стало страшно. И только чтобы разрушить звенящую тишину, не дать ей полыхнуть пожаром, я заставила себя произнести:

-- Вы решили сделать из нашего дворца псарню, лорд Кембритч?

Он перевел взгляд на спящего щенка, усмехнулся, подошел ближе -- я нервно стряхнула пепел, но рука с сигаретой так и осталась лежать на столике у пепельницы. Опустился вниз, потрепал спящего малыша по спинке, переложил его под столик, поднял на меня темные глаза. Слишком близко. Недостаточно близко.

-- Вы оставите его, принцесса?

-- Вы же знаете, что да, -- устало ответила я, глядя на него сверху вниз. -- Вы же все про меня знаете, виконт.

Снова тишина -- и только ускоряющийся ритм сердца в груди, запах табака и Люка.

-- Марина, -- произнес он хрипло, и я прикрыла глаза, отдаваясь во власть его невозможного голоса и этого момента. -- Марина...

-- Вы удивительно немногословны сегодня, лорд Кембритч, -- сказала я, и он улыбнулся, уткнулся лбом мне в колени.

-- Вы меня с ума сводите, -- хрипло шепнул он мне, и горячее дыхание опалило кожу через ткань платья. -- Не могу больше, Маришка, не могу.

Он скользил по моим щиколоткам ладонями, поднимался вверх, обнажая бедра с кружевом чулок, целовал их, то нежно, едва касаясь, то яростно, почти кусая, оставляя отметины, а я крепко держалась за рукоятки кресла, и кровь моя сходила с ума от каждого прикосновения, от каждого движения, и ничего не существовало в мире кроме него. Задыхающегося, нетерпеливого, резкого, чересчур дерзкого, поглощенного желанием.

Люк вдруг поднял голову с темными, жуткими глазами, потянул меня на себя, вниз, взял за затылок и поцеловал.

Безумие, безумие.

Звякнувшая молния, и воздух, ласкающий разгоряченную кожу.

Крепкое мужское тело под моими ладонями, темные волосы в пальцах, мужчина, исступленно целующий меня и хрипло шепчущий что-то искусительное, невыносимое.

Платье, стянутое с плеч, сорванное кружево белья, жесткие губы на груди и руки, сжимающие меня, изучающие меня.

Красное беснующееся пламя невыносимого возбуждения -- он трется об меня, бесстыдно ласкает пальцами, прикусывает кожу на плече, и я выгибаюсь так, что касаюсь затылком кресла -- он стонет сдавленно, дергает ремень на брюках, и воздух полон нашим свистящим дыханием и нетерпением.

И я, поднявшись, замерла, наткнувшись на взгляд моей сестры Василины. Как много в нем, но мне не стыдно и не больно -- я с вызовом посмотрела в ответ, и Люк, почувствовавший, что мы не одни, обернулся, опустил голову. Аккуратно натянул на меня платье, застегнул молнию и только после этого встал

-- Ты плохо выглядела, -- проговорила королева, глядя при этом на Кембритча -- и в глазах ее был лед, -- я зашла проведать. Лорд Кембритч, я обязательно должна вам напоминать, что вы до сих пор еще обручены с моей сестрой Ангелиной, о судьбе которой вы даже не подумали поинтересоваться? И что Марина Рудлог -- дочь Красного, а не публичная женщина? Вы в принципе не понимаете, что такое приличия?

-- За это я не буду извиняться, ваше величество, -- сухо произнес Люк.

-- Я и не приму ваших извинений, -- в комнате ощутимо похолодало. -- Отправляйтесь в Инляндию, виконт, и не смейте появляться в Рудлоге. Я не желаю вас здесь видеть.

-- Василина... -- позвала я просящим, сорванным голосом и наткнулась на ее яростный взгляд.

-- Ни слова, -- приказала она ровно, смотря мне в глаза, и я замолчала. -- Виконт?

Люк дернул головой, шагнул ко мне и, скользнув сухими губами по виску, вышел из покоев, а мы с сестрой остались напротив друг друга, и меня начало трясти от ярости. Холодная волна, зародившаяся в груди, скользнула вниз, туда, где пылал мой огонь, растеклась по телу, и пальцы закололо, и потемнело в глазах.

-- Вот, значит, как, -- проговорила я глухо, и слова звоном отдавались в моих ушах. -- Значит, как тебе бегать на свидания с бароном, так это правильно. А мне быть с мужчиной, которого я хочу, нельзя. Да, Василина?

-- Я любила его с шестнадцати лет! -- сдавленно и резко ответила она, и в комнате пронесся порыв ветра, сметая пепел из пепельницы, поднимая занавески до потолка. Василина вздохнула судорожно, сжала кулаки. -- Знала бы ты, сколько я просила мать отправить меня на заставу, как я выбивала для него приглашения, как мечтала, чтобы он приехал! Мне никто другой не был нужен! Я четко, ясно, без сомнений знала, что я люблю его! Пусть это было безнадежно и невозможно. А у тебя есть Мартин, Марина! И у Кембритча есть обязательства перед твоей сестрой! И у тебя есть обязательства перед семьей, перед страной, как бы тебе это ни претило. Мы Рудлоги, и от этого никуда не деться, мы кровь этой земли, на нас смотрят, про нас говорят. А сюда мог войти кто угодно! Твоя горничная! Охрана! Мой муж! Отец! Сестры!

Под моими ногами заледенел пол, и морозные узоры сплели на нем кружевную вязь. Сила, истекающая из меня, скручивалась в маленькие вихри, сталкиваясь со стихией Василины; хлопало открытое окно, а меня все больше трясло от напряжения. Начали с тонким скрипом трескаться окна, не выдерживая противостояния двух Рудлог.

Сестра тяжело дышала, пытаясь обуздать стихию, и с болью смотрела на меня, и я чувствовала подступающие горькие слезы -- от того, что не случилось, от того, что мне тоже больно, от того, что мне не хватает сил остановиться, и вся эта ситуация никак не разрешима.

Из-под столика вдруг испуганно тявкнул щенок, я оглянулась -- в голове словно щелкнул выключатель, -- и ноги ослабели, и я осела на пол. Бобби, переваливаясь, подбежал ко мне, плачуще жалуясь на то, как он испугался ветра и криков. Дурацкий красный бант все еще был на нем, и я взяла щенка на руки, всхлипнула и начала реветь.

Сестра права, но мне было все равно.

-- Мариш, -- сказала Вася беспомощно, подошла, села рядом со мной на пол, осторожно положила руку на плечо, -- ну что же ты не сказала, что все еще не отошла от него? Ты его любишь?

-- А что такое любовь, Васюш? -- спросила я, не поднимая глаз. Сила ушла, резко захотелось спать. -- Если как у тебя с Марианом, то, наверное, не люблю. Но я как больная хожу после каждой встречи с ним. Не знаю, Вась, не знаю я. Хочу понять, понимаешь? Что мне делать?

Василина молчала и хмурилась.

-- Он мне не нравится, -- призналась королева со вздохом, -- хоть я и признаю его достоинства и верность короне. Но он сделал тебе больно. Ты может, его и простила, да я не могу. Да и что ты знаешь о нем, Марин?

Я покачала головой, уткнувшись носом в тихого, настороженного косолапика. Ничего я не знаю. Как понять, что из рассказов Люка о себе было правдой, а что ложью? Хотя нет, кое-что я знаю. Мне плохо без него. Я веселюсь, гуляю, работаю -- и безумно тоскую по его голосу, по иронии, по взгляду, от которого я так остро чувствую мир.

-- Прежде всего нужно дождаться возвращения Ани, Марин, -- сказала Василина твердо, так и не услышав моего ответа, -- и надеяться, что помолвка будет расторгнута. А что делать... Я бы сказала: забудь о Кембритче, хватайся за Мартина -- он никогда не заставлял тебя плакать. Но я не могу решать за тебя. Об одном прошу: не спеши. Разберись в себе. Если вам, -- она снова вздохнула, будто заставляя себя произносить эти слова, -- суждено быть вместе, то вы будете. Но готова ли ты отдать себя и свою силу за несколько ночей? Дать ему кровь Рудлогов без брака? Достоин ли он этого?

Я взглянула на нее, и она прочла ответ в моих глазах. Погладила меня по голове, улыбнулась тревожно.

-- Запрет на приезд в Рудлог я отменять не буду, -- произнесла сестра ровно, -- но если я правильно все поняла про Кембритча и если ты ему действительно нужна, Марина, то его это не остановит.

Мариан Байдек, договорив с гвардейцами, которые несли караул в Семейном крыле, направился к покоям принцессы Марины, за супругой. Он проводил Василину с приема -- ей показалось, что сестра была чересчур бледна и нервозна, -- и заодно планировал заглянуть вместе с женой к детям, посмотреть, как проходит знакомство маленьких мужчин и огромных щенят.

Мариану оставалось шагов двадцать до двери, когда та распахнулась, и из комнат третьей Рудлог вышел странно собранный и резкий Кембритч. Остановился, увидев Байдека, дернул головой и поклонился. Настораживающе сдержанно.

-- Ваше высочество, -- а вот взгляд у него был тяжелый, будто пьяный, и голос сиплый, затрудненный, словно он выталкивал из себя слова, -- простите за дерзость, но там сейчас, похоже, чисто женский разговор начался. Мне пришлось удалиться, увы. Думаю, не стоит им мешать.

-- Виконт, -- медленно и угрюмо проговорил Мариан, оглядывая Кембритча с головы до ног, -- что вы здесь делаете?

Люк дернул уголком губ, усмехнулся. Ладонь его сжалась в кулак, он стиснул зубы, посмотрел на стену -- и медленно разжал пальцы.

-- Я нанес принцессе Марине визит, чтобы принести ей персональные извинения. За обстоятельства, которые вам известны, ваше высочество.

Байдек нахмурился, глядя на вытянувшегося чуть ли не по стойке "смирно" Кембритча.

-- Если я узнаю, что вы опять обидели ее, -- прорычал он тихо, наклонив голову вперед и собравшись, -- я вас уничтожу, Кембритч.

В глазах виконта блеснуло горькое веселье, и он улыбнулся, запрокинув голову к потолку, вздохнул глубоко, словно едва сдерживал хохот.

-- Никогда больше, ваше высочество. -- Сказал -- как поклялся, и Байдек поверил ему. Лихорадочный блеск в глазах Кембритча разгорался все сильнее, от него просто несло адреналином, как от травленой собаки в припадке. -- Кстати, -- произнес виконт задумчиво, поглядывая на снова сжавшуюся в кулак ладонь, -- я ведь задолжал вам сатисфакцию, барон. Окажите мне честь поединком, прошу.

-- Вы в своем уме, Кембритч? -- резко поинтересовался принц-консорт. -- Неделю назад вас пришпилили к стене зала. Какие тут поединки, когда вы то лечитесь, то калечитесь?

Гвардейцы с любопытством прислушивались к разговору и выжидательно косились на командира: неужели откажется? Люк усмехнулся, развел руками в стороны.

-- Я жив и полон сил, барон, вы же видите. Прошу вас, не отказывайте мне. Сами знаете, долг чести -- как жернов на шее. Да и кто знает, -- сказал он хищно и свистяще и втянул носом воздух, -- когда я буду более готов к хорошей драке? Ну же, ваше высочество, неужели у вас не найдется пяти минут, чтобы потесать об меня кулаки? И на этот раз, -- взгляд его снова полыхнул насмешкой, хотя тон оставался крайне любезным, и медведь в Байдеке грозно заворочался, -- я даже буду отвечать.

Полковник Тандаджи ушел с приема чуть раньше Кембритча -- он не любил впустую терять время. Перед переходом в Инляндию Люк обещал заглянуть к нему за документами, но время шло, а виконт все не появлялся.

И тидусс затылком чуял -- что-то здесь нечисто.

Он уже собирался позвонить, когда телефон затрезвонил сам.

-- Вы просили докладывать о чрезвычайных происшествиях, господин полковник, -- четко произнесла одна из телефонисток. -- На плацу у гвардейских казарм драка.

Через пятнадцать секунд начальник разведуправления с каменным лицом наблюдал за происходящим на экране одного из мониторов.

Там, в широком кольце гвардейцев, дрались двое мужчин. Хорошо так дрались. Жестко.

Тандаджи отвернулся, пообещал себе придушить Кембритча самому, когда тот отойдет от кулаков барона, и спокойно ушел в кабинет -- просматривать сводки о появлениях нежити.

А на плацу продолжалась драка. И гвардейцы, сомкнувшие кольцо, напряженно молчали -- совсем не так, когда они разминались друг о друга, а окружающие подбадривали их криками и делали ставки.

Слышались гулкие удары, сипение и жесткие выдохи, если кто-то пропускал атаку противника, шумное дыхание, когда дерущиеся, сцепившись, ломали друг друга до выверта в суставах и треска жил, глухой стук тел о брусчатку, плевки -- тут и там была размазана кровь. Пахло потом, адреналином и здоровой мужской злостью.

Кембритч, высокий и ловкий, проигрывал, но безрассудно лез вперед, небрежно ставил блоки, рискуя -- и дотягиваясь-таки до корпуса мрачного и мощного консорта. Но получал в ответ так, что сгибался, хрипел, харкал кровью -- и продолжал свои самоубийственные атаки.

-- Хватит? -- спросил у него Байдек, когда виконт упал -- скула его опухала, наливаясь лиловым, и глаз, задетый ударом, был красным, заплывшим. Сам принц-консорт выглядел немногим лучше -- хук справа у виконта был на удивление мощным.

Кембритч усмехнулся, помотал головой и поднялся. Он пошатывался, и взгляд его был расфокусирован, как при сотрясении.

-- Я еще не уложил вас на плац, -- просипел он и вытер ладонью кровь из рассеченной брови. И метнулся вперед.

На этот раз удачно -- кулак заныл привычной болью, попав точно в солнечное сплетение. Байдек пошатнулся, согнулся, прорычал что-то нечленораздельное и, не балуясь больше, провел удар снизу в челюсть -- такой, что виконт рухнул. Снова попытался подняться, выругался сквозь зубы, но все-таки встал -- его тут же повело, Люк оперся о колени, шумно дыша и глядя на забрызганные красным камни.

-- Чистый выигрыш, барон, -- сказал Кембритч хрипло, скалясь окровавленными зубами. Лицо его было почти умиротворенным. -- Признаю.

-- Не такой уж чистый, -- проворчал Байдек, ощупывая языком десну и глотая кровь. Пропустил удар в нос, и хорошо, если он не сломан. -- Кто вас учил?

Им поднесли полотенца, воду, и Кембритч, качаясь, задрал голову, стал обливаться, одновременно глотая -- рубашка потекла светло-красными разводами, тело остывало.

-- Петр Кувалда, -- ответил он, морщась, и Байдек кивнул.

-- У вас отличный удар справа, но вы безобразны в обороне, -- проговорил принц-консорт, прикладывая мокрое полотенце к лицу, чтобы унять кровь. -- Однако, учитывая, что мы в разных весовых категориях, вы продержались довольно долго.

-- Я не поклонник обороны, ваше высочество, -- прохрипел Люк и сплюнул кровь на землю. -- Но учту ваши замечания. Для следующего раза.

-- Думаю, этого боя будет достаточно, -- нетерпеливо произнес Мариан. Если Василина уже вышла и ищет его, то очень не хотелось бы предстать перед ней в таком виде. Он повернулся к подошедшему виталисту; второй целитель уже пытался помочь мокрому виконту, но тот мотал головой и тяжело дышал, пытаясь сосредоточиться.

-- Я на вашем месте не был бы столь в этом уверен, барон, -- со смешком ответил Кембритч и наконец позволил виталисту прикоснуться к себе.

Байдек хмуро глянул на него и пошел к казармам -- надо было привести себя в порядок и возвращаться к жене.

-- Идиот, -- сказал Тандаджи Люку, когда тот, переодетый в одолженный сострадательными гвардейцами комплект формы, с разбитым лицом и мутными от боли и вмешательства виталиста глазами, зашел к нему в кабинет и упал в кресло.

-- Знаю, -- сухо ответил виконт. -- Дай сигарету, Майло. Моя пачка в кашу.

-- Что натворил? -- поинтересовался начальник разведуправления, доставая "Вулканик" из ящика стола и кидая побитому Кембритчу. Тот аккуратно, стараясь не задевать разбитые губы, зажал сигарету зубами, закурил и застонал от удовольствия.

-- Может, у тебя и выпить есть? -- спросил Люк, игнорируя заданный вопрос. -- Раз все равно свалюсь в сон, так хоть напьюсь заранее.

-- Может, тебя еще и в постель уложить? -- ледяным тоном поинтересовался Тандаджи. Люк мотнул головой.

-- Нет. Я тут у тебя нелегально. Видишь ли, ее величество запретила мне появляться в Рудлоге. Я уже час как нарушаю ее прямой приказ. Так что, -- он затянулся, выпустил дым в потолок, -- ты укрываешь государственного преступника, начальник.

-- Идиот, -- повторил тидусс. -- В чем причина?

-- Женщины, -- протянул Люк мечтательно, -- такие непредсказуемые, Майло.

-- Выметайся, Кембритч, -- Тандаджи глянул на него с отвращением и кинул ему на колени папку с документами, -- пока я не скормил тебя рыбам.

Люк покосился на аквариум -- бедные рыбки снова разевали рты. Выглядели они действительно угрожающе.

-- И не жаль тебе питомцев, -- сказал он укоризненно. Но, увидев сузившиеся глаза начальника разведуправления, поднял руки со сбитыми костяшками. -- Ты страшен в гневе. Уже ушел.

-- В кабинет к магам иди, -- ровно бросил ему в спину тидусс, когда Люк, так и не выпустив из пальцев сигарету, доковылял до двери. -- Я распоряжусь, чтобы тебя напрямую в посольство отправили.

-- Все-таки я у тебя любимчик, -- ухмыльнулся Кембритч и быстро ретировался -- от греха подальше.

***

Этот ноябрьский вечер был очень разным в разных уголках континента. Морозным и блестящим огнями фонарей -- в столице Бермонта Ренсинфорсе, где король Демьян в собственном замке придирчиво осматривал обручальные пары для завтрашней помолвки с Полиной Рудлог.

В Блакории вечер был сух и холоден, стуча порывами ветра в окна покоев придворного мага, устало откинувшего голову на спинку кресла и наблюдающего за пляшущим огнем в камине.

Туманными и зябкими были сумерки в столице Инляндии Лаунвайте, где крепким исцеляющим сном, свободно раскинувшись на кровати, спал Люк Кембритч, доставленный домой охранниками посольства, где его и накрыл сон. Леди Шарлотта читала рядом при тусклом свете ночника и с грустью смотрела на своего неприкаянного избитого мальчика. Сколько у него было этих синяков и переломов! Как исполнилось пять лет, так и началось...

В Иоаннесбурге во второй половине дня посыпал сильный снег с дождем, и город встал в вязкой каше. Раздраженные водители уныло тащились домой в пробках -- видимость была почти нулевая. Непогода накрыла полотно реки Адигель серой хмарью, залепила окна домов и сделала великолепную столицу неряшливой и неуютной.

Семья Рудлог собралась за ужином. Пол сияла, и разговоры вертелись только вокруг завтрашней помолвки и вчерашнего происшествия.

И никто не замечал, как периодически касалась лежащего в кармане телефона принцесса Марина, проверяя, не вибрирует ли он.

Глава 2

Начало ноября, Пески

Ангелина

Ангелина проснулась оттого, что по ее шее скользнул кто-то прохладный, испугалась -- неужели змея? -- приоткрыла веки.

В предутренней темноте на нее смотрели два красных круглых глаза, и было это так жутко, что она даже вскрикнуть не смогла -- только беззвучно вздохнула, пытаясь унять зашедшееся сердце, зашарила рукой по песку в поисках камня -- об огненных плетях даже не вспомнилось сейчас.

Существо, сидящее у нее на груди, приблизилось к лицу, лизнуло в щеку, закрыло глаза и засопело. И первая Рудлог едва удержалась, чтобы не выругаться. От облегчения.

-- Ты-то тут откуда? -- почему-то шепотом спросила она у спящего щенка тер-сели. -- Ты что, бежал за мной? Или в одежде спрятался?

С маленьким водяным духом, пригревшимся на ее груди, стало чуточку легче. Ангелина заснула совсем недавно -- полночи после побега тело ломало так, что она каталась по песку и рыдала в голос. Но после нескольких изнурительных часов ее немного отпустило, и принцесса сразу провалилась в сон.

Вчера, после того как Ани оставила Нории на берегу моря, она упорно бежала, пока были силы, уходя в сторону от сужающейся лазурной полосы, пока не начинало мутиться сознание и не приходилось перекидываться, чтобы вернуть уходящий в животное сознание разум. Было жарко, воду она берегла, жевала попадающиеся в прибрежных песках солоноватые колючки и очень жалела, что так и не уговорила Владыку потренировать ее на оборот во что-нибудь летающее. Сейчас старшая Рудлог была даже готова рискнуть возможным падением с высоты -- но только бы иметь возможность подняться вверх, туда, где не так душно и нет раскаленного песка и где наверняка видны Милокардеры.

Принцесса до последнего не верила, что ей удастся уйти, что ее не догонят сразу же, бежала и все время оглядывалась -- но темнеющий горизонт был чист. И становилось тревожно: а вдруг дракон еще не проснулся? Вдруг с ним что-то случилось из-за нее? Те же песчаники... хотя Нории говорил, что они не подходят к морю, потому что им нужны глубокие и сухие пески, но вдруг в здешних местах водятся другие опасные твари?

Ангелина приняла решение бежать в тот самый момент, когда поняла, что дракон не отпустит, что ее слабость и просьбы не тронули его -- а значит, бесполезны. И полагаться на добрую волю кого-то другого тоже бесполезно. Только на себя. Как и всегда.

Но как же тяжело это далось.

Тяжело, но она приняла решение, и не изменит его, и обязательно справится. А обо всем, произошедшем с нею, подумает потом. После того как достигнет цели.

Ани полежала еще немного с закрытыми глазами -- замерзла за ночь жутко, горло саднило, но спать в облике верблюдицы было бы самоубийственно. Хоть и тепло. Встала, попила воды, сняла одежду, обернулась и побежала дальше, на северо-запад, все больше удаляясь от моря.

Полупрозрачный щенок тер-сели бежал рядом, время от времени уходя в почву -- то ли искал подземные воды, то ли под песком было прохладнее.

Милокардеры принцесса увидела на третий день, когда не хотелось уже ничего. И они были еще очень, очень далеко. К вечеру горы выросли совсем немного, а ведь Ангелина шла почти весь световой день, один лишь раз остановившись для передышки. Солнце садилось рано, но Ани упорно брела по остывающей пустыне под огромным месяцем, пока были хоть какие-то силы. Потом лежала, борясь с выкручивающей суставы болью, раскинув руки и глядя в сверкающий купол неба.

Только поначалу кажется, будто небо -- это много-много чернильной синевы и небрежная россыпь звезд на нем. Когда присматриваешься, становится понятно, что небо -- это только звезды. Огромные, яркие и крошечные, чуть мерцающие пылинки, утопающие в бесконечной глубине космоса. И вся чаша неба состоит из этих драгоценных пылинок, мириадов и мириадов миров.

И, возможно, где-то там, на земле другого мира на дальнем конце Вселенной тоже лежит кто-то уставший и смотрит в непостижимую чашу неба. Прямо на нее, Ангелину, сбежавшую принцессу, нарушившую главный принцип своей жизни -- никогда не действовать под влиянием эмоций.

"Принятые на эмоциях решения чаще всего оборачиваются неприятными последствиями", -- часто говорила ей мать. Что ж, она нарушила это правило, и последствия, определенно неприятные, были налицо.

Во-первых, заканчивалась вода, и если верблюдица могла терпеть, то Ангелине приходилось растягивать оставшийся запас по глотку, и иногда казалось, что она готова уже даже замуж выйти, если ей позволят напиться вдоволь и искупаться. Карта оазисов, нарисованная Нории, осталась в Истаиле, да и не помогла бы она -- нынешний путь пролегал по совершенно иному маршруту.

Во-вторых, Ани совершенно упустила из виду, что по срокам на днях должен был начаться цикл, а это грозило определенными неудобствами.

В-третьих, ей постоянно хотелось есть, и пусть колючки не позволяли упасть в голодный обморок, этого явно было недостаточно.

А в-четвертых, Ангелина просто безумно устала. От бесконечного однообразного пейзажа, из-за которого казалось, что шагаешь на месте -- настолько уныло и одинаково все было вокруг, -- от жары, от ночного холода и простуженного горла, от опасной пустынной живности -- хорошо хоть, чудовищные песчаники не попадались на пути, -- от боли, которая стала почти привычной, от того, что она одна в этом мире песка, и упади она здесь -- никто ее не найдет.

Наверное, именно поэтому Ани шла и шла вперед. Потому что не могла себе позволить такой нелепой смерти. И сыпучий песок под ногами, и грязь уставшего тела, и боль были ничем по сравнению со смертельными испытаниями, которые перенесли ее девочки. И от которых она смогла бы их уберечь. Если бы ее не похитил дракон.

***

Дворец в Истаиле тревожно молчал. Нет, всё так же выполняли свою работу слуги, и стража исправно несла службу, повара старались на совесть и даже лучше, и огромный сад был ухожен, как никогда.

Но бесконечная ярость Владыки, прорастающая за ночь высокими деревьями, открывающаяся новыми родниками и разворачивающаяся зелеными лугами за границу песка, ощущалась предгрозовым сумраком, тяжелым, густым: выйди на открытую местность -- и убьет накопившимся небесным напряжением.

Смелых не находилось. Был, правда, один бесстрашный Чет, общающийся с Нории так, будто ничего не произошло. Впрочем, его пятьсот лет отучали чего-либо бояться. Да и разговоры происходили урывками -- они почти не встречались.

-- Ты иссякнешь так, прежде чем найдешь ее, -- поутру сказал Четери Владыке, выразительно кивая на пробившиеся сквозь стыки мраморных плит пола желтые полевые цветы и жилистые листья подорожника. -- Возьми себя в руки, иначе я воздам ей за твою смерть.

Нории молча глянул на друга, и тот упал на колени, сгибаясь от хлестнувшей яростью силы и задыхаясь от нехватки воздуха.

-- Ты ее и пальцем не тронешь, -- пророкотал тяжело не друг -- Владыка, и Чет только склонил голову перед прямым приказом правителя Истаила.

Ему досталось -- но своего он добился. Больше Нории не истекал жизнью, и можно было надеяться, что и пустоголовая женщина скоро найдется, успокоит его окончательно.

Все-таки Рудлоги -- по натуре предатели. Кровь всегда возьмет свое. И врагу не пожелаешь иметь такую скорпиониху у сердца. А тут друг, Владыка, надежда их земли и племени.

Второй день шли поиски. Драконы облетали пустыню от берега моря до гор, опускались в поселения, просили задержать беглянку, если она появится, прочесывали Пески. Но как найти маленькую женщину на гигантском пространстве огромной песчаной страны? Если неизвестно, каким маршрутом она двигается, да и жива ли еще?

Нории очнулся от начарованного сна только под утро, на следующий день после побега красной принцессы. Очнулся на холодном песке, под пронизывающим морским ветром, склоняющим листья пальм к земле, когда рассвет только-только занимался серым и море тяжело несло высокие волны, с ожесточением выбрасывая их на пляж. Наступал прилив, и соленая вода поглощала песок, подбираясь к хлипкой пальмовой роще и унося в пене прибоя оставленные полотенца, фляги, таская туда-сюда тяжелую сумку, собранную слугами для отдыха господина и его шеен-шари.

Море сыпало брызгами, с шорохом опадающими далеко за пределами кромки воды; от брызг дракон и проснулся. Открыл глаза, убедился: то, что он помнит, ему не приснилось, -- прикрыл веки, останавливая расходящуюся от него силу, прорывающуюся сквозь песок странными растениями с колючками и нежно-розовыми бутонами, источающими сладкий аромат, и послал Зов.

Всем детям Воды и Воздуха оставить любые дела и отправляться на поиски Ангелины Рудлог. При обнаружении обращаться учтиво и доставить во дворец в целости и невредимости.

Кто бы мог подумать, что в этой выдержанной, алмазно-твердой, почти успешно противостоящей ему женщине столько безрассудства?

Нории ожидал, что принцесса вновь попробует уйти, скорее всего ночью, из дворца. Слишком спокойно она восприняла его отказ, слишком быстро согласилась. И Владыка был готов к этому. Но разве мог он вообразить, что ледяная Рудлог, со всей ее рассудительностью, склонностью к планированию и неудачными опытами предыдущих побегов решится бежать без подготовки? Не взяв с собой ни карты, чтобы ориентироваться на незнакомой местности, ни запасов, беззащитная перед неумолимой жестокостью раскаленных Песков.

Нории искал ее с утра до ночи, пока держали крылья. Затем на последних каплях силы возвращался в Истаил, отпивался кровью и падал на кровать. От усталости сон приходил не сразу, и красноволосый дракон вспоминал, анализировал, думал.

Мог ли он отпустить ее, когда она попросила?

Мог. Но тогда она бы не вернулась к нему. Несмотря на ту близость, что он тщательно и осторожно создавал, пытаясь не передавить, зов ее земли все еще был силен.

Ему не хватило этих двух недель, оставшихся до конца оговоренного месяца. Он бы приучил ее к себе, как приучал все это время. Приучал не бояться его прикосновений, к своему присутствию в ее личном пространстве. И красная принцесса привыкала, постепенно, пядь за пядью сдавая оборону, яростно сопротивляясь, упираясь изо всех сил -- но привыкала. К его телу. К его обществу. К его помощи.

И реагировала. Напряжением мышц, темнеющими глазами, настороженностью, неистовой злостью, которая так легко могла обернуться желанием. Он видел ее взгляды, чувствовал острые вспышки женского огня, ощущал меняющийся запах тела, дурманящий голову сильнее всех ночных цветов Истаила.

Прочная, как камень, она все-таки поддавалась ему. Как норовистая дикая кобыла, запертая в огромном загоне, что дает ощущение свободы, но все-таки не свобода. Хрипящая, брыкающаяся, готовая вгрызться в оглаживающую ее руку, Ангелина Рудлог постепенно признавала его власть над ней, сама не осознавая этого.

И скоро стены загона не понадобились бы -- она сама осталась бы с ним. Потому что не помнила бы уже другой свободы, кроме как рядом с укротившим ее.

Но что думать теперь, когда женщина ушла, напоследок укусив и открыв, словно в насмешку, то, какой ослепляющей может быть близость с ней?

Пустыня очень быстро скрывает следы. Ангелина ушла задолго до того, как Нории проснулся, и он не видел ее ауры на том пространстве, что было доступно его стихийному зрению. Дракон понятия не имел, в каком облике она сбежала; одежды он не нашел -- значит, в человеческом? Или она просто взяла ее с собой? А может, вещи унесло море? Кроме того, ауру умел отчетливо ощущать лишь он сам да еще Четери с его неожиданно возросшей силой. Даже Энтери был почти слеп по сравнению с ними, а уж остальные могли лишь осматривать барханы в поисках живых существ, но как им было понять, настоящая перед ними верблюдица или перекинувшаяся принцесса?

Все это очень затрудняло поиски.

В Рудлоге было проще. Там они ночами двигались от поселения к поселению, и достаточно было снизиться, чтобы понять, есть здесь хотя бы одна дочь Красного или нет. Но как найти Ангелину, когда до Рудлога более шестисот километров по прямой -- и никто не мог гарантировать, что она ушла самым коротким путем.

Владыка был неистово зол на себя за глупость и самоуверенность. И на нее. Но это потом. Лишь бы осталась жива. Если принцесса жива, он ее найдет. И уже не отпустит никогда.

Прилетев в Истаил вечером третьего дня, Нории снова стоял во внутреннем дворе дворца, в котором не осталось огня красной принцессы, дрожал от слабости и отпаивался кровью. Но не пошел спать, хотя кровь и вполовину не восстанавливала силы так, как прикосновение к его невесте. Владыка, одевшись, направился в маленький храм Синей Богини, расположенный недалеко от дворца. Не вкушать благословения от ласк дочерей песков, решивших посвятить эту ночь Божественной Любви. Он пошел просить, требовать, чтобы богиня защитила упрямую женщину и помогла ей, пока его нет рядом.

***

-- Пропадешь со мной ведь, -- тяжело сказала Ангелина, глядя на распластавшегося на песке щенка. В южных густых сумерках он выглядел как мутное пятнышко, и глаза уже не горели так ярко -- теперь они были похожи на едва тлеющие угли. Тер-сели вяло шевельнул хвостиком и поднял голову. Видимо, сегодня он не достал до подземных вод, чтобы напиться. Или устал бежать. Совсем ведь малыш.

Ани осторожно, чтобы не пролить, налила на ладонь воды из сморщившегося, почти пустого бурдюка, поднесла руку к маленькому духу. Щенок лизнул несколько раз, и она снова налила. Раньше он отказывался, а сейчас совсем обессилел, бедняга.

Он пил и пил, а она облизывала ладонь после него -- чтобы ни капли не пропало. Губы ее растрескались и кровоточили, глаза слезились, слипались от вязкой дряни, и тело не просто болело -- агонизировало; даже плакать и дышать было больно.

Она и не плакала. Нечем было плакать. И выбора уже не было, кроме как двигаться дальше.

Принцесса поила на глазах оживающего щенка, пока не кончилась вода. Облизала ладонь, провела ею по глазам, по впавшему животу. Даже касаться было больно.

Вот и похудела.

Кожа была как наждак. Все тело казалось стянутым, почти как ее руки поначалу после стирки в тазу дешевым серым мылом. Смешно вспомнить, как она стирала -- тонкая кожа распухала, на костяшках сдиралась, жгло и щипало эти ранки, а вещей было много, и о перчатках она просто не догадывалась.

Перед глазами стояли огромные тазы для стирки, полные восхитительной холодной воды, ведра, в которые она окунала половые тряпки, колодец -- сколько воды она натаскала от него, как болели плечи и запястья, как училась крутить во?рот... Да что та боль по сравнению с нынешней!

-- Уходи, -- попросила Ангелина маленького водяного духа, который бодро бегал вокруг, потом залез на руки прохладным комочком, прижался. Красные глаза уставились на нее с обидой и непониманием. -- Вода закончилась, -- объяснила она ему, как ребенку. Впрочем, он ведь и есть ребенок. Сухой воздух сжимал горло, и Ани почти сипела, закашлялась, умоляюще глядя на щенка.-- Погибнем оба. Пока ночь, иди обратно, ищи подземную реку. Иди, кому говорю!

Тер-сели лизнул ее в шею, соскочил с рук и побежал прочь по темному бархану. Ани откинулась на песок и слабо улыбнулась первым белым звездам. Она сейчас отдохнет немного и пойдет дальше. Ночью. Если и умирать, то в движении. Пока борешься -- всегда есть надежда.

Глаза закрывались сами собой, и тела касался низкий сухой ветер, бросая на нее жалящие песчинки. Вставать не хотелось. Наверное, так чувствовали себя сами Пески, когда-то живые и полные влаги, а ныне иссушенные, истерзанные солнцем.

Шуршит, шелестит бесконечный суховей пустыни. Ангелины еще не было, а он пел здесь, и не станет ее, а он все будет мести тихой поземкой или реветь и крутить песчаными бурями на полнеба, когда желтая взбитая пелена встает мутной стеной и гонит синеву перед собой, меняя облик пустыни.

Если заснет, равнодушный песок перешагнет через нее сыпучим холмиком и потечет дальше. Надо вставать и идти.

Принцесса поднялась, натянула рубаху, штаны, медленно, как старушка -- больно было наклоняться, да и голова кружилась от слабости. Сколько же дней она идет? Вечность? Надела на шею амулет Нории, прихватила пустой бурдюк и, прикрыв глаза, снова определила, в каком направлении двигаться. И пошла бы, если бы не вернувшийся взбудораженный щенок. Он прыгнул на нее сзади, ухватил за штанину, потянул куда-то в сторону, да с такой силой, что принцесса едва не упала. Посмотрела на него устало -- водяной дух припадал на передние лапы, поскуливал, снова тяпал ее за штанину, тянул. И пошла за ним. Тяжело, медленно, карабкаясь вверх по барханам, падая без сил, судорожно хватая воздух саднящим горлом, оттирая песок, попадающий в нос и глаза, которые уже почти ничего не видели.

Шла и шла, на последних каплях воли, на голом упрямстве, на смутной надежде. Час? Или много часов? И казалось уже, что не способна даже на шаг, и все равно делала его, следя за поднимающейся ногой с равнодушным любопытством, будто не с ней все это происходило. И жалко себя не было. Было все равно. Как все равно было ярким мигающим звездам, медленно вращающимся вокруг нее.

Под ногами стало холодно, что-то кольнуло -- ступня поехала, и принцесса упала. Открыла рот -- туда хлынула вода, и сама она лежала в воде, о боги, в воде! У ее глаз с визгом плескался тер-сели, как утенок, нырял и выныривал, обдавая ее теплыми брызгами.

Вода. Водичка.

Ани жадно глотала ее, задыхаясь, встав на колени, умывалась, терла тело, снова пила, затем вышла на берег -- голова кружилась, -- оперлась о какое-то дерево с шершавой корой, согнулась от резкой боли. Ее тошнило до спазмов, почти до потери сознания, сгибало от иссушения, от торопливости. Организм просто не принял такое количество жидкости после стольких дней обезвоживания.

Второй раз в воду Ангелина заходила уже осторожно. Выпила буквально два глотка и долго сидела на мелководье, впитывая кожей драгоценную влагу.

И заснула она почти счастливой. Пусть в мокрой одежде, пусть сжимаясь от холода. Но у нее снова была надежда.

Утром оказалось, что маленький тер-сели привел ее в странный оазис, расположенный под нависающей скалой. Скала была похожа на кривую доску, наискосок воткнутую в землю. Высокая, огромная, она создавала тень, двигающуюся по часовой стрелке, и в тени этой пышно разрослась зелень, питаясь из родника, бьющего из-под основания скалы.

Человеческих следов видно не было, и это казалось странным: вряд ли жители пустыни могли не обнаружить этот маленький рай.

Скалы-"до?ски", изъеденные эрозией, виднелись повсюду; вдалеке, по пути к горам, поднималось скальное невысокое плато, до которого был еще минимум день пути. Ани никуда не спешила. Почти умершая и воскресшая в воде оазиса, она, кляня себя за слабость, никак не могла оторваться от прохлады небольшого озерца -- даже не озерца, так, лунки в земле, заполненной водой принцессе по колено и окруженной пальмами с сочными зелеными листьями.

Листья были невкусные. А есть хотелось очень. Поэтому она глазам своим не поверила, когда в воду озера приземлилась огромная птица-альбатрос, державшая в когтях еще живую рыбину. Рыба вырвалась у самой поверхности, плеснула хвостом, стала накручивать круги в воде. Птица равнодушно качалась на воде, повернув голову и с любопытством глядя на Ангелину. И принцесса, закрыв глаза, потянулась к морскому крылатому охотнику, ощутила его слабую светлую ауру, впитала в себя, запомнила. И сразу же попыталась обернуться.

С первого раза не получилось, зато вышло со второго, и она бестолково хлопала крыльями, пытаясь взлететь, утыкалась клювом в землю, хрипло вскрикивала от усилий, ковыляла на оранжевых лапах туда-сюда. Непривычным было зрение -- приходилось поворачивать голову и закрывать один глаз, -- непривычна была вся физика тела. Прилетевшая птица с любопытством смотрела на ее мучения. Распахнула крылья, медленно, словно обучая, взмахнула ими, раз, другой, откинулась назад и взлетела, сделала несколько кругов и приземлилась обратно.

"Давай же, неуклюжий птенец", -- говорил взгляд ее круглых красных глаз.

Ани попыталась. Ничего не получалось, и птица, обмакнув клюв в воду, с бесконечным терпением повторяла свой урок. На третий раз, когда Ангелина уже перестала понимать, где у нее лапы, а где крылья и чего от нее хотят, альбатрос взмыл вверх и приземлился на край скалы. И закричал оттуда сердито, требовательно.

"Сюда иди, глупый птенец!"

-- Ну чего ты хочешь? -- потерянно пробормотала принцесса, перекинувшись обратно. -- Я не могу взлететь!

Щенок тер-сели, подросший, сверкающий, как большая капля воды, с любопытством наблюдавший за ее мучениями, вдруг залаял тоненько и заливисто, будто смеясь над ней, совсем по-детски, сам удивился внезапно прорезавшемуся голосу, плюхнулся на задницу и снова счастливо, в голос, затявкал. Заорала сверху птица раздраженно и хрипло. И Ангелина пошла к ней. Обошла скалу -- песок жег голые ноги, и сразу стало понятно, как удушающе, невозможно жарко вокруг маленького благословенного оазиса.

Она карабкалась на наклонную скалу под нетерпеливые птичьи крики. А когда наконец забралась наверх, встала рядом с пернатым учителем и увидела, как высоко находится -- кроны деревьев далеко внизу, пятнышко озера, тонкий ручеек, теряющийся в песке, -- испугалась.

Оглянулась назад -- там вставали Милокардеры, уже высотой в ладонь, и там лежало скалистое плато, поднимающееся из песка, как перевернутая измятая неведомой силой тарелка, -- вздохнула и перекинулась в птицу.

Альбатрос снова требовательно прокричал что-то, расправил крылья и рухнул вниз, но тут же взмыл с потоком, полетел по кругу, крича.

"Теперь поняла, глупая?"

"Нет", -- со страхом подумала Ангелина, подковыляла к краю и шагнула в пустоту. Руки-крылья вывернуло, она с ужасом забила ими, заколотила по вязкому воздуху, не в силах остановить падение, -- и взлетела. Правда, ненадолго -- сделала один круг и шмякнулась на верхушки пальм, благо, уже снижалась. Спланировала осторожно. Перекинулась. Задрала голову -- альбатроса не было видно. А в воде, поднимая ее поверхность горбиком, медленно плавала большая, толстая морская рыба. Размером с руку, не меньше, занимая собой почти всю лунку. И Ани, шагнув в воду, долго и неловко ловила ее, пачкаясь в чешуе и слизи. Рыба хотела жить и боролась. Но принцесса хотела больше.

После, зажав добычу ногами и разбив неожиданному дару небес голову булыжником, вся испачкавшись в темной крови, Ангелина рвала рыбу отросшими ногтями, помогая себе камнями, и ела сырую, жирную красную плоть и икру из брюшка, заставляя себя ждать, прислушиваясь -- не тошнит ли снова. И только после того, как утолила первый голод, додумалась создать огненную плеть, поджечь огромные листья и закинуть истерзанную ею тушу на огонь.

Ани провела в оазисе два дня, отсыпаясь, отпиваясь и наедаясь. Летать получалось плохо и было очень страшно, но она старалась. До плато ей хватит сил дойти верблюдицей, а там она попробует снова взлететь.

Когда от большой красной рыбины остались только кости -- Ани выгрызла даже толстую шкурку, высосала ее досуха -- и второй день стал клониться к закату, принцесса набрала в бурдюк воды, сложила вещи, сняла амулет, связала все это вместе и обернулась в верблюдицу. Продела голову в подготовленную петлю и, бодаясь, помогая себе ногой, надела-таки ее на шею. Попила напоследок, пока не отяжелел желудок, погрызла зелень. И побежала дальше, в наступающую ночь. Это раньше была опасность испечься на жаре, если спать днем, а бежать ночью. Теперь она могла себе позволить идти в темноте.

Под утро плато приблизилось совсем немного. Но бежалось бодро и весело, и песок уже казался не таким вязким, и серый рассвет не таким пугающим. И горы подросли еще на палец. Все ближе и ближе к дому, все дальше и дальше от красноволосого дракона, который не сумел найти ее. А она справится, обязательно. Обязательно. И жара, и усталость ей нипочем. И есть силы не спать, а бежать дальше -- и Ангелина бежала. И когда солнце прошло утренний путь, встав над ее головой, и когда стало уходить вниз.

Под ногами вдруг дрогнула, посыпалась земля, и принцесса, больше на инстинкте, чем осознавая, что делает, отскочила в сторону, побежала, ускоряясь, от знакомого рева и крутящихся, поднимающихся вокруг песчаных фигур. Краем глаза увидела, как щенок тер-сели ушел в землю.

Быстрее, быстрее! Ани, вихляя и задыхаясь от ужаса, неслась вперед под палящим солнцем, уходила в стороны от лап песчаников, стремительно нагоняющих ее, пытающихся ухватить, разорвать пополам, -- и не успевала. Следующий удар пришелся вскользь -- маленькая белая верблюдица отлетела в сторону, ударилась носом, засочившимся кровью, об землю и тут же, не раздумывая, превратилась в птицу, забила крыльями, взлетая, уходя от гигантского кулака. Груз на шее тянул ее к земле, и взлететь высоко не получилось, вниз капала кровь, и белая морская птица, тяжело взмахивая крыльями, двигалась чуть выше несущихся за ней песчаников, взмывающих из песка фонтанчиками, и их становилось все больше, и рев стоял такой, что воздух вибрировал, отзываясь в крыльях и в теле.

Духи жестокой пустыни не отставали, привлеченные кровью, а принцесса слабела, глядя на приближающееся отлогое плато. Совсем невысокое и небольшое, будто на землю положили неровную, очень тонкую черную плиту. Дотянуть бы. Дотянуть, Ангелина!!!

В пустыне расстояния обманчивы. И Ани, преодолевая слабость, "ныряя" к земле, когда появлялся просвет между песчаниками, и снова поднимаясь, летела несколько часов, собирая за собой целую армию чудовищ. Уже в сумерках рухнула на остывающий камень -- сил не было даже посмотреть назад. Сознание мутилось, уплывало, птичий облик брал свое, и Ангелина, сделав усилие, обернулась в человека. Полежала немного, ощущая во рту привкус крови. Послушала рев, повернула голову. У скалы бесновались десятки песчаных духов, сыпали песком, крутились вихрями, но не могли пройти по скальному основанию. А вдали виднелись еще фонтанчики -- словно она своей кровью собрала сюда всех чудовищ пустыни. Сколько же их будет к утру? И не насыпется ли с них достаточно песка, чтобы достать ее?

Одевалась снова медленно, кривясь и всхлипывая от боли и следя за песчаными монстрами краем глаза. Сделала несколько глотков воды. И пошла дальше, по черной "плите", к горам. Их уже не было видно, но она чувствовала, ощущала всем телом направление, и не нужно было теперь останавливаться и проверять себя. Семья была там.

Показалось, или вдалеке мигнули огни -- будто там было поселение? Принцесса присмотрелась. Огни, голубоватые, подрагивающие, мерцали впереди, и она пошла быстрее, по быстро холодеющему камню. Оглядывалась, звала щенка, переживая, не съели ли его песчаники, и жалея, что так и не дала ему имя.

Через пару сотен метров под ногами что-то захрустело, затрещало. Ангелина прошла еще несколько шагов, не выдержала, опустилась на корточки, пощупала землю -- что же так хрустит? Под ногами была какая-то мешанина из сухих толстых палок, круглых камней -- она подняла один и сжала судорожно руку.

На нее, скалясь белыми зубами, темными провалами глазниц смотрел человеческий череп. Она выронила его и в ужасе огляделась.

Кости, человеческие кости были повсюду. Глаза выхватывали черепа, торчащие из тонкого слоя песка ребра, рукоятки оружия, сотни, тысячи искореженных, рассыпавшихся от времени скелетов. Одно огромное кладбище под открытым небом, тихое, забытое богами и людьми.

Оно лежало на ее пути. И принцесса осторожно, глядя под ноги, чтобы не тревожить покоя мертвых, пошла дальше. Останавливалась, обходя останки -- не только человеческие, часто попадались и лошадиные скелеты. Что же это за место? Что произошло здесь? Почему они не погребены, как положено, почему остались лежать под палящим солнцем?

Взошла луна, и взгляд стал замечать детали. Вот лежит труп лошади, под ней, явно придавленный -- человек, а рядом -- еще один скелет с разрубленными ребрами. Вот двое противников, сцепившихся при жизни, да так и не разжавших смертельных объятий после смерти. Там -- человек со срубленной наискосок ногой -- бедренная кость срезана, как лезвием, -- а рядом с ним прижал сухую костяную кисть к груди воин, сжимающий искрошившееся лезвие.

Это было огромное поле боя, и из мешанины подсвеченных луной костей восставала страшная, забытая история. Ани дергалась от раздававшегося в полной тишине хруста, когда наступала на скрытые нанесенным песком останки, и тревога в душе росла, подкрепляемая суеверным страхом и чем-то смутным, заставляющим тело сжиматься, покрываться холодным липким потом. Словно души павших бойцов сумрачно и укоризненно следили за ней, и казалось, что она видит загорающиеся призрачным голубоватым пламенем темные глазницы и слышит тихий шепот, угрожающий, шипящий.

Шепот проникал в голову, убаюкивал, тянул к земле, перед глазами плясали красные точки -- то ли усталость от того, что не спит вторую ночь, брала свое и все происходящее ей чудилось, то ли правда ужас, змеящийся холодным напряжением по телу, появился не на пустом месте, и нужно было скорее уйти отсюда, пока с ней не случилось что-то куда более страшное, чем песчаники.

И Ангелина шла. И не замечала, как мягко поднимаются из земли за ее спиной призрачные огни, как следуют за ней, почти касаясь затылка. Веки ее слипались, движения становились вялыми, тяжелыми, и она брела, уже не понимая, спит или нет. Брела, пока не рухнула с закрытыми глазами на камень и старые кости, заснув на ходу.

Земля прорастала сочной травой с белыми полевыми цветами, синим покрывалом глядело сверху небо, и в ярком солнечном свете сражались две армии. Кричали люди, хрипели кони, падали всадники, лязгало оружие, стонали умирающие, и белые цветы окрашивались в красное, и месиво творилось такое, что непонятно было, где свой, где чужой, кого рубить, убивать, уничтожать.

Ангелина белой морской птицей кружила в небе и смотрела вниз, на дымящуюся кровью безумную жатву. На растянувшееся на несколько сотен метров сражение, где тут и там полыхали вспышками силы боевые маги, сражающиеся рядом с простыми солдатами с обеих сторон. На бело-золотые штандарты Рудлога со взмывающим ввысь огненным соколом. И на бело-голубые, с двумя парящими драконами на них.

Мимо с шумом пронесся белоснежный крылатый ящер, еще один и еще. Первый обернулся в полете -- ударили по птичьим глазам принцессы отблески красных волос, заплетенных в косу, блеснули металлом тонкие клинки, и Четери, обнаженный, высокий, гибкий, приземлился перед отрядом воинов, пробивающих себе путь в этом хаосе, -- огромных, тяжеловесных, полуобнаженных. Приземлился -- и сразу пошел в бой, и люди падали под его клинками, как подкошенные, а он смеялся, и было так жутко окружающим от этого смеха, что они отступали, освобождая пространство вокруг отряда и не смея приблизиться к танцующему в бою чудовищу.

Два сопровождавших его дракона зубами рвали людей, с утробным рычанием давили их, и огромные лапы, и морды, и белые крылья становились бурыми, грязными.

Сверкнула огненная вспышка, и один из драконов взвыл от боли, махнул сожженными крыльями, сметая врагов, потянулся к маленькому человечку, дергающему руками, -- снова зашипел поток огня, заорали подбадривающе люди, но крики радости быстро сменились воплями ужаса -- потому что обугленный ящер в последнем рывке перекусил отчаянного мага. Сочно брызнула кровь, задергались ноги, торчащие из страшной пасти, и дракон покатился по земле в агонии, не выпуская свою жертву и давя всех вокруг.

Второй сын Воздуха и Воды сражался на фланге, уворачивался от вспышек, и рядом с ним корчились, умирали раздавленные, разодранные люди, и вокруг было пусто -- никто не решался подойти ближе. Из-за его спины смуглые воины Песков обстреливали противников из арбалетов, слышались распоряжения командиров, хрипы тех, в кого попали, стоны, чавкающие звуки пронзаемой плоти.

Белая птица сделала круг и снизилась немного, и в этот самый момент затрубили боевые горны -- тяжело, протяжно, -- и битва стала замирать. Отступали назад, к своим знаменам, противники, разделяя зеленое бурое поле на две половинки. То тут, то там еще продолжались сражения, но и они затихали, рассеивались. Тел на земле, казалось, было больше, чем оставшихся в живых: грязных, покрытых кровью, тяжело дышащих, стонущих, помогающих раненым. Те, кто мог стоять на ногах, молча взирали на открывшееся пространство.

Там, в окружении павших огромных воинов личной гвардии короля Седрика, стояли двое.

Командир гвардейцев. Это был мужчина уже в возрасте, тяжелый, мрачный, полуобнаженный. Такой высокий и мощный, что обычный человек доходил ему до плеча. С мечом в руке, опущенным острием на землю.

И нагая, покрытая кровью с головы до ног красноволосая смерть с багровыми глазами, пальцами медленно протирающая клинки. Будто никуда не торопилась, зная, что никто от нее не уйдет.

Ангелина спланировала еще ниже и словно застыла над головами противников.

-- Вот и встретились, учитель, -- гулко сказал огромный воин. -- Надо закончить эту войну.

-- Надо, -- произнес Четери хрипло и тихо. -- Не думал я, что придется убивать тебя, Марк. Уходи, и я не трону больше ваших людей.

-- Тогда будут еще сражения и еще смерти, -- ответил драконий ученик и поднял меч. -- Окажи мне честь, Мастер. Его величество дал мне право принимать решения, и я, Марк Лаурас, говорю: если я проиграю -- Рудлог признает себя побежденным и запросит мира. Мы уйдем сразу же, как один из нас будет сражен. И пусть Красный Воин не даст мне солгать или обмануть вас.

Его клинок полыхнул огнем, пророкотал в чистом небе гром -- Великий Огонь принял клятву.

-- Тогда и я поклянусь, -- тяжело проговорил Четери. -- Отцом-Воздухом и Матерью-Водой. Если ты победишь меня, тебе не будут мстить, а Пески признают поражение и согласятся на условия твоего сюзерена. И мы отступим сразу же, как закончится наш бой.

Воин-дракон отрезал свою косу у самого основания, положил ее на землю, поднялся. Рассыпавшиеся волосы его взметнуло ветром -- и вдруг заплакало, полилось дождем совершенно голубое, без единого облачка небо, смывая с людей кровь и грязь, оглаживая своего сына по плечам теплыми струями.

Дождь проходил сквозь застывшую испуганную птицу, а женщина внутри горько плакала и не хотела смотреть дальше.

Молчаливые люди освобождали площадку для боя, пока противники разговаривали. Растаскивали тела, убирали раненых.

-- Как Надежда? -- спрашивал Чет, проверяя острие клинка. -- Как дети?

-- Надя разболелась перед самой войной, -- степенно отвечал воин, снимая обувь и одежду, -- но пишет, что все хорошо. Младший пошел только. Ты уж, если что, не забудь их.

-- Поберегу, -- обещал Четери, с любовью глядя на мужчину, которого взял в обучение еще долговязым юношей и который стал лучшим, превзойдя всех его учеников. -- Если простит, возьму к себе с мальчишками. И ты, если я паду, забери мои клинки, Марк. И тело нужно будет сжечь, не оставляй падальщикам.

-- Знаю, -- неловко пробурчал уже полностью раздетый мужчина. -- Отдам все почести, не сомневайся, Мастер.

Они обнялись, постояли так -- в рядах солдат раздавались шепотки, тяжелые вздохи, -- разошлись по краям подготовленной площадки.

Дождь усилился, в нем явно стали слышны женские рыдания. Солдаты в священном ужасе падали на колени, смотрели вверх, в голубое плачущее небо, а затем и на двух противников, решающих сейчас судьбы их стран. Те медленно поклонились, коснувшись руками земли. И метнулись навстречу друг другу.

Мощь против гибкости, сила против умения. Тонкие клинки против тяжелого меча.

Стремительные движения, и свист оружия, и разлетающиеся капли воды, и такие непохожие и похожие обнаженные воины, двигающиеся немыслимо быстро, сталкивающиеся и расходящиеся в совершенном танце смерти.

На лице человека -- упорство, на лице дракона -- гордость и печаль. Он сильнее, но он дарит любимому ученику, ставшему ему сыном, этот прощальный бой, позволяя показать все, на что тот способен, и огромный воин раз за разом дотягивается до него, оставляя глубокие раны, и боль эта желанна и необходима, чтобы заглушить рвущееся сердце.

Бешено сходятся клинки, и окружающим кажется, что противники уже не касаются земли -- настолько велика скорость их движений, и музыка оружия звучит непрерывно, пронзительно, и льется сверху дождь, не в силах остановить непоправимое. И когда один из воинов замирает, пронзенный светлыми клинками, второй подхватывает его, омываясь алой кровью, бережно опускается с ним на землю, кладет черную голову себе на колени и плачет, глядя, как угасают глаза самого достойного из людей.

Армия Рудлога уходит, и уводит назад армию Песков белоснежный дракон. А красноволосый Мастер клинков роет могилу среди тел павших. Он не может похоронить всех, но одному он обязан отдать последние почести. И белая призрачная птица садится к уставшему, раненому, сгорбившемуся дракону на плечо, тихо прижимается к его щеке и горюет вместе с ним.

Она проснулась перед рассветом, среди костей и проржавевшего оружия, с мокрым лицом и тяжелой головой. Рядом спал щенок тер-сели, и вставало солнце, и ничего не было вокруг страшного. Страшное осталось в прошлом. И принцесса, задумчивая, с комком в горле, снова пошла вперед. Порезалась, оступившись на камнях, но боль была далекой, ненастоящей. И вокруг все было зыбким, нереальным -- по сравнению с отчетливой реальностью сна.

Плато снова спускалось в песок, а в нескольких сотнях метров от него стояло поселение. И Ангелина, прихрамывая, оставляя на песке кровь, побрела туда, откуда слышалось блеянье баранов, пахло дымком и едой. За хлипкими глиняными домишками вставали горы -- теперь они казались совсем близкими. Сколько же до них километров? Двадцать? Сто?

Далеко справа от себя Ани с удивлением увидела светлую полосу моря. Неужели она ночью, когда шла за тер-сели, так далеко ушла обратно к берегу? Или тут море врезается в сушу заливом?

Люди встретили принцессу настороженно, недоверчиво глядя на плато за ней. Смуглый пожилой мужчина -- по-видимому, староста -- вышел ей навстречу, и она осторожно поклонилась, учтиво пожелала людям здоровья, и сытости, и много воды, и попросила остановиться здесь на несколько часов, отдохнуть и поесть, если добрые жители накормят путницу.

Женщины сочувственно заахали, кто-то рассмотрел тер-сели у ее ног. "Добрый знак, добрый!" -- загомонили в толпе, и староста нехотя кивнул, всматриваясь в ее лицо, думая о чем-то и хмурясь.

Ангелину провели в маленький дом на окраине поселения, и пожилая женщина молча обмыла ей ноги, повязала чистыми тряпками. Поставила перед ней тарелку с лепешкой, налила стакан кислого молока. Чумазая ребятня теребила щенка, и тот заливисто лаял, играя с малышами. В окна и двери то и дело заглядывали любопытные лица -- мужские, женские.

В этом тепле, на мягком ковре, с хлопочущей вокруг нее хозяйкой дома, на Ани вдруг навалилась страшная усталость. И тело вспомнило о боли. И руки дрожали, когда она пыталась взять лепешку, и стакан она чуть не выронила. Мышцы снова крутило, ощутимо ныл живот -- вот-вот пойдет лунная кровь, -- и хотелось лечь, закрыть глаза и не думать ни о чем. Потому что впереди был еще долгий путь, а она так чудовищно вымоталась, что снова окружающее стало восприниматься нереальным и зыбким, и казалось, вот-вот произойдет что-то страшное, потому что не может быть все настолько спокойно и тихо с нею.

И Ангелина Рудлог почти не удивилась, услышав крики снаружи. Отставила так и не попробованное молоко, положила лепешку, поднялась тяжело, шатаясь, и вышла, аккуратно ступая перебинтованными ногами.

Люди кричали и рыдали, и у нее появилось стойкое ощущение, что она уже все это видела. Мужчины загоняли женщин и детей в дома, отвязывали животных, указывая руками куда-то в сторону плато.

А оттуда, в клубах песка, под рассветным солнцем с ревом двигались десятки, а может, и сотни песчаников. По ее следам. Это она привела их сюда, и из-за нее погибнут люди. И щит не спасет, потому что поселение большое, и дракон не услышит, не успеет, потому что она слишком далеко.

Ангелина Рудлог, чувствуя, как кружится голова от слабости, вздохнула судорожно, преодолевая ужас, сделала шаг, другой, не обращая внимания на сердитые окрики мужчин, нащупала амулет, подаренный драконом, и медленно пошла навстречу приближающейся песчаной смерти.

Люди из пустынной деревни, застыв, наблюдали, как движется маленькая фигурка навстречу стене ревущего песка, как шатается она от порывов ветра -- чудовища уже были очень близко, и ее почти не было видно. Как вскидывает руки -- и ударяет от нее высоченная, почти до облаков стена воющего, ревущего, рвущего барабанные перепонки нестерпимого белого жара, сметающего песчаных духов, оплавляющего песок в стекло. Как несется волна огня по черному плато, тающему, взметающемуся каменным и костяным дымом, и уходит далеко за него, образуя ровную блестящую поверхность, отражающую ослепительное солнце.

Люди, преодолев священный ужас, подошли к кромке стеклянного, уже начавшего трескаться поля. Там они нашли странную женщину без сознания, бережно подняли ее на носилки и унесли в дом.

***

Владыка Нории, допивающий утреннюю чашу с кровью -- вокруг жадно глотали кровь его соплеменники, а Чет уже стоял, готовый к обороту, -- вдруг поднял голову, прислушался, нахмурился.

-- Я знаю, где она, -- сказал он коротко, отбросил чашу и, обернувшись, стрелой полетел на северо-запад.

***

Ани пришла в себя. Лицо горело, болели руки. Она приоткрыла глаза -- и поняла, что лежит на низком топчане, покрытом овечьими шкурами, а со стены на нее глядит маленькая ящерица-хамелеон с хвостом, согнутым запятой, и выпученными черными глазками.

Принцесса улыбнулась, потянулась мысленно к ящерке, считала ее ауру. В теле было легко и пусто, и амулет тоже оказался совсем пустым -- красные лепестки дивного цветка были плотно сомкнуты и лишь ритмично пульсировали в такт ее сердцу. Похоже, она излила себя почти досуха.

-- Госпожа, куда же вы! -- всплеснула руками хозяйка жилища, когда Ани показалась в дверях.

-- Домой, -- сказала Ангелина тихо. -- Мне нужно домой.

-- Да отдохните же вы, -- уговаривала ее женщина с опаской, -- вы хоть и великая колдунья, повелительница огня, но еле держитесь! Мы плов готовим, выходим вас, проводим...

Принцесса, не слушая ее, шла мимо домов и загонов, мимо выходящих на улицу людей.

-- Она уйти хочет! -- жалобно крикнула женщина кому-то из-за ее спины, и Ани увидела, как выходят на дорогу мужчины -- с виноватыми и тяжелыми взглядами, -- как смотрит хмуро староста деревни из толпы преградивших ей путь жителей.

-- Госпожа великая, -- сказал он, -- не гневайтесь, не можем мы вас отпустить. Прилетал дракон, велел вас задержать, если придете. Не можем мы против воли Владыки пойти, госпожа.

Старшая Рудлог усмехнулась одними губами. Создала щит и пошла дальше, раздвигая толпу мужчин его сферой, не слушая их уговоры, мольбы и просьбы. Далеко за пределами деревни она подняла голову, посмотрела на горы. Почти высотой с нее, совсем недалеко. Дойдет, конечно. Разве после всего, что случилось, может она не дойти?

Слабость ударила внезапно, когда Ангелина пыталась обернуться птицей, и принцесса упала на песок, хватая ртом воздух. Щит тренькнул и рассыпался со звоном. Попыталась еще -- в верблюдицу. Снова упала, тяжело дыша, чувствуя, как кружится голова. Подышала немного, собралась, вспомнила маленькую ящерку, сосредоточилась. И опустилась на песок четырьмя белесыми лапами, чувствуя брюшком жар раскаленной пустыни. И побежала вперед.

Солнце грело кожистую спинку, разогревало кровь, и пить совсем не хотелось, хоть в глазах становилось все темнее и все тяжелее казалось тело. Милокардеры приближались, вырастая массивными, покрытыми зеленью склонами с шапками ледников, спускаясь гребнем к морю -- там-то она и пройдет в Рудлог. Великолепные, долгожданные горы, в туманной дымке, почти рядом. Почти добралась.

И она не сразу поверила, что уже не попадет туда, когда по какому-то наитию оглянулась и увидела стремительно снижающегося белоснежного ящера. Хозяин летел за принадлежавшей ему женщиной. Он упал на нее сзади с рычанием, в воздухе перекинувшись в человека, обхватил ее своими ручищами, сдавил, обездвижил. Она била хвостом, шипела, даже ухитрилась укусить его раз или два. Но в глазах потемнело, словно эта борьба забрала последние капли сил, в голове взорвалась ослепляющая боль, и она увидела на песке свои руки и длинные светлые волосы -- и сжалась, застонала от разочарования, хватая ртом воздух, зло и беззвучно рыдая.

Так и лежали они нагишом: сверху -- рычащий и трясущийся от ярости и азарта красноволосый гигант, снизу -- уткнувшаяся в песок и тяжело дышащая принцесса. От пышной черноволосой женщины не осталось и следа. Под Нории лежала тоненькая девушка с бледной кожей и мягкими длинными волосами.

Он, пытаясь успокоиться, взял в кулак ее волосы удивительного светлого льняного цвета, сжал прямо у затылка. Повернул ее голову влево. К щеке и сухим губам ее прилипли песчинки. Ани лежала с закрытыми глазами, и только нижняя губа была закушена от отчаяния. Лицо, тело, волосы были другие, но это была она, без сомнения. Ее запах и ее ритм дыхания, ее пульс и ее переливающаяся всеми цветами аура.

-- Я больше не буду брать с тебя обещания, -- сказал Нории своим рокочущим голосом, касаясь губами ее уха. -- Просто запру тебя во дворце и не выпущу, пока ты не станешь моей.

Рука ее, лежавшая у лица, судорожно сжалась в кулак, загребая песок, затем разжалась. И она, и он понимали, что она проиграла.

-- Слезь с меня, -- прошептала красная принцесса.

Ярость и злость пылали пламенем, переплавляясь в какое-то бешеное желание убить, уничтожить, пустить ему кровь. Она застонала от бессилия и вдруг остро ощутила огромное мужское тело, лежащее на ней. Внизу живота закручивался тугой комок, и хотелось потянуться назад, как кошка, потереться ягодицами об его чресла, и будь что будет. Волосы на затылке встали дыбом, а соски, прижатые к горячему песку, отяжелели и стали вдруг такими чувствительными, что она едва сдержала стон.

-- Слезь с меня, проклятый дикарь!

Нории потянул носом воздух. Ее запах изменился, и его тело мгновенно отреагировало на это. К ярости, страху и отчаянию теперь примешивался солоноватый запах ее желания, пряная смесь покорности и дикости.

-- Я бы мог иметь тебя на этом песке до завтрашнего полудня, и ты просила бы еще, пока не потеряла бы сознание, -- пророкотал он ей на ухо своим ужасающим голосом, вызывая болезненные спазмы внизу живота и делая ее совершенно мокрой. -- Но не бойся, маленькая принцесса, сейчас я не трону тебя. До первой нашей супружеской ночи у тебя будет время разобраться в том, чего ты хочешь на самом деле.

Он встал легко, одним рывком, а ей хотелось лежать и умереть. От реакции собственного тела, от того, что после всех испытаний, несмотря на опустошающую усталость, оно отвечало на его слова дрожью и томительной тяжестью. От того, что горы были так близко и ей не хватило совсем немного.

Нории поднял ее, напряженную, но без страха выдержавшую взгляд его вишневых глаз, отряхнул от песка. Какая же она маленькая, изящная, почти прозрачная, с этими голубыми глазами и тонкой кожей, такой нежной, что даже его изучающий взгляд слишком груб для нее. И длинные, ниже ягодиц, очень светлые волосы, и грудь, небольшая, вызывающая, и белый пушок, и аккуратные бедра... Он резко поднял глаза, закрыл их, пытаясь справиться с собой.

-- Полетели домой, Ани-лиша. Я слишком много дней тосковал без тебя.

Глава 3

Начало ноября, суббота, Лаунвайт, Инляндия

Люк Кембритч

В шесть часов утра под моросящим серым дождем к дому Кембритчей подъехал длинный белый автомобиль с государственным гербом на крыле, и впустившему раннего гостя в дом дворецкому со всем апломбом было объявлено, что виконта Лукаса Бенедикта Кембритча приказано доставить в Глоринтийский дворец на встречу с его величеством Луциусом Инландером. Дворецкий невозмутимо принял у третьего помощника секретаря его величества промокший зонт, пригласил его в гостиную и предложил чаю с кексами. И пока ранний гость наслаждался превосходной выпечкой, Уолдред послал горничную разбудить леди Шарлотту.

В шесть пятнадцать неторопливо освежившаяся хозяйка дома набрала на телефоне номер, которым не пользовалась уже много лет.

-- Шарлотта Кембритч, -- проговорила она в трубку ровно, хотя заметно волновалась. -- Ваше величество, приветствую. Простите мой ранний звонок, но что за спешка, Луциус? Мальчик спит, он только после болезни, совсем слаб.

-- Лотти, -- суховато и после небольшой паузы ответил король Инляндии, -- удивлен, удивлен.

-- Чему же? -- проговорила она мягко, успокаиваясь.

-- Ты почти семь лет не звонила мне.

-- Повода не было, -- сказала она непринужденно. -- Не могла же я отрывать тебя от дел по пустякам.

-- Твои дела никогда не были для меня пустяками, кузина, -- ответил он любезно. -- А что касаемо твоего "мальчика", так слабость и болезнь не помешали ему совершенно возмутительным образом нарушить режим и сбежать из лазарета. Так что к семи должен быть у меня.

Тетушка леди Шарлотты в свое время сделала блестящую партию -- вышла замуж за отца Луциуса, и Инландер, несмотря на всю свою суховатость, к родственникам относился с доступным ему радушием. И хотя публично фамильярность была недопустима, в кругу семьи и частных беседах он мог быть приятным и даже остроумным.

-- Лици, -- проворковала леди Шарлотта в трубку, будто ей было не за пятьдесят, а всего лишь семнадцать, -- сжалься. Это ты жаворонок, а нам, простым смертным, никак не приспособиться к твоему режиму. Пусть поспит. Перенеси хотя бы на одиннадцать.

Его величество недовольно кашлянул в трубку.

-- В одиннадцать, -- сказал он, и леди довольно улыбнулась себе в зеркале, поправила воротник пеньюара. Сейчас будет встречное условие, Луциус не делал одолжений без немедленного взымания долга. -- И, Лотти. Через пятницу Серебряный бал. Я хочу, чтобы ты была. Вместе с сыном.

-- Конечно, -- пообещала графиня Кембритч. -- Благодарю за доброту, ваше величество.

Без пяти одиннадцать Люк, одетый в строгий костюм, в спешном порядке доставленный ранее остального заказанного матерью гардероба, любовался своим разбитым лицом в зеркала, коими была обильно украшена секретарская у приемной его величества. Виталисты постарались на славу: отек спал, синяков почти не было видно, но некая покореженность наблюдалась, как и розовеющие свежие шрамы от рассечений. Личный секретарь его величества, лорд Палмер, вышедший из кабинета, позволил себе несколько оценивающих взглядов, прежде чем пригласить Кембритча на аудиенцию.

Высокий, сухой, с начавшими седеть рыжими волосами, король Луциус на мгновение поднял блеклые голубые глаза на вошедшего, задержал взгляд на его лице, чуть нахмурился, но милостиво кивнул в ответ на поклон и приветствие и продолжил читать бумаги. Выражение лица его величества было несколько брюзгливым, и Кембритч, стараясь не ухмыляться, вспоминал, как его мать сравнивала Луциуса с унылой собакой. "Чистый бассет-хаунд, -- говорила она, -- а ведь в молодости был весьма и весьма".

Люк, подавляя неуместную веселость, молчал, оглядывая кабинет. Небольшой, душный, с маленьким окном. Тяжелая и темная дубовая мебель с резными гербами, глубокий камин с широкой трубой, выложенной белой плиткой с лазурной росписью, шкафы, кресла. Потемневшее от времени зеркало во весь рост. Весь этот доисторический хлам сдать бы в музей, но ведь традиции. Традиции для Инландеров -- это все. Да и сам Глоринтийский дворец производил гнетущее впечатление: темный, с небольшими помещениями, длинными гулкими коридорами со старым паркетом и тихими слугами. Люк никогда не любил здесь бывать. Неудивительно, что правящая династия напоминает тихих неврастеников -- попробуй остаться со здоровой психикой, когда растешь в этом подавляющем тебя складе старых вещей.

Запах табака щекотал ноздри -- его величество никогда не курил на людях, но, работая, баловался, и Люк чуть поморщился, вдохнув едкий приторный дымок: сам он не любил сигарет со сладким вкусом, полагая, что добавки только портят удовольствие.

-- Кембритч, -- наконец, холодно сказал король Инляндии, отложив бумаги, -- приглашаю вас пройтись. У меня к вам разговор.

-- С удовольствием, ваше величество, -- учтиво ответил виконт и, подождав, пока Инландер пройдет к двери, направился за ним.

-- Итак, -- требовательно произнес Луциус Инландер, когда они прошли в длинную портретную галерею, опоясывающую высокий холл на втором этаже и увешанную изображениями рыжих предков нынешнего короля, и медленным шагом стали прогуливаться вдоль картин, -- вы знаете, о чем я хочу с вами поговорить.

-- Догадываюсь, ваше величество, -- подтвердил Люк, разглядывая королевского предка в чудовищном парике и с таким же снисходительным выражением на лице, как и у взирающего на виконта монарха. Черт бы побрал этого тха-охонга, позволившего Луциусу навязать ему долг жизни.

-- Речь пойдет о долгах, -- вторя его мыслям, продолжал Инландер отстраненно, поглядывая вниз, в холл, через темные перила, -- давних и новых. Ваш дед, герцог Дармоншир, был человеком достойным, но, как вам известно, несколько нетерпимым. -- Люк вежливо склонил голову, хотя определение "несколько" покойному деду явно льстило. -- Он был столпом Инляндии, верно служил моему отцу, затем мне и стал для меня не только наставником, но и другом. Перед смертью, пять лет назад, он обратился ко мне с просьбой, которую я и намерен выполнить.

Очередной Инландер на портрете пытался выглядеть грозным. Настолько, насколько может быть грозной унылая собака с обвисшей мордой.

-- Он просил меня настоять на том, чтобы его внук, отказавшийся от титула из-за давней ссоры, принял его, обеспечив достойное продолжение рода Дармонширов, -- добавил Луциус размеренно. -- Вы же самым возмутительным образом игнорировали свой долг и мои приказы. И даже осмелились уехать из страны и принять рудложское гражданство.

-- И я до сих пор являюсь подданным Рудлога, -- напомнил Люк вежливо.

-- Это ненадолго, -- отмахнулся Луциус. -- Вас ждет пакет со всеми документами о переходе к вам титула. В ближайшие дни вы обязаны посетить Дармоншир и принять дела у временного управляющего. В пятницу мы даем первый королевский бал сезона. Там я и представлю вас свету как нового герцога.

-- Это все, ваше величество? -- спокойно уточнил виконт. Если и правда все, то он легко отделался.

Луциус взглянул на него с иронией, и Кембритч поймал себя на мысли, что монарх совсем не так прост, как кажется.

-- Нет, конечно, виконт. Мне мало удостовериться, что вы приняли титул. Раз уж вы оказались мне должны, я собираюсь стребовать все, что необходимо для выполнения данного слова. Вам необходимо жениться и произвести наследников. И чем скорее, тем лучше.

-- Я не очень готов к женитьбе, ваше величество, -- осторожно сообщил Люк, напрягшийся при упоминании гипотетических наследников. -- Прямо скажем, совсем не готов. И если титул я приму смиренно, то здесь вынужден отказаться. Лет через пять, может быть...

-- Вы же помолвлены со старшей Рудлог, -- сварливо перебил его монарх.

-- Это было вынужденным решением, -- признался Кембритч, -- и сейчас в нем нет необходимости. Тем более что ее высочество похищена и нет уверенности, что она вернется.

Они подошли к широкому зеркалу в серебряной оправе, зачем-то расположенному посреди портретной галереи. Рыжие потомки Белого вообще, похоже, питали нездоровую страсть к зеркалам. Люк глянул на себя, на короля -- они были одного роста, с одинаковыми подбородками и носами. Родственники, что сказать. Хотя вся инляндская знать как горох из одного стручка -- и чем ближе к трону, тем похожей.

-- Она жива, Рудлоги чувствуют это. Значит, вернется рано или поздно, -- ответил Луциус уверенно, -- и я не советую вам упускать эту партию. Даже так: я запрещаю вам упускать эту партию. Сильнее крови вы не найдете. Однако же, если за этот месяц Ангелина Рудлог не появится, я дам вам выбор из десятка достойнейших претенденток.

-- К чему такая спешка, ваше величество? -- поинтересовался Люк, чувствуя, как капкан, в который его загнало обещание Его Священству, снова начинает сжиматься. Вдруг стало ощущаться обручальное кольцо на пальце и до тоскливости, до царапанья в горле захотелось напиться.

Луциус постучал длинными пальцами по зеркальной поверхности, взглянул на свое отражение, о чем-то раздумывая.

-- Я скоро умру, Кембритч, -- сказал он, повернулся к Люку и тяжело посмотрел ему в глаза, -- и я просто закрываю долги. Твой долг -- самый давний и самый весомый для меня.

-- Ваше величество, вы выглядите очень здоровым, -- деликатно сообщил ему Кембритч. От взгляда Инландера шутить как-то расхотелось.

-- Это семейное, -- отозвался Луциус. -- Ты не знал? Мать не говорила?

Люк покачал головой.

-- У нас бывают видения, -- нехотя поделился с ним Инландер. -- Поэтому я, увы, точно знаю, что мне осталось не больше года. И поэтому ты женишься, упрямец, даже если мне придется женить тебя насильно. Я, Кембритч, желаю, чтобы на моих похоронах и на коронации моего сына ты был с женой. Желательно -- уже носящей твоего сына.

Напиться -- прекрасная идея. Вот вернется домой и сразу приступит.

-- Боюсь, ее величество Василина не очень довольна мной и вряд ли одобрит подобный брак своей сестры, -- сообщил Люк доверительно, лихорадочно соображая, как бы отказаться от снова нависшей над головой петли супружества.

-- Я наслышан о твоей выходке, -- презрительно сказал Луциус, -- как и о прочих проступках. Но сильно рассчитываю, что титул Дармонширов ты не будешь позорить подобным образом. Что касается Василины -- я решу этот вопрос. Это уже не твое дело. Твое -- принять титул, взять достойную жену и усердно заняться продолжением рода.

-- Это все, ваше величество? -- покорно повторил Люк. -- После этого мой долг будет уплачен?

-- Да, -- подтвердил король Инляндии. -- Будешь свободен, если не напорешься еще на какого-нибудь монстра и не задолжаешь мне снова. И еще, Люк, -- проговорил он требовательно, поджав губы. -- Веди себя пристойно. Никаких походов по борделям, никаких любовниц до свадьбы. Никаких женщин рядом. Не хочу, чтобы у Василины был повод отказать тебе, когда вернется старшая Рудлог. Вот женишься -- хоть половину герцогства оприходуй. А пока -- запрещаю.

Люк выслушал его с лицом, выражению которого позавидовал бы и Тандаджи, и даже улыбнулся смиренно и обещающе на словах "Не хочу, чтобы у Василины был повод отказать тебе". Откланялся очень почтительно. И поехал домой.

Напиваться.

Марина

-- Не могу поверить, что раньше все это вышивали вручную, -- сказала Пол, оглаживая заботливо сложенную в широкую коробку нарядную помолвочную рубаху, расшитую золотым, красным и зеленым орнаментом. -- Я все пальцы исколола, пока вышила "Д" и "П". Надеюсь, Демьян оценит мои страдания.

Я, стараясь не улыбаться, оценивающе оглядела плоды Полиных трудов. "Д" -- зеленым, "П" -- золотом, сплетенные, размером с ладонь, вышитые на правой стороне груди, выглядели очень внушительно. И стежки были прямые, аккуратные. Почти все, за исключением некоторых участков, отчетливо говорящих о том, как периодически злилась Полли -- там нить легла хаотично, торопливо и неровно.

-- Он будет в восторге, -- заверила я ее, и Поля скептически посмотрела на меня, на вышивку, не выдержала и расхохоталась, нервно теребя юбку скромного белого платья -- свободного, с длинными рукавами, ниже колен. Она вообще с утра была на взводе, хихикала не переставая. Что же с ней будет перед свадьбой? Истерика? Вася вот была спокойна. Хотя... спокойствие ее было скорее пугающим.

-- Красиво, -- мечтательно произнесла Каролинка. Она сидела на кровати Полины, скрестив ноги, и наблюдала, как и все мы, за ее метаниями. -- Но я бы вышила такое сама.

-- Вот найдем тебе мужа, и сразу займешься, -- фыркнула Пол, -- а пока оставь мне мои попытки погордиться. Я неделю над ней сидела.

-- А почему машинкой не сделала? Это же тоже своими руками, но дело десяти минут, -- наивно полюбопытствовала Алина. Полина помрачнела, глянула на нее так, что наша умница часто-часто заморгала за стеклами очков.

-- Где ж ты была неделю назад? -- проворчала без пяти минут невеста. -- Со своими здравыми идеями?

В дверь спальни заглянула Василина, оглядела нас -- все были в белом, похожие на стайку взъерошенных голубей, -- улыбнулась раскрасневшейся Полине.

-- Пора, Пол. Гости ждут.

Большая семья -- не только головная боль и младшие сестры, путающиеся под ногами. Это еще и целая стратегическая единица. Где бы мы ни появлялись в полном составе, всегда имели подавляющее численное преимущество.

Демьян, подтянутый, высокий, крепкий, одетый в зеленое и черное, ничуть не смущался обилию Рудлогов, заполонивших помещение перед семейной часовней. Впрочем, у него был отличный шанс отыграться на свадьбе.

Он привел с собой только матушку, вдовствующую королеву Редьялу, нянюшку, очень старенькую, почти прозрачную от прожитых лет, которая начала тихонько плакать, как только вошла в двери, да двоих мрачных типов, зверски поглядывающих на всех вокруг. Демьян представил их как своих друзей и соратников -- подполковника Хиля Свенсена и капитана Ирьяна Леверхофта. Выглядели эти друзья так, будто готовы были прямо сейчас устроить драку, и поздоровались одинаково неприветливо -- что-то буркнув. Впрочем, нянюшку они поддерживали со всем почтением и бережностью.

-- Берманы, -- прошептала Алинка деловито, когда приветствия закончились, Демьян умыкнул розовую и напряженную Полинку в угол и что-то тихо говорил ей, а остальные, кроме нас двоих, глядели на них с умилением. -- Смотри, у них глаза чуть раскосые и волос на теле больше, чем у среднестатистического человека. Как у Мариана. -- Мы дружно уставились на Васиного мужа. Сама Василина, стоя рядом с отцом, уже вела светский разговор с вдовствующей королевой. -- И уши совсем немного отличаются формой, -- продолжала Алина. -- Кстати, слух у них гораздо чувствительней... ой!

Один из берманов, капитан, отвлекшись от старушки, коротко сверкнул клыками в нашу сторону.

-- Невоспитанный какой, -- обиженно проворчала Алинка. Я тихо давилась от смеха, наблюдая, как дрожат плечи у "невоспитанного" гостя, аккуратно сопровождающего нянюшку в часовню.

***

-- Полюша, ты такая тихая. Идеальная берманская жена.

Фырканье.

-- Наслаждайся моментом, ваше величество. Это я пока в волнении. А после свадьбы сяду на шею и не слезу.

-- Не сомневаюсь, заноза моя. -- Легкое касание руки. Больше нельзя -- на них обращают внимание.

-- Я тебе рубашку вышила.

-- Правда?

-- Не смей смеяться!

У Бермонта начали подрагивать губы, и четвертая принцесса возмущенно раздула ноздри.

-- Обязательно надену на свадьбу, -- пообещал Демьян серьезно.

-- Да честно говоря, страшненько получилось, -- призналась Полли потерянно. -- Я всегда сбегала с уроков домоводства. Ничего-то я не умею...

-- Главное умеешь, -- проговорил Демьян совсем тихо -- так, чтобы даже его друзья не услышали. -- Как раз то, что нужно для моей жены.

-- Что же? -- с настороженностью поинтересовалась Пол.

-- Любить меня, -- прошептал будущий муж.

-- И это все? -- уточнила засмущавшаяся невеста, когда в помещении раздался голос священнослужителя, приглашающего гостей в часовню.

-- Нет, -- строго произнес Демьян, предлагая ей руку, и она кинула на него обеспокоенный взгляд. -- Нужно, чтобы и я любил тебя. Вот теперь все.

В маленькой часовне, пахнущей маслами и деревом, под непрерывное всхлипывание старой няни, после положенных молитв и славословий двум божественным прародителям король Бермонта надел на руку невесте обручальную пару, и она тоже натянула ему на палец кольцо, застегнула на его запястье браслет. Родные молчали, поблескивали огнями глаза Красного, мягко светился зеленью Великий Пахарь, и Синяя Богиня, улыбаясь, смотрела на еще одну скрепляющую мир пару.

Месяц -- это так недолго.

Затем было официальная фотосессия для прессы, праздничный обед и обмен подарками.

-- Это рубашка на первую брачную ночь, -- спокойно объясняла королева Редьяла, показывая Полине что-то объемное, сероватое, тяжелое, сшитое из очень уж сурового полотна. -- По нашим обычаям, мать жениха дарит невесте право последнего испытания.

Вдовствующую королеву посадили рядом, Демьян сидел напротив, и на руке его тусклым серебром светилась обручальная пара. Девчонки вокруг с любопытством прислушивались к разговору.

-- И что же это за испытание? -- вежливо поинтересовалась Полина, рассматривая чудесную -- совсем не как у нее -- вышивку на плотной ткани. Знаки плодородия, цветы, колосья -- все сплетено в изящный цветочный узор.

-- Мужчина должен быть достаточно силен, чтобы порвать ее на будущей жене, -- сказала королева и мечтательно, словно вспоминая что-то, улыбнулась. -- Если не сможет, девушка имеет право уйти. И никто ее не осудит.

-- Так ведь мать может специально выбрать некрепкую ткань, -- удивилась рядом сидящая Алина.

-- Да что вы, ваше высочество, -- сурово сказала Редьяла Бермонт, и Алина смутилась, -- это же позор. Каждая мать должна гордиться тем, что вырастила сильного сына. Раньше, в старину, такие рубахи прошивались сотнями стальных нитей. Невеста тоже должна была быть крепка, чтобы надеть ее.

-- Хорошо, что сейчас никаких нитей здесь нет, -- пробормотала Полли, поглаживая шершавую вышивку и поглядывая на невозмутимого жениха.

-- Почему нет? -- удивилась королева. -- Не сотни, конечно, сорок шесть, как положено. Именно столько лет Хозяин лесов прожил со своей человеческой женой. Да вы не волнуйтесь, Полина, мне стыдиться будет нечего.

-- Вот в этом я не сомневаюсь, -- сказала Пол, принимая тяжеленную коробку с испытательной рубашкой и выразительно глядя на Демьяна. Пусть только попробует не порвать. Она его тогда покусает.

Он глянул укоризненно -- "опять ты сомневаешься во мне, Полли", -- и четвертая принцесса лукаво улыбнулась.

Обедали, хвалили прекрасные блюда, договаривались о Полининой поездке на полнолуние в Ренсинфорс -- в сопровождении родных, если кто захочет, и придворных дам, чтобы даже намека на неприличное не было. Официально -- знакомиться с дворцом, учить тонкости предстоящей церемонии, неофициально -- чтобы Демьян мог проконтролировать очередной оборот. Обсуждали предстоящую свадьбу, возможные совместные проекты и просто общались. И почти ничем не отличался этот обед от знакомства двух любых других семей, дети которых решили связать себя узами брака.

Люк Кембритч

-- Уолдред, -- сказал Люк, отдавая дворецкому плащ, -- бутылку коньяка мне в спальню. У нас ведь есть коньяк?

-- Мы обновили запасы, -- выпрямившись, с достоинством подтвердил старик, но глаза его неодобрительно поблескивали.

-- Не смотрите на меня так, Уолдред, -- усмехнулся Кембритч, проходя к лестнице, -- а то я попрошу составить мне компанию. Я, кстати, хочу пообедать у себя.

-- Увы, леди Шарлотта наверняка не одобрит моего участия, -- проговорил старый слуга с видом скорбного святого. -- Обед через полчаса, милорд.

-- Ваша светлость, -- невесело поправил его Кембритч, постучав пакетом с титульными документами по светлым перилам лестницы.

-- Прекрасная новость, ваша светлость, -- не моргнув глазом произнес дворецкий и поклонился. -- Тогда позволю себе предложить вам превосходный виски. Мы закупили несколько бутылок номерного пятидесятилетнего "Фьюорса" для особенных случаев.

-- Умеете вы подсластить пилюлю, Уолдред.

-- У меня обширный опыт, ваша светлость.

Люк поднялся на второй этаж, зашел к себе в комнату, бросил пакет с документами на постель, врубил телевизор. Сходил в душ, переоделся, упал в кресло и закурил.

Так и курил, пока горничная, тощая рыжая девица, пытаясь не стрелять глазками, ловко накрывала столик у кресла и пока дворецкий торжественно заносил графин и бокалы, наливал первую порцию -- на пробу. И ведь действительно уже полуглух и полуслеп, и руки слабы, и спину все труднее держать прямо, а никому не отдаст свои обязанности. И леди Шарлотта никогда не сможет нанести верному слуге удар, отправив его на пенсию.

-- Превосходно, Уолдред, -- хрипло сказал Кембритч -- или, вернее, уже Дармоншир, когда пахнущий осенью, жженым медом и сухим теплым деревом виски обжег небо, прокатился по телу расслабляющей волной. -- То, что нужно. Думаю, нам следует закупить еще партию.

-- Я уже распорядился, ваша светлость, -- сообщил дворецкий высокомерно и, откланявшись, удалился.

После второго бокала на душе стало легче, и прекрасный овощной суп с говядиной пошел на ура, и запеченный окорок, и мягкий картофель со сладким сливочным маслом. Он ел, думал, пил, просматривал документы, щелкал каналами телевизора, пока палец не замер на кнопке -- шел блок международных новостей.

-- ...Состоялась помолвка между его величеством Демьяном Бермонтом и ее высочеством принцессой Полиной-Иоанной Рудлог, -- вещал аккуратный пресс-секретарь рудложской королевской семьи. -- В связи с трагическими событиями на дне рождения королевы Василины-Иоанны было принято решение отметить обручение в тесном семейном кругу, что было встречено с пониманием и одобрением. Этот брак послужит укреплению давних соседских отношений между двумя государствами, поможет сблизить наши народы...

Дальше пошли официальные кадры: обрученные, демонстрирующие принятые в Бермонте обручальные пары -- кольцо и браслет, связанные цепочками, родные, поздравляющие будущих супругов. И Марина, непривычно мягко и ласково улыбающаяся младшей сестре.

Люк отставил поднесенный к губам бокал, покосился на графин. Аккуратно закрыл его пробкой. И набрал номер, который помнил наизусть.

-- Скажи мне, что ты больше никогда не захочешь меня видеть, -- попросил он в трубку хрипло, чувствуя, будто стоит на краю обрыва, и уже качается тело -- туда-сюда, туда-сюда.

Она помолчала, напряженно, вздохнула, словно собираясь сказать то, что столкнет его вниз, -- и отключилась. А Люк, откинувшись в кресле, улыбнулся легко и закрыл глаза.

Начало ноября, воскресенье, Иоаннесбург

Марина

-- Ну что, -- как-то сдавленно пропыхтел Мартин в трубку, -- всех помолвила? Все прошло спокойно? Не как это обычно бывает у Рудлогов?

-- Ты что там делаешь? -- подозрительно спросила я, прислушиваясь.

-- Готовлюсь к эффектному появлению у тебя в гостиной, -- сказал он со смешком. -- Убери слабонервных горничных и детей, будь добра. И закрой глаза.

-- Ни за что, -- твердо ответила я. -- Ты там кросс бежишь, что ли? Опять от декольтированных дам?

Загадочное сопение было мне ответом. Затем в гостиной открылось огромное Зеркало, и из него полезло что-то огромное, мохнатое. Я взвизгнула, подтянула ноги на кресло, а щенок, мирно грызущий до этого ножку столика, заскулил и начал ворчать, припадая на передние лапы. Все это чудесным образом разбавил злодейский смех Марта. Он тянул из Зеркала огромного -- выше моего роста -- мохнатого медведя и покатывался от смеха, глядя на мое лицо и защищающего меня пса.

-- Все, -- сказал он, переводя дух и продолжая смеяться, -- принимай подарок. Как я и обещал, плюшевый мишка. Видишь, какой я внимательный. Красавец, правда?

Огромный медведь, сидящий на полу, печально смотрел на меня глазами-бусинами. Его коричневая шерстка была взлохмачена, и он должен был бы казаться милым, но впечатление производил гнетущее. Как большая печальная собака.

-- Он чудовищен, -- честно сказала я, скептически рассматривая подарок. -- Мартин, у тебя гигантомания? А если он завалится на меня, когда я буду мимо проходить? Я же не выберусь из-под него без посторонней помощи.

Мартин ржал чуть ли не до хрюканья, и я, глядя на него, тоже начала хихикать. Вот ведь дитя великовозрастное.

-- Ничего не знаю, -- простонал он, вытирая слезы, -- был заказан медведь, одна штука. Принимай. Обратно не потащу. Видела бы ты, какими глазами на меня смотрел мой дворецкий. Он и так мирится с моим нестандартным и неподобающим поведением, но плюшевый медведь в спальне его добил. Так что это тебе, моя девочка. Куда тащить? В спальню?

-- Упаси боги, -- испугалась я, -- я если ночью проснусь и его увижу -- тут же засну навечно. К тому же он в дверь не пролезет.

Мы оценивающе посмотрели на дверь -- в принципе, если развернуть его головой вперед, то можно попытаться. В высоту он точно не пройдет. Каролинке его, что ли, отдать?

Мишка терпеливо ждал решения своей участи. Бобби, прекративший рычать, уже активно знакомился с новым жильцом -- нюхал, кусал за бежевые пятки-лапки. Мартин присел, погладил пса по спине -- и тут же получил порцию облизываний и собачьих заверений в любви.

-- Обрастаешь животными? -- спросил он весело. Щенок изворачивался, покусывал его за пальцы. -- Конь есть, собака есть. Слона, что ли, тебе подарить?

-- Это от Кембритча, -- произнесла я тихо и тревожно взглянула на блакорийца. Тот поднял брови:

-- Судя по тому, как ты поменялась в лице, я сейчас услышу очередную ужасную историю. Да?

-- Да, -- сказала я несчастным голосом. Сразу захотелось плакать. И стало страшно.

-- Нет-нет, -- проговорил он с комичным ужасом, -- таким же взглядом на меня смотрела моя бывшая жена, когда сообщила, что бросает меня.

Я молчала, судорожно соображая, как же начать разговор, и на миг в его карих глазах мелькнуло что-то непонятное, как у больного зверя, но тут же скрылось. Он тряхнул головой, улыбнулся широко.

-- А как же мой медведь? Посмотри, как он грустит! Нас бросают, Миша!

Он обнял мишку, с трагичным выражением на лице погладил его по бочкообразной груди, а я то ли всхлипнула, то ли засмеялась. Омерзительное ощущение, когда твой друг куда чище и честнее тебя.

-- Так, -- сказал маг и провел рукой по волосам, -- раз предстоит что-то душераздирающее, давай пристроим медведя куда-нибудь, пока он не довел до инфаркта твою горничную. И напьемся под это дело. Есть чудное местечко в Рибенштадте...

Я переоделась, надела полумаску. За это время чудовищный медведь занял свое место в углу, рядом с будуаром, и в гостиной сразу стало просторнее. Бобби решил, что между лап у него теперь новое спальное место, устроился там, покрутившись, и уснул, прижавшись к плюшевому животу.

-- Наверное, он думает, что это его мама, -- тихо сказал Мартин, погладил песика по лбу и улыбнулся печально. -- Скучает, наверное. Совсем мелкий еще. Ну что, -- он встал, -- готова к излияниям, неверная?!

-- Не готова, -- буркнула я. Вот лучше бы он рассердился или обиделся. Тогда бы я не чувствовала себя настолько паршиво. Хотя... разве это про Марта?

-- Ничего, -- доверительно сообщил мне блакориец, открывая Зеркало, -- после третьего бокала вина наступит и готовность. Пошли, девочка моя. И хватит хмуриться, тут пострадавшая сторона вообще-то я, а чувствую себя так, будто что-то натворил.

Ресторанчик напоминал пустое дерево, облепленное изнутри гнездами. И назывался соответствующе -- "Воронье гнездо". Здание высотой в три-четыре этажа, толстые стены, выложенные разноцветным тусклым кирпичом, жестяная поблескивающая крыша с острым конусом, плавающие на разных уровнях светильники. Посередине -- круглый холл, в котором то и дело открывались Зеркала: здесь, как сказал Март, было место, где маги предавались пьянству и чревоугодию. Внизу -- никаких столиков, только кухня, удобства и гардероб. А наверху, по стенам, -- круглые балконы на разной высоте, к каждому из которых вел либо маленький лифт, если столик располагался высоко, либо узкая винтовая лестница, если низко. Были и огромные балконы для больших компаний, и маленькие со столиками на двоих, все огороженные черными тонкими перилами -- чтобы не дай боги гость не пополнил собой ассортимент отбивных.

Наверху шумно гуляла какая-то компания, но в общем местечко было очень комфортным и необычным. И хорошим, свободным. Ненавязчиво и бодро играла народная музыка -- скрипка, дудка, гитара, и светильники периодически пускались в пляс в ритме мелодии, буквально на несколько секунд, замирая после этого в новых конфигурациях.

-- Эх, -- произнес Март мечтательно, после того как галантно отодвинул для меня стул, -- сколько раз мы здесь пили и безобразничали... И не перечесть.

-- А сейчас почему нет? -- полюбопытствовала я, ожидая, пока неожиданно благообразный официант раскатает передо мной свиток-меню.

-- Да... Алекс ушел в ректоры, Макс -- в лес, Вики в Эмираты уезжала, а Михей погиб... -- Блакориец дернул плечами, и я не стала спрашивать, как это случилось. -- Нет ничего постоянного в мире, Марина. Мы все еще самые близкие люди, но у каждого столько обязательств и дел, что встречаться получается очень редко. Это только в последние два месяца обстоятельства так складываются. Вроде и нужно всего лишь только открыть Зеркало, но то у тебя дела, то у Алекса, то у Макса... Этот вообще деревья знает лучше, чем людей.

-- А Виктория? -- спросила я.

-- Она предпочитает встречаться, когда есть кто-то еще, -- усмехнулся Мартин. -- Я ее достал, увы. Но, -- сказал он строго, -- вообще у нас вечер твоих исповедей. Я внимательно вас слушаю, ваше высочество. Что случилось? Ты решила сбежать в Инляндию?

Как рассказать всё это человеку, которого страшно боишься потерять? Который для тебя стал ближе родных? Который думает, как ты, смеется над теми же вещами, что и ты, и вы с ним всегда на одной волне? Как близнецы или как сто лет знающие друг друга люди. Мне даже с Катькой никогда не было так хорошо, как с ним.

"Прямо, Марина. Ты же видишь и знаешь, что он воспримет это со своей вечной шутливостью. Будто ему никогда не бывает больно".

-- После церемонии, -- я вздохнула, решаясь, -- он зашел ко мне извиниться. И мы... немного увлеклись.

Фон Съедентент посмотрел на меня с иронией. "Немного -- мягко сказано", -- скептически вторил взгляду мага внутренний голос. А я продолжала, и хорошо, что на мне была полумаска. Про то, как нас застала сестра. Про ее слова. Про дневной звонок и нахлынувшее снова опустошение.

-- Вы готовы сделать заказ? -- почтительно осведомился официант, разливая по бокалам красное вино и обеспечивая меня необходимой передышкой. Великие боги, кажется, самой себе вырезать аппендицит куда проще, чем сказать одному мужчине, что предпочла ему другого. Даже если с первым у вас любовь так и не случилась.

Официант ушел; я молчала, наблюдая за пляшущими светильниками. Пьяные маги наверху начали орать песни, а Мартин невозмутимо поднес к губам свой бокал, выпил, налил еще один.

-- Прекрасный букет, -- сказал он светским тоном. -- Старина Вебер всегда держал отличный погреб.

-- Мартин, -- нервно процедила я, -- я тебя сейчас ударю!

-- Марина, -- произнес он, посмеиваясь, и не было в этом ни показушности, ни игры, -- ты так переживаешь, что я просто не могу не поддержать накала этой драмы.

-- Я не хочу тебя терять, -- призналась я грустно и попробовала-таки вино. Чудесное, с отчетливым яблочным запахом и чуть терпковатым вкусом, напоминающем о позднем лете, когда ветви яблонь покрыты крупными желтыми солнечными плодами и аромат в саду стоит такой теплый, сочный, что не можешь не улыбаться.

-- От меня так просто не отделаться, -- сообщил мне блакориец доверительно, -- я -- это навсегда, девочка моя. И это "навсегда", поверь мне, не зависит, проведем мы его в одной постели или нет.

Вино кружило голову, а напротив сидел самый чудесный мужчина на свете.

-- Я могла бы тебя полюбить, -- сказала я тяжело. -- Я даже люблю тебя, Март... но не так, как надо.

-- Я бы тоже мог, -- пожал он плечами, -- но реальность такова, что этого не случилось. Пока не случилось, -- добавил он своим злодейским тоном и отсалютовал мне бокалом. И я улыбнулась -- ему нельзя было не улыбнуться. -- Я не оставляю надежду, что ты, изучив своего Кембритча вдоль и поперек, поймешь, что старый брошенный Мартин -- именно то, что нужно твоему израненному сердечку.

-- Я чудовище, да? -- спросила я невесело. На сердце стало теплее и спокойнее.

-- Нет, чудовище сидит у тебя в гостиной, -- успокоил меня блакориец со смешком, -- а ты просто маленькая влюбленная девочка. С мазохистским уклоном, но кто из нас этого избежал? Успокойся, душа моя, я, когда вас рядом на церемонии увидел, тут же понял, что мне ничего не светит. Я и раньше это знал, но тут... Вокруг вас даже воздух стал таким плотным, что его можно было резать и продавать в бутылочках, как афродизиак.

Снова поднялся официант, невозмутимо расставил закуски, долил вина в бокалы.

-- Принесите еще бутылку, -- попросил его мой черноволосый друг, и служащий с поклоном удалился.

-- Что будешь делать? -- поинтересовался Мартин, аккуратно поддевая вилкой ломтик гусиного паштета.

Я пожала плечами. Если бы я знала.

-- Твоя сестра ведь права, -- сказал маг неожиданно жестко, и я удивленно глянула на него. -- Виконт в глазах света -- жених Ангелины Рудлог, а ты встречаешься со мной. Двор жесток, Марина. Всех не заставишь замолчать. Слуги, придворные -- да, они не могут вынести сплетню наружу из-за магдоговора. Но внутри дворца им никто не запретит говорить. А у вас бывают гости, которые эти разговоры могут услышать и разнести. И вот из-за этого у меня руки чешутся потолковать с Кембритчем наедине. Он давно не мальчик и не юнец, не умеющий тушить пожар, и должен был понимать, как компрометирует тебя.

-- Здесь есть и моя вина, -- напомнила я Мартину.

-- Да какое там, -- он усмехнулся, покачал головой. -- Ты же против него как котенок против тигра. В чем тут может быть твоя вина? Он взрослый мужик, ему и отвечать. Ладно, -- Мартин отправил в рот очередной ломтик паштета, глотнул вина, -- оставим это. Раз мы по-прежнему друзья, отсутствие возможности потискать тебя и поспать в твоей кровати я переживу, хоть и с трудом. Остается только один серьезный вопрос. Подумай над ним хорошенько.

Я выжидающе и напряженно посмотрела на него.

-- Что ты хочешь на десерт? -- спросил самый невероятный мужчина на свете и захохотал, любуясь растерянным выражением моего лица.

***

Если бы кто-то любопытный заглянул этим вечером в спальню принцессы Полины, он бы очень удивился. Потому что счастливая обрученная, коей положено бы пребывать в состоянии тихой эйфории, отослала горничную, врубила аудиосистему и занималась очень странными манипуляциями. А попросту -- хулиганила. Время до ужина еще было, и Полли намеревалась провести его с пользой.

Принцесса, напевая что-то бодренькое и легкое, скинула на пол с кровати одеяла и подушки, скептически осмотрела получившееся безобразие. Потопала, пританцовывая, в гостиную, принесла оттуда еще диванных подушек, разложила их аккуратно. Затем встала на край кровати, спиной к получившейся горке, раскинула руки, как птица, и рухнула назад. С воплем.

Полежала, словно чего-то выжидая, похмурилась, глядя на обручальную пару. И начала перетаскивать кучу одеял и подушек к подоконнику.

Второй полет -- когда она встала лицом к стеклу и упала назад -- сопровождался глухим стуком и сдавленным ругательством. Принцесса ушибла локоть, охнула, поднялась.

-- Меня кто-нибудь будет сегодня спасать? -- проворчала она, оценивающе приглядываясь к высоченному белому лакированному шкафу с круглыми ручками, расписанному зелеными веточками-листиками, из сплетений которых выглядывали рыжие беличьи мордочки. Шкаф этот она очень любила в детстве -- обожала прятаться в нем, играя в свой домик. Шкаф пережил и переворот, и пожар, и, когда Поля увидела его в своей комнате, чуть не завизжала от радости.

Полли еще раз потерла локоть, вздохнула и потянула охапку перин к шкафу. Белки глядели на нее с неодобрением. Они были свидетелями не перечесть какого количества шалостей.

Принцесса подошла к деревянной громадине сбоку, примерилась, подпрыгнула, уцепилась за край, подтянулась легко и растянулась наверху. Поднялась в полный рост -- голова ее почти упиралась в сводчатый потолок спальни, -- повернулась спиной.

Шкаф угрожающе скрипнул, пошатнулся, и Полина с визгом полетела вниз, успев испугаться -- но тело само сгруппировалось, да и рухнула она удачно. Перевела дух и захихикала нервно. И не перестала хихикать, когда в поле ее зрения появилось очень суровое лицо ее будущего мужа.

-- Проверка связи, -- объяснила она Демьяну, вставая на четвереньки и отползая от него к шкафу -- на всякий случай.

-- Поля, -- попросил он ласково, стоя у вороха подушек, -- иди-ка ко мне.

-- Ты что, сердишься? -- спросила она недоверчиво. Бермонт сжал зубы, снял пиджак, начал закатывать рукава светлой рубашки, и Полина на секунду залюбовалась его руками. Но тут же спохватилась: -- Демья-а-а-ан... Ну ты же сказал, что почувствуешь, когда я в опасности.

-- Иди сюда, Пол, -- повторил он спокойно. -- Буду тебя воспитывать. У меня ужин с министрами. Был.

-- Опять по попе? -- со смешливым ужасом поинтересовалась она, отодвигаясь дальше, к ободранной кровати. -- За военно-тактические учения? За мой ум и смекалку?

Демьян рыкнул, прыгнул к ней, перехватил, плюхнул животом на кровать, зафиксировал и с удовольствием стал кусать за спину и круглые ягодицы в тоненьких шортиках. Совсем не больно, хоть и чувствительно.

-- А-а-а-а-а! -- кричала она, отбиваясь и хохоча. -- Это нападение! Пощады! Пощады! Это противозаконно!

-- Все идеи, -- рычал Бермонт угрожающе, кусался и фыркал, когда она ухитрялась двинуть его локтем, -- предварительно обсуждать со мной, Пол! Понятно?

Она взвизгивала, пыталась уползти вперед по матрасу, дергала ногами и заливалась смехом.

-- Поля! -- он стянул с нее шорты, обнажая торчащую вверх многострадальную попу, прикусил, порычал в упругую кожу, потерся щекой и вдруг лизнул. Невеста настороженно затихла.

-- Все идеи, -- повторил Демьян грозно, низко и добавил совсем другим тоном: -- Я ведь испугался за тебя, Полина.

Смеяться расхотелось, и стало стыдно: она дурачится, дергает его, будто он не правящий монарх, а ее верный пес. Но приятно было тоже, да. Что в любой момент он придет на помощь, бросив все дела.

-- Ладно, -- буркнула Поля в матрас, сердясь теперь на себя и не желая, чтобы он уходил, -- уж очень хорошо было под его крепким и горячим телом, -- иди к своим министрам.

Демьян осторожно поцеловал ее в спину, натянул шортики, поднялся. Пол перевернулась, оперлась на локти, глядя на своего жениха снизу вверх.

-- Извини, -- попросила она, ухитряясь выглядеть одновременно виноватой и надутой.

-- Я привык, -- отозвался он, надевая пиджак и с усмешкой глядя на этого обиженного соблазнительного ребенка. -- Будь хорошей девочкой и не натвори ничего больше до ночи. Я приду, проверю.

-- Я буду очень, очень хорошей, -- с жаром заверила его Полина, поглядела недолго на место, где он только что стоял, вздохнула -- от смеха она вся взмокла и живот заболел -- и стала приводить кровать в порядок.

Тревожный разговор, начавшийся в королевской трапезной замка Бермонт после исчезновения монарха, затих, стоило ему появиться у длинного, пышно накрытого стола. И выглядел его величество почти так же спокойно, разве что волосы были в беспорядке.

-- Прошу извинить мое отсутствие, господа, -- невозмутимо сказал Демьян Бермонт, садясь на тяжелый стул, -- мы проводим учения, и срочно потребовалось мое присутствие. Господин Инсофт, я хотел бы отметить ваши успехи в природоохране. Каким образом удалось сократить вырубку лесов?

***

А вот принцессе Алине было не до смеха. Она пыталась отжаться под суровым взглядом сержанта Ларионова и раз за разом, пыхтя, падала на пол тренажерного зала. Всю прошлую неделю она филонила, но сегодня, после того как гости со стороны Полькиного жениха уехали, в ней заговорила совесть, и ее умное высочество позвонила своему наставнику, робко поинтересовавшись, не занят ли он и не мог ли бы провести с ней тренировку сегодня.

-- Я уж думал, вы спеклись, -- сказал старый вояка в трубку и тут же покаялся: -- Извините, ваше высочество! Виноват! Думал, не позвоните уже. Конечно, давайте потренирую вас. Раз есть задор -- нужно!

-- Ой, -- сообразила Алинка, -- воскресенье ведь. Вы же выходной, наверное?

-- Никак нет, -- отрапортовал Ларионов, -- то есть да, но я живу в казарме и рад буду, ваше высочество!

Алина, чувствуя себя героиней, переоделась, прошла в зал -- и тут все геройство кончилось. Примерно на тридцатом приседании.

-- Вы же меня должны защищаться учить, -- произнесла она дрожащим голосом, когда закончилась разминка, и сержант скомандовал: двадцать кругов по залу.

-- Пусть сначала на ваши косточки мяско нарастет, ваше высочество, -- бодро отозвался сержант, -- потому что защищаться вы сейчас можете, только припустив как следует прочь от врага. Так что бегом марш! Если не будете отлынивать, то как раз недели через две начну вам стойки и нырки показывать.

Алина послушно потрусила мимо чернеющих окон и дальше по кругу, думая: удивительно, что никто не изобрел магнастойку для ускоренного роста мышц и прибавления сил. И надо бы почитать о свойствах трав -- может, есть где-то решение ее проблемы?..

***

-- Твоя настойка -- чудо, -- с чувством произнес Алекс Свидерский, выглядевший заметно крепче. Уже не дистрофичным, а просто стройным, с небольшими валиками мышц под кожей. Он коротко остриг волосы, убрав седые пряди, и стал казаться совсем молодым со своим светлым ежиком и тонким телом.

-- Ты ее литрами, что ли, пьешь? -- бледный Тротт оглядел друга, раздраженно пощелкал пальцами по прикроватной больничной тумбочке. -- Не больше трех раз в день по глотку, Алекс, иначе растащит, начнет жир откладываться.

Инляндец страдал от боли, от безделья, от того, что лаборатория простаивает -- а ему, чтобы восстановиться до состояния, когда он может управлять потоками даже простейших настроек для зелий, нужно было еще дня два. Или три. Не прибавлял хорошего настроения и поблескивающий золотом орден, лежащий на тумбочке. Он так и не прикоснулся к нему с утра и едва сдерживался, чтобы не попросить запуганную медсестру выкинуть его в мусор.

-- Тебе что-нибудь еще нужно? -- спросил Свидерский, оглядывая палату и задерживая взгляд на аккуратно выставленных на тумбочке флаконах с регенераторами и усилителями и пачке шприцов в стерильных упаковках. -- Кажется, мы скоро к тебе всю лабораторию перетащим.

-- Несколько жалких склянок, -- процедил Макс, -- но мне этого недостаточно. Если хочешь помочь, возьми у меня в секции а-три антидемонический репеллент и принеси сюда.

-- Зачем? -- удивился ректор. -- Рудакова и Яковлеву в среду перевели в камеры Управления. Или, -- он нахмурился, -- ты что-то чувствуешь?

-- Ничего, -- хмурясь, нехотя объяснил Тротт. -- У репеллента есть побочное действие -- он ускоряет метаболизм. Раз я не могу над восстановителем поработать, буду восстанавливаться тем, что есть. Сходи, Данилыч. Сейчас сможешь?

-- Смогу, -- кивнул Алекс. Посмотрел на друга внимательно и ушел через Зеркало. А Тротт, стиснув зубы, встал и побрел в ванную комнату.

С утра, сразу после завтрака, который он проигнорировал, и осмотра, на котором он в очередной раз жестко пресек попытки врача удержать его от инъекций неизвестных лекарств, к Максу зашла взволнованная медсестра и робко сообщила, что через двадцать минут ему нанесет визит ее величество королева Василина. И что, если лорд Тротт желает, она может помочь ему переодеться и сесть.

-- Ничего не нужно, выйдите, -- сухо сказал Макс ей, и она с облегчением удалилась. Наверное, в отделении будет праздник, когда его выпишут. Впрочем, его это не волновало. Напрягала предстоящая встреча с Василиной Рудлог. Сейчас, когда он был совсем слаб и силы было немного, это было крайне опасно.

И не зря он беспокоился: когда королева вошла в палату в сопровождении мужа и младшей сестры, старающейся не показать, насколько она волнуется, Тротт -- бесконечно уязвимый без своих щитов, которые он обычно носил не снимая -- сразу ощутил жар и притягательность ее ауры. И даже испугался -- когда правительница поздоровалась от двери и направилась к нему.

-- Ваше величество, -- с трудом попросил он, пытаясь поставить хотя бы один слабенький щит, -- простите меня, но у меня повреждены нервные окончания, отвечающие за зрение. Я не смогу увидеть вас, если вы будете ближе чем в десяти шагах от меня.

Королева, к его облегчению, остановилась, улыбнулась мягко, оглядела его своими чудесными голубыми глазами -- точно такими же, как у ее матери. Произнесла: "Конечно", -- и отошла к стене у двери. Села на предложенный принцем-консортом стул и завела светскую беседу. О том, как она сожалеет, что лорд Тротт по состоянию здоровья не смог посетить пятничный прием. О том, как дом Рудлог ценит его неоднократную помощь и благодарен за спасение ее высочества Алины.

Настороженная ее высочество с неловкостью поглядывала на своего несостоявшегося преподавателя и то ли побаивалась, то ли все еще была обижена, но в пытке, именуемой разговором, участия не принимала. Только подошла к его кровати, пролепетала, стараясь, чтобы голос звучал твердо: "Примите мою сердечную благодарность, лорд Тротт", -- и положила на тумбочку проклятый орден.

Глупая навязчивая девица, которую он чуть не убил однажды. Хотя Макс почти не замечал ее -- все внимание было сосредоточено только на том, чтобы удержать щит. И руки начинали трястись, и в глазах снова прыгали красные пятна, а он отвечал вежливо, благодарил, кивал -- и чувствовал, что еще немного -- и все рухнет.

К его счастью, посетители не стали задерживаться. И Макс, в очередной раз обессилевший, смог выдохнуть, только когда за королевой закрылась дверь.

После ухода Алекса, принесшего препарат, профессор Тротт аккуратно откупорил флакон с репеллентом, набрал прозрачную жидкость в шприц -- и воткнул его в бедро. И заснул почти сразу, твердо решив, что завтра выпишется и продолжит лечение на дому.

Глава 4

Начало ноября, понедельник, Иоаннесбург

Второй железнодорожный вокзал Иоаннесбурга, именуемый в народе Подковой -- за дугообразную форму темного здания, охватывающего место прибытия поездов, -- дымил, гудел, шумел множеством голосов. Светло-серые платформы, укрытые полупрозрачными козырьками, были заполнены народом. Вечное движение, бесконечный поток жизней и историй: встречи, расставания, слезы и поцелуи, плач и смех детей, громкие голоса носильщиков, таксистов и продавцов всего на свете -- от свежей прессы до рудложских сувениров.

Игорь покосился на статуэтки Красного с пожеланиями счастья, на фигурные бутылки с рудложской водкой, у которых толпилась группа туристов из Йеллоувиня, выловил наметанным взглядом карманника, подбирающегося к ним, -- тот оглянулся, заметил, что за ним наблюдают, тоже опытным глазом определил полицейского и растворился в толпе. Полковник поморщился: и не хочется, а придется потратить время, заглянуть вечерком в вокзальную дежурную часть, составить фоторобот.

-- Внимание! -- заскрипел искаженный динамиком чуть гнусавый женский голос. -- Пассажирский поезд Великая Лесовина -- Иоаннесбург прибывает на пятую платформу. Нумерация вагонов начинается с головы состава. Внимание! Пассажирский поезд...

Он поправил воротник пальто, прошел чуть дальше -- туда, где должен был остановиться пятый вагон. На платформе уже толпились встречающие -- сонные, радостные, торопливо докуривающие и морщащиеся от табачного дыма. Поспешно катили свои тележки носильщики, а вдалеке, там, где пути, изгибаясь, скрывались из виду, уже выезжал к вокзалу состав с красным паровозом, по традиции протрубив приветствие ждущим его людям.

С утра Игорь заглянул к Люджине -- она высказала желание поехать встречать мать вместе с ним, -- но на стук в дверь никто не ответил. Он прислушался: тонко дребезжал будильник. Открыл дверь -- капитан крепко спала, повернувшись на бок, хотя звон казался оглушающим. Горничной видно не было, и он нахмурился, подошел к постели, чтобы найти и выключить орущий механизм.

В комнате сильно пахло лекарствами, было душно, а помощница его прижимала орущий будильник к щеке, крепко зажав его рукой, и не думала просыпаться. И, как выяснилось, спала без одежды -- тяжелая, полная грудь с крупными темными сосками ударила по глазам каким-то бесстыдным буйством нагого женского тела. Моргнул неловко: голубоватые ве?нки, просвечивающие сквозь белую кожу, грубый солдатский номерной медальон на цепочке рядом с налитой, сочной, нежной плотью, бритая голова со шрамом, бисеринки пота на виске.

Будильник продолжал звонить, и Игорь вытащил его из-под головы северянки, выключил, повернулся -- и наткнулся на сонный взгляд мутных синих глаз.

-- Пора вставать, командир? -- спросила она медленно и сипло сухими губами. Пошевелила рукой, посмотрела вниз, на свое тело, но не стала прикрываться -- снова подняла взгляд, расфокусированный, сонливый: глаза ее то и дело закрывались, как у маленького ребенка.

-- Я сам встречу, -- сказал Стрелковский твердо. -- Спите, Люджина.

Последнего не требовалось -- она в очередной раз смежила веки и глубоко задышала. Совсем вымоталась. Вчера с ней работал массажист, потом инструктор по лечебной физкультуре, к вечеру пришел виталист -- просканировать и провести процедуры. Вот после виталиста Люджина и свалилась, даже не поужинав. Стрелковский подтянул выше одеяло -- и не было у него никакого возбуждения, желания прикоснуться. Просто красиво. И неловко. Может, потому что он уже видел ее тело -- когда она лежала, израненная, среди превращенного в щепу соснового леса, и бермонтский виталист пытался завести ей сердце. А может, и не поэтому.

Игорь тряхнул головой, отгоняя привычную тоску, приоткрыл форточку и вышел из комнаты.

Пассажирский поезд, шипя и грохоча, уже останавливался, и проводники открывали двери, выкручивали пандусы. Ручейками потекли из вагонов люди; Стрелковский стоял чуть в стороне, ожидая появления суровой мамы Дробжек.

Женщина, высокая, широкая, в длинном пальто, очень похожая на дочь, с такой же заплетенной вокруг головы черной косой и круглым лицом -- на фотографии эта схожесть не была столь разительной, -- вышла в числе последних. Яркостью черт и осанкой она сильно выделялась на фоне снующей толпы -- настоящая северянка, крепкая. Эта точно может волка удушить, да и с медведем побороться. Наверное, с таких женщин художники-народники рисовали длинноволосых статных красавиц, что парились в банях и купались в прорубях, работали на сенокосах или взнуздывали дико косящих глазами жеребцов.

Женщина сразу зацепилась за него взглядом, присмотрелась, кивнула, и он пошел навстречу.

-- Анежка Витановна, доброе утро, -- поздоровался полковник, принимая тяжелые сумки.

-- Доброе, -- согласилась старшая Дробжек, осматривая его с ног до головы. Хмыкнула и пошла рядом, несуетливо, со спокойным достоинством. И Игорь вдруг пожалел, что не купил цветов.

-- Как доехали?

-- А что тут ехать? -- ответила северянка, рассматривая здание вокзала. -- Вечером села, легла спать, утром проснулась -- уже столица. У соседки девица растет смышленая, приглядит за домом и скотиной. Как Люджина?

-- Скоро сможет ходить, -- уверенно сказал Игорь Иванович. -- Уже рвется.

-- Построже ты с ней, -- сурово произнесла волчья погибель, и Игорь улыбнулся, -- на месте ей ой как трудно усидеть.

В машине гостья не болтала много, разглядывала дома, улицы, и он, подумав, специально сделал крюк, чтобы проехать мимо площади Победоносца и дворцового комплекса. Показал внимательно слушающей его Анежке Витановне Зеленое крыло, мелькающее сквозь деревья парка, рассказал о награде, врученной королевой.

-- Ее величество по телевизору такая красавица, -- охотно поддержала тему его собеседница. -- А я ведь ее мать видела, -- поделилась она, -- когда она была совсем еще девочкой. С королем Константином приезжали в Лесовину, я тогда только-только Люджинку родила, они к нам в роддом приходили. Тоненькая была, как тростиночка, и глазища на пол-лица; лет четырнадцать ей было, а уже величественная, ровно богиня. Приветливая такая, светлая, как солнышко теплое. Надо же, надо же. Не верила я, что моя богатырша будет при королевском дворе работать. Хотя она всегда сюда рвалась. А уж когда этот переворот случился...

Она вдруг замолчала, нахмурившись.

-- Ты, Игорь Иванович, почему Люджину у себя поселил?

Вопроса Стрелковский ждал, поэтому ответил без запинки:

-- Ей так лечиться удобнее, а мне -- присматривать. В общежитии ей бы трудно было. Вы не переживайте, Анежка Витановна, все приличия соблюдены. У нее отдельная комната на другом этаже.

-- Приличия, -- хмыкнула Дробжек, посмотрела на него искоса. -- К честной женщине грязь не прилипает. Пожалел, значит?

Он пожал плечами, свернул на улицу, где стоял его дом.

-- Скорее, искупаю свою вину, -- сказал Игорь после паузы.

-- Перед Люджинкой? -- удивилась Анежка Витановна. -- Так она боевой офицер, уже трепало ее. Привычная. Только мне никак не привыкнуть, -- вздохнула она горько и очень по-матерински.

-- И перед Люджиной тоже, -- подтвердил Игорь Иванович и снова удостоился внимательного оценивающего взгляда.

Он довез гостью до дома -- Люджина все еще спала, и ее мать, как-то вдруг посерев и постарев, без слов села на стул у кровати, погладила дочь по голове с темным ежиком отрастающих волос. Полковник, снова почувствовав неловкость, извинился тихо, сказал, что ему нужно на работу, что горничная и подготовленную комнату покажет, и завтрак принесет -- и вообще, чувствуйте себя свободно, -- и уехал.

Капитан Дробжек проснулась только через четыре часа. За это время ее мама успела и позавтракать, и разобрать сумки с гостинцами, и обойти дом и сад -- экономка предложила показать, а она даже не подумала отказываться. И все хмурилась и качала головой, размышляя о чем-то своем, печальном. И только больше помрачнела, когда сопровождающая с гордостью поделилась новостью, что ее хозяин теперь имеет графский титул и большое имение, куда они вскорости обязательно поедут.

Горничная принесла обед на двоих в комнату Люджины и удалилась тактично, чтобы не мешать разговору. А разговор был тяжелый.

-- Возвращалась бы ты домой, -- говорила Анежка Витановна, глядя, как дочь ест суп, прислонившись к спинке кровати. -- Изведешься ведь вся. Там лес, воздух чистый, мужики нормальные, а не как этот... жизнью побитый.

-- Мам, ты же знаешь, -- спокойно отозвалась капитан, -- не поеду.

-- Дура ты, Люджинка, -- вздохнула старшая Дробжек, -- да я такая же была. Уж как верила, что твой отец меня только за мою любовь в ответ полюбит. Ан нет, не случилось. Он знает?

-- Догадывается, скорее всего, -- сдержанно ответила дочка.

-- И что? -- грустно спросила Анежка Витановна, подперев щеку кулаком.

-- Ничего, -- коротко сообщила Люджина, отправляя в рот очередную ложку супа.

-- А если так и будет ничего?

-- Мам, -- с укоризной попросила капитан, -- ну не мучай ты меня. Для меня чудо, что я вообще с ним работаю. Вот, -- усмехнулась невесело, -- в дом свой меня привел. Дай мне хотя бы надеяться.

Мать сумрачно покачала головой, поглядела на вязание, лежавшее на одном из стульев. Уже угадывался будущий свитер: спинка была связана полностью, грудь -- наполовину.

-- Ему вяжешь?

-- Да, мам. Пальцы надо разрабатывать, почему бы и нет?

Анежка Витановна снова тяжело вздохнула.

-- Обидит он тебя, дочка, боюсь я за тебя. Как ты по Лесовине носилась после переворота, всё его выискивала... Эх, девка, девка. Я все надеялась, что ты познакомишься ближе и поймешь, что не твой он человек.

-- Мой, -- ответила Люджина твердо. -- Сколько позволит, столько буду рядом, мам. И я говорила, я точно его тогда на патрулировании в машине видела. Хотела найти, укрытие предложить... Ты не переживай, я же сама вижу, что не нужна ему. Думаешь, буду навязываться? И ему будет неловко, и мне. Ему вообще никто не нужен, мам. Закрытый он, никого в душу не пускает. Вроде и шутит иногда, а взгляд тяжелый, пустой.

-- Горюшко ты мое, -- расстроилась старшая Дробжек. -- Дурная, вон какая вымахала, а все о принцах мечтаешь.

Капитан фыркнула, засмеялась.

-- Он не принц, он граф, мам.

-- Да какая разница, -- махнула рукой ее родительница. -- Ладно, ты ешь, набирайся сил. А я тебе пока узор один покажу -- вроде ничего сложного, а получается душевно и красиво.

Полковник Стрелковский, посетив утреннее совещание, прошедшее на редкость мирно, ушел к себе в кабинет и снова начал просматривать дела заговорщиков. Под воздействием штатных менталистов они рассказали все, что знали, -- за исключением информации о таинственном Романе Соболевском, который засветился и в деле малолетних демонят и которому так некстати снесли голову. И, по иронии судьбы, убийца лидера заговора мог бы пролить свет на его личность -- но на данный момент был не в состоянии это сделать.

Игорь поколебался, но все-таки набрал телефон терапевтического отделения королевского лазарета.

-- Стрелковский, Управление, -- представился он. -- Подскажите, лорд Тротт еще проходит лечение? Да, да. Хм. Спасибо. Не выписывайте пока, я буду через десять минут. Нужно поговорить.

Через указанное время он уже стучался в палату к инляндцу. Тот сидел на койке, натягивая ботинки, и вид у него был крайне недовольный.

-- Профессор, -- без предисловий обратился к нему Игорь Иванович, и Тротт, недоуменно вскинув брови, поморщился, словно говоря "Ну а вам-то что еще нужно?". -- Я не займу у вас много времени. Требуется ваша консультация.

-- Слушаю вас, -- нелюбезно ответил инляндец. Но ботинки оставил в покое.

-- Дело в том, что у нас проблема. Есть порядка пятнадцати человек, на которых стоит блок вроде того, что вы снимали недавно. И двое темных, которые не могут дать необходимую информацию из-за такого же запрета.

-- Я сейчас не способен к чтению, -- раздраженно пояснил профессор очевидное.

-- Я это знаю, -- невозмутимо сказал Игорь. -- Но, быть может, вы можете посоветовать адекватного менталиста, имеющего понятие о государственной тайне и равного вам по силе?

-- Равного не посоветую, таких нет, -- буркнул Тротт без какого-либо самодовольства, как саму собой разумеющуюся информацию. -- Из тех, кто не получит инсульт от ловушки, могу предложить только Ксантиппу Эсперис, серенитку. Если она соизволит выехать с острова, а она этого очень не любит. Но к демонам даже ее нельзя подпускать. Или попробуйте договориться с Алмазом Григорьевичем. Но до него не добраться, как и до любого из старшей когорты -- Черныша, Лакторева, Инидис, Ли Сой. Въертолакхнета тоже можете добавить к этому списку, кстати. Любой из них может помочь вам, но вряд ли возьмется. И последний вариант -- запросите помощь у Йеллоувиня. Кто-то из старших прямых потомков Желтого Ученого Разума вполне способен сломать защиту. А у императора много детей.

Игорь задумался: из всех вариантов самым реальным казалось приглашение Алмаза Григорьевича Старова. Родовитые серенитки в работе были капризны, а делиться информацией с другим правящим домом представлялось возможным только в крайнем случае.

Пока Стрелковский думал, лорд Тротт, стуча каблуками ботинок по плитке пола, ушел в ванную, долго плескался там, вышел заметно посвежевший. Но все равно выглядел он очевидно нездоровым. Как человек, перенесший сильный грипп.

-- У вас все? -- нетерпеливо спросил профессор, аккуратно надевая пиджак.

-- Да, -- рассеянно ответил Стрелковский. -- Лорд Тротт, если никого найти не получится... Через какое количество времени вы будете в состоянии помочь нам?

Тротт посмотрел на него как на идиота. Впрочем, он на всех так смотрел, и Игоря это не смутило.

-- Игорь Иванович, я очень занятой человек. У меня катастрофически простаивают несколько проектов. Назовите мне причину, по которой я должен отложить их и помогать Управлению. Вы знаете, -- добавил он мягче, -- как бесконечно я благодарен за вашу помощь в прошлом, но для того чтобы в очередной раз рисковать здоровьем и дееспособностью, я хочу услышать весомый аргумент.

-- Я буду должен вам услугу, -- пообещал Стрелковский. Макс скривился, застыл, что-то обдумывая.

-- Что вы планируете делать с демонами?

-- После допроса они перейдут в отдел маграсследований. А там, сами знаете... от десяти до пятнадцати лет изоляции с запретом использовать магию.

-- Есть возможность отправить их в монастырь Триединого, минуя отдел? -- поинтересовался Тротт.

-- Вам какой интерес? -- осведомился Игорь с недоумением.

-- Это в ваших интересах, -- сухо ответил природник. -- Любая изоляция не абсолютна, в результате они снова напитаются, и вы получите на выходе двух разрушителей, свихнувшихся от одиночных камер. В монастыре темных блокирует среда, а священники учат справляться с жаждой. Что до меня -- считайте, мне их просто жаль.

Он с насмешкой посмотрел на Стрелковского, с явным скепсисом выслушавшего его "жаль", и продолжил:

-- Так что, если не удастся договориться ни с кем из коллег, я могу начать в конце этой недели. Но за демонов возьмусь не раньше следующей, уж извините.

-- Я не имею права принимать решения о дальнейшей судьбе Рудакова и Яковлевой, -- медленно проговорил Игорь. -- Но я поговорю с Тандаджи. И позвоню вам. Если дадите свой номер.

-- Записывайте, -- холодно ответил Тротт и продиктовал номер. -- Я принимаю звонки с семи до половины восьмого утра и с шестнадцати до шестнадцати тридцати. В другое время звонить бесполезно. Кстати, как ваша напарница? Коллеги мне рассказали, что она ранена.

-- Вам она понравилась, профессор? -- небрежно осведомился Игорь, сохраняя номер в телефоне, и инляндец улыбнулся бледными губами, словно забавляясь.

-- Я спросил из вежливости, Игорь Иванович. Однако, если вы решитесь, могу предложить ей свои регенераторы и стимуляторы. Подумайте. Поздравляю вас с титулом, кстати. Всего хорошего, полковник.

-- Спасибо, -- пробормотал Игорь сдержанно. -- Я подумаю. И вам всего хорошего, профессор.

Майло Тандаджи, когда Игорь заглянул к нему, распекал двоих сотрудников. Бледные и взвинченные, они стояли, вытянувшись, и на лицах у них было написано только одно желание -- чтобы их отпустили из этой камеры пыток побыстрее. И на Стрелковского, прервавшего монотонное втаптывание в пол агентов, упустивших организаторов контрабанды оружия, они посмотрели как на спасителя.

-- Извините, господин полковник, -- вежливо произнес Игорь Иванович, -- я позже зайду.

-- Оставайтесь, господин полковник, -- в тон ему ответил начальник разведуправления, и его черные глаза насмешливо блеснули, -- я уже закончил. Идите, господа, и чтобы к вечеру у меня были предложения о том, как вы собираетесь исправлять вашу ошибку.

-- Так точно, -- с облегчением подтвердили проштрафившиеся и поспешили удалиться, пока командир не передумал.

-- Присаживайся, Игорь Иванович, -- предложил Майло, а сам встал, неторопливо подошел к аквариуму покормить рыбок. -- Ты по делу или соскучился?

-- У меня сегодня удивительное утро, -- сообщил Стрелковский, наблюдая за отчаянно бьющимися за крошки корма обитателями аквариума.

-- У меня тоже, -- поделился Тандаджи недовольно. -- Вычислил я гаденыша, что сливал информацию о наших проверках в финансовых кругах. Ибрагимов, замначальника оперативной группы. Два года уже работал и все это время за нескромные суммы помогал заинтересованным лицам избегать проблем с Управлением безопасности. Работал через посредника, поэтому наши заговорщики его назвать и не смогли.

-- И как узнал? -- заинтересовался Игорь. -- Счета проверял?

-- Ну конечно, -- сухо ответил тидусс, отряхивая руки -- рыбки с надеждой следили за его движениями. -- Поверить не могу, что два года у меня работал такой тупой сотрудник. Даже не на жену или кого-то из родственников, полковник, -- на себя зарегистрировал.

-- А как обошел магзапрет? -- спросил Стрелковский, снова разворачиваясь -- начальник сел за стол, зашуршал папками.

-- Он в полиции до этого служил, его купили еще там, -- буркнул Майло. -- С ними и подписал договор, скрепленный магически. Сам знаешь, более ранний перебивает поздний. А потом попал к нам. Как особо ценный и ответственный сотрудник. Вот, сидит этот сотрудник в камере, показания дает. Клянется, что только о проверках предупреждал, сотрудников не сливал. Ну, менталист проверит, -- удовлетворенно закончил он. -- А у тебя что?

В дверь постучали, и на пороге появился одетый в военную форму принц-консорт Байдек. Поздоровался кратко, спросил, есть ли возможность пообщаться касательно заговора.

-- Конечно, ваше высочество, -- невозмутимо ответил Тандаджи. -- Прошу вас, присаживайтесь. Собственно, я сам хотел вам звонить. Как раз получится мини-совещание. Игорь Иванович, что у вас? Есть подвижки с поиском менталистов?

Стрелковский кивнул и рассказал о разговоре с Троттом и предложенных вариантах.

-- Теряем время, -- монотонно подвел итог Майло. -- И этот инляндец меня смутно беспокоит, несмотря на то что и ты за него ручаешься, и Свидерский, и на то, что он уже нам помогал. Отпустить темных в монастырь несложно, все равно после читки они уже не нужны будут. Но я не понимаю его мотивов.

-- Он просто странный, -- пожал плечами Игорь. -- Гений, немного псих. Кто знает, что за процессы происходят в его голове? Но свои принципы у него есть, надо отдать должное. И молчать он умеет. Да и дело его глянь -- чист как младенец. Для человека, который своими руками убил двоих демонов, из них одного -- у меня на глазах много лет назад, он удивительно спокоен.

-- Это-то и настораживает, -- возразил ему Тандаджи.

-- Я у вас тоже на подозрении, господин полковник? -- с иронией осведомился Байдек. -- Как и все граждане, не совершавшие ничего противозаконного?

-- Нет, ваше высочество, -- совершенно серьезно ответил тидусс, -- у вас есть слабости и эмоции. А вот человек без них точно что-то прячет. И чаще всего совсем не безобидное. Впрочем, выбора у нас нет, правильно я понимаю, Игорь?

-- К вечеру скажу точно, -- кивнул Стрелковский. -- Желтых сразу отсекаю, а по остальным отработаю. Но, боюсь, выбора у нас действительно не будет.

-- Майло, -- подал голос Байдек, и мужчины посмотрели на него, -- у меня тоже новость. С утра мои ребята привели ко мне няню нашего детского сада. Сама пришла сдаваться. Дрожала, лепетала, и из ее невразумительной болтовни я понял, что это она маршрут сдала. Не специально, по дури. И магзапрет не нарушила де-факто. Три недели назад с ней познакомился мужчина. Богатый и красивый, как она утверждает. На работу отвозил, после работы забирал... Правда, фамилии его не знает. Пропал сразу после того, как мы обнаружили слежку. Вот она все ждала его, ждала, звонила -- трубка выключена; затем хватило ума сложить два и два и прийти к нам. Оказалось, она просто при нем несколько раз звонки делала -- например, уточняла, без указания деталей, едут ли они в детский центр завтра. А там уже от ворот отслеживали.

-- Ты ее мне отдай, барон, -- очень настойчиво и мечтательно попросил Тандаджи, -- а мы уже проверим, сколько в ее словах правды. Может, испугалась и так решила себя обезопасить.

-- Мои закончат допрашивать и приведут в Управление, -- согласился Байдек, но как-то невесело. -- Меня беспокоит только одно -- широчайшая сеть замешанных, Майло. Мог ли один человек все это организовать? Этот Соболевский? Или с ним, а то и над ним был кто-то еще?

-- Выясним, ваше высочество, обязательно выясним, -- пообещал тидусс с каменным лицом. -- Расслабляться точно рано. Вот Игорь Иванович найдет нам специалиста, и сразу все выясним. В любом случае один вариант уже есть. Остается надеяться, что наш защитник юных демонов быстро придет в форму.

Обсуждаемый Тротт тем временем получил документы на выписку из рук степенной дежурной, от нее же -- очень искреннее пожелание долечиться и беречь себя, чтобы к ним больше не возвращаться, но даже не стал раздражаться -- вышел на крыльцо лазарета, поежился непроизвольно от холодного ноябрьского ветра и позвонил Марту.

-- Приветствую немощного! -- жизнерадостно заявил тот в трубку. -- Соскучился, Малыш, по папке-то?

-- Мне нужно транспортное средство, -- невозмутимо ответил инляндец, -- а кто, кроме тебя, осла, на эту роль подходит? Забери меня из больницы, Март. Не хочу Алекса дергать.

Фон Съедентент хохотнул, ничуть не обидевшись на обзывательство.

-- Я вообще-то тоже на работе, Малыш.

-- Не кокетничай, Март, -- поморщился Макс, -- блакорийский двор на тебя плохо влияет. Я же не с бабы тебя снимаю.

-- Тебя тут залечили так, что ты о бабах стал думать? -- озадаченно спросил фон Съедентент, выходя из Зеркала с прижатым к уху телефоном. Природник отключился и тут же попал в крепкие объятья друга. Тот постучал его по спине, стиснул -- Макс терпел, даже пару раз снисходительно стукнул его в ответ.

-- Как восстановление? -- поинтересовался барон, оглядывая бледнючего Тротта.

-- По нарастающей, -- буркнул инляндец, -- но пока не хочу тратить силы. Было очень трогательно с тобой пообниматься, Кот, но я хочу домой.

-- Ты чудовище, знаешь это? -- фыркнул блакорийский придворный маг, открывая очередное Зеркало.

-- Знаю, -- ровно ответил Тротт, выходя в свою гостиную. Поморщился, сразу пошел в лабораторию.

-- Я здесь на цыпочках крался за препаратами, только чтобы не увидеть твоей кривой рожи, -- сообщил Мартин, следуя за ним. -- И все равно ведь знаю, что будешь бухтеть.

Лаборатория была запылена, часть секций с ящиками выдвинута, на полу явно виднелись следы ботинок, и владелец дома выразительно глянул на друга.

-- Это Алекс, -- наябедничал барон с ухмылкой. -- Смотри, совсем не мой размерчик. -- Он приставил ногу к следу, шагнул назад -- отпечатки совпали до последнего изгиба подошвы. -- Надо же, и ботинки мы носим одинаковые... Ну хватит смотреть, как будто ты меня отшлепать хочешь, Макс, -- глумился Мартин, -- а то я сейчас со страху на тебя стазис кину.

Губы инляндца дрогнули, он покачал головой.

-- Иди отсюда, а? И... спасибо, Март, -- сказал он, когда фон Съедентент уже шагнул в Зеркало.

Есть не хотелось, и Макс, переодевшись, пошел отмывать лабораторию. И подошел к этому делу со всей своей педантичностью и основательностью. Поэтому, когда он разогнулся и оглядел сверкающее рабочее место, организм недвусмысленно напомнил, что перенапрягаться не стоило -- закружилась голова, и инляндец прислонился к стене, пережидая приступ. Накатила слабость, но Тротт еще сходил в душ и после, голодный и уставший, свалился в кровать.

И только когда очнулся, понял, что так и не попросил Марта поставить щиты.

Он висел, прикованный за руки, в темной камере, сырой, провонявшей запахами горячего железа, боли, крови и пота. Было так темно, что глаза не сразу стали выцеплять детали: тяжелая решетка, закопченная, массивная, вместо одной стены, холодный каменный пол, округлая жаровня с едва тлеющими углями, маленький стол с выложенными аккуратно кнутами, ножами, огромными щипцами, стул у стены напротив. Где-то за решеткой, в коридоре, вне поля его зрения, горел факел -- чуть колыхались тени, и слышались тяжелые шаги стражи.

Затем пришла ослепляющая боль, и он выгнулся, не заорал -- замычал глухо, чуть ли не кроша зубы в пыль, кусая сухие губы и дыша тяжело.

Нельзя кричать. Если он правильно понял, куда попал, следующего визита хозяев этой пыточной камеры он, скорее всего, не переживет.

Боль не давала думать, не давала запустить лечение, плескала волнами по обожжённым ногам, по спине, щипала открытые раны за лопатками, накатывала все с большей яростью, пока он снова не потерял сознание.

Очнулся все там же, в той же дурно пахнущей темноте. Тело регенерировало медленно, хотя кто знает, сколько он был в отключке? Может, минуту, а может и часы. Можно было бы уйти наверх, в свой мир, но кто гарантирует, что тот, в чьем теле он сейчас находился, выберется сам?

Пошевелил затекшими руками, ногами, стараясь не стонать от простреливающей боли, проверяя целостность сухожилий -- могли и подрезать, чтобы обезопасить себя. Пол казался ледяным -- или это он пылал жаром? Заражение крови как минимум, ну и воспаление легких до кучи. Это если не считать множественных ожогов, рассечений, гематом и порезов. Били его, похоже, долго и старательно -- один глаз почти ничего не видел, и нос был сломан, и губы были распухшие, с содранной кожей, и в ушах звенело. В груди царапало до спазмов, хотелось кашлять, и тело крутило, покрывалось по?том, слабело -- организм старался восстановиться и забирал последние силы.

Едва сдерживаясь, чтобы не провалиться в забытье, пленник все-таки смог нащупать Источник. Неожиданно слабый, мерцающий. Как всегда, ощутил ужас и бесконечную, раздирающую на части любовь, и снова накатила волна невыносимой боли, заставляющей корчиться, судорожно сглатывать сухим ртом комки запекшейся крови и терпеть обжигающие солью слезы. Кожа горела, будто ее натирали на терке, сердце заходилось в спазмах, и в горле жгло от поднявшейся желчи. Он терпел, сколько мог, слушая шаги в коридоре -- только бы не заглянули, только бы дали ему время -- пока его не начало тошнить. Дернул головой и снова потерял сознание.

Через два часа в камеру вошли трое. Услужливо горбящийся старик с факелом и ведром воды -- ведро он поставил на пол, закрепил коптящий и потрескивающий светильник в кольцо на стене и стал разжигать жаровню. Тяжеловесный пожилой мужчина в странной кожаной одежде, темно-зеленой, будто пошитой из широких ремней, с коротким мечом на боку. Он подергал цепи, проверил кандалы, брезгливо поднял за подбородок голову заключенного, двумя пальцами раскрыл ему веко, присмотрелся, приложил руку к грязной горячей груди.

-- Осторожно, тха Ранши, -- тонким голосом остановил его третий, тощий, одетый в какую-то хламиду, -- я бы не стал рисковать и приближаться к этой твари.

-- Вы и не рискуете, почтенный Урухши, -- презрительно ответил проверяющий. -- Не перестарались мы? Третьи сутки в сознание не приходит.

-- Крылатые твари живучи, -- певуче сказал его собеседник, аккуратно устраиваясь на стуле и расправляя мантию. -- А этот -- особенно. Ледяная вода быстро приведет его в порядок. Приступай, Тарту.

Старик, перебирающий инструмент на столе и что-то напевающий, взял ведро и с удовольствием окатил прикованного у стены человека. Тот задергался, закашлялся с сипом, затряс головой, поднял на присутствующих ошеломленный взгляд, быстро облизываясь -- видимо, подыхал уже от жажды.

-- Снова здравствуй, Охтор, -- любезно проговорил тощий в мантии. -- Время подумать у тебя было. Мы можем повторить наше развлечение, -- он кивнул на старика, вернувшегося к жаровне и выкладывающего на нее тонкие железные пруты, -- или ты все-таки согласишься нам помочь?

-- В чем помочь? -- спросил названный Охтором. Голоса не было, он шептал и хрипел.

-- Память отшибли? -- поинтересовался его собеседник. -- Нам нужен проход.

Память двоилась, подкидывая не самые приятные картинки. Источник утихал, мерцая, и Макс сжал кулаки, переступил босыми ногами. Мужик в кожаной одежде насторожился, подобрался -- сразу понятно, что воин.

-- Прохода не существует. А если бы и был -- вам не выжить там, -- сказал пленник с усилием и снова закашлялся, сплюнул крупный сгусток крови, облизнул губы. Глаза его лихорадочно блестели.

-- Это уж не тебе судить, -- с любопытством глядя на дергающегося в цепях заключенного, пропел своим фальцетом тощий. Он, что ли, владелец этого места? -- Армия Тха-ора непобедима. И тха-но-арх очень недоволен, что до сих пор никто из вас, старших, не попался нам. Кроме тебя. Ну что, так и будешь молчать? Неужели смерть предпочтительнее?

Макс едва не рассмеялся, но смех перешел в спазмы и кашель, заныли ноги, скручиваемые судорогой, и от стоп наверх пошло тепло. Кандалы изнутри стали покалывать запястья, едва заметно посыпалась коричневая пыль. Он откашлялся и замолчал, сосредоточившись. А его собеседник снова раздраженно поправил мантию, успокаиваясь, и приказал:

-- Начинай, Тарту. Нашему другу нужен стимул для беседы. Мы ведь можем бесконечно доводить тебя до грани, Охтор, -- говорил он, любуясь раскаленным до красноты прутом, который старик взял рукой в толстой перчатке. -- У нас еще есть время. И рано или поздно ты будешь умолять, чтобы мы разрешили тебе помочь нам. Все умоляют. Только попадались пока одни слабаки, не способные открыть проход. Какая редкая удача -- получить тебя!

Старик с мерзким, трясущимся от сладострастия подбородком и совершенно безумным взглядом подошел ближе, протянул руку: сначала Макс услышал шипение, затем ударила боль -- он дернулся назад, захрипел, заорал беззвучно сорванным горлом. Палач отдернул руку, поглядел на ожог, снова приложил, скалясь и облизываясь на бьющегося пленника. Почмокал расстроенно губами -- прут остыл, -- пошел за следующим. Тротт тяжело дышал, изгибался в цепях, и кандалы ходили туда-сюда, натирая запястья до крови.

-- Откроешь проход? -- спросил тот, что в мантии.

Макс молчал. Поймал настороженный взгляд воина, закатил глаза, сжался, чувствуя, как щиплет свежие ожоги стекающий по телу болезненный пот. Старик уже подходил со вторым прутом, и пленник пошевелил запястьями, толчками направляя туда стихию. Совсем немного времени не хватило. Совсем чуть-чуть.

Снова зашипела плоть, Макс дернул руками -- посыпались хлопья ржавчины, и он оказался на свободе. Перехватил тонкую кисть старого психа, сломал ее с наслаждением -- палач только крякнул изумленно, со всхлипом, глядя на дымящийся прут, торчащий из его груди, и рухнул, опрокидывая жаровню. Тихо, сосредоточенно метнулся к пленнику воин, поднырнул сбоку, ударил мощно в бок, да так, что наверняка треснули ребра, вывернул ему руку, пытаясь уложить лицом на пол, -- Макс изогнулся, двинул затылком в подбородок, развернулся, и впечатал ладонь в кадык, кулак -- в печень, и со всей силы приложил противника пяткой по колену. Тот упал, захрипел, держась за ногу, а Тротт уже шел к столу с выложенными на нем "инструментами".

Тощий, судорожно пытающийся попасть ключом в замок, оглянулся, засуетился, затряс решетку, закричал тонко -- и замер, булькнул что-то, падая: из спины его торчал нож.

Воин с выбитой коленной чашечкой плевался кровью и хрипел на каменном полу, пытаясь достать из ножен меч, мерцали рассыпавшиеся из жаровни угли, накрытые телом упавшего старика, и тек по темнице отвратительный сладкий запах паленой плоти. Тротт подошел к ведру -- там, на дне, оставалась еще вода, совсем немного, -- и стал жадно пить, наблюдая за отползающим к решетке единственным оставшимся в живых.

-- Где я? -- спросил он, подходя и пинком отбрасывая от противника меч. -- Где моя броня?

Воин дико глядел на него снизу, сипел, стараясь позвать на помощь. Макс наступил ему на горло.

-- Я дам тебе легкую смерть, -- сказал он. -- Где я? Где моя броня?

Мужчина зашевелил губами, зашептал что-то. В коридоре уже слышались топот и звук голосов. Тротт убрал ногу, присел, кривясь от боли, прислушался.

-- Сдохни, -- выдохнул воин и вцепился ему в горло. Макс, больше не сомневаясь, полоснул его лезвием по запястью, вторым ударом загнал оружие в сердце -- и тут же развернулся, подхватил меч, метнулся к двери, быстро провернул ключ. Если его окружат в этой камере -- точно конец. Выскочил в коридор -- и наткнулся на первую группу воинов, спешащих на помощь хозяину.

Тело, дергающееся и истощенное, ударило болью и протестом, пока разум хладнокровно командовал, подстраивая его под опыт и рефлексы. Удар -- и один из стражников падает с распоротым животом, второй -- и хрипит противник слева, сползая по стене, третий -- и слетает голова у последнего. Меч слишком легок, но не мешает идущему к своей свободе.

Когда весь выбор -- либо тебя убьют, либо ты, -- не до моральных терзаний.

Еще одна группа воинов -- и снова короткая бойня, и виден дикий страх в глазах стражников, и кричат где-то у выхода: "Охтор! Охтор на свободе!" Он чувствует этот страх, питается им, и вот уже блестит вокруг первый щит -- и выстроившиеся в ряд арбалетчики зря расходуют запас, отступают с ужасом к лестнице, ведущей наверх.

-- Остановись! -- кричит кто-то из спустившихся по ступенькам бойцов. Эти посерьезнее -- в броне, в шлемах, вооружены боевыми топорами, грамотно распределяются по пространству, чтобы не мешать друг другу, но двигаться им все равно будет тяжело. А их противник быстр, гораздо быстрее любого бойца. -- Остановись, и мы сохраним тебе жизнь!

Макс криво улыбнулся, не прекращая движения. Идиотом он давно перестал быть.

С первым они сшибаются в двадцати шагах от лестницы -- сил еще не хватает, чтобы просто раздвинуть толпу. Тяжелый стражник умел и опытен, но он еще не родился, когда его противник уже провел свой первый бой, -- получает удар в грудь и падает замертво, истекая кровью. Но на его место сразу становится следующий. И следующий. И когда наконец лорд Тротт выходит из подземелья, там нет больше живых -- только тишина, густой запах крови и треск факелов.

Человека с окровавленным мечом в руках, покрытого рубцами и свежими ожогами, в главном зале встречает остаток гарнизона твердыни -- бойцов пятнадцать с копьями наперевес. Они боятся, до жути, но все же окружают его и смыкают кольцо.

-- Я хочу забрать броню и уйти, -- говорит он, не глядя -- слушая движение вокруг. Его легкая броня висит над гигантским камином, в котором можно запечь целого быка, а зал темный, холодный. Там же, за креслом хозяина замка, прибиты несколько пар черных крыльев с торчащими из срубов белыми костями, и раны под лопатками начинают ныть просто нестерпимо. Тоже трофеи. В этой про?клятой земле и голова врага -- трофей.

Солдаты двигаются ближе, еще ближе; сейчас поднимут его на острия, и плевать им, нужен он их повелителю или нет, -- своя жизнь дороже. Он морщится, улавливая движение позади, шепчет два слова молитвы -- и волной расходится от него леденящая сила: рассыпаются прахом наконечники копий, трухой становится дерево, расползается одежда. Макс разворачивается и с хрипом рубит наотмашь, по живому, пока противник деморализован и обезоружен, проскальзывает сквозь дрогнувший строй и разворачивается, готовый продолжать бой.

-- Колдун, колдун, -- бормочут мужчины с суеверным ужасом и отступают. А он, все еще прислушиваясь и постепенно укрепляя щит, подходит к камину, оценивает высоту.

-- Снять, -- приказывает негромко прижавшимся к стенам людям, -- и я уйду.

Через десять минут из ворот твердыни в темную беззвездную ночь вышел человек с мечом в руках, одетый в доспех из вываренной кожи, покрытой черными пластинами. Никто не посмел выстрелить ему вслед.

Твердыня Аллипа была расположена на самой границе земель кнеса Волаши. Дальше шли редкие, низкорослые леса, затем -- скалы Овилла. К этим скалам и направлялся тот, кто в другой жизни был профессором Максимилианом Троттом. Он шел, сколько хватало сил, на отдых забивался в какую-нибудь нору, откуда его не могла выковырять местная фауна и где не могла обнаружить погоня. То, что она будет, он не сомневался. Но у него была хорошая фора: пока гонец из оставленного гарнизона доберется до ближайшего замка, пока отправят всадников -- есть шанс дойти.

Обрубленные культи крыльев дергало болью, тело просило взлететь -- и не могло. Регенерирует, но сколько это займет времени?

Двоящаяся память подкидывала фрагменты того, как его ухитрились поймать: пропали женщины из поселения, они полетели на поиски и угодили в ловушку. Их накрыли несколькими сетями, оглушили. Попались как дети. Но он хотя бы жив, в отличие от соратников.

Наступало стальное утро второго дня, когда он увидел земляной вал на дороге. Пошел к нему, медленно, стараясь не делать резких движений.

-- Кто? -- раздался из-за укрепления резкий окрик.

-- Охтор, -- сказал он устало. И, оставляя своего дар-тени внизу, отпустил себя наверх, в привычную нормальную жизнь.

Профессор Максимилиан Тротт проснулся вечером того же дня, что и уснул, в своей постели -- в доме в инляндском лесу. Полежал немного, приходя в себя. Встал, умылся. И позвонил Мартину.

-- Ты все-таки неравнодушен ко мне, -- засмеялся тот в трубку. Дико было слышать его такой обычный, дурачащийся голос. И очень захотелось увидеть нормального улыбающегося человека. -- Что опять? Доставить тебе ужин?

-- Ты же знаешь, что я параноик? -- осведомился Тротт, поглядывая на часы.

-- Ну... для меня это не новость, -- фыркнул блакориец.

-- Поставь мне щиты, Март. Неуютно я себя чувствую без них. Привык.

-- Без проблем, -- сообщил барон, посмеиваясь. -- Могу и колыбельную спеть.

-- Упаси боги, -- с ужасом произнес Макс. -- А вот еду можешь захватить. Не откажусь.

Мартин появился через полчаса -- открыл Зеркало и несколько раз ходил туда-сюда, перетаскивая подносы с обильным ужином. Макс хмуро наблюдал за ним. Под лопатками зудело, и, хотя он совершенно точно знал, что вся боль осталась внизу, искушение протянуть руку и потрогать не пропадало.

-- Все, -- торжественно заявил барон, доставая из кармана пузатую бутылку. -- Я готов к длительному пребыванию в твоем обществе, друг. Мой дворецкий теперь уверен, что у меня есть тайная любовница. Подслушивает, небось, под дверью. А там -- тишина.

-- Мне не наливай, -- предупредил Тротт, глядя, как блакориец ловко откупоривает вино.

-- Что, даже не лизнешь? -- со слезливым сочувствием поинтересовался фон Съедентент, подгребая к себе бокал.

Природник покачал головой -- вино полилось густой красной струей. Как кровь. Не окреп он настолько, чтобы справиться с ослаблением самоконтроля, который приносит алкоголь.

-- Ты мне щиты поставь, прежде чем надерешься, -- напомнил он и перевел взгляд на дымящихся аппетитным парко?м перепелов.

-- Не боись, мой маленький, -- гнусно хихикнул Мартин, отхлебнул из бокала, зажмурился блаженно, -- папа защитит тебя от злого внешнего мира. Да и вообще, Макс, -- добавил он серьезно, -- что тебе со мной угрожает?

-- И все же, -- настойчиво попросил Тротт. -- От физического и ментального воздействия, Март.

-- Какой же ты зануда, -- буркнул Мартин, отставляя бокал. Через несколько секунд рыжий маг поблескивал свеженькими, крепенькими щитами, которые постепенно приобретали прозрачность. -- Теперь-то ты удовлетворен?

-- Вполне, -- инляндец подвигал плечами и заметно расслабился. Тут же и желудок напомнил о том, что нужно поесть что-то еще, кроме обычной порции глюкозы, и голова закружилась немного -- от облегчения и слабости. -- Расскажи мне что-нибудь, Март. Только не о бабах, умоляю.

-- А о чем еще? -- наигранно удивился блакориец, с аппетитом отправляя в рот ломтик белой рыбы.

-- Например, почему ты сейчас дома, а не со своей принцессой.

-- Она, увы, не моя, -- спокойно ответил Мартин и сделал большой глоток вина.

Тротт поднял на него глаза, дернул губами, словно хотел что-то сказать, но промолчал. Ел неторопливо, спокойно, поднялся, сделал себе чаю; фон Съедентент пил и пил и тоже молчал. Очень неприятно молчал. И Макс сделал над собой усилие.

-- Расскажешь? -- спросил он.

Мартин запустил руку в черные волосы, покачал головой. И поделился все-таки:

-- Что тут рассказывать, Малыш? Не любят меня женщины. Черт, как это жалко прозвучало, -- хохотнул он невесело и снова налил вина. Он почти не ел.

-- Ты нам все уши о своих любовницах прожужжал, -- сдержанно напомнил Тротт. Он уже жалел, что спросил.

-- Макс, -- почти с жалостью произнес барон, -- ты, конечно, почти уже заново девственник, но должен понимать, чем куча баб, перебывавших в моей постели, отличаются от женщин особенных.

-- Как Вики? -- поинтересовался инляндец, грея руки о чашку с чаем. -- Почему ты так себя с ней ведешь, кстати?

-- Вики, -- мечтательно улыбнулся Мартин. -- Вики... Малыш, ты помнишь, на что я потратил первую стипендию?

-- Как не помнить, -- сухо ответил его собеседник, -- я потом семь лет с этих солдатиков пыль вытирал. Никогда не понимал, зачем тебе эти уродцы понадобились. Ты их в руки-то брал пару раз. А, нет, мы всадником пиво открывали, пока не отломали ноги у лошади.

Мартин фыркнул, снова выпил. Он будто и не пьянел.

-- Ты же знаешь, как мы бедно жили, -- проговорил он задумчиво. -- Отец умер, мать тянула нас одна. Только и было, что имя. Имение заложено-перезаложено, землю продавали кусками. А напротив школы открыли игрушечный магазин, огромный, в три этажа. Я постоянно туда бегал, слюни пускал на игрушки. Особенно на этих солдатиков. Но рот не открывался у матери денег на них попросить. Уже лосем был, школу заканчивал, а все ходил и смотрел на них. И как получил живые деньги -- купил. Выставил на полку, полюбовался пару вечеров, как на трофеи, и забыл. Понимаешь, о чем я?

-- Нет, -- честно ответил Тротт, немного даже порозовевший от сытной еды и горячего чая.

-- Вики -- это мечта, моя большая любовь, -- коротко объяснил барон, оставив пространные аналогии, -- и я, мой сушеный друг, очень боюсь, что, когда эта большая любовь попадет в мои пресыщенные лапы, она окажется очередным трофеем. Поэтому и достаю ее. Считай, у меня диссонанс: мечта прекрасна на витрине, а не у тебя в коллекции. Не скажу, что я не хочу этого. Я имею в виду, Вики в свои лапы. Но она, увы, как и принцесса, предпочитает мне другого мужчину.

И он выразительно посмотрел на попивающего чай Макса.

-- Я не собираюсь чувствовать себя виноватым из-за этого, -- холодно ответил Тротт. -- Мне она не нужна. Тем более что я прекрасно понимаю: Вики давно задалась целью меня излечить от смертельной болезни -- равнодушия к противоположному полу. И увлеклась. Вы не понимаете, что женщины отнимают слишком много времени. А его у нас при всей нашей силе недостаточно.

-- А разве они не заслуживают потраченного на них времени? -- с неожиданным блеском в глазах, без своей обычной дурашливости спросил Март. -- Скажи мне, Макс, разве нет? Разве тебе никогда не хотелось впасть в банальную любовную лихорадку, друг? Ощутить остроту и неуверенность в себе? Мы ведь лишены этого, давно лишены. Все скучно и привычно. А любовь -- это единственное, что в любом возрасте волнует, как в первый раз. Да?

-- Нет, -- уверенно ответил инляндец, и фон Съедентент глянул на него точно как на больного. Встал, подошел к окну, полюбовался на покачивающие ветвями зловещие деревья, что стояли вокруг дома природника.

-- Бр-р-р, -- сказал он уже прежним, смешливым тоном, -- как ты здесь живешь? Я понимаю, зачем тебе щиты, Малыш. Я бы постоянно ждал, когда эти деревья заберутся в дом и сожрут меня.

-- Хорошо живу, -- улыбнулся жалеемый. -- Мне вполне комфортно. Если я хочу компании, то всегда могу позвать тебя, бездельника, или Алекса.

В гостиной вдруг замерцала гладкая блестящая поверхность пространственного прохода, и к друзьям вышел Свидерский собственной персоной.

-- Так я и думал, -- сказал он одновременно весело и укоризненно, оглядывая заставленный стол и бутылки с вином.

-- Только что о тебе говорили, -- хохотнул Март от окна. -- Эффектный выход, Данилыч.

-- Что случилось? -- спросил Тротт тихо, не обращая внимания на веселящегося блакорийца.

-- Сейчас Виктория должна появиться, -- проницательно заявил Алекс, усаживаясь рядом с Троттом. -- Тогда и поговорим. Ну-ка, дай просканирую.

Макс поморщился -- опять в его доме проходной двор, -- но не стал протестовать и молча вытерпел покалывание и волны тепла от рук друга. Мартин сходил за бокалами, дополнительными тарелками, расставил приборы, как заправская домохозяйка.

-- Силен, -- довольно отметил Свидерский, отодвигаясь от природника. -- Еще неделька, и будешь как новенький. Докачать тебе стихийные источники?

-- Сами в норму придут, -- проворчал Тротт. -- Что за дело, Алекс? Опять безумные идеи по поимке демонов?

-- Увы, нет, -- невозмутимо ответил ректор МагУниверситета, наливая в бокал вина. Мартин плюхнулся в кресло напротив, потянул к себе перепелку. -- Обычная научная рутина. Но должно быть интересно. И полезно. О, вот и Виктория.

Вышедшая из Зеркала Вики с удивлением оглядела приветствующих ее друзей, помахала какой-то бумажкой.

-- Я, -- сказала она недовольно, -- как коза, проскакала по Зеркалам сначала из Инляндии в Рудлог, к тебе, Алекс, потом в Блакорию к Марту. А вы тут у меня под боком. И опять не позвали. Я обижусь и больше к вам не приду.

-- Не сердись, Кусака, у нас импровизация, -- сообщил Мартин. -- Садись, угощу вином. Заодно расскажешь, что это вы с Алексом так переполошились.

-- Тебя, между прочим, пока ты тут пьешь, в почтовом телепорте тоже приглашение ждет, -- ядовито ответила черноволосая красавица, но на предложенный стул села, благосклонно улыбнулась Тротту и Свидерскому. -- От МагСовета. У них что-то клюнуло, и завтра с утра собирают срочную международную конференцию по нежити. Ты пойдешь, Макс? -- обратилась она к инляндцу, пока Мартин наливал ей вина. -- Я могу сделать тебе приглашение.

Природник покачал головой.

-- Потом мне расскажете кратко, в чем суть. Не люблю пустую болтовню, а на этих конференциях обычно действительно важной информации на пять минут разговора, а остальное -- усыпляющий треп и споры. Не хочу бездарно тратить время. Поспать я и дома могу.

Он встал, чтобы налить себе еще чаю, и трое друзей с улыбками переглянулись.

-- Выздоравливает. Скоро совсем как настоящий будет, -- страшным шепотом произнес Март, и они захихикали, глядя на ровную спину рыжего зануды, иногда непонятного, но такого привычного и знакомого им.

Глава 5

Начало ноября, вторник, столица Йеллоувиня Пьентан

"Желтые, как всегда, все делают с размахом", -- с иронией подумал Алекс Свидерский, выходя из Зеркала в указанном секторе обширного холла Дворца Собраний. Дворец был воистину монументален -- йеллоувиньцы с особым трепетом относились к науке и считали, что гениальные головы заслуживают величественного обрамления.

И да, величественности вокруг было не занимать. Огромный приемный зал -- своды, облицованные полупрозрачным, отполированным до блеска бело-желтым камнем, возносились высоко вверх. Под куполом мелодично пели птицы, порхая меж чудовищных колонн. По ним и по стенам, цепляясь за едва заметные щели между солнечными плитами облицовки, зеленым кружевом ползли вьюнки. Сплетались наверху, покрывались изящными белыми цветами и опадали запахом свежескошенной травы и нежными лепестками, тающими на плечах и головах прибывающих.

Вокруг то и дело возникали пространственные переходы, и появлявшиеся оттуда маги быстро уходили, освобождая место для коллег, ожидавших возможности открыть Зеркало.

В одной из стен холла мерцали два крупных стационарных телепорта, арки которых были украшены кристаллами. Телепортами прибывали правительственные делегации и придворные маги. Алекс издалека увидел Викторию, сопровождающую премьера Инляндии, министра обороны и начальника службы безопасности, кивнул ей -- Вики, как всегда, была необыкновенно хороша, даже когда изображала такой деловой вид.

Конференц-зал не уступал своими размерами холлу, и там было уже многолюдно и шумно. Туда гостей провожали улыбчивые, черноволосые и узкоглазые девушки, одетые в цветные шелковые национальные одежды и похожие на ярких бабочек или тропических птичек. Они щебетали тонкими голосами на всех языках с одинаковым ужасающим акцентом.

Под потолком плескала расходящимися кругами иллюзия водной поверхности. Над ней, заменяя светильники, плавали огромные сияющие белые лотосы. У светлой стены, украшенной тонкой вязью, которая складывалась в изображение огромных весов, расположилась полукруглая сцена с микрофонами, трибунами и креслами для докладчиков. От нее, как лепестки диковинного цветка, расходились сектора с креслами, за которыми начиналась широкая лестница, дугой обнимающая зал и ведущая на второй этаж.

Там, в комфортных ложах, размещались правительственные делегации: Алекс, перед тем как присесть на свое место в первых рядах, мельком увидел в красной ложе и премьера Минкена, и Тандаджи, и руководителей партий Совета, и рудложского министра обороны с генералами, и маячащего за их спинами своего одногруппника, Кляйншвитцера, застенчиво отхлебывающего из блестящей фляжки.

Несмотря на обстановку, настраивающую на сухой и деловитый лад, шум становился громче, делаясь из ровного бурным и веселым. Гости здоровались, обнимались, махали друг другу, где-то уже спорили, перекрикивая оппонентов, смеялись и ругались. Свидерский оглядывал зал, выхватывая знакомые лица, кивал в ответ на приветствия. Сплошные сливки магического общества. Ректоры и деканы университетов, директора школ, руководители и сотрудники научно-магических исследовательских институтов, кураторы боевых групп, частные лица, обвешанные званиями почище самого Алекса. Все они знали друг друга, и все спешили высказаться, пока не началась длительная и унылая официальная часть.

Маги вообще не очень организованны, а большие их скопления грозят взрывами эмоций. Точно будут и драки в перерывах, и вспыхнувшие романы. Шутка ли -- столько мастеров по управлению стихиями в одном месте. Хотя Желтые прекрасно гасят бо?льшую часть возмущений -- именно поэтому массовые встречи проходят на их территории. Но не всю, увы.

-- Я сбежал от своих чинуш, -- громко сообщил Мартин, плюхаясь в кресло рядом с Алексом. -- Круто, да? -- он потянул носом воздух и сверкнул глазами. -- Пахнет хорошей дракой.

-- Ты же теперь лицо Блакории, -- насмешливо подколол его Алекс, -- тебе по чину не положено.

-- Это да, -- уныло согласился Март. Но тут же встрепенулся, замер. Замерли все мужчины в зале, стих шум -- перед сценой в полной тишине, направляясь к своей ложе, проходила делегация с Маль-Серены, возглавляемая дочерью царицы Иппоталии, царевной Антиопой. И вместе с ними прохладой и жаром пробегали по телам крошечные иголочки возбуждения и небывалой нежности, как после первого поцелуя с любимой девушкой.

-- Сенсуалистки -- это что-то, -- громко выдохнул фон Съедентент, и одна из серениток -- кажется, глава разведуправления -- обернулась, оценивающе посмотрела на него, шевельнула насмешливо полными губами и пошла дальше. Барон покраснел, осел в кресле. Алекс и сам пребывал в глупейшей прострации. Увы, будь ты хоть трижды крутейший маг, под влиянием старших аристократок из потомков Божественной Воды все равно превращаешься в пускающего слюни юнца. И никакие щиты не помогают.

-- Все-таки хорошо, что таких мощных -- единицы. И что они сидят на своем острове практически безвылазно, -- произнес Свидерский негромко, провожая потемневшим взглядом невероятной красоты женщин со светлой, почти прозрачной в голубизну кожей, черными волосами и огромными серыми глазами. -- Это же оружие массового поражения. Выстави такую между готовящимися к бою армиями -- и войны не будет. Понимаю, почему мужики там из рук у них есть готовы.

-- Угу, -- сдавленно ответил Мартин. -- Я вот что подумал, Данилыч. А если одну из этих богинь напустить на нашего Макса? Кто победит, как ты думаешь? Я ставлю на Малыша. Он и саму Синюю заморозит.

Серенитки не торопясь поднялись в свою ложу, и в зале стало полегче. Шум снова начал набирать обороты, меж рядов ходили экзотичные девушки-бабочки, предлагая бутилированную воду и усердно улыбаясь. Такого впечатления, как островные гостьи, они, конечно, не производили, но смотреть все равно было приятно. Одна из "бабочек" с поклоном подала Алексу бутылку, взмахнула ресницами, словно невзначай прихватила шелковый подол, демонстрируя стройные ножки. И маг поймал себя на мысли, что давно не был с женщиной, усмехнулся, вполне благосклонно глядя на тонкую фигурку. Стихийный хаос начинал действовать и на него.

Впрочем, местные девы были вполне отзывчивы и с пониманием относились к утомленным тяжестью полученной информации господам магам. И здешние мужчины, как ни странно, вовсе не считали это чем-то порочным. Во Дворце Собраний даже были оборудованы комнаты для отдыха, и периодически он начинал напоминать огромный бордель. Здесь, во владениях Желтого, ко всему относились с рациональностью. А что может быть рациональнее вливания свежей крови и улучшения породы? Особенно если полученные в результате напряженного умственного труда дети в большинстве случаев наследовали способности одаренных отцов?

От веселых мыслей Свидерского отвлек хрустальный звон, прокатившийся по залу. Мартин, все еще впечатленный "богинями", сидел с отсутствующим видом. Над сценой развернулся огромный экран, стали подниматься и рассаживаться в креслах у экрана будущие докладчики. Гости утихали и поспешно опускались на свои места, а цветы-светильники меркли, пока помещение не погрузилось в полумрак. Освещенной осталась лишь сцена, на которую поднялся распорядитель -- сухой желтокожий старичок с длинной узкой бородой, одетый в примелькавшийся уже шелковый халат.

-- Почтенные гости наши, -- хорошо поставленным голосом произнес он в микрофон, -- мое сердце преисполнено радостью от того, что столько могущественных мужей и жен опять собрались под сей благословенной крышей. Пусть пребудет с каждым из вас благодать от Желтого нашего Господина. Мы здесь обсудим печальные новости, но будем помнить, что уныние не решает проблем и только знание способно справиться с несчастьями. И, чтобы не терять драгоценного времени, щедро отпущенного нам Небесными Покровителями, представлю вам первого докладчика. Черныш Данзан Оюнович почтил нас своим присутствием. Прошу вас, глубокоуважаемый Данзан-сэ.

На сцену поднялся подтянутый пожилой мужчина с хищным лицом и черными волосами, с едва заметной сединой на висках.

Зал встал в почтительном молчании. Черныш был легендой, одним из старейших и сильнейших магов мира, заставшим еще прадедушек тех, кто находился в зале. Уже и ученики его учеников умерли, а он все жил и занимался изучением Жизни и Смерти. Продолжительность жизни мага напрямую зависит от его личного могущества -- а Черныш был очень силен. И приветствующее его магическое сообщество село только тогда, когда он, закончив раскладывать на трибуне бумаги, поднял голову, словно только заметил находящихся здесь людей, и сипло сказал в микрофон:

-- Благодарю вас, уважаемые коллеги. Тронут, тронут. Садитесь, пожалуйста. Не будем тратить время на пустые церемонии.

-- Может, и Алмазыч здесь? -- тихо спросил Мартин у Алекса, когда они опустились обратно в кресла. Свидерский качнул головой.

-- Я никого из старшей когорты больше не видел. Им не до этого.

-- А Черныш чем занимается сейчас, не знаешь? -- Они наблюдали, как на экране появляются диаграммы, цифры.

-- Он нежить изучал всегда, -- почти не разжимая губ, пробурчал ректор, -- кажется, пытался жизнь искусственно создать, но о результатах не слышал. Плотно работает со стихиями Жизни и Смерти. Сейчас, кажется, ставит эксперименты на добровольцах -- хочет вывести идеального человека. Защищенного от болезней и травм. Но у него все засекречено так, что все это только слухи.

Черныш откашлялся.

-- Я не любитель долгих речей, -- сказал он, -- поэтому сразу к делу. Как вы знаете, я являюсь руководителем научно-магического исследовательского института по вопросам нежити. К нам стекается вся информация о восставших существах, об их видах, частоте и географии появления. Эта работа ведется уже сто пятьдесят лет. И мы имеем право и основания утверждать, что скоро мир столкнется с серьезной проблемой.

Он повернулся к диаграмме, ткнул указкой в столбцы, поднимающиеся лестницей.

-- Здесь простая количественная аналитика. Статистика проявлений нежити по годам за последние полтора века. Как вы можете видеть, каждый год происходило небольшое прибавление, не критическое... но!

Он махнул указкой, и диаграмма сменилась. Вместо большого количества столбцов теперь было всего два -- маленький синий и высокий красный.

-- Каждые пятьдесят лет количество проявлений удваивалось. И мы воспринимали это как норму -- росло число захоронений, росло население Туры. Однако за последний год ситуация изменилась катастрофически.

Он снова махнул указкой. На этот раз на экране появилась таблица с кучей цифр. Зал внимательно слушал.

-- Только по сравнению с прошлым годом число проявлений увеличилось в два с половиной раза, -- объявил докладчик напряженно внимающей аудитории. -- Если раньше на кладбищах и захоронениях одновременно восставали единицы, то теперь это десятки. А число мелкой нежити вообще не поддается исчислению. Пока они обходят крупные города из-за обилия храмов, хотя и там под землей ситуация удручающая. Зафиксированы нападения в метро, в канализационных системах -- на обслуживающий персонал. Более того, нежить стала организовываться в высшие формы. Об этих проявлениях подробно расскажут коллеги, которые будут выступать после меня, -- Черныш вежливо кивнул магам, сидящим на сцене. -- Я же хочу донести до присутствующих мысль, что нам грозит катастрофа планетарного масштаба. Именно поэтому здесь находятся не только члены магического сообщества, но и высокие правительственные гости. Силами одних магов эту проблему не купировать -- я не говорю "решить", заметьте, -- мы можем только объявить чрезвычайное положение, подключить армию и выжигать очередные восстающие кладбища.

В зале заволновались -- пронесся гул шепотков, выдохов.

-- И мы подходим к главному вопросу, -- продолжил Данзан Оюнович. -- В чем причина этого неуправляемого процесса?

Он отложил листы, и диаграмма потухла.

-- Я всю жизнь работаю со стихией Смерти, -- произнес маг, и это прозвучало даже зловеще. -- Мы все знаем, что это самая неизученная первооснова нашего мира. Самая не поддающаяся анализу. Мы привыкли в основном использовать ее для фиксации магформул. Но я могу с уверенностью утверждать, что темная стихия -- та самая грань, которая отделяет живое от неживого, держит останки в неизменном гниющем и рассыпающемся от времени состоянии. Это, выражаясь языком метафор, та самая точка, которая означает абсолютный конец живого. Повторю, мы мало ей пользуемся. И не замечаем, что она слабеет. И чем дальше, тем круче дуга ее мощи опускается к нулю. А значит, фиксатор неживого перестает действовать. И мы наблюдаем последствия этого ослабевания.

-- Но каковы же причины? -- крикнул кто-то нетерпеливый с задних рядов, и коллеги стали возмущенно оглядываться на наглеца.

-- Причины... -- протянул Черныш. -- Причины, -- повторил он задумчиво. -- Здесь мы уходим из конкретной магнауки в религию и философию, уважаемые коллеги. Думаю, лучше всего о причинах нам могут рассказать священники, персонализирующие Великие Стихии. Но так как их здесь нет, попробую я. Мы привыкли к тому, что основ у мира шесть, они гармонично связаны и дополняют друг друга. Привыкли, что в отличие от своих братьев и сестры Черный Жрец не проявляется перед людьми. Собственно, единственными доказательствами его существования являются потомки блакорийской аристократии, обладающие специфическими умениями, и стихия Смерти. И, раз она слабеет, смею предположить: что-то неладно в тех сферах, куда мы, живи мы хоть тысячу лет, проникнуть не сможем.

-- Но что же нам остается? -- озадаченно и тихо спросил Мартин. Но Черныш его услышал.

-- Приспосабливаться к новым условиям, -- ответил маг в звенящей тишине. -- Высаживать на кладбищах липы -- однако в полную силу работают, как известно, только взрослые деревья. Объявить мобилизацию, патрулировать кладбища и могильники, начинать кремировать трупы вместо их захоронения. Ведь огонь, как мы знаем, -- единственное, после чего нежить не поднимается. И, как бы смешно это ни звучало, господа, -- молиться. Возможно, духовники помогут установить контакт с Черным и понять, что происходит. Но я бы на это сильно не рассчитывал. В источниках, которые я изучил -- а изучил я, поверьте, немало, -- нет ни одного упоминания, что это кому-то удалось. Это все, уважаемые коллеги. Копии со статистическими данными будут вам предоставлены. Если есть вопросы -- самое время их задать. Да, прошу вас, коллега.

В зале поднялся высокий пожилой маг, взял из рук подоспевшей девушки микрофон.

-- Профессор Рани Тессельхофер, -- представился он, -- Блакория. Уважаемый Данзан Оюнович, благодарю за наглядные выкладки. Меня интересует, не пробовали ли вы получить информацию у потомков Черного Жреца? Кто, как не они, должен знать, в чем причина грядущей катастрофы.

В зале немного напряглись. Черныш холодно усмехнулся.

-- Пробовал, уважаемый профессор, как не попробовать. Однако проблема, как мы знаем, в том, что все линии прямых потомков и близких родственников королевской семьи пресеклись. Вся старшая аристократия, среди родственников которых были Гёттенхольды. А только они, полагаю, имели возможность напрямую общаться с изначальной стихией Смерти. Оставшиеся же с более-менее сильной кровью чувствуют тревогу, им легче переносить стихийные скачки на святой земле, дабы не допустить одержимости. И все равно, насколько мне известно, демонические проявления участились. Скорее всего, и повышенная кладбищенская активность, и частота демонических проявлений являются звеньями одной цепи.

К сожалению, темные упорно хранят свои секреты. Но, возможно, -- Черныш обвел глазами правительственные ложи, -- власть способна настроить их на сотрудничество. Тем более что наверняка на конференции присутствуют легализованные стихийники, имеющие родственные связи с потомками Черного Жреца. Понятно, что это не принято афишировать. Возможно, -- добавил он тоном человека, готовящегося бросить камень в лягушачье болото, -- есть и те, кто избежал проверок. Но я призываю вас подумать над полученной информацией и, если вы можете пролить свет на происходящее, обратиться в службы безопасности своих стран. Или, -- он захлопнул папку, -- ко мне, если опасаетесь за свою жизнь. Я полную конфиденциальность вам гарантирую.

В полумраке зала осторожно заозирались, зашумели, пытаясь определить в соседе или соседке потенциальную угрозу. Полыхнули многочисленные поисковые ментальные потоки, тут же рассеянные дежурившими здесь же йеллоувиньскими нейтрализаторами. Почтенный распорядитель конференции многословно призывал гостей к сдержанности и взаимному уважению.

-- Вот в такие моменты понимаешь, -- с сарказмом сказал Мартин, наклонившись к Алексу, -- что все мы -- всего лишь сборище суеверных идиотов, недалеко ушедших от средневековья.

Алекс хмуро кивнул. Он, как и Март, разглядел при прибытии несколько человек с очень слабыми темными родовыми знаками в ауре, практически полностью заглушенными белым сиянием самой ауры, характерным для классических магов. Он недолюбливал темных, но подобная открытость как раз и успокаивала -- потомки Черного жреца имели возможность экранироваться, и определить их было практически невозможно, в чем друзья и убедились на недавнем примере. А раз не прячутся -- значит, безопасны и легализованы. И им можно только посочувствовать.

Что делать, если ребенок рождается с сильными способностями к магии, но в предках у него были темные? Не расходовать же такой материал, магов и так слишком мало по сравнению с населением планеты. Кровь не заменишь, но ее можно усмирить. И в большинстве случаев это не несет никакой угрозы. Но все равно хорошо, что в зале эти знаки могли разглядеть всего несколько человек -- из тех, кто имел достаточно силы, чтобы видеть ауру. Наверное, только он, Март, Вики и сам Черныш. Возможно, царевна серениток, но он не был уверен. Иначе быть бы некрасивым сценам.

Черныш отвечал на вопросы, а Алекс все думал и сопоставлял.

Потомки блакорийской аристократии -- те, что выжили в междоусобице, -- действительно расселились по всему континенту после падения трона. И пусть сила Черного Жреца в них практически не проявлялась, те единицы, которые обнаружили в себе, помимо родовых способностей, талант к классической магии и хотели спокойно жить и работать, обязаны были заявить о своих корнях в отдел МагКонтроля, проходить ежеквартальные проверки менталистов и регулярно посещать храмы Триединого. Нелегализованного мага, ежели такого обнаруживали, пусть даже он всю жизнь вел себя без нареканий, ждали заключение и запрет использовать стихии. Сурово, но единичные появления одержимых слишком пугали, чтобы относиться к этому легкомысленно. И этот страх, как и понимание того, что какой-нибудь темный может сейчас напитаться энергией под завязку и сорваться, просто витали в воздухе. И тем не менее в словах Черныша был резон. Возможно, задержанные в Рудлоге студенты могут пролить свет на ситуацию?

Алекс решил обязательно побеседовать с Тандаджи -- попросить о встрече с арестантами -- и снова включился в происходящее.

-- Всё, уважаемые коллеги, -- резко сказал Данзан Оюнович, -- прошу меня извинить, но я и так превысил лимит времени, который выделил себе на участие. Меня ждут дела. Благодарю вас за неравнодушие и надеюсь, что вместе мы найдем способ решить эту глобальную проблему.

Провожали его тоже стоя. Впрочем, он даже не оглянулся, поспешно спускаясь со сцены и выходя из зала.

Свидерский, проследив за уходящей легендой, наткнулся на улыбчивую "бабочку", стоявшую у сцены с микрофоном и бросавшую на Алекса взгляды, не допускающие двойного толкования. Потянулся, покрутил шеей, еще раз оценивающе взглянул на нее. А почему бы и нет?

Рядом понимающе хмыкнул Мартин.

Далее один за другим выступали следующие докладчики. Рассказывали о конкретных случаях появления нежити, показывали записи, фотографии новых, высших видов, информировали о способах уничтожения. Зал потихоньку разогревался, начались громкие споры о видовой принадлежности, о необходимой плотности особей для появления высших. Почтенные профессора разве что за грудки друг друга еще не хватали, но это ненадолго. Только у магов и ученых поводом для драки может стать фундаментальная проблема.

Нейтрализаторы определенно не справлялись -- гостям нужно было дать выход энергии. И наконец распорядитель объявил длительный перерыв.

-- Дорогие наши гости, -- сказал он невозмутимо, будто перед ним не дышал агрессией многосотенный зал, -- в холле для вас накрыты столы, где вы можете освежиться и отведать изысканных кушаний. В правом крыле для вас приготовлены укрепленные залы, если вы захотите померяться силами. Также вас ждет полигон за дворцом. В левом крыле есть комнаты отдыха, и наши девушки с удовольствием проводят вас туда, если возникнет такое желание.

Девушки, стоявшие у сцены и вдоль рядов, смущенно потупились. Гости оживились.

-- Ты как? -- спросил Алекс у Мартина, глядя при этом на ожидающую его "бабочку".

-- Не, -- произнес блакориец тоном пресыщенного жизнью старика, -- я пас. Пойду хоть поем на халяву. Найду Вики, подразню ее. Мне хватит.

-- Не увлекайся, -- предупредил друга Свидерский, поднимаясь, и Март хмыкнул ему вслед.

-- Вы выбрали меня, Алесянд-сэ? -- тонким голосом спросила черноволосая девушка, когда он подошел к ней. -- Позвольте, я провожу вас в комнату отдыха?

-- Как тебя зовут? -- поинтересовался он, заходя за сопровождающей в темное помещение без окон, с тусклым светильником на стене. Обстановка была скудная -- да и зачем чрезмерность там, где хватит тонкого матраса на полу да удобств за ширмой?

-- Токо, -- сказала "бабочка" с поклоном. Чисто птичка, яркая, цветная, с голосом, похожим на щебетание. -- Могу я раздеть вас, сэ?

Она уже скинула свое одеяние, и Алекс внимательно разглядывал ее в полумраке комнаты, пока она аккуратно и почтительно расстегивала ему брюки, баловалась с пуговицами рубашки, стягивала рукава, зайдя ему за спину, и с нажимом гладила по плечам. Касалась острыми коготками живота, ягодиц и бедер, легко кусала мужчину за лопатки, скользила вокруг него, прижимаясь всем телом. Тонкая, смуглая в желтизну, с очень маленькой грудью, изящная. И умелая. Очень умелая.

Стихийный хаос устремился к выходу, и Алекс не смог больше ждать: схватил ее, подмял под себя -- черные глаза распахнулись широко, из горла вырвался птичий тонкий крик -- и начал двигаться, на секунду оглохнув и ослепнув от настолько знакомых и забытых ощущений.

Что может еще так наглядно убедить мужчину, что старческая немощь ему не грозит, как не отзывчивая, чувствительная и послушная женщина?

В огромном холле, обвитом вьюнками, уже стояли накрытые столы, и гости с энтузиазмом голодных обезьян ринулись уничтожать это великолепие. Нежить нежитью, а о насущном забывать не стоит. Барон фон Съедентент не остался в стороне -- набрал себе на тарелку остро пахнущей йеллоувиньской еды и отошел, выглядывая Викторию. Она увидела его, замерла в нерешительности, но все же подошла, встала рядом.

-- Иногда я сомневаюсь, что мы созданы Творцом, -- с ехидством проговорил Мартин, прожевав очередной кусок пряной красной рыбы. -- Посмотри на этот зоопарк, дорогая. Чуть всплеск стихии, потеря самоконтроля -- и остается только инстинкт. Поесть, подраться и пот... хм.

Он осекся, тряхнул волосами, посмотрел на сердитое лицо подруги.

-- Что, тоже с трудом справляешься? -- спросил с сочувствием.

Виктория пожала плечами, отпила немного дынного тоника. Она дышала чуть чаще, чем нужно, чтобы выглядеть спокойной, и темные волосы у корней казались чуть влажными. Точно ведь подерется с кем-нибудь. Или еще хуже.

-- Где Алекс? -- поинтересовалась она.

-- В левом крыле, проверяет местных девушек на прочность, -- с язвинкой ответил Март. Глаза Вики полыхнули гневом, и он удивленно хохотнул:

-- Кусака, неужто его ты тоже ревнуешь? Только я один, обездоленный, не вызываю в тебе никакого чувства? Не переживай, ты же знаешь, что вне конкуренции.

-- Не зли меня, Март, -- глухо сказала Виктория, чуть отходя от него.

-- Как грозно мяукает этот котенок, -- насмешливо произнес он. -- Мне очень страшно. Ну хочешь, пойдем к нему, прочитаем нотацию? Или совет дадим какой, а то и покажем класс, а, Вики?

Она вспыхнула, махнула рукой -- и его шею захлестнула невидимая удавка, тело дернуло ощутимым разрядом.

-- Леди Лыськова хочет подраться? -- Мартин изобразил на лице ужас, глядя в сверкающие вызовом темные глаза. -- Со слабым и беззащитным мной? Не-е-ет, у меня рука на тебя не поднимется. Я не бью маленьких девочек, Вики. Даже таких злобных, как ты.

-- В зал, -- проговорила она сквозь зубы, отвернулась, глядя на огромный холл, заполненный их коллегами. -- Я тебя вызываю, Мартин.

-- В зал, конечно, -- согласился он смешливо. -- Иначе завтра все каналы покажут, как подрались придворные маги Инляндии и Блакории. Только, умоляю, будь со мной нежной, Вики.

Она старалась. Очень старалась и разошлась не на шутку. Щиты, укрепляющие зал, гудели и стонали от разбушевавшейся магини, а Мартин только посмеивался, раз за разом отбивая атаки. Надо было признать, что Виктория легко бы уложила почти любого из съехавшихся на конференцию гостей. Но не его, конечно. Осыпа?лись искрами огненные Тараны, рассыпались Лезвия, с шелестом проедали его защиту Сети -- он даже покачнулся раз или два. Аккуратно, чтобы не навредить и чтобы она точно могла отбить, нападал сам -- так, чтобы не заподозрила, что издевается или поддается. В конце, когда Вики уже видимо стала выдыхаться, пропустил удар воздушной Петли, проехался спиной по полу, поднял руки.

-- Все, ты меня победила, леди. Сдаюсь и признаю тебя сильнейшей и великолепнейшей!

Виктория стояла, тяжело дыша, и сердито глядела на него -- как он поднимается, подходит к ней.

-- Все, выплеснулась? -- спросил блакориец с удовлетворением. -- Теперь спокойна?

Она размахнулась и с наслаждением заехала кулаком ему в подбородок.

-- Какой же ты все-таки гад, Март, -- сказала она устало и потрясла рукой, чтобы унять боль в пальцах.

-- Заслужил, -- согласился он весело, трогая ушибленное место. -- Хороший удар, Вики. Ну что, пойдем обратно? Я вдруг снова проголодался. Надеюсь, эта толпа оставила нам хотя бы по рисовой лепешке.

Пока приглашенные маги сбрасывали излишки энергии, в правительственных ложах чинно вкушали сытный обед. Майло Тандаджи с удовольствием ел острую лапшу с морепродуктами -- кухня Йеллоувиня была похожа на тидусскую, и он чувствовал себя почти дома. Закончив обедать, вышел на террасу на втором этаже -- полюбоваться видами Пьентана и послушать пение птиц. Состояние, несмотря на тревожную информацию, было самым умиротворенным.

-- Господин Тандаджи, -- раздался позади голос с инляндским акцентом. Он оглянулся -- перед ним стоял Дэвид Розенфорд, глава Управления госбезопасности в Инляндии. Длинный, рыжий, высокомерный, как почти все инляндцы.

-- Лорд Розенфорд, -- сухо поприветствовал коллегу тидусс. -- Чем обязан?

-- У меня необычное предложение для вас, господин Тандаджи, -- лорд Дэвид попытался придать голосу любезности. Хотя трудно быть вежливым с главой конкурирующей разведки, чьи агенты не раз добывали секретную информацию. -- Его величество Луциус желает встретиться с вами. Это не займет много времени.

Тандаджи помолчал, посмотрел на чудные сады Пьентана с оживленными шоссе, лентами каналов, россыпью домиков в восточном стиле, кое-где разделенных росчерками вздымающихся небоскребов.

-- Есть профессиональная этика, лорд Розенфорд, -- наконец ответил тидусс. -- Понимаю, какая это честь для меня, и приношу его величеству свои самые искренние извинения, но я не могу рисковать доверием моей госпожи. Удивлен, что вам нужно это объяснять.

Инляндец поморщился, словно делая усилие над собой, и Тандаджи с удовлетворением подумал, что ему еще работать и работать над мимикой.

-- Это не политический вопрос, -- пояснил Розенфорд, -- скорее, частный. Он никак не затрагивает вопросы безопасности Рудлога или Инляндии. И мне даны указания... заинтересовать вас, полковник. Как вы смотрите на то, что мы отпустим Маслякова и Сорина без каких-либо условий?

Теперь уже Тандаджи едва сдержался, чтобы не поморщиться. Позорище, агенты, а попались как дети. За полтора года в инляндской тюрьме, естественно, из них вытрясли уже все, что могли, но на попытки договориться Управление безопасности, возглавляемое Розенфордом, не шло. Вытаскивать их надо, это дело принципа. Но не попасть бы на подставу.

-- Я гарантирую, что это будет просто разговор, -- сказал лорд Розенфорд, словно подслушав его мысли. -- Никакой двойной игры. Слово чести. Естественно, обязательно неразглашение с вашей стороны.

-- Без прослушки? -- с каменным лицом поинтересовался Майло. -- Без записи, попытки ментального чтения, свидетелей, ликвидаторов, группы захвата, последующего шантажа?

-- Просто разговор, -- с нажимом повторил инляндский лорд. -- Что вы ответите?

-- Хорошо, -- медленно произнес тидусс. -- Даю слово, что не буду распространяться об этой встрече. Когда и где?

-- Сейчас и здесь, -- с видимым облегчением ответил Розенфорд. -- Чтобы не задавались лишними вопросами, куда вы пропали из ложи, спуститесь в холл. Там будет ждать девушка в синем йеллоувиньском костюме, расшитом маками. Она проводит вас в комнату отдыха и останется там до конца разговора.

-- Идеальное прикрытие, -- пробурчал Тандаджи. -- А как же "без свидетелей"?

-- Она глухая, -- невозмутимо ответил инляндец. Тандаджи с иронией глянул на него.

-- Поверить вам на слово? Чтение по губам?

-- Умеет, -- усмехнулся Розенфорд, ничуть не обидевшись, -- но она встанет к вам спиной. И наденет наушники с громкой музыкой, чтобы вы были спокойны. До окончания перерыва еще час. Благодарю за отзывчивость, полковник.

Тандаджи подождал, пока инляндец удалится, прошел обратно в ложу, спустился по лестнице в опустевший зал. Из холла доносился гул, как из большого осиного гнезда, и он, выйдя, с недовольством подумал, что всему этому могущественному сборищу не хватает дисциплины.

Девушка скромно стояла у стены, улыбнулась ему профессионально-радостно, поклонилась.

-- Ви вибра меня, Мяйло-сэ?

Говорила она четко, глухо, с небольшими паузами.

Тандаджи без лишних слов приобнял ее за талию, укутанную тонким шелком, шепнул на ухо несколько слов по-йеллоувиньски. Сопровождающая даже не вздрогнула. То ли такая выдержка, что отборным местным матом ее не проймешь, то ли действительно не соврал инляндец. Хотя он бы на его месте обманул, не моргнув глазом.

В левом крыле открывались двери, выходили и заходили парочки, и кто-то из магов, узнав его, проводил тидусса недоуменным взглядом. Черноволосая агентша демонстративно забралась рукой ему под пиджак, поглядывала смущенно и томно и наверняка успела уже нащупать и пистолет, и тонкие ножи. А если его ведут на встречу без требования сдать оружие, значит, малышка способна прикончить любого раньше, чем тот подумает угрожать его величеству. "Да уж, -- размышлял Тандаджи, глядя на аккуратное девичье ухо и вздернутый носик, -- иногда ради дела нужно и пострадать. Может, получится перевербовать ее? Полезная девочка".

Майло всегда имел некоторую слабость к женщинам-офицерам и сотрудницам спецслужб. Никакого влечения, чистое любование, как тонкой и острой осокой у пруда, покрытого розовой рассветной дымкой.

Они прошли к последней комнате крыла, девушка с поклоном открыла дверь, впорхнула в помещение -- и тут же ушла за ширму, оглянулась лукаво на осматривающегося тидусса, села аккуратно на пол и надела лежащие тут же широкие наушники. Застучали гулкие ритмы -- и Тандаджи чуть расслабился: обычный человек не выдержал бы такой громкости.

В комнате никого не было, и Майло, чуть помедлив, присел на приготовленную табуретку. Лицом к сопровождающей -- легковерным он никогда не был, а если решит ударить, то придется делать это через венценосного Инландера.

Через несколько секунд открылось Зеркало, и из перехода вышел его величество Луциус собственной высокомерной персоной. Тидусс почтительно встал, поклонился.

-- Садитесь, господин Тандаджи, -- благосклонно кивнул решивший поиграть в шпионов монарх, сел сам, оглянулся на "агентшу", задумался. Майло терпеливо ждал. -- В пятницу знакомый вам виконт Кембритч будет официально объявлен новым герцогом Дармоншир, -- Инландер наконец соизволил заговорить. -- Но вам это, скорее всего, известно.

Тандаджи вежливо склонил голову.

-- Вам также известен непростой характер будущего герцога, -- несколько сварливо проговорил Луциус. -- У меня есть сведения, что на него в Рудлоге заведено уголовное дело. И дабы делу не был дан ход, виконт периодически работал вашим информатором.

-- Совершенно верно, ваше величество, -- подтвердил Майло. Официальная легенда звучала именно так.

-- И он находился под вашим постоянным наблюдением.

-- Да, ваше величество.

-- Дело нужно закрыть, -- потребовал Луциус. -- И уничтожить. Это возможно?

-- Конечно, ваше величество, -- легко согласился Тандаджи. Можно было поторговаться, но он не стал. Нетрудно уничтожить то, чего не существует.

Монарх Инляндии рассеянно кивнул, словно не сомневался в готовности собеседника угодить ему.

-- Для моей страны крайне важно, чтобы Дармоншир был жив, дееспособен и лоялен трону. Шесть лет назад он уехал в Рудлог, и до этого времени его поведение оставляло желать лучшего. Мне не хочется получить во главе крупнейшего герцогства пьяницу, наркомана и дебошира, однако есть государственная необходимость. И именно этой необходимостью продиктована наша встреча. Я задам несколько вопросов, господин Тандаджи. Связан ли Кембритч с какими-либо преступными группировками?

-- Нет, ваше величество, -- сухо сказал Тандаджи.

-- Остались ли у него долги чести, обязательства перед кем-то, кроме Ангелины Рудлог?

-- Нет, ваше величество, -- повторил начальник разведуправления.

-- Женщины? Сердечные привязанности?

-- Никого постоянного, ваше величество. -- Майло вспомнил запись с камер -- как Кембритч заходит в покои к принцессе Марине и выходит из них через некоторое время в невменяемом состоянии, а затем устраивает драку с Байдеком, -- но делиться подозрениями не стал. -- Были многочисленные короткие связи.

Луциус поджал губы.

-- Внебрачные дети?

-- Ни одного, -- заверил его Тандаджи, чувствуя всю прелесть нахождения на допросе в непривычной для себя роли.

-- Зависимость от наркотиков, алкоголя?

Майло поколебался.

-- Он не употребляет наркотики уже почти шесть лет. Выпивка регулярна, но я бы не назвал это зависимостью. Нет никаких симптомов алкоголизма. Мозги у него функционируют превосходно.

Луциус удовлетворенно хмыкнул, выжидающе глядя на Тандаджи своими блекло-голубыми глазами. И тидуссу вдруг стало не по себе: хоть и защищен он был от взлома, силы этого потомка Воздуха хватило бы, чтобы выпотрошить всю информацию из его головы.

Майло помолчал и все-таки добавил:

-- Если вы позволите, ваше величество... Кембритч -- игрок, и игрок азартный. Он испытывает удовольствие от риска, и ограничивать его бесполезно. Поэтому, чтобы держать его в рамках, необходимо подкидывать ему задачи для ума. Сложные задачи. Он не будет никогда бюрократом, он сорвется, если вы усадите его за бумаги или управление герцогством.

Луциус слушал и улыбался тонкими губами. Будто он все это знал и понимал. И получал от этого знания удовольствие.

-- Что вы рекомендуете мне, Тандаджи? -- спросил он настойчиво.

-- Я не смею рекомендовать... -- начал Майло, но король оборвал его взмахом руки.

-- Оставьте ваши политесы, господин Тандаджи, и ответьте на вопрос.

-- Можно подтолкнуть его, чтобы он вернулся к гонкам, -- прямо ответил тидусс. -- При должном магическом сопровождении это почти безопасно. Или дайте ему должность в Управлении госбезопасности с прицелом на то, что он заменит Розенфорда, когда тот отойдет от дел. Третий вариант -- дипломатия, как бы странно это ни звучало применительно к Кембритчу. Он будет получать удовольствие, выигрывая на международной арене. Когда войдет во вкус, конечно. Поначалу придется его переупрямить.

Луциус удовлетворенно кивнул и встал.

-- Благодарю вас, полковник. За информацию.

-- Рад был помочь, ваше величество, -- любезно ответил начальник разведуправления и тоже встал, повернулся. Король прошел мимо него. Тидусс был заинтригован. Разговор фактически ни о чем, странный интерес.

-- Зеркало, -- тихо сказал Инландер в телефон. Посмотрел на молчащего задумчивого тидусса и вдруг ухмыльнулся. И ушел в открывшуюся поверхность перехода, оставив Майло, с трудом удержавшего каменное выражение лица.

Легкие руки легли ему на плечи, повернули к себе.

-- Ты красивий. И сильны, -- четко произнесла девушка, глядя ему в глаза. Она развязала пояс национального халата, и Тандаджи не отказал себе в удовольствии поглядеть на тренированное женское тело. Запустил руку ей в волосы -- она смотрела прямо и спокойно -- и вынул из прически длинную тонкую иглу.

-- Сакатан, -- удовлетворенно сказал он. Девушка улыбнулась, чуть повела руками -- в ладони из широких рукавов выпали полукруглые лезвия, похожие на маленькие раскрытые веера.

-- Торчжи, -- произнесла она, демонстрируя оружие. -- Будешь со мной?

-- Я люблю свою жену, -- покачал головой тидусс и очень по-отечески погладил расстроившуюся маленькую убийцу по голове. -- Проводи меня в зал.

Он терпеливо досидел до конца конференции, хотя потраченного времени было жаль. Вполуха слушал докладчиков, до сих пор видя перед собой знакомо ухмыляющегося Луциуса Инландера. И обещал себе, что обязательно поработает при следующих занятиях до-тани над древней тидусской мудростью.

"Знающий все готовься удивляться".

Луциус Инландер вернулся в свой кабинет, поблагодарил помощника придворного мага и, усевшись за стол, с наслаждением раскурил сладкий вишневый "Вишнером". За последний месяц он снова вернулся к пагубным привычкам молодости, но у него было оправдание. Он готовился к смерти.

Докурил, открыл тетрадь для записей и стал аккуратно заносить то, что удалось выяснить. Жаль, что пришлось действовать самому, но что сделаешь, если только ему доступно незаметно определить, врет человек или нет, -- особенно если на этом человеке навешана куча защит и блоков, как на начальнике рудложской разведки? Глубже копать было опасно -- кто знает этих тидуссов с их практиками и покровительством Желтого, мог бы и почувствовать.

"Сотрудничество с иностранными спецслужбами" -- обязательств, подкрепленных магконтрактами, нет. Это хорошо. Не соврал Тандаджи. Хотя бы в этом.

"Связи с преступным миром" -- слава богам, избежал, иначе пришлось бы проводить ликвидации на территории Рудлога, а это всегда чревато проблемами.

"Женщины".

По поводу женщин у его величества были свои соображения, оформившиеся после появления Марины Рудлог у экрана операционной. Но рудложский полковник не обманул. Скорее, не сказал всей правды.

Поэтому Инландер ставил на старшую Рудлог. Чем сильнее жена -- тем лучше.

"Дети". Точно нет. Вот и отлично. Еще бастардов им и не хватало.

Король Луциус был очень педантичным человеком и, готовясь к уходу, желал оставить страну в идеальном состоянии. Отдать все долги. И просчитать все вероятности. Чтобы все нужные фигуры в нужное время стояли на нужных местах.

Полковник Тандаджи после конференции аккуратно сложил в папку свои записи и пошел на запланированную встречу с ее величеством Василиной.

Королева выглядела очаровательной, но уставшей, и он быстро и коротко рассказал ей об итогах мероприятия, уложившись в какие-то десять минут.

-- Я прежде всего планирую проверить и при обнаружении угрозы санировать местное кладбище, -- сказал Майло. Ее величество кивнула -- выбившаяся из строгой прически кудрявая прядь скользнула по ее шее, и тидусс опустил глаза. -- Естественно, со всей почтительностью, моя госпожа.

-- Согласна, -- ответила королева с горьким юмором. Глаза у нее тоже были уставшие, покрасневшие. -- Не хотелось бы, чтобы мой дедушка выполз из могилы в столь неподобающем виде. Делайте все, что нужно, полковник. Это все?

Она подняла руку, словно желая потереть висок, и опустила ее. Нельзя показывать слабость, да.

-- Нет, ваше величество, -- быстро ответил тидусс, чувствуя себя куда неудобнее, чем в темной комнате отдыха наедине с йеллоувиньской убийцей. -- Еще один вопрос. Уже больше недели прошло с момента вашей встречи с представителем драконов в Теранови. Известий от вашей сестры нет до сих пор, хотя диалог должен был стать оперативным и двусторонним.

-- Вы считаете, я совершила ошибку? -- прямо спросила Василина, глядя на него своими серьезными голубыми глазами.

-- Мы должны быть готовы к любому развитию событий, -- дипломатично ответил Майло. -- У нас есть зацепка. Девушка, любовница одного из драконов, участвовавших в похищении вашей сестры. Мы знаем, что он тайно прилетает к ней, и установить контакт невозможно. Но, если она будет у нас, ему ничего не останется, кроме как пойти на сотрудничество...

-- Взять ее в заложницы? -- грустно поинтересовалась королева. -- А если они завтра прилетят -- а мы закрыли возможность диалога попыткой силового давления?

-- А если не прилетят? И разве ваша сестра не заложница в Песках? -- Тандаджи не хотел давить, но нужно было принимать решение. -- Вы просили меня информировать вас о своих действиях, ваше величество, хотя я, простите меня за дерзость, не хотел бы, чтобы вы участвовали в деятельности Управления. Не потому, что хочу скрывать от вас что-либо, а потому, что приходится часто принимать нелегкие и некрасивые решения, а у вас и так много забот.

Она смотрела на него почти с отчаянием, и Майло было ее жалко. Ну почему на троне не тот же Байдек, который дал бы ему свободу действовать без лишних сантиментов?

-- Госпожа моя, -- сказал он по возможности мягко, -- я обещаю, мы обеспечим ей комфортные условия, просто ограничим свободу на некоторое время. И даже выплатим компенсацию, если все разрешится. И, если пожелаете, прежде поговорим с ней, постараемся убедить сотрудничать добровольно.

-- Пожелаю, -- она качнула головой. -- Поступайте как считаете нужным, полковник.

-- Благодарю, ваше величество, -- с облегчением произнес Тандаджи. -- Я могу идти?

-- Да, -- она вдруг нахмурилась, будто вспомнила что-то. -- Господин Тандаджи. Подготовьте мне для просмотра дело Кембритча. Я имею в виду не только историю его сотрудничества с Управлением, но и это тоже. Все его заслуги, проступки и личные характеристики. И, -- тут голос ее стал почти стальным, и он тут же вспомнил ледяную бурю, почти заморозившую его в день рождения королевы, -- не смейте что-то удалять или скрывать. Вы меня поняли, полковник?

-- Да, моя госпожа, -- сказал Майло, вставая и кланяясь.

Начальник разведуправления, вернувшись в свой кабинет, покормил уже подросших рыбок. Достал из сейфа, настроенного только на него, пухлую папку с делом дурного виконта, ставшего в один день предметом интереса сразу двух монархов. Пролистал, вспоминая шесть лет совместной работы, хмурясь и качая головой. Ну куда ее величество лезет? Ведь будет оценивать безумного в своей жажде острых впечатлений Кембритча не как профессионал госбезопасности -- как обыватель. И как впечатлительная женщина, голова которой все еще забита идеалами, которые рассыплются только после долгого времени, проведенного у власти. И что она увидит? Разве увидит она его героем, поддерживающим безопасность страны? Разве сможет оценить?

Точно нет. Драки, гулянки, алкоголь, гонки, обман, предательство, наркотики, злачные места, шлюхи и порядочные женщины, чередой прошедшие через его постель. И всего несколько строчек после каждого дела с блестящим результатом. На которые вполне можно не обратить внимания.

Он снова вспомнил запись с камер, сделанных в коридоре Семейного крыла, -- как будущий герцог наносит визит в покои третьей принцессы, как туда же через некоторое время заходит королева, как снова появляется Кембритч и нарывается на драку. Вспомнил донесения о разгроме в покоях принцессы Марины. И с досадой захлопнул папку.

Нужно быть идиотом, чтобы не догадаться: на этот раз безбашенный виконт замахнулся на рыбку, которая ему не по зубам. И пока он не получит свое -- или не расшибет голову, -- не отступится. А судя по тому, что королева затребовала досье, -- вероятность проигрыша очень велика.

Может, и хорошо, что Луциус прибрал лучшего агента в Инляндию. Если Кембритча догадаются завалить делами под завязку, если переключат внимание -- есть небольшая надежда, что он не сорвется.

Хотя... кого он обманывает? Сорвется, конечно, и так, что мало не покажется никому.

Но он, Тандаджи, пока придержит папку. Хотя бы на несколько дней, раз ее величество не оговорила сроки предоставления материалов дела. Пусть королева остынет, отвлечется немного -- чтобы воспринять содержимое разумно.

Если бы кто-то сказал Майло, что он искренне переживает за своего бывшего подчиненного и даже где-то сочувствует ему, начальник разведуправления очень бы удивился. Но смельчаков, способных подсмотреть и подслушать мысли грозного тидусса, вокруг не было. И он мог сколько угодно размышлять о том, как трудно работать с эмоциональной королевой, -- и при этом неосознанно хмуриться, просматривая подробные отчеты о подвигах титулованного адреналинового наркомана и понимая, что вряд ли он сумеет найти второго настолько же самоотверженного агента.

Глава 6

Начало ноября, Иоаннесбург

Светлана Никольская попросила отца не выбрасывать стекло с каракулями Чета. И теперь, ложась спать, подолгу слушала звуки с улицы: а вдруг он прилетел? Иногда вскакивала ночью, потому что ей чудился скрип, подходила к окну и расстроенно глядела на проезжающие машины и качающиеся фонари.

Легко сказать "жди"; трудно ждать.

Во снах Четери больше не приходил, и она скучала, кутаясь в теплое одеяло, и каждый раз, засыпая, надеялась: может, сегодня?

К концу второго месяца беременности ее мутило по утрам, хотелось мела, меда и маринованного имбиря. Светлана могла подолгу облизывать алюминиевые ложки, не выносила теплую воду -- только ледяную или очень горячий чай! -- и, самое печальное, ее стало укачивать в собственной машине. Автомобиль был отправлен на долгосрочную стоянку, а Света приобщилась к длительным прогулкам.

Иногда они встречались с Сережкой Федотовым, который периодически таскал для нее копии найденных упоминаний о стране драконов. Вот и сегодня они пересеклись у метро, и одногруппник торжественно вручил ей очередную папочку.

-- Карты, -- сказал он довольным голосом, -- из йеллоувиньских архивов. Состояние оставляет желать лучшего, но есть и удачные экземпляры. Надеюсь, тебе это поможет.

Светлана, завершив к вечеру проверку контрольных, намазала тягучим прозрачным солнечным медом кусочек батона, налила чаю и стала просматривать принесенное домой богатство.

Это были фотографии карт. Очень старых, неточных -- очертания Песков они повторяли лишь отдаленно, -- с кучей непонятных пометок. В стопке обнаружилась и на удивление хорошо сохранившаяся карта Тафии, с улочками, которые Света успела хорошо изучить за время своих путешествий во сне; была прорисована даже широкая река со смешными маленькими корабликами и указанием течения.

Река, если судить по масштабам города, была очень широкой и огибала город полукругом. Светлана просмотрела другие карты Песков, нашла более-менее четкую, пригляделась. Много водоемов, мелких речек. Но вьющаяся изгибами, как толстая, отползающая от гор змея, река была одна. Она тонкой нитью начиналась от огромного предгорного озера и, пройдя через половину страны, набирала силу, расширялась, разливалась у Тафии и затем снова собиралась в узкое русло. И через много километров впадала в море.

У озера была сделана маленькая надпись на йеллоувиньском, и Света полезла в словарь. И, переведя, долго соображала, значит это что-то для нее или нет. Потому что там было написано "Ключ великой неру море белое".

Три из десяти городов Песков стояли на реке Неру, но Светлана была уверена, что именно Тафия -- ее город. Не зря же она зарисовывала то, что видела во снах. И теперь с волнением находила на карте более чем полутысячелетней давности и дворец, и храмы, и знакомые улицы.

Задачка, заданная ей Синей Богиней, никак не решалась. Но Света была упорной и со студенчества уяснила главный постулат гуманитария: хочешь решить проблему -- изучи ее. Вот и изучала, как могла, надеясь, что ответ забрезжит в голове. Но пока ничего лучше, чем дождаться Чета и отдать ему Ключ, в голову не приходило. С другой стороны, если бы Богиня хотела сделать его Владыкой, она бы, наверное, сама отдала символ власти? Или нет?

Так ни до чего и не додумавшись, Светлана легла спать. Укрылась двумя одеялами, привычно уже погладила живот -- под пальцами было тепло, и ей казалось, что там, в золотистом свете, парит маленький, свернувшийся в клубочек, спящий белый дракончик. Потрогала Ключ на шее, поглядела в окно, и так, наблюдая за мягко качающимся светом от уличных фонарей, за гаснущими окнами в доме напротив, уснула.

И, конечно, проснулась в том городе, карты которого изучала перед сном. Он был все так же тих и пустынен, засыпан песком и залит лунным светом. Света, поглядывая по сторонам, прошла к воротам, выглянула наружу, спугнув парочку верещащих ящериц. Впереди едва заметной выемкой в барханах шло русло реки, и она стала вспоминать карты: где там исток? Кажется, справа.

Делать все равно было нечего. Она не нашла, куда приложить Ключ в городе, так почему бы не проверить фантастическую идею о том, что замо?к для Ключа находится где-то у истока реки, на дне большого озера? Не зря же такая надпись сделана. Может, там артефакт какой -- засунешь Ключ Владыки, повернешь, и польется вода, как из крана?

Она уже шагала по теплому песку русла и хихикала, представляя себе гигантский кран, наполняющий пустыню.

Шла, пока не сообразила (все-таки беременность влияет на мыслительный процесс), что до озера несколько сотен километров, и идти она туда будет ну очень долго. Расстроилась, остановилась, оглянулась назад. Город был уже далеко, да и возвращаться не хотелось. Тут хоть какая-то цель есть, а там опять бродить и скучать.

Зажмурилась и представила, как растет в вышину, да так, чтобы сделать шаг -- и уже далеко. Раньше же получалось, правда, как-то само собой. Света рискнула приоткрыть глаза и ойкнула, пошатнулась и плюхнулась попой прямо на песок. Подождала, пока пройдет головокружение, и снова встала, с опаской поглядывая на небо -- было ощущение, что она сейчас стукнется об огромную Луну головой. Затем снова посмотрела вниз и сглотнула, потому что стало страшно.

Было ну очень высоко. Оставшаяся далеко внизу Тафия опять казалась совсем близкой, но выглядела почти игрушечной, размером со ступню. Отсюда, с невероятной высоты, было хорошо видно сухое русло, уходящее сквозь подсвеченные ночным светилом дюны куда-то за горизонт. И шириной оно было с ладонь.

-- Это всего лишь большая песочница с игрушками, -- сказала Света себе неуверенным голосом, прозвучавшим гулко и слишком громко. Снова покосилась на полузасыпанную маленькую Тафию. Голова все еще кружилась. -- Это все нереально. Захочу -- опять стану маленькой. Захочу -- вообще проснусь. Давай проверим, и все. Угу? Угу.

Она побежала вперед, вдоль русла, соображая, что будь она в материальном теле, то двигаться из-за своего веса просто не смогла бы. А тут летит, почти не касаясь земли, перепрыгивая через холмы, и высокие барханы кажутся волнистым песочком. Света иногда останавливалась, с изумлением и каким-то детским восторгом смотрела на пробегающих мимо верблюдов, похожих на букашек, на пятна маленьких оазисов с горящими кострами и крошечными людьми, на их кибитки, напоминающие малюсенькие спичечные коробки. Было весело и страшно. И хотелось дорасти до звезд, но при мысли об этом ее охватывал такой безотчетный ужас, что снова начинала кружиться голова, и Света отчетливо понимала: нельзя, запрещено.

Русло становилось совсем тонким, а впереди вырастали горы. Странные, невысокие, с широкими пологими террасами -- будто из большого и длинного комода лесенкой выдвинули на разную длину все ящики. А еще она отчетливо почувствовала, как от гор тянет сыростью -- даже увидела голубоватые прозрачные языки тумана, слишком яркие, чтобы быть настоящими, спускающиеся вниз и собирающиеся на дне большой белой чаши, куда и вело русло.

Бывшее озеро было действительно огромным, широким -- белые мраморные стены доходили ей до колен, и голубоватое марево колыхалось на его дне, засыпанном песком, трепетало в такт ее шагам.

Света закрыла глаза и представила, как уменьшается. Хотя бы вчетверо. Получилось, и она присела на дне, рассматривая сочащийся призрачным туманом песок. Может, все просто, и исток завалило каким-нибудь камнем?

Ключ потяжелел. Или ей показалось?

Светлана зачерпнула полную ладонь песка -- там, где свечение было особенно интенсивным. Затем еще и еще. Вскоре она уже с упоением копала, чувствуя себя как в детстве, у моря, когда самым большим счастьем было вырыть на берегу глубокую ямку и потом смотреть, как ее заполняет соленая вода. Отбрасывала песок, фыркала, ругалась на то, сколько же его сюда насыпало, но упорно работала, глядя на голубоватую дымку, которая становилась все ярче и плотнее.

И чуть не заплакала от разочарования, когда под пальцами заскрипел белый камень дна, а воды она так и не нашла. Но все же расчистила довольно большой участок, уселась на образовавшуюся горку и стала думать, глядя на белые мраморные стены озерного ложа, на горные террасы вдалеке.

Вода тут есть, это точно. Она чувствовала ее, осознавала, что лазурный туман, щекочущий ее ступни и лодыжки, -- это то ли проекция стихии, то ли ее след. Жаль, что у нее нет никаких магических способностей. Маги легко находят воду именно по таким следам.

Дымка в лунном свете стелилась лентами, петлями, закручивалась в узелки, пульсировала. А Света смотрела на все это и грустила. Ну чисто пряжа, которую запутал кот. Но с нитками все понятно: тут потянула, там распутала -- и пользуйся. А здесь что делать?

Она встала, уменьшилась еще, снова присела, вгляделась в небольшую впадинку. Белый камень пошел тонкими темными трещинками, и из них, словно волшебные травы, произрастали голубоватые нити, поднимались прозрачным фонтанчиком и опадали вниз, расходясь по дну озера. Вода была здесь, совсем близко.

Света схватила пучок прохладных нитей обеими руками, потянула -- легче было бы сдвинуть гору. Уперлась ногами, уцепилась крепче, сжала зубы. Поддалось? Ступни ее ушли в белый мрамор, ладони стали наливаться голубым сиянием, и она выдохнула, посмотрела вверх, на светлое око луны. Отчего-то стало жутко. Но дело нужно было доделать, и Светлана поднялась посреди фонтанчика, намотала на руки столько, сколько смогла захватить, и медленно, чувствуя, как проваливается в камень, начала вытягивать воду на поверхность. Уже все тело стало голубым, призрачным, прохладным, уже стонала и плакала она от усилия, и в глазах темнело -- и вдруг дно поддалось, треснуло, и наружу хлынула вода. Света только успела поднять голову, ощутить странную слабость -- и растворилась в стихийном потоке, став одной из лазурных туманных нитей, трепещущих в медленно заполняемой водой чаше озера.

Алина Рудлог в среду с утра сдала доклад по истории магии, получила заслуженную пятерку и теперь, на обеденном перерыве, сидела с Поляной и Ситниковым в столовой и с удовольствием ела купленный по такому случаю кусочек торта. И слушала друзей. Парни секретничали и говорили тихо-тихо. Чтобы не подслушал никто.

-- Димон, -- шептал Матвей гулко, -- пойми ты, в королевскую гвардию абы кого не берут. Это высокая честь. Я и подумать не мог, что когда-то попаду туда. А ты еще брыкаешься.

-- Мне Дед Алмаз дал рекомендацию в помощники придворного мага, -- фыркнул Димка, -- а на это место попасть сразу после выпуска уж точно невозможно. Дураком я буду, если откажусь. Не, Матюха, даже не дави на меня. Военщина меня никогда не привлекала. Безопасник -- еще куда ни шло, тут я подумаю, если пригласят на постоянку. Но месить плац? Нахрен мне это нужно?

Алинка не вмешивалась, справедливо полагая, что все равно оба будут рядом, а уж в форме или нет -- это дело десятое.

Зазвонил телефон. Матвей достал трубку, поднес ее к уху.

-- Да, мам. Да. Мам, у меня еще две пары. -- Вздохнул. -- Конечно, зайду. Ты не волнуйся только. Обязательно заеду к ним. И перезвоню. Да, давай, пока.

Он нажал кнопку на телефоне, поглядел на него в задумчивости. Алинка обеспокоенно коснулась его плеча, и Матвей вздохнул, улыбнулся ей, помедлил немного и приобнял аккуратно. Студенты вокруг тут же начали глазеть, и принцессе захотелось скорчить гримаску.

-- Сестру мою двоюродную добудиться не могут с утра, -- сказал он над Алинкиной макушкой. -- Как Янку. Матери дядь Ваня Никольский позвонил, попросил, чтобы я посмотрел. Переживает. Она беременная еще...

Он снова вздохнул, покосился на Алину. Большой, сильный, смешной и добрый.

-- Ты иди, -- спохватилась принцесса, сообразив, что ему неловко оставлять ее. -- Увидимся еще, Матвей. Семья важнее.

-- Торт доешь, малявочка, -- наказал он, открывая Зеркало. -- Я позвоню тебе.

Алина с серьезным видом помахала ложечкой, кивнула. Они с Димкой остались одни.

-- Ди-и-им, -- позвала она тоненько и тихо. Спрашивать было неудобно, но и от любопытства тоже никуда не деться. -- А как ты попал в наше Управление?

-- Вообще-то это секретные сведения, -- ответил он зловещим тоном и хохотнул, откусывая пирожок.

-- Но магдоговор же не подписывал? Ты же внештатник? -- оживилась она. -- Ну расскажи! Мне можно, я никому, Дим!

-- Да тут особо нечего рассказывать, -- проговорил он негромко. -- Бродили с парнями после пятого курса по городу пьяными, нарвались на кадетов из военно-инженерного. Матюхи не было тогда, он к матери уезжал. Подрались, и нас всех заграбастали в участок. А мне ну очень надо было с утра на пару, у нас Желудь вела принципы групповых плетений, у нее прогул -- считай, экзамен не сдал. Так что я взломал защиту, расплавил решетку в камере, кинул сон на охранников и ушел. Вместе с толпой парней, мы в камере успели подружиться уже все. А после пар ко мне подошли и предложили проехать в Управление. Я спьяну забыл, что везде камеры стоят, Алин. Вот полковник мне запись показал и выдал альтернативу. Либо в суд, либо работать на него. Я и выбрал. Но мне нравится, ты не думай, -- добавил он и отпил чаю.

Алина с сомнением посмотрела на Поляну: тот вроде бы не переживал. А ей точно было бы неприятно. Хотя она ни за что не загремела бы в участок. Если на то пошло, то она столько бы и не выпила.

Матвей Ситников появился в квартире у родителей Светланы чуть позже полудня, когда те уже находились в состоянии паники. Светка мирно спала в своей кровати, выглядела вполне здоровой -- не то что истощенная Янка, -- но просыпаться не хотела. Он рискнул пощупать ее ментально, хотя никогда не был в этом силен.

-- Она просто спит, -- сказал семикурсник наблюдающим за его манипуляциями родителями Светы. -- Вполне здорова. Сны видит. Про воду. Извините, дядь Вань, теть Тамар, это все, что я могу. Надо врача вызвать.

-- Да вот час назад уже вызывали, -- со слезами сказала Тамара Алексеевна, -- никак не доехать им до нас. Пробки...

Матвей неловко переступил с ноги на ногу. Посмотрел на трубку.

-- Я сейчас, -- сказал он, -- попробую одному человеку позвонить.

Лорд Максимилиан Тротт, находясь в прекрасном расположении духа, выставлял таймеры на центрифугах. Он снова погрузился в работу, и ему было хорошо и комфортно. До тех пор, пока не зазвонил телефон.

Он не взял бы, но проклятая трубка пиликала настойчиво и мерзко, поэтому инляндец поднял ее, чтобы отключить, посмотрел на экран -- и поднес к уху.

-- Ситников, -- произнес он раздраженно, выходя в гостиную, -- вас опять нужно спасать?

-- Простите, профессор, -- расстроенно пробасил семикурсник в трубку. -- Не меня. Извините, пожалуйста. У меня сестра в странном сне, не просыпается. Вы не могли бы ее посмотреть, попробовать разбудить? Вы же сильный менталист...

Тротт поднял глаза к потолку и мысленно проклял тот день, когда он согласился заниматься с двумя увальнями, которые теперь считали его чем-то вроде личного помощника.

-- Ситников, я не могу вам помочь, -- объяснил он терпеливо. -- Я бы сказал, что у меня нет времени, но, даже если бы я захотел, я не восстановился еще. Вызывайте скорую, это может быть симптомом целого ряда болезней -- от опухоли до обыкновенного невроза. И, -- добавил Тротт, -- на следующей неделе начнем занятия по тому же графику. Если вы не передумали, конечно.

-- Не передумал, -- буркнул Ситников в трубку и отключился. Макс недовольно поглядел на экран, отключил звук и вернулся в лабораторию. Но перед тем как начать работу, надел наушники и врубил любимый жесткий рок. Чтобы ничто уже точно не могло отвлечь.

Агент, наблюдающий за Светланой Никольской, был немного озадачен. Сегодня среда, объект должен был выйти на работу, после которой -- по поступившему с утра распоряжению -- нужно было встретить девушку и вежливо доставить в Управление. Но она не вышла. За занавесками квартиры виднелось какое-то шевеление. Интуиция, подруга всех хороших разведчиков, настойчиво твердила: что-то здесь не так. И он, поколебавшись, все-таки набрал непосредственного начальника.

Тот выслушал доклад молча и поблагодарил за работу.

Через полчаса в квартиру к Никольским постучались сотрудники Зеленого крыла. И с некоторым удивлением застали там спящую "наживку" для дракона, осматривающего девушку врача, родителей в состоянии невменяемости и огромного студента-семикурсника, недавно награжденного за спасение пятой Рудлог.

Светлана не проснулась ни после манипуляций менталиста, ни после довольно энергичных потряхиваний, пресеченных отцом Никольской, резко заявившим, что еще раз -- и он с удовольствием сядет в тюрьму, но чрезмерно активный сотрудник получит по лицу. Мать Светланы со слезами рассказывала историю дочери утешающему ее Ситникову, тот слушал и с удивлением косился на свою двоюродную сестру, спокойно посапывающую среди творящегося вокруг бедлама. Врач требовал, чтобы девушку отправили в больницу, прокололи ей стимуляторы для мозга; отец спрашивал, достаточно ли они безвредны для беременных.

И продолжалось бы это безобразие долго, если бы в квартире вдруг не открылось Зеркало и оттуда не появился штатный маг, а за ним -- сухой и невозмутимый Тандаджи, которому надоело ждать, пока Никольскую приведут ему для беседы. Тидусс мгновенно оценил обстановку, остановил взгляд на знакомом ему героическом студенте, с видом мученика посмотрел в окно на голубое небо и начал отдавать распоряжения.

Несчастную девушку, о которой обязательно нужно позаботиться, -- в Королевский лазарет, под особую охрану. "Уникальный случай, -- объяснил Тандаджи настороженным родителям и располагающе улыбнулся -- но тревоги во взглядах стало еще больше, -- ей необходимы лучшие врачи".

Студента попросили удалиться, дабы не мешать транспортировке, и дали обещание, что он, конечно, сможет навестить сестру в лазарете.

Врача отпустили, поблагодарив за профессионализм и неравнодушие.

Сотрудникам велели ехать в Управление и заниматься делами.

А растерянные родители как-то незаметно для себя оказались за столом, в обществе совсем не страшного, а даже приятного и решившего все проблемы начальника разведуправления, напоили его чаем, угостили пирогами и под мягкие сочувственные расспросы рассказали все, что знали.

Тандаджи вернулся в Управление только через два часа. Он очень устал быть милым, до такой степени, что заболели скулы. И, чтобы восстановить душевное равновесие, устроил внеочередное совещание со старшими групп поиска Ангелины Рудлог.

Группы успехами похвастаться по понятным причинам не могли, единственная зацепка -- любовница дракона -- спала в лазарете под питательной капельницей. Врачи разводили руками: пациентка здорова, мозг функционирует превосходно, виталисты не нашли никаких новообразований или нарушения кровотока, что могло бы позволить квалифицировать ее состояние как продолжительную потерю сознания. Штатные менталисты по очереди пытались пробиться к ней в голову и одинаково растерянно отступали -- Никольская оказалась защищена мощным ментальным блоком, справиться с которым они были не в состоянии.

-- Единственное, что могу сказать, -- докладывал старший менталист, -- она не испугана, наоборот, очень спокойна.

-- Возможно, сон, как и ментальный блок, связан с беременностью? -- предположил один из виталистов. -- Мы ведь ничего не знаем о драконах, вдруг их самки в спячку впадают на время вынашивания?

Никто не засмеялся. Все гипотезы имели право на существование.

-- Я усиливаю поисковые группы армейскими подразделениями, -- сообщил Тандаджи. -- Уйдете за Милокардеры и организуете круглосуточные патрулирования всех участков границы. Задача -- вступить в контакт с жителями Песков, кочевниками. Что хотите делайте, чтобы они к вам подошли, -- хоть на голове стойте и фокусы показывайте. Хоть голых баб выпустите, если это поможет.

Участники совещания недоуменно посмотрели на него.

-- Я пошутил, -- сказал Тандаджи ледяным тоном.

Подчиненные содрогнулись. Он продолжил:

-- Наладите контакт и попроси?те провести вас к городу, чтобы преодолеть защиту Песков. Повод придумаете на месте, такой, чтобы отказать не могли. Четников, под ваше командование. На расстановку по границе -- максимум три дня. Если людей не хватит, сразу звонить мне, дам, сколько нужно. Все полномочия описаны приказом -- самые широкие.

-- Есть, господин полковник.

-- Рыжов!

Капитан Василий Рыжов, недавно увлеченно снимавший на камеру танец королевы с мужем в Теранови, поднял голову.

-- У вас налажен контакт с жителями Теранови, так что возвращаетесь туда. Нужно будет передать отцу невесты письмо для любовника нашей любительницы поспать. Намекнем, что готовы на обмен. Пусть отдадут любому дракону, когда он прилетит. Сами оставайтесь там, слушайте, разговаривайте. Вдруг у них давно идет общение с драконами, которое не озвучивается. Так что поезжайте сразу после совещания. Считайте, что у вас отпуск в городе колобков.

Капитан кивнул, но уши у него немного покраснели.

-- Что там с ее одногруппником, Симов?

-- Поговорили, господин полковник. Отдал нам все копии, рассказал, что знает. Слушали с менталистом, так что не врал. За девчонку переживал очень. Но ничего не знает, хотя найденные им карты и записи могут быть полезными для принятия решений о дислокации войск. Изучаем, к завтрашнему дню определим узловые точки.

-- Работайте, Симов. Молодцы. Что еще?

-- Тайтана, господин полковник, -- напомнил Симов.

-- Да, Рогожин, что в Тайтане?

-- Ходят слухи, что к эмиру прилетали драконы, -- отчитался смуглый, выглядевший как типичный манезиец агент. -- И что открывается с ними торговля, готовят автомобильный караван для первого завоза. Пытаюсь попасть в состав каравана, но пока безуспешно. Возможно, следует попросить ее величество поговорить с эмиром Персием?

-- Возможно, -- сухо сказал Тандаджи. -- Я обдумаю этот вариант. Но там не знаешь, что затребует в ответ и где соврет. В караван нужно попасть. Взятки?

-- Даю, господин полковник, но знаете же, как долго у них все решается.

-- Простимулируйте, чтобы решали быстрее, -- распорядился тидусс недовольно. -- Я ставлю к вам группу Ловчеева, они только вернулись из Тидусса. Доложитесь майору об успехах и поступаете под его командование.

-- Так точно, господин полковник.

Подчиненные один за другим вставали, уходили, а Тандаджи сидел, сплетя пальцы в замо?к, и думал, что сети он раскинул и где-то обязательно клюнет. И что ни в коем случае нельзя давать ее величеству идею поговорить с эмиром -- старый пустынный лис съест ее и не поморщится. Тут нужна восточная тонкость. А он как раз давно не был в Эмиратах.

Королева Василина и не подозревала о покровительственных чувствах, которые она вызывала в начальнике разведуправления. Она только что вернулась с обеда, усадила себе на колени Мартинку -- та тут же присосалась к пуговице маминой блузки и стала увлеченно ее отгрызать, попутно слюнявя тонкую ткань и урча от усердия.

"Точно маленькая медвежонка", -- ласково думала королева и гладила занятую чесанием десен дочку по тонкой спинке. Малышка все больше становилась похожей на Мариана, и Василине это очень нравилось.

Королева слушала старенькую няню Дарину Станиславовну, которая и принесла к ней Мартинку и сейчас, тряся своими кудряшками и стараясь успокоиться, жаловалась на подаренных щенков.

-- Это бандиты, ваше величество, -- причитала она, расположившись в кресле в гостиной, -- натуральные бандиты! Я понимаю, они должны расти с хозяевами, дабы те их воспитывали. Но получается, что теперь они хулиганят вчетвером! Горничные убирают каждые полчаса, и все равно в игровой беспорядок. Я постоянно спотыкаюсь о погрызенные игрушки. Мальчики не хотят слушать чтение, не интересуются конструкторами. Только носятся с собаками и визжат!

В гостиную из спальни вышел Мариан, подошел к жене сзади, взял у нее из рук Мартинку и отошел к окну -- показывать осень и внимать жалобам няни.

-- А вас щенки не слушаются? -- сочувственно спросила Василина.

-- Нет! -- няня вздохнула. -- Простите меня, ваше величество, но нужно что-то с этим делать. Иначе с дисциплиной попрощаемся навсегда. Первые дни еще терпимо было, но сегодня! Это ужас какой-то! Может, собак определить на псарню? Хоть это и жестоко по отношению к принцам... Но ведь как приходят с садика, сразу начинается безобразие. Перевозбуждаются перед сном...

Королева вспомнила, как они с Марианом наблюдали за знакомством щенков и сыновей. Сколько было восторга, писка, барахтанья, как мальчишки делили, кто чей, как давали имена, обнимали, прижимали к себе. Решили назвать лохматых белых псин Пиратом и Горычем, но имена быстро сократились до Рати и Рыни. Кто бы мог подумать, что они принесут столько хлопот!

Василина повернула голову, вопросительно посмотрела на мужа, и тот, словно почувствовав ее взгляд, отвернулся от окна, поглядел на расстроенную старушку. Глаза его смеялись. Мартинка, не обращая внимания на движения любимого папы, присосалась к уголку форменного воротника. Она не хотела смотреть осень. Она хотела грызть.

-- Пойдем, -- предложил Байдек, -- посмотрим, что можно сделать.

Сыновья были в садике, но это никак не мешало подаркам Кембритча разносить детские покои. Пол огромной игровой был покрыт ровным слоем игрушек, рваных книг, манеж Мартины оказался перевернут; настойчиво повторяя мелодию, играла скрипучая музыкальная карусель с оторванными зверятами. В углу два лохматых щенка с рычанием перетягивали большую резиновую лошадку. Горничная, подтирающая лужицу, несчастными глазами посмотрела на вошедших, встала, сделала книксен.

-- Так и знала, -- ошеломленно произнесла королева, -- что от Кембритча хорошего ждать нельзя.

Байдек покачал головой.

-- Это отличные псы, -- возразил он, -- но с ними нельзя сюсюкаться. Сидеть! -- рявкнул он тихо, но грозно, и несчастная лошадка упала на пол, а щенки плюхнулись на задницы, с восторгом глядя на появившегося вожака. Мариан подошел, сел перед ними на корточки, потрепал по загривкам.

-- Командуйте, Дарина Станиславовна. Прикажите подойти.

-- Ко мне, -- деликатно попросила старая интеллигентная няня.

Щенки не шелохнулись; один упал на спину, растопырил лапы -- давай, большой вожак, почеши меня.

-- Сидеть, -- повторил Мариан, и щенок тут же послушно вернулся в сидячее положение. -- Дарина Станиславовна, я пообщаюсь с сыновьями и объясню им правила поведения. Научу их дрессировать собак и буду спрашивать строго. И настою на том, чтобы дети гуляли с щенками утром и вечером. Не дело, что это делают слуги. Вы правы, что обратились к нам. Это мое упущение. Вам же нужно не просить их, вам нужно показать, что вы здесь главная. Собаки признаю?т только силу. А пока вы, простите, для них -- всего лишь обслуживающий персонал. Давайте еще раз.

-- Ко мне, -- уже строже произнесла няня. Щенки не шелохнулись, один из них зевнул во всю пасточку, вывалив розовый язычок.

-- Ко мне! -- сурово попробовала Василина. Мариан улыбнулся, и она засмеялась. -- Меня не слушаются даже собаки.

-- Ты здесь главная, -- напомнил он, вставая. Псы остались сидеть. -- Ты тоном должна показать, что ты главная. Тогда будут слышать и люди, и собаки. Мягкостью управлять нельзя, Василек.

Няня сделала вид, будто ничего не слышит, наклонилась, чтобы подобрать кольцо для прорезывания зубов. Старушка поначалу побаивалась мужа своей воспитанницы, считала его слишком суровым и тяжелым человеком для девочки, любящей печь пироги и читать любовную поэзию. Но за этот месяц она изменила свое мнение. Да, он подавлял окружающих и в семье он был главным, но при этом ловил каждое слово ее Васеньки, был всегда рядом и выполнял все ее просьбы.

-- Представь, что ты сидишь в повозке, запряженной понесшими лошадьми, -- объяснял Байдек. -- Нельзя их уговаривать -- не послушаются, нельзя кричать в панике -- испугаются еще больше. Нужно взять поводья твердой рукой, потянуть на себя, не дергая, и громко, жестко сказать: "Стоять!"

Щенки вскочили, завиляли хвостами. Василина улыбнулась, с обожанием глядя на мужа.

-- Ко мне! -- попробовала она снова. Псы не отреагировали.

-- У тебя обязательно получится, -- пообещал муж, целуя ее в лоб. -- Все задатки есть. И у вас получится, Дарина Станиславовна. А я все, от меня зависящее, сделаю.

Марина

С Катькой Симоновой мы теперь встречались по средам, о чем было торжественно доложено моей старшей сестре, отцу, Мариану и господину Тандаджи. Клянусь, меня и в детстве так не контролировали. Иногда мне кажется, что я скоро должна буду сообщать о марке духов, которыми пользуюсь, и докладывать, какой пастой чищу зубы.

Хотя, уверена, сотрудники госбезопасности и так это знают.

В чем отличие принцессы от обычной девушки? Если обычная девушка хочет встретиться с подругой, она просто звонит ей или заглядывает после работы. Если принцесса идет на встречу с подругой, то это превращается в событие государственного масштаба и девичьи посиделки становятся пыткой для полутора десятков человек. В холле скучает и упивается чаем парочка охранников, еще несколько, уверена, подглядывают с помощью биноклей в окна. Руководитель охраны, ответственный за безопасность принцессы, утирает пот со лба и мысленно материт ее высочество, выслушивая донесения типа "она съела шоколадное пирожное, начальник", "девушки смеются и обсуждают модели нижнего белья, капитан".

И над всем этим парит зловещая фигура полковника Тандаджи, который, судя по его взгляду, предпочел бы запереть меня с сестрами в одиночных камерах и кормить только пюреобразными блюдами -- чтобы их высочества, не дай боги, не подавились. На этот взгляд я имела удовольствие полюбоваться после работы, когда зашла в Зеленое крыло решить очередной государственный вопрос.

Тандаджи с момента знакомства напоминал мне большого отожравшегося крокодила. Зеленый крокодил в Зеленом крыле. Лежит такая махина на песочке, бревно бревном, почти не дышит. Но стоит подойти ближе -- клац зубами, и нет смельчака.

Игорь Иванович Стрелковский лично мне был поприятнее. Да что там говорить -- он был моей первой девичьей влюбленностью. Высокий, стройный, светловолосый, в форме, он всегда легко общался с нами, а Поля с ним даже дружила своеобразно.

Лет до двенадцати я страдала по Игорю Ивановичу. Потом влюбилась в одноклассника, потом в другого, третьего, потом в популярного тогда певца Василия Луча -- и каждый раз страшно переживала, плакалась Катюхе, мучила ее восхвалениями очередного избранника. Пока не поняла, что все мои сердечные порывы длятся не больше месяца, затем становится скучно, и я с недоумением гляжу на предмет своих воздыханий, гадая: что же я в нем нашла? Со временем я смирилась с тем, что на глубокое всепоглощающее чувство не способна. Точнее, они все у меня были всепоглощающими, только быстро заканчивались. А семь последних лет не было и этого. Если не считать, конечно, мои вздохи по Мариану, но, надо признаться, здесь было больше восхищения и зависти к тому, что Вася нашла своего мужчину. Сейчас я вполне отдавала себе отчет в том, что мне с таким, как Байдек, было бы очень тяжело.

Моя странная зависимость от Кембритча била все рекорды -- два месяца, но кто поручится, что завтра я не очнусь, как это уже бывало, с ровным сердцем и спокойной головой?

"Осталось понять, надеешься ты на это или боишься этого".

Из кабинета Тандаджи с полубезумным видом хорошо пришпоренных лошадей быстро выходили сотрудники Управления. Кланялись, здоровались и убегали на свои места. Круглосуточно они тут, что ли? Я подождала, пока выйдет последний, заглянула в кабинет. Грозный начальник сидел с отрешенным лицом, поднял на меня глаза, встал.

-- Добрый вечер, Марина Михайловна.

-- Добрый вечер, полковник, -- отозвалась я, проходя в кабинет. -- У меня к вам просьба.

-- Почту за честь помочь вам, ваше высочество, -- ответил тидусский крокодил, кланяясь.

Интересно, только я слышу откровенное ехидство в его голосе?

-- Это не займет много времени, садитесь, пожалуйста, -- попросила я, аккуратно присаживаясь в кресло напротив стола. -- Я хочу сделать татуировку. И мне нужно, чтобы вы порекомендовали мне надежного мастера.

-- Татуировку, -- произнес Тандаджи. И посмотрел на меня тем самым взглядом, видимо, прикидывая, есть ли в его казематах свободная одиночка.

-- Совершенно верно, полковник, -- видят боги, мне очень хотелось рассмеяться.

Он некоторое время смотрел на меня, а я на него. Молча. Меня такими методами давления не проймешь -- не после пациентов, которые считают тебя кем-то вроде воплощения зла, потому что ты после операции на желудке заставляешь их питаться пюре и кашками.

-- Боюсь, -- проговорил Тандаджи сухо и без запинки, будто повторял это уже много раз, -- я не имею права принимать такие решения без согласия ее величества.

-- Полковник, -- ответила я любезно, -- вы, конечно, можете доложить о моем желании Василине. Но тогда я пойду к своему старому мастеру. Он великий художник, но болтлив, как десяток сплетниц. И наверняка узнает меня по своей старой работе. Мы ведь не хотим, чтобы пикантные подробности появились в иностранных газетах? Помнится, он фотографировал мою спину для своего каталога...

Крокодил моргнул третьим веком и уставился на меня тяжелым взглядом хищника, у которого пасть замотана скотчем. Нужно было срочно смягчать удар.

-- Я понимаю свою ответственность, господин Тандаджи, поэтому и пришла к вам. Вы ведь не откажете мне в этой маленькой просьбе?

-- Как я могу? -- леденящим тоном ответил тидусс. -- Для меня счастье угодить вам, принцесса. Все можно решить проще -- мы договоримся с вашим мастером на магконтракт, если вы дадите его координаты. Даже если захочет рассказать, не сможет.

-- Это было бы прекрасно, полковник. -- Вот что значит профессиональный подход!

-- Возможно, вы в ответ удовлетворите мое любопытство? -- ненавязчиво вопросил тидусс.

Победу было рано праздновать, и я насторожилась. Но кивнула.

-- Почему вы дали кровь виконту Кембритчу?

-- Из милосердия, полковник, -- объяснила я, вставая. Надо было уходить: скотч трещал, мелькали острые зубы, и рептилия медленно подползала ко мне.

-- И все? -- вежливо спросил Тандаджи, поднимаясь вместе со мной. Взгляд стал острым, колким. Неужели догадался?

-- Он достойный человек, полковник, -- сказала я, отступая к двери -- и увидев мелькнувшее на мгновение удовлетворение на его лице. -- Мне этого достаточно. До свидания и благодарю за содействие.

До Катиного дома я доехала быстро, охранники привычно остались в холле, а мы болтали, глядя на ее дочерей, которые расположились тут же, на полу, с раскрасками. В доме даже запах изменился -- пахло радостью, чистотой и пекущейся на кухне шарлоткой. Но снаружи он все равно производил угнетающее впечатление.

-- Ты выглядишь куда свежее, -- похвалила я ее, -- но я все не оставляю мысль затащить тебя на ипподром. Я занимаюсь с Пастухом по вторникам и четвергам, если нет других дел; тебе бы тоже пошло на пользу. Там есть детский круг, кстати, и чудные пони. Девочки будут в восторге.

-- Мариш, -- рассмеялась она, -- я уже сто лет не ездила верхом. Дай мне немного полениться в своем коконе. Ты так упорно выпихиваешь меня в жизнь, что я чувствую себя старушкой, которой ничего не надо.

-- Я тоже думала, что мне ничего не надо, кроме работы, Кать. -- Подруга была права, конечно, но мне очень уж хотелось, чтобы она забыла все, что с ней случилось. А как забыть? Только создав прослойку из новых впечатлений. -- Но это как снежный ком. Сначала пробуешь одно, потом другое, а потом недоумеваешь: как ты жила без всего этого?

-- Я подумаю, -- сказала она деликатно. -- Я вообще уехать хочу, Мариш. На побережье, поближе к монастырям Триединого. Душно мне последнее время, тяжело очень. За девочек боюсь. Если сойду с ума, кто о них позаботится?

О том, что она темная, Катя по большому секрету рассказала мне в шестом классе. И о том, что с людьми их крови иногда происходят страшные вещи -- появляется одержимость, может вселиться какая-то иная сущность. Спасская готовилась поступать в МагУниверситет, поэтому ходила в храм, принимала какие-то настои, но, честно говоря, это всегда мне казалось надуманной проблемой. Странно бояться девчонки, с которой дружишь с первого класса, даже если про потомков Черного Жреца рассказывают страшные сказки, а демонами, сосущими кровь, пугают детей. В конце концов, у нее была куча возможностей покусать меня, когда она оставалась ночевать в моих покоях. Да и сейчас, несмотря на смерть мамы, я никак не могла соотнести Катюху и чудовище, ставшее причиной нашего несчастья. Тем более что, кажется, она сама себя боялась больше, чем могли бы это делать окружающие, знай они семейный секрет Спасских.

-- Кать, -- повторила я то, что говорила уже много раз, -- ты сама мне рассказывала, что твоя бабушка была на четверть темной. То есть в тебе в худшем случае одна шестнадцатая их крови. Если уж с твоими старшими родственниками ничего не произошло, то почему должно произойти с тобой?

Она неопределенно пожала плечами.

-- У тебя просто депрессия, подруга, -- я пересела к ней на диванчик, приобняла за плечи. -- А на побережье ты быстро заскучаешь, уверена.

-- Да уж, -- вздохнула Катя и отправила в рот фигурную печенюшку, -- после затворничества в Симонове я себя в столице до сих пор чувствую дикаркой.

-- Вот, -- я легонько потрясла ее, -- а что делать на побережье зимой? Там слякоть и тоска. Ну, хочешь, я договорюсь, чтобы тебе с девочками выделили покои во дворце? Пока продашь дом, пока новый купишь, чтобы не жить здесь? Может, тебе из-за этого тяжело, из-за того, что все напоминает о Симонове? Малышки в садик будут ходить с моими племянниками, все тебе полегче.

Она не успела ответить -- зазвонил телефон. Я посмотрела на экран: Мартин.

-- Девочка моя, -- сказал он вкрадчиво, -- у меня к тебе предложение, от которого ты не сможешь отказаться.

-- Мне уже страшно, -- призналась я, вставая и подходя к окну. Горничная как раз заносила пахнущую яблоками, сладостью и корицей шарлотку в гостиную. -- Но любопытно тоже. Что ты придумал?

-- В следующую пятницу Серебряный бал у Инландера, -- пояснил барон, -- и его величество Гюнтер тоже будет там присутствовать. Я получил приглашение. Будешь моей спутницей, прекрасная принцесса?

-- Мартин, -- с сожалением проговорила я, -- это закрытое мероприятие. Лица моего ранга должны приезжать по особым приглашениям. Представляешь, что напишут? Будто бы принцессе Рудлог не удалось получить персональное приглашение, поэтому ей пришлось стать сопровождающей.

-- Какая ты правильная, -- он засмеялся. -- А если я тебе скажу, что это маскарад? И что даже члены йеллоувиньской императорской семьи не брезгуют появляться там под масками? Единственное условие -- серебряное платье у дамы, серебряный жилет у кавалера. Соглашайся, Марин. Когда еще ты потанцуешь на Серебряном балу? Я был один раз всего, это феерично!

-- Ты настоящий мужчина, -- произнесла я язвительно. -- До пятницы чуть больше недели. Где я за такой срок найду серебряное платье? К таким событиям готовятся месяцами, специально шьют, чтобы не было повторов. Да и работаю я, Мартин. И еще, -- я поколебалась, -- еще по одной причине я не хочу.

-- Бал начинается в десять. А твоей причине будет не до тебя, -- безжалостно сообщил он, -- ему предстоит принимать поклоны аристократии. Луциус объявит его наследным герцогом Дармонширом, так что не бойся, он окажется прочно зафиксирован в окружении жаждущих выразить ему свое почтение. Ну как? Неужели ты оставишь меня в беде?

Он вымученно застонал в трубку, и я захихикала.

-- Шантажист.

-- Я знал, что ты согласишься, моя девочка. Чем занимаешься?

-- Я у Кати. Готовлюсь уничтожать шарлотку, -- ответила я, вдыхая сладкий яблочный аромат.

-- Мой любимый десерт, -- произнес Март с тоской. -- Съешь и за меня кусочек. Я еще не ужинал. Только-только домой пришел.

Катя делала мне какие-то знаки, и я присмотрелась, пытаясь расшифровать.

-- Подруга говорит, присоединяйся к нам.

Спасская закивала, шепотом попросила горничную поставить еще приборы.

-- Даже не подумаю отказаться, -- засмеялся он и отключился.

Катины дочки, чинно сидевшие за столом и ожидавшие лакомства, с восторгом уставились на веселого дядьку, шагнувшего в гостиную из Зеркала. А он смутился, увидев детей, помахал бутылкой вина, которую держал в руке.

-- Надо было брать лимонад, -- сказал Март со вздохом. -- Герцогиня, -- поклонился Катерине, -- счастлив вас видеть.

-- Рада, что согласились составить нам компанию, барон, -- вежливо ответила подруга. -- Располагайтесь свободно. Сейчас накроют ужин.

Я встала, забрала бутылку, поцеловала Мартина в щеку, и он ответил, чуть помедлив.

Вечер пошел куда веселее. Мы пили вино, маг шутил, Катя явно расслаблялась, хохотала со мной в голос, девочки с удивлением глядели на смеющуюся маму. Они тоже заразились весельем, бегали по гостиной, пищали, визжали, лезли к нам на руки, требовали у дяди мага показать им фокусы. И он показывал -- по столу кругом скакала маленькая лошадка, сотворенная из вина в бокале, оставляла красные следы, но это никого не смущало. Раскраски порхали, махая листами, как птицы крыльями, карандаши танцевали народные танцы под наши дружные хлопки в ладони, огонь в камине то превращался в семейство прыгающих зайчиков, то окрашивался в разные цвета. В конце концов дети стащили Мартина с кресла к себе на пол, и он, очень артистично подлаивая, бегал на четвереньках трусцой, катая на себе обеих девчонок разом.

-- Он какой-то невероятный, -- тихо сказала мне подруга. Мы сидели, разомлевшие от вина и сытной еды, на диване, и наблюдали за этим буйством. -- Если бы не видела своими глазами, никогда бы не поверила, что такие мужчины существуют. Он как большая добрая собака, Марин.

"Большая собака" упал на бок, вытянув "лапы", и девчонки со смехом стали его тормошить.

-- Да, -- согласилась я задумчиво и грустно. -- Ты права, Катюш.

Во дворец я приехала около полуночи. Там меня ждал соскучившийся Бобби, огромный медведь в углу. И простой, перевязанный лентой букет полевых цветов с пшеничными колосьями и острыми листиками-сердечками южных вьюнков.

Вечером в среду младшие сестры Рудлог тоже устроили своеобразный девичник. Они собрались в спальне у Каролинки поболтать и параллельно включили страшно романтический фильм про любовь вождя повстанцев и принцессы (в конце он трагично умирал, и девочки готовились поплакать).

Шестая принцесса ухитрилась и в идеально убранной комнате создать ощущение беспорядка: стены оказались увешаны плакатами с изображениями спортсменов и кинозвезд, к люстре были привязаны какие-то вырезанные звездочки, полумесяцы и сердечки, напротив кровати висела плетеная рамка со вставленными туда семейными фотографиями.

Стол, к которому Каролина запрещала прикасаться горничной, был завален набросками, карандашами, мелками. А рисовала она на полу.

Вот и сейчас Кариша чиркала по бумаге карандашом, глядя на болтающую Полю, а Алинка просматривала альбомы с рисунками.

-- Двести метров ткани! -- возмущалась Полина, размахивая руками. -- Двести метров на одно платье! И это я еще потребовала не делать длинный шлейф! В юбке двенадцать слоев шифона, девочки, от темно-зеленого до красного, и все это будет взбито, как безе. Я точно не смогу сделать ни одного шага, -- закончила она сокрушенно и упала на кровать, уставившись в телевизор. Там как раз чумазый повстанец пытался допрашивать принцессу, выглядевшую удивительно свеженакрашенно после того, как он сутки вез ее, перекинув через круп лошади.

-- Так зачем ты согласилась? -- недоуменно спросила Алина, поднимая взгляд на сестру.

-- Оно красивое, -- удрученно призналась Полли и вздохнула. -- Хочу поразить Демьяна. Надо начинать строить семейную жизнь с сильных позиций, -- добавила она тоном умудренной опытом дамы.

-- По-моему, -- разумно заметила Али, -- с такой широкой юбкой бедный Демьян к тебе просто не подберется. Не дотянется, чтобы поцеловать. Это не платье получается, а линия последней обороны.

Полли помрачнела, задумалась.

-- Попрошу спереди сделать не так пышно, -- решила она и снова села. -- Молодец, сестренка. Если еще что-то блестящее придет тебе в голову -- говори, пока не поздно.

-- Пол, не двигайся, -- раздраженно цыкнула на нее увлеченная Каролинка, -- повернись ко мне.

Полли послушно повернула голову, краем глаза наблюдая за красиво рыдающей принцессой и осознающим, какой он подонок, разбойником.

-- Как у них все просто, -- пробурчала она. -- Поплакала, и мужик твой.

-- Каролин, -- спросила Алинка, показывая альбом с небрежно зарисованной мужской фигурой, -- а кто это?

Младшая мельком глянула, снова уткнулась в рисунок.

-- Это я в музее нашем нашла. Статуя воина, ей лет пятьсот. Такая красота, не смогла мимо пройти. А что?

-- На Матвея похож, -- пробормотала Алина. -- Забавно. Одно лицо. И фигура такая же...

-- Ну-ка, дай посмотреть, -- Поля спрыгнула с кровати под возмущенный возглас Каролины, выдернула лист из рук пятой принцессы. -- Матвей -- это твой парень? Здоровый такой, да? На награждении был? Слушай, а ведь правда похож. Только этот старше гораздо.

-- Он не мой парень, -- буркнула Алинка, -- он мой друг.

-- А нравится тебе? -- вкрадчиво спросила Полли. -- Он симпатичный. Кажется очень добрым. И смеется прикольно, -- она надула щеки и передразнила низко и гулко: -- Ха-ха-ха!

-- Нравится, -- призналась Али. -- Схожу завтра в музей, посмотрю. Любопытно.

-- Полина, сядь на место! -- строго прикрикнула на старшую Каролина, и будущая королева Бермонта, фыркнув, вернулась на кровать. Все равно делать было нечего -- Демьян опять выезжал куда-то с визитом, так что можно и задержаться для поболтушек с сестричками.

Ведь до свадьбы оставалось меньше месяца. До того момента, как она назовет Демьяна Бермонта своим мужем.

И при всем невероятном счастье, которое испытывала четвертая принцесса дома Рудлог, тонкой грустью приходило осознание, что такие беззаботные и смешные посиделки с сестрами уйдут в прошлое.

Глава 7

Середина ноября, Инляндия, герцогство Дармоншир

Люк Кембритч

В воскресенье, на следующий день после беседы с Луциусом, Кембритч уже в статусе хозяина приехал в Дармоншир-холл, герцогский дворец, расположенный в старой части Лаунвайта, недалеко от королевской резиденции. В отличие от Рудлога, где парковые зоны находились перед особняками и скрывали дома от любопытных глаз, в Инляндии было принято выставлять пышные фасады напоказ, ограничив доступ узкой площадкой за оградой с гербами владельцев. Зоны для отдыха и прогулок располагались за домами, на задних дворах, и тоже не были большими -- разве что с кортами для любителей тенниса да цветочными садами, иногда с небольшими декоративными прудами.

Дармоншир-холл великолепием немногим уступал Глоринтийскому дворцу Инландеров. Трехэтажное длинное здание с двумя башенками по краям, с выступающим застекленным эркером над центральным входом, опирающимся на колонны, с ленточным балконом по всей длине второго этажа, было облицовано песочного цвета плиткой. Люк любил этот дом, несмотря на сложные отношения с дедом.

Теперь старик умер, а Люку, как он ни сопротивлялся, пришло время принимать свое наследство.

Слуги уже были оповещены о приезде нового хозяина и, выстроившись в холле для приветствия, с некоторой опаской глядели на наследного Дармоншира, явно вспоминая его широко освещаемые прессой подвиги семилетней давности.

Но, видимо, герцог выглядел вполне благообразно, и, убедившись, что он не начал тут же пить и буянить и не привез с собой компанию дружков и шлюх, обслуга успокоилась. Этому способствовали и премии, выписанные новоявленным хозяином за верную службу, и его слова о том, что увольнять он никого не собирается.

Люк пробыл в доме целую неделю, пока здесь не обустроили все по его вкусу, просмотрел бумаги в кабинете деда, поставил подписи на счетах, поговорил со множеством людей -- от душеприказчика до финансиста, -- получил полную информацию о своем состоянии и принадлежащей ему недвижимости. И в следующее воскресенье, после завтрака, уехал выбирать себе автомобиль.

Герцогство Дармоншир находилось на юге Инляндии, захватывая довольно большую по протяженности полосу морского побережья. Через пролив в хорошую погоду даже можно было разглядеть северные холмы острова Маль-Серена. А с востока герцогства, на границе с Рудлогом, располагались графские владения матери Люка, леди Шарлотты. Собственно, оттуда он и сбежал из страны после очередной ссоры с дедом, назвавшим его сукиным сыном, позором рода, избалованным щенком и прожигателем жизни.

Честно говоря, дедуля был еще мягок в своих определениях. И до противного прав.

Жаль, его не вернешь, чтобы покаяться.

Через полчаса после покупки Люк уже выезжал из столицы на новенькой "Колибри". Красной, низкой, с магусилителями двигателя и современнейшей системой безопасности. На ходу она была мягка, как губы любимой женщины, разгонялась за две секунды до ста двадцати и могла выжать до четырехсот пятидесяти. Единственная в столице, одна из пяти в мире, месяц назад поступившая в продажу, она точно ждала именно его. И пусть его новоявленная светлость сделал компании-производителю годовой бюджет по продажам, пташка этого точно стоила.

До имения Дармоншир было около восьми часов по трассе, и, хотя старый герцог был настолько богат, что мог позволить себе иметь частные телепорты и в имении, и в городском доме, Люк ни за что не отказался бы от возможности пролететь по шоссе. Во-первых, его машины остались в Рудлоге, и это стало хорошим поводом пройтись по салонам. А во-вторых, ему всегда хорошо думалось за рулем. А подумать было о чем. Слишком много загадок, слишком велико искушение снова ввязаться в расследования.

И сейчас, несясь по широкой трассе, обгоняя машины, любуясь на туманные рыжие поля с пасущимися козами и живописные городки родной Инляндии, Кембритч курил, размышлял и систематизировал имеющуюся информацию.

Инландер обложил его со всех сторон, и подобная настойчивость была странной, даже при вполне правдоподобном объяснении о данном его деду слове и необходимости иметь лояльных людей вокруг трона. Луциус явно вел свою игру. А Кембритч терпеть не мог игры, которые не организовывал сам. Хотя бы потому, что никогда не знаешь, выйдешь ты в дамки или станешь пешкой для размена.

Размен в нынешней ситуации был более чем вероятен. Люк просмотрел документы, переданные ему Тандаджи: разрозненные факты, вырезки из газет, донесения.

Тринадцать лет назад в Инляндии уже была попытка захвата власти. Некто Стормс, назвавший себя неучтенным потомком Белого, организовал местные банды и поднял восстание в графстве Сендроуд, расположенном к северу от столицы. Восставшие за несколько дней перерезали половину местной аристократии, блокировали и расстреляли военные части, запугали население. Нашлись у них деньги на наемников и оружие. И подоспевшую армию встретили удивительно слаженно. Если бы не помощь Рудлога и Блакории -- Рудлог прислал на помощь егерские полки, Блакория -- несколько отрядов боевых магов, -- неизвестно, чем бы дело кончилось.

Сам Люк смутно помнил то время. Он тогда не заметил бы и конца света, наверное.

Пока армия уничтожала отряды бандитов, в Лаунвайте произошла серия покушений на Луциуса и аристократов, связанных с королевской семьей близким родством. Тогда быстро сработала служба безопасности. Но все же недостаточно быстро -- погибли сестра Луциуса, принцесса Анна с сыном, были убиты его двоюродные братья. Сам Инландер с сыновьями чудом избежал смерти. Убийц нашли и задержали, задержали и заказчиков. Естественно, материалы допросов были недоступны.

Закончилось восстание, но не закончились трагедии в высших аристократических кругах Инляндии. За прошедшие тринадцать лет один за другим погибали ближайшие родственники дома Инландер, все -- по естественным причинам или из-за несчастных случаев. Были происшествия и с принцами, к счастью, не фатальные. Но аккуратно подобранные Тандаджи газетные вырезки, лежавшие в папке, наглядно демонстрировали, что это не случайность. Кто-то последовательно и неспешно уничтожал династию Инландер. Работы у убийц было еще много -- потомки Белого были плодовиты. И вряд ли служба безопасности страны не заметила этой тенденции и не искала таинственных злоумышленников. Но раз их до сих пор не нашли -- значит, это кто-то очень серьезный.

Кембритч ощутил знакомое азартное покалывание в пальцах и досадливо потер переносицу, снова закурил. Стоит ли ввязываться туда, где не справилась огромная служба безопасности со всеми ее ресурсами? Есть ли смысл?

Если это даст ему свободу от условий Луциуса -- почему бы и нет?

Конечно, он понимал, что жениться ему все равно когда-нибудь придется. Если только не получится закончить жизнь холостяком и передать дедулино наследие младшему брату. Люк в принципе был не готов потерять свободу в ближайшее время. Только не сейчас, когда Марина Рудлог откликнулась ему.

Он хотел ее так, что уже не мог думать о другой женщине в своей жизни и в своей постели, и не мог припомнить, чтобы кто-то вызывал в нем такое ослепляющее желание. Да и вообще думать получалось с трудом. Одно Люк знал точно: Марина была в нем и вокруг него, не проходило и получаса, чтобы он не вспоминал ее. Возможно, это и называлось любовью -- но как же изматывающа и сложна тогда эта любовь и как похожа она на вожделение. А может, он просто зациклился на недоступной цели?

Кембритч и раньше увлекался женщинами, желал и добивался их, но умел и спокойно отступать, если дама оказывалась непреклонной. Сейчас же не получалось, хотя он был связан долгами со всех сторон, и это было необходимо.

Впрочем, проанализировать свое отношение он сможет и потом, когда получит Марину, остынет, успокоится. Но не сейчас, точно.

Люк сбросил скорость, выкинул в окно сигарету и набрал на телефоне привычный номер иоаннесбургской службы доставки цветов. И подробно описал, какой букет он хочет заказать. Такой, чтобы она услышала его: "Я помню о тебе и о том, как все началось. И я хочу, чтобы ты знала: ты будешь моей".

Вторую половину пути Люк проехал по побережью. Море справа было серым, тяжелым, пенным -- волны катились наискосок к берегу, обрушивались на блестящие, темные галечные пляжи. Здесь, на юге, море практически не вставало льдом -- сказывались теплые течения и близость Маль-Серены. Прибрежные городки, рыбацкие поселения и санатории тянулись сплошной лентой.

Дорога к замку герцогов Дармонширов уходила от побережья влево. А справа, за спускающимся к морю городком -- у инляндской знати и высших военных чинов в свое время появилась мода покупать здесь особняки, -- белыми птицами качались на волнах яхты, пришвартованные у многоярусного зубчатого причала. Их было несколько десятков, и Люк не отказал себе в удовольствии остановиться. Вышел из машины, закурил, присмотрелся и не поверил своим глазам. Вместо того чтобы свернуть к имению, вырулил на узкие улочки курортного городка, придерживая свою пташку, чтобы не рвануть вперед и не напугать чинно прогуливающихся по тротуарам благолепных старушек и осанистых стариков. И остановился на парковке у яхтенного причала.

Да, она была там. Его яхта.

Небольшая, всего на одну каюту, с узким клювом носа, с крытой рубкой и площадкой для рыбной ловли и отдыха на солнце. С набором цифр на борту -- Люк так и не дал ей имя. Он купил эту яхту за год до отъезда в Рудлог и никогда не привозил сюда ни женщин, ни друзей. Она была только для него одного -- и когда было совсем погано, он приезжал сюда и выходил в море.

Навстречу вразвалочку вышел старый сторож, сощурился. Люк узнал его: на коричневом от морского загара лице прибавилось морщин, и борода стала еще белее.

-- Молодой Кембритч! -- сказал старик удовлетворенно. -- Ха, ха. Проспорил мне Джорджи бутылку. Я говорил, что вы не бросите ее. Ха. Ха.

-- Рад тебя видеть, Пьер, -- громко произнес Люк, морщась от ветра. -- Я не знал, что дед ее не продал.

-- Да ну. Да ну, -- негодующе проворчал старый моряк. -- Распорядился, чтобы присматривали, выходили на ней в море. Ха. Старый герцог знал толк. Судном, как и женщиной, надо регулярно пользоваться, чтоб не заржавело, -- Пьер почесал затылок под широкой шляпой, захохотал так, что Люк тоже улыбнулся, заражаясь его искренним настроением. -- Ребята техосмотр регулярно проводили, подсушивали ее на зиму. Ходит, как юница, не сомневайтесь. Хоть сейчас в море.

-- Сейчас не пойду, -- ответил Люк, поднимаясь со стариком на борт, -- только посмотрю, и домой.

Он действительно облазил всю яхту, узнавая, вспоминая. И это чувство узнавания росло комом, пока герцог ехал по узкой дороге лесопарка, отмечая знакомые с детства и юности места. И накрыло его тяжелой волной, когда он увидел поднимающиеся на холме высокие стены и башни четырехугольного замка, доехал до них, припарковался во дворе и вошел в холл. Ощущение тяжкого оглушения не проходило и пока повторялась процедура представления слуг, и пока он ходил на семейное кладбище, к могиле почившего деда, и пока ужинал в роскошной огромной столовой, раздражаясь на неторопливую торжественность прислуги, и пока отдыхал в старинной позолоченной ванне. Замок Вейн всегда воспринимался им неотделимым от деда, герцога Кристофера Дармоншира, и без него казался совершенно чужим.

Воспоминания, неприятные и болезненные, настойчиво лезли в голову, и не помогала ни бутылка превосходного вина, стоящая тут же, на столике, ни усталость, зовущая в кровать. Люк пил вино, глядел в низкий потолок, и ему казалось, что он один в этом гулком, тяжелом пространстве и нет никакой возможности избавиться от противного чувства стыда, угнездившегося где-то у сердца.

Отец уехал из страны, когда Люку исполнился год. Дед настаивал, что наследник герцогства должен расти в Инляндии, Кембритч-старший мечтал о политической карьере -- ему сделали протекцию в весомой партии Рудлога. Приезжал он редко, и эти приезды были пыткой как для леди Шарлотты, исполняющей прихоти мужа, только чтобы не давать ему повода снова пройтись по ней, по сыну или по имению, так и для маленького Люка.

В отсутствие графа Кембритча наследнику и единственному ребенку позволялось все. Графство приносило хороший доход, и мать с удовольствием баловала Люка. Он носился по имению и окрестностям, набивал синяки и шишки, доводил гувернера, не поспевавшего за озорным мальчишкой, и хулиганил в полной уверенности, что весь прекрасный мир принадлежит ему.

Новоиспеченный герцог Дармоншир потянулся за сигаретой -- вода в ванне бултыхнула, закачалась, -- прикурил и усмехнулся.

С того времени мало что изменилось. Он до сих пор так и считал. Понял только, что мир -- это бульон из людских пороков. И принадлежит он тому, кто умеет играть с этими пороками.

Дым смешивался с паром, закручивался в замысловатые фигуры, растекался по потолку, а Люк лежал в полудреме, не сопротивляясь более набегающим воспоминаниям.

Самым светлым в его детстве всегда была мать. Теплая, добрая, ласковая. Он не помнил, чтобы она повышала на него голос, -- хотя сейчас, в свои тридцать пять, понимал, насколько частенько нарывался на хорошую порку.

Один раз, лет в пять, Люк так набегался, что залез в собачью будку поиграть со щенками -- и с месяц назад ощенившаяся сука не тяпнула его, не рыкнула даже. Животные к нему вообще относились снисходительно, слушались. Люк тогда пробрался в узкий лаз, поглядел на копошащихся пискливых малышей и заснул там, прижавшись к собачьему горячему боку. Проснулся только ночью, когда на парковке перед домом уже мигали огнями несколько полицейских машин, в лесопарке мелькали фонари, раздавались голоса членов поисковых групп и лай собак.

Полицейские и спасатели с непередаваемыми выражениями на лицах наблюдали за бредущим ко входу в Мелисент-хаус заспанным черноволосым мальчишкой. Он еще какое-то время любовался на машины, даже попросил посидеть за рулем, спросил, зачем приехали.

-- Постоять приехали, -- с юморком ответил один из спасателей. Они на него не сердились, улыбались: пусть вызов был ложный, зато ребенок живой. Слишком часто эти люди видели совсем другое.

И мать не сердилась. Схватила его в охапку, зацеловала всего и зарыдала так, что он испугался.

Когда Люку было шесть, ему подарили двухколесный велосипед. И именно тогда, отчаянно накручивая педали по лесопарку, ощущая баланс и предугадывая необходимые маневры каким-то шестым чувством, съезжая с холмов так быстро, что ветер больно бил в лицо, он навсегда полюбил скорость.

Леди Шарлотта просила его быть осторожнее, но он только отмахивался. Осторожность пришла, когда он сломал руку -- и целый месяц не мог ездить. Это стало худшим наказанием, даже хуже, чем боль.

Тогда, лежа в постели с закованной в гипс рукой, засыпая после прихода виталиста, Люк возмущенно слушал разговор деда с матерью.

-- Надо забрать у него велосипед, иначе в следующий раз он сломает себе шею, -- беспокойно выговаривал дед.

-- Отец, ты же знаешь, кровь не обманешь, -- отвечала мать и гладила ушибленного сына по голове. -- Да и как я отниму? Он же расстроится.

Да, леди Шарлотта всегда была на его стороне.

Тем контрастнее казались жесткие требования к дисциплине, исходящие от Кембритча-старшего во время визитов, его уничижительные нотации после каждого неверного движения; тем тягостнее было его здесь пребывание. Мать словно замораживалась, улыбалась вымученно, ходила прямо, без свойственной ей легкости.

Но Кембритч уезжал, и сразу после отъезда отца горничные проветривали родительскую спальню, вымывали ее и перестилали белье. И снова начиналась вольная счастливая жизнь. С учебой на дому, которая Люку давалась удивительно легко. С поездками к деду, тоже ни в чем не ограничивавшему внука, с его серьезными вопросами по географии, истории, политике, с рассказами о Дармоншире, с совместными походами на яхте, с прогулками по парку.

Счастливое время было, да.

Люк вяло шевельнул рукой, стряхивая пепел, снова затянулся. Начинала болеть голова, но вставать не хотелось. Много раз он вспоминал прошлое, но никогда не хватало сил пройти до конца. И лишь тут, в доме почившего деда, это показалось необходимым и уместным. Хоть и чертовски тяжелым.

Как гром среди ясного неба прозвучало намерение его светлости отдать внука в закрытое кадетское училище в столице. Кристофер Дармоншир сам закончил его и пребывал в непоколебимой уверенности, что только военная дисциплина может сделать из двенадцатилетнего подростка мужчину.

-- Хватит, -- непривычно строго сказал он возмутившемуся Люку, -- цепляться за материнскую юбку, пора взрослеть.

Соли подсы?пал и не вовремя приехавший отец, горячо поддержавший принятое решение, -- хотя они с тестем друг друга на дух не переносили.

Люк до последнего не верил, что кто-то пойдет поперек его желаний, и в конце концов устроил совершенно позорную истерику -- орал, бился, падал на пол, -- когда его вместе с вещами уводили через телепорт в Дармоншир-холл, герцогский дом в Лаунвайте. И уже оттуда, с напутствиями не посрамить честь рода, ошарашенного предательством обожаемого деда подростка препроводили в училище.

Мать, зажатая с двух сторон волей властных мужчин, робко упрашивала оставить сына с ней, не ломать ему жизнь. Но ее не слушали. А жаль.

В первый же день в училище Люку остригли длинные волосы, выдали несколько комплектов неудобной формы и показали личную койку у окна и большую тумбу -- все персональное пространство в комнате на двенадцать человек. Учились там в основном дети военных, да редкие "счастливчики" из аристократических семей, и нравы были самые жесткие. Преподаватели относились к ним не как к детям -- как к кадетам. Все было мрачно, регламентированно и уныло.

После своей детской вольницы Люк долго не мог привыкнуть к жизни по распорядку, к тупым заучиваниям устава, к построениям, к неудобной форме и самообслуживанию. Ему не хватало движения. В надежде на то, что его исключат, он нарушал все, что только можно было нарушить, хамил учителям, задирал других кадетов. Но его не исключали. Лишали обедов и ужинов, ставили на дежурства, запирали на гауптвахте -- и строчили донесения в Дармоншир.

Люк неоднократно сбегал, возвращался к матери в городской дом, и леди Шарлотта, конечно, прятала его -- но всегда находился тот, кто доносил деду о появлении наследника, и беглеца возвращали обратно. К взысканиям и штрафам, к позорным отработкам с уборкой территории, сортиров и прачечных. Люку все время казалось, что в этой школе из разных людей делают совершенно одинаковых, безрадостных, озлобленных, да и нравы были как в любом подростковом коллективе -- стайные, безумные. Преподаватели то ли не могли уследить за всеми происшествиями, то ли считали стычки между учениками элементом воспитания "настоящих мужчин", но драки происходили регулярно.

Именно в училище он научился драться и полюбил это дело. Его безудержная энергия требовала выхода, учебных физических нагрузок не хватало. Люк привычно задирал окружающих, получал тумаки, сам махал руками. Однажды одну из подростковых ожесточенных потасовок прямо на плацу увидел дежурный преподаватель по боксу. Растащил шипящих и грязно ругающихся друг на друга представителей "цвета нации", выстроил их, шмыгающих разбитыми носами, у стеночки и произнес краткую, цветистую и емкую речь.

-- Вы не мужики, а тупые волчата, -- припечатал он первокурсников. -- Так, махая кочерыгами и визжа, дерутся только б***и в борделях. А вы кто? Мужики? Точно? А ну-ка проверьте! Что между ног у вас, спрашиваю?

Подростки молчали и с ненавистью косились друг на друга.

-- Позорище, -- боксер сплюнул на плац. -- Драка -- благородное искусство, а не свалка. Чего вы тут друг друга щупали? Девок щупать будете, когда щупалки отрастут! Зар-разы! Раз прыткие такие -- после уроков всем стадом ко мне в зал. Объясню и покажу. А этого смехотворного б*****ва я чтоб больше не видел! Все понятно?

-- Так точно. Так точно, майор Уилсон, -- ломающимися голосами сообщили красные от унижения "волчата". И побрели в казарму -- умываться.

После, в зале, во время тренировок, они даже подружились. Легко подружиться, когда предмет ненависти общий -- сквернословящий и насмехающийся краснолицый майор.

Впрочем, обучал он их на славу. И правила вбивал в буквальном смысле слова. Объяснял, как вести себя и в кабацких драках, и при спорах с дворянами, ставил удары, отчитывал. Выматывал как мог.

Майор умер от инфаркта прямо во время тренировки, на их последнем курсе. Он был одинок, курил как паровоз, пил -- и грубоватой отцовской любовью любил своих воспитанников. И последними его словами были "Теперь без меня, волчата".

Люк невесело подумал, что майору-то было всего тридцать шесть. Совсем молодой, чуть старше его самого сейчас, он казался им, мальчишкам, умудренным стариком.

Уже гораздо позже Кембритч оценил то, что этот угрюмый мужик для них сделал. Он учил их жизни -- не светскому этикету, который в них вкладывали наравне с уроками словесности, математики и танцев, на которых мальчишки, кривясь и оскорбляя друг друга, становились в пары. Он легко говорил о женщинах, отвечал на вопросы, волновавшие парней, вступающих в период созревания, выслушивал рассказы о проблемах с родителями и высказывал советы -- прямолинейные, невежливые. Не давал кадетам спуску, награждал обидными прозвищами -- сам Люк был у него Доходягой, -- но при этом помогал небогатым ученикам, тратя на них скудную зарплату военного преподавателя. Да и тяжелый, заставляющий потеть и кривиться от боли труд в зале и на ринге стал тем немногим, что радовало Люка в училище.

И только когда Люк на каникулах приезжал в Мелисент-хаус, к матери, он снова погружался в ее спокойную, безграничную любовь, словно возвращался обратно в детство. Он не оставлял надежды переубедить деда, устраивал ему скандалы, пытался говорить холодно и с достоинством, уговаривал с шутками и смехом, оскорбленно молчал и игнорировал его, -- но итог всегда был один: он снова уезжал в училище.

Вода в ванне совершенно остыла, и Кембритч неохотно встал, вытерся, захватил полупустую бутылку, бокал и сигареты и побрел в едва успевшую прогреться спальню. Сел на кровати, вытянув длинные ноги поверх тяжелого белого покрывала с вышитыми серебром гербами Дармонширов, налил себе еще вина и отсалютовал языкам пламени в камине.

-- За тебя, старый деспот, -- сказал он мрачно и выпил залпом, как виски.

Второй отрадой в училище была гоночная трасса, расположенная через дорогу. Из окна третьего этажа, на котором находилась комната Кембритча, было превосходно видно соревнования. Он почти полгода подглядывал через стекло, слушая шум моторов, наблюдая за проносящимися с невероятной скоростью болидами, за женщинами в широких шляпках, за вальяжными мужчинами, за пилотами и суетой у боксов. В один из выходных на третьем курсе купил билет на очередной тур Гран-при трасфлая в Инляндии. И пропал.

К окончанию училища Люк помнил всех пилотов по именам, ухитрился стать своим в боксе одной из команд -- его поначалу гнали, потом узнали, что перед ними внук самого Дармоншира, и сменили гнев на милость, предупредив, однако, что ежели сольет секреты конкурентам, то имя ему не поможет. В те дни, когда команда выступала в Лаунвайте, Люк смиренно сидел в уголочке, наблюдал за суетливой подготовкой машин к старту, потом болел за "своих" и был совершенно счастлив, когда пилоты "Бронз" выигрывали.

Со временем к Кембритчу привыкли так, что считали его чем-то вроде талисмана команды; стали показывать устройство болида, объяснять, как собирать машину и подбирать шины. Давали мелкие поручения, звали на буйные празднования побед. И даже позволяли катать по трассе. Ради этого Люк готов был часами подавать инструмент и слушать подтрунивания механиков. Потому что во время заездов он сливался с узким болидом, чувствуя скорость и взрыв адреналина всем телом, и с удовольствием принимал удивленные похвалы видавших виды работников.

Там же, в боксе команды "Бронз", за стойкой с шинами, на потертом, пропахшем маслом диванчике он потерял девственность в свои шестнадцать лет, оказавшись предметом внезапного интереса одной из пышногрудых болельщиц. Рози, веселая и незакомплексованная, научила его радостям секса. И стала первой в череде многих. Тогда он и полюбил женщин с их влажными темнеющими в минуты удовольствия глазами, крутыми изгибами мягких тел, так отличающихся от мужских, с умелыми руками и губами и горячей и желанной глубиной, приносящей не меньше удовлетворения, чем хорошая драка.

С тех пор он не отказывал себе в женском обществе. И не было до сих пор такого, чтобы одна затмевала всех остальных. Они все были разными -- и сколько их еще, непознанных, есть вокруг?

После окончания училища герцог Кристофер Дармоншир вызвал вытянувшегося, окрепшего внука к себе. И потребовал поступать в Лаунвайтский государственный университет, на управление предприятиями и хозяйствами -- наследнику это образование было необходимо.

Но тут Люк уперся и выдвинул встречное условие. Дед делает ему протекцию в команду "Бронз", оплачивает обучение, тренировки и вкладывается в болид. А он идет туда, куда ему укажут, но на заочное. И учится так, чтобы нареканий не было.

Старый герцог хмыкнул, постучал пальцами по столу, позвонил владельцу "Бронз" и выписал чек.

Три года тренировок и участия в юниорских чемпионатах -- и Лукас Кембритч вышел на свой первый взрослый заезд. Он стал сенсацией мира трасфлая, придя первым и потеснив в упорной борьбе тогдашнего чемпиона. Такого не бывало никогда -- чтобы новичок сразу стартовал с победы. Газеты пестрели заголовками о молодом даровании, у него брали интервью, снимали репортажи -- а Люк успевал учиться и выигрывал один кубок за другим. Не чурался благотворительности, поддерживал детские дома, делал щедрые взносы в свое кадетское училище. Ему нравилось общаться с подростками -- те смотрели на чемпиона, открыв рты, -- нравилось помогать тем, кто был беден и нуждался в помощи.

Дед с гордостью представил внука высшему свету, и именно наследник Дармоншира ввел моду среди аристократов на посещение гонок. Неоднократно на трибунах трассы замечали самого Луциуса Инландера -- хоть его величество носил полумаску, его трудно было не узнать по фамильной светло-рыжей шевелюре, прямой как палка спине и характерным жестам.

Дамы из аристократических семей оказались куда более настойчивыми и порочными, чем забавные и простые болельщицы, любящие быстро и горячо поздравить чемпиона, стащив с него комбинезон где-нибудь в подсобке под шумящими трибунами. Иногда на балах и ассамблеях он не успевал стереть с губ помаду одной женщины, как уже оказывался на другой.

К его двадцати трем годам жизнь слилась в пьянящий и безудержный коктейль из скорости, секса, алкоголя, вечеринок, полузнакомых друзей, тренировок, учебы и популярности. Адреналин зашкаливал, хотелось все больше и больше. Люк был уверен в том, что он бог скорости. Неуязвимый бог скорости. Так его называли -- за крутые виражи, за спокойствие на трассе, за характерную кривую улыбку при невыносимых перегрузках.

Именно тогда он впервые попробовал наркотики.

В двадцать шесть Люк вышел на трассу после двухдневной вечеринки, когда в венах еще побаливали дыры от игл, а воздух казался радужным и вязким. Не справился с управлением на первом же вираже, перевернулся, вмазался в ограждение, с предельной, трезвой четкостью ощутив растянувшиеся на вечность мгновения катастрофы, когда его несло и крутило, сминало в лепешку, острой болью ломая ноги, ребра, позвоночник. Несмотря на превосходную систему безопасности и мгновенно принявших его виталистов, никто не верил, что он выживет. Но он выжил. Он всегда был счастливчиком.

В крови Люка обнаружили следы велса -- героинового наркотика, а при операции -- дыры от игл. И на следующий же день после аварии, когда он лежал в коме, так любившие его журналисты с хрустом и чавканьем обсасывали жареную новость. "Бог скорости", "молодой Дармоншир", "любимец женщин" оказался прожженным наркоманом.

Люк восстанавливался почти год. Кривился на нотации отца, на выговоры деда, жалел мать, приходящую к нему в реабилитационный центр, обещал ей больше не притрагиваться к наркоте. Начал тренироваться снова, держал слово -- тогда и закурил, пытаясь заменить одну тягу другой. Теперь он пил, много -- на вечеринках со старыми дружками, где рекой лился алкоголь и был доступен дурман. Но он дал обещание не прикасаться к нему. И старался не напиваться перед заездами. Люк быстро вернулся в трасфлай, снова поверил в свою неуязвимость.

И через два года, избегая столкновения, он врезался на трассе в соперника, после чего тот вылетел на трибуну со зрителями. Погибло семь человек, в том числе пилот болида. Кембритча проверили на наркоту -- и ничего не нашли, зато обнаружили какие-то жалкие следы алкоголя. Они не могли сыграть никакой роли, просто ему не повезло.

Но теперь в газетах его называли не иначе как "подонок" и "убийца".

Собственно, правильно называли.

Люка дисквалифицировали из кубков трасфлая, а в суде на год запретили садиться за руль даже обычного автомобиля.

Дед был раздавлен. Ему никто не смел ничего говорить в глаза, но имя Дармонширов было запачкано тем, на кого он возлагал огромные надежды. И старый герцог принял единственное, по его мнению, верное решение -- пригрозил, что лишит Люка наследства и передаст имя младшему брату, если тот не женится и не остепенится.

Люк послал старика матом, хлопнул дверью и ушел в бессмысленный и тягостный загул. Он заработал достаточно денег, чтобы не отказывать себе ни в чем. И не отказывал. Без машин жизнь казалась пустой и пресной, и он начал искать недостающий адреналин в женщинах, драках, злачных местах. Его знали во всех борделях и опиумных притонах, казино и игровых клубах. Газетчики преследовали "подонка Кембритча", как акулы, и он их не разочаровывал. Последний год в Инляндии Люк запомнил как бесконечный запой и дурман с опиумным вкусом на губах. И ни робкие уговоры плачущей матери, ни нотации отца, ни требования деда не могли уже его остановить.

Сыщики Дармоншира нашли Люка в одном из притонов в бессознательном состоянии и привезли в замок Вейн. Там его откачали. И там же произошла памятная ссора с дедом, после которой Люк вскрыл один из автомобилей, сел в него и укатил сначала к матери -- попрощаться, а потом в Рудлог -- в поместье, отписанное ему недавно умершим старшим братом отца.

И если бы не Майло Тандаджи, он бы был уже мертв.

Люк допил вино, поставил бокал на тумбу, посмотрел на бронзовые часы на камине. Половина двенадцатого ночи, и надо бы ложиться: завтра -- объезд земель вокруг замка с управляющими, после прием -- знакомство с местными баронами, мэрами городов на территории герцогства, а послезавтра уже нужно спешить обратно, чтобы присутствовать на Серебряном балу. Тоска и совершенно декоративная суета, набор ритуальных движений, заменяющих жизнь.

Ему вдруг стало душно. Кембритч быстро оделся, спустился на первый этаж и вышел в холодную, свежую и темную ноябрьскую ночь -- прогуляться и проветрить голову. С холма хорошо были видны огни прибрежного городка, в который он заезжал сегодня, и даже угадывалась в свете близкого к полнолунию месяца серая полоса моря. Но Люк плотнее запахнул кашемировый шарф и пошел в другую сторону -- к лесопарку. Там пахло ельником и прелой листвой, воздух был смолистый и мягкий, и редкие фонари освещали дорожки, засыпанные хвоей. В лесу оказалось так тихо и спокойно, что он с удовольствием шуршал ботинками по листьям и шагал вперед, сунув руки в карманы твидового полупальто. Здесь стало полегче, хотя воспоминания не собирались отпускать его.

Первым, что сделал Люк, доехав до дядюшкиного имения и отоспавшись, был звонок своему адвокату. Кембритч продиктовал ему текст отказа от титула Дармонширов, приказав отправить копии письма деду и в титульный архив королевства. После набрал знакомого журналиста и сообщил о сенсационной новости. Вечерние газеты вышли с заголовками "Очередной скандал в герцогском семействе".

Наутро ему позвонил дед и сухим голосом сообщил, что он не желает больше видеть Люка и чтобы он не смел появляться в герцогстве. И если упрямый, спаливший себе мозги щенок хочет сгнить в чужой стране от зелья и выпивки, то так тому и быть.

-- Отлично, -- предсказуемо отрезал блудный внук и бросил трубку. С тех пор они не сказали друг другу ни слова. И теперь уже не скажут.

Головная боль почти прошла, фонари остались далеко позади, и Люк уже собирался повернуть обратно, когда услышал знакомый с кадетского прошлого сухой щелчок -- и только успел вскинуть руку, чтобы прикрыться, как среди деревьев заполыхали рваные вспышки и раздались выстрелы, ударившие по нему острыми толчками. Упал на землю, недоумевая, почему еще жив. И почему ему не больно.

Светящиеся пунктиры трассирующих пуль он видел очень хорошо, и все они летели в него.

-- Готов? -- спросил мужской голос на инлядском. Застучали сменяемые магазины.

Справа, на юго-восток. Краем глаза Люк увидел силуэт. Один.

-- Проверю, -- пробурчал второй.

Юг. Двое.

Если всего двое, то есть шанс.

Он не шевелился и не дышал, слушая приближающиеся шаги и глядя распахнутыми глазами в затянутое дымкой ночное небо со светящимся ореолом вокруг луны. От влажной земли тянуло холодом, и Люк жалел только о том, что нельзя остановить сердце -- ведь этот бешеный стук невозможно не услышать.

Рядом остановились ноги в высоких ботинках. Человек, держа в руке пистолет, наклонился, чтобы пощупать пульс, -- и Кембритч перехватил его руку, дернул на себя, уходя от выстрела, вывернул кисть с пистолетом, стреляя в грудь убийце. Развернулся на юго-восток, откуда уже велся лихорадочный огонь, и несколько раз нажал на курок -- в деревьях тяжело упало тело. И наступила оглушающая тишина. Люк лихорадочно ощупывал себя -- в него не могли не попасть, -- но кровь была только на руках -- липкая, горячая, чужая.

-- Охренеть, -- сказал он потрясенно. Дыхание было рваным, свистящим, и адреналин бился в крови, разгоняя сердце до боли. Старательно оттер руки о землю -- лучше грязь, чем кровь, -- на всякий случай проверил обоих убийц -- они были мертвы, -- набрал своего дворецкого, коротко сообщив, что его пытались убить, и приказал вызвать полицию. Взял в пригоршню влажной листвы и приложил ее к горящему лицу, вдохнул несколько раз глубоко, прислонился к дереву и закурил. Руки противно дрожали, ноги были непослушные, ватные. Все вокруг казалось четким и светлым, будто наступало утро. Какое, к чертям, утро в полночь?

Мир постепенно темнел, в замке загорались огни, минут через двадцать замелькали фары и маячки полицейских машин. Он успел выкурить полпачки, прежде чем к нему подошли.

И дальше начался сумасшедший дом: Люк давал показания, пытаясь в темноте повторить то, что случилось, место покушения оцепили, осветили прожекторами, и закипела работа.

Через час к замку Вейн прибыл начальник полиции округа, Джошуа Хиггинс, с которым новоиспеченный герцог должен был познакомиться только завтра, на приеме. Рыжеволосый толстяк с пушистыми светлыми усами выразил его светлости свое почтение, посетовал на обстоятельства встречи и сделал выговор подчиненным, решившим брать показания с пострадавшего на месте. Но не забыл заслушать отчет. И с удовольствием принял приглашение на чай: дело должно было стать резонансным, спать в эту ночь ему все равно не светило, так какая разница, где дожидаться первых результатов работы -- в участке или в комфортной гостиной замка?

-- Удивительно, -- доверительно сообщил Хиггинс успевшему переодеться и принять душ Люку, вместо чая упорно глушившему коньяк и, к сожалению, не пьяневшему, -- в вас выпустили больше двадцати пуль. А они все лежат вокруг места, где вы находились, аккуратненько, полукругом. На вас щит был, ваша светлость?

-- Если и был, то я об этом не знаю, -- мрачно ответил Дармоншир, наблюдая за слугами, накрывающими очень ранний завтрак.

-- Других-то объяснений нет, -- заверил его Хиггинс, поглядывая на пышный омлет с беконом. -- Вы, простите, должны быть нашпигованы свинцом, как утка дробью. Теперь будем выяснять, кто эти покойнички, откуда у них информация, что вы здесь, почему ждали в парке. Кто-то знал, что вы выйдете погулять?

-- Я и сам не знал, -- признался Люк, -- спонтанно решил. Слуги меня не видели. То, что я приехал, отследить было нетрудно -- я появлялся в городе, да и персонал в замке был предупрежден. А вот засада, честно говоря, совершенно бессмысленная. То ли вели меня, чтобы пристрелить подальше и скрыться до обнаружения, то ли я на них случайно наткнулся.

-- Значит, за входами следили, -- кивнул полицейский, -- увидели, что вы выходите, дождались, пока пройдете по дорожке, прикинули маршрут и затаились. Жаль, что в живых ни одного не оставили, ваша светлость.

-- Ну уж как получилось, -- с иронией ответил герцог. Его начало отпускать. Стол наконец-то накрыли, и хозяин замка пригласил гостя приступить к трапезе, не забыв распорядиться, чтобы работающим полицейским вынесли чаю и закусок и оказывали всяческое содействие.

В спальню его светлость вернулся уже под утро. Тела к тому времени упаковали и отправили в следственный морг, затем нашли машину, оставленную в нескольких километрах от места покушения, на шоссе, снова сняли его показания, теперь уже под запись, и только потом удалились.

Люк умылся в золоченой глубокой раковине, думая о том, что нужно купить оружие или попросить доставить пистолет из дома в Рудлоге. Выстроил несколько версий о причинах покушения -- то ли старые долги, то ли загадочные враги династии Инландеров начали зачищать и дальние ветви. Решил позвонить днем Тандаджи -- спросить, не ставили ли на него без его ведома щиты.

Снова вспомнил мгновения под пулями, дернул плечами, унимая зачастившее сердце. Поднял голову, вытираясь, и выругался, глядя на себя в зеркало. Ему показалось, что зрачки пульсируют тусклым белым светом.

Присмотрелся -- нет, точно показалось. Похоже, от недосыпа, алкоголя и адреналина у него начались галлюцинации.

-- Спать, -- сказал Люк себе резко. -- В кровать, Кембритч.

Удивительное дело. Пока он напивался тут перед прогулкой, голова была тяжелой, но сон не шел. А сейчас он был бодр, почти трезв и собран -- но заснул, едва закрыв глаза.

Начальник окружной полиции Джошуа Хиггинс с утра, как положено, позвонил в Управление госбезопасности Инляндии. И получил недвусмысленный приказ: дождаться следователей Управления, обеспечить молчание замковой челяди и полицейских, договориться с новым герцогом о патрулировании окрестностей замка до тех пор, пока он не уедет.

Рыжеволосый усач положил трубку с чувством глубокого удовлетворения. Пусть столичные следователи помотают нервы, как это водится. Зато ответственность за расследование теперь лежит не на нем, и не ему придется пахать с утра до ночи. И можно будет не менять привычный ритм жизни, отказываясь от пятничной рыбалки или игры в гольф с друзьями по вечерам во вторник.

Утро для герцога Дармоншира началось с неприятного происшествия. Просыпаясь, он ощутил в спальне чье-то присутствие и сквозь ресницы разглядел склоняющийся над ним мужской силуэт. Не раздумывая, Люк заехал незваному гостю кулаком в лицо, да так, что тот рухнул на пол, сам же спрыгнул с другой стороны кровати, сжался на холодном полу, ожидая, когда начнется стрельба. И только там по-настоящему проснулся.

Но вместо выстрелов послышались стоны, и его светлость рискнул выглянуть, чувствуя себя совершенно голым без оружия.

По ту сторону широкой кровати пытался подняться его камердинер, прижимая к носу белоснежный хозяйский халат.

Так глупо Люк себя еще не чувствовал.

-- Майлз, -- позвал он хрипло, -- вы как?

-- У вас тяжелая рука, ваша светлость, -- подавленно ответил слуга, вставая. -- Боюсь, мне необходим холод.

-- Зачем вы подкрались ко мне? -- раздраженно поинтересовался Кембритч, тоже поднимаясь. -- А если бы у меня был пистолет? Вы ведь знаете, что случилось ночью.

-- В этом доме, -- с толикой гордости ответил камердинер, выкладывая свою ношу на прикроватную тумбочку, -- заведено подавать господам с утра кофе и свежие принадлежности. Простите меня, ваша светлость.

-- Это вы меня извините, Майлз. -- Люк дернул плечами -- утренний адреналин согнал всю сонливость. -- С меня причитается. И сходите к доктору, богов ради, ваш нос похож на сливу. И в следующий раз не подходите близко, -- он заметил на столике кофейник и чашки, -- а за кофе спасибо. Надеюсь, завтрак готов? Я голоден, как пиранья.

-- Завтрак в замке Вейн в семь, ваша светлость, пока вы не отдали приказание о смене распорядка, -- невозмутимо ответил слуга и, не удержавшись, потер распухший нос. -- Вы спуститесь как раз к обеду. Могу ли я помочь вам с бритьем?

Люк, уже направлявшийся к ванной, оглянулся и ухмыльнулся:

-- Благодарю, Майлз, я все же рискну сделать это самостоятельно. Вдруг получится? Да и побаиваюсь я вас теперь -- вы можете захотеть отомстить мне за ваш нос.

-- Я бы не посмел, ваша светлость, -- совершенно серьезно ответил камердинер.

На улице было на удивление сухо и солнечно, а превосходный суп и телячьи отбивные под грибным соусом и вовсе примирили герцога с необходимостью поездки по принадлежащим ему хозяйствам. Управляющий должен был появиться через полчаса, слуги вовсю готовились к вечернему приему, и Люк, закончив обед, поднялся к себе в покои -- переодеться. И заодно позвонил Тандаджи.

-- Слушаю, -- раздался в трубке суховатый голос бывшего начальника. -- Надеюсь, ты не просто поболтать? Времени нет.

-- Поболтать, -- благодушно согласился Люк, закуривая и подходя к окну -- отсюда он хорошо видел лесопарк и, приглядевшись, рассмотрел копошащихся на месте покушения полицейских. -- Я в своем родовом замке, Майло. Ночью вышел погулять и нарвался на двух убийц.

-- Живым кто-то остался? -- поинтересовался Тандаджи.

-- Я, -- хмыкнул Дармоншир. -- Нужна помощь, господин начальник.

-- Не сомневаюсь, -- ровно ответил тидусс. -- У тебя три минуты, излагай.

-- Подскажи мне местных сыщиков, которые неболтливы. Наверняка ведь наши здесь с кем-то сотрудничали.

-- Не хочешь отдавать на откуп Управлению? -- удовлетворенно похвалил его полковник. -- Рад, что мозги твои не остались в Рудлоге. Хотя Розенфорд будет недоволен.

-- Он тридцать восьмой в списке наследования, -- сказал Люк вкрадчиво, -- был тридцать восьмым, точнее. Сейчас двадцать пятый. Если кто-то убирает наследников Инландера, есть подозрение, что этот кто-то приближает себя к трону.

-- Это не подозрение, а очевидность, -- раздраженно ответил Майло. -- А ты какой в этом списке, мой догадливый друг?

-- В этом-то и закавыка. Я далеко за третью сотню, слава богам. -- Люк увидел управляющего, который подходил к крыльцу в сопровождении замкового мага, оглянулся на гардероб, где висела отглаженная рубашка. -- А после первой десятки с наследованием короны начинается такая ерунда, что разобрать без генетика невозможно. Ты знаешь, да?

-- Нет, -- сухо сказал Майло.

-- Если убрать прямых наследников, двоюродных братьев-сестер нынешнего короля, его дядь и теть, то никто не сможет предположить, кого из оставшихся ближайших родственников выберет корона. Это зависит от силы крови. Ребенку от брака двух не самых близких родственников короля может перепасть удачный набор генов и его кровь будет сильнее, чем у сына принцессы крови и слабого аристократа. Но я при любом раскладе никаким боком к наследованию не приложим. Мой прапрадед был младшим братом короля, правившего три века назад. С тех пор Инландеры знатно расплодились.

-- Нет времени, -- прервал его Тандаджи, -- задавай свой вопрос, Кембритч.

-- Чем я в таком случае могу мешать? -- коротко озвучил Люк.

Майло помолчал в трубку -- словно колебался, и герцог насторожился.

-- Думай, Кембритч, думай. Я бы поставил на то, что засуетились, увидев, как Инландер приблизил тебя к себе. Но это, сам понимаешь, мои предположения. Закапываться глубоко у меня нет возможности, мне и внутри Рудлога дел хватает. Но. Заговорщикам всегда нужны лояльные или запуганные люди, с которыми легко договориться. Откровенных идиотов среди вашей аристократии не так много, и, если наши предположения верны, новый монарх должен быть чист, как младенец, обладать безукоризненной репутацией, чтобы никто не посмел предположить, что это он порешил соперников, и не захотеть снять с трона уже его.

А как с тобой договоришься? Ты -- темная лошадка, вдруг выскочившая на политическую арену. И слово Дармонширов в Инляндии всегда было весомым. Купить тебя невозможно, только убрать или запугать. С твоим состоянием -- оно второе после королевского, да? -- точно не купишь.

-- Ты и это знаешь, -- проворчал Люк в который раз. Затушил сигарету, снова посмотрел в сторону лесопарка.

-- Знаю, -- ответил Тандаджи ехидно. -- Так что береги семью, Кембритч. Это твое слабое место. Мой человек выйдет с тобой на контакт, даст информацию по сыщикам. А пока, добрый тебе совет, налаживай связи в свете. Если будет заварушка -- они тебе понадобятся.

Майло Тандаджи, положив трубку, посмотрел на заваленный делами стол, тяжко вздохнул, благо в кабинете никого не было. Нужно признать, что с объемом работ он не справлялся. Внешняя разведка безбожно провисала, и очевидно назрело разделение ведомства. На Управление внутренней безопасности и Управление внешней разведки. Тандаджи поколебался немного, затем набрал номер на телефоне.

-- Игорь Иванович, зайди ко мне, -- попросил он. -- Есть разговор.

В следующие несколько дней Люк вымотался до невозможности. Он посетил верфи, рыбоперерабатывающий завод, мебельную фабрику, институт, расположенный на территории герцогства. И пусть они с управляющим перемещались с помощью Зеркала, да и общение занимало не так много времени -- краткий отчет, экскурсия по производству, знакомство с рабочими, -- но подобное всегда его утомляло. Люк не собирался вникать в управление финансами, и посещения эти были данью вежливости. Все успешно, жалоб нет, просьбы переданы на рассмотрение -- и ладно.

А вот последний объект -- научно-магический исследовательский институт -- Кембритча заинтересовал. Дед был членом попечительского совета и самым значимым спонсором и в завещании особо указал: он хочет, чтобы наследник продолжил его деятельность.

Современное, сверкающее стеклом и пластиком заведение находилось недалеко от замка Дармонширов -- можно было даже рассмотреть башни Вейна, пока директор сопровожал Люка по этажам, показывая лаборатории, где работали маги, испытательный полигон, аудитории для приезжающих из центральных университетов студентов.

-- А здесь, -- сказал он, выводя герцога в огромный внутренний двор, -- вотчина нашего знаменитого специалиста, профессора Черныша Данзана Оюновича. Он один из старейших магов в мире и довольно нервно относится к посетителям, извините, ваша светлость.

-- Я его вполне понимаю, -- усмехнулся Люк, подходя к ограде, за которой на пожухлой траве паслись лошади. Только они были какими-то необычными. Двое кружили друг напротив друга, выгнув спины, и странно хрипели с подвываниями. Еще одна, развалившись на траве, вылизывала себе ногу. Черненькая маленькая кобылка гоняла копытом большой мяч, загребая его, припадая на него грудью, прикусывая большими зубами. Ну чисто кошка с игрушкой.

Люк озадаченно посмотрел на директора; тот ответил смеющимся взглядом.

-- Они ведут себя как коты, -- удивленно произнес герцог.

-- Совершенно верно, -- раздался сзади низкий, тяжелый голос. -- Ласточка, иди сюда!

Люк обернулся. К ограде подошел высокий пожилой человек в белом халате с хищным лицом, кивнул герцогу, постучал по деревянной перекладине -- и черненькая кобылка подскочила к нему, подставила загривок и захрипела от поглаживаний.

-- Это она так... мурлычет, надеюсь? -- Вообще это было больше похоже на агонию, но Кембритч решил уточнить.

-- Данзан Оюнович, -- вмешался директор, -- позвольте представить: его светлость Лукас Дармоншир.

Его светлость хмыкнул -- этикет был нарушен вопиюще, потому что ему должны были представлять, а не его.

-- Я знаю, -- маг улыбнулся тонкими губами. -- Вы можете идти, господин Ранти, я сам все покажу герцогу.

Директор молча удалился, и сразу стало понятно, кто тут главный.

-- Мы были дружны с вашим дедом, -- сказал Черныш Люку, -- удивительной силы был человек. И понимал необходимость двигать магическую науку вперед. Собственно, без него у меня не имелось бы столь превосходно оборудованного места работы.

-- Я вас не помню, -- с сожалением признался Люк, осторожно положив руку на круп похрипывающей кобылке.

-- Зато я вас помню, -- маг с интересом оглядывал его, и герцог чувствовал себя подопытным животным, -- вы были совсем крошечным, крикливым и умещались у матери на локте. Да, сколько же лет прошло? Тридцать? Сорок?

-- Тридцать пять, полагаю, -- ответил Люк. Кобылка изогнулась, начала тереться об ограду. -- Как такое возможно? Чтобы она вела себя как кошка?

-- Это последствия моих не самых этичных опытов с аурой, ваша светлость, -- легко ответил Черныш. -- По сути, аура -- это то, что отличает живое от неживого. Аура -- энергетический сосуд, в котором отражаются свойства существа. Каждому человеку, каждому живому организму свойственен свой рисунок. Изменить ее невозможно, это общее положение. Но можно... как бы доступнее...

На "доступнее" Люк не обиделся -- ему было интересно.

-- Можно сделать слепок ауры другого существа и наложить его на ауру подопытного. Замаскировать, наверное, так понятнее будет. Тогда тигр будет воспринимать ягненка с измененной аурой как своего тигренка. А ягненок, в свою очередь, будет ощущать себя тигром. Не только тело воздействует на ауру; верно и обратное. Но тут уже дело этики -- подобные животные не являются ни полноценными тиграми, ни овцами. Можно сказать, они приобретают шизофрению.

-- Но зачем? -- спросил Люк и с сочувствием глянул на кошколошадь.

-- Наука не терпит сентиментальности, ваша светлость. Вы знаете, как мало у нас рождается детей с магическим даром. И даже среди тех, кто обладает им, по-настоящему способных освоить основной курс магии -- жалкие сотни. А если привить им в младенчестве слепок с ауры сильного мага? Да, ребенок потеряет часть своей индивидуальности, его характер, скорее всего, будет неустойчив, зато он получит нужную обществу силу. Жаль, -- вздохнул маг сокрушенно, -- что исследования на детях запрещены. Вот, приходится оттачивать на животных.

Он хлопнул Ласточку по крупу, и та поскакала к остальному зверинцу.

-- Вы потрясены, ваша светлость? -- Черныш поглядел на него, чуть склонив голову, и стал похож при этом на большого черного ворона.

-- Мне сложно это принять, -- признался Люк. -- Я склонен думать, что боги мудры и посылают нам столько силы, сколько необходимо.

-- Боги, -- усмехнулся Черныш. -- Богам нет до нас дела, Дармоншир, поверьте моему опыту. У них свои, божественные проблемы, которые, к сожалению, прямо отражаются на мире. Они вмешиваются крайне редко, фактически переложив ответственность за происходящее на людей. Ваш дед, кстати, понимал необходимость этих исследований.

-- Он распорядился, чтобы я не лишал вас поддержки, -- успокоил его Люк. -- Благодарю за лекцию, профессор. Мне пора.

-- Рад был увидеть вас в добром здравии, -- задумчиво сказал маг. -- До свидания, ваша светлость.

Вечером Люк стойко перенес встречу со столичными следователями, общение с начальником Управления госбезопасности Инляндии Розенфордом, заверившим его, что все усилия по поиску заказчиков будут предприняты. Отстоял прием и знакомство еще с двумя сотнями людей -- аристократами, мэрами городов, высокими чинами герцогства. А в пятницу утром с облегчением сел в свою "Колибри" и помчался обратно в Лаунвайт. Впереди был Серебряный бал.

Глава 8

Пятница, 18 ноября, Иоаннесбург

Марина

-- Девочка моя, -- смешливо сказал мне Мартин с типично мужским превосходством, когда я позвонила ему в четверг во время обеденного перерыва, -- прекрати паниковать. Ты восхитительно выглядишь даже с температурой и опухшим носом. Поверь мне, редким женщинам это дано. В конце концов, наколдую тебе иллюзию, это будет даже пикантно.

-- Пикантно будет, когда иллюзия слетит, и я окажусь в белье посреди зала, -- отрезала я язвительно. -- Вообще ты должен сейчас каяться, что так поздно сообщил, и уверять меня, что все будет хорошо. Открою тебе страшный женский секрет, -- наставительно добавила я, -- одежда -- наш щит и наше оружие, а ты заставил меня выбирать ее второпях.

-- Все будет хорошо, -- повторил он с интонациями доброго терпеливого психотерапевта. -- Что бы ты ни выбрала, уверен, это будет убийственней боевого листолета. А если ты сейчас не прекратишь, я начну обсуждать с тобой фасон своего жилета. Выдохни. Еще раз, принцесса.

Я злобно пыхтела в трубку, он посмеивался, ехидная Марина внутри меня и вовсе умирала со смеху, глядя, как я переживаю из-за какого-то платья. Хотя, конечно, не из-за наряда я волновалась. И не бала я ждала.

Все же мужчины -- бесчувственнейшие создания. И Мартин, при всех его достоинствах, исключением не оказался. Они искренне не понимают, как трудно найти наряд, который не просто хорошо на тебе сидит, но и соответствует тебе, твоей сути, твоему настроению.

Правда, в четверг вечером, когда я заходила в свою гостиную -- уставшая после смены, с головной болью, -- моему настроению лучше всего соответствовало бы платье из колючей проволоки. И серебряное, и точно ни у кого такого не будет. Можно еще ток пустить по колючкам для полного эффекта.

Я, видимо, выглядела такой нездоровой, что бедный помощник Зигфрида, ежедневно отрабатывающий повинность по транспортировке меня в госпиталь и обратно и терпевший мои попытки быть любезной, не выдержал и на выходе из Зеркала предложил мне тоник для снятия усталости. Он забавно смущался, краснел, и у меня возникло подозрение, что парень ко мне неровно дышит. Наверное, у него развился синдром жертвы.

Но тоник взяла. Мало ли что.

-- Все готово, госпожа, -- почтительно произнесла горничная, принимая у меня сумку. -- Я позову Доминику, как только распорядитесь. Перекусите перед примеркой?

Мария, спасительница моя, целую неделю на пару со стилистом обзванивала столичные и заграничные модные дома и требовала привезти к четвергу наряды нужного цвета и фасона.

-- Мне кофе, Мария, -- сказала я, направляясь в спальню. -- Я в душ, минут через двадцать зови.

Доминика была терпелива, как кошка, ожидающая мышку у норы. Я отвергала одно переливающееся одеяние за другим, вешалка настораживающе пустела, отвергнутые платья сиротливо лежали на креслах, и все было не то.

-- Я похожа на куклу, обернутую мятой фольгой, -- раздраженно заявила я после примерки очередного шедевра. -- Или на курицу в пакете для запекания.

Курицей я была, признаться, худосочной.

-- Оно прекрасно на вас смотрится, ваше высочество, -- тактично сообщила Доминика. -- За ночь портниха укоротит подол...

-- И отрежет бант? -- я подергала огромный серебряный бант, зачем-то прикрепленный на талии спереди.

"Интересно, для кого это ты так тщательно наряжаешься?"

Я заскрипела зубами.

-- Давайте еще вот это попробуем, -- поспешно сказала стилист, приняв мое зверское выражение лица на свой счет.

-- Сначала покурю, -- я решительно подобрала пышную юбку и направилась к столику с сигаретами. Забралась в кресло с ногами и удовлетворенно выдохнула дым, рассматривая платье, которое Доминика держала в руках. Оно было серым, атласным, с деликатным приглушенным блеском. Строгое, несмотря на открытые плечи и широкую юбку, оно казалось бы слишком скромным, если бы не едва заметная драгоценная пыль, мерцающая серебряными цветами при движении.

-- К нему нужно колье, -- задумчиво сказала я, сделала еще затяжку, затушила сигарету и поднялась. -- Простое, кольцами, до ключиц. Совсем простая полумаска. И длинные серьги. Давайте мерить.

Это было оно. Мое платье. Доминика скромно и торжествующе улыбалась, Мария восхищалась:

-- Ах, какая у вас в нем талия! Ох, как идут сюда эти серьги! Какая вы красавица, моя госпожа, тоненькая, как тростиночка!

Я с удовольствием послушала панегирики в свой адрес и решила, что жизнь прекрасна. Переоделась и отправилась на семейный ужин.

-- Мартин пригласил меня на Серебряный бал, -- сообщила я семье между основным блюдом и десертом. -- Я согласилась.

Некоторое время слышался стук ложечек о блюдца -- подавали горячий штрудель с ванильным мороженым, а нашим поварам он всегда особенно удавался.

-- Хорошо тебе потанцевать, -- сказала наконец Василина и посмотрела на меня просящим взглядом. "Только не наделай глупостей, Мариш".

"Не наделаю, сестренка".

-- А я тоже иду, -- заявила вдруг Полинка и немного покраснела. -- Демьяна уговорила. На пару часов.

-- Сейчас окажется, что все Рудлоги будут на балу, -- проворчала я с сарказмом.

-- Меня точно не будет, -- произнесла Алинка серьезно. -- У меня зачеты. Да и не люблю я танцевать.

-- Я тоже не люблю. Но все зависит от партнера, -- мечтательно проговорила Полинка.

-- Ты меня пугаешь, Полли, -- съехидничала я беззлобно, -- такая трепетная барышня.

Пол фыркнула, ковырнула мороженое.

-- Когда влюбишься -- поймешь, -- заявила она с нотками превосходства в голосе.

"Не вздумай краснеть".

-- Я тоже хочу, -- заныла Каролина. -- Ну почему я так медленно расту?

-- Радуйся, малышня, -- приободрила ее Пол, -- у тебя все впереди. Мы будем уже старыми перечницами, когда ты дебютируешь. Нам останется только сидеть в уголке в чепцах, полировать клюки и отчаянно тебе завидовать.

Судя по тому, как Каролина надула губы, ее это не утешило. Отец протянул руку, погладил сестренку по плечу, и младшенькая чуть просветлела лицом, потянулась к нему за лаской, как котенок. Кажется, мы все уделяем ей слишком мало внимания.

-- Каролиш, -- попросила я, -- пойдем после ужина ко мне? Я хочу посоветоваться, какие туфли и украшения выбрать. Поможешь?

Святослав Федорович тепло улыбнулся мне, сестренка с подозрением подняла глаза, но кивнула. Вот так-то лучше. Балы балами, но семья -- дороже всего.

Мартин появился в половине десятого. И он был великолепен. Совсем не тот шаловливый маг, к которому я привыкла. Черный смокинг на широких плечах, серебристый жилет, шелковый шейный платок, элегантно подвязанный под острый воротничок белоснежной рубашки и закрепленный булавкой, блестящие ботинки. И черная резная полумаска.

-- Мне будут завидовать все женщины в зале, -- сказала я, глядя на это кареглазое совершенство. Совершенство молча рассматривало меня, и на секунду я засомневалась: все ли правильно я выбрала? Поправила юбку, прикоснулась пальцами к тяжелому серебряному колье на шее.

-- А у меня для тебя подарок, -- произнес Март задумчиво и протянул мне букетик нежных серебристых цветов с пушистыми длинными лепестками. -- Эдельвейс. Я угадал, к платью подойдет. Превосходно, Марина. Такая лаконичность.

Он прошелся взглядом по моим обнаженным плечам, вынул из букета один цветок.

-- Позволишь?

Я кивнула, настороженно глядя на него.

-- Что? -- рассмеялся блакориец, прикалывая эдельвейс к лифу моего платья, и поднял глаза.

-- Ты слишком серьезный, -- призналась я.

-- Я ошеломлен и раздавлен, -- шутливо парировал он, и я с облегчением вздохнула: вот же он, мой Мартин. -- Поспешим, ваше высочество, тебе еще собирать сотни разбитых сердец.

"Сотни? Тебе достаточно одного. Но чтобы вдребезги".

-- Обалдеть.

Я задрала голову и посмотрела на гигантский погодный купол, закрывающий дворец Инландеров и бо?льшую часть парка за ним. Он выглядел невероятно; думаю, под ним легко поместился бы такой городок, как Орешник. Внутри было сухо и тепло, будто на улице стояла не поздняя осень, а жаркий летний вечер, -- наверняка работали погодники.

-- Теперь я понимаю, почему бал называют Серебряным, -- я глядела на подсвеченные фонарями прозрачные струйки осенней лаунвайтской мороси, стекающие по внешней стороне купола. Свет, льющийся снизу, делал потоки воды переливающимися, серебристыми, словно мы шли под огромным круглым водопадом. Со стороны города, наверное, смотрится совершенно нереально. -- Сколько же сил нужно, чтобы его поддерживать?

Мартин вел меня по широкой дорожке парка, а я все не могла прекратить вертеть головой. Везде свет, много света, все белое и серебряное. Вокруг стояли укрытые прозрачной сияющей паутинкой деревья с желтой и красной листвой -- Лаунвайт находился куда южнее Иоаннесбурга, и осень здесь была затяжная. Мерцали резные фонарики на ветвях и над беседками, оплетенными плющом. Лениво порхали над круглыми прудами разноцветные огоньки.

Вдоль дорожек были выложены маленькие камешки, испускающие тонкие столбы белого света -- на куполе от них расцветал затейливый рисунок, будто в небесах парила неровная снежинка с лучами, бегущими к центру -- дворцу. Перед прибывающими гостями туманными змейками возникали серебристые духи воздуха и деловито провожали их к месту проведения бала, чтобы не заблудились. Одна такая малышка вынырнула из-под земли перед нами, подняла голову, разглядывая нас синими глазами-бусинками, поклонилась и медленно поползла вперед.

Где-то играл оркестр, и музыка разливалась по всему парку, окутывая нас волнами приглушенного звука.

-- Тут со вчерашнего дня работают пятьдесят магов, -- поделился Март, улыбнулся, глядя на мое лицо. -- Луциус никогда не скупился на Серебряные балы. Ты еще ничего не видела, а уже потрясена, Марин.

-- А ты мог бы такой купол поддерживать? -- поинтересовалась я.

-- Тебе похвастаться или поскромничать? -- усмехнулся мой спутник. -- Мне не нужно поддерживать. Я могу создать такой, и, в зависимости от силы, которую влил, он будет держаться до недели точно.

-- Ты крутой парень, -- довольно прошептала я, глядя на сотни пар, устремившихся из парка к широкой прозрачной лестнице, ведущей на крышу дворца Инландеров. Ползущие перед ними змейки казались крохотными гибкими молниями, пробегающими по дорожкам. -- Мне с тобой ничего не страшно, да?

-- Ну не зря же я обещал барону Байдеку, что глаз с тебя не спущу, -- ответил Март, подводя меня к лестнице. -- Он мне с утра позвонил и строго приказал привязать тебя к себе и не отходить ни на шаг.

-- Так и сказал? -- я прыснула, и змейка удивленно обернулась на странный звук, увидела, что все в порядке, и ловко поползла дальше по хрустальным ступеням. Ступать по ним было страшновато -- на высоте третьего этажа земля внизу казалась угрожающе далеко. Адреналин смешивался с предчувствием и возбуждением, и от всего этого кружилась голова.

-- Не дословно, но смысл был именно такой, -- со смешком сказал маг. -- Хотя здесь тебе нечего опасаться, моя девочка. Луциус -- старый параноик, тут стоит такая защита, что без приглашения просто не попадешь под купол. А уж после происшествия у вас во дворце сюда и муха со злым умыслом не залетит. На всякий случай я поставил тебе на цветок сигналку. Если что, прикоснись к нему и позови меня. Я приду.

Я погладила пальцами пушистые лепестки и мягко улыбнулась Мартину. Мы ступили на крышу, и туманная змейка растворилась в воздухе.

А я почти ослепла от открывшегося вида, поймав свое изломанное отражение в стене напротив. Точнее, не в стене -- крышу окружала кружевная зеркальная изгородь, многократно усиливающая сияние светильников.

Но зеркальное кружево было меньшим из чудес этого сказочного бала.

На хрустальной платформе, парящей в воздухе у изгороди, играл оркестр. Тут и там виднелись фонтаны с шампанским, столики с закусками и замершие в ожидании слуги. Далеко справа от лестницы веером трепетали серебристые и белые занавески, приоткрывая диванчики и столики -- видимо, это были ложи для отдыха уставших гостей.

В тоненьких смерчах, что колоннами поднимались к погодному куполу, крутились светильники и белые цветы. Полотно погодного щита над головами все так же струилось серебром дождя. А еще отсюда было отчетливо видно, как мерцают в нем ломаные белые молнии. Все это вместе -- вихревая колоннада, соединенная с высоким куполом, -- создавало над крышей Глоринтийского дворца гигантский торжественный зал.

Серебряный бал уже начинался. Пары выстраивались для фортиста -- танца-приветствия хозяевам и высоким гостям.

-- Сначала шампанского, -- понимающе хмыкнул Март, глядя на меня как дядюшка, который привел ребенка в лавку игрушек. -- Для настроения.

-- Какой ты молодец, что уговорил меня, -- прошептала я восхищенно, сделав последний глоток и чувствуя, как щекочущие нёбо пузырьки ударяют в голову, делают тело легким и невесомым. Рассмеялась, глядя на него. -- Танцевать, Мартин! Танцевать!

Первые такты медленного фортиста уже лились под серебряным куполом. Барон подвел меня к хвосту длинной колонны, поклонился, я улыбнулась ему, опустив ресницы, подала руку, и мы шагнули вперед, в такт музыке, развернулись, сошлись, снова шагнули. Пары под хлопки окружающих подходили к королевской ложе, мужчины кланялись, дамы делали реверанс -- и отходили, вставая в большой полукруг и присоединяясь к отбивающим такт. Король Луциус с супругой стояли в окружении сыновей с женами и благосклонно кивали приветствующим. Был там и добродушный король Гюнтер, который что-то тихо говорил кузену.

И Люк был там. Высокий, непривычно серьезный, хмурый. С полумаской в виде волчьей морды, сдвинутой на волосы. И в сером костюме совершенно такого же цвета, как мое платье.

Я выпила всего бокал, но хмельное возбуждение ударило в голову, побежало к сердцу, заставляя его колотиться так, что я не слышала ни музыки, ни хлопков. Только бы не узнал. Только бы узнал.

Слева от меня поклонился Мартин, я присела в реверансе, подняла глаза. Его величество загадочно улыбнулся мне, королева смерила пристальным взглядом. Гюнтер хохотнул, одобрительно подмигнул. Кембритч смотрел поверх голов, куда-то за спины танцующих. Перевел на меня взгляд, снова поднял его.

Не узнал.

Иголочка разочарования пробила воздушный шарик моего радужного настроения, и я снова опустилась на землю. Послушно отошла с Мартом в полукруг, дохлопала последним парам. Зазвучали хрусталем колокольчики, призывая к тишине и вниманию. Король Инландер взял с подноса, который держал слуга, тяжелую цепь с гербом, жестом подозвал к себе Люка.

-- Сегодня счастливейшее событие, -- сухо сказал Луциус; голос его был слышен по всему парку. -- Наши южные ворота, благодатный край, герцогство Дармоншир, обрело своего законного властителя. Вот слово мое: признаю тебя, Лукас Бенедикт Кембритч, полновластным и полноправным светлейшим герцогом Дармонширом. Будь добрым хозяином и верным слугой короны.

-- Принимаю твою руку надо мной, повелитель, -- хрипло ответил Люк и поклонился. Белый отблеск застывших молний высветил его волосы, прорезал оскалом волчью маску. Зал следил за историческим событием, задержав дыхание. Цепь перекочевала на шею к новоиспеченному герцогу -- кажется, он даже прогнулся под ее тяжестью. Безразлично поцеловал герб, коснулся губами протянутой руки короля -- и ушел из ложи. К нему тут же потянулся ручеек поздравляющих, а я не хотела смотреть, но смотрела туда, на его высокую фигуру и пустое, страшное лицо, с которым он благодарил высказывающих ему свое почтение.

-- Веселитесь, гости! -- громко объявил король под первые торжественные и мягкие такты вальса. -- Сегодня под масками все равны. Пусть этот бал запомнится надолго!

Луциус Инландер предложил руку супруге, и они открыли тур вальса. За ними закружились младшие Инландеры с супругами, Гюнтер уселся в ложе, подозвал к себе официанта. Пары одна за одной входили в круг, а я тяжело стояла на крыше дворца, и не радовали меня больше ни чудеса, украшавшие этот необыкновенный праздник, ни смешные змейки, что вынырнули из пола и тоже построились в кружащиеся пары, ни Мартин, крепко сжимавший мою руку.

"Выше нос. Ты же Рудлог".

-- Выше нос, -- сказал мне Мартин эхом и поднес к губам мои пальцы. -- Совсем холодные. Разозлись. Ты же Рудлог.

Я недоверчиво глянула на него, расправила плечи. Каким чудом появился ты на свет, друг, так давно живущий и так верно чувствующий меня? Я не могу любить тебя -- нельзя любить свое зеркало, -- но я не буду печалить тебя вниманием к другому.

-- Танцевать, Мартин, -- потребовала я.

-- Танцевать, моя принцесса, -- со смешком кивнул он. И ввел меня в круг легкого, пьянящего вальса.

Шампанское и сладкие десерты, тающие на языке. Танцы, то торжественные, парадные, то легкомысленные, со сменой партнеров. Снова шампанское. Я пила и не пьянела. Заметила Полю -- ее высокую фигуру было трудно не узнать: сестренка подмигнула мне, улыбнулась, разворачиваясь в руках мощного Бермонта. Он не отпускал ее от себя, отказывал приглашающим, но Полину, кажется, это не волновало. Она была счастлива.

-- Виктория, -- шепотом произнес Март у моего уха и кивнул влево. Черноволосая красавица в сверкающем серебром платье танцевала с Люком. Моим Люком. И Мартин глядел на нее с печалью.

Я ощутила укол ревности -- мне с моей тщедушной фигуркой никогда не видать таких изгибов, такой пышной, яркой красоты. Один мой мужчина держал ее в объятьях, второй улыбался одними губами и тоже будто был не со мной.

Я стиснула зубы и заставила себя не смотреть.

"Ты еще ножками потопай".

Топать я не стала, дотанцевала, ушла в дамскую комнату, заверив Марта, что не обижусь, если он пригласит еще кого-нибудь. Когда я вернулась, он уже вел в танце какую-то молоденькую, очаровательно смущающуюся девушку, а я налегла на шампанское, пригляделась к крутящимся колоннам смерчей, попробовала пальцем поймать один из скользящих вверх цветков. Руку пронзило холодом, и я отошла от греха подальше. Не хотелось бы стать причиной катастрофы.

Хотя если бы вихрь унес леди Викторию, я бы даже не моргнула.

Зазвучали аккорды затейливого нестока, сложного, со сменой партнеров -- пары выстраивались напротив друг друга, готовясь к танцу.

-- Пойдем, -- позвал подошедший Мартин, забирая у меня очередной бокал с шампанским.

-- Я хочу постоять, -- закапризничала я.

-- В операционной настоишься, -- строго ответил он. -- Не отлынивай, впереди еще вся ночь.

Я вздохнула и подчинилась. Голова уже чуть кружилась, сладкое шампанское горечью стояло в горле. Хотелось курить, снять маску и пойти погулять по светлым дорожкам дворцового парка.

Первые шестнадцать фигур, шаг влево, поворот. Смена партнеров. Темные глаза под волчьей маской. Горячая рука на талии.

-- Как зовут прекрасную леди?

-- Эдельвейс, -- шепчу я ему в лицо и отступаю назад.

Два шага рука в руке, и нет пола под ногами, нет никого вокруг. Снова руки на талии, и я медленно кружусь вокруг него, легко касаясь плеча.

-- Серебряный цветок, -- говорит он хрипло и проводит рукой по моей спине вверх, касается колец тяжелого колье. -- Кажется мне, вам больше пошел бы жемчуг, леди.

Я улыбаюсь насмешливо и терпко. Приседаю в изящном реверансе, гляжу, как он обходит меня, подает руку, поднимает наверх, на волны музыки.

-- Жемчуг рассыпан в Лесовине, милорд.

-- В следующий раз я закажу нить из самой крепкой стали, огненная Эдельвейс.

Сердце парит и играет, горячие руки в последний раз скользят по атласу платья -- и я чувствую их так, будто это не ткань, а иллюзия. И снова меняются партнеры. Мир полон красок, праздник весел и затягивает все глубже -- я снова ощущаю эту звенящую натянутую нить, привычный взгляд, сопровождающий меня всюду, и понимаю, что жизнь без этого пуста и пресна. Все вокруг так прекрасно и ярко, что для меня этого становится слишком, и я, поблагодарив очередного партнера, выхватываю взглядом Марта -- он танцует с сердитой Викторией, -- киваю ему, не понимая, увидел или нет, и сбегаю вниз по хрустальной лестнице в светящийся огоньками парк, погруженный на эту ночь в лето.

*****

Последний тур нестока, танца-игры, танца-лотереи свел двух старых друзей. Барон фон Съедентент перехватил руку Виктории, поспешно решившей выйти из круга, потянул ее к себе -- и пришлось подчиниться, чтобы не привлекать внимание. Но волшебница была очень недовольна.

-- Ну же, Вики, -- насмешливо сказал Мартин, закружив ее, -- разве можно так откровенно сбегать? Где твой боевой дух? Потанцуй со мной. Прекрасно выглядишь, кстати. Дивные плечи и мой любимый вырез декольте.

-- Разве у тебя нет спутницы, которая вынуждена терпеть твои комплименты? -- проговорила раздосадованная волшебница, высокомерно поводя теми самыми дивными плечами. Сменилась фигура нестока -- и они, рука в руке, двинулись по кругу.

-- Есть, -- согласился Мартин, -- но сейчас-то рядом со мной ты. Не поверишь, в танцах у обычных людей принято обмениваться вежливыми глупостями. А лучшие друзья могут и вовсе поболтать без условностей.

Леди Лыськова иронично фыркнула, приседая в реверансе. Март поклонился -- и снова протянул ей ладонь.

-- Улыбаться тоже принято, Кусака, -- подсказал он. -- Это такое движение, знаешь, когда края губ раздвигаются к щекам. Попробуй, это не страшно, -- блакориец засмеялся, увидев выражение ее лица, развернулся синхронно с волшебницей. -- Хорошая попытка, Вики, но неудачная. Это называется оскал. Вспомни, как ты улыбалась этому Дармонширу -- бедняга, наверное, остатки разума потерял.

-- Ревнуешь? -- мило поинтересовалась Виктория.

-- Я просто наблюдательный. А ревность -- для слабаков, -- хмыкнул барон, прижал ее к себе спиной, покрутил -- и шагнул навстречу. И произнес уже озабоченным тоном: -- Вики, серьезно, сделай что-нибудь с лицом, а то их величества смотрят на нас и думают о том, что? мы могли не поделить.

Вики через силу, хмуро улыбнулась, бросила взгляд через плечо на королевскую ложу -- и шепотом выругалась партнеру на ухо. Как раз позволила фигура -- очень тесно они сблизились, плечо в плечо.

-- Грязные словечки от леди? Ай-ай, как некрасиво!

-- Врун. Как я купилась?

-- Это потому что я мастер, -- снисходительно пояснил Март, обходя вокруг нее. И, когда их руки снова встретились, добавил: -- А ведь мы первый раз танцуем, Вики. Так и не довелось. Упущение.

-- Ничего, -- ответила она едко, -- у тебя было с кем потренироваться, Кот.

-- Я с ними не танцевал, -- напомнил Мартин любезно.

Волшебница воздела глаза к погодному куполу.

-- Заткнись, Март.

-- Злая-злая Вики, -- насмешливо поддел он. Она замолчала -- и упорно молчала до конца тура.

Музыка затихала -- пары останавливались, партнеры благодарили друг друга. Барон тоже поклонился, поднес руку волшебницы к губам. И поцеловал, шутливо прихватив кожу зубами.

Виктория сладко улыбнулась, вцепилась ногтями в его ладонь и проворковала:

-- Вот поэтому я не хочу находиться рядом с тобой, Март. Ты не понимаешь границ.

-- Ну не злись, -- смешливо проговорил он, морщась и провожая ее к краю зала. -- Мы же друзья. Что делать, если я не могу не цапать тебя? Ты так забавно реагируешь.

-- Понимаю, -- пропела она еще слаще и вцепилась сильнее.

-- Больно, Вики, -- сообщил барон удрученно. -- Какие острые у тебя когти.

-- Больно -- это хорошо, -- удовлетворенно кивнула Виктория и отняла руку. -- Принеси мне шампанского. По-дружески, Кот. За оттачивание на мне остроумия ты обязан хоть чем-то расплатиться.

*****

У подножия лестницы передо мной вынырнула серебристая змейка, мигнула сапфировыми глазками.

-- Какая ты красивая, -- сказала я радостно. Змейка равнодушно смотрела на меня, покачивая головой. -- Если есть свободная беседка, -- попросила я, -- отведи меня туда.

Свободная все не находилась, но мне было в радость пройтись. Я видела парочки, что прогуливались между деревьев или катались на лодках в прудах. Видела синие огоньки над занятыми беседками -- так гостей деликатно предупреждали о том, что не стоит соваться внутрь. Их было много, и мое воображение рисовало пикантные сцены. Выхватила взглядом змеек, собравшихся под сияющей паутинкой на ветке дерева -- они сидели, обвив ее хвостами, раскачивались, напоминая бабушек-кумушек, и наверняка судачили об этих странных людях и их забавных танцах.

Я, следуя за стихийным духом, долго гуляла по волшебному парку, наполненному музыкой, и чувствовала себя девочкой, отправившейся навстречу приключениям. Надеюсь, Мартин занят Викторией и не устроит мне нагоняй за отлучку.

Круглая беседка была теплой, освещенной тусклым фонариком, с плотным занавесом плюща, сквозь который почти не пробивался свет. Внутри находилась широкая скамья, столик с пепельницей, и я, сняв маску, вздохнула, села и вытянула ноги, достала сигарету и закурила. Мысли текли ленивые, пьяные. Я докурила, чуть поежилась -- тело остыло после танцев, -- пожалела, что не взяла с собой накидку, и встала: нужно было возвращаться.

На самом деле глупо было уходить так далеко.

Я обошла столик, когда в беседке вдруг замерцал и погас свет. Открылась дверца, очертив синим сиянием мужскую фигуру, закрылась, оставив нас в полной темноте.

-- Кто это? -- спросила я тихо, отходя назад и упираясь бедрами в стол. Вытянула вперед руки, слушая мягкие шаги и тихое дыхание, уткнулась ладонями в горячую грудь. Мужчина взял меня за запястья, опустил руки вниз, по бокам, прижавшись всем телом, и я задрожала, вдыхая его запах.

-- Р-р-р-р-р-р-р-р, -- мягко и хрипло прорычал он мне на ухо, куснул мочку, потянул зубами длинную серьгу. Ладони легли мне на талию, спустились ниже, посадили на стол. -- Разве вы не знаете, леди, что одиноким девочкам в лесу обязательно встретится страшный серый волк?

-- Вы сейчас будете меня есть, господин волк? -- спросила я тонким испуганным голосом, проводя губами по его шее. -- Сделайте так, чтобы мне не было больно, умоляю.

-- Съем, -- шепнул он мне в губы, -- прямо сейчас съем, всю. Всю, Маришка. Загр-рызу. Р-р-р-р-р-р-р-р-р-р-р-р-р-р....

Это мягкое рычание творило со мной что-то невообразимое. Горячая струна внутри тела вибрировала и дергала болезненными и сладкими узлами в груди, внизу живота, и я вдруг поняла: боги, по какой-то своей воле, по какому-то высшему замыслу, создали мое тело идеальным резонатором для его голоса. Порычи он еще немного, и я бы взорвалась от удовольствия.

-- Меня зовут Эдельвейс, -- возразила я слабо. -- Так кого вы искали, господин волк?

-- Госпожу своего сердца, -- сказал он очень тихо. -- Поцелуй меня, принцесса. Поцелуй меня.

Разве я могла отказать? Я подняла руки, сжала в пальцах его короткие волосы и притянула к себе, окунаясь в знакомое умопомрачительное безумие.

Боги, что он творил со мной. Темнота была вокруг меня, темнота полыхала внутри, тяжелая, жаркая, бьющая тягучими волнами, необходимая. Ничего не было важным, только пить его, поглощать, чувствовать -- его губы, горячие, умелые, его руки, ласкающие меня, опускающие спиной на стол, его хриплые стоны, дрожь его сильного тела. Он держал мои запястья, не давая коснуться себя, целовал мои плечи, опаляя их жаром и нависая надо мной, вдыхал воздух у основания шеи и рычал уже натурально, утробно, оглаживая тело, поднимая юбку, касаясь края чулок, сжимая мои бедра.

-- Будешь моей? -- прохрипел он мне в лицо и коснулся моих губ пальцами. -- Будешь моей, Марина?

Я потянулась вверх и поцеловала его. За стенами беседки загрохотали взрывы, плющ осветился разными цветами -- Инландеры давали салют, а мы целовались, исступленно, жарко, и ничего не было важнее в целом свете.

Не задавай глупых вопросов, Люк. Будто ты давно не знаешь ответ.

В беседке вдруг зажегся свет, Кембритч потянул меня на себя, обнял, подавая маску, повернулся к открывающейся двери.

Мартин.

Хмурый, сердитый Март. Я улыбнулась ему самой идиотской улыбкой на свете, шагнула вперед, коснувшись на прощание руки Люка, и, пройдя мимо мага, вышла на дорожку, чувствуя, как легкий ветерок овевает мои горящие губы. Сделала несколько танцевальных па, поклонилась неодобрительно наблюдающим за мной с дерева змейкам, оглянулась на дверь -- она закрылась. Мужчины остались внутри.

Ну и пусть. Я пошла к дворцу, глядя на расцветающие под куполом цветы салюта. Все будет хорошо. Теперь-то точно все будет хорошо.

В беседке двое мужчин стояли и молча смотрели друг на друга. Спокойно, без агрессии или злости.

-- Сюда мог зайти и не я, -- сказал наконец блакориец. -- Вы бы пощадили ее имя, милорд.

Герцог усмехнулся, достал сигарету, закурил.

-- Вы не вовремя явились, барон. Не делайте так впредь, иначе мне придется убедить вас по-другому.

-- Мальчишка, -- беззлобно хмыкнул фон Съедентент, оставив почтительный тон, -- эгоистичный мальчишка. -- Люк глянул на него с изумлением, нахмурился. -- Во всем так. Сначала делаешь, потом думаешь. В драке ты даже коснуться меня не успеешь. Говорю прямо: даже простой девке надо задирать юбки с умом. А Марина не девка. Она принцесса дома Рудлог с кровью Красного, руку которой сочли бы за честь получить в любом королевстве мира. Думай о ней, а не о себе. Разберись со своими долгами и совестью и тогда уже открывайся ей.

-- А вы, барон, при ней нянюшкой? -- Люк недобро посмотрел на собеседника, покрутил головой, словно разминаясь.

-- Не хами, -- предупредил его Мартин. -- Я тебе дам один шанс, Дармоншир. Запомни: к ней -- со всем уважением. Напортачишь -- я сделаю так, что она о тебе и не вспомнит.

-- Вы так добры, барон, -- с издевкой произнес Люк, -- а я нет. Я вам шанса не дам.

Фон Съедентент покачал головой и вышел из беседки. Слишком давно у него было так же, когда чувства заглушали и разум, и долг. И, наверное, уже не будет.

Марину он нашел в кругу танцующих. Извинился перед ее партнером, перехватил в танце.

Глаза у нее были совершенно шальные, темные.

-- Не подрались? -- спросила она со смешком.

-- А тебе хотелось бы этого? -- спросил Мартин, улыбаясь в ответ.

-- Нет, -- сказала она с пьяной уверенностью, -- нет. Я бы хотела, чтобы вы подружились.

-- Это вряд ли, -- заверил ее барон. Она печально вздохнула, оступилась. -- Пойдем-ка домой, принцесса, пока ты не заснула прямо во время фигуры.

-- Домой так домой, -- согласилась она покорно, следуя за ним вниз по лестнице. Внизу засмеялась как-то нервно, обняла спутника, уткнувшись лицом в его плечо. -- Все так хорошо, Мартин.

-- Пусть у тебя будет еще лучше, -- произнес он тихо уже в ее гостиной. Поцеловал в щеку, протянул руку и снял с платья измятый, осыпавшийся цветок эдельвейса.

Суббота, Лаунвайт

Утром в субботу его новоявленная светлость Лукас Дармоншир проснулся в превосходном настроении. Вчерашний бал, обещавший стать скучнейшим мероприятием и пафосным антуражем для публичного заклеймения его титулом, внезапно оказался напряженным и увлекательным.

Впрочем, таковым было все, что имело отношение к Марине.

Пальцы его чуть дрогнули: он вспомнил отзывчивое тело под собой, упругие бедра в тонком шелке чулок, ее пальцы в своих волосах, ее губы -- и улыбнулся широко, закинул руки за голову.

Их взаимная игра. Захватывающая, острая. Может ли что-то сравниться с ней?

Удивительно, но Люк получал удовольствие, просто прикасаясь к Марине, узнавая ее. Это казалось таким же нужным, как и сделать ее своей, и уже после своего вопроса он понял, что не так все будет и не здесь. Но не мог удержаться, чтобы не позволить себе побыть с ней еще немного.

Вчера, на балу, он увидел ее издалека -- и сразу узнал. По светлым волосам, по линии плеч, по немного нервным движениям тела. Хотя нет, всё не то. Сначала он забеспокоился, как охотничий пес, взявший след, ощутил тревогу, начал оглядывать зал -- и тут же увидел ее со спины. Марина, тонкая, прямая, стояла с бокалом шампанского и о чем-то разговаривала со своим спутником.

Ее затылок и спину он узнал бы среди тысяч других.

Нет, он пытался сдержать слово, данное Инландеру. Не показывать свой интерес, не подходить к ней, чтобы не привлекать внимание Луциуса. Не смотреть лишний раз. Стоически принимал вежливые поздравления от людей, которых не знал и которые чествовали не его, а герцогский титул. Даже успел поработать над загадкой поставленного кем-то и спасшего ему жизнь щита -- пригласил на танец придворного мага Инландеров, пофлиртовал с ней немного, поинтересовался, может ли на нем стоять защита, и получил ответ. Никакого щита на нем не имеется. Поблагодарил, рассыпался в комплиментах, покаялся в ответ на ироничный упрек волшебницы в том, что использует бал для консультаций. И твердо решил отойти в королевскую ложу и при первой же возможности сбежать.

Будто он был в состоянии удержаться.

Кровь уже гнала по венам азарт и адреналин. Как украсть у всех на глазах драгоценную вещь? Как подойти к принцессе, коснуться ее, чтобы не вызвать никаких подозрений?

Голос разума твердил, что не нужно, что это опасно, что он рискует -- а когда он боялся риска? Особенно ради такой награды... да. И даже нотации барона, которого так и не удалось разозлить и который живо напомнил интонациями выговоры его покойного деда, не испортили эту ночь.

Герцог Дармоншир уже позавтракал, уселся в кресле с сигаретой, лениво перебирая пахнущие типографской краской утренние газеты и поглядывая на телефон. Не выдержал, протянул руку -- позвонить ей, поговорить, сказать, что хочет видеть. Просто услышать голос. Просто понимать, что она там, на другом конце трубки. Набрал номер... и отключился, глядя на заголовок в "Лаунвайтском светском сплетнике". Пробежался глазами по заметке и выругался сквозь зубы, кроша тлеющую сигарету в пальцах и не обращая внимания на ожоги.

Ему объявили войну.

"Волк в серебре" -- гласили черные буквы заголовка. Он встряхнул газету, расправляя ее, прочитал новость на первой полосе, мрачнея и задумываясь с каждой строчкой.

"Без всякого сомнения, нынешний Серебряный бал стал событием года и лучшим среди проводимых ранее балов. Однако и это событие затмила новость воистину неожиданная -- Его Величество Луциус Инландер по доброте и всепрощению своему принял оммаж нового герцога Дармоншира, в прошлом скандально известного нам гонщика, дебошира и мота Лукаса Кембритча. Герцог был элегантен и сдержан, вел себя с достоинством и приличествующей титулу надменностью и суровостью, которую только подчеркивала прекрасно сделанная волчья маска.

Напомним, что его светлость на долгие шесть лет покинул страну, оставив здесь сотни разбитых сердец и безутешных владельцев борделей и клубов, лишившихся весомого заработка. И вот -- он вернулся как триумфатор, получив милость Его Величества, герцогскую цепь и значимое положение в королевстве. Нет возможности оспаривать мудрость Его Величества и право наследования, но прошлое его светлости не может не настораживать.

"За столько лет он должен был измениться", -- возразите вы. Мы глубоко уверены, что это так и есть и что ночное пребывание Волка в беседке изумительного дворцового парка с некоей светловолосой дамой -- при существующих договоренностях о браке с пропавшей принцессой Ангелиной Рудлог -- простая сплетня. И что кажущееся сходство оной дамы с третьим цветком огненного дома -- плод воображения завистников. Ведь не мог же властительный Дармоншир оскандалиться в первый же день принятия титула? Тайно встречаться с третьей сестрой, будучи обрученным с первой, -- да кому такое в голову может прийти? Мы не верим, нет-нет, не верим.

На этом умолкаем, дабы не придавать сплетням весу.

Многие лета герцогу Дармонширу!"

Люк перечитал заметку еще несколько раз, чувствуя, как начинает пульсировать кровь в висках и воздух сгущается, едва протискиваясь сквозь сжатые зубы. Отметил автора -- некая Элизабет Э., которая вполне может быть и Джоном Д., и даже Петром Ивановичем С. Хотя, скорее всего, никакого автора не существовало вовсе. Вряд ли газетенка могла опубликовать подобное даже при всей своей желтизне и при всей существующей в Инляндии либеральности в отношении прессы. Значит, за ним намеренно следили, значит, статью "заказал" кто-то могущественный, которому не смогли возразить. И он, Люк, сам дал им в руки оружие против себя. И против Марины.

"Вы бы пощадили ее имя, милорд", -- вспомнил он. Задрал голову, чувствуя, как сводит скулы и темнеет в глазах от тяжелой, выворачивающей мышцы злости, серьезной и столь непривычной ему. Судорожно двинул кадыком и разодрал газету пополам, швырнул со стола пепельницу -- она разбилась о цветастый камин, осыпалась пеплом и осколками, пнул столик -- тонкая ножка сломалась, и тот рухнул на пол. Пачка газет веером разлетелась по ковру.

-- Идиот! -- рявкнул Дармоншир и еще раз пнул ни в чем не повинный столик. -- Какой же ты идиот, твою мать!

Открылась дверь в гостиную, заглянул невозмутимый дворецкий, старательно скрывающий удивление.

-- Ваша светлость, -- произнес он, -- вам приказывают явиться к его величеству на аудиенцию.

-- Конечно, -- процедил Люк. -- Спасибо, Доулсон.

Конечно, его вызывают. Неизвестный доброжелатель обязательно должен был озаботиться, чтобы информация дошла до Луциуса.

Дворецкий сдержанно поклонился и развернулся к двери.

-- Доулсон, -- позвал его герцог, -- а вы не знаете, где сейчас руководитель службы безопасности, работавший на деда? Как его звали... Леммин... Ламмин..

-- Леймин, ваша светлость, -- сказал дворецкий. -- Он ушел на пенсию сразу после того, как умер ваш дед.

-- Я хочу встретиться с ним, -- сказал Люк, -- договоритесь.

-- Да, милорд.

Ну что же, здравствуй, большая политика. Ты, идиот, решил, что все будет легко, и даже покушение не воспринял серьезно. И что в результате? Под тебя копают, чтобы уменьшить твой вес, если убрать не получится. И ладно бы под тебя, но они посмели тронуть Марину. Именно ее имя сейчас полощут и обсуждают; и пусть это подано так, что не подкопаешься, -- как невинный пересказ сплетни. И именно он этому виной.

Злость, застывшая внутри, никак не уходила и требовала действий, и мозг, разнеженный и вялый после прошлой ночи, вдруг обрел четкость и трезвость.

Создать персональную службу безопасности, вернуть на работу этого Леймина. Раз уж он находил его, Люка, в притонах Лаунвайта, то и остальное сможет. А ему нужны верные люди.

Проверить весь персонал. Подписать с ними магдоговоры. Чтобы никто не смел болтать о происходящем в доме.

Узнать, кто автор и заказчик статейки.

Узнать, кто заказчик покушения.

Узнать, кто уничтожает Инландеров. Получится раскрыть -- можно будет потребовать у Инландера снять с него долг и передать титул младшему брату.

Работай, Люк, работай.

И молись, чтобы Марина не была потеряна для тебя навсегда.

Иоаннесбург, Зеленое крыло

Не только герцог Дармоншир в этот момент наслаждался свежей прессой. Вернувшийся из эмирата Тайтаны Майло Тандаджи с брезгливостью просматривал "Сплетника" из утренней подборки отечественных и иностранных газет. Он вышел на работу в выходной -- в воскресенье королева с мужем уезжали в поместье Байдек, а ему нужно было доложить о результатах поездки и договоренностях. И поприсутствовать при работе с заговорщиками наконец-то восстановившегося лорда Тротта.

Начальник разведуправления отложил газету, поглядел на край стола -- туда, где лежала папка с делом Кембритча. Поджал губы и взял ее с собой, прихватив и "Сплетника".

Если он не доложит королеве о скандале, это сделает кто-то другой. И тогда вопрос о его компетентности и преданности встанет вновь. А реакцию ее величества предугадать нетрудно. Тут уже не придержишь личное дело.

Королева Василина, свеженькая и улыбчивая, ожидала Тандаджи в кабинете, и очень не хотелось разбивать ее настроение об реальность. Ее муж, Мариан Байдек, находился тут же, встал, подал тидуссу руку, приветствуя его.

-- Вы меня порадуете, да, полковник? -- спросила ее величество и улыбнулась. Она была без косметики, очень просто одета, с собранными в короткий кудрявый хвостик волосами. И Тандаджи вдруг увидел, как она на самом деле молода. Королева нетерпеливо постукивала ручкой по столу, да и вообще выглядела как человек, который вот-вот уедет в долгожданный отпуск. Собственно, так оно и было. Рудлоги разъезжались из дворца: ее величество с супругом и детьми -- в поместье, принцесса Полина с сопровождающими дамами -- в Бермонт на время полнолуния.

-- У меня разные новости, -- уклончиво сказал Майло, присаживаясь у стола. -- Есть обнадеживающие, касающиеся принцессы Ангелины. Я получил аудиенцию у эмира Персия, ваше величество. Несколько дней назад прошла информация о том, что на связь с Тайтаной вышли драконы с предложением наладить торговое сотрудничество. Они собирают караван из грузовиков с товарами, который должен отправиться сегодня днем. На границе с Песками их встретят местные жители и укажут путь к городу. Я весь вчерашний день провел во дворце эмира, и мне удалось убедить его разрешить двум нашим агентам присоединиться к каравану. При условии, что они никак не проявят себя, -- просто разузнают, находится ли ее высочество Ангелина в Истаиле, понаблюдают, при возможности выйдут с ней на контакт.

-- Что он попросил за помощь? -- очень серьезно поинтересовалась королева.

Тандаджи чуть поморщился -- во рту до сих пор стоял привкус эмиратской дурман-травы. Они скурили с эмиром не меньше десятка кальянов, неспешно обсудили множество тем -- от политики до спорта, пока тот наконец не перешел к делу. Нельзя было давить, нельзя было показывать интерес -- и при этом необходимо было постепенно подвести разговор к нужным темам. Восточная дипломатия -- полутона, в полной мере доступные только тем, кто родился и вырос в культуре многословия и намеков. Витиеватые беседы вроде бы и ни о чем, но в ходе них решаются важные вопросы и получаются ответы. Нет, он, Тандаджи, был прав, решив пообщаться с эмиром самостоятельно.

-- Он посетовал, что не вы лично обратились к нему, -- сдержанно ответил полковник. -- Но мне удалось убедить эмира, что встреча -- это моя личная инициатива и вы не в курсе.

-- Что недалеко от правды, -- холодно произнесла Василина.

-- Простите, ваше величество, -- спокойно покаялся Тандаджи, -- но у меня на руках были неподтвержденные данные. Я не могу давать вам информацию, не проверив ее.

Королева снова стукнула ручкой по столу и с укоризной посмотрела на него.

-- Я поделился с ним некоторыми сведениями о его южных соседях, -- неохотно пояснил начальник разведуправления. -- Информация за информацию. Мы легко отделались, ваше величество. Он несколько раз приводил разговор к тому, что желал бы породниться с вами.

-- У него же есть супруга? -- недоуменно вспомнила Василина.

-- Как я понял, эмир лелеет надежду, что выдаст младшую дочь за одного из ваших сыновей. Ей два года, моя госпожа.

Байдек хмыкнул, и королева с улыбкой посмотрела на него.

-- Думаю, и Андрею, и Василю пока рано в женихи, -- сказала она. -- Они с собаками не могут справиться, а уж с женами...

-- Справятся, -- пообещал Байдек. -- Но хотелось бы избежать для них договорных браков.

Супруги обменялись понимающими взглядами, и Тандаджи почувствовал себя лишним.

-- Это действительно хорошие новости, полковник, -- произнесла королева.

-- Это еще не все, ваше величество. Удачно отработали развернутые подразделения и с другой стороны, на границе Рудлога и Песков. Им удалось привлечь внимание местных жителей.

-- Каким образом?

Тандаджи кашлянул.

-- После захода солнца маги вызывали грозу с молниями. Ночами в пустыне прекрасная видимость на много километров вокруг. Мы решили, что в условиях засухи кто-то точно придет за водой. И действительно, пришли после первой же грозы -- несколько десятков человек из ближайшей деревни. Мы их накормили, напоили, отдали воду. Но они очень уважают и боятся своего Владыку, моя королева. Поэтому... пришлось их убеждать.

То, что всерьез рассматривалась необходимость взять женщин и детей кочевников в заложники, пока мужчины проводят агентов к городу, он не стал уточнять. Но удалось просто обмануть местных, внимательно слушая рассказы о великом драконьем Владыке, о его волшебной невесте и сокрушаясь всем военным отрядом, что им, убогим, из-за эффекта блуждания не суждено увидеть великолепный Истаил, и выразить Владыке свое восхищение.

Аборигены оказались наивны и добры, первая подозрительность сменилась доверием, и через три дня общения, совместных сытных приемов пищи и обменов подарками глава деревни предложил агентам проводить их в Истаил.

Надо будет, кстати, Рыжову благодарность выписать -- за болтливость и бесконечное терпение.

-- И они согласились помочь. Так что в данный момент полтора десятка наших людей идут к Истаилу. Местные рассказали, что в пустыне есть опасные песчаные духи, поэтому пришлось дать в сопровождение магов. Но им понадобится не меньше недели, ваше величество. Зато мы будем иметь там свободу действий. Относительную, конечно. К сожалению, связь с группой уже утеряна. Но, возможно, маги смогут создавать Зеркала к оставшимся в лагере сотрудникам, когда пройдут полосу блуждания. Будем ждать.

-- Это отличные новости, -- благодарно сказала Василина. -- А что с той девушкой? Помните, подругой дракона?

-- Она у нас, -- коротко отрапортовал Тандаджи, и ее величество чуть нахмурилась, -- но она погружена в странный сон -- не по нашей вине, моя госпожа, -- поэтому пока бесполезна. Сегодня придет специалист, помогающий нам с допросами заговорщиков, попрошу его посмотреть и на нее.

-- Вы хорошо поработали, полковник Тандаджи, -- Василина задумчиво поглядела на папку в его руках, чуть подняла брови, разглядев газету. -- Вы что-то еще хотели обсудить?

-- Да, -- начальник разведуправления подал ей газету. -- Это, ваше величество.

Она читала, хмурилась и брезгливо кривила губы. Принц-консорт забеспокоился, подошел к жене сзади, склонился -- тоже прочитать. Тандаджи ждал.

Королева подняла глаза. Спокойные, если не считать того, что они чуть посветлели, будто подернулись ледком.

-- Спасибо, господин Тандаджи, -- сказала она вежливо. -- У вас в руках, я полагаю, дело Кембритча? Очень вовремя. Вы свободны, спасибо.

Тидусс встал, поклонился и вышел.

Королева Василина некоторое время листала толстую папку с делом нынешнего герцога Дармоншира, на середине вздохнула потерянно, поднялась, прижалась к мужу.

-- Не хочу, -- прошептала она горько, -- не хочу снова идти к Марине, снова говорить с ней об ответственности. Бесполезно все, бесполезно. И не запретишь ведь ей. Я так и знала, я чувствовала, что произойдет какая-нибудь гадость! Я просила Марину избегать Кембритча, пока не решится вопрос с помолвкой. Просила! И что? Ну почему она выбрала именно этого... негодяя, Мариан? Мне противно читать, не хочу! Противно.

Барон погладил супругу по волосам, по напряженной спине.

-- Я не питаю излишне теплых чувств к Кембритчу, Василек, -- сказал он глухо и успокаивающе, -- он дерзок и неуправляем. И за его поведение в покоях Марины я еще с него спрошу. Жаль, что я не сразу узнал, -- он мрачно улыбнулся, пока супруга не видела, вспоминая драку. -- Но я не могу назвать герцога негодяем. Он храбр. Много сделал для нас и для Рудлога. А работа агента под прикрытием, Василин, обычно довольно неприглядна. Не суди его сгоряча.

Она возмущенно подняла на мужа глаза, нахмурилась.

-- Ты его защищаешь?

-- Отдаю ему должное, -- сурово произнес барон, но руки его, в противовес тону, были нежны. -- Я не скажу, что он мне симпатичен, Васюш, но в нем что-то есть. Характер, жена моя. Что касается Марины... мы можем защитить ее от врагов. Но не от ошибок. Ответственность наступает только тогда, когда человек ощущает последствия своих поступков. Если написанное здесь правда -- а я не исключаю, что это простые сплетни, -- то ей будет неприятнее всего узнать, что ты была права.

-- Я хочу, чтобы она четко понимала, с кем имеет дело, -- решительно сказала согревшаяся и расслабившаяся в руках мужа королева. -- И чтобы начала думать о том, что может навредить не только себе, но и семье. Нас уже поливали грязью в прессе, Мариан. Это не то, что я хотела бы снова испытать.

Перед отъездом она все-таки зашла к Марине. Сестра еще спала, прижав кулачки к шее -- она всегда так делала, с младенчества, когда подмерзала во сне. Вид у нее был самый безмятежный. И Василина, повздыхав над тихо сопящей сестричкой, не стала ее будить, хоть и отругала себя за мягкотелость. Прикрыла третью Рудлог сброшенным пледом, покачала головой -- Маришка легла спать накрашенной, в комнате пахло алкоголем, чудное платье лежало на полу, съехав со стула. И положила на тумбочку папку с личным делом Кембритча и газету.

Глава 9

За две недели до Серебряного бала, Пески

Ангелина

Первая принцесса дома Рудлог еще держалась, когда нагнавший ее в пустыне дракон опустился в деревне, которую она недавно покинула, и потребовал одежду, воду и еду для женщины. Ани равнодушно оделась прямо на его спине, не обращая внимания на виноватые и полные страха взгляды, которые жители деревни кидали на свою спасительницу, поела -- Нории терпеливо ждал, повернув голову на длинной шее и разглядывая ее, -- вежливо сказала "спасибо", укуталась в плащ, прижимая к себе щенка тер-сели. Она держалась и в начале стремительного полета, не оглядываясь на удаляющиеся горы, и лишь мельком посмотрела на стеклянное потрескавшееся поле, что веером расходилось от того места, где она стояла, встречая песчаников. Огромное плато осело, оплавилось вязкими потеками, черными языками сходящими в песок; казалось, оно еще пышет жаром. Но ритмичные взмахи белоснежных крыльев, свист воздуха и усталость сделали свое дело: вдруг ослабело и снова стало болеть все тело, заныло горло, низ живота, спина, и Ангелина прижалась к горячей драконьей коже, слыша гулкий стук огромного сердца под щекой, закрыла глаза и уснула.

Проснулась Ани, когда начинался рассвет. Пахло цветами и травой, знакомо пели птицы за окном, и бледные солнечные лучи наискосок ложились на пол ее спальни. Похоже, она проспала целые сутки. Совершенно разбитая и больная, первая принцесса дома Рудлог вяло лежала на огромной кровати, не в состоянии даже встать, чтобы налить себе воды из кувшина. А пить хотелось очень. Да и организм, державшийся последние дни на одной воле и одной цели, по всей видимости, решил быстро наверстать упущенное, пока хозяйка не решила еще куда-нибудь бежать. Ломало тело, горло саднило так, что даже рот открывать было больно. Голова не просто болела -- горела и давила, выбивая из глаз слезы, и нос был забит. Хотя последнее -- к лучшему. Пахнет от нее, наверное, непередаваемо. Да и руки, грязные, с обломанными ногтями, смотрелись на белом шелке простыни ужасно. Нужно вставать и идти мыться.

Вставай, Ангелина.

Но она продолжала лежать, глядя в круглый узорчатый потолок, сипло дыша ртом и сглатывая от боли, и слезы из глаз текли по вискам, горячие, тяжелые, склеивали ресницы -- столько в них было соли и горечи.

Ничего не хочу больше. Ничего. Ничего не вышло.

Она пыталась разозлиться -- не получилось, пыталась нащупать хоть какую-то точку опоры -- но внутри было пусто, абсолютно, космически пусто.

В голове шумело, глаза закрывались, и принцесса так и заснула -- с мокрыми волосами, прилипшими к вискам, болью во всем теле и с ощущением того, что у нее не осталось сил не только бороться, но и жить.

Владыка Нории пришел в ее покои к завтраку.

-- Стол накрыли, а госпожа все спит и спит, -- обеспокоенно сообщила ему Суреза. -- И совсем маленькая стала. -- Она сокрушенно покачала головой, но потом, видимо, вспомнила, кто перед ней, замолчала, склонившись.

-- Иди, -- сказал он, -- я побуду с ней сам.

Дракон открыл дверь и поморщился. Запах боли и слез стоял плотной стеной, а на кровати, раскинув руки, спала его невеста, и огонь непокорной Рудлог был почти прозрачным, холодным и равнодушным.

Вчера, когда Владыка принес Ани в Истаил, встречать их во внутренний двор вышли, наверное, все драконы и слуги. Он, опускаясь, рыкнул, приказывая удалиться. Только Чет остался -- снял крепко спящую женщину с его спины, подождал, пока друг перекинется.

-- Она вообще ничего не весит, -- сказал Мастер тихо, удивленно и почти растерянно. Передал Владыке свою ношу: льняные с едва заметным медовым оттенком волосы свисали почти до самой земли, лицо принцессы было серьезным, сердитым. -- Надо же, малая пташка, а сотни драконов в воздух подняла. Красивая. Расскажешь, где нашел?

-- Почти у границы, -- ответил Нории, шагая по коридору к женским покоям. -- Еще день-два -- ушла бы.

Чет шел рядом, поглядывая на спящую, и лицо его было странным. Недовольным.

-- Ты ведь не тронешь ее? -- вдруг спросил воин-дракон, останавливаясь. -- Нори-эн?

Нории не ответил, пошел дальше, оставив мрачного Чета за спиной. Что он мог сказать?

Владыка постоял у двери, глядя на спящую -- маленькие ножки выглядывали из-под тонкого покрывала, -- нахмурился, заметив запекшуюся рану на ступне. Подошел, сел на кровать, протянул руку, касаясь и излечивая. Пальцы на ступне дернулись, поджались, аура принцессы запульсировала -- слабо, неравномерно. Совершенно истощилась. Безумная упрямая женщина. Что же тебе пришлось пережить? Ради чего это все было?

-- Не трогай меня, -- прошептала Ангелина сипло, и Нории поднял голову, посмотрел в голубые ледяные глаза, встал.

-- Ты вся измучена, -- проговорил он спокойно, -- я помогу тебе.

-- От врагов помощь не принимают, -- сказала она сдавленно. -- Уйди.

Поднялась на дрожащих руках, подтянула к себе ноги, повернулась, чтобы встать, -- и свалилась боком на кровать, вздыхая со злостью и широко открывая рот. Губы были сухие, обветренные, и Нории взял кувшин со столика у кровати, налил воды в чашку, сел рядом с гордой Рудлог, поднял, прижал к себе -- горячую, как раскаленный песок, злую, как пустынная гадюка.

-- Пей, -- попросил дракон, поднося чашку к губам принцессы. Она отвернулась. -- Я сейчас раздену тебя, -- сказал он ей в макушку, -- и осмотрю. Потом вылечу. А затем можешь ненавидеть меня, сколько пожелаешь. Я говорил, в этом доме тебе никогда не будет больно. Я не дам тебе умереть от истощения.

-- Мне уже больно, -- ответила Ани зло и тихо, поднесла руку к горлу -- невозможно было говорить, только сипеть. -- Ты делаешь мне больно, Нории. Ты меня убиваешь.

-- Выпей, -- повторил он настойчиво. Ангелина дернула рукой -- вода из чашки расплескалась, заливая их обоих. Капли воды попали ей на подбородок и губы -- она облизнула их. И заплакала. Беззвучно, сотрясаясь всем телом и с шипением отталкивая мужские руки, снимающие с нее одежду и укладывающие обратно на кровать. Затихла, только когда он прошелся ладонями над всем ее телом, убирая ломоту и боль, некоторое время подержал руки над животом, вдохнул воздух, поглядел на нее внимательно -- ничего не сказал, но тянущие, мучительные ощущения исчезли. И когда пальцы касались горла -- она чувствовала, как сдуваются воспаленные миндалины, -- гладили виски, голову, которая становилась легкой, лицо -- принцесса смотрела в потолок и чувствовала себя невыносимо бессильной и равнодушной. Вспышка злости вымотала ее, и опять ничего не хотелось.

-- Ты еще побудешь слабой, -- произнес Нории, наконец отодвигаясь. -- Несколько дней нужно болезни, чтобы уйти. Может, неделя. Ты излила себя до капли, глупая безрассудная женщина. Еще немного -- и ты бы просто упала на песок и умерла. Твоя вита слаба, как у недоношенного щенка. Пей, ешь, прошу тебя.

-- Ты отпустишь меня? -- спросила Ангелина, не слушая его.

Дракон покачал головой. В его зеленых глазах она увидела свой приговор.

И снова упрямо поднялась, не стесняясь наготы, опустила ноги на пол, прямо в лужу воды, встала, чувствуя, как длинные волосы касаются ягодиц. Было восхитительно легко и не больно. Но голова кружилась, и пришлось наклониться, ухватиться за столик.

-- Уйди, -- повторила первая Рудлог, -- я хочу помыться. И не жди благодарности, дракон. Я бы предпочла смерть возвращению сюда.

-- В смерти нет ничего хорошего, -- пророкотал Нории, тоже вставая. Взял ее на руки, понес к двери. -- Ты поймешь это, принцесса, потом. Сейчас ты разочарована и обижена. Но ты жива, и я счастлив, хоть и очень зол, Ани-лиша. Все исправимо, кроме смерти. В конце концов все будет так, как ты захочешь.

-- Сейчас я даже не могу побыть одна, -- жестко проговорила Ани у его плеча. -- Ты не слышишь мои просьбы, Нории.

-- Просьбы? -- спросил он. Усмехнулся, поставил ее на теплый пол купальни. -- Это не ты говоришь, а обида. Ты ведь знаешь, что я не хочу тебе зла.

Ангелина покосилась в сторону уборной, и он понял, отступил от нее.

-- Я вернусь, -- сказал он гулко, -- вымою тебя сам. Я не хочу смущать тебя, но сегодня я не дам тебе быть одной, ты слишком слаба. А завтра можешь бушевать, у тебя как раз появятся силы.

Она не улыбнулась.

-- Помочь мне могут служанки, Нории.

-- Не сегодня, Ани-лиша. Сегодня у тебя буду только я.

До его возвращения она успела и выпить лимонаду, стоявшего тут же, -- опустошила, наверное, полкувшина, -- и посмотреть на себя в зеркало. Почти не изменилась с допереворотных времен, если не считать грязи, но впечатление было такое, будто на нее глядел чужой человек. Пустота изнутри никуда не ушла, пустоту она видела и в своих глазах в отражении. Они стали совершенно взрослыми, даже немного посветлели, лицо оказалось жестче, с четкой линией скул, ушли девичья мягкость и румянец. Грудь выглядела чуть больше, бедра -- чуть шире, но в остальном Ангелина осталась такой же невысокой, худенькой, почти плоской, как до переворота. Светлые волосы, укрывающие плечи, тяжелой занавесью спускались по рукам к бедрам и казались слишком объемными для ее тонкой фигуры.

Подняла взгляд от бедер, опять увидела свои несчастные глаза -- и сжала зубы, вздернула голову и медленно пошла к горячей ванне в полу, стараясь не торопиться, чтобы не упасть от слабости. По ступенькам в воду спускалась осторожно, но спустилась и, прислонившись к стенке маленького бассейна, откинула голову на пологий край, закрыла глаза. Силы опять кончились. Да и смысл бороться, если все равно придет, будет вертеть ее, как куклу, тереть мочалкой? Смысл вообще что-то делать, если он все равно возьмет ее в жены? Если она ничего не может противопоставить ему?

Раздались шаги. Вода в ванне заколыхалась. Она не стала открывать глаза -- ей было все равно. И когда Нории осторожно усадил ее перед собой, и когда вымыл волосы -- возился, наверное, с полчаса, чтобы промыть, и сильно пахло трявяным мылом для волос, -- и когда касался ее мягкой губкой -- сначала легко, а потом уже тер достаточно крепко, не жалея, избавляя от пустынной грязи.

-- Смирение не означает поражение, -- вдруг сказал дракон ей на ухо. -- Прекрати, Ангелина. Это не ты.

-- Если бы у меня были силы, -- Ани самой было страшно от того, что она говорит, ее кидало от равнодушия к жестокой, всепоглощающей ненависти, причиняющей почти физическую боль, -- я бы сейчас убила тебя, Нории. И снова ушла в пустыню. Ты не боишься меня?

-- Нет, -- ответил он сзади и улыбнулся. Принцесса четко почувствовала это: улыбнулся. Взял в руку ее ступню и стал тереть, намеренно щекоча, а она сидела, обмякшая, и глядела на свою ныряющую в воду розовую пятку, маленькие пальцы и большие мужские руки, которые были чуть ли не вчетверо толще ее лодыжки.

Кажется, они провели в купальне несколько часов -- Ангелина совсем устала от этой помывки, от переходов из бассейна в бассейн, от запаха масел, которыми Нории ее натирал -- для крепости. От холода и горячих травяных настоев, от напитков, которые дракон предлагал, от сырости, от воды. В конце концов Ани задремала в очередной минеральной ванне, откинув голову на мужскую грудь и чувствуя, как осторожно и крепко он ее придерживает. Владыка вытирал ее, куда-то нес, что-то говорил своим тихим рокочущим голосом, и казалось, будто ее качает на волнах безбрежного сияющего моря -- точно так звучит далекий гром над водной гладью. Потом звенела посуда, пахло едой -- Ани фыркала и кривилась, чувствуя ложку у рта, но просто не могла проснуться и глотала какой-то суп, или кашу, или что-то еще, сладкое, пряное.

-- Спи, -- сказал дракон тихо, укладывая ее на кровать и прижимая к себе. Мокрые пряди неприятно холодили кожу, и Ангелина подняла руки, так и не сумев открыть глаза, закрутила волосы в узел, оттолкнулась от Нории ладонями и отвернулась, окончательно засыпая.

Очнулась уже утром, от голода -- мужчина лежал рядом, обнаженный, обхватив ее и вжав в себя. Тело покалывало, будто к нему прикасались мягкой холодной шерстяной перчаткой.

-- Что ты делаешь? -- спросила принцесса напряженно, слушая, как он дышит. По сравнению с ней нынешней дракон казался очень большим: подбородок касался ее макушки, плечо возвышалось горой.

-- Я все время брал от тебя, -- проговорил он так же негромко, -- теперь мое время отдавать. Полежи еще немного, потом позавтракаем. Ты все время будешь хотеть спать, это нормально. Совсем устала, глупая. Почти шесть дней одна в пустыне. Ты мне расскажешь, что произошло?

Ани не ответила и снова закрыла глаза. На нее накатила апатия. Первая Рудлог, преодолевшая пустыню и почти добравшаяся до цели, Красная принцесса, которая должна была сейчас сопротивляться и драться, вяло думала о том, что нужно оттолкнуть ненавистного похитителя, прогнать. Но все вокруг казалось приглушенным, зыбким, и не хотелось ни шевелиться, ни разговаривать, ни противиться. Даже голод ощущался будто отдельно от тела, и не волновали ее ни прикосновения, ни близость мужчины. Снова хотелось плакать, но сил не было даже на это.

Служанки, пряча глаза, накрывали на стол, Ангелина смотрела сквозь них. Повернулась на спину, когда встал Нории, начал одеваться, потом поднял ее, укутал в покрывало, усадил в кресло перед заставленным столом. Потянула носом воздух -- и ей стало страшно. Запахи она ощущала, но ничего не вызывало удовольствия, предвкушения, желания попробовать.

-- Ешь, -- сказал дракон, наполняя ее тарелку дымящимся рисом с золотистыми кусочками рыбы, -- нужно, Ангелина.

-- Силой кормить будешь, как вчера? -- спросила принцесса равнодушно, глядя за его спину, в окно. -- Не хочу.

Владыка разрезал тонким ножом сочную солнечную грушу -- сок так и брызгал, -- встал с блюдом, подошел к ней, присел рядом.

-- Завтра тебе будет легче, -- произнес он, поднося кусочек к ее губам. -- Это просто усталость, Ани-эна. У всех есть предел, даже у тебя. Тело сейчас так измотано, что не может тратить виту на эмоции и страсти. Не думай ни о чем, просто живи.

Живи. Внутри полыхнуло, до темноты в глазах и рези в висках, и она протянула руку, взяла нож для фруктов -- Нории спокойно наблюдал за ней, -- сжала его, чувствуя, как режет пальцы лезвие, и не ощущая облегчения. Размахнулась, захлебываясь от своей тьмы, и всадила лезвие дракону в плечо.

-- Я не хочу жить, -- прорычала она ему в лицо и дернула за рукоятку -- побольнее, пожестче, чувствуя, как ладонь становится скользкой от его и своей крови. Дракон смотрел ровно, и только где-то на дне зеленых глаз плескалась боль. -- Не хочу видеть тебя, ненавижу этот песок и это солнце! Что тебе от меня надо? Моего тела? Моего согласия? -- Она встала, качаясь, и он аккуратно встал тоже -- ее рука скользнула по залитому кровью плечу, и Нории, поморщившись, выдернул из раны нож, прижал хлынувшую кровь ладонью. -- Бери! -- Ани сбросила покрывало. Сделала несколько шагов назад, упала спиной на кровать и расставила ноги. Широко, бесстыдно.

Он смотрел на нее, тяжело дыша, и глаза его постепенно наливались вишневым, а кровь останавливалась под ладонью, сворачивалась темными комками.

-- Бери, Нории! Делай, что нужно, а потом я уйду в Рудлог. Это тебе надо, да? -- Тело горело, будто снова возвращался жар, а она лежала перед повелителем Истаила, раскрытая, безжалостная, и смотрела, как льется кровь по его груди. Порезы на пальцах пульсировали, словно ожоги. -- Это надо?! Я лягу под тебя -- один раз, дракон! Добровольно! И больше не хочу тебя видеть. Согласен?

-- Ты мне женой нужна, -- пророкотал Нории глухо и жестко, не отводя глаз.

-- Женой, -- прошипела Ангелина, поднимаясь и опираясь на локти. В голове было гулко и тягостно. -- Ну хорошо. Зачем ждать? Отведи меня в храм, я дам согласие. Ну, Нории? Ты же этого добивался? Дам согласие. Потом стану твоей. Как хочешь. Где хочешь. Если пообещаешь завтра отнести меня в Рудлог и больше не появляться в моей жизни!

-- Так не будет! -- рявкнул Владыка, и на миг от него полыхнуло таким гневом, что Ани покачнулась, а за окном закружилась и зашелестела листва.

-- А что же? -- холодно спросила она. -- Что еще тебе нужно?

-- Твоей любви, -- ответил он с рычанием. И принцесса рассмеялась, запрокинув голову. Это было невыносимо. Что же она делает?

-- Боги, Нории! Да я ненавижу тебя. Я не могу тебя видеть, не могу выносить, не могу терпеть то, что не способна ничего тебе противопоставить. О какой любви ты говоришь? Моей? Посмотри на меня и скажи: я могу полюбить тебя?

-- Можешь, -- пророкотал он уверенно.

-- Ты ошибаешься! -- крикнула она зло. В глазах замелькали темные круги, и принцесса снова упала на кровать. В носу защипало, Ангелина сжала зубы, сглотнула. Посмотрела на свою руку -- та была в крови, -- и голова вдруг закружилась от слабости. Ани потянула на себя простынь, прикрылась неловко, повернувшись на бок. Если он сейчас притронется к ней, она умрет. В груди давило так, что невозможно было дышать, и мышцы свело в сухой камень -- еще усилие, и рассыплется пылью.

Но Нории подошел, взял ее на руки, прижал к себе -- крепко, сильно, отчаянно. Разжал окровавленную ладонь, провел пальцами по порезам, залечивая.

-- Я разбиваюсь о тебя, -- сказала Ани горько, подняла руку и погладила его раненое плечо, осторожно, уже чувствуя снова подступающую пустоту. -- Ты как скала, Нории. Я бьюсь и не могу сокрушить тебя.

-- Один из нас точно сокрушит другого, -- ответил он тихо ей в висок. -- И у тебя куда больше шансов.

Они еще долго сидели так -- изнеможенная очередной вспышкой принцесса и красноволосый Владыка. Он сжимал ее в руках и щедро делился силой, пока упрямая женщина не вспомнила о вчерашнем уговоре и не прогнала его.

-- Твой день закончился вчера, Нории. Оставь меня.

Он ушел без слов. Ани заставила себя встать, одеться -- платья были до смешного широкие и длинные, и она почувствовала себя ребенком, влезшим в мамину одежду. Смыла кровь с руки, умылась. Съела несколько кусочков нарезанной драконом груши, задумчиво глядя на окровавленный нож, потрогала свои волосы -- после сна они спутались так, что проще было отрезать, наверное, чем расчесать. И все-таки взяла гребень, встала перед зеркалом, снова узнавая и не узнавая себя, и начала причесываться.

-- Сафаиита, -- раздался робкий голос Сурезы, -- позвольте мне.

-- Я сама могу, -- равнодушно ответила Ангелина, не оглядываясь.

-- Я заговор знаю, -- просящим тоном проговорила служанка, -- чтобы волосок к волоску. Позволите?

Принцесса пожала плечами, села в кресло -- Суреза со страхом косилась на пятна крови на полу и простынях, на нож, но гребнем работала хорошо, ловко и приговаривала что-то на гортанном песчаном наречии, успокаивающе, умиротворяюще; Ангелина прислушивалась, пытаясь понять, -- и плечи ее расслаблялись. И волосы действительно стелились под гребнем ровно, легко, не затягивались и не дергали, будто она перед этим сто раз их расчесывала.

-- Можешь перевести, Суреза? Я почти ничего не поняла.

Служанка задумалась.

-- Будьте длинными, как дождь с небес, чистыми, как вода родниковая, крепкими, как деревья в лесу, мягкими, как медовый вкус, госпожа. Простой заговор. Старый очень, на старом языке. Нет у нас сейчас ни дождя, ни родников, ни лесов, сафаиита. Я даже не знаю, как дождь выглядит. И лес.

-- Как парк у дворца, -- глухо сказала Ани, не открывая глаз, -- только деревьев в сотни раз больше, они выше, крепче, растут гуще. В нем бывают ягоды... как виноград, только растут на кустиках на земле, Суреза. Разные, красные, желтые... Кислые и сладкие. А дождь -- это бесконечные брызги с неба.

Служанка молчала, видимо, представляла.

-- Вы беленькая, как ягненочек, -- сказала наконец Суреза с удовольствием, -- ни у кого нет таких волос, чисто пух, сафаиита. Можно мужу рубашку выткать, вот какие волосы!

-- Не будет у меня мужа, Суреза.

-- Будет, госпожа, будет, -- храбро произнесла дочь Песков, выплетая белые косы -- каждая толщиной с руку, -- самый лучший муж будет, самый сильный. И достойный. Ах, жемчугов бы в них, госпожа! Вот какие косы! И платья мы вам подберем самые лучшие, и ножки обуем...

-- Не надо платьев, Суреза, -- резко сказала Ангелина, чувствуя, что ее снова клонит в сон, -- и жемчуга не надо. Спать хочу.

-- Сейчас, сейчас, -- засуетилась женщина, -- постель перестелю. Может, бульончику, сафаиита? Очень уж вы худенькая.

-- Не хочу, -- вяло отозвалась Ангелина. -- Не хочу.

Она много спала, гуляла, как сомнамбула, по парку, равнодушно скользя взглядом по своим розам. Не обращала внимания на встречающихся ей драконов -- те смотрели, как резали, а она проходила сквозь них, не останавливаясь, и красноволосые расступались перед ней, опуская глаза. Гладила щенка тер-сели, приходящего поиграть, и терпеливо объясняла ему, что сейчас не может.

Пришел и затянувшийся цикл, и она совсем ослабела -- все больше лежала в кровати, нехотя вставала, когда заходил Нории -- он тоже много молчал, внимательно глядя на нее и не пытаясь касаться или на чем-то настаивать. Если говорил, то рассказывал о делах в городе, о расчистке дороги, о поисках воды -- но Ангелину это уже не трогало. Жизненная энергия проскакивала лишь иногда, как искра у разрядившейся зажигалки, ей все время было холодно, и только ночами сквозь крепкий сон казалось, что большой мужчина тихо ложится рядом и греет ее, обхватив руками, и сила покалывает малюсенькими иголочками, разгоняя кровь. Но по утрам постель была пуста.

-- Госпожа совсем ничего не ест, -- жаловалась Суреза слушающему ее Зафиру, -- одни глаза, и волосы, и спина прямая. Как голову держит, не пойму. Не дело это, -- вздыхала она, и старик согласно качал головой: он-то видел, как сумрачен становится день ото дня его господин. -- Изведут друг друга.

-- Знаешь, -- сказал Нории Чет, когда они сидели в плетеном павильоне и среди деревьев мелькнула беловолосая фигурка, -- я, глядя на нее, вспоминаю жеребца, которого мы поймали у Белых гор. Помнишь? Я взял его себе, чтобы приручить. Какая силища была, какая шея -- не обхватить! Только бешеный был, зараза. Выбивал ворота, скидывал меня, кусался, лягнуть намеревался. Я тогда сделал ошибку -- колья на ворота прикрепил, чтобы не бился больше. Так он наутро, как меня увидел, разогнался и на эти колья грудью нанизался. Предпочел умереть, Нории.

-- Ты ли это говоришь? -- спросил Владыка с насмешкой. -- Ты, который грозил мне ее смертью?

-- Я ошибался, Нори-эн. Она воин, -- жестко сказал Четери, -- пусть руки слабы и оружие поднять не сможет. А воин либо побеждает, либо погибает. Я слетал к жителям той деревни, где ты ее нашел, как ты и просил. Они ее боятся, -- Чет хмыкнул, -- считают великой колдуньей. Сказали, что пришла утром, совсем слабая, раненая и босая, с Черного кургана, а они туда и днем боялись ходить. И когда увидела песчаников -- не спряталась, а пошла навстречу, защищать людей. Там их сотни две в стекле похоронены, Нории. Про нее скоро легенды ходить начнут.

-- Уже ходят, -- произнес Владыка задумчиво, глядя в ту сторону, где скрылась Ани.

-- Расскажи ей, -- потребовал Четери. -- Про белый терновник, Нории. Расскажи. Она останется.

-- Ты бы рассказал? -- с улыбкой спросил Нории, и друг его нахмурился, качнул головой.

-- Тогда напомни ей о долге. Если она так любит родных, что ради них готова пересечь пустыню... Помнишь, Светлана, -- это имя он произнес с таким теплом, что Нории еще раз улыбнулся печально, -- постоянно в библиотеке сидела? И принесла нам биографии последних Рудлогов? Они же все рано умирали, друг. И у нее в ауре я вижу печать нашего проклятия. Ты же видишь? Смерть всегда рядом с ней. Если она не вернет долг, то династия будет уничтожена.

-- У ее сестер -- такая же, -- Владыка вспомнил мягкий и страстный огонь второй принцессы, слабенькое тепло третьей.

-- Скажи, -- почти умоляюще попросил Чет. -- Заклинаю, Нории.

-- Знаешь, -- сказал Владыка-дракон и посмотрел другу в глаза, -- мы забыли о том, что долги должны отдавать мужчины. Воевать должны мужчины и разбираться с последствиями войны, Мастер. Женщины должны жить, любить, рожать. А у них в семье только женщины и дети их крови остались.

Чет некоторое время смотрел на него как на приговоренного.

-- Ты же хочешь ее, -- произнес он настойчиво. -- А она -- тебя. Соблазни ее, сделай слабой, пусть останется с тобой по своей воле, по воле своего тела. Ты же можешь. В любой момент, Нори.

-- Могу, -- согласился Владыка и встал. -- Разделишь со мной сегодня ужин, Четери?

-- Нет, -- ответил Мастер клинков. -- Хочу слетать на восток. Мне беспокойно. Я чувствую воду у Белых гор, Нории. Уже несколько дней, со среды. Ты ведь тоже слышишь ее? -- он замолчал на секунду и также поднялся. -- Что со мной происходит, Нори-эн?

-- Кажется, -- сказал Нории спокойно, -- Пески поняли, что им нужен второй Владыка.

-- Такого никогда не было, -- возразил Четери. -- Как это может быть?

-- Кто знает, как это происходит? -- они уже шли к дворцу, а параллельно им, по другой дорожке, за широкой полосой деревьев ступала Ангелина Рудлог. Она не повернула головы, не снизила скорость, но Нории понимал: принцесса знает, что он здесь. -- Лети, Мастер, и не беспокойся ни о чем. Если слышишь зов -- нужно лететь.

-- А что будешь делать ты? -- серьезно спросил Чет, останавливаясь.

-- Пить, -- усмехнулся Владыка-дракон. -- Сегодня я буду пить, друг.

Четери поднялся в небо прямо из парка, а Нории пошел ко дворцу. Зашел в прохладный холл несколькими секундами после Ангелины. Так они и шли до мужской половины, тихо, напряженно -- она впереди, не оборачиваясь, а он несколькими шагами позади, глядя на прямой пробор и белые косы на ровной спине. Встреченные слуги затихали, провожали их взглядами. Вокруг женщины и мужчины, не имеющих возможности сделать движение друг к другу, тяжелым пологом опускалась тишина, и, казалось, весь дворец уже пронизан этим гнетущим безмолвием, нарушаемым лишь звуком их шагов, отсчитывающих время до катастрофы.

Ани подошла к двери в свои покои, взялась за ручку, чуть повернула голову, почти незаметно -- Нории замедлил шаг, остановился, -- но она зашла внутрь и мягко закрыла дверь.

Этим вечером в покои красноволосого Владыки верный Зафир носил и носил кувшины с вином. Дракон сидел в кресле, глядя на красное закатное небо, постепенно уходящее в чернильную ночь, и раз за разом наполнял чашу, пытаясь заглушить тьму, которая ворочалась внутри, но голос ее становился все громче и громче, а он -- все мрачнее и мрачнее.

У драконов все просто: догнал самку -- и она твоя. Сколько раз он догонял эту женщину? Сколько раз щадил, не давая воли своему желанию?

Перед глазами встали ее живот и светлая кожа, и маленькая грудь, и вся роскошь белой женской плоти на мерцающем шелке простыней. Тьма зашептала еще громче, настойчивее, и его тело стало откликаться, несмотря на терпкое вино и умиротворяющую теплую ночь.

Как легко сейчас пойти к ней, разжечь, обезоружить, взнуздать ее же страстью, объездить до покорности. Убрать равнодушие из светлых ледяных глаз, убивавшее его последние дни, оживить ее жаром и злостью, напоить своим желанием. Ани возненавидит его после, но она и сейчас его ненавидит, -- зато он получит эту Рудлог, пусть на одну ночь, и ее силу, пусть лишь половину.

И принцесса будет жить -- просто ради того, чтобы доказать, что она сможет без него. И проклятие с нее будет снято. И он тоже будет жить -- возьмет в жены драконицу, да ту же Огни, будет питать Пески силой, полученной от Красной принцессы, возрождать свой народ, и даже совесть его не будет мучить, потому что Ани сама попросит взять ее.

Зафир поставил рядом с Владыкой еще один кувшин, и Нории поглядел на старого слугу мерцающими вишневыми глазами.

-- Принеси еще, Зафир. И потом оставь меня. Страже скажи, чтобы на половину не пускали никого. Я хочу быть в тишине.

Четери долго летел к границе с Йеллоувинем, к Белым горам, оставляя под брюхом бесконечные дюны, мелькающие пустые города, пустынную Тафию, свой возрождающийся дом далеко справа от нее. Он следовал вдоль изгибов русла реки Неру, вспоминая, как плескала она синью и прохладой, как к берегам пастухи сгоняли стада овец, как дымились костры на полях вокруг. Сколько деревень стояло тут, сколько людей жило. Зов воды, ощущаемый всем телом, становился все сильнее, пока дракон не достиг Белого озера. И в вечернем сумраке закружился над толщей воды, заполнившей каменную чашу на двадцатую часть, чувствуя почти священный трепет. Как? Когда? Кто смог призвать подземную водную жилу, ушедшую в толщу породы полтысячелетия назад? Жи?ла и сейчас играла в центре прозрачной глади, вскипая бурунами, разворачиваясь водоворотами и уходя крутым горбиком течения к высокому берегу.

Четери спустился, перекинулся, чувствуя всю мощь огромного оживающего озера, сбежал по крутому склону к медленно поднимающейся воде. Любой другой водоем давно бы уже заполнился и переполнился, но Белое море недаром было крупнейшим на континенте. Еще несколько недель -- и вода коснется краев чаши, перельется потоком в русло Неру и погонит песок стеной к морю, оживляя пустыню на несколько сот метров по обе стороны от берегов. Для Песков это мало, но по сравнению с тем, что у них есть сейчас, это очень много. Истаил перестанет задыхаться от наплыва людей, и можно будет постепенно очищать от песка и заселять города, стоящие на реке.

Мастер клинков присел, коснулся рукой воды -- набежавшая волна поцеловала его ладонь, озеро вздохнуло влажным ветром, принесшим тоску и любовь. Что-то знакомое почудилось ему в этом порыве, что-то отчаянное. Наклонился к воде -- и вздрогнул. Из темной воды на него смотрела девушка, прозрачная, словно сотканная из тускло светящихся лазурью струй. Ног у нее не было, как и тела, -- только лицо, плечи, руки и изгибающиеся призрачными потоками волосы, поднимающиеся к поверхности.

-- Света?

Дракон протянул ладонь, и она снизу тоже потянулась к нему ладошкой -- поверхность от его прикосновения дрогнула, пошла кругами, и девушка исчезла, словно и не было ее.

-- Света, -- позвал он растерянно. Прыгнул в воду, сразу уйдя с головой, нырнул глубже, оглядываясь, чувствуя, что сходит с ума. Ничего, только темная вода вокруг.

"Светлана!"

Прохладные ладони коснулись плеч, провели по волосам, сзади прижалось тонкое тело -- Четери обернулся, пытаясь поймать, но там никого не было. Никого. Морок какой-то? Великая мать, что это?

"Сам, -- прошелестел в его голове тихий голос, -- не могу, сын мой, сам. Благословляю тебя женщиной твоей".

Чет вынырнул, откинул мокрые пряди назад -- и пальцы наткнулись на тонкий тяжелый Ключ, вплетенный в волосы. Он несколько секунд тупо смотрел на него, перебирая ногами в холодной воде, затем поплыл к берегу, подтянулся, забрался на камень и, перекинувшись, взлетел.

Ему не нужна сила Владыки; он тот, кто он есть, -- воин, учитель, мужчина. Ему просто нужно убедиться, что с его Светланой все в порядке.

Но у самых Милокардер, встающих холодными пиками под звездным ночным небом, Мастера остановил Зов Нории. И Чет, не смея сопротивляться, полетел обратно в Истаил.

Ангелина Рудлог в эту ночь не спала. Она стояла у окна, глядя на гаснущие огни города, гладила пальцами тонкое кружево резьбы на ставнях, не чувствуя ничего, и слушала шелест ветра в кронах деревьев. Ей казалось, что и она сама -- этот едва слышный шепот ночи, не имеющий ни опоры, ни цели, отголосок какой-то далекой и мощной стихии, ее последний выдох.

Сколько ночей она провела у этого окна с тех пор, как ее вернули сюда? Пять? Десять? Каждая была вечностью. Темнота не давала ей сна, и принцесса все ждала чего-то, что либо возродит ее, либо убьет окончательно. Сил больше не осталось. Ани послушно ела, после того как Суреза со слезами умоляла не отказываться от пищи, пила, общалась с нани-шар, которые заглядывали к ней ежедневно, -- девчонки хохотали, болтали, удивлялись ее новой внешности, читали вслух по новым учебникам -- плохо, медленно, но читали, -- просили шеен-шари снова начать уроки. Ани кивала, соглашаясь, и забывала про обещания. Она плавала, ходила в купальню, гуляла. Тело крепло, а дух все слабел, не оставляя сил бороться. Но ей было все равно.

В холле покоев грохнула дверь, что-то пискнула Суреза -- Ани с усилием повернула голову, слушая тяжелые шаги, видя, как поворачивается дверная ручка. Она знала, зачем он пришел, и была даже рада этому. Что угодно, только не та удушливая пустота, в которую она превратилась.

-- Не двигайся, -- прорычал Владыка. Глаза его мерцали безумным багрянцем.

Ани и не собиралась мешать ему. Отвернулась, затихла, слушая, как он подходит к ней. Покорно подняла руки, позволяя снять длинную сорочку. Ждала, пока дракон раздевался, чувствуя теплый ветерок на своей груди и животе и острые края резьбы под пальцами.

-- С самого начала, -- сказал он глухо, расплетая ее белые тяжелые косы, -- я все делал неправильно. Хотел, чтобы ты сама приняла решение, чтобы увидела, кто я, как подхожу тебе. Но ведь я мог бы сделать и так, принцесса, -- Нории прижался к ней сзади, повернул ее лицо к себе и поцеловал, требовательно, страстно, безжалостно. Ничего ласкового не было в этом поцелуе, но дракон словно поил ее живой водой -- и вдруг Ани почувствовала вкус вина на его губах, жар мужского тела сквозь занавес волос, ладонь, крепко прижимающую ее и не дающую двинуться. -- И так, -- пророкотал Нории, и от него потоком хлынула энергия, заставившая кожу вспыхнуть, -- тело заныло, налилось жаркой истомой, и Ани задышала тяжело, не в силах справиться с силой потомка богини любви. Изогнулась, чувствуя напряженное мужское тело и желая быть ближе, еще ближе. Дракон оглаживал ее плечи, живот, грудь, и каждое прикосновение заставляло принцессу постанывать, кусая губы от сокрушительного вожделения.

-- Или так, -- произнес Владыка жестко, ловя ее глухой стон губами и лаская пальцами острые соски -- Ани уже шаталась от остроты ощущений, дрожала, чувствуя, что еще немного -- и не выдержит, начнет умолять, кричать от невыносимости того, что он делает с ней. Ладонь его спускалась по животу, а она дышала пересохшими губами, ловила его пальцы, касающиеся рта. Нории резко развернул ее, прижал к себе, к крепкому, пахнущему злостью и желанием телу -- не продохнуть.

-- В глаза смотри, -- рыкнул он, сверкнув горящими глазами. Она как зачарованная смотрела и не отводила взгляд, пока мужчина опускал руку вниз, туда, где все ныло и просило ласки. -- Смотри, принцесса. Чувствуй. Я мог бы так сделать. В первый же день.

Истекающая от него чувственность делала ее безумной, возвращала привычную и острую ярость. И она сама схватила Нории за плечи, встала на цыпочки, потянулась к нему, ощущая, как темнеет в глазах от сладостной силы, с которой он прикасается к ней, как тело застывает, напрягается, и слушая, как почти хрипит дракон ей в губы в исступлении, доводя ее до края.

Закричала, откидывая голову и изгибаясь в его руках, -- мир полыхнул алым и белым, невыносимым, горько-сладким. И Ани обмякла, тяжело дыша, уткнувшись лицом в мужскую грудь. Дракон подрагивал, выдыхал со свистом, сильный, огромный, возбужденный до предела.

-- Понимаешь? -- прерывисто и тоскливо прошептал он ей в макушку. -- Понимаешь, Ани-эна?

-- Понимаю, -- тихо сказала она через несколько длинных мгновений. Очень тихо.

Нории отнес ее на кровать, лег рядом сам, прижал к себе.

-- Завтра Четери отнесет тебя в Рудлог, -- произнес он глухо. -- Завтра воскресенье. Заканчивается оговоренный нами месяц. Я проиграл. Я сдержу свое слово, женщина.

-- Ты не попросишь меня остаться? -- проговорила Ангелина хрипло, взглянула ему в глаза. Горечь ядом выжигала легкие, и дышать было трудно, почти невозможно.

-- А ты останешься? -- спросил Нории. И улыбнулся потерянно.

-- Нет, -- ответила она, прижимаясь к нему крепче.

Он поцеловал ее в лоб, погладил по длинным волосам.

-- Спи, моя принцесса. Завтра ты уже будешь дома.

С утра заплаканная Суреза принесла ей завтрак, и Ангелина обняла ее крепко, шепотом попросила прощения -- но служанка лишь всхлипнула и ушла.

Хмурый Чет ждал принцессу во внутреннем дворе. Окинул мрачным взглядом, отвернулся.

-- Четери отнесет тебя в Теранови, -- пророкотал Нории. -- Энтери говорит, там есть телепорт, ты сможешь пройти домой.

-- Смогу, -- сказала Ани, неверяще глядя на него. Мимо слуги носили мешки с подарками, к Чету подошел Энтери, передал ему какое-то письмо. В окна выглядывали обитатели дворца, опускали глаза, встречая светлый взгляд старшей Рудлог. -- Почему ты сам не отнесешь меня, Нории?

-- Не испытывай меня, принцесса, -- дракон глянул на нее мгновенно полыхнувшими красным глазами, и сразу вспомнились и вчерашняя ночь, и утреннее пробуждение в одиночестве. -- Я силен, но не настолько, чтобы не захотеть вернуться с половины пути вместе с тобой.

-- Попроси меня, -- сказала она резко.

"Попроси меня вернуться, Нории".

Он улыбнулся, покачал головой.

-- Я буду ждать тебя до последнего дня зимы, Ани. Позже не возвращайся, я не приму тебя.

-- Попроси! -- повторила она настойчиво.

Владыка наклонился, коснулся ее губ поцелуем -- со вкусом цветущих мандариновых деревьев и теплой южной ночи.

-- Не обрезай волосы, прошу, -- произнес он. -- Это должен сделать муж.

Четери, уже обернувшийся, нетерпеливо переступал по плитке двора, ожидая, пока все погрузят. Покосился на взобравшуюся на него женщину, заклекотал что-то недовольно, взмахнул крыльями и поднялся в воздух.

Нории, подняв голову, глядел, как она улетает -- прямая, напряженная, не оглядываясь. Он знал, что она не оглянется. Он знал, что она не вернется.

Часть вторая

Глава первая

Воскресенье, 20 ноября, Теранови, Милокардеры

Капитан Василий Рыжов, накануне вернувшийся от границы с Песками после отправки группы в пустыню, активно осваивал щедрые командировочные -- после жары предгорий и сухпайков местный холод и сытная кухня ласкали душу. Его теперь знали все, звали в гости, кормили блинами и колобками -- настолько щедро, что капитан рисковал вскорости обзавестись фигурой, очень похожей на эту терановийскую пекарную гордость. Он так и не добрался до отца Таси -- планировал съездить сегодня, но поймавший его прошлым вечером мэр Трайтис сообщил, что сам планирует навестить Михайлиса и может отвезти письмо, если нужно.

Рыжов поколебался и согласился. Он устал как собака.

Городок ему нравился. Капитан с удовольствием делал заметки о местных традициях, наблюдал за людьми, фотографировал живописные домики -- надо же было чем-то заняться в отсутствие реального дела. Нравилась и вдовушка Эльда Тольбис, у которой он квартировал, -- ладная, черноволосая, понимающая, что нужно мужчине. Вот странно: девицы, имевшие глупость начать совместную жизнь с мужчиной до замужества, здесь порицались. А на тех женщин, кто мужей потерял, смотрели спокойно, заведи они хоть десять любовников.

Вот и сейчас, вместо того чтобы отслеживать ситуацию, уже не секретный агент активно трудился над налаживанием плотных и горячих связей между столицей и анклавом. И переговоры проходили очень успешно, хоть и заняли немало времени.

-- Ох, Васенька, Васенька, -- довольно вздохнула женщина, когда он скатился с нее и расслабленно упал лицом в прохладную подушку. -- Хорошо-то как, -- она сыто потянулась и ласково погладила капитана по натруженной мокрой спине. -- Но надо мне вниз, готовить, обед скоро начнется, люди придут.

На первом этаже дома располагался маленький трактирчик, где матушка Тольбис не только помогала повару, но и в активные часы работала наравне с официантками.

-- А может, полежим еще? -- сонно спросил Рыжов и снова подгреб пышную Эльду под себя, уткнулся небритым подбородком ей в плечо. Ему идти никуда не хотелось, тело было разнеженным, тяжелым. Вдовушка взвизгнула от колючей щетины, захохотала, потянула его за ухо.

-- Ты как мой сын, соня. Вставай, капитан. У тебя служба.

-- У меня воскресенье, -- пробурчал Рыжов, но все-таки поднялся и побрел сразу в душ -- окатиться холодной водой и проснуться. Выходной не выходной, а для очистки совести нужно обойти город, накатать отчет начальству -- "В Теранови все спокойно". И еще пофотографировать -- он давно хотел забраться выше, на язык от камнепада, и снять поселение и долину, что лежала в сердце Милокардер.

Через три часа на главной площади маленького городка, который внезапно оказался перекрестком двух миров, горожане наблюдали за медленно приближающимся драконом.

-- Наш, что ли? -- спросила какая-то женщина, вглядываясь в небо.

-- Нет, -- возразили ей, -- наш помельче, этот здоровый какой. Другой.

-- А вроде наш. Таську обратно привез?! -- крикнул кто-то глазастый, рассмотревший женскую фигурку на спине ящера.

-- Как Таську? -- заволновались жители, отходя к краю площади. -- Быть такого не может! В гости разве что?

Мэр Трайтис, как раз закончивший обед, выскочил из администрации, начал протискиваться сквозь толпу. И подоспел к моменту, когда дракон приземлился, выставил крыло -- женщина сошла по нему, подошла к оскалившейся морде, что-то сказала. Крылатый гость мотнул головой, сбрасывая тяжелые сумки с шеи.

-- Не Тася, -- с облегчением зашептали терановийцы. -- О, Трайтис, Трайтис идет. Сейчас разберется!

Мэр подошел, как раз когда прилетевшая обернулась, -- и замер. Он-то хорошо помнил принцессу -- еще со времен правления королевы Ирины и своих посещений столицы. И за возвращением королевской семьи наблюдал по телевизору, и про похищение знал -- а кто не знал? Правда, выглядела старшая Рудлог полтора месяца назад совсем по-другому.

-- Ваше высочество, -- сказал он растерянно, -- как же это?

-- Здравствуйте. Мэр, полагаю? -- величественно спросила принцесса, глядя на перстень на его руке. -- Проводите меня к телепорту. Мне нужно во дворец.

-- Конечно, конечно, -- засуетился Трайтис, ошеломленный спокойным достоинством неожиданной посетительницы. -- Сейчас, ваше высочество, сейчас. Здравствуйте, -- вежливо обратился он к дракону, -- будете нашим гостем? Мы не знакомы, но у нас в городке всегда рады видеть представителей вашего племени. Путь далекий, отдохнете, пообедаете...

Дракон фыркнул и, кажется, улыбнулся широкой пастью. И обернулся в красавца-мужчину. Красноволосого, как Энтери, голого, но это никого не смутило, а женскую половину собравшихся так и вовсе порадовало до охов и вздохов.

-- Ваше высочество, -- продолжал словоохотливый мэр, не обращая внимания на ледяной взгляд принцессы -- еще бы ему не быть ледяным, столько летела, бедненькая, замерзла вся, небось, -- и вы не откажите, сделайте милость. Мы сейчас стол накроем, вас вмиг согреем! Отдохнете после дороги.

-- Благодарю, -- произнесла Ангелина, кутаясь в тяжелый плащ -- холодно было очень, -- но простите меня, я долго не была дома. Я обязательно навещу вас, скажем, через неделю. Очень соскучилась по своей семье, -- добавила она куда мягче, увидев, как искренне огорчился гостеприимный мэр.

-- Конечно, -- повторил Трайтис растроганно, -- понимаю, ваше высочество, извините мою настойчивость. Сейчас я вас отведу. Господин, -- обратился он к дракону, который уже достал из сумки одежду, успел натянуть штаны, рубашку, какие-то мягкие сандалии, -- подождите меня, прошу вас.

-- Подожду, -- легко согласился дракон. Голос у него был глубокий, резковатый. -- Только подарки заберите.

-- Заберем, -- поспешно сказал мэр и махнул стоявшим чуть поодаль помощникам. Сумки даже на вид были тяжелыми. Интересно, что там такое?

Капитан Рыжов, наблюдая за всем происходящим со склона горы в бинокль и уже предчувствуя снятие звания, а то и трибунал -- что упустил, не был на месте в нужное время, -- лихорадочно набирал начальника.

-- Тандаджи, слушаю, -- привычно резко ответили в трубке.

-- Господин полковник, -- жалобно сказал капитан, -- здесь опять дракон. Другой. Он принес принцессу Ангелину. Как я понимаю, сейчас ее отведут к телепорту.

-- Письмо! -- рявкнул Тандаджи в трубку. -- Сделай так, чтобы ему не отдали письмо, Рыжов!

-- Так точно, -- отозвался капитан и, отключившись, тут же набрал номер мэра. Тот не отвечал, а потом и вовсе сбросил звонок -- видимо, не хотел отвлекаться от важных гостей. Рыжов вздохнул и поскакал вниз по склону, как горный баран, скользя на осыпающейся гальке и рискуя спровоцировать очередной камнепад. До городка было не меньше трех километров, и незадачливому агенту предстояла хорошая проверка объевшегося колобками организма на профпригодность.

-- Как тебя зовут, добрый хозяин города? -- спросил дракон вернувшегося через полчаса мэра. Тот, проводив принцессу, спешил обратно, волновался.

-- Дори Трайтис, -- представился мужчина с достоинством.

-- А меня Четери, -- ответил красноволосый и едва заметно поклонился.

-- Господин Четери! -- обрадовался мэр и полез во внутренний карман своей шубы. -- У меня для вас письмо. Точнее, я должен был передать его отцу Таси, а он уже вам, но раз такой случай... -- и он протянул дракону запечатанный большой конверт. Чет покрутил его, недоуменно глянул на собеседника.

-- Вот так, -- сказал мэр и надорвал краешек конверта.

Четери начал читать. Дошел до конца и поднял жуткие красные глаза на мэра -- тот отступил, поежился.

-- Кто, -- пророкотал дракон, -- кто передал это?

-- Вот он, -- пискнул напуганный Трайтис и ткнул пальцем в краснолицего, запыхавшегося Рыжова, пробирающегося сквозь толпу. Почтенный мэр был добрым и радушным человеком, но, к сожалению, не очень храбрым.

Капитан замер обреченно, наблюдая, как дракон направляется к нему. Дернулся, когда тяжелая ладонь сжала плечо до хруста -- еще усилие, и треснет кость.

-- Где моя женщина? -- жестко спросил Четери. Вокруг испуганно глядели граждане, шум затих -- никто не рисковал привлекать к себе внимание. Капитан, тренированный не поддаваться пыткам, тяжело сглотнул, побледнел и промолчал.

-- Где Светлана? -- повторил Четери, сжимая пальцы. Рыжов часто задышал, чувствуя, как немеет плечо и невыносимо скручивает тело -- проклятый ящер вжимал большой палец в нервный узел, и ноги холодели от страха и боли. И даже двинуться было невозможно -- он честно пытался, упрямо дергаясь из-за жесткого захвата.

-- Кого, -- тихо сказал дракон, наклонившись к нему, -- и скольких мне здесь убить, чтобы ты заговорил?

Рыжов глядел ему в глаза и понимал: этот убьет. А если выбирать, кого ставить под удар -- добрых жителей городка или агентов Управления, которые наверняка уже готовы ко встрече, -- то решение очевидно. Конечно, его не погладят по голове... но боги с ними, со званием и с трибуналом.

-- А ну отпусти его! -- раздался сзади грозный женский голос. -- Отпусти, кому сказала!!!

-- Эльда! -- сдавленно застонал капитан. Он хотел сказать, чтобы она уходила, спасалась, но дракон тряхнул его, перехватил второй рукой за горло. Посмотрел Рыжову за спину и улыбнулся.

-- Похоже, -- насмешливо сказал он, -- в этой стране женщины куда отважнее мужчин.

-- А сейчас как застрелю тебя! Отпусти парня! -- храбро крикнул какой-то мужчина с площади. Четери обернулся -- старик в смешном цветном тюрбане целился в него из какой-то железной палки. Видимо, это и есть то ружье, о котором говорил Энтери.

-- Не надо, почтенный, -- сказал Мастер громко, с уважением. -- Эти люди украли мою женщину. Я хочу освободить ее.

-- Что делается, а? -- ахнула какая-то горожанка. -- А мы его кормили-привечали!

-- Жену? -- заинтересованно спросила другая.

-- Жену, -- согласился Четери.

-- Вася! -- строго произнесла Эльда. Ее черноволосый сынишка широко раскрытыми глазами смотрел на красноволосого страшного дядьку, который держал за горло их гостя.

-- В Королевском лазарете она, в Иоаннесбурге, -- прохрипел Рыжов обреченно, -- стерегут ее.

Чет рыкнул, огляделся дико -- народ расступился, и он, оттолкнув капитана, перекинулся в дракона и взмыл в небо.

-- Вот те на, -- потрясенно сказал мэр, глядя наверх. Эльда Тольбис хлопотала около Рыжова -- тот потерял сознание и свалился на землю.

Народ волновался, переговаривался. В Теранови за последние три месяца произошло больше необычных событий, чем за тридцать лет, и добрые жители затерянного в Милокардерах городка предчувствовали, что это еще не конец.

Пока Ангелина шла к телепорту, она все дышала и никак не могла надышаться свежим морозным воздухом. И насмотреться на хвойную сочную зелень, что покрывала склоны гор и щедро росла в самом Теранови. После припыленной, приглушенной растительности Песков казалось, что вернулось зрение -- и вся полнота цвета, все богатство его оттенков. Наконец-то. Наконец-то!!

Поскорее бы войти в арку телепорта, чтобы убедиться: все, она точно дома. И никто и ничто в последний момент не помешает. Пока переход заполнялся серебристой плотной дымкой, похожей на сверкающую занавеску, пока маг настраивал путь, принцесса нетерпеливо и почти незаметно переступала с ноги на ногу, вполуха слушая добродушного мэра. Попрощалась с ним вежливо и быстро шагнула -- к семье, в Иоаннесбург. В тот самый зал, где погибла их мать.

Ее уже встречали -- начальник разведуправления, охранники. За ней через портал помощники мэра заносили сумки с подарками. Тандаджи что-то спрашивал, но она даже не дослушала его -- торопливо прошла в коридор Семейного крыла, открыла первую попавшуюся дверь -- оказалось, она вела в покои Алинки. Сестренка сидела в кресле и что-то читала. Подняла глаза, поправила очки, присмотрелась.

-- Ани? -- спросила она неверяще. -- Мамочки! Ангелинка вернулась! А-а-а-а-а-а!

Книжка полетела на пол, пятая принцесса повисла на шее старшей сестры, повизгивая, как щенок. В коридоре захлопали двери, в покои залетела Марина, тоже завизжала, запрыгала, дернула сестру за косу, придушила в объятьях. Ангелина, как оглушенная, прижимала сестер к себе, рассматривала их. В глазах стояли слезы.

-- Дочка! -- позвал от дверей Станислав Федорович, улыбаясь, и Ани тепло улыбнулась в ответ, перевела взгляд на прижавшуюся к нему Каролину. Та смотрела настороженно и испуганно.

-- Кариш, это же я, -- чувствуя, как сжимается от нежности горло, произнесла Ани. -- Я.

Сестренка скривила рот, заморгала и вдруг зарыдала.

-- Ты что? -- испугалась старшая Рудлог, подошла к ней, обхватила за плечи. -- Кариш, ты чего? Не узнала меня?

-- Я тебя совсем не по-о-о-омню-ю-ю такой! -- плакала Каролина и отворачивалась, утыкаясь в бок отцу, потом снова смотрела -- и начинала рыдать еще громче. -- Ты совсем друга-а-ая! Такая маленькая! -- она снова посмотрела, кинулась к Ангелине, обняла ее, прижалась, шмыгая красным носом, -- и правда, теперь она была выше сестры на полголовы точно. -- Не уезжай больше от меня, пожалуйста...

-- Не уеду, -- тихо сказала Ани и стерла ладонью слезы со своих щек. -- Никогда, Кариш. Ну не плачь, малышка. Такая большая и такая плакса.

Каролинка хихикнула неуверенно, всхлипнула, не отпуская сестру.

-- Васюш! -- возбужденно говорила Марина в трубку, наматывая круги по гостиной. -- Ани вернулась! Тут, да! Живая, краси-и-ивая! Да, даю...

Марина протянула телефон старшей сестре, и та поднесла его к уху, одновременно поглаживая так и не отцепившуюся от нее младшую сестренку по спине.

-- Василина?

-- Ани? -- недоверчиво выдохнула в трубку королева. -- Ани! Я ждала, и не верила, и верила одновременно. Не мог он наврать, я точно знала! Только мы с ним ведь в понедельник разговаривали, я завтрашнего дня ждала... Тебя там не обижали, Ангелин? Ничего страшного не произошло?

-- Нет, -- медленно сказала старшая Рудлог, отчетливо понимая в этот момент, что никогда не сможет рассказать семье о случившемся в Песках. -- Не обижали, относились со всем уважением, как к гостье, а не как к пленнице. Ничего страшного. Скучно было только...

-- Как я счастлива, -- радостно проговорила Василина, -- как я хочу тебя увидеть, сестренка! Приезжай к нам, а, Ангелин? Мариан будет рад, а во дворец нам пока никак. Там сильно пугаются, когда он медведем оборачивается... Всей семьей приезжайте, а? Я сейчас Зигфрида попрошу, это наш придворный маг, он всех Зеркалом к нам перенесет. Очень хочу тебя увидеть, очень!

-- Хорошо, -- Ани еще раз посмотрела на своих девочек, улыбнулась. Хорошо-то как! -- Сейчас, только душ приму, Васюш, -- и к тебе.

Она, конечно, устала, но что стоит эта усталость по сравнению с возможностью собраться семьей?

И, уже стоя под душем в своих покоях, -- сестры гомонили в гостиной, деловито разбирая драконьи подарки, -- Ангелина Рудлог оперлась руками о мокрую стену, опустила голову, прикрыла глаза, ощущая страшную тяжесть, давящую на плечи, и небывалую легкость одновременно. Будто ее раскололи пополам, и одна половина все никак не могла поверить в реальность происходящего. Неужели правда? Вот сейчас она откроет двери и не увидит резные стены своих покоев в Истаиле, не услышит сквозь никогда не закрывающиеся окна птичье пение, не почувствует запах пряных специй от кушаний... И перемоловшего ее волю и душу в пыль Нории она тоже не увидит.

-- Вот это да, -- Маринка покрутила тяжелый золотой браслет, примерила его на запястье. Ангелина, уже одетая в одолженное сестричкой платье, вышла из спальни, подняла брови, наблюдая кавардак в гостиной. -- Тебя выгодно отпускать к похитителям, Ани. Возвращают с доплатой.

Пол в гостиной был усыпан золотом из растерзанных сумок. Каролина примеряла серьги, диадемы, вертелась перед зеркалом, Марина наглаживала браслет. Алина всматривалась в надписи на широкой чаше, украшенной сценками полета драконов, что-то бормотала.

-- Можно я возьму это? -- умоляюще попросила младшая Рудлог, показывая тяжелые рубиновые серьги. -- Отпад, я насмотреться не могу.

-- Разбирайте, -- махнула рукой Ани. Посмотрела под ноги -- там лежал амулет-ситория, точно такой же, как тот, что она потеряла при обороте в Песках. Поколебалась, но все же наклонилась, подняла его, надела на шею. Прикрыла глаза -- призрачный цветок был еще в бутоне, но лепестки подрагивали, будто готовясь распуститься.

Все-таки приняла от него золото. Пусть на прощание и в качестве извинения за похищение.

К ноге прижалось прохладное тельце, кто-то лизнул ей пальцы. Принцесса улыбнулась, присела, погладила почти прозрачное тельце. И ты тут. Кто бы сомневался.

-- Ой, -- Алинка забыла и про чашу, и про надписи, и, кажется, у нее даже дыхание перехватило от восторга, -- кто это? Ангелина, отдай его мне, пожалуйста!!!

Сестры дружно уставились на дымчатого песика, заахали.

-- Не могу, -- ответила Ани, подняла переливающегося щенка и погладила его по упругой шкурке, -- это тер-сели, дух воды, и они сами выбирают хозяина. Да, малыш? Хочешь в душ? Тебе понравится.

Щенок фыркнул, перетек из ее рук на пол, прошествовал мимо Алины, басовито и страшненько рявкнув на неугомонную пятую Рудлог, протянувшую к нему руку. Забрался на подоконник и улегся там, у запотевшего стекла.

-- Каждой Рудложке по собаке, -- непонятно и смешливо пробормотала Марина, -- пополнение в королевской псарне. Поля не берет трубку, наверное, лапой неудобно отвечать. А Зигфрид нас уже ждет. Бедолага, опять мы его в выходной тираним. Пойдем, Ани? Посмотришь на него, он такой забавный. И Вася звонила, они с поварихой оперативно готовят обед. Ждут нас.

-- Пойдем, -- согласилась Ангелина. Покосилась на свои босые ноги -- Марина привстала, вытащила из-под себя светлые балетки, помахала ими в воздухе.

-- Я все продумала, -- заявила она гордо. -- Примерь. Даже интересно, подойдут или нет?

Балетки оказались больше по размеру, но Ани это не смутило. Девчонки гомонили, сгребая подарки обратно в сумки, затем пошли к магу в кабинет, и тот отправил их в поместье Байдек вместе со Святославом Федоровичем. Василина радовалась, как ребенок, и даже хмурый, напряженный Мариан сжал Ани так, что сразу стало понятно, какое облегчение он испытал.

А потом был долгий и вкусный обед, и много вопросов, и ее спокойный, размеренный рассказ о Песках, о Белом городе Истаиле, о драконах, о своих там делах. Родные слушали, затаив дыхание, а она все смотрела на них, вглядывалась -- в невероятно красивую кудрявую Василину, в манерах которой появилась сдержанная величественность, в очень хулиганистую со своими короткими волосами и резкими жестами Маринку, в серьезную Алинку, которая тут же делала пометки в маленьком блокнотике, и в смотрящую на старшую сестру влюбленными глазами и периодически всхлипывающую Каришу.

Оглушение не проходило, как и ощущение, что все это нереально. Ани гладила пальцами скатерть, смотрела в окно, на темные яблони, покрытые искрящимся на солнце снежком, пробовала сытные щи -- все это будто цепляло старшую Рудлог тонкими пока еще корешками за эту, ее настоящую жизнь. Она снова врастала в семью. И говорила, говорила. О нани-шар, которых учила читать и писать, об обычаях народа, живущего там, о свадьбе, на которой побывала, о розах, о бассейнах, окруженных трепещущими разноцветными занавесками. О кружевном дворце с лазурными куполами, о самом Владыке Нории, об ее планах по развитию отношений с Песками.

И ни слова она не сказала о полетах на море, о своих побегах, о ежедневной борьбе за то, чтобы вернуться сюда. И о том, как близка она была к тому, чтобы сломаться и остаться.

А вот начальник разведуправления, оставшийся неуслышанным -- он после необходимых изъявлений радости и вопросов о самочувствии спрашивал, кто из драконов привез Ангелину Рудлог в Теранови, -- некоторое время постоял в коридоре, прислушиваясь к бурной семейной встрече. И понял, что в этот момент он может хоть горло себе перерезать -- на него все равно никто не обратит внимания.

Полковник приказал проверить сумки с подарками, прежде чем нести их в покои вернувшейся принцессы, -- мало ли какой сюрприз могли заготовить ее похитители? Такое возвращение, безо всяких условий, не могло не настораживать. Но золото было обычным, магические предметы -- вполне безопасными. Ни ловушек тебе, ни следилок. Даже скучно.

И подозрительно.

Подозрительно было и то, что Рыжов не выходил на связь, и Тандаджи, поколебавшись, приказал открыть телепорт в Теранови. Через пару минут он уже ступал по брусчатке в сверкающем инеем городке. Можно было бы отрядить на проверку кого-то из подчиненных, но ситуация была критической, и оперативнее всего сработать самостоятельно.

Тидусс издалека увидел, как взмывает над городком белый дракон, и направлялся он не в сторону гор -- в сторону столицы. Ускорил шаг, хотя Иоаннесбург лежал отсюда больше чем в тысяче километров и времени на подготовку оставалось достаточно. И застал на площади толпу народа, оживленно обсуждающую прилет принцессы. А еще тут был валяющийся без сознания капитан Рыжов, над которым с причитаниями "Вася, Вася!" хлопотала женщина.

-- Что с ним? -- спросил начальник разведуправления у мэра, и тот чуть не подпрыгнул, увидев рядом сурового тидусса.

-- Так, дракон придушил малость, -- охотно объяснил уже отошедший от недавнего испуга Трайтис. -- Письмецо прочитал и придушил. За жену свою, сказал. Если бы я только был в курсе! Я бы не отдавал, полковник!

-- Как звали дракона? -- холодно уточнил Тандаджи, хотя ответ был очевиден. Присел рядом с бледным Рыжовым -- на его шее наливался лиловым отпечаток большой ладони. Пощупал пульс, оттеснив возмущенно засопевшую женщину, оттянул веки и посмотрел на зрачки. Народ столпился вокруг, с интересом наблюдая за очередным развлечением.

-- Четери, -- сказал мэр. -- Сердитый такой. Неужели, господин Тандаджи, действительно жену его умыкнули?

-- Это конфиденциальная информация, господин Трайтис.

-- Конечно-конечно, -- понимающе закивал мэр. -- Парня-то, того, заберете?

-- Придет в себя -- сам вернется. Пусть виталист его осмотрит, -- распорядился тидусс, вставая и собираясь уходить.

-- А может, -- неуверенно предложил почтенный глава города, с сомнением и тихо, -- пообедаете с нами? Колобков поедите?

-- Рыжова колобками накормите, -- без улыбки произнес Тандаджи. -- Напоследок.

-- Не наказывайте его, -- серьезно попросила черноволосая фигуристая горожанка и осеклась, наткнувшись на равнодушный взгляд начальника разведуправления.

-- У нас цивилизованная страна, госпожа, -- сказал он почти любезно, -- поэтому то, что я хотел бы с ним сделать, даже в отношении детей применять запрещено.

И Майло, положив ладонь на ремень, вдруг подмигнул мальчишке, выглядывающему из-за спины заботливой терановийки. Попрощался и торопливо ушел по скрипящему тонкому снежку.

Нужно было срочно исправлять собственный промах. Рыжова по факту винить не в чем -- он выполнял приказ, да и никогда не отличался особой дисциплинированностью и оперативным мышлением. Для этого нужен был опыт, а в Управлении капитан служил всего год, да и возраст был самый безалаберный -- двадцать семь лет. Зато Рыжов мог уболтать кого угодно, легко подстраивался под собеседника и выдавал массу оригинальных идей.

Собственно, если кого и нужно выпороть, то только самого себя. Кто бы мог подумать, что, если драконы и решатся вернуть принцессу -- во что сам Тандаджи не верил, -- они ее не во дворец принесут, желая заодно выторговать себе какие-нибудь преференции, а высадят в этом богами забытом городишке?

"Ты, -- ответил он себе, -- ты должен был об этом подумать".

-- Игорь, -- проговорил он в телефон, широким шагом направляясь к телепорту, -- как там Тротт?

-- Медленно, но работает, -- довольно отозвался Стрелковский. -- Закончит -- начнем допрос. Потом у него на очереди студенты.

-- Как закончит со следующим, отведи его в лазарет, к Никольской. Что хочешь обещай, но убеди посмотреть. Нужно, чтобы она пришла в себя.

-- Проблемы, Майло? -- тут же насторожился Игорь Иванович.

-- Потом, -- торопливо ответил Тандаджи, -- все потом.

Вчера он довольно нелестно отозвался об инляндце, сухо сообщившем, что выделить время сможет только в воскресенье, а сегодня оказалось, что это очень кстати.

Тандаджи шагнул в телепорт, и тут же, по пути в Зеленое крыло, развил бурную деятельность. Охране дворца было приказано при появлении красноволосого мужчины отнестись корректно, не применять силу даже при агрессивном настрое, предложить пройти к нему, Тандаджи, для разговора. В пункте наблюдения, куда на мониторы выводились изображения со всех камер дворцового комплекса, расположились дополнительные наблюдающие. К родителям Никольской были посланы агенты-женщины -- на случай, если дракон решит для начала заглянуть к ним. Охрана входов в лазарет была усилена -- тидусс не знал, известно ли крылатому мстителю, где расположена лечебница, но так некстати уснувшая пособница драконов не зря просиживала в библиотеке. Был среди заказанных ею книг и том с историей и планом дворцового комплекса, так что вполне могли увидеть и запомнить. Идеально было бы установить на больницу щиты, но для этого не было времени. Дворец защищен -- и хорошо.

На всякий неприятный случай на крыше резиденции Рудлогов разместился отряд, вооруженный гранатометами, с выходного были вызваны гвардейские боевые маги и маги Управления, и территория перешла на осадное положение.

Через час в кабинете появился понурый Рыжов, сипящий и готовящийся каяться, но начальник отмахнулся от него и велел идти к штатному виталисту, а потом домой, приходить в себя. Не до него сейчас.

Дворец замер в ожидании прилета дракона. А Тандаджи ждал, пока лорд Тротт снимет блок с очередного заговорщика, и, кривясь, прикидывал, какова скорость у крылатых ящеров и через какое время он появится здесь. И, раз он способен становиться невидимым, может ли атаковать в таком состоянии? Потому что, если дракон начнет рвать людей вместо разговоров, ничего не останется, как применить силу.

Четери, поднявшись в небо, полетел, ускоряясь, в сторону Иоаннесбурга. Он не был в таком бешенстве уже давно, очень давно, со времен юности, когда учитель еще не обучил его, что из двух равных соперников проигрывает тот, кто проиграл своим эмоциям. И старался успокоиться -- и не мог. Нация ублюдков, воюющих с женщинами. Рудлог за пятьсот лет не изменился.

Но холодный воздух и скорость помогли ему сосредоточиться, упаковать ярость в панцирь, отделить от себя -- иначе рухнул бы, не справившись с полетом. Если бы Чет мог размышлять, несясь с неподвластной простому дракону быстротой, он бы понял, что изрядную долю в его злости составляет чувство вины. Вины мужчины, оставившего свою женщину наедине с врагом.

Светлана, девушка, подарившая ему тепло и спокойствие. Постоянно мерзнущая, но при этом ухитряющаяся разогревать его кровь до кипящего нетерпения. Совсем не смелая -- что она может противопоставить тем, кто хочет и умеет спрашивать? И сейчас она в лазарете. Почему? Ее допрашивали? Пытали?

В письме было всего несколько строк.

"Уважаемый Четери, во время вашего пребывания в Иоаннесбурге вы участвовали в похищении принцессы Ангелины Рудлог. К сожалению, Ее Высочество не выходит на связь, несмотря на существующие договоренности. Мы надеемся, что это недоразумение будет решено, и гарантией этого может являться задержанная Светлана Никольская. Мы готовы передать вам ее безо всяких условий, кроме одного -- принцесса должна вернуться домой.

Начальник Управления госбезопасности Рудлога Майло Тандаджи".

Вернут ли ее теперь, когда похищенная уже дома, или будут использовать дальше, как инструмент давления?

Внизу черно-рыжей полосой проносилась земля, города и деревни мелькали, как картинки в калейдоскопе, и осеннее холодное солнце питало Чета энергией, разогревало спину, позволяя лететь еще быстрее.

Уже у самого Иоаннесбурга дракон замедлился, накинул полог невидимости и полетел к дворцовому комплексу. Лазарет был далеко слева от основного здания, отдельным строением, это он помнил. И окна у него были широкие, высокие. Если повезет -- сможет увидеть Свету и понять, как действовать дальше. Злость давно выветрилась, оставив привычный холодный рассудок и собранность, как перед боем.

Четери мягко опустился в парке у лечебницы и, стараясь не шуршать листьями, не задевать хвостом деревья и не топтать кустарники, начал медленно обходить вокруг трехэтажного здания, заглядывая в окна, вдыхая воздух у тех, которые были зашторены. Терпеливо, спокойно. Если она здесь, он ее найдет.

Свою женщину Мастер увидел на втором этаже, сквозь неплотно задернутые шторы. Бледная, с закрытыми глазами, Светлана лежала на кровати, вся в каких-то трубках, проводах, а рядом с ней, склонившись, стоял рыжеволосый человек и держал ее за виски. Еще двое расположились у входа в комнату. Вооруженные. Что делает этот человек? Считывает информацию? Пытается повлиять на сознание?

Света вдруг поморщилась, дернула головой, застонала чуть слышно.

Лорда Тротта спасли только реакция и хорошо вбитые рефлексы -- он успел увидеть движение и прыгнуть в сторону двери, выставляя щит, когда в большое окно, ломая стекла и ставни, выбивая штукатурку, с ревом ворвалась оскаленная огромная пасть. Успел -- но все равно получил по щитам оглушающий удар и, приложившись о стену, ослеп и оглох на мгновение. Присутствующие тут же охранники просто повалились; не выдержав давления защитного экрана, треснула дверь, с грохотом вылетев в коридор.

Макс еще почти ничего не видел, но уже укреплял щиты, вглядываясь в очертания высокого обнаженного человека с красными глазами, поднимающегося с пола. Дракон? Здесь? Невероятно!

Ударил сам, первым, свистящим клином Лезвий, узким, чтобы не задеть мирно спящую на койке у стены девушку, -- и с изумлением наблюдал, как за какие-то доли секунды в руках человека вспыхивают тонкие клинки и как он с невозможной скоростью отбивает несущиеся к нему сверкающие острия. Отбил и тут же смазанной линией прыгнул к магу, впечатался в щит, получил в ответ Стазис, но замер только на мгновение -- этого мгновения Тротту как раз хватило, чтобы подняться, выдернуть из воздуха меч и принять следующий удар на кромку. Увернулся, выскакивая в коридор. Дракон шагнул за ним, и в глазах его была смерть.

Времени думать не было -- где-то на периферии сознания Макс отмечал крики медсестер, столпившихся людей, а руки уже отражали удары, тело вставало в нужные позиции, свистела сталь, и он сам стал ускоряться, двигаясь назад, защищаясь, пытаясь найти уязвимое место, чтобы хотя бы получить передышку, перегруппироваться, ударить чем-то из своего арсенала.

Передышки ему не давали. Красноволосый атаковал так быстро, что инляндцу хватало сил только парировать удары, сыплющиеся со скоростью обезумевшей мельницы, уворачиваться, держать дыхание и ускоряться, ускоряться до боли в жилах и бешеного стука крови в висках.

Перед этим мастером весь его опыт казался детским лепетом. Безумный воин вдруг замер, сдвинулся вправо, распластавшись по стене коридора -- за его спиной стоял Мартин, запустивший заклинание Стазиса, холодком растекшегося по щитам Макса. Тротт сделал несколько шагов назад, переводя дыхание. Грудь ходила ходуном, по вискам и лбу тек пот, щипал глаза. Его противник неуловимо развернулся и метнул в сторону блакорийца клинок, вспыхнувший белым светом на щитах. Макс, двигаясь назад, видел, как лезвие проходит сквозь один, другой, третий, как замедляется на четвертом, истончается и гаснет на пятом, почти у самого лица друга. Воин даже не поморщился: вокруг него тоже замерцал щит, в руке тонкой линией опять появился второй клинок, и дракон направился к тяжело дышащему противнику.

-- Что происходит? -- недоуменно крикнул Мартин.

-- Если бы я знал, -- прошипел Тротт, поднимая меч. Вокруг него опускались щиты -- работал Мартин, быстро, аккуратно. Хуже всего, что вокруг палаты с пациентами, в коридоре за Мартом толпятся врачи -- и не ударишь, потому что есть опасность задеть. И у Мартина руки связаны: врежь он чуть сильнее, боевым, -- и здание посыплется.

Удар! Его щит лопнул, зазвенела в ушах высвободившаяся энергия. Еще один. Еще!

Тротт прыгнул вперед, под клинки, пытаясь пробить грудную клетку, снизу вверх, но достал лишь острием, а дракон увернулся, взмахнул оружием -- по спине полоснуло острой болью, сразу набрякла одежда, побежала горячая кровь. Макс в каком-то отчаянном движении изогнулся, двинул мечом по одному из клинков, выбивая его, упал на спину, отозвавшуюся оглушающей болью, попытался дотянуться до ног противника -- тот отпрыгнул, развернулся, готовясь добивать.

Перед Максом появилась Вики, взвизгнула, увидев атакующего голого мужика с клинками, и от испуга, не иначе, долбанула Тараном, смявшим щит красноволосого. Как же чудовищно он силен, если даже не свалился, просто проехался далеко назад, впечатавшись спиной в тупик коридора. Со стен посыпалась штукатурка, коридор затрясся, замигали лампы. Противник поднял голову -- вишневые глаза оглядели испуганную женщину -- и впервые заговорил.

-- Отойди.

-- Макс, ты как? -- спросила Вики через плечо, выплетая Сеть.

-- Терпимо, -- произнес тот, вставая. Сзади уже подходил Март, прикоснулся к его спине -- боль, пульсируя, стала исчезать, защипало, закололо иголочками виты.

-- Женщина, -- повторил воин, -- отойди. Не дело мужчинам прятаться за твоей спиной.

-- Он прав, Вик, -- негромко сказал Мартин и задвинул ее за себя; волшебница шипела и ругалась, и нападающий задумчиво проводил ее взглядом. -- Макс, что вы не поделили? Ты украл у него штаны?

-- Я его вообще впервые вижу, -- огрызнулся Тротт. -- Вику держи. И людей уводите. Тут не накастуешь ничего значимого. Я с таким не сталкивался еще.

Он покрутил плечами -- спина почти не болела, -- перехватил меч и пошел навстречу своей смерти.

-- Я могу узнать, -- сказал инляндец, приближаясь, -- за что?

Воин сверкнул глазами, но глядел он... одобрительно, что ли?

-- Ты мучил мою женщину.

-- Макс? -- удивился сзади Мартин. -- Опять?

-- Лорд Тротт, -- басовито крикнул из коридора знакомый голос Ситникова, -- помощь нужна?

Да, ты-то мне как раз и можешь помочь. Осталось только Богуславскую сюда для полного комплекта.

Дракон замер, ошеломленно глядя ему за спину. Там слышен был гулкий топот ног огромного семикурсника.

-- Кто это? -- спросил красноволосый медленно. -- Как зовут?

Макс оглянулся, незаметно вытер мокрую руку о брюки.

-- Это мой ученик, Ситников. Брат Светланы, которую я осматривал.

-- Зачем?

-- Я помочь ей пытался, -- сухо сказал Тротт, опуская оружие и представляя, как смешно сейчас смотрится весь этот фарс. -- Она спит и не может проснуться. А я менталист, пытался ее разбудить.

Воин слушал его, глядя прямо в глаза. Помолчал.

-- Не врешь. Извини.

Дракон оглядел творящееся вокруг -- осыпавшиеся стены, угрюмого ученика, людей, что сгрудились за спинами магов, попавшегося ему под руку превосходного бойца -- и вдруг улыбнулся и засмеялся. Жутковато.

-- Он, кажется, еще больший псих, чем ты, -- тихо сообщил Тротту Мартин, подходя и снова становясь рядом.

-- Он гений боя, -- серьезно возразил ему Макс.

-- Гений против гения, -- присвистнул Мартин -- дракон посмотрел на него, прищурившись, непонятно что увидел, но кивнул. Снова перевел задумчивый взгляд на Ситникова.

-- Лаурас? -- спросил он что-то непонятное.

-- Это фамилия моего прадеда, -- недоуменно ответил семикурсник.

-- Я знал, -- глухо сказал дракон, замолчал на мгновение, закрыв глаза, продолжил тяжело, -- знал одного твоего далекого предка. Он учился у меня, в Песках. И, значит, Светлана -- твоя сестра? Великая мать! Подойди ко мне, мальчик.

Ситников засопел, протиснулся мимо магов, шагнул к воину. Они были одного роста, и дракон некоторое время разглядывал его, всматривался в лицо. По его животу текла кровь, но он даже не морщился.

-- У меня перед твоим родом долг, -- наконец сипло произнес красноволосый, -- тяжелый долг. Я не сдержал обещание. Света будет моей женой. Ты пойдешь ко мне в ученики?

-- Да я вас не знаю, -- пробасил Ситников, -- и к тому же вы только что пытались убить профессора. А это вы, значит, нашу Светку оставили беременной? Не очень-то мне хочется к вам идти. Мне доучиваться еще.

Дракон глядел на него со странной улыбкой и нежностью, не реагируя на грубость, и Матвей неловко переступил с ноги на ногу.

-- Все равно пойдешь, -- успокоил его собеседник и ободряюще хлопнул по плечу. Покачал головой в изумлении. -- Света ждет ребенка? Хорошо.

-- Уважаемый, -- подала голос Вики, -- раз мы разобрались, может, вы уберете оружие? И ... оденетесь?

-- Если дадите одежду -- оденусь, -- спокойно согласился воин.

Клинки растворились в воздухе, он подошел к Максу, посмотрел на него оценивающе. Тот немного напрягся.

-- Ладони покажи, -- потребовал подошедший. Осмотрел, даже притронулся, хмыкнул. -- Я бы тебя тоже взял в ученики, -- сказал он удовлетворенно. -- Неуклюж, но ритм боя чувствуешь хорошо. Продержался против меня долго, задел. И крепко держишь оружие. Только оно не твое, да. Тебе нужно тоньше и чуть короче, буквально на два пальца. С двойным изгибом. Тогда будет удобнее, понимаешь? Баланс совсем не твой, рука, видно, привычна к другому оружию.

-- Это к какому? -- полюбопытствовал Мартин. Макс поморщился, ничего не ответил. Кривой клинок был у него в Нижнем мире. Но здесь создать подобный у него не получалось, как он ни бился.

-- Меня зовут Четери, -- сказал воин и поклонился. -- Спасибо. Хороший был бой.

-- Макс, -- ответил Тротт. И поклонился в ответ.

-- Вот, возьмите, -- Вики подошла, протянула дракону белый халат. Прикоснулась к Максу, сканируя его.

-- Красивая, -- заметил красноволосый, принимая одежду. Провел рукой по животу -- маги аж дыхание затаили -- порез мгновенно затянулся, зарозовел шрамом. -- Твоя женщина? Защищала тебя. Забавные у вас тут обычаи.

-- Нет, -- ответил Макс. Вики только раздраженно повела плечами. Ситников с восторгом первоклашки разглядывал одевающегося дракона со спины.

-- Теперь, -- приказал воин, довольно забавно смотрясь в белом халате, -- расскажи мне, что со Светланой. Эй, люди, -- повелительно крикнул он врачам, -- нужно перенести женщину в другие покои. В нынешних она замерзнет.

-- Я пытался дотянуться до ее сознания, -- пояснил Тротт, глядя на засуетившийся персонал, даже не подумавший возмутиться распоряжением, -- но она не дается, ускользает. Пытался вызвать неприятные воспоминания, чтобы проснулась. Бесполезно. Я с таким еще не сталкивался. Такое ощущение, что со своим "я" тело связано сейчас лишь тонкой ниточкой, а сама личность где-то в воде. Она видит воду, Четери. И на зов не откликается.

Свету прямо на койке вывозили из разгромленной палаты; к ней поспешил Ситников, потрогал руку -- проверял, наверное, насколько замерзла. В коридоре было холодно. Четери, ступая по прохладной плитке босыми ногами, зашел следом за врачами в светлую палату, остановился, глядя на свою женщину. Подошел к ней, погладил по темным волосам, склонился и поцеловал. Дыхание у нее было свежим, спокойным. И аура -- мягкой и теплой, очень маленькой и светлой. Он положил руку ей на живот и улыбнулся, чувствуя отклик стихий.

-- Света, -- позвал он тихо. -- Светлана?

Она не открыла глаз. Продолжала сладко спать.

-- Я тоже могу посмотреть, если вы не против, -- раздался позади голос Виктории. Он кивнул, не оборачиваясь, -- уже понял, что эти люди не могут быть врагами. Отошел. И трое магов, включая весельчака, кинувшего в него Стазис, столпились у Светиной постели, начали водить над ней руками, о чем-то переговариваясь.

-- Уникальный случай, -- это рыжеволосый воин, который зачем-то словно одеревенел после драки, зажался, даже голос стал суховатым.

-- А если просто потрясти? -- предложил веселый маг с мудрыми глазами.

-- Себя потряси, -- огрызнулась злая женщина. Тут они чем красивее, тем злее, что ли? -- А где Алекс?

-- Алекс ушел в медитации, -- тихо фыркнул веселый, наблюдая как Макс, закрыв глаза, снова кладет руки на виски спящей и что-то бормочет себе под нос, -- его сейчас и все шесть богов не дозовутся. Вот будут меня убивать, Вики, а он там с миром сливается и благостью напитывается. Ты ведь спасешь меня, да?

Женщина не ответила -- она подняла руки, и от них потянулись тонкие светящиеся нити, закутавшие пациентку лазарета в светлый кокон. Волшебница подержала ладони так, покачала головой и пожала плечами.

Дракон глядел на спящую Светлану с ее теплой аурой, на угрюмого брата будущей жены, настороженно и недоверчиво посматривающего в его сторону и с восторгом наблюдающего за действиями магов. Надо же, как забавно иногда шутит судьба, как помнит она старые долги и заставляет их выполнять. Если так, то, может, и не поддавшаяся Владыке принцесса не избежит своего предназначения? Хотя эта вполне способна и переломить судьбу в своем упрямстве.

В коридоре послышались голоса, шаги, и через несколько секунд в палату зашел смуглокожий тидусс, оценил обстановку, остановил свой взгляд на Чете.

-- Здравствуйте, -- вежливо сказал он, но глаза были холодными, острыми. -- Господин Четери? Меня зовут Майло Тандаджи.

Чет дернул пальцами, но мгновенно собрался и остановил уже начинающий наливаться в руке тяжестью клинок -- первым и пугающим желанием было снести этому человеку голову. Что же с ним творится, раз шепот искушений вновь стал заглушать разум? Есть грань, которая отделяет воина от палача, и не было еще случая, чтобы ему хотелось наказывать смертью.

Тидусс словно понял его мысли, чуть вытянулся, напрягся. Но не отступил, продолжил говорить сдержанно, не отводя взгляд. Короткими фразами, с паузами.

-- Я рад, что все закончилось благополучно. Я ждал вас, чтобы решить это недоразумение и извиниться. Мы не хотели ей зла. Перестраховались на случай, если вы не вернете ее высочество.

Чет молчал, оценивая говорившего. Собран, насторожен. За дверью -- еще несколько вооруженных человек, готовых защищать начальника. Они ему, конечно, не стали бы помехой, если бы он сорвался. Ну и не будет же он докладывать, что возвращать упрямую Рудлог никто не собирался. Что она сама выбила это возвращение своей неукротимостью.

-- Ты взял в заложницы мою женщину, -- наконец произнес дракон и пугающе улыбнулся. -- Это недостойно мужчины.

-- Похищать женщин достойно мужчины? -- ровно поинтересовался тидусс. Не стал лебезить и оправдываться, хоть и не боец -- скорее, похож на Ветери. Такой же хитрец. -- Это моя работа -- обеспечить возвращение ее высочества. Женщина за женщину, господин Четери. Мы в своем праве. Но я готов дать вам ту компенсацию, которую вы затребуете и которая в моей власти.

Чет покачал головой, хотя собеседник был прав. И, будь задет кто-то другой, не его Света, он мог бы быть беспристрастным и справедливым.

-- У нас принцесса была дорогой гостьей. Ей не причиняли вреда. А Светлана здесь, в лазарете. Что ты с ней сделал?

-- Ничего, -- сухо ответил Тандаджи, повернулся к койке, наблюдая за магами. -- Мы допрашивали ее. Очень корректно, -- добавил он, уловив полыхнувший яростью взгляд дракона. -- Вели наблюдение. И однажды узнали, что она не просыпается. Я сам в недоумении. Поэтому и пригласил специалиста посмотреть на нее, -- он кивнул на Макса, так и не открывшего глаза.

-- Ты знал, что она ждет ребенка?

-- Узнал, когда она уже заснула, -- сдержанно пояснил тидусс.

-- Если бы знал и если бы она не спала -- все равно задержал бы ее?

-- Да, -- сказал Тандаджи и стойко выдержал презрительный прищур собеседника. -- Я еще раз приношу свои извинения. Но вы не оставили нам выбора.

-- Выбор всегда есть, -- отрезал Четери жестко. -- У нас того, кто навредил женщине, карают смертью.

-- Вот только не надо смертей, -- вкрадчиво, как кошка, очень по-женски попросила Виктория от постели спящей. -- Все же разрешилось.

Чет снисходительно улыбнулся ей, как маленькой, и она ответила ослепительной улыбкой. Красива, да. Знает это и пользуется этим. Перевел взгляд на Светлану, снова почувствовал ее слабое тепло, уловил трепещущее сияние новой жизни под белым одеялом и как-то вдруг расслабился, размяк.

-- Я заберу свою женщину в Пески, -- сказал он спокойно. Начальник разведуправления покосился на него со сдержанным удивлением.

-- Помилуйте, куда вы ее заберете? Если госпожу Никольскую сейчас не сумеют разбудить, ей понадобятся постоянное питание и уход, а я понимаю, что там у вас нет ни больниц, ни персонала, ни нужного оборудования. Без капельниц она умрет во сне. Тем более что здесь ее родители; вряд ли они обрадуются, если вы унесете дочь без их ведома.

Макс открыл глаза; его немного повело в сторону, будто он на мгновение потерял ориентацию. Оглянулся на дракона, сжал зубы, словно стыдясь своей слабости.

-- Не отзывается, -- сказал он. -- Здесь нужны другие практики. Единственное, что могу сказать, -- она не страдает. Ей хорошо.

-- Я предлагал вам компенсацию, -- с нажимом произнес тидусс, снова обращая на себя внимание. -- Пусть остается здесь, пока не получится ее разбудить. Даю слово, что вы вольны забрать Светлану Ивановну в любой момент. Вы, если захотите находиться рядом с ней, можете остановиться во дворце, я гарантирую вам безопасность.

-- Я и так могу забрать ее в любой момент, -- чуть насмешливо отозвался Четери, и Тандаджи поморщился едва заметно, но ничего не ответил.

Мастер клинков думал, что делать дальше. Тидусс опять прав. А ему нужно понять, как вытащить Свету из воды. Маль-Серена или Йеллоувинь?

-- Я буду прилетать, -- повелительно произнес он. -- Скажи людям, чтобы не боялись и пускали меня. За разрушения я заплачу золотом, это моя вина. За Свету отвечаешь головой, тидусс. Она должна жить.

-- Она и так будет жить, господин Четери, -- с едва заметной иронией высказался Тандаджи, и они некоторое время напряженно смотрели друг на друга.

"Я мог бы убить тебя за то, что ты сделал".

"Можете. Но я не раскаиваюсь и сделал бы это снова".

-- Господин Тандаджи, -- сухо позвал Тротт, прерывая их противостояние, -- я сегодня вам уже ничем не смогу помочь. Истощился. Завтра, во второй половине дня, ждите. Я доделаю, раз у нас с вами договор. Но впредь, -- добавил он ледяным тоном, -- я рассчитываю, что вы будете предупреждать меня о возможных подобных эксцессах. Иначе я исключу вас из списка своих контактов.

-- Обязательно, -- невозмутимо пообещал Тандаджи. Так убедительно, что ему обязательно должны были поверить.

-- Четери, -- обратился инляндец к дракону, -- я сейчас ухожу домой. Будете моим гостем? Вы наверняка еще не обедали. Как, впрочем, и я.

При этих словах друзья мага, женщина и мужчина, посмотрели на рыжеволосого с одинаковым почти священным изумлением.

Мастер клинков усмехнулся.

-- Мне нужна свежая кровь для восстановления. Горячая. Или живые животные. Я планировал поохотиться.

-- Будет кровь, -- ответил Макс, не моргнув и глазом. Его подруга-волшебница передернула плечами, поморщилась, и Чет с удовлетворением подумал: женщина всегда остается женщиной, даже если она так могущественна, что может расплющить человека в тонкий блин.

-- Вы только у него не берите кровушку, -- попросил Мартин с гротескным ужасом, -- отравитесь. Занудством.

-- Кровь у него хорошая, сильная, -- возразил Чет, отмечая для себя дрогнувшие на мгновение зрачки рыжеволосого воина. Страх, опасность? -- Но я все-таки предпочитаю дичь помоложе и посочнее.

Парень, так похожий на его Марка, глянул с недоумением, а черноволосый маг -- со смешинкой. Не зря он ему понравился. Не поглядывал с опаской, как умеющая колдовать женщина, и подшучивал над ним, как равный.

-- Мы можем порвать человека, только когда сильно истощены и не контролируем вторую ипостась, -- на всякий случай добавил Четери -- для того чтобы волшебница перестала пугаться. А то еще долбанет чем из страха за друга. -- Не сто?ит так задумчиво на меня поглядывать, женщина, я перед тобой беззащитен. -- Она улыбнулась и потупила взгляд, как девочка, застигнутая на месте преступления. -- В любом случае, если есть выбор, то мы всегда предпочтем баранов.

-- Придется тебе заводить стадо, Макс, -- барон сочувственно хлопнул друга по плечу, подмигнул веселящемуся Чету, уже забывшему про тидусса, который никуда не ушел. -- Идиллия. Макс и овцы. Пастушок, пастушок, поиграй-ка в свой рожо-о-ок, -- пропел он с выражением, поймал взгляд Ситникова, осекся и закончил с намеком: -- На крайний случай предложишь своих слишком много видевших студентов.

Мартин посмотрел на ледяное выражение на лице инляндца и захохотал. Прыснула Вики, с облегчением, будто освобождаясь от переживаний прошедшей драки. И лорд Тротт, высокомерно поднявший брови, вдруг тонко улыбнулся раз, другой и сжал губы в линию, чтобы вернуть на лицо серьезное выражение.

-- Я буду рад, если ты пригласишь своих друзей и своего ученика, -- сказал дракон весело, переждав, пока странные друзья отсмеются.

На лице Макса не дрогнул ни один мускул, когда он повторял приглашение Марту, Вике и Ситникову. Оставшийся не у дел Тандаджи словно не заметил, что его проигнорировали.

-- Я не пойду, -- буркнул Матвей, -- извините, профессор. Спасибо за честь и все такое. Я родителей Светы тут дождаться должен, они уже едут. И вообще, -- он угрюмо глянул на Чета, -- вам бы с ними пообщаться.

-- Пообщаюсь, -- сдержанно пообещал Четери, даже не приструнив мальчишку, решившего его поучить. -- Свету разбужу и пообщаюсь. И с тобой, -- произнес он не терпящим пререканий тоном, -- мы потом еще поговорим.

Парень угрюмо посмотрел на него, но ничего не ответил.

Через полчаса в доме Тротта маги, натаскав через Зеркало еды из ресторана, накрыли стол и выслушали Макса, кратко пояснившего, как началась заварушка в лазарете. Сам инляндец, недолго думая, еще из палаты позвонил поставщику ингредиентов для своих настоек и сделал срочный заказ -- литр свежей горячей крови. Неизвестно, что подумал давний партнер по поводу столь экзотического запроса -- были у него, наверное, и посложнее -- и как он выполнил его, но, когда друзья уселись за стол, а Четери, принявший душ и переодевшийся в тесноватую для него одежду Тротта, вышел в гостиную, на столе уже дожидалась литровая банка с теплой, плотной, темно-красной бычьей кровью.

-- Благодарю, -- хищно рыкнул дракон, сверкнув мгновенно поменявшими цвет глазами, взял тяжелую емкость, дернул ноздрями и стал пить, жадно, крупными глотками. Макс наблюдал равнодушно, Мартин -- с живым интересом. А вот Викторию замутило, и, хотя она старалась держаться, все равно отвернулась в плечо Марта. Барон насмешливо хмыкнул, успокаивающе коснулся ладонью ее спины, и она не стала отстраняться. И есть потом ничего не смогла, и в интересном разговоре -- мужчины с энтузиазмом первооткрывателей выспрашивали про Пески, а дракон рассказывал, с удовольствием поглощая обед, -- участия почти не принимала. Ей было противно.

-- Я прилечу к тебе, как решу свое дело, -- сказал дракон Максу, когда они вышли во двор. -- Подумай над моим предложением. Мне в радость будет учить тебя.

-- Я согласен, -- ровно ответил природник. -- Буду ждать.

Отошедшие к стене дома друзья наблюдали, как силуэт красноволосого мужчины вспыхивает, разворачивается в огромного дракона, который, вежливо склонив голову на прощание, взмахивает крыльями и поднимается в небо.

-- Вот это пасть, -- Мартин запустил пятерню в волосы, взглянул на друга. -- Хорошо, что он тебя не схрумкал, Малыш.

-- Повезло, -- рассеянно и задумчиво отозвался инляндец, глядя в небо, вслед удаляющемуся ящеру. -- Есть что-то обнадеживающее в том, что мы все еще можем удивляться, да?

Он развернулся и пошел в дом. Мартин с Викторией остались на улице.

-- Алекс от зависти лопнет, -- со смешком произнес Март. -- Пропустить такое ради многочасового восседания в позе лотоса. Впечатляюще, да, Вики? Или наш новый знакомый тебе не понравился?

Леди Лыськова поджала полные губы, и он на мгновение задержал на них взгляд.

-- Если учесть, что он только по счастливой случайности не убил Макса и тебя, Мартин, то нет, не понравился. Никогда не понимала, как мужчины могут сначала подраться, а потом спокойно общаться. Он ведь, -- ее передернуло, -- как животное. С кровью этой...

-- Да ты у нас неженка, -- с ехидством протянул барон. -- Нежить тебя не пугает, а здесь нос воротишь?

Она покосилась на него, сощурилась сердито, поежилась -- несмотря на то что в Инляндии еще не было снега и легко грело солнце, было довольно свежо.

-- Ладно, -- сказал Мартин примиряюще, обнял ее за плечи, без всякого намека, очень по-дружески. -- Не злись. У каждого свои недостатки. Ну, кровь пьет. Бывает. А так -- нормальный мужик. -- Он наклонился, сорвал бледно-желтый, поникший лесной цветочек, каким-то чудом еще цветущий на зеленой полянке, протянул его Виктории. -- Во, это тебе.

Вики равнодушно покрутила цветок в пальцах, выбросила его, села на скамейку, оглянулась. Сквозь окно дома было видно, как Тротт аккуратно убирает посуду, относит ее на кухню. Мартин плюхнулся рядом, тоже оглянулся.

-- Как думаешь, он про нас просто забыл или такой душка, что дает мне побыть наедине с тобой?

-- Не порть все, Кот, -- устало попросила Вики. -- Я только начала думать, что ты мне иногда даже нравишься. Почему ты постоянно изображаешь придурка?

-- А ты почему изображаешь из себя стерву? -- серьезно поинтересовался блакориец. -- И Макс почему у нас такое хамло? А Алекс -- добрый дядюшка, хотя почти десять лет проработал в отряде зачистки нежити и может удавить ототона голыми руками. Это наш комфортный способ общения с миром, Вики. Нам сложно меняться -- вдруг мы оставим привычное поведение и превратимся в стариков? На самом деле я, возможно, суровый и депрессивный парень, а ты вполне милая и сентиментальная. Тайком читаешь дамские романы и рыдаешь.

Она с иронией глянула на него и Мартин широко, ослепительно улыбнулся. Друзья замолчали, наблюдая за знаменитыми деревьями-охранниками владений Тротта, когда-то не пустившими к нему правительственную делегацию. Сейчас они окружали большую поляну и выглядели совершенно обычными дубами, но стоявшими слишком близко друг к другу, с переплетенными сучковатыми ветвями. Только шуршали куда сильнее, чем мог бы заставить это делать прохладный ноябрьский ветерок.

-- И все же, -- после продолжительного молчания невпопад спросил блакориец, -- почему не я, Вики?

-- Вокруг тебя всегда было слишком много женщин, -- на удивление вполне миролюбиво ответила Виктория. -- Ты бы на мне не остановился. Вот и сейчас -- встречаешься с Мариной Рудлог, пялишься на меня.

-- На тебя трудно не пялиться, Вик, -- со смешком объяснил барон. -- Многолетняя привычка, знаешь ли.

Виктория искоса взглянула на него.

-- Последнее время ты какой-то другой. Не такой противный, как обычно. Даже пристаешь без огонька.

-- Недорабатываю, -- сокрушенно и печально признался Мартин. -- Осень, витаминов не хватает, наверное. Да и терроризировать тебя уже не так увлекательно. Мы ведь можем нормально общаться, Вик.

-- Как друзья? -- уточнила она недоверчиво.

-- Да мы и так друзья, -- откликнулся он легко, потянулся, закинул руки за голову, закрыл глаза, подставляя лицо солнцу. -- Разве нет? Можно общаться как два благовоспитанных человека. Ни тебе поцапаться, ни постервозничать. Хочешь так, Вик? Я могу побыть таким же унылым, как Малыш.

-- Ты правда какой-то странный, -- сказала волшебница нервно. -- У тебя проблемы? Или... ты влюбился, что ли, Мартин?

-- Я? -- потешно удивился он. -- Разве я способен влюбиться, Вик?

Она задумчиво посмотрела на него, пожала плечами, отвернулась к окну.

-- Наверное, пора нам по домам. Боюсь, гостеприимство Макса закончилось с отлетом этого чудовища.

-- Да посиди еще чуть-чуть, -- вальяжно махнул рукой барон. -- Если что, Малыш все равно не постесняется нас выгнать. Смотри, как тихо и хорошо.

Вики поколебалась... и осталась на месте. Через несколько минут вздрогнула -- слишком громко в окружающей тишине хлопнула дверь. Вышел Тротт. С равнодушной миной на лице, но с двумя большими кружками горячего чая. Протянул друзьям, сел на скамейку рядом с Мартином.

-- Одеяла сами возьмете, если надо, -- сообщил он недовольно.

Но никто не двинулся с места. Так и сидели, греясь на солнце, молча попивая чай, как трое старичков, которые слишком давно друг друга знают, чтобы много говорить.

Глава 2

Воскресенье, 20 ноября, Иоаннесбург, Зеленое крыло

Майло Тандаджи ушел из лазарета сразу после того, как маги (и, по счастью, никого не убивший дракон) исчезли в Зеркале. Критический момент остался позади, и можно было командовать отбой поднятым по тревоге подразделениям, отпускать бойцов и сотрудников Управления догуливать выходные. Тем более что все принятые меры оказались раздражающе неэффективными. И начальник разведуправления, шагая по парку к Зеленому крылу дворца, рассеянно поглядел на Константиновские часы на башне -- была половина четвертого -- и решил пообщаться с министром обороны: выяснить, какими средствами для слежения за невидимыми объектами они располагают. И понять, существует ли способ уничтожить огромного ящера? Выдержит ли он залп из танка, орудий военного листолета или спаренный удар боевых магов?

Трудно организовывать государственную безопасность в мире, в котором вдруг изменился баланс сил и когда у нации, имеющей все поводы ненавидеть твою страну, достаточно мощи, чтобы эту страну уничтожить. Трудно и тревожно. Но необходимо. Безопасники и военные по определению не могут игнорировать потенциальные угрозы. Если вдруг начнется война -- в распоряжении страны должно быть оружие, способное противостоять любой угрозе.

Тандаджи предпочел бы договориться миром. Теперь, когда принцесса возвращена, обсуждать будущие отношения между двумя странами будет куда легче. Но, впрочем, это уже прерогатива министерства иностранных дел. А у него и своих задач полно.

Нужно еще вернуть группы, отправленные в Пески, -- основная проблема решилась без их участия, а собрать сведения и оставить наблюдателей в драконьем городе они и так догадаются. Главное, чтобы не попались -- судя по всему, особой терпимостью ящеры не отличаются.

Необходимо закончить расследование заговора и понять, что нужно от Рудлога демонам, и это полностью ложилось на его плечи. Созданная после нападения на дне рождения королевы Международная комиссия служб безопасности так и не начала полноценную работу. Пока все находилось на уровне согласований, а Тандаджи по опыту знал, что если завязалась бюрократическая волокита, то толку долго не будет. Значит, сами, всё сами.

Тидусс отдал необходимые указания и перед тем, как уехать домой, зашел к Стрелковскому в кабинет -- Игорь принимал дела по внешней разведке и буквально дневал и ночевал в Управлении. Полковник поднял голову, увидел входящего, приветственно махнул рукой.

-- Мы с тобой какое-то неправильное начальство, -- проворчал он. -- Все разошлись, а мы тут кукуем. Я, кстати, познакомился с нашей ночной уборщицей. Милейшая женщина. Чай мне приносит, жалеет.

Тидусс улыбнулся едва заметно. Милейшая женщина совмещала ставки уборщицы и сторожа и при необходимости могла дать отпор возможным нежеланным посетителям.

-- Как наши заговорщики? -- спросил Тандаджи, усаживаясь в кресло.

-- Спят после снятия блоков, -- отозвался друг и бывший начальник. Отложил бумаги, потер пальцами виски. -- Завтра начнем допросы. Разобрался с драконами?

-- С одним, -- поправил его собеседник. -- Тут, скорее, он со мной разобрался, -- тидусс покачал головой. -- У меня ощущение, что я делаю ошибку за ошибкой, Игорь.

-- Что поделаешь, Майло. -- Стрелковский потянулся за кружкой, на дне которой оставалось пара глотков кофе, отпил, поморщился. -- Наша работа -- череда ошибок и их исправлений. Это неизбежно, увы. Но не все так печально, да? Принцесса Ангелина вернулась, уже хорошо. Один фронт работ закрыт.

-- И открыт тут, в Рудлоге, -- проворчал Тандаджи, думая о том, что головной боли с еще одной Рудлог наверняка прибавится. -- Как Люджина, Игорь?

-- Когда прихожу, уже спит, -- ответил Стрелковский сдержанно. -- Неделю не общались. Экономка говорит, что занимается, режим выдерживает.

-- Оставишь ее?

-- Да, если захочет. Кабинетная работа не для нее -- не будет же сидеть секретарем или помощником. А в поле я уже не выйду.

Он снова потер виски, побарабанил пальцами по столу, с тоской глядя на кипу бумаг.

-- Езжай домой, полковник, -- посоветовал Тандаджи, вставая. -- Выходной все-таки. Ты, кстати, в имении-то своем побывал? Графском?

Стрелковский поморщился, махнул рукой: сам все видишь, когда бы мне успеть?

-- Вот и съезди, как с заговорщиками закончишь, захвати Дробжек, отдохни, погуляйте там, -- невозмутимо продолжил тидусс под мрачным взглядом коллеги. -- А то паутиной тут покроешься, Игорь.

-- Кто бы нам дал покрыться паутиной, -- проворчал Игорь Иванович, но тоже встал, пошел к вешалке за пальто. -- Хорошего воскресенья, Майло.

-- И тебе, Игорь.

Стрелковский был дома через сорок минут. Спина и плечи побаливали от бесконечного просиживания над бумагами, и он с раздражением подумал, что совершенно забросил занятия спортом -- недели хватило, чтобы тело одеревенело и он почти почувствовал себя стариком. Переоделся, пока не передумал, и спустился в спортзал.

Тяжелое сопение Игорь услышал еще в коридоре. Открыл дверь, заглянул с недоумением. Там, на широком турнике, одетая лишь в форменную свободную майку и спортивные шорты до середины бедра, подтягивалась Люджина. Закрыв глаза, закусив губу, вся мокрая, напряженная, -- опускалась вниз, повисала на мгновение на крепких руках, и снова поднималась, медленно, с болезненным стоном. В очередной раз подтянулась, но не дотерпела -- разжала руки и рухнула на пол. В буквальном смысле рухнула -- ноги не удержали.

-- С ума сошли, капитан, -- сердито бросил Стрелковский, подходя к ней и протягивая руку. Северянка схватилась за его ладонь, встала тяжело, облокотилась на стойку турника. Руки у нее заметно дрожали, и тяжелая грудь под влажной майкой ходила ходуном. -- Вы бы еще на пробежку отправились.

Люджина моргнула, вздохнула, опустила синие глаза -- и Игорь понял: уже бегала.

-- Мышцы никакие стали, -- ответила она, наклонилась, потерла бедра ладонями, потрясла руками, покрутила головой. -- Быстрее восстановлюсь -- быстрее съеду, шеф.

-- Очень хочется? -- поинтересовался Игорь с иронией. Добавил уже мягче: -- Вы мне не мешаете, Люджина. Что опять за глупости? Мы же договорились. Но хотелось бы, чтобы вы не гнали с упражнениями. Надорветесь.

Дробжек усмехнулась, потянулась за полотенцем -- движения у нее были медленные, осторожные.

-- Да я покрепче вас буду, полковник. Даже сейчас.

-- Бросаете мне вызов, капитан? -- спросил он с насмешкой. Выставил на беговой дорожке режим, встал на ленту и пошел, ускоряясь и наблюдая за напарницей. Люджина улыбнулась, вытерла лицо, шею, живот -- солдатский медальон выпал из-под майки, и Стрелковский вспомнил утро неделю назад, контраст обнаженного тела и металла, -- и отвел глаза.

-- Я бы проверила, как вы крепки, шеф, -- раздался задумчивый голос северянки. Она отложила полотенце, c явным намеком покосилась на маты. -- Ну и заодно поняла бы, что я сейчас могу. Но только если вы не побоитесь меня швырять, Игорь Иванович.

-- Нет, Люджина, -- твердо ответил он. -- Не хватало еще, чтобы я вас покалечил. Потерпите. И месяца не прошло, как вы в коме лежали.

-- Доктор разрешил тренировки. -- Северянка подняла руки, начала наклоны в стороны. Медальон болтался туда-сюда, пока она не сунула его обратно за ворот. -- Не с вами, так другого партнера найду. В общежитии желающих много.

-- Да вы на ногах едва стоите, капитан, -- хмуро сказал Игорь. -- Запрещаю.

-- Так и скажите, -- пробурчала она. -- Побаиваетесь, что я вас заломаю.

Провокация была очень откровенной, и он улыбнулся, не желая тратить слова и сбивать дыхание при беге. Люджина поймала его улыбку, покраснела. Закончила наклоны, взяла бутылку воды, попила немного. И опустилась на пол -- отжиматься. Опять тяжело, со свистом выдыхала, падала грудью на паркет, поднималась на трясущихся руках и упорно продолжала упражнения.

-- Вы так загоните себя, -- ровно произнес Стрелковский, когда она упала в очередной раз. -- Прекратите. У вас еще будет время восстановиться.

Северянка перевернулась на спину, оперлась на локти. Лицо ее раскраснелось.

-- Все равно нечего делать, командир. Если не буду заниматься, то от мышц вообще ничего не останется. Да и координация сейчас никакая. В тире у вас ни разу еще не попала в мишень. Мне кажется, я и с тридцати сантиметров сейчас промахнусь. Что кулаком, что из пистолета.

Она тяжело поднялась, снова пошла к турнику.

-- Нет, вы издеваетесь надо мной, -- с раздражением сказал Игорь Иванович. -- Дробжек! Отставить занятия! Идите в свою комнату отдыхать.

-- Наотдыхалась уже, -- зло бросила она, примеряясь к перекладине. -- Я вообще в отпуске, командир, приказам не подчиняюсь. Неделю уже занимаюсь, пока вас нет дома, а тут брось, и все. Конечно, сейчас. Хватит меня жалеть. И я не ребенок, чтобы отсылать меня в комнату.

-- Да уж, -- сказал он, оглядывая ее фигуру, голову с неровно отрастающими черными волосами, -- не ребенок. Точно. Ведете себя очень по-взрослому. Что на вас нашло, Дробжек?

"Не ребенок", крупная, напряженная, начала подтягиваться и не ответила ему. Еще и ноги в коленях сгибать приноровилась, когда двигалась вверх.

-- Ладно, -- произнес Игорь резко, останавливая дорожку. -- Идите на маты, Люджина. Я уложу вас, и вы пообещаете, что будете нормировать нагрузку. Я прослежу за этим.

-- А если я вас? -- спросила она деловито, спрыгнув на пол. Почти не покачнулась, но дышала очень тяжело.

-- Придумаете что-нибудь, -- отозвался полковник легко. -- Исполню.

Напарница задумалась, решительно тряхнула головой, и ему стало любопытно: что она решила загадать?

-- Договорились, командир, -- сказала северянка, пошла к матам. -- До трех раз?

-- Один переживите, -- бросил Игорь. Покрутил руками, наклонился, потянулся к полу, в стороны -- чтобы потом не заработать растяжение. -- Без ударов, Люджина. Бить я вас не буду, и не мечтайте. Только борьба -- захваты, броски и удержания.

-- Много говорите, командир, -- спокойно произнесла Дробжек. Почти без вызова. Потерла ладонью свой черный ежик и улыбнулась.

Соперники встали напротив друг друга, пригнулись.

-- Старт, -- скомандовал Игорь.

Люджина бросилась к нему, и он тут же уклонился, схватил ее за талию, перекинул через бедро -- она шмякнулась спиной на ковер, поморщилась.

-- Один, -- сказал полковник, наблюдая, как она поднимается.

Снова бросок, захват -- но она уперлась, нырнула ему под мышку, сделала подсечку, сама упала на спину, перебросила через себя -- но он не отцепился, и женщина оказалась у него на груди -- и тут же полетела вбок, с выкрученной рукой, лицом в ковер.

-- Два, -- сказал он, прижимая ее телом к мату. Люджина засопела зло, пошевелилась -- тело у нее было сильное, затылок влажный, как и спина, и бедра его упирались в упругие большие ягодицы, и пахла она сладковатым женским потом... и внутри Стрелковского вдруг что-то кольнуло, давно забытое, тягостное. Игорь отстранился от нее, поднялся, и капитан тоже встала, повернулась.

-- Я вас недооценила, командир, -- признала она, внимательно глядя на Игоря Ивановича. -- Мощно.

-- Бывает, -- усмехнулся он невесело. -- Закончим?

-- Нет, конечно, -- она потрясла руками, попрыгала на одном месте. -- На позицию, полковник.

На этот раз возиться пришлось долго. Капитан никак не хотела сдаваться, а он берег ее, хоть и возил, как щенка, по ковру, сдавленно выдыхая на удачных зажимах и бросках северянки. Много раз тоже оказывался на мате, но ухитрялся изворачиваться, перекатываясь и уходя от удержания. Сам разогрелся, вспотел и увлекся. И перестарался -- на очередном падении, когда вновь закрутил ей руку за спину и спиной же прижал к матам, фиксируя второй рукой и корпусом, напарница стиснула зубы и застонала едва слышно, упираясь ладонью ему в грудь и поджимая от боли ноги. Игорь тут же отодвинулся, освободил руку, сел рядом. Люджина осталась лежать, прижимая ладонь к плечу.

-- Виноват, -- сказал он неловко. -- Дайте посмотрю. Покалечил все-таки.

-- Да оставьте, полковник, -- она зашипела, пока Игорь крутил ей локоть, проминал плечо. -- Вы меня и так жалели.

-- Жалел, -- согласился он спокойно. -- Вывиха нет, растяжение разве что. Нужно лед приложить.

-- Переживу, -- буркнула она, поднимаясь. Расстроилась, это было видно. -- Я в душ.

-- Вам так хотелось победить меня? -- поинтересовался он, наблюдая, как она идет к душевой.

-- Мне хотелось удивить вас, -- ответила капитан, не оборачиваясь.

-- Еще удивите, -- успокаивающе произнес Игорь. -- Жду вас за ужином, Люджина.

Майло Тандаджи, вернувшись домой, насторожился, как только открыл входную дверь. Обычно его встречали голоса матушки и супруги, о чем-то живо (или скандально) переговаривающиеся, шум включенного телевизора, запахи готовящейся еды или звуки национальной музыки, которую так любила Таби. Сейчас в доме царила мертвая тишина. Везде горел свет, и яркая тидусская обстановка привычно раздражала глаз.

Он тихо повернулся к полке -- снять пальто, если за ним наблюдают, -- и, вешая его в гардеробную, достал маленький пистолет. Наклонился, обозревая прихожую, расстегнул ботинки. И медленно, вдоль стены пошел в дом.

В гостиной никого не было, и тидусс неслышно, как кошка, сделал еще несколько шагов, глянул в широкое зеркало -- оно отражало их цветную кухню. Там, спиной к нему, сидела жена. Ровно, не двигаясь. Что с ней? Держат на мушке? Опоили чем-то? И сейчас уже наверняка ведут его, потому что не заметить заезжающий в ворота автомобиль невозможно.

Тандаджи сделал еще несколько шагов к кухне и уже приготовился прыгать и стрелять, когда из дверного проема своей комнаты выглянула очень сердитая матушка, покачала головой и пробурчала.

-- Мне стыдно за тебя, сын. Не таким я тебя растила. Нет!

-- Что случилось? -- спросил он, пряча пистолет.

Матушка презрительно плюнула на пол и скрылась в комнате. Тандаджи проводил ее совершенно обалдевшим взглядом.

-- Таби? -- позвал он. Прошел на кухню -- жена сидела суровая, как судья на вынесении приговора, и перед ней на изящном блюдечке стояла тоненькая, расписанная красными и синими павлинами чашка с зеленым чаем. -- Что с матушкой? Вы опять поругались?

Вместо ответа супруга нажала на пульт; телевизор замерцал и пошла запись.

-- События за неделю, -- говорил какой-то дурашливый ведущий, -- открывает магическая конференция в Йеллоувине. Такого количества магов не видела еще ни одна площадка. Конечно, не обошлось и без традиционных драк и пикантных историй. Как мы знаем, -- он подмигнул, -- йеллоувиньцы обеспечивают высоким гостям самый лучший и самый вкусный отдых.

Под веселую музычку пошла нарезка сюжетов. Маги у столов, уничтожающие запасы еды. Двое, схватившиеся прямо в зале -- и охрана, разнимающая их. Девушки-бабочки в ярких национальных одеждах, уводящие мужчин в номера. Сам Тандаджи, обнимающий стройную фигурку маленькой убийцы, прикасающийся к ее уху губами и уходящий с ней из зала.

Жена остановила запись и со знакомым прищуром -- о, сколько раз он видел его в зеркале! -- взглянула на мужа.

-- Таби, -- сказал он спокойно, -- это не то, чем кажется. Это работа.

-- Работа! -- крикнула жена зло и вскочила. -- Работа, Мали?!!! Я-то думаю, почему тебя нет дома! А у тебя вот какая работа!

И она хрястнула чашкой об пол. Чай брызнул во все стороны, и Тандаджи брезгливо потряс носком, на который попали капли.

-- Таби, -- повторил он, -- успокойся. Я верен тебе, жена.

-- Не ври мне! -- крикнула она уже со слезами, зарыдала и разбила об пол блюдце. -- Да, я старая и, наверное, не умею чего-то, как эти проститутки! Но я прожила с тобой двадцать девять лет! И что я вижу!!! Да простит меня великий Инира, я не хочу больше быть твоей женой! Тебя нет -- я смирилась! Тебе не дозвониться -- я смирилась! Мне одиноко -- смирилась! А ты на своей работе мне изменяешь!!! Да сколько ей? -- жена ткнула пальцем в экран. -- Двенадцать? Стыдно, Мали, ой сты-ыдно! Что скажут соседи? А родственникам как я в глаза посмотрю!

Она зарыдала еще громче.

-- Таби! -- рявкнул тидусс, раздражаясь. -- Я никогда не изменял тебе! Даже не думал! Сыновьями нашими клянусь!

-- Ничего святого нет, -- провыла жена. -- Ничего! Бессовестный! -- она всхлипнула совсем по-бабьи, подняла красные заплаканные глаза и тоскливо призналась: -- А я ведь беременна, Мали.

-- О, -- глубокомысленно заметил Тандаджи и медленно сел на стул. Поправил синюю салфетку на красной скатерти. Моргнул несколько раз. -- О.

В гостиной мимо двери укоризненной тенью проскользнула матушка. Молчание затягивалось, жена тихо всхлипывала, жужжал холодильник, проклятая запись моргала на экране.

-- Таби? -- подал голос Тандаджи. -- Правда?

-- Правда, -- сердито сказала супруга. -- Мне сорок шесть, у меня муж ходит по проституткам, у меня не бывает с ним близости месяцами, и я беременна.

-- Беременна, -- повторил глава семьи. -- Таби, цветок мой, Таби. Я верен тебе. Ну зачем мне другие женщины, жена? Я никого больше не люблю. Поверь. Такая работа. Иногда нужно обнять девушку. Для прикрытия.

Он не стал говорить, что иногда требуется куда больше, чем обнять.

-- Я теперь буду вовремя приходить с работы, -- пообещал он убежденно. -- И все выходные только с тобой. И отпуск возьму. Поедем в Эмираты, на море, а?

-- Ай, -- махнула рукой супруга, -- не обещай того, что не сможешь выполнить, Мали. Правда не изменял?

-- Правда, -- сказал он. Жена посмотрела на него, смягчилась, стала вытирать слезы, подбежала к плите, засуетилась.

-- Я сейчас накормлю тебя, подожди. Голодный совсем, видно. Ой, как я переживала, Мали. Глупая я, глупая.

Тандаджи встал, обошел осколки, обнял ее со спины.

-- Думаешь, мальчик снова?

-- Девочку хочу, -- капризно заявила супруга. -- С девочками легче.

Тандаджи вспомнил сестер Рудлог, поморщился немного и мысленно попросил у духов-покровителей все-таки мальчика. К ним он уже как-то привык.

Инляндия, Лаунвайт

Люк Кембритч

В роскошном кабинете лаунвайтского герцогского дворца лорд Лукас Бенедикт Дармоншир пил кофе и нетерпеливо поглядывал на часы. Сегодня он встал рано -- вся его натура требовала немедленного действия, но в одиночку в стране, где почти не оставалось старых связей и совсем не было связей достойных, он мало что мог сделать. Впрочем, и недостойные могли принести ему определенную информацию. Но этим он займется потом.

Сейчас Люк ждал Жака Леймина, бывшего руководителя службы безопасности, работавшего ранее на его деда. Ждал и выстраивал план разговора. Помощь старого безопасника была бы очень кстати -- если тот согласится работать на блудного и порочного хозяйского внука, конечно. Насколько Люк помнил -- а память сквозь опиумный дурман пробивалась с трудом, -- последняя их встреча состоялась в наркопритоне, где он обложил Леймина таким матом, что и сейчас было неловко.

Кембритч допил кофе, потянулся к сигарете, снова пролистывая папку, выданную ему Тандаджи, и попутно вспоминая вчерашний разговор с его величеством Луциусом Инландером.

Когда он подъехал к резиденции Инландеров, на крыше дворца споро работали слуги, наводя порядок после Серебряного бала. Погодный щит был уже снят, призрачная лестница убрана, и бедолаги-рабочие сновали туда-сюда под непрекращающейся лаунвайтской моросью, которая теперь так и будет сыпаться с неба до декабря, пока незаметно не перейдет в бесконечный мелкий снег. Неизвестно, чем руководствовался первопредок правящей династии, Инлий, выбирая именно это место для столицы, -- потому что чуть севернее, ближе к Блакории, зима была хоть и холодной, но солнечной, и снегопады -- мощными, но редкими, а южнее Лаунвайта царствовала затяжная и теплая осень и зима была мягкой. Возможно, родоначальник Инландеров просто не любил солнце -- и теперь миллионы жителей столицы почти круглогодично вынуждены были жить в слякоти и под хмурым небом. Неудивительно, что лаунвайтцы в большинстве своем имели вид кислый и скорбный.

Его величество, как и в прошлый раз, ожидал герцога в своем темном и тесном кабинете. Точнее, это его светлость ожидал в приемной, пока Луциус закончит предыдущую встречу и изволит принять его. Король что-то обсуждал со своими помощниками, и Люк даже с некоторым сочувствием подумал: да, у монархов нет выходных и будних дней. Настало утро -- изволь встать и идти трудиться на благо государства. Врагу такого не пожелаешь.

-- Садитесь, Дармоншир, -- резко сказал Инландер после того, как Люк поприветствовал сюзерена поклоном. На краю стола лежали газеты, и сверху -- тот самый "Сплетник", со статьей которого Люк успел ознакомиться с утра. -- Я, признаться, не рассчитывал, что вы так скоро ослушаетесь меня. Что у вас с Мариной Рудлог?

Комментарии: 96, последний от 11/11/2019. © Copyright Котова Ирина Veresklet (veresklet@yandex.ru) Размещен: 29/12/2015, изменен: 21/04/2017. 599k. Статистика. Глава: Приключения, Фэнтези, Любовный роман Королевская кровь Иллюстрации/приложения: 1 шт. Скачать FB2		Оценка: *5.89336** Ваша оценка:
Аннотация: Книга закончена, выложен ознакомительный фрагмент. Вышла 10 апреля 2017 года в издательстве АСТ Тираж 2500 экз. 480 страниц. ISBN: 978-5-17-101456-8 Купить полную версию КУПИТЬ БУМАЖНУЮ ВЕРСИЮ МОЖНО ТОЛЬКО В РОЗНИЧНЫХ МАГАЗИНАХ ЧИТАЙ-ГОРОД ПО РОССИИ, СМОТРИТЕ НА КАРТЕ, ЕСТЬ ЛИ В ВАШЕМ ГОРОДЕ Аннотация: Они живут в разных концах мира. Владыка Песков Нории пытается вернуть к жизни свои земли, ставшие пустыней пятьсот лет назад. Принцесса Ангелина хочет вернуться домой, сбежав от похитивших ее драконов. Люк Кембритч ведет напряженное расследование, желая найти тех, кто методично убивает родственников правящей семьи в Инляндии. Королева Василина занимается государственными делами, принцесса Полина готовится к свадьбе, а принцесса Марина работает в больнице и пытается справиться с чувствами к чужому жениху... Казалось бы, такие разные судьбы. Но все они связаны, все сплетаются в причудливый узор. Тонкая паутина связанных судеб опутывает собой весь мир. И никто не знает, что впереди у каждого из них - темное время... Которое только начинается.

Котова Ирина Veresklet : другие произведения.

Королевская кровь-4. Связанные судьбы