Аннотация: Шум мирового отчаяния рвет изнутри, нарушает привычный ход событий, отбирает свободу. А что такое свобода? Теперь это слово приобретает совсем иное значение.
Удалённая свобода
Штормящее море выплевывало волны на берег. Накатываясь, они, подобно гигантскому строительному ковшу, выгребали песок с пляжа и сооружали мини - авандюну, точную копию основной авандюны, оберегающей наземную часть Косы от бушующей стихии. Ветер со звенящим ревом поднимал россыпью песчинки, кидая их мне в лицо. Облака неслись как на ускоренной видеосъемке, изредка обнажая солнце, готовое скоро утонуть в море. Надо было возвращаться.
Дорога от моря до поселка шла через лес и занимала около пятнадцати минут. Часть этой широкой грунтовки, изъезженную машинами и местами непроходимую после дождя, можно было обойти по сухой лесной тропе. Но тогда весь путь занимал минут на десять больше.
Я всегда сворачивала на эту тропу. Летом здесь ярко чувствовались запахи хвои, травы и моря. А сейчас к ним примешивались запахи грибов и опавших листьев. Прислушиваясь к щебету птиц, порхающих высоко в ветвях гигантов - сосен, спускающихся к молоденьким березкам и дубкам, а затем уносящихся в густоту ельника, здесь можно было забыться и помечтать. А встречные прохожие оставались незамеченными за стеной мысленных образов и планов.
В этом году редко кто не стремился сбежать в такое безлюдное тихое место. Но не каждому добравшемуся туда удавалось заглушить шум мирового отчаяния - мысли сбивались и назойливо толпились вокруг главного события года - пандемии. Многие бы удивились, если бы услышали, что кто-то был абсолютно спокоен. Что этот кто-то жил как прежде, не анализируя сводки и не стараясь предугадать будущее. Многим показалось бы чем-то неестественным, что чья-то жизнь течет в обычном темпе и по обычной направляющей, а не рваными скачками и в чёртову неизвестность.
Балансировать на тонкой грани неопределенности стало привычным для большинства. Когда все началось, сразу проявились паникеры и диссиденты. Первые декламировали стерильность, как стиль жизни, и верили в крах всего и скорый конец света. Со вторыми все вышло сложнее. Некоторых из них просто больше нет. Другим повезло - выкарабкались. На общем фоне неопределенности нигилизм выглядел отталкивающим и пугающим.
Если бы не мое окружение, я бы скорее примкнула к группе диссидентов. Но, не без внешнего давления, я выбрала удаленную свободу, уехав с семьей в загородный дом у моря. И, полностью погрузившись в огородные дела и, параллельно, в дела рабочие, дистанционные, пыталась заглушить мучительные мысли о реальности. Выходя в посёлок или совершая прогулки по лесу в сторону моря, я практически не чувствовала напряжение. Только те нечастые встречи, которые неминуемо происходили на расстоянии, пробуждали во мне инстинкт самосохранения, что выражалось в нащупывании маски в кармане и быстром ее натягивании.
Сейчас, возвращаясь в посёлок по знакомой лесной тропе, под раскачивающимися и скрипящими от порывов ветра соснами, я мысленно отталкивала накатывающуюся действительность. Сегодня моя прогулка затянулась, и было понятно, что темнота меня настигнет до выхода из леса. Часть тропы проходила через низину в темном ельнике, где даже днем я ускоряла шаг. В этом лесу нет ни волков, ни медведей. Но здесь обитают кабаны. Звери часто под покровом темноты пробираются в посёлок, и, утром, изрытые кабанами участки земли можно увидеть вблизи домов и на обочинах дорог. Кабаны редко нападают на людей, если те не представляют для них угрозу. Но любой человек становится угрозой для самки, выведшей на прогулку своё потомство.
Перейдя на быстрый шаг, я спешила скорее выйти из леса, стараясь не смотреть вглубь деревьев. Около ельника я перешла почти на бег. Но, услышав отрывистое хрюканье слева, я остановилась. Кабан стоял ко мне задом и разрывал мордой кочку, хрипло похрюкивая и разбрасывая клочки мха в разные стороны. Я боялась дышать - настолько громким тогда показалось мне мое дыхание. Замерев и нащупав в кармане телефон - единственную "тяжелую" вещь, я ругала себя, что, как обычно, не захватила с собой пару камней с моря для украшения хвойника в саду. Кабан какое-то время был поглощен своим занятием. Затем он обернулся. Маленькие глазки сверкнули в темноте. Два белых клыка отчетливо выделялись на черной морде. Это был не страх, это был ужас. Сердце, ускоряясь, гнало кровь по всему телу, отдаваясь в кончиках пальцев. Успокаивая себя тем, что я одета во все темное и не сильно выделяюсь на фоне окружающих деревьев, я прищурилась, скрывая белки глаз - единственное заметное, как мне тогда казалось, место на мне. Не помню сколько так простояла. Помню только, что, не заинтересовавшись мной, кабан отвернулся и бросился вглубь ельника.
Сначала медленно, потом ускоряясь, на несгибаемых ногах я пошла по направлению к поселку. Сквозь ветви деревьев виднелись огни придорожного трактира. Восстанавливая дыхание и возвращая себя и свои мысли в настоящее время и место, я вышла из леса. Прошло еще какое-то время пока мои тело и мозг наконец воссоединились в своём привычном сосуществовании. И когда осознание действительности вернулось ко мне, шум мирового отчаяния уже больше походил на еле слышный шорох травы в бескрайнем поле. А приглушённые звуки удаленной свободы, становясь все громче и насыщеннее, полностью заполнили реальность, придавая ей новое значение.