Аннотация: Странный мир, в котором уже не люди венец эволюции
Лилия попыталась забраться в карету скорой помощи, но даже здоровому человеку непросто поднять ногу на высокую ступеньку. Лилия задохнулась от приступа астматического кашля и, восстановив дыхание, задумала взяться руками за края дверцы, раскачаться и упасть в салон кареты; хоть на животе, но вползти внутрь. И поняла, что ничего у неё не выйдет, совсем ослабела. Рядом скучала фельдшер и отводила глаза в сторону; в кабине сидел водитель, но просить их о помощи Лилия не решалась. Они возили людей каждый день. Они ответят, что не их забота поднимать больных, нагружая свою спину. Фельдшер погрела ладонью ухо и поморщилась - ухо сильно беспокоило. Водитель потянулся к полоскателю, поболтал во рту микстуру, через открытую дверцу послал влажный плевок на асфальт. Лилия ощутила их нетерпение и в отчаянии слабо махнула рукой: "Аах... не поеду".
Кто-то ловко поднял её в карету, Лилия охнуть не успела, как оказалась на холодном сиденье внутри неотложки. Она не успела и рта открыть, чтобы спросить: "А кто ж меня высадит-то?". Молодые голоса выяснили у фельдшерицы, в какую больницу повезут старушку, затем один из парней подхватил подброшенный ловкой рукой мобильник, скороговоркой сказал в мембрану: "Передай - пусть подскочат на Травень, встретят бабушку. Да, проводят в палату. Сами или за деньги". И он назвал номер неотложки.
"Лазы!" - подумала Лилия. По дряблым щекам потекли слёзы. Уж если повезло встретиться с лазами, они в беде не бросят. Как им это удаётся, непонятно.
"Как им удаётся отрываться от гончих и возвращаться снова? Что мы для них?", - думала Оливия, стоя позади первоклассников, приклеивших носы к оконным стёклам. Окна выходили на школьный стадион, там сейчас собирались лазы. Лазы наведывались в город, когда хотели. Люди Ягельника не вмешивались: любые военные действия запретили, потому что даже Ягельнику, даже мандаринам востока, даже клану Березани с юго-запада, - всем однажды стало ясно, что воевать скоро будет не с кем. А потом появились лазы.
В класс заглянул завуч.
Оливия, доставшая платочек, чтобы снять с губ белый сгусток, сглотнула. Неразумно глотать мокроту, но пусть никто ни о чём не догадывается. Лицо у Оливии ещё свежее. Через десять лет в её теле начнёт скапливаться слизь, тогда будет поздно обзаводиться детьми. А пока ещё она успеет вырастить собственных малышей, если её партнёр не узнает о том, что болезнь уже подтачивает её тело.
Завуч тоже подошёл к окнам. Им было хорошо видно, как стремительно наводняют площадку группы парней. Лазы никогда не сидят, лазы никогда не останавливаются. Лазам, в отличие от обывателей Зелена, не нужен отдых. Большинство прибыло на своих безотказных роверах, некоторые - на краденых роверах, значит, их преследовали особенно упорно, и они повредили двухколёсник, прыгая на нём с пандусов, или по ступеням, или проскакивая через сцепление вагонов трамвая. Потеряв ровер, лазы уводят городские вело, моментально ломают их, пересаживаются на то, что подвернётся, и мчатся дальше.
"Лазу и швабра - ракета". Так говорят.
Молодой лаз крикнул в окна школьных этажей: "Бабушка Лилия просит передать душечке Оливии, что её завезли в лечебницу на Травене!"
Оли не сразу сообразила, что весточку о себе ей шлёт болезненная соседка. А когда сообразила, улыбнулась и кивнула парню. Лаз вычислил её среди любопытных лиц, уставившихся в окна классов, и приветливо поднял ладонь. Разогнался, ловко влез на вертикальную трубу флагштока, остановился на высоте второго этажа, как раз напротив Оливии. Обхватив трубу ладонями и распрямив сильные предплечья, играючи придал телу горизонтальное положение, вытянувшись на манер флюгера, корпусом и ногами в сторону: словно лежал на боку. Он улыбался. Дети сказали: "Оох!" и "Вот это да!". За спиной Оливии ревниво фыркнул и нахмурился молодой завуч.
То, что делали лазы, не умел делать никто. Возвращаться, чтобы заплатить за уведённые роверы, никто из городских тоже и не подумал бы. И выхватывать зазевавшихся пешеходов из-под колёс автомобилей, и лазать по балконам за малютками в окна горящих квартир, и рисковать, выручая своих из оцепления, и догонять воров, разбивая им переносицу, - чтобы неповадно было срывать сумочки у девушек... Девушек лазы не пускали в город, хоть временами их там видели. Девушки провоцировали уличные войны. Девушкам нельзя в Зелен: их отсюда не выпустят, стервенея и пускаясь на любые подлости, чтобы заполучить здоровую "самочку". Скрывая бешеную жажду обладания, самочками называют мужчины вёртких, как ртуть, лазовских девушек. Возможно, лазы проникали в мегаполис, чтобы выручать своих сестёр. Младшему Ягельнику пришла пора жениться, значит, скоро Стена будет пробита с этой стороны: люди, служащие клану, отправятся на охоту за невестой для молодого босса.
Дети возбуждённо загалдели.
Стена истончилась снаружи, прорвалась в нескольких местах, и лазы мелькнули и исчезли за ней: кто в спринтерском рывке, кто в прыжке, разогнавшись на скейте, кто - подав себя, как снаряд в катапульте, с бешено раскачанной качели.
"Лазу лунный луч - торная дорожка". Так говорят.
Они прошли сквозь Стену за школьным двором и, конечно, в сотне других мест по периметру мегаполиса, и они придут снова, когда им, лазам, будет нужно. А Оливия родит ребёнка, если повезёт, даже двоих детей, и будет бесконечно лечить детские бронхиты, и вегетососудистую дистонию; будет страдать, видя тремор маленьких слабых ручек, слыша кашель или пугаясь судорог. Она будет щадить сына или дочку, замечая, как быстро они утомляются от уроков, от домашней работы, от тяжести школьного ранца и пробежек до остановки. Она будет справляться со своими слабостями и болями...
Оливия неожиданно всплакнула.
Мы отбили эту девчонку от стайки других.
На неё указал босс и я моментально согласился с его выбором: она была лучшей.
Крутобокая, крутобровая, сильная и отчаянная - она неслась на скейте по серпантину старой горной дороги, тормозя ладонями в перчатках прямо об асфальт, разогнавшись так, что светлые волосы, выбившиеся из-под лёгкого шлема, относило назад.
Три года, с той поры, как у Ягельника отросла женилка, мы продумывали тактику захвата с учётом местности и обстановки, и мы загнали девчонку, заставив бежать сквозь колючие можжевеловые кусты. Я потерял её из виду, хоть секунду назад висел буквально на плечах. Ягельник сопел, обходя слева. Я чуть не кувыркнулся через неё - лазочка сидела на корточках и я влетел в её объятия. Лаз всегда поможет, если ты падаешь. А я постыдно падал, потеряв равновесие и рискуя порвать в клочья лицо и оставить глазные яблоки на колючих сучьях.
Она глянула мне в глаза, которые благодаря ей остались при мне, и спросила: "Доктор?"
Я ошалело кивнул.
Она тяжело, должно быть, всё-таки устала, оторвала босые ступни от земли. Её кроссовки валялись рядом.
Она ударила нагнавшего нас Ягельника пяткой, но в ударе был молниеносный и щадящий расчёт. Ягельник, получив под зад, вылетел не в кусты, а на прогалину, не повредив дорогостоящую сиятельную кожу. Он нужен был ей как спортивный снаряд: лазочка взбежала по согбенной спине босса и, как ныряльщица, прыгнула головой вперёд. Оказывается, она знала местность лучше нас и, падая в овраг, на лету успела зацепиться рукой за лиану.
Мы переглянулись с Ягельником, и поняли, что хотим поймать именно её, теперь уже точно - именно эту девушку! А когда босс и его Доктор единодушны, им удаётся всё. Во взгляде Ягельника мелькнул блеск торжества. Он не стал бы требовать от меня единомыслия, даже если бы ему этого хотелось. В свите один лишь Доктор свободен. До известной степени, конечно. Босс подождал, пока я выровняю ему поле, - на это понадобились три секунды, и мы помчались, жестикулируя гончим и окружая овраг...
Её звали Пэт. Петуния.
И она не пожелала Ягельника, который немало претерпел из-за её взбрыков.
Она постоянно косилась в мою сторону.
И я помог ей бежать.
Думаю, что Ягельник чувствовал расклад; между хорошим Доктором и пожизненным пациентом всегда сильное поле, а я - хороший Доктор.
В принципе, его всё устраивало: сам бы он, как ни крути, не справился с лазочкой Пэтти, кишка тонка. Босс, в конце концов, просто человек, хоть и с донором-Доктором под рукой. А лазы - это лазы.
Однажды он решил отыграться, и отдал Пэт в стрип-клуб. Да и деньги Ягельники умеют извлекать из любой ситуации, этого у них не отнять. И вот стрип-клуб второй день наводняли особые посетители в галстуках цвета огня, оценивали новую лазочку и пытались перекупить. Но я вызвался проверять шест, и Пэтти, умница, вырвала его, предварительно разогрев хорошенько весь зал, до последнего дохлого консъержа.
Кульбит за кульбитом - она выкатилась со сцены стрип-бара и побежала по проспекту, расчищая дорогу перед собой: стальной дрын слился в сияющий веер. Отражаясь в витринах, она прыгала, как кузнечик, опираясь на шест, успев снять ошейник с цепью, и размахивая своей сбруей, как нунчаками. Скоростную линию она перепрыгнула с разбегу, уперев шест в линию разметки, и перелетела через поток автомобилей на второй уровень эстакады.
А там её уже ждали.
Ребятишки лазы всегда есть в городе. Они не выдают себя, горбят спины, прикрыв их мешковатыми майками с капюшоном, шаркают ногами, как обычные подростки, делают вид, что слушают моп-поп в наушниках, но когда надо, они преображаются. И они неслись рядом с ней, указывая дорогу и подстраивая свой бег под её скорость. Пэт всё-таки была девушкой, а у девушки другие возможности, особенно, если она всю ночь провела с Доктором...
...Я очень скучал по лазочке Пэтти. Ручаюсь, что Ягельник тоже.
С боссом мы виделись только утром (его старик умер, и Ягу пришлось продолжить фамильное дело), да вечером, когда я корректировал курс ежедневной реабилитации - ванны-препараты, процедуры и выравнивание биополя - всё, чтобы пациент жил полноценно хотя бы до пятидесяти лет.
И красиво гнил живьём ещё лет десять. Большего я гарантировать не мог.
Но судьба распорядилась иначе.
Босс перешёл дорогу Конопляникам, или клану Кедра - теперь уж всё равно, и они облучили его. Я стал сдавать вместе с ним. Синхронизировался, так сказать. Мы поняли, что нам позарез нужно снова увидеть Петунию. Ягельнику теперь не надо было спрашивать папашиного разрешения, и Яг выслал к лазам вертолёт с гончими-профи, пообещав им за час работёнки полугодовой бюджет Зелена. Рейд в горы был противозаконным, как ни крути, но любовь не признаёт правил.
Гончие умыкнули Петунию с лужайки, где она гуляла с детской коляской. Коляска осталась стоять под деревом, эти идиоты не догадались прихватить и ребёнка тоже.
Я посоветовал Ягельнику расстрелять их всех на глазах у Петунии, и он расстрелял. Парализующими пулями, но с кровью: пули нам примчали с киностудии, в спешке разбив парочку авто.
Он принял Пэт на руки из вертолёта. С Петунией что-то произошло за этот год. Она смирилась и позволила себя взять голыми руками, как какая-нибудь девчонка из Нижнего Зелена. Я насторожился было, но босс был с ней кротким, как ягнёнок.
Вечером, проследив, как закрылся колпак на реабилитационной ванне, с недавних пор ставшей кроватью Ягельника, я спиной почувствовал Пэтти. Мы просто приклеились друг к другу, сцепились, склещились, пересеклись и слились в одно существо до розовой зари, окрасившей небо над фамильной резиденцией в нежный цвет шелковых простыней. Где-то в горах остался мой сын, мой первенец, и Петунию нисколько не беспокоило это. "Так будет лучше" - сказала она, а я и поверил.
За ней приходила делегация от лазов, если можно было назвать приходом полёт мотоциклов с ревущими двигателями по стволам деревьев да прямо на плоскую крышу, в патио. Накануне лазы надсекли раскидистые тюльпанные деревья вокруг резиденции, те под собственной тяжестью во время первой же бури уронили толстые стволовые ветви верхушками на стену. Этого было достаточно, чтобы лазы рано утром проехались по ним на мотоциклах, распуская снопы искр и блестя доспехами.
Охрана, застигнутая врасплох, перебздела, предполагая налёт лютых кедровников. А спустя миг, распознав лазов, с облегчением сделала вид, что не успевает выстрелить. К лазам у них претензий не было, наоборот, у каждого был повод поблагодарить ребят за что-то в прошлом.
Ягельник не отдал свою добычу крепкому парню с серыми, как у самой Пэт, глазами.
Эти ребята ушли, бросив мотоциклы данью охране и отсалютовав. Двигались они слаженным клином, в котором каждый знал, какую сторону контролировать. Они остановились за воротами.
Мы с Ягельником наблюдали, как сероглазый парень вдруг припал к земле на колени, весомо, с размахом, приложил ладонь к грунту, - три раза, высоко поднимая руку. Потом истово поцеловал землю, лёгким прыжком поднялся с колен и догнал своих, с тоской оглядываясь на окна дома.
Я был уверен, что этот парень в отчаянии. Ягельника его поступок раздражил - он не любил колдунов. А колдунов лазов - тем более. Он приказал проверить место, где лаз бил ладонью по земле.
Ягельник приделал Петунии двух дочерей, и, вроде бы, у них как бы всё наладилось. По крайней мере, Петуния любила девочек, Яг - тоже, особенно младшую, с синдромом уно.
Когда есть хорошо оплаченные врачи и своя клиника, даже с синдромом уно можно жить красиво. И младшая, которая с синдромом уно, её звали Гербера, выросла симпатяшкой. Не такой, как её сестра - та вся в мать, такая же отчаянная маленькая проворная бестия, - но тоже хороша.
А вот со старшей дочкой у нас всегда были проблемы.
Только научившись ходить, она двигалась так, что в глазах рябило. Она радовала тренеров чуть ли не половины видов спорта, известных в мегаполисе, и огорчала всех учителей. Они не хотели верить, что лазы не отдают своих детей в школы. Дети сами приходят в класс, когда почувствуют желание учиться, некоторые делают это от скуки или из любопытства. Бывает, они царапаются в школьную дверь лет в шесть-семь, но таких мало. Чаще за парты садятся десятилетние, и не все лазы учатся. Они растут на свободе, пока не почувствуют вкус к интеллектуальным занятиям.
Вот и старшая Ягельника, её звали Флора, взялась за ум, лишь когда в десять лет серьёзно растянула связку, и её ноге понадобился полный покой.
Потом непоседа Флора сообщила мне, что учительница Оливия ей очень нравится, и она согласна учиться, и мама тоже ходит на уроки и слушает тётушку Оли.
Вечером в переходе через оранжерею Оливия остановила меня и сказала:
- Когда вы собираетесь рассказать детям о Стене?
- Слушай, дорогуша, тебя наняли учить девочек. Не лезь не в своё дело. - Я был удивлён её смелости. С Ягельником шутки плохи. Откуда учительница знает о Стене больше, чем знают все?
- Их мать ждёт, когда вы расскажете им правду! - настаивала Оли.
- Почему мать не обратилась ко мне?
- Петуния не знала, что мы свободно обращаемся с фактами, интерпретируем и даже перевираем. Она проверила содержание учебников, и долго ходила в недоумении. У лазов знания детям передают отцы...
Я опустил лицо, чувствуя, что полыхнули уши.
(Я всегда боялся, что отцовство Флоры и Герберы проверит мой босс. Но у человека только один Доктор, мы рождаемся вместе с пациентом. Мы с боссом отсчитывали последние годы нашей безумно яркой жизни, и перед лицом приближающейся смерти выяснять отношения с Доктором, с которым предстоит умирать... Думаю, он тоже решил, что это нелепо).
Учительница Оливия продолжала взволнованным полушепотом:
- ...не отцы, так мужчины, которым женщина полностью доверяет. Мужчины передают объективную информацию, женщины отвечают за образное мышление, фантазию и иррациональное понимание мироустройства. Доктор, вы рискуете опоздать.
Что я мог сказать девочкам?
Что Стена создана кланами вокруг мегаполисов, чтобы сохранять полный контроль за жизнью городов?
Что все исследования синдрома уно тормозятся, потому что город без стариков - как раз то, что надо?
Что, когда лекарства поступают в организм бесперебойно, с этим диагнозом не будешь спортсменом, гончим, охранником или пилотом, но с ним можно жить, и дети кланов обеспечены помощью. А про остальных во дворцах не принято думать.
Или мне нужно озвучить, что Стена - это не простая энергетическая мембрана...
Я привёл в свою лабораторию Пэтти, Флору, которая в этот день стала совершеннолетней, и Герберу, которая была на год моложе сестры.
В последнее время мы редко виделись и ещё реже оставались втроём.
Петуния с нежностью смотрела на меня.
- Ты совсем седой, милый, - шепнула она.
- Нам осталось недолго, - признался я, имея в виду себя и Ягельника.
Пэт спросила:
- Ты чувствуешь полноту жизни?
- Благодаря тебе и девочкам - да.
- Славно! Твой опыт станет и моим опытом...
Приказ по внутренней связи оборвал этот странный разговор.
Ягельник призвал нас, сразу всех, и я почувствовал, что это - конец.
Я, Петуния и девочки шли в перспективу нижних коридоров, и по пути я подготовил их к неизбежному:
- Нам с боссом придётся некоторое время жить в стерильном боксе. Яг не готов завершить дела, и я стану поддерживать жизнь в нём так долго, как только смогу. Видеться мы будем только через стекло, и только если Яг захочет этого, мы же с ним сильно изменимся. На всякий случай - прощайте, любимые!
Младшая, Гербера, безутешно плакала.
Петуния и Флора проводили меня задумчивым взглядом.
Я тогда не знал, что увижу их снова.
А если бы знал, ни за что не допустил бы...
Учительница Оливия разъединит наши с Ягельником саркофаги, когда мой пациент будет необратимо мёртв, а я лишь немного запоздаю за ним.
Оливия, эта всезнайка, начитавшись журналов, которые под видом научных статей скармливают всякие бредни, решит, что несправедливо, негуманно и жестоко со стороны господина тащить на тот свет и подневольного Доктора.
Недалёкая Оли, которую не позаботились посвятить в тайну кланов, откроет мой гроб и вернёт в реальность яркого солнечного дня, от света которого, взрезавшего сетчатку глаз, я ослепну; захлебнусь воздухом, разучившись дышать лёгкими; оглохну от ставших ненужными, умерших звуков; стану корчиться в муках, ощущая чувствительной кожей яростную атаку внешнего мира...
Я восстал из мертвых и уничтожил бедную Оли, залпом испив всю до дна. Когда её биополе ненадолго закрыло дыру внутри, ко мне вернулся разум. А с ним неизбывное чувство вины.
Я заметил Петунию и Флору в дальнем углу карантинного бокса. Они были свидетелями того, что произошло с Оли. В них не чувствовалось страха, только лёгкий флёр любопытства.
И тогда я заговорил с ними:
- Я сейчас чёрная дыра, Пэт. Тебе и Фло лучше уйти. Уходите немедленно. Мне тяжело контролировать потребность в жизненной энергии. Я опять голоден. Зачем, зачем вы так со мной поступили?!
Пэт дрогнула бровью:
- Оливия привела нас, и не сказала, что собирается сделать. Гербера рыдала без причины и не захотела идти к тебе.
- Потому что Гербера - человеческое дитя, которому дано предощущать. - сказал я, вдруг совершенно безошибочно, с пронзительной ясностью и по новому определяя особые отношения между всеми, кого я знал в резиденции. - Герби дочь Ягельника. В отличие от меня, тебя и нашей Флоры. Странно, как я не понимал этого раньше? Всё же очевидно.
-О чём ещё ты не думал раньше? -
- О Стене. Стена была создана перед Последней войной, чтобы обезопасить город. Но война случилась давно, а Стена не снята. Её восстанавливают изнутри, но на самом деле, гораздо больше о сохранности Стены заботятся снаружи. Чтобы держать людей в замкнутом пространстве, всегда готовых, всегда под рукой.
- Зелен давно наш, - подтвердила Петуния.
- Я кормил собой Ягельника, взамен выстроив себе человеческую плоть. А ты?
- Я? Кормила тебя, - улыбнулась изумрудная женщина. - Я тоже хотела жить в теле человека.
- А ты, цветик мой, Флора?
- Па, ну... ты же не настолько плох, чтобы не понимать?
Я устало опустился на край ложа, отчаянно сопротивляясь снедающему голоду истощённого до предела существа, сходившего за край и обратно, и вынужденного снова функционировать:
- Погоди, Фло... мысли путаются... Твой донор - Гербера.
- Гербера - мой человеческий симбиот, па! Дичь какая-то это слово "донор", терпеть не могу, когда говорят "донор"! Только взаимовыгодный обмен, па. Только симбиоз людей и продвинутых растений.
Я кивнул, соглашаясь. В принципе, Фло была права. Со своей стороны.
- Вам не приходило в голову, что мы медленно, но верно убиваем людей?
- Не больше, чем они убивают сами себя и друг друга... - неострожно произнесла Флора, но замолкла.
Быстро сменила тему.
- Мы постоянно думаем о людях! Заботимся! Постигаем! - возражали мне эти две зелёные сущности.
-Странно, почему я не видел раньше разницу в цвете кожи между людьми и лазами...
Флора фыркнула:
- Здесь нет ни одного человека, ты в курсе? Была бы Герби рядом, мы повторили бы её цвет. Па, ты слишком долго добровольно оставался человеком, мама говорит, ты даже не подкреплялся соками земли. Ты такой ответственный! Неужели тебе на самом деле дорог этот властный, жирный и одышливый Яг, что ты всерьёз решил умереть с ним?
- Как ни странно, да. Это было совершенно естественно.
- Мы думали, ты сам рассоединишься с ним. Когда Оли вела нас сюда, я ждала встретить тебя живым и счастливым...
Петуния и Флора вернули себе нежный цвет кожи и стремительно отскочили в дальний угол, за колонны.
Я запоздало понял, что в карантинный бокс ворвались через запасной вход.
Голод снова заглушил рассудок, и один охранник обмяк, оставив после себя кожу - оболочку, выжатую, как тряпка. Другой, испугавшись так, что волосы на руках стали дыбом, палил из огнемёта в меня.
Горечь потери была моим последним чувством; два усвоенных биополя за пять минут - неплохая подзарядка, я почти полностью воскрес и рад был жить снова.
- Вы разрезали Доктора своим оружием, - сказала Петуния охраннику, почти невменяемому от пережитого ужаса.
- Простите, госпожа! - слабо оправдывался парень, оглядываясь на части тела одряхлевшего Доктора, темнеющие по мере того, как из них уходила жизнь. Он подумал о том, что реабилитационная ванна необратимо меняет свойства тканей и органов. Даже самого человека меняет до неузнаваемости. Так утверждают медицинские светила. Теперь он и сам это видит...
Юная Флора, пленительно красивая, приблизилась к молодому мужчине:
- Вы в порядке? На сегодня ваше дежурство закончено. Можно, мама?
- Да, милая. Конечно. Позови к себе Герберу и поднимитесь в бар. И молодого человека пригласи. Думаю, ему не помешает немного отвлечься.
Со временем Пэт научилась сдерживать естественную порывистость и стремительность движений. Вдова Ягельника с достоинством поднималась по ступеням и выглядела совершенно спокойной. Но мысли... мысли неслись, просчитывая всевозможные варианты грядущего с учётом её статуса в клане.
История Доктора, как книга, прочитана до последней страницы и включает в себя ещё и историю влиятельного Ягельника. Пора выбрать новый типаж и вникнуть...
Дела мегаполиса тоже не следует запускать. Любопытству молодых лазов, их состраданию нет предела. Такова сущность растения-жизнедара, венца эволюции...
Юные лазы вчера снова наводнили город и отхлынули за Стену. Нужно поощрить гончих, полицейских и охранников, преследовавших их.
Нужно проверить состояние Стены.
Зелен и ещё несколько мегаполисов пережили Последнюю человеческую войну, затем незаметно и бескровно сдались лазам, и теперь города людей, хранилище Вед - достояние изумрудного народа. Но это не значит, что все лазы в равной степени могут пользоваться достоянием.
В конце концов, не Петуния так решила.
Многие истины достались изумрудным от прежней цивилизации...