|
|
||
|
Утро, ноябрь. Солнце, зажатое между высотками, светит, но не греет. Пар вырывается изо рта, чтобы улететь на небо. Под утро выпал снег и теперь всё белым-бело. Во дворе как обычно тихо - на стоквартирный дом всего три ребёнка. У Ленуськи одна невозможная привычка. Потому что порой раздражает. Когда я завязываю ей шнурки, она начинает выворачивать стопу то влево, то вправо, забавляясь тем, как мои пальцы, вцепившиеся в плетёные разноцветные верёвочки, словно акробаты на канате, болтаются в разные стороны, пытаясь одновременно удержаться и завязать узел. Причем по правилам игры ухватить за щиколотку и остановить этот маятник не разрешается. - Девочка, шесть лет уже, а научиться не может, - бурчу себе под нос. Дергающим движением кончаю с левым ботинком и подымаю голову. Ленка на меня не смотрит, косит в сторону, отчего я опять вижу вчерашний синяк под глазом. Не будь меня рядом, когда она въехала в торец отворившейся двери, которую любезно открыл Барсик, решил бы, что это Санёк-стервец, со второго подъезда. - Здрастьте, - фыркает Ленусик, и я наконец поднимаюсь с колен. Рядом две девчушки. Совсем молодые, лет по шестнадцать. Блондиночка с широким скуластым лицом в конопушках и рыбеглазая, с синюшным отливом волос, брюнетка с этими колечками под губами, в длинной монашьей юбке и пузатой, пузырями, куртке. Почему-то вместо шнурованных, на платформе, сапог обычные туфли. Но самое интересное в блондинке. Она кажется ужасно знакомой. И я, старый дурень, пялюсь на неё, как маньяк, наверное, пытаясь понять, где и когда её видел. - С утречком вас, - чуть улыбается она, не вынимая рук из джинсов и переводя взгляд с Ленки на меня. Странно смотрит. Другая бы смутилась, а эта брови домиком подняла. Как если бы классная на провинившегося ученика. - Привет, - говорю, - Если сигареты, то не курю. - Не. Мы не за этим, - отвечает блондинка и смешно, как-то по мальчишечьи, встряхнув головой, чешет себя за ухом. - Комсомолки мы, из десятого "Б". Я Вера, а подружка моя - Любовь. - А где Надежда? Комсомол вернулся? - Не беспокойтесь. Это при тоталитаризме врагов народа отлавливали. Мы другие. Мы людям помогаем. Нам за это зарплату платят. А вам? - Мне зарплату не платят. Враги же при любой власти есть и будут. - А вы, простите, что, без работы? - Да. Второй год уже. Возраст у меня. Выше среднего. - Ясно. За счёт чего живете? - Подрабатываю,.. - тут я делаю паузу, потому что разговор начинает сползать куда-то не туда. Не так обычно разговаривают старшеклассницы со взрослым дядей. Может впрямь старость наступила и я чего-то пропустил? Выразительно смотрю на Веру. - Девчонки, странная у нас тема, не находите? У меня свои дела, дочка в садик опаздывает. Лена, - поворачиваюсь к доче, - Ты их знаешь? - Ага. Они вчерась приходили. - Ленка стреляет по сторонам глазами - не нравятся ей наши гостьи. - Не вчерась, а вчера, - поправляю машинально. - И что нужно? - Хотим помочь, - любезно объясняет Вера. - У нас и право есть. Помните? Мы на службе. А детский сад подождёт. Мы и с Ниной Иванной уже побеседовали. Чернявая изображает на выбеленном рисовой пудрой лице улыбку оямы и выдыхает прокуренным голосом клубок пара: - Почему у девочки синяк? Аж вздрогнул. Я-то подумал, что она здесь вроде как нарисованная. - Об дверь ударилась. - За прошедшие полгода четыре раза болела. Не следите за здоровьем? - Шнурки завязываете, вы так свои фантазии реализуете? - И чулок на коленке порван. Спите - в одной комнате? Блондинка вспыхивает конопушками, отступает и смотрит так, словно я обратился в зомби. - Что здесь вообще происходит? - спрашиваю. Я и сам лица не чувствую, и внутри задеревенело всё. Брюнетка вдруг вытягивает руку навстречу. Искры, треск и... Сижу уже на земле. На чём-то твёрдом и круглом. В голове пусто. И копчик - сосредоточие всей вселенной. - Вы зачем моего папу искрой бъё-ё-ёте? - всхлипывает откуда-то сзади Ленуся, растягивая "ё". Это плохо, нехорошо. Когда Ленка тянет гласные, это уже предел, дальше слёзы. - А вот не надо хамить, - сообщает Мальвина, наклоняясь ко мне и медные колечки, выстроившиеся в ряд, укоризненно звенят колокольцами. - Жена ушла. Работы нет. Денег соответственно не хватает. - распаляясь, начинает перечислять Вера, встав напротив и тыча в меня пальцем. - А дочке вашей шесть лет. О чём думаете? Хотите сломать девочке жизнь? Чтобы она стала поломойкой. Шлюхой... Вы ударили? Домогались? Солнце уже привстало над девятиэтажкой, заиграло в окнах. Где-то шумит винтами приближающаяся полицейская вертушка. Cмотрю на Веру снизу вверх и мне грустно. Я вспомнил. Аркаим, город-легенда, старше египетских пирамид, колыбель русичей. В музее я видел это лицо, восстановленное ещё самим Герасимовым. Те же ямочки на щеках. Только нет кожаного ремешка, опоясывавшего лоб, и умиротворённости. Эх славяне, как вы всё растеряли? Я уже давно его нащупал, булыжник. Надо ж было так на него сесть! Откуда тут взялся? Крупный окатыш, ему место в прохладной речной воде, а не у меня в ладони. Я морщусь, но встаю. Подмигиваю Ленке. Она дёргает косичками, губы зашиты, в рыжих глазах знакомое жёлтое пламя. - Ювенальная полиция? - спрашиваю. Так, для проформы. В голове уже всё сложилось в кубики-рубики. - Девочку вашу забираем, - обрубает моя аркаимская де жа вю. - К вечеру выставим на торги. Мир большой, желающие найдутся. Особенно на такую симпатяшку. Но, если честно, на неё уже и заказ оформлен. Не тратьте время на апелляцию. - Ну конечно, - говорю. - Само собой. - Сейчас же. Брось. Камень, - скрежещет готская любовь, вращая теннисными шариками глаз, и вытягивает перед собой шокер. - Брось! Я и бросил. Сама попросила...
|