Аннотация: Седьмой грех переводится по-разному: отчаяние, уныние, скука, лень. Поскольку я не знаю латынь, выбрала первый вариант из перечисленнях... До чего доводит отчаяние... Новый Орлеан
Новый Орлеан, 1937 год
Позвольте представиться, ангел. Ангел... Отец, как же я рада, что ты дал мне эти крылья, это имя. Я могу летать, могу видеть, когда все вокруг слепнут, могу чувствовать все, что не ведомо человеку. Спасибо тебе, Отец.
Только зачем я здесь. Среди всех этих несчастных людей с печальными, черными от бед, лицами. Я должна нести счастье, но не могу. Я смеюсь тихим переливчатым смехом и...
Нет, это снова он. Я задрожала, увидев, как Дьявол заходит в этот дом. Я видела, как человек, которого я хотела сделать счастливым, которого я должна была сделать счастливым, кланяется ему, что-то говорит молящим голосом, о чем-то просит, едва ли не падает на колени, пытаясь разжалобить.
А в ответ ему достается только презрительный взгляд, насмешка и пренебрежение. Я сорвалась с места: должна ведь я ему помочь, обязана. Ведь моя цель стать утешением несчастного, помочь ему, утешить.
Я хочу этого, а вместо этого слышу смех, дикий смех... и удар...
Майкл устало прислонился к двери: ему вновь отказали. А ведь в начале Мистер Кемптон, казалось, вошел в его положение. Даже сам приехал к нему домой... И все снова пошло прахом!
Майкл с ненавистью посмотрел на сестру. Восемь лет назад мать взяла с него обещание, что он не бросит ту, как раньше их бросил отец...
- Выбирай, я, или этот ублюдок. У нас ведь уже есть один спиногрыз, так, зачем тебе еще один?! И не надо пытаться меня разжалобить, - мужчина с силой поднял жену с колен, оторвал от своих ног, к которым она от отчаяния прижалась, а слезы с лица не вытер. К чему? - Итак, я жду!
И женщина выбрала, поступила так, как настоящая мать - предпочла ребенка, еще не рожденного.
А затем несколько часов сидела, не шевелясь и не отрывая глаз от стены напротив, лишь боковым зрением замечая, как ее супруг быстро собрал чемоданы и ушел в ночь.
Одиннадцатилетний Майкл боялся подойти к матери. Страх и ненависть поселились в его детском сердце, вытеснив оттуда милосердие и жалость.
Это была эпоха "Великой депрессии", в которой захлебнулся весь мир, а, прежде всего - Новый свет - Соединенные Штаты Америки. Эпоха, в которой, чтобы удержаться на плаву, нужно было работать сутками, а лишний рот был ни к чему.
Ну, действительно, не голодать же самому! И что только женщины находят в детях?! Он сделал свой выбор, который рано, или поздно предстоит каждому.
Через семь месяцев она родила.
- Майкл, Майкл, - шептали серые от усталости и боли губы, - подойди...
Это была маленькая больница в самом захолустье Нового Орлеана. Роды принимали или совсем дряхлые старухи, или молоденькие девушки, или даже негритянки(!). Все остальные ушли на поиски более прибыльных работенок. Убеждение южан о том, что место женщины в доме, под влиянием кризиса, уходило в прошлое.
Этой роженице досталась старуха. Но каким бы тихим не был голос у той, какими подслеповатыми не были бы глаза, а то, что несчастной женщине осталось несколько минут, она уловила.
Поддавшись мольбам в ее голосе, она кликнула единственного посетителя, стоящего в коридоре:
- Идите же, идите, она зовет вас.
Майкл растеряно кивнул и зашел в палату. Он вышел оттуда через пять минут, держа на руках карапуза. Мальчик держал мать до последнего удара ее сердца, а перед смертью пообещал позаботиться о Харизме - своей сестре.
Вот так двенадцатилетний Майкл и взвалил себе на плечи ношу, которую так и не снял до сих пор.
Прошло восемь лет. Ребенок зарабатывал, как мог, не гнушался никакой работы. Возможно, в другое время он бы попал в сиротский приют, но на дворе были тридцатые годы. Люди гнались за последним долларом, Рузвельт пытался обезопасить экономику, вывести страну из хаоса. На милосердие и благотворительность ни в чьем сердце места не осталось.
Майкл чистил котлы, бегал со всевозможными поручениями и... воровал. Пару раз его ловили, но не бросать же за решетку мальчугана в прохудившейся одежде, с голодным выражением лица?!
Больше всего мальчик мечтал о том дне, когда вырастет, ведь тогда его смогут взять на лучшую работу, когда вырастет сестра и слезет с его шеи, заживет собственной жизнью. Но Харизма не спешила. Расставание ее отца с матерью, частые последующие истерики последней, неуклюжесть больничной сестры, принимавшей роды, полуголодное детство и ощущение собственной ненужности сказались на ее уме. Из дара1 она превратилась в проклятие.
Девочка так и не научилась говорить, только мычала, бездумно размахивала руками и жила в каком-то своем мире. Ее нельзя было оставлять ни на минуту. Никто ведь не знает, что ей могло прийти в голову в следующий миг.
Вначале Майкл оставлял свою сестру с женщиной, с которой сидели все малютки рабочего квартала. Ей за это платили. Это устраивало всех, но прошло время и вид ребенка, который так и не смог вырасти, даже стал еще безобразнее и глупее, постепенно приводил всех матерей в бешенство. Они боялись, что нечто подобное может случиться и с их чадами.
...Просвещенный, образованный ХХ век...
И, в конце концов, заставили Майкла оградить их детей от Харизмы и начать постоянно носить сестру с собой - он, только он, за нее в ответе. И не дело - это перекладывать свою работу на чужие плечи, ему ведь уже двадцать стукнуло!
Выбора не оставалось. Пришлось день и ночь ютиться в небольшой хижине, на съем которой были потрачены последние, заработанные Майклом, деньги, а во двор выходить только в крайней необходимости. Да и то в последний раз едва не случилось непоправимое - сестра едва не погибла... едва не погибла... погибла...
Если бы были деньги, так можно было жить какое-то время, но они таяли на глазах. Последний доллар Майкл отдал хозяйке жилища. Они остались голыми. Вся надежда была только на мистера Кемптона. Он собирался предложить Майклу работу и даже согласился прийти к нему домой, но Харизма все испортила - кинулась к тому, что-то мыча и размахивая руками. Ее лицо горело каким-то сумасшедшим огнем.
Какое ей дело, что они пойдут ко дну?! Она ведь в жизни ничего не делала, приходила на все готовенькое, пока он вгонял себя в могилу. Как же он ее ненавидит! И за что ему такое наказание?! Если бы только она и вправду умерла... умерла... я не могу. Я должен о ней позаботиться - я обещал... а разве это не будет заботой?...
Я смогла, я защитила, сделала все, что от меня зависело. Теперь он будет счастлив, он же не мог не понять, что тот человек - зло, что он принес бы одни страдания. А так нельзя, не для того я послана в этот мир, не для того...
Что за странное у него выражение лица? Растерянность, страх... он не знает, что делать, но я помогу, подойду ближе, поддержу, расправлю свои крылья...
У него на лице появилась улыбка. Я правильно поступила, правильно... Но что с его глазами, что за странный блеск?
- Я..., - это были не слова, мысли.
Он поднял руки и вновь улыбнулся.
- Все хорошо. Все обязательно будет хорошо, - его руки коснулись моей шеи, и большой палец уткнулся в кость на горле, а губы продолжали шептать, - все хорошо, все обязательно будет...
Я захрипела: больно, зачем же ты... так... не надо... почему так больно...
- Кого там сегодня принесли? - Человек в белом халате с удовольствием затянулся сигаретой.
- Да, нищих каких-то, - хозяйка с двадцать третей нашла. Пришла она как-то за условленной платой за дом и тела увидела. Они уже давно остыть успели. Убийство ребенка и самоубийство ее палача.
- Понятно, обычное дело...
Мистер Кeмптон был убит через две недели: в гангстерских играх нет места жалости
"Великая депрессия" в США окончилась через год.
Надпись на плакате (на фотографии) гласит: "Безработные! Проходите мимо! Мы даже о себе не можем позаботиться".
