- Идти сегодня на урок или прогулять? - еженедельная дилемма встает передо мной во всем своем однообразном занудстве.
Я вздыхаю и примиряюсь с судьбой.
Не люблю я уроки фортепиано. Играть люблю, а вот уроки посещать не люблю, наверное, потому что проходят они "на-дому" у Нины Андреевны, этой въедливой седовласой дамы, концертмейстера с многолетним опытом. Живет она в собственном доме на тенистой и уютной улице, густо заросшей платанами, но именно из-за этих платанов в доме мрачно и сыро и в воздухе прочно засели запахи перекисших щей, плесени, но всех их забивает удушающий керосинно-нафталинный дух. Перед каждым моим уроком, Нина Андреевна с завидным упорством выясняет с домработницей куда уплыли выданные той деньги и потом, также серьезно, обсуждает качество горения этого треклятого керосина, запах которого просто гонится за мной по пятам!
Перед самым поворотом на платановую улицу, совсем немного не доходя до дома моей фортепианистки, светится витрина обувного магазина. Там, в самом центре, выставлены они - возмутители моего спокойствия - югославские светло-бежевые туфельки на маленькой шпилечке!
Моя бежевая мечта!
На мой намек, что я видела потрясающие туфли "как раз на меня", мама отзывается однозначно:
- Мне уже много лет, но такой дорогой обуви я в своей жизни не носила и как видишь, ничего - не умерла!
Канючить и уговаривать не умею и не люблю, но эта импортная мечта, как назло, лезет мне на глаза! Я представляю, какой бы сразу сделалась неотразимой красавицей и как бы я зашагала по асфальту - точно как в песне "или утром стучит каблучками она". Но увы! Туфли красуются на своем месте, а я остаюсь на своем, и пересечься нашим жизненным дорогам никак не суждено!
На этот раз витрина меня радует - она затянута темно-синей материей и на дверях магазина белеет табличка "Переучет".
- Отлично, - думаю я, - раз магазин закрыт - значит ни одна коза их не купит!
Входную дверь дома мне открывает наш училищный электрик, молодой парень по имени Саша. Оказывается, он еще по совместительству и поет!
- Здравствуйте! - удивленно говорю я.
Нина Андреевна сидит за роялем и грациозно поворачивает ко мне голову:
- Здравствуйте, душенька, - говорит она мне. - У вас есть время?
- Есть,- неуверенно отвечаю я,
- У меня сейчас проработка с юношей, вы подождете немного7
- Конечно! - (А что мне остается? Подожду!)
У скрипачей это назыывается просто - репетиция, но у вокалистов это уже звучит более значительно - про-ра-бот-ка!
- Сашенька, дружочек, вы готовы? - обращается она к электрику и улыбается ему ободряющей улыбкой.
- Для Вас, я готов на все! - галантно отвечает парень.
Я тут же окрестила его Альхеном - уж очень это имя ему подходит!
У вокалистов какие-то особые взаимоотношения с педагогами и концертмейстерами - как у хронических больных с лечащими врачами. Вот и у Нины Андревны такие же теплые контакты с ее студентами - она знает о них все!
Играется вступление..
(- Ни дать, ни взять кошка из мультика про "Кошкин дом", - думаю я).
Я знал ее малым ребенком когда-то,- грустно заводит Саша.
Однажды, тогда ей десятый был год,
Она свою куклу случайно разбила
И плакала целую ночь напролет.
У него оказался дребезжащий худенький тенорок, с невыплаканной слезой. И мне, вместе с Сашенькой, жалко это милое дитя с разбитой куклой.
Промчалось, как ясное облако, детство,
И как изменилась подруга моя!
Она мое сердце разбила на части,
Но плакал об этом один только я!
Так вот оно что! Какое коварное создание, а я-то ее пожалела! И он бедный, прямо-таки плакал? Я представляю Сашеньку в синем рабочем халате, с отверткой в руке, вытирающего скупую мужскую слезу, смеюсь про себя и в очередной раз удивляюсь какие в романсах бывают глупые слова!
- Я очень понимаю вас, Саша, - скорбно складывает губы Нина Андреевна, - но нужно провести четкую границу между жизненными невзгодами и серьезным искусством. Поймите, - распаляется она, - вы пережили серьезное испытание, но это не дает вам права переносить это на рОманс! - и Нина Андревна театрально прижимает руки к груди.
- Я принимаю ваше сочувствие, - с достоинством отвечает Альхен.
- Ну и чудненько, - говорит Нина Андреевна. - Не кисните, мой друг, я вас провожу - и встает из-за рояля.
И только сейчас я вижу ее обувь!
На Нине Андреевне надеты МОИ туфли! О которых я столько мечтала!
- Какие у вас красивые туфельки! - выдавливаю я.
- Вам нравятся, дружочек? Вот вырастете, и у вас будут такие же.
- Да нет - таких уже не будет.
- Ну, не точно такие - эти были уже с витрины, - соглашается Нина Андреевна, - но будут ничуть не хуже. - И она улыбается своей стандартно-ободряющей улыбкой.
Сосед Вовка пьет на нашей коммунальной кухне чай и читает журнал "Юность".
- А туфельки-то твои - тю-тю! - беззлобно объявляет Вовка.
- Откуда знаешь? - дергаюсь я.
Хотя мы с ним и просиживаем на кухне все ночи напролет, но про туфли он ничего не знает. Мечта о жалких туфлях никак не вписывается в волевой и выдержанный образ джеклондоновской героини, которую я пытаюсь в себе выковать.
- Откуда узнал? - повторяю я.
- А твоя мама пожаловалась моей, что пошла покупать для тебя туфли, а они уже тю-тю - уплыли!
- И хорошо, что уплыли, - деревянным голосом говорю я и для пущей важности что-то насвистываю. Хотя чувствую, что еще мгновение и я разревусь. - Тоже мне, проблема! Будут еще у меня туфли - и покрасивей этих!