Запах ущелья был насыщенным и сытным, будто слепленным из хорошо прожаренного мясного фарша. Горец Отар спускался неспешно, важно, опасливо выдерживая на весу ногу, а потом как бы слегка её встряхивая перед тем, как поставить на очередной камень. У него была очень странная походка, но Отар был немолод, ноги мучительно ныли по ночам, да в этом возрасте он вполне мог позволить себе ходить, вихляя бёдрами, или подскакивая, или как-то иначе, и никто из родственников не счёл бы это неприличным.
Так ему было удобно, к тому же он считал, что такая походка способствует расслаблению мышц и, как следствие, лучшему кровообращению, и является одной из составляющих его личного долголетия. А оно, в свою очередь, необходимо для дальнейшего мирного существования родного, беззаветно им любимого клана.
От рождения Отар был необычайно умён. Ему говорили об этом окружающие, да и сам он это знал.
В большой своей семье он выполнял роль мудрого рефери.
Он всегда разрешал споры, возникавшие в клане, и не давал бытовым неурядицам разрастись в открытый конфликт, когда разумные доводы уже не имеют своего действия, и в ход готово пойти запрещённое оружие, которое позволительно использовать только на охоте.
Он всегда был за мирное разрешение спора, даже если его участники, горячась, визжали и брызгали слюной, нацелившись мёртвой хваткой вцепиться в горло соперника.
"Зачем, - думал Отар, - бесцельно лить кровь, если в каждом из нас сидит Изначальная Мудрость. Она повелевает нами, когда мы встречаем свою женщину, когда рождаются наши дети, когда мы выходим в мир и затем возвращаемся, чтобы принести детям еду. Убивают врагов. Похожих - не убивают, потому что с ними всегда можно договориться. Изначальная Мудрость, которая сидит и в них и в нас, одинакова, ведь не мог же Создатель одинаковых существ наделить разной мудростью? Пусть она расположена на разных уровнях сознания, ну и что, моя сестра иногда сидит внизу горы, а я могу расположиться на самом верху. Всё равно мы услышим друг друга, когда взойдёт полная луна".
Отар встряхнул большой, косматой головой. На камень поблизости он отбрасывал тень: гротескное существо, о котором веками плелись сказания.
Он прервал свои мысли, потому что голодные Васо и Нана, ещё такие маленькие и беспомощные, ждали его в пещере, и вновь потрусил вниз, в ущелье, влажным носом втягивая терпкий воздух .
Пищу он нашёл практически сразу. Скакнул с камня, и передние лапы едва ли не в прыжке упёрлись в живот человека в защитном комбинезоне. Тот лежал неподвижно, широко раскинув руки, и острый камень служил подушкой его мёртвой голове. Пухлые детские губы приоткрыты, как в глубоком предутреннем сне. Веснушчатое лицо спокойно и мирно. Большой волк заворчал, принюхиваясь. Судя по запаху, этот человек умер совсем недавно. Скорее всего, несколько часов назад. Волк лизнул его щёку, покрытую короткой рыжей щетиной, и почувствовал солёный вкус. Сквозь тонкий запах едва начавшегося распада стойко ощущался другой, такой же терпкий, но живой: запах можжевеловых болот, смешанный с навязчивым ароматом цитрусов.
"Это у них называется - духи", - подумал волк. "Или душа. Никак не могу запомнить. Вроде разные вещи, а пахнут иногда совершенно одинаково".
На пропитанном кровью рукаве темнела нашивка: "Georg... 20-III+.". Волк попытался прочесть, наморщив седеющий лоб, но в висках застучало, закружилась голова.
Он ухватил было зубами бессильную руку с обручальным кольцом на тонком безымянном пальце, но заворчал отчаянно и отпрыгнул прочь.
"Пахнет от него невкусно...", - вскользь подумал Отар. "Это первый. Ещё будут дальше. И хорошо бы, если на солнышке полежали. У малышей только зубки прорезались, такое-то мясо им не прожевать".
Волк сделал несколько прыжков, прежде чем наткнулся на второго.
Тот неподвижно лежал вниз лицом. Левую ногу подогнул под себя, будто пытаясь подняться. От почерневшей, разорванной спины вкусно пахло жареным. Отар представил, как вгрызётся в спину мертвеца, и заклацал зубами, роняя голодную слюну.
Но он медлил. Что-то мешало ему немедленно броситься на тело.
Волк, припадая на обе задние ноги, как будто раненый на охоте, поджав хвост, два раза обошёл вокруг человека. Обнюхал траву.
Незнакомый запах резко укусил его за ноздри, вынудив смачно чихнуть раза два.
Коробочка!... Небольшая чёрная коробочка, похожая на раскрытую книгу, лежала и таращилась на заходящее солнце прямоугольным экраном.
Отар отбежал на безопасное расстояние. Потом снова приблизился. Потом опять отбежал.
Коробочка пугала и манила его. Он прежде никогда не видел таких. Видел зажигалки, портсигары, кисеты, пачки сигарет, даже сотовые телефоны. Но это была вроде побольше.
Наконец, решившись, он взял её зубами за край, и экран вдруг замерцал синим светом.
От неожиданности Отар выпустил коробочку, взвизгнул по-щеньи и присел на задние лапы.
"Сюрприз из Самары! Па, ты лучше всех! - на чужом языке закричало изнутри коробки. - Ты уж возвращайся поскорее!" - задорная курносая мордашка приблизилась к экрану и заглянула в волчьи глаза.
Сердце Отара билось где-то в горле, но он остался на месте и как зачарованный смотрел на вспыхнувший квадратик.
"Спасибо за клёвую вещицу! Я всем в классе рассказал, что папа на десятилетие мне подарил настоящую ракету. Мама так удивилась, когда контейнер привезли. Четыре сопла, тепловой радиометр, три съёмочных системы, вау!".
Мальчик перевёл дыхание.
"Только без тебя я не буду её в космос запускать, буду ждать, когда ты вернёшься. Правда, мы её с Игорем на малой орбите, - мальчик засмеялся, - вокруг дачного посёлка уже испытывали. Игорю пятнадцать, он в ракетах неплохо разбирается.
У него отец, - Отар услышал глубокий вздох, - не вернулся. И мы с ним решили, что когда ты приедешь, вместе обе наши ракеты запустим. Выведем на орбиту, пусть один или два круга сделают программных, чтобы посёлок из космоса сфотографировать. А потом посадим на картофельном поле", - мальчик опять засмеялся получившейся шутке.
"Это там у нас теперь стартовая. Вместо картошки", - пояснил он.
Из всех этих слов чужого языка мудрый Отар, не отрывавший от экрана золотисто-зелёных глаз, знал только "папа", "ракета" и "ждать".
Коробочка ещё что-то бормотала, когда Отар повернулся и потрусил прочь на ногах, внезапно затрясшихся мелкой дрожью.
Когда он поставил лапу на первый камень у подножия горы, раздался страшный удар.
Гора вздрогнула, её внутренности, как у испугавшейся старухи, судорожно сотряслись, ухнули раскатисто и извергли из себя несколько крупных камней. Они скатились по склону в ущелье и, поворочавшись, затихли там навсегда.
Ещё одна ракета попала в цель по ту сторону горы. Глухие отголоски дальнего боя перекатились за горный хребет, и в ущелье стремительным потоком хлынула ночная тишина.
Старый волк поднимался по крутому склону. Взойдя почти на самый верх, он поднял гривастую голову, будто пытаясь оценить расстояние от вершины горы до неба, но не сразу нашёл ту, которую он так искал властным взглядом бывшего вожака.
Светящийся диск на небе заволокло вонючим дымом. Он то полностью скрывал ночное светило, то частично показывал его древние, по нынешнему смутному времени неприлично кокетливые бока.
Почему же та Луна, под которой признавались в любви друг другу, наслаждались близостью люди, волки, птицы и разные другие твари, вдруг обратилась в исчерна-красный кошмар? Отар искал и не находил ответа.
"Бессмысленные существа эти люди", - устало подумал волк.
Он набрал в лёгкие воздуха и высоко поднял огромную седую голову.
- И-йоу-йо-о-о-о-о! - гордо прозвучало над мёртвым ущельем.
- Уйо-уйо-уо-о-о-ой! - с готовностью ответил звучный голос.
- Яв-яв-яв-уоо!- подхватил звонкий, молодой фальцет.
- Ох-оу! - застенала в пещере старая, теряющая зубы волчица, и голодные Вано и Нана, её последний приплод, в испуге жались к отвисшему животу.
И зазвенело, забилось многоголосьем ущелье.
"Это ведь последняя луна, - с тоской думал старый горец Отар, тем не менее уверенно и твёрдо ведя хор . - Это моя самая последняя луна".