Козловский Юрий Николаевич : другие произведения.

Возьми мою душу

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

   Юрий Козловский
  
  
  

Возьми мою душу

Роман

   Действие романа происходит в малоизвестной стране Скловении, расположенной между Россией, Украиной, Польшей и Белоруссией. Всякие аналогии описанных событий с тем, что когда-либо происходило в окружающих странах, беспочвенны и должны быть отметены читателем с порога.
  
  

Пролог

  
   В детстве по ночам у него случались яркие видения. Чаще это были кошмары, где хорошо знакомые люди, даже родная мать со своим братом дядькой Явдохом, превраща­лись в ужасных чудовищ с огненными глазами, и гонялись за ним по всему селу. Он бе­жал от них, но не мог убежать, пока не просыпался в холодном поту. Но иногда он попа­дал в чудесный мир, где все люди были хорошими, еда вкусной, и ее было много. Ему не хотелось возвращаться оттуда в опостылевшую хату с побеленными известкой стенами, некрашеным полом и вечными запахами кислой капусты и прогорклого жареного сала. Проснувшись, он долго не мог понять, где находится, и бродил по хате, натыкаясь на кро­вати, печку и табуретки - видения были такими реальными, что он путал сон с явью. Де­ревенский врач объяснил, что это галлюцинации, порожденные слишком возбудимым мозгом и ранимым воображением, и сказал, что с возрастом все должно пройти. Он ока­зался прав, со временем видения стали забываться.
   И вдруг через много лет галлюцинации снова вернулись. На этот раз он увидел себя в тесном помещении, с решеткой на маленьком окошке и забранным стальными прутьями дверным проемом. По коридору вышагивало огромное, похожее на гориллу человекооб­разное существо в уродливом пятнистом камуфляже, с низким лбом, на котором волосы почти срастались с бровями, и резиновой дубинкой на поясе. Все это так отличалось от привычной обстановки, что могло происходить лишь в страшном сне. И одновременно галлюцинация была настолько похожа на реальность, что пришла неприятная мысль - неужели все-таки сглазили проклятые болтуны, и к нему вернулась болезнь, которую он так тщательно скрывал от всех и считал ушедшей навсегда?
   Но симптомы были совсем не те. Раньше, в молодости, после видений его время от времени охватывали приступы неудержимого бешенства, и он кидался на любого, кто в этот момент находился рядом. Однажды во время такого приступа, перепутав сон и явь, он набросился на мать, и почти уже придушил ее, но вмешался дядька Явдох. Здоровый был, чертяка, как бык, хоть и горький пьяница! Так двинул, что синяк под глазом не сходил две недели... Он хорошо запомнил тот случай - мать разозлила его, ни во сне, ни наяву не хотела признаваться, кем был его отец. А ведь знала, старая дура, что его нельзя злить в таком состоянии! Потом, чтобы она не болтала, пришлось спрятать ее на дальнем лесном хуторе. А заодно и жену, никогда не испытывавшую к нему должного уважения. Смеялась над ним, сука... Пусть теперь посмеется! Хорошо хоть, дядька Явдох вовремя помер, упившись деревенским бимбером. А то пришлось бы и его убирать подальше от жадных на сенсации глаз и длинных языков...
   Теперь симптомы были другие. Прежняя агрессивность сменилась необъяснимым страхом, и он шарахался от каждого звука.
   Поморщившись от неприятных мыслей, человек оглянулся по сторонам. Если это не сон, то что тогда? Он не понимал, что с ним происходит, и непонимание несло панический, почти животный ужас. Он посмотрел на руки, и не узнал их. Провел пальцами по лицу, ото лба до подбородка - это было не его лицо. А на самом донышке сознания притаился кто-то чужой, разделявший с ним это незнакомое тело, и издевательски посмеивался, злорадно наблюдая за его страхом.
   Все началось утром, когда он открыл глаза и вместо привычной просторной спальни с драгоценными гобеленами увидел грубо оштукатуренные стены. Вместо роскошной кровати с бельем из натурального шелка, он лежал на железной койке, укрытый ветхим серым одеялом, а в трех шагах от него испускал миазмы грязный, покрытый черной паутиной трещин унитаз...
   Все это выглядело так реально и оказалось так неожиданно, что он громко закричал. Закатил самую настоящую истерику, чего давно не случалось с ним наяву. Кричал долго, пока существо в камуфляжной форме не поманило его пальцем. Он подошел к решетке, надеясь, что кошмар сейчас кончится, но вместо этого получил через прутья решетки ловкий тычок концом дубинки в солнечное сплетение, от которого скрутился на холодном полу в позе эмбриона и долго не мог прийти в себя.
   Этот удар подсказал человеку, что происходящее не имеет никакого отношения к реальности. Потому что уже много лет никто не смел его бить. Теперь все стало на свои места - боль от удара была порождена разыгравшимся воображением! В детских видениях он тоже чувствовал холод, жару, запахи и все остальное. В том числе и боль.
   Сегодня же надо вызвать специалиста из клиники! - решил он. Единственного врача на всю страну, которому можно доверять, кто будет держать язык за зубами. Но сначала надо выйти из этого страшного сна. Видения никогда ему не подчинялись, и оставалось только ждать, когда все кончится само собой.
   Но видение никак не кончалось. Наоборот, несколько раз волнами накатывалось настоящее безумие. Тот, кто прятался на донышке сознания, нашептывал страшные слова, от которых холодела кровь. Тогда человек, комкая серые застиранные простыни, катался по кровати и страшно кричал, грозя немыслимыми карами тем, кто посмел не узнать его, пусть даже во сне и в чужом обличье. Кричал, пока горилла из коридора не открывала решетку и, войдя в камеру, наносила несколько болезненных ударов резиновой дубинкой, от которых перехватывало дух, и безумие на время отступало. Боль от ударов радовала его, потому что это было лучше, чем ужасный сон во сне, внушенный тем, кто спрятался внутри него.
   ...Так всегда бывает в сновидениях. Стоило ему подумать о враче, как в коридоре появился человек в белом халате. Доктора сопровождала еще одна горилла в камуфляже, точная копия первой, даже лоб был таким же низким. За ними шел мужчина в голубом мундире с погонами полковника, с хорошо знакомым лицом. Только вчера он, вжав голову в плечи, выслушивал указания и подобострастно поддакивал. Но, как и все остальные, в этом сне полковник тоже не узнавал его. Скрипнула, открываясь, решетка, и все они, включая гориллу из коридора, вошли в помещение, где сразу стало тесно.
   - Что же ты, голубчик, опять тут устроил? - ласково спросил доктор, показав на разоренную постель. Потом поводил перед глазами блестящим металлическим молоточком с резиновыми набалдашниками. - Чего тебе не сидится спокойно? Давай-ка мы тебя посмотрим...
   Человек никогда никому не говорил "вы", но не терпел фамильярности по отношению к себе. От злости у него перехватило дыхание, чего, впрочем, никто не заметил. Доктор задрал у него рукав спортивной тужурки (что за чушь, он никогда не ложился в постель одетым, тем более, в спортивном костюме!) и сосчитал пульс. Потом дал знак гориллам, и те так сжали его с двух сторон, что он не мог шевельнуться. Но даже во сне насилие взбесило его. Брызжа слюной, он закричал:
   - Вы что, не видите, с кем имеете дело? Да я сгною вас всех в этой камере!
   - Конечно, конечно, - поспешил успокоить его доктор. - Ты накажешь этих негодяев, но сначала сделаем тебе укольчик. Всего один укольчик... Не бойся, тебе не будет больно...
   Человек обладал абсолютной памятью, и был уверен, что видит доктора впервые. А из глубин подсознания всплывало что-то нехорошее, страшное, связанное с ним, и он отчаянно рвался из рук мучителей. Но это было примерно то же, что пытаться остановить руками тяжелый танк.
   Доктор достал из нагрудного кармана заранее приготовленный шприц, сбросил колпачок, ловко воткнул иголку в вену, и долго-долго вводил мутноватую жидкость. У человека сначала слегка зашумело в ушах, а когда игла вышла из вены, мир вокруг стал прекрасен.
   Доктор поднял ему веки, заглянул в глаза. Потом повернулся к мужчине в голубом мундире:
   - Давайте скорее заканчивать. Вообще-то, я не должен допускать исполнения, когда он в таком состоянии...
   - Бросьте, доктор, - ответил тот. - Какая теперь разница.
   Он кивнул гориллам. Те взяли человека под руки и вывели в коридор.
   - Куда вы меня ведете? - спросил он. - Мне нужно на воздух! Отпустите меня! Я хочу летать!
   Наконец-то страшный сон кончился, и начался другой. Такой прекрасный, что не хотелось просыпаться.
   - Президент отказал вам в помиловании. Сейчас приговор будет приведен в исполнение, - скучно ответил мужчина в мундире. - Подпишитесь, что ознакомлены с указом.
   Его ничего не значащие слова никак не соответствовали той волшебной реальности, в которой он очутился, не несли никакого смысла, и человек отмахнулся от них, как от чего-то досадного и совсем не интересного.
   Они спустились этажом ниже и оказались в коротком, ярко освещенном коридоре, оканчивающемся тупиком. Пол в тупике почему-то был засыпан толстым слоем опилок. Человек попытался вспомнить, что это значит, но не смог. Гориллы отпустили его и толкнули вперед:
   - Иди!
   Сзади их нагнала группа людей в форме и гражданской одежде. Все они устремили жадные взгляды на обреченного узника, стараясь не пропустить ни одной подробности предстоящего действа. Сегодня ночью, потушив в спальне свет, они будут шепотом рассказывать замирающим от страха и сознания причастности к сокровенной тайне супругам, как Это было. А потом те, кто еще на что-то способен, выполнят свои супружеские обязанности с такой страстью, будто это происходит у них последний раз.
   Время вдруг остановилось. Стража замерла в нелепых позах, так же, как и группа наблюдателей. Полковник в голубом мундире раскрыл рот, чтобы что-то сказать, да так и замер, хмуро глядя на узника немигающими глазами; пришедший с ним человек-горилла тащил, и никак не мог вытащить из-за пазухи пистолет, неестественно маленький в его огромной лапе.
   Все это произошло по мановению руки появившегося из незаметной двери в стене коридора крепкого коренастого человека. Его голову украшал жесткий ежик черных волос, а левую щеку - огромное и безобразное родимое пятно. Почему-то все - и конвоиры, и группа избранных, допущенных к совершению таинства отнятия жизни, смотрели сквозь него. Видел человека с пятном один лишь обреченный узник.
   С ним повторилось то же, что случилось недавно при появлении доктора - он был уверен, что видит человека с пятном впервые, зато тот, кто сидел внутри него, был хорошо с ним знаком. Ему почему-то стало страшно, он хотел закричать, но ужасный незнакомец сковал волю и огненным взглядом обездвижил тело. Тот, кто сидел внутри, с тяжелым вздохом выскользнул из телесной оболочки и покинул ее навсегда.
   Обреченный узник все понял. От ужаса ему захотелось выть, кататься по полу, раздирая на себе кожу. Если бы мог, сейчас он вырвал бы себе сердце. Но взгляд страшного судьи держал крепче цепей.
   Человек с пятном заговорил. Голос звучал глухо, слова падали мерно, как тяжелые капли расплавленного, но почему-то холодного свинца, и к человеку приближалось что-то бесконечно жуткое. С каждым словом он все яснее понимал хитроумный, дьявольский замысел человека с пятном на щеке, но исправлять что-то было уже поздно. А последняя фраза опустилась на него могильной плитой, отняв надежду даже на то, во что он, атеист, никогда не верил.
   Зачитав приговор, человек с родимым пятном повернулся и ушел тем же путем, каким пришел. Одновременно с его уходом возобновило свое движение время. Все зашевелились, приговоренный стал поворачиваться к стоявшим сзади людям, еще надеясь на чудо, пытаясь исправить положение, что-то изменить в своей судьбе. Хотя бы заглянуть людям в глаза - вдруг они поймут страшную ошибку! Но не успел. Его горячо ударило по затылку, пространство и время взорвались и исчезли в ослепительной вспышке.
  
  
  

Глава первая

Возвращение на родину

  

1

  
   До окружной дороги, после которой начиналась столица, оставалось километров двадцать, но населенные пункты уже шли один за другим, соединяясь в один большой пригород. Чеслав ехал, сбросив скорость до шестидесяти километров в час, поскольку был наслышан о неумолимости местной дорожной полиции. Он семь лет не был в Скловении, и за это время многое изменилось. Когда уезжал, любой вопрос с полицейскими можно было решить, положив в права бумажку достоинством в пятьдесят талеров, приблизительно сорок долларов по тем временам. Но теперь, по слухам, привозимым в Германию земляками, с таким предложением нечего было соваться даже к самому захудалому постовому - не успеешь опомниться, как окажешься за решеткой минимум на три года. На тот же срок рассматривать небо в клеточку отправится и взявший деньги автоинспектор - говорили, система контроля и слежки налажена в стране идеально.
   Правда, некоторые земляки намекали, что если сумму увеличить раз в двадцать и подойти к делу грамотно, то конфликт с полицейским можно разрешить к обоюдному удовольствию. Просто мзда растет пропорционально риску. Но за семь лет за границей Чеслав научился не только соблюдать правила дорожного движения, а вообще уважать закон. Да и тысяча талеров была слишком большой суммой даже для него - курс местной валюты неизменно рос, и тысяча равнялась теперь почти полутора тысячам зеленых. Поэтому ехал не спеша, разглядывая разросшиеся окраины столицы, чистые и аккуратные спальные городки-спутники, где массивы многоэтажной застройки перемежались районами шикарных коттеджей. Когда он уезжал, на их месте простирались неухоженные поля и замусоренные леса.
   Неладное он почуял, увидев впереди перегороженную автомобилями дорогу и суетящихся полицейских, чья пестрая форма ярко люминесцировала в лучах фар. Один из них махнул жезлом, приказывая Чеславу остановиться. Чеслав съехал со средней полосы, прижался к обочине и опустил стекло. Но подбежавший полицейский с погонами лейтенанта даже не взглянул на протянутые документы, махнул рукой:
   - Становитесь в ряд! Вон там, где свободное место.
   - Зачем? - удивился Чеслав. - Что здесь происходит?
   Это походило на заградительную стенку, но почему в перегородившем шоссе ряду стояли частные легковые автомобили, среди которых затесался лишь один грузовик с длинной брезентовой фурой? И почему несколько полицейских машин не стояли вместе с ними, а спрятались на обочине?
   - Умный, что ли? - пролаял взмыленный полицейский. - Много знать хочешь! Давай, заезжай!
   Его показную вежливость вместе с обращением на "вы" как ветром сдуло.
   - Нет! - твердо ответил Чеслав, давно отвыкший от такого обращения. За семь лет в Германии он твердо усвоил: гражданин обязан уважать закон и выполнять требования его представителей. Но и закон должен защищать его и его собственность. Купленный всего два месяца назад "Ауди", был очень недешев, и Чеслав не собирался подвергать его опасности, которой буквально веяло от полицейского лейтенанта и всей окружающей обстановки.
   - Ваше требование незаконно! - повторил он. - Думаете, я не вижу, что здесь затевается? Вы готовы материально отвечать за мой автомобиль? По полной стоимости? Если нет, то я требую, чтобы меня пропустили!
   В ярком свете ртутных фонарей было хорошо видно, как взволнованные водители что-то доказывают суетящимся полицейским, а те загоняют их обратно в машины, в некоторых из которых сидели женщины и дети.
   - Документы! - зло приказал лейтенант.
   - Пожалуйста!
   Лейтенант забрал документы, не глядя, сунул в карман.
   - Отдам, когда выполнишь приказ!
   - Хорошо! - скрипнув зубами, согласился Чеслав. - Забирайте. Но становиться в ряд я все равно не буду. Я оставлю машину на обочине, вызову такси и поеду искать адвоката. Думаю, завтра вам придется отдать мне документы с извинениями. Только сначала зафиксирую ваш личный номер...
   Он щелкнул мобильником, направив объектив на бляху, что висела на груди лейтенанта, так быстро, что тот не успел помешать.
   - Что? - взревел полицейский. - Ну-ка, дай сюда!
   Он протянул руку с намерением вырвать мобильник из рук, но Чеслав оказался быстрее, и спрятал аппарат в карман. Было видно, что лейтенанту очень хочется проучить чересчур борзого водителя, но вокруг было слишком много нежелательных свидетелей, и на них уже начали обращать внимание.
   - Ну, б..., погоди! - прошипел он. - Я тебе устрою веселую жизнь!
   И тут Чеславу стало не по себе. Неужели то, что писали о его стране в западных газетах и о чем нехотя, оглядываясь и запинаясь, говорили приезжие земляки, правда, а он слишком разнежился за границей?
   - Что ты там возишься, Густав? - к лейтенанту подошел капрал метра под два ростом и соответствующей комплекции. - Передали, они уже совсем близко, минут через пять будут. Надо заткнуть дырку. А то смотри, придется ставить свою...
   И он показал на брешь в ряду перегородивших шоссе машин.
   - Гражданин отказывается выполнять законное требование работника полиции! - с хищным видом сообщил ему лейтенант и вытащил из кожаного чехла на поясе наручники. - И вообще, он похож на объявленного в розыск серийного убийцу, тебе не кажется? Придется задержать до выяснения!
   - А может, ну его! - с сомнением сказал верзила-капрал, показав на номера машины Чеслава.
   - Германия? - удивился лейтенант. До этого он не удосужился как следует рассмотреть машину, и только сейчас заметил, что она не местная.
   - Точно! Это же надо! - он снова достал из кармана документы, бросил на них быстрый взгляд. Права Чеслав получал в Ингольштадте, техпаспорт на автомобиль был оформлен там же. То, что он жил в Германии по виду на жительство, оставаясь гражданином Скловении, в водительских документах указано не было, а других у Чеслава не требовали.
   Нехотя убрав наручники, лейтенант просмотрел документы внимательнее, и тон его снова изменился.
   - Немец, говоришь? - издевательски спросил он. - Чеслав Чешински? То-то по-нашему так складно чешешь!
   Он засмеялся над собственным неожиданно получившимся каламбуром и, показав капралу на приближающуюся машину, приказал:
   - Тормозни-ка! А с этим скловенским немцем я сам разберусь.
   Капрал остановил подъехавший "Фиат" и, не обращая внимания на робкие протесты водителя, куда-то спешившего седого старика, заставил его загнать машину в просвет между сверкающей свежим лаком "Вольво" и допотопным ржавым "Москвичом". Теперь все три полосы оказались полностью перекрыты стоящими бок о бок автомобилями, среди которых одиноко возвышался огромный грузовик. Его водитель, маленький взъерошенный мужичок, не отходил от командовавшего на дороге капитана, и беспрестанно ныл:
   - У меня там вино! Поймите, пан капитан, вино! Очень дорогое вино! Если бутылки побьются, мне не расплатиться за них до смерти! Ну, поймите, пан капитан, вино очень дорогое!
   Капитан не слушал его, отмахивался, как от досадливой мухи, одновременно переговариваясь с кем-то по хрипящей рации. Лейтенант, убедившись, что дорога полностью перекрыта, и можно чуть расслабиться, резвился вовсю:
   - А ты, видать, из бывших наших граждан? Родину, значит, не любишь? За счастьем уехал? А мне вот насрать, кто ты такой, немец, или скловен! Перед законом все равны, как говорит наш президент! А ты закон нарушил, злостно сопротивлялся работнику дорожной полиции. Неправда, говоришь? Да кто же тебе поверит, у меня вон сколько свидетелей!
   Он показал на собравшихся вокруг капитана полицейских.
   Дальше все закрутилось как при ускоренной киносъемке. Издали, быстро приближаясь, раздались завывания нескольких сирен и замелькали синие и красные огоньки полицейских проблесковых маячков. Впереди, оторвавшись метров на пятьдесят, мчался белый автомобиль, марку которого невозможно было определить из-за огромной, километров под двести, скорости. Увидев на дороге ряд машин, гонщик ударил по тормозам, раздался отчаянный визг, но полностью погасить скорость он не успел, и автомобиль, оказавшийся "Шевроле" довольно свежей модели, врезался между "Фиатом" с пожилым водителем и сверкающей "Вольво". Инерции движения хватило, чтобы раздвинуть автомобили, но оказалось недостаточно, чтобы проскочить между ними и продолжить отчаянную гонку.
   Из застрявшего "Шевроле" полицейские за волосы выволокли водителя, парнишку лет восемнадцати-двадцати и, предварительно охлопав одежду и проверив карманы, разложили его ничком прямо на мокром после дождя асфальте. С переднего пассажирского сиденья не так зверски, но тоже без особых церемоний извлекли совсем молоденькую, не старше шестнадцати лет, девчонку. Завертелась обычная полицейская процедура - замеры расстояний, опрос свидетелей, составление протоколов. Быстро приехавшая "Скорая помощь" (похоже, полицейские предполагали, что задержание вряд ли обойдется без пострадавших и вызвали ее заранее) увезла двух пассажиров из разбитой "Вольво" - мальчика дошкольного возраста с залитым кровью лицом, и его мать. Отец остался на дороге рядом с изувеченным автомобилем, с угрюмым видом ожидая, когда освободится капитан. Пожилой водитель "Фиата" не пострадал, и теперь причитал, бегая вокруг своей машины с начисто стесанной правой стороной. Но его никто не слушал.
   Чеслав подошел к лейтенанту, заполнявшему разложенные на капоте "Мерседеса" бланки протоколов, и спросил, стараясь сохранять спокойствие:
   - Теперь вы отдадите мне документы, пан лейтенант?
   Полицейский оглянулся и, убедившись, что их никто не слушает, сказал с наглой ухмылкой:
   - Пошел на..., козел немецкий! За судебной повесткой придешь в седьмое отделение. Это на улице святого Иоанна Павла Второго, рядом с костелом. И бабки готовь. Меньше тысячи талеров твой выпендреж тебе не обойдется, можешь не сомневаться. А машина побудет пока на штрафстоянке.
   Чеслав давным-давно не испытывал такого унижения. Наверное, со школьных лет, когда возле кассы кинотеатра его окружила компания приблатненных подростков с ножичками, каждый из которых был на голову выше его. Вывернув карманы, они отобрали у него деньги, в ответ на неумелую попытку сопротивления разбили нос, отчего он залился кровью, и не спеша удалились, не обращая внимания на женский визг. И только потом стали возмущаться и демонстрировать запоздалый героизм стоявшие тут же, возле кассы, взрослые мужчины...
   Чеслав давно вырос, занялся боксом, однажды даже стал чемпионом района, но никогда не забывал того случая. И вот сейчас полицейский лейтенант показался ему похожим на одного из тех малолетних ублюдков. Сжав кулаки, он едва сдержался, чтобы не врезать по нагло ухмыляющейся роже, отошел от греха подальше в сторону и набрал справочную, чтобы узнать номер вызова такси.
   Пока ждал, полицейские закончили свою работу и дали участникам операции отбой. Первым уехал сохранивший свой груз счастливый водитель грузовика, за ним потянулись остальные. Скоро на дороге остались только брошенные всеми, так и не добившиеся справедливости водители "Вольво" и "Фиата". Чуть позже на место происшествия появились страховые агенты, но чем кончилось дело, Чеслав не узнал - за ним приехало вызванное такси и он, забрав сумки с вещами и проигнорировав требование лейтенанта оставить ключи от машины, уехал в город.
  

2

  
   Отель оказался чистенький и аккуратный, но явно не дотягивал до гордо заявленных четырех звездочек. Особенно поведением персонала. Чеслав был поражен неприкрытыми зевками портье, дамы второй свежести с надписью "Марта" на бейджике и прической, вышедшей из моды в восьмидесятых годах прошлого столетия, явно недовольной, что кто-то прервал ее дремоту. А еще его изумила названная ею цена одноместного номера - двести талеров за сутки.
   - Но ведь здесь написано - восемьдесят! - возмущенно сказал он, тыча пальцем в прейскурант.
   - Вы не в ту графу смотрите, - невозмутимо ответила пани и снова зевнула, даже не прикрыв рот рукой. - Это для граждан Скловении восемьдесят, а для иностранцев - двести. Вот, смотрите сюда...
   Она показала на незаметное, сделанное мелким шрифтом дополнение в самом низу прейскуранта.
   - Какой же я иностранец? - изумился Чеслав ее логике.
   - Ничего не знаю! - отрезала пани. - В гражданском паспорте регистрации у вас нет? Нет! Судя по записи в виде на жительство, вы постоянно проживаете в Германии. Так? Так! Следовательно, вы - иностранец.
   Но посмотрите! - Чеслав показывал ей сразу два документа, национальный скловенский паспорт и вид на жительство в Германии. - Вот здесь, и здесь тоже, ясно написано - гражданин республики Скловения.
   - Ничего не знаю! - равнодушно ответила пани Марта. - Я вижу, что вы живете в Германии, и этого достаточно. Если не нравится, ищите другую гостиницу. Не думаю, что вы найдете где-то номер дешевле. Правила везде одинаковы, так что сэкономить у вас все равно не получится.
   Она оттолкнула от себя лежащие на столе документы, давая понять, что разговор окончен. Чеславу не оставалось ничего другого, как согласиться на ее условия, хоть и был уверен, что пани не права. Все равно он не собирался долго оставаться в отеле. Старый друг и одноклассник Пауль Корник предупрежден, и утром вопрос с жильем должен определиться. Чеслав еще месяц назад попросил Пауля, чтобы тот оповестил съемщиков принадлежавшей ему квартиры о расторжении контракта. Завтра Чеслав должен заселиться в собственное жилье.
   - Карточки принимаете? - спросил он.
   - А как вы думали? - ответила пани, и высокомерно добавила: - Вы приехали в цивилизованное государство, расположенное в центре Европы, а не в какую-нибудь Африку.
   Увидев вытащенную Чеславом из бумажника пачку кредитных карточек, она сменила гнев на милость:
   - Оплату принимаем в талерах, а также евро и долларах по курсу. Как вам будет удобнее. Но желательно в иностранной валюте.
   Чеслав заплатил двести двадцать пять евро за одни сутки, получил ключ, прикрепленный к огромной деревянной груше, и поднялся в лифте на шестой этаж. Конечно, лифтер в отеле не был предусмотрен, и никто не помог ему донести вещи до номера, состоявшего из двух обставленных типовой мебелью комнат и тесного санузла. На стене в холле этажа он заметил табличку, немыслимую ни в одной европейской стране: "Кипятильниками пользоваться строго воспрещается!".
   Было уже четыре часа утра, но Чеслав так и не смог уснуть. Он ворочался на продавленном (в четырехзвездочном отеле!) матрасе, а перед глазами снова и снова вставала картина ночного шоссе и наглая, самоуверенная рожа полицейского лейтенанта. Чтобы избавиться от навязчивых мыслей, он погрузился в воспоминания более далекие...
  

3

  
   У Чеслава рано проявился художественный талант. Когда его перестали удовлетворять похвалы учителей, восхищение сверстников и победы на городских выставках, он решил конвертировать божий дар в деньги, нашел в Интернете нужные сайты и занялся фрилансом в области рекламного дизайна. Эта работа не обогатила его, но две-три сотни долларов в месяц он имел, не особенно напрягаясь. Окончив школу и художественный колледж, он поступил на работу в рекламное агентство, но не забывал и привычного приработка. В итоге Чеслав зарабатывал больше, чем отец и мать - профессор столичного университета и директор средней школы, вместе взятые.
   А потом грянул экономический кризис. Причинами его тогдашнее правительство назвало то, что скловены слишком мало работают и слишком много кушают, поэтому денег в стране перестало хватать. Маленькая Скловения, втиснувшаяся между Польшей, Белоруссией и Литвой, бывший член объединения Варшавского договора, бывшая часть Российской империи, погрузилась в хаос. Старая валюта, скловенская крона, обесценивалась с такой скоростью, что, получив зарплату, нужно было бегом нести ее в магазин. На следующий день за эти деньги можно было купить уже вдвое меньше вчерашнего. Судорожные попытки власти исправить положение, в том числе бесконечные деноминации и денежные реформы, оказались безуспешными.
   Одновременно из банков куда-то пропала иностранная валюта. Даже российские рубли, которые еще вчера никому не были нужны. Деньги за рекламные заставки и баннеры, которые Чеслав раньше получал в долларах, банк стал выдавать кронами по мизерному официальному курсу, и он вынужден был отказаться от ставшего бесполезным занятия.
   В наступившем хаосе, как водится, поднял голову криминал. Улицы столицы и других городов заполнили дребезжащие и рычащие автомобили со свалок Западной Европы, набитые отморозками с бритыми затылками, собиравшими дань с владельцев торговых точек и с кровью делившими между собой районы и сферы влияния. Бывшие друзья по спорту предлагали и Чеславу "влиться в движение", но он, хоть и потерял к этому времени работу и подрабатывал грузчиком на торговой базе, благоразумно отказался, и его, как ни странно, оставили в покое. Наверное, кандидатур и без него было больше, чем достаточно...
   На этой мутной волне в политику буквально ворвался новый человек - бывший директор животноводческого госхоза, косноязычный и пробивной Максимилиан Кочера, сразу получивший в народе прозвище Рыжий Бык. О прозвище он знал и совершенно на него не обижался. Грубый, неотесанный, но прямолинейный и казавшийся честным, он резал с трибун правду-матку и пришелся по душе избирателям своими сенсационными разоблачениями тогдашних правителей страны и рисуемыми картинами светлого будущего. Где не будет места бандитам и взяточникам, где все будут равны перед законом, и каждому скловену будут обеспечены ежедневные кусок мяса и кружка пива. Разумеется, если народ выберет своим президентом его, Максимилиана Кочеру.
   И народ пошел за ним. Выступления Кочеры собирали многотысячные толпы. Его слушали, открыв рты, готовые порвать на куски его противников. И даже, случалось, рвали.
   Сначала Максимилиана Кочеру избрали депутатом Национального Совета народных представителей, где он, благодаря своему напору и бычьей энергии быстро стал вице-спикером. А через полгода подошли президентские выборы и по настоятельным просьбам соратников, получивших широкую народную поддержку, Кочера выдвинул свою кандидатуру.
   Основных кандидатов на президентский пост было двое - Кочера, и бывший премьер-министр коммунистического правительства Эрвин Поступа, тоже имевший немалую поддержку в народе. За неделю до выборов, когда было еще неясно, кто победит, Кочера сделал рискованный, но верный ход - вбросил в прессу информацию о миллиардах крон тайной партийной казны, якобы украденных его соперником, и его связях с западными разведками. Доказательств не было никаких, но времени для опровержения наглой лжи у Поступы не оставалось, и колеблющиеся отдали свои голоса его отважному разоблачителю. После выборов против Поступы возбудили уголовное дело и упрятали за решетку, хотя никакой партийной казны так и не нашли - она была разворована намного раньше и без его участия.
   Отец Чеслава, профессор Скловенского национального университета Марьян Чешински еще с парламентских выборов неожиданно для сына оказался в крайней оппозиции к Максимилиану Кочере. Неожиданно потому, что выбирать приходилось между Кочерой и коммунистом Поступой, а отцовская неприязнь к коммунистам, тянулась еще со старых времен. Трения с руководством университета начались давно, когда он отказался вступать в партию. Если бы не широкая известность профессора Чешински в научных кругах, в том числе заграничных, его давно бы выжили с факультета.
   Марьяну Чешински оказалось нелегко сделать выбор между старым коммунистом Поступой, за которым отец все же признавал огромный опыт управления и способность признавать собственные ошибки, и популистом Кочерой, которого он называл "фюрером из свинарника". А когда Кочера заявил в предвыборной речи, что "Гитлер был злом, но злом необходимым для своего времени и своей страны, и Скловения нуждается сейчас в таком человеке, способном взять на себя ответственность за страну и твердой рукой навести в ней порядок", старший Чешински отбросил сомнения. Никогда раньше Чеслав не видел отца таким взволнованным, как в день президентских выборов. С самого утра в качестве независимого наблюдателя он отправился на избирательный участок.
   - Что тебе, старый, неймется? - уговаривала его мать, когда он собирался. - Ну, какая тебе разница, кого выберут? Все они одинаковые. А ты только накличешь неприятности на всех нас...
   Мать хорошо помнила времена всевластия госбезопасности, и очень боялась разговоров на политические темы, не сомневаясь, что те времена могут вернуться в любой момент. А сын, с юного возраста нахлебавшийся беспредельной демократии, был уверен, что возврата к прошлому нет.
   Чеслав был у родителей поздним и единственным ребенком. Когда он родился, обоим было далеко за тридцать. Теперь отец страдал от атеросклероза сосудов, а у матери обнаружился рак груди, и врачи прогнозировали для нее не больше полугода жизни. Отец с сыном тщательно скрывали от нее страшный диагноз, старались не волновать, но в тот день даже ее просьба не могла заставить Марьяна Чешински остаться дома.
   Когда прозвенел телефонный звонок, Чеслав сидел дома - не ожидая от выборов ничего хорошего, они с матерью голосовать не пошли. В трубке прозвучал незнакомый голос:
   - Это квартира Марьяна Чешински?
   - Да, - ответил Чеслав, еще не подозревая ничего плохого.
   - Кем вы ему приходитесь?
   - Сын, - теперь у Чеслава что-то кольнуло в груди. - А что такое?
   - Приезжайте в четвертую городскую больницу, неврологическое отделение. У вашего отца инсульт.
   В трубке зазвучали короткие гудки.
   Отец потерял сознание прямо на избирательном участке, когда заметил, как председатель комиссии незаметно вбросил в урну пачку бюллетеней за не пришедших избирателей. Разумеется, отец поднял шум, был оскорблен председателем, и ему стало плохо.
   Марьян Чешински умер на третий день. Перед смертью он на несколько секунд пришел в себя и, с надеждой глядя на сына, спросил:
   - У нас есть президент?
   - Есть, - ответил Чеслав, отводя глаза. - Ты лежи, папа, нашел, о чем беспокоится. Тебе вредно...
   - Кто? - прервал его отец.
   Чеслав замялся. Волновать отца было действительно нельзя, и он просто не мог признаться, что за Максимилиана Кочеру при почти стопроцентной явке проголосовало восемьдесят четыре процента избирателей...
   Отвечать ему не пришлось. Отец судорожно вздохнул, и уронил голову набок...
   С того дня Чеслав возненавидел нового президента, считая его косвенным виновником смерти отца. На его мнение не повлияла даже развернутая Кочерой бурная деятельность по наведению порядка в стране, как ни странно, успешная. "Фюрер из свинарника" - данное отцом прозвище с удовольствием подхватила немногочисленная оппозиция, - правил железной рукой. Первым делом он вернул стране старые гимн, флаг и герб и сменил крону на старинную скловенскую валюту - талер. Одновременно по-своему разобрался с преступными авторитетами. Небольшие группы молодых людей, статью и выправкой похожих на переодетых офицеров, провоцировали бандитов на скандал, а когда те хватались за оружие, хладнокровно расстреливали их и всегда успевали уйти до прибытия полиции. Или раскатывали по дорогам страны на дорогих машинах, дожидаясь дорожных грабителей. Когда те появлялись и предъявляли права на понравившиеся им автомобили, пассажиры открывали ураганный огонь, после чего уезжали, сделав предварительно по контрольному выстрелу в лоб каждого разбойника. Ни разу ни один из "народных мстителей" не был задержан, а власти с оскорбленным видом открещивались от них.
   Когда бандиты поняли, что их просто-напросто планомерно уничтожают, и их осталась не больше половины, если не трети от прежнего количества, они пришли в ужас и бросились в бега, освободив Скловению от своего присутствия. А выжившие в этой необъявленной войне рядовые рэкетиры, не имея возможности уехать на Запад, или хотя бы в Россию, предпочли забыть свое, ставшее таким опасным занятие, и толпами бросились устраиваться на работу. Возраст, когда молодежь должна учиться и приобретать профессию, они упустили, и лучшее, что им теперь светило - это месить лопатой бетон. Но даже недалекого ума хватило, чтобы понять - лучше быть бедным, но живым...
   Президент почти не скрывал своей причастности к исчезновению преступных авторитетов. А люди стали шептаться, что в Скловении остался всего один авторитет, и это Максимилиан Кочера.
   Но это не значило, что в стране наступило идиллическое спокойствие. Полиция все равно не осталась без работы. Человек всегда остается человеком, худшим созданием из всего животного мира. Во все времена главным орудием убийства служил обыкновенный кухонный нож, пущенный в ход по пьяной лавочке в домашней обстановке. А пьянство в стране оказалось неискоренимо, по той простой причине, что никто серьезно и не пытался его искоренять. Водка и дешевое вино всегда служили главным средством затыкания бюджетных дыр.
   Тех, кто работать не хотел на чисто физиологическом уровне, а такие находятся всегда, в любой стране, довольствуясь нищенским, но регулярным пособием на бирже труда, работать все равно заставили. В стране началось массовое строительство дорог, и безработных в принудительном порядке стали отправлять на "трудовой фронт". Строительные начальники, издавна привыкшие делать тайный бизнес на неучтенных и "сэкономленных" строительных материалах, радостно потирали руки в предвкушении фантастического куша. Кто сможет подсчитать, сколько того же битума пошло на километр дороги? При экономии слоя дорожного покрытия всего на один сантиметр суммы выходили астрономические, а в президентские планы входили сотни и сотни километров дорог.
   Но их ожидания не оправдались. К старым начальникам приставили неподкупных "комиссаров" из молодых, только что из института, специалистов, не упускавших из вида ни одной технологической мелочи, и привыкшие к вольготной и богатой жизни старые спецы один за другим стали отправляться по этапу. Зато дороги получались добротными и не требовали ремонта уже на следующее лето после постройки.
   На втором году правления Кочера выкинул такой фортель, после которого электорат готов был носить его на руках. Уличив собственного сына Бронислава, им же назначенного на должность генерального директора машиностроительного объединения, в воровстве, приписках и контрабанде неучтенной продукции за рубеж, Максимилиан Кочера отдал его под суд и строго следил за процессом, жестко пресекая любые поползновения судей смягчить наказание президентскому сыну. Когда проворовавшийся отпрыск отправился на семь лет в лагерь шить рукавицы для рабочего класса, впервые прозвучали ставшие знаменитыми слова:
   - Перед законом все равны, от главы государства до сторожа!
   Домыслам полузадушенной оппозиции, не имевшей в стране никакого влияния, о том, что младший Кочера вместо тюрьмы отбывает срок в загородной отцовской резиденции, никто не поверил.
   В то же время старший брат "сидельца" возглавлял Совет Безопасности страны, в возрасте двадцати пяти лет имея в подчинении суровых генералов и седовласых министров. А президент во всеуслышание заявил, что лучшей кандидатуры на этот пост, чем опытный(?) и принципиальный Жигмонт Кочера, он не видит.
   Все это создало Кочере внутри страны славу строгого, но справедливого отца нации и индекс доверия к нему населения стал зашкаливать за верхние пределы. Зато взвыла объединенная Европа, возмущенная методами, которыми новый президент наводил порядок в стране. Более того, с его приходом к власти, Скловения, недавний кандидат на вступление в Евросоюз и НАТО, развернула свою внешнюю политику на сто восемьдесят градусов и упала в объятия великого восточного соседа. Поговаривали уже о вступлении страны в Союзное государство. Вот только с еще одной восточной соседкой, Белоруссией, отношения никак не ладились, точнее, дипломаты двух стран делали вид, что таких соседей у них просто не существует. Похоже, президенты на дух не переносили друг друга, хотя оба происходили из крестьянского корня и даже занимали до избрания практически одинаковые посты в сельском хозяйстве.
   Президента Белоруссии западная пресса наградила званием "последнего диктатора Европы", а Максимилиана Кочеру звали просто "скловенским тираном". Оба объявили свои страны географическим центром Европы, установили в произвольно выбранных местах по памятной стеле, и очень этим гордились, напоминая о замечательном факте чуть ли не в каждой речи. А еще обе страны, проведя референдумы, сохранили в уголовном уложении смертную казнь - каждый обыватель хотел хотя бы косвенно, через голосование, распоряжаться вопросами жизни и смерти, встав вровень с самим Богом, и "за" высказалось абсолютное большинство населения, что еще больше добавило перца европейским политикам.
   Белорусский президент придумал для себя панибратское, но льстящее его самолюбию прозвище "батька", а Максимилиана Кочеру уважительно называли отцом. Западные политики постоянно плели против лидеров обеих стран интриги и вводили экономические и политические санкции, в безуспешной надежде удалить наглых выскочек с политического поля. Оба злобно огрызались и продолжали гнуть свою линию. А потом, когда Чеслав уже уехал в Германию, случилось событие, вознесшее президента Скловении на недосягаемую высоту.
   Ученые из Национальной Академии наук, руководствуясь теоретическими изысканиями одного недавно почившего академика, заявили, что неподалеку от города Грачека, в предместьях которого родился и вырос президент Кочера, на большой глубине должно залегать рудное тело с огромным содержанием золота. Заручившись поддержкой президента, без санкции которого в стране не мог быть назначен даже директор городской бани, получив с его благословения финансирование своего безумного проекта, они заложили в указанном месте глубинную скважину. А Максимилиан Кочера на пресс-конференции для местных и зарубежных средств массовой информации, отвечая на полный иронии вопрос корреспондента Рейтер о поисках в Скловении золота, совершенно серьезно сказал:
   - Чует мое сердце, что под Грачеком мы найдем что-то такое, что забудем даже о золоте...
   Через месяц вместо золота на поверхность подняли керн практически чистого вещества, существование которого было предсказано учеными лишь теоретически. Все попытки синтезировать его в лабораторных условиях неизменно заканчивались неудачей, хотя деньги в исследования вкладывались огромные. Предварительные расчеты говорили, что использование гипотетического вещества в микроэлектронной промышленности произведет революцию в информационных технологиях, которая по своему значению затмит изобретение компьютера вместе с Интернетом. И вот судьба улыбнулась "фюреру из свинарника", сделав его монопольным обладателем залежи драгоценного сырья. Все промышленно развитые страны, моментально отменив большинство экономических санкций против Скловении, выстроились в очередь к Максимилиану Кочере. Никто больше не называл его тираном и не тыкал в глаза смертной казнью и политическими заключенными.
   Президент Академии наук предложил назвать драгоценное вещество "кочерием", и глава государства не стал возражать...
   Исследование добытых образцов показало, что ученые не ошиблись, предсказывая открытому веществу грандиозное будущее. Оказалось, кочерий можно раскатать до толщины молекулы, что позволило создать на его основе миниатюрные накопительные устройства, способные вместить практически безграничное количество информации. А еще оказалось, что один квадратный сантиметр тончайшей пленки кочерия заменяет квадратный метр солнечной батареи на основе кремния. Что обещало еще одну революцию, на этот раз в солнечной энергетике и производстве электромобилей.
   Но противники президента не преминули и тут запустить свою ложку дегтя в бочку меда. По стране поползли мутные слухи, что еще за полгода до триумфальной находки под Грачеком стояли буровые станки. Уже тогда место проведения работ охранялось внутренними войсками, и любые попытки местных жителей выяснить, что ищут в их земле, жестко пресекались. А существование "кочерия" и его залежей под городом Грачеком на самом деле было предсказано малоизвестным, но гениальным ученым, угнанным коммунистами в сорок седьмом году в Сибирь, и там сгинувшим. А современные "академики" всего лишь обнаружили в архивах его записи.
   Но даже этой клеветы оказалось мало противникам президента. Стали шептаться, что в свое время Кочера находился на излечении в психиатрической больнице с диагнозом "вялотекущая шизофрения", и болезнь эта не поддается лечению, переходя иногда в острую фазу...
   Когда клевету стало невозможно игнорировать, Максимилиан Кочера выступил перед народом с гневной речью:
   - В нашей стране, выбравшей уникальную, скловенскую модель социально ориентированной экономики, находятся отморозки из числа так называемой оппозиции, пытающиеся за деньги своих зарубежных хозяев очернить достижения...
   После этой речи в стране развернулось массовое движение за выявление клеветников и предание их всеобщему презрению. Несколько самых ярых оппозиционеров исчезли без следа, и слухи быстро сошли на нет.
   Весь мир гадал, велики ли разведанные запасы кочерия, и надолго ли их хватит для поддержания "единственно верной модели народного социализма". А Максимилиан Кочера невозмутимо хранил молчание и собственноручно распределял квоты на продажу чудо-сырья. Больше и дешевле, чем кому-либо, перепадало великому восточному соседу, но дармовой кочерий отнюдь не способствовал развитию там высоких технологий. Почти все по десятикратно повышенным против закупочных, и все равно демпинговым ценам уходило в те страны, которые волей Кочеры были лишены квоты на легальный кочерий. Занимался этим специально созданный концерн "Союз-Инфо-Склов". Взамен Кочера получал от восточного соседа практически дармовой газ.
   Когда подходил к концу второй президентский срок отца нации, группа молодых избирателей инициировала проведение референдума, на котором практически единогласно была внесена поправка в конституцию - с этого дня действующий президент вместо двух может баллотироваться бесконечное количество раз. Кочера был настолько уверен в своих силах, что даже не стал увеличивать срок разового правления свыше положенных по основному закону четырех лет. А после выборов все пятеро оппозиционных кандидатов на президентский пост по сложившейся доброй традиции отправились за решетку.
   Можно было подумать, что Максимилиан Кочера околдовал всю страну. Никто никогда не видел улыбки на его жестком лице, и улыбаться перестала вся нация. Ходили слухи, что на устраиваемых им совещаниях грозные министры, сами наводящие ужас на подчиненных, часто не выдерживали его взгляда и падали в обморок...
   К этому времени Чеслав давно уже работал в Германии на заводе, производящем автомобили "Ауди". Один из руководителей фирмы заметил в Интернете его дизайнерские работы и молодого талантливого специалиста пригласили в город Ингольштадт. На родине Чеслава ничего не держало. Мать он похоронил почти сразу вслед за отцом, его тайная любовь, бывшая первая школьная красавица Инга Петерсон, не оценила его робких ухаживаний и вышла замуж за молодого чиновника из столичной мэрии. Чеслав сдал родительскую квартиру в наем, попросил школьного друга Пауля Корника присматривать за порядком, и уехал, будто бросился в омут. Не сказать, что с легким сердцем.
   В Ингольштадте на первых порах ему поручили разрабатывать дизайн мелких деталей автомобильных салонов, а через несколько лет уже доверили разработку кузова новой модели. Модель получилась удачной, побила все рекорды по продажам во всем мире, и Чеслав получил за работу бонус - почти миллион евро. Можно было покупать дом, получать германское гражданство и пускать корни в Дойчланд - после ошеломительного успеха перед ним открылись великолепные перспективы. Но все проведенные на чужбине семь лет, не найдя новой любви, Чеслав оставался одинок и его грызла необъяснимая тоска. А когда Пауль Корник сообщил ему по электронной почте, что муж Инги Петерсон ушел от нее к тощей и некрасивой дочери заместителя главы администрации президента, Чеслав попрощался с расстроенными работодателями и уехал на родину.
  

4

  
   Провалявшись на продавленном матрасе до восьми утра, но так и не уснув, Чеслав встал, умылся и спустился позавтракать в ресторан на первом этаже. Огромный плазменный телевизор на стене показывал новости. Речь шла о вчерашнем происшествии на дороге. Информация о нем уже получила широкую известность, на экране толпа иностранных журналистов с телекамерами и микрофонами осаждала начальника столичной полиции. Тот слабо отбивался от них, мямлил что-то маловразумительное о законных действиях своих подчиненных. Было полное впечатление, что он просто тянет время, ожидая откуда-то подмоги.
   Внезапно изображение переключилось, и на экране появился президент республики Скловения Максимилиан Кочера, неулыбчивую физиономию которого венчал знакомый всему миру жесткий рыжеватый ежик. Он сидел в украшенном золоченой резьбой и оттого похожем на трон кресле с высокой спинкой за покрытым инкрустациями столом.
   - Уважаемые сограждане! - произнес Кочера, строго поводя из стороны в сторону своими карими, чуть навыкате глазами, будто старался перехватить взгляды всех смотрящих на него в этот момент телезрителей. - Сегодня утром мне сообщили о вопиющем случае, происшедшем на шестнадцатом километре автодороги Скловен - Прашков. Но пусть подробнее о нем расскажет министр внутренних дел...
   Камера отъехала и показала сидевшего напротив президента красномордого усатого мужчину, вперившего в камеру остекленевший от усердия взгляд. Стул под ним был попроще, но тоже с позолотой. Министр старательно пытался скопировать прическу главы государства, но ежик у него не держался, и волосы смешно торчали в разные стороны беспорядочными клочками.
   - Вчера в двадцать три ноль девять в отделение дорожной полиции города Прашкова по телефону поступило сообщение от неустановленного лица, что по проспекту Зейница движется автомобиль "Шевроле" белого цвета, управляемый водителем в нетрезвом состоянии, - затараторил министр, постоянно заглядывая в лежащую на столе бумажку.
   - Что значит - неустановленного лица? - недовольно перебил его Кочера. - Установить и наградить! Законопослушный гражданин должен быть поощрен! Сегодня же жду доклада!
   - Так точно, пан президент! - у министра от усердия затряслись щеки. - Будет исполнено, пан президент!
   ...Когда приезжавшие в Германию земляки рассказывали о привычке президента лично лезть в каждую дырку и по каждому случаю самостоятельно принимать надлежащие меры, Чеслав не очень верил им. Но вот, поди ж ты...
   Сбитый с толку, министр потерял нить разговора, и некоторое время беспомощно смотрел на листок бумаги. Пока не услышал грозное президентское покашливание.
   - Да, в нетрезвом состоянии, - затараторил он с удвоенной скоростью. - На требование сотрудников полиции остановиться он никак не реагировал и продолжил движение по проспекту Зейница в направлении выезда из города в сторону столицы. По сведениям позвонившего неустановленного лица (на этот раз слова "неустановленного лица" министр произнес так невнятно, что их почти невозможно было расслышать), в указанном автомобиле кроме нетрезвого водителя находилась несовершеннолетняя девушка, поэтому применять оружие для остановки транспортного средства наши сотрудники не имели права.
   Выехав из города на Скловенское шоссе, нарушитель развил скорость почти двести километров в час, поэтому применять спецсредство "Скорпион", останавливающее транспортное средство путем прокалывания колес, было опасно. Но пропустить его в столицу полицейские не могли, и руководитель операции принял решение выставить на подъезде к Скловену заграждение из других транспортных средств, рассчитывая, что нарушитель не рискнет пойти на столкновение и остановится перед преградой.
   - Кто руководил операцией? - спросил, сузив глаза, президент.
   - Старший инспектор седьмого отделения полиции города Скловена капитан Вольски! - без запинки отрапортовал министр.
   - Вольски... Это который недавно получил звание "Лучший автоинспектор года"?
   ...Про память Кочеры ходили легенды. Говорили, что он помнит в лицо и по фамилиям всех, с кем хоть однажды встречался...
   - Так точно, пан президент! - подтвердил министр. - Тот самый!
   Кочера многозначительно кивнул и дал знак продолжать.
   - Но нарушитель не успел сбросить скорость и врезался в составленную из автомобилей заградительную линию, - похоже, министр предполагал дальнейшую реакцию президента, и голова у него все дальше втягивалась в плечи. - При этом были серьезно повреждены два автомобиля, и пострадал шестилетний мальчик. С переломом ключицы и сотрясением мозга он был отправлен в Центральную больницу скорой помощи. Задержанный нарушитель, имя которого в интересах следствия я называть не буду, практически не пострадал, и препровожден в следственный изолятор. Задержанная вместе с ним несовершеннолетняя Эмилия Кашер отделалась легкими ушибами, ее роль в этой истории уточняется. Дальнейшую оценку этому возмутительному случаю даст следственное управление, уже возбудившее уголовное дело...
   - Нет, пан министр! - президент хлопнул ладонью по столу. - Так не пойдет! Оценку этому возмутительному случаю мы дадим здесь и сейчас!
   У него хищно загорелись глаза, и Чеслав вспомнил: точно такое выражение принимало лицо Максимилиана Кочеры на давних предвыборных митингах, когда речь заходила о его политических противниках.
   - Да, здесь и сейчас! - как и на митингах, голос президента набирал звучность с каждым произнесенным словом. - Ты мог бы замолчать это происшествие, но Интернет, эта всемирная помойка, гудит от комментариев, иностранные журналисты с утра штурмуют мою пресс-службу. По твоему, страна должна ждать, пока ты соберешься дать свою оценку? И какие интересы следствия ты имеешь в виду, не желая открывать народу фамилию преступника? Может быть, это интересы отца молодого негодяя, мэра города Прашкова и твоего старого друга? Не так ли, пан министр? Зато ты с легкостью назвал фамилию малолетней девочки, которую негодяй угрозами склонил к сожительству! Я не удивлюсь, если завтра дело повернется так, что это она была за рулем!
   Президент гвоздил несчастного министра, и с каждым словом тот, казалось, все глубже сползал под стол.
   - Иностранные журналисты справедливо спрашивают, почему для заслона был использован личный транспорт граждан, а не тяжелые грузовики? Или хотя бы полицейские автомобили? Но нет, наши доблестные стражи порядка попрятали их на обочине, в полной безопасности! Что я должен отвечать журналистам? Что полиция подставила вместо себя мирное население?
   Министр попытался что-то сказать, но президент жестом заткнул его.
   - Если ты не в состоянии сам решать вопросы, относящиеся к твоей компетенции, придется мне взять на себя твои обязанности. Приказываю: всех участвовавших в операции работников полиции на время расследования отстранить от службы. Силами прокуратуры и КОКС (под этой смешной аббревиатурой прятался Комитет охраны конституционного строя, сменивший бывшее министерство госбезопасности) провести тщательное служебное расследование действий каждого офицера, и при обнаружении превышения ими полномочий, беспощадно увольнять из органов внутренних дел. Лечение пострадавших и восстановление их машин - за счет виновников. И, если потребуется - возмещение морального вреда!
   Чеслав вспомнил самодовольную рожу лейтенанта-автоинспектора и злорадно усмехнулся.
   - И никаких поблажек! - президент снова хлопнул по столу огромной ладонью, будто припечатывая приговор. - Наказывать беспощадно, не оглядываясь на почетные звания и прежние заслуги! И не дай бог, если я узнаю, что кто-то из наказанных полицейских снова получил теплую должность! Перед законом все равны, от президента до сторожа!
   Вся Скловения знала: вслед за этими, ставшими крылатыми словами президента обычно начинают слетать головы...
  
  

Глава вторая

Это больше не наша страна!

  

1

  
   Позавтракав, Чеслав позвонил Паулю Корнику. Тот работал на телевидении, занят был по вечерам, поэтому встретились через час около дома, на третьем этаже которого располагалась квартира Чеслава. Сам он доехал до места на метро, а дальше пошел пешком, благо идти было недалеко. Шел, с удивлением отмечая чистые, будто отмытые с мылом покрытые тротуарной плиткой улицы, сверкающие окна и выкрашенные яркими, веселыми красками фасады домов. Такой стерильной чистоты он не видел даже в Германии. А когда Чеслав уезжал из страны, дворникам, как и всем остальным, месяцами не платили зарплату, и по улицам ветер носил мусор из переполненных баков. Тротуары и проезжая часть зияли выбоинами, а по облезлым фасадам домов змеились трещины. Теперь город выглядел так, будто прошел капитальный ремонт.
   Но эти мысли не могли отвлечь Чеслава от президентской речи. Сейчас, анализируя свои чувства, он не понимал - почему, слушая Кочеру, он забыл о своей неприязни к нему и был в полном восторге от его зажигательных слов? В тот момент он, не задумываясь, пошел бы за таким решительным и мудрым человеком хоть на край света, исполнил любой его приказ! Сейчас, когда к нему вернулась способность здраво рассуждать, Чеслав догадался - это был своего рода гипноз сильной личности. Неудивительно, что на всех выборах Кочера постоянно получал такие результаты...
   Чеслав не собирался лезть на родине в политику. У него были совсем другие планы на будущее и, подойдя к дому, он постарался выбросить крамольные мысли из головы. Сейчас нужно было заняться текущими делами: попасть в квартиру, а потом заняться вызволением своей машины. Он был уверен, что после выволочки, устроенной президентом полицейскому министру, сделать это будет несложно.
   - Все в порядке! - заявил Пауль, подъехав на маленьком трехдверном "Рено". - Квартиру освободили еще на прошлой неделе, можешь вселяться хоть сегодня. Но я на твоем месте сначала сделал бы ремонт.
   - Что, здорово испохабили? - поскучнел Чеслав.
   - Как тебе сказать... В общем, не слабо. Сейчас сам увидишь.
   Картина оказалась плачевной. Чеслав оставил квартиру жильцам в отличном состоянии, вместе с довольно еще новой родительской мебелью. Теперь стены были исчерканы цветными карандашами, кое-где свисали лохмотья обоев, которые никто даже не пытался приклеить на место. Полированная мебель обшарпана и исцарапана. Замок на кладовке, куда он убрал собранную отцом библиотеку, взломан, а потрепанные книги разбросаны по всей квартире. Среди них было немало дорогих и редких изданий...
   - А что я мог сделать? - виновато оправдывался Пауль. - С них все, как с гуся вода. Говорят, так и было.
   Казалось, приличные люди, подумал Чеслав. Ассистент с отцовской кафедры и его миловидная жена, врач-педиатр, такая аккуратная с виду. И ведь квартирную плату он брал с них чисто символическую, лишь бы вовремя вносили коммунальные платежи...
   Еще когда поднимался по лестнице, грудь сладко сжимало чувство встречи с детством - Чеслав с рождения жил здесь, каждый гвоздь в стене был родным. И вдруг чувство куда-то пропало, как будто он оказался в знакомом, но чужом доме.
   - Ладно, - успокоил он Пауля, - забудь! Хорошо, хоть платили вовремя. Ремонт, конечно, сделаю, но, черт, жить в отеле дороговато. Двести двадцать пять евро в сутки! В пять раз больше, чем мне жильцы за месяц платили.
   - Что? - поразился Пауль. - Ты обалдел! Зачем тебе эти отели, когда за тридцать талеров ты снимешь отличную двухкомнатную квартиру, отремонтированную и меблированную! В газетах полно объявлений!
   - Так и сделаю, - обрадовался Чеслав и спросил, пряча в карман отданные Паулем ключи: - Подскажи, где это улица святого Иоанна Павла Второго? Что-то я такой не припомню.
   - Конечно, не помнишь, - ответил Пауль. - Это бывшая Краснопартизанская, ее переименовали после твоего отъезда. Там еще костел восстановили...
   - Вот-вот! - обрадовался Чеслав. - Точно, это рядом с костелом. Не подвезешь меня туда?
   - Нет вопросов! - улыбнулся Пауль, и тут же вспомнил: - а где твоя машина? Ты ведь писал...
   - Писал... - махнул рукой Чеслав, и рассказал другу о ночном приключении.
   - Вот это да! - присвистнул Пауль. - Слышал утром по телевизору... Угораздило же тебя!
   - Знаешь, о чем я подумал там, на дороге? - задумчиво сказал Чеслав, глядя в окно. - Что при Кочере скловены стали другими. Трусливыми, что ли. Разве раньше кто-нибудь по первому требованию полицейского подставил бы свою машину под удар какого-то идиота? Черта с два! Послали бы такого полицейского, куда полагается, и поехали дальше по своим делам. А теперь, людям пальчиком погрозили, они носы повесили и побежали исполнять на полусогнутых. Даже детей согласились в машинах оставить. Отчего это народ стал такой запуганный?..
   Он повернулся к Паулю и вдруг увидел, что тот сделал страшное лицо и прикладывает палец ко рту, умоляя замолчать.
   - Чего это ты? - произнес было Чеслав, но тот отчаянно замахал руками и сказал, стараясь сохранить спокойный тон, хотя это плохо у него получалось:
   - Ну что, поехали? А то мне надо еще по магазинам проскочить, жена заданий надавала...
   Они молча вышли из подъезда. На крыльце Пауль снова приложил палец к губам, приказывая молчать, и сказал:
   - Ты пока посиди здесь, а я схожу в магазин за сигаретами.
   Но вместо того, чтобы уйти, взял ничего не понимающего Чеслава за руку и потащил к стоящей в глубине двора скамейке. Достал и отключил мобильник, вытащил из него батарейку, знаком заставил друга сделать то же самое, и только тогда облегченно вздохнул:
   - Уфф! Дай бог, пронесет! Но времени у нас немного. Если слишком долго будем молчать, они догадаются...
   - Ты что, сдурел? - разозлился Чеслав. - Да кто тебя подслушивать собирается? И что я такого сказал?
   - Это ты сдурел! - перебил его Пауль. - Ты что, не понял еще, куда приехал? Или не слышал про закон об оскорблении величества?
   - Это еще что за ерунда? - остывая, спросил Чеслав. Почему-то у него неприятно заныло под ложечкой.
   - Ерунда? - взорвался Пауль. - То, что за анекдот о президенте можно попасть на три года в тюрягу, по-твоему, ерунда? Могут, конечно, и не посадить, но по почкам так настучат, что чувство юмора пропадает навсегда. Это ты там, в Европе, от жизни отстал, а мы здесь живем и хлебаем все это дерьмо полной ложкой.
   Он чуть помолчал с виноватым видом, потом добавил:
   - Знаешь, когда ты написал, что решил вернуться, я очень хотел тебя отговорить. Но как? Электронка с заграницей вся перлюстрируется, простая почта - тем более. Из знакомых в Германию, чтобы передать тебе письмо, никто не собирался. Да и как будешь знать, кому можешь довериться? Любой может сдать тебя с потрохами и при этом честно смотреть в глаза. А сейчас говорю - уезжай, отсюда, беги, пока не поздно! Ты не привык к нашей жизни, и можешь плохо кончить!
   ...Пауль писал Чеславу в Германию часто, но все письма были какие-то нейтральные, в них начисто отсутствовало описание жизни на родине. Здравствуй, как дела, у меня все нормально, до свидания... Поэтому информацию приходилось черпать из других источников. Первому, официальной западной прессе, не сообщавшей о Скловении ничего хорошего, Чеслав не слишком доверял. Так она писала о любой стране, отклонившейся от пути западной демократии. Второй источник - побывавшие в Скловении немецкие бизнесмены и туристы. Эти рисовали другую картину - великолепные дороги, стерильная чистота городов и поселков, безопасность на ночных улицах. Особенно популярна среди них была байка о том, что в любом районе скловенской столицы можно оставить на улице открытую машину с ноутбуком на сидении, придти через три дня, и все останется в целости и сохранности. Чеслав не слишком доверял этим россказням, но когда одно и то же слышишь десятки раз, поневоле задумаешься.
   Третий источник - выступления в западной прессе сбежавших из страны народного социализма противников президента Кочеры, и их компьютерные сайты. Эти своей лексикой и содержанием статей вызывали еще меньше доверия, чем два первых источника. Описывая президента истинным дьяволом, пышущим огнем и пьющим кровь младенцев, они призывали Европейский союз обрушить на его голову все мыслимые санкции, а если не поможет - бомбовый удар. Единственным спасением для отечества они видели физическое уничтожение главаря режима вместе со всеми приближенными и, в знак покаяния, присоединение Скловении в качестве автономии к любому цивилизованному государству. Лишь бы уйти из удушающих объятий ненавистного восточного соседа, проклятых москалей! Когда этих людей показывали по телевизору, на их лицах явно проглядывали следы психического расстройства, и мало кто принимал их всерьез. В том числе и Чеслав. Как и большинство скловен, утробная ненависть этих людей к "москалям" его просто раздражала. Об их психическом здоровье можно было судить по одному только предложению заменить кириллицу, на которой скловены писали уже несколько веков, на латиницу. И говорилось это вполне серьезно...
   Единственными людьми, от которых Чеслав надеялся услышать правду, были изредка приезжавшие в Германию знакомые скловены. Но эти или отмалчивались, или невнятно говорили - нормально, приедешь - сам увидишь. А незнакомые, услышав где-нибудь в баре обращенную к ним родную речь, шарахались от него, как от самого сатаны.
   В итоге Чеслав оставался в глубоких сомнениях по поводу истинного положения дел на родине.
   Теперь по глазам Пауля и его страстному тону Чеслав видел, что тот говорит искренне, от души, но последовать его совету не мог. Во всяком случае, пока не решится вопрос с Ингой Петерсон, первой и единственной его любовью. Если получится так, как он мечтал, то он согласится жить с ней в любом месте, где она захочет. В Скловении, Германии, да хоть в Экваториальной Африке... А если нет... Чеслав боялся, что в этом случае ему не захочется жить совсем. Где бы то ни было. Но сказать об этом Паулю он не мог, и поэтому сказал совсем другое:
   - А зачем мы отключили телефоны? Неужели ты думаешь, что слушают всех поголовно? Да у них народу для этого не хватит.
   - Зря не веришь, - горько усмехнулся Пауль. - Телевидение, где я работаю, вообще считается идеологически важным объектом, и пользуется особым вниманием КОКСа. Хоть я числюсь в редакции развлекательных программ, все равно нас периодически слушают, даже особенно и не скрываясь. А тебя, приехавшего из Германии, сам бог велел слушать без перерыва, можешь даже не сомневаться. И насчет того, что у них людей не хватит, ошибаешься. Хватит! Знаешь, сколько в КОКСе народу работает? В два раза больше, чем в армии и МВД вместе взятых! Это ведь любимое детище Рыжего Быка, там лейтенант получает больше армейского полковника! А если с внештатными, то там их еще три раза по столько будет. У нас в редакции я точно знаю пятерых, кто получает в КОКСе премиальные. И так по всей стране...
   - Может, ты и прав, - пожал плечами Чеслав. - Но ты слышал, как Кочера драл сегодня полицейского министра? Ведь все по делу!
   - Ага, понравилось! - горько усмехнулся Пауль. - Всем нравится! Умеет Бык пыль в глаза пускать. Любой повод использует, чтобы наработать авторитет. Только, если бы этот случай не совпал с его интересами, никто бы про него и не узнал, спустили бы на тормозах. А раз шум поднял, значит, очень вовремя все произошло. Давно поговаривают, что Бык собирается устроить в полиции чистку.
   - Ладно, - перебил его Чеслав. Хоть друг откровенно болел за него и желал ему добра, продолжать бесполезный, по его мнению, спор не хотелось. - Отвези-ка меня лучше на Краснопартизанскую.
   - Хорошо, - вздохнул Пауль. - Только ты ее так при посторонних лучше не называй. Запомни: улица святого Иоанна Павла Второго! Ее ведь Бык самолично переименовал, когда ему что-то нужно было от Ватикана...
  

2

  
   В отделении полиции царил полный кавардак - президентский приказ уже исполнялся, и в кабинетах шел процесс тотальной чистки. Чеславу с трудом удалось привлечь внимание задерганного дежурного, пожилого майора. Выслушав посетителя вполуха, майор выписал квитанцию и протянул ее Чеславу.
   - Иди, забирай свой драндулет. Только не забудь оплатить штрафстоянку. Документы на машину и права заберешь в регистрационном отделе.
   - За что я должен платить? На каком основании? - возмутился Чеслав. - Машину у меня изъяли незаконно! Вы ведь слышали, что говорил президент?
   - Как хочешь, - равнодушно сказал майор и потянул бумажку к себе. - Можешь идти в суд.
   - Нет-нет! - испугался Чеслав и выхватил квитанцию у майора из рук. - Все нормально...
   На обычной стоянке за указанную сумму машину можно было держать месяц...
   Возврат документов прошел без эксцессов. Потом Чеслав вызвал такси, и хмурый молодой шофер отвез его на штрафстоянку, оказавшуюся почти за городом. Дежурный охранник записал номер оплаченной квитанции, отвел в дальний конец и сказал:
   - Твоя? Забирай!
   Чеслав смотрел на свою машину и не мог произнести ни слова. У него отнялся дар речи. Все-таки лейтенант успел напакостить ему напоследок. Он не стал вызывать эвакуатор, и "Ауди" тащили на веревке. А так как Чеслав оставил рукоятку переключения передач на парковочном положении, резины не осталось совсем, литые диски стерлись до основания, и даже тормозные барабаны вместе с колодками явно не подлежали восстановлению.
   - Что это? - наконец-то у Чеслава прорезался голос.
   - А они всегда так делают, если на кого злые, - философски пожал плечами охранник. - Еще и потаскают специально по дороге. Так что сам виноват. Нечего было права качать.
   - Но что мне делать? - Чеслав чуть не плакал. - Как я ее заберу?
   - А как хочешь. Мое какое дело?
   Охранник повернулся и ушел в свою будку.
   Пометавшись вокруг изуродованной машины, Чеслав пришел к выводу о бесполезности этого занятия и, обзвонив экстренные службы, вызвал эвакуатор. Заплатил пронырливому водителю, и тот отвез машину в автосервис.
   Подошло время обеда, но аппетит пропал напрочь. Ноги сами понесли Чеслава к старинному дому на проспекте Гернстайна, где он еще утром заметил большую вывеску "Либерман и партнеры. Юридические услуги". В обставленной старинной мебелью приемной его выслушала строгая секретарша, и отправила к одному из партнеров, Иосифу Крячеку, обладающему, по ее словам, "обширными связями в транспортной полиции". Чеслав не успел решить для себя, хорошо это, или плохо, как очутился лицом к лицу с представительным мужчиной в дорогом костюме.
   Едва Чеслав изложил преамбулу своего дела, как юрист остановил его жестом руки, достал из ящика стола небольшой прибор, похожий на портативную рацию, включил его и попросил:
   - Проверьте свой мобильник. Наберите любой номер
   Чеслав раскрыл телефон и набрал номер Пауля. Вместо гудков раздалось непрерывное шипение. Попробовал другой номер - то же самое.
   - Отлично! - констатировал Крячек. - Теперь можете рассказывать все подробно, без утайки.
   Чеслав уже ничему не удивлялся.
   Юрист слушал его, делая пометки в пухлом ежедневнике в богатом кожаном переплете. Когда Чеслав закончил, надолго задумался, постукивая дорогой ручкой по кончику носа. Потом еще дольше читал что-то в компьютере, и только минут через двадцать объявил свой вердикт:
   - Я берусь за ваше дело. Если вы согласны заплатить названную сумму, договор заключим немедленно.
   Названная сумма в три раза превысила самые пессимистические ожидания Чеслава, но деваться было некуда, и обе стороны подписали извлеченный Крячеком из компьютера договор.
   Похожая история произошла и в фирменном автосервисе, где цены оказались гораздо выше германских. К тому же, Чеслав подозревал, что в перечень работ мастер внес несколько дорогостоящих работ, делать которые никто не собирался по причине их полной ненужности. Когда он поделился сомнениями с Паулем, тот назвал его дураком и сказал, что в соседних гаражах тот же ремонт обошелся бы втрое дешевле.
   Строгая секретарша "Либермана с партнерами" не покривила душой, рекомендовав Иосифа Крячека расторопным юристом с обширными связями. Уже назавтра он позвонил и сообщил, что дело пана Чешински завершено, и ему следует зайти в адвокатскую контору на проспекте Гернстайна.
   Чеслав никогда не был злопамятным, но к адвокату шел, предчувствуя сладость мести полицейскому ублюдку.
   - Все разрешилось к общему удовольствию! - заявил Крячек, включив глушилку. - Я поговорил с новым начальником седьмого отделения - старого, к сожалению, сняли, хороший был человек! Но и с новым мы нашли общий язык... В общем, после долгих переговоров он согласился, что полиция города Скловена не будет иметь претензий к пану Чешински при выполнении им определенных условий.
   - Не понял? - Чеславу показалось, что висевший над головой адвоката портрет Максимилиана Кочеры строит ему язвительную гримасу. - Какие претензии? Какие условия? Кто из нас пострадавшая сторона?
   - Пан Чешински, - мягко, как разговаривают с тяжелобольными людьми, перебил его Крячек. - Сразу видно, что вы давно не живете в Скловении и не знаете местных реалий.
   - Зато я знаю свои права! - заявил Чеслав, пряча за горячностью начавшее закрадываться сомнение. - По вине офицера полиции я понес материальный урон и хочу получить возмещение. Вчера вы сказали, что беретесь за мое дело, и я был уверен, что подготовленный вами иск уже сегодня пойдет в суд. Учитывая позицию по этому делу президента страны...
   - Вы не дали мне досказать до конца, пан Чешински, - тем же тоном продолжил адвокат. - Вчера я ничего не говорил вам насчет иска. И не мог сказать, потому что никогда не берусь за заведомо провальные дела. Я сказал, что постараюсь решить ваш вопрос.
   - Разве решение спорного вопроса адвокатом не означает подачу судебного иска? - У Чеслава пол уходил из под ног.
   - Далеко не всегда! - Крячек увещевал Чеслава, как капризного ребенка. - Неужели вы не понимаете, что ваш иск не будет иметь ни малейшей судебной перспективы? И даже наоборот, в суд немедленно уйдет встречный иск от лейтенанта Густава Войта. Да, в отношении его ведется служебное расследование, но ведь гражданских прав он не лишен? У него окажется множество свидетелей, которые подтвердят, что вы злостно отказывались выполнять законные требования работника дорожной полиции, и даже оказывали физическое сопротивление.
   - Но ведь это наглая ложь! - возмутился Чеслав.
   - А как вы это докажете? - невозмутимо отпарировал адвокат. - У вас ни одного свидетеля, а у лейтенанта их десяток, и у суда не будет никакого основания не доверять им.
   - Что же вы предлагаете? - у Чеслава звенело в ушах, и было чувство, что он оказался в параллельной реальности.
   - Предлагаю не я. Предлагает начальник отделения полиции, - устало ответил Крячек. - Устраивающее обе стороны решение вопроса обойдется вам в тысячу пятьсот талеров. Согласитесь, это немного за обретенное спокойствие.
   Запрошенная сумма в полтора раза превышала ту, которой грозил полицейский лейтенант...
   - Значит, за то, что мне изуродовали новую машину, я должен еще и дать взятку? - Чеслав чуть не задохнулся от возмущения. - Вам не кажется, пан адвокат, что вы берете на себя очень уж неприглядную роль? Роль официального представителя рэкетиров в погонах?
   - Ну, зачем вы так! - Крячек ничуть не обиделся. - Какая взятка? Вы самым законным образом переведете деньги на счет фонда ветеранов полиции, и даже получите письменную благодарность за добровольное пожертвование. Если вы решите остаться в нашей стране, этот факт окажется для вас большим плюсом.
   Адвокат чуть понизил голос.
   - У вашего дела есть еще один аспект. Вы даже не подозреваете, насколько развита в полиции корпоративная солидарность! Если вы откажетесь от справедливого, на мой взгляд, предложения, завтра номер вашей машины будет у каждого постового, и вы не сможете проехать километра, не заплатив штраф. Особенно, если лейтенант Войт будет уволен из органов. А его судьба косвенно зависит от вашей позиции.
   - Мне надо подумать, - пробормотал Чеслав, чувствуя себя щепкой в грязном потоке.
   - Конечно, конечно! - замахал руками адвокат. - Но ответ надо дать не позже, чем сегодня вечером. Потому что, если вы откажетесь от предложения, завтра вашему делу буден дан ход.
   Чеслав вышел на улицу, присел на лавочку на остановке троллейбуса и позвонил Паулю. Тот подъехал через двадцать минут. Чеслав сел в машину, молча показал мобильник с заранее вытащенной батарейкой. Пауль кивнул и направил машину в сторону городского парка. По дороге он не произнес ни слова, а припарковавшись, подмигнул, и сказал:
   - Здесь ты дойдешь пешком. А я погуляю по парку, погода сегодня хорошая. Люблю побродить в одиночестве.
   После чего проделал со своим телефоном ту же операцию, и они вдвоем медленно пошли по аллее. Чеслав рассказывал другу о своем разговоре с адвокатом, и тот все больше мрачнел.
   - Ты притягиваешь к себе неприятности, как магнитом! - заявил он, дослушав до конца. - Конечно, тебе нужно соглашаться на их предложение! Нечего даже и раздумывать! А еще лучше - забирай машину из ремонта и беги обратно в Германию, пока тебе не перекрыли выезд за границу.
   - Нет! - твердо сказал Чеслав. - Я остаюсь, и это не обсуждается.
   - Но почему? - Пауль пристально посмотрел на него.
   - Есть причины, - уклончиво ответил Чеслав. - Ты не допускаешь, что я просто соскучился по родине? Могу я ее любить, в конце концов?
   - Господи! - Пауль схватился за голову. - Да ты просто клинический идиот! Неужели ты не понимаешь, что это больше не наша страна? Что это страна Рыжего Быка и его прихлебателей?
   - Но ведь так нельзя! - страстно сказал Чеслав. - Жить так нельзя! Жизнь одна, и другой ни у тебя, ни у твоих детей не будет. А годы уходят...
   - Вот я тебе и говорю - уезжай! - тоскливо произнес Пауль. - А я уже привык жить, держась в стороне от всего этого. Никуда не лезу. Я сам по себе, они сами по себе. И надеюсь, что когда-нибудь все кончится. Вот только когда? Знаешь, я прихожу к выводу, что такая жизнь устраивает слишком много народа у нас в Скловении. Если человек вырвался из деревни, получил работу на заводе, благоустроенную квартиру, кружку пива и кусок мяса по вечерам около телевизора - ему надо что-то менять? А знаешь, сколько таких у нас в стране? А если к ним прибавить расплодившихся чиновников, полицейских, КОКСовцев, их детей и родственников? Они довольны жизнью, их неплохо кормят, и если сложить всех вместе, то это будет большинство населения. Они будут голосовать за Кочеру до самой его смерти. А у него есть сын...
   - Что-то мы отвлеклись, - Чеслав решил уйти от скользкой темы. В конце концов, не ему учить Пауля, тянущего двоих сыновей, один из которых болен каким-то врожденным заболеванием позвоночника, из-за которого к шести годам еще не научился ходить. - Так ты уверен, что я должен платить? Но почему?
   - Объясняю, - было видно, что Пауль, выговорившись, испытывает некоторое облегчение. - Ни один суд в стране не станет на сторону человека, прожившего семь лет на Западе, следовательно, неблагонадежного. А если тебя осудят за клевету на работника полиции, на тебе навсегда останется клеймо, и ты попадешь в негласный список людей, фактически лишенных гражданских прав.
   - Можно подумать, что у тебя есть какие-то права! - проворчал Чеслав.
   - Ну... - беспомощно развел руками Пауль. - Мне много не надо. Поплакался тебе в жилетку, вот и легче стало...
   Через полчаса Чеслав вернулся в контору "Либерман и партнеры", где Иосиф Крячек передал ему банковские реквизиты фонда ветеранов полиции. До закрытия банков еще оставалось время, и в этот же вечер Чеслав перечислил на указанный счет полторы тысячи талеров.
  

3

  
   Машину из автосервиса он забрал через неделю. Качество ремонта оказалось не на высоте, в районе передних колес что-то неприятно скрипело, но предъявлять претензии Чеслав не стал. Автосервис был государственным, а Чеслав уже понял - бодаться в этой стране с государственной махиной обойдется себе дороже.
   Ремонт квартиры затянулся на месяц. Слава богу, на эту работу он нанял частных специалистов, с которых можно было хоть что-то спросить. Главным его условием было приведение квартиры в прежний вид, без всяких новомодных ухищрений. Параллельно со строителями работали реставраторы мебели, которым он поставил аналогичную задачу. Порванные книги Чеслав собрал в коробки и отвез в переплетную мастерскую, попросив по возможности привести их в первоначальное состояние.
   Когда, наконец, ремонт был закончен, Чеслав вошел в квартиру своего детства, полный радостного ожидания что сейчас, когда все приведено в прежний вид, вернется что-то ушедшее, пусть не счастье, но какая-то тихая радость. Вошел, и с горечью понял - ничего не произошло. Прошлого не вернешь. В груди ничего не шевельнулось.
   Строить новое счастье надо самому.
   К этому времени Чеслав уже знал адрес Инги Петерсон и место ее работы - она занимала должность директора по персоналу в австрийско-скловенской обувной фирме с офисом в стеклянно-бетонном небоскребе в новом районе города. Он изучил ее привычки, знал, что она с другими женщинами ходит обедать в расположенный неподалеку от офиса ресторан, несколько раз даже усаживался за столик неподалеку, но подойти и заговорить не хватало решимости. А Инга его не узнавала...
   Она стала еще красивее, если это было вообще возможно. Чеслав помнил ее девчонкой, от которой не могли оторвать взгляд не только сверстники, но и взрослые мужчины. Теперь она стала женщиной с царственной осанкой и необычайно выразительным лицом. Такие рождаются раз в сто лет, для того, чтобы царствовать, думал Чеслав, мечтая подойти к ней, и малодушно оттягивая этот момент.
   Дежуря на машине около ее дома, Чеслав убедился, что Инга живет одна, точнее - с шестилетней дочкой, в которой уже угадывалась будущая красавица. Но главное, что он выяснил - у Инги не было мужчины. После работы она заезжала в детский сад, вместе с дочерью они ехали по магазинам, потом оставляли машину на парковке во дворе и поднимались на одиннадцатый этаж в свою квартиру. Если Инга задерживалась на работе, что бывало не так уж редко, девочку забирала и уводила домой какая-то женщина, родственница, или няня по вызову.
   По выходным Инга с девочкой ездили в детский парк, где проводили целый день, даже если портилась погода, и лил дождь - в этом случае на часть территории парка надвигался огромный прозрачный купол, защищавший посетителей от непогоды.
   О местах массового отдыха в стране народного социализма стоит рассказать особо. Пролившийся на маленькое государство поток валюты, обеспеченный продажей монопольного кочерия, не улучшил жизни отдельно взятого гражданина. Максимилиан Кочера не был сторонником развращения народа незаработанными деньгами. Предвыборные обещания он выполнил: каждый скловен имел свой ежедневный кусок мяса и кружку пива. Но в целом средняя заработная плата в стране была значительно ниже, чем даже в соседней Польше, и лишь ненамного превышала этот показатель в Белоруссии.
   Зато на развлечения для народа денег он не жалел. Как и президент соседней страны, Кочера любил в свободное время погонять шайбу, и потому ледовые дворцы выросли не только в каждом городе, но и во многих крупных селах. Хотя многие из них пустовали из-за невозможности наскрести среди пьющего населения хотя бы одну хоккейную команду, Кочера чрезвычайно гордился творениями своих рук.
   Кроме того, по всей стране как грибы росли вело- и мототреки, аквапарки и теннисные корты. А парки развлечений под завязку заполнялись самыми современными аттракционами.
   Все это, по расчетам создателей, должно было привлечь иностранных туристов. Но вот беда - почему-то они не ехали в Скловению, и дворцы, вместо того, чтобы оказаться еще одним источником валюты, повисли тяжким грузом на национальном бюджете.
   Но такие мысли даже не приходили в голову Чеславу, когда он смотрел на маленькую красавицу Агнешку, визжавшую на захватывающих дух аттракционах. Дочь Инги не подозревала, что за несколько дней она стала родной для чужого дяди, как не подозревала об этом и ее мама.
   Каждое утро Чеслав просыпался с мыслью - сегодня он непременно подойдет к Инге! Но день проходил, и вечером, лежа в постели, он снова клял себя за трусость последними словами. Из-за ежедневной слежки за предметом своего обожания у Чеслава не было времени для устройства остальных дел, и это начинало тревожить. Недавно Совет народных представителей принял закон о тунеядстве, грозивший тюремным сроком за бездельничанье свыше двух месяцев. Чеслав не знал, подпадает ли под это определение, но после урока, преподнесенного адвокатом Иосифом Крячеком, ничего хорошего от скловенского законодательства не ждал.
   Дело решил случай. Субботним утром, следуя за машиной Инги на расстоянии ста метров, (отлично зная предстоящий маршрут, потерять ее в дорожной толчее он не боялся), Чеслав увидел, как ярко-красная "Тойота" опасно вильнула на дороге, съехала на обочину и остановилась. Кажется, Инга пробила колесо. Это был шанс, и его следовало использовать, успев раньше, чем Инга вызовет техпомощь. Чеслав остановился следом за "Тойотой", когда она вышла из машины и, огорченно глядя на спущенное переднее колесо, достала из сумочки мобильник.
   - Что-то случилось? - он старался не смотреть Инге в глаза, иначе сразу выдал бы себя. В том, что женщина узнает его первым, Чеслав сильно сомневался. Они учились в одной школе, но в разных классах, были знакомы, но никогда не принадлежали к одной компании. У общепризнанной красавицы в то время был свой круг общения, и вряд ли она запомнила робкие ухаживания долговязого паренька, пусть даже и какого-то там разрядника по боксу. Сейчас он пытался представить дело так, будто галантный мужчина просто хочет помочь попавшей в сложную ситуацию красивой женщине. Но он ошибся.
   - Чеслав? - в голосе Инги почему-то не прозвучало удивления.
   Притворяться дальше было нельзя.
   - Инга? Вот так встреча! - Чеслав сделал вид, что только сейчас узнал ее, с ужасом понимая, как фальшиво звучит его голос. Не зная, что говорить дальше, он спросил, показав на девочку, которая, выйдя из машины, прижалась к матери и настороженно поглядывала на незнакомого дядю: - Твоя дочь? Как похожа на тебя!
   - Да, это моя Агнешка! - гордо ответила Инга, и тут же, посмотрев на спущенное колесо, поникла. - Какая жалость! Мы ведь ехали в детский парк, а теперь пока дождешься помощи...
   - Зачем ее ждать? - вызвался Чеслав. - А я для чего? Давай сделаем так. Вы, не теряя времени, езжайте в парк на моей машине, а я поставлю запаску и приеду следом за вами.
   - Но как же... - растерялась Инга, и у Чеслава замерло сердце - неужели откажется?
   - Никаких но! - сказал он, стараясь выглядеть естественно. - Я все равно ничем сегодня не занят, и мне совсем не трудно помочь старой знакомой.
   - Мама, ну давай сделаем, как дядя говорит! - дочь потянула ее за руку, умоляюще заглядывая в глаза, и Инга, смущенно улыбнувшись, согласилась.
   Они обменялись ключами и документами, и Инга с Агнешкой уехали на его "Ауди". Чеслав быстро заменил пробитое колесо на запаску. Не ограничившись этим, поехал в шиноремонт, но мастерская оказалась завалена пробитыми колесами, и Чеславу заявили, что ждать придется не меньше трех часов. Не торгуясь, он заплатил тройной тариф, и колесо было готово через десять минут.
   - Ну, вот и все! - сказал он, разыскав Ингу около сверкающего разноцветными огнями и вращающегося в трех плоскостях колеса с забавным названием "Галактический пирог", откуда доносился непрекращающийся детский визг. - Тебе ничего не надо делать, колесо я отремонтировал и поставил на место.
   - Даже не знаю, как тебя благодарить! - обрадовалась Инга.
   - Очень просто! - нашелся Чеслав, поражаясь собственной смелости. - Я буду рад, если ты позволишь провести выходной с вами. Делать мне абсолютно нечего, так что ты можешь сделать богоугодное дело, спася меня от скуки.
   Инга как-то странно посмотрела на него и сказала после некоторой паузы:
   - Ну, что же... пожалуй, сегодня ты заслужил спасение.
   И улыбнулась так, что Чеславу показалось, будто он возносится на небо.
   Агнешка была просто счастлива - сегодня ей посчастливилось покататься на всех аттракционах. Кое-куда детей не допускали без взрослых, а так как Инга панически боялась даже самых безобидных скоростных каруселей, Чеслав вызвался послужить Агнешке сопровождающим. Накатавшись до усталости, они втроем отправились обедать в ресторан, выставивший столики в густой тени акаций.
   Девочка покончила с обедом первой и, доедая мороженое, предложила:
   - Мама, давай, пока вы тут сидите с дядей Чеславом, я покатаюсь вон на той качельке! Ну, чего я буду вас ждать!
   - Потерпи! - строго нахмурилась Инга. - никуда твоя качелька не убежит.
   - Ну ма-а- ма!
   - Ладно, - смилостивилась Инга. - Только чтобы все время была на глазах!
   Она дала Агнешке жетон, которых накупила на входе полную сумку, и та вприпрыжку убежала на "качельку".
   - Хорошая у тебя дочь! - глядя ей вслед, сказал Чеслав. Оставшись с Ингой наедине, он совсем засмущался. Тем более, уже несколько раз перехватывал ее странные взгляды.
   - Скажи, Чеслав, - спросила Инга, глядя ему в глаза, - зачем ты уже месяц постоянно ездишь за мной? И сегодня ты не случайно оказался на дороге, признайся!
   Чеслав почувствовал, что у него краснеет не только лицо, но и шея.
   - О чем ты... - пробормотал он, но Инга перебила:
   - Только не надо! Марика Корник давно сказала мне, что ты приехал...
   ...Марика была женой Пауля, но Чеслав не подозревал, что они с Ингой знакомы. Хотя, она тоже училась в одной с ними школе, правда, на два года младше, но все могло быть...
   - ...Потом я заметила, что одна и та же машина ездит за мной изо дня в день. Сначала я ничего не поняла, но когда увидела, что эта машина каждое утро и вечер стоит у меня во дворе, взяла бинокль... знаешь, у меня есть очень хороший бинокль, двадцатикратный, и увидела в машине тебя. Что ты на это скажешь?
   И вдруг с Чеслава слетела шелуха робости и стеснительности.
   - Хорошо! - сказал он решительно, будто прыгая в холодную воду. - Я объясню. Да, все так, ты не ошиблась.
   Чувствуя, что приступ смелости не будет длиться вечно, Чеслав спешил объясниться.
   - Я приехал из Германии только из-за тебя. Раньше я даже не подумал бы об этом, не собирался влезать в твою семейную жизнь, но когда узнал...
   - Не надо об этом, - мягко сказала Инга, положила узкую ухоженную ладонь ему на руку, и совершенно неожиданно добавила: - Какие у тебя красивые руки! Настоящие мужские!
   От неожиданности Чеслав поперхнулся и закашлялся. Спасла его подбежавшая Агнешка.
   - Что вы так долго? - спросила она, заглядывая в вазочки с растаявшим мороженым. - Даже мороженое не съели! Пойдем!
   Инга быстро забрала у Чеслава свою руку, достала из сумочки горсть жетонов, сунула их дочери в карманчик комбинезона и сказала:
   - Беги, катайся, на чем хочешь, только далеко не уходи. Чтобы я тебя все время видела.
   Обрадованная Агнешка побежала обратно к "качельке". Проводив ее нежным взглядом, Инга задумчиво сказала:
   - А ведь Марика так и предполагала... А я ей не поверила. Зачем, спрашиваю, ему было уезжать в свою Германию, если так?
   - А затем, что ты вышла замуж, и мне не на что было больше надеяться, - тихо ответил Чеслав, чувствуя, что временный запал проходит и возвращается всегдашняя робость, внушаемая ему Ингой.
   - Если это была любовь, ты должен был бороться за нее! - с вызовом сказала Инга, сверкнув глазами.
   - Как? - горько усмехнулся Чеслав. - Вызвать твоего мужа на дуэль?
   - А хоть бы и так! - вспыхнула Инга. - Было бы даже неплохо!
   Чеслав удивленно посмотрел на нее, и она вдруг поникла.
   - Прости. Я болтаю всякую ерунду. Просто обида еще не прошла. Представляешь, ревности нет ни капли, но обидно до чертиков. Если бы ты видел ту мымру!
   Чеслав понял, что Инга долго держалась, и сейчас у нее вырвалось накипевшее...
   - Это ты меня прости, - сказал Чеслав. - Я не должен был все сразу так выбалтывать. Ты, конечно, не ждала...
   - Почему же? - возразила она. - В жизни всегда ждешь чего-нибудь такого. А сейчас тебе лучше уйти. И, пожалуйста, не надо больше ездить за мной и караулить возле дома.
   Заметив вытянувшееся лицо Чеслава, она звонко рассмеялась.
   - Нет, ты неправильно меня понял. Мы обменяемся телефонами, и всегда сможем встретиться. А сегодня я не хочу, чтобы Агнешка задавала мне лишние вопросы. Она ведь все понимает.
   Инга написала на салфетке длинный номер. Чеслав сразу набрал его, вбил в память телефона и нажал на кнопку вызова. В сумочке у Инги зазвучала веселенькая мелодия.
   - Я сохраню твой номер, - пообещала она. - Созвонимся на следующей неделе. Только не раньше пятницы. Мне нужно обдумать ситуацию, а ты будешь мешать. А сейчас иди, а то скоро прибежит Агнешка. Она у меня такая, в краску вогнать может запросто...
  

4

  
   Всю следующую неделю Чеслав провел, как в тумане. Смотрел в телевизор - не понимал, что там показывают. Брал в руки книгу, и через минуту ронял на пол, не в силах прочитать ни строчки. Дождавшись пятницы, встал в пять часов утра и до десяти сидел, сжав в руке телефон. Инга сказала: созвонимся... Но что это значило? Она позвонит сама, или позвонить должен он? И вообще, что значили ее слова? Она не сказала "нет", но и на согласие ее поведение было не слишком похоже. Что значило - "мне нужно обдумать ситуацию"? Но прозвучали и более обнадеживающие слова - "созвонимся и встретимся". Встретимся!
   Нет, решился наконец Чеслав. Все-таки, в таких случаях инициатива должна исходить от мужчины!
   Он отбросил крышку телефона. Одновременно с этим аппарат завибрировал, зазвучала почти забытая мелодия песни Сальваторе Адамо "Падает снег", поставленная им на этот единственный номер, и на экране высветилось короткое имя: Инга.
   - Да! - произнес он срывающимся от волнения голосом.
   - Почему ты не звонишь? - спросила Инга. - Договорились же - в пятницу. Я жду, жду, а ты молчишь...
   - А я как раз только что стал набирать номер! - от волнения у Чеслава задрожали руки. - Думал, с утра у тебя много работы, не хотел мешать...
   - У меня всегда много работы, - засмеялась Инга. - Так что теперь, не звонить совсем?
   От ее смеха у Чеслава отлегло на сердце.
   - Встретимся сегодня? - спросил он.
   - Давай! - просто, без всякого кокетства ответила Инга. - Я вызову Марту, она посидит с Агнешкой, а мы куда-нибудь сходим. Тысячу лет нигде не была!
   Они договорились, что Чеслав заедет за ней в восемь вечера, и Инга отключила трубку.
   Даже к первому свиданию Чеслав не готовился так, как готовился в этот день. Он перебрал весь свой гардероб и остановился на двуцветном костюме - темно-коричневые брюки и светло-бежевый пиджак. Галстук решил не повязывать, чтобы не выглядеть чересчур официально. В шесть часов он был уже полностью готов и решил выехать заранее, хотя езды было всего минут двадцать. Чтобы не смущать Ингу, дождался назначенного срока на парковке у супермаркета в двух кварталах от ее дома, и подъехал к такому знакомому крыльцу без трех минут восемь.
   Инга оказалась пунктуальна и вышла из подъезда, когда часы на приборной панели высветили одну минуту девятого. Она была настолько ослепительна в кремовом вечернем платье, неожиданно подошедшем по цвету к костюму Чеслава, что бабушки на скамейке после их отъезда шушукались, наверное, дотемна.
   - Куда? - спросил Чеслав, усадив ее рядом с собой.
   - Понятия не имею! - легкомысленно ответила Инга. - Я ведь говорила тебе, что тысячу лет нигде не была.
   - Тогда в "Старый скловен", - предложил Чеслав. - Я тоже ни разу там не был, но говорят, это лучший ресторан в городе.
   Похожий на генерала метрдотель подвел их к столику, получил банкноту в пять талеров, с достоинством кивнул и, отойдя, что-то шепнул официанту. Наверное, что-то хорошее, потому что весь вечер официант вился вокруг них вьюном.
   - Что ты будешь пить? - спросил Чеслав у Инги.
   - А ты?
   - Увы! - развел руками Чеслав. - Я за рулем.
   - Брось! - возмутилась Инга. - Тогда и я не буду. А так неинтересно. Поэтому оставишь машину около ресторана, а уедем на такси. Не бойся, никто ее не тронет.
   Чеслав уже знал, что угоны в Скловении остались в далеком прошлом, поэтому с удовольствием согласился.
   - Тогда возьмем бутылочку "Божоле". Если оно настоящее, то тебе понравится.
   - В этом ресторане не может быть ненастоящего! - уверенно заявила Инга.
   - Почему?
   - Потому, что он частный. В государственном директор еще может как-то выкрутиться. А если на фальсификате попадется хозяин частного заведения, он пойдет под суд и получит не меньше трех лет.
   - Да, дела! - покачал головой Чеслав и не стал больше говорить на грустные темы.
   Они ужинали, пили вино, действительно оказавшееся превосходным, как и кухня ресторана, много танцевали. Вспоминали школу и общих знакомых но, как только разговор заходил о более поздних годах и начинал приближаться к теме замужества Инги, она ловко уводила его в сторону. Хотя о дочери и ее забавных проделках могла рассказывать бесконечно. Чеслав два или три раза пытался навести разговор на волнующую его тему, и опять Инга ускользала, как ловкая серебристая рыбка. А когда Чеслав, почувствовав после третьего бокала вина непривычную раскованность, решил пойти ва-банк и спросить, что она решила за неделю "обдумывания ситуации", Инга снова, как тогда, в детском парке, положила руку ему на ладонь и сказала:
   - Давай подождем, Чеслав. Пока все идет так, как надо, не надо ничего разрушать...
   Чеслав вопросительно посмотрел на нее.
   - Знаешь, - Инга улыбнулась своей волшебной улыбкой, - ты не такой, как все!
   - Почему? - Чеслав не знал, радоваться ему, или огорчаться.
   - Ты только пойми меня правильно. Ты как будто не из нашего времени, но в этом нет ничего плохого, не обижайся! Наоборот, мне нравится. Сейчас между мужчиной и женщиной все решается намного проще, будничнее, а ты будто пришел из девятнадцатого века. У тебя все получается так красиво, что просто сердце замирает - неужели такое бывает?
   - Перестань, - смутился Чеслав. - Я самый обыкновенный, и не надо делать из меня героя романа.
   - Только не надо меняться, оставайся таким всегда, - не слушая его, продолжала Инга. - Ты мне очень нравишься, и я была полной дурой, когда не обратила на тебя внимания восемь лет назад. Но сейчас я чувствую, что не надо спешить, все идет правильно. Согласись со мной, и все будет хорошо...
   Чеслав отвез Ингу домой на такси и, хоть она не позволила ему даже выйти из машины, чтобы проводить ее до подъезда, спать этой ночью он лег самым счастливым человеком на земле.
  
  

Глава третья

Ты станешь моим папой...

  

1

  
   Теперь, когда Чеслав имел легальную возможность видеть Ингу, и не нужно было ежедневно дежурить около ее дома или офиса, у него появилось время для устройства своих дел. Еще в Германии он вынашивал планы открыть на родине рекламно-дизайнерскую студию, набрав туда молодых талантливых ребят, которых, как он знал, немало выходило из художественного колледжа, где когда-то учился сам. Пропустив понедельник, неудачный для начала важных дел день, во вторник утром Чеслав отправился в городскую мэрию.
   Дежурный по мэрии встретил прилично одетого посетителя по одежке и, выслушав, отправил в отдел по работе с малым бизнесом.
   - Наш президент, - хозяин кабинета, молодой, но уже раздобревший советник покосился на стоящий у него на столе портрет Максимилиана Кочеры, - призывает нас всемерно поддерживать малое предпринимательство!
   Произнеся эту дежурно-парадную фразу, он важно посмотрел на Чеслава, который успел сказать лишь то, что собирается зарегистрировать частное предприятие.
   Не совсем понимая, как надо себя вести в этом кабинете, Чеслав молчал, выжидая, что будет дальше.
   - И какого рода предприятие вы собираетесь открывать? - слегка высокомерно спросил чиновник после положенного вступления. - Конечно, торговое? Магазин? Или вас больше привлекает общественное питание?
   - Нет, - усмехнулся Чеслав. - Совершенно другое. - Я хочу открыть рекламно-дизайнерскую студию. У меня достаточно богатый опыт работы по этой специальности. Думаю, с таким делом я справлюсь.
   - Вы уверены? - чиновник расплылся в откровенно насмешливой улыбке. - Сомневаюсь, что найдется банк, который рискнет выдать кредит под такой сомнительный проект.
   - Вы неправильно меня поняли, - терпеливо ответил Чеслав. - Для открытия студии мне не нужны кредиты. Я намерен вложить в дело собственные средства.
   - Да? - с лица чиновника слетела снисходительная улыбка, и тон сразу изменился. - Это меняет дело. И какой, простите, суммой вы располагаете?
   - А вот это, простите, коммерческая тайна! - уел Чеслав молодого бюрократа. - Скажем так - для финансирования моего проекта сумма вполне достаточная.
   И, предупреждая следующий вопрос чиновника, добавил:
   - Я семь лет проработал в Германии на хорошо оплачиваемой работе.
   - Замечательно! - Чеславу показалось, что у собеседника загорелся в глазах хищный огонек. - Возьмите пока эту памятку для начинающих бизнесменов, и приходите завтра, скажем, в половине одиннадцатого. А я за это время наведу необходимые справки. Давайте, я перепишу ваши паспортные данные...
   Назавтра Чеслава встретили гораздо приветливее. Чиновник даже поднялся с кресла, лично усадил посетителя напротив себя и, нажав кнопку интеркома, попросил принести две чашечки кофе.
   - Вы совершаете правильный и патриотичный поступок, вкладывая свои средства в экономику родной страны! - с пафосом заговорил он. - Наш президент приветствует сограждан, создающих рабочие места и платящих налоги на родине! Не в пример некоторым состоятельным людям, старающимся спрятать свои деньги на счетах в иностранных банках, где они работают на экономику чужих стран! Или, как еще поступают некоторые несознательные граждане - покупают валюту и прячут ее под матрасом! Омертвляют деньги, которые могли бы работать на экономику родной страны!
   Чеслава слегка покоробила плакатность этой речи, и он решил направить разговор ближе к теме. Однако советник вдруг выдал совершенно неожиданную фразу:
   - Но я должен вас огорчить - услуги того рода, которые вы собираетесь предложить, мало востребованы на столичном рынке. Боюсь, этот бизнес не имеет в нашем городе перспективы. Я посоветовался с опытными людьми, и они предлагают другую сферу для инвестиций вашего капитала. К примеру, городская инфраструктура. Например, выделенных правительством средств для строительства новой городской электроподстанции на Юго-Востоке столицы явно недостаточно, и мэрия сейчас привлекает средства частных инвесторов. Ваш миллион придется более чем кстати. Скажу по секрету, вложения в городскую энергетику сейчас приносят очень приличные дивиденды, вы останетесь довольны...
   Вот это номер! Чиновнику известен размер его счета в банке города Ингольштадта! А ведь Чеслав ни словом о нем не обмолвился! Узнать его могли из единственного источника - в одном из адресованных Паулю электронных писем Чеслав похвалился полученной суммой. А это значило, что слова школьного друга о поголовной перлюстрации почты соответствуют действительности...
   - Простите, пан советник! - Чеслав начал закипать от такого бесцеремонного вторжении в свои планы, но старался пока этого не показывать. - Возможно, вы правы, но я ничего не соображаю в электроэнергетике. Зато имею богатый опыт в той области деятельности, которой собираюсь заняться. Я изучил состояние столичного рынка рекламы и убедился, что он находится в зачаточном состоянии. Наружная реклама в городе, оформление рекламы в газетах и интернете - все делается крайне непрофессионально. Можно даже сказать, на любительском уровне. Потому что эта ниша вовсе не переполнена, как вас кто-то неверно информировал, а занята единственной фирмой-монополистом. Это государственные "Рекламные услуги". Так что вы несколько ошибаетесь, называя предлагаемые мной услуги невостребованными.
   Чеслав был совершенно уверен, что чиновник не ошибался, а намеренно вводил его в заблуждение, выдавливая из него деньги для затыкания бездонной дыры городского хозяйства. Скорее всего, с этого дела он надеялся получить определенный профит. По недовольному лицу советника было понятно, что теперь ему предстоит неприятный разговор с начальством.
   - Ну, что же, - советник отобрал с лежащих на полке стопок несколько бланков и положил перед Чеславом. - Заполняйте бумаги, собирайте нужные визы и приходите. У нас действует система одного окна, так что регистрация вашего предприятия не займет много времени.
   И, не скрывая вызванной неудачей неприязни, добавил:
   - Попомните мои слова. Когда столкнетесь с жизненными реалиями, не раз пожалеете, что не приняли нашего предложения.
   На этот раз он даже не приподнялся с кресла, чтобы проводить посетителя.
  

2

  
   Регистрация предприятия оказалась совсем не простым делом. Пресловутая "система одного окна" оказалась фикцией, и Чеслав сбил ноги, бегая по кабинетам за нужными визами. А когда все же предприятие, которое он втайне от любимой назвал "Инга", было внесено в государственный реестр, начались новые проблемы, о которых он даже не подозревал. В первую очередь для студии нужно было подыскать подходящее помещение, и он отправился в отдел недвижимости, где ему дали несколько адресов.
   Помотавшись по городу и осмотрев в первый день больше половины предложенных помещений, Чеслав приуныл. Это были настоящие развалины, на восстановление которых ушло бы больше денег, чем на постройку новых. На следующий день повезло чуть больше. Это была большая пристройка к жилому дому не в самом худшем районе города. Когда-то в ней размещался магазин, не выдержавший конкуренции с построенным рядом гипермаркетом и благополучно разорившийся. Помещение понравилась ему большим светлым залом и достаточным количеством подсобных помещений. Правда, стены изнутри были обшарпаны, все двери сняты, нужно было менять все полы и окна и перекрывать протекающую крышу но, по крайней мере, сохранилась, хоть и отключенная, система отопления.
   Чеслав на глазок определил, что ремонт помещения обойдется не меньше, чем в сотню-полторы тысяч евро. Дороговато, конечно, но это было ему по карману. Смотря, конечно, какую цену заломит комитет государственного имущества за само помещение. Но тут ждала еще одна неожиданность.
   - Три талера за квадратный метр, - заявила неулыбчивая женщина, "специалист по недвижимости". - Плюс повышающий территориальный коэффициент. В данном случае он составляет один и семь десятых.
   Чеслав быстро перемножил в уме три талера на коэффициент и площадь пристройки и с недоумением посмотрел на "специалиста".
   - Вы ничего не путаете? Разве может помещение площадью больше двухсот пятидесяти квадратов стоить тысячу триста талеров?
   - Молодой человек, - ответила она, поджимая губы, отчего они сложились в ниточку. - Стоимость аренды определена указом президента, и не нам с вами ее обсуждать. Если хотите что-нибудь подешевле, поищите за городом. В этом случае вы сможете сэкономить до шестидесяти процентов.
   Похоже, вы меня не поняли, - улыбнулся Чеслав. - Я не веду речь об аренде, а собираюсь купить помещение.
   Что? - женщина посмотрела на него так, будто он только что на ее глазах свалился с Луны, и оскорблено заквохтала: - Это исключено! Желающих приобрести недвижимость в городской черте много, ее давно растащили бы на части, но президент запретил продавать ее. Только аренда! Если когда-нибудь и зайдет разговор о продаже, то она будет проводиться с аукциона, и никак иначе!
   А ее презрительный взгляд говорил: "много вас таких!".
   У Чеслава отвисла челюсть. Он слышал об этом впервые, и такое положение дел ломало все его планы. Отремонтировав выкупленную собственность, в будущем он мог бы брать под нее кредиты, а кто даст деньги под арендованное помещение?
   - А что, если я выстрою новое здание? - пришла ему в голову мысль. Если даже после строительства у него не будет хватать денег на основную деятельность, всегда можно будет обратиться в банк, подумал он. И тут же получил новый отлуп.
   - В городской черте нет свободных площадей для частных застройщиков, - отрезала "специалист по недвижимости", всем видом показывая, как она устала от некомпетентности посетителя. - Ближайшие участки - в пятидесяти километрах от города.
   Это было похоже на издевательства, но "специалист" вовсе так не считала.
   - Получается, - сказал Чеслав, - что я вложу кучу денег в ремонт, а назавтра объявят аукцион, придет дядя с толстым кошельком, купит отремонтированное мной помещение, а я останусь с носом?
   - На этот счет можете не беспокоиться, - все тем же тоном ответила "специалист". - В договор аренды вносится пункт о преимущественном праве арендатора на выкуп арендуемой недвижимости. Конечно, при условии надлежащего исполнения им прочих условий договора.
   В последние дни от нескончаемого канцелярита у Чеслава начинала кружиться голова, из-за чего он плохо воспринимал окружающую действительность...
   Определенная на глазок стоимость ремонта была превышена уже в два раза, а конца работам все не было. Нанятая бригада ремонтников-универсалов настелила полы керамической плиткой, обшила стены и потолки пластиковыми панелями, заменила старые окна стеклопакетами, вставила современные двери, поменяла всю электропроводку и проржавевшую систему отопления и водоснабжения. Когда ремонт стал близиться к концу, приехал заместитель начальника районной управы со свитой, осмотрелся и выдал еще одно предписание. Оказалось, что вдобавок ко всему уже сделанному предприятие должно благоустроить окружающую территорию и сто метров подъездной дороги, выложив все тротуарной плиткой.
   - Вам много лет вам было плевать на эту территорию, а теперь вы вдруг озаботились ее благоустройством? - разозлился Чеслав. - Особенно подъездная дорога. Какое я имею к ней отношение? Что я вам, дорожно-строительное управление?
   - Как хотите! - равнодушно ответил чиновник. - Пока не выполните предписание, работать не начнете.
   Чеслав обратился к юристу, но тот развел руками.
   - Ничем помочь не могу. Это политика нашего президента - малый бизнес обязан участвовать в благоустройстве городов.
   - Но я ведь не получил еще ни копейки прибыли! - злился Чеслав. - Где я наберусь денег?
   - А это никого не интересует, - пожал плечами юрист. - Захотите работать - найдете.
   А еще были пожарные, которые тянули с подписанием акта приемки объекта до тех пор, пока Чеслав не перечислил пять тысяч талеров на закупку компьютеров и запасных частей для пожарных автомобилей...
   А ведь еще недавно Чеслав слышал уверения, что взятки в нынешней Скловении искоренены. Якобы, чиновники панически боятся их брать из-за жесточайших антикоррупционных законов. На деле оказалось, что даже мелкие бюрократы нашли способы обойти самые суровые законы и изобрели безопасные способы вымогания денег. Только тарифы за их услуги значительно повысились по сравнению с прежними временами.
   Когда все официальные и неофициальные поборы закончились, Чеслав облегченно вздохнул, но снова оказалось, что рано. Начались сложности с набором персонала. Он был хорошо знаком с директором художественного колледжа - тот не забыл одного своих любимых учеников, - и отправился к нему за содействием.
   - Мне нужны десять самых лучших выпускников этого года, - сразу взял быка за рога Чеслав. - Заработок обещаю достойный.
   - Ничего не получится! - огорошил его старый преподаватель. - Они отрабатывают свои три года по распределению.
   - Какое еще распределение? - удивился Чеслав. В его время ничего такого не было.
   - А ты не знаешь? Указ вышел пять лет назад.
   - И где они сейчас?
   - В основном в деревне, малюют наглядную агитацию в госхозах, - угрюмо ответил директор. - Кому повезло, остались в городе, занимаются тем же на заводах.
   - И что, никак нельзя вытащить их оттуда?
   - Почему? Можно... только сначала выплатишь полную стоимость их обучения. Назвать тебе сумму?
   - Не надо, - огорченно сказал Чеслав. - Скажите, а вы не могли бы мне помочь найти тех, кто уже отработал распределение? Из лучших?
   - Вот это попробуем, - согласился директор. - Приходи через недельку, может, что и выгорит.
  

3

  
   В сентябре директор колледжа нашел для Чеслава одиннадцать молодых художников - пять ребят и шесть девушек, но еще три недели они сидели без дела - разрешительные органы задерживали выдачу лицензии. К работе рекламно-дизайнерская студия "Инга" приступила в середине осени, когда по воздуху полетели невесомые нити паутины. Настоящая Инга, увидев свое имя, сложенное из огромных светящихся букв на фронтоне здания, прыснула в кулачок, но ничего не сказала. Открытие дела Чеслав решил отпраздновать в "Старом скловене", куда пригласил весь коллектив, в том числе немолодую женщину-бухгалтера по имени Софья Бонеш, которую порекомендовали ему в лицензионном отделе. Пани Бонеш всю жизнь проработала бухгалтером в городском отделе статистики и, как говорили, была отличным специалистом. Недавно она вышла на пенсию, но, будучи еще полна сил и энергии, с удовольствием продлила карьеру в частном предприятии. Тем более, предложенная Чеславом оплата значительно превышала оклад, получаемый ей на старом месте.
   В качестве почетных гостей рядом с героем торжества сидели Пауль Корник с женой, и, разумеется, Инга. Чеславу намекали, что следовало бы пригласить кого-нибудь из мэрии, в первую очередь - начальника отдела по работе с малым предпринимательством, от которого во многом зависела будущая работа нового предприятия. Но Чеслав ненавидел подхалимаж, а благодарить чиновников из мэрии, особенно молодого бюрократа, ответственного за "работу с малым бизнесом", было не за что - они больше выкручивали руки, чем помогали, когда он бегал по чиновничьим кабинетам.
   Чеслав не умел и не любил говорить красиво, поэтому очень кратко поздравил коллектив с рождением новой студии, выразил надежду, что коллектив сработается, и, красный от смущения, сел на место. Следующий тост хотел поднять Пауль - уж он-то умел говорить, еще в школе его назначали конферансье на всех самодеятельных концертах. Но тут со стула поднялась пани Бонеш, властным жестом усадила Пауля на место, и подняла бокал с шампанским.
   - Молодые люди! - она была вдвое старше самого старшего из присутствующих, и имела право так говорить. - Молодые люди, я предлагаю следующий тост за нашего президента Максимилиана Кочеру! Потому что только благодаря ему мы живем в спокойном и процветающем государстве, имеем хорошую работу и достойную жизнь! А еще я вдвойне благодарна нашему президенту за то, что он регулярно платит мне хорошую пенсию, и я имею возможность позволить себе многое из того, чего не позволяют себе пенсионеры в соседних странах. Хотя бы в той же Польше, где квартирная плата растет каждый месяц и пенсионеры вынуждены выходить на улицы, чтобы остановить этот произвол. Разве такое возможно в нашей стране? Нет! Так выпьем же, господа, за нашего отца, президента Максимилиана Кочеру!
   "Отец" был лет на пять младше экзальтированной, пересмотревшей скловенского телевидения пенсионерки, но она не придавала этому значения. Пани Бонеш обвела народ за столом строгим взглядом и поднесла бокал к губам. Чеслав украдкой посмотрел на свой коллектив и со злорадным удовольствием отметил, что тост не вызвал у молодежи особого восторга. Правда, никто не стал демонстративно отказываться выпить, но за столом послышались смешки, ребята переглядывались полными иронии взглядами. Пауль отпил половину бокала и сморщился, будто вместо шампанского хлебнул неразведенного спирта. А Инга, сделав глоток, поставила бокал на стол и неожиданно звонко рассмеялась, не обращая внимания на умоляющий взгляд и толчки коленом сидевшей рядом Марики Корник.
   - Я сказала что-то смешное? - зычным командирским голосом строго спросила ее с другого конца стола пани Бонеш.
   - Извините, - с ангельской улыбкой ответила Инга. - Просто я представила, как каждый месяц десятого числа к вам домой стучится президент и лично вручает вам пенсию!
   - Ну что вы, дорогая, - приняв ее слова за чистую монету, смутилась пани Бонеш. - Я вовсе не это имела в виду, вы меня неправильно поняли...
   Теперь смеялись все, но пани Бонеш сделала вид, что не обиделась, или на самом деле ничего не поняла и сидела, растерянно улыбаясь.
   Заиграла музыка, и Пауль сказал, наклонившись к уху Чеслава:
   - Во всем есть свои хорошие стороны. Зато теперь тебе не придется вычислять стукача.
   Чеслав похлопал друга по плечу и прокричал, перебивая музыку:
   - Ладно! Сегодня гуляем!
   Инга вытащила его из-за стола и увела танцевать.
   Ночью, когда они подъехали на такси к дому Инги, она взяла его за руку и повела с собой. Это был первый раз, когда он остался ночевать у нее. А утром, когда они вышли из спальни, Агнешка - она встала рано и уже сидела за компьютером, гоняя по извилистым дорогам машину из игры "Тачки-2", - сказала, не отрывая взгляда от монитора:
   - А знаешь, дядя Чеслав, я не буду против, если ты станешь моим папой...
  
  

Глава четвертая

Тревога

  

1

  
   Первые несколько недель дела у рекламно-дизайнерской студии "Инга" шли ни шатко, ни валко. Рекламодатели по привычке несли заказы в государственное рекламное агентство, бывшее до недавних пор монополистом на рынке. Поэтому первой работой, выполненной молодыми художниками под руководством Чеслава, была концепция рекламы собственного предприятия. Девушки готовили рекламные модули для размещения в газетах и баннеры для интернетовских сайтов. Парни мастерили растяжки и плакаты, а один из них разработал для студии настолько оригинальный компьютерный сайт, что пришлось включить в список предлагаемых предприятием услуг еще одну - разработку сайтов на заказ.
   Газетные полосы, рекламные места в городе и все остальное обходилось очень недешево, но к новому году появились первые признаки окупаемости. Местные бизнесмены на наглядном примере убедились, насколько убоги были творения государственного агентства, и вереницей потянулись в "Ингу".
   Не обходилось и без досадных неприятностей. В один прекрасный день пришел контролер из какого-то недавно созданного отдела мэрии - Чеслав не запомнил ни его названия, ни, тем более, предназначения, - и заявил, что надпись "Инга" на фасаде является наружной рекламой, на установку которой требуется специальное разрешение. А так как такого разрешения предприятие не получало, оно обязано уплатить штраф.
   - Какая это реклама? - возмутился Чеслав. - Это обыкновенная вывеска! Такие висят на каждом магазине, и неужели все они обращались к вам за разрешением?
   Въедливый контролер извлек из портфеля книжечку "Закон о рекламе" и, тыкая в страницы пальцем с обгрызенным ногтем, стал нудно что-то доказывать. Чеслав ничего не понял, попросил контролера оставить ему книжечку с законом, и придти завтра, а сам отправился к юристу. Тот признался, что слабо знаком с рекламной практикой, внимательно изучил закон прямо при клиенте и, разведя руками, сказал:
   - Формулировки настолько размыты, что можно допустить двоякое толкование. Но сразу говорю, что если дойдет до суда, он в любом случае примет сторону государства, и штраф платить вам придется.
   Контролер не вернулся ни завтра, ни послезавтра, и в запарке Чеслав совсем забыл о его визите. А через неделю почтальон принес заказное письмо с судебным решением, обязывающим предприятие "Инга" заплатить штраф в размере пяти тысяч талеров. Кроме того, директору предприятия Чеславу Чешински предписывалось обратиться в мэрию за разрешением на установку на фасаде арендованного здания наружной рекламы в виде надписи "Инга".
   Особенно задел Чеслава размер штрафа за мнимое нарушение. Недавно он прочитал в газете, что автохулиган, против которого полиция выстраивала живой щит, приговорен судом к штрафу в две тысячи пятьсот талеров...
   - Я тебя предупреждал! - философски пожал плечами Пауль, когда Чеслав высказал ему, что думает об этом случае в частности и государстве в целом. - Знаешь, у наших восточных соседей есть поговорка - строгость российских законов компенсируется необязательностью их исполнения. У нас такое не проходит. Если фискальные органы вцепились тебе в горло, то сдерут свое даже с мертвого. А то, что штрафы в Скловении совершенно не соотносятся с тяжестью нарушений, и говорить нечего. Просто Быку очень нужны деньги...
   У Чеслава уже вошло в привычку при встрече с Паулем отключать мобильник без напоминания...
   Инга, в отличие от Пауля, ничего не боялась, и все свои мысли высказывала совершенно открыто. Может быть потому, что закон об оскорблении президента и действующей власти, под который при желании можно было подвести (и подводили) любого, сболтнувшего что-то лишнее, касался ее меньше всего. Политика была для нее пустым звуком, а президент просто не существовал, и она никогда не упоминала его в разговоре. Чеславу, иногда в иносказательной форме выражавшему недовольство окружающей действительностью, она легкомысленно советовала:
   - Меньше обращай внимания! Стоит ли забивать голову такими пустяками, когда у меня есть ты, а у тебя есть я? И у нас есть Агнешка! Вот о чем надо думать, а не о всякой ерунде.
   Ей было легко так говорить, потому что в деятельность совместного предприятия, где она работала, государственные чиновники практически не вмешивались. Она как-то рассказала Чеславу, что их обувное предприятие фактически делится на две части. Одна производит продукцию для Западной Европы, где она благодаря дешевизне, хорошему качеству и чуть ли не еженедельному выпуску новых моделей пользуется повышенным спросом.
   - Какие новые модели? - не понял Чеслав. - Да в вашем фирменном магазине я вообще ни разу не видел смены коллекции. Качество - согласен, но модели у вас, извини, все до одной пятилетней давности.
   - Так я про что и говорю! - рассмеялась Инга. - Если бы мы могли, то давно бы отказались работать на местный рынок. С него мы не имеем никой прибыли. Но не получается, существует межправительственное соглашение, по которому мы обязаны двадцать процентов продукции оставлять в Скловении.
   - Но что вам мешает менять модели и для внутреннего рынка? - удивился Чеслав.
   - А ты бы сам попробовал! - снова засмеялась Инга. - Ты же сам знаешь, сколько тут надзорных и разрешительных органов... Чтобы изменить хотя бы форму язычка в туфлях, надо исписать столько бумаги и собрать столько подписей, что туфли за это время успеют выйти из моды. Австрийская дирекция считает, что это полная дурь и не хочет этим заниматься. Вот и забиты склады трехмесячным запасом продукции. Да ладно, тебе это надо?
   Она повалила Чеслава на диван и принялась щекотать, а он, до ужаса боявшийся щекотки, орал, как резаный, и пытался вырваться.
   Чеслав даже самому себе не хотел признаваться, что, если бы не Инга, он давно уехал бы назад в Германию, до того его допекал идиотизм местной жизни и всесилие бюрократической машины. Однажды из мэрии прислали телефонограмму с приглашением директора "Инги" на административную комиссию по поводу неоплаты счета за отопление. Удивленный Чеслав потребовал объяснений от бухгалтера. Та с охами и ахами обнаружила, что платежное поручение действительно случайно затерялось в ворохе бумаг и не ушло вовремя в банк.
   Платежка пошла в тот же день, но было уже поздно. Как говорил Пауль, в Скловении строгость законов невозможно компенсировать ничем...
   Чеслав пожалел старушку и решил не наказывать ее деньгами. Но оставить виновницу вовсе без взыскания было бы неправильно, и он объявил, что отправит ее вместо себя на административную комиссию.
   - Что вы! - заквохтала пани Бонеш. - Меня туда даже не пустят! Там присутствуют только первые руководители!
   Пришлось Чеславу идти самому. В большом кабинете собралось десятка два проштрафившихся директоров крупных городских предприятий, должников за тепло, электричество или воду - чтобы не тратить лишнего времени, собрали всех в одну кучу. Многие директора были знакомы между собой. До появления заместителя мэра они вели непринужденные разговоры и вовсе не выглядели провинившимися штрафниками. Чеслав чувствовал себя среди них белой вороной. Но была среди собравшихся ворона еще белее его - худая женщина средних лет, зажавшаяся в уголочке, и ни разу не поднявшая глаз.
   Вошел седовласый и представительный заместитель мэра, и разговоры моментально прекратились. Разбор начался с директоров государственных предприятий. К удивлению Чеслава, ни один из них не винился, не посыпал голову пеплом, все напирали на убыточность своих предприятий, на перегруженность их социальной сферой и на множество других уважительных причин. Заместитель мэра выслушивал их, устраивал разнос, грозил штрафами, но потом смягчался и в итоге объявлял каждому очередное последнее предупреждение.
   Но вот подошла очередь директоров частных предприятий. Первым оказался скромно, даже неряшливо одетый человек азиатского вида, хозяин сети восточных ресторанов, задолжавший государству за все, что только можно. Слушая заместителя мэра, он покаянно кивал, с чудовищным акцентом клялся, что такого никогда больше не будет и жаловался на отсутствие прибыли. В итоге заместитель мэра смилостивился и ограничился устным внушением.
   Следующей была худая женщина, оказавшаяся хозяйкой маленького магазинчика сэконд-хэнда, ютившегося в подвале студенческого общежития. Она задолжала за отопление, но отважно заявила, что платить не намерена.
   - Вы придите сами и посмотрите! - горячилась она. - С самого начала зимы батареи холодные, стены текут, все в плесени. Вещи портятся. За что я должна платить?
   - К вам присылали комиссию! - поморщился мэр. - Есть официальный акт, что температура в помещении - восемнадцать градусов. Это полностью соответствует санитарным нормам.
   - Ага! - чуть не заплакала женщина. - Как раз в тот день и дали отопление. Единственный раз за всю зиму...
   - Пани Миллер! - разозлился заместитель мэра. - Мы не намерены слушать здесь ваши наветы. Здесь собрались серьезные, занятые люди, мы оторвали их от работы, а вы отнимаете их время пустой болтовней.
   - А я что, не с работы пришла? - возмутилась пани Миллер. - Мне даже магазин пришлось закрыть, чтобы сюда прийти, потому что работаю одна! Я и продавец, я и грузчик, я и бухгалтер! А еще я тяну двоих детей и пьяницу мужа!
   - Все, хватит! - хлопнул по столу заместитель мэра. - Вы уже всех достали со своим тряпьем! В общем, так - или вы оплатите счет за тепловую энергию плюс тысячу пятьсот талеров штрафа, или мы отберем у вас лицензию.
   - Полторы тысячи талеров? - у женщины вдруг пропал голос, и эти слова она почти прошептала. - Да у меня во всем магазине не наберется товара на такую сумму...
   Но ее больше не слушали.
   Подошла очередь Чеслава.
   - А, пан Чешински! Рад познакомиться! Что-то вы редко бываете у нас, игнорируете наши приглашения!
   ...Из мэрии частенько приходили официальные письма, требующие присутствия первого руководителя на различных совещаниях и семинарах. Но Чеслав не хотел тратить попусту время, и ни разу не ходил на не нужные ему посиделки. Если проводится совещание на тему "Первоочередные мероприятия по наведению порядка с бродячими животными и обеспечению безопасности жителей столицы в свете Указа Президента Республики Скловения Максимилиана Кочеры N... от...", пусть такими делами занимаются ветеринарные и коммунальные службы, думал Чеслав. При чем здесь он, художник, хозяин рекламно-дизайнерской студии?
   Однако у заместителя мэра на этот счет было другое мнение.
   - Чаще надо встречаться, пан Чешински, чаще! - он смотрел на Чеслава с обаятельной улыбкой, но в глазах мелькнул хищный огонек, и стало понятно - без штрафа с этого судилища не уйти.
   Так оно и вышло.
   - Если бы вы заходили к нам хотя бы иногда, - продолжал чиновник, - то были бы в курсе всех изменений в законодательстве и смогли бы избежать недавнего печального инцидента с неразрешенной рекламой. А теперь из-за него вы попали... ну, не сказать, что в черный список, но на карандаш. Поэтому я при всем моем желании не могу отпустить вас без штрафа. Тем более у вас, в отличие от многих здесь присутствующих, предприятие вполне прибыльное?
   ...Знакомые и заказчики откровенно посмеивались над Чеславом, но он вел бизнес совершенно легально, не скрывая ни талера прибыли...
   - ...Думаю, штраф в полторы тысячи талеров вас не разорит. Это стандартная сумма за такое нарушение, - заместитель мэра улыбнулся так, будто вручал государственную награду. А Чеслав, искоса поглядывая на пани Миллер, вытирающую слезы скомканным платочком, даже не пытался протестовать.
   На этом собрание закончилось, и присутствующие потянулись к выходу. Директора убыточных предприятий расселись по машинам различной степени шикарности и умчались руководить. Всех перещеголял по-нищенски одетый хозяин восточных ресторанов - он уехал на новенькой "Тойоте Лендкрузер" стоимостью, насколько было известно Чеславу, не меньше пятидесяти тысяч талеров.
   И только заплаканная пани Миллер ушла пешком...
  

2

  
   К лету стали появляться новые проекты. Разработав по просьбе одного постоянного клиента дизайн зала его нового ресторана, и оставшись доволен собственной работой, Чеслав решил включить этот вид деятельности в число предлагаемых услуг. Прежний штат уже не справлялся с потоком заказов и, подсчитав свои возможности, он решил нанять еще пятнадцать человек, в том числе трех водителей, программиста, трех разъездных приемщиков заказов и второго бухгалтера - работы стало больше втрое, и пани Бонеш уже с трудом справлялась.
   Но тут появилось еще одно непредвиденное обстоятельство. Оказалось, что в штат, превышающий двадцать человек, по указу президента обязательно включается заместитель директора по идеологии, назначаемый главой администрации территориального образования, то есть мэром. Чеславу очень не хотелось брать на содержание заведомого бездельника, но обойти президентский указ было совершенно невозможно. К этому времени Чеслав заключил несколько договоров с новыми клиентами, директор художественного колледжа нашел для него нескольких талантливых ребят, которые уже уволились с прежних мест, и давать задний ход было просто некуда.
   Присланный из мэрии заместитель по имени Август Кондратович оказался сорокатрехлетним отставным подполковником, служившим до выхода в отставку в армейском управлении по воспитанию личного состава. Так теперь называлось бывшее Главное политуправление. Чеслав заранее невзлюбил еще не виденного им нахлебника, которому за исполнение непонятных обязанностей придется платить немалые деньги - по закону заместителю полагалось восемьдесят процентов от оклада директора.
   Он приготовился встретить недалекого солдафона с зычным голосом и командирскими замашками, и был немало удивлен, когда к нему в кабинет вошел улыбчивый человек с внешностью киноактера и манерами английского джентльмена. Первое впечатление оказалось неплохим, но Чеслав решил не поддаваться внешнему обаянию нового работника, пока хорошенько к нему не присмотрится.
   Должностная инструкция заместителя по идеологической работе, где были расписаны его служебные обязанности, хранилась в идеологическом отделе администрации города и не подлежала разглашению. Это было смешно и грустно. Платя человеку фактически из собственного кармана, Чеслав не имел права знать, за что...
   После представления коллективу Кондратович зашел в кабинет Чеслава и со словами: "а теперь - как полагается!", выставил на стол восьмисотграммовую бутылку "Скловенской прозрачной", выложил палку салями, банку соленых огурцов и запаянный в полиэтилен нарезанный хлеб.
   - Что вы, это лишнее! - растерялся Чеслав. - К тому же я на машине...
   - Ничего страшного. Я отвезу вас на своей, - невозмутимо ответил заместитель. - А завтра утром заеду за вами и привезу на работу.
   - А вы? - не понял Чеслав.
   - А у меня есть специальный пропуск-вездеход, оберегающий от дорожной полиции, - Кондратович улыбнулся такой обезоруживающей улыбкой, что невозможно было понять, говорит он правду, или шутит.
   - Нет, правда, - заверил заместитель. - Мою машину полиция не трогает. К тому же, мы ведь не будем напиваться до потери пульса!
   Чеслав еще пытался отнекиваться, но Кондратович уже вовсю хозяйничал в директорском кабинете. Не обращая внимания на протесты, он расстелил на столе газету, порезал колбасу, выложил на чайное блюдце огурцы.
   - Огурчики не магазинные, со своего огорода, и солю по своему рецепту...
   Разлил по взятым из буфета стаканам водку и провозгласил:
   - За знакомство и процветание фирмы! И если мы хотим преодолеть недосказанность и сработаться, давай переходить на "ты".
   Держа в руке стакан, Чеслав удивленно посмотрел на него.
   - Выпей, потом объясню, - сказал Кондратович и мастерски опрокинул стакан.
   У Чеслава получилось не так ловко.
   - Я все отлично понимаю! - Кондратович со смаком откусил от хрустящего огурца. - И думал бы на твоем месте то же самое, что сейчас думаешь ты. На хрена бы мне было держать на собственные деньги присланного сверху дармоеда? Который неизвестно чем будет заниматься? А возможно, и стучать в органы? Так вот, давай сразу расставим все точки. Стучать я никуда не собираюсь, бездельничать не привык, и намерен отработать свой оклад до последнего талера. Можешь грузить на меня любую работу, вытяну. Во-первых, могу взять на себя всю работу по хозяйству. Я вот, когда заходил, обратил внимание - ручка на входной двери болтается. Непорядок. А у меня на такие вещи глаз наметанный, и руки не из заднего места растут. Так что - смело исключай из сметы расходы на всяких электриков да водопроводчиков, сам всю работу сделаю. Потом - кто у тебя кадры ведет? Бухгалтер? Теперь я буду вести, дело мне знакомое, а у госпожи Бонеш и без того работы хватает.
   Кондратович пососал кружок салями и добавил:
   - Думаешь, почему я такой добрый? Да потому, честно говоря, что сам плохо представляю, на хрена тебе зам по идеологии.
   Уж не провоцирует ли он меня на крамольные высказывания? - мелькнула у Чеслава мысль. Но заместитель, казалось, вовсе не ждал от него ответной откровенности.
   - Как говорят у нас в армии, между первой и второй пуля не должна просвистеть, - сказал он, снова наполнил стаканы и продолжил монолог:
   - Ну, какая сейчас идеология? Любите президента, отца родного? Так большинство и так готово его на руках носить. А кто не любит, того никакими политинформациями не заставишь, насильно мил не будешь. Но эти, слава богу, молчат в тряпочку, не высовываются. А кто высунулся, те уже далеко... Знаешь, я ведь в армии двадцать пять лет прослужил, от звонка до звонка! Как в Москве высшее политическое закончил, так и пошел в войска замполитом. Тогда все понятно было - да здравствует коммунистическая партия Скловении и ее направляющая сила - КПСС! Хоть сам в эту муру шибко не верил, но хоть было понятно, что солдатикам говорить. Потом все быстренько перестроили, слава богу, хоть на месте удержался. Вместо политотдела - управление по воспитательной работе среди личного состава. Свобода, независимость, патриотизм. В армии оно понятно, но здесь, на гражданке зачем? И без того на каждых выборах девяносто процентов голосов... Куда еще?
   Чеслав давно стал подозревать, что навязчивые страхи Пауля вряд ли имеют под собой реальную почву, и выключал телефон при встречах с ним больше для того, чтобы не злить друга. Ему частенько приходилось слышать, как люди, ни от кого не скрываясь, костерили президента Кочеру, на чем свет стоит. Настолько часто, что приходило недоумение - кто же тогда голосует за него на выборах? Пока не пришло понимание - достойные фигуры, способные составить настоящую конкуренцию действующему президенту, отсекаются еще на дальних подступах. А в кандидаты попадают специально отобранные люди, заведомо не имеющие шансов добиться у народа даже малейшей популярности. С бредовыми идеями и не менее бредовыми речами. В какой-то степени Кочера был прав, заявляя: "а за кого вам еще голосовать?".
   Если бы Пауль сейчас услышал Кондратовича, то упал бы в обморок, уверенный, что через пять минут явятся вездесущие агенты КОКС и арестуют всех. А Кондратович говорил, ничего и никого не боясь, и Чеслав подумал - если бы на самом деле существовала система тотальной прослушки, его заместитель, при такой-то должности и опыте должен был знать это в первую голову. Но на всякий случай поддерживать крамольный разговор не стал, стараясь промолчать или отделываться ничего не значащими общими фразами.
   ...Из-за постоянной занятости Чеслав редко употреблял спиртное, и когда бутылка "прозрачной" опустела, изрядно захмелел. Зато его заместитель держался так, что по его виду никто, даже самый дотошный дорожный полицейский, не заметил бы и следа опьянения. Рабочий день давно закончился и, когда они вышли на улицу, в студии уже не было ни души. Чеслав долго не мог попасть специальным брелком в металлический пятачок включения сигнализации, и Кондратович, отняв ключи, проделал все сам. Потом усадил его в свой "Форд", вытащил из бардачка и закрепил присоской на переднем стекле какую-то бумажку.
   - Это... ик... и есть твой пропуск-вездеход? - спросил Чеслав, бессмысленно улыбаясь. Если уж он начал икать, значит, дошел до кондиции.
   - Ага! - посмеиваясь, ответил Кондратович. - Выдали на службе, а когда увольнялся, договорился с друзьями, и они "забыли" забрать. Вот и пользуюсь до сих пор. Очень удобная штука!
   Чеслав давно уже жил у Инги, наотрез отказавшейся переезжать к нему. Кондратович довез его до дома и проводил до самых дверей квартиры.
   - Настоящие офицеры не бросают своих в беде! - заявил он, когда Чеслав стал отказываться от помощи. А с открывшей дверь Ингой галантно поздоровался, представился и сказал:
   - Не ругайте мужа, пани, просто он немножко не рассчитал свои силы.
   Посмотрев на счастливо улыбающегося Чеслава, Инга прыснула, и стала стягивать с него куртку. Но постелила этой ночью ему на диване.
  

3

  
   Утром Чеслав проснулся от дикой головной боли. Долго и мучительно извергая из себя в унитаз остатки вчерашней закуски, он проклинал себя последними словами и давал зарок не прикасаться к спиртному выше десяти градусов крепостью. Инга пожалела его и дала какую-то таблетку, от которой головная боль немного прошла, и стало чуть легче. Но лицо в зеркале по-прежнему вызывало отвращение - слава богу, на сегодня у него не было назначено деловых встреч.
   Ровно в восемь пятнадцать зазвонил мобильник и Кондратович сообщил, что машина подана к подъезду.
   - Неужели у вас не болит голова? - с завистью спросил Чеслав, глядя на свежего, благоухающего дорогим одеколоном заместителя.
   - Чему болеть? - Кондратович демонстративно постучал костяшками пальцев по лбу. - Здесь же кость!
   И добавил сочувственно:
   - Тренировка, шеф, тренировка! И не забывай, мы вчера договорились не выкать!
   Это сохранилось у Чеслава в памяти, как и смелые речи заместителя, а вот что было дальше, особенно под конец, вспоминалось с трудом. Но спрашивать у Кондратовича, не наболтал ли вчера чего лишнего, совсем не хотелось. А тот с добродушной улыбкой старшего товарища посоветовал:
   - И развеиваться надо чаще. А то живешь, наверное, работа - семья - работа. Так ведь?
   Вот тут Чеслав был совсем не согласен с непрошеным советчиком. Действительно, с работы он всегда спешил домой, но семейная жизнь оказалась совсем не в тягость, даже наоборот. Выходные, проведенные с Ингой и Агнешкой, давали ему заряд бодрости на всю неделю - с девочкой Чеслав быстро подружился, и у него ни разу не возникало мысли, что она ему неродная. Тем более, за все это время родной отец ни разу не выразил желания встретиться с дочерью.
   За полчаса до обеда позвонил Пауль.
   - Ты не забыл? Я уже на месте.
   Вчера он попросил о встрече, и они договорились вместе пообедать в "Корчме".
   - Конечно, забыл! - простонал Чеслав. Ему не хотелось не только есть, но и вообще шевелиться - в голове будто перекатывался тяжелый металлический шар, и каждое движение причиняло страдание. - Слушай, а перенести никак нельзя? Что-то я сегодня не совсем в форме.
   - Ну, что же, - тяжело вздохнул Пауль. - Нет, так нет. Хотя я очень надеялся...
   В аппарате Чеслава зазвучали короткие гудки. Он уронил голову на скрещенные на столе руки, и вдруг понял - голос друга звучал как-то не так. Точнее, в нем было слышно отчаяние. Чеслав нажал кнопку вызова последнего абонента и, дождавшись ответа, перебил пытавшегося что-то сказать Пауля:
   - Чего ты трубку бросаешь, даже не дослушал! Будь на месте, сейчас подъеду.
   Чеслав не видел друга несколько недель, и сейчас Пауль удивил его измученным видом, осунувшимся лицом и небритыми щеками. Похоже, он не ошибся, и у Пауля действительно что-то произошло.
   - Что тебе заказывать? - спросил Корник.
   - Только кофе, - ответил Чеслав. - Две чашки. Пока.
   - Что такое?
   - После вчерашнего кусок в рот не лезет, - объяснил Чеслав и, заметив недоуменный взгляд Пауля, добавил: - Да, было дело...
   - Ага! - вымученно улыбнулся Пауль, - Как говорил у нас в институте один студент, прикрываясь от преподавателя шарфом, чтобы не задушить его алкогольным духом: "простите, я вчера несколько неправильно построил свой вечер...".
   Даже несмотря на головную боль, Чеслав улыбнулся - так точно друг передал интонацию проштрафившегося студента.
   Официантка принесла обоим кофе - кажется, Паулю тоже было не до еды, - и Чеслав с наслаждением сделал глоток бодрящего напитка. Пауль не притрагивался к чашке, было заметно, что он не знает, с чего начать.
   - Давай, чего ты мнешься! - подбодрил его Чеслав. - А то так и обед кончится.
   - Хорошо, - Пауль будто прыгнул с разгона в холодную воду. - Ты знаешь, что у меня со старшим сыном, Карлом...
   Чеслав кивнул. Он знал беду семьи Корников. Марика родила Карла незадолго до его отъезда в Германию, и уже в два месяца врачи обнаружили у него врожденную болезнь. Приговор был - мальчик никогда не будет ходить. Теперь, через восемь лет, ничего не изменилось. Карл был прикован к инвалидной коляске. А мальчик был умница...
   - В прошлом году мы узнали, что в Швейцарии начали делать операции, - продолжал Пауль. От волнения у него дрожали пальцы. - На всякий случай мы записались в очередь, и позавчера пришло приглашение. Но стоимость...
   - Короче, нужны деньги, - перебил его Чеслав. - Сколько?
   - Пятьдесят тысяч евро, - опустил глаза Пауль. - Я оббегал все банки, хотел взять кредит, но нигде не дают без обеспечения. Квартиры по президентскому указу в залог не берут, если у заемщика нет другого жилья, а больше мне нечего предложить. Только машина, но она старая, и потянет тысячи на три...
   - Да, дела! - задумчиво сказал Чеслав, крутя в руке опустевшую кофейную чашку. Он сразу стал прикидывать свои возможности. Еще когда открывал предприятие, Пауль предупредил, что в Скловении деньги, попавшие в банк - уже не твои деньги. Так и оказалось. Распоряжаться банковским счетом предприятия даже его хозяин мог с большими оговорками. Чтобы приобрести что-то не по профилю предприятия, или, тем более, снять с текущего счета наличные, нужно было предоставить столько обоснований и документов, что проще отказаться от покупки. Будто деньги на самом деле принадлежали не тебе, а государству. Чеслав не раз сталкивался с этим, и хорошо понимал, что таким путем помочь другу он не сможет. Тем более что почти все вложенные им в студию деньги были потрачены на ремонт помещения, закупку оборудования и материалов, и при всем желании вряд ли удастся быстро вытащить из оборота такую сумму. Но не помочь другу он не мог.
   Пауль смотрел на него с угасающей надеждой.
   - В общем, так, - решил Чеслав. - В Германии у меня осталось кое-что на счету. Я выпишу тебе чек, и ты сможешь получить деньги в Берне.
   - Я заплачу любые проценты... - Пауль побледнел, руки у него задрожали еще сильнее.
   - А по роже не хочешь? - разозлился Чеслав. - Нашел ростовщика! Отдашь, когда сможешь. Сроков назначать не буду. Главное - чтобы операция помогла!
   - Обязательно поможет! - с загоревшимися глазами заверил Пауль. - Клиника гарантирует практически стопроцентное излечение!
   - Короче, покупай билеты, а я сегодня же свяжусь с банком, узнаю, как правильно все оформить.
   В банке города Ингольштадта у него осталось сто тысяч евро. Это были последние его деньги, которые он мог тратить без какого-либо контроля, но он перестал бы себя уважать, отказав другу в помощи.
   Оживший Пауль раскраснелся и спросил:
   - А что у тебя за праздник вчера был, что сегодня чуть живой?
   - Да-а, - отмахнулся Чеслав, - новый зам проставлялся...
   И он рассказал вчерашнюю историю. В отличие от него, Пауль не разделял легкомысленного отношения друга к происшедшему.
   - Замполитом он в армии был, говоришь? - принялся отчитывать он Чеслава. - А потом воспитанием личного состава занимался? До чего же ты легковерный! Наверное, ты один не знаешь, что на идеологические должности набирают отставников из КОКС! Случайный человек никогда туда не попадет!
   - По-моему, ты преувеличиваешь, - мягко сказал Чеслав, а про себя подумал, что у друга на почве подозрительности развилась легкая паранойя. - Самый натуральный офицер, вояка до мозга костей! Я на таких в армии насмотрелся!
   - Ну, конечно офицер! - не сдавался Пауль. - Кто бы сомневался? Замполит из особого отдела... И подумай, кто бы дал обыкновенному служаке индульгенцию для дорожной полиции? Да еще не отобрал бы при выходе на пенсию? А коксовцы поголовно с такими ездят...
   - Все, хватит! - сейчас Чеслава больше волновало, сможет ли он проехать от "Корчмы" до студии, не привлекая внимания упомянутых дорожных полицейских. По дороге сюда пронесло, но будет ли везти постоянно?
   - Лучше скажи, выхлоп у меня остался? - он дохнул на Пауля.
   - В принципе, сойдет, - с сомнением пожал плечами тот. - Еще пару чашек кофе с миндальными пирожными, и все будет в порядке.
   Пауль прямо-таки подпрыгивал на стуле, и Чеслав сообразил, что друг изнывает от желания поскорее сообщить жене радостную новость.
   - Ладно, ты езжай, а я посижу немного, последую твоему совету.
   Через окно было видно, как Пауль, оживленно жестикулируя одной рукой, что-то говорит в трубку мобильного телефона.
   Все-таки приятно, когда в твоих силах сделать кого-то счастливым, -удовлетворенно подумал Чеслав и с удивлением почувствовал, что головная боль почти прошла.
  

4

  
   Засад на городских дорогах удалось благополучно избежать, и с обеденного перерыва Чеслав вернулся в отличном настроении. И ведь надо же, обязательно нашлось, кому его испортить! Около крыльца его остановил незнакомый молодой человек, вышедший из подъезда жилого дома, к которому примыкала пристройка студии.
   - Привет! Ты хозяин этой мастерской? - спросил он.
   - Да, - поморщился Чеслав. Он терпеть не мог фамильярности, но решил пока потерпеть. - Чем обязан?
   - А я живу в этом доме! - молодой человек показал на подъезд с таким видом, как будто был единоличным хозяином здешних мест. - С детства живу.
   - И дальше что? - насторожился Чеслав, еще не понимая, к чему ведет парень.
   - Это твой контейнер стоит за домом?
   - Да.
   Контейнер для хранения больших листов фанеры, пластика и других громоздких материалов, идущих на изготовление объемной наружной рекламы, ему удалось установить с задней стороны студии после долгих и нудных согласований с добрым десятком городских служб.
   - Так вот, - парня распирало от чувства собственной значимости. - Как поставил, так и уберешь, понял?
   - Нет, не понял! - Чеслав давно приучил себя, сталкиваясь с хамством, стараться сохранять выдержку и не скатываться на уровень собеседника. Правда, когда ему тыкали, он всегда отвечал той же монетой. Всем, без исключения.
   - Объясни, почему.
   - И объясню! Я тут с детства живу!
   Парню казалось, что повторение этих бессмысленных слов должно добавить ему дополнительный вес.
   - Поздравляю! - усмехнулся Чеслав. - Это очень важный факт твоей биографии.
   - Чего? - ирония до него не дошла. - Я тебе объясняю, а ты слушай. Раньше, когда твоего контейнера не стояло, там весь дом на остановку ходил. Не видел, тропинка протоптана была?
   Конечно, Чеслав видел и тропинку, и то, что в дождь на ее месте разливалась огромная лужа, преодолеть которую можно было разве только в резиновых сапогах. Поэтому, установив контейнер, он засыпал углубление и провел вымощенную плиткой дорожку до самой улицы.
   - А что, сейчас прохода нет? - спросил он, не понимая еще, к чему ведет назойливый сосед.
   - Так это ж в обход, а раньше было напрямик! - возразил парень и добавил без всякой логики: - Когда магазин работал, с него хоть толк какой-то был, можно было пузырь до получки взять. А с вас какой толк? Как с козла молока. Мы тут с мужиками поговорили, и решили - будем писать, требовать, чтобы убрали твой контейнер!
   - Куда писать? - поинтересовался Чеслав.
   - А куда надо!
   Чеслав, едва удерживаясь, сделал последнюю попытку решить дело миром.
   - Земля вокруг пристройки закреплена за нашим предприятием. Разрешение на установку контейнера у нас есть, поставлен он с соблюдением всех условий, и ничего убирать мы не будем. Еще вопросы будут?
   - Ну, что ты такой непонятливый? - парень вдруг сменил тон - что-то пошло не так, как он задумал. - Нет, чтобы по-хорошему поговорить, по-соседски. Подружиться, поговорить по душам, пузырек-другой раздавить. Если не по чину тебе с нами водку пить, так никто не неволит, нам можешь поставить, мы люди не гордые, сами выпьем за твое здоровье... Тут до тебя был директор магазина, мы на него разок написали, так он после того за полквартала здоровался, на рюмку приглашал. Я тут с детства живу, а ты мимо проходишь, будто и не видишь. Непорядок! Короче, ты подумай, если хочешь жить спокойно.
   Вот оно что! Честно говоря, Чеслав ждал чего-то такого, поэтому не очень удивился. Но разозлился теперь уже по-настоящему.
   - Да пошел ты! - сказал он, не отводя взгляда. - Пиши, писатель! Хоть самому папе римскому! А я по рабочим дням не подаю!
   - Зачем папе римскому? - не сразу понял тот.
   Потом до него дошло, и он злобно произнес:
   - Не хочешь, значит? Мы для тебя быдло, значит? Ладно, подожди, все равно правда наша будет! Я здесь с детства живу! Я, значит, на стройке вкалываю, а ты, сука, нашу кровь пьешь? Ничего, президент у нас мужик толковый, он за народ. А таких как ты дармоедов он все равно всех прихлопнет скоро, как клопов! Вот увидишь!
   Вымогатель-неудачник кричал вслед что-то еще, но за Чеславом уже закрылась дверь, и парня не было больше слышно.
   От хорошего настроения не осталось и следа. Даже с утра оно не было таким скверным. До самого обеда Чеслав сидел в своем кабинете, прячась от подчиненных, особенно от нового заместителя. Но тот оказался человеком корректным и без надобности не беспокоил. Работа совершенно не шла, что неудивительно в таком состоянии. А после встречи с Паулем, волшебным образом подействовавшей на его состояние, ему показалось, что теперь он горы свернет, и спешил выполнить работу для одного крупного коммерческого банка, заказавшего Чеславу новый логотип. До сих пор концепция никак не вырисовывалась, но сразу после разговора с Паулем у него вдруг сложился в голове стилизованный рисунок от первой до последней черточки. Заказчику должно было понравиться.
   А сейчас, после этого дурацкого разговора, руки снова опустились, и Чеслав не мог заставить себя приняться за работу. Он сидел, тупо уставившись в заставку на мониторе компьютера, и в голову лезли горькие мысли.
   Сегодняшний случай вовсе не был исключением из правил. Чеслав давно понял, что вернулся совсем не в ту страну, из которой уезжал. Солнце светило по-прежнему ярко, деревья зеленели, цветы на клумбах благоухали все так же оглушительно. Но изменились люди. Одним нравился установившийся в стране режим, и они готовы были носить на руках любимого президента. Другие на дух его не переносили. Но почему-то все стали одинаково злыми, и когда Чеслав оказывался в местах скопления народа, он чувствовал неосознанную тревогу, навеваемую напряженным полем всеобщей злобы. И хорошо бы он один. С ним соглашался Пауль, и даже Инга, с ее простой жизненной философией - ты никого не трогай, и тебя никто не тронет, - призналась, что в толпе ее охватывает какой-то иррациональный страх. А при встрече с полицейскими, говорила она, ей хотелось оказаться от них как можно дальше. Неосознанный страх навис над всей страной...
   Недавно Чеслав случайно встретил бывшую одноклассницу Анну Готвальд. В школе она была серой мышкой, а теперь расцвела и выглядела настоящей бизнес-леди. Поговорили, оказалось, что Анна получила экономическое образование в Праге и теперь держит собственную аудиторскую фирму. Встреча оказалась как нельзя кстати. Чеславу давно стало казаться, что в работе его студии что-то идет не так. Когда нужно было платить за расходные материалы - а они требовались постоянно - приходилось выдерживать целую войну с пани Бонеш, у которой все время находились другие, первоочередные платежи - налоги, зарплата, аренда. Чеслав перестал понимать, кто командует фирмой - он, или бухгалтер.
   Он пожаловался Анне, и та предложила провести у него аудит. Результат оказался нерадостным. Выходило, что за год работы Чеслав не стал богаче ни на талер, а с учетом огромных затрат на ремонт и становление предприятие, оказался в глубоком минусе. И без всякой надежды на прибыль, - добавила Анна.
   - Но почему? - изумился Чеслав. - Клиентов полно, студия завалена заказами, что еще нужно?
   - А потому, что ты классический идиот! - Анна повторила слова, которые Чеслав не раз слышал от многих заказчиков, с которыми у него сложились хорошие отношения. - Если ты будешь и дальше так работать, то через два-три года разоришься совсем. Хоть обороты у тебя постоянно увеличиваются.
   - Как - так? - спросил Чеслав. На самом деле, он отлично понимал, что она имеет в виду, но хотел услышать прямой и исчерпывающий ответ.
   - Ты работаешь не на свой карман, а на дядю! - терпеливо, как школьнику, стала объяснять она. - Все заказы ты отражаешь в отчетности, платишь налоги с каждого заработанного талера. В итоге твой капитал уменьшается, потому что в нашей стране так работать нельзя. Система построена так, что налоги на частное предприятие превышают полученную прибыль. А государство еще что делает? Половину твоих затрат не принимает в расходы, и ты тратишь деньги, которые мог бы положить в карман. И опять-таки платишь на них налоги. Да что я тебе объясняю? Любой твой клиент из успешных бизнесменов расскажет это лучше меня. Но, предупреждаю сразу - государство отлично знает, за счет чего богатеют коммерсанты, и тем самым держит каждого на крючке. В любой момент любого из вас могут взять за шиворот и отправить в тюрьму. Для чего это делается, объяснять не буду. Не маленький, сам поймешь. А вообще, скажу тебе честно - зря ты затеял это дело. И в Скловению зря возвращался...
   Анна могла бы этого не говорить. У Чеслава и без нее давно закрадывались нехорошие подозрения. Но сейчас, после знакомства с результатами аудита, у него замерло сердце. Получалось, что после огромных расходов на ремонт студии и закупку оборудования и материалов, у него не осталось практически ничего, кроме счета в банке города Ингольштадта. Даже если бы пришлось продавать оборудование, за него не удалось бы выручить и половины затраченной суммы. Сам не ожидая того, Чеслав оказался в полной зависимости от городских властей. Вздумай они прекратить аренду, и он окажется на улице, без всякой надежды возместить хотя бы малую часть затрат на ремонт - в договоре об этом не говорилось ни слова.
   Чеслав купил бутылку коньяка и отправился за опытом к одному из самых надежных клиентов. Из разговора с ним Чеслав понял, что ему просто-напросто не повезло с бухгалтером. Пани Бонеш проработала всю жизнь в бюджетной сфере, и как огня боялась даже самых безобидных махинаций, которые другие проделывали без всякой опаски. Она наотрез отказалась делать, по ее словам, "шахер-махер", заявив, что посадят за это в первую очередь ее.
   Чеслав решил при первом удобном случае сменить бухгалтера, но никак не мог найти повода, а годовой контракт с пани Бонеш был перезаключен всего месяц назад. Пока же фирма продолжала нести убытки.
   Эти нерадостные мысли прервал стук в дверь. На его "войдите!" в дверь просунулась курносая мордашка молоденькой художницы, одной из самых талантливых из недавно принятых.
   - Пан Чешински, к вам тут пришли...
   Чья-то рука отодвинула ее от двери, девушка ойкнула и исчезла. В кабинет, служивший одновременно мастерской, вошли двое мужчин. Один невысокий и полненький, как колобок, в дорогом, но плохо сидевшем на нем костюме, с высокомерным лицом записного бюрократа. Второй - высокий и крепкий, похожий на телохранителя.
   - Пан Чешински? - толстячок не спрашивал, а утверждал. Он без приглашения сел напротив Чеслава, а второй остался стоять у него за спиной, широко расставив ноги.
   - Он самый, - вздохнул Чеслав. Он давно уже не ожидал ничего хорошего от визитов подобных типов. Оказался прав и в этот раз.
   - Милослав Ткач, специальная комиссия при администрации президента, - толстяк махнул перед лицом Чеслава красной книжечкой с изображением герба Скловении.
   - Я слушаю вас.
   - Пан Чешински, - повторил тот. - Наша комиссия внимательно следит за деятельностью успешных предприятий. Ваше мы тоже относим к успешным, и вы должны этим гордиться.
   Чеслав пожал плечами.
   - Оборот "Инги" в прошлом месяце составил больше ста тысяч талеров, - продолжил толстяк, - и мы пришли к вам с предложением, которые делаем особо доверенным бизнесменам.
   - В чем оно состоит? - насторожился Чеслав.
   - Объясняю, - широко улыбнулся толстяк. - Все патриотически настроенные предприниматели - а вы, несомненно, относитесь к таковым, не случайно же, хлебнув заграничной жизни, вернулись на родину! - считают своим долгом сделать добровольный взнос в специальный президентский фонд!
   - За комплимент спасибо, но про такой фонд я слышу впервые! - делано удивился Чеслав. - И на что он расходуется, если не секрет?
   - На благо государства и народа, можете не сомневаться, - толстяк поджал тонкие губы, и они смешно сложились у него в ниточку.
   - Сколько? - прямо спросил Чеслав.
   Толстяк снова повеселел.
   - Я был уверен, что вы разумный человек и сделаете правильные выводы. На первый раз - десять тысяч талеров.
   - Десять тысяч? - ахнул Чеслав. - И только на первый раз? Нет, пан... э-э...
   - Ткач.
   - Нет, пан Ткач, вы пришли не по адресу. Вам кто-то дал неверную информацию. Да, месячный оборот у меня действительно достиг ста тысяч. Но я честно плачу все налоги, которые съедают всю прибыль. Так что добровольный, как вы говорите, взнос, мне придется делать из оборотных средств, чего я допустить просто не могу.
   - Вы считаете, что другие добровольные жертвователи, в число которых входят самые уважаемые люди нашей страны, работают нечестно? - вкрадчиво спросил толстяк.
   - Я этого вовсе не говорил, - Чеслав стал злиться. - Я говорю только о своем предприятии. Могу даже предоставить результаты недавнего аудита - прибыли, из которой я мог бы делать добровольные взносы, у меня просто нет.
   - Это ваше последнее слово? - угрожающим тоном спросил толстяк.
   - Увы, да! - ответил Чеслав.
   - Молодой человек, - похоже, толстяку не часто приходилось встречать отпор, и он не на шутку рассердился. - Не забывайте, что вы не у себя в Германии! В Скловении власть принадлежит народу, и ваше счастье, что он пока терпит таких, как вы. Тем более, вы вообще живете здесь на птичьих правах...
   - Я? - Чеслав вдруг почувствовал непреодолимое отвращение к этому человеку, присвоившему себе право решать его судьбу. От злости у него онемели губы, но он должен был поставить зарвавшегося чиновника на место, и потому старательно выговаривал каждое слово. - Нет, пан Ткач, я живу в своей стране! Имя генерала Чешински, моего предка и героя войны за независимость, выбито на стене в Зале Памяти! Два моих прадеда погибли, защищая Скловен от фашистов! Мой дед совсем еще мальчишкой воевал в партизанском отряде и умер в сорок лет от полученных на войне ран! Ученики моего покойного отца работают по всей стране, и даже ваш премьер-министр, если я не ошибаюсь, защищал диссертацию у профессора Чешински! Поэтому, пан Ткач, я заявляю - это моя страна и мой город, и не вам решать, на каких правах я здесь живу!
   Милослав Ткач бросил на него злой взгляд и ушел, не сказав больше ни слова.
   Дома Чеслав рассказал Инге про Пауля, а про обе неприятные встречи промолчал. Инга чмокнула его в щеку и сказала:
   - Какой же ты у меня! Даже не знаю, как назвать... Надежный, вот! Я все время так жалела Марику и ее мальчика! Может быть, теперь у них все будет хорошо?
   А через два дня в "Ингу" завалились сразу пять инспекторов налоговой инспекции. Пропитав помещение бухгалтерии запахом крепкого мужского пота, они целый день рылись в бумагах и накопали множество мелких нарушений. В основном касающихся оплаты товаров и услуг, которые сама же налоговая инспекция не принимала в затраты. Арбитражный суд не внял доводам Чеслава и оштрафовал "Ингу" на пятнадцать тысяч талеров.
   Еще через две недели свалилась новая беда - по жалобе жильцов соседнего дома фирмой занялась комплексная комиссия из Комитета государственного контроля, налоговой инспекции и торгового отдела мэрии. Работать стало совсем некогда. Когда все немного улеглось, бухгалтерия подсчитала убытки - оказалось, что в общей сложности "Инга" стала беднее на двадцать пять тысяч талеров. Но наученный горьким опытом, Чеслав понял, что еще дешево отделался. Чтобы не разорять предприятие, он перевел эти деньги со своего немецкого счета.
   Получив свое, контролирующие органы оставили его в покое, и наступило временное затишье. А от всего бывшего богатства у Чеслава осталось двенадцать тысяч евро на счету в банке города Ингольштадта...
  
  

Глава пятая

Крах

  

1

  
   В самом конце года, после Рождества, Чеслав и Инга обвенчались в костеле Непорочного зачатия Пресвятой Девы Марии. Готовясь к торжественной церемонии, больше всех переживала и суетилась Агнешка. Ей просто необходимо было лично проследить за каждой мелочью, придраться к самой незначительной детали праздничного наряда, своего и матери. По дороге в костел она вся испереживалась, но все прошло на высшем уровне, и девочка была на седьмом небе от счастья.
   Отмечали торжество в маленьком, но уютном ресторанчике на берегу Выдрицы, в узком кругу. Кроме самих молодоженов там были родители Инги, несколько ее коллег с работы и три подруги с мужьями. Чеслав позвал только Пауля с женой - кроме них, у него ни с кем не сложилось достаточно близких отношений, чтобы людей можно было пригласить на свадьбу. Но за день до венчания совершенно неожиданно позвонил Якоб Фукс, бывший коллега по работе в компании "Ауди". С ним Чеслав познакомился в Ингольштадте. Якоб был из немцев, чьи предки, баварские мастеровые, переехали в Скловенское княжество по приглашению князя Прашкевича еще в восемнадцатом веке, да так и остались навсегда. Когда фашисты заняли Скловению, дед Якоба, железнодорожный инженер, не стал служить новой власти, и ушел к партизанам. Недоверие к "фрицу" прошло лишь после третьего взорванного моста - дед был настоящим специалистом, и хорошо знал, куда нужно закладывать взрывчатку...
   Фрица Фукса фашисты поймали и повесили в сорок третьем. А в конце двадцатого столетия правительство демократической Германии предложило сыну и внукам казненного антифашиста немецкое гражданство и денежную компенсацию. Чем они, не видя никаких перспектив в Скловении, переживавшей в то время смуту переходного периода, не преминули воспользоваться. Якоб уехал на родину предков, не зная по-немецки ни слова, и даже через несколько лет, когда Чеслав познакомился с ним, говорил с сильным акцентом и часто с грустью вспоминал Скловению.
   Теперь он вернулся на старую родину в качестве туриста, и Чеслав с удовольствием пригласил его на свадьбу - там, в Германии, у них сложились неплохие отношения, и он рад был увидеть Якоба снова.
   - Теперь понятно, почему ты сорвался и уехал обратно в Скловению! - сказал Якоб, увидев Ингу. - Тебя есть с чем поздравить!
   ...До этого дня Чеслав думал, что скловены разучились не только веселиться, но и улыбаться. В этот вечер он понял, что ошибался. Среди подруг Инги по работе оказалась веселая красавица по имени Моника, заводная и неистощимая на тосты и шутки. Взяв на себя роль тамады, она сумела так расшевелить чопорных гостей, что с ее легкой руки скучноватое поначалу торжество превратилось в самое настоящее веселье - именно так звучало по скловенски слово "свадьба". Оказалось, что люди все еще не разучились радоваться жизни...
   Чеслав веселился, выбросив из головы все неприятности и внушив себе, что теперь-то все пойдет хорошо. Тем более что предстоящий год дракона по гороскопу должен был стать для него счастливым, и Инга с улыбкой предрекала ему успех и целые горы счастья. Правда, он не задумывался, откуда что возьмется, но полагался на удачу, и надеялся, что все образуется само собой. А еще прибавляло настроения известие, сообщенное счастливым Паулем - операция в Швейцарии прошла успешно, Карл вернулся домой и уже делает первые робкие шаги.
   В перерыве, когда женщины дружно отправились почистить перышки в дамскую комнату, Чеслав вышел с мужчинами на улицу. Сам он не курил, но хотелось освежиться на холодке после танцев.
   - Честно говоря, глазам своим не верю, - сказал ему Якоб, затягиваясь сигаретой. - Оказывается, у вас еще остались нормальные люди. А то я за эти дни такого насмотрелся, что просто не узнаю страну! Как узнает кто, что я из Германии, шарахаются, словно я уже вербую их в немецкую разведку. И вообще, что-то страшное случилось здесь с людьми. Такое впечатление, что из большинства кто-то вынул душу, и превратил их в настоящих зомби. Как будто ваш Бык специальную породу людей выводит. Эх, Чеслав, зря ты сюда вернулся, как бы и тебе таким же не стать. Одним из зомби.
   - Дай Бог, минует нас чаша сия, - п- Дай бог, минует нас чаша сия, - п[Author ID0: at ]ошутил Чеслав. - Закваска не та, нас так просто не возьмешь.
   - И все-таки, лучше бы тебе вернуться в Германию вместе с семьей, - посоветовал Якоб. - Тебя там ценили, до сих пор вспоминают, и на старое место возьмут с руками и ногами.
   Ответить ему Чеслав не успел, потому что на улицу выбежала Моника, поеживаясь в открытом вечернем платье, схватила его за руку и утащила к гостям.
   ...После Нового Года Чеслав оставил за себя Августа Кондратовича, показавшего себя толковым руководителем, и они с Ингой и Агнешкой улетели отдыхать на Гаваи. Еще в детстве он начитался Джека Лондона, и с тех пор называл эти острова "золотой мечтой своего детства".
   Через неделю цветом кожи все трое не отличались от местных жителей. Целыми днями они пропадали на пляже - купались, загорали, наблюдали за серфингистами, исполняющими отчаянные трюки на волнах океанского прибоя. По вечерам, надев на шеи гирлянды цветов, бродили по побережью, где круглые сутки не затихали песни и танцы. Телевизор не смотрели принципиально, включали только канал с мультфильмами для Агнешки, и потому важную новость узнали, ожидая вылета в аэропорту Гонолулу, где Чеслав купил газету на немецком языке. Оказалось, уже несколько дней весь мир обсуждает заявление американского правительства о том, что ученые Кремниевой долины сумели синтезировать вещество, аналогичное кочерию. Уже налаживается его промышленное производство и, по предварительным данным, синтетический кочерий будет обходиться в несколько раз дешевле добываемого в Скловении. Режим тирана Максимилиана Кочеры лишался единственной финансовой подпорки, позволяющей поддерживать на плаву "уникальную скловенскую модель". А добившиеся результата ученые предложили дать синтетическому кочерию новое название, чтобы не прославлять тирана даже таким косвенным способом.
   Чеслав сразу понял, что это радостное событие не сулит лично ему ничего хорошего...
  

2

  
   С приходом к власти президента Кочеры в стране перестали продаваться заграничные газеты, а телевидение, если и показывало зарубежные новостные программы, то полностью их кастрировало, вырезая все, где допускалась хоть малейшая критика руководства Скловении. Честно говоря, хорошего о нем в зарубежных передачах не говорилось ничего. Спутниковые тарелки оказались под запретом под предлогом того, что уродуют фасады зданий и портят внешний вид городов. Правда, по непонятной причине запрет распространялся и на частные дома, где тарелки никому не мешали, но объяснять что, да почему их хозяевам никто не собирался. Стоило крестьянину на дальнем хуторе, надеясь, что никто об этом не узнает, установить привезенную контрабандой из Польши спутниковую тарелку, как через день-другой подъезжал микроавтобус с надписью "Техпомощь", тарелку выдирали с мясом, а хозяина штрафовали на такую сумму, что еще долго во всей округе не находилось желающих повторить его подвиг.
   Официальное телевидение почти круглосуточно занималось прославлением уникальной скловенской экономической модели и освещением поездок по стране и встреч с народом президента Максимилиана Кочеры. Зарубежные новости обычно ограничивались показом демонстраций протеста и уличных беспорядков в странах "развитой демократии", как с сарказмом называли ведущие все, что находилось западнее Скловении. Временами у Кочеры возникали трения с российским президентом, тогда доставалось и восточным соседям. В этих случаях президент, стуча по столу огромным кулаком, во всеуслышание требовал от своих министров, во имя сохранения независимости и национальной гордости, отвернуться от востока и искать друзей в других частях света. Слишком дорого обошлась нам независимость, чтобы мы могли задешево поступиться ею! - заявлял он, и клялся, что никто и никогда не сможет нагнуть его.
   В периоды разногласий телевидение нагнетало такие страхи о стонущей под властью олигархов соседней стране, что каждый скловен понимал, как повезло его родине, получившей такого руководителя, как Максимилиан Кочера. Однажды Чеслав подслушал разговор молодых художников. Один вполне серьезно доказывал, что в России любой олигарх может купить понравившуюся ему землю вместе с деревнями и живущими в них крестьянами. И поступать с ними в дальнейшем, как заблагорассудится, потому что он заплатил деньги, и они стали его крепостными.
   Парнишка практически всю сознательную жизнь прожил, глядя на парадные портреты президента, жизнь за границей видел только на экране телевизора, но считал, что знает о ней все. Байку об олигархах-крепостниках он тоже услышал по телевизору...
   Но периоды разлада быстро заканчивались, и Кочера, как ни в чем ни бывало, снова ехал в Москву и клялся в вечной любви к братскому русскому народу и его руководителям.
   Когда по предложению молодых прогрессивных академиков Кочеру избрали членом национальной Академии наук, отец нации доказал, что способен без труда разобраться в любом вопросе. Правда, не владея иностранными языками, и не очень грамотно изъясняясь на родном скловенском, он не спешил следовать примеру предшественников, познавших толк в языкознании. Зато продемонстрировал свою компетентность, вмешавшись в порядок аттестации научных кадров и лично занявшись вопросами финансирования научных разработок. Наука должна научиться зарабатывать сама! - заявил он, лишая финансирования те направления, которые не обещали немедленной отдачи.
   Руководства наукой показалось мало, и президент пошел дальше и шире. Будучи большим любителем молодых и сексапильных певичек, лично отбирая их на всякие международные конкурсы, он вплотную занялся отечественным шоу-бизнесом. По президентскому указу, отныне на всех радиостанциях и национальном телевидении допускалось не больше двадцати процентов иностранной эстрады. Остальное - родное, скловенское. То же касалось всех развлекательных программ.
   Для надзора за исполнением указа при министерстве культуры был создан специальный контрольный отдел, работники которого круглосуточно прослушивали и просматривали все, начиная от первого канала национального телевидения, до передач заводского радиовещания. Допустившие нарушения руководители получали такие штрафы, что несколько лет после этого испытывали нервный тик, слыша иностранную песню.
   Скловения всегда была богата молодыми талантами, Но Кочере было виднее, он лучше других знал, что делать. В результате неусыпного руководства программы телевидения стали напоминать номера сельской самодеятельности, столь милой сердцу президента. Зато, удалось сорвать хитроумные планы так называемой оппозиции, этой пятой колонны "развитой демократии", пытавшейся через гнилую западную масскультуру развратить неокрепшие души доверчивых как дети скловен.
   Почти половину экранного времени занимали российские сериалы с одними и теми же артистами и почти одинаковым сюжетом. Включив телевизор в любое время дня, можно было подумать, что показывают одну и ту же нескончаемую историю. Плюс реклама через каждые пять минут - вот и вся причина, по которой Чеслав никогда не смотрел телевизор, предпочитая перечитывать старые книги из отцовской библиотеки. Благо, их было столько, что должно было хватить на много лет.
   Однако услышанная в Гонолулу новость заставила его, вернувшись из отпуска, изменить своему правилу - Чеслав накупил газет и включил телевизор. Но не нашел никаких упоминаний о всполошившем весь мир открытии. Будто получение искусственного кочерия совершенно не волновало скловенские власти и не задевало его интересов. А этого просто не могло быть, потому что рушилась самая основа безбедного существования государства, и все правительство должно было сейчас лихорадочно метаться в поисках выхода.
   Но очень быстро все прояснилось. Причиной были предстоящие президентские выборы. Через несколько дней на главном канале все-таки прозвучала сенсационная информация, но озвучивший ее придворный политический обозреватель подал ее так, будто для страны не существует никакой экономической угрозы, а западные журналисты, как всегда, все преувеличивают.
   - Никаким ученым, даже если они работают в хваленой Кремниевой долине, не удастся синтезировать настоящий кочерий! - молодой комментатор старательно подражал российскому коллеге с его знаменитым "однако". Передрал все - манеру разговора, интонации, легкую небритость. Вот только ирония у него выходила неестественной и натужной. - Дутые американские научные авторитеты не решились назвать синтезированное ими вещество брендовым именем - кочерий. Даже у них не хватило на это наглости. Потому что прекрасно знают - для доведения полученного ими продукта до нужной чистоты понадобятся такие огромные средства, что он никак не сможет конкурировать с настоящим, скловенским кочерием. И продажные глашатаи "развитой демократии", каркающие о близком крахе нашей экономики, держащейся, якобы, лишь на сырьевой монополии, потерпят оглушительное фиаско, когда убедятся, каким громадным запасом прочности обладает наша уникальная экономическая модель. И их надежды на то, что с ухудшением экономической обстановки народ отвернется от своего президента, не имеют никаких оснований. Как бы они того не хотели, рейтинг нашего президента стоит у народа на такой высоте, какой никогда не достичь лидерам стран так называемой западной демократии.
   Обозреватель говорил еще долго, закончил свою речь ставшим названием передачи фирменным заклинанием: "что имеем, то имеем!", и зазвучали позывные прогноза погоды.
   А по стране уже ползли слухи, что никаких залежей кочерия ни вблизи города Грачека, ни в каком другом месте нет и никогда не было. А был молодой талантливый скловенский ученый, за несколько лет до "находки века" разработавший метод синтеза перспективного вещества. И огороженная бетонным забором и колючей проволокой буровая была чистой бутафорией. На самом деле за оградой работали цеха по синтезу кочерия. Вся это грандиозная мистификация была затеяна Кочерой потому, что он понимал - узнав, что синтез кочерия возможен, ученые других стран вплотную займутся поисками и обязательно повторят открытие. А под землей - ищите сколько угодно. Может, и найдете. Но молодой ученый не согласился прозябать в безвестности и потребовал у президента дать ему возможность опубликовать открытие в научном журнале. Ему сказали: "Конечно!", и в тот же день бедняга насмерть угорел на собственной кухне. Комиссия сделала вывод - неисправность вентиляции, виноват инженер жилконторы...
   - ...Позвольте не поверить вам, господин соврамши! - пробормотал Чеслав, услышав заключительное "что имеем, то имеем!" и, выключив телевизор, пересел к компьютеру, единственному источнику более-менее правдивой информации. Правда, правительство пыталось добраться и до Интернета, называя его всемирной помойкой, но получалось у него плохо. Указом президента ввели правило: в местах общественного доступа к Сети - Интернет-кафе, отделениях связи, - к компьютеру допускали только после предъявления документов, а владельцы обязаны были по требованию контролирующих органов предоставлять списки посещенных пользователями сайтов. С домашними компьютерами было сложнее, проконтролировать все их органы не имели возможности, но хакеры на государственной службе регулярно устраивали атаки на оппозиционные сайты, на целые недели закрывая к ним доступ.
   Считая, что оппозиция частенько раздувает из мухи слона, и во многом не разделяя ее взглядов, Чеслав не стал пытаться войти на антиправительственный сайт Rzecz pospolita-2000. Желая получить мало-мальски беспристрастную информацию, он сразу набрал в поисковой строке Frankfurter Allgemeine Zeitung, и погрузился в чтение.
   Естественно, небритый политический обозреватель соврал. Синтетический кочерий, получивший в Штатах название "купертиний", по имени города, где была расположена лаборатория, оказался дешевле скловенского почти в семь раз, и отличался повышенной чистотой. А так как для его получения не требовалось строить гигантские заводы, первые партии купертиния уже поступили на мировой рынок.
   Стоило Западу сбросить монопольное иго Максимилиана Кочеры, как ему сразу припомнили все грехи. Такие, как тираническое правление, угнетение собственного народа, подчиненные государству пристрастные суды и наличие в стране политических заключенных. На срочно собранном заседании Европарламент принял резолюцию, согласно которой Кочера, как раньше его белорусский коллега, был лишен права въезда в страны Евросоюза. Вместе с двумя сотнями чиновников и близких к президенту бизнесменов, которых Европарламент посчитал финансовыми донорами режима и виновниками страданий скловенского народа.
   В ответ Кочера под благовидным предлогом предложил послам Евросоюза и нескольких наиболее активно агитирующих за принятие санкций стран покинуть Скловению для "консультаций со своими правительствами". Заодно во всеуслышание обозвал их словами из лексикона завсегдатаев самых низкопробных пивных. Что, по заключению независимой аналитической службы, значительно подняло его и без того запредельный рейтинг. Народ еще крепче сплотился вокруг отца нации. Потому что народу от санкций не было ни холодно, ни жарко, зато импонировало то, как несгибаемый Бык очередной раз опустил слишком самоуверенных европейских политиков.
   Кочера мог бы ничего не делать, и все равно получить сто двадцать процентов голосов. Но он не был бы самим собой, если бы не стал раздавать предвыборные подарки. Например, затмив белорусского президента с его несчастными пятьюстами долларов, поднял среднюю зарплату по стране до тысячи двухсот. Выше, чем в соседней Польше, главном злопыхателе, считавшей Скловению своей исконной территорией и видящей ее в сладких снах одним из своих воеводств. А еще пообещал сделать кредиты на покупку или постройку жилья беспроцентными, сроком на сорок лет.
   - Я знаю, что за меня проголосуют девяносто девять процентов избирателей! - уверенно заявил он, выступая перед работниками свиноводческой фермы. - За кого вам еще голосовать? Но западные политики вместе с нашей так называемой оппозицией, своей прикормленной пятой колонной, заявляют, что таких результатов не бывает ни в одной стране. Хорошо, говорю я им, мы дадим вам столько, сколько вам хочется. Дадим восемьдесят процентов. И обеспечим для всех кандидатов равные условия. Пусть их будет сколько угодно. Восемь? Пусть будет восемь, пусть агитируют, никто им не будет мешать. Только кто их станет слушать? Скловенский народ пережил столько трудностей и лишений, что на мякине его не проведешь! А я готов даже пойти на то, что попрошу вас - хоть кто-нибудь проголосуйте за кандидатов из этой так называемой оппозиции! Чтобы нам не тыкали в глаза, что выборы у нас нечестные.
   Переодетые в новенькую спецовку и обрызганные с головы до ног дезодорантом - президент давно отвык от родного запаха - специально отобранные работники аплодировали, подчиняясь дирижерским жестам распорядителя мероприятия...
   За месяц до выборов зарплата действительно достигла обещанного размера. Но далеко не у всех.
   - А когда я говорил, что такая зарплата будет у каждого? - делая удивленное лицо, спрашивал президент, глядя в глаза миллионов телезрителей. - Или вы не понимаете слова "средняя"? Кто-то получит полторы тысячи талеров, а кто-то пятьсот... Кому не хватает - пожалуйста, учитесь, повышайте квалификацию!
   Сразу вслед за этим все телеканалы показали выдачу счастливой молодой паре с новорожденным младенцем первого беспроцентного кредита, и обиды как-то незаметно забылись.
   Незадолго до назначенного срока сторонники одного из кандидатов, не сумевшего набрать нужное количество подписей, призвали избирателей бойкотировать выборы по причине их полной предрешенности. В ответ глава государственных профсоюзов, бывший когда-то главой профсоюзного комитета в руководимом Кочерой свиноводческом госхозе, выдвинул встречное предложение - игнорирующий выборы электорат должен лишаться скловенского гражданства. До дела, правда, не дошло, но перепугались оппозиционеры изрядно, и призывать к бойкоту перестали.
   За несколько дней до выборов по всей стране поползли упорные слухи о готовящихся пятой колонной провокациях. О многих тысячах стальных прутьев, тайком нарезанных на заводах из арматуры, о битком набитых этими прутьями и другим варварским оружием грузовиках, ждущих своего часа в тайных убежищах. О сформированных из уголовного элемента командах, готовых пустить это оружие в ход. Разносили слухи по автобусам и магазинам одинаковые молодые люди с короткими прическами. Чеслав сам видел одного такого в супермаркете, в окружении разинувших рты пенсионерок. И что удивительно, доблестным сотрудникам КОКС не удалось задержать ни одного болтуна...
   В марте прошли выборы. Чеслав не хотел идти на них, не видя никакого смысла, и предложил Инге тоже не ходить. И тут у них впервые произошел небольшой разлад.
   - Во-первых, - сказала она, - Агнешка просто мечтает сходить на выборы и опустить бумажку в красный ящик. Говорит, у них в классе все дети собираются идти вместе с родителями. И потом, ты не знаешь, как строго здесь следят за явкой, и какие после выборов устраивают неприятности тем, кто не голосовал. Мне, предположим, они ничего не сделают, я свое начальство вполне устраиваю, но если они начнут мстить через Агнешку? Устроят ей в школе через учителей веселую жизнь, и что ты им сделаешь? Кому будешь жаловаться? А о тебе и вообще говорить смешно. Если они захотят, твою фирму прихлопнут в три минуты. Так что, дорогой, про себя возмущайся, сколько хочешь, но на выборы надо сходить. Иначе тебя ждут крупные неприятности.
   Ссориться с Ингой Чеслав не захотел.
   Кочера, как и обещал, получил восемьдесят процентов голосов. Ни один из его оппонентов не перешагнул даже двухпроцентный барьер, но вместо того, чтобы молча переживать позор, они все вместе собрали на центральной площади столицы митинг и объявили результаты выборов сфальсифицированными. Наверное, там собрались все двадцать процентов проголосовавших против Кочеры избирателей. Со всей страны. Иначе трудно было объяснить, откуда взялось такое огромное количество недовольных - по телевизору говорили о небольшой кучке хулиганствующих бездельников или просто введенных в заблуждение граждан.
   Кто-то позвал людей на штурм правительственного здания (зачинщика так и не нашли), и заведенная толпа пошла... И тут на сцене появился ждавший этого момента полицейский спецназ. Обученные действовать именно в таких ситуациях специалисты врезались в толпу, разделили ее на заранее размеченные квадраты и принялись охаживать демонстрантов резиновыми дубинками.
   Потом толпе дали разбежаться, но арестовали всех незадачливых кандидатов в президенты и нескольких рядовых демонстрантов, из числа тех, кто оказался ближе других к двери правительственного здания. Их же назначили организаторами массовых беспорядков и по традиции упрятали в тюрьму.
   Доверчивые, как дети, но себе на уме, неожиданно разбогатевшие после повышения зарплат скловены смекнули, что долго хорошо быть не может. Одни, предвидя повышение таможенных пошлин, ринулись за границу за дешевыми подержанными автомобилями, другие стали скупать валюту, оставляя ровно столько талеров, чтобы хватило на пропитание. А через три месяца началось.
  

3

  
   С каким бы оптимистическим видом не выступал в новостных программах модно-небритый политический обозреватель, повторяя, как заклинание "что имеем, то имеем!", уникальная социально-ориентированная модель скловенской экономики не выдержала потери монополии на кочерий, и с грохотом обрушилась. Даже Россия, покупавшая драгоценное сырье по бросовым, по сравнению с другими странами, ценам, умела считать деньги и переключилась на американский купертиний, обходившийся намного дешевле скловенского кочерия, даже если покупать его по демпинговой цене. Моментально встал вопрос о целесообразности поддержки скловенской экономики дешевой нефтью и природным газом. Некоторое время поставки шли по старым контрактам, но к июлю концерн Росгаз уведомил Кочеру, что в расчетах со Скловенией переходит на среднеевропейские цены. Назавтра в обменных пунктах пропала валюта.
   В стране начался настоящий театр абсурда. Валюты в продаже не было, но по рукам ходили любые суммы долларов, евро и рублей. Правда, по цене втрое выше официальной, которую ежедневно продолжал публиковать Национальный банк. Непонятно, кто кого пытался обмануть, но все расчеты между предприятиями, даже государственными, шли по черному курсу, умноженному на коэффициент риска, хотя такие сделки фактически оставались противозаконными. Само собой, все цены тоже выросли втрое, при том, что зарплата оставалась прежней, а у некоторых и уменьшилась, потому что многие предприятия, пытаясь переждать смутное время, стали временно сворачивать деятельность. Люди, строившие планы провести летний отпуск у моря, чесали затылки - своего моря в Скловении не было, а за границей талеры и раньше никому не были нужны, а уж нынешние, обесцененные, и подавно. Покупать же валюту по тройной цене мало кому оказалось по карману.
   Пытаясь спасти тающие накопления, скловены вымели из магазинов все, имеющее хоть какую-то ценность. Доходило до того, что в магазин приходил человек и покупал сразу три холодильника. Или пять телевизоров. Выступая перед зароптавшим населением, президент Кочера заявил, что скловены сами виноваты в создавшемся положении. Погнавшись за дешевым западным автохламом, вывезли из страны всю валюту! А потом поддались на провокационную пропаганду пятой колонны и бросились скупать ее остатки в банках. Вот и имеют теперь то, чего заслужили!
   - Я недавно был в Москве, - гневно глядя с экрана, отчитывал зрителей президент, - там меня спрашивали - что случилось с твоими людьми? Они что, взбесились, хватают в магазинах все подряд? И мне нечего было ответить. Мне впервые было стыдно за свой народ! А тут некоторые еще требуют валюту - для чего? Им, видишь ли, захотелось отдохнуть в Египте! Это уже верх всякой наглости - просить у меня валюту на эти цели! Идите, и купите на черном рынке, если так приспичило!
   Решив, что этими словами президент практически легализовал черный рынок, валютчики почувствовали себя вольготно и развернулись еще шире. И действительно, некоторое время их никто не трогал. Им дали нагулять жирок, и только потом прозвучала команда "фас!". По стране пронесся молниеносный совместный рейд КОКС и полиции, и казна в один день пополнилась огромной суммой. Не щадили никого. У обывателя, пойманного на рынке при покупке сотни долларов, конфисковывали все оказавшиеся при нем деньги, и штрафовали еще на такую же сумму. В троекратном размере.
   Но даже эта акция не убила черный рынок. Он ушел в глубокое подполье, а валюта стала еще дороже. Ситуация стала абсурдной до предела. Национальный банк без всякого смущения ежедневно публиковал докризисный курс валюты, но кто покупал ее по такой цене, оставалось для населения загадкой. На подпольном рынке валюта подорожала уже вчетверо, а продукты выросли в цене в пять раз. Объяснить этот парадокс не мог никто.
   Хуже всех в этой ситуации пришлось пенсионерам. Они и прежде не шиковали, а теперь оказались перед выбором - заплатить за квартиру, и перейти на хлеб с водой, или нормально питаться и оказаться злостным неплательщиком. В любом из вариантов про лекарства речь уже не шла, и скорая помощь оказалась загружена до предела. А фискальная машина работала, как часы, и пени за просроченные коммунальные платежи взыскивала без учета смягчающих обстоятельств, слез и беспомощных проклятий.
   Первые же робкие попытки недовольных граждан выйти с протестом на улицу кончились для них плачевно. Налетевший полицейский спецназ повозил их мордой по асфальту, всласть попинал тяжелыми подкованными ботинками и побросал в подъехавшие автозаки. Состоявшийся назавтра суд приговорил большинство недовольных кого к десяти, кого к пятнадцати суткам ареста за мелкое хулиганство, а самых активных упекли на год-два. За хулиганство злостное.
   Президент в очередной речи назвал наказанных бунтарей подонками, отморозками и вшивыми блохами - особой фантазией в изобретении эпитетов он не блистал. За прошедшее время он успел как-то договориться с российским президентом о цене на газ, и резко сменил риторику. Никакого кризиса у нас нет, говорил он. Есть временные трудности, инспирированные Западом и его наймитами - пятой колонной из числа так называемой оппозиции.
   - Вот увидите - заявлял он, вальяжно рассевшись в золоченом кресле-троне, - пройдет месяц-два, и вы забудете про все проблемы, в том числе про отсутствие валюты.
   Сегодня президент без тени смущения опровергал то, что говорил вчера, завтра - то, что сегодня. А люди или не замечали этого, или делали вид, что не замечают. У них были более важные дела. Людям нужно было жить. Но ничего не проходит бесследно, и народ стал пока еще неуверенно, но злобно роптать.
   Теперь Чеслав не выключал телевизор, когда начинались новости. Смотрел их вместо юмористической программы. Пытаясь спасти разваливающуюся на глазах экономику, президент разослал гонцов по всему миру в поисках кредитов. Новости выглядели как отчет со схода побирушек, хвастающих неожиданно привалившей богатой милостыней.
   - Пять миллиардов дает Китай, - захлебываясь от восторга, сообщал народу ведущий, - два с половиной - Россия, еще три миллиарда - МВФ! Скловения по-прежнему имеет рейтинг надежного партнера и пользуется заслуженным авторитетом в мировом сообществе!
   Потом давали картинку президентского кабинета.
   - Мы еще посмотрим, у кого брать деньги, а у кого нет! - строго наставлял Кочера председателя Национального банка, бывшую начальницу сберегательной кассы из районного центра. - Чтобы преодолеть незначительные временные трудности, нам даже не нужна такая сумма. Поэтому будем решать, у кого какие условия, сроки, проценты. Мы не собираемся нагибаться ни перед кем...
   Проходило несколько дней, и в новостях переставали упоминать о китайских деньгах. Российские два с половиной миллиарда превращались в полтора, обставляясь множеством дополнительны условий, а кредит МВФ уходил куда-то в туманную даль. В новых сюжетах показывали встречу президента Кочеры с восточными шейхами в экзотических халатах и золотых тюрбанах, и диктор возвещал о новом золотом дожде, который вот-вот прольется на Скловению из страны тысяча и одной ночи.
   Но прошло некоторое время, и Чеславу стало не до смеха.
  

4

  
   Началось с того, что резко упало количество заказов на рекламу. Чеслав связывал это с общим кризисом в стране, и пытался пережить тяжелое время, не слишком задирая цены и работая вовсе без прибыли. Но однажды управляющий банком, с которым у него сложились неплохие отношения, сказал ему по секрету:
   - Кажется, друг мой, ты кому-то наступил на хвост, и тебя взяли на карандаш. Кроме того, ты влез в сферу, где раньше монопольно властвовала государственная фирма, и составил ей ненужную конкуренцию. На тебя имеют зуб очень серьезные люди, для которых проглотить твою "Ингу" со всеми потрохами - раз плюнуть. Мой тебе совет - сворачивай деятельность. Тогда ты спасешь хоть что-то. В противном случае тебя разденут до нитки.
   Банкир был близок к властным кругам и знал, о чем говорил.
   - Но в этом случае я и так теряю все! - помрачнел Чеслав, вспомнив визит Милослава Ткача, чиновника из администрации президента, и последовавшие за ним неприятности. - Ведь никто не вернет мне денег, вложенных в ремонт помещения. А это добрых триста тысяч талеров! Да еще другие расходы... Нет, это мне не подходит. Буду тянуться до последнего.
   - Смотри! - развел руками банкир. - Я предупредил, а решать тебе. Но зря ты надеешься на авось...
   Чеслав тянулся из последних сил. О прибыли не было и речи, он готов был работать в убыток, лишь бы сохранить "Ингу". Поток заказов почти иссяк, и он пытался возместить убытки по рекламе дизайнерскими работами. Но из-за кризиса их количество тоже резко уменьшилось. Скрепя сердце, пришлось уволить несколько человек. Хотел начать с зама по идеологии, но это была номенклатура администрации города, и согласия на его увольнение мэрия не дала. Как и следовало ожидать, нашлись обиженные, которые стали строчить жалобы во все инстанции, и в "Ингу" зачастили комиссии из инспекции по труду.
   В один далеко не прекрасный день пришел директор центрального рынка, недавно заказавший дизайнерский проект для своего строящегося особняка, и сказал, отдуваясь и вытирая огромным носовым платком блестящую лысину:
   - Ты хороший парень, Чеслав, но мне не нужны неприятности. В общем, я забираю свой заказ. Аванс можешь оставить себе. Пусть в другом месте мне это обойдется дороже, зато без проблем.
   Чеслав пытался выяснить у него причины такого странного поступка, но бывший клиент не стал больше ничего объяснять и ушел.
   Пришло время, и студия осталась совсем без заказов. Клиенты обходили ее, как чумной барак. А деньги на счету неумолимо таяли, уходя на заработную плату (несколько человек Чеслав все же оставил, неизвестно на что надеясь), коммунальные платежи, аренду и охрану. А однажды пани Бонеш сообщила, что нечем платить за электроэнергию...
   До этого момента Чеслав не говорил Инге о своих неприятностях, не желая расстраивать, но сейчас деваться было некуда.
   - Придется продать мою машину, - сказал он, отводя глаза.
   К его удивлению, Инга отнеслась ко всему довольно легко, если не сказать - легкомысленно.
   - Конечно, продавай, если нет другого выхода, - сказала она. - А вообще-то, бросал бы ты это дурное дело. Неужели с твоим талантом и твоей головой ты не сможешь заработать на жизнь другими способами?
   Если бы все было так просто...
   ...Вырученной за "Ауди" суммы хватило, чтобы продержаться еще два месяца. Потом свет все-таки отключили. Нечем было платить за охрану и аренду помещения, и на предприятие "Инга" ушли несколько исков в суд. Чеслав пытался договориться, чтобы произведенный им ремонт зачли в счет арендной платы - этих денег хватило бы, чтобы оплатить аренду за много лет вперед. Но ответственная за муниципальную недвижимость чиновница, властная самоуверенная дама, отрезала:
   - Вас никто не заставлял шиковать и делать такой дорогостоящий ремонт. Вполне бы хватило и косметического. В договоре вообще нет такого пункта, так что это ваши проблемы...
   Чеслав вспомнил, какой хаос и разор застал в помещении, и горько усмехнулся.
   Вечером он закрыл студию на ключ и ушел домой. А вернувшись назавтра, чуть не упал в обморок. Кто-то взломал заднюю дверь, и всего за одну ночь произвел в помещении страшное опустошение. Куда-то исчезла вся мебель вместе с компьютерами и другой, очень дорогой техникой. Но этим грабители не ограничились. Они ободрали со стен декоративные панели, сняли с потолков светильники, даже межкомнатные двери, и те унесли.
   Увидев эту картину, Чеслав чуть не заплакал, вспомнив, как старался, приводя помещение в порядок. Он вызвал полицию, после чего позвонил даме из муниципалитета. Потому что страдающий бессонницей старичок-пенсионер из соседнего подъезда сказал ему, что видел ночью из окна грузовик и бригаду грузчиков, выносящих из студии мебель. По его мнению, меньше всего они были похожи на грабителей, потому что совсем не прятались и громко материли начальство, заставившее их работать ночью...
   Услышав все это, дама страшно возмутилась и пригрозила подать на Чеслава в суд за клевету.
   Через два дня Чеслава вызвали в отделение полиции и сообщили, что искать грабителей они, конечно, будут, но дело бесперспективное - преступники не оставили никаких следов.
   - А свидетели? - удивился Чеслав. - старичок такой глуховатый?
   - Какие свидетели? - удивленно глядя ему в глаза, спросил полицейский капитан. - Никто ничего не видел. Вот, имеются протоколы опроса жильцов...
   В тот же день Чеслав увидел на пороге отдела муниципального имущества мэрии резиновый мат для вытирания ног. Он узнал бы его из тысячи - однажды на него случайно опрокинули банку с краской. Виновник, молодой художник, тут же взял кисть и подправил зеленую кляксу, придав ей форму стилизованного сердца. Раньше этот мат лежал на входе в его студию...
   Чеслав и раньше предполагал что-то подобное, но после этого перестал куда-то ходить, кому-то жаловаться, поняв - враг слишком силен, и искать у государства защиту от него же самого просто смешно.
   Назавтра, выйдя утром из дома, Чеслав заметил стоящую недалеко от подъезда машину Пауля Корника. Пауль ждал его. Еще издали он приложил палец к губам, демонстративно положил мобильник на сиденье машины, и жестами попросил Чеслава последовать его примеру. Чеслав подчинился, Пауль захлопнул дверцу, пискнула сигнализация, и они пошли по дорожке вдоль дома.
   - Они поймали меня! - обреченно сообщил Корник. - Вычислили, что при встречах с тобой я выключаю телефон, и подслушали нас каким-то другим способом...
   - Ну и что? - спросил Чеслав с некоторой злостью. - Мы готовили правительственный переворот, или строили антигосударственные заговоры?
   - Молчи! - обреченно замахал руками Пауль. - Ты просто ничего не понимаешь! Черт возьми, ну почему я тогда не заставил тебя уехать? Тебе все по барабану, а на меня знаешь, как давят? Через семью, через детей... Ты представляешь, что происходит с моей Марикой, когда двухметровый дуболом из КОКС намекает ей, что они могут сделать с Карлом? У нее же бесконечная истерика! А мальчик только-только начал ходить, как следует!
   Чеславу стало не по себе, будто он на самом деле был виноват в обрушившихся на друга несчастьях. А тот продолжал:
   - Теперь они хотят, чтобы я стучал на тебя, докладывал о каждом твоем шаге. Я думаю, нам просто надо перестать встречаться. Поссориться, что ли, для вида...
   - Они тебе не поверят, - не согласился Чеслав.
   - Я знаю, что надо сделать, - неуверенно сказал Пауль. - Скажу, что ты потребовал вернуть долг, а у меня нет денег. Ты обиделся, и не хочешь больше меня видеть. Только не подумай ничего, в самом деле! Деньги я обязательно верну, просто нужно время...
   - Перестань, - отмахнулся Чеслав. - Поступай, как считаешь нужным.
   Так Чеслав остался без единственного друга...
   Вскоре прошло заседание арбитражного суда, признавшее предприятие "Инга" банкротом, и Чеслав облегченно вздохнул, впервые за все последние месяцы. Это значило, что все его долги - по аренде, за охрану и все прочее - списываются государством, и он остается свободным, как ветер. Но, по сравнению с тем, с чем он не так давно вернулся на родину, практически нищим. Все, что у него осталось - это двенадцать тысяч евро на счету в Германии, и родительская квартира. Ее не забрали за долги только потому, что он был в ней зарегистрирован. А по указу справедливого и великодушного отца нации, никто не мог лишить человека его единственного жилья.
   - Зато теперь никто не сможет мне сказать, что я вышла за тебя замуж только из-за денег! - серьезно сказала ему Инга. Потом улыбнулась, и добавила: - А такой ты нравишься мне еще больше!
   - Какой - такой? - не понял Чеслав.
   - Бедный и несчастный! - засмеялась она. - Теперь мне хотя бы не придется делить тебя с твоей дурацкой студией.
   Несколько недель прошли спокойно. Чеслав решил тряхнуть стариной и, как когда-то, занялся фрилансом в области рекламного дизайна. Оказалось, что его имя еще не забыли в профессиональной среде, и из-за границы пошли выгодные заказы. Правда, государство и тут наложило тяжелую руку на его заработки. Переводы за выполненные заказы поступала в долларах, но банк выплачивал их талерами, по официальному курсу. В результате, полученные суммы фактически уменьшались вчетверо против реального курса, по которому он мог бы обменять их на черном рынке. И все равно этих денег хватало на жизнь. Чеслав с горечью понял, что, займись он этим сразу, вместо затеи со студией, то не только сохранил бы свой весьма приличный капитал, но еще и приумножил.
   Знал бы, где упадет, соломки бы постелил...
   А через две недели его вызвали в отделение полиции, и капитан, в чьем производстве находилось дело об ограблении студии, заявил, что в деле открылись новые обстоятельства, и пану Чешински предъявляется обвинение в хищении принадлежащего предприятию "Инга" имущества, с целью скрыть его от наложения ареста, и фиктивном банкротстве.
   На суде парень из соседнего подъезда, тот самый, что вымогал у Чеслава "пару пузырей", злорадно глядя ему в глаза, подтвердил под присягой, что видел в окно, как подсудимый Чеслав Чешински лично руководил погрузкой выносимого из студии имущества...
   Учитывая, что ранее подсудимый к суду и следствию не привлекался, суд проявил снисхождение и приговорил его к одному году и шести месяцам условно. С выплатой штрафа в размере, эквивалентном двенадцати тысячам евро. А так как указанной суммой подсудимый не располагает, дать поручение национальному отделению Интерпола проверить наличие у гражданина Чешински банковских счетов за границей и выйти с ходатайством о наложении на них ареста, согласно определению Выдрицкого районного суда города Скловена.
   Они отлично знали, сколько и где у Чеслава осталось денег, и даже не стали возиться с конфискацией имущества из его квартиры...
   Выйдя из здания суда, Чеслав увидел садящегося в машину прокурора, поддерживавшего государственное обвинение на его процессе, и по какой-то бессознательной цепочке ассоциаций вспомнил недавнее происшествие, всколыхнувшее всю страну.
   В одной деревне произошел случай, заставивший вспомнить про темное средневековье. Без видимых причин там стали вспыхивать хозяйственные постройки, сараи и сеновалы. Потом дело дошло до жилого дома, и в огне погибли три человека. Полиция возбудила уголовное дело, но жители деревни сами знали, кого винить в страшном преступлении, и устроили собственное правосудие.
   Дело было в том, что недавно в деревню вернулся из тюрьмы отбывший пятнадцать лет человек, посаженный когда-то за поджог здания сельского совета. В то время его считали деревенским дурачком и, когда он получил такой большой срок, односельчане жалели его. Вернувшись, он не поумнел, но старое пристрастие к играм с огнем не забыл. Люди тут же припомнили, что сараи и сеновалы загорались у тех, кто хоть словом обидел бывшего дурачка, а хозяин сгоревшей хаты за день до пожара отказался дать ему в долг бутылку бимбера...
   Собравшиеся мужики во главе с братом сгоревшей женщины не стали ждать, какие выводы сделает полиция. Они отволокли поджигателя в овраг, связали, облили бензином и подожгли.
   В тот же день "народных мстителей" арестовали и увезли в город. Но неожиданно вмешался президент Кочера. Вызвав Генерального прокурора, он устроил ему разнос.
   - А может быть, мужики поступили правильно? - спросил он, глядя на сжавшегося прокурора своим фирменным грозным взглядом. - Может быть, они просто не верят в ваше правосудие, и поступили не по закону, а по справедливости? Ты пожалел выродка, забравшего три жизни, а нормальных мужиков отправил в тюрьму. Что после этого будет думать народ о наших с тобой законах? Нет, так не пойдет! Ты возьмешь машину, и отвезешь мужиков в родную деревню. Начинается посевная, и они должны работать в поле, а не сидеть в твоей вонючей камере. Следствию это не помешает. А потом, после суда, будет видно, что с ними делать. И отвезешь сам, лично, я прослежу!
   Прокурор сидел, спрятав глаза и побагровев от унижения, и кивал, как заведенный...
   Еще тогда, посмотрев этот сюжет по телевизору, Чеслав многое понял о беспристрастности скловенского суда и процессуальной независимости скловенской прокуратуры. Чего же было ожидать ему, с его мелким, рядовым делом?
  
  

Глава шестая

Взрыв

  

1

  
   Солнце поблекло, зелень на деревьях потускнела, и даже цветы на клумбах перестали испускать привычный одуряющий аромат. Хотя Чеслав понимал, что другого приговора быть не могло, и ему еще повезло, все же он не мог поверить, что в родной стране с ним могло произойти такое. Его растоптали и унизили, как когда-то унизила шпана с ножичками, отобравшая у него деньги на кино. Только у нынешней шпаны оружие было посерьезнее - суд, полиция и вся государственная машина.
   Первые дни после суда он, забыв о данном себе недавно зароке, порывался восстановить справедливость, доказать свою правоту. Искал беспристрастных свидетелей, взывал к совести вымогателя из соседнего подъезда. Но его быстро вызвали в полицию и предупредили, что если он будет "угрожать свидетелям", его условный срок будет заменен вполне реальным.
   Чеслав опустил руки и захандрил. Неизвестно, чем кончилась бы его депрессия, если бы не забота и участие Инги, поддерживающей его все это время.
   Слегка оправившись от удара, Чеслав заметил, что вокруг него происходит что-то нехорошее. Батарейка мобильного телефона, которой еще недавно хватало на три дня, вдруг стала полностью выдыхаться уже к вечеру. Он купил новую, но ничего не изменилось. Временами телефон включался сам по себе, на нем без видимых причин загоралась подсветка, во время разговора были слышны посторонние шумы и щелчки. Это значило, что теперь кто-то действительно прослушивает его разговоры, но теперь, после неправедного суда и бесстыдного ограбления, Чеславу стало плевать, что подумают о нем карающие органы, и в какой еще черный список внесут. Теперь он не выключал телефон и, не стесняясь, говорил, что думает, в полной уверенности - хуже все равно уже не будет.
   Однажды он заметил, что за ним ведется слежка. Или топтуны были неопытными, и работали на самом примитивном уровне, или его пытались запугать с какой-то непонятной целью, но они особенно не стеснялись, и Чеслав по нескольку раз за день замечал их приевшиеся, сменяющиеся два раза на день рожи. Но что еще нужно было спецслужбам от растоптанного и униженного человека? Понять логику их действий было невозможно.
   Все это настолько надоело Чеславу, что однажды он предложил Инге, сначала как бы не очень серьезно:
   - А не уехать ли нам в Германию? Думаю, там нам было бы не хуже, чем здесь. И опять же, образование для Агнешки. Посмотри, все богатые люди отправляют своих детей учиться за границу. Даже члены правительства не стесняются так поступать. А то в Скловении учебные программы сократили уже чуть не вдвое, хотя все институты обозвали университетами...
   Но тут Инга, обычно во всем поддерживавшая его, неожиданно встала на дыбы.
   - Ты в своем уме? - запротестовала она. - Даже и думать нечего!
   - А что этому мешает? - попытался настоять на своем Чеслав.
   - Много причин. Во-первых, ты уже не богатый...
   - Это дело поправимое! - храбро заявил он. - Деньги можно заработать. Голова осталась на месте, руки - вот они...
   - Предположим, - хмыкнула Инга. - Я не сомневаюсь в твоих талантах. Только ты забыл, что на тебе висит условный срок.
   - Но когда-то же он кончится!
   - Смотри, чтобы вместо этого тебе еще пару лет не добавили! - серьезно сказала Инга. - За твой длинный язык! Я уж молчу, стараюсь лишний раз тебя не расстраивать, но ты часто болтаешь лишнее.
   - Да что мы, в концлагере живем, в конце концов? - разозлился Чеслав. - На дворе двадцать первый век! Может быть, в этой стране уже запрещено говорить правду? Или мы не имеем права на собственное мнение?
   - Имеем, конечно, - тут Инга проявила чисто женскую логику. - Но лучше держать его при себе.
   - Ладно, - Чеслав сделал вид, что согласился с ней. - Будем считать, что срок кончился. Какие еще есть причины?
   - Хотя бы мои родители! - упрямо выпалила Инга. - Ты отлично знаешь, что я никогда их не брошу.
   Выйдя на пенсию, ее родители оставили дочери большую городскую квартиру, а сами уехали в деревню, где отцу остался в наследство от деда дом с огромным участком земли. И так там прижились, что их было не выкорчевать оттуда лопатой. Навещая дочь и внучку, они постоянно хвалили жизнь в деревне и поражались, как раньше могли жить в городе.
   До пенсии ее отец работал директором большого завода...
   - А зачем бросать? - возразил Чеслав. - Можно взять их с собой.
   - Ага! Так они и поехали, - усмехнулась Инга. - К тому же, как ты все это себе представляешь?
   - Можно продать две квартиры, твою и мою. Этих денег хватит, чтобы обзавестись там приличным жильем. Родительский деревенский дом пока не трогать - пусть они знают, что им есть, куда вернуться в случае чего. Если меня возьмут на прежнюю работу, жить будем припеваючи.
   - Чешински, ты прожектер, - Инга называла его по фамилии в тех редких случаях, когда была им недовольна. - Ты сам отлично понимаешь, что ничего из этого не выйдет. Нет уж, лучше синица в руке, чем то, что ты предлагаешь. А насчет работы - мы и здесь живем вполне обеспеченно. Грех жаловаться.
   Она явно напоминала о своей высокой зарплате в совместной фирме...
   - Разве это жизнь? - возмутился Чеслав. - Ты согласна до старости хлебать полной ложкой то дерьмо, которым кормит нас Рыжий Бык? Когда в любой момент тебя могут опустить ниже плинтуса и разорить, как разорили меня? А ведь он еще переживет нас с тобой, и мы никогда не вылезем из этого поганого болота, куда он всех нас загнал! Ты представляешь, какое будущее ждет Агнешку? Чему учат сейчас детей в школе? Загляни хотя бы в учебник истории... А мы уже боимся разговаривать при ней, чтобы она, не дай бог, не сболтнула где-нибудь, о чем говорят дома родители. Разве можно постоянно так жить? Шарахаясь от собственной тени? Знаешь, еще недавно я не мог представить, что еду в страну, куда вернулись времена всеобщего страха. Моя покойная мать всегда боялась этого, а я смеялся над ней. Думал, такое невозможно в двадцать первом веке! Когда боишься сказать лишнее слово даже в своем доме! Никогда бы не подумал, что мать окажется права!
   - Ну, скажем, это касается в первую очередь тебя, - парировала не на шутку рассерженная Инга. - Это ты позволяешь себе болтать слишком много!
   Почему-то в этот день в обоих будто вселился бес упрямства, и в результате они разругались вдрызг, впервые за недолгую совместную жизнь. В результате Чеслав побросал в спортивную сумку несколько рубашек, смену белья, сунул туда же ноутбук, и уехал в свою квартиру. Уже по дороге, стоя в вагоне метро, он пришел в себя и проклинал теперь собственное упрямство. Но возвращаться было стыдно.
   Час пик в метро еще не начался, и в вагоне даже оставались свободные места. Чеслав сел - ехать было далеко, их квартиры были в разных районах, - и поставил сумку с вещами на пол. Он был слишком возбужден ссорой с Ингой, и потому не заметил начавшегося вокруг него странного движения. Когда он вышел из подъезда с сумкой и направился к метро, скучавший на лавочке во дворе топтун зашагал за ним, что-то бормоча в приподнятый воротник куртки. А спустившись по эскалатору, Чеслав уже оказался в маленьком человеческом водовороте, образованном добрым десятком очень похожих друг на друга молодых людей. Один стоял, прислонившись к торцовой стене вагона, и незаметными жестами координировал действия остальных. Время от времени он что-то тихо говорил, приподнимая уголок воротника.
   Два топтуна уселись с двух сторон рядом с Чеславом, нахально потеснив его соседей. Еще двое нависли над ним, держась за поручни. Вагон раскачивался, они постоянно толкали Чеслава и поминутно извинялись, вместо того, чтобы сесть на свободные места. Остальные заблокировали двери и держали в поле зрения всех пассажиров.
   На узловой станции "Новагурская" все они вдруг подхватились и высыпали из вагона, оставив лишь одного, стоявшего поодаль. Но Чеслав был слишком занят собственными мыслями, и не обратил внимания на эти маневры.
   Вагон быстро заполнился людьми - рядом с этой станцией располагался радиозавод, где только что закончилась смена. Чеслав поднялся, чтобы уступить место немолодой женщине, протянул руку за сумкой - и обнаружил вместо нее пустоту.
   Это могли сделать только двое сидевших рядом с ним молодых людей. А те двое, что постоянно подталкивали его, отвлекая внимание, явно им помогали! Чеслав бросился к двери, чтобы догнать воришек, но поезд уже вползал в темный туннель...
   Следующая станция была "Крошевец", где ему надо было выходить. Но на полдороге поезд почему-то остановился и минут пятнадцать стоял, не двигаясь. За это время Чеслав успел пройтись по вагону, заглядывая под сиденья и рассматривая багаж в руках у пассажиров. Но все было бесполезно. Его сумки и след простыл.
   Выйдя на следующей станции, в полицию он не пошел. Местные стражи закона уже не раз доказали, на что способны, и Чеслав просто не захотел зря терять время на общение с ними. В принципе, ничего особенно ценного он не потерял. Ноутбук был старенький и даже не тянул все нужные ему программы. Чеслав делал на нем работы попроще, а основные заказы выполнял на своем мощном компьютере, который давно перевез из своей квартиры к Инге. За хранившуюся в ноутбуке информацию Чеслав не переживал, имея привычку каждый вечер сбрасывать ее на флэшку. Самая большая потеря - то, что на сегодняшний вечер он остался без дела, и просто не представлял, чем займется в одиночестве, от которого уже стал отвыкать.
   Дома он вытер накопившуюся за время его отсутствия пыль и в который раз подумал: как ни крути, а квартиру придется продавать, или сдавать внаем. Слишком дорого обходилась оплата счетов из жилищной конторы. Чеслав грустно усмехнулся - год назад, когда он еще не ввязался в авантюру с собственным бизнесом и был по скловенским меркам сказочно богат, такая мысль даже не пришла бы ему в голову. Он лег на диван и долго лежал, тупо глядя в потолок. Никогда раньше ему не было так жалко себя, как сейчас. Ему вдруг показалось, что в соседней комнате разговаривают мать с отцом. Иллюзия была до того яркой, что он встал, но голоса сразу пропали, и Чеслав одернул себя - так недолго и свихнуться!
   Он пошел на кухню, сварил себе кофе и уселся напротив телевизора. Показывали очередной криминальный сериал, где суровый отставной спецназовец, оставляя на пути горы убитых и покалеченных бандитов, держа за руку очаровательную полураздетую (или полуодетую) блондинку, гонялся за похитителями своего сына.
   Неожиданно фильм прервался, и на экране появилось встревоженное лицо диктора.
   - Экстренное сообщение! - сказал он с трагическими интонациями в голосе. - Около часа назад на перегоне между станциями "Выдрицкая" и "Брашчаница" в вагоне метро прогремел взрыв. Причины взрыва и количество жертв уточняются. Не переключайтесь, репортеры нашего канала уже выехали на место происшествие, и скоро вы сможете узнать подробности.
   Диктор исчез, и на экране снова возник спецназовец с пистолетом в одной руке и блондинкой в другой. Чеслав зябко поежился - как раз около часа назад он вышел из метро на станции "Крошевец". "Щарицкая", "Выдрицкая" и "Брашчаница" были следующими по ходу движения поезда, и он вполне мог оказаться в том самом вагоне...
   Спецназовцу так и не дали догнать главного злодея. Через пятнадцать минут картинка снова сменилась. Теперь на экране была станция метро.
   - Мы ведем репортаж со станции метро "Выдрицкая", - корреспондент говорил в микрофон, став вполоборота к камере и высоко задрав подбородок, что должно было придать его позе мужественности. - В трехстах метрах отсюда в тоннеле еще горит поезд, и работают спасатели. Спасательным работам мешает сильная задымленность в тоннеле, но уже сейчас, основываясь на мнении специалистов, можно с уверенностью говорить о террористическом акте. Число пострадавших уточняется, но на этот момент насчитывается пятеро погибших, уже вынесенных с места трагедии спасателями и их добровольными помощниками из числа пассажиров поезда.
   Камера переехала, показывая уложенные в ряд тела, накрытые черной пленкой. Из тоннеля вышли два человека в спецкостюмах, с болтающимися на шее сброшенными респираторами - они держали под руки третьего, с закопченным лицом, разорванной одеждой и наспех забинтованной головой. Корреспондент подбежал к нему с микрофоном:
   - Вы можете сообщить какие-нибудь подробности? Может быть, вы видели...
   Пострадавший вяло отмахнулся от него, а спасатель отодвинул в сторону мощным плечом. Но корреспондент ничуть не обиделся. Он уже потерял всякий интерес к раненому.
   - Кажется, на место трагедии прибыл сам глава государства! - торжественно воскликнул он. - Да, я не ошибся, это наш президент Максимилиан Кочера! Как всегда, в самый тяжелый момент он со своим народом!
   Картинка снова сменилась. Теперь камера показывала спускающегося пешком по эскалатору президента. За ним следовала свита, в которой мелькало несколько огромных генеральских фуражек. Когда все спустились на перрон и оказались вблизи тел погибших, Кочера гневно повернулся к генералам, и те поспешно сдернули с себя головные уборы. Президент печально покачал головой, подозвал кого-то из свиты и отдал распоряжение. Через несколько секунд к Кочере подбежал корреспондент с микрофоном, и камера взяла его крупным планом.
   - Это невиданное злодейство! - президент вперился в объектив тяжелым взглядом, будто видел перед собой еще не пойманного преступника. - Террористы уже добрались до нашей тихой и спокойной Скловении! Но пусть они не надеются уйти от возмездия! Я обещаю вам, что уже завтра они будут обнаружены и арестованы!
   Кочера обернулся к генералам и грозно сказал:
   - Слышали? Даю вам ровно сутки, не больше! Докладывать мне в любое время дня и ночи!
   Он походил по перрону, задал несколько вопросов вытянувшимся перед ним в струнку спасателям, и вместе с толпой сопровождающих лиц двинулся вверх по эскалатору. На экране снова появился корреспондент с микрофоном.
   - Число жертв достигло уже семи человек, - тараторил он, стоя на фоне входа в тоннель. - И не менее двадцати пострадавших с ранениями и ожогами различной степени тяжести. Не переключайтесь! Скоро в распоряжение нашего канала поступят записи с камер наблюдения в метро. Может быть, кто-то из вас сумеет опознать на них предполагаемых преступников.
   Чеслав выключил телевизор. На душе было отвратительно, будто он с головы до ног испачкался в чужой крови. Почему-то его охватила тоска, и захотелось выпить, что случалось с ним крайне редко. Он заглянул в холодильник, но там, как и ожидалось, было шаром покати. Чеслав оделся и отправился в соседний супермаркет.
  

2

  
   В барах Ингольштадта, куда Чеслав иногда заглядывал с коллегами, он обычно заказывал понравившийся ему джин с тоником. Но в скловенском супермаркете ценник под английским Gordon's оказался таким умопомрачительным, что он положил в корзину бутылку "Скловенской можжевеловой", двухлитровый баллон тоника местного разлива, кольцо колбасы, полбулки хлеба, и отправился к кассе. Все это время он не смотрел по сторонам, поэтому не видел, что топтун, остававшийся с ним в вагоне метро, снова неотступно следует за ним. А в магазине к нему присоединились еще двое.
   На выходе из супермаркета телефон заиграл мелодию старого шлягера французского шансонье Сальваторе Адамо "Падает снег", закачанную им на номер Инги. Чеслав остановился под козырьком у входа - на улице начинался дождик, - и включил трубку. На душе стало хорошо.
   - Слушаю тебя, любимая! - он хотел как можно скорее забыть о ссоре.
   - Я так испугалась за тебя! - голос Инги звучал встревожено. - Только что включила телевизор, а там такие ужасы! Это ведь как раз на твоей линии! Звоню тебе по домашнему телефону, а он не отвечает. У меня чуть сердце не оборвалось! Ты там хоть никуда не попал?
   - Не переживай, я успел раньше, - успокоил ее Чеслав. - А сейчас я в магазине. Надо же было купить чего-нибудь на ужин.
   - Немедленно приезжай домой! - теперь в ее голосе звучала напускная строгость. - А то я тут совсем с ума сойду от страха! И ужин я приготовила. А то я тебя знаю, наверное, все всухомятку...
   - Слушаюсь! - обрадовался Чеслав. - Немедленно выезжаю!
   Мелькнула мысль отнести спиртное к себе, чтобы Инга не подумала, что он решил залить горе "можжевеловой", но потом решил не терять времени, и прямо от магазина пошел к стоянке такси - в метро как-то не тянуло. Но не успел перейти площадь перед супермаркетом, как перед ним с визгом тормозов остановился патрульный полицейский автомобиль. Оттуда вышли два сержанта в форме и молодой человек в гражданской одежде, в котором Чеслав сразу узнал одного из "своих" шпиков.
   - Этот? - спросил сержант у гражданского.
   Тот утвердительно кивнул.
   - Гражданин, вам придется проехать с нами, - сказал сержант Чеславу, и положил руку на расстегнутую кобуру.
   Второй сержант в это время охлопал карманы Чеслава. Не найдя ничего подозрительного, заглянул в пакет с покупками.
   - Гляньте, мужики! Можжевеловка! Отпраздновать решил? Теперь ты отпразднуешь, сука!
   Чувствительным толчком под ребра он направил Чеслава к машине.
   - Давай, пошевеливайся!
   - Осторожнее нельзя? - разозлился Чеслав. - И вообще, вы можете сказать, что происходит?
   - Приедем на место - узнаешь! - многозначительно ответил гражданский.
   Крепкие, привычные к такой работе сержанты взяли Чеслава под руки и чуть ли не внесли его в раскрытые двери машины. По дороге он молчал, поняв, что спрашивать их о чем-то бесполезно. Или ничего не ответят, или, что более вероятно, просто нахамят.
   В районном отделении полиции его завели в дежурку.
   - Документы! - потребовал молодой майор с наглыми глазами.
   - С собой нет, - ответил Чеслав. - Дома оставил.
   - Отлично! - хищно усмехнулся майор. - Значит, есть основания задержать тебя на семьдесят два часа без предъявления обвинения. До выяснения личности.
   - Но мою личность может установить куча народа! - возразил Чеслав, ломая голову, что на этот раз понадобилось от него полиции. - В конце концов, жена может привезти мой паспорт!
   - Обойдешься! - ответил майор.- Сами разберемся! А пока посиди-ка вон там.
   Он показал на ряд стульев в коридоре.
   Чеслав сел и осмотрелся. Майор что-то бубнил в микрофон шипящей полицейской рации, и, казалось, не обращал на него внимания. Сержанты, выполнив свою работу, уехали, а участвовавший в его задержании гражданский стоял у окна в конце коридора и оживленно разговаривал по мобильному телефону. Чеслав решил воспользоваться моментом, достал свой мобильник, который у него почему-то не отняли, и набрал Ингу.
   - Слушай меня, и не перебивай, - сказал он, когда Инга ответила. - У меня мало времени. Меня задержала полиция, за что - не знаю. Грозятся продержать семьдесят два часа. Если сможешь, привези мой паспорт...
   - Где ты? - перебила его Инга. В ее голосе звучал нескрываемый ужас.
   - В отделении на Перекопной. Это недалеко от моего дома. Все, заканчиваю...
   К нему с перекошенным от злости лицом бежал гражданский.
   - Кто додумался оставить задержанному телефон? - крикнул он, выбив мобильник из руки Чеслава. Аппарат упал на покрытый вытертым линолеумом пол, из него выскочила батарейка, и залетела под батарею отопления. На шум прибежали несколько сержантов, заломили Чеславу руки за спину и застегнули на них наручники. Дежурный майор, выглянув в коридор, недовольно сказал гражданскому:
   - Ну, ты деловой! Сам его задерживал, а теперь спрашиваешь! Может, на всякий случай, определить красавца в обезьянник?
   - Давай! - согласился тот.
   Чеслава отвели в сваренную из стальных прутьев клетку, где на бетонных подмостках, испуская мощный алкогольный дух, храпели двое хорошо одетых мужчин. Еще один, в спортивном костюме и с синими от наколок руками, сидел на корточках в углу и тихонько выводил бесконечную заунывную балладу про сына-бандита, его любящую мать, и отца, оказавшегося прокурором. На нового постояльца он не обратил ни малейшего внимания.
   До утра его никто не трогал, но наручники не сняли. Сержант затянул их так сильно, что уже через час руки отекли, и началась сильная боль. А так как руки были завернуты за спину, то сидеть оказалось неудобно, и к боли в кистях рук добавились судороги в области поясницы. Чеслав попытался позвать кого-нибудь из мучителей, но человек в спортивном костюме на секунду прервал свою песню и посоветовал:
   - Лучше молчи! Будут бить.
   Было видно, что человек хорошо изучил местные порядки, и Чеслав благоразумно решил ему поверить.
   Он сильно тревожился за Ингу. Не было сомнений, что она давно примчалась в отделение полиции. Но, если она привезла паспорт, почему его так долго держат в этой клетке, или хотя бы не вызывают на допрос?
   Неожиданно Чеслав вспомнил, что ни задержавшие его сержанты, ни человек в гражданском, скорее всего, сотрудник КОКС, ни дежурный по отделению, никто даже не спросил его фамилию! Значит, они отлично знали, кого взяли, и паспорт был им совсем не нужен!
   А Инга была в полиции уже через полчаса. Паспорт Чеслава у нее забрали, но сказали, что ее мужа в отделении нет, а сведения о нем можно получить в центральном городском департаменте. Она помчалась туда, там ее сначала вообще не хотели слушать, и лишь через два часа велели ехать домой и утром наводить справки о муже в Управлении КОКС. Как она ни пыталась узнать, о причине его задержания ей не сказали ни слова.
   Все это время Чеслав с посиневшими от туго затянутых наручников ладонями просидел в полицейском отделении на улице Перекопной. И только в десять утра, когда Инга уже сходила с ума от волнения, его на черном микроавтобусе "Фольксваген" перевезли в тюрьму КОКС на Варшавском шоссе.
  

3

  
   Ровно за месяц до этого в рабочем кабинете президентского дворца на Февральском проспекте глава государства разговаривал с председателем Комитета Охраны Конституционного Строя дивизионным генералом Прусом. Разговор был неофициальный, и сидели они за небольшим столом в углу кабинета, не в неуклюжих парадных золоченых креслах, а в мягких и удобных, придвинутых молчаливой обслугой. Президент прихлебывал крепчайший кофе из огромной толстостенной фаянсовой кружки - он терпеть не мог маленьких чашечек, которые презрительно называл наперстками, и в неофициальной обстановке, когда не требовалось соблюдать этикет, предпочитал любимую посуду.
   Прус, страдавший гипертонией, от кофе отказался и попросил стакан минеральной воды. Ему принесли и открыли бутылку "Прашковской N 2" и высокий бокал. Генерал незаметно поморщился - он всегда пил только настоящую грузинскую "Боржоми", которую передавал ему через посольство генерал Папиашвили, бывший однокашник по Минской школе КГБ, - но благоразумно промолчал. Недавно президент вбросил лозунг - покупайте скловенское! - и мог устроить разнос даже за такую ерунду, как пристрастие к чужеземной минералке.
   - Надеюсь, тебе известна обстановка в стране, - сказал президент, сделав очередной глоток.
   ...На "вы" Кочера обращался к считанным людям в мире. Например, к российскому президенту - во время самой первой встречи с ним ему пришлось изменить обращение после того, как испуганный референт шепнул, что российский коллега очень не любит фамильярности. И еще к Папе римскому, принявшему его однажды в Ватикане. Атеист Кочера почувствовал вдруг необъяснимую робость перед этим внешне совсем не величественным стариком, и просто не решился "тыкать"...
   Прус молчал, ожидая, что будет дальше. Он знал, что его собеседник обладает полной информацией о делах в стране. Может быть, более полной, чем он сам. Не доверяя никому, Кочера держал собственную аналитическую службу, куда поступала информация не только из Комитета, но и из МВД, прокуратуры, финансовой полиции, налоговой инспекции, Контрольного Управления и еще из доброго десятка источников. Информация из разных служб часто дублировалась, перекрывая данные от конкурентов, поэтому скрывать что-то было опасно - в случае обмана виновник моментально терял место и навсегда вылетал из обоймы. А обман выявлялся практически всегда. Эта таинственная президентская служба была строго законспирирована, и даже он, генерал Прус, не знал не только ее руководителя, но даже места ее дислокации.
   - Так вот, - продолжил тем временем президент. - Обстановка в стране ухудшилась. Рейтинг действующей власти неуклонно падает.
   ...Генерал отлично понимал, что имеется в виду рейтинг президента, но Кочера не произнес бы этих слов ни при каких обстоятельствах...
   - Причем рейтинг действительный, а не обнародованный недавно в газетах. Там-то все нормально...
   Прус поднял голову, украшенную седым ежиком "под президента". Парикмахерам пришлось здорово потрудиться над его прической, чтобы волосы не торчали в разные стороны, как у этого идиота, бывшего министра внутренних дел, которого Кочера с треском выгнал в прошлом году. Кажется, разговор приближался к главному, и он внимательно ловил каждое слово шефа.
   ...Нынешний председатель Комитета пришел в органы давно, еще при коммунистах, пройдя обучение в братской стране, в Минской школе КГБ. Правда, в то время он прозябал в идеологическом отделе, занимавшемся в основном работой с диссидентами, за что мог потом серьезно пострадать, если бы не догадался уничтожить во время переворота относящиеся лично к нему архивные документы.
   В гору он пошел, вовремя познакомившись с Кочерой, тогда еще рядовым, только что избранным депутатом Национального Совета, и, сделав на него ставку, оказался в команде. И то до позапрошлого года оставался на вторых ролях, уже почти смирившись с ролью вечного заместителя. Нынешнюю должность он получил только после того, как прежний председатель слетел с занимаемого места, неосмотрительно повздорив с главой Совета безопасности, старшим сынком президента. Поговаривали, что они даже подрались и основательно набили друг другу морды...
   - Поэтому нужны срочные меры, чтобы стабилизировать обстановку, пока негативные тенденции не перевалили за критические значения!
   ...Раньше Кочера не применял в разговоре таких умных оборотов, разговаривал гораздо проще. Но еще после первых выборов его имиджем занялись грамотные специалисты, президент постепенно стал приобретать внешний лоск, перестал носить смешившие весь мир пестрые галстуки и выучил много ученых слов. Но все равно иногда срывался, и тогда сквозь окультуренную оболочку прорывался не стесняющийся в выражениях разъяренный директор госхоза...
   - Меры нужны неординарные, со стопроцентным попаданием! Народ должен понять, что стоит нам чуть сдать позиции - и стране каюк!
   - У меня есть одна мысль, - Прус понял, что пора вступить в разговор.
   - Меня не интересуют твои мысли! - неожиданно перебил его Кочера. - Меня не интересует и то, что и как ты сделаешь. Мне нужен только результат. Через месяц рейтинг власти должен достигнуть прошлогоднего значения. А теперь иди и работай. Я на тебя надеюсь.
   Пройдя школу старого КГБ, Прус безошибочно разбирался в людях, и знал настоящую цену этому человеку. И потому иногда удивлялся капризу судьбы, вынесшей Кочеру на вершину власти. Как и своему, такому своевременному, предвидению, которое заставило его, офицера элитной спецслужбы, лизать сапоги этому деревенскому мудаку. Противно, конечно, но где бы он сейчас был, не наступи тогда на горло собственной гордости?
   - Ты меня понял? Я надеюсь на тебя!
   Эти слова настигли генерала около самой двери.
   Генерал тихо прикрыл за собой дверь, а президент устало откинулся в кресле и надолго задумался. Ему не надо было читать мысли, чтобы знать почти все о своих соратниках. Достаточно было заглянуть в глаза, чтобы понять, какие чувства испытывает к нему человек. Таким уж его создала природа. Вот и этот генерал, как бы ни старался, а никогда не скроет упрятанной глубоко внутри ненависти. Но он слишком крепко, слишком большим количеством нитей привязан к хозяину, чтобы реализовать эту ненависть. Знает, что конец Кочеры будет концом и для него, только гораздо страшнее - слишком много несчастий он принес врагам президента и своим, личным, за короткое время. И потому будет служить верно, пока не придет его время.
   Именно поэтому президент не хотел знать, какие меры предпримет генерал для повышения его рейтинга. Потому что в своем рвении тот был способен на многое...
  

4

  
   Бить Чеслава начали еще по дороге. Похоже, приехавший за ним микроавтобус был приспособлен именно для такой цели. В нем не было стоящих друг за другом рядов сидений, а по бортам через весь автомобиль шли длинные скамейки. С левой стороны скамейка была поднята и прикреплена к стене. Два громилы в камуфляжной форме с лейтенантскими погонами распяли его, пристегнув двумя парами наручников к специальным скобам, и, как только задвинулась боковая дверь, принялись за дело.
   Лейтенанты оказались профессионалами. Лица не трогали, били по почкам и в солнечное сплетение. Иногда прилетало тяжелым ботинком в мошонку, и это было самое страшное.
   Когда-то, занимаясь боксом, Чеслав хорошо держал удар. Но теперешнее избиение не шло ни в какое сравнение с ударами на ринге. Сейчас он не мог ни защититься, ни прикрыться, а специалисты били, не боясь оставить его инвалидом. Кажется, им было все равно. А если они получили такой приказ, мелькнуло в голове у Чеслава, то его дела совсем плохи. Очередной удар по почкам оказался так силен, что непроизвольно опорожнился мочевой пузырь и джинсы потемнели от влаги. От боли и унижения у Чеслава текли по щекам слезы, а лейтенанты смеялись над ним и били, не задавая ни одного вопроса. Они вообще не произнесли ни слова за всю дорогу. Только когда машина остановилась, один из них открыл дверь, а второй сказал:
   - Это была разминка, мудило. А здесь тобой займутся по-настоящему.
   Стоять Чеслав не мог, из автобуса его вывели под руки. Так же под руки проволокли из закрытого двора в здание из красного кирпича, и долго тащили по длинным извилистым коридорам. Потом человек в форме, с длинной резиновой дубинкой на боку, открыл обитую железом дверь, и Чеслава втащили в квадратное помещение с маленьким, забранным решеткой окном. Посадили на стоящий посреди комнаты привинченный к полу стул, руки завели за спинку и, затянув изо всей силы, застегнули на них наручники. После этого конвоиры вышли в коридор, и загремел закрывающийся за ними замок.
   Чеслав остался один, и у него появилось время обдумать свое положение. Он до сих пор не понимал, за что его схватили, и почему с ним так безжалостно обращаются. То, что все это как-то связано со вчерашним взрывом в метро, ему даже не приходило в голову. Слишком уж это походило бы на страшный сон. Может быть, это месть за невоздержанный язык? Но слишком уж несоразмерна была проявленная к нему жестокость такой мелкой провинности...
   Времени на обдумывание ему дали немного. Через несколько минут дверь снова открылась, и в комнату ворвались двое, уже другие, не в камуфляже, а в обычной форме защитного цвета. И все пошло по второму кругу. Очень скоро Чеслав почувствовал, что по ногам снова заструилась теплая жидкость, и застонал от отчаяния. Кричать и плакать он уже не мог - постоянные удары в ничем не защищенное солнечное сплетение сбили дыхание. Не было сомнения, что чудовищные побои на всю жизнь оставят его инвалидом.
   А может быть, его просто убивали...
   Наконец все кончилось. Снова загремела дверь, и вошел человек среднего роста с неприметным скучным лицом, в дешевом сером костюме и несвежей рубашке с неумело повязанным галстуком. Увидев мокрое пятно на джинсах Чеслава, он поморщился и отослал запыхавшихся костоломов. Сам сел напротив Чеслава за исцарапанный письменный стол и положил перед собой стопку бумаги.
   - Надеюсь, пан Чешински, вам понятно, что церемониться с вами здесь не намерены? - голос его звучал в точном соответствии с внешним видом - бесцветно и скучно.
   Может быть, Чеслав и ответил бы что-нибудь, но дыхание еще не восстановилось, и говорить он был не в состоянии.
   - Хорошо, - согласился человек. - Раз вы пока не можете говорить, говорить буду я. Меня зовут Валериан Горбуля, я следователь следственного управления Комитета охраны конституционного строя, то есть - КОКС. Мне поручено вести ваше дело. Сейчас я дам вам пять минут, чтобы прийти в себя, а потом вы подробно расскажете, как взрывали вагон метро, где взяли взрывчатку, назовете сообщников. Сомнений у следствия практически нет, записи с видеокамер в метро, существование которых вы так легкомысленно проигнорировали, неоспоримо доказывают вашу вину.
   Горбуля говорил размеренно и четко, будто читал написанный на бумажке текст. При этом он отбивал ритм шариковой авторучкой, будто забивая гвозди в голову подследственного.
   Чеславу показалось, что он падает в пропасть. Этого просто не могло быть, но ведь слова следователя ему не померещились! Он попытался возмутиться, но вместо слов из горла вырвался хрип.
   - Кажется, вы меня не поняли, - невозмутимо сказал Горбуля. - Если я дал вам пять минут для приведения себя в порядок, вы должны использовать их максимально эффективно. У меня слишком мало времени, чтобы расходовать его на ваши театральные ужимки.
   Выговорившись, он перестал обращать внимание на Чеслава и принялся заполнять бланк допроса. Продолжалось это ровно пять минут.
   - Итак, я жду от вас чистосердечного признания, которое, как вам должно быть известно, смягчает вину.
   Следователь знал, что делал. За пять минут Чеслав слегка отдышался и смог кое-как говорить.
   - Вы сошли с ума! - вскипел он. - Ну, подумайте, зачем мне было взрывать этот вагон?
   - К этому вопросу мы перейдем, когда вы начнете давать признательные показания. Еще раз говорю, это в ваших интересах. Камеры в метро зафиксировали вас входящим в шестой вагон на станции "Площадь восьмого февраля". В руках у вас была большая спортивная сумка с надписью "адидас". Через сорок четыре минуты вы вышли на станции "Крошевец", уже без сумки. А еще через десять минут на перегоне между станциями "Выдрицкая" и "Брашчаница" в шестом вагоне, где вы оставили сумку с самодельным взрывным устройством, произошел взрыв. Там же обнаружены фрагменты обгоревшей ткани. В экспертном заключении сказано, что это остатки спортивной сумки, в которой находилось самодельное взрывное устройство. Если и были какие-то сомнения, то они рассеялись, когда удалось обнаружить следы надписи "адидас". Надеюсь, после всего сказанного вы не будете упорствовать и отрицать вину?
   - Еще раз говорю - я ничего не знаю! - в отчаянии Чеслав чуть не кричал. - Да, у меня была сумка, но ее у меня украли еще до станции "Новагурская"! В вагоне вокруг меня крутились какие-то люди, возможно они это и сделали. А заметил я, что сумки нет, только когда поезд уже тронулся с "Новагурской". Мы еще стояли почему-то в тоннеле минут пятнадцать, я смотрел кругом, но сумки не нашел. Значит, тот, кто ее взял, вышел на "Новагурской", или еще раньше. И не было у меня в сумке никакой взрывчатки!
   - А что же там было? - вкрадчиво спросил Горбуля.
   - Немного одежды и старый ноутбук!
   - Ай-яй-яй! - покачал головой Горбуля. - Какая красивая сказка! Бедного пана Чешински преследуют какие-то мифические злоумышленники, воруют у него сумку с одеждой и ноутбуком, а он, вместо того, чтобы заявить в полицию, покупает бутылку "можжевеловой", собираясь отметить это печальное событие!
   И вдруг, без всякого перехода, он изо всех сил грохнул кулаком по столу и закричал:
   - Да, сука! Был там и ноутбук! И его металлические части, разлетевшись, послужили дополнительным поражающим фактором, тяжело ранив двух человек!
   - Я еще раз говорю, - упрямо сказал Чеслав. - никакой бомбы у меня не было, и никого я не взрывал!
   - Значит, хорошего отношения понимать ты не хочешь! - следователь успокоился так же быстро, как перед этим взорвался. - Ну, что же...
   Он нажал на кнопку в стене. Костоломы ворвались мгновенно, ждали под дверью. Горбуля кивнул им, не сказав ни слова, и вышел из пыточной камеры.
   То, как измывались над Чеславом до сих пор, не шло ни в какое сравнение с тем, что вытворяли костоломы теперь. Можно было только удивиться, как он ни разу не потерял сознания от боли. Наверное, у костоломов была хорошая теоретическая подготовка и обширная практика. После одного удара кулаком в груди что-то хрустнуло, отдалось острой болью, и Чеслав понял, что у него сломано ребро.
   В завершение его швырнули животом на сиденье стула, содрали джинсы вместе с трусами, и один из костоломов резким движением воткнул ему в анальное отверстие рукоятку взятой в углу швабры. Даже после предшествующего избиения боль была невыносимая...
   - В следующий раз всажу по самые гланды! - пообещал костолом. - Так что, лучше тебе делать так, как говорит следователь!
   Они снова посадили Чеслава на стул, и вышли из комнаты. Перед глазами все плыло, к горлу подступала тошнота, и охватило полное отчаяние. Теперь он понял, что живым из этого здания ему не выйти. И все равно, брать на себя чужую вину он не собирался.
   Следователь вернулся минут через пять, что-то дожевывая и вытирая рот смятым носовым платком.
   - Вижу, вижу! - дружелюбно сказал он, садясь за стол. - Привели тебя ребята в чувство, а? Значит, сейчас сделаем так - я напишу за тебя чистосердечное признание, а ты его подпишешь. У самого ведь сил не хватит написать самому, так? А потом тебя отведут в камеру, и можешь отдыхать, сколько влезет. Никто тебя больше не тронет.
   И он принялся что-то быстро строчить на бланке.
   - Пишите, что хотите! - прохрипел Чеслав. - Ничего я подписывать не буду!
   После унижения, которому его подвергли, ему было уже все равно.
   - Что-о? - угрожающе прошипел Горбуля. - Упрямый, да? Хорошо. Думал обойтись без крайних мер, но раз ты вынуждаешь...
   Он нажал кнопку, и в комнату снова ворвались готовые к действию костоломы. Но следователь жестом остановил их и приказал:
   - Доктора!
   Чеславу показалось, что ему мерещится. Откуда вдруг взялся такой гуманизм? Человек в белом халате поводил у него перед глазами никелированным молоточком с резиновыми набалдашниками, сосчитал пульс.
   - Что же ты, голубчик, плохо себя ведешь? Следователя надо слушаться! - пробормотал он участливо.
   От внезапно возникшего подозрения сознание у Чеслава слегка прояснилось. Что еще придумали мучители? А доктор достал из нагрудного кармана халата наполненный мутноватой жидкостью шприц и снял с иглы колпачок. Костоломы, зная свои обязанности, взяли его в клещи так, что он не мог шевельнуться. Доктор задрал Чеславу рукав рубашки, ловко воткнул иглу шприца в вену, и медленно ввел жидкость. Потом снова надел на иглу колпачок, спрятал шприц в карман и отошел к столу.
   Если это знаменитая "сыворотка правды", подумал Чеслав, то ему это только на руку. Он и так говорил правду...
   - Принесите доктору стул! - приказал следователь.
   Один из костоломов метнулся в коридор и вернулся со стулом. Доктор сел и закурил дешевую вонючую сигарету.
   - Мог бы что-нибудь поприличнее курить! - недовольно поморщился следователь.
   - Привычка! - отмахнулся доктор, не сводя с Чеслава холодного профессионального взгляда.
   Костоломы почему-то мялись у двери и явно не хотели уходить. Наверное, им было интересно, что будет дальше. Но Горбуля жестом и суровым взглядом отослал их в коридор.
   Несколько минут ничего не происходило, и Чеслав наивно подумал - а вдруг у следователя разыгралась совесть, и ему ввели обыкновенное обезболивающее?
   Средство сработало резко, без каких-то плавных переходов. Боль взорвалась внутри него атомной бомбой, и эпицентр взрыва оказался под ложечкой, в районе солнечного сплетения. Одновременно на всем теле рывком исчезла кожа, обнажив выходившие к ней нервные окончания. Чеслав с ужасом посмотрел на руку, ожидая увидеть голое мясо, как на рисунках в учебнике анатомии, но кожа, конечно, оказалась на месте. Это было действие введенного доктором средства.
   От какого-то пронзительного звука у него заложило уши, и Чеслав не сразу понял, что это кричит он сам. Наверное, крик был на грани ультразвука, потому что Горбуля болезненно поморщился и что-то сказал доктору. Тот согласно кивнул, достал из ящика стола рулон скотча и, подойдя к Чеславу, заклеил ему рот. От этих прикосновений ему показалось, что вслед за кожей с него тонкими пластами снимают мясо. Кричать он теперь не мог, и только глухо мычал, не в силах удержать боль в себе.
   Похоже, введенное ему средство разрабатывал гениальный садист. Было полное ощущение, что такой невыносимой боли не мог бы выдержать ни один человек, не потеряв сознание. Но, похоже, в состав входил какой-то мощный стимулятор, не позволявший отключиться и обострявший все чувства до предела. Чувствительность нервных окончаний стала такой, что даже движение воздуха в комнате казалось обжигающим пламенем, а прикосновение одежды к телу вызывало невыносимые страдания. Обострились зрение и слух - теперь с расстояния в три метра он, будто в микроскоп, видел каждую пору, каждый угорь на нечистом лице Горбули, и это было так противно, что Чеслав инстинктивно закрыл глаза. Но и это движение отдалось болью, будто в глаза плеснули серной кислотой а сверху насыпали крупной соли.
   Горбуля что-то говорил доктору, тот согласно кивал. Чеслав не вникал в смысл слов, потому что звук голоса проламывал барабанные перепонки, и все это была нескончаемая боль. А потом следователь взял со стола пластмассовую линейку, подошел к Чеславу, и стал похлопывать ей по плечам, голове и рукам. Горбуля прекрасно знал, как действует введенный доктором препарат, и понимал, какие мучения испытывает Чеслав от каждого прикосновения. Доктор тоже подошел ближе и с нескрываемым интересом заглядывал Чеславу в глаза. Потом дал следователю знак остановиться, сосчитал Чеславу пульс и измерил давление, чем причинил очередные страдания - боль от прикосновений становилась все сильнее. Удовлетворенный результатами осмотра, кивнул Горбуле, и тот продолжил издевательства.
   Неожиданно раздался лязг открывающейся железной двери, чуть не разнесший мозг Чеслава на куски, и прозвучал резкий голос:
   - Что у вас здесь происходит?
  
  

Глава седьмая

Человек с пятном

  

1

  
   Из городского департамента полиции Инга поехала домой и до самого утра без сна просидела на кухне, ожидая звонка от Чеслава. Если позвонил один раз, то может позвонить и снова! - думала она, не выпуская трубку из рук. Но чуда не случилось - телефон молчал.
   В отличие от мужа, она сразу связала его арест со вчерашним взрывом в метро, но никак не могла понять, каким боком он мог к нему прикоснуться. Разве только тем, что ехал по той же ветке?
   Так ни до чего и не додумавшись, она разбудила Агнешку и стала собирать ее в школу. Раньше девочка ходила в продленную группу, где дети оставались после занятий до шести вечера, но после того, как Чеслав перестал каждый день ходить на работу, он стал забирать ее сразу после уроков. Сегодня придется просить учительницу, чтобы Агнешку опять оставили до вечера - вряд ли у Чеслава получится забрать ее раньше. Да и у нее тоже, хотя на работу она, конечно, не пойдет, отпросится.
   - Мама, почему ты сегодня плохо выглядишь? - перебила дочь ее размышления. - Потому что ты поругалась с папой Чеславом, и он ушел? А скажи, это навсегда, или он вернется?
   - Ну, что ты, доченька говоришь! Конечно, вернется! И ничего мы не ругались. Так, немножко поспорили...
   - Ага, немножко! Как будто я ничего не понимаю. Еще как поругались! Смотри, когда я приеду со школы, чтобы вы уже помирились.
   - Обязательно помиримся! - через силу улыбнулась Инга. - Только сегодня тебе придется побыть в продленке.
   - Это потому, что ты будешь мириться с папой Чеславом? - спросила Агнешка, старательно пытаясь справиться с непослушными застежками платья.
   - Да, буду мириться. Честное слово мы обязательно помиримся, - Инга едва удержала слезы.
   - Тогда я согласна побыть в школе до вечера! - важно заявила девочка. - Но только сегодня!
   Инга отвезла дочь в школу и помчалась к главному зданию КОКС на Братицкой площади. Оттуда ее отправили в городское управление, находившееся рядом, в Костицком переулке. Там строгий лейтенант на входе долго рассматривал ее паспорт, потом кому-то позвонил. Через несколько минут по лестнице сбежал высокий, поджарый, похожий на киноартиста мужчина в хорошо сидящем сером костюме с безупречно подобранным галстуком, и вежливо пригласил "пани Петерсон" пройти с ним на второй этаж. Но предварительно дежурный лейтенант отобрал у нее паспорт и мобильный телефон, пообещав вернуть при выходе.
   Провожатый привел ее в большой, светлый кабинет на втором этаже, учтиво отодвинув стул, усадил ее к большому письменному столу, сам сел напротив.
   - Я подполковник Ковальчик, заместитель начальника антитеррористического отдела, - представился он.
   Антитеррористический отдел? Неужели... У Инги замерло в груди, но она не подала вида.
   - Вы не удивлены? - спросил красавец-подполковник, давя на нее тяжелым взглядом.
   - Я слушаю вас, - неопределенно ответила Инга.
   - У вас замечательное самообладание! - то ли похвалил, то ли подковырнул Ковальчик. - Но я должен сообщить вам известие, которое вряд ли оставит вас такой спокойной. Ваш муж задержан, как главный подозреваемый в совершении террористического акта в метро.
   - Полная чушь! - стараясь сохранять хладнокровие, ответила Инга. - Как будто я не знаю своего мужа!
   - Мне импонируют ваша выдержка и желание выгородить близкого вам человека! - и снова по лицу подполковника невозможно было понять, сочувствует он Инге, или издевается над ней. - Но скажите, как долго вы знаете Чеслава Чешински, чтобы так уверенно его защищать? Давно ли он приехал из Германии, чтобы вы могли его изучить за это время? И чем он вообще занимался за границей?
   - Во-первых, я познакомилась с Чеславом Чешински гораздо раньше, чем вы думаете! - возразила Инга. Мы вместе учились в школе!
   - Да знаю я, знаю! - отмахнулся Ковальчик. - В одной школе, только в разных классах, и не слишком-то общались. Вы даже отвергли его ухаживания, и вышли замуж за другого человека...
   Как мог этот подполковник за одно утро изучить всю мою биографию? - подумала Инга. - И, главное, зачем?
   - Вы так и не сказали, чем занимался ваш нынешний муж за границей? - напомнил подполковник.
   - Если вы столько знаете обо мне, думаю, вам и это хорошо известно! - не выдержала, и съязвила она.
   - Разумеется, известно! - строго сказал подполковник. Почему-то его лицо уже не казалось Инге таким красивым и мужественным, как сначала. - Но я хотел бы услышать это от вас.
   - Он дизайнер, - пересилив себя, спокойно ответила она. - Хороший дизайнер. По его макетам сделали самую удачную из последних моделей "Ауди". За что, кстати, ему очень хорошо заплатили. А если вы думаете что-то еще, то пусть эти измышления останутся на вашей совести.
   - Я буду только рад за вас, если это так! - развел руками Ковальчик. - А если нет? Это сильно осложнит положение вашего мужа. Кстати, и ваше тоже. Как бы мне не хотелось сообщать очаровательной пани такую неприятную новость, но мы вынуждены задержать вас на семьдесят два часа.
   - Как? - опешила Инга.
   - Уж простите! Вы основная связь главного подозреваемого в массовом убийстве, и мы не можем рисковать, оставляя вас на свободе. Разумеется, если будет доказана ваша непричастность, вас отпустят раньше.
   - Но я должна забрать дочь из школы! Кроме меня это больше некому сделать... - Инге показалось, что под ней проваливается пол.
   - За дочь не переживайте, - "успокоил" ее подполковник. Она будет временно помещена в специальное детское учреждение.
   Он посмотрел на часы и добавил:
   - Думаю, наши сотрудники уже забрали ее из школы.
   - Какое учреждение! - взвилась Инга. - У Агнешки есть бабушка и дедушка! Надо позвонить им в деревню, и они сразу приедут!
   - Зачем беспокоить пожилых людей? - пожал плечами Ковальчик. - Тем более, если дело повернется печальным для вас образом, суд вряд ли отдаст опеку людям в их возрасте. Пусть уж девочка заранее привыкает.
   И тут Инга, так долго сохранявшая видимость спокойствия, не выдержала. В один момент рухнуло все, что составляло смысл ее жизни. Единственное, что она знала точно - Чеслав ни в чем не виноват, а все подстроили эти люди, такие, как этот лощеный подполковник. Недаром мужа в последнее время преследовали неприятности!
   - Сволочи! - закричала она. - Отдайте мне дочь!
   Инга вскочила со стула и, нагнувшись над столом, чтобы дотянуться до Ковальчика, влепила ему пощечину.
   Точнее, хотела влепить. Подполковник ловко перехватил ее руку, больно прижал к столу, и сказал с нескрываемой угрозой:
   - Значит так, сука? Хорошо! Придется определить тебя в специальную камеру. К ковырялкам. Знаешь, что они делают с такими, как ты, красавицами обыкновенной алюминиевой ложкой? Нет? Так узнаешь!
   Его недавно еще такое мужественное, кинематографическое лицо внезапно превратилось в оскаленную морду разъяренного питекантропа...
  

2

  
   Следователь и доктор вытянулись во фрунт перед вошедшим в комнату пыток плотным и коренастым человеком среднего роста, одетым в джинсы и черную кожаную куртку. Его большая круглая голова была украшена модным среди государственных чиновников коротким ежиком жестких темных волос, но лицо с правильными, в общем-то, чертами портило огромное родимое пятно на левой щеке, похожее очертаниями на Африку, какой ее изображают на географических картах. И еще Чеслав разглядел, что один глаз у человека зеленый, а другой карий.
   - Что у вас здесь происходит? - спросил человек с пятном у следователя. - И что делает здесь этот...
   Он небрежно показал на доктора, но удержался от какого-то, скорее всего, не совсем лестного эпитета.
   - И почему у задержанного заклеен рот? - Это вы таким образом добываете показания? - совсем уже язвительно продолжил человек с пятном.
   Подойдя к Чеславу, он рывком сорвал у него с лица скотч. Это оказалось так больно, что Чеслав заорал во всю глотку. Кажется, человек с пятном что-то понял.
   - Что это значит? - сердито спросил он, подойдя вплотную к Горбуле. - Вы вкололи ему "шмурдяк"? Совсем ох...ли! Через час шеф должен докладывать президенту о результатах, а вы тут развлекаетесь? А вдруг у него не выдержит сердце? Быстро антидот!
   Испуганный доктор вытащил из кармана еще один шприц, наполненный прозрачной жидкостью, и трясущимися руками едва попал Чеславу в вену.
   - У него крепкое сердце, - оправдывался он, вводя жидкость. - У меня все было под контролем...
   - Под контролем! - передразнил его человек с пятном. Получилось очень похоже. - Заканчивай, и вон отсюда, живодер! Учи клятву Гиппократа!
   Чеславу показалось, что вместе с жидкостью из шприца в кровь вливается живительная струя. Кровь разносила волшебное средство по всему организму, и боль уходила без следа. Через несколько минут прошла даже боль от прежних побоев.
   - Ты тоже уходи! - приказал человек с пятном Горбуле. - Работнички! Таких, как ты, за километр нельзя подпускать к следствию!
   Горбуля втянул голову в плечи, и как-то незаметно исчез за дверью. Но стоило ему оказаться в коридоре, как он выпрямился, улыбнулся, и подошел к курившему у окна доктору.
   - Порядок! - сообщил он довольно. - Если Виктор берется за дело, успех обеспечен. Сейчас он его расколет до самой задницы. Шеф хоть сейчас может идти к президенту, не дожидаясь результата. Сто процентов, фраер все подпишет! Честно говоря, я не представляю, как это у Виктора так ловко получается? Как будто слово заколдованное знает...
   - А кто он такой вообще? - поинтересовался доктор. - Что у него за должность?
   - Да хрен его знает! - пожал плечами Горбуля. - Правая рука самого шефа. Появляется в самые ответственные моменты...
   В это время человек с пятном, которого следователь назвал Виктором, снял с Чеслава наручники, придвинул стул, на котором раньше сидел доктор, и велел садиться. Увидев мокрые джинсы, покачал головой. Чеслав инстинктивно попытался прикрыться руками, но человек с пятном махнул рукой:
   - Брось, я не брезгливый. А ты еще ничего, крепкий парень. Обычно у этих деятелей люди еще и усираются, и от блевотины комнату потом приходится отмывать. Так что тебе нечего стыдиться. Редко кто так долго держится, чтобы до "шмурдяка" дело дошло...
   Он рассказывал о профессиональных секретах палаческого ремесла так спокойно, будто разговор шел о чем-то обыденном, вроде рецепта жарки шашлыка...
   - ...Ничего, сейчас мы с тобой все закончим, и тебя отведут в душ, там заодно и штаны постираешь. А потом в камеру. Ведь не спал сегодня?
   Чеслав кивнул. Этот человек, несмотря на несомненную принадлежность к тому же палаческому сословию, почему-то внушал доверие. Вот только, что он имел в виду, сказав: "мы с тобой все закончим"?
   - Если вы хотите заставить меня признаться в том, чего я не делал, то зря теряете время, - угрюмо сказал он, хорошо понимая, чем грозит ему такое упрямство.
   - Дурак ты! - неожиданно сказал человек с пятном, глядя на него с сожалением. - Ничего я не собираюсь тебя заставлять. Я просто выложу тебе весь расклад, а дальше думай сам. Вчера после взрыва президент пообещал народу, что уже сегодня террористы будут пойманы. Может, слышал?
   Чеслав кивнул.
   - Так вот. Его дело пообещать, а там хоть трава не расти. Крутиться приходится нам. Утром президенту доложили, что террорист уже задержан, но он почему-то заупрямился. Подавай ему чистосердечное признание для полной уверенности! Так что у нас осталось совсем немного времени. В дневном выпуске новостей президент должен выступить перед народом.
   - Но я правда не взрывал этот вагон! - взмолился Чеслав. - И сумку у меня на самом деле украли!
   Про то, что он подозревает в краже следивших за ним людей, явно относящихся к какой-то спецслужбе, Чеслав не стал говорить, чтобы не злить понапрасну этого человека.
   - В данный момент это совершенно несущественно! - заявил человек с пятном. - Особенно для тебя. Я же сказал, что просто даю тебе полный расклад. Так вот, если я уйду ни с чем, Горбуля снова возьмется за дело. Если ты выдержишь "шмурдяк", он пустит в дело еще один препарат. Это не больно, но ты полностью потеряешь контроль над собой. Горбуля станет полным хозяином твоей воли. Скажет - иди направо - ты пойдешь направо. Налево - пойдешь налево. Скажет - подпиши - и ты все подпишешь, как миленький. Единственное, чего еще не научились делать, так это принудить человека к самоубийству. Инстинкт самосохранения преодолеть никак не получается. Но это и не нужно. Все равно не было случая, чтобы после такого укола человек прожил больше двух недель. И никто не виноват - преступник скончался от острой сердечной недостаточности, дело закрыто. Такие вот дела. Поганая, конечно, штука, но действует безотказно. Ты хочешь для себя такого будущего?
   Чеслав подавленно молчал.
   - В принципе, я ничего не имею против такого развития событий. Официально я не имею отношения к следствию, и любой его исход на мне никак не отразится. Жалеть тебя у меня тоже нет резона - откуда я знаю, как все было на самом деле? Да и жалости на всех не напасешься. Кстати, видел я как-то одного, глаза такие же голубые, как у тебя, и невинные-невинные... А он малолетних детей душил и засаливал их мясо в бочках. Но это я так, к слову.
   Ты, конечно, можешь спросить меня - а какая моя выгода? Отвечу. Если я решу дело миром, это поднимет мой авторитет у шефа. Он получит от президента очередную побрякушку на грудь, президент еще раз докажет народу свое всемогущество и проницательность, ну а я... Я, скажем так, получу прибавку к зарплате. Но самое главное - я не люблю лишних трупов там, где можно обойтись без них. Поэтому рассказываю, что будет, если ты подпишешь чистосердечное. Во-первых, для тебя в этом нет ничего страшного. Ты можешь даже признаться, что утопил "Титаник" и подложил бомбу под реактор Чернобыльской станции. А потом в любой момент взять, и отказаться от первоначальных показаний. Лучше всего сделать это в суде. Но это будет потом. А сейчас, если ты подпишешь, тебя перестанут бить, дадут адвоката, и ты сможешь выстраивать линию защиты. В этом случае у тебя появляется весомый шанс. При развитии первого варианта - шансов выжить никаких. Абсолютно. А теперь думай. Я был честен с тобой.
   Человек с пятном замолчал и принялся читать заполненный следователем бланк допроса.
   Почему-то Чеслав ни капельки не сомневался, что услышал полную правду. Может быть, в самом деле, стоит последовать совету этого человека? Несмотря на уродливое пятно, он производил приятное впечатление и внушал доверие. Тем более, Чеслав сам не раз слышал о случаях, когда в суде подсудимые меняли выбитые из них на предварительном следствии показания, и дело рассыпалось. А какие доказательства его вины есть у следствия? Видеозапись из метро? Так разве он один был там с сумкой? Пусть доказывают, что ее у него не украли... Если камеры зафиксировали его, то на кассете должен сохраниться и человек, уволокший его сумку! Чеслав зацепился за эту мысль, и неожиданно для себя сказал:
   - Давайте вашу бумагу. Я все подпишу.
  

3

  
   В зале для заседаний уже собрались почти все члены Совета безопасности во главе с тридцатилетним Жигмонтом Кочерой. Телеоператоры расставляли камеры и софиты, журналисты в последний раз проверяли микрофоны, и все тихонько болтали в ожидании выхода Самого. До начала прямого эфира оставалось десять минут, но президент не спешил. В своем кабинете он разговаривал с генералом Прусом.
   - Молодец! - сказал Кочера, чуть приподняв левый уголок рта, что означало у него довольную улыбку. - Похвальная оперативность. Как, ты говоришь, зовут этого гаденыша?
   - Чеслав Чешински, - ответил генерал.
   - Чешински... - задумчиво повторил президент. - Знакомая фамилия. Сейчас вспомню... Ага! Какого-то Чешински хватила кондрашка во время моих первых выборов, прямо на избирательном участке. Агитировал против меня!
   - Это был его отец, - услужливо подсказал Прус. - Профессор Скловенского университета.
   - Яблочко от яблони... - презрительно произнес Кочера. - Отец в оппозиции, а сын уже взрывает метро. Другого нечего было и ожидать.
   - Мы проверяем его возможные связи с оппозицией, - доложил генерал. - Пока выяснена близкая связь с неким Паулем Корником. В оппозиционных организациях не состоит, но числится в списке неблагонадежных. Работает на телевидении.
   - Неблагонадежный - на телевидении? - президент недоуменно посмотрел на генерала.
   - Он редактор развлекательной программы, - попытался оправдаться тот.
   - Телевидение должно быть объектом вашего особого внимания! - поучительно сказал Кочера. Люди из списка неблагонадежных не могут допускаться туда ни в каком качестве. Гнать поганой метлой, и так чтобы нигде больше не взяли. Разве что дворником, улицы мести.
   - Будет исполнено! - генерал сделал пометку в своих бумагах. - Также я задействовал заграничную агентуру, собираю информацию о знакомствах Чешински в Германии.
   - Вот-вот! - похвалил его президент. - Не исключено, что он отрабатывал западные деньги. Тяни за все ниточки... Кстати, как твоим людям удалось так быстро получить признательные показании?
   - Есть у меня один уникальный человек, - тут генерал позволил себе улыбнуться. - Специально держу для таких случаев.
   - Ты только смотри, чтобы без этих ваших штучек! - Президент неопределенно крутанул рукой. - Чтобы все законными методами! Чтобы даже подобная сволочь не могла бросить в нашу сторону обвинение.
   Кочера не был бы самим собой, не скажи этих слов...
   - Ни в коем случае, пан президент! - деланно обиделся генерал. - Все было строго по закону! У моего специалиста совсем другие методы.
   Кочера посмотрел на часы:
   - Все, пора!
   Они вошли в зал заседаний, президент впереди, за ним генерал Прус. Сидевшие за длинным столом члены Совета безопасности - четыре генерала, среди них один прокурорский, в голубом мундире, два моложавых полковника, все остальные штатские - вскочили со стульев и вытянулись по швам.
   Кочера мельком взглянул на телевизионщиков и репортеров из газет - все знакомые, никого лишнего. Иначе и не могло быть, все пропущены через десяток мелких сит проверки. И все равно он недолюбливал журналистскую братию, и даже самых проверенных из них считал ненадежным народом. До сих пор помнил нескольких, казалось бы, самых голосистых и ручных певцов власти - сбежали, сволочи, за границу, и принялись поливать его грязью. Его, который кормил их с руки! Не в его правилах прощать предательство, но пока никак не удавалось достать их за границей. Даже в России. Вот те, кто осмелился открыть свой поганый рот внутри страны - это совсем другое дело, им быстро заткнули рты. Одного так и вообще ищут уже пять лет, никак найти не могут...
   Кочера часто вспоминал покойного президента России. Вроде, неплохие сложились с ним отношения, не то, что с нынешним, этот жмот все нервы вымотает, прежде чем дать копеечный кредит или сбросить цену на газ. Все что-то выгадывает, выкраивает. А тот был широкая душа. Вот только журналистам и оппозиции позволял слишком много. Что только те про него не писали, каких гадостей не говорили по телевизору! А тот лишь пыхтел, как медведь, да отмахивался лапой, как от кусачих пчел. И ни одного обидчика не наказал по-настоящему. Не то, что самому разобраться, чтобы остальным было неповадно, так даже в суд ни разу не подал. Кочера считал это проявлением слабости, и в душе немного презирал старика за это. Уж он-то таких вольностей по отношению к себе не допускал никогда. Ему не надо было даже самому подавать на обидчиков в суд. Достаточно было принять закон об оскорблении президента.
   Кочера занял место во главе стола, под огромным гербом Скловении, следом опустились на стулья все остальные. Справа от него сидел сын Жигмонт. Он напоминал отца - такой же ежик, только не рыжий, а темно-русый, похожие черты лица, но не такие резкие, чуть сглаженные, и само лицо румяное и гладкое, как у девушки. Но внешность была обманчива. Кочера бросил незаметный взгляд на сына. Да, заматерел парнишка! Хватка волчья, не хуже, отцовской. Единственное - горяч слишком, не научился еще сдерживаться. Чуть что - в морду с кулаками лезет. Но это ерунда, это пройдет. Он и сам еще недавно такой был. Надо только приглядывать, чтобы чересчур хватким паренек не оказался. Были уже случаи, пытался решить кое-какие вопросы без совета с отцом. И друзей своих, с которыми в школе учился, да в армии служил, на высокие посты протаскивает. Недавно совсем учудил - навесил бывшему фельдфебелю без всяких промежуточных званий сразу полковничьи погоны и протащил замначальника оперативного отдела в КОКС! А Прус проглотил, не решился пожаловаться президенту...
   Нет, рановато сынок стал разворачиваться. Он еще и сам в состоянии руководить, и не собирается пока передавать полномочия кому бы то ни было! Даже родному сыну.
   Место по левую руку занял генерал Прус. Ну, с этим все понятно. Еще на год-полтора его хватит. Дальше сидят министр обороны, министр внутренних дел, остальные... Все заглядывают ему в рот, все знают, что их благополучие зависит только от него. А вот насчет Генерального прокурора пора подумать. В последнее время стал позволять себе слишком самостоятельные высказывания. В независимость надзорных органов решил поиграть, дурак. Ничего, есть ему замена, молодой полковник уже стоит на старте, только дай отмашку. Вон, слева от него сидит. Все сделает, чтобы начальника подсидеть. Вот как раз и случай подвернулся. Надо, чтобы Генеральный обосрался со взрывом в метро, а полковник показал свой профессионализм. Этого будет достаточно, чтобы провести рокировку. Хорошая мысль, надо обдумать на досуге.
   Вообще, все складывалось удачно. И этот мелкий гаденыш со своей бомбой подвернулся очень кстати, и Прус сработал профессионально. Как президент обещал вчера народу, так и получилось - преступник пойман и дает показания. Похоже, в ближайшие дни народ опомнится, стряхнет с себя морок вражьей пропаганды, и рейтинг снова поползет вверх. А иначе и быть не могло. Ну, куда этому бестолковому стаду без настоящего поводыря? Никто в стране, да, в общем-то, и во всем мире, не познал природу настоящей власти лучше него. А к нему это понимание пришло с ошеломительной ясностью еще тогда, когда он получил в безраздельное владение несколько сотен крестьян в загибающемся от безденежья и пьянства госхозе. Правила оказались предельно просты. Главное было понять, что управление самой забитой деревней ничем не отличается от управления страной. И не обязательно иметь союзников и единомышленников. На самом деле, настоящий вождь всегда одинок. Это его крест. Главное - расставить на ключевые посты людей, полностью зависящих от хозяина, и не дать им снюхаться, пресекая малейшие попытки создать противовес верховной власти. И никогда не гнуться под напором внешних врагов, которым маленькая, но независимая страна стала костью поперек горла.
   Да, в этом ему не повезло. Его потенциала хватило бы на полмира, а досталась крошечная Скловения. Но не все еще потеряно. Еще может исполниться заветная мечта, когда Скловения присоединится к союзному государству. Идея стать верховным правителем соединившихся в союз стран давно не давала ему покоя. А что? Ни один из его коллег-президентов в подметки ему не годился. А аналитическая служба давно докладывала, что лозунг "Кочеру - в президенты России!" завоевывает у восточных соседей все больше сторонников, его популярность превысила у них даже популярность белорусского "батьки". Мечта стать полновластным хозяином огромной, от Балтики до Тихого океана, страны, не казалась ему такой уж нереальной, и приятно грела душу.
   Кочера снова посмотрел на часы. Пора было начинать совещание.
  

4

  
   Спускаясь по лестнице со второго этажа в сопровождении молчаливого фельдфебеля, Инга больше всего боялась, что он ведет ее в подвал, в обещанную подполковником Ковальчиком страшную камеру. Поэтому, когда фельдфебель, проведя ее по длинному коридору с двумя поворотами, открыл обитую дерматином дверь с табличкой "13" и просунул туда голову, она облегченно вздохнула. Хотя и понимала, что за этой дверью, как и во всем здании, ее не ждет ничего хорошего. Инга услышала чей-то невнятный голос, провожатый открыл дверь и равнодушно бросил:
   - Пройдите.
   За дверью оказался очередной кабинет, раза в два меньший, чем у подполковника. За письменным столом у большого, забранного снаружи вычурной решеткой окна сидел человек неопределенного возраста, от тридцати до пятидесяти лет. Такой вид ему придавало кислое лицо и редкие пегие волосы, зачесанные в идеальный пробор. Костюм на нем был того же серого цвета, что и у подполковника. Видно такой цвет предписан им уставом, подумала Инга.
   - Присаживайтесь, - человек кивнул на стул напротив себя. - Я - следователь следственного отдела Комитета капитан Агапчек.
   Капитан... какой из тебя капитан? - подумала Инга. В ее представлении, капитаном должен быть бравый моряк в красивой белоснежной или черной форме, в фуражке и с кортиком в золотых ножнах на поясе. Таким она запомнила в детстве маминого брата дядю Адама, военного моряка, служившего в речной флотилии. Вот он был настоящий капитан. А не этот серый слизняк...
   - Представьтесь, пожалуйста.
   - Инга Петерсон, - механически ответила Инга.
   - ...Петерсон, - повторил капитан, профессионально, всеми пальцами застучав по клавиатуре компьютера. - Дата и место рождения... адрес фактического проживания... место работы... семейное положение...
   Покончив с необходимыми формальностями, Агапчек откинулся на спинку стула и остановил взгляд бесцветных водянистых глаз на переносице Инги.
   - А теперь расскажите мне, пани Петерсон, все, что вам известно по делу вашего мужа Чеслава Чешински.
   В отличие от внешности, голос у него был звучным и хорошо поставленным. Наверное, в свободное от службы время он принимал участие в художественной самодеятельности своего управления. Пел, или декламировал стихи.
   - Я не знаю никакого дела Чеслава Чешински, - все так же механически ответила Инга. - Я требую, чтобы мне отдали моего ребенка.
   - Это не то место, где вы можете что-то требовать, - на кислом лице следователя появилось какое-то подобие улыбки. - Требовать здесь могу только я. А вы должны рассказать мне, когда и как у вашего мужа появилось намерение совершить террористический акт, кто помогал ему в изготовлении взрывного устройства. В общем, все, что вам известно.
   - Ничего мне неизвестно! - твердо заявила Инга. - Никакой мой муж не террорист, никого он не взрывал, и бомб никаких не делал!
   - Так не делал, или вам это неизвестно? - зацепился за слово следователь. - Как прикажете вас понимать?
   - Не делал, неужели непонятно! - Инга не выдержала и почти выкрикнула эти слова.
   - А вот повышать голос не надо! - грозно предупредил ее Агапчек. - Я могу записать в протоколе, что вы отказываетесь сотрудничать со следствием, но предупреждаю, это совсем не в ваших интересах. Если будет доказано ваше участие в террористической деятельности мужа, то это послужит отягчающим обстоятельством. В результате ваша дочь увидит маму на несколько лет позже. Вы этого хотите?
   Инга слушала его и понимала, что у нее вот-вот начнется истерика. Но она не хотела показывать слабость перед этим человеком, который не умел смотреть прямо в глаза, и чуть не до крови прикусила нижнюю губу.
   - Успокоились? Вот и отлично! - следователь понял ее молчание по-своему. - Кроме этого, меня интересует, часто ли ваш муж встречался с иностранцами? Кто из немецких знакомых приезжал к нему?
   Инга почувствовала во рту вкус крови из прокушенной губы. Сейчас она не выдержит, и следователь выполнит обещание подполковника, отправит ее в страшную камеру... Прочитанные когда-то криминальные романы, где упоминались нравы в женских колониях, до предела обострили ее воображение.
   Ингу спас телефонный звонок, прозвучавший так резко, что она чуть не подпрыгнула на стуле. Агапчек взял трубку и долго слушал, вставляя короткие: "Да... Есть!.. Будет исполнено!..". Выслушав, выключил компьютер, сложил в папку какие-то бумаги, достал из сейфа и сунул в кобуру под пиджаком пистолет. Потом ткнул пальцем кнопку на телефонном аппарате и коротко приказал:
   - Группу на выезд!
   В белом микроавтобусе "Газель" с зашторенными окнами вместе с ними ехали еще три человека в серых костюмах различных оттенков и галстуках неброских цветов. Инга подумала, что их трудно отличить друг от друга, а через час она вообще не узнала бы ни одного из них.
   Через двадцать минут "Газель" остановилась около ее подъезда. Вся компания вышла из машины, и Агапчек приказал Инге:
   - Ведите!
   Сидевшие на скамейке около подъезда старушки проводили их изумленными взглядами и сразу о чем-то зашушукались. Тема для разговоров была обеспечена им на месяц вперед.
   - Ключи! - коротко бросил следователь у двери. Инга подчинилась.
   Обыск продолжался до самого вечера. Понятыми позвали двух живших по соседству пенсионеров, хороших знакомых родителей Инги. Они со скорбными лицами наблюдали, как КОКСовцы вынимают из шкафов и прощупывают каждую вещь, не пропуская предметов женского белья, как раскрывают и встряхивают каждую книгу. Они простукивали стены и днища шкафов, вынимали ящики столов и осматривали их внутренности. Один из них долго фотографировал квартиру с разных точек, потом принялся наносить кисточкой черный порошок на полированные поверхности и снимать отпечатки пальцев.
   Все это сильно напомнило Инге российские фильмы о произволе чекистов в тридцатые годы, и у нее появилось чувство нереальности происходящего. Иногда ее взгляд сталкивался с взглядами стариков-соседей, и те испуганно отводили глаза.
   Больше всего Инга боялась, что в квартиру, опять-таки, как в российских фильмах, подбросят какие-то компрометирующие Чеслава улики, и она старалась не упускать из вида ни одного из обыскивающих. Но уследить сразу за четырьмя оказалось невозможно, тем более, что обыск шел одновременно в разных комнатах.
   Но обошлось. Следователей не заинтересовало ничего, кроме содержимого большой кладовки, еще отцом Инги, большим любителем столярного и слесарного ремесла, превращенной в мастерскую. С верстаком, тисками и полным набором другого инструмента, имеющегося у каждого уважающего себя мужчины. Там они набрали несколько полиэтиленовых пакетов болтов и гаек, обрезков металлической проволоки, смели из-под маленького точильного станочка немножко опилок - Чеслав недавно точил ножи, и не прибрал за собой. Дав пенсионерам подписать протокол обыска, Агапчек отпустил их и сказал Инге:
   - Для вас мерой пресечения избрана подписка о невыезде. Вам запрещается куда-либо отлучаться из города без разрешения следователя, то есть моего, запрещается также выходить из дома после двадцати одного часа и до шести часов утра. По первому звонку вы обязаны являться ко мне в управление. Подпишите постановление... И рекомендую вам посмотреть вечерний выпуск новостей. На дневной вы уже опоздали.
   Инга, не глядя, черкнула подпись и, не обратив внимания на последние слова Агапчека, спросила:
   - А моя дочь?
   - Вы можете забрать ее в приюте временного содержания на улице Жукова. Я туда позвоню.
   - Моя машина? Где она? - заметалась Инга, готовая мчаться за Агнешкой.
   - Там, где вы ее оставили.
   "Тойоту" она оставила на парковке около городского управления КОКС.
   - Может быть, вы подвезете меня? - взмолилась Инга. Она представила, как напугана Агнешка, и была готова на все, лишь бы только быстрее забрать ее из какого-то страшного приюта.
   - В мои обязанности не входит развозить подследственных по городу! - оскорбленно заявил Агапчек. - Доберетесь сами! Кстати, можете зайти и забрать у дежурного свой телефон. А паспорт пока останется у нас.
   Вид у него был такой, будто Инга только что предложила ему что-то неприличное.
   Когда она привезла Агнешку домой, оказалось, что голова у девочки полна вшей...
  
  

Глава восьмая

Террорист

  

1

  
   - Как я вам вчера обещал, террорист, устроивший взрыв в метро, задержан и уже дал признательные показания!
   Президент смотрел прямо в объектив своим фирменным тяжелым взглядом, от которого у половины телезрителей пробегал мороз по коже, а сердца второй половины полнились гордостью за отца нации - вот это настоящий президент! Сказал - сделал! Не то, что некоторые, в соседних странах. Чуть какое громкое преступление - сразу шум до небес, берут дело под личный контроль, а что в результате? Обещания постепенно забываются, пар уходит в воздух, и дело кончается пшиком.
   - Преступником оказался бывший хозяин обанкротившейся мелкой рекламной конторы Чеслав Чешински, из числа так называемых частных предпринимателей, - продолжал Кочера. - Вот я вам скажу - нет ничего удивительного, что эта среда породила выродка, покусившегося на самое святое, что есть у нашего народа - спокойствие и безопасность. Потому что для этих так называемых предпринимателей ничего святого, кроме денег, не существует! И для дестабилизации обстановки в республике Скловения этот поддонок выбрал самый страшный путь - убийство мирных, ни в чем не повинных граждан! Вот некоторые мне кричат: необходима реформа экономики, нужно передавать предприятия в частные руки. Видите, к чему это приводит в конечном итоге? Чьи грязные руки тянутся к народному достоянию? Достоянию, которое они не создавали, но страшно хотят им овладеть!
   В результате взрыва в метро погибли семь человек и еще тридцать девять ранены, одиннадцать из них тяжело. Простить такое невозможно, и я заявляю со всей ответственностью: мразь, совершившая нечеловеческое злодеяние, будет наказана самым суровым способом, который существует в нашем законодательстве. Подонок просто не имеет права жить среди нас, оскверняя своим поганым дыханием воздух, которым мы с вами дышим!
   Генерал с "президентским" ежиком на голове что-то шепнул, и Кочера добавил:
   - Вот тут мне подсказывают, что преступник последние семь лет прожил за границей, в Германии. Уж не оттуда ли тянутся следы его звериной ненависти к скловенскому народу и к скловенскому государству? Мы тщательно изучим каждый день его пребывания за рубежом, и не дай бог!.. - президент поднял длинный указательный палец и многозначительно обвел взглядом внимающих каждому его слову членов Совета безопасности. - Не дай бог, если окажется, что его подлый замысел финансировался из тех же источников, из которых финансируется так называемая оппозиция, эта пятая колонна, которая спит и видит, как власть в Скловении переходит в ее руки! Но я всегда заявлял, и продолжаю заявлять - пока я жив, этого не будет! Не дождетесь, господа! А уж после этого террористического акта, всколыхнувшего всю страну, я уверен - наша так называемая оппозиция забьется глубоко в свои змеиные норы и, боясь справедливого гнева народа, не посмеет даже носа высунуть наружу!
   Президент остановился перевести дух. При этом его лицо выражало максимальное презрение к "пятой колонне" и не обещало ничего хорошего ее трусливым представителям.
   - Для скорейшего расследования гнусного преступления будет создана следственная группа под руководством...
   Кочера посмотрел в сторону генерального прокурора и сидевших рядом с ним двух полковников в голубых мундирах. Оба полковника подтянулись, на лицах появилось выражение напряженного ожидания.
   - ...Под руководством помощника генерального прокурора, старшего советника юстиции Финна!
   При этом у президента был вид, будто решение он принял только что, чуть ли не спонтанно.
   Тот полковник, что выглядел моложе, подскочил со стула и вытянулся в струнку. Президент жестом разрешил ему сесть.
   - Состав следственной группы будет определен совместным решением руководителей силовых министерств и ведомств, а ответственным за расследование преступления я назначаю...
   Президент несколько раз перевел взгляд с министра внутренних дел на генерального прокурора и обратно, будто и тут до сих пор не определился с окончательным решением, потом объявил со вздохом:
   - Ответственным за расследование назначаю председателя Комитета охраны конституционного строя генерала Пруса.
   Генерал вскочил, как только что до него прокурорский полковник, повернувшись корпусом к президенту и поедая его преданным взглядом. На лице генерального прокурора мелькнула тень разочарования, но он сумел удержать обиду в себе. Чтобы сгладить впечатление, президент чуть подсластил горькую пилюлю:
   - Ну, и, как водится, общий надзор за следствием будет осуществлять Генеральная прокуратура.
   Кислое лицо генерального прокурора расплылось в широкой улыбке, и он поднялся со стула не спеша, исполненный чувства собственного достоинства.
   - Надеюсь, ответственные лица смогут подобрать профессиональный состав группы, и следствие будет завершено в кратчайшие сроки! А теперь скажу о сотрудниках КОКС и полиции, проявивших настоящий профессионализм и сумевших в кратчайшие сроки опознать и задержать террориста. Генерал Прус и министр внутренних дел должны сегодня же написать на имя президента представления на награждение. И не скупитесь, это должны быть высшие награды нашей страны.
   На этом мажорном аккорде президент закончил выступление, и на экране появился ведущий.
   - А сейчас мы покажем вам запись с камер наблюдения метрополитена, благодаря которым был опознан и задержан террорист. Видите, вот он садится в шестой вагон метропоезда на станции "Площадь восьмого февраля"...
   ...Людей на перроне было немного и, выделяя одного из них, оператор обвел его белым кругом и подвел к нему стрелку.
   - Это и есть террорист Чеслав Чешински. Обратите внимание на сумку у него в руках...
   Дали приближение, и стало возможно рассмотреть на сумке какую-то надпись. Но что конкретно написано, из-за плохого качества картинки рассмотреть было невозможно. Потом камера снова отъехала, показав одетого в джинсовый костюм человека крупным планом. Он шел, повернувшись к подъезжающему поезду, и лица не было видно. Но Инге показалось, что это действительно Чеслав. И одежда была его. Наверняка это все-таки Чеслав... У нее заныло в груди, и она уже второй раз за день незаметно положила под язык таблетку нитроглицерина.
   - А теперь тот же человек, но уже на станции "Крошевец". Вот он выходит из вагона, уже без сумки! Дальше поезд проследовал с остановками на станциях "Щарицкая" и "Выдрицкая", но доехать до "Брашчаниц" ему было не суждено. Террористу удалось довести до конца свой преступный умысел. Самодельное взрывное устройство, начиненное гайками, болтами и обрезками стальной проволоки, взорвалось, когда поезд отъехал триста метров от станции "Выдрицкая". Преступник надеялся, что взрыв и огонь уничтожат все следы злодеяния, но жестоко ошибся. На месте трагедии обнаружены клочки обгоревшей ткани с остатками надписи "Адидас". Кроме того, террориста изобличают разлетевшиеся по вагону фрагменты ноутбука, зачем-то оставленного им в той же сумке. Этот факт преступник также подтвердил на предварительном допросе. Может быть, он использовал старый ненужный ноутбук, чтобы увеличить поражающую способность самодельной бомбы?
   На экране человек в джинсовом костюме вышел из вагона, и некоторое время стоял, вертя головой по сторонам, будто кого-то искал. Потом опустил голову и медленно побрел к эскалатору. Картинка была нечеткой, и Инга не могла бы с уверенностью поручиться, что это на самом деле Чеслав, если бы не знакомая одежда и некоторые характерные движения.
   Записи со станций "Площадь восьмого февраля" и "Крошевец" прокрутили еще два раза, потом на экране возник ведущий и, сменив тон с трагического на оптимистический, сказал:
   - А теперь - вести с полей и животноводческих ферм. Смотрите наш репортаж о введении в строй нового свиноводческого комплекса...
   На экране появились несколько тычущихся прямо в камеру поросячьих пятаков, и Инга выключила телевизор. По щекам у нее скатывались слезы.
   - Сырость не разводи! - сердито сказал сидевший рядом отец. Они с матерью, узнав о случившемся, примчались в город через полчаса после того, как Инга привезла Агнешку домой. Сейчас бабушка укладывала внучку спать, а отец, как мог, успокаивал расклеившуюся Ингу.
   - Ну, и что там показали? - спросил отец, махнув рукой в сторону выключенного телевизора. - Какой-то человек вошел в вагон с сумкой, а вышел без нее! И что из этого следует? Где доказательства, что бомба была именно в этой сумке? Такие сумки у каждого второго.
   - Так экспертиза же... - всхлипнула Инга. - и ноутбук... я видела, как Чеслав его в сумку клал, когда уходил.
   - Может быть, ты и бомбу видела? - сердито спросил отец. - Как он ее в сумку укладывал?
   - Ты что? - встрепенулась она. - Какая бомба...
   - Вот и не говори, не подумав, - веско заявил отец. - Скажи, дочь, ты сама-то веришь, что твой Чеслав способен на такое?
   У отца с зятем пусть не с первого дня, но довольно быстро сложились хорошие отношения, и он как-то даже сказал дочери: "Держись за Чеслава. Надежный мужик!"
   - Ты что, папа! - оскорбилась Инга. - Конечно, не верю!
   - Вот и я не верю! А я, ты знаешь, людей насквозь вижу. Поэтому, давай думать, как мы можем выручить Чеслава из беды.
   - А что мы можем сделать? - у Инги зародилась смутная надежда. Папа был сильным человеком, и всегда находил выход из любых сложных ситуаций. Так ей, по крайней мере, сейчас казалось.
   - Первым делом - наймем хорошего адвоката, - сказал отец. - А зацепок для того, чтобы оспорить обвинение, даже я уже увидел целую кучу. Во-первых, скажи, ты уверена, что на пленке из метро был именно Чеслав?
   - Кажется, это он - неуверенно ответила Инга. - Лица нигде не видно, но костюм, фигура, походка...
   - Костюм! Походка! - передразнил отец. - Если уж ты, жена, не уверена, то скажи, как могли его узнать полицейские, никогда раньше его не видевшие? Да по таким приметам они должны были полгорода пересажать! Вот тебе первое несоответствие. Второе - ты заметила, как он себя вел, выйдя из вагона?
   - Как?.. Ну, как будто искал кого-то...
   - Кого-то или что-то! - уверенно сказал отец. - Ты не думаешь, что в вагоне у него могли спереть сумку, и он оглядывался по сторонам в поисках вора? По поведению - похоже.
   - Но почему тогда Кочера сказал, что Чеслав во всем сознался? - Инга вытирала глаза платочком, но он уже насквозь промок и слезы размазывались по лицу.
   - А ты не догадываешься - Ян Петерсон отвернулся от дочери, чтобы она не видела его глаз.
   - Ты думаешь... его там били? - ужаснулась Инга.
   - Сейчас это не главное, - увернулся от ответа отец. - Главное, что он живой, и мы должны ему помочь
   - Пап, а у тебя есть хорошие адвокаты? - всхлипнула Инга.
   - А как ты думаешь? Не забывай, я на заводе не цеха подметал! - гордо ответил отец. - Завтра с утра и займусь. А ты прямо с утра езжай в тюрьму и требуй свидания.
   - А в какую тюрьму? - испугалась Инга. - Я не знаю...
   - Эх ты, декабристка! - ободряюще улыбнулся отец. - Ладно, поедем вместе и все узнаем.
  

2

  
   Человек с пятном сдержал слово. После того, как Чеслав подписал "чистосердечное признание", его действительно перестали бить и колоть всякими варварскими снадобьями. Следователя Горбулю, доктора и двоих костоломов он в этот день больше не видел. Незнакомый охранник отвел в душ, где он с трудом - болела грудь со сломанным ребром - вымылся и выстирал вещи. Правда, после стирки их пришлось надевать мокрыми, но это все равно было лучше, чем ходить в обгаженных штанах.
   Приведя себя в порядок, Чеслав попросил конвоира отвести его к врачу, но тот сделал вид, что не услышал. Вместо медпункта привел в одиночную камеру с пристегнутой к стене "шконкой". Кроме нее там были пустая тумбочка, табурет, умывальник, и воняющий хлоркой до рези в глазах унитаз без крышки. На потолке горела забранная проволочной сеткой лампочка, слишком яркая для такого маленького помещения.
   - Отбой в двадцать два часа, - угрюмо буркнул конвоир, выходя из камеры.
   - А сейчас сколько времени? - спросил вдогонку ему Чеслав. Часы у него забрали вместе с содержимым карманов.
   Но и на этот вопрос конвоир никак не отреагировал. Грохнула железная дверь, заскрипел проворачиваемый замок, и наступила тишина, лишь иногда нарушаемая тяжелыми шагами в коридоре. Чеслав опустился на табурет и задумался. Надо было находить выход из ситуации. Потому что, если выход не найдется... Чеслав вспомнил, что из всех европейских стран только Скловения и Белоруссия сохранили смертную казнь, как вид наказания, и зябко вздрогнул. Спокойно, Чешински, спокойно! - подумал он. - Вспоминай все, что было вчера.
   Он вышел из подъезда. Следил ли кто-нибудь за ним, как обычно в последнее время? Возбужденный и расстроенный ссорой с Ингой он не заметил, и это было плохо. В метро шел тоже, как слепой. А вот в вагоне... В вагоне по бокам от него сели двое молодых людей, еще двое нависли над ним, и постоянно толкали, когда вагон дергался. Неужели были такие слабые, что не могли удержаться? И вроде не пьяные... То, что это они увели сумку, не было никакого сомнения. Но эти люди совсем не были похожи на обыкновенных вагонных воришек. Значит, им нужна была его сумка и он сам. А если сложить это с пятнадцатиминутной остановкой поезда в тоннеле между станциями, догадка напрашивается сама собой. За это время они вполне могли доехать на машине до станции "Щарицкая" и, не опасаясь встретиться с Чеславом - сообщники наверняка держали с ними постоянную связь и сообщили, что он вышел на станции "Крошевец" - снова сесть в тот же шестой вагон. А на "Выдрицкой" снова вышли, оставив под сиденьем сумку, в которую по дороге положили заранее подготовленную бомбу.
   Но если это на самом деле так, значит, за ним долго следили с единственной целью - улучить подходящий момент, совершить террористический акт и свалить все на него, Чеслава Чешински. Но почему выбор пал на него? Или кандидатур было несколько, но "повезло" именно ему? То есть, он первым оказался в подходящей ситуации? Все может быть...
   Но кто эти люди, и зачем им понадобилось устраивать взрыв в метро? Впрочем, нет, вопрос "зачем" надо оставить на потом, иначе можно запутаться в таких дебрях, что и не вылезешь. А вот кто? Если его догадка верна, и именно они устроили остановку поезда в тоннеле, чтобы успеть обогнать его на машине, это очень непростые люди, обладающие определенной властью. Но это значить... Чеслав похолодел. Если это люди из государственной спецслужбы, то его дела совсем плохи.
   Но все равно отступать от своего нельзя, иначе действительно светит смертная казнь. В первую очередь нужно потребовать просмотреть видеозапись не только со станций "Площадь восьмого февраля" и "Крошевец", но и с "Новагурской", где злоумышленники наверняка вышли с его сумкой, "Щарицкой", где внесли ее в вагон, уже со взрывчаткой, и "Выдрицкой", где вышли из вагона уже без нее. Если он прав, все это должно сохраниться на записях в метрополитене.
   А если они связаны между собой, эти люди и следователи? Это не так уж невозможно, если допустить, что все они из государственной спецслужбы. Тогда, высказав свою догадку, он сделает только хуже. Они уничтожат или подменят видеозапись, и ничего доказать не удастся. Наверное, следует дождаться адвоката и обсудить все с ним...
   После перенесенных ужасов Чеслав перестал ориентироваться во времени, и понятия не имел, как долго уже находится в этой тюрьме. Несколько раз с грохотом откидывалась дверца "кормушки" и в камеру кто-то заглядывал. Когда раздался лязг открываемой двери, Чеслав подумал, что снова открывается "кормушка". Но на этот раз вошел караульный, отомкнул длинным ключом шконку, и угрюмо бросил: "Отбой! Утром, после подъема, все сложить аккуратно, как сейчас".
   - А кормить не будут? - спросил Чеслав, хотя есть не хотелось совсем. Но может быть, его собрались уморить здесь голодом?
   - Завтра, - нехотя ответил караульный. - Сегодня ты не стоишь на довольствии...
   Вся постель состояла из тощего, слежавшегося тюфяка, такой же подушки, двух серых простыней и тоненького, истертого местами до состояния марли суконного одеяла. Некоторое время Чеслав колебался, не решаясь лечь в эту постель раздетым. Но спать в не высохших еще джинсах было не очень приятно, поэтому он разделся и лег под одеяло, отвернувшись от слепящего света лампочки. Как он понял, здесь было не принято выключать свет на ночь.
   Он был уверен, что впереди ждет бессонная ночь, но заснул почти сразу. Видно, таким образом организм самостоятельно, независимо от разума, искал защиту от стресса. Спал Чеслав спокойно, ни разу не вспомнив во сне о наступившем в его жизни трагическом переломе. Снилась спокойная, слегка чопорная Германия, снились Инга с Агнешкой - они гуляли втроем по городскому парку и ели мороженое. Приснилась последняя работа, заказ из Чехии на разработку логотипа новой пивоваренной компании. Он перебрал десяток вариантов, но ни один его не устраивал. И тут вдруг пришло отличное решение, и он принялся набрасывать рисунок на бумаге, отчетливо видя каждую черточку.
   А когда загремели засовы и раздался скрипучий голос: "Подъем!", Чеслав раскрыл глаза и чуть не взвыл, мгновенно вспомнив, что с ним произошло и где он находится.
   С этого момента его не оставляли одного больше, чем на полчаса. Стоило ему проглотить завтрак, состоящий из миски перловой каши с куском черствого хлеба и кружки остывшего чуть подслащенного чая, как его снова повели во вчерашний кабинет, и начался нескончаемый допрос. Допрашивающие работали в две смены. Горбулю менял почти неотличимый от него следователь, такой же серый и невзрачный, и такой же злой. И постоянно у них за спиной маячил кто-нибудь из двух костоломов - чтобы не нарушать трудового законодательства, они тоже сменяли друг друга через восемь часов.
   Таких избиений, как в первый день, больше не было, но время от времени по знаку следователя костоломы били кулаком в грудь, метя в район сломанного ребра. Били не потому, что Чеслав отказывался давать показания. Следователь больше не спрашивал о бомбе и взрыве, разговор шел в основном о жизни Чеслава в Германии и о деятельности студии "Инга". О друзьях и знакомых в Германии и Скловении. Поэтому понять, чем руководствовался тот или другой следователь, отдавая команду костолому, было затруднительно, точнее - вовсе невозможно. У них была какая-то своя, недоступная человеческому пониманию логика. После таких ударов Чеслав долго извивался от боли, до крови прикусывая и без того искусанную нижнюю губу. А следователь участливо спрашивал:
   - Что с тобой? Тебе нехорошо? На вот, глотни водички, все пройдет.
   Первое время у Чеслава возникали сомнения в адекватности обоих следователей. Когда он говорил, что со сломанным ребром ему нужно показаться врачу, то понимал, что любой нормальный человек хоть как-то, но обязательно отреагировал бы на эти слова. Эти будто ничего не слышали. Не соглашались, не отказывали, просто пропускали мимо ушей, будто он вовсе ничего не говорил.
   Они попросту не воспринимали никаких разумных, иногда неоспоримых доводов, приводимых им в свою пользу. И моментально хватались за любой незначительный факт, который можно было истолковать против него, или хотя бы двояко. С особенной радостью они обсасывали некоторые его крамольные высказывания о жизни в современной Скловении и ее руководителях. Оказалось, что Пауль был все-таки прав. По заявлениям нескольких патриотически настроенных граждан, при которых Чеслав неосторожно распустил язык, (фамилии их ему не назвали), он был внесен в какие-то особые списки, и по решению судьи(!) его телефон прослушивался сотрудниками КОКС больше полугода. Наговорил он столько, что, по мнению следователей, одного этого хватало, чтобы надолго упрятать болтуна за решетку. По их глубокому убеждению, такие антигосударственные настроения вполне могли послужить поводом для совершения террористического акта, и Горбуля с видимым удовольствием зачислил их в доказательства вины. Как он заявил с плотоядной улыбкой, они послужат на суде отягчающим вину обстоятельством.
   Но очень быстро Чеслав понял, что следователи не только вполне адекватны, но даже руководствуются пусть не вполне человеческой, но железной логикой. Нужно было только приложить определенные усилия, чтобы понять ее, и все сразу становилось на свои места. Получив высочайшие указания, они с самого начала были абсолютно уверены в виновности подследственного, все обстоятельства толковали в единственном направлении, а те, которые нельзя было истолковать однозначно - или отбрасывали совсем, даже не внося в материалы дела, или переворачивали их с ног на голову так, как это было им выгодно. Теперь Чеслав понимал - даже если бы в его пользу присягнул десяток свидетелей, следователи объявили бы всех лжецами и нашли кучу доказательств, чтобы отвергнуть их показания.
   На второй день заточения после обеда в кабинет для допросов вместо следователя вошел высокий грузный мужчина средних лет с покрытым оспинами лицом и представился:
   - Я - Алекс Шиман, адвокат. Назначен коллегией адвокатов для вашей защиты.
   - Но каким образом я смогу оплатить ваши услуги? - спросил Чеслав. - Разве отсюда я могу получить доступ к своим деньгам?
   - Ничего не надо! - улыбнулся адвокат, показав ровные пластмассовые зубы. - Согласно закону, вам положена бесплатная защита, и мои услуги не будут вам стоить ровно ничего.
   Эти слова насторожили Чеслава. Нет уж, доверять назначенному государством защитнику, это то же, что доверять следователю Горбуле, явно имеющему приказ утопить подследственного. Почему такой же приказ не может быть и у адвоката? И он решил не открывать свои доводы, приберечь их до суда, когда их невозможно будет отбросить в сторону, не отражая в протоколе.
   Разговор с Шиманом подтвердил подозрения Чеслава. Вместо того чтобы попытаться вместе с подзащитным определить линию на опровержение обвинения, на доказательство невиновности, он с первой минуты принялся учить его, как себя вести и что говорить, чтобы избежать смертной казни. По его мнению, лучшим выходом для Чеслава было бы пожизненное заключение. То, что его подзащитный может быть ни в чем не виноват, адвокату даже не приходило в голову. Так же, как следователи, он был заранее убежден, что назначен защищать отпетого террориста. Потому, что так сказал глава государства.
   Особенно поразили Чеслава слова "защитника", что, если суд все-таки изберет смертную казнь, нужно вести себя так, чтобы разжалобить президента, имеющего конституционное право помиловать любого преступника. Правда, по словам адвоката, за все время своего правления президент ни разу не воспользовался этим правом...
  

3

  
   Найти хорошего адвоката для защиты "террориста" Чеслава Чешински оказалось совсем не так легко, как они думали. Ничего не подозревая, Ян Петерсон с дочерью Ингой отправились к хорошему знакомому отца, известному на всю страну адвокату Леху Кравцу. Когда-то ему пришлось защищать и самого Яна Петерсона, в то время директора машиностроительного завода. По ложному доносу какого-то доброжелателя его обвинили в приписках и махинациях и завели на него уголовное дело. Лех Кравец сработал тогда блестяще, ему удалось доказать невиновность подзащитного, даже не доведя дело до суда. С тех пор они дружили и даже ходили друг к другу в гости.
   Лех принял дорогих гостей в уютном, обставленном под старину кабинете, приказал секретарше принести кофе и конфет.
   - Давненько, давненько не виделись! - сказал он, щедро подливая коньяка в чашку Яна Петерсона и бросая восхищенные взгляды на его дочь. - А Инга-то, Инга! Красавица, хоть сегодня на конкурс красоты!
   Но услышав, с чем пришли гости, сразу поскучнел.
   - Так это твой зять? Я и не знал. Ну, дела!... - Кравец задумался на некоторое время, потом снял трубку и набрал номер.
   - Привет, Бронислав! Это Лех. Скажи, по делу террориста уже кого-нибудь назначили? Шимана? Понятно, спасибо. Заходи, как будет время. Привет жене.
   Он положил трубку и попросил:
   - Пани Инга, вы не могли бы посидеть пять минут в приемной? Полистайте журналы, там их много, поболтайте с секретаршей...
   Всего пять минут назад он обращался к дочери старого друга на "ты"...
   Не сказав ни слова, Инга поставила на стол недопитую чашку и вышла из кабинета.
   - Ян, ты должен меня понять, - виновато заговорил старый адвокат. - Дело ведь не только во мне. Если бы я никого этим не подводил, то не задумываясь взялся бы за ваше дело. Тем более, оно настолько мутное, что уже полгорода шепчет, что арестованный террорист - подставная фигура.
   - Так в чем загвоздка? - глядя ему в глаза, спросил пан Петерсон.
   - Я уже старый и собираюсь в следующем году на пенсию, - уклончиво заговорил Лех Кравец. - Мне за свою карьеру переживать не надо. Но у меня есть сын. Он недавно окончил университет и получил хорошую должность в системе государственного управления. И если я возьмусь за ваше дело, они навсегда испортят парню карьеру.
   - Почему ты так думаешь? - мрачно спросил Петерсон.
   - Да потому, что твоему зятю уже назначили бесплатного защитника из государственной коллегии адвокатов! - с отчаянием в голосе воскликнул пан Лех.
   - Ну и что?
   - А то, что эту продажную тварь Шимана всегда назначают на те дела, где нужно надежно утопить обвиняемого! Те, кого он защищает, с гарантией получают максимальные сроки! А ты ведь слышал, что заявил президент, как должен быть наказан террорист? Слышал... А это значит, что любой, кто попытается препятствовать его решению, станет его личным врагом.
   - И что, теперь мы не можем нанять другого адвоката? - спросил Петерсон, теряя надежду.
   - Почему? Можете, конечно. Это ваше законное право. Но другое дело, кто согласится его защищать? Я, во всяком случае, при всем уважении к тебе, сразу говорю...
   - Ладно! - остановил пан Ян его излияния. - Ты можешь хотя бы дать мне имена и адреса нескольких хороших адвокатов?
   - Могу! - обрадовался пан Лех. - Но только вряд ли...
   - Это уже моя забота! - снова перебил его Петерсон. - Твое дело дать мне список.
   Пан Лех открыл шикарный блокнот в кожаной обложке и, заглядывая в него, застрочил золоченой чернильной авторучкой на листе бумаги.
   - Телефоны писать?
   - Не надо, - ответил пан Ян. - Такие дела по телефону не решают.
   Уже подойдя к двери, Петерсон повернулся к адвокату и через силу, будто приходилось выдавливать из себя слова, сказал:
   - И все-таки, Лех, подумай на досуге... что перевесит на весах у Господа, когда придет время Страшного суда - карьера начинающего чиновника, или жизнь ни в чем не повинного человека? Даже если бы он не был зятем твоего друга...
   Адвокат спрятал глаза и промолчал. А когда за Петерсоном закрылась дверь, облегченно вздохнул.
   - Пошли, дочка! - сказал пан Ян, выйдя из кабинета.
   - Что, не согласился? - обреченно спросила Инга уже в машине.
   Вместо ответа отец неприлично выругался, чего никогда не позволял себе в присутствии не только дочери, но и женщин вообще. Сравнил старого адвоката с использованным противозачаточным средством...
   До обеда они успели объехать пять адвокатских контор из списка Леха Кравца, и во всех их ждал предсказанный бывшим другом прием. Везде им отказали под различными предлогами. В основном известные адвокаты жаловались на плотный график, где их весьма дорогостоящее время было расписано на полгода вперед. И только один прямо признался, что ему еще дорога жизнь и свобода...
   Обеденный перерыв, как оказалось, святое для адвокатов время, они просидели на скамейке в сквере. Отец предлагал сходить пообедать в каком-нибудь кафе, но Инга отказалась, сказав, что ей кусок в горло не полезет.
   - Ты, папа, сходи сам, а я здесь посижу, - предложила она.
   Пан Ян тяжело вздохнул и остался с дочерью.
   Повезло им, когда в списке оставалось всего три фамилии. Адвокат оказался совсем молодым, больше похожим на старшеклассника или студента младших курсов. Согласился он не сразу, а после некоторого раздумья. Но и пан Ян не спешил сразу подписывать договор. Извинившись, он вышел из кабинета и, переступив через гордость, позвонил пану Леху.
   - Что скажешь о Димитре Коруне? - спросил он, стараясь скрыть неприязнь.
   - Я так и знал, что если кто согласится, то это будет Корунь, - ответил старый адвокат. - Можешь подписывать договор.
   - Но он же совсем еще мальчишка! - недоверчиво сказал Петерсон.
   - Потому и согласился. Корунь отличный специалист, но его мало кто знает, и потому клиенты редко к нему обращаются. Он согласился на твое предложение, чтобы за счет громкого дела получить известность, и будет рыть землю, защищая твоего зятя. А не боится он потому, что не женат и не имеет детей. Кажется, он еще и сирота.
   Выслушав бывшего друга, пан Ян отключился, не попрощавшись и не сказав "спасибо". Потом вернулся в кабинет, и устало сказал:
   - Давайте ваш договор. Будем подписывать.
   Покончив с формальностями и отсчитав приличную сумму авансом, пан Ян заговорил увереннее:
   - Вот вам первое задание - узнать, где держат Чеслава и добиться для моей дочери свидания с мужем.
   - Где его держат, я скажу вам сразу, - ответил Корунь. - В этом нет никакой тайны. Это следственный изолятор КОКС на Варшавском шоссе.
   - Откуда вы знаете? - удивился пан Ян.
   - А больше негде, - улыбнулся Корунь. - Такого важного преступника никогда не поместят в обыкновенную тюрьму. И еще, пан Ян, мне неудобно, когда вы обращаетесь ко мне на "вы". Я еще достаточно молод. И вас, пани Инга, я попрошу о том же...
   - Хорошо, пан Димитр, - пожал плечами Петерсон. - Скажи тогда, что насчет свидания?
   - Сегодня уже поздно, - посмотрел на часы молодой адвокат. Давайте завтра с утра. Встретимся в восемь часов. Думаю, я смогу решить этот вопрос. Но у меня есть условие - я должен присутствовать при первом свидании. Не спрашивайте меня, почему, но это очень важно.
   Вернувшись с Ингой домой, Ян Петерсон кому-то позвонил и снова засобирался.
   - Куда это ты, на ночь глядя? - удивилась жена.
   - Надо! - неопределенно ответил ей муж и вышел из квартиры.
   Оставив машину на парковке, он дошел до ближайшего магазина и купил бутылку дорогого коньяка "ОС". Заплатив, прямо около кассы свернул с бутылки пробку, и на глазах изумленных продавцов сначала понюхал, а потом отхлебнул прямо из горлышка. Погонял напиток во рту, проглотил, и удовлетворенно сказал:
   - Кажется, настоящий!
   - А какой же еще? - оскорбленно спросила продавщица.
   - Как будто вы не знаете? - спокойно ответил Петерсон, закрывая бутылку и ставя ее в пакет. - Сейчас половина коньяка производится из древесного спирта, настоянного на дубовой коре. Я могу даже назвать вам место, где налажено это производство...
   Человек, которому он звонил из дома, любил коньяк и знал в нем толк. Приди Петерсон к нему с бутылкой суррогата, мог обидеться и замкнуться. Попробуй потом, расшевели!
   На улице он подошел к выстроившимся в ряд такси, сел в первую машину и приказал:
   - Улица Штайнера, пятнадцать.
   Там жил друг детства, одноклассник и тезка Ян Полулях, носивший в школе прозвище Пончик. Яна Петерсона за худобу прозвали Спичка. Так они и остались друг для друга до самой старости - Пончиком и Спичкой. После школы они поступили в разные институты. Спичка - в политехнический, Пончик - в юридический, но дружба не прервалась и продолжалась до сих пор. Спичка начал с должности мастера смены на машиностроительном заводе и дорос до должности директора. Пончик, не пропустив ни одной ступени, из лейтенанта полиции, оперативника уголовного розыска, превратился в полковника и возглавил столичное управление уголовного розыска. Может быть, дорос бы и до министра, но однажды лично вышел на переговоры с пьяным преступником, взявшим в заложники целую группу детского сада, и поймал в грудь заряд дроби из охотничьего ружья. Этот выстрел стал роковым не только для полицейского, но и для преступника. Ружье оказалось однозарядным, и перезарядить его он уже не успел. Подчиненные полковника не сочли нужным оставлять его в живых.
   В отличие от преступника, Ян Полулях выжил, однако служить в полиции больше не смог. Но еще пятнадцать лет обучал профессиональному мастерству студентов юридической академии, чьи выпускники служили теперь во всех силовых структурах, от МВД и КОКС до таможенного управления. Ушел Полулях из академии на втором году президенства Максимилиана Кочеры, громко заявив, что с удовольствием готовил настоящих офицеров, но отказывается обучать послушных идиотов, готовых поворачивать закон в ту сторону, куда укажет начальство. К этому времени он достиг пенсионного возраста и плевать хотел на мнение этого самого начальства.
   Ян уже ждал тезку, и сразу проводил в свой кабинет - когда-то заслуженный юрист и легендарный оперативник получил право на дополнительную жилплощадь. Теперь, как знал Петерсон, эта площадь висела тяжким грузом на семейном бюджете друга, но он, привыкнув изображать в повседневной жизни ясновельможного пана, никогда бы в этом не признался.
   Полулях достал из шкафа бокалы, улыбнулся, увидев свернутую пробку, но ничего не сказал. Плеснул в бокалы на донышко, погрел свой в руке и, не чокаясь, посмаковал коньяк.
   - Нормально!
   Он никогда не закусывал любимый напиток. Петерсон знал привычки друга и потому не стал ничего покупать, кромке коньяка.
   - А теперь рассказывай, - сказал бывший полицейский, поставив бокал на стол. - Я еще по телефону понял, у тебя что-то случилось. По голосу понял.
   Пан Ян одним глотком осушил свой бокал, заслужив неодобрительный взгляд друга, и, запинаясь от волнения, рассказал ему все.
   - И что ты хочешь от меня? - спокойно спросил Полулях.
   По его бесстрастному лицу невозможно было определить, что он думает по поводу услышанного. Но Петерсона это ничуть не удивило и не обидело. Его друг никогда не выпускал эмоции наружу, и его спокойствие совсем не означало нежелания помочь.
   - Я пришел к тебе за помощью, - Петерсон старался говорить так же бесстрастно, как его друг. - У тебя много знакомых во всех этих органах. Я знаю, что повлиять на следователей ты не можешь, но в твоих силах раздобыть информацию о ходе следствия и иногда консультировать адвоката. Это может помочь защите.
   - Я не хочу, чтобы ты преувеличивал мои возможности, - сохраняя прежний тон, ответил Полулях. - Большинству из моих бывших студентов, из тех, кто остался служить, я не то что руки не подам, я с ними, извини за грубость, на одном поле срать не сяду. Но есть и порядочные люди. Мало, но есть. Думаю, я смогу тебе помочь. Теперь рассказывай все, до мелочей. А то я редко смотрю телевизор и знаю о происшедшем лишь в общих чертах.
  

4

  
   После первого визита адвокат Шиман исчез, и больше не появлялся. А допросы начинались сразу после завтрака и продолжались до отбоя, с короткими перерывами на обед и ужин. Следователи разделили между собой направления деятельности. Горбуля больше расспрашивал о работе рекламно-дизайнерской студии "Инга" и ее сотрудниках. Заставил описать отношение Чеслава с каждым из них, подробно записывая каждое слово. Почему-то его особенно заинтересовал Марек Гонц, молодой художник, принятый на работу в числе последних. От других работников парнишка отличался тем, что не был рекомендован директором колледжа, а пришел наниматься сам, случайно узнав, что "Инга" расширяет штат. Чеславу понравилось, как он выполнил испытательное задание, и он принял парня на работу.
   Теперь Горбуля выпытывал мельчайшие подробности их знакомства - что именно ему понравилось в парне, какие тот имел увлечения, бывал ли Чеслав у него дома, и наоборот. Чеслав не понимал причины такого интереса, но не видел в нем ничего страшного, и потому отвечал на вопросы подробно и обстоятельно.
   Второй следователь, имени которого при первой встрече Чеслав не расслышал, и больше не спрашивал, специализировался на заграничной жизни подследственного, тамошних его друзьях и знакомых. Не попадались ли среди них сотрудники спецслужб Германии или других западных государств? Он не знает? Ну, как же, ведь с ним наверняка заводили провокационные разговоры, клеветали на родную страну. Именно так делаются вербовочные подходы. А может быть, он давно не считает Скловению своей родиной, и стал безродным космополитом? А Якоб Фукс? Он ведь приехал в Германию раньше пана Чешински, и даже получил там гражданство. Неужели за это время его не успела завербовать ни одна западная разведка? Этого просто не может быть! Недавно он приезжал в Скловению и был замечен в подозрительных контактах с деятелями так называемой оппозиции. Какие разговоры он вел с паном Чешински? Какие инструкции передавал от своих заграничных хозяев? Ведь не просто так он удостоился чести быть приглашенным на свадьбу к подследственному!
   Иногда, в самый неожиданный момент, допрос прерывался ударом в грудь или солнечное сплетение, после чего следователь отдыхал минут десять, пока Чеслав приходил в себя от боли и вновь обретал способность говорить.
   Несколько раз на допросах присутствовали люди, при которых следователи меняли поведение и даже сидели по стойке смирно. Посетители садились в углу, пряча лица в тени и ничего не говорили, только слушали. Но, несмотря на все предосторожности и гражданскую одежду, он узнал двоих. Один был генерал Прус, председатель КОКС, а второй - генеральный прокурор страны. Они часто мелькали на экране телевизора, и их лица и имена были хорошо знакомы Чеславу. Еще трое тоже часто появлялись в новостях в обществе Максимилиана Кочеры, но ни их фамилий, ни должностей Чеслав не знал. Костоломы ни разу не оставались в их присутствии, сразу уходили в коридор.
   На третий день после обеда Чеслава снова вывели из камеры, и повели по коридору. На подходе к комнате для допросов Чеслав по привычке повернулся около двери лицом к стене и тут же получил концом резиновой дубинки в плечо.
   - Прямо! Команды останавливаться не было!
   Такого еще не бывало. Дальше этой двери по коридору его не водили. Что придумали тюремщики на этот раз? Они прошли, не останавливаясь, почти весь коридор, свернули налево, и около обтянутой дерматином двери, ничем не отличимой от других, кроме номера на табличке, конвоир скомандовал:
   - Стоять! Лицом к стене!
   Конвоир зачем-то расстегнул наручники, сковывающие руки Чеслава за спиной, и застегнул их спереди. Потом широко открыл дверь и приказал:
   - Заходи!
   Он оказался в небольшой комнате с большим застекленным окном, выходящим в другое помещение и столом под ним. На столе стоял телефонный аппарат без наборного диска и кнопок. В углу на стуле сидел следователь Горбуля. Караульный стал рядом с ним, широко расставив ноги. Еще один стул стоял около стола с телефоном.
   - Тебе разрешено свидание с женой, - скучным голосом сказал Горбуля, рассматривая какие-то бумаги. - Я буду присутствовать при вашем разговоре и, если он коснется недозволенных тем, немедленно прерву свидание. Разговор не должен касаться вопросов виновности или невиновности подследственного, методов и специфики следствия. Ты не должен называть никаких фамилий и адресов.
   Чеслав слушал его и был согласен на все, лишь бы скорее увидеть Ингу. Горбуля оторвался от бумаг, поднял взгляд на него и добавил:
   - А от себя я скажу - если ты вякнешь лишнее слово, то получишь еще одну дозу шмурдяка. И никто больше не придет тебе на помощь. Понял?
   Чеслав кивнул, еле сдерживая нетерпение.
   - Сними! - приказал Горбуля караульному.
   Тот отомкнул наручники и повесил их себе на пояс.
   - Теперь садись туда, - следователь кивнул на стул около телефона.
   Помещение за окном было ярко освещено, и когда открылась дверь и вошла Инга в сопровождении майора с эмблемой КОКС на рукаве и незнакомого молодого человека, Чеслав сразу заметил, какое у нее стало изможденное и осунувшееся лицо. Инга тоже увидела его, подбежала к окну и стала что-то говорить. Но стекло было такое толстое, что не пропускало звуков, и он не разобрал ни слова. Майор показал ей на телефон и что-то сказал. Инга уселась на стул и схватила трубку. Чеслав последовал ее примеру.
   - Здравствуй, родной, - заговорила она всхлипывая. - Как ты? Ты не болеешь? Тебя здесь не били? Ты не голоден?
   - Ну что ты! - успокоил ее Чеслав. - Конечно, нет! Следователи - такие милые люди! Я сотрудничаю со следствием, и у нас сложились совершенно доверительные отношения. А кормят здесь прямо на убой, и вкусно. Правда, на убой!
   Кажется, Инга все поняла. Глаза ее испуганно округлились, но она нашла в себе силы промолчать.
   - Чеслав, я уверена, что ты этого не делал! Ты знаешь, Агнешка тоже не верит. Но когда услышала про тебя по телевизору, так плакала!
   - Следствие во всем разберется! - уклончиво ответил он. - В нашей стране не сажают невиновных!
   - Ко мне приехали папа с мамой, - сменила тему Инга. Кажется, ее тоже проинструктировали перед свиданием. - Они мне очень помогают, я даже не знаю, что бы делала без них. Мы с мамой собрали для тебя передачу, там сухая колбаса, шоколад, печенье, все, что разрешили. Тебе сегодня отдадут. Да, совсем забыла сказать! Мы с папой нашли для тебя адвоката, его зовут Димитр Корунь. Он хороший адвокат, его хвалят. Ты скоро познакомишься с ним.
   Вошедший вместе с Ингой молодой человек подошел к окну, коротко поклонился и снова отступил в сторону.
   Еще пять минут назад Чеслав думал, что способен говорить с Ингой часами, говорить обо всем, лишь бы слышать любимый голос. И вдруг оказалось, что присутствие за спиной ненавистного Горбули, тихонько насвистывающего себе под нос какую-то навязчивую, мешающую сосредоточится мелодию, так угнетающе действует на сознание, что терялись все слова, которые он хотел сказать. А измученный вид и слезы на глазах Инги заставляли спазмами сжиматься сердце. Оно даже иногда пропускало удары, отчего к горлу каждый раз поднимался удушающий комок. Они еще минут десять поговорили ни о чем, а когда Горбуля громко заявил": "Свидание окончено!", Чеслав даже почувствовал некоторое облегчение.
  
  

Глава девятая

Жестокость

  

1

  
   - Вы езжайте, пани Инга, а я попытаюсь добиться встречи с подзащитным, - сказал адвокат на выходе из комнаты для свиданий.
   - Так может быть, мы подождем? - Инга вытерла глаза и с надеждой посмотрела на Коруня.
   - Не надо, - мягко ответил тот. - Это может затянуться надолго. Но я вам обязательно позвоню.
   - В любое время! - настояла Инга. - Хоть в три часа ночи!
   Отец ждал ее в машине. Инга села на переднее сиденье рядом ним, и слезы снова покатились по ее щекам.
   - Папа, мне показалось, что Чеслав не хочет меня видеть...
   - Успокойся! - строго сказал пан Ян. - В этом нет ничего удивительного. Чеслав сильный человек, настоящий мужчина. А какому мужчине понравиться, когда жена видит его в таком униженном положении? Он тебя жалел, дурочка...
   И он, как в далеком детстве, погладил дочь по голове.
   - Ты думаешь... только поэтому? - всхлипнула Инга.
   - А то еще почему? - через силу улыбнулся отец и, чтобы отвлечь Ингу от мрачных мыслей, сказал:
   - Чуть не забыл!Тебе звонила какая-то Марика, я сказал, что ты перезвонишь, когда освободишься.
   - А, это жена Пауля, друга Чеслава и моя подруга. Давай...
   Адвокат предупредил, что телефон все равно отберут на вахте, и Инга оставила его отцу...
   - Это Инга. Ты что-то хотела, Марика?
   - Да. Хотела! - в голосе подруги звучали истерические нотки, что, вообще-то, было ей не свойственно. - Пауль не знает, что я тебе звоню, может быть, он бы не разрешил, но я хочу все тебе сказать!
   - Так говори, разве я против? - устало ответила Инга. Она еще ничего не понимала. - Что там у тебя случилось?
   - А то, что Пауля вчера уволили с работы, и я не знаю, чем мы теперь будем кормить детей!
   - Это очень печально, но почему ты так кричишь? - Инга начала понимать, и ей стал неприятен голос подруги. - Как будто я в этом виновата.
   - Что-о? - Марика на самом деле кричала так, что Инга отодвинула трубку от уха. - А кто виноват? Все наши беды начались, когда твой муж приехал из Германии! Лучше бы он там и оставался!
   - А то, что твой сын стал ходить - тоже беда? - от обиды у Инги онемели губы, и последние слова она произнесла еле слышно. Но Марика услышала.
   - Я так и знала, что ты про это вспомнишь! - теперь она даже не кричала, а визжала. - Тоже мне, добродетели нашлись...
   - Знаешь что! - перебила ее Инга. - Не звони мне больше. Никогда. И я удалю твой номер.
   Она отключила трубку. Через несколько секунд телефон зазвенел снова, и на экране высветилось "Марика К.". Но Инга снова дала отбой. Телефон замолчал, и больше не звонил.
   - Сука! - зло сказала Инга, и тут же прикрыла рот ладошкой, испуганно посмотрев на отца.
   - Ничего, дочка. Привыкай. Не то еще будет, - мрачно сказал отец и включил зажигание.
   С Варшавского шоссе они поехали в офис, где работала Инга. Сразу после теракта она взяла недельный отпуск, но вчера позвонил ее шеф, генеральный директор объединения со скловенской стороны, и попросил появиться хотя бы на десять минут. Сказал, что есть срочный разговор. Инга зашла в стеклянно-бетонный небоскреб, а пан Ян удобно развалился на сидении и развернул купленную в киоске газету. На первой же странице ему бросился в глаза заголовок "Трагедия на переезде". Под ним была напечатана фотография лежащего на рельсах искореженного до неузнаваемости микроавтобуса, дальше шел текст:
   "Вчера рано утром на железнодорожном переезде на шоссе Скловен-Тебрицы произошла страшная авария. Микроавтобус "Рено", проигнорировав запрещающий сигнал светофора, на большой скорости объехал стоящие на дороге автомобили и, сбив опущенный шлагбаум, вылетел на переезд как раз в то время, когда туда подъехал локомотив с большегрузным составом. При столкновении водитель и все пассажиры микроавтобуса, всего девять человек, погибли. Машинист поезда и его помощник получили не опасные для жизни телесные повреждения и госпитализированы в больницу железнодорожного района столицы. Только по счастливой случайности поезд не сошел с рельсов, и удалось избежать крупной техногенной катастрофы - в составе находились несколько цистерн с легковоспламеняющимся высокооктановым бензином.
   Наши источники в полиции сообщили, что в разбитом микроавтобусе находилась команда спортсменов - борцов спортивного общества "Урожай". Что заставило водителя нарушить все правила и пойти на самоубийственный поступок..."
   Пан Ян отбросил газету. Он не мог больше слышать о смертях и разрушениях, а газеты и телевидение кричали о них каждую минуту. Включил приемник и услышал голос молодого модного рэпера Шнурка. Некоторые его песни нравились пану Яну, не музыкой, конечно, никакой музыки там и в помине не было, а словами. Эту он слышал первый раз и прислушался к тексту. Паренек декламировал высоким тенором, почти дискантом:
   "...Вчера я стал орлом
   Молодого фронта,
   И значок на груди несу я гордо.
   Еще недавно я брел в темноте,
   Но вчера наш отец указал мне путь.
   Если ты молод, если ты молод,
   Иди за мной
   И друга с собой позвать не забудь.
  
   Я за повышение уровня жизни
   В нашей прекрасной, любимой Отчизне,
   Эй, друг, кончай хлебать пиво,
   Оглянись, как наша страна красива!"
  
   Песня звучала, как набор заголовков, взятых наугад из любой официальной газеты. А под конец Шнурок выдал:
  
   "...Я люблю родину, я хочу ее поддержать,
   Я буду родную страну трудом прославлять!
   Ведь жить стало легче и веселей
   Потому что у нас такой президент
   Ей- ей!"
  
   Ничего себе! - подумал пан Ян. Мальчишка слыл фрондером, пусть и завуалированным, и вдруг такое! Неужели парня чем-то так напугали, что он решил мощно и со смаком лизнуть зад Кочере? И вдруг до него дошло - это ведь откровенное издевательство, стеб, как говорит молодежь. И не подкопаешься!
   Его размышления прервала Инга. Сев в машину, она безнадежно махнула рукой и заявила:
   - Все! С этого дня я безработная.
   Оказалось, что в разговоре кроме скловенского директора участвовал еще и австрийский, пан Крайцингер. Минут десять он расхваливал Ингу, умилялся, как приятно было с ней работать, а потом, спрятав глаза, сказал:
   - Простите, фрау Петерсон, но из министерства поступила настоятельная рекомендация отказаться от ваших услуг. Мы понимаем, что это произвол, нарушение всех демократических норм, понимаем, с чем это связано. Мы уверены, что ваш муж ни в чем не виноват, но, увы, не можем портить отношения с властями страны пребывания. Как только все выяснится, а мы не сомневаемся, что это произойдет, мы без всяких проволочек возьмем вас на прежнее место...
   - Ну и плюнь на них! - уверенно сказал отец. - Проживем! У нас с матерью хорошая пенсия. Кроме того, у меня есть заначка. И не в кочеровских талерах, я никогда им не доверял, даже когда они лезли вверх, а в твердой валюте. Так что не думай об этом...
   Пан Ян уже выезжал с парковки, но в это время у него в кармане запиликал телефон. Он остановился и увидел на экране слово "Пончик".
   - Привет, Спичка! - посдышалось в трубке. С возрастом пан Ян изрядно располнел, и Полулях всегда вкладывал в детское прозвище изрядную долю иронии. - Надо встретиться. Давай около памятника партизанам. Когда будешь?
   - Через час, - ответил пан Ян, посмотрев на часы.
   - Хорошо. Буду ждать.
   Петерсон отвез Ингу домой и в назначенное время подъехал к знаменитому мемориальному комплексу.
   - Оставь телефон в машине, - чуть слышно шепнул Ян Полулях.
   Петерсон без лишних слов выполнил указание. Наверняка старый сыщик знал, что делает.
   - Можешь меня поздравить, за мной уже учредили слежку. Видишь вон ту машину? - Полулях показал на старенький "Фольксваген-Гольф". - Это ребята из наружки. Только не полицейской, а из комитетской. Думаю, есть и еще кто-то, но я пока не засек. Только клал я на них с прибором. Не на того напали. Однако меры предосторожности все-таки не помешают. Никаких встреч дома, только на улице. По телефону: здравствуй - до свидания, и ни слова о делах.
   Закончив инструктаж, он достал пачку "Кэмэла", с наслаждением затянулся и спросил у Петерсона:
   - А ты так и не начал?
   - Четвертый год пошел, как не курю! - гордо ответил пан Ян. - А ведь в последнее время трех пачек на день не хватало!
   - Как это у тебя получилось? - восхищенно посмотрел на друга Ян Полулях. - Я сколько пробовал, никак. Наверное, силы воли нет.
   - Это у тебя-то? - усмехнулся пан Ян. - Нет, дело не только в силе воли. Я вот, знаешь, как бросил? Нашла мне Инга в Интернете какую-то книжку, называется "Как легко бросить курить". Распечатала и заставила прочитать. Как я ни отказывался, а она прицепилась как репей, пришлось взять... Читаю - мура сплошная, одно и то же на каждой странице. Скукота, пока читал, две пачки сигарет выкурил. Но все равно подумал - надо попробовать на всякий случай. Прочитал последнюю страницу - потушил последнюю сигарету. И вот уже четвертый год... Сам не понимаю, что со мной произошло. Может быть, в тексте что-то есть? Ну, что-то вроде эффекта двадцать пятого кадра в кино.
   - Слушай, Спичка, а кто написал книжку? Как ее найти? - загорелся Полулях. - Может, и я попробую.
   - Подожди, сейчас вспомню... На языке крутится... Ага, Карр. Аллен Карр. Прямо так и набирай в Гугле. Я бы тебе дал распечатку, но она как пошла гулять по рукам, так я ее больше не видел. Говорят, по ней уже шесть человек курить бросили.
   - Ладно, что-то мы отвлеклись, - остановил его Полулях, на глазах преображаясь из любопытного Пончика в жесткого оперативника. - Давай к делу. Ты слышал о вчерашней аварии на переезде?
   - Только что прочитал в газете.
   - Встретился я сегодня с одним старым другом. Из тех, кто служит, но совесть еще не потерял. Поведал он мне кое-что о погибших. Знаешь, кем были на самом деле эти спортсмены? Бригада топтунов из наружки, коллеги вот этих орлов, - он качнул головой в сторону "Фольксвагена". Из той же конторы. Официальная версия - у водителя случился нервный срыв, и он решил свести счеты с жизнью. Только ни мой друг, и ни один из его коллег в эту версию не верит. Какой, к черту, нервный срыв? Там у них работают ребята с железобетонными нервами. Каждые три месяца медицинский осмотр, в том числе у психотерапевта. Зато, знаешь, что узнал о них мой знакомый? В день теракта бригада работала по разным объектам, по всему городу, но вдруг поступил приказ бросить все и мчаться в метро, на какую-то сверхважную операцию. Вот так-то! Правда, кто отдал приказ, узнать ему не удалось.
   - Так что тут удивительного? После взрыва туда, наверное, полкомитета согнали? - предположил пан Ян.
   - Нет, Спичка, ты меня не так понял. Не после взрыва это было, а до.
   - Так это значит... Ты хочешь сказать... - прошептал Петерсон, чувствуя, как у него холодеют пальцы.
   - Да, ты правильно понял, - мрачно ответил полковник. - Похоже, кто-то убирает свидетелей. Теперь ты понимаешь, в какое дело мы с тобой ввязались?
   - Что же, - удрученно произнес пан Ян. - Я не могу тебя неволить.
   - Ты думаешь, я решил спрыгнуть с поезда? - спросил полковник сквозь зубы. - Нет, друг, ошибаешься! Не того Полуляха знаешь! Но уж, если ввязались, ходить теперь придется, постоянно оглядываясь. Это я тебя сразу предупреждаю.
   - Ян, подумай хорошо, - очень серьезно сказал Петерсон. - Я уже жалею, что втянул тебя в эту историю. Если это настолько опасно...
   - Хватит! - отрезал полковник. - Я два раза повторять не привык. Ты хочешь, чтобы я до конца своих дней прятал от тебя глаза? Да и не только от тебя? Если я сейчас соскочу, мне в зеркало будет стыдно посмотреть. Так что, больше на эту тему ни слова. И позвал я тебя совсем не для того. Ты должен будешь передать все, что я тебе сказал, адвокату Коруню. Мне сказали, что он честный парень, и на него можно рассчитывать. Но все равно он не должен знать, откуда к тебе пришла информация. Как говорят, доверяй, но проверяй.
   - Будет сделано! - заверил его пан Ян.
   - И еще. Скажи, Чеслав не увлекался химией?
   - В каком смысле? - не понял Петерсон.
   - Ну, может, опыты какие-нибудь ставил, реактивы покупал...
   - Нет, что ты! Сколько мы к ним приезжали, он каждую свободную минуту или рисовал, или в компьютере чего-то чертил. Я в свое время оборудовал в кладовке неплохую мастерскую, со всем инструментом, так он туда, по-моему, только ножи поточить заходит. Нет, насчет химии, точно, никаких интересов. А к чему это ты?
   - Значит, теперь им надо найти кандидата на роль изготовителя бомбы, - сквозь зубы пробормотал полковник. Кто-то ведь должен был собрать самодельное взрывное устройство. А кто ищет, тот обязательно найдет...
  

2

  
   Придя домой, Инга обнаружила квартиру пустой, хотя Агнешка должна была уже вернуться из школы. Наверное, бабушка забрала ее, и они отправились погулять в сквер недалеко от дома, любимое место дочери. Обед был готов, все стояло на плите, но Инга провела ревизию запасов и обнаружила, что нет молока, кончаются хлеб и сахар. Она вышла из дома и отправилась в магазин, решив после этого найти мать с Агнешкой и посидеть с ними в сквере. Ей просто необходимо было поплакаться маме и услышать от нее слова утешения.
   Нагрузив в корзинку все необходимое, Инга подошла к кассе и встала в очередь. И вдруг ставшая в соседнюю кассу женщина средних лет с неприятным длинным лицом и пережженными волосами - Инга обратила на нее внимание еще в молочном отделе, женщина ходила за ней по пятам и будто все время порывалась что-то ей сказать, - громко заговорила, показывая на нее пальцем:
   - Смотрите! Это ведь жена террориста Чешински! Я ее узнала! Ее фотографию по телевизору показывали. Сука! Подстилка бандитская! Что же это делается, люди, у нее еще хватает наглости показываться нам на глаза!
   Она перешла на крик, как будто призывая всех присутствующих присоединиться к ее праведному возмущению. Но люди в очереди молчали, многие стыдливо отводили взгляд.
   - Она еще на люди выходит! - нагнетала истерику кликуша. - Ведьма! Раньше таких, как она, валяли голых в смоле и перьях и пускали по городу! А потом сжигали на площади! Люди, что вы на нее смотрите?
   Она уже обращалась напрямую к очереди, явно призывая толпу разорвать Ингу на куски. Но ее призывы никого не вдохновили. Тогда она выхватила из своей корзины стеклянную банку с огурцами и метнула ее Инге в голову. Инга не успела увернуться, банка рассекла ей бровь, и лицо залилось кровью. Какая-то женщина в очереди испуганно закричала, а кассирша крикнула охраннику:
   - Да уйми ты эту сумасшедшую! И вызови полицию!
   Но обидчица бросила свои покупки, с гордым видом прошла мимо охранника, и вышла из магазина. Полиция появилась через пять минут, но к этому времени ее и след простыл. Полицейские отвели Ингу в подсобку, заклеили рассеченную бровь пластырем, записали ее данные и отпустили домой.
   Дома ей пришлось отпаивать валерьянкой мать и успокаивать расплакавшуюся Агнешку. Когда приехал отец и узнал о случившемся, он сразу заявил:
   - Это провокация. Кто-нибудь из вас видел, чтобы Ингу показывали по телевизору? Нет? Вот и я не видел. Если бы такое было, то показали бы все каналы, да еще напечатали в газетах. А этого не было. Точно, провокация. Только не могу понять, зачем это им надо?
   Все прояснилось через час. В дверь позвонил высокий крепкий мужчина с неизменным в определенных кругах ежиком на голове, показал удостоверение майора КОКС, и объявил, что с этого момента семья Петерсон берется под охрану. Каждый ее член, включая Агнешку, будет выходить из дома только в сопровождении сотрудников комитета. Все передвижения по городу должны заранее согласовываться с охраной и выполняться только с ее разрешения.
   - Иными словами, мы взяты под домашний арест? - раздраженно спросил отец. Неожиданная опека ломала его планы - теперь он не мог беспрепятственно встречаться с Полуляхом.
   - Ну что вы, пан Петерсон! - холодно улыбнулся майор. - Какой арест! Меры приняты исключительно ради вашей безопасности. Чтобы исключить инциденты, подобные сегодняшнему.
   Он показал на Ингу, под глазом которой уже расплылся огромный лиловый синяк.
   - Может быть, женщинам и внучке и нужна охрана, а мне она совершенно ни к чему! - пан Ян сделал еще одну попытку избавиться от навязчивой опеки, но майор был настойчив.
   - Пан Петерсон, решение принято, и отменить его не могу даже я. Предупреждаю, если вы будете упорствовать, я не могу гарантировать безопасность не только вашу, но и ваших жены и дочери. И особенно внучки.
   - Это что - угроза? - рассвирепел пан Ян. Он не привык, чтобы с ним так разговаривали.
   - Не забывайтесь! - на лице майора появилось презрительное выражение. - Вы не в том положении, чтобы показывать свой нрав!
   - Ян, не надо! - умоляюще попросила его жена. - Пожалуйста! Подумай хотя бы об Агнешке!
   Пан Ян с ужасом понял, что совершенно бессилен против этого самоуверенного жандарма, и замолчал, что-то неслышно бормоча себе под нос.
   - Вот и хорошо! - удовлетворенно сказал майор. - Я рад, что вы все поняли. Автомобили с охраной будут дежурить около подъезда круглосуточно. Когда будете выходить из дома, наши люди к вам присоединятся.
   Это означало, что за ними будет вестись постоянная открытая слежка, и незаметно выйти из дома не получится даже ночью...
   - Зачем ты лезешь на рожон! - набросилась на Петерсона жена, когда майор вышел из квартиры. - Ведь знаешь, что будет так, как они скажут, а все равно... Только хуже сделаешь! Ты же видишь - эти люди на все способны! Если даже про Агнешку так говорят...
   И она принялась вытирать платочком слезы.
   Страх перед всевластной машиной государственного террора проник людям в гены и был неистребим...
   Пан Ян отмахнулся от нее и ушел в свой бывший кабинет. Ему надо было обдумать ситуацию и решить вопрос дальнейшей связи с Полуляхом.
   Даже пережитый в магазине ужас не заставил Ингу забыть, что сегодня еще должен позвонить адвокат Корунь. Она прождала до десяти часов вечера, но адвокат не давал о себе знать. Тогда она принялась звонить сама. Из трубки раз за разом звучало: "Абонент временно недоступен или отключил телефон". И лишь в половине первого раздался звонок, заставивший ее вздрогнуть.
   - Пани Инга? Это Димитр Корунь. Простите за поздний звонок, но вы просили, и я решил...
   - Правильно сделали, я не сплю, жду вашего звонка.
   - Дело в том, что я только что освободился, раньше позвонить никак не мог.
   - Ну, как там? - нетерпеливо спросила Инга. - Вы разговаривали с Чеславом? Есть что-нибудь новое?
   - Кое-что есть. Но это лучше не по телефону.
   - А где вы сейчас?
   - Рядом с вашим домом.
   - Так заходите, я ведь сказала, что все равно не сплю. Вы, наверное, ничего не ели, я вас накормлю, заодно и поговорим.
   - Простите, пани Инга, но не получается, - виновато сказал Корунь.
   - Почему?
   - Я хотел позвонить вам по домофону, но какие-то серьезные молодые люди не пустили меня к подъезду. Даже после того, как я показал им свои документы и убедил, что я ваш адвокат. Велели приходить завтра.
   - Может быть, мне спуститься? - засуетилась Инга. - Как это не пустили? Неужели я не имею права встретиться с адвокатом?
   - Не надо. Они дали понять, что ничего не выйдет. Ложитесь лучше спать, а я приеду утром. В десять часов вас устроит?
   - Конечно! Как вам будет удобно.
   - Тогда договорились, - сказал адвокат и отключился.
   Утром Инга надела, несмотря на пасмурную погоду, большие темные очки и отвезла Агнешку в школу. Всю дорогу их неотступно сопровождал один из трех автомобилей с охранниками, дежуривших около подъезда. В нарушение всех правил, они поставили свои машины прямо на пешеходной дорожке, и жители дома, чертыхаясь, обходили их по газону. Дом был номенклатурный, рядовых граждан в нем было мало, и кое-кто из сановных жильцов пытался согнать наглецов с дороги. Но через приоткрытое окошко высовывалась рука с протянутой красной книжечкой, и храбрец спешил удалиться, втянув голову в плечи.
   Из школы Инга поспешила домой и, хотя не было еще девяти часов, поминутно выглядывала с балкона в ожидании адвоката. В половину десятого он позвонил, извинился и перенес встречу на два часа, сославшись на какое-то важное дело.
   Без пяти минут двенадцать он подъехал к дому, оставил машину на парковке и направился к подъезду. Инга видела, как из машины вышли два крепких молодых парня и остановили адвоката. Он показал им документы и долго что-то объяснял. Наконец, охранники отстали от него, и он вошел в подъезд.
   - Не хотелось бы вас расстраивать, пани Инга, но то, что я скажу, вам будет тяжело слышать, - начал он, но, увидев, как она побледнела, поспешил ее успокоить. - Нет-нет, не пугайтесь! Просто я хочу сказать, что вашему мужу приходится нелегко. Следствие применяет незаконные методы допроса, и никакая защита не может им в этом помешать. Я не могу находиться рядом с подзащитным круглосуточно. Так уж обстоит дело в нашем государстве, да и не только в нашем, к сожалению!
   - Погодите! - испуганно остановила его Инга. - Вы хотите сказать, что его там бьют?
   - Именно так. Я с трудом добился встречи с подследственным, мне разрешили ее уже ближе к вечеру. Пан Чешински пожаловался мне на боль в груди. Я потребовал провести медицинское обследование, и рентгеновский снимок показал, что у него сломано ребро. Но следователь сразу дал мне почитать объяснение одного уголовника. После задержания пан Чешински провел ночь в отделении полиции на Перекопной. Там же находился этот уголовник. По его словам, пан Чешински стал оскорблять его всякими неприличными словами, и он, авторитетный в своих кругах человек, не выдержал и нанес обидчику несколько ударов кулаками в грудь. А так как рука у него тяжелая, не исключено, что мог сломать ребро. Ваш муж говорит, что это полная чушь, что уголовник действительно был, но вел себя спокойно и даже дал совет, как держать себя в полиции. Однако показания уголовника запротоколированы, и доказать, как обычно, ничего не удастся. Наши суды всегда закрывают глаза на такие мелкие шалости следователей.
   - Так вот почему Кочера сказал по телевизору, что Чеслав во всем признался! - воскликнула Инга. - Из него просто выбили признание!
   - Вы совершенно правы, - подтвердил адвокат. - Ваш муж намекнул мне, что сделал это сознательно, но на суде намерен заявить, что признание было сделано под давлением следствия.
   - Конечно! - хмуро сказал пан Ян. - Раз президент заявил на всю страну, что за сутки преступление будет раскрыто, следователям деваться было некуда. При таких обстоятельствах они бы из мертвого выбили признание.
   - Все именно так и было, пан Петерсон, - кивнул Димитр Корунь. - Но, сами понимаете, сломать систему нам не под силу. Поэтому придется исходить из сложившихся реалий и строить соответствующую им линию защиты. Простите, пани Инга, но сегодня я еще не готов изложить вам ее концепцию, мне нужно два-три дня поработать с документами.
   Он снова повернулся к отцу Инги и сказал:
   - А сейчас, пан Петерсон, мне хотелось бы поговорить с вами наедине. Если, конечно, дамы нам позволят.
   - Позволят! - уверенно ответил пан Ян и отвел адвоката в кабинет.
   - Где ваш мобильник? - едва слышно шепнул Корунь.
   Хозяин показал лежащий на столе телефон.
   - Отнесите в другую комнату! - так же тихо сказал адвокат.
   Пан Ян отнес аппарат в кладовку и для надежности положил его в выдвижной ящик верстака.
   - Теперь можно говорить, - заявил Корунь. - Я свой оставил в машине, так что, можно сказать, лишние уши мы отсекли.
   - К чему такие предосторожности? - спросил пан Ян. - Что еще может случиться, хуже того, что уже случилось?
   - Дело в том, пан Петерсон, что сегодня утром я встречался с вашим другом Яном Полуляхом, из-за чего не смог вовремя приехать к вам. Он уже знает, что вы фактически взяты под домашний арест, и попросил меня поработать связным между вами. Я согласился.
   - Что он сказал еще? - нетерпеливо спросил пан Ян.
   - Что в ближайшие дни он получит информацию, которая, как он надеется, должна будет полностью снять вину с вашего зятя.
  

3

  
   После встречи с адвокатом и медицинского освидетельствования Чеславу наложили на грудь тугую повязку и перестали бить на допросах. Но эта встреча один на один оказалась первой и последней. Теперь все разговоры подзащитного с адвокатом проходили только в присутствии следователя и костолома-охранника, временно оставшегося без привычной и, похоже, любимой работы.
   Как-то утром, когда Чеслава привели в комнату для допросов, там оказалось людно. Кроме Горбули за столом сидели еще два человека - один в голубом прокурорском мундире с погонами полковника, другой - в сером костюме и с такими же серыми редкими волосами, зачесанными в идеальный пробор. Караульный стоял на своем привычном месте у стены, широко расставив ноги и поигрывая резиновой дубинкой. Чеслава, как всегда, посадили на привинченном к полу стуле, но напротив зачем-то поставили еще один стул.
   Минут десять ничего не происходило. Никто не задавал Чеславу вопросов, люди за столом разговаривали о чем-то своем, совершенно не относящемся к делу о взрыве в метро, смеялись. А потом приоткрылась дверь и в проем просунулась голова в камуфляжном кепи:
   - Арестованный доставлен!
   - Давай! - разрешил полковник.
   В комнату ввели молодого человека. В первые секунды Чеслав не узнал его, а когда узнал, чуть не ахнул. Это был Марек Гонц, молодой художник из студии "Инга". Так вот почему Горбуля так настойчиво расспрашивал об этом парне! Интересно, каким боком они умудрились пристегнуть его к числу террористов?
   Караульный усадил Марека на стул, так же, как у Чеслава, заведя его руки за спинку. Парень не смотрел ни на кого, опустив глаза в пол, и по его виду Чеслав сразу понял, что досталось Гонцу не меньше, чем ему самому. Посторонние разговоры за столом сразу прекратились, все повернулись к арестованным.
   - Гражданин Чешинский, гражданин Гонц, - заговорил Горбуля. - Сейчас между вами будет проведена очная ставка. Провожу ее я, следователь следственного отдела КОКС Горбуля, присутствуют руководитель следственной группы старший советник юстиции Финн и член следственной группы следователь следственного отдела КОКС капитан Адамчек. Вопросы у арестованных есть?
   - Я хотел бы, чтобы на очной ставке присутствовал мой адвокат! - Чеслав почувствовал в происходящем какой-то подвох.
   - Ваш адвокат не заявлял такого ходатайства, так что придется обойтись без него, - ответил Горбуля. - Итак, разъясняю вам, граждане Чешински и Гонц, ваши права...
   Даже если бы Чеслав захотел узнать что-то о своих правах, то все равно не понял ничего из монотонной скороговорки следователя.
   - ...А теперь, гражданин Гонц, я зачитаю показания, данные вами ...числа ...месяца ...года на первом допросе - медленнее и внятней заговорил Горбуля. - Итак: - "...я поступил на работу в рекламно-дизайнерскую студию "Инга", руководителем и хозяином которой являлся Чеслав Чешински. Буквально с первого дня Чешински стал заводить со мной провокационные разговоры про то, что в нашей стране установлен диктаторский режим, которому надо как-то противодействовать. Рассказывал, как хорошо ему жилось в Германии, и как легко там зарабатывать деньги, если работать с умом. Что это означало, я не понял, но Чешински несколько раз повторил эти слова. Немного позже он сказал, что намерен вернуться обратно в Германию, и может взять меня с собой. Даже обещал, что устроит в фирму, где сам заработал целый миллион. Такие разговоры начались после того, как Чешински узнал, что я с детства увлекался химией и даже выигрывал республиканские школьные олимпиады. Чешински заинтересовался этим и спросил, могу ли я изготовить взрывчатку. Вроде бы он слышал, что в Интернете можно найти рецепт ее изготовления, и нужны только определенные знания и навыки. Мне стало интересно, и я сказал, что можно попробовать. Нашел в Интернете описание, и сказал об этом Чешински. На этом тогда разговор кончился, и некоторое время Чешински о нем не напоминал. А потом студия "Инга" разорилась, и мы все потеряли работу. Через некоторое время Чешински нашел меня и попросил изготовить три килограмма взрывчатки и взрыватель с часовым механизмом. Как его делать, было описано на том же сайте. Я спросил его, зачем ему это надо, на что он ответил, что из мести хочет подложить самодельное взрывное устройство к входу в здание республиканского Комитета охраны конституционного строя, чтобы взрывом наделать шума и дестабилизировать политическую обстановку в республике Скловения. За это он обещал мне заплатить три тысячи евро, кроме того, что возьмет меня с собой в Германию. За три дня в подвале своего дома я изготовил для Чешински взрывное устройство и передал ему. Когда я отдавал ему самодельное взрывное устройство, он сказал, что передумал, и хочет взорвать его в каком-нибудь другом месте, может быть даже в метро. Через три дня он привел его в действие в поезде метро, и при взрыве погибли люди. Я содействовал Чешински в его преступлении и не донес о нем властям потому, что боялся ответственности и хотел устроиться на работу в Германию, где платят большие деньги".
   Прочитав протокол, Горбуля спросил:
   - Гражданин Гонц, вы подтверждаете данные ранее показания?
   Марек судорожно сглотнул и кивнул.
   - Не слышу! - хорошо поставленным голосом грозно произнес капитан Адамчек.
   Чеслав заметил, как вздрогнул парень от одного только голоса капитана.
   - Да, подтверждаю, - хрипло сказа Марек и глухо закашлялся. Адамчек шикнул на него, и парень прикрыл рукой рот, сдерживая рвущийся наружу кашель.
   - Что вы скажете на это? - спросил Горбуля у Чеслава. - Раньше вы заявляли, что изготовили взрывное устройство самостоятельно. Хотя у следствия ваши познания в области химии вызывали большое сомнение. Теперь все становится на свои места, не так ли?
   ...Тут что угодно заявишь, когда над тобой стоит врач-садист с полным шприцом "шмурдяка"! - подумал Чеслав. Но пристегивать к теракту невинного мальчишку - это уж слишком!
   - Это все вранье, от первого до последнего слова! - сказал он, с тоской предполагая, чем кончится для него сегодняшний допрос. Но паренька нужно было спасать.
   - Это ваш окончательный ответ? - недобро сощурился Горбуля.
   Но тут вмешался молчавший до того полковник:
   - Господа, не пора ли нам прерваться? - он повернулся к Адамчеку. - Капитан, пойдемте, проветримся, выпьем по чашечке кофе, пусть пан Горбуля пока спокойно, без помех побеседует со своим подследственным. А очную ставку продолжим после обеда.
   Полковник с капитаном ушли, караульный увел хрипло дышащего Марека. Чеславу показалось, что парень, кажется, даже не понимал, что с ним происходит. Горбуля спросил у оставшегося костолома:
   - Сам поработаешь, или доктора позвать?
   - Могу и я размяться, - с довольной ухмылкой ответил тот, постукивая дубинкой по ладони, - но у доктора быстрее получится. Нет, вы не подумайте чего, я, если надо, всегда пожалуйста! Просто я работаю по старинке, а доктор применяет эти, как их... Инновации, ага!
   Он весь светился от удовольствия, радуясь, что следователь поставил его на одну доску с собой, и даже советуется насчет методов допроса.
   - Тогда зови, - согласился Горбуля.
   Что будет на этот раз? - с тоской подумал Чеслав. - "Шмурдяк" или парализующее волю средство, о котором говорил человек с пятном на щеке? Он сказал, что после него никто не живет больше двух недель, так что неизвестно еще, что хуже. Воспоминание о действии "шмурдяка" было самым страшным воспоминанием в его жизни, и Чеслав совсем не был уверен, выдержит ли еще одну инъекцию. Но если он подтвердит показания Марека, то сломает мальчишке жизнь. Конечно, за изготовление бомбы суд вряд ли приговорит к смертной казни, но в тюрьму парень сядет на долгие годы, если не пожизненно. Чеслав не мог себе представить, как будет жить с таким грузом на душе.
   - Ну что ты, голубчик, снова тут выделываешь? - спросил доктор, достав из кармана и прикурив вонючий потушенный окурок сигареты. - Мне приходится бросать важные дела и бежать к тебе. А ты ведь у меня не один такой.
   - Меньше слов, больше дела! - упрекнул его следователь.
   - А ты меня не учи! - возмутился доктор. - Вас много, а я один, замучался уже по камерам бегать! После вас подследственных хоть по кусочкам собирай! Могли бы и поаккуратнее работать.
   - Ладно, не бухти! - добродушно сказал Горбуля. - Сделай укол, и можешь идти по своим делам. Знаю я, куда ты спешишь. Наверное, Кристя сегодня на смене?
   - Кристя, не Кристя... тебе какая разница? Знаешь ведь, все равно не уйду, пока ты здесь не закончишь. А то мужик у тебя отъедет, а я отвечай!
   Не переставая пререкаться со следователем, врач, не выпуская изо рта окурок и морщась от лезущего в глаза дыма, ввел Чеславу в вену жидкость из заранее приготовленного шприца.
   ...Снова в районе солнечного сплетения взорвалась атомная бомба, и во всем теле не осталось ни одной клеточки, не затронутой невыносимой болью. На этот раз Чеславу не стали заклеивать рот скотчем. Следователь и доктор как будто наслаждались его криками и стонами, а конвоир-костолом даже приплясывал на месте от удовольствия. Иногда, по знаку следователя, он легонько стукал Чеслава по рукам и плечам, и довольно хихикал, наблюдая за его корчами.
   На самом деле, с момента укола прошло всего несколько минут, но Чеславу казалось, что боль длиться уже целую вечность. Та половина его сознания, которая недавно не допускала даже мысли о ложном обвинении ни в чем не повинного парня, сейчас жаждала окончания мучений любым способом, пусть даже это будет собственная смерть. В том, что она вот-вот наступит, он был уверен каждое мгновение пытки. Выдерживать такую боль было не в человеческих силах.
   Другая половина сознания, до сих пор не дававшая о себе знать, а теперь поднявшаяся откуда-то из мутных глубин души, кричала: что тебе до этого мальчишки! Пусть он хоть всю жизнь проведет в тюрьме, почему ты должен расплачиваться за его дурость собственной жизнью? Вдруг появилось ощущение, что он умирает, и Чеславу стало по-настоящему страшно. Он закричал так, что у него чуть не лопнули барабанные перепонки.
   Горбуля подошел к нему вплотную и, заглядывая в глаза, громко, чтобы до подследственного дошло каждое слово, сказал:
   - Если не ввести антидот, действие "шмурдяка" длится от восьми до десяти часов. Сейчас прошло всего пятнадцать минут. Еще через двадцать минут ты начнешь блевать, и теперешнее состояние покажется тебе райским наслаждением. У тебя будет ощущение, что ты выблевываешь собственные кишки, наполненные расплавленным металлом. И, главное, ты ни на минуту не потеряешь сознание. Даже не надейся. Все рассчитано и сто раз проверено. Исключений не бывало ни разу.
   Чеслав попытался собраться с силами и выкрикнуть в лицо палачу обидные ругательства, но вместо этого у него вырвался лишь раздирающий горло хрип.
   - Что, решил обозвать меня палачом и живодером? - с улыбкой спросил Горбуля. - Давай, давай, я привык. Я вообще человек терпеливый, могу ждать хоть все десять часов. Но ты только представь себе, во что ты превратишься за это время!
   Вторая половина сознания кричала, подавляя первую, ту, что еще пыталась держаться: соглашайся на все! Подписывай любые бумаги! Своя жизнь дороже!
   Чеслав опять что-то промычал, и Горбуля спросил:
   - Так что, ты согласен с показаниями своего подельника? Если да, то кивни.
   Чеслав яростно мотнул головой, и тут же пожалел об этом. Показалось, что голова с мерзким хрустом хрящей отрывается от туловища.
   Следователь дал знак врачу, и тот дал антидот. И снова наступило испытанное уже однажды блаженство, с которым не смогло бы сравниться даже сексуальное наслаждение.
   - Но учти, - предупредил Горбуля. - Если снова заартачишься, доктор введет новую порцию, и тогда уж придется терпеть до конца.
   Презирая себя, Чеслав послушно закивал...
   Эту ночь он провел в странном состоянии полусна-полуяви, ползая по каким-то тесным, заполненным отвратительными нечистотами лабиринтам. Всюду сновали огромные крысы. Они не боялись его, наоборот, с любопытством рассматривали и неохотно уступали дорогу - ему зачем-то нужно было обязательно ползти вперед. Может быть, там, впереди, был выход из лабиринта?
   В какой-то момент особенно большая крыса встала на пути и, не собираясь никуда уходить, устремила на Чеслава тяжелый взгляд. В испуге проснувшись, он открыл глаза. Рядом с ним стоял человек с родимым пятном на щеке и пристально вглядывался ему в лицо. Странно, почему Чеслав не услышал, как человек вошел в камеру - железная дверь скрипела так, что проснулся бы и мертвый.
   Заглянув в открытые глаза узника, человек с пятном чуть заметно приподнял уголок рта, и Чеславу вдруг показалось, что из его глаз полыхнуло обжигающее красно-зеленое пламя. Он инстинктивно зажмурился, а когда снова поднял веки, в камере никого уже не было. Чеслав вскочил со шконки и подергал дверь. Дверь оказалась закрытой. Похоже, начались галлюцинации, и это уже был плохой признак.
  

4

  
   Со своим бывшим студентом Петером Гарны Ян Полулях встретился в кафе на Радзивилловской набережной. Войдя в зал, он привычно осмотрелся и занял столик в углу. С этого места был виден весь зал, а в окно открывался вид на подъездную дорогу и небольшую парковку. Гарны подъехал за три минуты до назначенного времени, поставил машину на сигнализацию и вошел в зал ровно в четырнадцать ноль-ноль. Это был могучий, но с годами отрастивший приличное пузо мужчина с густой темно-русой шевелюрой и такими же густыми пшеничными усами. Меньше всего он походил на офицера КОКС, хотя был капитаном и начальником специального отделения, занимавшегося многочисленной цыганской диаспорой.
   В детстве и молодости Гарны жил в поселке со смешанным цыганско-скловенским населением, имел много друзей среди чумазых цыганят и отлично понимал их язык. Еще при старой власти он закончил юридический, потом защитил кандидатскую диссертацию у профессора Полуляха и попал на службу в бывшее МГБ, где оказался единственным специалистом столь специфического профиля. Как тогда, так и теперь основной поток наркотиков в стране проходил через "граждан республики Скловения цыганской национальности", и Гарны со своим знанием среды оказался просто незаменим при создании специального отделения при управлении, занимавшемся борьбой с наркотиками.
   Петер Гарны был подчеркнуто аполитичен, но позволял себе довольно двусмысленные высказывания, и после смены власти мог добрых двадцать раз вылететь с занимаемого места. Два раза его уже выводили за штат, но даже самые тупые начальники, начиная разборки, вдруг понимали, что заменить языкатого капитана абсолютно некем, а оставив без присмотра непредсказуемую цыганскую вольницу, можно нажить серьезные неприятности на свою собственную задницу, и возвращали вольнодумца обратно. Так Гарны и оставался несменяемым начальником отделения, правда, из-за своей подчеркнутой независимости в сорок лет так и ходил в капитанах.
   Многие из бывших учеников полковника Полуляха испытывали к нему необъяснимый, почти мистический пиетет и всегда рады были выполнить любую его просьбу. Но сейчас он выбрал в качестве информатора именно Петера Гарны, самого надежного и близкого к определенным кругам офицера.
   Полулях знал вкусы бывшего ученика, и Петера уже ждала на столе литровая кружка пива и истекающий жиром копченый карп на большом блюде. Себе он заказал сто граммов коньяка, предупредив официанта, что если напиток окажется левым, заказ оплачен не будет. Внешне совсем не грозный, бывший начальник уголовного розыска умел несколькими словами внушить собеседнику такое почтение, что официант предпочел бы оплатить заказ из собственного кармана, только бы не вызвать гнев почтенного клиента.
   - Здравствуйте, пан полковник! - Гарны опустился на скрипнувший под ним стул и сразу отхлебнул из кружки. - Отличное пиво!
   Полулях не торопил, зная, что без нужды капитан не стал бы вызывать его на встречу. Значит, у него было, что сообщить. Так оно и оказалось. Вгрызаясь крепкими зубами в ловко разорванную на куски рыбу, Петер невнятно сказал:
   - Только не спрашивайте, откуда я что узнал. Это мои секреты. Значит, так. Ваш парень, Чешински, стопудово ничего не взрывал. Взрывное устройство сгоношили у нас, в антитеррористическом отделе. Там есть нужные спецы, необходимое оборудование и химикаты. Пробовали несколько вариантов взрывного устройства, испытывали на полигоне в Стайчицах. Кандидатов на роль козла отпущения было пять. Не повезло вашему человеку, на свое несчастье он оказался в нужное время в нужном месте. Судьба... Руководит операцией человек по имени Виктор, фамилии узнать не удалось. Темная личность, близок к председателю комитета, но толком никто про него ничего не знает. Откуда взялся, какую занимает должность - ничего! Всплыл из ниоткуда. Ну, а насчет того, кому и зачем нужен был этот взрыв, догадывайтесь сами. Конечно, все это слова, которые к делу не подошьешь, но через несколько дней я постараюсь раздобыть кое-какие документы, распечатки телефонных переговоров.
   Рассказывая, Гарны успел обгрызть карпа до косточек и заказать еще одну литровую кружку пива. Закончив рассказ, вытер усы салфеткой, распрощался и вышел из кафе. Полулях видел, как он сел в машину и, выехав со стоянки, влился в поток автомобилей на дороге. Но он не мог видеть, как в двух километрах от кафе машину капитана подрезал микроавтобус, а сзади подпер черный джип. Из микроавтобуса высыпались несколько человек в черном спецназовском облачении и закрывающих лица вязаных масках, легко, как мальчишку, выдернули могучего Петера Гарны из машины, и через минуту на месте происшествия не осталось никого. На машине капитана уехал человек из джипа.
   Отставной полковник еще несколько минут сидел, смакуя оказавшийся настоящим коньяк, потом расплатился и отправился домой на метро. Нужно было подумать, как правильно распорядиться свалившейся на него информацией, и только потом, строго дозируя, нужными порциями выдавать ее молодому адвокату.
   Войдя в квартиру, старый оперативник почувствовал что-то неладное. Дома никого не должно было быть, жена до вечера уехала к дочери, но шестое чувство, сделавшее когда-то из молодого неоперенного лейтенанта настоящего опера, подсказало - за шкафом в прихожей прячется человек, в комнате тоже кто-то есть. И пришли они не с добрыми намерениями. У полковника было оружие, наградной пистолет, но лежал он в кабинете, запертый в сейфе, и добраться до него не было никакой возможности. Полулях попятился назад, чтобы выйти из превратившейся в ловушку квартиры, тихонько открыл дверь, но в подъезде оказался еще один человек. Приставив ко лбу отставного полковника пистолет, он втолкнул его обратно в прихожую. Из-за шкафа шагнул прятавшийся там человек с пистолетом.
   - Двое с пистолетами на одного безоружного пенсионера! - съязвил Полулях. - За что такая честь?
   Незваные гости ничего не ответили и толчками стволов направили его в каби­нет. Там полковник увидел крепкого коренастого человека с густым ежиком темных волос и огромным родимым пятном на левой щеке. Сейф был открыт, и человек с интересом рассматривал взятый оттуда наградной пистолет, врученный ему когда-то министром внутренних дел.
   - Полковнику Яну Полуляху, - вслух прочитал он надпись на табличке, - за сме­лость и самоотверженность... да, пан Полулях, очень жаль, что такой заслуженный чело­век ввязался в совсем не нужную ему авантюру. Да вы присядьте, в вашем возрасте тя­жело стоять!
   Полулях хотел невежливо отправить его куда подальше, но вдруг встретился с его разноцветными - одним карим, другим зеленым - глазами, и понял, что не в силах сопро­тивляться их напору. Послушно, будто загипнотизированный, он опустился в кресло. Дальше все произошло мгновенно. Человек с пятном бросил наградной пистолет одному из своих людей, тот ловко подхватил его, приставил к виску полковника и нажал на спус­ковой крючок. Дом был старый, еще довоенной постройки, со стенами метровой тол­щины, и никто из соседей не услышал звука выстрела. Убийца тщательно вытер пистолет носовым платком, вложил его в руку уже мертвого Полуляха, и вся компания, так никем и не замеченная, вышла из дома.
  
  

Глава десятая

Семнадцать человек на сундук мертвеца

  

1

  
   Дивизионному генералу Прусу ни с того, ни с сего пришла в голову неожиданная мысль - а ведь он начисто забыл, откуда в его ближайшем окружении появился человек, которого он ждал с минуты на минуту! Его словно заклинило на этой мысли и стало от нее не по себе. Почему-то вспоминалось лишь неприятное впечатление, произведенное на него Виктором при первой встрече. Может быть, он пришел по чьей-то рекомендации? Скорее всего, так оно и было. Непроверенных людей он не подпускал к себе на пушечный выстрел. Может быть, Виктора ему подсеял Жигмонт Кочера, сынок президента? По­чему-то это обстоятельство напрочь выпало из памяти.
   А ведь должны были быть веские обстоятельства, чтобы не только принять в тайную службу, но еще и приблизить к себе человека с совершенно неизвестным ему, и потому темным прошлым. Как будто на него напал какой-то морок. Мало того, были нарушены самые азы деятель­ности секретной службы - по всем правилам в комитет не мог быть принят человек с та­кой бросающейся в глаза особой приметой - родимым пятном на всю щеку!
   Зато хорошо запомнилось, что Виктор с ходу провернул две настолько головокружительные операции, что на такую мелочь, как его внешность, Прус перестал обращать внимание. Потом еще и еще, и генералу убедился, что для этого человека вообще не существует понятия "невозможно". Да, вре­менами ему казалось, что этот человек оказывает на него гипнотическое действие. Может быть, тот же гипноз заставить его забыть, откуда Виктор пришел в комитет, и даже его фамилию? Черт побери, раньше такого с ним не случалось. Тренированная память ни разу не давала сбоев, и об этом следовало задуматься всерьез.
   Почувствовав какую-то не совсем осознанную тревогу, Прус твердо решил сегодня же затребовать в кадровом управлении личное дело Виктора. И тут же в сердцах махнул рукой. Опять проделки дырявой памяти! Как он мог забыть, что его личный помощник официально не состоит в штате комитета, и даже жалованье получает в какой-то левой конторе? А все касающиеся его документы хранятся тут, в кабинете, в секретном сейфе. Ну и отлично, сегодня же надо посмотреть, что там написано. И, на всякий случай, пока­заться врачу. Сбой памяти - это серьезный звоночек, не стоит им пренебрегать.
   Генерал раскрыл исписанный ежедневник и черкнул: "Виктор - посмотреть личное дело".
   В кабинет заглянула юная сексапильная секретарша с лейтенантскими погонами на обтягивающей высокую грудь блузке и в форменной юбке, подрезанной сантиметров на десять выше, чем того требовал устав.
   - Пан генерал, к вам Виктор.
   Конечно, эта свиристелка, как и все остальные, не знала ни фамилии, ни должности его помощника. Знала лишь, что этого человека нужно пропускать к шефу без всякой оче­реди, даже если в приемной дожидаются чины в генеральских погонах...
   Виктор вошел в кабинет и чуть заметно наклонил голову. Стоило ему бросить на генерала взгляд своих разноцветных глаз, как все посторонние мысли сразу выскочили из головы Пруса. Он уже не вспоминал, что всего минуту назад собирался лезть в сейф за личным делом помощника. Такое случалось с ним и раньше, если он не видел его больше трех дней. Но при встрече сразу успокаи­вался и забывал обо всем второстепенном, не относящемся к делу. Главное, что Виктору можно было поставить любую задачу, и заранее считать ее решенной. Сбоев у помощника не случалось ни разу. Вот и сейчас он коротко доложил:
   - Все в порядке. Все помехи устранены. Единственное, чего я хочу - чтобы вы сами разобрались с этим знатоком цыганской души, капитаном Гарны.
   - Все-таки он? - покачал головой Прус. - Я всегда знал, что он плохо кончит...
   - Теперь вас ждет много хлопот с наркотиками, - меланхолично произнес Виктор. - Но никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь.
   - А может быть, ты сам позаботишься о нем? - в голосе генерала прозвучали не свойственные ему просительные нотки. - У тебя сто процентов получится чисто, а мои дуболомы обязательно что-нибудь напортачат. Сам видишь, работать становится абсо­лютно не с кем. Специалисты старой школы или ушли на пенсию, или откровенно не хотят работать с нами.
   - И ничего удивительного! - пожал плечами Виктор. - Какой нормальный специалист согласится служить человеку, страдающему расстройством психики?
   - Не забывайся! - одернул его генерал, стараясь сделать строгое лицо. Было не совсем понятно, что его возмутило. То, что Виктор не назвал имени президента, ничего не значило. Оба поняли, о ком он говорит. Но эти слова могли значить и то, что он поддел самого Пруса, служащего Кочере верой и правдой.
   Оба отлично знали, что за генеральским возмущением не последует ничего более серьезного, и высказано оно исключительно для порядка. Виктор никогда не стеснялся в выражениях по поводу Максимилиана Кочеры. Никому другому генерал никогда не спустил бы даже меньшей вольности. Но только не этому странному человеку. Однажды Виктор вполне серьезно пообещал Прусу, что, пока они вместе, с ним ничего не случится, и даже сам президент не сможет подвинуть его с занимаемой должности. Не говоря о более серьезных вещах. Например, то, что случилось с бывшим министром обороны, бесследно исчезнувшим несколько лет назад. Генерал почему-то безоговорочно поверил своему помощнику. И не только потому, что Виктор ни разу не обманул и не подвел его. Причина таилась значительно глубже. Случалось, Прус подходил в догадках почти вплотную к ответу, но каждый раз отступал, пугаясь открывающейся бездны...
   - Простите, если что не так, пан генерал! - ерническим тоном ответил Виктор на строгие слова Пруса. - А что насчет знатока цыганских душ - ладно, возьму на себя еще один грех. Но зря вы думаете, что сваливая все на меня, вы остаетесь чистеньким. Нет, грехи остаются висеть на вас, и никуда вы от этого не денетесь!
   Пруса перекорежило от такого нарушения субординации, но он прощал помощнику и не такое... Чтобы разрядить обстановку, он спросил:
   - Скажи, Виктор, как у тебя все так ловко получается? Я имею тех девятерых из службы наружного наблюдении. Весь комитет понимает, что не мог прошедший специальную подготовку офицер с полным отсутствием склонности к суициду, вот так просто разогнать машину и влепить ее в поезд. Очередная медкомиссия прошла совсем недавно, а психологи в нашем медицинском управлении настоящие профессионалы, уж они-то заметили бы у него малейшие отклонения от нормы еще на дальних подступах. Но даже, если представить, что он повредился в уме, почему его не остановил никто из остальных ехавших с ним в машине офицеров? Или помрачение ума произошло у всех одновременно? Этого просто не могло случиться. Но случилось. Знаешь, я атеист, не верю ни в бога, ни в черта, но иногда мне кажется, что тебе помогает сам дьявол!
   - Давайте оставим дьяволу дьяволово, а человеку человеческое, - чуть приподняв уголок рта, что означало у него широкую улыбку (Прус не в первый раз обратил внимание, что в этом он очень похож на президента Кочеру). - Мои методы - это мои методы, и лучше вам ничего про них не знать. Простите за вольность, пан генерал, но я не хочу, чтобы вам снились дурные сны.
   Прус понял, что Виктор просто-напросто перефразировал широко бытовавшую в комитете фразу: "меньше знаешь - крепче спишь", и недовольно поморщился. Любой другой сильно пожалел бы, произнеся такие слова, но Виктору было позволено больше, чем другим...
   - Президент ждет от меня доклада о результатах расследования, - сказал генерал, проглотив зарождающуюся злость. - Сам понимаешь, какие результаты ему нужны. Особенно его интересуют сроки, когда дело пойдет в суд. Что я могу ему сказать?
   ...Потом он будет долго недоумевать, кто дернул его за язык, но сейчас, обернувшись по сторонам, будто кто-то мог их подслушать, таинственно сообщил:
   - Знаешь, а ведь он совершенно уверен, что поймал настоящих террористов. Не поверишь, так прямо и говорит: "я поймал!". А недавно вообще что выдал: "грех так говорить, но этот теракт случился очень вовремя. Я все чаще убеждаюсь, что мне помогает высшая сила!". Прямо так и сказал, я передаю слово в слово.
   - А чего еще можно ожидать от больного человека? - Виктор совершенно не удивился. - Он видит то, что хочет видеть, слышит то, что хочет слышать. Когда вы встречаетесь с ним?
   - Завтра, - ответил генерал.
   - Можете сказать, что дело будет передано в суд не позже, чем через месяц. Это его обрадует.
   Виктор ушел, а генерал долго вышагивал по кабинету, пытаясь что-то вспомнить. Потом зачем-то открыл спрятанный за отодвигающейся дубовой панелью потайной сейф, перебрал лежавшие там папки. Долго разглядывал надписи на них, не понимая, зачем ему это нужно. Дойдя до папки с надписью "Виктор", раскрыл ее, но она оказалась пустой, без единого листа бумаги. Наверное, он приготовил ее, чтобы завести на помощника досье, а потом забыл. Прус положил папки обратно в сейф, вышел из кабинета и сказал секретарше:
   - Я в медсанчасть. Сегодня не вернусь.
   Неожиданная забывчивость расстроила его не на шутку. Может быть, врач пропишет какое-нибудь средство для улучшения мозговой активности? Вон, сколько их рекламируют по телевизору...
  

2

  
   Побывавшие на месте трагедии следователи даже не стали открывать уголовное дело, не усмотрев к тому ни малейших оснований. Вся обстановка в квартире Полуляха, в том числе зажатый в окостеневшей руке наградной пистолет, свидетельствовала о банальном самоубийстве. Бедняга не выдержал груза жизненных проблем... Хотя все, близко знавшие покойного, в один голос утверждали - не тот это был человек, чтобы уйти из жизни таким образом, следствие не приняло их доводы во внимание.
   Чтобы попасть на похороны, Петерсону пришлось, задавив бушующую внутри ярость, ставить в известность изнывающих от безделья охранников и повсюду терпеть их навязчивое присутствие. На кладбище он ничего не сказал заплаканной вдове, лишь молча обнял ее, не в силах повиниться. А бедная пани Ванда, не прекращая плакать, поблагодарила его: Петерсон уговорил ксендза не считать ее Янека самоубийцей и отпеть в костеле.
   Будь пан Ян моложе, он поднял бы шум до небес, узнав о гибели друга. Для него не было сомнений, что никакое это не самоубийство, а хладнокровное устранение слишком много узнавшего свидетеля, совершенное теми же силами, что навесили на его зятя взрыв в метро. Зная, что от скловенских журналистов толку не будет, он добрался бы до корреспондентов западных газет и рассказал бы им обо всем. Но Петерсон был стар и умудрен опытом, понимал, что этим только навредит Чеславу, ради которого все и затевалось, и потому сжал зубы и не произнес ни слова на похоронах Яна Полуляха. А вернувшись домой, заперся в кабинете и тяжело задумался.
   Кажется, судьба Чеслава была предрешена. Невидимый, но вполне реальный противник, использовавший его в своих темных играх, кладет трупы десятками вовсе не для того, чтобы пощадить попавшего в капкан парня. А трупов насчитывалось уже семнадцать - семь погибших при взрыве, девять топтунов из наружного наблюдения, превратившихся в нежелательных свидетелей, а теперь старый друг Пончик, бесстрашный полковник Ян Полулях. Это только те, про кого пан Ян знал точно...
   Он понимал - чтобы организовать и провернуть такую операцию, надо обладать огромной властью и не меньшими возможностями. Все это в избытке имелось у главной репрессивной организации страны - Комитета охраны конституционного строя. В причастности к злодеянию главного лица пан Ян не был совершенно уверен, но это было не так уж существенно. Если теракт инсценирован по его прямому указанию - Чеслав обречен. Если взрыв организовали подчиненные без его ведома - тем более. В этом случае у президента нет сомнений в вине "террориста", и судья получит соответствующее указание. В Скловении существовала одна воля и одна власть. Это была воля и власть Максимилиана Кочеры, и Ян Петерсон прекрасно это знал. А в подозрительности, жестокости и мстительности президента он убедился на примере судьбы своего хорошего знакомого Мстислава Войта.
   Войт был директором крупнейшего и богатейшего в стране госхоза "Заря", в состав которого входило село, где жил отец Яна Петерсона. В то время, когда имя Мстислава Войта гремело на всю Скловению, про будущего президента Максимилиана Кочеру никто, кроме его односельчан, не слышал. Таких директоров захудалых госхозов в стране были десятки. Но потом бывший аутсайдер пошел во власть, и все стало с ног на голову. Войт не смог, или просто не захотел улавливать политический момент, и выгнал из своих сел агитаторов из команды Кочеры. Петерсону тогда просто повезло - он понятия не имел, что за экзотический зверь этот независимый кандидат. Он тогда уже собирался на пенсию, и, по большому счету, ему было все равно, кто станет президентом. На снующих по его заводу кочеровских агитаторов он просто не обращал внимания.
   Добравшись до вершины власти, Кочера сразу принялся показывать своим незадачливым обидчикам пресловутую кузькину мать. В госхоз "Заря" нагрянул целый батальон проверяющих из всех контролирующих органов, начиная с прокуратуры и кончая комитетом по охране лесов. Целый месяц они перетряхивали хозяйство, и все-таки добились своего. Оказалось, что Мстислав Войт, злоупотребляя служебным положением, взял со склада целый ящик гвоздей для ремонта собственного дома. Правда, завскладом утверждал, что директор выписал их, как положено, и оплатил в кассу. Но приходных документов то ли не нашли, то ли их просто кто-то уничтожил, а квитанцию Войт давно выбросил за ненадобностью.
   Зацепившись за гвозди, прокуратура прижала нескольких деревенских пьяниц, которым при правлении Войта не было никакой жизни, и те засвидетельствовали, что директор целыми машинами вывозил с делянок госхоза неучтенный лес. Следствие прошло молниеносно, и бывший орденоносец отправился в тюрьму на семь лет.
   Но на этом Кочера не остановился. У Мстислава Войта были два взрослых сына, младший из которых работал агрономом в отцовском хозяйстве, а старший выучился на зубного техника и держал в столице частную практику. Агронома обвинили в разбазаривании семенного фонда, а дантиста - в сокрытии доходов и уклонении от уплаты налогов в крупных размерах. Отец и младший сын только недавно вышли из тюрьмы, а старший сидел до сих пор.
   Казалось бы, этого должно было хватить, чтобы утолить чувство мести, но не таков был Кочера. Не имея возможности истребить род врага до седьмого колена - у Войта не оказалось других близких родственников, - он принялся осквернять все хорошее, что директор сделал для своих земяков. Стремясь максимально приблизить жизнь в родном селе к городской, Войт построил на центральной усадьбе приличный ресторан и создал полноценную службу быта, со швейным ателье, обувной мастерской и хорошей парикмахерской. Для завершения разгрома их директора были объявлены ворами и растратчиками и отправились вслед за своим бывшим покровителем.
   Этот пример не был единичным. Тюремной баланды пришлось отведать многим руководителям из тех, кто не сумел вовремя сориентироваться и признать власть нового президента. Наверняка в переплет попадали и люди попроще, но те не были на виду и про них мало кто слышал. Все это убеждало пана Яна, что чувство милосердия президенту неведомо и Чеслав заведомо обречен. Достаточно вспомнить слова, произнесенные в выступлении по телевидению перед всей страной: "эта мразь не имеет права жить и дышать одним с нами воздухом!". Со стопроцентной гарантией можно быть уверенным, что судья для предстоящего процесса уже назначен и слова президента приняты им как основа для приговора.
   Вот только ни в коем случае нельзя говорить это Инге. Пан Ян видел, как любит дочь своего мужа, и не хотел заранее наносить ей страшный удар. Но и опускать руки тоже нельзя. Молодой адвокат Димитр Корунь показался ему грамотным и хватким парнем. Надо все обсудить с ним и использовать любую зацепку, чтобы спасти Чеслава хотя бы от смертного приговора. Пусть это будет даже пожизненное заключение, все равно останется какая-то надежда.
   Петерсон включил компьютер. Охранка сделала непростительный зевок и не отключила в квартире Интернет. Благодаря этому он имел возможность знать, что говорят о деле его зятя в Польше и России - других иностранных языков пан Ян не знал. Официальные польские власти высказывали осторожные сомнения в виновности Чеслава Чешински, но дальше этого не шли. Зато свободные блогеры, не стесняясь, обвиняли в преступлении президента Кочеру и его подручных.
   В России дело обстояло сложнее. Найдя в русскоязычном "Рамблере" статью о теракте в Скловении, Петерсон переключился на комментарии, и ему стало страшно. Он не мог понять, откуда у людей столько ненависти к свободе и преклонения перед диктатурой. Основными темами большинства комментариев были:
   - Какой молодец Максимилиан Кочера, сохранивший в своей стране смертную казнь. Благодаря этому поддонок-террорист будет непременно расстрелян, и налогоплательщикам не придется горбатиться на его содержание в тюрьме до самой смерти.
   - Какой молодец Максимилиан Кочера, сумевший сохранить основные предприятия в государственной собственности, а не раздать их олигархам, как это сделано в России. И ерунда, что большинство из них работают в убыток, а вся экономика много лет держалась на продаже кочерия и дешевом российском топливе.
   - Какой молодец Максимилиан Кочера, победивший в своей стране преступность. И ерунда, что большинство преступников были расстреляны без суда и следствия, а остальные пополнили криминальный мир Европы и России.
   - Какой молодец Максимилиан Кочера, не сгибающийся под напором нового мирового порядка. Остающийся, вместе с руководителями Северной Кореи, Ирана и Кубы, одним из последних витязей, способных срубить голову масоно-сионистской гидре, опутавшей своими щупальцами почти весь земной шар.
   За этим следовал вывод: как только Скловения войдет в состав Союзного государства, а это обязательно произойдет, Максимилиана Кочеру следует непременно выдвинуть в президенты, заменив им российских политических пигмеев. Правда, тут мнения расходились, и примерно половина комментаторов предлагали на этот пост президента Белоруссии.
   Конечно, пан Ян понимал, кто пишет эти большей частью абсолютно безграмотные комментарии - прячущиеся за вычурными прозвищами инфантильные юнцы, остающиеся такими лет до сорока, этакие диванные Рэмбо, которые обмочились бы от страха, заставь их ответить за свои слова под своим настоящим именем. Но все равно было обидно. Немного порадовали несколько ответных предложений - если вам так нравится Максимилиан Кочера, приезжайте жить в Скловению! Благо граница между странами открыта. А еще лучше - заберите своего обожаемого кумира к себе, и он покажет вам, как нужно строить уникальную экономическую модель...
   Выйдя из кабинета, пан Ян узнал, что Инге звонил бывший муж и ругался последними словами. Его тощая и некрасивая жена потребовала развода, а тесть, заместитель главы администрации президента, с треском выгнал его с теплого места в столичной мэрии и заявил, что лично проследит, чтобы зятька не взяли даже мастером в жилконтору. Разумеется, во всех своих бедах бывший муж винил бывшую жену...
   А вечером, включив телевизор, Петерсоны узнали об аресте еще одного террориста, сообщника Чеслава Чешински. По словам президента, Марек Гонц, совсем еще молодой парень, малообразованный и недалекий, имел единственное пристрастие - любовь к химии. В этой науке он оказался почти гением. Узнав о пристрастии парня, Чеслав Чешински, его непосредственный руководитель, замутил нестойкий дух сказками о райской жизни на Западе, разжег недостойную скловенского юноши алчность и привлек парня себе в сообщники.
   - Ну что он врет! - возмутилась Инга. Она хорошо знала всех, работавших у Чеслава. - С чего он взял, что Марек необразованный и недалекий? Про химию впервые слышу, а художественный колледж он кончил с отличием. И никаких разговоров Чеслав с ним не вел, общался не больше, чем с остальными. Опять сплошная ложь, во всем деле ни слова правды! Какая чушь - Марек сделал для Чеслава бомбу! Чем, интересно, они хотят это доказать?
   А пан Ян вспомнил слова покойного друга, что КОКС должен подыскать кандидата на роль изготовителя взрывного устройства. И еще раз поразился прозорливости старого сыщика. Попавшего под беспощадный каток мальчишку-художника он жалел не меньше, чем Чеслава.
  

3

  
   - Изготовитель бомбы признал свою вину. Чешински на очной ставке сначала выкручивался, выгораживал сообщника, но, припертый неопровержимыми доказательствами, вынужден был подтвердить его показания, - докладывал генерал Прус президенту.
   - Надеюсь, без этих ваших штучек? - Кочера покрутил в воздухе растопыренной пятерней. - Я, как и весь народ, уверен, что преступники все равно будут расстреляны, но следствие должно пройти с неукоснительным соблюдением законности.
   - Разумеется, пан президент - поспешил заверить его генерал. - У меня с этим строго!
   Как бы в доказательство своих слов, он положил на стол перед собой сжатый кулак, но сразу убрал, поняв, что жест может быть истолкован превратно. Слава богу, президент не обратил внимания на его манипуляции. На всякий случай, чтобы отвлечь высочайшее внимание от собственной неуместной выходки, Прус поспешил продолжить доклад:
   - Иностранный отдел по-прежнему разрабатывает связи террориста в западном мире. Особое внимание привлекает некий Якоб Фукс, недавно приезжавший в Скловению и встречавшийся с Чешински...
   - А вот про это лучше помалкивай! - неожиданно жестко приказал Кочера.
   - Почему? - обиженно спросил Прус.
   - А ты сам сообразить не можешь? - Кочера неприязненно посмотрел на верного, но недалекого слугу. - Газет не читаешь? Телевизор не смотришь?
   - Почему... смотрю! - Прус был явно расстроен, но все еще ничего не понимал.
   - А то, что я веду переговоры о кредите с Европейским банком развития, не слышал?
   - Слышал, конечно, - растерянно ответил генерал.
   - Я что, должен проводить со своими генералами экономический ликбез? - Кочера начал свирепеть. - Разве ты не знаешь, что Германия играет главную скрипку в этом банке, и решение зависит в первую очередь от канцлера? А тут ты со своими шпионскими делами...
   - А-а! - до Пруса, наконец, дошло. - Так точно, пан президент! Будет исполнено! Сегодня же отдам соответствующий приказ, прекратить разработку заграничных связей Чешински.
   - Ну как можно работать с такими идиотами? - окончательно разъярился Кочера. - Неужели ты не понимаешь - сегодня мы дружим с немцами, завтра поссорились. А хорошая порция компромата в загашнике никогда не помешает. Особенно, если он собран на добрых друзей. Я что, должен учить тебя этому? Ни в коем случае не прекращать! И, если появятся интересные результаты - бегом ко мне!
   - Так точно, пан президент, некоторые наработки уже имеются, - ненавидя в душе собеседника, Прус смотрел на него преданными глазами.
   Кочера чуть приподнял уголок рта, уловив проскочивший от генерала неприязненный импульс. Этот солдафон, считающий себя тонким интриганом, в любом случае никуда не денется, и будет преданно служить - не такой уж он дурак, чтобы спрыгивать с поезда на полном ходу. Можно ведь и разбиться. А ему было приятно сознавать свою силу хозяина, держащего на коротком поводке злобного и опасного пса.
   - Сегодня я буду выступать перед народом, - строго сказал он. - Ты можешь кратко обрисовать второго мерзавца? Так сказать, портрет преступника во всей его красе?
   - Так точно, пан президент! В школе увлекался химией и даже получал медали на республиканских олимпиадах. Но потом к химии охладел и неожиданно для всех поступил в художественный колледж. Говорят, довольно способный график.
   - Ну, это уже никому не интересно... ладно, найду что сказать.
   - Кстати, есть один неприятный момент, - потупился Прус. - Даже не знаю, стоит ли об этом упоминать...
   - Начал - говори! - приказал Кочера.
   - Дело в том, что Марек Гонц - член Союза Молодых Орлов Скловении. Вступил, когда учился в колледже. Точнее, попал в кампанию массового приема...
   Прус делал вид, что ему горько раскрывать такой неприглядный факт, и он чуть ли не через силу выдавил из себя эти слова. На самом деле, это была домашняя заготовка. Глава "кочерюгенда", как именовали в народе любимое детище президента, "Союз Молодых Орлов Скловении", или сокращенно СМОС, уже дважды перешел дорогу хорошему другу генерала, владельцу водочных заводов, выпускающему самую ходовую в стране водку "Скловенская прозрачная". Что уж там этот молодежный лидер наплел президенту, но недавно Кочера издал указ, повышающий закупочную цену на спирт. Ни для кого не секрет, что сопляк через кучу родственников владеет контрольным пакетом акций крупнейшего в стране спиртзавода. Вот теперь пусть попрыгает, сунется к президенту со своими коммерческими интересами. Будет знать щенок, чьи интересы нельзя затрагивать ни в коем случае!
   - Напринимали в Союз всякой шушеры, лишь бы количество было! - Прус плеснул еще немного бензина в разгорающееся пламя президентского гнева. - Надо бы разобраться с этим делом.
   - Разберемся! - многообещающе кивнул Кочера, и Прус понял, что выпущенная стрела попала в цель. Теперь шустрому лидеру СМОС долго будет не до интриг вокруг цен на спирт.
   - Только ты в это дело не лезь, у тебя своих забот хватает, - заметив довольную ухмылку на лице генерала, президент поспешил охладить его радость. - Обещаешь, что через месяц можно начинать судебный процесс?
   - Так точно, пан президент! - выпалил Прус. Этот срок назначил Виктор, а ему генерал доверял больше, чем самому себе.
   - Учти, на суде обязательно будут иностранные журналисты! - предупредил его Кочера. Если их не пустить, пойдет слишком много вони. Вспомни, как несколько лет назад в Белоруссии казнили двух своих террористов - визга наделали на весь мир! Ты должен подготовить и провести все так, чтобы подкопаться было абсолютно не к чему. Чтобы любой из этих правозащитников, сунув свой поганый нос в любую дырку, ничего там не нашел. Ты меня понял?
   Прус кивнул.
   - И смотри, не дай бог на суде хоть один из них откажется от своих показаний! - президент погрозил генералу длинным указательным пальцем, и грозно повторил: - Не дай бог!
   В приемной Прус увидел Жигмонта Кочеру, и подумал - зачем ему это нужно? Ведь он с семьей живет в загородной резиденции отца, и может по-родственному общаться с ним каждый день. В непринужденной домашней обстановке деловые вопросы решаются легче, чем в кабинете. Генерал сам однажды убедился в этом, когда помогал Кочере убирать картошку - у президента был насчет этого пунктик, и он ежегодно засаживал картошкой полгектара земли. Неделю после этого Прус не мог разогнуться из-за разболевшейся поясницы, но зато, пристроившись в соседний с президентом рядок, он сумел под хорошее настроение выбить для своего друга монопольное право на владение торговым знаком "Скловенская прозрачная"...
   Оказалось, что Жигмонт пришел не к отцу, а дожидается именно его. Это насторожило генерала - младший Кочера отличался непредсказуемым и вспыльчивым характером. Исправить его он не смог даже за пять лет нахождения на важном государственном посту, и от него можно было ждать любой гадости. Но на этот раз Жигмонт выступал в непривычной для него роли просителя, и генерал успокоился.
   Жигмонт отвел его в свой кабинет на четвертом этаже, где располагался аппарат Совета безопасности. Прус уселся в предложенное мягкое кресло и с любопытством осмотрелся. Он редко бывал в этом кабинете, как, впрочем, и Жигмонт у него, и всякий раз поражался роскоши обстановки. Кажется, даже спинка у похожего на трон золоченого кресла, в котором восседал во главе длинного стола сынок президента, была не ниже, чем у отца. Всего разницы, что над президентским креслом висел герб Скловении, а над креслом Жигмонта - большой портрет родного папаши, почему-то в военной форме с не предусмотренными никаким воинским уставом знаками различия на погонах. Судя по обстановке и поведению, Жигмонт ни капельки не сомневался, что когда придет его время, президентский пост станет в Скловении наследуемым. Но ты еще доживи до этого! - с мстительным удовольствием подумал Прус.
   - Знаешь, Станислав, эти прокурорские совсем обнаглели! - Жигмонт продолжил начатый по дороге разговор. Во всем подражая отцу, он даже к семидесятилетнему премьер-министру обращался на "ты", не делал исключения и для годящегося ему по возрасту в отцы Пруса. - Они уже захватили самые лучшие участки на левом берегу Выдрицы, и продолжают скупать за бесценок все, что там осталось хорошего. В нарушение президентского указа, что земля под застройку должна продаваться только на аукционной основе, они не подпускают к торгам никого постороннего, и во главе всего этого безобразия стоит генеральный прокурор. Эту наглость надо пресечь. По некоторым причинам я не могу сам вбросить президенту эту информацию, и хочу, чтобы это сделал ты. Подумай, ты сможешь заработать себе неплохие очки.
   Знаю я твои причины! - подумал Прус. - Небось, сам со своими друзьями положил глаз на лакомые земельные участки, да прокурорские успели подсуетиться первыми. Но, в принципе, идея ему понравилась. На нескольких последних совещаниях он обостренным шестым чувством уловил пока еще не показываемую президентом неприязнь по отношению к генеральному прокурору. Если в нужный момент подъехать к нему с такой горячей информацией...
   - Я согласен! - уверенно заявил он Жигмонту. - Только делать это надо не сейчас, а примерно через месяц. Лучше всего, когда начнется суд над террористами. Не буду объяснять почему, у меня тоже имеются свои причины. К тому же я только что от президента, и прямо скажу - сейчас у него не то настроение, чтобы заниматься такими делами. А через месяц будет в самый раз.
   - Хорошо! - немного подумав, согласился Жигмонт. - Может быть, так даже и лучше. За это время они успеют увязнуть поглубже, и не сумеют вывернуться. Тогда их можно будет брать голыми руками. Да, давай подождем.
   Расстались они довольные друг другом и каждый собой.
  

4

  
   Раз в несколько дней на допросы приходил доктор и делал Чеславу какие-то уколы. Это был не "шмурдяк". Уж его-то действие нельзя было перепутать ни с чем. И не подавитель воли, симптомы которого так красочно расписал когда-то человек с пятном. После первых четырех уколов Чеслав вообще ничего не почувствовал, и только после пятого его стала охватывать глубокая апатия и ухудшилась память. Однажды он заметил, что уже на второй день после встречи забыл, о чем разговаривал с адвокатом. А ведь наверняка тот говорил что-то важное, ведь беседа длилась больше двух часов. Лежа вечером в постели, Чеслав мучительно напрягал память, но все было напрасно.
   У уколов оказалось неприятное побочное действие - у Чеслава началась страшная жажда. А может быть, таким образом давали о себе знать отбитые на допросах почки. Не успев проснуться, он поглощал огромное количество воды из-под крана и, соответственно, довольно быстро наступали последствия. Караульному приходилось по десять раз за время допроса выводить его в туалет. А когда следователю это надоело, и он отмахнулся от просьбы подследственного, Чеслав не выдержал. Горбуля с отвращением приказал отвести "этого слизняка" в душ, и назавтра Чеслав услышал, как следователь ругался с доктором, а тот невозмутимо возражал:
   - Пожалуйста! Если ты так заботишься о здоровье подследственного, я могу прекратить инъекции. Но ведь ты сам ставил передо мной задачу, так что будь уж последователен в своих пожеланиях.
   - Да плевать мне на его здоровье! - выходил из себя Горбуля. - Но что мне скажут, если он обмочится на суде? Про тебя никто не вспомнит, крайнего сделают из меня. Да меня же после этого живьем съедят! Не забывай, нам приказано, чтобы все выглядело максимально достоверно.
   - Вот насчет этого не переживай! - обнажив в улыбке неровные прокуренные зубы, успокоил его доктор. - У меня есть специальное средство. Недавняя разработка. Один укольчик - и он месяц ссать не будет. Гарантия!
   - Так кто тебе мешает сделать его сейчас? - удивился следователь. - А то задрал уже, по сто раз в туалет его водить.
   - Э-э, нет! - доктор покачал пальцем. - Сделай сейчас, а перед судом еще раз... А откуда я знаю, как оно во второй раз подействует? Тебе же не надо, чтобы он перед самым судом окочурился?
   - Я тебе дам - окочурился! - возмутился Горбуля. - Нет уж, сегодня же поставлю перед руководством вопрос, чтобы ты наравне со мной отвечал за подготовку подследственного к суду. Чтобы не расслаблялся...
   - Да делай что хочешь! - рассердился доктор. - Тоже мне, напугал!
   Их перебранка происходила при Чеславе, но они обращали на него не больше внимания, чем на пустой стул. А сам Чеслав, охваченный апатией, пропустил эти страшные слова мимо ушей, хотя и понимал отстраненным сознанием, что речь идет о нем.
   Теперь следователь почти не задавал ему вопросов. Сидел и строчил что-то, заполняя бланк за бланком. Потом скороговоркой читал свои произведения вслух и предлагал подследственному подписать. Чеслав мало что понимал в услышанном, но без лишних уговоров ставил подпись внизу каждого листа. И каждый раз мысленно повторял уже набившие оскомину слова: "все равно на суде откажусь от всех показаний! И расскажу, что они со мной делали!".
   Марека Гонца он больше не видел, и даже не знал, жив ли еще парнишка. Как-то утром вместо допроса Чеслава вывели во двор, посадили в закрытую машину и куда-то повезли. Оказалось - в психиатрическую клинику, на экспертизу о вменяемости. Там он провел две недели, но каждые день к нему приезжал следователь Горбуля. Несколько раз он привозил с собой тюремного доктора, бесцеремонно выдворял из палаты персонал клиники, и тот делал Чеславу очередной укол.
   Иногда Чеслав, выйдя из ступора, просил обследовавших его психиатров проверить ему почки. Те, как правило, отмалчивались, и только один неприязненно ответил, что у них в клинике нет специалиста соответствующего профиля, и они не занимаются лечением внутренних органов. Хотя даже полному профану в медицине было видно, что со здоровьем у пациента серьезные проблемы.
   Через две недели, ни слова не сказав ему о результатах экспертизы, Чеслава снова увезли в тюрьму, и впервые за все время заключения на три дня оставили в покое. Даже шконку после подъема не пристегивали к стене, и он невозбранно целый день валялся поверх одеяла, тупо рассматривая неровно побеленный потолок и выискивая в разводах самые неожиданные фигуры. Когда одно из пятен сложилось вдруг в ненавистное лицо президента Кочеры, Чеслав вздрогнул от отвращения, отвернулся к стене, и больше не смотрел на потолок.
   Единственное, что ненадолго выводило его из оцепенения, это мысль о Инге. Но воспоминания о недавнем счастье причиняли невыносимую душевную боль, сравнимую с той, которую он испытывал от препарата доктора-садиста, и Чеслав почти инстинктивно загонял эти мысли в подсознание.
   На четвертый день его снова отвели в комнату для допросов, где Горбуля с чувством выполненного долга объявил, что следствие закончено, дело передано в суд, и начало процесса назначено на завтра. Потом дал подписать еще несколько бумаг, которые Чеслав подмахнул, совершенно не вникая в их содержание, и строго сказал, складывая документы в папку:
   - Ты, наверное, думаешь, что следствие применило к тебе все способы добывания правдивых показаний? Нет дорогой! Есть у меня кое-что в запасе. Поэтому предупреждаю, если, не дай бог! - он грозно поднял короткий указательный палец с давно не стриженым ногтем, и повторил для убедительности: - Если, не дай бог, ты вздумаешь отказаться на суде от своих показаний, то испытаешь такое, после чего "шмурдяк" покажется тебе легкой оздоровительной процедурой. Это я тебе обещаю!
   В эту ночь Чеслав забылся неспокойным сном только под утро. Но спать пришлось недолго. Проснулся он от чьего-то давящего взгляда. Над ним, чуть склонившись, стоял старый знакомый, человек с пятном на щеке, и пристально вглядывался в лицо. Наверное, он умел проникать сквозь стены, потому что и на этот раз не было слышно скрипа дверных петель, способного разбудить даже мертвого. Наверное, их содержали в несмазанном состоянии специально, чтобы расшатывать нервы заключенным, тем самым сламывая их волю к сопротивлению.
   Казалось бы, Чеслав должен был испугаться, но он вместо этого обрадовался. Неожиданно он понял, что давно ждал этого визита и возлагал на него какие-то неосознанные надежды.
   Увидев, что спящий открыл глаза, человек приложил к губам палец, призывая сохранять молчание, и тихо, но так, что отчетливо было слышно каждое слово, заговорил:
   - Я знаю, о чем говорил тебе Горбуля. К сожалению, он не солгал. Знаю и то, что ты приготовился отказаться на суде от данных на следствии показаний. Неужели ты веришь в беспристрастность нашего суда? Напрасно, друг мой, напрасно. Все уже предрешено, и если ты так поступишь, то всего лишь увеличишь свои страдания. И не только свои, но и людей, которые тебе дороги.
   Чеслав понял, что человек с пятном на щеке говорит про Ингу, но почему-то принял это не за угрозу, а за доброе пожелание. Он с беспощадной ясностью сознавал, что этот человек - единственный, кто сочувствует ему в этих стенах и может реально чем-то помочь.
   - Конечно, ты вправе поступать так, как считаешь нужным, - продолжал человек с пятном. - Но я не советую тебе этого делать. Учти - помочь тебе не сможет никто, даже твой адвокат. Паренек старается изо всех сил и искренне верит, что сможет вытащить тебя, но он ошибается. Против него сила, которую ему не сломить. Помочь тебе смогу только я. Но сделать это смогу только в том случае, если на суде ты будешь молчать. Ты меня понял? Это значит, что ты не должен отвечать ни на один вопрос, будто ничего не слышишь. И тогда я смогу тебя вытащить, даже если судья объявит смертный приговор. Ты не должен этого бояться.
   Человек с пятном на щеке говорил, а Чеслав послушно кивал, веря каждому его слову. В заключение гость сказал:
   - А теперь спи. До подъема еще два часа. И ничего больше не бойся. Спи!
   Чеслав послушно закрыл глаза, но вдруг ему показалось, что он забыл спросить у человека с пятном что-то очень важное. С трудом подняв слипающиеся веки, он увидел пустую камеру, но даже это не смогло разубедить его в реальности визита.
  
  

Глава одиннадцатая

Суд человеческий

  

1

  
   В тюрьме Чеслав совсем забыл, что во внешнем мире движется время и происходит смена времен года. Здание районного суда, куда его привезли в автозаке закованного в наручники и в сопровождении трех конвоиров, стояло рядом с большим сквером, где росли вековые дубы. В день его ареста еще стояла летняя жара, а сейчас на Чеслава неожиданно пахнуло такой невыразимой осенней свежестью, замешанной на аромате прелых листьев, что у него закружилась голова. Вспомнилось - такая же морозная свежесть, предвестник скорого снега, стояла, когда он со своим курсом выезжал за город на этюды. Тогда, быстро справившись с заданием написать березовую рощу с опадающей листвой, он изобразил на переднем плане тоненькую девушку с охапкой багровых и золотых листьев в руке. Конечно, это была Инга. Позже картину под названием "Осень" выставили в городской галерее...
   Воспоминания вывели Чеслава из апатии, владевшей им все последнее время, и он с любопытством оглянулся по сторонам. Машина заехала в огороженный высокой металлической оградой двор суда. За забором толпились несколько десятков человек, некоторые что-то кричали. Может быть, среди них была и Инга, но рассмотреть ему не дали. Караульные взяли его за наручники, пригнули лицом чуть ли не к самой земле, и почти бегом потащили к заднему входу в здание. Это было что-то новенькое. В тюрьме его водили обычным порядком, а так, насколько Чеслав знал из художественных фильмов, водят только осужденных на пожизненное заключение или смертную казнь.
   В помещении для подсудимых, куда его завели, Чеслав снова почувствовал привычный запах неволи, отчего навалилась апатия, и стало все равно, что с ним происходит. Единственное, что его беспокоило, это подступающая к горлу тошнота, из-за которой постоянно приходилось делать глотательные движения. Она началась почти сразу после утреннего укола, сделанного ему доктором прямо в камере.
   - Теперь ты хоть не опозоришься на суде! - ободрил его доктор с широкой улыбкой. - Могут быть небольшие побочные явления - тошнота, головная боль. Может наступить временное расстройство зрения. Но это ерунда, от этого еще никто не умирал. Ты ведь не хочешь при всех штаны намочить, правда? Ведь там, наверное, и жена твоя будет?
   Он прикурил потухший окурок, похлопал Чеслава по плечу, и ушел.
   Тюремная охрана передала его дежурному караулу из министерства юстиции, и его тем же манером повлекли в зал судебных заседаний. Там завели в большую железную клетку, разделенную надвое толстым стеклом, сняли наручники и позволили сесть на деревянную скамью со спинкой. Чеслав почувствовал, как начинают сбываться все предсказанные доктором последствия укола. К тошноте добавилась головная боль, такая сильная, что казалось, будто при движениях в голове перекатывается тяжелый шар. Но хуже всего было, что помутилось в глазах, и он не мог рассмотреть никого в зале, видел лишь, что он полон людьми. Это было совсем плохо, он очень хотел увидеть Ингу, и даже всепоглощающая апатия не могла отбить этого желания.
   Прищурившись, Чеслав посмотрел направо и с трудом разглядел за толстым стеклом Марека Гонца. Но тут же услышал грозный окрик толстого усатого фельдфебеля:
   - Не поворачиваться!
   Оказывается, даже это было запрещено...
   Еще четыре капрала, по два с каждой стороны клетки, не спускали глаз с подсудимых.
   Целый день судья монотонным голосом зачитывал содержание толстых томов уголовного дела, и лишь несколько раз, поднимая подсудимых, спрашивал, понятна ли им суть предъявленных им обвинений. Марек хрипло отвечал "да", а Чеслав, от тошноты и боли пропускавший почти все слова судьи мимо ушей, вспоминал слова ночного гостя, человека с пятном на щеке, и машинально кивал, чем заслужил предупреждение от судьи. Из оцепенения он вышел, когда судья удалился из зала, и мимо капрала к клетке прорвалась Инга. Вблизи он узнал ее, но успел только крикнуть:
   - Не плачь, родная, все будет нормально! Я ни в чем не виноват!
   Фельдфебель грубо отстранил Ингу с дороги, и Чеслава вывели из зала, снова почти уткнув лицом в пол.
   Назавтра укола ему не делали, но легче от этого не стало. Уже сутки Чеслав не мог сходить в туалет, и из-за этого к ноющей боли в правом боку прибавилась усиливающаяся резь в мочевом пузыре. Зрение тоже не восстановилось, в глазах все расплывалось, и он не различал даже приевшихся лиц тюремных конвоиров.
   Но все это не отбило у него воспоминания о вчерашнем глотке упоительного воздуха свободы. Когда Чеслава привезли после судебного заседания обратно в тюрьму, его чуть не вырвало от отвратительного запаха горя, страданий, побоев и зла, которым были здесь насквозь пропитаны старинные стены из красного кирпича. Этот запах, впитавшийся в одежду и кожу, заключенные переносили с собой в тесную будку автозака и в здание суда...
   Сегодня Чеслав был наготове. Как только распахнулась дверь машины, он вдохнул полной грудью, пил этот воздух, будто холодное пузырящееся шампанское, и не мог напиться. Но снова конвоиры не дали ему насладиться вволю, уткнули лицом в асфальт, и быстро повели внутрь здания.
   И опять судья плел паутину слов, обволакивающую Чеслава железным коконом, который невозможно было ни сбросить, ни разорвать. А перед глазами стоял человек с пятном, и ни о чем, кроме его наставлений, Чеслав не мог думать.
   Будто сквозь вату в ушах он услышал слова судьи:
   - Подсудимый Чешински, встаньте!
   Он послушно поднялся.
   - Вы признаете свою вину по перечисленным пунктам обвинения?
   Он готов был привычно кивнуть, но вдруг ему показалось, а может быть, на самом деле прозвучал отчаянный голос Инги:
   - Чеслав, не надо! Ты ведь не делал этого!
   Наверное, это все-таки была возникшая между ним и Ингой мысленная связь, и на самом деле она ничего не произносила вслух, иначе судья ни за что бы не промолчал.
   От ее голоса из головы будто порывом свежего ветра выдуло наведенный человеком с пятном морок. Почему он вдруг безоглядно поверил этому палачу, и готов признаться в том, чего не совершал? Если он сейчас скажет "да", Инга поверит в его вину, и до конца своих дней будет презирать и ненавидеть его, справедливо считая, что Чеслав сломал ее жизнь. Пусть его ожидает неминуемый смертный приговор, но надо хотя бы избежать позора!
   Чеслав напряг все тело, изо всех сил сжал веки, потом разжал - это помогло, зрение восстановилось почти полностью. Инга сидела во втором ряду и умоляюще смотрела на него. Глядя ей прямо в глаза, Чеслав ободряюще улыбнулся и громко ответил:
   - Нет! Не согласен ни по одному пункту!
   По залу прошел негромкий гул голосов. Призывая к порядку, судья стукнул по столу деревянным молотком и спросил:
   - Вы отказываетесь от показаний, данных на предварительном следствии?
   - Да!
   - Почему? - в голосе судьи прозвучала едва уловимая растерянность. Похоже, следователи убедили его, что подсудимый полностью подготовлен к процессу, да и сам Чеслав до сих пор не давал повода сомневаться в этом. И вдруг такой пассаж!
   - Потому, пан судья, - ответил Чеслав, с трудом превозмогая усилившуюся вдруг тошноту и ставшую почти нестерпимой резь в мочевом пузыре, - потому, что все эти показания я дал после жестоких избиений, при которых мне даже сломали ребро. Кроме того, мне вводили какой-то варварский препарат, который следователи между собой называют "шмурдяк", и который причиняет невыносимые боли во всем организме. В таких обстоятельствах я вынужден был давать продиктованные следователями показания, чтобы остаться живым.
   Гул в зале усилился, и даже непрерывный стук судейского молотка не мог его прекратить. Тогда судья, повысив голос, выкрикнул:
   - В судебном заседании объявляется перерыв на три дня! Попрошу очистить зал!
   Здоровенный капрал застегнул Чеславу наручники за спиной и потащил к выходу, вздернув так, что стальные браслеты врезались в запястья до крови, а ноги едва касались пола.
   ...Назавтра Инга напрасно переключала телевизионные каналы, надеясь услышать, как будут комментировать слова ее мужа на процессе. Но ее ожидания оказались напрасны. По всем программам показывали разгневанного президента, разносящего в пух и прах обнаглевших работников Генеральной прокуратуры, захвативших лучшие земельные участки в живописных местах на левом берегу Выдрицы. В тот же день был оглашен президентский указ о снятии Генерального прокурора с занимаемой должности. Временно исполнять его обязанности был назначен старший советник юстиции Финн, ярко проявивший себя в качестве руководителя следственной группы по делу о взрыве в метро. О суде над террористами в этот день не было сказано ни слова.
  

2

  
   Привезя Чеслава из суда, конвоиры вместо камеры привели его прямиком в комнату для допросов, где вышагивал из угла в угол хмурый Горбуля.
   - А, нашего героя привезли! - злорадно сказал он, увидев Чеслава. - Храбрец, ничего не скажешь! Всю правду-матку судье резанул о злодеях-следователях! Ну ладно, у нас и на таких смельчаков средство имеется! Ну-ка, парни, приготовьте его!
   Два караульных быстро содрали с Чеслава всю одежду до последней нитки и голяком посадили на стул, как обычно, заведя скованные руки за спинку стула. Такого с ним еще ни разу не проделывали. В помещении сразу стало нестерпимо холодно, вдобавок Чеслава охватил нервный озноб. Одежда давала хоть какую-то защищенность, а без нее охватило смешанное чувство стыда, страха и полной беспомощности.
   Вскоре пришел доктор, катя перед собой столик на колесах. На нем стоял какой-то прибор, размером с телевизор, с маленьким экранчиком, кучей переключателей и толстым пучком проводов с зажимами на конце. Кивнув следователю, он поставил столик около Чеслава, включил прибор через растянутый удлинитель в розетку, и принялся цеплять к телу провода, предварительно смачивая кожу мыльным раствором. Тугие металлические крокодильчики больно щипались, и в душе у Чеслава нарастал ужас, усиливающийся из-за непривычного молчания обычно болтливого доктора, довольных ухмылок следователя и жадного любопытства, написанного на лице караульного капрала.
   Проводов с крокодильчиками было много, и доктор цеплял их, начав с мочек ушей и постепенно дойдя до мошонки и члена, где нацеплял их особенно густо. Когда провода, наконец, кончились, он посчитал Чеславу пульс и спросил у следователя:
   - С какого уровня начнем? С первого, или сразу с третьего?
   - А выдержит сразу третий? - усомнился Горбуля.
   - Выдержит! - уверенно ответил доктор. - Парень крепкий, неужели ты еще не убедился?
   - Нет, - сказал, подумав, Горбуля. - Крепкий-то он крепкий, но давай, пожалуй, с первого, чтобы прочувствовал всю прелесть.
   - Тебе виднее! - пожал плечами доктор. - Мое дело маленькое. Как обычно, ставим сначала на пять минут?
   Следователь кивнул.
   Доктор пощелкал тумблерами, повернул несколько переключателей и занес уже палец над кнопкой, когда Горбуля вдруг остановил его, заметив, что Чеслава бьет крупная дрожь.
   - Погоди-ка! Давай-ка сначала поговорим с парнем. Мы ведь не какие-то садисты, может, добром сладим? Для начала расскажи ему, что это за аппарат. Чтобы знал, что его ждет.
   - С удовольствием! - согласился доктор. Похоже, роли в этой сцене были распределены и отрепетированы заранее.
   - Обойдемся без технических подробностей, я и сам не очень в них разбираюсь. Ограничимся описанием производимого этой машинкой эффекта. Если коротко, то "шмурдяк" по сравнению с ней - легкий массаж. Когда я включу первый уровень, твое тело покажется тебе разрезанным на тысячу кусочков, каждый из которых купается в кислоте. Конечно, это слишком бледное описание, но я не Лев Толстой... Я ведь сам не пробовал, это мне рассказывал человек, которому пришлось однажды отведать этого удовольствия. Второй уровень отличается от первого тем, что кусочков будет уже не тысяча, а две, и кислота окажется вдвое крепче. И так дальше, до десятого уровня. Правда, никто не доходил даже до пятого, обычно уже на четвертом люди соглашаются на все. Один даже признался, что готов убить родную мать, лишь бы я выключил эту машинку!
   - Ну, все, все! - остановил следователь раскрасневшегося, явно испытывающего удовольствие от своего рассказа доктора. - Парень уже все понял. Понял, правда?
   Чеслав не мог даже кивнуть, так его колотило.
   - Предлагаю компромисс, - вкрадчиво сказал Горбуля. - Ты на следующем заседании заявишь, что пытался ввести суд в заблуждение, чтобы уйти от ответственности. А мы за это повременим с включением аппарата. Ну как, согласен?
   В знак согласия Чеслав часто-часто заморгал.
   - Вот и хорошо, - довольно улыбнулся следователь и вдруг, подойдя вплотную, погасил улыбку и злобно сказал: - Только не подумай, что сможешь меня обмануть! Если еще раз вякнешь на суде хоть одно лишнее слово, никто тебя не спасет от аппарата! Только сначала я арестую твою жену, как пособницу террориста, привезу ее сюда, и ребята - он показал на караульного - будут трахать ее при тебе во все дырки. Вы ведь не откажетесь?
   Караульный довольно заржал, давая понять, что ни за что не откажется.
   - Думаешь, я не смогу этого сделать? - следователь уже почти кричал. - Надеешься на какой-то закон? Я для тебя высший закон! У меня больше власти над тобой и твоей семьей, чем у самого господа бога!
   - Не надо! Замолчите! - нашел в себе силы прохрипеть Чеслав. - Я сделаю все, как вы скажете!
   Ночью к нему в камеру снова пришел человек с пятном на щеке. Как обычно, он бесшумно возник около шконки со спящим узником, разбудил его взглядом и с участием сказал:
   - Я тебя хорошо понимаю. То, что ты сделал вчера на суде, было ребяческой выходкой, желанием покрасоваться перед женой. Но ты ведь не мальчик, должен соображать, к чему могла привести твоя выходка! Горбуля ничуть не преувеличивал насчет твоей жены. Мало того, он собирался проделать это уже вчера, и мне стоило больших трудов отговорить его. Я имею на него кое-какое влияние, но в следующий раз даже мне трудно будет уговорить его. Так что, в твоих интересах, чтобы следующего раза не было.
   Чеслав смотрел на него и понимал, какую глупость вчера совершил. Нет, впредь надо во всем следовать его советам! А человек с пятном чуть приподнял уголок рта, и Чеславу показалось, что он улыбается:
   - Кажется, он говорил тебе, что его власть над тобой выше власти господа бога? Смешно... Куда катится этот мир, если даже такие мелкие людишки ставят себя вровень с ним? И ведь таких, как он, становится все больше! Что же они будут делать, когда придет пора отвечать за свои слова и поступки?
   Человек с пятном без тени улыбки на лице издал утробный смешок, и сменил тему:
   - Я не собираюсь ни в чем тебя убеждать. Можешь говорить на суде все, что угодно. Хочешь выглядеть в глазах публики несгибаемым героем - пожалуйста! Кстати, у тебя это неплохо получается. Независимо от твоего поведения я сделаю все, чтобы ты остался жить. Даже после неминуемого смертного приговора и отказа президента в помиловании. То, что он откажет, можешь не сомневался, Кочера еще ни разу никого не помиловал. Ты должен верить только мне. Я вытащу тебя, и ты будешь жить еще долго. Не знаю, счастливо ли, но долго...
   Взгляд человека с пятном проник под черепную коробку, и Чеслава охватило счастливое чувство веры и надежды. Этот человек не лгал.
   - Но лучше тебе вести себя так, как они хотят, - в голосе ночного гостя проскользнула нотка участия. - Насчет своего аппарата, этого дьявольского изобретения, садист доктор не соврал. Ты сильный человек, но на четвертом уровне согласился бы на все. Даже на то, чтобы твою Ингу насиловали при тебе эти дебилы-караульные, лишь бы он отключил свою машинку.
   После неожиданно обретенной надежды это было как ушат холодной воды на голову. Чеслав закрыл глаза и глухо застонал. А человек с пятном продолжал словесную пытку:
   - Думаешь, я преувеличиваю? Нет! Я много видел за долгие годы, и давно убедился - человеческое мужество имеет свои пределы. Героев придумали поэты, не знавшие, что такое настоящая боль. Сломать можно любого. Все зависит от эффективности применяемых средств и опыта мучителя. И тогда из человека потоками изливается его животная сущность!
   Произнеся эти страшные слова, человек с пятном замолчал. Чеслав открыл глаза - камера снова была пуста...
  

3

  
   Больше до самого возобновления процесса Чеслава никто не трогал. Все три дня он не находил себе места. То им овладевало чувство отчаяния и полной безнадежности, и тогда он ничком падал на шконку, которую почему-то больше не запирали после подъема. А то вдруг перед закрытыми глазами возникало выражающее неподдельное участие лицо с огромным пятном на щеке, и в груди поднималась радостная волна надежды. Когда его снова повезли на суд, Чеслав был готов сделать все, что требовал следователь, лишь бы спасти Ингу от рук палачей. Но опровергать собственное заявление, сделанное им на прошлом заседании, не пришлось. Судья повел дело так, будто ничего не случилось, и никакого заявления не было. В основу процесса были положены показания, данные обвиняемыми на предварительном следствии. Неизвестно, что делали эти три дня с Мареком Гонцем, но он испуганно вздрагивал каждый раз, когда называли его фамилию, и послушно признавал все, что говорили судья и прокурор. А Чеслав молчал, не отвечая на вопросы ни да, ни нет, как и советовал ему человек с пятном. Молчал даже тогда, когда вызванные свидетели несли абсолютную ахинею и лгали, глядя ему в глаза.
   Бывший его заместитель по идеологии Август Кондратович, ничуть не смущаясь откровенной лжи, заявил, что директор студии "Инга" Чеслав Чешински специально набрал коллектив из неопытной молодежи, и постоянно вел в нем пропаганду западного образа жизни и клеветал на руководство страны. Только благодаря его, Августа Кондратовича усилиям, удалось предотвратить полное разложение незрелого молодого коллектива и создать в студии ячейку СМОС, противостоящую враждебной деятельности директора. Он, Август Кондратович неоднократно указывал Чешински на недопустимость такого поведения, а когда тот не отреагировал должным образом, сообщил о нем в вышестоящую организацию. То есть, в идеологическое управление столичной мэрии. К сожалению, там на его сигнал не обратили должного внимания, что послужило косвенной причиной происшедшей трагедии...
   Зрение у Чеслава все еще не восстановилось, но возникли какие-то странные эффекты. Зрители в зале сливались в глазах в сплошную неразличимую массу, из которых выделялась одна только Инга. Ее Чеслав видел отлично, легко различал каждую черточку на ее лице. И еще - когда судья вызывал свидетеля, и тот выходил к трибуне, его лицо всплывало из серой массы, словно изображение на помещенной в проявитель фотографии. Но стоило свидетелю дать показания, как лицо снова уходило в туман, сливаясь с серой шевелящейся массой.
   Особенно четко на лицах выделялись глаза, но их было почти невозможно рассмотреть. Произнося заученные с чужих слов лживые показания, люди изо всех сил старались не встретиться с подсудимыми взглядами. А если это все-таки случалось, начинали запинаться и старались поскорее закончить. Только один, давний знакомый Чеслава, жилец дома по соседству со студией "Инга", вымогавший когда-то у него "пару пузырей", ни капельки не стеснялся и демонстративно не отводил от него мутного взгляда, неся с трибуны откровенную ложь.
   - Он еще когда работал рядом с нами, - говорил он, размахивая руками и изображая придуманный диалог в лицах, - уже тогда грозился наш дом подорвать. Я, говорит, под твой подъезд бомбу подложу, если будешь много пи...ть...
   - Свидетель, соблюдайте приличия! - судья постучал по столу молотком. - Не забывайте, где вы находитесь! Я оштрафую вас за неуважение к суду!
   - Так это же не я, пан судья, это он так говорил! - возмутился парень. - Я же все, как было!..
   - Почему он угрожал вам? - спросил прокурор, поддерживающий государственное обвинение.
   - Так он же свой контейнер поставил прямо на дороге, где мы всем домом на остановку ходили! - с готовностью ответил парень, с мстительной ухмылкой посмотрев на Чеслава. - Я ему тогда вежливо так сказал - уберите, пожалуйста, мешает ведь! А он мне - пошел, говорит, на... Ой, простите, пан судья, но это опять его слова. В общем, пообещал подъезд взорвать, если я еще возникать буду. А я что? Я в детства в этом доме живу, но чтобы так... Нет, такого у нас ни разу не было! Даже когда там был магазин, и то директор...
   - Не отвлекайтесь, свидетель! - прервал его судья. - Скажите лучше, вы восприняли его угрозу всерьез?
   - Как вам сказать, пан судья... Разве можно подумать, что такое может быть всерьез сказано? Вот когда я узнал, что он подорвал метро, тогда по-настоящему страшно стало.
   - А тогда подумали, что он шутит? - недовольно спросил судья.
   - Нет, что вы, пан судья! - парень догадался, что от него хотят. - Разве с таким лицом шутят? Я тогда еще подумал, что он вот-вот бросится на меня.
   - У обвинения вопросы будут?
   - Нет, пан судья.
   - Защита?
   - Заявляю протест, пан судья, - адвокат Чеслава Димитр Корунь поднялся со своего места.
   - В чем дело?
   - По моему мнению, суд не может принять показания свидетеля, находящегося в состоянии алкогольного опьянения! - громко сказал молодой адвокат. - Посмотрите на него, я думаю, что не нужно даже проводить экспертизу, чтобы установить факт опьянения.
   Только сейчас Чеслав понял, что означали бегающие мутные глазки и не совсем внятная речь парня. Видно, с утра махнул для храбрости добрый стакан "прозрачной".
   - Протест отклоняется! - невозмутимо ответил судья. - Свидетель, вы свободны!
   Опустив голову, парень бочком выскользнул из зала, а Корунь, повернувшись к залу, демонстративно развел руками, как бы говоря - ну, что тут сделаешь?
   Допрос следующего свидетеля до такой степени напоминал плохо срежиссированный и еще хуже сыгранный фарс, что Чеслав усомнился в умственных способностях подготовивших его следователей. Тщедушный небритый тип весьма сомнительного вида, в мятом пиджаке и с тремя зубами на весь рот - одним сверху и двумя снизу, рассказывал, как в июле он собирал грибы недалеко от полигона в Стайчицах:
   - Я, значит, это, собирал там грибы. Иду потихоньку, вижу, эти двое, - он показал на подсудимых, - прячутся в траншее и что-то там делают. Да все время по сторонам оглядываются, чтобы их, значит, никто не увидел. Но меня они не видели, нет! Я сразу что-то недоброе заподозрил, и спрятался за кустами. Посмотреть, значит, что они там затевают. Думаю, если что-то плохое против власти, надо заявить, куда следует! Там же военный полигон рядом, секретный, вроде. А я, вы не думайте, что бродяга какой-то, у меня и комната своя в городе есть, и на выборах я за нашего президента голосовал, за Максимилиана Кочеру! Вот так!
   - Дальше, дальше, свидетель! Не отвлекайтесь! - поторопил его судья.
   - Так я же и рассказываю, как дело было! Значит, покопались они в траншее, и бегом оттуда, спрятались в другой яме. Я и не понял ничего, а тут ка-ак жахнет! Земля во все стороны полетела, меня песком засыпало. И дым такой вонючий... А эти подбежали туда, смотрят, довольные такие, радуются... Я бочком, бочком, да и смылся оттуда. Вот, вроде, и все... Точно вам скажу - они там самодельное взрывное устройство испытывали!
   - У обвинения вопросы есть? - устало вздохнул судья, с сожалением глядя на бестолкового свидетеля?
   - Нет, не имею.
   - У защиты?
   - Есть, пан судья, - Корунь снова поднялся. - Скажите, свидетель, вы собирались заявить властям о том, что видели. Почему не заявили?
   - Так страшно же стало! Раз бомбу взрывают, значит, опасные люди! Таким меня раздавить - раз плюнуть!
   - А вы знаете, что ваши действия подпадают под статью о недонесении о совершении преступления? - спросил адвокат, скрывая улыбку. - Пан судья, прошу вас приобщить мое мнение к материалам судебного следствия!
   - Просьба отклоняется!
   На беззубого мужичка нельзя было смотреть без жалости. Похоже, он проклинал тот день, когда согласился лжесвидетельствовать в суде. Скорее всего, его прижали, поймав на каком-то мелком преступлении...
   - Тогда пусть свидетель ответит, - Корунь снова развел руками, показывая, что ничего другого не ожидал, - какой это был день? Может быть, он и это запомнил?
   - Запомнил, конечно! - мужичок был рад до смерти, что судья встал на его защиту. - Воскресенье было, восемнадцатое июля! Я почему помню - в тот день у моего племяша день рождения был, мы еще вечером отмечали. Так что перепутать я ничего не мог.
   - А какие грибы вы собирали?
   - Белые, конечно! - почему-то оскорбился свидетель. Я другие и не беру никогда! Я такие места около полигона знаю - ого-го! Мне там все знакомо, я с детства туда по грибы хожу!
   - Тогда последний вопрос, - адвокат сделал пометку в своих бумагах. - Скажите, свидетель, вы хорошо запомнили тех людей?
   - Еще бы! - надулся мужичок. - После такого страха...
   - Вы утверждаете, что это были подсудимые?
   - Конечно! Я ведь их среди нескольких человек узнал, когда мне показывали!
   - Как они тогда выглядели?
   - Как, как... Как и сейчас! Такие же стриженые.
   - Хорошо! - сказал Корунь. - Больше вопросов к свидетелю у меня нет. - Но, пан судья, может быть, вы позволите мне прокомментировать его показания?
   - Разрешаю! - недовольно сказал судья. На процессе присутствовали журналисты, в том числе иностранные, и он не мог заходить слишком далеко, играя в одни ворота.
   - Начнем по пунктам, - Корунь говорил, заглядывая в свои записи. - Восемнадцатого июля ни один из подсудимых не мог находиться в лесу около полигона в Стайчицах. Вот подписанные свидетелями показания, где говорится, что Марек Гонц все выходные в июле и августе проводил в деревне у родителей, где помогал им по хозяйству. Жена моего подзащитного Чеслава Чешински свидетельствует, что весь день восемнадцатого июля они с мужем и дочерью провели в детском парке. Это первое несоответствие в показаниях свидетеля...
   - Протестую! - закричал прокурор. - Свидетель мог перепутать, это мог быть другой день недели! Чешински, как руководитель, мог в любое время взять подчиненного с работы и поехать с ним в лес на испытание самодельного взрывного устройства!
   - Протест принимается! - заявил судья.
   - Допустим, что так и было, - поморщился адвокат. - Но вот несоответствие номер два. Справки из местного заготовительного пункта - первые белые грибы в этом году появились только в середине августа. До этого заготовителями не было сдано ни одного белого гриба.
   - Снова протестую! - заявил прокурор. - Свидетель сказа, что хорошо знает грибные места. Первые белые могли появиться там и раньше.
   - Не считаю это убедительным объяснением, - усмехнулся адвокат. - Свидетель мог перепутать дни, грибы могли вырасти раньше...
   - А я считаю! - судья снова поддержал обвинителя. - Протест принимается!
   - Не согласен, но вынужден принять решение суда! - видя, как нагло разваливают его линию защиты, адвокат явно нервничал.
   - Пан Корунь, объявляю вам замечание за неуважение к суду! - неприязненно сказал судья и снова стукнул по столу молотком. - Продолжайте, если у вас есть еще, что сказать.
   - Есть! Свидетель заявил, что видел в лесу двух стриженых людей. А что он скажет на то, что до ареста Марек Гонц носил волосы до плеч? Под машинку его постригли только в следственном изоляторе, кстати, незаконно!
   - Как... да я... может быть... - мужичок стал что-то невнятно мямлить, но прокурор оперативно пришел к нему на помощь.
   - Протестую! Подсудимый мог просто спрятать волосы под шапкой!
   - Снова мог! - криво усмехнулся адвокат. - Почему-то у вас все обвинение строится на этом слове!
   - Протест принимается! - как заведенный, повторил судья, побагровев от злости.
   - Тогда, пан судья, позвольте задать вопрос государственному обвинителю, - попросил вконец расстроенный молодой адвокат.
   - Задавайте! - с явным неудовольствием разрешил судья.
   Прокурор насторожился, ожидая подвоха, и он не заставил себя ждать.
   - Может быть, вы объясните, почему со свидетелем не был проведен следственный эксперимент?
   - Какой? - прокурор сделал вид, что не понял вопроса.
   - Почему его не вывезли в район полигона в Стайчицах, чтобы он показал место предполагаемого взрыва?
   - Свидетель уверяет, - чуть помявшись, ответил прокурор, - что не запомнил того места, и вряд ли сможет его найти.
   - Да? А ведь только что он уверял нас в обратном. Что те места прекрасно ему знакомы, и что он с детства собирает там грибы. Боюсь, пан прокурор, что в показаниях свидетеля нет ни слова правды. Ну, скажите, какой идиот стал бы испытывать взрывное устройство в непосредственной близости от полигона, принадлежащего, насколько мне известно, комитету охраны конституционного строя? Строго охраняемого полигона, смею отметить! Любой посторонний взрыв немедленно привлек бы внимание охраны, и через пять минут взрывники оказались бы схвачены.
   - А вы не думаете, что в тот день на полигоне могли проходить стрельбы, и взрыва могли не услышать? - возразил прокурор.
   - Я даже не сомневаюсь, что вы завтра же представите суду справку, что стрельбы там действительно проходили! - язвительно заметил Корунь. - Только на какое число вы теперь будете ориентироваться? На восемнадцатое, или все-таки на какое-нибудь другое? Может быть, не надо мелочиться, и выписать справку, что гранаты на полигоне рвались все лето без выходных и праздников? Не кажется ли вам, господин прокурор, что с этим свидетелем вы сели в калошу? Я буду сильно удивлен, если суд примет его показания!
   - Не забывайтесь, пан адвокат! - вмешался судья. - Позвольте суду решать, что принимать в качестве доказательств. А сейчас в заседании объявляется перерыв до завтрашнего утра.
   И он громко стукнул молотком по столу.
  

4

   - Пока все идет нормально, - лысый человек в черных джинсах и кожаной куртке того же цвета сидел напротив хозяина кабинета. - Правда, судью можно было подыскать чуть поумнее. Этот медленно соображает и часто смешит публику.
   - Вот и хорошо! - резко оборвал его хозяин, одетый так же, как его подчиненный. На щеке у него красовалось огромное родимое пятно, напоминающее очертаниями Африканский континент, каким его изображают на географических картах. - Умнее не нашлось, справится и такой. А то, что смешит, это даже хорошо. Совсем развалить обвинение он не сможет, у него есть приказ, и он панически боится его нарушить. А вот сомнения у людей появятся. Это мне и нужно. Когда народ окончательно потеряет веру в правосудие, настанет наше время. Твое дело - следить, чтобы процесс прошел точно по сценарию, без малейшей запинки.
   - Серьезных оснований для беспокойства пока нет, - поспешил успокоить его лысый. - Правда, пытается мутить воду молодой адвокат, Димитр Корунь. Вообще-то, он, сам того не зная, играет нам на руку, но иногда перебарщивает.
   - Вот и займись им, - приказал Виктор. - Используй его юношеский задор в наших интересах.
   Лысый согласно кивнул. Виктор подошел к окну, за которым росли огромные тополя. Кабинет у него был аскетический, обставленный темной, почти черной мебелью, на окнах висели такие же шторы. Похоже, хозяин тяготел к траурному цвету. Ни на столе, ни на полках не было ни одной бумажки, кроме стопки чистых листов рядом с компьютерным принтером. Было непонятно, для чего ему вообще нужна канцелярская мебель, специально предназначенная для хранения документов. Не было в кабинете и сейфа - Виктор никогда не имел оружия, а больше прятать ему было нечего. Все секреты он хранил в голове.
   - Надеюсь, ты никому не попал в объектив? - обернулся он к подчиненному.
   - В зале суда съемка запрещена, - спокойно сообщил тот. - Но вы же знаете, хозяин, еще никому не удалось запечатлеть мою личность. Нет, меня даже не заметили в зале.
   - Хорошо, - задумчиво произнес человек с пятном. - Обеспечь завтра явку свидетеля, про которого я тебе говорил. Прусу надо устроить хорошую встряску.
   Имя непосредственного шефа, генерала Пруса, прозвучало в его устах слегка презрительно.
   - Может быть, использовать для этого молодого адвоката? - предложил лысый. - Потерпевший становится свидетелем защиты! - это почти сенсация, он должен уцепиться за него обеими руками.
   - Хорошая мысль! - похвалил его Виктор. - Молодец.
   Лысый почтительно склонил голову.
   - У тебя все? Тогда можешь идти.
   Сидевший в небольшой приемной молодой лейтенант с ни разу не бритым женственным лицом и пухлыми губами даже не поднял глаз на прошедшего мимо него посетителя. Похоже, он его просто не заметил.
   Выйдя на улицу, лысый сел в сияющий свежим лаком черный "Форд", достал телефон и набрал номер адвоката Димитра Коруня.
   - Здравствуйте, пан адвокат. У меня есть для вас информация по делу Чеслава Чешински.
   - С кем имею честь? - с подозрением спросил Корунь.
   - Я занимаю достаточно высокий пост, и хотел бы сохранить инкогнито. Да и все равно мое имя ничего вам не скажет. Главное, что я не меньше вас заинтересован в восстановлении справедливости.
   - И что вы хотите мне сказать? - теперь в голосе адвоката звучало почти неприкрытое недоверие.
   - Зря вы так, пан Корунь - лысый изобразил легкую обиду. - Если вы думаете, что это провокация, и наш разговор записывается, то ошибаетесь. Наоборот, мой высокий пост позволяет мне пользоваться защищенной линией, и подслушка исключена. Кроме того, выслушав меня, вы ничем не рискуете. Это же я вам позвонил, а не наоборот.
   - Ладно, - согласился Корунь. - Слушаю вас.
   - Хочу предложить вам важного свидетеля.
   - Кто он?
   - Как ни странно, один из пострадавших. Он только вчера вышел из больницы, и готов дать важные показания в пользу вашего подзащитного. Вас это заинтересовало?
   - Возможно, - уклончиво ответил адвокат.
   - Тогда записывайте адрес и телефон...
   Закончив разговор, лысый удовлетворенно хлопнул ладонями по рулевому колесу и повернул ключ зажигания. Этим движением он выразил свои эмоции - так же, как его хозяин, он не умел улыбаться.
   В это время в техническом отделе КОКС поднялась тревога. Капрал, сидевший на прослушивании мобильного телефона адвоката Димитра Коруня засек входящий звонок, но не смог услышать ни одного слова из его разговора с неизвестным абонентом. Даже самая современная аппаратура не смогла засечь его номер и координаты. Звонок прилетел будто из космического пространства...
   ...Оставшись один, человек с пятном сел за стол, распечатал на принтере какой-то список, сделал в нем несколько пометок красным и зеленым маркерами и, сложив бумагу вчетверо, сунул во внутренний карман кожаной куртки. Потом набрал номер на старомодном телефонном аппарате с крутящимся диском. Услышав почтительное "слушаю!", усмехнулся, представив, как абонент вскочил с кресла и вытянулся по стойке "смирно". У абонента звонил аппарат прямой связи с президентом...
   - Это я, - сказал он, не называя себя. - Буду через сорок пять минут. Жди.
   Выйдя из кабинета, он нежно потрепал по щеке зардевшегося от удовольствия лейтенанта, и спустился в подземный гараж, где стоял его черный "джип гранд-чероки". В нарушение правил, все стекла в нем, включая лобовое, были тонированы до непроницаемо черного цвета. Но он хотел бы посмотреть на того полицейского, который осмелится поднять перед ним полосатый жезл. И дело было даже не в специальном наборе букв и цифр на номерном знаке...
   Любой опытный водитель добирался бы до места часа полтора. Но только не человек с пятном на щеке, хотя он поехал через перегруженный машинами центр города. Почему-то на его маршруте неизменно загорался зеленый свет, и ни один автомобиль ни разу не заступил ему дорогу. Пока ехал по городу, стрелка спидометра застыла на отметке сто километров в час, а за городом придавил педаль и помчался почти вдвое быстрее. Набранной скорости он не сбавлял даже на поворотах.
   До базы бригады специальных войск КОКС человек с пятном доехал за сорок минут. Беспрепятственно миновал все посты, бросил машину на генеральской стоянке, и, не предъявляя документов - он везде проходил без пропусков, - точно в назначенное время поднялся на второй этаж штаба бригады. Там он безошибочно проследовал к кабинету командира, бригадного генерала Керкера, и вошел, не обратив внимания на почтительно вставшего дежурного адьютанта. Как Виктор и предполагал, генерал оказался на месте - после звонка ждал его, никуда не отлучаясь.
   - Привет! - небрежно бросил Виктор и, не спрашивая разрешения, уселся в мягкое кресло у приставного столика, жестом пригласив хозяина сесть напротив. Тот чуть заметно нахмурил брови на тяжелом и некрасивом, будто вышедшем из-под топора лице, но повиновался беспрекословно. Как и многих других нужных ему людей, человек с пятном крепко держал его в руках. Он специально подбирал таких людей, как генерал Керкер, кадровых военных, верно служащих президенту, но в глубине души презирающих "этого деревенского выскочку". Когда-то они поддержали Максимилиана Кочеру, но потом не раз сильно пожалели об этом. Теперь они не знали, как сковырнуть его с насиженного за много лет места. Президент повел себя совсем не так, как они от него ожидали. Рассадив на высокие посты, он одновременно низвел их на уровень марионеток и, как злой Карабас Барабас, регулярно давал отведать тяжелой плетки. Ни один из высших чинов армии, полиции и КОКС не мог быть уверен, что завтра не будет изгнан с позором, а то и посажен в тюрьму по универсальной статье "превышение должностных полномочий". И вдруг неизвестно откуда вынырнувший человек с пятном на щеке подарил им надежду...
   - У меня хорошие новости! - сказал Виктор, заметив застывший в глазах генерала вопрос. - Ждать осталось недолго. Максимум - через месяц, а возможно и раньше.
   - Скорее бы! - прогудел густым басом Керкер. - Честно говоря, уже нет сил смот­реть на такое позорище, когда этот свинопас натягивает на себя мундир генералиссимуса и вручает ордена боевым генералам!
   Виктор приподнял уголок рта, что означало у него широкую улыбку - весь боевой опыт упомянутые генералы получали, разгоняя редкие демонстрации и проходя парадом в День независимости мимо своего главнокомандующего. Но Керкер не понял иронии, и продолжал:
   - Я разговаривал с людьми, все обещают поддержку. Главное, чтобы нашелся организатор...
   ...который в случае неудачи пойдет под топор, - мысленно продолжил его фразу Виктор, а вслух сказал:
   - Отлично. Организатор будет. Но учтите, он же займет и лидирующую позицию в новом государстве.
   - Кто? - осторожно спросил генерал.
   - Пусть его имя пока остается тайной, - уклончиво ответил Виктор. - Скажу только, что это достаточно известный и авторитетный человек, за которым люди пойдут.
   Генерал облегченно вздохнул, явно обрадовавшись, что роль руководителя переворота не выпадает на него. Но зачем тогда Виктор приехал к нему? Этот человек ничего не делает просто так. Виктор словно угадал его мысли и вытащил из кармана сложенные бумаги.
   - Пока есть время, надо кое-что уточнить. Вот списки, - он развернул бумаги и положил их перед Керкером. - Зеленым цветом отмечены люди, которых надо обязательно привлечь на нашу сторону. Они будут очень полезны, как во время операции, так и после нее. Красным я пометил тех, кого нужно нейтрализовать до начала операции, если мы не хотим потерпеть гарантированный провал.
   - Генерал надел на нос очки и принялся изучать список. Чем дальше он читал, тем сильнее багровело его лицо. Дойдя до конца, он отшвырнул от себя бумаги и возмущенно сказал:
   - Что вы мне дали? Здесь же все перевернуто с ног на голову! Абсолютно надежных людей вы предлагаете, как вы говорите, "нейтрализовать", а откровенных прихлебателей свинопаса, заглядывающих ему в рот, привлечь к нашему делу? Простите, Виктор, но я вас не понимаю...
   - А вам и не надо меня понимать! - холодно ответил человек с пятном. - Достаточно того, что понимаю я!
   Заметив вспыхнувший в глазах генерала огонек упрямства, он чуть смягчился:
   - Я надеюсь, генерал, у вас было достаточно времени, чтобы убедиться, что я никогда не ошибаюсь?
   - Вообще-то это так, но... - вынужден был согласиться Керкер.
   - Никаких "но"! Будьте добры выполнять приказание. Вы ведь военный человек!
   - Хорошо, - хмуро сказал генерал. - Я вынужден подчиниться. Но предупреждаю - ответственность за последствия ложится на вас.
   - Разумеется! - легко согласился Виктор. - Но я вижу, что у вас есть еще один вопрос? Наверное, вы хотели бы знать о своей роли в новой Скловении?
   - Конечно! - ничуть не смутился генерал Керкер. - Иначе, зачем бы я встревал в эту авантюру?
   - Авантюру? - Виктор бросил на него такой взгляд, что генерал втянул голову в плечи. - Зря вы так! Ладно, на первый раз прощаю. Надеюсь, вы не откажетесь сменить генерала Пруса? Только должность назовем - министр госбезопасности. А то название КОКС вызывает в народе нехорошие эмоции.
   - Это бы меня вполне устроило! - довольно сказал Керкер. - Но ведь...
   - Никаких "но"! - жестко оборвал его Виктор. - Никто не будет решать за вас ваших проблем. Сумеете вовремя разобраться с Прусом - займете его место. Не успеете - в этом кресле будет сидеть более расторопный человек.
   Давая понять, что разговор окончен, он поднялся с кресла и сказал:
   - А сейчас я хочу пройтись по базе, оценить боеспособность ваших подчиненных, - заметив, что генерал поднимается следом за ним, остановил его: - Не надо меня провожать, занимайтесь своими делами.
   Когда он вышел, генерал вызвал дежурного офицера и приказал:
   - От меня только что вышел человек в черном. Отследи каждый его шаг по территории базы, особое внимание обрати, с кем он будет общаться. Когда он покинет расположение - сразу ко мне с докладом.
   Офицер выбежал из штаба и увидел, как названный генералом человек в черных джинсах и черной кожаной куртке заворачивает за угол здания. Быстро добежав туда, офицер осторожно выглянул из-за угла - человека в черном нигде не было. Этого не могло быть. Скрылся из вида он не больше двух секунд назад, дверей, кроме тех, откуда он вышел, в здании не было, а окна были закрыты. Спрятаться ему было негде, напротив здания лежала просматриваемая насквозь большая спортивная площадка. Офицер заметался, добежал до следующего угла, обежал здание вокруг - человек будто растворился в воздухе. Решив, что единственным местом, где он мог скрыться, может быть длинная приземистая казарма в ста метрах от штаба, офицер помчался туда.
   Человек с пятном, все это время стоял, прислонившись к стене штаба, и наблюдая за суматошными метаниями офицера. Тот два раза пробежал в нескольких шагах, но почему-то не заметил, будто смотрел сквозь него. Виктор хмыкнул, оторвался от стены и направился в противоположную сторону, к длинному ряду кирпичных боксов, где стояли боевые машины и размещались склады вооружений и боеприпасов. Хотя Виктор никогда здесь не был, он безошибочно почувствовал исходящий от зданий угрожающий дух оружия и направился к одному из складов. Там он прошел мимо расхаживающего вдоль стены, но не заметившего его часового, и без стука открыл дверь. Сразу у входа за столом сидел фельдфебель с коротко стрижеными ярко-рыжими волосами и заполнял толстый журнал. За его спиной вдоль всего склада тянулись стеллажи с темно-зелеными деревянными ящиками. Дух оружия здесь заполнял все пространство и забивал все остальные чувства. Увидев Виктора, фельдфебель бросил свое занятие, вскочил со стула и почтительно поклонился. Вид у него оказался внушительный - при небольшом росте ширина его плеч и торса была просто необъятной, а ткань форменной куртки на бицепсах натянулась так, что казалось, вот-вот лопнет.
   Человек с пятном ответил на поклон чуть заметным кивком и вопросительно посмотрел на начальника оружейного склада.
   - Все в порядке, хозяин! - доложил фельдфебель. Он знал, зачем пришел Виктор, и ему не нужно было задавать лишних вопросов. - Подготовлены шесть человек, в том числе командир разведывательного батальона и начальник штаба бригады. Генерал не сможет отдать ни одной бесконтрольной команды, а если испугается и пойдет на попятную, будет немедленно нейтрализован.
   - Люди обработаны надежно? - на всякий случай спросил Виктор, заранее уверенный, какой услышит ответ. Рыжий был одним из самых надежных его помощников.
   - Вы меня знаете, хозяин!
   Фельдфебель приподнял верхнюю губу, по-волчьи оскалив крепкие белоснежные зубы. Он тоже не умел улыбаться.
   - Будь готов в любую минуту, - предупредил его человек с пятном. - Возможно, начнем через две недели.
   - Да хоть прямо сейчас, - уверенно ответил фельдфебель, расправив и без того необъятно широкие плечи. - У меня все было готово еще вчера.
   Выйдя из склада, Виктор прошел под самым носом вооруженного автоматом часового, так его и не заметившего, и прогулочным шагом направился к площадке возле штаба, где оставил свой джип. Садясь в машину, он увидел бегущего со стороны КПП незадачливого соглядатая. Офицер все еще не замечал его, и на лице у него была написана растерянность пополам со страхом. Видно, он хорошо знал, что такое гнев бригадного генерала. Неудавшуюся жертву своей слежки он увидел лишь тогда, когда машина тронулась с места и покатилась навстречу ему. Он бы так ничего и не увидел сквозь затемненные окна, но Виктор опустил боковое стекло и издевательски показал офицеру средний палец левой руки.
  

Глава двенадцатая

Страшный суд

1

   - Пан судья, заявляю ходатайство!
   Чеславу показалось, что в голосе Димитра Коруня прозвучали торжествующие нотки.
   - Слушаю вас! - произнес судья, каждую минуту ожидавший подвоха от молодого, но прыткого адвоката.
   - Прошу выслушать свидетеля Михая Ковача, бывшего очевидцем взрыва в метро.
   - Кто он такой? - насторожился судья. - У меня нет такого в списке свидетелей.
   - Зато он есть в списке потерпевших, - ответил Корунь. - Следователи почему-то забыли допросить его, а может быть, допросили, но не внесли его показания в материалы дела. На днях он вышел из больницы, вчера связался со мной и выразил желание выступить на процессе.
   - Протестую! - сорвавшимся вдруг до визга голосом закричал обвинитель. - Работники прокуратуры обошли всех потерпевших, и с тех, кто не пожелал выступать, взяли подписку, где они просят рассмотреть дело в их отсутствие! Таких оказалось большинство, люди не хотят вспоминать тот ужас, через который им пришлось пройти!
   - А в больницу к этому потерпевшему работники прокуратуры придти почему-то забыли, или просто поленились, считая, что он не выпишется до начала процесса! - уверенно сказал адвокат. - Господин судья, проверьте, пожалуйста, есть ли в списке отказавшихся выступать на суде пан Ковач?
   Судья полистал бумаги и, покрывшись красными пятнами, ответил:
   - Такого нет...
   В зале раздался тихий ропот. Поняв, что отказать адвокату в ходатайстве у него нет никаких законных оснований, и присутствующие хорошо это понимают, судья приказал приставу:
   - Вызовите свидетеля Ковача!
   Михай Ковач оказался сухощавым мужчиной среднего роста, лет сорока-сорока пяти, с длинными волосами, собранными на затылке в хвост обыкновенной резинкой. Правая сторона лица у него была изуродована свежим ожогом, и Ковач постоянно прикрывал ее сложенной газетой.
   - Расскажите суду, что вы видели в тот день? - обратился к нему Корунь, когда тот занял место за свидетельской трибуной.
   - В тот день я ехал в Старград, в православный храм Святого Георгия-Победоносца. Я служу там звонарем, и каждый день езжу по этому маршруту, от конечной до конечной. В это время дня народа в метро немного, и я обычно усаживаюсь на одном и том же месте, справа от двери. Ехать долго, и чтобы не скучать, я читаю про себя "Отче наш". За дорогу успеваю прочесть сто-сто двадцать раз.
   - Это к делу не относится, - перебил его судья. - Давайте конкретнее!
   - Простите, пан судья, - смутился звонарь. - Больше не повториться. Молитву, простите, я читаю машинально, а сам в это время разглядываю людей в вагоне. Этого человека - он показал на сидящего в клетке Чеслава - я заметил сразу, как он вошел в вагон на станции "Площадь восьмого февраля". Он сел напротив меня, и поставил на пол между ног спортивную сумку. Лицо у него было такое печальное, что мне даже захотелось подсесть к нему и утешить. Но места рядом с ним сразу заняли два молодых человека, очень похожих друг на друга. Еще два встали перед ними, держась за поручень, хотя в вагоне было полно свободного места. Эти двое качались, как пьяные, хотя на вид были совершенно трезвыми, и постоянно задевали этого молодого человека...
   - Не "этого молодого человека", а подсудимого! - поморщившись, поправил его судья.
   - Виноват, пан судья. Они все время толкали подсудимого и постоянно извинялись. Так проехали несколько станций, а перед "Новагурской" я заметил, как один из тех, кто сидел рядом, ловко подхватил сумку, а те, что стояли, всячески отвлекали подсудимого. Я сразу подумал, что это одна шайка. Я хотел вмешаться, но один из них заметил, что я все видел, и сделал вот такой жест, - звонарь провел ребром ладони по горлу. Лицо у него при этом было такое, что я испугался и промолчал. А как только на "Новагурской" открылась дверь, все четверо выскочили из вагона, и мне было уже просто стыдно что-то говорить молодому... простите, подсудимому. В вагон вошло много народа, и подсудимый уступил место пожилой женщине. Тут он и заметил пропажу сумки. Но поезд уже тронулся, и догонять кого-то было уже поздно. Подсудимый еще ходил по вагону, искал сумку, но куда там... А мне было стыдно подойти к нему и сказать, что я все видел. А тут еще в середине пути между станциями "Новагурской" и "Крошевец" поезд остановился и стоял минут пятнадцать. Потом поехал дальше, и на станции "Крошевец" подсудимый вышел. Больше я его не видел...
   - У вас все? - нетерпеливо спросил судья.
   - Нет, это только начало! - ответил звонарь, а Чеславу показалось, что он услышал, как у судьи заскрипели от злости зубы. - Я уже сказал, что ехать мне надо было до конечной, и я оставался сидеть. И вдруг на "Щарицкой" снова зашел тот, кто украл сумку, и самое удивительное, она все еще была у него в руке. Я совсем испугался, подумал, что он приехал разобраться со мной, ненужным свидетелем. Но парень не обращал на меня внимания. Народа в вагоне было много, и он встал у двери, не той, которая открывается, а у противоположной, а сумку поставил сбоку от сидений. А на "Выдрицкой" он вышел, оставив сумку в вагоне. Было видно, что он не забыл ее, а оставил специально. Я сильно удивился, что бы это должно значить. Хотел еще взять сумку с собой, отнести в полицию, и рассказать обо всем, что видел. Но не получилось. Мы отъехали немного от "Выдрицкой", и больше я ничего не помню. Взрыва я не слышал, а очнулся уже в больнице. Когда ко мне приходил следователь, я все ему рассказал, он записал и поблагодарил, сказал, что это очень важно для следствия. Но получается, что солгал. Я долго не вставал с койки, не смотрел телевизор и не знал, что во взрыве обвиняют этого молодого... простите, пан судья, этого подсудимого, а про то, что я рассказал следователю, даже не упоминают. Совесть меня совсем замучила. В больницу ко мне приходил наш настоятель, отец Никодим, я ему исповедался, и он посоветовал мне идти в суд и все рассказать.
   - Теперь, надеюсь, все? - спросил судья, все это время сидевший, как на иголках.
   - Теперь все.
   - У обвинения будут вопросы к свидетелю?
   - Будут, пан судья! - прокурор так посмотрел на несчастного звонаря, будто готов был его укусить. - Скажите, свидетель, а как вы вышли на адвоката Коруня? Вам кто-то сказал, что он защищает Чеслава Чешински?
   - Никто мне ничего не говорил, - растерялся звонарь. - Пан адвокат сам мне позвонил.
   - Интересно! Откуда же пану Коруню стало известно о существовании свидетеля?
   - Протестую! - воскликнул Корунь. - Пан прокурор забывает, что его задача - поддерживать государственное обвинение против моего подзащитного, а не выявлять источники информации своих оппонентов. Или он таким образом пытается прикрыть недоработки, а то и должностное преступление своих коллег?
   - Протест принимается, - нехотя ответил судья. - Но советую вам, пан адвокат, выбирать формулировки. Расследование террористического акта вели следователи КОКС. Обвинять их в должностном преступлении чревато...
   - Прошу прощения у пана прокурора, - быстро сообразил Корунь. - слова "должностное преступление" снимаются, но "недоработки" остаются.
   - У обвинения больше нет вопросов, - не глядя на адвоката, проворчал прокурор.
   - У защиты?
   - Есть, пан судья! - снова встал Корунь. - Свидетель, вы помните, как выглядели люди, укравшие у подсудимого сумку?
   - Да, пан адвокат. Они были какие-то одинаковые, все четверо. Молодые, не старше двадцати пяти лет, коротко стриженые, даже одеты почти одинаково - джинсы, спортивные куртки, черные вязаные шапочки на голове. И на воров совсем не похожи, здоровые такие, спортивного вида. Если бы в других обстоятельствах, я бы решил, что это переодетые военные, вроде как солдаты в увольнении. Я и тогда об этом подумал.
   - Вы уверены, что на станции "Щарицкая" сел тот самый человек с той самой сумкой?
   - Совершенно уверен. Я же хорошо его запомнил, когда он сумку воровал. И на память я никогда не жаловался. А сумка та же - синяя, спортивная, с белой надписью "Адидас". Только мне еще показалось, что она стала вдвое толще.
   - У меня вопросов к свидетелю больше нет! - торжествующе заявил Корунь.
   - Благодарю вас, свидетель, - через силу выдавил судья. - Вы можете быть свободны.
   - Можно? - обрадовался звонарь. - Тогда я побегу, а то мне звонить через два часа, а еще в Старград добираться...
   Чеслав увидел, как во втором ряду Инга, обливаясь счастливыми слезами, обнимает отца, а тот, словно маленькую девочку, гладит ее по голове и что-то нашептывает на ухо...
   Михай Ковач, звонарь православного храма Святого Георгия Победоносца, вышел из здания суда и направился к станции метро. Впервые с момента, когда он очнулся в больнице, у него стало легко на душе, и он спешил поделиться радостью с отцом Никодимом. Но не успел он отойти ста метров, как его окликнул стоявший около блестящего черного "Форда" лысый человек в черных джинсах и кожаной куртке того же цвета. Он был знаком звонарю, потому что тот радостно улыбнулся и еще издали стал протягивать руку.
   - Садитесь, пан Ковач, подвезу, - пригласил лысый, ответив на рукопожатие.
   - Ну что вы, мне далеко, в Старград, - стал отнекиваться звонарь. - Зачем вам себя утруждать!
   - Ничего страшного, садитесь. - лысый не захотел слушать отговорок. - Заодно и поговорим по дороге.
   Ковач сел на переднее сиденье, и лысый спросил:
   - Ну, как прошло? Наверное, прокурор не знал, куда ему деваться?
   - Я об этом как-то даже не думал, - ответил звонарь. - Для меня главное, чтобы невинного человека не засудили. Я ведь, как-никак, виноват перед ним. А вам спасибо, что помогли мне встретиться с адвокатом. Теперь у меня душа будет спокойна. А то ведь сразу видно, что судят совсем не тех... Подождите, а почему мы не туда едем? Старград ведь совсем в другой стороне!
   - Едем туда, куда нужно, - невозмутимо ответил лысый, достал из кармана маленький баллончик и брызнул звонарю в лицо. Тот замолчал на полуслове и с глухим стуком ударился лбом о торпеду. Странно, но газ совершенно не подействовал на лысого, хотя распространился по всему салону, издавая специфический миндальный запах.
   Через полчаса черный "Форд" въехал во двор психиатрической клиники. Там его уже ждали. Два санитара погрузили бесчувственного звонаря на носилки и утащили внутрь здания.
   Назавтра, открыв заседание, судья, едва сдерживая довольную улыбку, заявил:
   - Показания вашего вчерашнего свидетеля, пан Корунь, изъяты из материалов судебного следствия!
   - Что случилось? - замер адвокат.
   - Вчера, уйдя из суда, Михай Ковач за какой-то час успел где-то напиться до скотского состояния, вошел в автобус и, сбросив штаны, приставал к женщинам, крича, что он половой гигант и, прошу присутствующих дам простить меня за грубость, поимеет всех скловенских женщин. Вызванная полиция не смогла с ним справиться, и патрульные отвезли его в психиатрическую клинику. Там вашему свидетелю поставили диагноз: стойкое расстройство психики, вызванное посттравматическим стрессом. Такое не происходит с людьми вдруг, и у врачей нет сомнений, что вчерашние показания он давал уже в невменяемом состоянии. Знаете, душевнобольные часто умело скрывают свою болезнь... Так что, пан Корунь, в другой раз постарайтесь более ответственно подходить к выбору свидетелей защиты. Чтобы суду не приходилось больше выслушивать параноидальный бред, принимая его за чистую монету.
   В этот же день все официальные издания и программы национального скловенского телевидения на все лады пережевывали позор адвоката Коруня. А на кухнях и, тем более, в Интернете уже открыто говорили, что теракт был выгоден только одному человеку в стране...
  

2

  
   За день до этого, вернувшись от президента, генерал Прус налил и выпил до дна полный стакан "Скловенской прозрачной" - из всех спиртных напитков он признавал только ее. Но даже это проверенное средство не смогло потушить бушевавший в груди пожар злобы. То, что позволил себе сегодня этот деревенский мудак, Максимилиан Кочера, перешло все границы! Он буквально вывозил его в грязи, обещал сорвать погоны и отправить без пенсии сторожить дровяной склад! Хотя бы это происходило один на один, но ведь присутствовали министр юстиции и этот молодой поганец, Жигмонт Кочера! Его, кадрового чекиста, так унизил какой-то свинопас, который в молодости одно за другим писал заявления в министерство госбезопасности с просьбой принять его на службу. И каждый раз получал полный отлуп по состоянию психического здоровья! В связи с "пограничным состоянием психики"! Именно так было написано в досье, хранившемся в потайном сейфе председателя КОКС. А Прус уже в то время носил капитанские погоны, и мог бы при желании стереть выскочку в порошок...
   Сейчас Прус не вспоминал, кто сделал его генералом. Хотелось думать, что он сам, своим умом и талантом достиг высокого положения, и это заставляло его еще сильнее ненавидеть президента Кочеру. Второй стакан пролился внутрь благодатной волной, но злость от этого не ослабла. Как получилось, что свинопас приобрел безграничную власть не только над народом - народ что, он подчинится любому, кто стоит над ним. Гражданские министры тоже не в счет - эти вороватые штафирки боятся собственной тени и падают от страха в обморок прямо на заседаниях правительства, когда приходится держать отчет перед президентом. Но почему они, генералы, имеющие в руках огромную силу - армию, госбезопасность и полицию, - терпят бесконечные унижения от этой ничтожной личности? Достаточно любому из них отдать приказ - и Кочеру прихлопнут, как таракана. Исполнителей, ненавидящих его, долго искать не придется.
   Генерал быстро захмелел от двух полных стаканов, и не хотел думать о том, что было хорошо ему известно. О том, что президент Кочера создал мощнейшую в Европе службу охраны, агентами которой, как организм кровеносной системой, пронизаны все силовые ведомства, и даже сидящая у него в приемной сисястая секретарша, не исключено, получает там вторую зарплату. И не успеешь отдать приказ, как окажешься в собственной тюрьме на Варшавском шоссе. Наверняка, ее начальник тоже работает на службу охраны. А за самой охраной присматривают агенты особо секретной специальной аналитической службы, про которую вообще никто ничего толком не знает.
   Но даже если удастся устранить президента, сразу придется насмерть схлестнуться с министрами обороны и внутренних дел, потому что стараниями хитрого свинопаса на этих постах оказались люди, смертельно ненавидящие его и друг друга. Каким бы Кочера не был деревенщиной, но нюх у него волчий, и науку сталкивать интересы потенциально опасных подчиненных он превзошел в первые же месяцы правления...
   Хмель подействовал на Пруса самым неожиданным образом - он вдруг ужасно разозлился не только на Кочеру, но и на своего ближайшего помощника, чего прежде никогда не бывало. Нажав кнопку интеркома, он приказал:
   - Виктора ко мне, срочно!
   Генерал потянулся к бутылке, чтобы налить еще один стакан, но благоразумие взяло верх. Совсем ни к чему, чтобы соглядатаи, которыми напичкано его ближайшее окружение, донесли президенту о его слабости. Да и Виктор, которому он собирался устроить жестокий разнос, может списать полученный втык на действие "прозрачной". А это ослабит действие воспитательных мер...
   Виктор появился через пять минут, будто ждал вызова в приемной. Стоило Прусу увидеть его ставшее почти родным лицо с огромным родимым пятном на всю щеку, как злость стала утихать, и одновременно возникло желание поплакаться, пожаловаться на скотину президента. Виктор был единственным человеком из всего его окружения, кто мог его понять. Но остатки агрессии все-таки выплеснулись в упрек:
   - Как же так! Ты ведь обещал... Если бы ты знал, что мне пришлось сегодня выслушать!
   - Простите, пан генерал, - Виктор ничуть не выглядел виноватым. Несмотря на заплетающийся язык начальника, он прекрасно его понял. - Расслабился, понадеялся на исполнителей. Забыл, что на людей нельзя полагаться ни в чем, и вот результат.
   Виктор внимательно посмотрел на Пруса, и его глаза приобрели странное выражение. Зрачки сузились, в них вспыхнул холодный огонь.
   - И как ты намерен исправлять положение? - в голосе генерала все еще звучала обида.
   - Все уже исправлено, - холодно ответил Виктор.
   - Каким образом? - у Пруса мелькнула мысль, уж не относит ли помощник и его к людям, на которых нельзя полагаться?
   - Пришлось вмешаться самому. Свидетель, давший показания в пользу обвиняемого, завтра будет объявлен невменяемым, а его показания признают недействительными. - И, предваряя вопрос генерала, добавил: - Диагноз подтвержден светилом психиатрии, членом Академии медицинских наук.
   Он не спускал с Пруса горящих глаз, и тот почувствовал, как непонятная сила вымывает из его головы хмель, оставляя вместо него звенящую пустоту. Почему-то стало до слез жалко бездарно потраченной водки. Генерал вытащил из-под стола бутылку - там оставалось совсем немного. Он достал из шкафа другую и предложил:
   - Составишь компанию?
   - Вы не поверите, генерал, но я ни разу в жизни не прикоснулся к спиртному - огонь в глазах у Виктора погас. Теперь он смотрел на Пруса, как смотрит строгий воспитатель на расшалившегося ребенка. - Существует множество других способов получить удовольствие. Сейчас мне почему-то кажется, что вас тоже не слишком тянет к стакану...
   Генерал с удивлением понял, что Виктор прав - от недавнего опьянения остался только быстро проходящий неприятный запах спиртного во рту, а желание добавить прошло, как не бывало.
   - Так чем президент так испортил вам настроение? - спросил Виктор, когда смущенный Прус поставил бутылку обратно.
   Генерал во всех красках передал, что пришлось ему выслушать от Кочеры, и добавил от себя:
   - Боюсь, со дня на день мне надо ждать указа об отставке...
   - Не волнуйтесь, генерал, - равнодушно ответил человек с пятном. - Президент уйдет с поста раньше вас. Его сегодняшняя истерика - обычное поведение диктатора, почуявшего близкий крах. Сегодня перед вами он принял главу госбанка, и тот нарисовал ему печальную картину - золотовалютные резервы почти на нуле, поступления в бюджет иссякают, а цены растут с каждым днем. А тут еще аналитическая служба докладывает, что возможны массовые выступления на предприятиях. Уже кое-где начались забастовки. Что вам следует сделать - это правильно сориентироваться в обстановке и решить, стоит ли вам слишком рьяно выполнять свои обязанности, если начнутся серьезные события. Не мне вас учить, ведь у вас имеется собственный опыт принятия правильных, соответствующих моменту решений, причем неоднократный. Не так ли, пан генерал?
   Виктор явно намекал на то, как Прусу удалось избежать судьбы других офицеров госбезопасности, слишком рьяно защищавших бывшее коммунистическое руководство, и потерявших из-за этого все. А может быть, имел в виду и то, как он дальновидно поставил все на будущего президента Кочеру и сорвал на этом банк. Неужели пришла пора делать новые ставки?
   Нынешняя должность позволила Прусу стать достаточно обеспеченным человеком. Ему удалось обойти санкции Евросоюза и через подставные фирмы открыть несколько крупных счетов в оффшорных зонах на экзотических островах. Но ему вовсе не хотелось оказаться в положении беженца, что неминуемо ждет его, как и многих других, если Кочера лишится власти. А что будет, если вылезет наружу правда о взрыве в метро, страшно было и подумать.
   - Эту тягомотину с террористами пора заканчивать! - Виктор непостижимым образом понял ход генеральских мыслей. - Считаю, что приговор нужно выносить уже на следующей неделе, и не тянуть с его исполнением. Надеюсь, что Кочера не сделает такой глупости и не помилует преступников.
   Прус почувствовал легкий холодок в груди - ему показалось, что не судья, не президент, а именно этот всемогущий человек с пятном на щеке выносит приговоры и принимает решения...
   - В народе уже ходят всякие слухи, - продолжал человек с пятном. - Мало кто верит в виновность подсудимых. После исполнения приговора возмущение достигнет предела.
   - А тебе не кажется, что это возмущение может повернуться в нашу сторону? - генерал сделал ударение на слове "нашу".
   - Уже сейчас называют только одного человека, кому был выгоден этот взрыв, - успокоил его Виктор. - Не беспокойтесь, генерал, все будет сделано так, что не только лично вы, но и комитет вообще останетесь чистыми и незапятнанными в этой истории...
   Выйдя из здания на Братицкой площади, человек с пятном сел в джип с затемненными стеклами и поехал в новый район на севере столицы. Заехав на площадь перед гипермаркетом, нашел черный "Форд" и припарковался рядом. Их "Форда" вышел лысый мужчина в черной одежде и сел рядом с хозяином.
   - Докладывай! - не поздоровавшись, приказал человек с пятном.
   - Адвокат у нас в руках! - с видом победителя сказал лысый. - Сегодня я показал ему видеозапись, где он развлекается с двенадцатилетним мальчиком. Даже подарил ему диск, чтобы он дома рассмотрел все в деталях.
   - Запись настоящая?
   - Нет, конечно. Но подделку определить невозможно. Фирма гарантирует! Адвокат потрепыхался немного, но в конце концов вынужден был пойти на наши условия.
   - Проследи, чтобы не перестарался! - предупредил его человек с пятном. - Резкое изменение поведения будет заметно. Пусть защищает, как положено, но не проявляет ненужной инициативы.
   - Понятно, хозяин! - лысый почтительно наклонил голову. - Еще указания будут?
   - Да. В выходные переговори с судьей, пусть заканчивает комедию. На следующей неделе он должен начать читать приговор.
   - Не слишком ли быстро? - усомнился лысый. - Представляете, какой поднимется шум?
   Но, перехватив ледяной взгляд человека с пятном, изменился в лице:
   - Простите, хозяин! Будет сделано!
  

3

   - Подсудимый Чешински! Вам предоставляется последнее слово!
   Вчера вечером Чеслав долго готовился, изорвал несколько листов бумаги, пока не получился более-менее устроивший его текст. В перерыве между заседаниями адвокат, опустив глаза, предупредил, что надежды мало, и надо готовиться к худшему. Поэтому нужно произнести такое последнее слово, чтобы разжалобить если не самого президента, то хотя бы членов комиссии по помилованию, чье мнение ложится в основу президентского решения.
   Но сегодня, когда судья поднял его, Чеслав вдруг понял - бесполезно унижаться перед неправедным судом и умолять пощадить его за то, чего он не делал. Вдруг показалось, что в третьем ряду сидит и ободряюще подмигивает человек с пятном на щеке. Судорожно скомкав исписанный с двух сторон лист, Чеслав собрался с силами и твердо заявил:
   - Я не устраивал этого взрыва и ни в чем не виноват. Больше мне нечего сказать.
   Он протер глаза и, прищурившись, вгляделся в человека в третьем ряду. Нет, обознался, и близко ничего похожего. Но одно только воспоминание о нем придало Чеславу твердости.
   - Хорошо, - равнодушно сказал судья. - Можете садиться. Ваше последнее слово, подсудимый Гонц!
   Сегодня охрана не мешала Чеславу смотреть на товарища по несчастью. Кажется, тот даже не соображал, где он находится и что с ним происходит, и судья вынужден был повторить:
   - Подсудимый Гонц, встаньте! Вам предоставляется последнее слово.
   Марек поднялся на дрожащих ногах и едва слышно произнес:
   - Не надо...
   Больше судья не добился от него ни слова.
   - В таком случае, суд приступает к оглашению приговора! - объявил он с видимым облегчением.
   Чеслав смотрел только на Ингу и не видел никого, кроме нее. Слова судьи, монотонно читающего строки бесконечно длинного приговора, скользили мимо его сознания. На лице Инги отражалось мучительное ожидание чуда, и Чеславу было до слез жалко ее. Сам он не сомневался, какие слова прозвучат в финале, но почему-то не боялся их услышать.
   Он чуть не пропустил заключительную часть приговора, и лишь по изменившемуся лицу Инги понял - страшный спектакль, где по воле таинственного режиссера ему выпала главная роль, подходит к концу.
   "...подсудимый Чеслав Чешинский приговаривается к исключительной мере наказания - смертной казни..."
   Инга вскрикнула и зажала рот рукой. Ее лицо стала белым, как лист бумаги, и отцу пришлось подхватить ее за плечи, иначе она упала бы со стула. А судья, не обращая внимания на происходящее в зале, закончил чтение приговора нелепой фразой:
   - ...имущество приговоренного подлежит конфискации в доход государства...
   Пан Петерсон с помощью какой-то женщины вывели едва державшуюся на ногах Ингу, и больше в этот день в зале суда они не появились. Тревога за жену пересилила у Чеслава все остальные чувства, но когда судья стал зачитывать приговор Мареку Гонцу, он замер в ожидании. Неужели проклятый режиссер не пощадит и так уже едва живого, замученного до полусмерти парнишку? Монотонный голос судьи накатывался, как тяжелый асфальтовый каток:
   - ...подсудимый Марек Гонц приговаривается к исключительной мере наказания - смертной казни без конфискации имущества.
   Таинственный режиссер не щадил никого. А последние слова приговора превратили трагедию в фарс...
   Через несколько дней Ингу пригласили в европейскую комиссию на рассмотрение вопроса о смертном приговоре двум скловенским террористам. Принятая важными господами резолюция вселила в нее надежду - Совет Европы обратился к президенту Кочере с требованием отложить приведение приговора в исполнение и допустить независимых западных криминалистов к оценке доказательств по делу. Но когда Инга в сопровождении целой делегации вернулась в Скловению, оказалось, что оценивать уже нечего - к этому времени не осталось ни одного вещественного доказательства. По решению суда были уничтожены все видеозаписи из метро, в том числе те, на которых явно просматривались следы монтажа. Даже взорванный вагон, и тот оказался разрезан на металлолом.
   Не только западная пресса, но даже некоторые российские издания вслух говорили, что такое нервозное поведение властей слишком уж напоминает заметание следов, и вряд ли после этого можно ждать, что диктатор помилует двух невинно осужденных молодых людей. И еще они писали, что не стоило западным политикам столь категорически требовать у Кочеры отсрочки казни. Теперь из одного лишь болезненно развитого у него чувства противоречия и нежелания "сгибаться" перед кем бы то ни было, тиран поспешит привести приговор в исполнение, если уже не привел. А скловенское телевидение останавливало на улицах случайных прохожих, и те, пряча глаза от камеры, горячо поддерживали решение суда.
   Но широкие народные массы вынесенный террористам смертный приговор не слишком взволновал. Он совпал по времени с выступлением президента Кочеры, показанным по всем каналам телевидения. Грозно нахмурив брови, глава государства объявил скловенскому народу, что в связи с низкой производительностью труда на производстве, заработные платы будут привязаны к ее росту.
   - И не удивляйтесь, - вещал президент, подняв вверх указующий палец, - когда придя в кассу, вы получите вдвое меньше прежнего! Хватит! Государство больше не может платить незаработанные деньги! - Хотите сохранить прежнюю зарплату - работайте больше и лучше!
   Эту речь слушали рабочие металлургического завода, зашедшие после смены в пивной бар, где на стене висел огромный плазменный телевизор. Здоровенный литейщик, аккуратно допив свою кружку, встал из-за стола и прокричал на весь зал:
   - Мужики, это что значит - мы своих денег не зарабатываем? А сколько же тогда надо работать?
   И запустил тяжелой стеклянной кружкой в экран телевизора, разбив его вдребезги. Откуда ни возьмись, появилась полиция, но металлурги не дали своего товарища в обиду. Полицейских отходили их же собственными дубинками, и разгоряченная толпа, разрастаясь по дороге, двинулась на центральную площадь города с намерением устроить митинг протеста перед городской мэрией. Потом участники вспоминали, что возглавил стихийные волнения неизвестно откуда взявшийся человек в черных джинсах и черной кожаной куртке. Но когда подоспевший полицейский спецназ частью разогнал толпу, а частью побросал в автозаки, зачинщика так и не обнаружили. А по фотороботу, сделанному со слов задержанных, можно было хватать каждого третьего мужчину на улицах столицы.
   Узнав о происшествии, президент собрал силовых министров, устроил им очередную головомойку, и приказал привести подчиненные им силы в повышенную боевую готовность. Под конец совещания он спросил у генерала Пруса:
   - Террористы еще не написали прошения о помиловании?
   - Они отказались, пан президент, - доложил генерал.
   И сказал неправду, потому что отказался взывать к милости президента один Чеслав Чешински. А Марек Гонц даже не смог понять, что от него требуется. Но президента такой ответ вполне устроил.
   - Отказались? Тем лучше! - зловеще сказал он и отпустил министров.
   Из следственного изолятора КОКС на Варшавском шоссе Чеслава перевезли в городскую тюрьму. Камера здесь была такого же размера, только вместо отстегивающейся от стены шконки в ней стояла железная кровать, а вместо двери с глазком была вделана решетка из толстых стальных прутьев. Но главным отличием нового обиталища от старого оказалось то, что это была камера смертников. Через полчаса после своего вселения Чеслав услышал в коридоре топот нескольких пар ног и увидел сквозь решетку, как мимо его камеры проволокли, согнув в три погибели, его товарища по несчастью Марека Гонца. Совсем рядом залязгало железо, и Чеслав понял, что Марека поместили в соседнюю камеру.
   Режим в тюрьме оказался свободнее. Здесь не возбранялось днем лежать на койке, но Чеслав старался не пользоваться этой привилегией. Один раз он поспал днем пару часов, и после этого проворочался всю ночь, так и не сумев заснуть. Ночные мысли оказались намного тяжелее дневных, и больше Чеслав днем спать не ложился.
   Дважды его водили в комнату для свиданий, где один раз он разговаривал по телефону через толстое стекло с Ингой, а второй - с адвокатом Димитром Корунем. Инга старалась держаться, подбадривала его, говоря, что президент обязательно подпишет указ о помиловании, и приговор - она старательно избегала слов "смертная казнь" - заменят тюремным сроком. А там откроются новые обстоятельства, и их с Мареком совсем оправдают. И только под конец, когда дежурный тюремный офицер сообщил, что время свидания вышло, она не выдержала и расплакалась.
   Адвокат сообщил, что подал надзорную жалобу, и есть еще надежда, но старательно прятал глаза.
   А через несколько дней рано утром Чеслав увидел, как по коридору мимо его камеры прошли три человека - прокурор в голубом мундире с полковничьими погонами, крупный мужчина в камуфляжной форме без знаков различия и еще один, в котором Чеслав с удивлением узнал недоброй памяти тюремного доктора. Лязгнула решетка на соседней камере, и все трое вместе с охранником, постоянно дежурившим в коридоре, вошли к Мареку. Чеславу было хорошо слышно каждое произнесенное там слово.
   - Осужденный Марек Гонц?
   Марек пробормотал что-то невразумительное.
   - Я должен довести до вашего сведения, что президент республики Скловения Максимилиан Кочера отказал вам в помиловании, и приговор будет приведен в исполнение немедленно. Вы должны подписать акт об ознакомлении вас с указом...
   Раздалось негромкое поскуливание, мало похожее на человеческий голос.
   - Господа, прошу вас засвидетельствовать - осужденный от подписи отказался. Распишитесь вот здесь...
   Через несколько минут снова лязгнула решетка, и Чеслав увидел, как охранник и человек в камуфляже под руки тащат Марека, совсем не передвигающего ногами. Чеслав перехватил его взгляд, и содрогнулся, так мало в нем оставалось человеческого.
   Целый день Чеслав ждал, что в коридоре снова раздадутся шаги пришедших за ним палачей, но так и не дождался. Он не мог знать, что сам президент отложил исполнение приговора второму террористу до завтрашнего утра. Побывав на казни Марека Гонца - такие зрелища случались не так уж часто, и Максимилиан Кочера никогда их не пропускал, сегодня он ради этого даже перенес на другое время встречу с послом Монголии, - он получил достаточный заряд энергии, и решил, что два раза в один день будет многовато даже для него.
  

4

   Во двор спрятавшегося за высоким забором особняка на окраине города съехались шесть легковых автомобилей разных марок, но одинакового черного цвета. Приехавшие на них люди, мужчины средних лет, одетые в одинаковые черные джинсы и черные кожаные куртки, сидели полукругом в большой комнате на первом этаже. Исключение составлял лишь один, одетый в военную форму широкоплечий рыжий фельдфебель. Хозяин особняка, человек с пятном на щеке, сидел напротив них в кресле с высокой спинкой и по очереди слушал подробные доклады каждого. Выслушав последнего, единственного, чью голову вместо "президентского" ежика украшала блестящая лысина, он надолго задумался. Шестеро подчиненных все это время сохраняли почтительное молчание, не сводя с хозяина настороженных глаз.
   Придя к какому-то решению, человек с пятном задумчиво сказал:
   - Я всегда предполагал, что людей в этой стране будет сложно чем-либо пронять. Но оказалось, что они держатся за свой кусок мяса и кружку пива даже крепче, чем я думал. Тиран убивает их родных и соседей - и тишина. Правда, попробовали оскалить зубы, когда тиран слегка отодвинул от них миску с мясом, но разбежались по норам, отведав дубинок спецназа. Что еще нужно с ними сделать, чтобы они возмутились? Я не услышал сегодня от вас ни одного стоящего внимания предложения. Значит, как всегда, придется принимать решение самому. Сейчас каждый из вас получит задание, и все должны быть готовы начать по первому моему сигналу. Если люди не понимают, что им нужно для счастья, придется им это подсказать.
   Человек с пятном удалился в кабинет, а остальные по очереди входили туда по его зову. Пробыв в кабинете около десяти минут, каждый выходил с непроницаемым лицом, садился в машину и уезжал. Последним, уже ночью, уехал на джипе с затемненными стеклами сам хозяин. У него оставалось дело, которое он не мог поручить никому.
  
   Чеслав сидел на койке, уставившись в одну точку, и пытался понять - как получилось, что именно его, одного из нескольких миллионов жителей Скловении, вы­брали жертвой злодейского заговора? Кто дернул его в тот день поругаться с Ингой, уйти из дома, да еще сесть в метро? Ведь до этого он чаще пользовался такси... Кто? Уж наверняка, это был не Господь Бог, и не ангел-хранитель! Чеслав вдруг вспомнил, что ни разу с момента ареста не вспомнил о Боге и не прочитал ни одной молитвы. А ведь раньше он иногда заходил в костел, ставил свечки и подходил к исповеди. Он неслышно прошептал "Отче наш..." - и запнулся. Оказалось, что слова молитвы начисто вылетели из головы. Чеслав в отчаянии закрыл лицо руками, и перед глазами в который уже раз за последние дни всплыло лицо с пятном на щеке. Где он, обещавший вытащить его отсюда? Что это вообще было? Неужели просто изощренная ложь, заставившая его вести себя на суде так, как это нужно было заказчику чудовищного преступления? Но как этому человеку удалось околдовать его, что он поверил каждому слову и до последнего дня надеялся на его помощь?
   Может быть, человек с пятном просто загипнотизировал его? Если Максимилиан Кочера сумел загипнотизировать целый народ так, что люди верят, что живут счастливо?
   Кочера... Вспомнив это имя, Чеслав вздрогнул. Кто дал этому психопату право безнаказанно отнимать чужие жизни?
   В коридоре послышались шаги и раздались голоса. Все... Сердце у Чеслава замерло. Но это оказалась всего лишь смена круглосуточного внутреннего караула, день и ночь охраняющего камеры смертников. Кроме самого Чеслава и теперь уже навсегда ушедшего Марека, еще одну камеру занимал убийца, изнасиловавший и задушивший шесть молоденьких девушек. Он ждал казни уже третий год, и любил со всеми подробностями рассказывать любопытным охранникам о своих похождениях.
   Заступивший сегодня капрал был особенно неприятен Чеславу. Огромный, похожий на гориллу, с таким низким лбом, что волосы, казалось, срастались с бровями, с массивной нижней челюстью, он по-дружески разговаривал с убийцей из соседней камеры, но к Чеславу и тогда еще живому Мареку относился с нескрываемым презрением. Сейчас, как только затихли шаги ушедшего сменщика, он подошел к решетке, сложил пальцы в виде пистолета, и, направив их на Чеслава, насмешливо сказал:
   - А дружка твоего сегодня того... паф! - он изобразил выстрел, поднес пальцы ко рту и сдул воображаемый дым. - Тебе тоже недолго осталось!
   Чеслав лег на койку и отвернулся к стене, чтобы не видеть этой отвратительной рожи. Вместо того чтобы вывести из себя, идиотская выходка охранника почему-то наоборот, взбодрила его. Вдруг он зря грешит на человека с пятном, и тот действительно еще придет спасти его? Но зачем это ему? У Чеслава перехватило дыхание. Эта мысль уже несколько раз донимала его, го он гнал ее, как глупую и неуместную фантазию. Сейчас она пришла к нему с беспощадной ясностью. Слова человека с пятном могут оказаться правдой только в одном случае - если он не совсем человек...
   Он вспомнил его бесшумное появление и такое же исчезновение, дьявольскую убедительность его речей, умение одним движением брови подчинять себе жестоких тюремщиков... Если это не разыгравшаяся фантазия, он действительно может вытащить его отсюда! Но какой ценой? Чеслав почувствовал невольный озноб. А впрочем, какая разница! Разве жизнь не стоит любой заплаченной за нее цены?
   Он повернулся на живот, уткнулся лицом в плоскую подушку, заткнул пальцами уши, чтобы не слышать шагов караульного. В наступившей тишине в голову стало закрадываться сомнение. Чеслав вспомнил то немногое, что когда-то слышал о нем. Священники называли его лжецом и отцом лжи. Так неужели для него, Чеслава Чешински, будет сделано исключение? С какой стати? А если даже он не обманет? Чеслав верил в бессмертие души, и при мысли, кому придется ее отдать, ему стало страшно.
   Но это будет потом, выползла из глубины сознания трусливая мыслишка, а смерть может прийти за ним с минуты на минуту. Но даже если придется ждать ее годами, как ждет убийца из соседней камеры... Чеслав не раз слышал, как он воет по ночам, и понимал, какой ужас испытывает этот человек...
   Запутавшись в хаотическом мельтешении мыслей, Чеслав вскочил с койки и принялся вышагивать по камере. Потом подошел к окну, прорезанному в стене выше уровня головы, и поднял глаза к ночному небу. На нем мертвенной голубизной светила огромная полная луна, разделенная решеткой на четыре части. Ее призрачный свет через глаза влился прямо в душу, и Чеслав зашептал:
   - Господи Иисусе, если ты существуешь, поменяй меня местами со злодеем Максимилианом Кочерой! Пусть ему придется испытать то, на что он обрек меня и невинного парнишку Марека Гонца. Ответь мне, если ты меня слышишь!
   Ответа не было...
   Чеслав продолжил в полном отчаянии:
   - Раз он меня не слышит, обращаюсь к тебе, искуситель! Я согласен на твои условия! Сделай то, о чем я прошу!
   - Ты хорошо подумал? - раздался сзади знакомый голос.
   Чеслав обернулся, и у него задрожали колени. Перед ним стоял человек с пятном на щеке...
   ...Его бесшумные появления в старой камере можно было списать на сон, хотя в других случаях Чеслав всегда просыпался, когда скрипела, открываясь, дверь. Но сейчас был не тот случай. Лязга открываемой решетки он просто не мог не услышать, но дело было в том, что она оказалась закрытой. Получалось, что ночной гость материализовался в камере из ничего, или прошел сквозь стену. Чеслава обдало ледяным ветерком. Чтобы удостовериться в реальности происходящего, он метнулся к дверному проему и подергал решетку. Она оказалась заперта, а гориллоподобный охранник замер посреди коридора не шевелясь и, кажется, даже не дыша, таращился бессмысленными глазами куда-то вдаль.
   - Проверяешь? - насмешливо спросил человек с пятном. - А ведь только что ты поверил в мое существование, и даже обратился ко мне. Я ведь прихожу только к тем, кто меня зовет.
   Чеслав молчал.
   - Ты обращался к своему Христу, но он не услышал тебя. Думаешь, почему? Да потому, что он больше не хочет вас слышать! Вы ждали его пришествия две тысячи лет, но когда он пришел, вы его не заметили. А он приходил к вам два раза после того, как его распяли в Иерусалиме. Первый раз это было в Польше, но его сожгли вместе с матерью в Освенциме. Он был еще так мал, что не успел еще призвать учеников. Второй раз, снова вместе с матерью, их разнесла на куски бомба террориста в лондонском метро. Так почему он должен помогать тебе? Он отказался возиться с вами, людьми, трижды продавшими и убившими его. Он нашел для себя другие, более приятные занятия.
   Чеслав вдруг заметил, что муха, недавно докучавшая ему своим жужжанием, неподвижно висит в воздухе...
   - Сделать то, о чем ты просишь, могу только я, - разноцветные глаза человека с пятном светились ярче электрической лампочки под потолком. - Наверное, ты хотел бы узнать, почему я это делаю? Честно скажу: сам по себе ты для меня не представляешь никакого интереса. Но ты включен составным звеном в одном моем далеко идущем плане. И еще - я не люблю, когда жалкие людишки, пусть даже не лишенные определенных способностей, начинают подменять меня. Ваш Кочера возомнил о себе, что пришел на землю не кем иным, как моим воплощением, и тем дискредитирует и опошляет мое имя. Поэтому завтра он будет казнен вместо тебя. Ты согласен на это?
   - С-сог-гласен! - Чеслав весь дрожал, и с трудом выговорил слово.
   - И не пожалеешь о своем решении?
   - Н-нет!
   - Хорошо. Но помни, больше помощи от меня не жди. Я дарю тебе жизнь, но как ты ей распорядишься, зависит только от тебя.
   Чеслав ждал, что человек с пятном будет оговаривать условия, но тот этого не сделал. Подписывать договор не пришлось...
   - А теперь перестань дрожать и ложись. Можешь спать спокойно, самое страшное позади.
   Чеслава почувствовал, что у него слипаются глаза. Вяло отмахнувшись от назойливой мухи, он, не раздеваясь, упал прямо поверх одеяла и моментально заснул под мерные шаги охранника в коридоре.
  

5

   Проснулся он от тревожного ощущения. Вокруг него произошло что-то странное. Некоторое время Чеслав лежал, не открывая глаз, и пытался понять, что изменилось. И быстро понял - запах! Исчез пропитавший кожу и волосы запах тюрьмы, сменившись давно забытым ароматом дорогого мужского дезодоранта.
   Он провел рукой по постели, и обнаружил под собой вместо грубого тюремного одеяла, на котором заснул вчера, что-то гладкое и приятное на ощупь. Чеслав открыл глаза - вокруг было темно. Рука непроизвольно протянулась к выключателю. Над головой загорелся неяркий ночник, и оказалось, что он лежит на огромной кровати, застеленной шелковым бельем.
   Чеслав вспомнил ночного гостя и понял - чудо свершилось. Но где он находится? Как оказался в этой смутно знакомой роскошной спальне с покрытыми гобеленом стенами? И откуда узнал, где включается свет?
   Он отбросил толстое, но легкое одеяло, и сел на кровати. Что-то было не так. Тело слушалось, но при этом возникало странное ощущение, что руки и ноги принадлежат кому-то другому. Он поднес ладонь к лицу, и внутри него все похолодело - даже при тусклом свете ночника Чеслав увидел, что это не его рука.
   Ноги сами понесли его в туалетную комнату - где-то на дне сознания притаились чужие знания, подсказывающие нужные действия. Нажав выключатель, Чеслав обомлел - такой роскоши ему еще не приходилось видеть. Но все сразу забылось, когда он посмотрел в огромное, во всю стену, зеркало. Перед ним в одних трусах стоял Максимилиан Кочера...
   Чеслав едва сдержал крик ужаса и отчаяния. Он подошел к зеркалу вплотную и убедился - ошибки быть не может. Это было проклятое лицо Кочеры, увенчанное рыжеватым ежиком... Так вот, чью жизнь даровал ему человек с пятном на щеке! И это значит, что сейчас Максимилиан Кочера, бывший обладатель этого тела, проснулся в камере смертников, в его, Чеслава теле, и скоро будет казнен по собственному приговору!
   Проделавший это перемещение человек с пятном с понятной одному ему целью оставил в бывшем теле президента частицу его сознания, и то, что Чеслав узнал из нее, заставило его содрогнуться.
   Негромкой птичьей трелью залился телефонный звонок. Звучал он одновременно в спальне и в туалетной комнате - параллельный аппарат был установлен около огромной ванны. Остатки президентской памяти подсказали Чеславу, что надо взять трубку.
   - Пан президент, - услышал он почтительный голос. - Вы уже проснулись?
   - Да! - машинально ответил он.
   - Через полтора часа исполнение приговора. Машина уже подана.
   Чеслав все понял, и замер от неожиданности. Через полтора часа его должны казнить, и президент собирался присутствовать при этом. Но теперь все изменилось. Пусть проклятый Кочера изведает то, к чему приговорил его, Чеслава Чешински, но присутствовать при собственной казни - это уж слишком. Слишком много лет он провел в своем теле...
   - Вы поедете, пан президент? - осторожно спросил неизвестный абонент, обеспокоенный долгим молчанием.
   - Нет! - решительно заявил Чеслав и бросил трубку.
   Человек с пятном, знал, что делал, оставив ему частицу сознания Кочеры. Дальше Чеслав действовал, руководствуясь ее подсказками. Без этого он бы тыкался, как слепой котенок. И все равно несколько раз ловил на себе недоуменные взгляды прислуги. С помощью все той же остаточной памяти бывшего владельца этого тела Чеслав отдал нужные приказания и, проехав по освобожденным службой охраны от машин городским улицам, оказался в рабочем кабинете президентского дворца. По дороге он все решил, поражаясь неизвестно откуда взявшемуся хладнокровию. А может быть, это свойство передалось ему по наследству от Максимилиана Кочеры? Единственное, о чем он жалел, это о невозможности хотя бы раз встретиться с Ингой. Никакие, даже самые убедительные доказательства не смогли бы заставить ее поверить в случившееся, а получить в лицо ее проклятие Чеслав не хотел.
   - Где генерал Прус? - спросил он у почтительно застывшего в ожидании указаний референта.
   - На исполнении приговора, пан президент! - доложил тот. - Никто не знал, что вы измените решение, и не поедете...
   - Как закончится, немедленно вызовите его ко мне! - приказал лже-Кочера и увидел, как широко раскрываются глаза референта.
   Только когда тот вышел, Чеслав понял причину его удивления. Настоящий президент ни разу не обращался к нему на "вы"...
   Чеслав больше не нуждался в подсказках. С момента пробуждения он достаточно узнал, чтобы совершить задуманное. Человек с пятном действительно оказался лжецом и отцом лжи. Но это совсем не огорчило Чеслава. Если он обманул один раз, то может быть, лгал и во всем остальном? И Бог вовсе не покинул этот мир? Тогда не все еще потеряно! Пусть он отдал искусителю душу, но Господь может еще простить его, если ему удастся совершить то, что задумал...
   Когда человек с пятном говорил, что Чеслав волен сам распоряжаться дарованной ему жизнью, то отлично понимал, что он не сможет жить в ненавистном теле. Ну что же, будь по-твоему. Но сначала он исполнит свое предназначенье. Сделает так, что скловены увидят и поймут, что такое власть Максимилиана Кочеры. Поймут, что жизнь может быть совсем другой...
   - Немедленно доставьте ко мне журналиста с оппозиционного сайта, - приказал он вызванному начальнику охраны. - Забыл, как он называется...
   На самом деле он превосходно помнил название, но надо было играть роль до конца.
   - Речь Посполита? - моментально сориентировался главный охранник. - Доставить в наручниках?
   - С камерой, идиот! - ему даже не пришлось играть вспыхнувшую ярость. - С видеокамерой! А в наручниках будешь ты, если не привезешь его через полчаса!
   Насмерть перепуганного журналиста втащили в кабинет через тридцать две минуты.
   - Оставьте нас наедине! - приказал Чеслав.
   Когда все, кроме ничего не понимающего журналиста вышли вон, Чеслав сказал:
   - Включайте камеру, и ничему не удивляйтесь. Главное, не перебивайте меня.
   Журналист навел на него объектив и замер в ожидании.
   - Я, президент Максимилиан Кочера, обращаясь к скловенскому народу и всем народам Европы, хочу сделать признание...
   Когда он закончил, журналист выглядел так, будто оказался очевидцем сошествия ангелов на землю.
   - До завтрашнего дня вы должны хранить полное молчание, - предупредил его Чеслав. - Если не вытерпите и скажете кому-нибудь хоть слово, я не ручаюсь за вашу жизнь. А завтра с самого утра распространите мое обращение по всем зарубежным представительствам. Думаю, наше телевидение еще не будет готово принять эту информацию. Сможете это сделать?
   Журналист судорожно кивнул.
   - На всякий случай я приму дополнительные меры, чтобы нетерпение не сыграло с вами злую шутку, - предупредил Чеслав и вызвал главного охранника.
   - Сейчас ты заберешь у этого человека телефон и отвезешь его в такое место, откуда он не сможет связаться с внешним миром, - сказал он изменившимся тоном. - До завтрашнего утра лично будешь беречь его, как фарфоровую вазу. И не дай тебе бог обидеть его хоть словом! Что бы ни произошло, ни на что не обращай внимания, а еще лучше, отключи радио, телевизор и телефон. А завтра утром вернешь ему трубку и отпустишь, пусть делает что захочет. Но до завтрашнего дня ни одна живая душа не должна знать, где вы прячетесь. Даже я!
   Оставшись один, Чеслав откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. В голове было пусто и противно от ощущения чужого, такого ненавистного тела и остатков еще более чужого, дышащего злобой ко всему миру сознания. Вдруг он почувствовал резкую боль в затылке и схватился рукой за больное место. Боль быстро прошла, и Чеслав понял, что вместе с ней исчез и остаток сознания Максимилиана Кочеры. Вот и все. Приговор приведен в исполнение...
   Душа тирана отлетела туда, где ей было уготовано место.
   Генерал Прус вошел в кабинет через сорок минут. Его раскрасневшееся лицо показалось Чеславу лицом напившегося крови вампира.
   - Все нормально? - без всякого интереса спросил он у генерала.
   - Слава богу! - ответил тот.
   Он еще вспоминает имя Божье!
   Прус подошел к креслу напротив и посмотрел на президента, ожидая приглашения присесть. Но Чеслав упрямо молчал. Молчал и генерал. Около тюрьмы, где привели в исполнение приговор Чеславу Чешински, к нему в машину подсел Виктор и сообщил ему нечто такое, после чего генерал был готов ко всему.
   - Расскажи-ка мне, пан генерал...
   Такое обращение было совсем не свойственно президенту, и Прус насторожился. Похоже, Виктор сказал чистую правду - и Кочеры началось обострение психического заболевания. Но откуда этому удивительному человеку известно то, чего не знает даже он, глава КОКС?
   - ...Расскажи-ка мне, пан генерал, все про этих ребят, Чеслава Чешински и Марека Гонца! - даже голос президента сегодня звучал не так, как обычно.
   - Все нормально, пан президент, - осторожно ответил он. - Как говорится, следствие закончено, забудьте...
   И он издал короткий смешок.
   - Тебе весело? - удивился Кочера. - Почему?
   - Потому что нет оснований для грусти! - широко улыбнулся генерал. - Ваш приказ выполнен, и рейтинг неуклонно ползет вверх!
   - Сядь! - приказал президент. - Значит, ради повышения президентского рейтинга ты взорвал метро, убил семь человек, и покалечил еще четыре десятка! Этого тебе было мало, и ты убрал девятерых свидетелей, своих работников! А в завершение обвинил в своем преступлении двоих ни в чем не повинных ребят! Признайся, мразь, сегодняшняя казнь доставила тебе удовольствие?
   Генерал попытался приподняться с кресла, но услышал жесткое: "сидеть!".
   Чеслав выдвинул ящик письменного стола и отбросил крышку плоской коробки из драгоценного черного дерева, украшенной инкрустацией из драгоценных металлов. Внутри лежал тяжелый золотой "Браунинг" с полностью заряженной обоймой, подарок одного ближневосточного шейха.
   - Скорее всего, после государственного переворота смертная казнь в Скловении будет отменена, - звенящим от ненависти голосом сказал он генералу, передергивая затвор. Оказалось, что сделал это зря, патрон был в патроннике, и пистолет был готов к стрельбе. - Но такая мразь, как ты, не должна жить. Поэтому, я выношу последний в этой стране смертный приговор, и сам привожу его в исполнение!
   Прус побледнел. Он давно уже не носил оружия. Даже, если бы оно у него было, то все равно, входя в президентский кабинет, пришлось бы сдавать его охране. Неужели придется погибнуть от пули психопата? И вдруг он заметил нечто, заставившее сердце настороженно замереть.
   ...Чеслав служил в армии, но, будучи рядовым, имел дело только с автоматом Калашникова. Из пистолета он стрелял всего один раз, на учебных сборах, но это был российский "Макаров", а не "Браунинг", и потому он допустил ошибку. Не подозревая, что Кочера хранит оружие в столе готовым к стрельбе, он машинально сдвинул флажок предохранителя. Не в пример ему, Прус был хорошо знаком со всеми системами оружия, и сразу заметил его ошибку. На губах его мелькнула хищная улыбка. Есть шанс рассчитаться за все с этим деревенским мудаком! Двадцать минут назад Виктор открыл ему тайну - внутри службы безопасности президента давно созрел заговор, и Кочера со дня на день должен быть устранен своей собственной охраной. А если кто-то сделает работу за них, ему будут только благодарны. Только бы психопат не заметил своейоплошности...
   Держа "Браунинг" в руке, Кочера навис прямо над ним и раз за разом безрезультатно жал на спусковой крючок. Отработанным еще в молодости резким ударом ноги генерал выбил пистолет из рук невменяемого президента и подхватил его на лету. Кочера бросился на Пруса, пытаясь отобрать у него оружие, но выпущенная в упор девятимиллиметровая пуля отбросила его к столу. И вдруг генерал увидел то, что поразило его до глубины души. На лице никогда не улыбавшегося президента застыла счастливая улыбка.
   Это было последнее, что он увидел в своей жизни. Ворвавшийся в кабинет на звук выстрела охранник открыл беглый огонь из автоматического пистолета, и голова председателя КОКС разлетелась вдребезги.
  
  

Эпилог

   Для всего мира навсегда осталось тайной, что на один день управление Скловенией взяли на себя люди в черной одежде. В собственном кабинете командиром разведывательного батальона разведки бригады специального назначения был застрелен ее командир, бригадный генерал Керкер. В последний момент ему изменила выдержка, и он попытался дозвониться президенту... Командование бригадой принял начальник штаба, который вывел из боксов боевую технику и ввел ее в столицу, заблокировав президентский дворец и все выходящие из города магистрали. Но даже начальник штаба не знал, что все указания через узел связи получает от рыжего фельдфебеля из своей бригады.
   Сам фельдфебель был занят тем, что руководил погрузкой оружия на грузовики, развозящие его по заводам и фабрикам столицы. Получив оружие, рабочие, еще утром из-за риска потерять работу боявшиеся произнести лишнее слово, вдруг осмелели и почувствовали потребность убивать. Руководимые неизвестно откуда взявшимися командирами, они затоптали известных им стукачей, потом переключились на начальство, начав с директоров, и постепенно добравшись до начальников цехов и даже мастеров. Убедившись, что полиция занята собственным спасением, опьяненный безнаказанностью пролетариат к вечеру бросился грабить магазины и жечь автомобили, бывшие хотя бы чуточку дороже и новее тех, на которых ездили сами погромщики.
   Утром сначала иностранные радиостанции, а следом за ними захваченное бригадой спецназа скловенское телевидение передали безумные откровения президента. Никто за пределами президентского дворца еще не знал, что Максимилиана Кочеры уже сутки, как
   нет в живых - начальник службы безопасности затеял свою игру в надежде выжать из сложившейся ситуации максимум дивидендов, а там, чем черт не шутит, и перехватить упавшую власть...
   Начальник штаба бригады спецназа, тоже имевший свои виды на власть, повел свои батальоны на штурм президентского дворца. К ним примкнули подогретые спиртным и призывами агитаторов вооруженные рабочие столичных предприятий. Но, натолкнувшись на умело организованную начальником службы охраны президента оборону, потеряв убитыми несколько человек, они быстро поняли, что настоящий бой - это не веселый грабеж магазинов. Бросив оружие, многие из них разбежалась по домам от греха подальше. Другие, у которых еще не выветрился ночной хмель, на плечах подавивших сопротивление профессиональных солдат ворвались в здание.
   Командиры не могли уследить за не подчинявшейся им толпой, и начался неприкрытый грабеж. Тащили, кто что успел - компьютеры, мебель, и даже пачки бумаги - в хозяйстве все пригодится. А группа неизвестных людей, так потом никем и не опознанных, проникла в президентский кабинет, и произвели там полный разгром - разбили компьютеры, сожгли все документы и нагадили на инкрустированные драгоценными породами дерева и золотом столы. С обнаруженного тела Кочеры сорвали одежду, воткнули в задний проход отобранную у изнасилованной ими же несчастной уборщицы швабру, и в таком виде выставили тело в окно на всеобщее обозрение.
   Узнав о творимых бесчинствах, начальник штаба без лишнего шума расстрелял нескольких попавшихся под руку рабочих. Остальные едва успели унести ноги. Оказавшись дома, они быстро превратились в обычных мирных обывателей, и долго не могли понять, что случилось с ними прошлой ночью. Какой черт дернул их, заставив грабить магазины, жечь автомобили и стрелять в живых людей. Но прошло несколько дней, и они снова взялись за оружие.
   Через два дня полного хаоса определилась расстановка сил. К выступившим против бывшей власти войскам специального назначения присоединились полиция и внутренние войска. Им противостояла армия - министр обороны сохранил верность председателю Совета безопасности Жигмонту Кочере и вышедшему вдруг из забвения его опальному брату Брониславу. Вынужденные бежать из занятой спецназом столицы, они обосновались вблизи города Грачека, на малой родине своего отца, организовав на охраняемой территории предприятия по добыче кочерия настоящий укрепрайон. Там же разместился штаб сопротивления мятежникам.
   Мелкие стычки между сторонниками и противниками бывшего президента стали перерастать в затяжные кровопролитные бои. Западные газеты писали о многочисленных случаях, когда родные братья или отцы с сыновьями оказывались по разные стороны фронта. Когда жертвы с обеих сторон достигли нескольких десятков тысяч человек, вмешалась Организация Объединенных Наций. Заслушав вырвавшегося из ада гражданской войны свидетеля, человека в черных джинсах и кожаной куртке, Совет безопасности принял резолюцию по Скловении. Противоборствующим сторонам предложили прекратить огонь, в противном случае войска ООН будут вынуждены принять крайние меры.
   Когда вышел последний срок ультиматума, с территории одной из сопредельных стран взлетели высокоточные ракеты класса "земля-земля" и упали на территорию Скловении. Нацелены они были на оба центра противостояния. Но по трагической случайности ни одна из них не упала в расположении войск, а все взорвались в районах городской застройки столицы страны и города Грачека. Вслед за этим западную границу страны перешли миротворческие батальоны "голубых касок".
   Одна из ракет угодила в дом, где жила семья Петерсон, не оставив в живых никого из его жителей. Еще одна сровняла с землей особняк на окраине столицы, где совсем недавно человек с пятном на щеке собирал своих подчиненных в черных одеждах. Но к этому времени никого из них в доме не оказалось. Все они давно перебрались в другую страну, выбранную ими следующей жертвой - огромную страну на востоке.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   1
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"