- Братцы! Хорошо то как у нас в деревне! - неожиданно закричал во весь голос участковый Егор Криницын. - Такой воздух, свободой пахнет! - последние слова он протяжно растянул, словно вот-вот и дальше он начнет петь: - Широка страна моя родная*...
Все враз очнулись от магического созерцания луны и с недоумением посмотрели на старшего лейтенанта милиции, у которого по щекам текли слёзы. Смирнову даже они показались размером с горошину.
Не имели понятие односельчане, чем там Егору пахло в лесу или на озере(?), но все в один момент подумали: "Какая к чёрту свобода, завтра же на пахоту?! Это тебе не в конторе сидеть и читать про Шерлока Холмса, ковыряясь в ментовском носу"!
Многим завтра: кому в поле, кому баранку крутить, кому в конюшню, даже Пантелей Евграфьевич сморщился, дескать - "Опять "трудотни" считать"!
Ни что так не отрезвляет организм, как мысли о работе - на благо нашего большого государства! Даже честное слово, приятно идти на работу, особенно после далдоновской, когда знаешь, что где-то далеко-далеко: узбек сейчас в поле убирает хлопок, украинец забивает свинью на сало, чукча погнал в тундру оленей, русский чертыхаясь, лезет в шахту, литовка шьёт национальные наряды на праздник песни и танцев, а грузин из чачи, гонит грузинский коньяк. И всё во благо общего государства! И аж гордость за страну!
И ты идёшь в поле, падаешь медленно на колени, и трясущими руками начинаешь вырывать сорняки, вносить так сказать, свою лепту в единое, народное хозяйство. Даже голова кружиться от счастья!
Но тут, тишину и "сладостные" до дрожи в теле размышления о работе, первым прервал, Алексей Воробьёв. Он дольше всех созерцал круглую, как головку сыра, луну, только с еле различимыми на ней, будто похожими на сырную плесень, лунными тёмными пятнами, затем его перетрясло и он подняв указательный палец вверх, почему-то по направлению к той же луне, словно хотел показать точку на ней, пусть даже примерно ( сто км туда, сто сюда, это тьфу, для спутника земли! ), где астронавт Армстронг, сделал свой маленький шаг, якобы на благо всего человечества; громко изрёк:
Карл Маркс сказал:
-"Царство свободы в действительности начинается лишь там, где прекращается работа, диктуемая нуждой и внешней целесообразностью, следовательно, по природе вещей оно лежит по ту сторону сферы собственно материального производства".
У конюха Ивана, сразу закружилась голова, он словно вышел из лесу и попал тотчас на партсобрание. - "Опять старый чёрт за своё! А главное, ничегошеньки не понятно! Что этим хотел сказать Маркс? Прекращать работу и идти отведать долдоновской или завтра всё же на конюшню? Вот так и Первый. Треплется про какую-то перестройку, а в магазинах совсем пусто на прилавках"! - он с жалостливым видом посмотрел на односельчан.
Егор, вытирая щёки, зло смотрел на Алексея. Он ещё вовремя его реплики, слушал с усмешкой первого секретаря первичной партийной организации, наблюдая за направлением пальца Алексея. Во-первых, он очень мог бы поспорить о первом шаге Армстронга, используя дедуктивный метод, задать любому любителю космоса, простой вопрос:
- Кто снимал Армстронга, когда тот лихо спускался в лунную пыль? Если с камерой прокрался вперёд Олдрин, то он и есть первый. Если сначала камеру установил Нил, то он там так натоптал, что не один криминалист мира сейчас не разберётся, где он, этот первый шаг, на благо всего человечества. А главное, вся эта лунная эпопея, рано или поздно закончится тем, что ведущие космические державы, к которым наверняка вскоре присоединятся другие страны, будут озабочены не сколько научными исследованиями, а стремиться к тому, чтобы перегнать в технических новинках своих соперников и постараться уничтожить друг друга, если не в космосе, так оттуда, "бахнуть" каким-нибудь новейшим оружием по конкурирующим странам, во имя демократии, якобы, во благо всего человечества!
Но сейчас про космос, участковый вовсе и не думал. У него внутри поднялась волна возмущения и моментально ударила в голову, где тут же мелькнуло:
- "Опять наш демагог "переобулся? Вот так метаморфоза! Карла Маркса он цитирует! А что в лесу наедине со мной говорил на обратной дороге"? - глядя с ненавистью на библиотекаря, он ехидно произнёс:
- Ни один человек не борется против свободы, - борется самое большее, против свободы других. - Маркса кстати, того же Карла, слова.
Теперь уже голова закружилась и у Степана. - "Причём здесь свобода, причём здесь Карл Маркс? Видно синички ещё действуют"!
Разрядил обстановку Митрофаныч, который молча до этого стоял и разглядывал тёмные пятна на луне:
- Это у меня одного так бывает? Я когда смотрю на лунный диск, мне тоже выть охота! - некоторые с интересом, некоторые отодвинувшись чуть подальше, стали разглядывать верзилу. Но у всех в один момент стрельнуло: - "Почему тоже? Не поймал ли он в кустах, в лесу, не зайца, а?" ...
Кузнец в ночной тишине, при лунном свете, выглядел довольно угрожающе. Не дождавшись ответа, Митрофаныч заткнул одним толстым пальцем ноздрю и так сильно сморкнулся, что рядом стоящего Егора, чуть не снесло в сторону. Он вовремя опёрся на Пантелея, который последние пять минут поочередно с умилением смотрел на всех и блаженно улыбался. Представьте, как до ужаса страшно в этой тишине, прозвучал дикий визг. Это завопил Алексей Воробьёв, опять же указательным пальцем правой руки, но уже дрожащим, указывая вперёд, в сторону деревни.
- "Мужики! Черти за нами идут"!
Всё также сладострастно улыбаясь, Пантелей начал креститься, растроганно приговаривая:
- Да свершиться суд Божий! Да за все дела наши! - хотя в башке затаилась шальная мысль: - "Всё лучше, чем ОБХСС"!
Все, кроме него, с напряжением и беспокойством посмотрели в сторону родимых избёнок. На них надвигалась чёрная масса каких-то непонятных существ, от которых видать благодаря бликам от луны, тянулись по направлению к ним, длинные, тёмные тени. В тишине прозвучал сначала шёпот Федьки Далдонова:
- Страшно то как, братцы! - и без промедления шёпот участкового:
- Опять не вовремя живот закрутило! - и тут же вокруг пошёл очень неприятный запах.
Чёрная масса неумолимо на них надвигалась и тут в середине этой движущей орды, вспыхнуло пламя.
- Жечь будут! - обречённо промолвил Фёдор и приготовился к худшему. Тут же на них устремились десятки тоненьких лучиков.
- Обнаружили! - прошептал Степан, закуривая, как ему казалось последнею "Приму" в своей жизни, жалея, что не успел слить в канистры бензин с колхозного УАЗика.
Вдруг, рядом что-то затрещало. Все в едином порыве, посмотрели на Криницына, который с беспокойством и со слезами на глазах, гладил свой живот. Но тут его отодвинул в сторону Митрофаныч и всё поняли, это кузнец ожесточённо разминает костяшки пальцев.
- Не дрейф, деревня! - прокричал он. - Будем отбиваться! Мы так просто перестройку "Меченного" - не отдадим!
Но тут грибникам явственно послышалось, что среди ясной ночи, неожиданно раздался отдалённый раскат грома, но шёл он не сверху, откуда по природе ему было положено низвергаться, а самое странное, он прозвучал из этой приближающейся к ним банды дьяволов.
- Бабы, смотрите вот они! - раздался второй раскат, но значительно громче первого.
- Да это же председателя жёнка, Светлана Анатольевна! - обрадованно крикнул Степан, но тут же смолк и побледнел, потому что третий раскат прозвучал ещё громче первых двух.
- Смотри стоят и не шелохнуться!
Все грибники тоже уже догадались, что это за "голосок", ибо в хоре художественной сельской самодеятельности, одна Светлана Анатольевна вела партию баса, за всех мужиков колхоза, вместе взятых.
Митрофаныч не в счёт, у него не было слуха с рождения. Ну может не с рождения, а класса со второго, когда отец строго пригрозил:
- Ещё одна двойка по музыке и как в сказке, где волку кузнец голосок перековал! - чем нанёс ребенку психологическую травму на долгие годы и как потом он ни старался, он никогда ни в ритм, ни в тональность не попадал. От греха подальше, ему ставили тройки и во время пения хора одноклассников, маленький Митрофан, усердно маршировал по классу целый урок, от стены помещения до хора и обратно.
- Мы здесь места себе не находим, обыскали всё вокруг, а они стоят голубчики, шушукаются! - орала супруга председателя, подходя с оравой односельчан ещё ближе. В центре толпы, с факелом в руке, шёл зять председателя, Сергей, представляя, что он, как Данко, несёт вырванное из груди сердце, освящая другим людям путь из тьмы и болот. Судя по слабо мигающим у других в руках фонариков, все уже давно бродили во тьме и не факт, что не были уже и на болоте.
- Ну что встали?! - заорала Светлана Анатольевна, подходя с "розыскной командой" односельчан вплотную.
Тут только все семеро грибников, будто опомнились и с недоумением посмотрели друг на друга.
- " А и правда, чего это мы топчемся здесь на месте"?
Выручил всех Митрофаныч, который жалобно пробасил:
- Ноги чего то не идут!
- Чего?! - не успокаивалась врач колхоза. Но здесь уже оглушительно завизжала Клавдия, жена Пантелея.
- Где корзины, старый чёрт?! Где грибы? Ты где шлялся до ночи? - она схватила бухгалтера за грудки и начала так трясти, язвительно приговаривая голосом мужа:
- Сегодня Клава будешь есть супчик из белых! - что при этом голова у Пантелея, замоталась из стороны в сторону и он всё также блаженно улыбаясь, только констатировал про себя:
- "Вот луна, вот Клава, вот лес, вот Клава, вот луна" ... - хотя где-то в подсознание мелькнуло: - "Лучше бы меня забрали черти прямо в ад"!
В это время, Люся Далдонова, которая до рези в ушах фальцетом вопрошала:
- Ты где кобель шастал? - с не менее большой прытью дёргала вперёд назад мужа Фёдора, отчего он лишь фиксировал широко открытыми глазами: вот деревня, Люся, лес, Люся, деревня... на луну он не успевал обратить внимание; вдруг почувствовала запах изо рта мужа, когда он от качки судорожно выдохнул в очередной раз, увидев затуманенным взглядом, перевёрнутый лес.
- Бабоньки! Так они пили в лесу! - дико завизжала Люся на всю округу, отчего залаяли разом все собаки в деревне и она удвоила тряску, с сарказмом громко шепча:
- Я тебе покажу долдоновскую! Ты у меня рецепт забудешь! - при этом Фёдор уже не видел в темноте родную деревню, только перевёрнутый лес и сразу грудь жены! Когда он в очередной раз ткнулся в бюст супруги, он вяло подумал:
- "Быстрей бы понедельник и за трактор"!
Доярка Пелагея, жена Степана, вообще-то тоже была женщина с добрым характером, тихая в быту. Она даже сначала обняла горячо мужа, дескать - "нашёлся родимый"! - но когда Пелагея услышала про долдоновскую, в неё сразу вселился бес. Она цепко схватила Степана за плечи и стала с таким ожесточением крутить его на месте, что вроде повидавший скорости и виды из окна, водитель УАЗика, не успевал замечать окружающие детали. Когда перед его глазами в десятый раз мелькнула Луна с глазами Светланы Анатольевны, он сильно зажмурился и представил себя на центрифуге, и что его будто испытывают для полёта на эту, секунды назад ещё маячившую среди этой круговерти перед глазами соседнею планету, чтобы окончательно и бесповоротно доказать всем: не ступала там ещё нога человека, кроме него, Степановой. Но даже закрыв глаза, он подавляя приступы тошноты, лихорадочно думал: - "Надо меньше курить"! - и если бы он сейчас вырвался из цепких рук жены, хоть и шатаясь, но с превеликим удовольствием он доплёлся бы не до деревни, а назад, к далёкому озеру, где снова с наслаждением выкурил бы пару папирос подряд.
На первый взгляд, легче всего было Алексею Воробьеву. Жена, Оля Петровна, заведующая сельским клубом, интеллигентнейшая женщина, не нашла лучшего способа, как наказать мужа по партийной части. Она схватила его обеими руками за уши и стала тянуть верх вниз поочередно, культурно говоря:
- Вот вам батенька, Маркс! Вот вам, Энгельс! - почему-то левому уху, которое было "Фридрихом", было намного больнее. В очередной раз присев "за Маркса", библиотекарь довольно подумал: - "Хорошо, что у людей по два уха и Оленька ещё нашего вождя не вспоминает"! - он наивно ошибался! В этом мире, самые жестокие люди - это интеллигенты! Только они своими учёными, культурными умами, могут придумывать самые изощрённые пытки: как обмануть, сделать больнее, уничтожить других, менее умных, культурных, чем они. Ольга Петровна, на десятый раз видимо считая, что двух немецких основоположников коммунистического учения упоминать довольно, пора и честь знать, схватила парторга колхоза за нос и проделала те же движения, только сейчас говоря очень ласково и интеллигентно, каждый раз чуть дополняя имена собственные, но не меняя суть: - А это за Ильича! За Владимира Ильича! За Ленина! За Владимира Ильича Ленина! - слёзы брызнули из глаз Алексея, он уже было хотел публично отречься от коммунистической морали, но Ольга Петровна, душевная женщина, опять схватила библиотекаря за уши и мягким голоском сказав: - А это тебе лоботряс ... начала перечислять: - За маслята! За волнушки, За грузди!... - зная энциклопедические знания жены, ведь она кроссворды в журнале "Огонёк" решала в три раза быстрее его и что супруга знает около ста наименований грибов, Воробьёв с ужасом подумал, сначала: - "Сколько же ещё раз придётся нагнутся, прежде чем старая ведьма доберётся до боровиков"? - потом, это когда змея подколодная, блестя стёклами очков, в которых отражался полный месяц, упомянула уже: - За опята! - его мозг, наклоняемый вдогонку за ушами, вдруг взбунтовался: - "Причем здесь философы марксистско - ленинского учения и грибы"? - Но когда родная Оленька почему-то остановилась с грибами на рыжиках и снова мягко сказала: - Вот вам Маркс! - Алексей сразу понял, что связь есть и что удивительно - самая прямая!
На самом деле, проще всех было Егору Криницыну. Так он сам решил, наблюдая за экзекуцией друзей. Жена Вера, медсестра и помощница Светланы Анатольевны, была женщиной худющей и на голову выше мужа, не зря в деревне её за глаза обзывали - "Стропилой". Не дай бог, чтобы Верка услышала бы подобное. Её все боялись, даже непосредственная начальница, относилась к ней очень уважительно. Никому та спуску не давала! В рот палец не клади, откусит и проглотит не задумываясь. Каждый день без склоки, для неё пустой день!
Ещё к трезвому мужу, она относилась довольно терпимо, всё же кормилец, да к тому же участковый, не последний человек в селе. Ну "пилила" его по сто раз в день, так это же по бытовым делам, отчего Егор часто засиживался в участке дотемна и домой явно не спешил. Лучше с преступниками общаться ( хотя какие в родной деревне преступники, так мелочь ), чем с такой жёнушкой.
Но если бы Егор заранее, до женитьбы, увидел как разговаривает, живя в Белоруссии, мать Веры, Фрося, со своим мужем Борей, то посчитал бы, что его жизнь малина, слаще некуда. Та, отправила своего первого мужа, Борю, на тот свет за десять лет, второго успела за три, третий не выдержал и года. Отец Веры, Борис Игнатьевич, водитель автобуса, ещё как-то умудрился "настругать" трёх дочек за первые пять лет совместной жизни. Или при рождении третьей, младшей дочки Веры, при тяжёлых родах что-то пошло не так, или вместе с капельницей во Фросю вселился какой-то злой дух, но спокойного житья в доме больше не было. Помучившись год, Борис Игнатьевич, вдруг стал страстным верующим. Как придёт с работы, сразу в угол, бах - перед иконой на колени и стоит там до ночи, пока все не улягутся, не угомонятся. Потом тихо подкрадётся к холодильнику, перекусит чем-нибудь в темноте и тотчас спать на раскладушку, чтобы завтра вскочить с зорькой, и быстрее бежать на работу из этого, ставшего таким ненавистным, когда-то родного, тёплого дома. Так и умер в углу бедняга, не выдержало сердце, как раз, когда все три дочурки начали ругаться, плакаться и драться между собой, а Фрося уже бежала с ремнём для наказания. В последний миг сознания, Борис всё же успел проклясть всю эту историю: с Адамом, с ребром и со змеем искусителем. Он уже давно догадывался, какой характер был у Евы и подозревал, что именно её дух и вселился в жену!
Егор, уже при приближении толпы ближе, увидел, чья голова отбрасывает бОльшую тень в отсвете факелоносца Сергея и внутренне приготовился к худшему, на всякий случай пятясь назад, пока спиной не наткнулся на Пантелея. Увидев эту попытку, после вступительных слов Светланы Анатольевны, Вера только прошипела: - Стоять! - Егор и так стоял, опустив руки по швам.
Если Вера ещё относилась к трезвому мужу более менее терпимо, то стоило Криницыну только выпить рюмку долдоновской, пусть даже на глазах жены где-нибудь за общим столом, всё! Он тут же в её глазах, превращался в алкаша и изгоя общества!
Если, ещё в первый год совместной жизни, он на стороне, в какой-нибудь компании, употребляя Федькин напиток, шёл затем домой полностью уверенным, что жена не заметит, запах то вроде отсутствует, то к его великому разочарованию, он глубоко - глубоко ошибался. Та или длинным крючковатым ( в маму Фросю ) носом поводя, сразу определяла мяту, или какую - то другую пряность, или под её пристальным взглядом, его выдавали мечущие расширенные зрачки, но только она сразу хватала, что ни попадя под руку и начинала его дубасить, не смотря ни на погоны, ни на звание офицера милиции, что было очень больно ему осознать пьяными мозгами.
На всеобщих праздничных застольях, обнюхать его, конечно, даже не требовалось. Вот она, государственная, от которой разит потОм изо рта, как из бочки с селёдкой. Так, нет же! Сидит "Стропила" рядом, вроде всем улыбается, а ему уголками губ:
- Полную не наливай! Целую не пей! Закусывай! Не части! Не смешивай! Не кури часто!
- "Тьфу! Это же пытка, а не застолье"! - не раз Егор, пробурчав: - Я в туалет! - быстро подбегал к курящим односельчанам и слёзно просил:
- Братцы, родненькие! Налейте полный стакан!
Мужики боязливо оглядываясь на стол и внимательно наблюдая за Веркой, наливали ему в заранее приготовленный для таких случаев гранённый двухсотграммовый и Егор, доказывая, что и милиция не лыком шита, тут же залпом опрокидывал его. Для верности, ещё покурив подряд две сигареты, он возвращался за стол, совсем другим человеком, котором было уже наплевать на всё. Вера это определяла каким-то шестым чувством! Глядя на его ухмыляющуюся рожу, она зло шипела:
- Нажрался уже скотина!
Но Криницын уже без всякой боязни, предлагал:
- Идём грымза, потанцуем! - для вида что-то пробурчав, Верка всё же охотно вскакивала. Очень она любила показывать всем, какие у неё длинные и худые ноги, для чего она старалась поднять их как можно выше, при этом выкручивая их в разные стороны. А может просто боялась, что подвыпивший Егор, неуклюже на них наступит.
Но зато, как она отрывалась по полной, ведя пьяного участкового деревни домой! Не раз она, его головой, пересчитывала все дощечки заборов, попавшихся им на пути, отчего он просыпался на утро с такой вздыбленной шевелюрой, что фуражка ну никак не хотела держаться на голове. Когда Криницын вообще был без сил ползти домой, Вера, как верная жена ( простите за каламбур ), мужа не бросала, мало ли у них в деревне одиноких баб. Она хватала мужа за ноги, точно за оглобли пустой телеги и волокла его по пыльной дороге так, что у Егора в ушах только ветер свистел. Изредка отплёвываясь от грязи и пыли, он всё же приподнимал голову и кричал пьяным голосом на всю улицу:
- Тпруу! Левее бери! - и тотчас падал назад головой без сил, наблюдать за красиво движущими облаками. Но однажды, после празднования юбилея Митрофаныча, когда Егор, в очередной раз перебрал за столом, Верка, ведьма такая, желая отомстить мужу за сказанные какие-то в её адрес обидные слова, тащила его сначала за ноги, потом водила за руку, пять раз вокруг деревни, пока он не протрезвеет до утра. И если на первый, на второй раз, ещё пьяными мозгами плохо соображая, он приподнимал голову и спрашивал удивлённо: - Где я? - а увидев жену, как призрак в темноте, ласково добавлял: - Где мы? - то в последующие круги, когда пошатываясь, брёл за женой, которая тянула его с силой за руку, он потерявший всякую ориентацию в темноте, только бормотал: - Земля круглая, а дом не видно"! - Наконец увидев знакомые очертания забора, за которым чернел впотьмах их дом, радостно вскрикивал: - Да вот же он, родной! - но тут же со слезами на глазах провожал свой дом затуманенным взором, потому что Верка, с невероятной энергией в худющем теле, волокла его на очередной, "штрафной", как в биатлоне, круг. Когда на пятый раз, он уже изрядно протрезвевший, увидел в очередной раз родную калитку, то молча, без слов, тут же свалился под забором и сколько жена не тянула Егора домой, он ни за что не хотел подниматься, а слизывая росу с травы ( что доказывало, что пил не только долдоновскую! ), он очень устало думал: - "Ещё чуть-чуть, увидел бы опять дом Митрофаныча и сошёл бы с ума! Что б я ещё раз со своей Стропилой куда-нибудь ходил"?!...
Расправа была короткой. Егор только подумал:
- "Хорошо, что у неё под рукой ничего нет"! - как тут же получил первую оплеуху. Голова участкового с каждым ударом моталась то направо, то налево, вот почему он успел заметить, как другие жёны истязаются над друзьями - грибниками. Ещё он обратил внимание: слева - полная луна, справа тёмный лес и с полным удовлетворением отметил про себя, что не потерял полностью ориентацию. Дедуктивный метод работал однозначно! Обиднее было, что с оплеухами жена приговаривала:
- Вот тебе - старший лейтенант! - это была самая больная тема для Веры, поэтому в этот удар она вложила все силы. Сколько раз по дню, особенно в выходные, она талдычила супругу:
- Вон Ивашкин, с соседнего района, тоже участковый, а уже капитан в тридцать лет! - и же не объяснить дуре, что у того тесть генерал милиции в городе! Этого Ивашкина, Егор невзлюбил лютой ненавистью. Хотя в оправдание, Егор раньше всё время бормотал:
- Так раскрываемость преступности плохая, потому что у нас собственно и преступников нет, так одна шантрапа. Не самому же мне грабить кассу колхоза? - но почему-то ему, в последнее время, всё чаще стал сниться Пантелей, пересчитывающий колхозную выручку.
Дальше удары начали ослабевать и Егор с горящими щеками, мог более сочувственно наблюдать над пытками товарищей.
- Это за твоих сорок пять! - "Так когда это ещё будет"! - вместе с оплеухой подумал Криницын. Верка уже изначально возненавидела его юбилей, считая, что всё перебьют, сломают, перецарапают, обрыгают, а подарят - фиг с маслом!
- Это за мою сломанную жизнь! - Вопрос риторический, Егор понятие не имел, когда он её сломал, по существу, он её толком и не разглядел. Удары все ослабевали и Егор даже успел подмигнуть Степану, которого видно сжалившись Пелагея, начала крутить в другую сторону, чтобы не закружилась у того окончательно головушка. Завтра же на работу!
Криницын среди звонко звучащих оплеух, даже попробовал уговорить уже уставшую изрядно жену успокоиться.
- Ну хватит Вера?! Вера! - но с ударами это выходило:
- Верааа? - будто он только сейчас узнал жену и очень удивлённо спрашивает: - Вера? - дескать, - откуда ты? - Затем у него начало получаться: - Ааа Вераа? - словно он окончательно и бесповоротно потерял всякую веру в людей!
Егор вдруг отчётливо понял, что все творящееся вокруг, это какой-то страшный сон! - "Да это же из-за синичек! Ну эти то, которые бабы, они же их не пробовали"? - Криницын вдруг, ощутил всем своим организмом, начиная с красных щёк, заканчивая дрожащими, вспотевшими пальцами ног, что ещё немного и он самом деле сойдёт с ума. Про живот он уже и забыл, как и про ноющий с утра зуб.
Но здесь жена, ведьма носатая, и не забудет же, вспомнила о том, о чём просила уже третий месяц подряд, каждый день, и собрала все силы в удар.
- А это тебе за ковёр! - падая назад, Егор всё же успел подумать:
- "Ну да, обещал ковёр выбить! Хорошо, что половой коврик в коридоре не вспомнила"! - последние мысли он додумал уже в руках Митрофаныча, который его поддержал от падения в последний миг.
Митрофаныч, крутя головой по сторонам со своим поцарапанным носом, всё это время безмолвно наблюдал за происходящим и с болью в сердце думал:
- "Пусть бы меня сейчас пинала, кусала, царапала моя Зина, лишь бы была жива"!
Но больше всего, досталось почему-то конюху, Ивану Смирнову. Может тоже каким-то шестым бабским чувством, его жена почувствовала главного виновника в произошедшем. Тут на помощь худенькой свинарке Маруси, пришла неугомонная Светлана Анатольевна, которая басом и так принимала живейшее участие в наказание жёнами загулявших где-то мужей; громко, на весь лес, подсказывая: как надо крутить, толкать, тянуть строптивых, чтобы им, заразам, больше неповадно было уходить куда-то налево! За Ивана они взялись очень ответственно и со всей серьёзностью.
Они сначала обе, навалившись всем телом, прижимали Смирнова к земле, потом резко вставая, вытягивали его во весь фронт, будто растягивали меха гармони, только не в стороны, а сверху вниз.
И пока конюх стонал, кряхтел, шептал: - ой, мама! - Светлана Анатольевна, на правах старшей, подробно рассказывала всему лесу: где и сколько их искали, сколько корвалолу было выпито, как они на завтра уже вызвали водолазов и поисковый отряд со служебными собаками. Где-то на пятом десятке подскоков, приседаний, Иван, у которого потемнело в глазах уже на первом десятке движений, случайно снизу посмотрел налево, в лес, и он бы уже не встал, грохнулся бы без сознания, увидев, что оттуда ему светятся, подмигивают, весело мерцая синички; но его, точно словно гибкую пружину, тут же опять вытянули бледного, как мел, во весь его рост.
Все иногда хорошее и чаще плохое, заканчивается в этой жизни.
Первым не выдержал библиотекарь Воробьёв. У него уже от подёргиваний за уши и носа, так дрожал подбородок, что со стороны могло показаться, что из-за игры света исходящим от луны, на его грудь падает удлинённая колыхающаяся тень, словно, от бодающегося козла с большой бородой. Алексей уже запутался начисто в физиологии и если бы его сейчас спросили, указывая на уши и нос, как это называется, он не задумываясь, сказал бы имена тех, кого с тактичность называла Ольга Петровна. Он уже не имел никакого понятия, о чём он будет разглагольствовать на следующем колхозном собрании, его уже тошнило от всяких идеологий. Вдруг, неожиданно оттолкнув жену, он истошно закричал, перекрикивая даже Светлану Анатольевну и Веру, вместе взятых.
- Скоро мы все потеряем - Советский Союз!!!...
Даже деревья в лесу перестали шевелится! Все разом застыли в шоке!
Светлана Анатольевна, собираясь в очередной раз нагнуться вместе с Иваном, только удивлённо прошептала:
- Он что сказал?? - Маруся отпустив мужа, наклонилась и повторила ей на ухо. Жена председателя быстро выпрямилась и играя желваками, медленно пошла навстречу коммунисту и агитатору колхоза. Даже Луна, увидев искорки гнева и изумления, исходящие из её бешено сверкающих глаз, тотчас укрылась большой чёрной тучей, что уже говорить про собак в деревне, которые в один миг смолкли и поджав хвост, скрылись в своих конурах.
- Огня! - гневно крикнула врач колхоза зятю. - Я хочу посмотреть этому подлецу в глаза!
- Он не виноват! - в свою очередь завопил рядом с другом, Пантелей. - Это во всём виноваты...грибы...синички!
Светлана Анатольевна резко встала и удивлённо посмотрела на бухгалтера и кассира колхоза.
Здесь сдался и Далдонов, которого Люся так перетряхнула, что он начал заикаться.
- Это всё Иивван! - проблеял он. - Сраазу стааноовииться жиить хоороошо!
- Тебе наплевать на проблемы! Голова работает ясно и четко! - пролопотал Егор слова Смирнова на озере, держась за обе щёки ладонями.
- Сволочи! - крикнул из последних сил, шатаясь Иван. Ему временами начало казаться, что он маааленький такой гномик, а через секунду, он становился великаааном. - Я вас заставлял есть? Я вам грибы в рот положил? - чуть не плача ныл конюх.
- Я тоже хотел будущее увидеть! - честно признался Степан, которому расхотелось лететь на Луну и стало совсем безразлично, были ли там астронавты или нет, ему от этого было ни жарко, ни холодно.
Лишь Митрофаныч стоял молчком и делал вид, что всё что здесь происходит, его не касается.
Маруся, со слезами на глазах, вовсю колотила кулаками мужа.
- Я тебе покажу крайне редкий вид! Опять за своё?! Мало тебе, что сыновей дебилами в школе называют?
- Подожди Маруся! - тихо пробасила Светлана Анатольевна, надвигаясь на Ивана. - Я сама! - но для начала, она повернувшись, показала кулак Криницыну.
- Ты что, лейтенантом или младшим, хочешь всю жизнь прослужить? - при этих словах жены председателя, Вера схватила Егора за чуб и начала усиленно его трясти верх - вниз, в стороны, верх-вниз, в стороны.
- У нас в колхозе наркоманию разводить, все показатели в районе испортить?! Я вас всех пересажаю...если не вылечу! - Светлана Анатольевна подошла вплотную к белому, как снег, конюху и строго сказала:
- Твоего деда в лесную избушку выгнали, ты туда же хочешь? Что, гены заиграли?
- Так бабоньки! - затем поворачиваясь ко всем, зычно приказала колхозный врач. - Тащите этих синичников по домам, а мы, - она посмотрела на двух молодых бугаёв со скотного двора - будем ходить по домам и всем грибникам делать капельницы, пока не прочистим кровь! Потом я на сон сделаю всей этой кампании успокоительные уколы!
- На всех же капельниц не хватит! - со слезами в голосе промолвила Вера.
- Ничего, в соседнем районе возьмём! - уверенно и твёрдо сказала опытный врач. - А пока привезут, я этим гадам, ещё и клизмы поставлю, пока водой не будут ср...! - все знали, что в пылу жарких диспутов, в чрезвычайной обстановке, интеллигентка - врач, сгоряча могла и не такое сказать!
Неожиданно для всех, Митрофаныч, вдруг зафыркал, заржал, как конь, и помчался наутёк изо всей прыти.
- Держите его! - закричала тут же врач, двум молодцам со скотобойни. Те было рванули, но где там, кузнеца и след простыл в темноте.
- Ничего, найдём! - без сомнения в голосе пробасила Светлана Анатольевна. - От наших клизм не уйдёшь! Я им всем покажу сегодня лунную ночку! - она как шашкой, разрубила ночной воздух, ребром крепкой ладони.
И действительно, эту ночку вся деревня будет вспоминать очень долго!
Конец 4 части.
* Песня о Родине. Музыка И. Дунаевский. Слова В. Лебедев - Кумач.