По слухам, новый алхимик явился в Керцен еще до начала праздников. По слухам, новый алхимик тут же завоевал сердца половины слуг, а другая половина косилась на его хрупкую фигуру с легким неодобрением - мол, неужели ему так не нравится общепринятая форма? Чего ради носить кожаную куртку, снабженную кривыми застежками, в теплых замковых коридорах?
Новый алхимик был спокойным и уверенным в себе типом. Копаясь в реагентах, он то и дело бормотал себе под нос бульварные песенки; шагая по лестнице, любовался картинами и железными фонарями, абы как подвешенными там, где еще не работала - или еще не была испытана - система тонких резиновых трубочек, изнутри начиненных то ли медью, то железом. Обеденные часы он проводил в башне, а в кухне его почти не видели; впрочем, Кай, повелитель местного архипелага, часто приходил к новому алхимику с бутылкой вина, и они подолгу сидели, обмениваясь то планами на будущее, то смешными байками из жизни.
Наэль-Таль приехал необычно рано - за месяц до конца года. Угрюмый, как туча, он швырнул в распахнутую пасть камина какие-то чертежи, сообщил, что к чертовой матери уходит из науки, и заперся в своих личных апартаментах.
Корабль, шептал себе он. Как же я хочу построить, наконец, корабль, который не испугается этой вечной зимы, и холодного океана, и льда, и снега, и ветра. Но у меня, Дьявол забери, не выходит; сколько я бумаг выбросил, сколько моделей был вынужден разобрать - и ни одна из них, как бы я ни старался, не оправдала моих надежд. А ведь, помнится, я так весело обещал Каю, что уже в этом году мы перестанем жить, как запертые судьей пленники - пускай и не в узкой подземной камере, а на девяноста девяти островах.
Новый алхимик попался Наэль-Талю с утра. Он сидел у самого края стола, с болью изучая содержимое своей тарелки; видимо, любимая господином Каем фасоль в томате была ему не по душе.
Помнится, Кай писал, что этот юноша обладает немалыми талантами. Помнится, Кай писал, что в ядах он - непревзойденный мастер; хотелось бы выяснить, откуда он такой взялся. Хотелось бы выяснить, потому что по словам Кая выходило - новый алхимик завелся в коридорах его обители, как заводятся домовые. Просто появился однажды - то ли с послами приехал, то ли с мореходами, - и увидел, как, стоя у окна, чихает Его простуженное Величество; а увидев, немедленно всучил ему какой-то загадочный корешок. Опять же, по словам Кая - простуду как рукой сняло, и с тех пор невозмутимый эрд в несуразной кожаной куртке жил под сводами каменного замка, никому толком не рассказывая, кто он такой.
Это мы выясним, заявил себе Наэль-Таль. Это мы выясним; раз уж наука меня отвергла, я сегодня займусь тобой. Все равно спать, забери меня Дьявол, совсем не хочется.
- Кай, - обратился он к повелителю, - скажи, какого ты мнения... об этом парне?
Его Величество улыбнулся. Уцелевший серый глаз на секунду отразил гибкий силуэт Наэль-Таля - худые тонкие плечи, воротник вязаного свитера, золотисто-рыжие волосы, обветренные губы, воспаленный шрам на лице и янтарь, живой, теплый, великолепный янтарь под веками.
- Высокого, - отозвался он. - Уильям очень полезен.
Наэль-Таль понял, что это бессмысленно, и притих. Новый алхимик откланялся и убрался; на столе немым упреком темнела его нетронутая фасоль.
Значит, Уильям, отметил ученый. Довольно странное имя для жителя Харалата; что, если он воспитывался не на девяноста девяти островах? Что, если он - не из тех, кто вышел из тоннелей Сокрытого бок о бок с далекими предками господина Кая?
Хм-м-м, задумчиво тянул Наэль-Таль. Хм-м-м; откуда же ты взялся, что же творится у тебя на уме? Довольно странное имя; довольно странные вещи, одна кожаная куртка чего стоит - косая линия застежек, бестолковый низкий воротник - толку с него на Харалате, где, стоит выйти на улицу, от холода покрываются кристалликами инея брови?
Лаборатория была погружена в полумрак. Если новый алхимик и занимался чем-то полезным, то не в это утро и, пожалуй, не здесь; Наэль-Таль прогулялся по его рабочей комнате, подозрительно косясь на банки, стеклянные колбы, ящики у стен и книги, абы как разбросанные по столу. Кем бы ни был господин Уильям - о порядке он вовсе не беспокоился.
В некоторых колбах медленно, бросая пятна света на каменные стены, двигались то ли жидкости, то ли клочья тумана. Эти колбы новый алхимик бережно закупорил и пометил синими печатями; что они значат, Наэль-Таль понятия не имел. Но хотел бы иметь, поэтому - снова - обратился к Его пьяному Величеству.
Кай любил выпить, а что именно придется пить, для него было не особенно важно. Он планомерно опустошал замковые запасы вина, он требовал новостей о грядущей партии коньяка, он покупал знаменитый хальветский эль, он писал одному из князей Адальтена, чтобы выяснить, а не поделится ли он, случайно, вишневыми настойками . Если он приглашал кого-нибудь на балы, то с целью потанцевать лишь немного - а затем шлепнуться в уютное кресло, поднять изящный бокал и разродиться витиеватым тостом. И продолжать последние действия до тех пор, пока гости не используют свои тарелки вместо подушек.
- Непогода, - едва обнаружив Наэль-Таля, простонал Кай. Кожаная повязка съехала ему на лоб, и красным пятном виднелся краешек пустой глазницы. - Никто не может приехать. Таль, приятель, ты выпьешь со мной?
- Нет времени, - туманно отказался ученый. - Скажи, а синие печати на колбах твоего алхимика - они безопасны? Там, вроде, какая-то несусветная дьявольщина внутри.
- Так и есть, - отмахнулся повелитель. - Зеленая печать - все нормально, без паники. Алая - будьте осторожны, я пока не уверен, что это. Голубая - не подходите ближе, чем на пару шагов. Синяя - вы умрете, если тронете эту штуку.
Побледневший Наэль-Таль помедлил - и все-таки сел напротив.
- Умрете, если тронете? - хрипло повторил он. - И ты действительно считаешь господина Уильяма...
- Весьма полезным, - кивнул Кай. - Вообрази, что будет с нашими соседями, если они узнают, какого серьезного алхимика я раздобыл. Выдвинут нам очередную претензию, а я им в ответ: "Еще одна паршивая грамота, и я распылю над вашими землями ядовитый газ!" Готов поспорить на что угодно - они там в обморок упадут.
- А если, - Наэль-Таль потянулся к высокому горлышку бутылки, - ядовитый газ выберется из колбы здесь?
- Не выберется, - клятвенно заверил Его Величество. - Уильям - надежный парень!
...чем закончилась эта внезапная попойка, ученый боялся даже вообразить. Кажется, они с Каем пели какие-то баллады, а придворный музыкант боязливо переминался у выхода, не зная, нужна ли разудалому дуэту музыка, или ему и без нее отлично живется. Кажется, они с Каем ходили смотреть на яркие полуночные звезды, на далекие корабли, и Кай спрашивал - как там дела у твоих гениальных замыслов? Кажется, Наэль-Таль плакал и убеждал его, что если кто и родился гением, то лишь сам повелитель заснеженного Харалата - а он, как ученый, проявил себя в наихудшем свете.
Но, что самое ужасное - кажется, ближе к рассвету они заметили в коридоре Уильяма. И Уильям, кажется, увлеченно что-то писал на рваном клочке пергамента; Кай обнял его за плечи и заявил, что будет его отцом, братом и вообще кем угодно, если новый алхимик согласится опрокинуть рюмочку "за здоровье". Именно рюмочку, поскольку с вина эрды плавно перешли на коньяк - и Уильям эту рюмочку опрокинул, а потом опрокинул еще одну, и еще, а потом вытащил из кармана длинную деревянную трубку, набил ее душистыми стеблями какой-то травы - и закурил, выпуская изо рта облачка дыма.
На следующий день Уильям не вышел к утренней трапезе. Может, ему было паршиво после ночных событий, а может, овощное рагу тоже ему не нравилось; Кай сидел, подпирая кулаком щеку, и сонно ковырялся ложкой в пиале. Наэль-Таль попытался его утешить, но повелитель заснеженных земель молча - и с вожделением - покосился на очередную бутылку, и ученый поспешил убраться куда подальше. Ну его - конечно, застой в работе не вызывает особой радости, но и давиться коньяком из-за него как-то... нехорошо.
К тому же он до сих пор не выяснил, как проводит свои рабочие будни новый замковый алхимик.
Солнце стояло высоко. Солнце размеренно уходило прочь, топило свое тепло в океане, окружало светом паруса кораблей. Там, у внешней пристани, сновали эрды; они наивно, почти глупо верили, что у Наэль-Таля получится добиться успеха, что он принесет готовые чертежи и с восторгом покажет, как именно их надо воплотить в жизнь. Они наивно и глупо верили, что больше некому это сделать, что на всех девяносто девяти островах больше нет ни единого эрда, способного на такие подвиги.
А Наэль-Таль стоял в полутемном коридоре - и болезненно морщился, и внутри у него было так пусто, будто он сжег не какие-то жалкие чертежи, а свое собственное сердце.
Он родился, чтобы помочь. Родился, чтобы исправить, чтобы доказать: заснеженный Харалат - это вполне себе достойная, вполне себе гордая, вполне себе красивая земля. Он родился, чтобы изобретать, и со временем даже Кай начал произносить его имя слегка опасливо, не представляя, будучи не в силах представить, что творится в золотисто-рыжей голове Наэль-Таля.
Следить за новым замковым алхимиком оказалось до смешного просто. Он вылез на божий свет ближе к яркому розовому закату, обосновался в библиотеке - и, окруженный книгами, выписывал какие-то детали из объемистых научных томов, а потом собирал их в такие сложные уравнения, что Наэль-Таль, пожелавший Уильяму доброго утра и спрятавший лицо в романе о любви, лишь растерянно поднял брови и сразу перешел к выводам.
"Смешать элементы D-17, A-14, S-32 и G-0. Посмотреть, что из этого получится".
Ох, подумал он, Кай, по-моему, ты все-таки зря затеял всю эту возню с ядовитым газом. Уильям, похоже, и сам не в курсе, что именно делает, и я не слишком удивлюсь, если каменный замок, столетиями терпевший холод и свирепые зимние бури, однажды рассыплется - или утонет, и в составе нашего архипелага не станет клочка суши под названием "Керцен".
К ужину гениальный ученый и новый замковый алхимик вышли вместе. Уильям покорно съел пышный омлет с мелко нарезанными огурцами, выпил стакан яблочного сока - и вернулся в библиотеку. Наэль-Таль дал ему фору в полтора часа, перебирая в памяти сюжет маскировочного романа, а затем поднялся и вежливо намекнул своему королю, что абсент ему ни капли не интересен.
Полтора часа - это слишком, ругал он себя. Полтора часа - это слишком; я не удивлюсь, если в библиотеке Уильяма не окажется. Я не удивлюсь, если мои планы выяснить, что он такое, снова не оправдаются. Я не удивлюсь, если он уже смешивает D-17 и A-14, я не удивлюсь, если он радостно хихикает над своими стеклянными колбами. Он хихикает, а мы не подозреваем, что последние минуты жизни проведем - как же это банально - в столовой...
Он толкнул резные деревянные двери.
И все-таки удивился, потому что Уильям спал, прижимая к себе какой-то зловещий коричневый фолиант. Переплет из выделанной кожи украшала витая надпись "Ядовитые смеси", и Наэль-Талю так ясно почудился хрипловатый голос короля, что он обернулся - не стоит ли Кай позади? Но Кая не было, хотя его радостная фраза все еще звенела у золотисто-рыжего эрда в ушах: "Еще одна паршивая грамота, и я распылю над вашими землями ядовитый газ!"
Наэль-Таль поежился. Нет, все-таки Уильям - вовсе не полезный парень. Он опасный, и его надо как можно скорее выгнать из каменного замка, а в идеале - посадить на ежегодный рейс, пускай предлагает свою помощь королю Вьены или князьям Адальтена. Я не боюсь этих его смесей, я по любому подозрительному судну пальну из береговых пушек; тогда мы и выясним, кто на Харалате самый талантливый ученый.
В следующую секунду он застыл, потому что Уильям пошевелился. Провел тонкими пальцами по левой скуле, нахмурился - и очень тихо пробормотал:
- Дирижабли... умеют летать по небу... как птицы...
Наэль-Таль почему-то замер. И не успел уйти - потревоженный смутным образом, или - далеким воспоминанием, новый алхимик дернулся - и распахнул свои чертовы ясные серые глаза.
- Господин Таль? Неужели этот роман такой увлекательный?
Самый талантливый харалатский ученый виновато переступил с ноги на ногу.
- Послушай, - неуверенно отозвался он, - а что такое дирижабли?
Первый чертеж они, конечно, выбросили. И второй, и третий, и седьмой - пока не получилось, как выразился Уильям, "нечто весьма похожее".
Наэль-Таля несло с горы по накатанной, и остановиться он - к сожалению или счастью - не мог.
- Паровой двигатель, - шептал он, добавляя к чертежу скупые, краткие пояснения. - Воздушные винты. Специальная вышка... на юго-западе у нас есть заброшенный остров, туда никто не заявится, а значит, я смогу работать в условиях тишины и покоя... минимум рабочих, основные чертежи я показывать им не буду - обойдутся деталями... что ж, - он покосился на Уильяма и пришел к выводу, что его кожаная куртка не такая уж идиотская, - большой тебе удачи. Я пойду, у меня полевые опыты. Передай, пожалуйста, Каю, что Новый Год ему придется отмечать без меня.
- Хотите, чтобы он вас проклял? - криво улыбнулся новый алхимик.
- Я тебя умоляю, - отмахнулся ученый. - Бутылка вина, и ему будет наплевать, приехал я или нет. К тому же в конце весны я покажу ему такую штуку, что... клянусь, он упадет в обморок не хуже мительнорского императора. Только, - он сдвинул золотисто-рыжие брови, - ты ему об этом не говори. Я уже обещал ему построить чудо-корабль, а в итоге у меня совсем ничего не вышло. Не хочу опозориться еще раз.
Уильям посмотрел на исчерканные листы:
- Угу.
Наэль-Таль помялся на пороге библиотеки, прижимая итоговый чертеж к левой половине груди. Потом не выдержал - и все-таки обернулся:
- Уильям... скажи, а часто тебе снятся... такие сны?
Алхимик странно поежился:
- Довольно часто.
Время текло быстро.
Объяснять Каю, какого черта вообще было приезжать, если зимние праздники снова ему не интересны, Наэль-Талю все-таки пришлось без помощи Уильяма - потому что повелитель девяноста девяти островов поймал ученого за торопливым копошением в сумках и так возмутился, что едва не приказал почетному караулу воспользоваться копьями там же. Золотисто-рыжий эрд боязливо потоптался на месте, повздыхал, осторожно произнес, что, наверное, все-таки останется в науке, а наука вынуждает своих приспешников идти на жертвы, и откланялся - хотя ледяное равнодушие Кая ударило по нему куда больнее, чем он ожидал.
Как ни крути, они были друзьями с раннего детства. Наследник пожилого герцога - и наследник пожилого короля; помнится, они так плохо между собой ладили, что их частенько разнимали родители. Погруженный в опыты, Наэль-Таль забыл, почему это изменилось - но Кай помнил, и это воспоминание заставляло его жалеть о днях, проведенных без лучшего харалатского ученого.
Была весна. Холодная харалатская весна, внешне весьма похожая на зиму - отличить могли только местные жители, а для гостей не было никакого мая и никакого апреля, сплошной февраль, бесконечный, воющий и тоскливый. Наэль-Таль приехал в компании своей матери, задумчиво покосился на Кая - и вытащил из кармана железную стрекозу. Кай фыркнул: "Тьфу, что это за дрянь!", а Наэль-Таль улыбнулся - и железная стрекоза легко слетела с его ладони. Слетела не для того, чтобы упасть, а чтобы начать носиться по комнате; и забавно трещали ее крылья, а вытянутый силуэт поблескивал отражениями свечей, и будущему королю показалось, что в мире нет штуки любопытнее, чем эта.
После отъезда Наэль-Таля он обратился к Уильяму за утешением - и Уильям, разумеется, не подвел. Он сделал Его Величеству такую же деревянную трубку, как и та, что лежала в его кармане; сидя на подоконнике и любуясь внешними улицами, венценосный эрд и алхимик молча курили, и было в их молчании что-то невероятное, что-то особенное, такое, чего Кай не мог добиться вином. Сначала дым словно бы обжигал его изнутри, а потом - медленно, очень медленно становился приятным; и вился, как туман или облака, по длинному коридору, и караульным стоило большого труда не кривиться, чтобы не навлечь на себя королевский гнев.
- Уильям, - требовал Кай, если его одолевала скука, - расскажи мне что-нибудь забавное.
Алхимик медлил. И виновато пожимал плечами - извините, мол, но вариантов у меня нет.
- Тогда что-нибудь серьезное, - предлагал Кай. - О себе или о своих друзьях. У тебя они, кстати, есть? Сколько тебя вижу - ты постоянно один.
- Если не ошибаюсь, уже около двух недель я постоянно с вами, - предполагал Уильям. - Значит ли это, что вы - мой друг, Ваше Величество?
Повелитель весело ему подмигивал:
- Только если ты хочешь. Так что? Происходят ли с тобой какие-нибудь опасные вещи? Ведь по какой-то причине, - он внимательно смотрел на своего собеседника, - ты не покидаешь замок. Тебя не встретишь на площадях, да что там, ты и во двор-то не выходишь, а компоненты зелий послушно покупают мои слуги. Это не жалоба, нет, - он отмахивался, - и не упрек. Я просто хотел бы знать.
Уильям спокойно выслушивал. И отвечал:
- Я не люблю холод. В холоде у меня мозги не работают. В замке тепло, бывает, что вполне себе хорошо кормят, к тому же есть обширная библиотека и личный караул, а личный караул позволяет мне упускать из виду некоторые детали моей жизни, без которых мне уютнее дышится. У меня есть враги, Ваше Величество. Я часто ошибался, пока учился, пока выяснял, что можно - и что нельзя делать, будучи алхимиком. Но благодаря вам, - он следил за выражением лица Кая так, будто боялся увидеть на нем обиду, - я в безопасности. И со мной все нормально, у меня все еще две руки, две ноги, целехонькое туловище, голова, рога и шея. И раз уж мы затронули эту тему, - Уильям проводил тонкими пальцами по левой скуле, - я хотел бы сказать вам... спасибо, Ваше Величество. За то, что окружили меня такой заботой. За то, что не боитесь принимать сделанные мной лекарства. За то, что подарили мне такую чудесную лабораторию, за то, что проводите со мной столько времени. Без шуток, спасибо. Если бы не вы, я бы, наверное, уже умер.
Кай рассеянно грыз плоский загубник.
- Пожалуйста.
Возможно, потом Уильям жалел об этом своем красноречии. Возможно, потом он подумал, что после такого признания повелитель каменного замка взашей прогонит алхимика, чье прошлое оказалось темнее тучи - но после завтрака венценосный эрд снова присоединился к Уильяму, чтобы сонно обсудить хмурую утреннюю погоду, чертову необходимость работать, будущий визит вьенских послов и, конечно, будущие праздники. Перед слугами и гостями Кай так не распинался, а новому алхимику ясно дал понять - эти праздники ему нужны. Он буквально мечтает о моменте, когда сосредоточенные слуги будут наряжать елку, он буквально мечтает о моменте, когда вокруг елки уложат игрушечные рельсы и запустят игрушечный бронепоезд. И когда часы пробьют полночь, потому что всякий раз, едва стрелки меняют номер текущего года, он верит: все изменится. Наконец-то произойдет какое-то чудо, вспыхнет какая-то магия, и больше ему не придется ни о чем тосковать и ни о чем волноваться.
- Каждый год, - Кай угрюмо наблюдал за девушкой, собиравшей посуду на поднос, - все, кто приходит на пир - ну и вне пира, скорее всего, тоже, но именно у нас это обязательно, - пишут на клочке пергамента свое самое сокровенное желание. Потом заходят особо доверенные слуги с канделябрами, помогают моим сотрапезникам сжечь упомянутый клочок и бросить его останки в бокал. Бокал наполняют вином, как правило - игристым, и пьют. Мой отец верил, что если так поступать, то желание непременно сбудется. Но, если честно, - он усмехался, - первые несколько лет я по глупости своей писал, что жажду получить правый глаз обратно.
Уильям хмурился:
- Мне жаль, Ваше Величество. Если бы алхимия была на это способна, я бы создал вам какой-нибудь заменитель, но... увы. Мне действительно очень жаль.
- Я вовсе не к этому веду, - продолжал усмехаться Кай. - Лучше скажи, если бы ты принимал участие в пире... что бы ты написал? Каким было бы твое желание?
К его удивлению, в тот момент новый алхимик погрустнел - и как-то неуверенно обронил:
- Если бы это сработало... я попросил бы, чтобы он жил. Чтобы он по-прежнему был жив.
- Кто? - бестактно - слишком было интересно, чтобы щадить эмоции собеседника - осведомился Его Величество. И сощурился: - Ты кого-нибудь отравил, да? И теперь тебе за это стыдно?
...Еще больше он удивился, когда Уильям резко поднялся и вышел, бросив на столе недопитую чашку чая.
И заключил, что эрд, чья смерть огорчает алхимика, был для него кем-то важным.
Новый Год миновал, но елку выбрасывать не спешили, и она стояла в углу трапезной, сверкая сотнями огней и зеркалами шариков. Все еще катался по кругу маленький бронепоезд, все еще улыбался ему довольный король.
Его отношения с Уильямом находились на том же уровне. Хотя, единожды задев до поры незаметные чувства алхимика, повелитель все-таки постарался больше в них не рыться.
Вьенские послы вели себя изумительно хорошо. То есть приехали без почетного эскорта, поднятого из могил специально для этой поездки; Кай весело улыбался и подписывал грамоты о продлении военного и торгового союза. Послы вежливо уточнили, где находится Его Светлость Наэль-Таль; Кай сердито сообщил, что Наэль-Таль перевесил обязанности герцога на какого-то своего приятеля, а сам занимается опытами на одном из необитаемых островов. Послы содрогнулись, а Кай поспешил познакомить их с Уильямом - чтобы отвлечь и заодно похвастаться своим шансом распылить над землями Мительноры ядовитый газ.
У алхимика улыбка получилась натянутой, но послы не обиделись и шумно восхитились его талантами, хотя в лабораторию не пошли и сбивчивый рассказ о пробирках выслушали вполуха.
В новогоднюю ночь Кай попытался выяснить, что загадывают послы. И оставил Уильяма в покое, хотя слуга, подносивший алхимику свечу, без особых усилий различил на пергаменте корявую надпись: "Я хочу попасть в две тысячи восемьсот четвертый келетрийский год".
- Скажи, приятель, - за три дня до начала праздников попросил повелитель девяносто девяти островов, - какой подарок заставил бы тебя, например, плакать?
- Пара сдвоенных полумесяцев, - поразмыслив, отозвался Уильям, - с маленькими такими зазубринами на лезвии. А вас?
- А я, - Кай злобно захихикал, - буду плакать от радости, если меня известят о похоронах мительнорского императора. Вот это подарок, вот это я понимаю. А вообще, - он похлопал своего личного алхимика по плечу, - было бы славно, если бы ты перестал на меня злиться. Я извиняюсь - представь себе, я, харалатский повелитель, извиняюсь перед тобой, - за те глупые слова о парне, которого ты хотел бы видеть живым. Если для тебя он так много значит, то я вместе с тобой буду скорбеть о его смерти.
Уильям помедлил, а затем кивнул:
- Спасибо, Ваше Величество.
Зима закончилась, весна достигла своей середины, и за неделю до короткого харалатского лета повелителю девяноста девяти островов, попеременно извиняясь и кланяясь, принесли помятое письмо. Оно было исписано мелким закругленным почерком, хотя нижние хвосты у рун забавно переплетались и образовали собой почти единую цепь.
Этот почерк Его Величество узнал бы из десятков тысяч.
"Дорогой Кай,
помнишь, я обещал, что сделаю корабль, способный плавать по Ледяному Океану в любое время года? У меня ничего не вышло, и я был так расстроен по этому поводу, что поверил: больше не будет ни одного достойного изобретения, ни одного достойного чертежа, я истрепался и уже не могу работать с той же самоотдачей, как раньше.
Но я ошибся. И понял это с помощью твоего алхимика - поэтому прошу, чтобы вы оба приехали на второй юго-западный остров, чтобы посмотреть на результат моей долгой - и весьма кропотливой - работы.
Клянусь, Кай, ты будешь потрясен. Эта штука, разумеется, не может плавать по океану, и все-таки позволит нам его пересечь. А если ее, ха-ха, увидит над своими землями твой любимый мительнорский император, его хватит удар!
Машинисты моего бронепоезда уже уведомлены. Они приедут за вами в пятницу, 18 июля.
С любовью, Наэль-Таль.
P. S. Дирижабли умеют летать по небу, как птицы".
Получаса Каю хватило, чтобы собраться.
На рейсовый бронепоезд он летел, не чувствуя ног. Ему были не нужны никакие ноги, потому что его звал к себе Наэль-Таль - Наэль-Таль, у которого наконец-то что-то получилось, который наконец-то перестал быть печальным, который наконец-то будет смеяться и говорить, что да, он - самый лучший харалатский ученый.
Уильям, наоборот, молчал. И, уже сидя на уютном кожаном диване, в крепком вагоне, способном выдержать любую атаку - вплоть до магической, - Его Величество заметил, что его личный алхимик вовсе не рад неожиданной поездке.
- В чем дело? - спросил он. - Тебе нездоровится?
- Нет, - возразил Уильям. - Просто... настроение плохое.
Кая это слегка задело.
- Почему? Это ведь ты вдохновил его построить... летающий ди-ри-жабль. Это ведь был ты. Тебе стоило бы гордиться.
- Вы ошибаетесь, - спокойно возразил его собеседник. - Это был не я.
Наступила тишина. Кай недоверчиво наблюдал за юным алхимиком, а алхимик набивал сухими травами свою любимую деревянную трубку.
- Я поясню, - все так же спокойно предложил он.
- Поясни, - согласился повелитель.
Облако дыма расползалось по вагону. Серого пахучего дыма; Его Величество поймал себя на том, что почти любит этот запах. И вспомнил, как сильно ненавидел его сначала.
- Был один человек, - негромко сказал Уильям, - которому тоже снились дирижабли. И он был... понимаете, задолго до меня. Я унаследовал, - он глубоко затянулся, - его память, а с памятью - сны. Если бы не он, мы бы не ехали сейчас в этом поезде и не получили бы от Наэль-Таля письмо - более того, Наэль-Таль бы все еще скитался по коридорам вашего замка, пытаясь найти хоть какую-нибудь зацепку для своих идей. Я уточню еще раз, ладно - вы понимаете? Точно понимаете? Я не совсем эрд. У меня в предках есть люди. Из-за меня, - алхимик сощурился, - вы словно бы... немного обязаны племени людей.
- И что теперь? - устало осведомился Кай. - Предлагаешь выбросить тебя в окно?
Уильям не ответил, и повелитель пожалел, что его собственная трубка осталась дома. Все-таки, укорил себя он, следовало тщательнее собираться - или доверить это прислуге, прислуга бы точно сложила в походную сумку все необходимое.
- Уильям, - окликнул Его Величество.
- Да?
- Я ничего не имею против людей.
Алхимик недоверчиво покосился на короля. Тот снова усмехнулся:
- Они слабые, им не подходят наши острова. Им трудно выжить на Харалате. Тут вечный мороз, они болеют, не могут работать, им не хватает монет, чтобы купить себе зелья. Они уплывают на запад, к Адальтену и Вьене, и Тринне, и к архипелагу Эсвиан. Я их не держу. Но я и не злюсь, что они уплыли. Допустим, что здесь, - он указал на карту, приколотую к деревянной панели у стола, - людям не место. Но это не значит, что у них не должно быть шанса попробовать.
Бронепоезд мчался по рельсам, и стучали тяжелые колеса, и мелькали мощные силуэты мостов, соединяющих между собой острова.
В ясных серых глазах Уильяма было столько тепла, что это тепло могло бы растопить харалатский лед, если бы сумело выбраться.
Кай пошарил по внутренним карманам пальто, вытащил крохотную деревянную коробочку - сродни тем, куда прячут кольца, - и протянул ее своему личному алхимику:
- Вот, возьми. Твой новогодний подарок. Ты говорил, что заплачешь, если это получишь, а до меня, увы, не сразу дошло, что это будут вовсе не счастливые слезы. Прости, что я так мало о тебе знал. Прости, что я так паршиво с тобой познакомился. И, пожалуйста, - он подался вперед, - давай попытаемся еще раз. Меня зовут Кай, я родился в Керцене. Обращайся ко мне на "ты".
У него не было мундира, и темно-зеленой рубашки, и вообще полицейской формы. У него были волосы, разделенные пополам - черные с белым, - у него были витые рога, и кожаная куртка, и сапоги, и воспаленный рубец в боку, и... серебряные полумесяцы в ладони. Полицейские серебряные полумесяцы.
Он отражался в зеркале, как эрд, как житель Харалата, как личный алхимик нынешнего повелителя девяноста девяти островов.
А помнил себя человеком, окруженным десятками голограмм, спрятанным под надежной современной обшивкой немного устаревшего корабля "Asphodelus". Предназначенного не касаться воды, но плавать по космосу, мимо лун, мимо живых планет и звезд, и астероидных поясов, и туманностей, и орбит.
И помнил, чья фотография неизменно висела у полки со старыми книгами и журналами в каюте нынешнего капитана.
"Я хочу попасть в две тысячи восемьсот четвертый келетрийский год".
- Я хочу, - он сел на железный пол у стены, слушая, как по-прежнему стучат колеса, - вернуться...
Сначала они увидели огромную стальную вышку, а над ней - какую-то громоздкую штуку, привязанную крепкими тросами к вершине. Громоздкая штука висела в небе, затмевая собой солнце, но солнце не отражалось в ее тусклых боках: она как будто пожирала свет, и потому бывший необитаемый остров казался мрачным и неприветливым.
- Нам наверх, - гордо сообщил Наэль-Таль, одетый в какое-то рванье и такой радостный, будто ему пообещали конфету. - Идемте, идемте. Первые испытания мы уже провели, бояться нечего. Правда, я уверен, что внешние параметры еще изменятся - в конце концов, мы работали наспех, тут пока все очень тяжелое. Кай, ну чего ты там застрял?
Лестница тоже была стальная. И обледеневшая, поэтому король поднимался медленно, искренне волнуясь о целости и сохранности своей королевской жизни.
Но еще хуже было на борту. Кай даже не подозревал, насколько сильно ему не нравится большая высота - и Наэль-Таль был вынужден хлопотать над его обмякшим телом, как наседка, раздавая приказы тащить носилки, вино, коньяк и какое-нибудь лекарство. Какое-нибудь лекарство, Уильям, ты что, оглох?!
...Не спеша заходить в пассажирскую часть гондолы, окруженную щитами и погруженную в тепло, он стоял у поручней - и любовался далекими островами, затянутыми в тонкую шаль сумерек. А рядом с ним стоял человек - высокий, худой, голубоглазый человек, одетый в темно-зеленую форму военной полиции, - и рассеянно улыбался, хотя и знал, что никто, кроме Уильяма, не в силах его заметить.
Но это не имело значения. Ничто не имело значения, кроме пелены облаков, и поручня, покрытого льдом, и покорного двигателя, и двух пилотов.
Под его потемневшими от усталости веками плескался такой же цвет, каким было окутано распятое вокруг вечернее небо.