Большая элегия Святым Апостолам и Иисусу Христу
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
БОЛЬШАЯ ЭЛЕГИЯ СВЯТЫМ АПОСТОЛАМ
И ГОСПОДУ НАШЕМУ ИИСУСУ ХРИСТУ
"Смотри! Там человек несет кувшин.
Глотает воду по пути от жажды".
"Теперь он сел на камень из стены".
"В словах пророков столько сильной правды!
Брат Иоанн, давай прибавим ход!"
"Я в сердце подавляю страх потери.
И то сказать - ", - тут Петр услышал вздох, -
"геннисаретский хлеб взошел на вере.
Все поле я ношу в своей груди.
Всех птиц, дарованных Душой, я чую.
Пусть замысел исход опередил,
но, то же - Марк с Лукою, Весть Благую
под нижний край израильских небес,
где лес горчичный процветает вяло,
в чреде по Духу СвЯтому чудес
мы понести возьмемся для начала".
Два из Апостолов, дойдя до врат,
не замечаемы притихшей стражей,
чьи алые плащи крушит жара,
как и доспехи, схожие с поклажей.
У граждан Рима вид костей пустынь:
арабов, иудеев видя смутно,
мечту таят, чтобы совсем остыть,
под шлемом пятна лиц их диких, смуглых.
Тот, на кого Учитель показал,
стирая пыль со щек и лба, как краску,
шел впереди и стражу миновал.
"Сейчас найдем, где нам готовить пасху!"
Глаза вместили краткий диалог,
мощь городской стены и кАмней кладку.
Того гляди, обстанут копья лог
под аркою, где промелькнули складки
"Вон там, я узнаю его хитон!" -
решился Петр сказать, понизив голос,
когда их отделил от стражи сонм
погонщиков, верблюдов. "Взять веселость
и выраженность лиц Его святых", -
продолжил Иоанн, - "со страшной Силой
грядет Он с облаков народ спасти.
Откуда здесь наковырять унылость?" -
промолвил он. - "Брат Петр?" - "Как будто, всё". -
"Задел кувшином дверь и оглянулся". -
"Он - ученик и, явно, хлебосол.
Арба и масло в бочках". - "И баулы".
Стучат кольцом о медь внизу замкА,
почти не помня о своем вопросе.
В уме их цепи, крест и облака,
но слух простого лязга не выносит.
Должно быть, все в Израиле слова
вдруг увеличит эха неизбывность.
Но миг, другой, прошел виденья вал,
и носится перед сараем живность.
"Толпятся словно рыбы". - "Ерунда!"
"От посохов по камню больше стука,
но где-то вниз свергается вода".
Бочком, тесня овец и белых уток,
брат Петр и Иоанн плывут к крыльцу,
а видится, что двигаются мачты,
что срублено в лесах по деревцу.
Как устоять на палубе покатой?
"Придется дважды пересечь нам гурт.
Не видно мне слуги. Он как бы скрылся".
"Нет, Иоанн, в селеньи братья ждут.
А кто из нас чего пока добился?"
"Он нам назвал молитву, праздник, пост,
влил состраданья капли в сердце мира, -
а кто с Ним говорил, тот рос и рос,
и как бы до служения вдруг вырос".
Они взошли на первую ступень,
и человек с кувшином в двери вышел.
Под вечер удлинялась его тень,
как на восток текла тень дОма крыши.
"Учитель просит всех под кров принять", -
промолвил первым Петр, что звался Камень,
и дальше, чтобы до конца понять:
"Известно вам о Галилейской Кане?"
Так тих был на пороге разговор,
что филин их с верхушки не заметил,
а быстро потемневший синий бор
рисунок скрыл во тьме мышиных петель.
"Одною болью меньше в голове.
За стол свободно сядут все двенадцать.
И плюс святое место во главе".
"Сегодня Он здесь может оказаться?" -
хозяин поднял удивленно бровь
и посмотрел в окно, что рано смерклось.
Прохлада получила смысл даров.
Волна отерла как бы тряпкой пекло.
Все направленья плюс надир, зенит
текут водой, подобьем веретенец,
воздушных скал как будто бы гранит
облив, полировали МОря тени.
"Положим, скоро обернемся. Стой!
Но стражников привлечь... Вот будет худо!" -
сказали оба друга вразнобой.
"Без толку проявлять не нужно удаль!" -
хозяин молвил. - "Я в корзину влез,
а сыновья с женой меня на стену
втащили дружно. Вам же Бог велел
все повторить. Веревку я продену,
так точно, как тогда. Я поздно шел
работая на дальнем поле брата.
И, думая, что рыщет враг и волк,
преторианский полк на хОлмах рядом
изображался гребнем острых пик,
но мне был выдан он настроем лунным.
В лохматых тучах спрятав желтый лик,
природа войска черные буруны
тащила за ворота в море, прочь,
туда, куда они глядели с башен
и чужаки, им показалось, ночь
избрали, чтобы взять богатства наши.
А дисциплина, мать войны римлЯн,
вострила слух, что скажет прокуратор.
Вдруг засветилась копий их семья.
Земле дороже свой родной оратай!
Палили для меня со стен свечу,
напуганные страшно всяким шумом, -
по мне, так это было чересчур,
под хОлмами - подобье как бы трюма, -
меж тем жена и дети. Дождь, не дождь,
мне на лицо закапал. Просто чувство.
Какая-то не к месту, словом, дрожь,
что мне семья досталась неким чудом:
Бог Авраама, Исаака - всех
объединяет нас уже навеки,
и если буря как бы сорт помех,
то Море - это, кроме МОря, рЕки".
Смеркается. Равнина. Дол. Идут.
Давно царь Ирод ни над чем не властен.
Во всей пустыне, кажется, живут
двенадцатых две только как бы части.
Завыл, барханы обозрев, шакал.
Метнулась в сень потерянная лошадь.
По всем следам дождь в сумерках скакал.
Все тучи устают порой от ноши.
Тропа от камня уходила вбок.
Вкрапленья кварца, знак подав, сверкнули.
Сказать, что нить моталась на клубок
наоборот, чем в сказке, им кивнули
оливы, пальмы, темный кипарис.
Селенье без единого изъяна
смотрело сверху. Им казалось, вниз
ползет на них галактика, туманность.
Луч выжег винограда как бы гроздь,
пройдя сквозь сад, на двери. Лег на скатерть.
Как будто никогда не будет гроз,
один СимОна дом на ключ не заперт.
Пылятся книги, стол, кувшины, нож.
Но не понять сейчас, где вся обитель.
Звезду и всех святых Ты вознесешь.
Стоят в дому ученики, Учитель.
"Есть горница, очаг, и ясен путь.
Всем, привязавши к Небу, спустят зыбку".
"Челнок, кораблик, колыбельку, - пусть.
Смотреть всем вверх, видений не рассыпав".
"Идем, Матфей". - "Андрей, Фома, Филипп".
"Иаков, Петр, Симон". - "Фаддей". - "Иуда".
Здесь цвет одежд с холмами, с почвой слит.
Но не поймешь, должна теперь откуда, -
все тонут в мелких спорах, - всплыть луна.
Не слышен только голос Иисуса.
"Иаков Зеведеев, Иоанн".
"Варфоломей". - "Где дождь? Везде здесь сухо".
Лишь план Горы и Храма измерим.
Точь-в-точь простор, как был здесь над волхвами,
когда Цари вошли в Ерусалим,
и гром притянут строго куполами.
Что там аршин, что пядь, - все высоко:
кусками простокваша тьмы осела.
Южнее волн Эвксинских черный скол
заполнился крестообразно мелом.
И дОмы бликом окон, как слепцы,
ждут, что под кров их разом соберутся
обвязанные, как в полях снопы,
Апостолы, Христос. Их мысли льются.
На сполох лунный масло в очагах,
в дровах, в углях плеснувши силой зренья,
передает: песчинок нет в часах,
и Время подлежит исчезновенью.
Лишь бесконечные нули в стекле.
Моргающей звезде ползут навстречу
калитка, дом, забор. Все, все в узле,
весь Океан, - что он, когда не Вечность?
Не в тупике пространства ставший Бог?
Не та вода на углубленьи слЕда,
где шествие устроило Добро,
и мир в библейском сне о сем проведал?
Так черен космос, словно сажа вся
в горниле, где запели пилигримы,
чтобы источник Зла вконец иссяк,
чтоб Чистоты источник хлынул зримо.
Трещат дрова. Вот лопнуло бревно.
Никто перемешать углей не встанет.
Впрямь в космос мча, дымов, огней рядно
его с печной трубой объединяют.
Свяжи чердак солому в узелки,
под крышею кружили бы созвездья.
Впрямь, будто дома - нет, одни силки
рам, косяков и перекрытий кедры.
Перед крыльцом прядется жизнь травы,
бесплотной и незримой, цвета нОчи,
но мрак такой, что дальше носа рвы
мерещатся. А где колодцев точки?
Земли пропали комья. Леса - нет.
Овраги в листьях - только передышка
меж холодом заброшенных планет
и на ручье звезды прозрачной вспышкой.
Ночной прилив оставил всюду мрак.
Покровы крыш и кроны сверху схожи.
Плывут, как потемневший старый барк,
все тени дня, оливы перемножив, -
в корнях, в стволах, в ветвях, в плодах, в листве
ни атома не сыщешь древесины,
поскольку, древа обежавши, свет
совсем ушел под пласт взрыхленной глины.
И в том закон весенних талых вод,
что достает до луж корнями ельник.
Зато огонь, Везувия вперед,
всегда в дом проберется через щЕли.
Он будет жить в свече у алтаря,
как накануне Пасхи дня однажды,
казалось бы, ничто не говоря,
и в очаге, как смертью смерть Поправший.
Прожектор пробивает темноту,
чтоб в горницу всем по лучу забраться.
Бушует небо в ореоле туч,
совсем не бор их заставляет мчаться.
Спят лампы в доме. Окон супротив
нимб вслед за нимбом заполняют Небо.
(Иуда вышел вон.) "Дождю пойти б".
И пальцы доскам накрошили хлеба.
И вот пошли по комнате валы,
омыть пространство начисто радея.
"Поешь, Матфей". - "Андрей, Фома, Филипп".
"Иаков, Петр". - "Иаков Зеведеев".
"Симон, Фаддей". - "Блаженный Иоанн".