Аннотация: К тексту прилагаются две иллюстрации: "Плавание корабля "Наос" вблизи Зондских островов" и "Моряки"
ХОР ЛОНДОНСКОГО КОРОЛЕВСКОГО ГЕОГРАФИЧЕСКОГО ОБЩЕСТВА
Году в 18.., кажется, Лондонское Королевское Географическое Общество снарядило парусное судно "Неккар" в научно-исследовательскую экспедицию к берегам полуострова Индостан. В то время в ряды академиков вступил мистер Дуайт Бриджуотер, изучавший тропических лягушек и, к слову, даже написавший доклад в Парижское Королевское Географическое Общество, в каковом постарался обратить внимание французов на удивительное устройство лапок амфибий, на сходство таковых с человеческими руками, в надежде отвратить население Франции от поедания малых божьих созданий, зять какого-то высокопоставленного военного чина на службе в Английском флоте, поспособствовавшего выделению для путешествия современного корабля, оснащенного превосходными навигационными приборами из опасений, что семья дочери потеряет кормильца, любимого мужа и отца троих детишек в каком-нибудь проливе или в системе островов какого-нибудь архипелага, как то однажды произошло с самим высокопоставленным лицом у Зондских островов, когда на корабле "Наос", что, кстати, в переводе с греческого языка означает "корабль", когда "Неккар" переводится как "погонщик волов", но уже с арабского, вышел из строя компас и потерялся лаг, притом, что небо пребывало заволоченным плотною облачною завесою, за каковою как бы специально прятались звезды. Как назло, шкипер "Наоса" не имел понятия, как пользоваться старыми приборами, которые принес на палубу из своей каюты его помощник, и в сердцах ругал акулу, откусившую лаг, и пьяного матроса, который уронил якорь на компас, показывая, что в Йоркшире живут самые сильные люди на земле. Выручил отставших от других кораблей флота англичан загорелый, как головешка, абориген, проплывавший в своей скорлупке прямо под бортом "Наоса". Рыболова увидел сменившийся с вахты матрос, подошедший к борту, чтобы выплюнуть в море порцию жевательного табаку, благодаря которой ему удалось не заснуть, рассматривая волнистый туман. Как выяснилось, "Наос" дрейфовал точно по неизвестному течению, которым судно несло недостаточно близко, чтобы видеть берега островов, и недостаточно далеко, чтобы уйти в океан, где воздушные потоки давно бы расчистили водяные пары, ибо облака держались над полями местных крестьян, усердно молившихся богам земли, дабы не пропали без дождей посевы маиса.
Как водится, "Неккар" попал в бурю, после которой на море воцарился абсолютный штиль. Ни парусов, ни мачт судно не потеряло, и команда пребывала в длительном ожидании, чтобы поднялся хотя бы легкий ветерок, каковой бы они уловили в паруса, дабы совершить маневр, сдвинувший бы "Неккар" с того, как уже говорили на палубе и в трюме, треклятого места.
Что касается британских профессоров, то, притом, что часть из них продолжала заниматься исследованиями, как например, мистер Брайан Бембридж, путешествовавший с подопечными ему болотными улитками, или, скажем, мистер Джозеф Дарбишир, проводивший уйму времени с пинцетом и лупою над стеклянным лотком, на котором у него тщательно расправленными находились океанические водоросли, которые ему приносили матросы, забрасывавшие сети, дабы не поесть из бочек все запасы солонины и сухарей, сберегаемые на те дни труда, когда на рыбалку не будет ни у кого ни минуты, остальные были предоставлены выбору между тем, чтобы корпеть над книгами или заниматься дискуссиями на научные спорные темы. Следует отметить, что последние неизбежно приводили участников в дурное расположение духа, так что, ученые часто откушивали еду молча, собираясь в кают-компании, где к их услугам был большой выбор книг на полках, намертво прикрепленных к стенам и закрытых стеклами, каковые отодвигали в сторону наподобие крышки пенала, дабы при морской качке или в шторм тома не разлетались по всему помещению, норовя снести кому-нибудь из светил британской науки его драгоценную голову, да и заново привести в порядок библиотеку потребовало бы от стюарда стольких сил, что профессорам пришлось бы самим подряжаться ходить на камбуз за кастрюлькою картофельного пюре и запеченным тунцом с кольцами репчатого лука, сдержанно ропща по поводу безалаберности малого в белом костюме, наплевательски отнесшегося к каталогу, отчего специалист по змеям мистер Джейкоб Норфолк вопрошал бы, таращась из-за стекол пенсне на пожимающих плечами окружающих, куда же все-таки подевался справочник "Пресмыкающиеся пустыни Гоби", вообще-то, обращаясь к мистеру Харви Хамферстону, бормочущему "что за ерунда", "какого черта" и "дьявол теперь разбери", разглядывавшего бы по очереди названия на обложках тех книг, чьи корешки были немы или украшены золотыми виньетками лавра, не до конца вытаскиваемых из плотного ряда путем отклонения от прямой полки, где тома сохраняли бы свое положение, стоя на уголке своего переплета, когда сей остроглазый биолог, специализирующийся на ризофоворых, обрыскивал бы книгохранилище "Неккара" в поисках труда "Мангры Бенгалии" и просматривал бы раз в десять быстрее разрозненное собрание редких экземпляров литературы, перекочевавшей на борт судна из библиотеки Оксфорда, чопорный архивариус которой, собственноручно хмуро проставив тонкие чернильные галочки с наклоном вправо в собственном списке литературы напротив фолиантов, затребованных письмом Лондонского Королевского Географического Общества, надзирал, заложив руки за спину, за тем, как два сухопарых, весьма и весьма почтенного возраста библиотекаря, то бишь, настолько почтенного, что уже было почти что реальностью, а не плодом услужливого воображения, что при каждом трескучем шаге ореолом вокруг их присогнутых силуэтов поднималось облако книжной пыли, - и то сказать: в ведении старцев, щеки каковых глубоко запали, а высокие лобные кости как бы светились изнутри сиянием концентрированной мысли и мудрости человечества, ибо теперь сиим было достаточно открыть книгу, чтобы весь результат работы ума, каковой содержался на страницах издания, как бы отобразился на челе, отслоившись вроде легкого золотистого тумана от бумаги или обработанной для письма телячьей кожи, дабы расположиться в извилинах мозга, были древнейшие свитки черных эфиопов, как зеницу ока, стерегущих в своих пенатах золотой Ковчег Завета, и папирусы умных египтян со скарабеями, соколами и крокодилами, присматривающих за мумиями богов, пришельцев с других планет, каковым рабы возвели по врученным богами чертежам пирамиды, - по одной носят книги к металлическим ящикам, выложенным изнутри вощеной бумагой, около которых сотрудники Общества кашляли и перхали, сморкаясь и задыхаясь, когда таковым удавалось уложить заполученную книгу на стопку, кое-как, из-за медлительности, по их ироническому выражению, двух старых хрычей, недоверчиво озиравших академиков, растущую со дна стальных коробок, вырвавши, наконец, том из невероятно цепких, хотя и всюду покрытых пигментными пятнами костлявых клешней сердито сверкающих ястребиными глазами помощников архивариуса, уже, кстати, написавшего тонким косым почерком английскому королю о самоуправстве географов и получившего орден Золотого Слона за преданную многолетнюю службу императорской британской короне, а также вознаграждение в некоей сумме фунтов стерлингов, подобающей военному ордену, каковое заставило возликовать супругу архивариуса, приготовившую по такому поводу йоркширский пудинг и превосходный пирог с патокой.
Поскольку Альбион стремился поддерживать честь страны законодательницы литературного вкуса в Европе, и потому, что старый лорд Галахад Честерфилд, славившийся мудростью царя Соломона и Гая Юлия Цезаря вместе взятых, хотя, в парламенте одетые в парики и мантии лорды с безупречной осанкою толковали то с гордостью, то с негодованием, объяснимыми степенью популярности в народе биллей, что в душе всякого истого англичанина сидит римский император, пусть бы подданный короля пас пятнистых коров, с утра беззаботно наигрывая на деревенском рожке, ведя живность на выпас, дабы Англия пила чай с молоком, а вечером швыряя комья грязи в тянущихся позади стада животин, приближающих королевство к тому, чтобы по его земле текли молочные реки с кисельными берегами, лорд Честерфилд, в течение двадцати лет с гаком состоявший главою Лондонского Королевского Географического Общества, росчерком подписал бумаги, поступившие к нему через секретаря Общества, вошедшего в кабинет лорда с индусским подносом, инкрустированным цветными кусочками металла и перламутра, на каковом кроме документов в папке из кожи крокодила красовалась чернильница из панциря маленькой морской черепахи из найденных в песке Галапагосских островов, отделанная серебром, стоящая на серебряной подставке, четыре ножки каковой были выполнены в виде черепашьих лапок, и закрывающаяся откидной крышкою из серебра в виде морской ракушки, и красивое орлиное перо из пучка перьев, перевязанного разноцветным шнурком, поднесенного лорду Честерфилду в дар гордым и суровым вождем племени индейцев кечуа, лежавшее у края подноса, как какой-то пестрый зверек, ибо орел, которому перья принадлежали когда-то, был, очевидно, величиною с кондора, притом лорд Честерфилд в левом верхнем углу на листе с именами известных Сорбонне, Геттингенскому, Тулузскому, Саламанкскому и Мадридскому университетам магистров, каковые такого-то числа такого-то месяца отправлялись на "Неккаре" к берегам далекой Бхараты, то бишь, Индии, вывел резолюцию, согласно каковой документ вступал в силу лишь по принятии в группу научных деятелей профессора литературы, на борту судна оказался с англо-хиндским разговорником полковника Джарвиса Уэвертона, служившего британской короне на полуострове, кажется, в Варанаси, и связкою из десятка потрепанных книг, которую стюард, было, развязал, но, подержав в руках, расставлять по застекленным полкам библиотеки без хозяина не взялся, а, обвязав бечевкой стопу и перекрестив вверху и внизу, оставил, как прежде, ибо изумился диковинным буквам, каковыми тексты были написаны, предположив, что книги - японские или китайские, мистер Персиваль Макналли, сочинивший "Дуврские рассказы" и "Кентерберийские поэмы", пояснивший потом стюарду, что прихватил с собою для чтения поговорки на телугу и лучшие образчики эпоса страны назначения на санскрите, то бишь, "Рамаяну", "Бхагаватгиту" и так далее, которые у индийцев переплетены с религией.
Что касается короля, то монарх выразил надежду, что по возвращении на родину гвардии академиков, на стойкость характера каковых оказывало влияние сочетание в их личности храброго сердца со здравомыслящим умом, (во что Его Величество свято верил, и, к слову сказать, не напрасно, искренне верил, как англичанин верит в порцию овсянки на завтрак и в прогулки на свежем воздухе), в Букингемский дворец доставят до того, как отправить в печать, "Записки о хождении за шесть морей Лондонского Королевского Географического Общества", дабы в качестве первого читателя внимательно ознакомиться с захватывающими деталями описания достопримечательностей страны, изобилующей шедеврами храмового искусства, а также заклинателями змей и йогами, стоящими на одной ноге и преспокойно спящими на доске, утыканной гвоздями, и перипетиями морского путешествия на другой конец земли в ярком живописном изображении, ибо если скупой на слова шкипер занесет в судовой журнал "Неккара" о погоде: "дует норд-ост", а географ в тетради наблюдений нацарапает: "ветер северо-восточный", то из произведения писателя или поэта будет интересно узнать, что крепчающим северо-восточным ветром сорвало брамсель, и парусом накрыло боцмана, каковой барахтался, тщась содрать с головы холст, а шкипер не мог бросить капитанского мостика, видя несчастье боцмана, прочие же были заняты тем, что спешно зарифливали паруса, убирая лишние, и, может быть, кто-нибудь проявил чудеса храбрости, кинув канат тонущему в волнах матросу, который из-за поднявшегося на море волнения не мог самостоятельно забраться на борт, и потому, убедившись, что конец пойман утопающим, бросился в воду, дабы оказать действенную помощь, или же, напротив, матросы были нерасторопны, и северо-восточный сломал мачту, так как паруса не убрали вовремя, и тому подобное.
Что касается бессменного главы Географического Общества, то лорд Галахад Честерфилд выступил за то, чтобы разбавить состав участников, каковых области интересов впадали в крайность сравняться с пустынею, человеком, чьею епархиею была английская речь, иначе, "слова, слова, слова", по бессмертному выражению великого поэта Уильяма Шекспира, чьи трагедии и комедии по наполненности меткими суждениями, замечаниями и изречениями о человеческой природе скорее сравнишь с полноводной Темзою, чем с сухими и острыми кварцевыми песчинками, хотя таковых, кажется, столько же на свете, сколько капель во всех океанах на земле вместе взятых, памятуя о собственном плавании к побережью государства инков, каковое король Испанского королевства почитал, конечно, узаконенной собственностью своей короны, ради исследования при помощи багров и лебедки ряда мест в Атлантическом океане, где под водою покоятся битком набитые золотом в монетах и статуях затонувшие в шторм мощные галеоны кровавых конкистадоров, каковые богатейшие изумительные сокровища, будучи поднятыми на борт английского судна и доставленными в Дувр, отнюдь не повредили бы казне Британии. Корабль лорда "Астерион" повис на поверхности водорослей в Саргассовом море, ибо, как известно, скопления таковых меняют площадь и очертания из-за непостоянства тамошних течений. Сплоченный общей работою научный контингент неожиданно охватила, со стороны Бермудского треугольника как бы исподтишка подкравшись, эпидемия повального капризного занудства, с каковым профессора принялись третировать друг друга монологами о хныкающих болях в суставах от соленой морской воды, чихании от нагревающихся к полудню за бортом гниющих саргассов, ознобе от кусающихся мух, бессоннице от слишком низко высыпающих и слишком крупных звезд, раздражительности от унылого ветра, долетающего из испанских колоний, кошмарах от привидений моряков, чьих кораблей на дне ужасного моря было видимо-невидимо, несварении от странной пучеглазой рыбы, которую приходилось есть по три раза на дню, так что половина ученых заинтересовалась научным голоданием, от которого два-три светила объявлялись на палубе чуть не иссохшими. Вот этого лорд Честерфилд не потерпел, вступив в яростный диспут с лордом Сеймором Бродуотером, потребовав от голодающего разумного объяснения, как может донельзя истощенный англичанин при весе в 80 фунтов действенно помочь команде вывести корабль из западни, если течение подтащит "Астерион" к очищающейся за границею саргассов воде, и водяным массам посодействуют вдобавок воздушные потоки, - ведь тогда ни одна пара рук не окажется лишней, буде славный шкипер "Астериона" призовет всех, кто может передвигаться на своих ногах, проявив усердие, отцеплять водоросли от обоих его бортов, либо выуживая саргассы крюками на тросах с палубы, либо спустившись в воду. На гневную обличительную тираду лорда Честерфилда лорд Бродуотер, в каковом оставалось к тому моменту каких-то несчастных 75 фунтов, предпринял отважную попытку ответить практическим экспериментом, взявшись выхватить на палубу удочкой, которою ловили пресловутых пучеглазых рыб, столь противных чувствительному желудку благородного лорда, пучок другой паршивой зеленой растительности, болтающейся в море, куда ни глянь, и, ежели бы лорд Честерфилд, отказавшийся перейти на диету, рекомендующую питаться нездоровым воздухом субтропиков, каковой жертвою сделался бедный лорд Бродуотер заодно с профессорами, отощавшими, не хуже того голенастого петуха в голодный военный год, единственно бегающего не съеденным у хозяйки с кухаркою на птичнике, когда в течение предыдущих месяцев потихоньку резали несушек, прибереженного попасть в суп на Рождество в семье из женщин, стариков и детей, чьи мужчины на фронте, не ухватил лорда Бродуотера за лодыжки, то адепт "исцеляющего" воздушного пайка, перевалившись, угодил бы в бродящую вонючую ботвинью вместе со своими сандалиями на толстой пробковой подошве, ибо лорд с некоторых пор не мог со своими товарищами по "здоровому" образу жизни носить сапог ввиду слишком большой тяжести обуви для его ног. Происшествие, сохранившись в мозгу цвета британской просвещенной мысли, как уникальное отчетливое светлое пятно на фоне чего-то бурого, что было удрученным состоянием духа, но более всего напоминало мошкарное болото, как бы отзывающееся в сознании эхом Саргассовому морю, когда бы нам пришло в голову доподлинно передать на холсте кистью и палитрою художника отвратительнейшее настроение пленников злых широт, задало начало созреванию идее, что новому главе Географического Общества пригодились бы неизменное хладнокровие и живость мысли лорда Галахада Честерфилда, удивившего ученых, бывших в условиях субтропиков на "Астерионе" как бы не в себе, настолько, что никто более не скользил апатичным затуманенным взором с одинаковым выражением отупения и равнодушия по всем предметам и по товарищам, многих из которых требовалось, не теряя ни минуты, спасать от пагубной привычки совсем ничего не есть, не говоря уже о решительном подходе к делам, какового не доставало собранию, и какового пример преподал опять же лорд Честерфилд, обративший лорда Сеймора Бродуотера к реальности, происшедшей из глубокого осознания таковым, что он не в шутку перепутал приоритеты и нехотя явился виновником того, что за ним ту же ошибку совершили и другие, каковых болезных лорду Честерфилду удалось вернуть к жизни с помощью очнувшегося лорда Бродуотера, по совету лорда Честерфилда занявшегося активной физической подготовкой жестоко пострадавших от диеты, притом и боцман, предчувствуя, что "Астерион" стронется с затхлого места, подрядился преподать качающимся от ветра профессорам азы морского дела, дабы академики постепенно обучились нелегкой работе палубных матросов с парусною оснасткою, и, в общем, готовку корабельного кока потом кушали так, что за ушами трещало, не жалуясь на однообразие рациона.
Надобно сказать, что Лондонскому Королевскому Географическому Обществу повезло с "Неккаром", ибо далеко не всякий корабль, когда-либо удостоенный высокой чести носить по океанам участников организованных таковым экспедиций в разные концы света, мог похвалиться теми роскошными интерьерами, в каковых обитали путешественники, направляющиеся к полуострову Индостан. К примеру, в кают-компании на стенах висели картины выдающихся соотечественников, каковые невозможно не перечислить, увидев раз сии достойные восхищения мира острова школы английской живописи, прихваченные разумной планетою судна в дальний путь по кругосветной орбите, словно спутники Юпитера, какового властительную роль в международной политике по очереди брались исполнить некоторые сильные царства и их могущественные правители, так что нельзя отрицать, что авторитет субстанции ума, присутствовавшей теперь на борту "Неккара", тяготением ли, магнетизмом ли, а сумел притянуть акварель "Крепость, Дувр" мистера Джозефа Мэллорда Уильяма Тернера и прославленные полотна его же кисти "Морской пейзаж у Бриджуотера", "Трафальгарская битва" и "Китобои", когда мистер Ричард Паркс Бонингтон и мистер Джон Констебль были представлены холстами: первый - "Лодки у берегов Нормандии", второй же - "Собор в Солсбери из епископского сада", "Мельница близ Дедхема" и "Строительство барки близ Флэтвордской мельницы".
К чести корабельного кока, научный состав отмечал, что в продолжавшийся штиль таковой, хорошо зная по опыту, что на море главное, чтобы не угасал боевой дух, из чуть ли не родительской заботы о психологическом самочувствии моряков и пассажиров предпринимал все мастерские поварские меры, на каковые только был способен благодаря отличной практике на кухне у самого адмирала английского флота, куда по традиции командировались потомственные пекари и кулинары, а также самородки, рекрутированные по деревням и поместьям на морскую службу, дабы по проявлении себя за топкою печей, чисткою картофеля, потрошением рыбы и ощипыванием домашней птицы людьми толковыми, талантливыми к гастрономии и склонными к тому, чтобы, ловко и весело орудуя половниками, ножами, сковородками, противнями и кастрюльками, приносить отечеству большую пользу умением вкусно и досыта накормить матросов и офицеров, чем искусством морской навигации, управлением с такелажем или пальбою из пушек и мушкетов, к каковым занятиям определены командованием другие из предрасположенности по их индивидуальной природе, быть переведенными в разряд поваров.
Как-то раз, когда вся экспедиция расселась по великолепным стульям из красного дерева с высокими спинками и подлокотниками вокруг стола, собравшись отведать изысков, приготовленных на этот день, изредка обращаясь друг к другу с просьбою передать солонку или соусник, мистер Дуайт Бриджуотер горестно вздохнул, увидев на хрустальном блюде лягушачьи лапки, а из груди мистера Брайана Бембриджа вырвался тихий вопль, ибо он не сразу понял, что ковыряет вилкою на своей фарфоровой тарелке горку виноградных улиток. Глубокомысленно молчавший мистер Джозеф Дарбишир, явившийся к обеду со своей лупою, каковою у него была накрыта плоская стеклянная чашка с кусочком каулерпы, плавающей в морской воде, которую профессор по чистой рассеянности прихватил с собой, отправившись в тапочках в кают-компанию после мелодично прозвучавшего гонга, в который ударял стюард, проходивший мимо кают пассажиров, ибо многие из них не слышали рынды, будучи погруженными в чтение или играя на скрипке, как например, мистер Харви Хамферстон, уверявший, что ему лучше думается, когда он играет что-нибудь из Моцарта, мистер Джозеф Дарбишир, сидевший по правую руку от мистера Брайана Бембриджа, в испуге подскочил на своем стуле и, взявши чашку с водорослью, наклонился к тарелке мистера Брайана Бембриджа, дабы рассмотреть сквозь "лупу" некое насекомое вроде таракана или червяка, попавшего, как мистер Джозеф Дарбишир подумал, в тарелку мистера Брайана Бембриджа. К своему искреннему изумлению, узрев на фарфоре наблюдавшуюся им в последнее время каулерпу, бедный мистер Джозеф Дарбишир, выпрямившись, сильно потер себе лоб, а затем, сняв с чашки лупу и положив ее на стол, профессор снова наклонился над тарелкою мистера Брайана Бембриджа, вторично наставив на тарелку мистера Брайана Бембриджа стекляшку с кусочком водоросли, конечно, по рассеянности, предприняв, таким образом, новую бесполезную попытку понять, что могло так расстроить лучшего британского специалиста по улиткам, ибо тот, бросив есть, теперь сидел за столом не с выпрямленною, как обычно, спиной, но опершись лбом на ладонь, поставив локоть на стол, когда другою держал носовой платок и сморкался в него. Поскольку мистер Джозеф Дарбишир не мог поверить, что мистер Брайан Бамбридж отчаянно вскрикнул оттого, что на дух не переносил водорослей, ибо, во-первых, сам в них души не чаял, поражаясь, что живя под водой, сии организмы поглощают энергию солнечных лучей, как растения суши, что разброс их длины определяется границами от микроскопических единиц до 60-ти метров, что они вырабатывают органические вещества, что их встречается до нескольких десятков тысяч видов, и так далее, и так далее, и, во-вторых, на второй месяц плавания "Неккара", когда те из участников экспедиции, что были подвержены морской болезни, наконец, привыкнув к качке, выползли на палубу корабля, дабы впервые после выхода "Неккара" из порта туманного Альбиона подышать свежим воздухом, британские профессора, прислушавшись к предложению мистера Джейкоба Норфолка, провели неделю коллоквиумов, на каждом из которых председательствовал ученый, сведущий в той отрасли научного знания, каковой коллоквиум был посвящен, с целью расширения кругозора прочих присутствующих на борту, каковым не возбранялось задавать оратору вопросы в надежде получить исчерпывающие ответы, ежели области научных интересов и изысканий слушателя и докладчика каким-то образом пересекались между собой, дабы господа ученые могли содействовать один другому при решении пограничных проблем ко благу общего дела Лондонского Королевского Географического Общества, и мистер Брайан Бембридж после лекции мистера Джозефа Дарбишира на некоторое время вменил себе в добровольную обязанность снабжение мистера Джозефа Дарбишира фукусами, ламинариями и порфирами, появляясь на палубе в зюйдвестке, черном клеенчатом плаще и сапогах, когда моряки вытаскивали рыбу из океана, дабы, собрав водоросли в ведро, побыстрее доставить трофей профессору Джозефу Дарбиширу, который, выкладывая сии на стеклянный поднос, припоминал, на каковых видах попадались водяные улитки, то мистер Джозеф Дарбишир, еще раз столкнувшись с тем, что в фарфоровой тарелке мистера Брайана Бембриджа явно маячит каулерпа, бессильно упал на свой стул в полном недоумении. Проявив невиданное упорство, мистер Джозеф Дарбишир решительно отодвинул от себя к середине стола, блистающего хрустальными бокалами, по каковым у деятелей британской науки был разлит клюквенный морс, свою тарелку с мидиями, протянул руку к тарелке мистера Брайана Бембриджа, взял ее и поставил перед собой, по-прежнему не выпуская из другой своей руки стеклянную чашку с плавающей в таковой каулерпой, которую все еще принимал за лупу. Посмотрев внимательно на содержимое тарелки мистера Брайана Бембриджа, мистер Джозеф Дарбишир перевел взгляд на "лупу" и только тут понял, что сделал все наоборот, то бишь, вместо чашки положил на стол лупу, как если бы, идя на улицу в дождливый день, он выложил бы дома из сумки зонт и надел себе на голову панаму. Посему мистер Джозеф Дарбишир хлопнул себя по лбу кулаком и, отыскав среди сервировки лупу, углядел через линзу, что стюард положил на тарелку мистера Брайана Бембриджа виноградных улиток, думая угодить британскому профессору, который изучает как раз подобную живность. Мистер Джозеф Дарбишир тяжело вздохнул, откинувшись на спинку стула, затем закусил, было, мидией, и, почувствовав, что у него пропал аппетит, промокнул себе топорщащиеся усы и подбородок белоснежной салфеткой и завертел головой, пожелав укоризненно посмотреть на стюарда, однако стюарда в кают-компании не было.
Но если мистер Джозеф Дарбишир подскочил от тихого вопля мистера Брайана Бембриджа, то несчастный мистер Джейкоб Норфолк, сидевший по левую руку от мистера Брайана Бембриджа, подпрыгнул не менее чем на фут над сиденьем своего стула, и благо, что сбоку к золотому пенсне профессора был прикреплен круглый шнурок из каучука, другой конец которого был предусмотрительно продет через петлю шитого золотом академического мундира, дабы мистер Джейкоб Норфолк не забывал своего точного оптического инструмента на натертых перилах ограждения из выточенных из мореного дуба балясин палубы, надраенной матросом в белой широкой куртке и такой же арктической белизны берете с черным помпоном, на белоснежном бортике сверкающей ослепительной чистотой фарфоровой раковины в ванной комнате, где все краны были из золота, причем ручки были изготовлены в виде морских звезд, или на обеденном столе, накрытом крахмальной белой льняной скатертью, словом, где бы профессор ни снял устало свое пенсне, дабы потереть пальцем оставленные по бокам носа красные следы, оно гарантированно висело на уровне живота, избавляя мистера Джейкоба Норфолка от необходимости проверять, положил он пенсне мимо кармана или же нет, и вот отсюда следует, что, когда мистер Джейкоб Норфолк подпрыгнул на фут над стулом, на котором он сидел, его выручил шнурок, не будь которого у мистера Джейкоба Норфолка, его пенсне могло разбиться, с силою ударившись о серебряную супницу или золотой кувшин, ибо пенсне странным образом сорвалось с переносицы мистера Джейкоба Норфолка и подлетело вверх над его головой на высоту, на каковую ему позволил подняться шнурок, и потом стукнулось о брюшко мистера Джейкоба Норфолка.
Профессор литературы мистер Персиваль Макналли, не обращавший внимания на сумятицу, внезапно произведенную в сплоченных рядах светил британской науки стряпней корабельного кока, по его мнению, достойной всяких похвал, ибо мистер Персиваль Макналли с аппетитом того самого Робина Бобина из детского стишка, который прозывался Барабек, и о котором сказано, что он "скушал сорок человек, и корову, и быка, и кривого мясника", поглощал, укрывшись за книгой, которую придерживал левой рукой, свою порцию жареного ирландского картофеля, приготовленного в металлической сетке, которую погружают в высокую кастрюлю с кипящим растительным маслом, подложив в тарелку серебряными щипцами два куска трески и обильно полив все уорчестерским соусом. Мистер Персиваль Макналли не заметил того, как около стола появился стюард, которого потерял мистер Джозеф Дарбишир. Толкнув дверь спиной, стюард вошел в кают-компанию, пятясь, ибо нес на левой и правой ладонях, поднятых к ушам, по серебряному подносу, один из которых был выложен рыбными тарталетками, а другой - тартинками. Не разобравшись толком, отчего профессора, которые, надо думать, должны были к середине обеда восседать за столом в прекрасном расположении духа, выглядят отнюдь не радостными, как будто им подали что-то сгоревшее, пересоленное или приготовленное из несвежих продуктов, когда весьма гордый собою корабельный кок, у которого особенно удались и виноградные улитки, и лягушачьи лапки, весело подмигнув, заверил стюарда, украшая марципанами миндальный торт, что скоро ученые, мол, затянут старые английские песни или даже баллады о Робин Гуде. Поставив подносы на угол стола трясущимися руками, стюард, собрав ту посуду, что была пуста, испуганно убежал на камбуз, откуда вскоре возвратился в кают-компанию, уже прячась за широкой спиною корабельного кока.
Мистер Стивен Коффин, облаченный в белую робу, поверх которой у него был завязан фартук, на котором поперек груди было вышито золотой нитью название судна, "Неккар", в огромном белом крахмальном льняном берете, который у кока ниспадал с затылка на спину, носимом им согласно требованию к служебной форме на камбузе "Неккара" вместо колпака, явился с миндальным тортом, украшенным помимо бордюра из марципанов надписью, тщательно написанною на белой глазури при помощи сиропа из черной смородины: "Vivat academia, vivant professors!", или "Да здравствует академия, да здравствуют профессора!", воспользовавшись любезным советом шкипера, подсказавшего мистеру Стивену Коффину, как лучше декорировать кондитерский шедевр, ибо мистер Стивен Коффин накануне подходил к шкиперу специально, дабы узнать, найдет ли надпись "Ученье - свет, а неученье - тьма" одобрительное отношение со стороны Лондонского Королевского Географического Общества, или же высоколобые научные деятели с большим удовольствием оценят что-нибудь из Уильяма Шекспира, а в сем случае, мистер Стивен Коффин надеялся, быть может, капитан "Неккара" подскажет подходящую цитату, ибо, несмотря на наличие в библиотеке на "Неккаре" полного собрания сочинений самого великого поэта, ему одному не представляется возможным и за сутки отыскать мысль, в каковой прозвучит благоговение и преклонение человека перед наукою.
В этот момент мистер Персиваль Макналли покончил с ирландским картофелем и трескою и поднял голову, дабы найти в меню следующее блюдо, на которое он мог бы наброситься с аппетитом Робина Бобина Барабека, и, наконец, до него дошло, что его товарищи застыли за столом в странных положениях, вместо того, чтобы жевать челюстями салат из морской капусты, котлеты из тунца, рулет из риса и лососины, креветок, припущенных в оливковом масле с чесноком, молотить ложкою уху из акульих плавников, и прочее, и прочее. К примеру, мистер Джозеф Дарбишир тянул со своего места за столом шею то влево, то вправо, высматривая стюарда, отклоняющегося от этого взора в старании оставаться позади мистера Стивена Коффина, ибо мистеру Джозефу Дарбиширу казалось, что ему все никак не удается посмотреть на стюарда с тою укоризною, что засела у профессора в душе тем более прочно, что мистер Джозеф Дарбишир измучился со стеклянной чашкою, в которой он все время видел каулерпу, принимая чашку за свою лупу. Мистеру Джейкобу Норфолку никак не удавалось устроить на своем носу сорвавшееся с переносицы пенсне. Мистер Брайан Бембридж, убрав свой носовой платок в карман, тер себе лицо льняной салфеткой. Мистер Харви Хамферстон рисовал на подливке вилкою ноты музыкального отрывка из "Волшебной флейты" Моцарта. Мистер Дуайт Бриджуотер, глядя на золотую люстру, подвешенную к потолку, который был обшит красным деревом, равно как и стены кают пассажиров на корабле, сверкающую двойными рядами длинных хрустальных подвесок под каждым ответвлением из драгоценного металла, искусно выполненным в виде знаменитого галеона "Голден Хайнд", ("Золотая Лань"), вице-адмирала сэра Фрэнсиса Дрейка, чьи паруса были сделаны из хрустальных изогнутых пластин с насечками, льющими лучи всех цветов радуги, когда перед ними пылали свечи, дул самому себе на лоб и волосы, выдвигая нижнюю челюсть вперед, очевидно, стараясь не опускать взора на блюдо, дабы на тарелку не упала ненароком влага из уголка глаза.
Недолго думая, мистер Персиваль Макналли поднялся со своего стула и поспешил вмешаться в напряженную ситуацию, поприветствовав корабельного кока самым радушным образом, сказав с открытой улыбкою и протягивая по направлению к стюарду и коку руки, дабы принять у мистера Стивена Коффина его миндальный торт:
- А вот и вы, дорогой мистер Коффин! Как вовремя вы решили осчастливить наше Географическое собрание своим появлением, ибо, признаться, мы гадали, не слишком ли вы заняты на камбузе, работая над меню, по которому мы все можем судить, что вы всякий раз усложняете поставленную перед вами по долгу службы на таком превосходном корабле, как "Неккар", - тут мистер Персиваль Макналли подхватил торт, блиставший надписью "Vivat academia, vivant professors!", который корабельный кок, чей настороженный и проницательный взгляд, мгновенно пробежав по лицам нахохлившихся ученых, выражающих что угодно, кроме счастья, был теперь стоически направлен на мистера Персиваля Макналли, излучающего бодрость и довольство, просто уронил профессору литературы в руки, и продолжил, - задачу накормить посланцев британской науки в таинственный мир джунглей и пряностей, дарджиллинга и жирного молока, впрочем, как и отличную команду английских моряков, чьих высокому профессионализму в мореходстве доверило жизни одних из лучших в мире профессоров Лондонское Королевское Географическое Общество! По обычаю гурманов, выражающих пожелание просить в конце обеда повара почтить их своим присутствием, мы собирались умолять вас через нашего расторопного стюарда заглянуть на минутку в кают-компанию, дабы в благодарность исполнить для вас недавно разученную научными работниками песню, но, если позволите, я бы хотел воспользоваться помощью мистера Дугласа Истербрука, чтобы освободить место в центре нашего стола для этого чудесного миндального торта.
Услышав свое имя, стюард высунулся из-за правого плеча корабельного кока, который, молча, кивнул мистеру Персивалю Макналли и, не сделав ни шагу поближе к Географическому обществу, стоял и вытирал себе руки, в чем не было никакой надобности, крахмальным фартуком, совершенно выпустив из виду, что через руку у него было перекинуто льняное полотенце. Быстро стрельнув глазами в сторону мистера Джозефа Дарбишира, который, не теряя бдительности, все-таки успел укоризненно взглянуть на стюарда, мистер Дуглас Истербрук, ободренный улыбкою и вежливым тоном мистера Персиваля Макналли, почувствовал прилив отчаянной храбрости и со свойственным ему рвением кинулся к столовому серебру и фарфору, но по тому, как стюард без толку брался за тарелки и менял их местами перед едоками, грохнув блюдо с нотами отрывка из "Волшебной флейты", изъятое у мистера Харви Хамферстона, напротив мистера Джейкоба Норфолка, и поставив около пустовавшего стула мистера Персиваля Макналли тарелку с виноградными улитками, перед которой сидел мистер Джозеф Дарбишир, не вернув таковую мистеру Брайану Бембриджу из опасения, что мистера Брайана Бембриджа хватит удар, если профессор еще раз найдет на фарфоре мертвых улиток, было понятно, что мистер Дуглас Истербрук, вновь обретя способность двигаться, не вернул пока себе способности сосредоточенно мыслить.
Тем временем мистер Харви Хамферстон, который с невыразимой печалью на лице проследил путь своей тарелки до мистера Джейкоба Норфолка, поднялся из-за стола и пошел к двери, по дороге сказав мистеру Персивалю Макналли, что покамест сходит в свою каюту за скрипкой, и, повернувшись боком, чтобы стать поуже, пролез к выходу за обширной спиной корабельного кока, ибо мистера Стивена Коффина, похоже, заморозил ужасный призрак явившегося в кают-компанию Железного Пирата, сэра Фрэнсиса Дрейка, решившего проведать, как поживает на "Неккаре" флот из его пяти неподвижных кораблей, висящих над головами ученых. Бледный мистер Дуайт Бриджуотер, к которому переместились виноградные улитки, встал и пошел посмотреть на неожиданно заинтересовавшую его картину мистера Джозефа Мэллорда Уильяма Тернера "Трафальгарская битва".
Тогда мистер Персиваль Макналли обратился к стюарду:
- Мистер Истербрук, не будете ли вы так любезны, чтобы подержать этот восхитительный миндальный торт, пока я не уберу на книжную полку Горация?
Стюард, метавшийся за стульями посланников в Бхарату, живо откликнулся на голос профессора литературы, что мистеру Дугласу Истербруку сделать было значительно легче, чем вспомнить, как собирают тарелки, ложки и вилки, когда за столом происходит перемена блюд. Освободив свои руки от кондитерского шедевра корабельного кока, мистер Персиваль Макналли, переложив том Горация себе на стул, расчистил середину стола и, взяв торт из рук мистера Дугласа Истербрука, водрузил десерт на хрустальную подставку, после чего вручил стюарду тарелку с виноградными улитками мистера Брайана Бембриджа и блюдо с лягушачьими лапками мистера Дуайта Бриджуотера. Взявшись за спинку свободного стула, мистер Персиваль Макналли перенес его от стола к тому месту, где стоял мистер Стивен Коффин и со всею учтивостью англичанина предложил корабельному коку присесть, ибо, как он объяснил коку, мистер Харви Хамферстон, будучи временами, как все ученые, человеком удивительно рассеянным, мог задержаться в своей каюте, вдруг открыв свой справочник по мангровым растениям Западной Бенгалии. Мистер Стивен Коффин сел на стул и, поправив на своей голове берет, положил руки на колени. Стюард смог пройти в дверь, неся по тарелке в обеих руках, когда с другой стороны открыл ему дверь мистер Харви Хамферстон, несущий в правой руке смычок, а в левой - свою скрипку.
По исчезновении из кают-компании раздражающей еды, на которую двое светил британской науки отреагировали, как повар, который должен искрошить 4 фунта слезоточивых луковиц, сгустившаяся, было, в тучи, по каковым бегают сполохи огня собирающейся грянуть грозы, атмосфера вокруг общего стола начала налаживаться. Пенсне мистеру Джейкобу Норфолку перестало сопротивляться, и ученый присоединился к Дуайту Бриджуотеру, заложив руки за спину и уставив взор на полотно мистера Тернера "Трафальгарская битва". В отличие от мистера Дуайта Бриджуотера, который, любуясь живописью, дожидался миндального торта, как бы зарекшись за этим обедом отведать какой-нибудь еще животной пищи, как будто под рисовым рулетом или на дне ухи из акульих плавников его караулил сюрприз наколоть на вилку или зачерпнуть ложкой пару лягушачьих лапок, мистер Брайан Бембридж, ощутивший зверский голод, голосом, немного сорванным своим недавним тихим воплем, попросил передать ему сетку с жареным ирландским картофелем, которого оставалась там еще половина, из соображений доброго самаритянина, думавшего о том, что кто-то тоже любит картофель, не осиленная мистером Персивалем Макналли, мистера Джозефа Дарбишира, проходившего мимо него со стеклянной чашкой с каулерпой, накрытой лупой, к журнальному столику, на котором стояла китайская ваза династии Минь, дабы охранить сии предметы подальше от прочей посуды, которую мистер Дуглас Истербрук, насчет которого мистер Джозеф Дарбишир сомневался, что тот в его состоянии отличит чашку от салатницы, должно быть, в какой-нибудь момент, когда мистер Джозеф Дарбишир отвлечется и не успеет предупредить мистера Дугласа Истербрука, что кусок водоросли нужен ученому для экспериментального биологического и химического исследования, утащит на камбуз, выплеснув каулерпу за борт "Неккара".
Между тем мистеру Харви Хамферстону, которого никто трогал, пока ученый прилаживал скрипку под подбородок, пока он встряхивал правую руку, прежде чем взяться за смычок, предварительно сделав несколько упражнений для шеи, плеч и запястий, пока не сыграл, помогая себе бровями, сложенными домиком, несколько музыкальных отрывков из "Волшебной флейты", удалось настроиться на то, чтобы аккомпонировать дружному хору, который образовывался из участников экспедиции сразу, как только профессора завершали обед бокалом клюквенного морса. Посему корабельный кок и удивился, что Географическое Общество не затянуло, скажем, песенку Джона Стилла:
"Пусть ветра вой, мороз любой -
Смеюсь в лицо метелям:
Я с давних лет одет-согрет
Веселым старым элем!"
Но смычок мистера Харви Хамферстона залетал по струнам, мистер Персиваль Макналли задирижировал лопаткою для торта, а мистер Дуайт Бриджуотер, мистер Брайан Бембридж, мистер Джозеф Дарбишир и мистер Джейкоб Норфолк вместе с профессором литературы грянули: