Рассказывают, что во время своего пребывания в Каире-охраняемом аль-Мамун, лично руководивший работами по исследованию великих пирамид, увидел, что золото, каковое он привез с собой в Египет, иссякает, а дело продвигается с задержками в виду того, что сооружения почивших владык помимо крепких стен облицовкою из плит, тяжело поддающихся вскрытию инструментами, какой бы степени остроты заточке таковые не подвергались посредством шлифовальной машины, к каковой от рассвета до заката подносились нанятыми мастеровыми-египтянами затупившиеся после десятка ударов орудия труда, и, сверх того, от места раскопок до деревни под стенами Каира, где жил кузнец, рабочие сформировывали поток беспрерывного муравьиного снования по тропе с поломанными хозяйственными принадлежности, и причиною тому также являлось качество наружной отделки царских гробниц, какового при жизни владыки Нила добивались, отдавая строгие приказы архитекторам и надсмотрщикам над рабами, ибо забота о своем загробном существовании в нетревожимом мире не давала покоя поклоняющимся богу Ра правителям ровно в той мере, в каковой им желалось, чтобы изготавливались превосходнейшими плитки из глины, смешиваемой с ингредиентами, каковых названия тщились переводить ученые на арабский язык, но корпение последних должно было продлиться и дальше, ибо многие иероглифы облупились с камней, на каковых вырезывались в древности, и облетели вместе с частичками кожи с пергаментов, как пыль, каковую смахивают с мебели пучком перьев, с соблюдением требований к форме печей для обжига и породе деревьев, каковые допускалось рубить на дрова, так что ни на какой стадии процесса ремесленники не имели права отступать от предписанных инструкций, притом не выпускалась из ока фараонов и завершающая грандиозное строительство часть изнуряющего, но достойного славы и по прошествии веков труда, ознаменовавшаяся достижением степени искусства укладчиками, за каковое справедливо должно было воздаваться поколениями живущих позже лептою восхищения и задирания голов к вершинам фантастических пирамид, сей данью потомков подданных былых владык Египта и путешественников, однако, наряду с восхищением теперь до слуха славного потомка аль-Аббаса доходили и сетования на картину, оставленную по себе тружениками, последовавшими в землю за царственными особами, ибо тут имеет смысл фаза перехода в небытие человека по истечении отпущенного судьбой количества лет, а не то, что захоронение производилось за пределами гробницы, итак, вот, отсюда, лезвия, посредством каковых предпринимались усилия расковырять почти невидимые швы между плитками, боролись с усталостью собственно металла, из какового были отлиты, претерпевая изгибы и растрескивание, но принося ничтожный результат.
Поскольку от аль-Мамуна не ускользнул тот факт, что издержки растут со скоростью, превышавшей изначальные финансовые расчеты, то заблаговременно отправил гонца в свой город с поручением казначею снарядить дополнительный караван, нагрузив мешки дирхемами, золотыми и серебряными слитками и драгоценными камнями, полагая, что погонщики с верблюдами прибудут в Каир-охраняемый к тому сроку, когда надо будет произвести выдачу средств работникам и воинам, стоявшим на страже возле пирамид, ибо далее халиф ожидал проникнуть в сокровищницы, таящие немыслимые богатства и знания, записанные жрецами царей на свитках, где рассказывается, вероятно, о том, как повелевать стихиями или обращаться к небесам, чтобы звезды занимали благоприятное положение для планируемых событий и действий.
Вскоре, однако, до повелителя правоверных должны были бы дойти печальные вести о том, что нерадивый слуга, какового аль-Мамун грозился прогнать со двора из-за многих промахов и проступков, каковому было поручено купить на базаре для похода верблюдов, исполнил приказ с тем злоумышлением, что все животные, пригнанные ко дворцу халифа, оказались слабыми или больными, а те, что могли бы выдержать переход через пустыню, не были напоены, ибо так было подготовлено сиим слугой, чтобы караван застрял в пути, меж тем слуга, какового вдруг заподозревал в чем-то казначей настолько, что решил отослать вместе с караваном к аль-Мамуну, дабы повелитель правоверных сам обрушил грозу на того при первой провинности, взял себе самого мелкого и неказистого, но зато здорового верблюда, хорошо напоив такового, ибо рассудил бежать, прихватив мешочек с рубинами, когда начнется падеж скота, что и случилось. И, вот, как о происшествии дознался аль-Мамун поистине удивительная история.
Во-первых, видя, что сроки прибытия каравана затягиваются, повелитель правоверных перестал выезжать из своих покоев в Каире-охраняемом на площадку, где для халифа был поставлен шатер, откуда он надзирал за ходом разбора облицовки и стен гробниц, ибо работы временно прекратились, дабы не увеличивались долги по невыплате жалованья воинам и египтянам.
Во-вторых, по высочайшему повелению аль-Мамуна один из приближенных к нему военачальников каждое утро на рассвете отправлялся на свой пост на городскую стену, где нес дежурство, всматриваясь вдаль, до середины дня, а засим шел к халифу через рынок, ибо туда всегда стекалось множество народу, дабы, прислушиваясь в людской толпе к разговорам, надеяться узнать новости, распространяющиеся там, как известно, быстрее всего, ибо источниками таковых бывают купцы, связанные по торговым делам с другими городами подлунного мира. По мудрым расчетам халифа, подобное рвение когда-нибудь должно было увенчаться успехом, ибо аль-Мамун был все еще в неведении относительно судьбы своего каравана.
Как-то раз военачальник, шедший на доклад к повелителю правоверных, неизвестно почему замедлил свой шаг около прилавка, на каковом были выставлены глиняные чашки, пиалы и кувшины, притом к утвари и посуде приценивался один человек, как будто намеревавшийся выторговать себе подешевле сосуд для масла, но, как выяснилось, покупатель только и добивался того, чтобы расстроить гончара, находя какой-нибудь изъян в каждом изделии, и не успокоился до тех пор пока не разбранил руки и пальцы ремесленника, каковыми тот, якобы, не способен добиться точности в формах. Тут же стоявший другой человек в бедной поношенной одежде и с тем благородным выражением лица, что бывает у подвижников веры из ордена дервишей, сказал вслух:
Кипарис языками, которых не счесть,
не болтает. Хвала кипарису и честь!
А тому, кто одним языком обладает,
но болтлив, - не мешало бы это учесть.(1)
Военачальник, поразившись мудрости, каковой не думал найти в сем столпотворении торговцев и покупателей, пришел к стойкому убеждению, что столь высокоученого человека следует немедленно представить пред взором повелителя правоверных, ибо той пищею для души и ума, что таилась в сердце странствующего дервиша, можно было излечить аль-Мамуна от печали, каковая затемняла чело халифа день ото дня все с большим успехом. Изложив суть проблемы в общих чертах человеку, произнесшему обрадовавшие его слова участия и знания жизни, военачальник уговорил подвижника пойти с ним во дворец халифа.
Предложив дервишу поднос с фруктами, пока он побеседует с аль-Мамуном, военачальник направил свои стопы к повелителю правоверных, каковой выслушав рассказ военачальника, тут же повелел позвать мудреца, принявшего обет бедности, дабы испросить у него какого-нибудь совета или пророчества, угодного Аллаху Всемилостивому, Милосердному.
Когда сей человек приблизился к трону повелителя правоверных, аль-Мамун обратился к дервишу с вопросом, не видит ли странник и друг Аллаха путей каравана с изволения Всемогущего. И тогда мудрец сказал словами обстоятельств:
Если жизнь все равно неизбежно пройдет -
Так пускай хоть она безмятежно пройдет!
Жизнь тебя, если будешь веселым, утешит,
Если будешь рыдать - безутешно пройдет.(2)
И затем, испросив у потомка аль-Аббаса дозволения удалиться, ибо его призывают богоугодные дела, покинул дворец повелителя правоверных.
И впервые за много дней аль-Мамун хлопнул в ладоши и приказал привести коней себе и военачальнику, дабы сколько проехать по пустыне, ибо сердце подсказывало халифу, что сие будет наилучшим решением.
Когда аль-Мамун в сопровождении военачальника и следовавшей за ним по пятам свиты воинов на отличных скакунах добрался по пескам до занесенного Временем основания стены неизвестного города, то там был остов разрушавшейся белой башни и заброшенный сухой колодец, заглянув в каковой повелитель правоверных узрел великую путаницу змей, ползавших по камням дна и по стенам, а поднявшись на башню, халиф нашел вдалеке точку птицы, парящей над чем-то, а еще в отдалении - несколько других, летающих на раскрытых крыльях птиц, очевидно, стервятников или грифов. Поспешив туда, аль-Мамун нашел мертвых верблюдов, трупы каковых наполовину затянуло песком, и останки погонщиков, и на том куске пустыни, над каковым висел одинокий стервятник, конь повелителя правоверных наткнулся копытом на труп маленького, в сравнении с другими, верблюда, и потом, снова проезжая мимо колодца и остова осыпающейся белой башни, халиф и военачальник как бы по наитию спешились и подошли к колодцу, и тут получилось, что змеи отползли, и внизу на дне открылось бездыханное тело негодного слуги, а когда повелитель правоверных отступил от края колодца, то под носком его обуви оказался мешочек с рубинами халифа. Поскольку вся поклажа на боках мертвых верблюдов находилась в целости и сохранности, то всадники свиты погрузили мешки на спины своих лошадей, и аль-Мамун, возглавляя кавалькаду, поскакал в Каир-охраняемый, жалея, что не убедил странствующего дервиша задержаться на время, пока повелитель правоверных не возвратится из пустыни, дабы мудрец разъяснил загадку с тем, что случилось с караваном, и отчего его слуга упал в колодец, и молитвы халифа были Аллахом услышаны, ибо во дворце потомка аль-Аббаса уже дожидалась группа нескольких оставшихся в живых погонщиков, рассказавших, что когда верблюды стали падать замертво, то они подступили к слуге, покупавшему животных на рынке в Багдаде, с повелением правдиво довести до сведения собрания мусульман, почему он выбрал самую плохую скотину для каравана повелителя правоверных, и что за счастливые звезды способствовали той великой удаче, что здоров лишь верблюд, на каковом слуга путешествует, а все сие происходило, по словам разгневанных и уставших погонщиков, каковым пришлось скитаться по пескам пешком, вблизи занесенного Временем неизвестного города, в направление какового сей низкий человек, отвернувшись от них, поскакал, но его там остановила шайка разбойников, и тогда караванщики, у каковых было с собой кое-какое оружие, выхватили мечи и луки, дабы отбиваться от шайки, ибо прятавшиеся в развалинах разбойники, сбросив в колодец презренного слугу, поскакали к каравану аль-Мамуна, оглашая пустыню боевыми кликами, но бой окончился не в пользу нападающих, хотя несколько человек на службе халифа и погибли, и шайка ударилась в бегство, понеся потери столь значительные, что было понятно, что к каравану никто из них больше не вернется. И затем изможденные переходом погонщики стали умолять повелителя правоверных дать им верблюдов или коней, чтобы поскорее доставить в Каир-охраняемый брошенную в песках царскую казну, но аль-Мамун сказал, что все уже до последнего дирхема здесь, и они могут возрадоваться, что исполнили порученное им с честью.
31 января 2019
Примечания:
(1),(2) - см. "Рубайат" Хаяйама, 283, 307 соответственно