Аннотация: Тема неминуемого конца всего сущего всегда меня волновала (тем более сейчас). Дай Бог все это останется только на бумаге, а не в реальной жизни.
Ящик
1
Наступил момент, когда Герда перестала постоянно плакать. Ее слезы и комок, стоящий в горле, за последние несколько дней исчезли навсегда. Когда это произошло конкретно, вспомнить она не могла, но прислушиваясь к своим ощущениям и организму она начала понимать, что стала взрослой женщиной, обретя холодный рассудок и понимание происходящего. Нет, скорбь никуда не ушла, но она обросла костной тканью выдержки и внутреннего баланса. Последний раз, проходя мимо зеркала в ванной, единственного не завешенного темной материей зеркала во всем трехэтажном доме, она остановилась и посмотрела внимательно на свое лицо. Бордовый оттенок исчез, а синяки от постоянных слез приобрели естественный цвет кожи слегка не выспавшейся девушки тридцати лет от роду.
Она стоит посередине зала-гостиной, которая занимает практически весь первый этаж коттеджа. Дом начинает заполняться гостями. Некоторых из них Герда запомнила по подготовленным прошлой ночью приглашениям. Других она просто не знает. Эти неизвестные ей люди также, как и все заходят в дом, здороваются при входе немыми кивками голов, и занимая свое место в зале, ждут своей участи подойти к (уже) хозяйке дома, чтобы выразить свои соболезнования. Больше половины из них одеты, как и подобает этикету в черные тона. Но находятся и те, что оказались здесь совершенно случайно, выдернутыми из повседневной жизненной рутины. Что и можно сказать по тем трем молодым парням, по-видимому студентам отца, одетых в светлые джинсы и разноцветные летние рубашки. Они стоят в дальнем углу зала, о чем-то шепчутся, едят бесплатные тарталетки с салатом, и видимо вообще не собираются подходить к Герде.
Сразу попадая в зал через небольшую прихожую, все гости сталкиваются лицом к лицу с искусственно установленной тумбой при входе. На ней в красивой вазе стоит сухой букет из двенадцати сиреневых гомфрен, повязанных черной атласной лентой. Круглые шары цветов в синей вазе смотрятся торжественно и в тоже время очень трагично. За букет из сухоцвета при входе отвечала тетя Герды - Наталья Серафимовна.
Под букетом, вплотную к вазе стоит портрет отца на фотокартоне, также аккуратно перевязанный по углу черной лентой. Это черно-белое фото отца Герда сама выбрала из десятков, сохраненных на домашнем ноутбуке. Именно это по-доброму улыбающееся лицо отца полностью отражало его внутренний мир и отношение к миру людей в целом. Герда вспомнила тот момент, когда его сфотографировала, тогда еще живая мама. Это было в отпуске, это была Италия и это был Неаполь, Герде - тринадцать лет и куча претензий к миру. Все были счастливы, и все еще были живы.
Под портретом на тумбе прикреплен листок бумаги с выведенными каллиграфическим почерком словами:
Жил, трудился, любил и мечтал.
Остался только сухоцвет и на тумбочке - фестал.
Вот уже начинают медленно и с опаской подходить люди и произносить свои слова соболезнования, совершенно бесполезные для Герды. Герда молча всем кивает и коротко, не встречаясь взглядами, говорит "спасибо". Среди тех, кто к ней подходит она начинает различать, даже не зная близко этих людей, кто есть кто и как относился к ее усопшему отцу. В интонации слов слышится либо откровенное горе, либо необходимость дежурных ритуальных фраз. В одном из коллег по университету Герда слышит между строк некую радость от случившегося. Отгоняя эту нелепую мысль, она пытается искренно взглянуть на этого человека, но тот быстро ретируется. Люди растворяются по залу дома, заполняя пространство.
Между ними курсирует молодая девушка - Соня. Она расставляет на трех столах по середине зала подносы с алкогольными напитками и фуршетной нарезкой. Внучка Натальи Серафимовна охотно согласилась помочь с похоронами брата своей бабушки и поэтому делала все, что было поручено.
К Герде приближаются две дамы бальзаковского возраста. Каждая из них без слов обнимает Герду и со словами "ты держись" удаляются обратно к одному из столов с закусками. Кто они такие - Герда даже не пытается вспомнить. Человек в военной форме (Герда не разбирается ни в званиях, ни в родах войск) подходит к ней ровными и уверенными шагами. Он смотрит прямо Герде в лицо и со строгим взглядом что-то тихо, но четко говорит. Затем он вручает ей конверт и уходит прочь. Подходят еще какие-то женщины, мужчины, немолодые супружеские пары, бывшие друзья, сослуживцы и старые сокурсники, коллеги и странные люди с непонятных организаций, много молодых людей - студентов отца, группами и поодиночке, профессоры и деканы всех возможных вузов этого города, несколько иностранцев (судя по акценту - сербы). Они говорят, жмут руки, обнимают, кто-то прикрывает лицо от слез, но в основном большинство не смотрят в лицо Герде. Треть из них разворачивается и медленно стараются покинуть дом. Это и понятно. Поминки не такое уж занимательное мероприятие, чтобы тратить на него часы своей жизни. Герда прекрасно осознает свое нервозное состояние с самого утра. Раздражение вызывают именно такое большое количество неизвестных ей людей.
Неожиданно из общей массы перед Гердой появляется Наталья Серафимовна. Пожилая, сухая женщина с ядовито-оранжевой химической завивкой на голове встает рядом с Гердой. Она, не смотря на племянницу в трауре, почти с закрытым ртом начинает ей говорить.
- Ну что, девочка моя, замучилась здесь на всех этих людей смотреть?
- Наталья Серафимовна, и не говорите, - Герда берет тетю под руку, - я уже перестаю воспринимать окружающее, никого не могу вспомнить и страшно устала.
- Держись моя дорогая, недолго осталось. А ведь больше половины из тех, кто здесь сейчас есть, страшно завидовали твоему отцу, и думаю, не всегда желали ему счастья и удачи. - Наталья Серафимовна обнимает правой рукой талию племянницы, - Господи, если бы был жив Сереженька, - в голосе Натальи Серафимовны чувствуется посылы к слезам, - ...да разве Господь бы пожелал, чтобы такой светлый человек покинул нас.
Наконец Наталья Серафимовна не выдерживает и кладет свою голову на плечо племянницы. Герда, одетая в черное строгое пуританское платье ниже колен, ощущает, как начинает мокнуть ее плечо от слез Натальи Серафимовны. Герда начинает гладить голову тети, ощущая, как пальцы начинают путаться в ее жестких волосах. Еще чуть-чуть и она, сама того не желая, выдернет несколько спутанных волос из головы родственницы.
- Успокойтесь, успокойтесь Наталья Серафимовна. Я же как-то успокоилась, держите себя в руках. Вы же сильная. - Шепчет Герда.
- Ой. Прости меня, душа моя. - Она поднимает голову с плеча племянницы. - Чё-то я совсем расклеилась. Да понимаешь, что-то сейчас прям увидела сцену как много лет назад. Когда еще мамка твоя жива была. Мы тогда на Шантарах отдыхали. А ты - маленькая такая была, шустрая. Все тараторила и тараторила. Китов хотела живых посмотреть. А они, сволочи, так и не показались. Но зато, когда с лодки семью сивучей увидела на берегу, то ты стояла как вкопанная. А Сереженька тогда взял тебя на руки и посадил себе на шею, чтобы тебе было лучше видно. Мы тогда с твоей матерью страшно испугались. Ведь качнет лодку и перевернетесь вы с отцом в воду. И что тогда? Но Сережа был всегда крепким мужчиной. Эх... если бы не его рак поджелудочной...так быстро сгореть...
- Наталья Серафимовна, что случилось, то уже случилось. Будете и дальше причитать, так я сейчас опять разрыдаюсь. А оно сейчас никому не нужно.
- Ну прости меня дуру, прости. Все. Заканчиваю. - Наталья Серафимовна отворачивает голову в сторону и быстро шмыгает носом. - Девочка моя, ты мне лучше скажи, у тебя никаких дел во вторник? Помнишь, оглашение завещания будет в десять утра? Эх, хорошо, что Сережа все успел сделать. Не забывай, что ты единственная наследница этого дома, и загородного - в Васнецово. По счетам в банках, я там одного юриста знакомого посоветую тебе, он все пробьет. Я же понимаю, что тебе сейчас не до этого. Но жизнь идет, и тебе надо дальше жить.
- Сейчас действительно, не самое подходящее время...может позже.
- Ну как скажешь, моя хорошая.
Среди медленно передвигающихся гостей в зале, Герда видит, как в дом входит молодой человек с очень знакомым и родным лицом. Она мысленно пытается вспомнить, кто это такой. Но ощущение приближающегося секундного воспоминания начинает ее тревожить. Парень на долю секунды встречается с ней взглядом, и потом, какая-то тучная дама закрывает его от Герды своим исполинским телом. Герда слышит чей-то хриплый голос и разворачивается в пол оборота влево.
Перед ней стоит невысокий тощий и лысеющий мужчина. Он одет в старенький темно-серый костюм с неаккуратно-проглаженными стрелками на его выцветших от стирки брюках. В нем Герда узнает Стрельцова Николая Степановича, профессора, коллегу и лучшего друга отца. Был ли он действительно лучшим другом папы, она точно сказать не может. Но частые встречи, долгие телефонные разговоры отца со Стрельцовым четко отпечатались в сознании Герды. Почему-то именно сейчас в ее памяти всплывает прозвище, которое они тогда, еще будучи студентами, дали Стрельцову в университете. И прозвище "Стрелок" никак не умоляло фамилию профессора, а лишь подтверждало его постоянное клянченье сигарет у студентов на переменах. Ведь никто не имел право из студентов ему в этом отказать.
- Здравствуйте Герда. Примите мои ... - начал Стрельцов.
- Не продолжайте, Николай Степанович. Вы не представляете, как я от этого сегодня уже устала. Я очень рада, что вы пришли. Хоть одно родное лицо с университета, а то я, кажется, перестала людей вообще узнавать. - Герда через силу улыбнулась.
Стрельцов здоровается с Натальей Серафимовной, и даже, по старинке берет ее руку и прикасается губами к ее кисти. От чего та смущается, и стыдливо вытирает лицо платком еще не давно мокрое от слез. Он вновь обращается к дочери усопшего, показывая рукой в направлении портрета покойника на тумбе.
- А про фестал - это очень иронично. Ведь Сергей Александрович при жизни всегда был ироничен. Нет. Я понимаю, что эту эпиграмму себе не он сам выбрал, но поэта этого я по-моему знаю.
- Это Станислав Алепьев. Папа его очень любил. Он вообще любил поэзию. Особенно поэзию шестидесятых, все эти Вознесенские и Евтушенки... Сейчас вот думаю, кому всю его огромную библиотеку подарить, может школе какой-нибудь...А стихи кстати, под портретом не я выбирала, а Наталья Серафимовна.
Тетя медленно выпрямляется в полный рост, горделиво показывая Стредьцову свое остроумие и близость к умершему.
- Да, это точно. Так любить стихи мог только ваш отец. Ведь он на лекциях по квантовой механике студентам целые поэмы зачитывал. - Стрельцов закатил глаза, что-то усиленно вспоминая. - Он вообще говорил, что квантовая физика - это единственная наука, которая прикасается к божественному. А от Бога может быть только поэзия и искусство. - Он ухмыльнулся. - Знаете, он даже некоторым математическим формулам подбирал стихи из поэтов серебряного века. Да, да, не смейтесь. У меня остались рукописи к его гениальному методическому труду "Квантовая физика - просто о сложном". Так там почти на каждой странице есть стихотворные выдержки из Мендельштама. Он утверждал, что так он не только развивает свою память, но и придает его трудам поэтический оттенок, обрамляя каждую научную мысль в некую поэтическую рамку. Кстати эта методичка уже как пятнадцать лет - бестселлер среди студентов и аспирантов.
- Вы правы, Николай Степанович, живя в тени гения своего отца, я в полной мере ощутила и его пристрастия, и его недостатки. Это я к тому, что он меня с пяти лет приучил заучивать стихи и целые памфлеты. Причем мне это даже помогало в жизни. Когда мне страшно - я повторяла детскую считалку, когда мне надо сосредоточиться - присказку-четверостишье, и так далее. Сначала это мне казалось игрой, а затем просто смешной забавой. Но я благодарна за это своему отцу. Что тут скажешь.
Николай Степанович глубоко вздыхает, и также, как и Герда осматривает зал полный гостей, а точнее тихо копошащейся массы людей. Он старается не дышать в сторону дочери своего покойного товарища, дабы не смущать и не смущаться самому. Придя на поминки, он уже выпил около трехсот грамм беленькой за упокой, не пропуская ни одной рюмки
- Даааа, - многозначительно произносит Стрельцов, - Сергей Александрович, действительно был гением этой эпохи. Столько научных трудов, столько открытий. А я еще не называю сколько было патентов при его руководстве университетом. Эта непосильная руководящая, собственно, как и общественная работа конечно подорвала его здоровье. Поэтому уйдя с должности ректора он и занялся вплотную наукой. Собственно, ради чего он и был рожден.
Стрельцов резко меняется в лице. Он смотрит то на Герду, то на Наталью Серафимовну. По его лицу угадывается какая-то недосказанность и неловкость. Создается впечатление, что все его оды о покойном были только предисловием к тому, что он хочет сказать сейчас. Он подходит почти вплотную к Герде и склоняется к ее левому уху.
- Мы могли бы с вами переговорить по одному очень деликатному делу? - Сейчас его взгляд не выражает никакой эмоции. - Скажем так тет-а-тет... - Он поворачивает голову к Наталье Серафимовне. - Вы, это... не подумайте там ничего. Собственно, просто хотел несколько слов лично Герде сказать.
Слово паразит "собственно", которое Николай Степанович повторяет в каждом предложении начинает почему-то раздражать Герду.
- Да мне и дела до вас никакого нет. Она девочка взрослая, а я ей не нянька. - Фыркает Наталья Серафимовна. - Ты отойди, девочка моя, - обращается она уже к племяннице, - я с гостями сама разберусь.
Стрельцов слегка берет под локоть Герду и старается отвести в сторону, там, где кухонное помещение примыкает к залу. В промежуточном коридоре на всем протяжении двух-трех метров отсутствуют светильники. И поэтому разговор приобретает поистине интимный оттенок.
- Герда, вы не подумайте там чего, я человек конкретный, но в то же время понимаю, что просьба моя о которой я хочу к вам обратиться все-таки не совсем к месту и времени. У вас, собственно, траур, мысли, переживания и заботы...а я тут со своим.
- Да говорите вы уже, не тяните, Николай Степанович.
- Дело тут вот в чем, - он начинает нервно, словно провинившийся подросток грызть ноготь на большом пальце правой руки, - Сергей Александрович, ваш отец, он в последнее время очень много работал в области создания самообучающейся бинарной нейросети. Скажем так, я тоже был вовлечен в этот процесс. Я конечно понимаю, что вам это ничего не говорит, но... - Он продолжает держать Герду за локоть, слегка сжимая руку. - Это очень сложный процесс, и он много проводил времени и в университетской лаборатории и в НИИ на Большом. И к этому процессу, собственно, было подключено очень много людей, и в особенности спонсоров и всяких других... Но со временем, а это ни много ни мало более шести лет, возникли сложности и конфликты со всеми, с кем мы работали. В общем, насколько я осведомлен, последние два года он работал здесь в доме на Зеленом бульваре, где мы с вами сейчас и находимся. Работал он последние дни один, результаты работы мы обсуждали уже с ним в университете.
- Ну да, на третьем этаже осталась его лаборатория. Но я там, честно сказать, еще не разбиралась. Мне похорон, да имущественных вопросов на эти девять дней хватило. Да и по правде сказать, не представляю, что там за железной дверью находится.
- Вот я об этом с вами и хотел поговорить. Пока вы занимаетесь рутиной и вопросами семьи, я бы хотел вас, Герда Сергеевна, кое о чем попросить. - Стрельцов перестает грызть ноготь и впивается взглядом прямо в душу Герде. - Кто бы к вам не обратился, не пускайте никого в лабораторию своего отца. Это моя огромная и единственная просьба. Вот...как-то так. Материалы его работы и исследований, собственно, принадлежат только университету, и найдется много желающих этим заинтересоваться. Я бы хотел лично ознакомиться с лабораторией. И лучше, если бы о нашем разговоре никто не знал.
- Николай Степанович, а давайте так. Все, что находится в пределах этого дома принадлежит его законному наследнику. И он, а вернее она, сейчас перед вами. И не надо мне здесь тайны мадридского двора устраивать. Я так вымоталась за эти дни, что мне сейчас не до ваших просьб. Если бы вам действительно надо было ко мне обратиться, вы бы пришли через недельку или еще когда. По крайней мере я потеряла отца. И мне сейчас не до ваших университетских дел. Надо иметь хоть чуточку чувства такта и уважения. Собственно. - Герда медленно убирает свой локоть из цепкой руки Стрельцова, продолжая сверлить его своим взглядом.
Последнее слово "собственно" она намеренно произносит отдельно дабы уколоть навязчивого собеседника.
- Простите...полноте...Герда Сергеевна, я нисколько не хотел вас обидеть. Я хотел...нет...я просто был вынужден вам сказать об этом именно сегодня. Время знаете ли работает не на меня. И еще раз...
- Не надо извиняться, Николай Степанович, спасибо что пришли вспомнить моего папу. Но было бы неплохо, если бы оставили меня. Я только могу вызвать вам такси, здесь немноголюдная улица в это время дня, а вы я смотрю неплохо так выпили за упокой своего коллеги.
Стрельцов медленно разворачивается идет в зал. Сделав пару шагов, он разворачивается в Герде и со сморщенным лицом от нелепости происходящего, пытается еще раз принести свои извинения.
- Простите, право я не хотел так. Но могу ли я хотя бы сейчас, на одну минутку посмотреть на лабораторию вашего отца. Поверьте, я вас не задержу... Мне очень надо. Правда, очень.
Герда, ничего не отвечая вслед уходящему Стрельцову, только демонстративно отворачивается в сторону кухни.
- И все-таки подумайте над моим предложением. Я позже зайду. - Стрельцов уходит окончательно.
Он скрывается в толпе людей, и Герда видит, как за ним закрывается входная дверь. Она подходит к тете и опять берет ее за руку. Наталья Серафимовна обожает, когда Герда берет ее за руку, еще с давних пор, когда ее племянница была совсем маленькой девочкой и ее ручки были горячими словно два уголька.
- Что хотел этот тощий муж науки? - спрашивает Наталья Серафимовна.
- Ничего он не хотел. Вернее, хотел, но эта его навязчивость меня так разозлила, что ему пришлось покинуть нас. Терпеть этого не могу. Вот такому - хоть потоп случится, а ему, один черт, надо только свои вопросы решать.
- Ну зря ты так, девочка моя. По-моему, довольно интеллигентный мужчина. А в наше непростое время все меньше интеллигентов встретишь, да все больше интеллектуалов.
Молодой человек, которого Герда видела двадцать минут назад, все также стоит один в зале. Он ни к кому не подходит, не разговаривает, словно ждет чего-то. Их взгляды опять встречаются, но уже глаза смотрят друг на друга в течении нескольких секунд. Герда чувствует, как у нее в районе груди, что-то начинает медленно расползаться жарким дыханием по всему телу. Она начинает, что-то вспоминать в чертах молодого мужчины. Имя человека начинает крутиться на губах Герды.
Кирилл? Неужели это он? Что он тут делает? И, о боже, сколько лет прошло после того как мы виделись последний раз.
Молодой человек, отставляет на стол тарелочку с крошками от съеденных канапэ, и уже не отрывая взгляда от Герды, наверное, чтобы не разорвать ментальную связь, начинает двигаться по направлению к ней. Герда уже не сомневается кто еще сегодня пришел к ней в дом.
Да, это точно Кирилл. Он даже не изменился, с последней нашей встречи. Хотя, подождите, ведь это было больше пяти лет назад.
Из размышлений, Герду вырывает строгий недовольный голос Натальи Серафимовны. Перед ними стоит Соня. Она уже больше минуты что-то тихим заговорческим тоном шепчет Наталье Серафимовне, но Герда как-то пропустила всю суть претензий юной Сонечки.
- Ну зачем, так-то...ведь здесь люди собрались...Ну ты ж не в кабак пришел... - продолжает Соня.
- Успокойся, Сонечка. Это вон те что ли мужики? - Наталья Серафимовна кивает в сторону двух коротко стриженных молодых людей спортивного телосложения, стоящих около столика с закусками.
- Девочка моя, там гости какие-то пришли, ну явно с криминальным оттенком. - Обращается Наталья Серафимовна уже к Герде. - Ты представляешь, подходят к Сонечке и говорят таким хамским тоном: "А водки тут у вас нормальной нет, что ли?" Не, ну ты подумай, какие борзые! Вот те два здоровяка, вроде как охранники, а с ними еще один мужичек, такой лет пятидесяти, вроде как главный у них. И приехали они все на каком-то огромном черном джипе. Короче, не дать ни взять - бандиты. Может мне полицию на всякий случай вызвать? А?
Те же двое молодых людей, начинают поедать одну за одной тарталетки с металлического подноса, стоящего на столе с закусками. Тарталетки быстро исчезают словно их там никогда и не было. Парни едят быстро, и по видимости, даже не разбираясь в начинках тех или иных кулинарных изделиях. Их руки работают подобно механической машине с лопастями. Внезапно к ним подходит мужчина средних лет, крепкого телосложения, одетый в модный вельветовый пиджак и джинсы. Лысоватый мужчина, с золотыми перстнями на обоих руках действительно сильно похож на криминального авторитета, выпавшего из середины девяностых годов. Он начинает что-то резко говорить парням с почти закрытым ртом. Выглядит это со стороны, словно отец отчитывает в общественном месте своих двух нерадивых отпрысков.
Наталья Серафимовна с племянницей выслушивают соболезнования от незнакомой им пожилой женщины, но обе продолжают боковым зрением следить за подозрительными лицами. Все трое мужчин направляются к Наталье Серафимовне с Гердой.
- Кажется я вспоминаю этого человека. Я его видела один раз в кабинете у отца. И кстати папа мне кое-что про него рассказывал. - Не отводя глаз от приближающихся мужчин Герда обращается к тете.
Подойдя к Герде, немолодой мужчина делает знак своим телохранителям, чтобы они ушли в сторону и оставили его наедине с собеседницами. Он смотрит прямо на женщин, и в его взгляде присутствует скрытая ирония. Никаких намеков на скорбные речи и соболезнования в нем не проявляются. Наталья Серафимовна, практически встает в боевую стойку перед лысым человеком. Тот в свою очередь, игнорируя присутствие Натальи Серафимовны, обращается только к Герде.
- Здравствуйте Герда Сергеевна, - хриплым голосом обращается человек, - меня зовут Иннокентий Семенович, я некоторое время работал с вашим отцом. Поэтому примите мои соболезнования.
- Здравствуйте, - без эмоционально отвечает Герда, - честно сказать, я не знала, как вас зовут по-настоящему, а вот в криминальном мире вас зовут - Инок. Насколько я понимаю это прозвище дается людям еще в первую ходку. И с моим отцом вы никогда не работали - это первое. Вот финансовые вопросы с ним решали - это второе.
- Да я вас умоляю, какой еще криминальный мир? Я простой российский предприниматель, у меня есть несколько торговых предприятий. Мне кажется, Герда Сергеевна, мы с вами не с того начали.
- Я прекрасно знаю кто вы и какой вы предприниматель. Поэтому если вы пришли по долгам моего отца, то он с вами три месяца назад расплатился. Если я не ошибаюсь это была крупная закупка кварцевого стекла и, если правильно помню небольшая партия сапфира и линейки редких комплектующих для процессоров из Малайзии. Ах, да еще полтора килограмма какого-то радиоактивного материала, название которого я бы в жизни не запомнила - Герда делает секундную смысловую паузу в своих словах. - Удивлены, что я об этом знаю? Представьте себе все финансовые дела отца я почти полностью уже перелопатила. И начала, не поверите, именно с ваших долговых расписок и квитанций. То, что моему отцу пришлось обращаться с покупкой к таким личностям, как вы, так тут я ничему не удивляюсь. В нашей стране на научные дела денег просто так не выпросить, а уж тем более достать то, что является дефицитным товаром - тем более. Как говорил один советский чиновник: "Пусть лучше будут очереди за дефицитом, чем пулеметные". Но слава Богу, папа успел с вами рассчитаться, и хамское поведение ваших мордоворотов в моем доме считаю не только не уважением, но и наглостью.
Инок вращает головой по разным сторонам, ища в толпе людей своих телохранителей. По его лицу видно, что он крайне не ожидал такого резкого отпора от молодой девушки.
- Я конечно извиняюсь, за своих архаровцев, они у меня люди, не обремененные интеллектом. И я конечно удивлен вашей осведомленностью в финансовых делах отца. Да, вы правы, ваш отец успел перед смертью расплатиться со мной, простите, с фирмой "Аян и К". И конечно, где-то в каком-нибудь банке, в какой-то ячейке сейчас лежат документы о переводе денежных средств. Но у нас с вашим отцом были еще и некоторые устные договоренности. И здесь нам бы надо было с вами, Герда, это обсудить. - Он смотрит на Наталью Серафимовну, - без посторонних.
- У меня от родной тети нет никаких секретов, так что Иннокентий Семенович, можете говорить, не стесняясь. А вот про устные договоренности - первый раз слышу. Сомневаюсь, вообще, интересны ли мне ваши, как вы сказали "устные договоренности" или нет. Я понимаю только язык документа, официальный, понятный и окончательный. А о своих устных договоренностях можете, уважаемый, партнерам по покеру поведать. Не мне.
Он подходит почти вплотную к Герде и пытается своим хриплым голосом разговаривать уже с пониженным тоном. Наталья Серафимовна, понимая, что ничего не может расслышать, демонстративно отворачивается в сторону гостей. На лице ее читается легкая злоба к непрошенному гостю.
- Ну Герда Сергеевна, зачем вы так? Ведь я к вам довольно деликатно обратился, а вы вот так. Вы же меня не знаете. Я довольно плодотворно работал с вашим отцом, и я вам только добра желаю. - На лице Инока появляется неискренняя лисья улыбка. - Да, действительно после закупки всего перечисленного, для своей работы, или... там... лаборатории, не знаю, между нами не осталось письменных обязательств. Но в нашем мире устные...
- В нашем криминальном мире? - Резко обрывает его Герда. - Ни я, ни мой покойный отец к такому миру не имеем ничего общего.
- Опять вы за свое, Герда Сергеевна, есть вещи, которые не оговариваются ни договорами, ни контрактами. И я сейчас хотел вот о чем сказать. Сергей Александрович, не по сроку нас покинувший ваш папа, - последнее слово "папа" Инок произносит с французским окончанием на последний слог, - работал над одной штукой, "ящиком". Все что он закупал на бюджетные и в том числе на свои накопленные средства, он вкладывал в производство этого, так называемого "ящика".
- Ящика? Не смешите меня.
- Погодите. Я конечно человек - далекий от науки, и все такое... Но я прежде всего предприниматель. Хотя вы меня представляете каким-то бывшим бандитом.
- Человек имеющий на своих пальцах зоновские наколотые перстни, никогда мной по-другому и не воспринимался. - Теперь уже Герда выдавливает из себя мерзкую улыбку.
- Я все-таки закончу. После производства этого ящика ваш папенька обещал мне кое-что дать не без помощи вышеназванного ящика. Собственно, я и закупал все необходимые материалы только для того, чтобы потом получить желаемое после его изготовления. Не поймите меня превратно, и это не угроза, но, чтобы получить МОЁ из этого ящика я пойду на все. Поэтому. Уважаемая моя, Герда Сергеевна, прежде чем вы попытаетесь что-то ответить мне в свойственной вам грубости, подумайте хорошенько над моими словами. Я вас конечно не тороплю с ответом, но мне бы хотелось решить этот вопрос до конца недели и желательно с вашим положительным решением.
- А вам не кажется...
- Как вы думаете, Герда Сергеевна, какое животное ближе всех к человеку? - Резко обрывает ее Инок.
Герда молчит.
- Не знаете? Нет?
Герда продолжает молчать, презрительно смотря на собеседника.
- Вот все думают, что это собаки, или там скажем дельфины, а некоторые даже говорят, что это лошади. Но на самом деле это обыкновенные слоны, как бы странно это не звучало. Потому, как только животные, именуемые слонами, в отличие от всех других существ на земле проводят траурные церемонии своим сородичам и хоронят их на специальных кладбищах подобно людям. А ведь хоронить и проводить ритуалы свойственно только людям. Как бы это не выглядело странно, не жизнь, а именно смерть роднит нас с африканскими слонами.
- И к чему вы мне все это говорите?
- А к тому, Герда Сергеевна, что вам очень повезло, что вашего отца было кому хоронить. А вот, кто это сможет сделать, если с вами что-то случится?
- Это угроза? - Спрашивает Герда.
- Не смею вас больше задерживать. Еще раз примите мои соболезнования. Мои люди с вами еще свяжутся.
На лице Инока опять проявляется та самая лисья приклеенная улыбка. Он кланяется и не обращая внимание на развернувшуюся к нему Наталью Серафимовну, удаляется в зал в поисках своих бестолковых охранников. Герда понимает, что по всей видимости она сегодня уже не увидит этих трех громил.
- Какой мерзкий тип, - восклицает Наталья Серафимовна, - я конечно не слышала всего вашего разговора, но ты его здорово отшила. Уходил, злой, как ошпаренный петух. Ты не боишься, что этот бывший урка может тебе навредить? Может полицию все-таки вызвать?
- И что, тетя? Что я им скажу? Приходили злые дядьки и ушли?
- Девочка моя, ну хотя бы зафиксировать...там...что-то. А давай лучше я у тебя поживу здесь пару дней. И мене спокойней за тебя и приберу по дому, помогу. Вещи Сережины переберу. - В глазах Натальи Серафимовны вновь после мгновенного воспоминания о брате появляется стеклянный оттенок, способный в любую секунду обратиться водопадом слез.
- Да прекратите, вы, Наталья Серафимовна, что я маленькая? Сама справлюсь. Тем более, мне через четыре дня на работу выходить. А там я в рутине, успокоюсь. Буду я тут придурков с наколками бояться. - Герда улыбается тете чистой и доброй улыбкой.
- Ну смотри сама, телефон мой знаешь. Иди лучше к гостям, пообщайся немного. А то через час уже будем сворачивать этот бесплатный трапезник.
Наталья Серафимовна обнимает племянницу, и та чувствует, что несколько капель слез все-таки падает из закрытых тетиных глаз. Герда ощущает тепло тела Натальи Серафимовны, и на какое-то время перед глазами встает образ мамы Герды, всегда готовой в детстве приласкать единственную дочь.
В зале постепенно начинает нарастать легкий гул человеческих голосов. Люди уже не говорят шепотом, не общаются тихими репликами, где-то слышны короткие женские смешки. Многие, кто пришел на поминки известного профессора и ученого мировой величины уже начинают забывать зачем сюда и пришли. Герда это понимает, но от этого ей почему-то не грустно и не обидно. Она проходит мимо людей, неохотно встречаясь взглядами. Вот несколько преподавателей стоят с бокалами вина, и по-видимому о чем-то спорят. Увидев, проходящую мимо них дочь покойного коллеги, они разом замолкают и молча кивают головами, словно бессловесное стадо овец. Две студентки третьего курса стоят около огромного камина, отделанного лепниной из потемневшего гипса и с тёмно-синими вставками из битой фарфоровой посуды. Они разговаривают и слегка улыбаются друг-другу, поглядывая на молодого человека, скучающего у окна.
Герда останавливается и пытается поймать взгляд этого молодого человека с аккуратной щетиной на лице. Воспоминания давно ушедших дней накатываются на нее потоком переживаний.
Он уехал практически на второй день после того как я рассказала ему, о своих встречах с Мишей. Да тут и рассказывать не надо было, все это видели, и папа постоянно злился на меня, чтобы я наконец-то поговорила серьезно с Кириллом. Да. Кирилл по словам отца мог бы стать мне хорошей партией в жизни. Он был молодым, перспективным человеком. Он очень любил меня и целых три года мы были вместе как настоящая супружеская пара. Папа обожал Кирилла и несколько раз даже предлагал ему хорошее и интересное место в университете. Он не раз намекал мне: "Герда, солнышко, ну Кирилл скоро иссохнет по тебе. Выходи за него замуж, не мать так хоть я успею с внуками понянчиться". И я действительно верила в то, что люблю его. Но тут в моей жизни появился Миша. Он был умен, богат и мог обеспечить мне любую жизнь, какую я только захочу. Он был очень внимателен ко мне и делал дорогие подарки (в отличие от Кирилла).
Скандала не было. Кирилл поступил как настоящий мужчина. После последнего разговора он попрощался и больше мы с ним не виделись. Папа несколько раз до отъезда Кирилла в Москву его еще видел, общался, может даже извинялся за меня. В Москве Кирилл кажется обратился к друзьям и по слухам работал в какой-то айти-компании. Я даже, вроде как, за него была рада. Папа не сказал мне ни слова после отъезда Кирилла, хотя я понимала, что он расстался, практически с сыном. Слишком доверительные и теплые у них были отношения друг с другом. Наши же с Мишой отношения продлились не больше месяца.
Молодой человек поднимает взгляд на Герду. В глазах его появляется скрытый огонек. Он даже начинает двигаться в ее сторону. Сердце Герды начинает стучать в два раза быстрее.
- Здравствуйте, Герда Сергеевна, - слышит она позади себя немолодой мужской голос, - мы бы хотели выразить свою признательность и благодарность в том, что имели честь жить и видеть гениального ученого этого тысячелетия Сергея Александровича Ставского. И все-таки какую утрату понесло человечество в его лице.
Развернувшись на сто восемьдесят градусов, Герда видит группу людей, стоящих друг напротив друга. Место было выбрано не случайно. За огромным кожаным диваном, цвета красного дерева и северным окном, обрамленным в тяжелые тесненные шторы, стояло пять человек. Идеальное место для приватных разговоров небольшой группы людей. Позвал Герду немолодой тучный мужчина в черном костюме-тройка и козлиной бородкой на лице между мощными щеками. Рядом с ним стоит, по всей видимости, молодая пара. Парень лет двадцати пяти, рослый, с курчавыми волосами до плеч и девушка с ничем не примечательным лицом, одетая в черное длинное платье. Напротив них стоит пожилая женщина, в элегантных очках на переносице, держащая в руках несколько непонятных разноцветных печатных брошюр. Около пожилой женщины - мужчина средних лет. Он совершенно неопрятен, брюки почти висят на его исхудалом теле, галстук бездарно завязан на его морщинистой шее, на макушке головы красуется еврейская черная кипа с характерным орнаментом по контуру головного убора.
Что сразу бросается в глаза, это то, что все пятеро одеты в строгие черные мужские костюмы и пуританские платья тоже черного цвета. Они все смотрят на Герду. Она, в целях хорошего тона делает несколько шагов в сторону группы людей и здоровается.
- Если вас не затруднит, мы бы хотели с вами немного поговорить, - опять обращается к ней тучный мужчина с козлиной бородой, - еще раз извините за беспокойство. Меня зовут Марюс, а вот эти прекрасные люди...
Мужчина начинает представлять по очереди всех четверых своих собеседников. Герда даже не пытается запомнить их имена, но машет головой каждому в отдельности, как и подобает этикету. У всех пятерых светлые, добрые и немного улыбающиеся лица. Создается впечатление, что люди в таком настроении явно находятся не на поминках девятого дня. Они встают полукругом, так чтобы Герда оказалась в центре.
- Мы с Сергеем Александровичем уже давно друг друга знаем. - Продолжает тучный мужчина с козлиной бородкой (уже - Марюс). - Он, при жизни, не раз бывал у нас и даже делал доклады. У нас многие его любили. Его речами заслушивались. И это при том, что он так и не захотел становиться одним из нас.
- Когда я его первый раз увидела, - продолжает женщина с брошюрами в руках, - я была ошеломлена его талантом ораторства и глубиной его космологического мышления. Это был великий человек. И мне очень, ну очень горько осознавать, что не только мы потеряли такого сына, а все человечество понесло невосполнимую утрату.
Женщина достает из кармана платья большой белый платок и начинает протирать свои очки. Из уголков ее глаз начинают проступать слабые слезинки. С недоумевающим и извиняющимся выражением лица Герда обращается напрямую к Марюсу.
- Я, извините, не совсем поняла. А кто такие - Мы?
- Ах прошу прощения, я не представился. Мы представляем собой делегатов от Церкви деяний Его. Пришли высказать почтение вашему отцу, как истинному слуге господа и его лучшему рабу.
- Еще раз извиняюсь, но мой отец не был членом никакой церкви и уж тем, более ее прихожанином, или как там у вас называют? Это я знаю точно.
- Да, вы правы. Он не состоял в приходском совете нашей общины, но он тесно общался с нашими отцами и был всегда вхож в нашу семью.
- Что-то я не особо слышала о существовании церкви...
- Церкви деяний Его. - Быстро выстреливает Марюс.
- Ну да. А что это такое, или вернее сказать, чем отличается ваша церковь от других баптистский конфессий?
Все пятеро начинают быстро недовольно переглядываться между собой, а затем Марюс, улыбаясь, обращается к Герде.
- Ну мы не совсем баптисты, и собственно, никогда себя так не называем. Если в двух словах, то мы единственная и правильная церковь, которая когда-либо существовала на этой земле...
- Хотя мы тоже веруем в Бога единоначалия и сына его - Христа, - продолжает Марюс, - а что хочет Бог? Он желает лишь две вещи. Первое - это спасти души человеческие, второе - это совершить рай господень на земле, аки на небе. Сами понимаете, что в этом контексте Небо понимается как мир загробный, то есть квазивселенная с переосмыслением душ человеческих и возвращением их обратно на землю. А рай на земле прежде всего - это бытие без проблем мирских и житейских потребностей. Ведь по своей сути, мы все люди божьи, созданы по его образу и подобию, должны быть такими же творцами как он сам. То есть люди должны созидать, скажем, писать музыку, творить искусство, заниматься философией и познанием мироустройства. А вместо этого, человек рождаясь, в первую очередь думает только об одном. Чтобы не умереть, найти пропитание, а для чего ему надо стать успешным, чего-то добиться в этом мире. Короче начать грешить и заниматься всем чем угодно, только не деяниями божьими. И он, человек, в этом то и не виноват. У него нет другого выбора. Ведь он должен постоянно думать о своих элементарных материальных потребностях. От того, что поесть и как одеться, до предметов первой необходимости и роскоши. Роскоши для чего? Для того чтобы еще больше начать потреблять и грешить. Ведь потребление без греха не бывает.
- И? - Герда перестает вообще что-то понимать из сказанного.
- Идеология Церкви деяний Его и состоит в том, чтобы дать человеку все его материальные потребности, которые только ему будут нужны. И тогда он не будет никогда думать о выживании, а его основной стезей станет служение Господу и творению. То, о чем я вам и говорил, служение прекрасному. Твори, созидай, мысли и не думай о хлебе.
- Позвольте, но ведь это... то, что вы говорите - настоящая утопия чистой воды. - Восклицает Герда.
- Да. Со стороны все это выглядит даже более чем утопическая идея. Но ведь и священное писание гласит: "И даст тебе Господь изобилие во всех благах, в плоде чрева твоего, и в плоде скота твоего, и в плоде полей твоих на земле, которую Господь клялся отцам твоим дать тебе. И настанут безопасные времена твои, изобилие спасения, мудрости и ведения; страх Господень будет сокровищем твоим".
- Я конечно не так сильна в Библии, - Герда начинает потирать свои виски от неожиданного гула в голове, - но мне все равно не совсем понятно. Причем здесь мой папа?
В разговоре повисает многосекундная пауза. Все пятеро собеседников начинают опять переглядываться. У Герды создается впечатление будто они все заданы одним и тем же вопросом: "стоит ли ей (Герде) вообще что-то лишнее знать или рассказывать". С уже спокойным, а не проповедническим тоном Марюс продолжает говорить.
- Видите ли, Герда Сергеевна, ваш отец... - Марюс смотрит на своих товарищей, - ...он занимался тем, что я бы назвал подвигом человечества. Насколько мы осведомлены, в последнее время Сергей Александрович много работал над одним проектом, и он сделал большой прорыв в науке, что позволило бы нам реализовать идеологические аспекты нашей церкви. Здесь у нас имеется к вам некая просьба, если удобно так называть.
В голове Герды, а вернее сказать в ее лобной части, начинает происходить неприятный процесс. Она, уже точно, начинает ощущать тупую боль. В сознании Герды всплывают стихи, но она не может вспомнить их автора:
Ты что-же боль меня не отпускаешь,
И голову мне рвешь на лоскутки,
Мне воздуха как будто не хватает,
И сердце рвется птицей из груди...
- Вы дочь своего отца. И если уж я называю вашего отца творцом дел божьих, то вы как никто, плоть от плоти его, обязана нам помочь. Мы бы очень хотели взглянуть на его творение. Мы считаем, что он подошел к завершению проекта. Его проект...это чаша Господа...она должна была быть завершена им. - Марюс прикладывает ладонь себе к груди. - Естественно если вы нам позволите. И конечно я вас не тороплю. Прежде всего это - завершить все траурные вопросы.
- Да что вы все сегодня как сцепи сорвались. Достали. - Медленным тоном жестко говорит Герда.
Она разворачивается и уходит в обратном направлении от группы пятерых баптистов, демонстративно махнув рукой в их сторону. За ней устремляется Марюс. Он хочет ухватить Герду за руку, но его толстое тело отстает от ее походки на целый шаг. Герда сжимает от боли лоб и продолжает идти в сторону Натальи Серафимовны. Та в свою очередь увидев происходящее, начинает двигаться к племяннице. Марюс пытается вслед Герде что-то сказать.
- Герда Сергеевна, подождите. Не надо на нас обижаться. Вы же дочь светила... кто как не вы...
За своей спиной Герда слышит резкий топот, словно кто-то преграждает путь, настигающему ее Марюсу. Затем она слышит спокойный, не громкий (очень знакомый) мужской голос: "Хватит. Вы же видите, что с вами не хотят разговаривать".
Развернувшись, она видит толстяка Марюса с недоуменным взглядом, смотрящего на Герду. В пол оборота его заслоняет от Герды Кирилл. Марюс пытается еще что-то невнятное сказать, а потом медленно начинает ретироваться к своим соплеменникам. К этому моменту к Герде подходит Наталья Серафимовна. Она взволнованно начинает говорить. Взгляд ее выглядит испуганным.
- Девочка моя, с тобой все нормально? Ты на себя не похожа.
Герда смотрит на спокойное лицо Кирилла и от чего-то она тоже успокаивается, злость на назойливых баптистов уходит. Затем она поворачивается к Наталье Серафимовне.
- Уже все нормально, тетя. Просто голова заболела.
- Ты уверена, Герда? Если что, то я...
Племянница машет головой и показывает открытой улыбкой и наклоном головы, что у нее все под контролем. Наталья Серафимовна уходит, изредка оглядываясь назад. Кирилл почти вплотную подходит к Герде.
- Когда ты вернулся? - Спрашивает Герда, даже не попытавшись поздороваться с Кириллом.
- Здравствуй Герда. Ты не представляешь, как я рад тебя видеть, - спокойный голос Кирилла продолжает успокаивать взбешенную Герду, - знаешь, я много раз представлял этот момент, когда снова тебя увижу, спустя столько лет. Но все это не то. По сравнению с этой минутой, когда я могу вот так просто, спустя столько времени с тобой спокойно разговаривать.
- Кирилл, ты же понимаешь, что прошло много времени и я уже давно не та какую ты меня помнишь. - Смущенно, уже не глядя в глаза говорит Герда. - Тогда, много лет назад...
- Пять лет, четыре месяца и две недели.
- Представляешь, я тебя почти не узнала хотя ты не изменился, если только не эта твоя борода. - Герда улыбается. - Я так старалась тебя забыть, что в какой-то момент это и произошло. Тогда. Я была очень виновата перед тобой. И верни все назад, возможно, я бы никогда не расставалась с тобой и никогда бы не совершила той роковой ошибки. Но сейчас...прошло уже столько времени. Думаю, я упустила свой шанс быть вместе с тобой. И с этим уже ничего не поделаешь.
Слова звучат из уст Герды спокойно и размеренно. Ей не верится, что их произносит именно она. Но от чего-то все, что она говорит ей нравится и она довольна тем, что сейчас говорит их Кириллу. В первый год после расставания с ним в ней накопилось большое количество стыда и отчаяния за предательство перед Кириллом. И вот она здесь, а он перед ней. И вместо того, чтобы Кириллу злиться и высказывать ей все то, что он когда-то не высказал несколько лет назад, он кладет руки ей на плечи и пытается через ее глаза заглянуть прямо ей в душу.
- Я здесь в городе уже две недели. Меня вызвал твой отец. Я был у него в больнице за сутки до его смерти. И мы с ним разговаривали. Он как будто ждал моего приезда. Ждал чтобы спокойно умереть.
- Кирилл, что ты хочешь сказать? - Лицо Герды готово разразиться слезами. - Папа с тобой разговаривал?
- Да, Сергей Александрович разговаривал со мной. И он оставил тебе послание. Мне надо тебе кое-что сказать.
Она кладет свою голову ему на плечо. Чувства и ощущение молодого любимого тела просыпаются в ней, и она начинает плакать. Прошло столько времени после смерти папы, и она не обронила ни одной слезинки, а теперь она готова вечно стоять с человеком, которого впервые увидела за столько лет. Кирилл начинает гладить Герду по спине, успокаивая какими-то уже бесполезными словами. Для всех окружающих их людей, кто имел возможность наблюдать эту сцену, это всего лишь слезы дочери, потерявшей любимого отца, а он всего лишь объект утешения горя.
- Давай пройдем на верх. Эти люди меня сегодня раздражают весь день. Такое ощущение, что они все меня за что-то ненавидят. Им всем что-то от меня надо. - Она шмыгает носом и вытирает ладонями мокрое от слез лицо. - Мне срочно надо выпить что-то от головы. Там в одной из гостевых спален есть аптечка. Я помню.
- Подожди, подожди. - Кирилл берет своими теплыми ладонями ее лицо и начинает очень тихо говорить, смотря Герде прямо в глаза. - Прости меня, что не нашел тебя сразу. Я...я боялся, что тебе будет не до меня. И сейчас на девять дней здесь столько людей. Мне сейчас нужно идти. Мне правда нужно. Наконец я смог с тобой сегодня встретиться. Я тебе позже вечером позвоню, и ты зафиксируешь мой телефон. У меня то новый номер, а твой, Сергей Александрович сказал, остался старый. А сейчас послушай меня внимательно. Очень внимательно.
Они отходят в сторону и Герда оказывается спиной к стене. Она чувствует лопатками холодную стену. Кирилл нависает над ней и продолжает очень тихо говорить. За его спиной она наблюдает как гости постепенно начинают покидать дом. Вот уходят две девицы-студентки, а вот и потянулись гуськом перешептывающаяся группа баптистов в черных нарядах.
- Сейчас я тебе скажу то, что передал тебе твой отец. - Кирилл делает паузу, чтобы набрать в грудь воздуха. - Герда, ты должна покинуть этот дом. Вернее сказать, ты должна уехать и не появляться в этом доме никогда.
- Что за бред ты говоришь, Кирилл? Это теперь мой дом. Я даже квартиру в центре на продажу выставила. Папа не мог тебе такое говорить. Это...это...
- Послушай меня. Я не знаю, что он имел ввиду. Я даже не могу понять почему он сам не мог сказать это тебе. Когда я прилетел сюда, я просто думал он хотел проститься со мной перед смертью. Но он очень настаивал, чтобы именно я тебя убедил не появляться в этом доме. Ты же помнишь, как хорошо он ко мне относился. Я был ему тогда словно второй сын.
- Но почему?
- Я правда не знаю, Герда. Но это как-то связано с его лабораторией, которая находится на третьем этаже этого дома. Ты то сама знаешь, чем он там занимался? Уезжай пожалуйста отсюда. И чем раньше, тем лучше. Это не я хочу. Этого хотел Сергей Александрович, твой отец. Я не думаю, что он тогда бредил или говорил ерунду. Он был очень адекватен и убедителен.
- Но...
- Герда, я буду в городе еще три дня. Мне надо как раз там по работе ... Да что я вру тебе? Мне надо кое-что выяснить в университете, а именно над чем все-таки работал Сергей Александрович? Если ты захочешь со мной встретиться или тебе что-то понадобиться, ты всегда можешь на меня положиться. А сейчас мне действительно нужно идти. Прости. Мы обязательно с тобой встретимся и поговорим. Ты только запомни мой номер. Не забудь, что я тебе сказал.
Кирилл целует Герду по середине лба. Это выглядит странно, но на какой-то момент Герда ощущает странное чувство, словно ее действительно поцеловал отец. Ей становится немного теплее и уже не так тревожно по поводу сказанного Кириллом. Когда он выходит из дома Герда осознает, что головная боль почти прошла. Гости продолжают тоже покидать дом. На столах остаются пустые подносы вперемежку с крошками, недоеденными канапе и пустыми бокалами. Слова Кирилла мгновенно забываются, словно отец передал через ее старого друга только этот поцелуй.
Она возвращается к тете. Гости прощаясь начинают как по приказу покидать дом друг за другом. Желание подниматься, искать аптечку отпадает. Голова перестает болеть, только становится немного мутное сознание. Наталья Серафимовна уверена в том, что плохое состояние племянницы это - итог переутомления за последние несколько дней. Она предлагает Герде подняться наверх и немного поспать.
- Девочка моя, что же мы тут с Соней сами все не приберем и не помоем? Иди поспи хоть минут двадцать-тридцать. Слава богу все уже закончилось.
2
Уже восьмой раз Герда подходит к окну своей спальни, расположенной на втором этаже. Утренняя картина не меняется. Старый микроавтобус "Мерседес" салатового цвета стоит под окнами дома, выходящего на Зеленый бульвар в паре метров от калитки входа. Раз в двадцать минут из автобуса выходит мужчина, курит рядом с автобусом и снова в нем теряется. Эта картина продолжается уже несколько часов. Герду настораживает только одно. Автобус слишком близко припаркован к входу и явно приехал к ней. Но ожидание чего-то или кого-то не дает право владельцу зеленого автобуса объявить о себе хозяйке дома. Легкая тревога заполняет все нутро Герды. Выходить из дома сейчас она не собирается - это точно.
Она спускается на первый этаж. Подойдя к окну рядом с входной дверью, и слегка приоткрывая массивную штору, ближайшего окна она смотрит на улицу. Разглядеть какие-то дополнительные подробности не удается. Она берет в руку сотовый телефон и набирает последний номер.
- Ало, слушаю. - Раздается в телефонной трубке голос Кирилла.
- Кирилл, здравствуй. Это Герда.
- Да я уже понял. Вот сейчас вижу, что ты звонила. А несколько минут назад телефон ничего не показывал. Что-то срочное? Я сейчас тут с кое-какими людьми общаюсь. Буквально пара минут, я перезвоню.
- Кирилл, не бросай трубку. Я потом просто не смогу до тебя опять дозвониться. У меня что-то сегодня телефон совсем глючит. Только не бросай трубку.
- Успокойся Герда, я на связи. Что у тебя случилось, что-то мне твой голос не нравится?
- Послушай. Ты сказал, что тебе можно позвонить, когда мне понадобится. Тут...такая история...не знаю даже с чего начать.
- Рассказывай, не тяни уже. И так два дня не звонила. Я уж подумал замоталась там совсем.
- Слушай. Сегодня с самого утра у меня под окнами дома стоит какой-то микроавтобус. И все ничего. Но что-то меня настораживает, водитель ничего не делает. Так, иногда покурить выходит. Он как будто чего-то ждет. В общем страшновато мне как-то.
- Так, ага. Давай только не будем паниковать. Герда, скажи, ты когда-нибудь этот автобус или водителя видела?
Герда молчит, стараясь что-то вспомнить. После недолгой паузы Кирилл продолжает говорить.
- В полицию или там...да хоть в пожарную пробовала звонить?
- И что? Ты думаешь полиция приедет на вызов, что у меня тут под окнами какой-то автомобиль стоит. И мне до задницы страшно от этого? Да они посмеются надо мной и еще спросят сколько я сегодня уже выпила. Я почему тебе и звоню. Ты бы не мог ко мне подъехать? Ну хотя бы ненадолго? Кирилл, мне реально страшно. Да и не тетке же мне звонить. Эта - та еще паникерша. Кроме тебя мне сейчас некому звонить.
- Так, понял. Давай успокаивайся. Никому до моего приезда дверь не открывай. Я постараюсь побыстрее к тебе подскочить.
- Подожди, - почти кричит Герда, но затем осознав нелепость этого, начинает говорить почти шепотом, - Кирилл, только не подъезжай со стороны парадного входа. Ради бога. Что-то я боюсь. Постарайся понаблюдать. Кто это... и что что ему надо...В общем...
- Да я не маленький, разберусь как-нибудь. Давай - жди.
После последней произнесенной фразы в телефоне слышатся короткие гудки. Герда кладет трубку в карман своих брюк. Она еще раз пытается через чуть приоткрытую щель между штормами, разглядеть хоть что-то. Сердце начинает стучать сильнее, и она ощущает легкую дрожь в теле от каждого его удара. Непроизвольно она сползает на корточки и облокачивает голову к холодной стене дома.
Надо только дождаться Кирилла. Он приедет. Обязательно приедет. Он всегда выполнял все, что обещал.
В голове Герды начинают крутиться неизвестно откуда возникшая детская считалочка. Сидя на полу, она сильнее начинает вдавливать свое тело в холодную стену. От этого ей становится спокойнее, в сознании всплывает автор детской книги с наивными простыми стихами, заученными когда-то ею в детстве.
Кажется, это Станислав Алепьев. А книжка называлась - Маленькие страсти. Господи, о чем я сейчас думаю? Сейчас - главное успокоится.
Раз, два, три, четыре, пять,
Вышли нервы погулять.
Раз, два, три, четыре, пять
Надо их собрать опять.
Она прислушивается к звукам на улице. Но кроме шелеста листвы, от стоящего вплотную к дому огромного тополя, другие звуки в дом не проникают. Герда нарочно не включает свет. Она продолжает про себя цитировать считалочку и ощущает спиной холод кирпичной стены. В какой-то момент теряется ощущение времени, Герда перестает осознавать, как долго она находится в комнате на полу.
Резкий хлопок на улице, выводит ее из почти успокоившегося состояния. Она резко подскакивает на ноги, отчего сотовый телефон выпадает из кармана брюк с глухим стуком о каменный пол зала. Герда на ходу поднимает телефон и припадает к шторе окна с другой стороны входной двери. Она смотрит на свечение экрана мобильника.
Слава богу он цел.
Осторожно, двумя пальцами правой руки она раздвигает узкое пространство между плотными шторами, чтобы увидеть, что происходит на улице. Герда тихонько вздрагивает от увиденной картины. Перед въездом во двор стоит уже три машины: все тот же зеленый микроавтобус и два огромных внедорожника. Рядом с машинами стоит группа людей. Все - мужчины. Они о чем-то разговаривают, кто-то делает короткий смешок, кто-то начинает звонить по мобильнику. Среди них она видит лысого мужчину среднего роста в легком джемпере телесного цвета и джинсах. В нем Герда сразу узнает Инока, бывшего на поминках отца два дня назад. Он что-то назидательным тоном говорит своим людям и затем с двумя рослыми парнями направляется к дому. Пройдя через никогда не закрывающуюся калитку во двор, они оказываются перед входной дверью. Герда находится в метре от входной двери, все также разглядывая непрошенных гостей. Тревога сильнее проникает в ее сознание.
За дверью со стороны улицы слышны негромкие голоса и шорканья ногами. Трое человек, в том числе Инок, стоят прямо на пороге перед закрытой дверью. Герда начинает судорожно искать свой телефон по карманам, куда его совсем недавно положила. Тишину дома разрывает звонок в дверь звуком переливающихся колокольчиков. Сразу за двумя короткими звонками Герда слышит голос Инока. Этот голос ни с кем не перепутаешь.
- Герда Сергеевна, приветствую вас.
Молчание.
- Герда Сергеевна, я знаю, что вы в доме. У меня к вам остался недоговоренный разговор. Как-то мы с вами не совсем тепло расстались на поминках вашего папы. Герда Сергеевна! Ну давайте все-таки откроем дверь. Нехорошо гостей за порогом держать.
Господи, какой же у него ужасный голос. Может мне уже чего-нибудь ответить? В конце концов не штурмовать же они пришли меня?
- Зачем вы пришли, Иннокентий Семенович? Я не жду сегодня гостей. Ни сегодня, ни завтра. - Громко произносит Герда, чтобы было слышно за дверью.
- Вы меня не совсем понимаете. Я пришел не в гости. И уж если я пришел, то я обязательно войду.
- Уходите, иначе я вызову полицию!
- Ну это - пожалуйста. Только вот в чем штука. Мы тут с утра, да вы, наверное уже заметили, глушим всю связь в вашем доме. Все-таки прав был ваш покойный папенька - наука творит чудеса.
Герда начинает дрожащими пальцами набирать на телефоне номер службы спасения. В телефонной трубке не слышно гудков запроса. Она повторяет это снова и снова, но телефон продолжает молчать.
Вот почему с утра стоял этот зеленый автобус. В нем какое-то оборудование которое блокирует сигнал телефона в доме.
Нервное движение большого пальца руки по экрану телефона прерывает ироничный голос Инока.
- Ну даже не пытайтесь, Герда Сергеевна. Я же знаю, что вы сейчас делаете. Кричать и звать на помощь, я думаю тоже будет бессмысленно. Ваш отец купил этот дом на самом краю города в самом конце бульвара. Никто вас не услышит. Именно так и хотел Сергей Александрович: заниматься наукой в своей лаборатории вдали от людских глаз и даже скорее всего в целях безопасности этих же людей. Просто откройте дверь, и мы с вами поговорим. Поймите, что, если вы этого не сделаете, я буду вынужден войти в дом совершенно грубым способом. И тогда наш разговор с вами состоится на моих условиях. Да, и я еще возможно буду очень зол. И мне бы этого не хотелось.
За дверью все замолкает на несколько секунд. Сквозь образовавшуюся щель между шторами видно, как Инок что-то очень быстро говорит двум своим людям. Затем они уходят к машине, а он опять разворачивается к закрытой входной двери.
- Герда Сергеевна, я больше уговаривать вас не буду. Вы откроете эту чертову дверь или нет?
Она не может вымолвить ни слова. Страх сковывает ее горло и все члены тела. Она не отрываясь следит за человеком перед дверью. В голове продолжают крутиться слова детского стишка. За окном Инок резко разворачивается и отходит к одной из машин. Не меньше пяти человек стоят между машинами в ожидании своего предводителя. Один из молодчиков открывает заднюю дверь внедорожника и вытаскивает из багажника длинный металлический предмет с огромным, величиной с человеческую голову, набалдашником. Герда понимает, что эта огромная металлическая кувалда, и для чего ее можно использовать. Она выходит из состояния оцепенения. Последнее, что она успевает увидеть, это как все, кто находился между машинами начинают движение к дому. Между ними появляется шагающий Инок. Его лицо обезображено мраморной маской злости.
Единственное место, где можно спрятаться в этом доме - это папина лаборатория на третьем этаже. Ни ванная комната, ни кладовые, коих здесь много, меня не спасут. Боже! У меня совершенно нет времени! Я не успею! Бежать!
Дальнейшие действия занимают по времени не более минуты, но в сознании Герды все ее движения выглядят замедленными словно в кошмарном сне или плохо смонтированном кинофильме.
Она устремляется к лестнице на второй и третий этаж. Огибая кожаный диван с приставным столиком словно корабль показавшийся из моря риф, Герда оказывается в точке, где еще два дня назад стояла вместе с Натальей Серафимовной, встречая в доме незнакомых гостей. За спиной остается пространство большой зальной комнаты. Герда слышит звонкий удар по входной двери, но оборачиваться у нее нет времени. Грохот разлетающегося на части внутрь дома врезного дверного замка, крики вбегающих людей, топот тяжелых мужских ног "захватчиков" - все это Герда слышит за своей спиной. Она понимает, что многие из тех, кто ворвался в дом ни разу здесь не были и не сразу поймут в каком направлении необходимо ее преследовать. Вот уже первые металлические ступени лестницы, отделанные лаковым деревом и резными поручнями из сандалового дерева. Герда делает первые шаги, когда осознает, что замечена, ворвавшимися в дом молодчиками. Она слышит их профессиональные боевые выкрики и даже может спиной определить их местоположение в комнате.
Сейчас она все острее ощущает чувство страха. Только теперь это чувство смешалось с чувством самосохранения, выживания. Адреналин начинает мгновенно вырабатываться в ее крови и Герда отчетливо замечает изменения в своем теле. Она ощущает неимоверный приток сил, пульс в висках головы начинает учащаться до скорости автоматной очереди. Она перескакивает со ступеньки на ступеньку словно паря над ними. Ей даже не обязательно держаться за поручни, чтобы сохранять равновесие. Поднятие по ступеням становится настолько легким, что Герда уже делает шаги через две, а затем через три ступени. Глухие удары и спотыкания слышатся за ее спиной.
Надо ускорится иначе меня начнут догонять. Пока еще я на несколько шагов впереди.
Враги начинают ее настигать. И это понятно - их больше, и они сильнее ее во много раз. На лестничной площадке между вторым и третьим этажами Герда успевает посмотреть вниз между маршами. Там видны несколько ладоней хватающих поручни лестницы. Как минимум по лестнице начинают подниматься двое человек. Она делает еще несколько стремительных шагов буквально перепрыгивая уже через пять ступеней, и останавливается перед металлической дверью с небольшой вмонтированной площадкой. На площадке расположены цифровые кнопки видео-глазок размером с пуговицу и несколько горизонтальных прорезей. Над подобием пульта домофона располагается небольшая табличка с надписью:
"О, я хочу безумно жить:
Все сущее увековечить,
Безличное - вочеловечить,
Несбывшееся - воплотить!"
Относится ли это четверостишие к содержимому за железной дверью Герда даже не пытается понять, но одно она понимает точно. Она прекрасно помнит почерк отца, расставлять вокруг всего пространства формулы-загадки. Так было всегда и так он ее приучал.
И если ты видишь рядом с набором цифр - поэтическое стихотворение, поэта которого ты знаешь, значит дата его рождения - это необходимые тебе шифр или код. Даже у небезызвестного математического числа "π" тоже есть дата рождения английского поэта Джона Уэйна - четырнадцатое марта (3,14).
А уж стихотворение этого автора на железной двери Герда прекрасно знает, конечно не без участия своего отца. Поэтому она замирает перед домофонной площадкой и не обращая внимания на усиливающийся шум от топота ног за спиной, она начинает дрожащей рукой набирать на цифровом поле домофона дату рождения Александра Блока. После нажатия зеленой кнопки "ввод" дверь издает неприятные слуху скрипы и начинает медленно открываться. Герда протискивается сквозь достаточно узкий для ее фигуры проем и оказавшись внутри темного пространства, наваливается всем своим телом на дверь чтобы ее обратно закрыть.
Она успевает увидеть двух молодых людей почти синхронно приближающихся к двери. Герда даже успевает разглядеть выражения их целеустремленных лиц и блестящие от пота лбы. После закрытия двери она опять слышит тягучий скрип срабатывания магнитных замков и Герда остается одна в неизвестном помещении, где она никогда в жизни не была.
3
Она еще слышит глухие и бесполезные удары о закрытую металлическую дверь, с другой стороны. Но ее это сейчас не беспокоит. На какое-то время она остается в безопасности. Сейчас стоя спиной к массивной двери Герда начинает осознавать, что произошло после того, как она оказалась в этой комнате. Сразу после закрытия двери в помещении лаборатории автоматически включается электрический свет, исходящий от трех потолочных мощных светодиодных ламп. Одновременно с этим рядом с металлической дверью включается небольшой пятидюймовый экран, по которому Герда понимает, что она может видеть и слышать, что происходит на лестничной площадке перед входом в лабораторию. От увиденного в помещении у Герды захватывает дыхание. Сердце продолжает учащенно биться, но страх, связанный с тем, что ей пришлось пережить там, за этой дверью отходит на второй план.
Не так я себе представляла научную лабораторию. Не так...
В помещении лаборатории, которое занимает почти половину площади всего третьего этажа Герда не видит ничего чтобы имело логическое земное объяснение. По всему полу помещения на уровне ее лодыжек стелется густой розовый туман. На металлических столах, коих здесь больше десяти располагаются неизвестные конструкции из мутного полупрозрачного материала с белыми прожилками. Конструкции имеют формы кубов, конусов, изредка видны шарообразные предметы. Все они соединены между собой сотнями прозрачно-стеклянных проводов. Изнутри каждого предмета исходит еле заметное розоватое свечение. Во всем помещении слышится легкий гул и потрескивание, похожее на треск сгорающего в печи дерева. Из хаоса нагромождения полупрозрачных светящихся предметов Герда начинает замечать некую последовательность с центральным ярким кубом размером с прикроватную тумбочку. В этот куб сходятся тысячи мелких стеклянных проводов от всего, что находится в комнате. Герда недоумевает: в комнате нет ни единого компьютера и все предметы разных форм, составленные на столах, выглядят достаточно хрупкими и фантастически нереальными.
Создается неопровержимое ощущение того, что все пришло в движение и начало светиться и издавать звуки сразу после попадания Герды в лабораторию. И позволь себе из нее Герде выйти прямо сейчас - все остановится, замрет, умрет. Она делает несколько шагов вперед и замечает справа от себя шкаф для одежды с прозрачными стеклянными дверями. В шкафу видны висящие плащи желто-ядовитого цвета. На полке сверху аккуратно стоят защитные шлемы такого же цвета с пластиковыми полотнами для лиц. Далее на стене в полуметре от шкафа висит небольшой прибор со шкалой и прикрепленной к нему трубкой на резиновом проводе. Предмет напоминает Герде прибор амперметр из ее школьного прошлого. По нервно дергающейся стрелке и глухом треске, исходящем от этого прибора она осознает, что скорее всего он похож на счетчик Гейгера.
Светящийся куб с обволакивающим его прозрачными проводами притягивает внимание Герды и она целенаправленно двигается к нему. Еще несколько шагов и она находится в метре от непонятного объекта. Куб, словно почувствовав приблизившуюся к нему незнакомку, начинает сильнее светиться исходящим из него розовым светом. Герда в страхе делает шаг назад.
За ее спиной еле слышны чьи-то голоса. Герда резко разворачивает голову назад и понимает, что звуки исходят от экрана, висящего рядом с дверью.
Раз, два, три, четыре, пять,
Вышли нервы погулять...
Она возвращается обратно к двери и смотрит на плоский экран маленького монитора. На нем Инок с тремя своими людьми стоит прямо перед дверью. Герда очень отчетливо слышит их разговор. Двое из них внимательно осматривают дверь, изредка простукивая ладонями по ее плоскости. Инок двум другим своим людям приказывает что-то принести из багажника одного из автомобилей. Разговор происходит с набором матерных слов и выражений. Невооруженным глазом видно, как возбужден Инок. На Герду опять накатывается волна страха. В какой-то момент она начинает осознавать ужас и нелепость происходящего: лаборатория, не привязанная к реальности, неизвестные люди, желающие ей зла...