Аннотация: Предлагаю вашему вниманию лекцию Бориса Якеменко Концентрационный мир нацистской Германии. Лекция 14.Абсурд в пространстве концлагеря
Концентрационный мир нацистской Германии
Лекция 14
Абсурд в пространстве концлагеря
Добрый день, уважаемые коллеги. С вами Борис Якеменко. И сегодня у нас с вами очередная лекция из цикла Нацистский конц.мир. Феноменология нацистских концлагерей. Мы с вами рассматриваем то, что с ним связано, как это работало, какие новые психофизические и ментальные состояния приобретались узниками в лагере. Не только узниками, а всеми, кто их окружал. Сегодня у нас с вами 14-я лекция, которая будет посвящена лагерю как территории абсурда, абсурдистской реальности. Это очень важный аспект проблематики, которую мы с вами рассматриваем. Потому что абсурдные ситуации, которые возникали постоянно в лагере, и с которыми приходилось сталкиваться узнику, абсурдистский язык, на котором ему приходилось говорить, все, что он видел, настолько не совпадало с его привычными представлениями о жизни, о том, как все должно быть, все это имело разрушающий эффект, поражающее значение. Это все было действенным инструментом в разрушении личности заключенного. Потому что в значительной степени весь конц.мир держался на идее, которая была воплощением абсурда, виновности человека, его заключения в лагерь по принципу национальной принадлежности. Т.е. по тому принципу, который не изменяем по определению. И все остальное было необходимым условием развития этого абсурда, хотя не всегда было связано с первопричиной логически.
Поэтому большинство ситуаций, с которыми сталкивался заключенный в лагере, представляли собой невозможные фигуры. Которые логично смотрятся извне, но невозможны в жизни. В данном случае все эти ситуации были невозможны за пределами колючей проволоки. Не случайно Дж. Агамбен вводит понятие апория Освенцима. Которая заключается в несовпадении исторических фактов и правды, как он пишет, несовпадения констатации и понимания. Если описать проще, это такая ситуация, при которой осознание перво-причин происходящего приводит к неизбежной гибели самого осознающего. Т.е. погружаться в эту реальность означает само-уничтожаться.
Причем это касается не только узников, но и эсэсовцев, охраны, вообще всех, кто находился в этом пространстве. Не только узники подчинялись этому абсурду. Как вспоминает одна из узниц Освенцима Касьянова: нам перевели один разговор между охраной. Хорват спрашивает немца, который участвовал в массовом уничтожении людей: неужели вам не жалко? Ведь это же люди. Немец ответил: если бы я хоть на минутку представил, что это люди, я бы сошел с ума. Вот очень характерный такой эпизод.
Т.е. конц.мир -- это пространство неразрешимого конфликта, предельно, физически ощущаемого бытия с полной неспособностью, невозможностью осознания этого бытия.
Этот конфликт довольно точно описывает один из узников К.Цетник: В лагере смерти все было странно, нереально, оскорбительно и потрясающе, что никакие клеймящие позором определения, вроде -- рабское существование, каторжная жизнь, неестественная смерть, и тому подобное, никак не могут быть употреблены применительно к такой неправдоподобной действительности. Даже время там не существовало в том понимании, в каком оно существует здесь на планете Земля. Каждая ничтожная доля мгновения в этом месте проходила в другом измерении времени. У жителей этой планеты не было имен, они не имели родителей, и не имели детей. Они не были одеты подобно тому, как одеваются люди здесь, они дышали по иным законам природы. Они не жили по законам здешнего мира, и умирали так же не по его законам.
Действительно, очень точно описано это ощущение человека, находящегося в концлагере. Причем для более глубокого понимания того, о чем мы говорим, необходимо вспомнить разницу между лагерем и тюрьмой. Об этом говорилось в предыдущих лекциях. Для нас сегодня, благодаря нашей информированности, разница между лагерем и тюрьмой практически очевидна. И так было всегда. И те, кто попадал в лагерь, воспринимали его именно как тюрьму. Т.к. другого пространства лишения свободы они просто не могли себе представить. Да и такого пространства до конц.мира просто не существовало. Хотя концлагеря существовали еще и во время первой мировой войны. Но они имеют лишь косвенное сходство, в значительной мере терминологическое, возможно совпадают в каких-то деталях.
Поэтому первая абсурдная ситуация была налицо. Человек попадал в концлагерь, но вел себя так же как в тюрьме, т. е. он действовал как заключенный, а не как смертник. И это приводило к обратному эффекту. Возникала эскалация насилия, и необходимость на ходу разобраться с тем местом, куда он попал. С этого и начинался путь в абсурдистскую реальность лагеря.
Прежде всего следует обратить внимание на то, что очень многие лагеря находились в окружении красивых лесов, т. е. на очень живописной местности. Например, Бухенвальд располагался в центре рощи, куда любил ходить гулять Гете. В центре лагеря до сих пор сохраняется большой пень от дерева, под которым он якобы любил сидеть. Кроме того, лагеря располагались вблизи старинных городов, поселений, через которые гнали узников в лагеря. В любом случае, когда светило солнце, или когда над головой было звездное небо, это было чудовищным контрастом к тому, что происходило под солнцем и этим звездным небом.
Один из членов зондеркоманды Освенцима Залман Градовский, оставивший замечательные записки о том, что он видел, и закопал в землю возле крематория, они были обнаружены после войны, опубликованы в хорошей книге Павла Поляна "Свитки из пепла".
Так вот Залман Градовский в литературном пассаже великолепным литературным языком описывает тот ужас, который его охватывал, когда он наблюдал эту природу, когда он пытался совместить несовместимые вещи -- контраст замечательной природы, полной луны, которая спокойно и безмятежно светит, и этого кошмара, который он наблюдал. Этот контраст окружающей природы и мира лагеря был длящимся непрерывным кошмаром, от которого нельзя было освободиться.
Возвращаясь назад, следует сказать, что этот абсурд, который начинался с момента прибытия человека в лагерь, выражался в самых разных подробностях. Даже переодевание узников нередко представляло собой фантасмагорию. Одна из узниц вспоминает: нас страшно избили, раздели, затолкали в душевые кабины, обрили наголо, а потом кинули кучу какого-то тряпья, без разбора размеров. Была зима и стоял страшный холод, но нам кинули кучу летней одежды. Полным женщинам достались узкие короткие платья, которые были когда-то элегантными. В качестве головного убора могла вдруг оказаться шляпа с атласной лентой или букетом искусственных цветов. Это был какой-то невероятный маскарад. У нас не было ни трусов, ни носков, но зато могли быть платья со шлейфом или жабо.
Т.е. вот как это выглядело. Начало пребывания в лагере уже было вхождением в пространство абсурда. Утром несколько сот, или даже тысяч заключенных должны были умыться и сходить в туалет буквально за 15-20 минут, при этом мест для отправления естественных надобностей было несколько, умывались ледяной водой, а после умывания не полагалось никаких полотенец. Очень часто заключенных выстраивали на аппеле, и заставляли выучивать и петь банальные немецкие песни, причем евреям приказывали петь немецкие песни, в которых издевались над евреями. Таким хором часто дирижировал католический священник. В Треблинке оркестр встречал на перроне музыкой тех, кто прибывал на верную смерть. В Маутхаузене заключенных казнили в сопровождении оркестра, который исполнял веселую песенку "Ах, попалась птичка".
Вообще в целом эта легкая веселая музыка, которая исполнялась во время казни, во время отправки узников на работу, на аппелях, во время экзекуций, тоже была контрастом монументальной музыке Вагнера, той музыке, которую до этого слышали заключенные, которая являлась интонационным и звуковым ритмом не только Германии, но и Европы в целом.
Вокруг крематориев царила идеальная чистота. Тропинки были аккуратнейшим образом посыпаны песком, все было покрашено, вычищено, заключенные постоянно разравнивали этот песок на тропинках, чтобы там не было ни единой вмятины. И этот контраст просто поражал. Великолепные цветущие клумбы -- и среди них здание крематория, с вечно чадящей зловонной трубой. Один из узников, попавший в Собибор, лагерь смерти, один из самых страшных лагерей, вспоминает: Я представлял себе Собибор как место, где людей сжигают и душат газом. Поэтому оно должно выглядеть как настоящий ад. Но что вижу? Хорошие дома, комендантская вилла, выкрашенная в зеленый цвет, с небольшой оградой и цветами. С другой стороны платформа, изображающая ж/д станцию. Такое тихое, мирное, замечательное провинциальное место. Причем узникам, которых гнали в газовые камеры, предлагали поднять воротники, если была дождливая погода, если обреченные были босиком, предлагали: сюда не наступайте, можете порезать ноги. Это тем людям, которых отправляли в газовые камеры. Тележки для хлеба во многих лагерях использовались одновременно и для перевозки трупов, при этом на них была знаменитая надпись Труд освобождает. Причем этот лозунг был размещен на воротах Освенцима, и других лагерях, он стал серьезным парадоксом конц.мира. Потому что воспитательное значение труда в жизни каждого человека, помимо его прямого индустриального функционала, является общим местом. Обязанность трудиться, причем трудиться хорошо, преобразующий и воспитательный смысл труда обоснован в работах сотен людей, среди которых и богословы, и просто интеллектуалы, начиная от апостола Павла и Иоанна Златоуста до Фомы Аквинского. Отсюда идея преображающего труда, она была заимствована Энгельсом и другими идеологами эволюционной концепции происхождения человека.
Однако в конц.мире происхождение труда за несколько лет было полностью изменено. Если надпись Труд освобождает на решетках Дахау в 1937 году еще могла считаться официальным пропагандистским призывом, то та же самая надпись, монументально выполненная над воротами Освенцима, уже была апофеозом цинизма. Это было связано с тем, что возникла практика уничтожения посредством труда, которая представляла собой компромисс между идеологией и прагматизмом. Идеология требовала уничтожать людей. Прагматизм требовал обратить труд людей на пользу рейху. Итогом стала фантастическая логика в формуле лагерного абсурда, соединившая не-соединимое. Причем абсурд усиливало то, что в основе этой формулы лежит средневековая формула Городской воздух освобождает. Обычай, согласно которому зависимый человек, который долго жил в городе, становился свободным. А если копать еще глубже, то в основе и той и другой максимы лежит евангельское изречение Истина сделает вас свободными. Евангельский принцип, пройдя сквозь тысячелетия, во что он превратился в концлагерях.
Возвращаясь к абсурду концлагерей. В Бухенвальде паталого-анатомическое отделение, там, где были свалены кучей трупы, считалось одним из самых тихих и спокойных мест лагеря. Поэтому там, например, разместился для репетиций и для отдыха струнный квартет. На стенах бараков, где царило зловоние, неимоверная скученность, грязь, вши, испарения, на нарах лежали сотни измученных людей, так вот на стенах этих бараков везде пестрели лозунги Чистота -- залог здоровья, Вошь -- твоя смерть, и т. д. Эли Визель вспоминал, как его в Освенциме поражали повсюду таблички, которые были развешаны на проволоке Опасно для жизни. Он вспоминает: Мы продолжали идти между заграждениями из колючей проволоки под током, на каждом шагу с белых плакатов на нас смотрели черепа и были надписи Осторожно, опасно для жизни. Просто издевательство. Да был ли здесь хоть уголок, безопасный для жизни?
И в этом отношении он прав. Причем заключенных могли внезапно освободить от работы, без всяких видимых причин. Дать отдохнуть, отправить лечиться, наградить. И так же внезапно их начинали мучить, истязать, убивать. Людей, которых гнали в крематорий, или проявляли по отношению к ним какую-то издевательскую заботу, или наоборот избивали и издевались над ними, хотя им оставалось жить буквально несколько минут. Одна из узниц вспоминает, что транспорт с платформы шел прямо к белому домику. Светловолосая девочка нагнулась, чтобы сорвать цветок у дороги. Наш шеф возмутился: как можно портить цветы? Как можно топтать траву? Он подбежал к ребенку, которому было не больше 4-х лет, пнул его ногой. Малютка упала, села, изумленно глядя по сторонам. Она не плакала. Не выпуская из рук сорванного цветка, она глядела широко раскрытыми изумленными глазами на эсэсовца. Мать взяла ее на руки и пошла вперед. Девочка все время выглядывала из-за ее плеча. Она не спускала глаз с нашего шефа, а рука крепко сжимала стебелек. Взгляд этого ребенка -- приговор всему фашизму, - с ненавистью проговорила идущая рядом со мной Таня. Что за чудовище? Бить ребенка, который через 5 минут погибнет.
Причем в этом эпизоде мы видим еще один парадокс. Можно уничтожать детей в газовых камерах, но цветы рвать нельзя. Это с одной стороны парадоксальный случай, а с другой стороны еще более чудовищно было, когда эсэсовцы, ведя детей в газовую камеру, беззаботно болтали с ними, шутили, давали конфету, поили водой, если они жаловались на жажду. Например, главная надзирательница женского отделения Биркенау Мария Мандель, зверь и садистка, однажды увидела еврейского ребенка, которого вели в газовую камеру. Он ей понравился, она пожалела его, оставила у себя, и несколько дней играла с ним, забавлялась, кормила его. Через неделю он ей надоел, и она спокойно отправила его в газовую камеру.
Мы видим, что эти вещи никак не монтируются между собой, ни на каком уровне. Причем за каждой партией обреченных, которых отправляли в газовую камеру, ехала санитарная машина. Изображавшая, что эти люди действительно идут в душ, и о них будут заботиться. А в санитарной машине с красным крестом, который во всем мире был знаком спасения, лечения людей, везли банки с циклоном Б, т. е. с газом, которым через несколько минут отравят людей. Кроме того, там же ехали эсэсовцы, и врач, который должен был засвидетельствовать смерть. Вот что мы видим.
Когда в Яновский лагерь загоняли колонну евреев, эсэсовцы кричали: какая самая великая раса на земле? И евреи должны были хором отвечать: арийцы. А на вопрос, какая самая омерзительная раса на земле, должны были отвечать: евреи, и подбрасывать шапки в воздух.
Т.е. на каждом шагу, в каждой детали, везде бесконечно нужно было совмещать одно с другим. Жан Амери, который был заключенным, вспоминал, что надлежало быть чисто выбритым, однако иметь бритвенные принадлежности строжайше запрещалось. А к парикмахеру ходили раз в две недели. Под угрозой наказания надлежало иметь на полосатой робе все пуговицы, если потеряешь одну на работе, то заменить ее практически невозможно. Надлежало быть сильным, но из заключенного высасывались практически все силы. При входе в лагерь у него все отбирали, а потом над ним издевались за то, что у него ничего не было. При этом бараки, в которых жили узники в нечеловеческих условиях, соседствовали буквально в десятках метров с великолепно обустроенными казармами эсэсовцев и особняками начальства лагеря, и в пределах одной и той же лагерной проволочной ограды стоял крематорий и бордель.
Самым большим абсурдом, разумеется, было участие заключенных в вольных или не вольных актах уничтожения других узников, начиная от избиения, воровства, отъема вещей и продуктов и заканчивая сопровождением людей в газовые камеры. Чем занимались члены зондер-команды. Именно зондер-команда стала апофеозом лагерного абсурда. Т.к. евреев сопровождали в газовые камеры, забирали у них вещи, закрывали в газовых камерах , и затем освобождали газовые камеры от тел именно сами евреи. Это тоже было продумано до конца.
Причем эта абсурдистская реальность концлагеря настолько ломала все представления о трезвомыслии, что терялось ощущение о ее подлинности. Не случайно значительная часть воспоминаний узников о концлагерях наполнена метафорами, которые позволяли передать более-менее адекватно пережитое. Т.е. конц.мир воспринимался его свидетелями как глобальная метафора, пространство чудовищной игры фантасмагорического спектакля. Где не было кулис, а сценой был весь лагерь. Зрители и актеры постоянно менялись ролями. В итоге создавалась чудовищная иллюзия, которая была действенней и сокрушительней любой реальности. В этих условиях заключенный оказывался в том положении, когда он постоянно наблюдал этот абсурд, но только очень немногие могли взять это тотальное переживание абсурда на себя и довести его до конца в мышлении, т. е. попытаться извлечь из того, что люди наблюдали, хоть какую-то рациональность. В концлагере приходилось постоянно находиться в тотальном напряжении и действовать в этой абсурдной логике. И поэтому узник постоянно оказывался перед необходимостью восстанавливать здравый смысл, связность, естественные отношения между вещами, из которых состояла указанная иллюзия, воссоздавать понятную ему самому действительность. И это погружало его в состояние человека, который постоянно находится на паузе, в пограничном состоянии, на рубежах безумия и изо всех сил удерживаемой вменяемости.
Т.е. действительность концлагеря занимала в пространстве конц.мира место большее место, чем сами узники. А если учесть, что такие ситуации происходили перманентно, постоянно, т. е. состояние паузы становилось главным, а действие, мысль, рефлексия второстепенным, это приходило в противоречие с привычными, до-лагерными формами мышления и взаимодействия с окружающим миром. Т.е. стремление не погружаться в абсурдистскую реальность лагеря парадоксальным образом способствовало этому погружению.
Как работал этот механизм? Большинство указанных выше ситуаций ставили заключенного перед дилеммой: поступать против собственной системы правил -- это значило идти против той системы ценностей, которая являлась фундаментом личности. Т.е. уничтожать себя, по сути дела. Единственным условием самосохранения в этой ситуации было убрать противоречия. Т.е. заблокировать и стереть весь предыдущий опыт. Многие узники часто так об этом и пишут. Что нужно забыть обо всем, не обращать внимания ни на что, даже если рядом мучат твою мать или твоего отца. Нужно было это сделать, а затем убедить себя в том, что насилие в отношении других узников, борьба за место у умывальника или в туалете, кража или соучастие в убийстве -- необходимы для того, чтобы выжить. Как только такое убеждение возникало, тут же возникала система стандартных и необходимых оправданий целесообразности, мол, они обречены, меня заставили, если не я, то меня, что же еще делать, - и т. д. Это приводило к выветриванию из указанных выше ситуаций моральной составляющей. А поскольку постоянно приходилось идти против себя, то через какое-то время внешние действия начинали соответствовать убеждениям. И все, от человека ничего не оставалось. Кстати, этот механизм, который я только что описал, он очень характерен для нынешнего времени.
Если мы внимательно посмотрим, именно так очень часто и происходит. Я в своей жизни знаю такие ситуации. Совершенно нормальные люди превращались в свою противоположность. При этом оставаясь в здравом уме и твердой памяти, и имея логичные и твердые оправдания своей нынешней жизни. Эти механизмы в значительной степени были выработаны именно тогда.
В заключении нам нужно обратить внимание на то, что эта абсурдистская реальность лагеря, безумие почти в каждом элементе быта, не была случайным совпадением или следствием нарушения логики. Она выполняла функцию важнейшей смысло-образующей доминанты лагерного бытия. Постоянно возникающие абсурдные ситуации снова и снова парадоксальность конц.мира, его отличие от привычных форм жизни. Создаваясь сознательно, эта реальность была важным и эффективным средством де6морализации, лишения воли к жизни и в конечном счете не-физического уничтожения узников, превращения их в мусульман, о чем мы говорили выше. Беттельхейм вспоминает, как с помощью этой абсурдистской реальности была уничтожена большая группа чешских заключенных. На некоторое время их выделили как благородных, дали определенные привилегии, позволили жить в комфорте без работы и без лишений. Затем внезапно их бросили на работу в карьер, где были нечеловеческие условия труда, наибольшая смертность, урезали пищевой рацион. Затем обратно -- хорошие жилища, легкая работа. Через несколько месяцев снова в карьер. Не прошло и полугода, как все эти люди умерли. Они не выдержали переходов из одного состояния в другое.
Т.е. абсурдистская реальность конц.мира основывалась на главном противоречии: этот мир мог существовать только как средство утверждения смерти и насилия в противоположность окружающему миру, который существует как разностороннее утверждение жизни.
Т.о. мы рассмотрели еще один очень важный аспект конц.мира, того, что он представлял собой. И мы с вами не заканчиваем на этом разговор, нам есть еще о чем поговорить. Мы будем говорить и о языке конц.мира, и о том, как возникало несвойственное человеку поведение, что представляло собой одиночество в конц.мире. И наконец что представлял собой финал конц.мира, и затем что было в Европе после освобождения. Тут есть много о чем поговорить. Я рад, что вы нашли время сегодня посмотреть новую лекцию нашего большого цикла. С вами был Борис Якеменко, и всего вам доброго.