Аннотация: Предлагаю вашему вниманию лекцию Бориса Якеменко Концентрационный мир нацистской Германии. Лекция 16. Состояние «детства» и «старости» в лагере
Концентрационный мир нацистской Германии
Лекция 16. Состояние "детства" и "старости" в лагере.
Добрый день, уважаемые коллеги. С вами Борис Якеменко. Мы с вами продолжаем цикл лекций о нацистском конц.мире. Сегодня у нас 16-я лекция, посвященная феноменам детского состояния и состояния старика, или "детства" и "старости" в конц.мире.
Один из тех удивительных феноменов, с которыми приходилось сталкиваться всем, находящимся в лагере. С чем это было связано? И в чем состоял этот феномен? Каким образом заключенный ощущал себя стариком и одновременно ребенком? С помощью каких технологий заключенных переводили в это состояние? Сегодня мы с вами попробуем в этом разобраться, ответить на эти вопросы, хотя бы приблизительно понять те амбивалентные странные состояния, в которых заключенные оказывались, будучи отправленными в концлагерь.
Действительно, состояние детства и старости можно назвать психологическим феноменом, который возникает в лагере, потому что из-за исключительной амбивалентности пространства лагеря, того пространства абсурда, в котором оказывался человек, о чем мы говорили в предыдущих лекциях, заключенный оказывался одновременно во власти двух возрастов: ребенка и старика. Причем детское состояние заключенного довольно точно было описано Бруно Беттельхеймом. Он очень хорошо проанализировал механизмы этого состояния. Он обращает внимание на то, что заключенных мучили так же, как жестокий и деспотичный отец мог бы мучить беспомощного ребенка. Следует так же добавить, что заключенного подвергали унижениям с помощью ситуаций, характерных для ситуаций с детьми. Причем Беттельхейм раскрывает эти ситуации. Речь идет прежде всего о гигиене. Поскольку процесс посещения туалета строго регламентировался, заключенные часто опорожнялись прямо в штаны, или где придется, после чего охранники унизительно и издевательски обучали их пользоваться туалетом, словно детей, как будто они вообще не умели это делать. Заключенные жили как дети в моментальном настоящем. Они как бы не ощущали хода времени и не были в состоянии планировать свое будущее. Дружба и вообще любые связи возникали так же быстро, как и исчезали. Как у подростков, например. Заключенные дрались друг с другом как подростки. Говорили, что не хотят больше видеть друг друга, не хотят иметь дело друг с другом. И через минуту вновь становились закадычными друзьями. Они хвастались несуществующими достижениями в прошлой жизни, именно как подростки или дети. Для них становилась присуща хвастливость. Причем подобно детям они даже не стыдились когда выяснялось, что они просто соврали о своих подвигах. Соответственно детской была и реакция узника на насилие и унижение. Подобно ребенку, он был не в состоянии связать обращение, которому подвергался, с гестапо в целом, с СС в целом. И ненавидел отдельных гестаповцев или эсэсовцев. Он кричал: уж я ему покажу! Хотя сам прекрасно понимал, что невозможно это, и что он никогда никому ничего не покажет. Он не мог выработать объективной оценки, которая позволяла бы ему рассматривать свои страдания как незначительные по сравнению с другими переживаниями.
Еще одной важной особенностью детского и вообще инфантильного мышления, особенно мышления ребенка, часто подвергавшегося наказаниям и лишенного родительского внимания, является уверенность в том, что для прекращения наказания нужно вести себя правильно. Это вообще присуще детскому мышлению, что если меня наказывают, значит я делаю что-то неправильно. И если я буду делать все правильно, то меня перестанут наказывать. Причем это детское ощущение с многими людьми остается надолго. Когда человек потом и во взрослой жизни пытается заработать себе что-то тем, что пытается делать все правильно. И когда вдруг следуют какие-то наказания, несчастья, беды, он искренне недоумевает: я же делал все правильно, почему произошло то-то и то-то?
В этом отношении очень интересен опыт Сьюзен Зондаг, известного философа, женщины, автора многих серьезных и глубоких работ. Она вспоминает: маленьким ребенком я чувствовала себя покинутой и нелюбимой. В ответ мне хотелось стать очень хорошей. Я считала, что если я стану необыкновенно хорошей, они полюбят меня.
Причем в координате этого мышления узники, особенно ветераны лагерей, пытались понравиться эсэсовцам, угодить им, подольститься к ним, предупредить их желания. Они тщательно соблюдали распорядок дня и строго требовали это от других, считая искренне, что если они будут абсолютно послушными, будут делать все правильно, то жизнь их станет комфортной, и к ним нельзя будет придраться.
Еще одной чертой детского состояния узника, проистекающей из указанной выше особенности был страх перед немотивированной злостью и насилием эсэсовцев. А чаще всего злость и насилие эсэсовцев были немотивированными. Причем не будучи в состоянии определить причины этой злости и насилия, а следовательно выработать ответные меры, узники часто были готовы абсолютно на все, чтобы их избежать. Сьюзен Зондаг как раз показывает, как эта ситуация выглядит глазами ребенка. "Гнев матери был единственной эмоцией, на который я не могла повлиять своими уловками и манипуляциями. Гнев жил своей жизнью. Поэтому мне постоянно приходилось упреждать ее гнев. Все что угодно, только не гнев. Любыми способами. И все же я не переставала панически бояться этих в большинстве своем необъяснимых вспышек гнева. К тому же я презирала себя за свой страх перед материнским гневом. За то, что я непроизвольно съеживалась и плакала, когда она заносила руку, чтобы ударить меня".
В этом воспоминании очень точно подмечено, что следом за унижениями, через которые приходилось проходить узнику, чтобы избежать случайного насилия, наступал период раскаяния и моральных страданий, сменяющихся мечтами об отмщении, возмездии, мечты эти никогда не исполнялись. И в этих условиях бессильная, постоянно подпитываемая извне злоба становилась важнейшим фактором разложения человека. Потому что она буквально съедала человека изнутри. Находящийся в постоянном раздражении и постоянной злобе человек изматывал себя еще в начале дня до такой степени, что у него просто не оставалось сил. И это состояние постоянного, непрерывного напряжения перед лицом угрозы, в котором находился узник,компенсировалось детским стремлением родиться обратно, вернуться назад, психологически восстановить в себе прежнее, до-лагерное состояние, которое было аналогом материнской утробы. Т.е. эти эскапистские стратегии поведения непременно вели к регрессии, блокируя линейную перспективу и вовлекая узников в процесс магического, языческого круговращения действительности, когда возвращение назад, к золотому веку, в который невозможно вернуться в любом случае, воспринималось парадоксальным образом как движение вперед. Воспоминание о блестящих до-лагерных годах, в которых многие вещи просто идеализировались, становились одновременно и мечтами о будущем. И это невзирая на то, что именно до-лагерные годы чаще всего и были причиной заключения человека в лагере. Поэтому очень многие узники погружались в воспоминания, в которых смешивались фантазия и явь, гиперболизировали свои прежние успехи и заслуги, начинали выполнять какие-то ритуалы, которые магически поддерживали связь с прежним временем. Т.о. это состояние детства позволяло эсэсовцам создать систему, в которой узники сами ослабляли себя. Причем очевидно, что администрация лагерей сознательно это делала, сознательно поддерживала состояние ребенка в заключенном, т. к. ребенок не имеет возможности мыслить, он не знает, что такое чувство собственного достоинства, чувство чести. Он подчинен детским страстям и представлениям об окружающей действительности, которые в корне расходятся с реальностью.
Однако условия жизни в концлагере и в целом в конц.мире создавали и прямо противоположные детству феномены -- стремительное старение узников, причем как в прямом, так и в переносном смысле. Возникал любопытный парадокс. В узниках скрещивались казалось бы две взаимоисключающие линии. Используя образцы и стратегии поведения ребенка, заключенные одновременно выглядели и вели себя как старики. Один из свидетелей, только что пришедших в лагерь, описывает, как он впервые увидел таких "стариков". "Я увидел странные существа, которые меня поначалу озадачили. На расстоянии они все выглядели древними старцами. Торчащий нос, голова втянута в плечи, грязная полосатая роба висит на острых плечах, как на вешалке. Даже в самые знойные дни они напоминали зимних озябших ворон". Другой узник Барух Шуб вспоминает: "Мы чувствовали себя преждевременно состарившимися. В 22 года мне казалось, что жизнь прошла мимо."
Особенно репрезентативен эпизод, который зафиксирован Яффой Элиах. "Аккуратная пожилая женщина в черном платье и широкополой шляпе с пером, в белых ажурных перчатках, сжимая в руке черную записную книжечку, пристально и сочувственно смотрела на Левию. Наконец она сказала: должно быть человеку вашего возраста было очень трудно вынести все эти страдания. Как вы думаете, сколько мне лет? - спросила Левия. 60, может быть 62, - ответила немка. 14 -- ответила Левия. Немка в ужасе взглянула на нее и поспешно отошла."
Вот очень характерный эпизод. Причем процесс старения в лагере был напрямую связан со смертью, которая была включена в жизнь или в то, что считалось жизнью узника и занимавшей место гораздо большее, чем сама жизнь. Когда мы с вами будем говорить о феномене смерти в концлагере, мы поймем, какое большое место смерть занимала в лагере.
Жан Амери, автор работы о старении, написанной на основе своего лагерного опыта, он был заключенным концлагеря, пишет, что ключевым событием в жизни старого человека, событием, в орбите которого находится все остальное, прежде всего восприятие времени, является смерть. Она лишает будущего, в том числе и загробного, любого человека. Там, где в игру вступает смерть, пишет он, как целевой пункт ожидания, где для стареющего человека это смерть, как ожидаемое ежедневно получает больше действительного ожидания, и причем уничтожает иные вознаграждения за ожидание, там не следует больше говорить о времени в будущем. Смерть, которую мы ждем, это не нечто. Она есть отрицание всякой чтойности. Ждать ее не означает бытия к ней. Т.к. она ничто. Смерть не спасает нам будущее как измерение времени. Напротив своей тотальной негативностью посредством полного и не отъемлего крушения, которое она означает, смерть исключает смысл всякого будущего.
Т.о. старый человек в лагере -- это человек без будущего, без всякой перспективы, потому что за пределами лагеря хоть какая-то перспектива возможна. Т.е. это человек, который стоит на границе жизни и смерти, причем вплотную к последней. Причем, человек, который жил в состоянии непрерывно длящейся смерти, невольно начинал соответствовать своим возрастом этому возрасту смерти за пределами лагеря. Т.к. смерть прежде всего естественна для старых людей. И закономерно от чего погибал.
Причем эту связанность психологического и физического возрастов сегодня можно видеть часто. Например, у рано развивающихся подростков одновременно развиваются и взрослые болезни. Мы это видим. Например, инфаркты, инсульты, которые казалось бы вообще не могут быть у подростков.
И наоборот, люди, чей психологический возраст отстает от биологического, реже умирают в соответствующий их возрасту период. Это подтверждено многочисленными исследованиями. В этих условиях процесс старения, или процесс обреченности можно было остановить только через внутреннее и очень мощное, захватывающее целиком всю человеческую сущность восстание против системы. Т.е. внешнего источника этой обреченности, даже при сознании того, что это восстание обречено на провал. Так действовали многие известные сегодня люди. Это Виктор Франкл, Бруно Беттельхейм, Яков Трахтенберг. Таких людей было очень немного, которые сумели сохранить себя в этих условиях. Причем наступление старости сопровождается нарастанием конфликта духовной и физической природы человека. В старости тело вообще перестает иметь значение. Оно становится все более чуждым человеку, т. к. все чаще мучит человека немощами и болями. Соответственно возрастает желание избавиться от него, возникает нужда в смерти как единственно эффективного средства освобождения от тела. Которое давно стало бременем. Соответственно возрастает и значение духовной жизни. В старости вообще все меньше тела и все больше духа. И поэтому воспоминания, вера, переживания занимает место, которое освобождает все более источающаяся телесная оболочка. Однако если в обычной жизни этот конфликт возникает естественным путем, то в концлагере он вызывался искусственно. Путем физического насилия, нечеловеческих условий работы, голода, постоянного наблюдения за страданиями и гибелью других. Отвращение к своему телу, о котором мы с вами подробно говорили выше, с одной стороны, и фантазии, мечты, сны с другой стороны, все это запускало процесс ментального старение прежде всего. Все это начинало отражаться на внешности, походке, обычных привычках.
Кроме того, следует обратить внимание и на замедление двигательной активности. Это было физически связано с тем, что скудное питание, насилие, тяжелый труд лишали человека сил. А психологически это было связано с тем, что человек переводил свое тело в режим жизнедеятельности старого человека. Потому что в старости замедление двигательных нагрузок связано прежде всего с инстинктом самосохранения. Потому что активизация физических нагрузок грозит разрушением физически изношенного уже организма. Поэтому человек инстинктивно боится перенапрягаться. Кроме того, по очень точному замечанию Грегори Бейтсона, молодой человек и старик отличаются степенью обреченности, о которой речь шла выше. У старого человека нет будущего, и поэтому у него предельная степень обреченности. Поэтому далеко не все узники умирали вследствие воздействия внешних факторов. Зачастую эти факторы доводили до закономерного конца уже запущенные процессы умирания, которые присущи преклонному возрасту.
Если мы посмотрим на видео-записи, на фотографии, которые запечатлели конц.мир, то можно обратить внимание, что как правило по этим источникам совершенно невозможно определить настоящий возраст узников. Все узники выглядят очень зрелыми, пожилыми и даже старыми. Примо Леви вспоминал о своем товарище узнике: как и всем нам, ему можно было дать от 17 до 50 лет. И это действительно так. Причем в отличие от насильственно прививаемых узникам, по мнению Беттельхейма, психологии и поведения ребенка, старение узника проходило вследствие включения им самим защитных механизмов. Т.е. паттерны поведения ребенка привносились извне. А паттерны поведения старика человек включал уже сам. Причем включения как сознательно, так и бессознательно. Ведь что такое старость? По одному определению, это постепенное отделение человека от социума и полная эмоциональная изоляция. Причем есть несколько этапов психологического старения, которые не зависят от реального возраста. Среди этих этапов -- сужение круга интересов и общения, преобладание разговоров на бытовые темы, нивелирование прежних социальных ролей, забота о себе, сохранение жизни любой ценой, снижение потребностей витального характера, т. е. еда, покой, сон, угасание внешних реакций. Если мы внимательно посмотрим, то работу всех этих механизмов или выборочно, или целиком мы можем видеть у заключенных, особенно у лагерных "мусульман", которым была посвящена отдельная лекция. Эта эмоциональная изоляция, уход из прежнего круга, прежде всего потому, что этот круг отторгал "мусульман" , угасание внешних реакций -- все это приводило к преждевременной физической, психологической и моральной утрате своих реальных лет и превращение узника в старика неопределенного возраста. Не случайно очень многие узники умирали уже после освобождения, хотя по заключению врачей были относительно здоровы. Главной причиной их гибели становилось их преждевременное старение. Вот такой любопытный психологический феномен происходил в конц.мире, когда люди оказывались сразу во власти двух состояний. И с этой точки зрения интересно посмотреть, как сегодня работают эти механизмы, особенно механизмы старения. Мне в жизни приходилось видеть много людей, которые были пожилыми, но совсем не старыми. Но выглядели как старики и вели себя как старики. Потому что очевидно в какой-то момент они решили, что они старики и просто стали ими. Начали соответствовать всему этому внешне и внутренне. Соответственно возникла определенная атрибутика, характерная для такого возраста. Это действительно связано с некоторыми внутренними состояниями. Человек говорит себе: я старик. И у него тут же появляются привычки, склонности, разговоры на эту тему, и здесь ничего нельзя сделать. Это действительно не зависит от возраста. Есть очень молодые старики в 80-90 лет, и им нельзя дать их возраст, и есть люди, едва перевалившие за 60, или даже не достигшие 60, которые уже становятся стариками и пребывают в этом состоянии иногда десятки лет, до очень преклонного возраста. Иногда это защитная реакция, когда человек сам входит в это состояние, чтобы защититься от того, что происходит. Так же, как человек приобретает образ и поведение ребенка. Мне с этим приходилось сталкиваться в своей преподавательской работе, когда не очень радивые студенты начинают играть в каких-то придурковатых подростков, детей, ведут себя так, словно им не 20 лет, а 12. И тем самым как бы защищается от любых претензий. Потому что если ты начинаешь их в чем-то упрекать, или что-то с них спрашивать, они возводят глаза к потолку и ... что с меня взять, я вот такой дурачок, ничего не понимаю. Очень странное поведение, которое приводит к тому, что от них отстают. Но поскольку в этом состоянии приходится существовать долго, не год, и не два, пока идет учеба, предъявляются какие-то требования, и в конце концов эта маска срастается с лицом, и ее становится очень трудно отделить.
Мы наблюдаем эти психологические механизмы, как они отчетливо начинали работать в лагере и к каким следствиям они приводили.
Мы с вами закончили еще одну небольшую лекцию, посвященную еще одной стороне нацистского конц.мира. В следующий раз, в лекции 17 мы с вами поговорим о том, можно ли было понять то, что происходит в лагере. Мы говорили о возможности и необходимости понимания в одной из наших первых лекций, но в следующей лекции мы с вами попытаемся ответить на вопрос: почему нацисты сумели убить миллионы людей, и самое главное, почему эти люди не сопротивлялись в большинстве своем. Попытки сопротивления были ничтожны. С чем это было связано? Почему так происходило? Лежащий на поверхности ответ -- что это была какая-то рабская психология, мы сразу отбрасываем. Потому что нельзя несерьезно заниматься серьезными вопросами. Кажущийся простым вопрос на самом деле является ключевым. И поиски ответа на этот вопрос заняли много лет, прежде чем этот ответ удалось найти. И это сразу повлияло на изменение стратегии сопротивления. И в следующий раз мы с вами об этом поговорим. А на этом я с вами прощаюсь. Благодарю всех, кто нашел время прослушать эту лекцию.