Аннотация: Предлагаю Вашему вниманию одиннадцатую лекцию Александра Дугина из цикла Фундаментальная психология
Фундаментальная психология
Лекция 11
Машина Гельмгольца
Здравствуйте. Вы смотрите 11-ю лекцию из цикла Фундаментальная психология. Сегодня мы поговорим об одном из крайних полюсов в психологии -- о полюсе, который связан с последовательным структурным материализмом. В современной экспериментальной психологии, которая сложилась в 19 веке, самым ярким и влиятельным представителем этого направления был Герман Гельмгольц. Он был врач, физиолог, который занимался изучением эмпирического происхождения мысли. И Гельмгольц вписывается в традицию европейского материализма Нового времени. Этот материализм трактует сложившуюся картину в науке Нового времени с точки зрения эмпирики. Для Г.ельмгольца единственной первичной главнейшей фундаментальной реальностью является мир физических объектов. Т.е. мир природы, мир тел, мир процессов, происходящих в естественно-научной зоне внимания, и в этом отношении он продолжает эмпирическую линию Ньютона, разделяет философию материализма, которая сложилась в эпоху французского просвещения. Т.е. Гельмгольц - убежденный последователь материализма. Т.е. он рассматривает телесный мир так, как его рассматривал Декарт, соответственно животные для него -- это механизмы, и механизмом в полном смысле слова является для него человек.
Посмотрим на модель Декарта. У Декарта есть душа, которую он рассматривает как сознание, как рацио, как акт мышления. Когито -- это субъект, а все, что не субъект -- это объект. И между ними есть пересечение -- шишковидная железа. И Гельмгольц разделяет эту точку зрения во всем, кроме существования априорного интеллекта. Т.е. рацио, или кантовский чистый разум для Гельмгольц как нечто самодостаточное, данное просто так, недостаточный ответ. Он принадлежит к эмпирической традиции, скорее наследует ньютоновское видение мира. Он по сути придает реальность только вещам внешнего мира. И процесс мышления, и процесс психических действий, психической активности, ту сферу, которую Вундт выдвинул в зону отдельного внимания, Гельмгольц отрицает. Его задача, продолжая эмпирическую линию в психологии, вернуть ее в сферу физиологии. Физиология оказала огромное влияние на психологов. Психологи пытались применить к психическим явлениям, событиям и вещам принципы физического мира. Физиология для них служила в каком-то смысле образцом, парадигмой их исследований. Но степень метафоричности естественно-научных дисциплин применительно к сфере психологии тоже имела свои градации. Ее использует уже и Гербарт, но признает душу. Ее использует и Фехнер. В концепции своего пан-психизма Вундт тоже использует эту физиологическую метафору, что душа построена так же, как и тело.
А Гельмгольц в контексте уже отвоеванной территории современной психологии делает еще один шаг. Он говорит, что не только нет души, но и сама психика, с которой работает Вундт, тоже отрицая душу, является продолжением физики. Максима философа Ламетри, что человек есть машина и животное. Декарт считал животных машинами. Поэтому вопрос о том, машина ли человек или животное, с точки зрения последовательных физиологов-материалистов, такой вопрос вообще не стоит. Потому что для них машина и животное по сути дела -- это одно и то же. Для Декарта так оно и было. Некоторые представители психологии пытались животно-механическую природу уравновесить вначале традиционным способом, отсылкой к натурфилософии или априорным структурам разума, к рацио. Но постепенно, все больше сдвигаясь в область эмпирического, представление о том, что человеческая психика, человеческое сознание, человеческое мышление не представляют собой автономной сферы ни в каком смысле, даже в смысле Вундта, а являются лишь продуктами физиологии, т. е. телесно-животно-механического существования человека, по сути это делает еще один шаг, и по сути последний, в элиминацию души (устранение души). Гельмгольц, в честь которого мы называем клиники, за счет в первую очередь его исследований зрения, с философской точки зрения он идет в деле уничтожения души еще дальше чем Вундт. Он говорит, что психическое не автономно, и является проекцией физического. А уже физическое, оживленное или нет, это просто две стадии существования материи. Существует мертвая материя, существует органическая живая материя, но и та и другая материя -- материальна. И для Гельмгольца ничего кроме материальности не существует. Эта материальность может быть твердой и грубой как в случае физических тел, она может быть подвижной в случае живых организмов, которые по сути и есть организмы, только механичность которых мы еще не до конца вычислили.
Животное в такой оптике становится механизмом, который мы еще не просчитали, и механистичность которого мы еще не открыли. Здесь нет оппозиции -- машина или живое существо. Живое существо -- это машина, законы функционирования которой нам пока еще неизвестны, но будут известны в будущем.
Здесь важно проследить истоки концепции о биомеханическом происхождении человека. Дело в том, что не только сейчас, в эпоху киборгов, ИИ и генной инженерии мы говорим о машинном понимании человека. На самом деле в истоках психологии 19 века, в этой физиологической линии, которую в значительной степени олицетворяет собой Гельмгольц, уже заложены базовые представления именно о таком понимании человека. Взгляд на человека -- это не либо он биологическое существо, т. е. зверь, либо машина, - он машина, и поэтому он зверь, и он зверь, а поэтому он машина. И это очень важно. Продолжая линию ятрофизики, о которой мы говорили в отдельной лекции, физиологическая психология материализма Гельмгольц еще дальше продвигает ятрофизику. Ятрофизика или ятромеханика (фр. греч.) - это медицинское применение физики. Она дает объяснение медицинской практике с помощью механических принципов. В семнадцатом веке это была медицинская школа, которая пыталась объяснить физиологические явления в механических терминах. Не только человеческое тело представляется неким набором аппаратов: мехов в качестве легких, рычагов в качестве струн и т. д. Но и действие человеческой психики, человеческого ума -- это тоже механизм, которому в очередной раз применение механики к пониманию телесной организации человека уже переносится на механизмы психики.
Так возникает особое понимание психомеханики у Гельмгольца, и он еще дальше продвигает метафору материи. Человеческая психика и высшая форма психической деятельности, т. е. деятельность ума, рассудка, все это, с точки зрения Гельмгольца сводится к определенным физическим процессам. На уровне животных они становятся более сложными, на уровне физических тел мы можем создать симуляции, и тем самым исследовать их в ходе эксперимента. Физиологическая медицина позволяет нам сочетать методы изучения природных тел и явлений применительно к человеческому организму. Гельмгольц занимается хрусталиком глаза, изучает физическое строение глаза, изучая человеческое тело как аппарат. И углубляясь в структуру этого аппарата, он делает еще один шаг. Если человеческое тело -- это механизм, если жизнь -- это запущенный механический процесс, то и психическая деятельность, и мыслительный процесс -- это тоже некоторые уровни механического мира. Мир физических процессов, который определяет структуру и закономерности телесной действительности, все это переносится на тело человека, на органические процессы, и на сознание.
Т.е. механицизм в такой психологии переходит от первого утверждения, которое мы видим уже у Декарта, о том, что человеческое тело -- это часть объективного мира и подлежит такому же исследованию, как элементы инструментов. Т.е. живой организм мыслится как механизм. И с 17 века это становится одним из главных постулатов в медицине, и даже в философии. Гельмгольц и материалистическая психология делает последний шаг и говорит, что не только жизнь является продуктом материальных процессов, но и психическая и интеллектуальная деятельность тоже является продуктом и проекцией материальных процессов. Материальные процессы в природе приводят к жизни, являются прообразом жизни, живых организмов. И эти живые тела, которые управляются более сложными законами, еще не до конца разгаданными, этими же законами управляется сознание и мышление. Вот задача материалистической психологии -- понять, как стимулы, идущие из материального мира, конструируя живой организм, предопределяют и сознание. Сознание человека лепят, формируют, создают.
Здесь механицизм доходит до предела. Сознание человека становится по сути дела машиной, алгоритм функционирования которой мы еще до конца не знаем, но должны изучать, и это цель психологии как науки. Т.е. изучение человека как живой машины.
И здесь рождается киборг, как искусственно организованный алгоритм механических законов. Институализация человека как киборга в полной мере происходит в 19 веке. Гельмгольц -- основатель киборг-психологии. Психология не просто изучает человека под этим углом зрения, но изучая его, именно такое представление утверждает в качестве нормативного. Поскольку любая теория формулируется не только на основании наблюдений и умозаключений, но одновременно своим активным влиянием на эксперименты, на практику и формирует тот объект, которым занимается. Сам предмет науки конституируется в ходе этих экспериментов.
Иными словами, представление о человеке как о животном механизме, только более высокого уровня, (мертвая материя, животные, люди), некая третья модель механизмов, творится материалистической психологии Гельмгольца. Человек не просто изучается как биомеханизм,но ему предписывается становиться таким биомеханизмом. Априорная элиминация души, субъекта, метафизических надстроек, о которых мы говорили в предыдущих лекциях, происходит именно здесь.
Но дальше Гельмгольц и физиологическая психология принимаются за выкорчевывание любого намека на сознание, мышление или психических процессов, даже в таком редуцированном виде, как они существуют в школе Вундта. И если Вундт обосновывает психологию без души, то Гельмгольц обосновывает психологию даже без психики. Т.е. сознание и психические процессы становятся некоторыми алгоритмами механической деятельности, которая может быть изучена не до конца и поэтому в полной мере до уровня естественно-научных знаний во время жизни Гельмгольца это не доходит и доказать это невозможно. Т.е. нельзя продемонстрировать как устроен разум и как действует механизм психики. Но существует априорная убежденность материалистов, что это именно так и иначе быть не может. И это становится моральным измерением материалистической науки. Они утверждают, что в полной мере невозможно доказать, что человек есть машина, но он должен быть машиной и ничем иным быть не может.
Этот материалистический императив начинает работу в сфере эпистемологических знаний и применительно к человеку. Можно сказать, что школа Гельмгольцаи все что с ней связано, считает, что человек безусловно механизм. У человека нет ни души, ни психики. А есть проекция механики. То, что мы называем психикой, это некая скрытая от нас механистичность, еще не до конца изученная. Существует только механика, существует только материальный мир, только естественные науки. И при помощи естественных наук надо все изучать. Потому что они объективны. Это убежденность без доказательств.
Но научная программа материалистической психологии заключается в том, чтобы начать это доказывать. Но не исследовать, так это или не так. Научный подход -- это только доказательство механистичности сознания. Материальная и эмпирическая природа психики человека уже не ставится под вопрос. И тем самым свобода определения предмета научного исследования резко сужается.
Т.е. наука изучает био-механизмы, и если даже нет понимания, когда наталкиваются на то, что человек выказывает признаки, не подпадающие под научные представления, нужно пациента либо подстраивать, с помощью жестких мер, либо уточняя материалистические представления, решая некоторые трудные проблемы сознания. Чем и начинает заниматься Гельмгольц
Поэтому один из крупнейших материалистов является учеником натурфилософа Мюллера. Но Мюллер еще сохраняет двойственность, пусть даже в сокращенном, картезианском понимании рацио. А у Гельмгольца никакого возврата к душе нет. Мюллер не вступает в полемику с Гельмгольцем, а Гельмгольц все больше выстраивает полноту материалистической психологии. Мюллер в своем учебнике не приходит к материалистическим выводам, а Гельмгольц акцентирует именно материалистическую линию.
Несколько слов об учебнике Мюллера. С точки зрения Мюллера, стимул предопределяет физиологию наших ощущений. Нервы - контакт между стимулом и ощущением. Согласно Мюллеру, внешний мир влияет на наши ощущения, и оставляет в этих ощущениях след, как ключ оставляет след в воске. Это связано со структурой нервной системы человека. Мюллер как эмпирик считает, что импульс и стимул передаются непосредственно нервным окончаниям, которые немедленно реагируют и формируют базовый фон для работы сознания. Соответственно связь между предметом ощущения и самим ощущением сопряжены с внутренней конфигурацией нервов. Т.е. нервная система и нервные окончания разных видов приспособлены к структуре объекта, с которым эти виды имеют дело. Поэтому дело не в том, что наше сознание просчитывает каждое наше ощущение, но сами нервы нацелены и организованы таким образом, чтобы воспринимать соответствующие импульсы. Т.о. нервная система в понимании Мюллера - некий прямой аналог физического мира. Т.е. нарвы адаптированы к формам и структурам физического мира, и в качестве таких фотосъемок наша чувственная система получает копии существующих внешних объектов. И организована нервная система, согласно Мюллеру, чтобы передавать напрямую. Т.е. вот мы видим шар, смотрим на него, трогаем его, манипулируем с ним -- подбрасываем, и фигура шара оказывается каким-то образом внутри наших ощущений. И мы работаем с этой фигурой так, как с самим шаром. Это напоминает модель Аристотеля о форме и материи. С точки зрения Аристотеля форма -- это то, что наше сознание выхватывает из вещи и дальше с этим оперирует. Т.о. форма, с которой оперирует наше восприятие, и форма, которая существует в теле, за пределом нашего сознания, для Аристотеля и для Мюллера это одно и то же. А Гельмгольц предлагает альтернативный взгляд на процессы интерпретации физических импульсов, и вводит интересную гипотезу -- так называемую теорию знаков. Смысл ее в том, что для Гельмгольца идея врожденной конфигурации нервной системы представляется слишком метафизической. Он считает, что наша система ощущений адаптируется к среде и в ходе человеческой жизни организуется соответствующим образом, т. е. не являются врожденными. И во вторых Гельмгольц говорит о том, что они не являются гомологичными. Наше восприятие шара не является шаром. Дело не в том, что внешний мир откладывает оттиск в нашем сознании, но мы воспринимаем вещь внешнего мира, придавая этой вещи некоторый знак. С точки зрения Гельмгольца наша система восприятия оперирует неким условным перерасчетом тех вещей, с которыми мы имеем дело. Мы называем вещь не такой, какая она есть, а даем ей некий условный индекс, или порядковый номер. И на уровне восприятия мы имеем дело с абстрактными, отвлеченными кодами вещей. И наш чувственный опыт становится элементом третьего уровня психо-ментальной деятельности в новом качестве. Импульс передается в мир психики не в той же самой морфологической конструкции, а через знак. Он обозначается чем-то, что не имеет к его внешней форме никакого отношения. И дальше в сознании он фигурирует уже как некий код. И наша нервная система представляет собой передачу некоторых внешних данных в цифру, в знаки, с которыми оперирует человеческая психика. Почему его не удовлетворяет морфологическая теория Мюллера? Гельмгольц хочет высчитать алгоритм работы человеческого рассудка. И с его точки зрения, на каком-то этапе сама идея третьего уровня, перехода от животного, который вероятно, в той степени, в которой он является животным, он имеет дело с аналогами объектов (это мы можем допустить), но с точки зрения животного как механизма он тоже должен иметь подобную форму знаков. Отсюда роль знаков в мышлении и восприятии. У животного знаки тоже могут иметь принципиальное значение.
Иными словами, предмет, попадая в сферу более высокого машинного технического уровня , особенно в сферу сознания, перестает быть самим собой и заменяется знаковым эквивалентом. Это интересная идея, которая позволяет построить матрицу перевода внешнего во внутреннее иным образом, нежели у Фехнера или Вундта.
Т.е. предлагается определенный механизм перевода действительности первого уровня, связанной с предметами внешнего мира, в сферу психического восприятия, в сферу сознания. Для Гельмгольца представляет интерес первичное обозначение данных о внешнем мире с помощью знака. Он называет это бессознательными умозаключениями. Это не ум. Это присвоение индекса вещи внутри сознания не включает в себя ум. Полнота мышления не участвует в процессе этого перевода. Вещь превращается в свой знаковый эквивалент внутри психического восприятия на уровне бессознательных умозаключений. Да, это психическое действие, но по сути речь идет о неком рефлексе. Но это не просто симметричный ответ физического организма на импульс, приходящий извне. Гельмгольц считает, что здесь процесс более тонкий. Физический импульс, который регистрируется физическим телом, уже помещается в некие структуры сознательных умозаключений, неких знаковых комплексов, и в дальнейшем сознание работает с этими знаками. И знаки не имеют ничего общего с внешним миром.
Т.о. система ощущений, перцепция как таковая есть некоторый интерфейс пересчета. Происходит регистрация внешнего импульса в тех организмах, который максимально приближены к человеческому, и отступают от упрощенных машинных организмов, находящихся вне человека. Это называется знаковой теорией перцепции, или теорией иероглифов. Эпистемология Гельмгольца утверждает, что само преобразование вещи в знак является физиологическим. Он хочет сказать, что материя на первом уровне считает саму себя. Механичность устройства внешнего мира внутри жизненных процессов, связанных с психической деятельностью, превращается из подсчитывания субъектом каких-то объектных закономерностей в само-подсчет объекта. И именно этот само-подсчет, начальный уровень ИИ происходит как раз в этих бессознательных умозаключениях, в ходе которого происходит трансформация вещи в знак.
Иными словами, механический предмет жизни, т. е. ожившая материя, предметная жизнь, сама порождает свой собственный расчет. Пороговым элементом, где это происходит, является нервная система. Дальше уже человек представляет собой кибернетический компьютер, который оперирует с цифрами. И из них складывает умозаключения.
Но изначально они поступают в психику не как гомологии предметов, а как их знаки. Материя начинает считать саму себя уже на уровне первичных ощущений. Поэтому мы имеем дело не с организмами, но с механизмами.
Итак, для Гельмгольца перцепция является лвух-ступенчатым процессом. Первая ступень -- врожденные механизмы восприятия. Это -- тактильные чувства, зрение, слух. Они являются врожденными механизмами перевода объектов внешнего мира, или стимулов, в соответствующие знаки. Есть алгоритм этого перевода физических стимулов в знаки в соответствии с органами чувств. Т.е. человек рождается как машина, и она способна само-совершенствоваться, развиваться, но уже с базовыми органами перевода ощущений в знаки . И из этих первичных знаков через ассоциации формируются более сложные представления, поднимаясь из сферы бессознательного в сферу сознания и различным образом распределяются.
Эти знаки локальны. Они не представляют собой никакой целостности. Это -- ассоциативные острова в мире бесконечного потока ощущений. Большинство из них остается на бессознательном уровне, хотя тоже просчитываются с точки зрения знаков. Каждая знаковая ткань является локальной. Это позволяет говорить о разделении органов чувств.
Гельмгольц уделяет большое внимание проблеме зрения, и в частности зрительного восприятия пространства. С его точки зрения пространство как некое измерение действительности не особенно убедительно. Потому что для Гельмгольца самое главное -- акт регистрации ощущений и перевода их в цифру. С его точки зрения пространство достраивается через переплетение ассоциаций, в основе которых лежат разрозненные атомистские знаки. Т.е. пространство -- это переплетение атомистских рядов знаков, которые для удобства просчетов вводят сознание или психика. И объективная реальность совсем не обязательна. Для реальности достаточно быть объектом, регистрироваться и переводиться в знаки на уровне сознания. Внешний мир состоит из объектов. И есть ли среди объектов такой объект, как пространство? Или он является знаком, помогающим распределить другие знаки между собой, законом, допускающим ассоциации, и на основании этого закона знаки складываются. Отсюда два глаза,к которые воспринимают два разных образа. И потом соединяют два разных объекта в один. Так создается бессознательная рабочая гипотеза перевода вещей в их знаки на уровне ощущений. Т.е. пространство является одним из удобных алгоритмов при осуществлении расчета бессознательных умозаключений.
Некоторые исследователи психологии и истории науки выдвинули гипотезу, что можно говорить о машине Гельмгольца. Машина Гельмгольца -- это человек, который мыслится вот таким образом. Фактически это есть тот киборг, о котором я говорил в самом начале. Гельмгольц конституирует на месте человека вычислительную машину, фактически механизм, некий аппарат. И он уже изучает аппаратную структуру и аппаратную логику не только не только тела, жизненных процессов, но и само его сознание, мысль -- для Гельмгольца чисто механический процесс. И машина Гельмгольца -- и есть антропология материалистической психологии.
Т.е. на основании материалистической линии в психологии и создается киборг. Но прежде чем создать киборга в научных лабораториях, такое представление о киборге должно было сложиться. И Гельмгольц является отцом киборга. Потому что машина Гельмгольца -- это человек в его описании. Психология Г -- это такая биомеханическая психология, которая рассматривает человека как машину, которая переводит стимулы в знаки.
Т.е. Гельмгольц переходит к программированию сознания с помощью стимулов, с помощью ощущений. И само сознание рассматривает как программное обеспечение. Нормативностью своей психологии он повлиял на развитие науки в этом направлении, в том числе и на развитие новых технологий. А машина -- это и есть нормативное представление о человеке в контексте материалистической науки. В каком-то смысле мы живем в эпоху машины Г. Ницше говорил, что когда умирает Бог, создается психология без души. Когда происходит де-сакрализация мира, когда, убрав дух, душу, нам остается только машина Г.ельмгольца Человек и человечество -- это машина Гельмгольца, когда человеку отказывают в автономной духовной и душевной субъектности.
Т.о. значение Гельмгольца в формировании нормативного представления о человеке -- это важный вывод сегодняшней лекции. Любопытно, что и советская психология, и дореволюционная психология полностью следуют Г.ельмгольцу Учеником был Сеченов, наш известный врач, который был убежденным материалистом. Опыты в лаборатории Гельмгольца сформировали нормативное представление о том, что такое человек, что такое психические процессы. Машина Гельмгольца, еще начиная с 19 века, приходит в русскую науку. Наука в области физиологии, медицины, психологии и психиатрии через Сеченова, который считался непреклонным авторитетом для целой плеяды физиологов, врачей, приходит в Российскую империю. Русская наука принимает этот норматив. Религиозных деятелей и философов-идеалистов не спрашивают, что они думают по этому поводу. Но естественная эмпирическая наука, а психология желает быть таковой, настаивает на том, что одобрения от идеалистов не требуется, и у нее есть собственная внутренняя убедительность, автономность, доказательность.
Русская, а позднее и советская психология и психиатрия строятся на биомеханической интерпретации человека. Это блестяще сочетается с материализмом русской академической наукой 19 века. Поскольку несмотря на сохранение нетрадиционных институтов в Российской империи в сфере науки, как и в Европе, в Германии, доминирует материалистический вектор. В советское время материализм становится догмой. И именно такой биомеханический подход к пониманию человека полностью соответствует материализму марксизма-ленинизма и антропологии большевизма. И медицинские практики опираются на представление о человеке Гельмгольца.
На пересечении российского материализма и научного материализма российской империи мы видим И.П. Павлова, который проводил эксперименты над собаками. Идея, что надо изучать структуру психики животных через стимулы и рефлексы, через исследование инстинктов, через эксперименты по кодированию и рас-кодированию поведения животных, а потом и людей, и разницы здесь нет, и те и другие есть механизмы. Животные -- это механизмы второго порядка, а человек, обладающий мышлением -- существо третьего порядка. И физиологические опыты над животными в духе бездушного материализма -- это заслуга Павлова. Основоположник рефлексологии и паталого-психологического исследования в России В.М. Бехтерев -- тоже переходная фигура. Начинает он еще в царские времена, формирует свое материалистическое мировоззрение, и занимает свое место в советской науке.
Но важно, что советская наука, которая основывается на материализме, это далеко еще не весь материализм. Материализм приходит в Россию раньше, возможно еще с 18 века, а в 19 веке утверждается в качестве нормы. Не нужно сводить материализм только к советскому периоду. Он существовал до советской власти, и остался после разрушения советской власти. Понимание человека как машины по кодированию и рас-кодированию стимулов, материалистическая психология, основанная на эмпирическом методе, все это сопряжено с русской медициной, с русской наукой. В каком-то смысле это представление Г о ходячем аппарате присутствует и сейчас. На этом основана медицина, изучение генома, изучение ИИ, цифровизация. Советский психолог, специалист в изучении деятельности человека и поведения животных, двигательных практик Н.А.Бернштейн использует биомеханическую модель в качестве базовой научной программы. Это придумал не Бернштейн, это идет от Гельмгольца. Биомеханические концепции Бернштейна -- это детали полотна, которое описал Гельмгольц. Таково значение биомеханической психологии.