Солнце садилось за горы. От леса тянуло стужей. Стояла последняя декада марта, ночи были сырые и холодные. Альтендорфцы жались поближе к огню.
- Давай, Уве, про Чёрного Полуночника, - просил Хайнц, подбрасывая в костёр ещё не просохшие берёзовые ветки.
Ветки нещадно дымили, все стали тереть заслезившиеся глаза, ругая Хайнца.
Уве-Всезнайка поудобнее устроился на бревне, ожидая пока стихнет гул недовольства.
Наконец ветер унёс дым в сторону и все выжидающе уставились на него.
- Случилось это лет сорок тому назад, на двадцать пятом году правления Фридриха Августа Праведного , - неторопливо начал Уве. - Хоть и слыл наш славный курфюрст праведным, а неправедный суд в тот год свершился в Альтендорфе. А началось с того, что у Арни-мельника и его Берты милостью Господней родился, наконец, ребёнок. Берте, когда родила, было уже под сорок, а счастливый отец шестой десяток разменял. А тут прелестная малышка, девочка. Красивая, будто ангел. Вся деревня приходила любоваться. Родители души в ней не чаяли.
Альтендорфцы слушали разинув рты. Хотя все знали эту историю. Историю, у которой не было конца.
- И вот едва крошке исполнилось два годочка, отпустили её с соседскими детьми на Кирнич . А случилось это в високосный год, за день до Маркова дня . Речушка-то наша, сами знаете, выходит весной из берегов, непокорная, будто необъезженная лошадь. Вскоре дети прибежали на мельницу, плачут в голос. Увёл, говорят, вашего ребёнка в лес человек в чёрном.
Бросились несчастные родители к реке, носились как безумные по берегу, да только всё без толку. Вернулись в деревню. У кирхи, на площади народ собрался, стали у детей выведывать, что за человек малышку забрал. Те от страха трясутся. Был, говорят, высокий, чёрная борода до пояса, в чёрный сюртук одетый, на голове чёрный гамбург .
- Так это жид Соломон! - воскликнул кузнец Бруно. - Только он здесь так и одевается!
Кинулись к дому жида, вытащили того наружу, поволокли на площадь. Сам дом перевернули, мельникову дочку искали, старую жену Соломона до смерти напугали.
Соломон клялся своим еврейским богом, что не видал он малютку, да только напрасно. Не поверили ему альтендорфцы. Зря и пастор, и бурмистр увещевали односельчан, что надо Соломона везти на судебное разбирательство в Зебниц.
На Марков день повесили старого жида на буке. Страшные слова говорил он перед смертью:
- Проклинаю вас, жители Альтендорфа! Каждый год буду приходить в дома ваши. И каждый приход буду забирать по маленькой девочке!
Испугались крестьяне. Но смелый Бруно-кузнец, жена которого рожала одних сыновей, выбил из-под ног Соломона полено.
Стемнело. Хайнц выбрал ветки посуше и положил в огонь. Костёр весело взметнулся к тёмному небу. Уве замолчал, глядя на оживившееся пламя.
- Рассказывай дальше, - попросил кто-то.
- С той поры всё и началось. Через год, двадцать пятого апреля поздним вечером опустился на деревню туман. Да такой сильный, руку протяни, и ладони своей не увидишь. А когда Бенедикта Майер вернулась в полночь со двора, то обнаружила, что колыбелька её двухлетней дочери пуста. Неделю искали девочку по окрестностям, но так и не нашли.
Вспомнили тогда альтендорфцы о проклятье Соломона, стали опять детей выспрашивать, которые свидетелями были как старый жид забрал крошку. И тут двенадцатилетняя Грета не выдержав, рассказала всю правду. Недоглядели они за ребёнком, упала девочка в реку и бурные вешние воды унесли её. Испугавшись наказания, они и выдумали историю о похищении.
Берта и Арни прошли вниз по течению на несколько миль, и в глухом лесу нашли свою дочь. Вернее то, что от неё осталось. Несчастная мать увидела на лесном берегу красное платьице, которое ночами любовно шила своей крошке.
И поняли тогда альтендорфцы, какую страшную несправедливость сотворили они. За которую вот уже скоро полвека расплачиваются их невинные дети.
И вновь Уве замолчал, протянув к огню свои костлявые пальцы. Где-то в лесу заухал филин.
- А почему Чёрный Полуночник выбрал тебя?
Всезнайка поднял голову и огонь отразился в его выцветших глазах.
- Об этом лишь Господь знает.
- Или нечистый! - воскликнул Хайнц.
- Не упоминал бы ты чёрта в такую ночь, - усмехнулся Уве. - За день до того, как у Майеров пропала дочурка, перед самой полуночью готовился я ко сну. Вдруг слышу кто-то в окошко стучит, негромко так. А на дворе темень жуткая, луна-то за облаками спряталась. Открыл я дверь и вижу, стоит кто-то высокий, чёрный. Видны мне были лишь очертания фигуры. А тут луна из-за облаков на мгновение вышла, и я успел увидеть шляпу с широкими полями, обрамлённое чёрной бородой лицо. Жутко мне стало, потому что признал я в представшем передо мной призрак Соломона. А он тихо сказал одно слово, но даже сквозь вой ветра я его ясно услышал.
Уве с торжеством оглядел всех.
- Что за слово-то? - вновь не выдержал Хайнц, хотя все и так знали.
- Майер, сказал он. И тут сильный порыв ветра захлопнул мою дверь, а когда через мгновение вновь распахнул её, на дворе было пусто. А на следующую ночь у Майеров дочка-то и пропала. Год спустя, двадцать четвёртого апреля опять он явился ко мне незадолго до полуночи. И вновь услышал я одно только слово. До утра после этого молился я у своей постели. И услышал голос, велевший утром идти к дому семьи, которую назвал Чёрный Полуночник, и известью на двери рисовать Давидову звезду. И вот так каждый год. Так скоро в деревне вовсе девчонок не останется.
- И тогда Чёрный Полуночник будет забирать мальчиков! - глаза Хайнца расширились от ужаса.
- Язык у тебя, Хайнц, как жернов ветряной мельницы, почти никогда не останавливается, - укорил старый Фриц, церковный сторож, убирая подальше от огня ноги в великолепных башмаках из искусно выделанной бычьей кожи. - Наш пастор говорит, уповать надо на милость Господа нашего.
- Нет, ты скажи Уве, что будет, если Чёрный Полуночник всех детишек уведёт? - стали просить альтендорфцы.
Уве в деревне все уважали. Старше его была лишь старая Сибилла. Но та уже как несколько лет ослепла и оглохла, из дому не выходила. А Уве грамоте обучен, не только Библию читает, но и "Аугсбургское вероисповедование" и лютеровскую "Апологию" . Да и рассказчик самый лучший в деревне.
- Ты, Фриц, на Хайнца не сердись, - сказал Всезнайка. - Несмышленый он ещё. Э-хе-хе, в шестнадцать лет и я такой был. И прав наш пастор, всё в руках Божьих. А что будет дальше, даже я не знаю. Ведь когда я иудейский знак этот на двери известью рисовал, у несчастных целый день после этого впереди был. А куда из деревни нашей убежишь? Кирнич разливается, а здесь река изгиб даёт и мы как на острове. Помню, за год до того, как французы своего короля головы лишили, Клаус-бондарь с женой Матильдой и тремя малыми детьми после того, как знак получили, пытались Кирнич по брёвнам перейти. А брёвна-то скользкие! Все утонули, да примет Господь их души! А Корнелия и Стефан четыре года спустя схватили малютку и бросились в лес. Больше их никто нигде не видел.
- Про Хельмута-солдата расскажи!
Это опять неугомонный Хайнц. Уве с улыбкой посмотрел на него. Благоволил мальчишке. Может потому, что нравилась ему овдовевшая год назад Гретхен, а может потому, что была у Хайнца трёхлетняя сестрёнка. И кто знает, чьё имя назовёт ему через месяц Чёрный Полуночник?
Уве рассказал про Хельмута, чудом уцелевшего в Русском походе и вернувшегося домой. Как родилась у него прелестная дочурка, и как обнаружил он утром на двери своего дома знак Соломонова проклятья. Могучий был и телом, и духом, русский мороз его не взял, сам Бонапарт по плечу трепал! Сел с заряженным ружьём у колыбели, а в ружьё-то серебряную пулю забил. Но незадолго до полуночи сладкая истома охватила и его и жену. А когда проснулись, кроватка оказалась пуста. Молодая мать с той поры умом сдвинулась, и увёз её Хельмут прочь из проклятой деревни.
Свен-лесник, дослушав до конца рассказ Уве, отправился восвояси. Дом его стоял на лесной опушке, от деревни чуть в стороне, и если Чёрный Полуночник появлялся из леса, то никак не прошёл бы мимо. Но Свен жил здесь всего год без месяца, до этого учился в "лесной школе". А родом был из Оттендорфа. Его предшественник, старый Вернер пропал два года тому назад. Просто не вернулся из леса.
Свен был одинок, хотя исполнился ему двадцать один год. Не шли девки за него замуж. Да и кому он понравится кривой на один глаз и слегка горбатый? А так хотелось парню собственных детей! Любил Свен детишек, часами мог наблюдать за малышнёй.
Дети платили ему взаимностью, хотя порой и дразнили за уродство лесным чудищем. Душа ребёнка, она ведь как обнажённый нерв, чует малейшую фальшь. Но и навстречу искренней любви и доброте раскрывается, как цветок навстречу майскому солнцу.
Сердце у Свена болело за несчастных детишек, пропадавших каждый год неизвестно куда. Видел он потухшие глаза родителей уже потерявших своих чад. И страх в глазах тех родителей, кто как Страшного суда ждал 25 апреля.
-" Не может Господь быть немилосердным, - размышлял лесник. - Ладно, взрослые, но дети-то в чём виноваты? Они даже если и грешат, то неосознанно".
На следующее утро Свен понёс молоко старой Сибилле. Старуха жила на отшибе, односельчане обходили её дом стороной. Поговаривали, что ведёт она дружбу с нечистым. А Свен жалел старую женщину, приносил ей еду, дрова. Старуха с ним почти не разговаривала, только приговаривала, когда уходил: - "Господь воздаст тебе за твою доброту, Свен".
Солнце вышло из-за деревьев, и он, подходя к дому Сибиллы, увидел хозяйку, сидящую на крыльце. Подняла та свои незрячие глаза навстречу солнцу.
- Здравствуй бабушка!
Не ответила старуха, но Свен не обижался, знал, что не слышит совсем.
- Вот, молока тебе козьего принёс.
Он поставил кувшин на ступени. Старуха принялась шарить рукой по дереву, пока не уцепилась своими костлявыми пальцами за ручку кувшина. Приложившись, сделала маленький глоток, удовлетворённо кивнула головой.
- Ну, будь здорова, Сибилла!
Молодой лесник развернулся и пошёл прочь, когда хозяйка вдруг окликнула его. Вновь подойдя к крыльцу, спросил:
- Что-то не так?
Старуха похлопала ладонью по ступеньке, приглашая его сесть.
- Знаю, Свен, думаешь ты, как отвадить Чёрного Полуночника забирать наших девочек.
Парень только вздохнул.
- Известно мне как проклятье с нашей деревни снять, - после короткого молчания сказала Сибилла. Надо Чёрному Полуночнику чужого ребёнка отдать.
- Как чужого? - не понял Свен.
Но старуха не ответила, ведь она была ещё и глухая. Вновь поднесла кувшин к беззубому рту.
- Господь воздаст тебе за твою доброту, Свен!
Чем ближе становился страшный для альтендорфцев день, чем чаще задумывался лесник над словами деревенской старухи. Во-первых, где взять чужого ребёнка? Да и как отдать, если Чёрный Полуночник сам выбирает, кого забрать?
Недели за две до Маркова дня Свен пошёл посмотреть на единственный в этих местах мост через Кирнич, не затопило ещё? Незадолго до лесосплава мост разбирался, и он всегда помогал крестьянам.
Река плескалась уже в футе от моста, а на въезде застряла повозка еврейского торговца. Сам торговец, немощного вида старик пытался вытащить колесо, застрявшее между брёвен. Свен, как многие горбуны обладающий большой силой легко приподнял повозку, и колесо встало на ровное место. Старик принялся благодарить парня, и даже попытался сунуть в руку талер. А лесник поднял голову и увидел, что из повозки на него смотрят чёрные глаза. Молодая еврейка, должно быть дочь торговца, прижимала к груди завёрнутого в пелёнки ребёнка, испуганно взирала на парня из полутьмы фургона. Свен уже привык к таким взглядам на его уродство, то испуганным, то жалостливым.
Старик с трудом взгромоздился на козлы, щёлкнул бичом и лошадь, кося огромным глазом, ступила на мост. За ним дорога раздваивалась, та, что направо вела к Дрездену, а левая уходила в лес и горы. Повозка свернула влево. Свен удивился. Там-то, что нужно торговцу?
Он некоторое время посидел на берегу, глядя на быструю воду. Думал о том, что также вот утекают годы, а семьи у него, скорей всего, не будет.
Перейдя на другой берег, он углубился в лесную чащу. Дорога, по которой уехала повозка с трудом проглядывалась сквозь заросли. Вскоре до Свена донёсся стук копыт и, судя по звуку, повозка возвращалась. Он подобрался ближе к дороге и в просвет между деревьями увидел её. Старик неистово погонял лошадей, как будто за ним гнались дикие лесные коты. Время от времени он оборачивался и что-то сердито говорил внутрь фургона. С грохотом, промчавшись мимо спрятавшегося в кустах лесника, повозка скрылась за поворотом, а лесник выбрался на неширокую дорогу. Что-то здесь было не так! Сначала заехали в лес, через полчаса понеслись назад как сумасшедшие!
Дорога эта была старой и вела к заброшенному бону на изгибе реки. Там давно никто не жил. Может, торговец спрятал там часть своего товара?
Дойдя до огромного полуразвалившегося амбара, Свен остановился и прислушался. Сквозь шум воды до него донеслись какие-то звуки. Зайдя внутрь, он уже ясно услышал детский плач. В углу амбара шевелилось маленькое тельце. Свен наклонился и из-за вороха тряпок на него глянули глаза, голубые, как ясное майское небо. Дитя, завидев незнакомого мужчину, испуганно замолчало, и некоторое время смотрело на него широко распахнутыми глазами. Затем, что-то вспомнив, вновь зашлось в крике-плаче. Свен осторожно взял ребёнка на руки и принялся успокаивать его, как это делали матери в деревне. Но малышка никак не хотела останавливаться.
- А ну-ка успокойся! Ты же не хочешь, чтобы тебя забрал Чёрный Полуночник?
При этих словах ребёнок замолчал, озарив перекошенное лицо лесника синевой своих глаз.
- Вот, даже ты - чужое дитя, наверное, слышало о проклятье Альтендорфа.
И вдруг парень так и замер с ребёнком на руках. Он вспомнил слова Сибиллы. Чтобы снять проклятье с деревни, надо отдать Чёрному Полуночнику чужого ребёнка!
Из оцепенения его вывело, что в его руках ребёнок обмочился. Свен снял свою куртку лесника, чтобы завернуть туда дитя.
Это была девочка. Когда Свен развернул пелёнки, она резво встала на ножки, смело сделала пару шажков к леснику, и ухватила его за крупный нос.
- Ну, вот и познакомились, - улыбнулся он.
Насколько он разбирался в детях, ей было немногим менее года. Светлые вьющиеся волосы, вздёрнутый носик, светло-голубые глаза. Лесник знал, что в таком возрасте детей уже не пеленают, а эту завёрнули в тряпьё, да так грубо и неумело!
"Как можно было бросить здесь такое прелестное дитя", - думал Свен.
Если бы не он, ребёнок был бы обречен, замёрзнуть, либо умереть от голода.
Он вспомнил тёмные глаза молодой еврейки, тонкий с лёгкой горбинкой нос. Что-то не очень дитя похоже на мать!
Когда лесник с девочкой на руках подходил к деревне, с гор спустились сумерки. Свен готов был поклясться, что шёл к кирхе, хотел показать свою находку пастору. Но ноги почему-то вынесли его к дому Сибиллы. И старуха, конечно же, сидела на крыльце, проводив последний луч сегодняшнего солнца, исчезнувший за горной грядой. Девочка на руках лесника спала сладко посапывая.
- Я вижу, Свен, ты нашёл ребёнка для Чёрного Полуночника?
- Как же ты можешь видеть, Сибилла? - спросил парень, хотя понимал, что старая женщина его, скорей всего не услышит.
- Видят одними глазами лишь те, кому не дано большего, - ответила та. - А глухой меня прозвали те, на чьи дурацкие вопросы у меня нет охоты отвечать. Дай мне крошку! - внезапно попросила она.
Свен протянул ей спящую малышку. Костлявые пальцы дотронулись до безмятежного личика, прошлись по шёлковым волосам.
- Хороша. Чёрный Полуночник будет доволен.
Рассердившись, молодой лесник забрал девочку. Старуха подняла лицо и ощерилась в беззубой улыбке. В тёмной синеве сумерек были видны белки её незрячих глаз.
- В любом случае, решать тебе, Свен.
- У неё даже нет имени, - почему-то сказал он. - Её бросила в лесу молодая еврейка. Надо отнести её к пастору, чтобы нарёк ей имя.
- У неё есть имя, - возразила Сибилла. - Её зовут Шарлотта.
- Откуда ты знаешь? И почему Шарлотта? Это совсем не иудейское имя.
Старуха с трудом поднялась на ноги и, держась обеими руками за перила, стала подниматься по ступеням крыльца в дом.
- Береги её, Свен, - не оборачиваясь, сказала она. - Береги для Чёрного Полуночника.
Расстроенный пошёл лесник домой, бережно неся в руках спящую Шарлоту. Но по пути успокоил себя. Сибилла - старая, немного не в своём уме, вот и болтает всякое. Ещё его отец говорил, старые, что малые дети, живут в выдуманном собой мире.
Дом лесника стоял, обратясь тремя окнами в лес. Лес был живой и никогда не спал. И днём и ночью он был полон разнообразных звуков, иногда таинственных, иногда зловещих. Для альтендорфцев он был суровым кормильцем. Люди не мыслили себя без леса, но и боялись его. Для Свена лес был частью его самого. Парень растворялся в нём, и в тоже время чувствовал его в себе каждой своей клеточкой. Ну, никак не мог лес, думал Свен, принимать к себе Чёрного Полуночника!
Зайдя в дом, он положил спящую девочку на своё ложе. Налил в чашу козьего молока и покрошил туда же хлебный мякиш. Затем сел на краешек постели и при скудном, колеблющемся свете лучины наблюдал за спящим ребёнком.
Он её вырастит. Он будет заботиться о ней как родной отец, и даже лучше. И Чёрный Полуночник не сможет отнять её у него. И никто из альтендорфцев не будет знать, что Шарлотта ему не дочь. А слепую, глухую и безумную Сибиллу всё равно никто не слушает.
Девочка заворочалась на травяном матраце и проснулась. Свен, держа на коленях, покормил её тюрей, и малышка вновь заснула, доверчиво положив ему на грудь свою кудрявую головку.
С этого дня весь мир для молодого лесника сосредоточился в этом маленьком и беззащитном существе. Он соорудил удобный заплечный мешок, куда сажал маленькую Шарлотту, и они на весь день уходили в лес. Свен показывал девочке весенний лес, рассказывал истории о старых деревьях, учил различать птиц по их пению.
Особенно Шарлотту поразил могучий старый дуб. Она долго смотрела на исполина, раскрыв свой ротик.
- Дубу этому, говорят, лет пятьсот, не меньше. Сам Мартин Лютер отдыхал под его кроной. А вот здесь можно укрыться от непогоды.
Парень поднёс крошку к огромному дуплу, где запросто могли поместиться двое взрослых людей. Дно было выстелено хвойными ветками. Свен осторожно опустил малышку.
Девочка улеглась на мягкой хвойной постели, коснулась ручкой стенки дупла. И замерла.
- "Это они знакомятся друг с другом", - подумал Свен.
Дерево приняло Шарлотту. Минуту спустя она сладко забылась в безмятежном сне.
- Спасибо!
Парень осторожно погладил толстую, шершавую кору.
Утро 24 апреля было ветреным и дождливым. Свен выглянул в окно. Лес как будто был чем-то взволнован. Деревья качались и шумели молодой листвой.
- Похоже, сегодня придётся нам остаться дома, - сказал он, подсаживая Шарлотту на подоконник. - Гляди, как непогода-то разыгралась.
Малышка недовольно скривила губки. Ей очень нравились их лесные прогулки.
В дверь постучали.
- Свен, дружище, ты дома? - это был Уве-всезнайка.
- Что-то случилось, Уве?
Лесник распахнул дверь.
- Вчера разбирали мост, а ты не пришёл. Я подумал, не случилось ли чего?
- Извини, Уве, весь день был в лесу. В миле от Лихтенхайнера слышал выстрел. Сам знаешь, браконьеры не редки в наших краях.
Уве покивал с умным видом. Ему, да не знать?
- Люди говорят, старая Сибилла совсем из ума выжила. Сидит на своём крыльце и кричит о том, будто ты нашёл маленькую девочку для Чёрного Полуночника. Мол, он возьмёт ребёнка не из нашей деревни и уйдёт из этих мест навсегда.
Свен лишь пожал плечами.
- Я вот, что скажу, Свен. Проклятье Соломона очень сильное. Его лишь иудей и снимет.
Всезнайка понизил голос.
- Я знаю одного такого. В Дрездене живёт. Но он просит ни много, ни мало двести золотых.
- Это огромные деньги! - ахнул лесник.
- Знаю! - вздохнул Уве. - Но за четыре года мы могли бы собрать...
- Па! - раздался тоненький голосок.
- Это кто у тебя там, кошка?
Всезнайка отодвинул Свена и увидел замершую в двух футах Шарлотту. А та при виде незнакомого мужчины вцепилась леснику в штанину и заревела в полный голос. Парень подхватил её на руки и принялся успокаивать.
- Значит, не врала старая Сибилла, - пробормотал Уве отступая.
- Извини, - сказал Свен, - малышка пугается незнакомых людей. Может быть, позже привыкнет.
И он закрыл перед Всезнайкой дверь.
К обеду распогодилось. Ветер, разогнав тучи, стих, и солнце заискрилось, заиграло на мокрых листьях, в лужах у дома. Шарлотта заснула, а лесник вышел на двор подоить свою единственную козу. Когда возвращался с полным кувшином в дом, увидел наспех нарисованную известью на двери Давидову звезду. Кувшин выпал у него из рук и покатился. Густое козье молоко вылилось в лужу, смешиваясь с дождевой водой.
Лес играл ещё скудными весенними красками. Преобладали зелёные, но кое-где на полянах уже белели первые ландыши и даже бледно-лиловые завязи лютиков. Шарлотта что-то весело гукала за спиной, ей было хорошо в лесу. Но у лесника на сердце было тревожно.
Под кроной старого дуба царил сумрак. Солнце уходило за горы, и дальше, туда, где Дрезден. Свен расстелил в дупле волчью шкуру, и уложил на неё ребёнка. В полутьме он видел, как радостно загорелись глаза крошки.
Туда же он положил немного мягкого козьего сыра и плошку с молоком и хлебным мякишем.
- Веди себя тихо, не серди дедушку дуба!
Девочка поняла его. Она схватила сыр и принялась сосредоточенно сосать его.
Выбравшись из дупла наружу, парень прижался всем телом к могучему стволу. Ему показалось, что он почувствовал тёплую вибрацию, исходящую от дерева. Всё будет хорошо, о девочке не беспокойся.
Свен тронулся в обратный путь. Налегке ему шагать часа полтора, так что должен успеть. Успеть к встрече с Чёрным Полуночником.
Быстро стемнело. Лунный свет не пробивался сквозь кроны деревьев, но он мог идти правильным путём даже с закрытыми глазами.
Не дойдя до места с четверть мили, Свен забрался на скалу, возвышавшуюся над деревьями на пару десятков футов. С неё был виден его дом.
Место, где стояла избушка, было окутано плотным облаком. Парень взглянул на звёзды, время подходило к полуночи. Тот самый, зловещий туман, предшествующий визиту Чёрного Полуночника!
Примерно спустя полчаса туман над домом лесника стал рассеиваться. Зрении у Свена было отличное, и он увидел в полупрозрачной дымке высокую фигуру в чёрном.
Парень проворно спустился со скалы и бросился к дому, сжимая в руке ружьё. Ружьё было новое, капсюльное. Год назад он купил его в Лейпциге, на оружейной ярмарке. Ружьё это было предметом зависти всех местных охотников и браконьеров, ведь у большинства были кремнёвые.
Как не спешил лесник, но он опоздал. Дверь была распахнута, а из дома валил густой дым. Свен заскочил внутрь и увидел, что горит его травяной матрац. Судя по тому, что огонь не успел перекинуться на стены и стоявший рядом с кроватью деревянный сундук, Чёрный Полуночник ушёл недалеко.
Парень схватил ещё не объятый пламенем конец матраца и бегом бросился на улицу. Швырнув на землю, стал неистово втаптывать огонь в траву.
- Ты её не получишь, Чёрный Полуночник! Слышишь, не получишь!
Лес поглотил его крик. Но Свен чувствовал, Чёрный Полуночник недалеко. Спрятался за деревьями и в бессильной злобе наблюдает за ним. Он снова зашёл в дом, пахнущий дымом. Но к запаху тлеющего сена примешивался другой. Он принюхался, и сладко закружилась голова.
После непродолжительных поисков лесник нашёл в наспех вырытой яме в футах двадцати от дома дотлевающий костёр. Свен разбирался в травах и растениях, но здесь всё превратилось в золу. Тем не менее, по запаху он определил и дурман-траву, и полынь. Были ещё какие-то травы. Если правильно подобрать состав, то дым от него запросто усыпит взрослого здорового человека.
Лесник обследовал место вокруг костра. Густая трава скрыла следы.
Но один след он нашёл, почти у самого крыльца. Внимательно осмотрел его. Такие башмаки были в деревне только у одного человека. Как и новое ружьё Свена, они вызывали зависть односельчан.
Теперь он знал, кем был Чёрный Полуночник.
Лес был полон гомона птиц. Дуб стоял, вросший мощным стволом в землю, раскинув ветви, защищая спящее в его чреве дитя.
Шарлотта сладко посапывала в дупле, завернувшись в волчью шкуру.
Будить девочку не хотелось, уж слишком сладко она спала! Но скоро деревню облетит весть, и альтендорфцы соберутся на площади, ведь впервые за сорок лет Чёрный Полуночник не забрал никого.
Он осторожно взял девочку на руки. Шарлотта открыла глаза, улыбнулась и обхватила ручонками лесника за шею.
Свен ненамного опередил солнечный диск. Когда парень вошёл в деревню, тот только начинал подниматься из-за леса.
Сибилла уже сидела на своём крыльце, подняв морщинистое лицо в ожидании первых лучей. Свен остановился в нескольких шагах.
- Прекрасное утро, Свен!
Парень кивнул, словно старуха могла видеть. Она поманила его пальцем. Лесник подошёл ближе, прижимая к груди спящую Шарлотту.
- Этой ночью Чёрный Полуночник ушёл ни с чем. Может, и не приходил вовсе? Может, он оставил, наконец, в покое наших бедных детей? - бормотала старуха.
- Как только народ соберётся на площади, я скажу имя Чёрного Полуночника, - решительно заявил Свен.
Костлявая рука слепой крепко вцепилась в его запястье.
- Доведи меня до площади, Свен!
Парень лишь пожал плечами. Так они и шли по деревне; молодой лесник с ребёнком на руках и слепая старуха, вцепившаяся в рукав его охотничьей куртки.
- Смотри, не ошибись, Свен! - несколько раз по дороге сказала старая женщина.
Весть о том, что этой ночью никто из детей не пропал, облетела деревню. Альтендорфцы спешили на площадь перед кирхой. Когда Свен с Шарлоттой и Сибиллой добрели туда, вся деревня уже собралась. Все радостно обсуждали прошедшую без происшествий ночь. Глаза большинства родителей были красными от бессонницы.
Из кирхи вышел пастор и предложил вознести благодарную молитву. Затем крестьяне обратились к Уве.
- Ни на одном из домов звезды не было. Уве, являлся тебе прошлой ночью Чёрный Полуночник?
Всезнайка посмотрел на Свена, стоящего в толпе. Радостные альтендорфцы не замечали ни молодого лесника с ребёнком на руках, ни старой Сибиллы, стоявшей рядом.
- Приходил ко мне прошлой ночью проклятый Полуночник! И звезду я нарисовал на его доме!
Уве указал на Свена. И только сейчас люди с изумлением обратили внимание на неженатого, горбатого и кривого лесника, на руках которого спала очаровательная малышка. Тому не оставалось ничего другого, как выйти на середину круга.
- И сегодняшней ночью приходил ко мне Чёрный Полуночник! - возвысил голос Всезнайка. - Глаза его горели дьявольским огнём, а изо рта шёл серный дым. Уве, сказал он, передай им, - он обвёл взглядом толпу крестьян, - что теперь приду в любую ночь и без предупреждения. Проклятье усугубилось, и длиться оно будет вечно. А всё потому, что наш лесник спрятал от него чужое дитя!
Радость на лице людей сменилась страхом. И гневом, когда смотрели на Свена с ребёнком. Зловещая тишина воцарилась на площади.
- Прекрати пугать народ, Уве! - раздался молодой голос лесника. - Нет никакого проклятья! Я знаю, кто Чёрный Полуночник!
Толпа ахнула и подалась к нему.
- Откуда у тебя ребёнок, Свен?
Спросил, конечно же, Хайнц, любопытство которого родилось прежде него самого.
Лесник рассказал о том, как нашёл брошенного ребёнка в старом боне. Рассказал и о событиях сегодняшней ночи. Пусть не так складно, как Уве, но его никто не перебивал.
- Около своего крыльца я обнаружил след. След, как след, но башмаки такие только у одного человека в нашей деревне. Башмаки те сделаны в Лихтенхайне, тамошним мастером Зельцем.
Свен подошёл к пастору и пристально взглянул в бледное лицо Фрица - церковного сторожа, стоявшего рядом. Затем посмотрел на его ноги, обутые в полуразвалившиеся башмаки.
- А где твои новые башмаки, Фриц? Те, в которых ты на прошлогодний день Реформации купил в Лихтенхайне? Ведь это ты сегодня ночью приходил за Шарлоттой?
Белый как известь Фриц выпучив глаза, беззвучно разевал рот. Он был похож на рыбу. Переводил взгляд со Свена на пастора. И ещё искал кого-то в толпе.
Альтендорфцы сжав кулаки, двинулись к нему. Впереди был кузнец Вилле, младший сын того самого Бруно, который лично вздёрнул жида Соломона.
Но тут церковного сторожа закрыл своим тщедушным телом пастор Маркус.
- Не повторяйте ошибки, альтендорфцы! Мы же даже не выслушали беднягу.
Фриц потянул пастора за рукав и тот наклонил к нему ухо.
- Он хочет сказать мне что-то. Мы зайдём в кирху.
Через пару минут пастор один вышел из дверей церкви.
- Фриц говорит, что башмаки у него два дня назад украли.
- Чего только не скажешь, чтобы сохранить жизнь! - выкрикнул Вилле.
- Я верю ему, - отвечал пастор. - Он богобоязненный лютеранин и честный человек.
- Отдайте сторожа добровольно! - кричали из толпы. - Не вынуждайте нас совершать насилие в стенах Божьего храма.
Тут вперёд вышла старая Сибилла.
- Вилле, - обратилась она к кузнецу, - Как ты думаешь, сколько лет Фрицу?
Тот почесал косматый затылок.
- Где-то около сорока.
- А Полуночник творит свои тёмные дела столько же.
- Ну и что?
- Умеющие считать и думать, - старуха повернулась к толпе, - считайте и думайте.
- Смотрите! - вдруг закричал Хайнц.
Со стороны моста к площади шла молодая женщина.
У Свена тоскливо заныло сердце. Он признал молодую еврейку, которую полмесяца назад видел в повозке торговца. Нежно взглянул на спящую Шарлотту. Девочка открыла глаза, улыбнулась ему и сладко потянулась.
Женщина шла, едва передвигая ноги, низко опустив голову, словно искала что-то на земле. Время от времени она поднимала взгляд, и в её глазах читалось отчаяние и готовое вот-вот загореться безумие. Увидев толпу на площади, она в нерешительности остановилась.
- Я знаю её, - сказал Уве. - Это дочь еврея-торговца из Зебница. Говорят у неё какая-то редкая и очень заразная болезнь, которая лишает людей разума.
Альтендорфцы подались к воротам церкви.
- Что ей здесь надо? Пусть уходит! Прогони её, Уве!
Всезнайка смело подошёл к женщине. С минуту они о чём-то тихо говорили, но вдруг еврейка бросилась на старика с кулаками. Всезнайка, бывший на две головы выше её попятился под яростным напором.
- Верни мне мою дочь! - кричала она.
На смуглом лице её было такое отчаяние, что Свен не выдержал. А тут Шарлота завертела головкой, и личико её скривилось, хотя она не могла видеть мать за спинами людей. Как бы не заботился парень о девочке, а мать он ей всё равно не заменит!
Лесник подошёл к женщине с малюткой на руках.
Та увидела Шарлотту и бросилась к ней
- Ты бросила ребёнка умирать в заброшенном боне! - сказал Свен с укором, закрывая от неё дитя.
Шарлотта уже плакала во весь голос.
Женщина остановилась, словно наткнулась на невидимую стену.
- Неправда! Отец связал меня и отнял мою девочку.
К ним подошёл пастор Маркус.
- Если она твоя дочь, почему у неё христианское имя? - спросил он.
- Её отец - гой из уважаемой семьи в Дрездене. Он отнёс её в церковь Марии Магдалены, где ей дали имя. А потом его убили на дуэли.
- А почему ты, женщина требовала свою дочь у него?
Пастор указал на Уве.
- Я же говорил, она сумасшедшая! - закричал Всезнайка.
Женщина обратила на него гневный взор.
- Ты лжёшь! Мой отец ездит в Дубровник, где продаёт туркам девочек для гаремов. А ты каждую весну приносишь ему детей!
- Ты знаешь, женщина, - возвысил пастор голос, - что только что произнесла серьёзное обвинение против христианина. И если это окажется ложью...
- Мой отец и сейчас ждёт его в лесу, за рекой, - устало произнесла еврейка.
- Вот теперь лжёшь ты, - усмехнулся пастор. - Мост разобрали, и через разлившийся Кирнич невозможно перебраться. Тем более с ребёнком на руках.
- Но ведь я пришла к вам с того берега, из леса. Могу показать как.
Свен видел, как при этом разговоре загорелое лицо Уве стало белым как известь, которой он рисовал на домах иудейские звёзды. Некоторые из толпы подошли ближе, чтобы слышать разговор.
- Показывай, женщина, - воскликнул Вилле-кузнец, - и ничего не бойся.
Та повела их на берег реки, то и дело, бросая нежно-тревожный взгляд на свою дочь, сидящую на руках у лесника. Девочка, устав от плача лишь судорожно всхлипывала.
В четверти мили от моста на заросшем берегу, молодая еврейка показала спрятанную небольшую деревянную лодку. За ствол росшего на берегу дерева была привязана прочная верёвка, уходившая в четырёх футах над водой на противоположный берег.
- Я видел такое устройство на Эльбе! - сказал пастор. - Называется паром.
- Каждый год в этот день отец ждал вот этого высокого старика на том берегу. Там же в лесу он с ним и расплачивался золотыми монетами.
- А где сейчас... твой отец? - спросил пастор Маркус.
- Должно быть, удирает на своей повозке в Зебниц.
Священник взглянул на Уве.
- Слово иудейки против моего, христианского, - расправил тот плечи.
- Нашёл! - услышали все крик.
Хайнц бежал к ним, и в руке у него была пара башмаков. Тех самых, что сторож Фриц осенью купил в Лихтенхайме.
- Нашёл! - торжествующе повторил он. - Они были в амбаре. В твоём амбаре, Уве, под старым гончарным кругом.
В доме Всезнайки, в подполе нашли много золотых монет.
- Да на такие деньги можно и в самом Дрездене дом купить! - воскликнул Вилле.
До Зебница Уве-Всезнайку так и не довезли. Но пастору он рассказал всё. И как много лет продавал несчастных малюток, и как убил лесника Вернера, когда тот случайно увидел его на реке с очередной жертвой на руках, и, привязав к ногам камень, сбросил тело в Кирнич.
Маркус послал Фрица в Зебниц за полицией, самолично проследив, как тот переправится по верёвке на противоположный берег. Но ночью альтендорфцы выкрали Уве из церковного подвала и вздёрнули на том самом буке, где сорок лет назад повесили Соломона. Страшные слова говорил Уве перед смертью:
- Проклинаю вас, жители Альтендорфа! Каждый год буду приходить в дома ваши. И каждый приход буду забирать по маленькой девочке.
Но смелый Вилле-кузнец выбил из-под его ног полено.
Со Свеном в его избушке лесника теперь живёт маленькая Шарлотта со своей матерью. Молодую еврейку по её просьбе крестили в кирхе, и её теперь зовут Агнесса.
Лесник каждое утро носит старой Сибилле крынку козьего молока. Он застаёт её на крыльце. Даже когда пасмурно, старуха поднимает незрячие глаза к небу, словно ждёт какого-то знака. Свену она задаёт один и тот же вопрос.