Он сидел на кухне, слегка окосевший, опираясь левой рукой о стол, в правой руке Он держал початую бутылку дешёвого вина. Его лицо было покрыто трёхдневной щетиной, и Он начинал всерьёз подумывать, не отрастить ли бороду, так как бриться каждое утро уже надоело. Он вообще был весьма ленивым человеком, о чём свидетельствовала гора немытой посуды на столе и на старинном, видавшем виды, буфете. В кухне всё было раскидано, и пыль не тревожили, казалось, с начала третьего тысячелетия. Да что говорить о кухне, весь дом был завален всяческим хламом, который никто в ближайшем будущем не собирался разгребать. Дом был небольшой, очень старый, но, несмотря на хаос, царивший в нём, хозяину всего этого он очень нравился, потому, как здесь Он родился и жил и покидать родной дом не собирался. Этот дом уже не раз хотели снести, предлагая Ему более удобные апартаменты чуть ли не в центре города. Но Он, будучи настолько консервативным в свои молодые годы, каждый раз отказывался по примеру своих соседей, которые также не хотели менять место жительства. Раньше Его родной посёлок располагался на окраине города, теперь же вокруг него высились однотипные, но красивые многоэтажки. Некоторое время Он жил в таком вот новом доме, но чувствовал себя там, как птица в клетке, и, в связи с этим, очень быстро оттуда съехал. И теперь продолжал наслаждаться свободой, какую ему предоставлял Его личный домик с небольшим огородом. Огородик этот находился в постоянном запустении, но, тем не менее, каждый год приносил определённый урожай. По сравнению с квартирой, Ему не докучали стуки соседей, невыносимые особенно по ночам, перебранки молодожёнов, убойный лязг водопроводных труб и много ещё того, что мешает покою в густонаселённом доме.
Однако наслаждаться жизнью Ему не давали мрачные воспоминания, которые заставляли Его иногда напиваться, не спать ночами, грустить и наплевательски относиться к жизни. Даже в самые весёлые минуты Его глаза говорили о том, что Он всё помнит, и всё произошедшее, как бы кому ни казалось незначительным, Его постоянно гложет. Вот и сейчас Он такими же глазами неопределённого цвета смотрел на Ленку, сидящую за столом. Он придвинул к ней тарелку с нарезанными апельсинами и сказал:
-- Ты знаешь, у меня сегодня день рождения.
Рука Ленки, потянувшаяся за апельсином, повисла в воздухе, в воздухе повисла также и её челюсть:
-- И почему ты молчал?! Если бы я сегодня не пришла, ты бы так и не сказал мне?
-- Но ведь ты пришла. - Он закрыл тему.
-- Вот что значит это так называемое застолье, -- вполне доброжелательно, но с долей иронии кивнула Ленка в сторону стола, где вперемешку с тарелками, наполненными салатами из магазина стояла грязная посуда с давно уже засохшими остатками еды.
-- Именно, -- подтвердил Он, поставив на стол бутылку.
Ленка тут же взяла её и сделала глоток.
-- Не могу понять, почему ты так себя ведёшь?
С Ленкой Он был знаком давно, но вряд ли бы смог вспомнить, где и как они познакомились. Ленка это хорошо помнила, но Ему было наплевать. Его самолюбию, конечно, льстило, что Его мрачная сущность ещё, оказывается, может кому-то нравиться, но Он, тем не менее, не стремился развивать дальнейшие взаимоотношения, скорее даже наоборот, Он старался отталкивать от себя подобных людей, и очень часто сие Ему удавалось. Однако в этот раз отношения с Ленкой магическим образом продолжались. Благодаря Ленкиной любви. Об этом Он думал неохотно и относил успех на личном фронте за счёт какой-то неизвестной Ему замечательной черты своего характера.
-- Да я неудачник. - Он начал вновь плакаться в жилетку. Ему это было необходимо, иначе бы Он сварился в собственном соку самокритики.
-- Почему ты неудачник?
-- Да потому что моя жизнь не удалась: меня выгнали с работы, у меня нет денег, только долги, я один. У меня нет сил, чтобы начинать всё заново.
Он говорил, не смотря на Ленку, не потому, что она была для Него безразлична (отчасти, так оно и было), а потому, что Ему так было удобней, Он не любил, чтобы собеседники видели Его глаза и ту боль, что отражалась в них.
-- У меня такое впечатление, что жизнь закончена.
-- Но ведь всё ещё образуется, -- скорее спросила, чем ободрила Ленка, -- если хочешь, я... помогу тебе.
Она боялась, что Он окончательно оттолкнёт её. Ленка чувствовала, что Он, по крайней мере, не любит её, но она была согласна быть просто рядом с Ним, переживать то, что переживает Он, думать то, о чём думает Он.
-- Если бы ты могла! - Он с горечью выдохнул воздух. - Понимаешь, ты просто не та, которая мне нужна.
Он привык говорить прямо то, что думал, из-за своих эгоистичных принципов забывая о чувствах других. Ладно бы ещё, если бы всегда говорил то, что думал и думал то, что говорит. Но Он и сам не понимал, о чём думает на самом деле, а что является Его воображением.
Ленка на Его последние слова обиделась, но не настолько, чтобы тут же встать и уйти. Она слишком многое поставила на карту - свою любовь - и не имела права придавать значения своим минутным эмоциям.
-- Значит, я тебе совсем-совсем не нравлюсь? - О любви не могло идти и речи.
-- Да нет, ты мне очень нравишься, но не это главное, главное - это любовь.
Ленка не поняла или не захотела понять, хотя Он имел в виду, конечно же, только себя.
-- Понимаешь, я хочу, чтобы между нами не было недомолвок. Надо раз и навсегда разобраться в наших отношениях. Ты очень милая и красивая. - В Его устах это не звучало комплиментом, Он просто констатировал неоспоримый факт. - Ты мне нравишься, но не более того. Вряд ли моё отношение к тебе изменится. Ты просто не знаешь всего. Может, это и глупо, но для меня очень важно, очень...
-- Но для меня нет. Я не хочу ничего знать, важно это или не важно - это для меня не важно. Пойми ты, наконец, я тебя люблю! И для меня достаточно того, что я тебе нравлюсь, что признаёшь меня красивой и милой - всё! Всё! Всё!!!
Ленка взмахнула рукой и случайно скинула бутылку на пол. Он кинулся под стол, чтобы спасти остатки вина и уткнулся в Ленкины ноги.
-- Я тебя люблю, -- прошептала Ленка, -- мне всё равно, как ты ко мне относишься... Всё равно.
Ленка таким тоном произнесла последние слова, что он плюнул на бутылку и обнял её ноги, поцеловав колени. Он вылез из-под стола, обнимая тело Ленки, стукнулся о столешницу макушкой и пробормотал в перерыве между поцелуями:
-- Ты делаешь... большую... ошибку,.. ты пожалеешь...
-- Я сказала... что мне всё равно...
-- Тебе будет больно...
-- Всё равно...
Они прошли в большую комнату, не позволяя отдалиться друг от друга дальше расстояния поцелуя, снимая на ходу одежду...
***
Ленка проснулась с ощущением какого-то фантастического счастья, оно настолько переполняло её, что улыбка не могла сойти с её усталых губ. Через миг она вспомнила прошедшую ночь, вернее самую бурную её часть, и радость увеличилась ещё на пару порядков. Лёгкий шум в голове только усиливал эту радость. Ленка некоторое время рассматривала таракана, чинно ползущего по потолку с хозяйским видом и наслаждалась своим отличным настроением, пока не проснулась окончательно. Она услышала какие-то булькающие звуки, Его рядом уже не было. Ленка, стараясь не шуметь, вылезла из-под одеяла, обнаружила, что на ней ничего нет, и пошла, как была - обнажённая - на кухню, откуда доносились эти звуки. Он стоял спиной к Ленке и тщательно чистил зубы, что бывало с ним нечасто. Ленка усмехнулась. Она подошла к Нему, едва касаясь пола, умудрившись не скрипнуть ни одной половицей, и нежно приложила свои ладони к его глазам.
-- Милый, ты бы лучше побрился, -- сказала Ленка вместо приветствия, почувствовав под своими руками Его щетину.
Он отложил зубную щётку и обернулся, уставившись на Ленкино тело.
Она улыбнулась:
-- Что, нравлюсь?
Он закивал головой и промычал ртом, полным зубной пастой:
-- О-ошень.
Лёгкая тень пробежала по её лицу, но Ленка, отогнав грустные мысли, поцеловала Его в губы. Вкусовые рецепторы её языка ощутили мятный удар, и она застонала. Уж кем-кем, а аскетом Его назвать было нельзя, да и быть им Он не собирался...
Завтракали они, чем бог послал. Бог, в лице Ленки, послал им на завтрак омлет с ветчиной и помидорами. Его мучили угрызения совести. Пусть Ленка сама настояла на углублении их отношений (в прямом и переносном смысле), пусть она говорила, что ничего не хочет от Него взамен, всё равно Он понимал, что в Ленке проснулась надежда, что эту надежду теперь тяжело погубить. Сие Он знал на собственном опыте. На миг Ему казалось, что у них может что-нибудь получиться, но в следующую секунду Он понимал, что подобные отношения обречены на провал, и нужно закончить с ними быстрее, пока они не зашли слишком далеко. Ленка доедала свою порцию с опаской - что-то в Его глазах заставляло её насторожиться. Интуиция подсказывала ей, что сейчас всё провалится в небытие. Она была счастлива, и Он, вроде бы тоже, но Ленка чувствовала, что Ему чего-то не хватает, и она даже понимала, чего. Ленка была не той, которая была Ему нужна. Он любил Её так, как Ленка любила Его. Ленка подумала, что лучше прекратить терзать себя, всё прояснится со временем, надо лишь набраться терпения. Допив чай, Он взял её за руку и сказал:
-- Нужно поговорить.
Внутри у Ленки всё оборвалось.
-- Может, не надо? - Жалобно прошептала она, опустив глаза.
-- Нет! Надо всё обговорить, пока мы не наделали ещё бОльших глупостей.
-- Глупостей?! Ты считаешь: то, что было между нами, глупости?! - Ленке стало невыносимо больно, но Он этого не заметил.
-- Отчасти. Я не то хотел сказать... Я... Мы, я думаю, не сможем быть вместе.
-- Но почему?! Я люблю тебя, несмотря на то... -- Ленка хотела сказать: несмотря на то, что ты такой эгоист, но Он прервал её:
-- В этом-то всё и дело! Если бы ты меня не любила, то я бы и не начинал этот разговор. Но ты меня любишь. Я не могу быть с тобой, так как не люблю тебя. Я причиню тебе только страдания и боль. Лучше я сделаю это сейчас, чем потом, когда эта боль станет невыносимой.
-- Она и теперь невыносима, -- еле слышно, одними губами, прошептала Ленка, стараясь не заплакать. Почему в мире всё так несправедливо?
-- Прости... Лучше сразу во всём разобраться, чем обманывать себя. Позже мы всё равно прозреем, и будет ещё больнее....
-- Поверь, мне плевать!
-- Но мне не плевать! Пойми, я хочу уберечь тебя от ошибки. Пусть ты возненавидишь меня сейчас, чем будешь презирать потом.
-- Потом?! Я уже презираю тебя! Ты не дал мне и шанса! - Ленка закричала, обливаясь слезами. - Ты эгоист! Ты свинья! Всё же было хорошо! Ты всё разрушил! Ты не дал мне даже ненадолго обмануться! И всё из-за твоей скотской принципиальной честности! Что?! Не мог хоть раз в жизни соврать?! Пускай это бы была ложь! Но я хоть какое-то время была бы счастлива с тобой! Но тебе нужно обязательно!.. Ну, и люби свою ненаглядную! Она тебе взаимностью никогда не ответит! Пострадай! Пострадай, как и я! Так тебе и надо, эгоист!..
Ленка захлебнулась собственным криком, и зарыдала так, что не смогла вымолвить больше ни слова. Он сидел, словно пыльным мешком ударенный, ошарашенный, не зная, что и делать. Истерика Ленки спутала Его мысли. Он хотел было обнять её, чтобы успокоить, но Ленка с силой оттолкнула Его:
-- Не прикасайся ко мне!!!
-- Лена-а-а... -- протянул Он жалобно.
-- Лена умерла! Прощай!
Она действительно вскочила, пролетела в большую комнату и сграбастала там оставшуюся одежду. Он не в силах был что-либо придумать. Обманывать её теперь, что Он её любит, бесполезно, Ленка не поверит. Просить остаться - не имеет смысла, так как ей всё равно придётся уйти опять с таким же скандалом, а то и с худшим. Стоять столбом нельзя, но ничего путного в голову не приходило. Ленка пронеслась мимо Него и повторила ещё раз, чтобы до него дошло:
-- Прощай!
Он обессилено опустился обратно на стул и прошептал:
-- Прости, я не мог иначе, не мог...
2.
Татьяна подошла к Его дому. До какой же степени Он умудрился его запустить! Полуразвалившееся крыльцо с облупившейся краской, немытые окна, проржавевшая местами крыша. Татьяну эта бесхозяйственность раздражала до белого каления. Она постучала в обшарпанную дверь. Даже звонок не может приделать! Через минуту послышалось шлёпанье босых ног - дома Он предпочитал ходить босиком. Татьяна улыбнулась - всё такой же, как и был всегда. Он открыл дверь, и Татьяна перестала улыбаться: перед ней предстало ужасное зрелище в виде взлохмаченного существа, обросшего многодневной щетиной, с пустыми глазами. Они поздоровались друг с другом. Татьяна знала Его немного хуже, чем Ленка, и потому решила, что Он совсем не рад её видеть - так равнодушно Он её поприветствовал. На самом же деле Он очень даже обрадовался. Он очень ценил своих друзей. Вбив себе в голову, что никому не нужен, Он радовался любым проявлениям тёплых чувств к себе. Однако при этом Он никогда не показывал своих.
Татьяна прошла в большую комнату и села на диван. Он опустился на стул напротив. Некоторое время они сидели молча. Это не было то неловкое молчание, когда лихорадочно перебираешь в уме темы для разговора, и, не придумав ничего лучшего, плетёшь чушь о погоде или сетуешь на правительство. Это было негласным обменом информации, исходящей от собеседника в виде жестов и взглядов. Впрочем, молчание длилось недолго.
-- Теперь ты ко всему прочему решил перестать бриться, -- с улыбкой констатировала Татьяна.
-- Скоро перестану мыться, и меня все окончательно бросят, даже ты.
Он шутил, и эта шутка напомнила Татьяне о том, ради чего она, собственно, и пришла.
-- Вчера мне звонила Лена. Она сказала, что ты эгоист и свинья.
Он мрачно усмехнулся:
-- Мне об этом она сообщила первому. Что ещё Лена сказала?
-- Много чего. Но моё воспитание не позволяет передать тебе все её слова.
Он смутился. Зная, что ты эгоист и свинья, всё равно неприятно слышать это от других.
-- Что ты молчишь? Что ты сделал с бедной девочкой?
-- Ничего. Я её не люблю.
-- Что, обязательно любить? Она что, тебе не нравится?
--Ну, нравится... - Он окончательно смешался.
Ненавидел Он разговоры о своей личной жизни, в особенности, с представительницами противоположного пола. Они Его не понимали, а Он, пытаясь объяснить, только запутывался сам. С друзьями всё обстояло проще - Он мог не стесняться в выражениях, да и понимали они Его лучше, чем подруги.
-- Тогда чего ты ещё хочешь?
-- Так ведь она-то меня любит! - Ответил Он, заранее зная, что Татьяна Его не поймёт.
-- Ну и отлично! Что тебя не устраивает?
-- А ты сама когда-нибудь любила?
-- Да. Ну и что?
-- Тогда ты испытывала чувство беспомощности перед любимым человеком, думала о нём днём и ночью, тосковала по нему, пыталась прогнать пустоту в душе, когда его не было рядом, ощущала хроническую неудовлетворённость жизнью и хандрила, когда тебе не оказывали взаимность.
-- В общих чертах. Но ведь Лена...
-- Да при чём здесь Лена?! - Голос Его сорвался, и глаза блеснули. - Не она мне даёт чувство душевного покоя, никто мне не может его дать, кроме Неё. Но Она мне его никогда не даст, потому что не любит и никогда не полюбит... Поверь, мне очень тяжело, и никто мне не сможет помочь. Я остался ни с чем. Как и Лена сейчас. По моей вине. И по Её вине. Я ничего не могу с этим поделать. Наши отношения с Леной обречены на провал, ей будет ещё хуже, чем сейчас. Пойми это. А, если не можешь понять, просто поверь мне, что иначе быть не может.
Татьяна очень удивилась Его словам. Она никак не ожидала, что Он любит безответно какую-то незнакомку. Татьяна считала, что мужикам от них, женщин, нужно только одно, и им, мужикам, в сущности, не важно, кто им это даст. Была бы внешность ничего, да характер не вредный. И уж от Него-то она никак не ожидала такого глубокого чувства. Татьяна быстро сопоставила Его вечный цинизм, Его безумные веселья, Его постоянно угнетённое состояние, Его наплевательское ко всему отношение с наличием у Него неразделённой любви. Сразу всё встало на свои места.
-- Кажется, я тебя понимаю, -- тихо произнесла Татьяна,
-- Постольку поскольку.
Жёсткость, с какой Он произнёс последнюю фразу, уже не обманывала Татьяну. Теперь она знала, что это просто маска, кою Он надел, дабы скрыть собственные чувства. Татьяна взглянула в Его глаза, как будто впервые, и увидела в них затаённую боль и усталость. Татьяна закурила. Хотелось расспросить Его обо всём, но она понимала, что Ему это будет весьма неприятно.
-- Выглядит со стороны всё, конечно, глупо, -- заговорил Он, разгоняя рукой сигаретный дым.
-- Ты о чём? - Не поняла Татьяна, затянувшись сигаретой.
-- Да всё о том же. Ведь я Её полюбил довольно давно. - Он слегка запнулся. - Очень давно. В девятом классе. Сначала Она мне просто нравилась, но потом я осознал, что просто не могу жить без Неё. Довольно-таки стандартная схема взаимоотношений. Я трусил признаться - намного легче тешить себя напрасными надеждами. Наконец я сделал главную глупость: признался Ей во всём, причём, в стихах. Вышло не так, как я планировал. Ответа я не получил. Возможно, Она ждала дальнейших моих действий. А я расценил Её молчание неправильно. И сделал вторую глупость: написал ещё одно неуклюжее признание. И что-то сломалось. Она стала меня избегать. И не просто избегать, а ненавидеть меня и презирать. Я пытался это исправить, оказывал неуклюжие знаки внимания, но Она мне дала ясно понять, что я полный болван. - Он горько усмехнулся. - Я опустился до того, что стал писать идиотские стихи. И приносить их в школу друзьям, чтобы Она хотя бы случайно могла их прочитать. Она лишь надменно фыркала над ними. Я был просто в отчаянии. Я стал превращаться в то, чем я являюсь сейчас. Как же всё глупо!
Татьяна молча курила. Он принёс ей пепельницу. Сам не курил, но держал для друзей. Татьяна стряхнула пепел. Действительно, как-то глупо: стародавняя школьная любовь, вдобавок, неразделённая, мешает Ему сейчас встречаться с Ленкой. Татьяна, вроде начинавшая понимать, вновь запуталась. Он это почувствовал и сказал:
-- Мне самому временами не верится, что это происходит со мной и наяву. Я не был готов тогда, много лет назад, и до сих пор не могу распутать клубок своих чувств.
Татьяна откинулась на спинку дивана. Он хмуро глядел на неё. Она крутила бессознательно в пальцах пачку сигарет, и ей в голову лезли всякие банальные мысли о несправедливости и человеческой тупости. На душе стало паршиво от безысходности, думала-то: даст этому ленивому лоботрясу пару подзатыльников, Он извинится перед Ленкой, они помирятся, и будут жить счастливо. Почему же всё не бывает таким простым, как в твоих мыслях? Татьяна поздравила себя с тем, что подобных историй с ней не происходило, и очень надеялась, что не произойдёт. Она вздохнула, достала из пачки ещё одну сигарету и снова закурила.
3.
Он вынырнул из чёрной бездны и осознал себя бредущим по развалинам города, города, который ещё вчера прочно занимал своё законное, а, может, и незаконное, место под Солнцем. В голове царила гудящая пустота, разрывающая голову, и Он не знал, радоваться Ему или нет тому, что она не раскололась в буквальном смысле. Он ничего не понимал. Он брёл, спотыкаясь о бесчисленные обломки, падал, обдирая кожу на ладонях и коленях в кровь, вставал и снова шёл, не зная, куда и не зная зачем. Его окружали догорающие развалины, трупы людей и животных, от которых исходил чудовищный запах страха и смерти. Мозг перерабатывал увиденное с задержкой, Он шёл как во сне, с запозданием удивляясь царившему хаосу. Мысли вязли словно в молочном киселе. Только через некоторое время он обратил внимание на то, что одет лишь в майку и трико, и Его трясёт от холода. Ветер бил в лицо, забрызгивая каплями холодного свинцового дождя. Солнца не было и в помине. Небо было пасмурным и тяжёлым. Казалось, что оно вот-вот упадёт и придавит собой единственного выжившего человека. Он со страхом поднял руки над головой, защищаясь от падающего неба, и застонал, осознав, что сходит с ума. В мозгу уже несколько минут крутилась фраза, будто заезженная пластинка: "онивсётакиэтосделалионивсётакиэтосделалионивсётакиэтосделали"... Так и не вникнув в смысл этих слов, Он заплакал от исходившего от них стойкого прелого запаха чёрной безнадёги.
Веки были чугунными и норовили захлопнуться. Некоторое время Он боролся с ними, но в конце концов сдался и брёл с закрытыми глазами, приоткрывая их лишь затем, чтобы иметь представление в каком направлении движется. В ушах зазвенело от кричащей тишины, лишь подчёркнутой стуком дождя и треском пожаров. Этот звон болью ударил в голову, и боль, казалось, не помещающаяся целиком в ней, норовила просочиться наружу. Запахов Он практически не ощущал, так как нос был напрочь заложен, и Он дышал ртом, судорожно глотая мёртвый воздух, отчего во рту образовался горьковатый металлический привкус.
Ему было страшно, страшно как никогда. Он часто думал о смерти, а сейчас, оказавшись у неё в гостях, Ему стало страшно. Он, как никогда, захотел жить. Однако желание это было вызвано лишь инстинктом самосохранения, разум был настолько обескуражен, что не участвовал ни в чём, изолированный от остального организма болью и отупением.
Спустя некоторое время сознание немного прояснилось, и Он обнаружил себя стоящим перед огромным котлованом. С сознанием вернулась и боль, мешавшая понять, откуда взялся этот объект. Но Он всё-таки сообразил, что это всё, что осталось от большого искусственного пруда, использовавшегося на нужды металлургического завода. Он машинально поискал глазами плотину. Её не было, как и самого завода. Вода куда-то испарилась, и теперь бывший водоём представлял собой безобразную яму, похожую на огромную гнойную язву. Он долго стоял и тупо смотрел на мёртвый пруд и невнятные останки завода, пытаясь понять, что с ними и со всем городом произошло. Глаза горели, в голове что-то постоянно обрывалось, живот периодически схватывало до слёз, и какая-то гнилая слабость растекалась по всему телу. Он не понимал, почему не умер вместе с остальными людьми. Внезапно каждой клеточкой своего измученного существа Он ощутил безысходное чувство абсолютного одиночества. Все Его друзья и враги мертвы, стёрты с лица Земли. Теперь уже не с кем будет поспорить, выпить пива, некому поплакаться, некого любить и некого предать. Он обхватил голову руками, сглотнул слюну и взглянул на пасмурное небо, с которого на Его разгорячённое лицо падали радиоактивные капли дождя. Ни Солнца, ни голубой полоски неба -только свинец, свинец и свинец, и его раскалённые брызги, бьющие по лбу, щекам, рукам и судорожно вздымающейся груди, обжигающие до боли Его кожу. Он закрутился на месте и закричал, раздирая своим жутким криком мёртвую тишину...
Очнулся Он, когда уже начинало темнеть. От зверского холода бил озноб. К головной боли Он уже немного привык. Он надсадно закашлялся, чувствуя, как разрывает бронхи. Он скривил растрескавшиеся губы в кривом подобии улыбки - происходившее начинало Его веселить. Он ощутил мощную волну голода. Пытаясь её отогнать, Он только ещё больше растормошил дремавший до сих пор живот. В животе очень сильно скрутило, и Он согнулся пополам, схватив его руками. Стал искать глазами укромное местечко, и это Его позабавило - в полном одиночестве в погибшем городе, а всё равно необходимо уединение для конечного акта метаболизма. Он спрятался за стену, на вид достаточно прочную, чтобы не похоронить под собой человека, ощутившего необходимость удовлетворить одну из своих биологических потребностей. Легче Ему не стало. Есть захотелось ещё сильнее, жить - тоже. Но Он не имел представления, как сие осуществить. Стемнело окончательно. Он доплёл до догорающих разрушенных домов, чтобы хотя бы чуть-чуть согреться. Он повалился прямо на холодную землю поближе к огню. Пахло почему-то пригоревшим мясом. Когда Он понял, почему, не было уже сил встать и отойти подальше. Его вырвало и почти вывернуло наизнанку. Он сидел на земле и смотрел пустыми глазами на огонь и обуглившиеся трупы. В темноте разрушенный город светился пятнами и точками пожаров, став царством теней и призраков. Каждую секунду Он ожидал зловещего воя, но ни один живой звук не доносился из чрева убитого града. Вот где-то обрушился дом, снова застучал мелкий противный дождь, взвыл ветер, свободно носившийся теперь наверху, так как не было больше деревьев, в верхушках которых он смог бы запутаться, и высоких зданий, о которые разбивались бы все его усилия. Ни звёзд, ни Луны видно не было, словно некий небесный электрик отключил их, оставив чёрную пустоту. Без звёзд было ещё паршивей. Он забылся тяжёлым полусном-полубредом, иногда вскакивая, боясь куда-то опоздать, и тут же погружаясь обратно в тяжёлую тёмную воду кошмара, который смешивался с не менее кошмарной действительностью.
Дёрнувшись всем телом, Он проснулся. По земле стелился туман, и было невыносимо холодно. Он весь закоченел, зубы дрожали, выбивая мрачную мелодию. Он закашлялся вновь так же мучительно, нос совсем не дышал. С трудом поднявшись, Он принялся прыгать на месте, пытаясь разогнать кровь. Мутило страшно. Несколько раз вырвало, и несколько раз пронесло. Пожары потухли, и от завалов струился дым. Голова болела меньше. Скорее всего, просто выключились некоторые болевые рецепторы, чтобы мозг не сошёл с ума от постоянной боли. Он представил себе огромную кружку горячего крепкого сладкого чая и тут же пожалел об этом, так как её образ накрепко запечатлелся в воспалённом сознании. Чувство жажды и желание согреться притупили остальное. Он взмолился хотя бы об одной малюсенькой кружечке, и не дождавшись исполнения чуда, сплюнул густую мокроту и побрёл в противоположную от пруда сторону.
Он не рассчитывал спастись, Он отдавал себе отчёт в том, что жив лишь формально, что смерть только вопрос времени, и, видимо, времени весьма короткого, но нужно же было хоть как-то бороться. Он решил уйти подальше от смердящего города. Единственная пришедшая на ум причина катастрофы - это атомная бомба, упавшая, по всей видимости, прямо на завод, и было бы логичным постараться покинуть зону наибольшего радиоактивного заражения. Хотя, судя по всему, этот шаг Его уже вряд ли спасёт.
Он тащился, тупо осматривая окрестности остекленевшим взглядом. Снова стала мучить гнусная боль, выворачивающая все внутренности наизнанку. Он брёл и бессознательно бормотал: "какбольнокакбольнокакбольнокакбольнокакбольнокакбольно"... Он качал головой в такт своим словам. Хотелось лечь и в тот же миг умереть, но Он всё равно упрямо шёл, превозмогая себя. Он часто спотыкался и падал. Вставать не хотелось, хотелось вот так лежать на мостовой, вдыхая смрад расплавленного асфальта и впадать в беспамятство. Но Он, пересиливая себя, вставал и плёлся дальше, временами отключаясь, продолжая двигать ногами. Когда был в сознании, Он проклинал эту дурацкую жизнь. Голова трещала, живот крутило, кожа гноилась, грудь болела от постоянного кашля, бил озноб, с угрожающей периодичностью рвало, хотелось жутко есть, ноги гудели. Он превратился в машину, в которой абсолютно все системы вышли из строя, но, которая, чертыхаясь и разваливаясь, всё же ещё функционировала с грехом пополам.
Очнувшись в очередной раз, Он обнаружил, что больше не идёт, а лежит в грязи, уткнувшись разбитым лицом в камень. Встать уже не было никаких сил. Солнце не собиралось выглядывать из-за серого монолита туч, и Он даже примерно не мог определить, сколько прошло времени. Оглянувшись назад, Он увидел, что прошёл не так уж и много, и до выхода из черты города оставалось всё также прилично. Он уткнул лицо в ладони и заплакал. Вдруг Он услышал вскрик, полный усталости и отчаяния. Кричавший уже не надеялся на помощь и лишь изредка вскрикивал, так как большего ему не оставалось. Крик доносился глухо, словно из-под земли, и Он бы его не услышал, не будь так тихо в этом мёртвом городе. Он вскочил и кинулся к завалам, откуда доносился звук, забыв о боли и смертельной усталости. Он не одинок больше в этом адском догнивающем городишке!
Он принялся оттаскивать обломки, чувствуя внезапный прилив сил. Более мелкие элементы Он просто расшвыривал в разные стороны. Он изрезал все руки об острые края завалов, но не обращал на это ни малейшего внимания. Человек, взывавший о помощи, услышал Его возню и закричал, преодолевая сопротивления руин:
-- Я в подвале! Слышите? В подвале! Ищите люк! Люк! Слышите?
Он слышал, но не мог ответить, так как не хватало дыхания. Пот с Него катил в три ручья, и Он мимоходом пожалел, что не может утолить жажды этими ручьями. Он умотался в конец, и если бы сию секунду не обнаружил крышку люка, то, наверное, свалился бы замертво на эти развалины. Из последних сил Он за кольцо рванул крышку на себя. Люк поддался лишь с третьего раза. Он, шатаясь от изнеможения, отдуваясь, кое-как выговорил:
-- Выходите... свои!
5.
Сперва Он не чувствовал ничего, даже того, что ничего не чувствует. Вокруг и изнутри Него царила какая-то глубокая чёрная, но в то же время бесцветная пустота. Через какой-то миг Он понял, что до этого не воспринимал эту пустоту, а, значит, находился без сознания. Тут же пустота сжала его в кулак, бесформенный и безразмерный, и принялась душить. Хотелось кричать, дрыгать ногами и руками, которых он не чувствовал, но нервные импульсы вязли в пустоте и не доходили до адресатов. Но, в конце концов, рухнула неведомая преграда, и эти импульсы всем своим неудержимым табуном достигли конечной цели. Его скрутило в дугу, и Он окончательно очнулся. Давящая пустота отступила, и Он открыл глаза. Умеренно яркий свет, льющийся сверху, не слепил глаз, и Он увидел сияющий белизной потолок. В первый момент Он решил, что Его окунули в молоко, но несложно было догадаться, что это на самом деле была больничная палата. Он сел, и в глазах потемнело. Замерев, Он ждал, когда отхлынувшая из мозга кровь вернётся на место.
Услышав звук открывающейся двери, Он повернул голову в её направлении. В дверь вошёл рослый широкоплечий мужчина средних лет с оформившимся брюшком в военной форме. В звёздочках на погонах Он не разбирался, но что-то явно указывало на высокую должность вошедшего. Военный немного вздрогнул, увидев, что Он смотрит на него.
-- Где я? - Спросил Он немедленно, вдруг осознав, что не чувствует больше никакой боли. - Что случилось?
Военный сел на стул рядом с койкой и ответил:
-- Под землёй на секретной военной базе Л-34.
-- Я и не надеялся, что окажусь в раю. - Он слабо усмехнулся.
-- Я Григорий Власов. Полковник. Главный на базе.
Ничего, кроме формы, в полковнике не было военного. Вид у него был уставший, в глазах затаилась смертельная печаль. Казалось, что он чего-то стыдится.
Он назвал себя и спросил:
-- А каким чудом я попал сюда?
-- Наши солдаты объезжали окрестности, ища выживших. Они уже возвращались на базу без утешительных известий, как вдруг наткнулись на вас.
-- А девушка?! Девушка, которая была со мной, вы Её спасли? Как Она?
-- Она в соседней палате. Пока так же, как и были вы, без сознания. Но наш врач говорит, что Она быстро отойдёт от интенсивной терапии, и будет в порядке.
-- Стойте-ка! Мы же с Ней были практически в эпицентре взрыва, мы получили смертельную дозу радиации, как это мы будем в порядке?
Говоря это, Он провёл рукой по волосам, наткнувшись на голый череп.
-- Да не такая уж и сильная была доза облучения...-- смущённо принялся врать полковник.
-- Не вешайте мне лапшу на уши! - Он резко оборвал военного. - Мы с Ней умирали там, в мёртвом городе. Сейчас же я чувствую себя отменно. Как это возможно? От острой лучевой болезни не существует чудодейственного лекарства!
Он с подозрением уставился на полковника. Как ни крути, ядерная война - это дело рук военных. Как знать, война, может, ещё ведётся, а Он стал жертвой эксперимента жестокой правительственной машины?
-- Вы ошибаетесь. Методики лечения уже разработаны. Благодаря ним вы сейчас живы. Но это лечение не успело пройти всех нужных официальных подтверждений и комиссий, а в армии мы им уже потихоньку пользовались.
Он откинулся на подушку. Э-эх, военные, военные...
-- Кстати, а что там с третьей мировой? - Как можно язвительней спросил Он. - Я немножко ... э-э...оторвался от событий.
Власов помрачнел пуще прежнего и уставился в пол. Да, совсем не настоящий полковник. Наконец он поднял на Него глаза, полные боли и ужаса:
-- Это конец! Конец всему миру! Катастрофа планетарного масштаба! Ни одна, даже маломальская страна не избежала ядерного удара! Мы даже не смогли понять, кто начал первым. Вся война длилась десятки минут. Все страны, имевшие потенциал ядерного оружия, разрядили все свои арсеналы на ближайших врагов. Били практически наугад, так как агрессор не был опознан.
Военный помолчал, глотая слюну:
-- Перехватить ракеты, выпущенные на нас, уже было нельзя. Одна ударила в наш стратегический завод, вторая с нейтронной боеголовкой, так называемой "чистой", упала в районе нашей базы. Куда вы с девушкой и вышли случайно. Из Москвы нам приказали ударить по Китаю всеми боеголовками... Хотя я лично был уверен, что китайцы здесь ни при чём. Но приказы не обсуждаются. Другие базы атаковали США, страны Европы и так по мелочи... Предупредить мирное население было невозможно. Никто бы не успел спрятаться. Нельзя было никого спасти... Сейчас мы начисто лишены связи, ни один город не отвечает. Это означает лишь то, что отвечать некому. Спаслись, возможно, лишь базы, подобные нашей, но поднявшаяся радиоактивная пыль сейчас глушит все сигналы. Мы в мышеловке! Воздуха и продуктов хватит лет на пять, но потом мы погибнем. Помощи ждать неоткуда. На поверхности уровень радиации зашкаливает, и без средств защиты там не выжить даже с нашим уровнем медицинской помощи. Неизвестно, сколько сейчас осталось в живых от восьми миллиардов. Я приношу вам, как гражданскому лицу, глубокие извинения от лица всех военных...
Он зло пробормотал:
-- Засуньте эти извинения себе куда подальше! Раньше надо было думать! Какой кошмар! Какой кошмар...
Власов взглянул на Него исподлобья и вышел. Конечно, зря Он так с ним. Собственно, лично полковник виноват не был, он и сам переживает не меньше, но косвенно, всё-таки Власов участник всей этой бессмысленной, кровавой и ужасающей по масштабам заварухе, уничтожившей всё живое на Земле.
Не успела дверь за военным закрыться, как в палату влетел врач, видимо, в томлении ожидая в коридоре, пока "господин главнокомандующий" наговорится с очнувшимся пациентом. Датчики показывали, что у Него всё в норме, потому врач и разрешил Власову первым поговорить с гражданским, спасённым в мёртвом городе. Вообще-то, врач, Андрей Олегович, ненавидел военных, хотя сам, по сути, им и являлся, закончив Военно-Медицинскую академию в Саратове. Да чёрта-с два он бы перевёлся в неё из обычной медакадемии, не посули военные безбедное будущее и гарантированное жильё. Андрей Олегович, голь перекатная, повёлся на речи представителей военной академии, и закончил её. При чём, военных медиков в армии за настоящих военных не считали, а на гражданке их не считали за настоящих врачей. В итоге, он, конечно, получил и жильё и обеспечиваемую работу, но жил в основном в общежитиях и практически на чемоданах, так как, не имея семьи, его чаще других переводили на другие места службы. Так, полжизни он и провёл в переездах от одного до другого военного городка, пока не осел на этой треклятой базе, как крот под землёй. Единственное, что радовало врача, так это тот факт, что именно сие и спасло его от смерти. Хотя, они всё равно обречены.
Всё это и многое другое рассказывал Ему Андрей Олегович впоследствии, истосковавшись по "нормальным невоенным мордам". Также он делился с Ним информацией о Его и Её здоровье. Дела у Них шли отлично, все последствия лучевой болезни удалось скомпенсировать благодаря новым медицинским разработкам. И через неделю врач разрешил Ему покинуть больничный блок.
***
Её Андрей Олегович выпустил ещё раньше, лишив Его надежды навестить Её в палате. Нет, естественно, Он желал Ей скорейшего выздоровления, но это был Его единственный шанс попытаться с Ней сблизиться. Теперь Она Его не подпускала к себе ближе, чем на пять метров. Даже самый последний рядовой знал про Их специфические отношения, и не упускал возможности отпустить сальную шуточку в Его адрес. Огрызаться Ему до смерти надоело, и Он шастал по базе, вперив свой взгляд в пол, всем своим печальным видом показывая, как Ему всё до смерти надоело. Это вызывало новую волну шуточек. Обедали на базе все вместе в столовой, причём Она садилась всегда подальше от Него, чтобы не видеть Его глупой рожи. От этого Он чувствовал себя ещё хуже. Не раз Он видел, как флиртуют с Ней - единственной девушкой на базе - подвешенные на язык военные, и как Она отвечает им любезностью. Он жутко ревновал, понимая, что на ревность не имеет никаких прав, как не имеет никаких прав на Неё. И Он очень трусил подойти к Ней и выяснить, наконец, отношения. Каждый раз Он откладывал это назавтра, чувствуя, как с каждым днём Его и без того никудышные шансы тают, но ничего не мог поделать со своим страхом.
На решительный разговор Его подтолкнула фраза Дмитрия, который выдал Ему:
-- Слушай, приятель, если тебе Она не нужна, отдай Её нам, мы истосковались по женскому обществу!
Он ему ничего не ответил, и лишь рассеянно улыбнулся сомнительной шутке, твёрдо решив сегодня же объясниться с Ней раз и навсегда.
Как это обычно и бывает, к Нему принялись именно в этот момент приставать со всякой ерундой, мешая выполнить задуманное. Сперва притащился Андрей Олегович, предлагая перекинуться в шахматы. Он сослался на головную боль, чем вверг врача в профессиональное беспокойство. Андрей Олегович попытался тут же утащить Его в диагностический кабинет, но Он отбился, клятвенно пообещав, что завтра зайдёт туда сам. Врач отстал, сунув Ему на прощание таблетку анальгина. ( Вот ведь медицина - уже научились лучевую болезнь лечить, а лучше анальгина от головной боли ничего придумать не могут!) Затем зашёл полковник, обеспокоенный усиливающимся упадническим настроением на базе. Он не стал долго напрягать мозг, предложил личному составу развлечение типа чемпионата по боксу и вежливо выпроводил Власова вон.
После, собрав своё мужество по крупицам, Он направился к Ней в комнату. Он шёл и вспоминал, как много лет назад также шёл к Ней. Тогда ничего не вышло. Тогда зачем Он пытается вновь?
-- Привет, -- сказала Она холодно и удивлённо, явно не ожидая увидеть Его.
-- Привет, -- ответил Он машинально, рассматривая уже начинающий таять снег, -- пойдем, прогуляемся.
-- Не пойду, -- Она просто испепелила Его своим взглядом.
-- Ну, не упрямься, -- взмолился Он, осознавая, что говорит глупость.
-- Сказала: не пойду! Забудь меня! - В Её словах было столько уверенности, что Он не посмел ослушаться.
Пробормотав: "ну, ладно", Он поплёлся домой, пиная свою ни в чём не повинную шапку и падая в мокрый снег...
Так было много лет назад, в другой, уже нереальной, жизни. Не хотелось повторения. Воспоминания чуть было не заставили Его на всё плюнуть и повернуть назад, но Он, обливаясь потом, всё-таки добрёл до Её двери и быстро, чтобы не передумать, постучал. Тут же Он передумал, но было поздно. Преодолевая желание сбежать, Он ждал. Она открыла дверь. Как и тогда, Она совсем не ждала Его. Она выжидательно смотрела на Него, загородив собой вход.
-- Надо поговорить, -- буркнул Он, скрывая бешеный галоп собственного сердца.
-- О чём? - Сухо спросила Она.
-- О...нас.
Воцарилось минутное молчание.
-- А тебе что-то ещё неясно? - С издевкой, наконец, проговорила Она.
Он почувствовал внезапную слабость, но не ушёл, как хотел, а мягко отстранил Её и вошёл в комнату. Она, хмыкнув, зашла за Ним и присела на койку. Он, помявшись, сел на стул.
-- Ну, и чего же ты мне скажешь? - Насмешливо спросила Она.
Он не знал. Он с ужасом понял, что здесь Ему ничего не светит, но отступать было поздно. Он поглядел на Неё измученным взглядом и почти прошептал высохшими губами:
-- Ты что, совсем не понимаешь, что я до сих пор люблю тебя? Я за все эти годы понял, что мне тебя никто не может заменить... Я... Без тебя жизнь пуста...
Она молчала.
-- Неужели ты ни капельки меня не любишь?!
Она взглянула на Него и больше не отводила взгляда. Уголки Его рта опустились, Он смотрел на Неё с надеждой, тщетно пытаясь проглотить противный комок в горле. Вглядываясь в Её глаза, Он находил для себя новые оттенки их блеска. Когда Её губы дрогнули, Он медленно пересел к Ней, дрожащей рукой обняв Её за плечи. Она прижалась к Нему, чуть помедлив, словно решаясь, и тихонько всхлипнула. Пала Её холодная гордая маска, скрывавшая даже от Неё самой Её чувства к Нему. Она в голос разревелась, вложив в свой плач всё пережитое за последние недели, горькую судьбу погибших ужасной смертью людей, непоправимую гибель Земли, свою собственную судьбу и несправедливость злой тётки, имя которой любовь. Он обнимал Её и, глотая слёзы, улыбался, судорожно дыша. Теперь Они вместе, вместе навсегда, и даже не столь далёкая смерть не разлучит их, потому что Они не отпустят друг друга дальше, чем на шаг. Он не мог объяснить для себя этот чудесный оборот событий, да и не сильно пытался, упиваясь Её близостью. Дав Ей выплакаться, Он принялся нежно вытирать Её слёзы. Всхлипывая, Она приговаривала:
-- Ну, почему ты всегда был таким ослом? Почему никогда не мог понять? Я же тебя ненавидела за твою...
За что Она Его так ненавидела, Он узнать не успел, так как из селектора раздалось недружное:
-- Горько!!! - Закончившееся дружелюбным ржанием.
-- Отвалите, -- негромко, но чтоб было слышно, не менее дружелюбно огрызнулся Он и, отключив вредный селектор, поцеловал Её в губы, чувствуя как серый страх перед монстром ядерной войны исчезает, и появляется приятное томление...
4.
Из погреба по ступенькам поднималась Она, та, в которую Он влюбился безнадёжно и навсегда. У Него ёкнуло сердце. Такого Он никак не ожидал. Нечто подобное Он представлял себе в полубредовых мечтах. Ну, уж никак не думал, что это случится наяву. Она с надеждой подняла на Него перепачканное осунувшееся лицо, и у Него подпрыгнуло сердце, и так уже добрые три четверти часа молотившееся о грудную клетку, но тут же замерло, когда Он увидел, какое разочарование отразилось на Её тем не менее очаровательном лице. Он протянул Ей свою дрожащую окровавленную руку и помог Ей выбраться на поверхность.
-- Это просто кошмар какой-то. - Она отряхивала пыль со свое одежды. - Я чуть не умерла со страху. Что случилось?
Она огляделась, и вид мёртвого города сковал Ей ужасной догадкой сердце. Наконец Она выдавила из себя:
-- Все умерли?
Он кивнул, стараясь не глядеть в Её сторону.
-- А вы кто? - Спросила Она, не в силах оторваться от нереальной картины всеобщей гибели.
Он кашлянул, и Она посмотрела на Него.
-- Ты?! - Она просто задохнулась от такой иронии судьбы. Пожалуй, Его появление потрясло Её не меньше разрушенного города.
-- Приношу глубочайшие извинения, что это всего лишь я, -- ответил Он с трудом, разглядывая мрачный пейзаж.
Она не обратила на Его слова никакого внимания, пытаясь осознать масштабы катастрофы. Город погиб, погибли все люди, в том числе и Её друзья. Возможно, и Её родителей, уехавших в гости к родственникам в другой город, нет в живых. Это никак не укладывалось в голове. Поверить во всё происходящее мозг просто отказывался, и Она ещё не ощутила ту волну горя от невозвратимой потери, которая настигнет Её позже вместе с пониманием этой ужасающей беды. Сутки Она находилась в плену подвала собственного дома и представить себе не могла размеров трагедии. Мало того, тут ещё и Он свалился Ей на голову для полного счастья. Теперь ведь ещё и за спасение Ему обязана. При других обстоятельствах Она бы, ни секунды не задумываясь, тут же покинула бы Его, но на данный момент Они, похоже, пока единственные выжившие в этом аду, и придётся держаться вместе. Такого Она точно даже в страшном сне не представляла.
Он пялился на пальцы собственных ног, и в голове Его царила дурацкая пустота. Он первым решился нарушить мёртвую тишину:
-- Надо же, Солнце выглянуло!
И действительно, в разрыве тяжёлых грязных туч показалось дневное светило, серое и измождённое, такое же разбитое, как и Он. Сейчас Ему было паршиво не только от физических страданий. Он просто не мог представить себе, как поступать в этой ситуации, что говорить, что делать. Раньше Он вёл себя с Ней довольно-таки по-идиотски, совершал нелепые поступки, а иногда, когда было нужно, не делал ничего. И теперь Его снова вогнало в ступор. Однако, собравшись с духом, Он продолжил:
-- Я думаю, что нам лучше будет держаться вместе. Личное не нужно вмешивать, только вместе мы имеем хоть какой-то шанс выжить.
Он замолчал, хлюпая носом и кашляя. Она рассеянно пожала плечами:
-- Я и не думала возражать.
Оба опять замолчали. Он с завистью уставился на Её свитер. Когда разбирал завалы, Он согрелся, сейчас же пронизывающий ветер вновь выдул из Него остатки тепла. Он перевёл взгляд на Её лицо. Оно сохранило всю свою юношескую прелесть, Она также надменно поджала губы, как и прежде, находясь рядом с Ним, но теперь в лице сквозила боль и растерянность. Оказывается, Она постригла волосы и перекрасила их в рыжий цвет. Ему больше нравилось, когда они были длиннее и естественно чёрными. Нужно было предложить какой-то действенный план к спасению, но в голову ничего не приходило; молчание становилось тягостным. Вновь вернулись жажда и холод.
Она смотрела в сторону Солнца, которое опять скрылось за свинцом ядовитого неба, намеренно не глядя в Его сторону. Ей хотелось есть, и в голове что-то неприятно зашумело. Ей было неловко из-за Его присутствия, и Она невольно изображала из себя гордую неприступность. Странная судьба, в которую не верили ни Она, ни Он, свела их вместе и заключила в символическую связку до тех пор, пока смерть не разлучит их. Глупая шутка, при чём двусмысленная. Она ненавидела Его, но пора прекращать эту игру в разобиженных друг на друга детей. Она всем телом повернулась к Нему, заметив, как Он вздрогнул от неожиданности и отвёл глаза, но тут же вернул взгляд обратно, понимая, что это движение не укрылось от Неё, и глупо притворяться, будто не любовался Ею.
-- Ну, и каков твой план? - Она заговорила нарочито грубо. - Стоять, дожидаясь смерти? Если так, то я пойду одна, ты мне совершенно не нужен.
Он ответил невпопад:
-- Знаешь, пока я тут бродил, у меня родилась частушка:
Из еды вторые сутки
В рационе только бэр,
Ну в правительстве и шутки
С расщеплением ядЕр.
Она неожиданно с холодной яростью процедила:
-- Частушки, значит? Ты совсем ополоумел? Тысячи людей погибли, а ты стишками забавляешься? У тебя сердце-то есть?
-- Сердце-то есть...-- начал отвечать Он, но Она так испепеляющее на Него зыркнула, что тот поспешил заткнуться. Такого безнадёжного идиота Ей в своей жизни ещё не приходилось встречать. Он молча чертыхнулся и незаметно лягнул себя пяткой по пальцам левой ноги, будто та была в чём-то виновата. Да Он в не меньшей степени горюет по своим близким, да что там, Он не представляет, как теперь жить без внимательной Татьяны, без влюблённой Ленки, без болтуна Сашки, без идеального Мишки и всех остальных. Как вообще смириться с тем, что погиб их город, и, наверняка, не он один. В Его душе зияла рана величиной с арбуз, а Он, как всегда, выставил себя грубее и пошлее, чем был на самом деле.
Она стояла к Нему спиной, и Он не решался окликнуть Её. В конце концов, Он подошёл к Ней и тронул за плечо. Она отдёрнулась, словно Его прикосновение ожгло Её. Он стушевался и пробормотал:
-- Прости, я не хотел... Нам надо уходить.
-- Наконец-то ты это понял. - С сердитым облегчением проговорила Она. - Куда пойдём?
-- Для начала надо найти более менее сохранившийся магазин с продуктами, я страшно голоден. В еде, конечно, радиации ещё больше, но если не поем, точно помру.
--Плакать бы не стала. А потом?
-- Уйти от города, чем дальше, тем лучше, где заражённость не такая сильная.
Она промолчала. У Неё разболелась голова, создавалось впечатление, что череп чешется изнутри. Хотелось залезть в голову и обхватить её с внутренней стороны руками.
-- Ну, так мы идём? - Вымученно спросил Он.
-- А если попробовать в бомбоубежище? - Без особого энтузиазма предложила Она.
До такой, казалось бы, простой мысли, Он не додумался, но тут же всплыли доводы против:
-- Я и сам об этом думал, но всё произошло слишком быстро, оповещения никакого не было, думаю, там никого нет. Самостоятельно же проникнуть в бомбоубежище мы не сможем.
-- Что ж, пошли за покупками.
-- Слушай, а у тебя нет лишнего свитера?
-- Нету, -- угрюмо ответила Она.
Он вздохнул и поплёлся за Ней.
-- Разве не чудо, что мы выжили?
-- Заткнись, прошу тебя.
Относительно целый магазинчик оказался не так близко. Они осторожно отодвинули кривобокую дверь в сторону и вошли внутрь. Первым делом Он выпил две банки пива, утоляя невообразимую жажду. Пиво отдавало металлом, и с него затошнило. Зато Он напился. Набивая рот тушёнкой, Он посоветовал Ей есть поменьше, напоминая, что в продуктах полно радиации, да и желудок может не выдержать излишней нагрузки. Со словами: самый умный что ли? Он был послан к чёрту.
***
Утолившие жажду и голод, Они брели прочь из города по мёртвому шоссе с расплавившимся, но уже остывшим, асфальтом. Они практически не разговаривали. Вернее, Он пытался завязать разговор, но Она, мучимая болью в голове и желудке, не отвечала Ему. И вообще, Она была бы весьма рада, если бы Он не явился для Её спасения. Он обиделся на Неё за то, что даже в такой ситуации Она не хочет с Ним общаться, и старался не смотреть в Её в сторону. Его также продолжали мучить кашель, насморк, спазмы в животе, головная боль, неимоверная слабость, но Он продолжал упрямо плестись вперёд.
Через несколько часов Они начали просто валиться с ног от усталости. Мёртвый город был далеко позади. Автобусные остановки вдоль дороги покосились, но выстояли, лес был начисто выжжен, являя собой весьма тягостную картину. Она смилостивилась и ненадолго поделилась с Ним свитером. Устала Она немного меньше, чем Он, бесцельно шатавшийся по развалинам, и двигалась впереди. Он, боясь выглядеть в Её глазах ещё бОльшим ничтожеством, старался не отставать. Они свернули на просёлочную дорогу и отдалились от шоссе, надеясь, что хоть здесь есть живые люди. Она забрала свитер обратно, и теперь Ему вновь было холодно. Но для Неё Он был готов пожертвовать своей последней майкой. Они устроили привал, и Она прошлась насчёт Его запрета прихватить с собой продукты.
-- Так ведь там же...
-- Знаю, знаю, радиации больше. Зато бы померли сытыми.
Её вытошнило. Он не стал спорить. Она была рядом - и это главное. Пусть Она ворчит, не общается с Ним, но Они были вместе! Он рассматривал Её, силясь запомнить каждую Её черточку, Каждый Её жест, зная, что это невозможно. Она ощутила на себе Его взгляд и поднялась. Она побрела, и Ему ничего не осталось, как следовать за Ней. Вечерело. У обоих крутило животы, и приходилось по очереди углубляться в выжженные заросли, что замедляло и так черепашье их продвиженье. Она тоже стала заходиться в кашле, как и Он.
-- Пневмонии нам только не хватало, -- пробормотал Он.
Она молча сплюнула ржавую мокроту.
Через пару минут Они вышли к небольшой деревушке, дома в ней не пострадали, но тишина там стояла такая же мёртвая, как и в городе. Они дошли до первого дома и распахнули дверь. Прямо на них вывалился труп молодого мужчины. Она вскрикнула и отскочила. Он вздрогнул, но овладел собой. В тот же миг неизвестно откуда выскочила обезумевшая собака и с диким воем вцепилась Ей в ногу. Она закричала от боли и страха.
-- Помоги же!!!
Он вышел из оцепенения и что было сил врезал ногой собаке по рёбрам. Та взвыла и отскочила в сторону. Он взял Её в охапку и затащил в дом, заперев дверь. Труп остался на улице, и через некоторое время оттуда послышались противные чавкающие звуки. Из левой икры кровь лилась пульсирующей тёмной струёй. В комнате на кровати лежала мёртвая старая женщина. Стараясь не обращать на неё внимания, Он кинулся к шкафу и, выбрасывая всё оттуда, наткнулся на то, что и искал: подобие аптечки в виде полиэтиленового пакета с лежащими внутри бинтами и пузырьками. Он открыл оказавшуюся там перекись водорода и без промедления плеснул её в рану. Кровь в ране зашипела, и Она тоже:
-- Ты что?! Больно ведь! Предупреждать надо!
Он молча принялся туго обматывать рану бинтом, кровотечение приостановилось. Если бы Он в этот момент взглянул в Её глаза, то увидел бы в них благодарность, но Он был занят повязкой. После этого Он, порывшись в кульке, достал блистер баралгина, дал Ей две таблетки и выпил сам.
-- Может, башка меньше болеть будет.
-- Ты что, врач? - Спросила Она, морщась от вкуса таблеток.
-- Для этого не обязательно быть врачом. Хотя в своё время хотел им стать.
Критически осмотрев повязку, пропитавшуюся кровью, Он намотал поверх ещё один слой бинта.
-- Пойдём.
-- Куда это? - Воспротивилась Она.
-- Нужно уходить быстрее. Эти люди наверняка умерли от радиации. Здесь заражение не меньше, чем в городе.
-- Никуда я не пойду!
-- Ну, не упрямься, -- сказал Он и помрачнел, вспомнив что-то неприятное.
-- А как же собака? - Спросила Она неуверенно.
--Она сейчас занята.
Собака была действительно занята - она увлечённо грызла труп. Когда Они вышли из дому, несчастное животное подняло на них глаза и долго, мучительно долго смотрело. Они замерли в страхе. Но тут собака вспомнила удар по рёбрам и решила не искушать судьбу и заняться более лёгкой добычей. Когда она возобновила трапезу, Они тихонько обошли её и двинулись в противоположную сторону. Баралгин нисколько не помог, голова, казалось, заболела ещё сильнее. Она хромала на прокушенную ногу, рана снова стала подкравливать. Внезапно вскрикнув, Она повалилась на землю. Одичавшая собака резко повернула к Ним голову, хищно сверкнув глазами. Он хотел броситься к Ней на помощь, но ноги не пожелали Его слушаться, и, сделав только один шаг, Он упал на колени. Из-за безумной головной боли сил бороться не было, и Он рухнул на бок в шаге от Неё. Её затухающий взгляд молил о помощи, но Он был бессилен. Собака рванулась к Ним, рассчитывая поживиться свежим мясом. Сквозь пелену Он увидел, как собака склонилась над Ним, и Он нечеловеческим усилием поднял руку, тщетно пытаясь прогнать хищника. Собака не стала лишний раз рисковать и направилась к Ней, уже потерявшей сознание. Он, впадая в беспамятство от боли, очень-очень медленно попытался подползти к Ней. Собака обнюхивала Её, и Он, собирая все свои силы и волю в кулак, постарался дотянуться до Неё, но это Ему было не суждено - чёрная пелена закрыла Ему глаза и тут же разлилась до размеров Вселенной. В последний миг на Его глазах от бессилия выступили две слезы, о чём Он уже не узнал. Не увидел Он и того, что собака, уже разинувшая пасть в намерении перекусить Ей горло, повалилась на землю с простреленной головой, и приближающиеся шаги человека в тяжёлом антирадиационном скафандре оставались единственным звуком после сухого пистолетного выстрела в этой мёртвой, уже никогда не оживущей местности...