Дождь, мелкий и противный, лил не переставая весь день, превратив этот день в серое слякотное ничто. Мусорный полигон, тянувшийся от горизонта до горизонта, являлся отличным фоном для столь мерзкой погоды. Сгорбленная худощавая фигура в рваных обносках неопределенного грязно-коричневого цвета, прикрывающая голову капюшоном, казалась порождением и продолжением этого унылого тандема дождя и окружающей грязи. Человек, не обращая внимания на холодную изморось, неторопливо и обречённо рылся в бесконечных мусорных скоплениях. Всё мало-мальски ценное было растащено давным-давно, надежда оставалась набрести лишь на какие-то незамеченные мелочи или никому не нужные вещи, вернее, их полусгнившие останки. Он наткнулся на разлагающийся труп, покрытый истлевшим тряпьём. Запах от него исходил невероятно поганый, но бродяга давным-давно привык к подобному и практически не обращал внимание на вонь. К тому же казалось, что уже вся земля пропахла подобными гнилостными миазмами. Путник равнодушно хотел пройти мимо тела, но что-то заставило его напоследок обшарить те незначительные обрывки тряпья, покрывавшие мертвеца. К своему удивлению и нежданной радости мужчина нащупал маленький пластиковый квадратик, который оказался накопителем электронной памяти. Видимо, после смерти его хозяина нэп-карта затерялась в складках одежды, и её не нашли. Странник поспешно спрятал нэпку во внутренний кармашек своей дорожной наплечной сумки. Он привык ныкаться за много лет своего выживания, даже если в обозримом пространстве потенциальных конкурентов не наблюдалось. Устав и удовлетворившись находкой, странник двинулся в сторону выхода с этой гигантской свалки бытовых отходов.
Дождь прекратился, что можно было приравнять к чуду. Но тяжёлые тучи никуда не делись. Влажный тяжёлый воздух почти физически оказывал сопротивление при движении. Потихоньку смеркалось. Скиталец медленно брёл по умершей, когда-то асфальтовой, дороге, взбивая натруженными ногами серую липкую слякоть. Он без происшествий покинул пределы мусорного полигона и приглядывал место для ночлега. Сухие единичные стволы вдоль дороги хоть как-то пытались разнообразить дистопический пейзаж, но, естественно, тщетно. За мёртвыми деревьями бродяга увидел бетонные развалины. Он сошёл с дорожной жижи в ещё более расхлябанную придорожную грязь. С первого взгляда разрушенная серая коробка с чёрными пустотами окон выглядела не занятой. Путник осторожно сунулся в дверной проём и подслеповато осмотрелся. Внутреннее состояние развалин практически не отличалось от наружного, потолок не сохранился, всё заросло сорной травой, обломки почти полностью ушли в землю. Но, самое главное, руины пустовали.
Развести костёр не представлялось реальным, так как всё, что можно было теоретически спалить, отсырело напрочь. Бродяга стянул с себя мокрую одежду, развесил её на выщербины бетонной стены, а сам укутался в тряпку, бывшую когда-то пледом, которую вытащил из своей котомки. Сумка была сшита из брезента, поэтому в ней ничего не намокло. Немного обустроившись, он также достал из неё планшет с растрескавшимся экраном, найденный накопитель и портативный механический электрогенератор с ручкой по типу эспандера. Странник подключил планшет к динамо-машинке и принялся заряжать гаджет, переводя кинетическую энергию своих рук в электрическую. Периодически по мере утомления пальцев кисти перекладывал зарядку из одной ладони в другую, взгляд его вобрал всю вселенскую пустоту, он ни о чём не думал и ничего не желал. Усталость его достигла такого уровня, что просто не хватало сил её ощутить и осознать. Жизнь длинная, а люди короткие. Планшет зарядился наполовину. Бродяга вставил в него наполнитель памяти. Открыв файловый менеджер, он обнаружил на нэпке множество папок с музыкальными треками. Скиталец открыл одну папку наугад и ткнул пальцем на случайно выбранный аудиофайл, в названии которого значилось что-то звёздное. Незатейливый мотив, посредственное исполнение, но, тем не менее песня его чем-то зацепила:
"Никаких сквозняков,
Так как воздуха нет,
Здесь любое движение неощутимо,
Свет замерших миров
Много тянется лет,
Облака звёздной пыли - единственный климат.
Рисунок созвездий
Я меняю в часы,
Пролетая мимо разных планетных систем,
Одну из них с честью -
Бета Гончие Псы -
Как-то я посетил - Звёздный пёс с именем Лем.
Звали так существо
Из прошедших веков
Философа с планеты Земля и фантаста,
Я имею родство
От подопытных псов,
Каких люди в Космос посылали так часто.
По планете гулял
Я среди валунов
В безвоздушной чарующей той атмосфере.
Силуэт корабля
Человечьих сынов
Увидел стоявший на инкогнита терре.
Ощущая восторг,
Подбежал к кораблю,
Об ошалевшего человека в скафандре
Я потёрся сапог,
Он решил: я - бимлюк,
А он сам повредился умом так некстати.
Но он убедился,
Что я настоящий,
Погладил меня деликатно между ушей,
Не видели смысла
Мы в странствиях наших,
Одиноко мотаться по Вселенной уже.
Но мы вместе теперь,
Бутных два бирюка -
Звёздный пёс и человек-космо-навигатор,
Универсум нам дверь
Почти наверняка
Будет в тайны свои открывать многократно."
Бродяга, продолжая слушать, вынул из сумки заляпанный пластиковый пищевой контейнер, открыл крышку и потемневшей ложкой из нержавейки принялся механически хлебать однородную неаппетитную баланду. Мрак вступил в свои права окончательно. Не доев, он убрал контейнер обратно в сумку, вздохнул, выключил планшет и попытался заснуть.
Наутро, весь продрогший, бродяга втиснулся в ещё не просохшее тряпьё, нехотя дожевал остатки ужина и продолжил свой путь. Дождя не было, но серое небо не пропускало солнечных лучей. Довольно скоро странник наткнулся на подобие поселения, состоящее из десятка покосившихся чумазых хибар, собранных из всякого подножного хлама. Не меняя походки, он повернул к первой хижине и постучал в фанерную дверь. Минуту никто не открывал, и путник постучал сильнее. Ещё через минуту дверь распахнулась, и перед ним предстала опухшая небритая рожа со свирепым вопросительным выражением. Скиталец, нисколько не смущаясь, отрывисто и невнятно пробурчал:
- Врача надо?
Рожа задумчиво прорычал и через минуту раздумий пропустил странствующего лекаря внутрь. В хибаре, состоящей из одной комнаты, царил полумрак, посреди неё дымила ржавая помятая прогоревшая буржуйка, слева от двери у стены стоял стол с длинной лавкой, заваленный старой посудой, над столом висел шкаф, заполненный кухонным барахлом, справа висели различные тряпки, выполняющие роль одежды и всякие примитивные орудия труда. У трёх оставшихся стен располагались три занятых людьми топчана. Рожа повёл рукой в их направлении и выдавил из себя звук, словно его тошнило.
Доктор снял с плеча сумку, поставил её на лавку и достал видавшие виды фонендоскоп и тонометр. Начал он с ближайшей койки, на которой лежала измождённая женщина средних лет. При приближении врача она села на топчане и спустила ноги. Она была одета в длинную линялую штопанную серую сорочку. Доктор пробурчал:
- Что?
Женщина пожала плечами. Врач измерил ей артериальное давление и недовольно поморщился. Попросил жестом поднять рубашку. Её тело было нечистое, обрюзгшее, неухоженное, всё в складках дряблой кожи. Врач фонендоскопом провёл аускультацию сердца и лёгких, по завершению махнул рукой, чтобы она оделась, вернулся к сумке, достал полиэтиленовый пакетик, заполненный высушенной травой, высыпал на стол из него пригоршню и пробормотал, обращаясь в пространство между женщиной и её мужем:
- Щепотка. Настой. Раз в день.
Он подошёл к следующему лежаку, на котором уже раздетый сидел испуганный маленький ребёнок лет шести с огромными синими глазищами, которые казались ещё больше из-за тщедушного чумазого тельца с выпирающими рёбрами. Врач осмотрел его впалую грудную клетку, выпирающий живот, послушал фонендоскопом, заглянул в органы ротоглотки и повернулся к роже, который внимательно и с опаской следил за всеми его манипуляциями.
- Рыбу. Надо.
Рожа только презрительно фыркнул, на что странствующий доктор никак не отреагировал. Он подошёл к последней пациентке. На третьей кровати под тряпьём лежала старуха с закрытыми глазами. Женщина подошла и раскрыла пожилую женщину, та очень тяжело с хрипами дышала. Доктор потряс её за плечо, она открыла слезящиеся веки, мутными глазами взглянула на пришельца и тут же обессиленно вновь их закрыла. Он при помощи женщины приподнял её дырявую вонючую рубаху, посмотрел на втяжение межрёбных промежутков, прослушал лёгкие, измерил давление и отрицательно покачал головой. Женщина вздохнула, прикрыла старуху тряпьём и вернулась на своё место. Рожа рыгнул, врач повернулся к нему, поднимая фонендоскоп, но тот, зарычав, шарахнулся от доктора, как от чумного. Врач кротко пожал плечами, подошёл к лавке и принялся складывать свои причиндалы в сумку. Рожа в это время с оглядкой вытащил из-под первой кровати три ржавых небольших железки и передал их доктору, тот их также положил в сумку и кивнул на чернущий казан с варевом, греющийся на буржуйке. Рожа нехотя кивнул. Врач достал свой контейнер и протянул его хозяину, рожа черпаком бухнул в него две порции питательной жижи. В контейнере оставалось ещё место, человек взглядом попросил добавки, но рожа рыкнул и замахнулся на него черпаком. Доктор сложил еду в сумку и, не прощаясь, покинул затхлое сумрачное жилище.
Сразу же по выходу он направился в соседний домишко, но, как ни стучал, там не открыли. В следующем доме открыли сразу, но чуть не дали по шее. Он флегматично пошёл к другому. Однако сегодня больше услуги врача нигде не понадобились. Получив отказ в последней хижине, он покинул посёлок и направился дальше по жидкому асфальту. Однако из одной хибары его окликнули. Доктор развернулся и пошёл обратно. Высокая худощавая тётка, стоявшая у дверей, отчаянно махала ему, и он по возможности прибавил шагу. Внутри халупы на полу сидел воющий от боли мужик, держа в правой руке сломанную в средней трети предплечья левую. Кучка грязных детёнышей с дикими глазами в испуге забились в дальний угол. Доктор снял сумку, присел на корточки, достал из неё круглую палку, две небольших доски и несколько полосок ткани. Палку он сунул мужику в зубы, двумя руками вправил деформированные кости предплечья (отчего пострадавший чуть не перекусил палку, покрывшись потом), и зафиксировал предплечье между досочками тряпками. Ещё одной тряпкой он примотал левую руку, согнутую под прямым углом в локтевом суставе, к туловищу.
- Два месяца. Так. - Процедил он обескураженному мужику, выдёргивая палку у него изо рта.
Женщина протянула доктору маленькую бесформенную железку, он её принял и вышел.
Пройдя несколько часов, бродяга присел на пригорок, подзарядил планшет, включил музыку, начав сперва с той понравившейся, и принялся обедать заработанной баландой. Дорога, вернее её останки, давным-давно закончилась. Земля подсохла. Доктор бездумно слушал песни и медленно жевал:
"Бестолковая глупая жизнь,
И устроено всё в ней нечестно,
Энтропии везде механизм
Разрушает благие процессы.
Бестолковая глупая жизнь,
В ней уму, вероятно, не место,
И с вульгарностью норма слились,
Ставшей формой больного инцеста.
Бестолковая глупая жизнь,
Словно выдранная из контекста,
Всего смысла в ней - только плодись,
Ведь даны же инстинкты и чресла.
Бестолковая глупая жизнь,
Жрать других, не вставая из кресла,
В ней бесцельный природный каприз:
Прочих смерть - выживания средство.
Бестолковая глупая жизнь,
Все движения в ней бесполезны,
Даже если попал вдруг в шорт-лист,
То с юдоли плачевной не слез ты.
Бестолковая глупая жизнь,
Юность ей отдаёшь безвозмездно,
Не инферно и не парадиз,
Просто серая тусклая бездна.
Бестолковая глупая жизнь,
В развлечениях цель, а не средство,
Безысходный такой оптимизм -
Только ими в ночи не согреться.
Бестолковая глупая жизнь,
И прогресс в ней лишь ради прогресса,
И совсем уж избыточна мысль
Биомассе, которой здесь тесно."
Человек задремал без снов. Ему было всё равно. Ему давным-давно всё стало всё равно.
Так прошло пару дней.
Мимо той землянки путник прошёл бы, даже не заметив её, но у неприметного входа копошилась встревоженная молодая женщина. Доктор привычно свернул в её сторону. На его стандартный вопрос женщина обрадованно закивала головой и чуть ли не силком потащила доктора внутрь. В землянке, устроенной внутри по тем же принципам, что и в остальных жилищах, на топчане лежал мужчина лет пятидесяти. Он был очень бледен, весь в холодном поту, стонал и держался ладонью за грудь. Врач, пальпируя его пульс, спросил:
- Когда?
- С утра, - прохрипел мужчина.
Доктор неодобрительно покачал головой, измерил артериальное давление, вытащил несколько пакетов с разной травой и велел женщине кипятить воду. Сам взял несколько пахучих листочков и дал мужчине прожевать их и оставить под языком. Мужчине стало немного легче, пот со лба высох. Котелок с водой и так стоял на буржуйке, поэтому женщина только подкинула щепок в печурку. Она, насколько это было возможно, выглядела опрятной, круги под глазами и ранние морщины не скрывали её миловидности, фигура имела склонность к некоторой тяжести, но все изгибы тела наличествовали должным образом. Передавая врачу оббитую эмалированную кружку, женщина случайно соприкоснулась с его пальцами. Прикосновение для обоих оказалось неожиданно приятным. Женщина постаралась не подавать этому вида, странник же на секунду подвис, однако продолжил своё дело. Он залил кипятком в кружке толику травы и поставил отвар доходить, а сам стал толочь третью траву. Чуть позже лекарь велел женщине остужать приготовленный настой, переливая его из кружки в кружку. Пока женщина, охладив лекарство, маленькими глотками отпаивала больного, врач приготовил следующий препарат. Боль в груди чуть отступила, давление стало приходить в норму, доктор помог хозяйке допоить его всеми травками, и мужчина беспокойно задремал. Женщина с невысказанным вопросом и страхом в глазах взглянула на знахаря, тот покачал головой и развёл руками. Она отвела взгляд, но он продолжал смотреть на неё уже с какой-то упрямой толикой нежности. Женщина вновь подняла глаза на путника, но тут же в смущении опустила. Спохватившись через миг, она бросилась к шкафу, суетливо там порылась и вынула оттуда железяку. Когда женщина передавала гнутую железку доктору, их руки вновь соприкоснулись. Врач попытался удержать её ладони в своих, но женщина вырвалась и отскочила от скитальца. Умоляюще посмотрела она на него, но странник увидел в её взгляде не только страх и отчаяние. Он увидел в них интерес и некоторое увлечение. Бродяга продолжал смотреть на неё с надеждой и мольбой, но женщина упорно отрицательно мотала головой. Мужчина заворочался ещё сильнее во сне, женщина метнулась к его постели и последний раз бросила на доктора просительный взгляд. Врач понял, что это всё. Он вздохнул, положил железку на стол, забрал сумку, вышел, оставив полпакета травы, и бросил напоследок:
- Три раза. Щепотка.
Женщина взглянула ему вслед с горьким сочетанием благодарности, смущённости, сожаления и печали во взгляде, но доктор этого уже не увидел. Знахарь покинул землянку в смешанных чувствах. Он был недоволен собой, он не понимал, что это такое на него сейчас нашло.
К ночи странствующий врач пристроился у сухого дерева, развёл костёр и, уставившись немигающим пустым взглядом в огонь, поработал "динамо-эспандером". Включил планшет, но тут же выключил, так как ничего не хотелось. Забылся поверхностным сном лекарь только под утро. Примерно в это же время умер мужчина в землянке. Его жена вытерла сухие красные глаза и начала готовиться к похоронам. Она раздела тело мужа, обмыла его и одела в чистое тряпьё. Затем взяла железку, которую не принял доктор, и пошла в ближайшее селение нанять мужиков, чтобы те помогли вырыть могилу и предать мужа земле.
Врач набрёл на разрушенный трёхэтажный дом к середине дня. Несколько детей различного возраста возились около входа. Путник двинулся к ним. Кто помельче с возгласами побежали по ступеням внутрь. Трое подростков выпрямились и молча разглядывали пришельца. Из здания вышли двое мрачных мужчин с толстыми обтёсанными палками. Доктор жестами показал, как будто проводит аускультацию с помощью фонендоскопа:
- Надо?
Мужчины опустили палки, один из них кивнул, и они посторонились, пропуская бродячего лекаря в здание. Весь первый этаж представлял собою однообъёмное пространство без мебели и внутренних перекрытий. Люди располагались кучками вместе со своим добром, окружая несколько тлеющих костров. Смрад и смог стоял ужасный, но странника это не волновало. На него, взбудораженные детьми, все обратили внимание и примолкли. Доктор буркнул, чуть громче, чем обычно:
- Врача надо?
Один из встречавших его мужчин беззлобно подтолкнул гостя в свободный угол, чтобы он там расположился и проводил приём желающих. Люди заворочались, лениво принялись подниматься и потянулись к нему. Периодевт вынул фонендоскоп и тонометр и взялся за работу. За пару часов он осмотрел всех желающих, кому-то отсыпал травок, кого-то отпустил так, но с каждого брал по одной железяке. После окончания приёма, странствующий знахарь подобрался к одному из костров, над которым висел котёл с варевом. Он вопросительно мотнул головой в сторону еды, обращаясь к ближайшему от костра болезному. Тот, разрешая, махнул рукой. Бродяга наполнил свой контейнер, облизывая тёплую баланду с задубелых пальцев. Костровой подкинул щепок в затухающий костёр, и, чтобы тот быстрее разгорелся, добавил пару мятых листков пожелтевшей бумаги с печатным текстом, явно выдранных из какой-то книги. Доктор выхватил один лист из костра и, тряся тлеющей страницей перед лицом человека, просипел:
- Где?!
Костровой недовольно вырвал листок у странника, бросил его обратно в костёр и небрежно махнул рукой в сторону лестницы. Лекарь суетливо запихал контейнер в сумку и нетерпеливо стал подниматься по загаженной неширокой лестнице на второй этаж. В полумраке он разглядел стоявшие там рядами стеллажи, как минимум половина из которых была заполнена книгами. Бродяга не мог поверить такому стечению обстоятельств. Впервые за много лет в нём проснулось что-то похожее на живой интерес. Он медленно двинулся вдоль книжных рядов, кончиками пальцев осторожно касаясь корешков. Книги находились в ужасном состоянии, но это были настоящие живые книги. Вдруг сзади путник услышал окрик и обернулся. Это за ним поднялся один из мужчин с палкой. Он ещё раз вопросительно окликнул врача. Бродяга схватил с полки первую попавшуюся книгу и прижал её к груди. Мужчина отрицательно помотал головой. Странник умоляюще застонал. Но было тщетно. К мужчине присоединился второй с палкой. Вдвоём они пошли на доктора. Тот, пятясь, не выпуская книгу, вытащил из сумки две железки и протянул их охранникам. Они были непреклонны. Знахарь упёрся спиной о стену, спрятал железяки обратно, хотел было утянуть и книжку, но мужчины грозно рыкнули, замахнулись палицами, и один из них вырвал книгу из его рук. Скиталец обессиленно вздохнул и покорно пошёл обратно, подталкиваемый охранителями. На первом этаже стражник на глазах врача принялся вырывать страницы из книги и раздавать всем желающим, подошедшим к нему. Люди пользовали пачки листов по-разному: кто-то также подкидывал в свой костёр, кто-то вместо стелек запихивал в разбитую обувь, кто-то отправился с ними в укромный уголок, разминая их на ходу, кто-то заворачивал в бумагу куски еды, кто-то чистил ею посуду. Мужчина выразительно погрозил доктору палкой, последний, беззвучно плача от горя и сотрясаясь всем телом, обречённо поплёлся на выход.
Вымотанная за хлопотливый день похорон мужа женщина в землянке сидела на лавке и невидящими глазами устало смотрела в одну точку. День был солнечным, земля мягкой, нанятые мужики справились быстро, соседей у них не было, жили они особняком, так что провожать мужа было некому, чему она была только рада, никого ни видеть, ни слышать она сейчас не желала. Внезапная смерть мужа напрочь выбила её из колеи. Ещё тот бродячий лекарь почему-то запал в душу. Она помотала головой. Как жить теперь? Снаружи послышался какой-то громкий шум, вдова нехотя хотела подняться посмотреть, что там, но вдруг дверь в землянку распахнулась, и в неё протиснулись два амбала в поношенных спортивных костюмах, один похожий на гориллу, а другой с патлатой рыжей бородой. Гориллообразный положил руку на плечо испуганной женщине, не давая ей вскочить, а второй хищно осмотрел помещение. Не увидев мужчины, он резко повернулся к вдове и прорычал:
Вдова затравленно замотала головой, порываясь подняться, но ей мешала ладонь размером с лопату первого бугая. Второй жестом велел ему не мешать женщине. Она встала, вытащила из шкафа пять железяк - весь их капитал - и протянула мужчинам. Бородатый амбал недовольно забрал их и, поиграв желваками, наотмашь тылом ладони ударил женщину по лицу, та свалилась на пол. По его кивку первый бугай стал переворачивать в доме всё вверх дном. Женщина тихо всхлипывала на полу, плакать сил у неё уже не было. За несколько минут всё нехитрое имущество в землянке было распотрошено, но никаких припрятанных богатств больше не обнаружилось. Бородатый амбал с досадой пнул женщину в бок, немного подумал и жестами велел подручному забирать её с собой. Первый мордоворот легко подхватил безвольное тело вдовы, взвалил его на плечо, и они вышли из землянки. Снаружи их ждал латанный-перелатанный чумазый внедорожник, амбалы погрузились в него и под рёв мотора умчались прочь.
Доктор ночевал в лесочке, в котором погибли не все деревья. На полянке он развёл огонь и механически пожевал содержимое контейнера, включив на планшете очередную песню с накопителя электронной памяти:
"Мы живём для того, чтобы жить,
Поиск смысла бессмысленен сам,
Наши домыслы ближе ко лжи,
Этот путь весь от горя к словам.
Мы живём, только чтобы прожить,
Прокормиться - здесь главное нам
В пирамидах у самых вершин,
Этот путь весь от горя к словам.
От горя к словам,
Ложь потерпят,
От горя к словам -
A vae verba.
От горя к словам
Без ущерба,
От горя к словам -
A vae verba.
Мы живём, размножать чтобы жизнь,
Сводится всё к любовным делам,
В репродукции суть же лежит,
Этот путь весь от горя к словам.
Мы живём, лишь бы как бы прожить,
По возможности больше урвав,
Чтобы есть и любить от души,
Этот путь весь от горя к словам.
От горя к словам
Очень терпким,
От горя к словам,
A vae verba.
От горя к словам,
Непотребно,
От горя к словам,
A vae verba.
Мы живём, чтоб расхваливать жизнь,
И считаем жизнь вроде за храм,
На других при том точим ножи,
Этот путь весь от горя к словам.
Мы живём, рассуждая про жизнь:
Вывод - бездоказательный хлам,
Много нас в безрассудной глуши,
Этот путь весь от горя к словам.
От горя к словам
Через дебри,
От горя к словам -
A vae verba.
От горя к словам,
Словно в дерби,
От горя к словам,
A vae verba.
Мы живём все, не ведая жизнь,
Так в конце ничего не узнав,
Вот и стоило разве возни -
Этот путь весь от горя к словам?
Будь слава словам,
Силы черпать,
Будь слава словам!
Ave, verba!
Будь слава словам -
Те волшебны,
Будь слава словам!
Ave, verba!"
Он вытащил из сумки все свои заработанные железяки (их накопилось около сотни) и принялся пересчитывать, бережно раскладывая и вспоминая, какую за что получил. Вот эта - как он однажды принимал роды. Сперва всё шло стандартно: ярко-розовый слизкий плод родился практически самостоятельно, доктор вытер серой простынёй кричащего новорождённого, перерезал и перевязал бечёвкой пуповину и положил сразу потускневшего ребёнка на живот усталой матери. Она прижала его к себе, и врач подталкиваниями заставил родильницу приложить малыша к груди. Тот обхватил сосок и принялся вяло сосать. Через несколько минут должен быть родиться послед, но он что-то запаздывал. Периодевт провёл наружный осмотр и понял, почему. Ещё через несколько минут потуги возобновились. Мама из-за них чуть не выронила новорождённого. Период изгнания проходил неплохо, но при прорезывании головки второго плода пепельного цвета прогноз врачу стал видеться очень неблагоприятным. Близнец родился безнадёжно мёртвым. Врач даже не пытался предпринимать реанимационные действия, так как это было бессмысленно и бесполезно. Отрезав пуповину, он хотел уже унести трупик куда подальше, но мамаша принялась истерично вопить и тянуть руки к мертворождённому, отталкивая от себя первого здорового ребёнка. Лекарю пришлось уступить. Женщина схватила неживой плод и крепко сжала его в своих объятиях, пока рядом заливался громким плачем брошенный младенец.
Странствующий доктор вздохнул и аккуратно сложил очередную железку в сумку. Здесь не хватало только той, которую он не забрал у жены больного сердцем. Но как раз её он помнил очень хорошо и ярко безо всякого напоминания. Мало женщин до сих пор так западали в его душу. Давно никто и ничто его так не волновало. А тут сразу, и она, и случай в бывшей библиотеке. Скиталец понял, что нужно развеяться, последние дни вывели его из душевного равновесия. С этими мыслями под песни из садящегося планшета, он в тревоге задремал.
Прошло несколько дней, за которые врач ничего не заработал, зато дошёл до городка, в котором мог расслабиться и забыться. Странник через подрихтованные в различной степени немногочисленные развалины пятиэтажных домов дошёл до выделяющегося на их фоне своими яркими красками облупленного барака, над входом в который был накалякан на куске фанеры клубок сплетённых между собой змей. Бродяга постучал в массивную ржавую дверь. Через несколько секунд она приоткрылась, чтобы явить перед врачом гориллу в спортивном костюме, которая протянула к нему свою огромную ладонь. Врач спохватился и вытащил из сумки одну железку. Та исчезла в руке у амбала, и он посторонился, пропуская гостя внутрь. Пройдя через тёмную тесную прихожую, путник очутился в основном зале, где находилась небольшая сцена и множество пластиковых столов и стульев. На входе его встречала мамка, толстая, вульгарная, размалёванная старуха, которой тоже нужно было отсчитать одну железку. Мамка сразу сально разулыбалась беззубым ртом, указала бродяге, за который столик садиться и упорхнула (видимо, только по её понятию) из зала, оставив после себя шлейф резкого запаха приторных духов и потного тела. Странник сел и осмотрелся. Здесь было людно, сильно накурено и сумрачно, так как зал освещался только парафиновыми свечами, а окна без стёкол были заколочены; никакого особого интерьера, только голые обсыпавшиеся стены. За столиками сидели одни мужики, такие же мрачные и лохматые, как доктор, разве что не до такой степени оборванные. К шесту на сцене вышла обнажённая женщина, и публика несколько оживилась. Женщина в каком-то трансе начала медленно кружиться вокруг шеста под глухую некачественную музыку.
К столику с подносом подошёл халдей, в меру опрятный и побритый. Он поставил перед доктором тарелку какой-то ароматной бурды, кувшин с крепким пойлом и столовые приборы и замер в ожидании. Странник суетливо вытащил из сумки ещё одну железку и отдал её халдею. Тот в мгновение ока испарился. Врач налил себе полный стакан тёмно-красной тягучей жидкости из кувшина и осушил его в несколько глотков, от чего почти сразу захмелел. Зачерпнул пару ложек с тарелки и уставился на сцену. Женщина была не молода, но весьма миловидна и аппетитна. Двигалась медленно и автоматически, тусклые глаза её невидяще уставились в одну точку. Начав пить второй стакан, доктор чуть не подавился, узнав обнажённую танцовщицу. Это была та самая женщина, так взволновавшая его накануне. Лекарь просто ошалел от такого поворота. В этот момент к его столику мамка подвела четырёх девиц на выбор. Бродяга не мог сосредоточиться на них, его тянуло к танцующей женщине, он отмахнулся от мамки и её подопечных. Мамка подмигнула ему и увела девочек, довольно, кстати, потасканных. Странник вновь прильнул взором к женщине на сцене и попытался махнуть ей, чтобы привлечь к себе её внимание, но она явно никого и ничего не видела. Он угрюмо принялся хлебать из стакана большими глотками. Мамка привела новых подруг, но они также не заинтересовали путника. Она озадаченно отослала их обратно, а сама осталась.
- Кого? - Хриплым голосом поинтересовалась она.
Доктор посмотрел на мамку долгим взглядом и, внезапно решившись, ткнул пальцем на сцену. Мамка в сомнении покачала головой. Но странник настойчиво глядел на неё. Мамка наморщила и без того сморщенное лицо:
- Нет опыта.
Врач отмахнулся и продолжал умоляюще глядеть. Мамка притворно вздохнула, погрозила страннику пальцем и показала в качестве цены свою пятерню. Врач, не торгуясь, полез в сумку и дал мамке требуемое количество железок. Она, явно жалея, что не выставила прайс покрупнее, жестом велела оставаться ему пока на месте и увела не сопротивляющуюся женщину со сцены под недовольные возгласы клиентов. Правда, почти тут же место у шеста заняла другая танцовщица, менее миловидная, но более фигуристая и задорная. Сердце у бродяги в трепете забилось, и слегка потемнело в глазах. В голове копошилась какая-то каша и роился туман, подправленные хорошей дозой алкоголя. Еда перестала лезть в горло, но ещё один стакан он успел одолеть, пока из дверного проёма его не поманила мамка. Бродяга прошёл за ней по тёмному узкому и затхлому коридору до последней двери, мамка открыла её перед ним, и странник вошёл в маленькую каморку. Дверь за ним закрылась. В комнатке было сумрачнее, чем в зале, горела только одна свеча на табурете; посередине, заполняя почти всё пространство стоял двухместный топчан, накрытый протёртыми лоскутными пледами. Поверх них лежала та самая обнажённая женщина. Он сделал два шага, отделявшие его до кровати, в горле встал комок. Женщина безучастно смотрела в потолок и, казалось, не ощущала его присутствия. Скиталец сел на топчан и взял её за плечи. Она внезапно вздрогнула и наконец-то посмотрела на него. Но во взгляде не было узнавания, да там вообще ничего не было. Странник притянул женщину к себе и прижался щекой к её щеке. В нём разгорелось вожделение, он принялся жадно целовать её шею, лицо, плечи, грудь, его рука скользнула к ней вниз. Сперва женщина автоматически начала отвечать на его сумбурные торопливые ласки, но вдруг вся напряглась и принялась отталкивать бродягу от себя, поначалу слабо, но потом всё более жёстче. Скиталец по инерции какое-то время продолжал свой напор, но она всё-таки вынудила его остановиться. Врач посмотрел озадаченно на женщину, она его по-прежнему не узнавала, но во взгляде появилась какая-то доля осмысленности. Скиталец непроизвольно зарычал от возбуждения, и женщина в испуге закричала, приведя доктора в ступор. Благодаря этому она отпихнула его от себя, так что странник свалился на пол, и бросилась к двери, начав её дёргать и колотить, продолжая неестественно вопить. Врач, оставаясь на полу, никак не мог сообразить, что происходит. В конце концов дверь распахнулась, и на пороге возник рыжий бородач. Вдова отпрянула от него, но бугай схватил её за волосы. Взглянув на гостя, лежащего на полу, амбал вкатил женщине увесистую пощёчину, после чего она сразу же замолчала. Охранник развернулся и потащил женщину за волосы из каморки. Тут бродяга очнулся и схватил амбала за ногу. Бугай остановился и вопросительно посмотрел на постояльца.
- Отдай мне, - забормотал лекарь, не отпуская ноги охранника.
Амбал зарычал и сделал попытку продолжить движение, но врач, удерживая его, дотянулся до своей сумки и вытряхнул кучу железок из неё, жестами показывая, что это за женщину. У амбала расширились глаза, но он тем не менее отрицательно помотал головой и отпихнул доктора от себя ногой, выйдя наконец в коридор. Знахарь, слегка замешкавшись, судорожно засунул железяки обратно в сумку, подхватил её с собой и выскочил следом. Охранник уже затаскивал женщину в другую комнату. Врач ринулся за ними, но дорогу ему преградила мамка, не давая зайти.
- Отдай, - прохрипел доктор ещё более неуверенно.
Мамка всплеснула руками, покачивая головой, поцокала языком и погрозила жирным пальцем периодевту, одновременно выпихивая его в коридор своим телом. Врач простонал, протягивая руки к утащенной женщине, но мамка уже закрыла дверь за собой. Она взяла доктора под локоток и, поглаживая его по плечу, потихоньку вывела к выходу. Амбал-привратник распахнул дверь, а мамка подтолкнула бродягу в спину. Скиталец обернулся в попытке ещё раз попросить, но амбал, не дожидаясь продолжения, выпнул его наружу и тут же захлопнул створку. Путник от толчка не удержался и упал на землю. Полежав пару минут в каком-то тупом оглушении, странник тихонько поднялся, подобрал сумку и побрёл прочь, разбитый, униженный и потерянный.
Мамка и охранник в комнате, куда не пустили доктора, обрабатывали вдову. После пары тяжёлых оплеух от амбала она окончательно сломалась и безропотно слушала хриплое "воркование" хозяйки о том, что мол: "долг своего мужа ей так и так придётся отработать со всеми процентами, а потом она отсюда и сама вряд ли уйдёт, да и куда ей идти, а здесь она всегда сыта, согрета и одета, ну, одета не совсем всегда, но это лишь крохотное неудобство". Мамка дала выпить женщине какой-то настойки и проследила, чтобы та проглотила всё до последней капли, после чего впилась ей в губы страстным болезненным поцелуем. Когда взгляд вдовы окончательно остекленел, мамка кликнула одну из девок и велела увести её на женскую половину до лучших времён. Мамка уже хотела идти продолжать ублажать гостей, как амбал её остановил и мычанием, рычанием, жестами и одним словом: "много" рассказал, сколько у бродяги в сумке было богатства. Мамка дала бугаю подзатыльник и выгнала его из барака на розыски странника.
Уже почти в полной темноте бродячий лекарь на окраине городка нашёл незанятые руины и устроился там на ночлег, разводить костёр не было ни сил, ни желания. Какое-то не очень крупное животное (возможно, собака, отбившаяся от стаи) шебуршилось неподалёку. Чтобы не заиметь лишних проблем, доктор на ощупь вытащил из контейнера пару питательных кусочков и швырнул их в темноту. Несмотря на пережитые треволнения, видимо из-за большой дозы спиртного, доктор очень быстро заснул. Снилась ему песня про звёздного пса с найденной нэпки.
Разбудил врача резкий электрический свет от фонаря бугая, который искал его почти всю ночь и потому был весьма не в духе. Не до конца проснувшийся знахарь от испуга и неожиданности ничего не понимал, но, когда амбал стал забирать сумку, отчаянно вцепился в неё, получив тут же сапогом в лицо. Бородач этим не ограничился и с наслаждением изо всех сил избил ногами лежачего врача. Когда тот потерял сознание и перестал дёргаться, мордоворот раскрыл сумку и, перерыв её содержимое, убедился, что железки на месте. Он, оставив кроме железяк ещё планшет и ручную зарядку, безжалостно вышвырнул всё остальное - пакеты с травами, тонометр, фонендоскоп, контейнер с едой, тряпки и палки - чтобы не занимали лишнего места в сумке. Закинув добычу на плечо, бугай с триумфом удалился.
Периодевт вынырнул из забытья от того, что кто-то облизывал ему разбитое лицо. Он в страхе дёрнулся, и пёс тоже отскочил в сторону. Странник, морщась от боли и ощупывая отбитые части тела, осмотрелся. Разбросанные вещи по всему полу, раскрытый контейнер с едой, который скорее всего и привлёк одинокого пса, но нет ни сумки, ни железок, ни планшета. Доктор завыл от боли и безысходности, ещё больше напугав собаку, и разрыдался, не вставая с пола. Средних размеров молодой пёсик, худющий и серый, пересилив страх, наклонил голову набок и с интересом наблюдал, что же это такое происходит с человеком. Когда рыдания перешли во всхлипывания, пёс не выдержал, подбежал к человеку и, поскуливая, принялся слизывать с его лица слёзы, перемешанные с кровью. Врач сперва вяло сопротивлялся, но потом принял эту неожиданную ласку и даже стал гладить пёсика, прижимая его к себе.
Немного успокоившись и придя в себя, скиталец провёл инвентаризацию оставшегося имущества. Контейнер немного треснул, но ещё сохранял целостность. С пёсиком напополам они доели скудные остатки его содержимого. Пара пакетов с травами надорвались, и пришлось перетянуть их тряпками. Тонометр и фонендоскоп к счастью не пострадали, а стекла на манометре и отродясь не существовало. Расстелив самую большую тряпку, которая служила страннику пледом, он сложил весь хабар на неё и завязал противоположные углы между собой, получился дорожный узелок, насадить его на палку, и можно дальше бродить по свету. Доктор горько вздохнул и сглотнул ещё не все вытекшие слёзы.
Через некоторое время врач поднялся и взвалил узелок с палкой на плечо. Пёс с готовностью встал и вознамерился идти за человеком. Вдруг снаружи послышался нарастающий рёв разрегулированного мотора и визг стёртых в мясо тормозных колодок. Скиталец опустил котомку на пол, пёс поджал хвост и попятился. В развалинах вновь появился рыжий бородач, ограбивший путника. Пёс зарычал, но продолжил пятиться в угол. Доктору же настолько уже стало наплевать, что он отрешённо стоял и ждал будто бы со стороны дальнейшего развития событий.
- Врач? - Выдавил из себя вопрос бугай, тыча в бродягу пальцем.
Странник утвердительно кивнул. Мордоворот жестом велел доктору следовать за ним. Тому ничего другого не оставалось, как подчиниться. Пёс для порядку тявкнул напоследок, но на открытую конфронтацию не решился. Амбал указал врачу сесть на переднее пассажирское кресло, тот, не имея ничего против, подчинился. Раздолбанный внедорожник домчал их до злополучного барака за считанные минуты. В этот час ни одного посетителя там не было. Встречал их тот же гориллоподобный привратник. Рыжий провёл периодевта на другую половину дома, где жили девочки и хозяйка. В относительно просторной и чистой комнате на топчане лежала мамка и громко охала, держась за свой огромный живот. В комнате также стояла одна из девок. Увидев, что доктор с амбалом топчутся на пороге, мамка нетерпеливо помахала им рукой, чтобы они заходили. Бугай пнул табурет под ноги врачу. Тот поднял его и сел у постели больной. Больная излишне громко и манерно стонала.
- Когда? - Пробормотал доктор.
- Рано утром, - взвыла мамка.
Лекарь жестом попросил поднять халат, мамка с готовностью оголила мерзкое вонючее пузо. Знахарь стал осторожно пальпировать его для уточнения локализации боли. Хозяйка вскриками реагировала так, словно он её резал. Амбал всё время норовил подойти и пристукнуть врача. Хорошенько намяв живот, периодевт развязал свой узел и достал оттуда один пакет с травой.
- Кипятка? - Спросила сквозь стоны мамка.
Доктор коротко кивнул. Девица метнулась за чайником. После того, как траву настояли, остудили, мамку напоили, врача посадили обратно на табурет дожидаться эффекта. Он отсыпал ещё несколько щепоток травы на следующий приём и передал сотруднице заведения. Сперва мамка стонала на той же волне, но через полчаса амплитуда и частота стонов стали уменьшаться, и ещё минут через десять мамку отпустило, и она выдавила из себя то, что она, видимо, считала довольной улыбкой. Она благосклонно взмахнула дланью, отпуская доктора. Периодевт внезапно бухнулся перед ней на колени и просипел:
- Отдай. Женщину.
Мамка не поверила своим ушам:
- Что? Женщину?
Лекарь утвердительно кивнул:
- Отдай.
Убедившись, что бродяга не шутит, мамка разразилась искренним противным грубым хриплым смехом, который никак не могла остановить. К ней присоединился амбал, и чуть позже работница. Так они в голос хохотали над стоящим на коленях насупленным врачом, пока у мамки чуть опять не случился рецидив абдоминального болевого синдрома. Вытерев слёзы, она вытащила из прикроватной тумбочки одну железку и бросила её доктору:
- Ступай.
Знахарь подобрал железку, положил её в узелок и, поднявшись с колен, уткнув взгляд в пол, пошёл на выход.
- Доктор! - Окликнула мамка.
Врач резко обернулся к мамке. Та же лишь ещё раз рассмеялась ему в лицо напоследок.
Скиталец добрёл до развалин, в которых провёл столь трагичную и беспокойную ночь, в надежде забрать с собой пёсика, но того нигде не было. Видимо, пёс решил, что человек больше не вернётся, и поэтому убежал по своим делам. Периодевт поправил котомку на плече и, сгорбившись больше обычного, побрёл прочь из города. Опять пошёл дождь.