После того как венценосное семейство фос Нкаревшитов перебралось в новый дворец, многие жившие в Старом городе лотвиги стали переезжать отсюда поближе ко двору. Со временем на улице Серебряных шпор (как, впрочем, и на всех соседних) стали селиться успешные торговцы и средней руки чиновники. Дворяне, в том числе отставные офицеры, не особо жаловали новых соседей, лишивших улицу былого аристократического лоска - меньше стало карет с гербами, почти исчезли слуги в строгих ливреях, да и лужайки перед домами теперь косили от случая к случаю.
Несколько лет назад полковник фос Имтуведа тоже собирался покинуть насиженное место, но после смерти жены и уложившей его в постель болезни барону было уже не до переезда. Все соседи знали, что помимо старого полковника в его большом двухэтажном доме жили также три отставных солдата и старая кухарка, однако никто не догадывался, что на заброшенном чердаке прятался ещё один человек - тиварский шпион и маг Северин фом Нарамсин.
Никто не обратил внимания на появление в Старом городе ещё одного гайлана - уличного торговца, таскавшего в деревянном ящике множество разных вещей от пузырьков с черетером до железных пряжек и пуговиц. Весь этот набор Севенир купил в лавке возле речного порта за девять серебряных монет, отдав ещё один потёртый серебряк за большой ящик с двойным дном. Проходя по улице Серебряных шпор, маг обратил внимание на запущенный двухэтажный дом в паре сотен шагов от Гостевого замка. Разбитые чердачные окна позволяли предположить, что эта часть дома не пользовалась особым вниманием его хозяев. Это вполне устраивало Севенира, поэтому ночью он проверил свою догадку, предварительно укрывшись внутри небольшого полога не слышимости.
Результат осмотра удовлетворил мага, однако летняя ночь была слишком коротка, и обосноваться среди старой мебели и прочего хлама Севенир смог только сутки спустя. Закрыв глаза, он сосредоточился на восприятии колебаний энергетического поля, сразу же ощутив находившуюся поблизости весьма мощную защитную завесу. Теперь оставалось только ждать, и маг спокойно заснул, не сомневаясь в своей способности почувствовать изменения в течении окружавшего его поля Ванат.
Голубая половинка Кисейту уже вовсю светила внутрь чердака, когда неожиданное исчезновение завесы заставило Севенира открыть глаза. Через мгновение маг был уже на ногах, но прежде чем он успел что-нибудь предпринять, Гостевой замок был вновь окружён невидимым, но от этого не менее прочным защитным барьером. Потребовалось немного времени, чтобы чем Севенир понял, что эту завесу ставил и удерживал другой человек ( Сфобарик как-то сравнил воплощение магической формулы с чтением рукописного текста, ведь результат достигался несмотря на различия почерков и личных навыков активации). Собственного говоря, этого следовало ожидать, ведь постоянно контролировать периметр в сотни шагов не смог бы даже самый сильный рунка.
До рассвета танкисы или их ученики ещё дважды сменяли друг друга, но маг продолжал лежать, справедливо рассудив, что кратковременное отсутствие завесы не позволит ему исполнить задуманное. Кое-что изменилось после полудня: горожане стали чаще останавливаться, обсуждая со знакомыми какие-то новости, перешедшие на рысь всадники явно куда-то торопились, а колёса проезжавших карет ещё сильнее гремели по булыжной мостовой.
Севенир не мог знать, что жители Фур-Утиджи были взбудоражены сообщениями о разгроме тангесокской армии в Междуречье, но в любом случае почти всё происходившее за пределами чердака не вызывало у него никакого интереса. Тиварский маг пришёл в этот город ради мести, и всё, что не было связано с достижением этой цели, было ему безразлично. По крайней мере до тех пор, пока он сам не сочтёт свою клятву исполненной.
Днём количество охранников на стенах удвоилось, но защитное поле оставалось неизменным, исчезая и восстанавливаюсь через равные промежутки времени. Прикинув, что этой ночью танкисы вряд ли решатся оставить своего магистра без магической завесы, Севенир ещё засветло устроился на груде старых штор и спокойно заснул.
Последние годы он редко видел сны, но близость величайшего свершения его жизни ослабила узы самоконтроля, и мозг мага наполнился обрывками случайных воспоминаний. Следуя сквозь этот иллюзорный мир, Севенир неожиданно оказался перед хорошо знакомым домом, в котором его семья жила после бегства из Дьярноста. Сделав несколько шагов, он увидел стоявшую на ступенях маму в её любимом зелёном платье. Заметив сына, Гриза улыбнулась и подняла руку с зажатым в кулаке плоским серебряным флаконом.
Мгновенно проснувшись, маг был оглушён лихорадочным биением собственного сердца. Чтобы унять трепещущий комок своей плоти, Севениру пришлось прибегнуть к целительской магии, освоенной им во время длительного лечения в Викрамаре. Справившись с волнением, он попытался заснуть, но перед его внутренним взором снова возникли дом в Адонгоне и улыбающаяся Гриза в зелёном платье. Сверени слишком хорошо знал, что последует затем, ведь эти видения преследовали его несколько лет, превращая каждую ночь в повторяющий раз за разом кошмар.
Избавиться от этих безжалостных воспоминаний он смог, только научившись контролировать свои чувства с помощью железной воли и обращённой внутрь самого себя особой магии, страшившей даже его наставников-магистров. Но всё это, похоже, осталось на перевалами Касатлено. И этой ночью память о сломавшей несколько жизней беде не оставит его в покое. Что ж, сегодня он не станет с ней бороться, изгоняя из своей головы образы прошлого. Зачем, если каждое мгновение того проклятого вечера только укрепит его решимость довести до конца начатое дело? Приняв решение, Северин опустил веки, и скрытые в глубинах его памяти тени начали обретать плоть и кровь.
Играя с чёрно-белым щенком, он не сразу заметил, что мама отложила в сторону книгу, молча глядя на качавшиеся за окном ветви мраката (он, разумеется, чувствовал её растущую озабоченность, которая передавалась старшей сестре Лидисе, однако его детский ум ещё не мог осознать всю зыбкость их положения). Преследуя упавший на пол мячик, толстый щенок подбежал к креслу Гризы, с улыбкой потрепавшей его мягкие уши. Лидиса начала что-то говорить, но в этот момент распахнулась дверь, и в гостиную вбежала перепуганная служанка. Раздался громкий щелчок, и ударивший в спину девушки арбалетный болт сбил её с ног. В гостиную тут же ворвались трое вооружённых мужчин, один из которых схватил за руку сестру, сидевшую рядом с дверью.
Баронесса не сомневалась, что рано или поздно до неё доберутся люди Рахтара рит Инрафаса - человека без чести и совести, исполнявшего любые прихоти столь же порочного наследника короны Дьярноста. Не желая вновь попадать в лапы этого мерзавца, она обзавелась серебряным флаконом с летучим ядом, способным убить всё живое на десяток шагов вокруг. Не менее важным свойством этого магического зелья была кратковременность действия - уже через несколько мгновений о нём напоминал только приторно сладкий запах. Чтобы к этому времени остаться в живых, каждому, кто открывал этот флакон, следовало задержать дыхание, а для верности ещё и прикрыть рот и нос плотной тканью или ладонями.
Заботясь о своих детях. Гриза тщательно продумала порядок использования этого последнего средства защиты. Произнесённое ею слово "бахло" ("сейчас" по-уритофорски) означало, что Лидисе и Севениру надо было приготовиться к выполнению основной команды - "Хорте!" (у северян это было сигналом опасности), после чего детям следовало быстро закрыть лицо руками. Десятки раз повторив эти действия, баронесса обрела некую надежду на то, что в момент опасности милостивый Альфир вспомнит о её хлопотах и молитвах.
Тело служанки ещё не успело коснуться пола, когда Гриза была уже на ногах, сжимая в правой руке плоский флакон с ядовитым снадобьем (с детства умея обращаться с нитками и иголками, она в каждом своём платье сделала для него потайной карман). Ворвавшиеся в гостиную расступились, и комнату нарочито медленно вошёл улыбающийся Ланту Торже - самый, пожалуй, жестокий подручный Рахтара. Отвесив баронесса шутовской поклон, он с ухмылкой развёл руки, как бы извиняясь за беспокойство.
- Госпожа Гриза, я готов принести вам любые извинения за доставленные неудобства, но я всего лишь исполняю волю своего хозяина.
- Не сомневаюсь, господин Торже. Однако я не думаю, что рит Инрафас приказал причинять боль моей дочери.
- Это невозможно себе представить, но Лидиса, к сожалению, не рада нашему появлению.
- Господин Торже, она была бы более спокойной, если бы ваш живодёр не пытался сломать ей руку.
- О, это недоразумение мы, разумеется, поправим. Марбал, девушка взволнована, но тебе не следует излишне применять силу. Я бы даже сказал, что держать дочь баронессы следует крепко, но нежно.
- Благодарю вас, господин Торже, за заботу, но мне хотелось бы знать, чем вызвано ваше появление в моём скромном жилище?
- О, госпожа баронесса, я уже имел честь сообщить вам, что действую по приказу господина рит Инрафаса, который изъявил желание вновь встретиться с вами, - усмехнувшись, Ланту немного повернул голову в сторону Лидисы. - И вашей достигшей зрелости дочерью...
- Вы так уверены, что мы последуем за вами?
- Куда ж вы денетесь, госпожа фос Нарамсин, - глумливо ухмыльнувшись, Ланту вновь отвесил баронессе издевательский полупоклон. - Я, правда, должен ещё задать вопрос о вашем последнем желании в Адонгоне. По мне так это полная ерунда, но милость господина Рахтара не имеет границ. Так или иначе, но я готов его выслушать.
- Вас интересует моё последнее желание?
- Ну, не то чтобы самое последнее, но это ведь зависит от вас. Но здесь и сейчас - да, последнее.
- Бахло, господин Торже. Но оно вряд ли вас устроит.
- Я не совсем понял, но у меня нет времени на пустую болтовню. Ваше желание, баронесса!
- Сдохните, подлые твари, - сорвав залитую смолой пробку серебряного флакона, Гриза бросила его под ноги поднявшему брови Торже. - Хорте, дети мои! Хорте!
Всё могло бы получиться, но неподвижно лежавшая служанка вдруг застонала и попыталась приподняться. Светловолосый наёмник тут же ударил её мечом в шею, хлынула кровь, и державшаяся из последних сил Лидиса сорвалась на крик. Всё, что происходило потом - каждое движение и каждый звук - навсегда отпечаталось в памяти оцепеневшего от ужаса подростка, который толком так и не закрыл руками нижнюю часть лица.
Когда замолчавшая сестра начала оседать на пол, мама бросилась к ней, позабыв о собственных наставлениях. Оскалившийся Торже попытался сбить её с ног, но пошатнулся и упал на колени, сотрясаемый громким кашлем. Стремительный рывок Гризы позволил ей сделать ещё несколько шагов, прежде чем она начала заваливаться на бок, протянув руку в сторону дочери.
Севенир дальше всех находился от источника летучей отравы, поэтому остался в живых даже несмотря на свою явно недостаточную защиту. Вряд ли это можно было назвать везением, ведь после воздействия яда этот перепуганный ребёнок мог пошевелить разве что пальцами рук и ног. Теперь он мог только смотреть и слушать.
Через несколько мгновений Севенир заметил, что мама и один из нападавших ещё подают признаки жизни. Первым пришёл в себя лысый громила в сером сюртуке, продолжавший держать мёртвую Лидису. Хрипя и ругаясь, он приподнял голову, встретившись глазами с очнувшейся Гризой. Тихо зашипев, мама поползла к ненавистному врагу, оставив на полу свою зелёную туфлю. Задыхаясь от напряжения, она преодолела полтора десятка локтей, прежде чем смогла добраться до громилы, который не мог двигаться. Но продолжал изрыгать проклятия. Вытащив кинжал из висевших на его поясе ножен, мама с трудом дважды буквально вдавила лезвие в бок негодяя. Она ещё смогла дотянуться до руки дочери и взглянуть на Севенира, но на большее сил уже не хватило.
Разум ребёнка, потрясённого гибелью самых близких ему людей, отказался воспринимать что-либо ещё, и Севенир незаметно для самого себя погрузился в глубокий сон. Проснувшись ночью, он долго всматривался в неподвижные тела, в глубине души надеясь, что мама вновь придёт в себя и порадует его своей улыбкой. Увы, наполнявший гостиную сумрак не позволил Севениру увидеть что-нибудь обнадёживающее, и, устав ждать чуда, он вновь уснул.
Наступивший день не принёс ничего нового юному фос Нарамсину, страдающему от страха, жажды и резкого запаха собственной мочи. Тени от деревьев за окнами медленно перемещались по комнате, но Севенир ничего не замечал, пристально всматриваясь в невидящие глаза Гризы. Ближе к вечеру он потерял сознание, а когда его голова новь обрела способность воспринимать окружающую действительность, в полутёмной гостиной уже находились какие-то вооружённые люди. Увидев, что неподвижно сидевший на диване мальчик жив, они стали у него что-то спрашивать, но лишившийся дара речи Севенир не мог им ничего рассказать. Его завернули в какое-то покрывало и отнесли в карету, где уже находились тела мамы и сестры.
О том, что они отправляются в Тивар, Севенир узнал, только оказавшись на борту небольшой шхуны. В закрытой карете его привезли в Викрамар, где Бамдиго и другие целители меньше чем за год вернули подростку способность ходить и разговаривать. Проблема, однако, была в том, что он не хотел ни с кем говорить, проводя дни и недели в угрюмом молчании. Когда Севенира привезли на могилы его родных, он долго смотрел на каменные плиты, после чего сказал, что ему было бы хорошо рядом с ними.
Целители не смогли вернуть к жизни душу ушедшего в своё горе мальчика, после чего Шосфай отвёз его на ферму своего брата, находившуюся на юге полуострова. День за днём юный молчун проводил среди невозмутимых коров, для которых его добрые руки значили гораздо больше, чем любые слова. Со временем у него появилось несколько любимиц, терпеливо выслушивавших его сбивчивые рассказы. Однако самым близким существом для Севенира стал старый одноухий пёс, каждый день встречавший и провожавший нового друга на пороге хозяйского дома.
Через несколько лет юный фос Нарамсин уже охотно играл с фермерскими детьми и любил ночами скакать по степи, мечтая об уничтожении ещё неизвестных ему врагов. Постепенно его приятели стали замечать, что Севенир слишком уж редко промахивается, а брошенные им ножи или камни почти всегда попадают в цель, даже если поначалу это кажется невозможным. Узнав об этом из письма брата, Шосфай счёл, что к молодому барону, который вроде бы оправился от последствий пережитого потрясения, следует присмотреться повнимательнее. Не всё, однако, оказалось столь хорошо. Севенира по-прежнему мучали ночные кошмары, а под вновь обретённой способностью общаться с людьми скрывалась каменистая пустыня, в которой почти не было места обычным человеческим чувствам. Сфобарик считал развитие его магических способностей слишком опасным, Бамдиго сомневался, но Шосфай был уверен, что Тивару ещё пригодится этот юноша с холодными глазами, снедаемый жаждой мести.
Использовав кое-какие запретные формулы, магистр избавил своего подопечного от терзавших его сновидений, и когда главный целитель подтвердил, что Севенир может контролировать своё состояние, его стали учить по-настоящему. Особенно доволен был Вальинт, набивший руку на подготовке лучников, умеющих управлять полётом своих стрел. Другим направлением опытов этого магистра было изучение способности перемещать различные предметы, что было ещё более редким даром, чем, например, умение наводить обманные личины. Для него этот немногословный парень, без особого напряжения удерживающий в воздухе камень размером с куриное яйцо, был настоящим подарком.
Когда началась война, Севенир неожиданно заявил своему наставнику о нежелании продолжать обучение. Своё решение он объяснил просто и убедительно: "Пришло время отомстить за свою семью и приютивший меня Тивар". Для магистров, помнивших бессловесного мальчика с потухшими глазами, эти слова не были пустым звуком, но принимать решение о судьбе последнего барона фос Нарамсина могли только в Ансисе. Встретившись с Севениром, проницательный рит Корвенци не только оценил, из какой бездны тот сумел выбраться, но и понял, что всё ещё может повториться, если его собеседник не утолит жажду мести, затаившуюся в тёмных глубинах души.
Теперь графу надо было придумать, как наиболее эффективно использовать этого необычного мага, который был малопригоден для обычных сражений (Севенир не был рунка, и необходимость раз за разом активировать различные магические формулы быстро исчерпала бы весь запас его внутренне энергии). Мелькнувшая у начальника тайной стражи мысль требовала подтверждения, поэтому он счёл нужным покопаться в истории жизни Гризы фос Нарамсин, с глазу на глаз переговорив с канцлером, бывшим тиварским послом в Дьярносте и всё ещё сидевшим в подвале Кровортом. Когда все вопросы были сняты , молодой барон покинул Ансис, с каждой центудой всё больше вживаясь в роль мелкого уличного торговца. Его не смущало незнание тангесокского языка, ведь в портовом Фур-Утиджи многие говорили на имперском, а явный дьярностский акцент только добавлял убедительности легенде (после оккупации многие жители Дьярноста покинули свою страну, берясь на чужбине за любую работу).
Решив не бороться с оживающими воспоминаниями, Севенир вновь оказался на диване в гостиной, провожая взглядом бегущего щенка. Распахнутая дверь, ухмыляющийся Торже, падающий на пол флакон, зелёная туфля - все эти до боли знакомые образы вновь закружились в голове, неумолимо приближаясь к изменившему его жизнь мгновению: последнему взгляду умирающей мамы. Тихо застонав, он закрыл лицо руками, но тут же отдёрнул их, поражённый новым видением - мамины губы дрогнули, произнеся одно-единственное слово "иди".
Вздрогнувший Севенир широко раскрыл глаза, почти сразу осознав, что в окружающем его реальном мире изменилось нечто очень важное. Прошло ещё несколько мгновений, прежде чем он почувствовал отсутствие защитной завесы на стенах Гостевого замка. И только тогда фос Нарамсин понял смысл последнего видения: живущая в его памяти Гриза смогла сообщить своему сыну, что пришло время исполнить священный долг мести.
Глубоко вздохнув, Севенир подошёл к окну и в который раз посмотрел на стены замка, вновь оценивая расстояние до цели. Чтобы дотянуться до них, не хватило бы ни его уникальных способностей, ни всех эликсиров Викрамара. Он, впрочем, и не собирался наносить свой удар издалека. Севенир желал услышать, как будут выть его враги, встретившись с внушающим ужас злом, восставшим из небытия ради их уничтожения. Хотелось бы, конечно, увидеть эту расправу своими глазами, но платой за эти счастливые мгновения стала бы его собственная жизнь.
Повесив на плечо ящик с товаром, фос Нарамсин быстро спустился с чердака, укрывшись ради осторожности пологом невидимости. Света от выглядывавших из-за облаков Кисейту и Мирелу было немного, но он смог рассмотреть, что число охранников на стенах заметно увеличилось. Не исключено, что среди них могли быть ученики танкисов, способные почувствовать приближение магического купола, поэтому Севенир решил действовать иначе. Сняв защиту, он громко выругался и поплёлся в сторону замка, шатаясь и громко споря с кем-то невидимым. На пустынной улице столь заметная фигура сразу же привлекла внимание наёмников, поэтому для убедительности ему пришлось уронить свой ящик и помочиться на стоявшее на обочине дерево. В полусотне шагов от стены деревянный ящик вновь упал на мостовую, а когда продолжавший ругаться фос Нармсин наконец-то смог повесить его на плечо, в руке мага уже был сосуд из толстого тёмно-синего стекла, внутри которого вспыхивали яркие искры и обрывки спиралей.
Небольшая дымная завеса скрыла от глаз наёмников быстрое движение руки Севенира, подбросившего этот сосуд на два десятка локтей. Закрыв глаза, он активировал первую часть формулы переноса, сразу же ощутив вес зависшего в воздухе стекла. Продолжая проговаривать мало кому доступную формулу, маг поднял этот груз ещё выше, после чего выбросил вперёд правую руку, словно толкая своё орудие мести в сторону замка.
Стоявшие на стенах уритофорцы с усмешкой продолжали смотреть на дёргавшегося в какой-то дымке пьяницу, но ученик танкиса в угловой башенке уже уловил некие изменения в течении поля Ванат. Ему не хватало знаний и опыта, но пролетевшее над стеной тёмное пятно избавило молодого поклонника Молкота от лишних сомнений. Амулет Севенира погасил удар файербола, но дальше оставаться на месте было нельзя, и фос Нарамсин бросился к невысокой каменной ограде на противоположной стороне улицы, провожаемый выстрелами из арбалетов и градом ледяных стрел.
Удержание в воздухе и тем более целенаправленный полёт увесистого сосуда вытянул из него немало энергии, поэтому сил на лихой прыжок через ограду высотой в четыре локтя уже не было. Кое-как перевалившись на неухоженный газон, Севенир тут же вытащил из футляра покрытый рунами свиток, который должен был выпустить на свободу содержимое сосуда. Рванув витой шнурок, он активировал синтагму, и, когда со стороны замка донёсся жуткий нечеловеческий вой, улыбнулся пересохшими губами: "Ну здравствуй, папа...".