На просторном лугу, в восходяще-восточном направлении потерялся жеребёнок, замечтавшись в одну точку. Когда он опомнился, то вокруг было пусто - ни семьи, ни друзей, ни знакомых. Он слышал селитебный стук где-то далеко, и ему больше ничего не оставалось, кроме как идти туда. Копыта вязли, а ветер был непривычно голодным и глотал абсолютно все звуки его голоса.
Дни шли, новая грязь на копыта липла по-старому. Наблюдая за кротами, он однажды заметил, что они роют много нор. Почти каждый день - новая, и рядом со старой. Но эти провалины никогда нельзя было соединить прямой линией, поэтому когда он от скуки ходил от одной норы к другой, потом к следующей, потом к следующей, потом к следующей, то всегда возвращался к той с которой начинал. В середине поля было совсем немного провалин, и они соединялись в его воображении в маленький круг, чуть дальше был круг побольше, потом ещё больще, и ещё и ещё...Можно было стать у полевой кромки и думать, каким же именно способом дойти к самой срединной норе, и через какие промежутки между норами пробраться в этот раз.
В лесах всегда была чистая вода, но выходя к ручью, он всякий раз опасался оленей. Он понял, что если они от природы носят на головах крепкие, пугающие и громоздкие ветви, то именно они являются хозяевами лесов, а возможно и вообще всех деревьев и растений в мире.
Когда он переходил длинную трассу вблизи очередной деревни, то осознал, что почти не помнит лиц тех, за кем он пошёл. Он почти не помнил кем ему приходилась эта стая, чем они занимались. Он только помнил много моментов, в которых ему было хорошо быть таким, быть со всеми, играть, ждать, любить, ни о чём не беспокоиться.
Он пошёл прямиком в деревню. Она называлась "Силачи". По крайней мере, так ему сказал ёж, на которого он чуть было не наступил, высматривая указатель.
Обычно он проходил сквозь деревни, города и посёлки и шёл просто туда, где они заканчиваются, но где заканчивается один город, начинается другой город, другая деревня, другой хутор, и так постоянно. Вот он и шёл постоянно. Другой задачи у него не было.
Один из силачей увидел молодого коня и позвал его к себе. Такого раньше не было, но наш конь подошёл и отведал из рук силача хрустящее сено. Он подумал, что такой вкусной еды ему в лесу не найти никогда, и тут же силач принялся спрашивать его откуда он, куда собирается, и почему он так с виду тощ, хоть и крепок. Не было ответа, да силачам он и не нужен, он пообещал коню ещё сена, и повёл за собой, сказал, что покажет точно таких же как он, только они в отличии от нашего коня, по словам силача, были при полезном деле. И наш конь не мог не пойти, узнав о том, что скоро он увидит много таких же как он.
И он увидел. На закате, на одном их холмов, какой-то тучный силач вёл их всех за собой, другой силач ехал верхом на одном из коней - на самом красивом и грозном. Ещё один силач шёл сзади с несколькими тонкими палками в руках. Наш конь посмотрел как их подвели к необычно красивому стогу сена, как они смирно ели, а потом уступали место тем, кто ещё не насытился.
Тучный силач проделал какой-то фокус со стеной большого деревянного дома, стена разделилась на две половинки, а потом эти половинки широко раскрылись, как раскрываются тюльпанные лепестки, только очень быстро и шумно. И всё стадо пошло туда, к этой разверзшейся стене. Тучный давал каждому коню по яблоку в зубы, когда тот входил в дом, а потом он так же быстро и совершенно непонятно воссоединил эти разрозненные части в одну стену, хлопнул в месте их встречи какой-то железякой, и всё.
Силач советовал образумиться, начать честно работать, быть полезным.
Эти кони не были похожи на тех, которые когда-то оставили его одного на лугу. Даже с учётом того, что он их уже почти не помнил.
Пока наш конь ночью гулял по деревне, он видел много железных скоб на дверях, железяк причудливой формы, похожих на ту, которую тучный силач приспособил в центр открывающейся стены. Он спустился по брусчатке к реке и напился воды, но тут же почувствовал себя неловко, что-то было не так, или же взгляды совсем юных силачей, разжигающих костры по ночам у воды, действовали на него ещё сильнее, чем внимание тех оленей из лесов, которых он всегда избегал, если была такая возможность.
Утром он отыскал того силача, который первым встретился ему вчера, и сказал, что может попробовать быть полезным и жить как остальные. Лишь бы не возить никого на себе верхом, - думал он. Это уж самое неприятное.
Но возить верхом не пришлось. Ему дали другую работу - каждый день он должен был гнать телегу с шерстью и овощами из одного района деревни в другой, потом он должен был возвращаться оттуда с абсолютно пустой телегой, но с запиской, приклеенной за правое ухо. Что в этой записке ему было непонятно и неинтересно. Потом он снова отправлялся гружёный в другой район, а через пару часов возвращался с книгами и табаком.
На всё это уходил весь день, потому что нельзя ходить с грузом по центральным деревенским улицам, - нужно обходить улицы и двигаться только по транспортным дорогам, которые окружностями как бы заключают всю деревню в свою геометрию пространства. Из этого выходило, что наш конь дважды за день совершал возвращения, двигаясь только по кругу. Это напоминало ему о юности, когда он был ничем не занят, но с другой стороны, он был занят тем же самым, ходя по кругу между кротовыми норками.
Он жил среди таких же как он. Они вместе паслись, вместе отдыхали и ели. Но он с каждым днём находил всё меньше общего между собой и остальными. Он мог заговорить о запахе еловой коры с соседом, но тот его не понимал, и всегда делал вид, что чем-то занят и не может его слушать. Зато он слушал почти все разговоры между конями. Они говорили о том, как быстрее всего вспахать больший участок земли до заката солнца, или спорили о том, кто выше и дальше всех прыгает, а иногда брались выяснять чей аллюр из кобылиц наиболее изящный. Здесь его никто не презирал, как когда-то, как ему казалось, презирали его лесные олени. Здесь все считали нашего коня спасённым от жуткой нужды и страха, от темноты неизвестных путешествий, от нападения какого-нибудь жуткого зверя, от холода, дождя, от любой стихии.
Долгое время наш конь считал что, так и должно быть, что это единственно верный способ жизни.
Однажды он возвращался с работы позже обычного. Силач по этому поводу очень рассердился, но никак не наказал его - он дал ему спокойно поесть, а потом хотел отвести в конюшню, но ему пришлось куда-то срочно и быстро уйти. Такое с силачами иногда случается. Наш конь просто стоял возле дома, и справа от амбара, и смотрел куда-то просто так. То есть не с целью что-то увидеть, рассмотреть, а просто стоял, вглядываясь в одну точку. А когда он перестал это делать, то увидел неподалёку ежа. Он помнил, что ежи очень разговорчивы и немного приблизился к нему.
Еж спросил как прошёл его день, но наш конь не знал как ответить на этот вопрос, был им смущён и уже хотел просто отойти от ежа, когда тот заговорил о великом ките, обитающем в большом океане. Он очень много рассказывал, но коню плохо давалось понимание услышанного и он решился спросить о том, что же такое кит и почему он великий. Ёж немного хихикнул, и рассказал ему о том, что киты - это самые могущественные, независимые и мудрые создания в мире, что живут они в океанах, а совсем рядом с нами есть большой океан, в котором обитает самый могущественный и мудрый кит из всех, что существуют. И этот кит знает всё на свете, может дать любой совет, нужно только прийти и попросить, а потом выслушать ответ. Наш конь спросил, почему же тогда никто не ходит к этому киту за советом, ведь кругом столько вопросов, все постоянно чего-то не понимают, о чём-то спорят, делают ошибки. Почему же так? На это ёж ответил, что в величие и мудрость кита почти никто не верит, но самое главное, что лишь немногие умеют его слушать.
Прошло много времени после того, как наш конь поговорил с ежом о великом ките, но он часто представлял, как однажды отыщет этого кита, чтобы тот рассказал ему всё о нём самом : почему он так и не смог найти тех, кого потерял в детстве, почему сейчас он о них почти забыл, почему ему часто так грустно и одиноко, почему то, что другие встречают согласием и смирением, вызывает у него вопросы и желание всё изменить? Этих вопросов было много, и он боялся, что он окажется из числа тех, кто не умеют слушать великого кита.
Спустя ещё некоторое время эти размышления стали мешать ему справляться с работой. Он стал намного медленнее и несколько раз даже опрокинул телегу. Силач был зол на него, он махал руками, кричал, даже ударил пару раз больно ударил его, он недоумевал почему молодой конь, который полон сил, так плохо себя ведёт в последнее время. Наш конь хотел сказать силачу то, что не давало ему покоя, то из-за чего энергия его ежедневного труда стала не такой утвердительно-сильной, он хотел рассказать о той искре, о том желании, о той надежде и страсти, которая затопляет его каждый день, но он промолчал.
Как-то ночью он не мог уснуть, он вертелся в своём стойле и так и сяк, но странное эмоциональное возбуждение не отступало, а когда он, сам того не ожидая, боднул головой дверцу стойла, то она растворилась, тихо скрипнув. Остальные кони спали. Он подошёл к воротам, вспомнил как они изумили его когда-то, затем он вспомнил каким он был до того, как силач впервые его встретил, отвёл к этим воротам, и непонятная объёмная тоска захватила его дыхание. Впервые он осознал насколько он задавлен рутиной и долгом, копыта его отяжелели, а тело вздрогнуло. Он был напуган до такой степени, что просто ударил двумя копытами по воротам изо всех оставшихся в нём сил. И ворота настолько резко распахнулись, что он увидел как грозный и внушительный железный замок отлетел от них вместе с несколькими дощечками и плоскими железяками. Неужели же вот так просто можно открыть эти ворота? Он ведь всегда считал это почти магией...а теперь...И страх полностью овладел его мыслями, а когда он понял, что разбудил абсолютно всех коней, то почему-то поскакал куда-то в неизвестном направлении изо всех сил, удивлённо обнаружив в себе их прилив.
А когда он наконец-то остановился было уже утро. Он был на берегу какой-то реки. Встав на песке, он пытался понять почему он побежал изо всех сил. Почему? От кого он убегал? И как только он спросил себя об этом, то его копыта вновь потяжелели и он просто лёг в нескольких дюймах от воды, вдыхая запах водорослей, и уснул.
Наш конь решил идти постоянно вдоль реки, потому что считал, что рано или поздно так он выйдет к большому океану. Теперь он не был тем, кого оставили одного на лугу, тем, кто путешествовал по лесам, городам и деревням в одиночку, и тем, кто так долго трудился бок о бок с остальными для того чтобы быть при деле. Он не знал кто он. Но, с другой стороны, он никогда этого не знал. Его место всегда было где-то между, посередине.
Он всё шёл, и шёл, и шёл...И думал о великом ките. Когда он уставал, то ложился на берегу лицом к реке и смотрел на то, как переливается вода и как плавают рыбы. Однажды одна плотва подплыла так близко, что он испуганно поднял голову с песка. Она смотрела ему в глаза, и этот взгляд был таким странным... Эта плотва будто бы знала всё о нашем коне, и знала куда он идёт, почему он идёт, и стоит ли ему продолжать этот путь. Они смотрели друг на друга несколько минут, а потом плотва развернулась, резко вильнув хвостом и ушла ко дну. В этом всём коню виделось нечто важное, сокровенное и изначальное. И сам не зная от чего, но конь заплакал, снова опустив голову на песок.
Пришли морозы и река замёрзла, а конь уже не держался берега реки, а плёлся по склону над ним. Он частенько отходил подальше, если видел, что рядом подходящее место для того, чтобы поискать себе еду. В один из таких моментов он увидел настоящее силачёвское жилище. Целый дом, похожий на те, которые он каждый день видел в деревне. Именно поэтому он сразу не опомнился и не удалился прочь от этого места - он просто вспомнил свою прежнюю жизнь. Он так и стоял, рассматривая дом с одной лишь стороны, пока с другой стороны не хлопнула дверь (тоже хорошо знакомый ему звук) и не раздался звук тяжёлых медленных шагов по мёрзлой земле, на которой повсюду валялись палки, хворост и опилки.
Силач, который встал неподалёку от него был стар, хром и постоянно трясся, то ли от холода, то ли по другой причине. Он посмотрел на коня и улыбнулся. И только после этого нашему коню стало казаться, что в этой ситуации он не в безопасности, но умом он это понимал, а вот страха перед этим неизвестным силачом не было. И когда тот просто сел перед ним на остатки срубленного дерева, закурив трубку, он тоже не испытал ни малейшего опасения. Его разум теперь не мог достучаться до его эмоций и чувств, он отлично понимал, что нужно уходить, но стоял перед этим мелким силачом и просто наблюдал, нюхал, прислушивался к его вздохам. Затем силач ушёл в дом, а наш конь, решил принять уговоры своего разума и скрылся из этого места.
Около одного дня он бродил неподалёку этого дома. Ему хотелось бы вернуться, если бы он знал, что это неопасно. Ведь этот силач мог знать многое о великом ките, потому что он выглядел спокойным, безопасным, умным. Он научился различать лица силачей ещё в деревне. Многим коням литейщик из Западного района казался ужасным и злым, но наш конь сразу различил в нём мягкость, участливость, порядочность. Так и было, потому что потом этот самый литейщик защитил его и нескольких его соседей от воров-гастролёров, расхищающих телеги.
Он был почти уверен, что этот силач многим похож на того силача-литейщика. Но он по-прежнему сомневался. Он постоянно спрашивал себя, в чём смысл его необыкновенного сомнения? Разве не жил он в опасности все годы до того, как попал к силачам? Разве и там он был в полной безопасности, и разве пустившись в этот путь, он теперь не готов встретить опасность, если это требуется? Только вот как же узнать, что это требуется?, - Спрашивал он себя в ответ. И, прежде чем он понял, что ответа не будет, его копыта тихим аллюром застучали по тропинке.
Он вышел к дому уже с другой стороны, со стороны двери, и хозяин увидев нашего коня, сразу, но неспеша вышел навстречу, накинув ушанку, затем он вернулся в дом на какое-то мгновение, но так быстро вернулся к порогу обратно, что даже дверь за это время не успела затвориться. У него в руках была кастрюля и он что-то мешал в ней своей рукой. Потом он подошёл ближе к коню и поставил в метре от него эту кастрюлю. В ней было зерно и ещё какие-то корешки. Сам он в это время сел на крыльце и раскурил трубку, смотря как конь ходит вокруг еды, будто всерьёз решая с какой стороны посуды лучше понять стоит ему угощаться или всё-таки нет. Наш конь опустил морду в широкую кастрюлю и немного поел. Потом он посмотрел на силача - тот был явно этому рад. Уже ничего не боясь конь съел всё принесённое силачом и подвинул посуду копытом прямо до самого крыльца. Силач улыбнулся, встал в крыльца, открыл дверь и небрежно швырнул с порога посудину в дом.
Силач похвалил коня за его крепость и красивую гриву. И больше ни о чём не спрашивал. И тогда конь просто опустился так низко над крыльцом, как только мог, и ничего не сказав силачу дважды ударил правым копытом по земле. Он не оборачивался, но понимал, что силач сейчас очень удивлён и решает, что делать. Наконец он почувствовал, что тот пытается аккуратно сесть ему на спину, и, правильно угадав маневр движения старика подстроился под него, потом встал во весь рост с силачом наверху, и поскакал очень мягко, но старик сразу понял, что лучше обхватить коня за шею, и тогда наш конь понёсся, он был быстр так, как никогда в жизни, он был радостен от этой скорости и сопричастности, от того, что он может себе позволить так быстро нестись и есть тот, кто с ним эту радость разделяет. А силач действительно разделял его радость, он так оглушительно смеялся, что от этого эха разбегались все животные за пару километров находившиеся рядом с нашими героями. Они спустились по склону прямо к замёрзшей реке и выскочили на неё. И вот здесь, скользя по льду, рядом с другом, он почувствовал и вспомнил детство, и такое же счастье, как при играх с братьями на лугу, и такую же закалённую надежду на то, что это навсегда.
Зима не выдалась особо холодной по ощущениям Коня, но человек всё чаще отказывался от быстрых прогулок по морозному воздуху. Печальнее этих моментов для нашего коня не было ещё ничего на свете. Он много раз терял. И чаще всего, когда он терял, то без остатка. Но никогда не чувствовал такого горького осаждения внутри как тогда, когда человек впервые не откликнулся на его призыв промчаться по лесу с ветерком.
Когда человек писал портрет очередного силача в доме, то конь стоял сбоку. Он наблюдал мазки, ретушь, движения. Всё это было частью и его самого, и снова он пытался вспомнить ту жизнь, которая была до этого, ведь этот момент, проистекавший из того, что уже с ним случилось, брался из всего и был обязан всему. Наш конь не мог точно помнить, что с ним было тогда, но он хорошо помнил, каким он был. Это казалось ему важным. А иногда не казалось, иногда хотелось отделаться от этого навсегда. Сделать новый рисунок, как человек обычно делал, когда заказчику не нравился первый вариант. Соскаблить старую краску, а поверх нанести вот это вот всё...но.
Весной, когда у Человека находились силы, они ездили в город. Верхом человек уже держаться не мог и они вместе сделали достаточно прочную телегу. В городе они развлекались вкусной едой, прогулками, наблюдениями, и привозили оттуда запасы.
Один мальчишка, сын лавочника, хорошего знакомого человека, часто тыкал в коня пальцем и говорил - 'хорс', потом тыкал пальцем в человека и говорил - 'ганс'. Странный мальчишка, странный язык, странный город. Но коню всё нравилось, хотя он ничего не понимал.
Летом человек почти перестал выходить из дома, и даже портреты писал полулёжа. За припасами конь ездил сам. Нужны были только деньги и способ их не потерять. Но конь вспомнил, как ему скрепкой крепили записки за ухо, когда он работал в 'Силачах' и посоветовал это человеку. Идея была принята.
В одну из ночей наш конь просто прислушивался, как больной, трясущийся, вспотевший человек говорит во сне. Он говорил обо всём. И наш конь никак не смог бы это объяснить или передать другому. Да и не было такого другого, кроме этого самого человека. Он слушал, хотя понимал, что в этом нет никакого смысла. Или же не понимал, но смысл появлялся, заполнял и затоплял, а когда его стало просто некуда деть, то конь, не выдержав, ушёл, чтобы уснуть рядом с домом.
Проснувшись, он посмотрел на вынесенное на улицу ведро с пурпурной краской. Он подтолкнул его ближе к дверям, обмакнул в краску своё копыто, и на том месте, где была балка над входной дверью написал - 'Дом Ганса и Хорса'.