Орудие, грузно осев на жопу, выплёвывает очередной снаряд, сметая струями из ноздрей дульного тормоза последние остатки снежной перхоти с жирной и мокрой ещё земли. Лязгает затвор, выбрасывая куцую гильзу под ноги торопящейся обслуги, и кто-то, не глядя, тут же отфутболивает её в сторону, к россыпи таких же сизых, подкопчённых стаканов.
Справа и слева, впереди и позади уже почти час непрерывно рявкает и грохочет. Вызверенные, одуревшие от непрекращающегося адского шума, от боксёрских ударов воздуха по ушам, пьяные от едкого запаха сгоревшего пороха, потные, несмотря на холод скинувшие свои куртки и бушлаты артиллеристы похожи на чертей, подкидывающих поленья.
Почти час, изменяя прицел на деления согласно таблицам, побатарейно прерываясь каждые полсотни снарядов на то, чтобы продрать банниками стволы, артиллерия фронта методично обкладывает сталью мутную окоёмную даль. Зашивающиеся подносчики валятся с ног, но упёрто стачивают заготовленные укладки. А набитые по самое небалуй грузовики всё прут и прут из тыла новые и новые ящики. Бесконечные, тяжеленные, зелёные, терзающие занозами плохого дерева мозолистые руки.
- Заряд!
Затвор проглатывает очередную порцию смерти и сыто клацает пастью. Совсем уже сорванным, хриплым голосом, выплюнув горькую слюну командир орёт очередное:
- Ох-хонь!
- Откат! - рявкает наводчик, и рассчёт прыгает в стороны.
Орудие ахает, вжимая в грунт раскоряченные оглобли станин.
Клац!
Ещё одна гильза, курясь синеватым дымком, вылетает, чтобы шипя остывать на земле.
- Х-ха-а-а!
Стодвадцатидвухмиллиметровая чушка, испачканная кровью со сбитых ключом рук, вбивается глубоко в ненасытное жерло.
- Н-на-а-а!
Зарядная гильза, мелькнув на прощанье трафареткой "Полный" и кучей дробей с итоговым "111-22-8", залепляет орудию глотку, и затвор отсёкает её от этого мира.
Сиплое, сухое, как по наждаку:
- Готово!!!
И тут же сзади:
- Ох-хонь!
- Отка-а-ат, бля-а-а!!!
И рука, уже живущая сама по себе, дёргает за рычаг.
Кто не успел, сам виноват...