Бесцветное, сумрачное небо сверху и плоская равнина сероватого, мартовского снега под ногами. Эти грязно-белые пелены тянулись бесконечно,насколько видел глаз во все стороны, смыкаясь где-то впереди, перетекали одна в другую. Так было, есть и будет до скончания века: вот она, вечность без прикрас: пустая, бесцветная, надоевшая.
Злат летел между этих пелен невообразимо давно. Слабо парил, переворачивался. Он уже не мог отличить небо от земли, все смешалось в безнадежном кружении. Под закрытыми веками снова проступала сероватая даль, в голове чуть гудело. Злат устал от однообразия... Нет, не усталость. Это была скука. Единственное ощущение вечности: скука. Не боль, не жалость, не всплески горя от безысходности. Простая скука и знание, что это продолжится всегда...
Через бесконеные версты и годы начали вползать тревожащие ощущения. Сначала редкие, почти неуловимые. Странный звук. Вибрация воздуха. Слабый отсвет. В пеленах появились разрывы. Будто, еще немного и выглянет беспомощное, бледное, но все-таки солнце. Знакомые, давно забытые запахи щекотали ноздри.Пелены вечности понемногу таяли, становились все более тонкими, прозрачными. Сквозь них уже смутно различались звуки живого мира. В маленьком разрыве неотчетливо проглянул яркий кусочек голубого неба. Его тотчас же снова затянуло, но Злат вспомнил как небо выглядит. Путешествие через вечность подходило к концу. Оставалось лишь ждать.
И верно: очень скоро снова проглянула синева. На этот раз видение было более отчетливым, продолжительным. Злат даже различил белые клочья облаков. Это оказалось красиво! Только сейчас юноша понял, как устал от бесцветия. Яркость резала глаз с непривычки. И облака, хоть и белые, были совсем не такими, как пелены вечности. Там - тускый, скучный, мертвенно-серый оттенок. Тут отчетливый белый, цвет, цвет жизни: снега, освещенного солнцем; медовых ромашковых лепестков; парного молока в жестяной кружке с нагретыми стенками.
Это было так здорово: снова вернуться к жизни!
Сделав небольшое усилие, Злат открыл глаза. Он лежал в лесу на наскоро сооруженном ложе из веток, покрытых плащом. Сверху накинут еще один плащ для тепла. Злат с удовольствием ощутил обнаженной кожей грубую реальность земной одежды. Резко пахнуло раздавленной муравой, горькой полынью и пряными цветками зверобоя. Верху, над самой головой, нестерпимо громко орали птицы. Щекам было тепло, а лбу почему-то холодно и мокро. Но даже эта мокрота доставляла удовольствие - живая, противная, не чета безвкусию вечности.
Под боком кололо. Злат повернулся, укладывась поудобнее и понял, что может открыть глаза. Чисто из удовольствия испытать новые-старые давно забытые ощущения повернул голову. Холодная мокрая тряпка сползла на шею. В носу защекотало. Злат громко чихнул и разомкнул веки. Он верно определил: лежит в лесу меж двух плащей. В нос ему уперся полусозревший стебелек тимофеевой травы, покачивается, щекочет. Совсем близко встревоженные глаза Радэльфа. В руках эльфа берестяной ковш. Вода тоненькой струйкой стекает из ковша на щеку лежащего. Удивительно было лежать и чувствовать на лице отчетливые, холодные брызги.
--
Да уж, - пробормотал Злат, понемногу приходя в себя. - Сульфазин - это круто.
--
Снова бредит... - Радэльф огоренно отставил ковш, присел на кочку рядом, с задумчивым видом подпер узенький подбородок мокрой рукой. - Неужто не очнется?
--
Кто бредит? - Злат смахнул со лба мокрую тряпку, одним движением сел на ложе, откинув верхний плащ, - У тебя крыша поехала.
Обернулся кругом. Понемногу начало доходить, что и обратный переход получился. Лес, эльф и никаких дач с машинами. Надо же словить такую удау!
--
Истома, друг! - эльф подпрыгнул. Прозрачно-синие глаза его заиграли внутренним светом, губы раздвинула радостная улыбка, через секунду сменившаяся настороженным и печальным вопросом. - У тебя все в порядке?
--
Зови меня Златом, я в последнее время запал на это имя. - Юноша провел рукой возле плащей, - А прикид-то мой где?
--
Чего? Ты что-нибудь хочешь? Такие странные слова...
--
Ну, - Злат поник головой, затем в притворном ужасе всплеснул руками, - Сначала там шарахались от моей манеры говорить, теперь здесь шарахаются! Куда крестьянину податься? - Набрал полную грудь воздуху, задержал дыхание, на выдохе отчетливо произнес, - Не бойся, Радэльф, я в здравом рассудке. На меня не повлиял ни двойной переход, ни болезнь. Просто я принес из иного мира вместе с чужими знаниями и навыками непривычную манеру говорить, их словечки. Довольно долго мне приходилось привыкать к тамошнему разговору, здесь придется вспоминать забытое. Ради славы Берегини, одергивай меня.
--
Да уж, придется. Слова вроде и понятные, а смысл ускользает.
--
Ничего страшного, никаких заклинаний-волхований. К примеру, сейчас я спросил, где моя одежда.
--
Вот же, совсем рядом лежит.
Радельф указал на аккуратно сложенную стопку в изголовье. Злат не спеша разобрал. Помял в пальцах чистую рубашку из тонкого белого полотна, подарок Еленя (ну и дерюга!), разгладил ладонью штаны из тонкой, прекрасно выделанной кожи, одобрительно кивнул. Недовольно поморщился, прикинув на вес сапоги:
--
Прямо луноходы какие-то! Зря кроссовки не прихватил...
--
Опять тарабарщина.
--
Чего же тут непонятного?
--
Как ты сапоги обозвал-то?
--
Луноходы? Это так, к слову. Тяжеленные сапоги у них были, неуклюжие, их луноходами все называли, а еще говнодавами.
--
Это вполне понятно. Можешь не объяснять. Что значит второе слово, крысовки. Их из крысиной шкурки выделывают?
Злат расхохотался.
--
Знаешь, Радэльф, я только сейчас понял, с чего над моим разговором все покатывались. Я ведь там тоже на каждом шагу такую чушь молол. Не удивительно, что кое-кто за придурка держал.
Радэльф обиделся. Повернул голову к лесу, наклонил голову и начал обрывать лепестки с увядающей ромашки. Злат резко оборвал смех, виновато вздохнул, похлопал друга по плечу:
--
Ладно тебе, не дуйся.
--
Вряд ли очень разумно, прийдя домой, обзывать своего лушего друга придурком. Я беспокоился, ухаживал, пока ты в жару валялся, ночи не спал, крошки в рот не взял за все время, от воинов Хорса да оборотней оберегал! И вот получил за свои труды! Спаси тебя Берегиня.
Злату стало очень стыдно. Покраснел до ушей, опустил голову. С минуту лежал тихо, затем протянул руку, робко коснулся кисти Радэльфа.
--
Ну ладно, сглупил. Прости ради славы Берегини, не хотел. Болван я, нечаянно вырвалось. Просто впервые услышал со стороны что-то подобное тому, как сам выступал, вот и не удержался. Если тебя утешит, могу признать, что сам я глупости говорил не чета тебе! Ну прости, еще раз прощени прошу. Ну, мир?
Злат протянул правую руку ладонью вверх. Радэльф искоса, не поднимая головы,вопросительно-недовериво глянул на друга. Потом повернулся, расцвел улыбкой, сильно ударил раскрытой ладонью по протянутой ладони.
--
Ну мир так мир. Кто старое помянет, тому глаз вон! А про крысовки все-таки расскажи.
--
Да чего про них рассказывать. Башмаки такие, наполовину кожаные, наполовину матерчатые, со шнурками. Прочные, легкие, удобные и не промокают. Как раз на это время.
--
Ну ты и привереда! Наши сапоги тебе уж и не подходят. Избаловался в том мире, как я погляжу.
--
Да есть немного. Там улет сколько классных моментов. Тащишься по жизни.
--
Снова. Что такое классный?
--
Одно словечко только и не понял, а уже придираешься. Классный - значит отличный. А привереда, выходишь, ты. Может мне вообще за- молчать?
--
Сам же велел поправлять и ругаешься... Кстати, чем это ты себе задницу обмотал?
Злат несколько смущенно провел рукой по бедрам.
--
Это? Трусы. У них все такие носят для удобства. Я привык, когда перелетал, решил оставить - там они все равно ни к чему.
--
Это в них сейчас хорошо. Зимой все яйца отморозишь.
--
Поверх и штаны надеть можно. Там все так и делают.
--
Так у них, может, торопиться некуда.
--
Не так уж это и долго. Зато стирать легче, не надо каждый раз тяжелые портки полоскать да сушить.
--
Ну, не знаю...
Эльф недоверчиво покачал головой. Злат тем временем быстро оделся. Поверх рубашки накинул на плечи один их плащей - дело шло к вечеру, заметно похолодало. Левая пола оказалась сильно прожженной. Радэльф молча, с видом отчаяния покачал головой. Злат вопросительно вскинул брови и снова, по-прежнему молча продемонстрировал дыру, да так и остался с перекинутым через руку испорченным плащом.
--
Ты же только что в себя пришел. Отдохни маленько, завтра все узнаешь.
--
Нет уж, рассказывай сейчас. Я достаточно здоров. Так что тут у вас происходило, пока меня не было?
--
Много всего, да мало хорошего.
Из кустов вынырнул Найденыш с плотно набитым, торчащим брюшком. К морде его прилипло птичье перо. Кот, довольно урча, вспрыгнул на колени к Злату. Парень поднял руки, начал гладить Найденыша. Тот аж извивался от удовольствия. Радэльф молчал. Злат, жестко глядя в лицо сидящего напротив, незнакомым голосом спросил:
--
Я сразу и не сообразил. Почему мы не в детинце? Почему ты один прячешься и скрываешь меня в лесу? Где все?
--
Ну... Вострец с перепугу в болоте хоронится...
Высокие, резные, обсыпанные круглыми ягодами кусты боярышника слева зашуршали. Из них послышался знакомый недовольный голос:
--
Марейка-то, как все эти эльфы, приврать не дурак.- Из гущи вы- сунулось круглое лицо Востреца, расплывшееся в улыбке до ушей, украшенное на лбу зелено-желтым мазком. - Может порядочный леший куму свою любимую навестить?
--
Здравствуй, Вострец.
--
Доброго здоровьичка, дорогой Истома! С возвращеньицем!
--
Звал бы ты меня теперь Златом,коль не в напряг.
--
Как прикажешь, я хоть Солнышком назову, лишь бы доволен ты был.
--
Солнышком, это чересчур, а Златом уж зови ради славы Берегини.
--
Только рад буду...
Вострец не спеша, хватаясь корявыми руками за выступающие на берег, темно-коричневые корни, с охами и вздохами, выбрался на сушу. Слегка покачиваясь, подошел поближе к сидящим. На правом локте - небольшой аккуратный узелок. От лешего довольно явственно несло гнилой тиной и пивом. Радэльф брезгливо сморщил точеный нос, отодвинулся, чихнул:
--
Болотом-то завоняло! - Прижал к лицу пучок свежесорванного лилового клевера. - Не стой с наветренной стороны, меня сейчас вырвет.
--
Неженка нашелся! - Вострец, однако, послушно переместился.- Ломаются эти эльфы, словно девка на выданье.
--
Откуда ты взялся, как узнал, что Злат вернулся?
--
Птичка на хвосте принесла. - Вострец хитро сощурился, глазки превратились в узкие щелочки, к вискам побежали лукавые морщинки. - Я много чего знаю. Например, ты, братец мой, тож не без греха...
Радэльф гневно нахмурился:
--
Нашелся праведник, мои грехи считать!
Злат почуял, что в воздухе пахнет нешуточной грозой. Согласия меж эльфом и лешим за время отсутствия Истомы не прибавилось. Пришлось прибегать к экстренным мерам.
--
Тот мир, где я ошивался, интересный такой. На наш почти не похож.
Спорщики прекратили наскакивать друг на друга, повернулись к Злату. Невысказанные претензии замерли на губах. А юноша продолжал говорить с такой скоростью, чтобы ни один, ни другой не успели даже словечка вставить. Оисывал свои приключения очень подробно, но еще подробнее перечислял чудеса недавно оставленного мира. Ухитрился даже рассказать о фильмах, радиопередачах и книгах. Лишь бы дать возможность остыть горячим головам.
Болтал до самых сумерек. Наконец темы иссякли. Злат остановился передохнуть. Оглядел слушателей. Радэльф застыл с приоткрытым ртом, будто впивал слова даже через желудок. Глаза горят, зрачки расширены, моргнуть боится.
Вострец почесывал в затылке, крутил заросшей головой с желтоватыми пятнами засохшей тины. Недоверчиво ухмылялся, косил глазом книзу, бока распирало от невысказаанных речей. Видать, едва дождался окончанья рассказа. Звонко схлопнул вечернего комара на мохнатой щеке, крякнул:
--
И резинку эту пожуешь-пожуешь, да плюнешь? Надобно язык попусту трепать! Придумали цацку, видать для баб болтливых.
Посыпал вопросами. Востеца удивляла дурость жителей иного мира. Он вообще начал этих людей заочно презирать.
--
Жопа, говоришь, сидит, а ноги все равно бегают? - Хихикнул. - То ли дело, наши санки: сел, пяткой оттолкнулся - и кати себе во весь опор, только поглядывай, чтоб на дерево не налететь. Вот каталка, так каталка. А этот левосипед тьфу одна, глупость да и только, для дураков придумано!
--
Так ведь на санках зимой катаются с горы. А на велосипеде как захотел, так и поехал.
--
Летом дел много, кататься некогда. Зимнее игрище.
--
На велосипеде и зимой катайся коль захочешь.
--
Не скажи, друг ты мой. Колеса-то в снегу как позастрянут!
--
А кто мешает по дороге двигаться?
--
Мало ли! А коль не желаю по дороге? А? То то же...Вот я себе к заднему месту скамейку привяжу, побегу по дороге. Чем не левосипед? Тож самое. Даже лучше будет: как захотел, так и сел и не упа- дешь...
Романтического эльфа гораздо больше заинтересовали фильмы.
--
...Тогда она пронзила себя кинжалом и упала на его труп? До чего красиво... - Тяжко вздохнул, - Родители-то их когда-нибудь помирились? Хоть потом?
--
Помирились, конечно, после смерти детей. Похоронили в одной могиле и даже памятники им поставили золотые.
Практиный Вострец и тут нашел повод придраться, уличить незнакомых жителей иного мира в глупости, непрактичности:
--
Золотые! А этим-то, которые померли, от сего легче? Раньше мириться надобно было, глядишь и детки живы бы остались. Хотя, тож хороши... Те еще штучки! Был бы на месте их родителей, не посмотрел бы, что большие выросли. - Вострец сжал кулак, поднял до уровня глаз, как бы иллюстрируя дальнейшие слова. - Схватил бы за виски и так бы повозил, чтоб вся любовь из головы быстро повылетела! А то ишь, повадились, сразу кинжалами махать, да яды глотать! И вообще,дурень он последний, засранец. Приехал бы потихоньку, ночью, коль невтерпеж. Выспросил бы все, как человек. К отцу свому Ларенце сходил бы. Так нет, травиться побежал, жизнь ему, вишь ты, не мила! Дурость одна и все тут!
--
Но-но, потише! Под этой корягой еще мои дед с отцом жили... И его дед, и его прадед. А где, скажи-ка, твои исконные места? Заткнулся, ответить нечего? Вот и молчи себе в тряпочку, бродяга за- морский без роду-без племени.
--
Ишь куда загнул! Мое-то племя подревней твоего будет. Всем известно, ваши предки еще с хвостами по болотам бегали, а мы уже на флейтах играли!
--
Да ладно вам, спорщики, угомонитесь, надоело слушать. Все ваши разговоры яйца выеденного не стоят!
Радэльф послушно затих. Отвернулся, уставился в темноту, не глядя сорвал какой-то стебелек, принялся нервно покусывать. Вострец с разбегу переключился на критику иного мира.
--
Этак и я на себя черепков навешаю, железками подпояшусь. Пойду ходить по столу с выкрутасами. Пущай и мне в ладоши бьют да хвалят!
...Ни одного не заинтересовали знания, полученные Златом!
--
Ладно, проехали. Теперь ваша очередь.
Радэльф хмуро обернулся, выплюнул кусок травинки.
--
У нас другое. Сначала вроде все нормально шло. А позавчера дотащился до детинца мужик растерзанный, кровью истекающий. Дополз до самых ворот, помощи просил. На дальнюю деревеньку оборотни напали.Всех от мала до велика вырезали. Сказал, да и помер на руках у княжьего стремянного. Князь Елень, долго не раздумывая, подхватился, укатил туда с большою дружиною. Малую дружинку оставил детинец охранять. Нам и ни к чему, стены высокие, ворота крепкие. Ну, закрылись мы, сидим. Уж солнышко село, ни ночь, ни день. А на душе смутно так, неприятно. Вроде и ничего плохого нет, а тянет... И тут из лесу выходят ратники: не оборотни, не люди. Большие, лысые, глаза сверкают. Дубинки каменные. Щиты из шкур, здоровенные, по краям опаленные. Впереди машина навроде тех, что ты описывал: две коробки одна на другую поставленные, снизу колеса железным полотном обернуты. Машины зеленые, в пятнах. Сразу и не разглядели бы, коль не грохот.
--
БТР или БМП.
--
Тебе лучше знать. Машина в детинец с ходу влетела. Как - непонятно.Ворота почему-то открытыми оказались. Следом тролли ворвались. И пошла потеха...
--
Какие такие тролли? - Врезался в грустное повествованье презрительно-насмешливый голос Востреца. - Людоеды были. Вечно эльф напутает.
--
Помалкивал бы, пока я рассказываю! Забыл, как со страху в колодезь нырнул?
--
А кто мертвым прикинулся, валялся на куче трупов, пока бой не утих?
--
Дрался я! Меня топором по голове шарахнули до беспамятства.
--
Без памяти перетрухнул ты!
--
Не время обиды считать, рассказывай дальше, Радэльф.
--
Машина огнем плевалась, тролли дубинками орудовали. Где уж нам устоять было, в открытом-то бою! Детинец пожгли. Кого насмерть перебили, кто сам убежал: воинов не осталось. Кое-кого они с собой увели. И Ласточку в том числе. Запихнули в машину, увезли. Один из этих ножом записку к дверм терема приколол. Мы с Востецом как ни бились, прочесть не могли, Елень тоже напрасно трудился.
--
А та записка сохранилась?
--
У меня ничего не пропадает!
Вострец самодовольно потянул из внутреннего кармана небольшой клочок белой бумаги, смятый, запачканный, разрезанный посередине. Злат схватил,пробежал глазами. На простом тетрадном листке в косую линейку, шариковой синей ручкой наскоро было нацарапано:"Девочка будет в Хорсиде. Если Злат сочтет нужным, пусть приходит за ней. Один и без оружия!!!" Последние слова подчеркнуты жирной чертой и выделены тремя восклицательными знаками. Злат три раза перечитал записку, потом смял, зло кинул в траву.
--
Ладно, дальше чего произошло?
--
Князь Елень, как вернулся, бросился вдогонь за похитителями. И с тех пор от него ни слуху, ни духу. А в записке чего написало, разобрал?
--
Да. Ласточка в Хорсиде. Меня туда приглашают. Знаете, что это такое?
--
А то! Хорсов замок проклятый, на выжженной земле. Неужто пойдешь?
Злат криво усмехнулся:
--
А что мне еще остается, друг Вострец? Дружины нет, Еленя нет, Радонега и того нет. Вряд ли Хорс и его приспешники великодушно согласятся обождать, пока мы соберем войско и освободим Ласточку силой.
--
А чем же ты ей поможешь там?
--
Понятия не имею. Но, может, Ласточку выпустят в обмен на меня. В конце концов она лишь заложница.
--
Приманка, хочешь ты сказать! - Взвился Радэльф. - И ты пойдешь на эту приманку, словно мышь в мышеловку! Нет! Мы не можем такого допустить, ты явлешься символом нашей борьбы, залогом победы. Ты себе не принадлежишь.
--
Не болтай ерунды.
Юноша взял стоявший поблизости закопченый котелок, отправился к ручью. Радэльф с пылающим лицом обернулся к Вострецу за поддержкой. Леший задумчивым, серьезным взглядом проводил Злата.
--
Не удержать нам его.
--
Был бы жив дед Шкворень...
--
Да и он бы ничего поделать не смог.
--
Точно. Дед Истому бы удержал, Злата - нет.
--
Так чего зазря языком чесать? Пущай идет, может все к лушему обернется.
--
Твоими бы устами, да мед пить.
--
Насчет меда не знаю, а кое-что другое пожалуй найдем.
Востец размотал свой узелок. Достал жирную куропатку и горшок моченой брусники. Радэльф тяжко вздохнул, помотал головой, отгоняя гнетущие мысли. Принялся собирать хворост для костра.
Когда Злат вернулся, осторожно неся перед собой полный воды котелок, над огнем готовое жаркое испускало чудный запах. Непривычно тихие эльф с лешим сидели рядышком на земле. Перед ними расстелен знакомый клетчатый платок деда Шкворня. Один перетирал и без того чистые миски, второй нарезал хлеб на пестрой доске.
Радэльф молча принял котелок. Востерц, дуя себе на лапы, пот- янул куропатку, разломил на три равные части. Разложил. Ужин прошел в молчании. Уже скатывая платок, Вострец буркнул:
--
Хоть бы ночь переночевал. Сколь не виделись-то. Утречком пойдешь по росе.
--
Каков смысл? Душу травить только. Да не печальтесь вы так, я не умирать отправился. Выкрутимся. Кстати, куда мне идти?
--
До детинца, потом по следу огненной машины.
--
Ладно. - Злат поднялся. Обвел ясными глазами друзей. Еще раз внятно повторил: - Выкрутимся. До встречи. - И зашагал к детинцу.
--
Ладно бы... - Огоренно забормотал вслед Вострец.
Радэльф следил за тонкой фигурой, тающей в темноте.
ГЛАВА 3.
Машина оставляла за собой широкую просеку. Временами лес по обе стороны оказывался обожжен. Деревья валялись, на земле чернели глубокие проплешины. Видимо, сидевшие внутри машины, ни с того, ни с сего начинали палить направо и налево. Следом за машиной выступали из почвы следы босых ног, слишком громоздкие для человека. Большой палец отставал от ступни почти под прямым углом, как у крупных обезьян. Лес неприятно затих: ни птицы, ни шумного зверька. Все распугали машины, тролли.
Может, конечно они и людоеды, да слово больно сказочное, детско-пугательное, безобидное. А создания сии отнюдь не порожденье бабушкиной фантазии. Казалось, этих существ обуревает беспричинная злоба. На каждом шагу попадались ужасные следы их разрушительной деятельности: разоренное гнездо со вдавленными в землю громадной ступней птенцами, разметанный в клочья куст поздно цветущего шиповника (алые цветки каплями высыхающей крови умирали на вытоптанной траве), убитые ударом каменной дубины любопытная белочка с потускневшими бусинками остановившихся глаз или отважный пестрый ежик, выставивший торчком коротенькие иголки - принял свой последний, безнадежный бой.
Хвала Берегине, что Найденыш согласился остаться в лесу, не стал сопровождать юношу. Тролли не задумались бы уложить и кота, тем более, друга Злата.
Понемногу стемнело окончательно.Тонкие стволы берез виделись смутными белыми полосками. Широкую машинную просеку затянуло тьмой, будто глубокой черной водой. Злат некоторое время шел вслепую. Раза четыре споткнулся о валежник, упал, больно ободрав лицо и руки.Затем наткнулся на кочку, решил подождать восхода луны, присел. Кругом стоял томительный, пряный запах поздней лесной клубники. Парень машинально принялся ощупью срывать подвядшие, крупны ягоды. Кидал их в рот, наслаждаясь сухой, горьковатой сладостью.
Каким надо быть безмозглым мальчишкой, чтобы бросить мать одну, не сказав ни слова! Сначала похоронила мужа, потом сын пропал без вести... Конечно мама сильная. Не плачет, ждет, надеется, глядит на дорогу. Даже чистое белье, небось, под рукой держит на случай возвращения бродяги-сына. С нее станется!
Злат дал себе слово, если выберется из переделки, обязательно вернется домой: попросит прощения, все расскажет, возьмет благословение. Безусловно,это следовало делать раньше, она бы все поняла, но лучше поздно,чем никогда... Если, все будет хорошо.
От размышлений юношу отвлекли приближающиеся крики, стоны, хлопанье бичей. Злат поднялся, отряхивая руки. Луна уже взошла над горизонтом, заливая лес желтовато-белым, призрачным светом. Деревья отбрасывали четкие, черные тени. Там, где падали лучи ночного светила, каждый листок березы ясно различался, приняв холодный металлический оттенок.
По машинной дороге медленно тащилсь вереница окровавленных, полураздетых людей, скованных цепями по рукам и ногам. Черными казались раны на спинах, головах, руках пленников. Некоторые были наскоро перевязаны, но большинство ран затянулись сами или продолжали кровоточить, роняя редкие капли в серебристую от росы траву. Люди казались изможденными, полуживыми.
По бокам страшной колонны шмыгали маленькие, в половину мужского роста, людишки в кольчугах и плащах, вроде бы фиолетовых. Не разобрать при луне. Каждый имел на непомерно большой голове высокую шляпу со здоровенными прямыми полями. Слева за ленточку на тулье у каждой шляпы заткнуто по лиловому перышку незнакомой птицы. Человечки злобно кричали, бегали взад и вперед, подгоняя отставших.
Один из пленников, немолодой мужчина в разорванной на плече кольчуге, обрамленной запекшейся кровью, упал. К нему подскочил надсмотрщик, прокричал неразборчиво, высоким, пронзительным голосом. С размаха ударил человека в обращенное к нему, усталое лицо. Губы и брови упавшего скривились в страшной гримассе боли и унижения. Однако, человек попытался встать. Приподнялся на локтях, чуть наклонился вперед. Но руки неожиданно подломились. Мужчина рухнул навзничь в низкую, полувырванную машиной траву. Надсмотрщик вновь ударил человека сапогом в бок. Раздался короткий вскрик. Тогда человечек достал из-за пояса длинный, изогнутый кинжал, наклонился, деловито перерезал горло упавшего, дождался, пока тот перестанет шевелиться. Вытер кинжал о волосы убитого, сунул за пояс и побежал догонять остальных.
Все было проделано так просто, равнодушно и по-деловому, что Злату стало дурно. Он яснее представил себе цель путешествия. На душе потяжелело.
Из чащобы дунул легкий, почти неуловимый, прохладный ночной ветерок, приводя юношу в чувство.
На этих фиолетовых нападать бесполезно: чересчур многочислены. Может, стоило, будь в руках Радонег. Но ведь нет даже кинжала, лишь крохотный перочинный ножик. Злат решил притаиться, благо боярышник скрыл. Сжался в комочек, пригнул голову.Рубашка белая, вот незадача.Надо было хоть плащ захватить.
Неожиданно один из надсмотрщиков, стоявший ближе других, задрал голову вверх, принялся нюхать воздух коротким носом, раздувая широкие, глубоко вырезанные ноздри. Затем как-то нелепо крутанулся на месте, сделал движение, будто хотел броситься в лес. Заколебался на мгновенье. Дробной мелкой рысцой протрусил в хвост колонны. Злату было видно, как прибежавший взволнованно говорил человечку, со властными манерами, на голову выше остальных, в самой широкой шляпе, украшенной самым пышным пером. Наряд рослого дополняли темные очки, нелепо глядевшиеся среди ночной тьмы.
Злат не стал ждать результатов доклада, справедливо рассудив, что увидал вполне достаточно. Он повернулся, стараясь не шуметь, на цыпочках отошел подальше. Когда решил, что шагов его не слышно, со всех ног рванул в чащу.
От колонны отделились несколько человечков, бросились в погоню.Шляпы мешали, задевая за ветки. Человечки на ходу сбросили их. Следом прошли еще двое, аккуратно собрали с земли брошенные шляпы. Стали вблизи от главного(в темных очках), держали свою добычу, ожидая, когда можно будет вернуть владельцам их собственность.
Злат был выше, тоньше, бежал значительно быстрее, несмотря на остатки дурноты, застилающие временами глаза. Но человечки не спеша трусили за ним на крепких, кривых, волосатых ногах, полные странной уверенности, что добыча не уйдет. Кругом свистели стрелы. Злат бросался из стороны в сторону, уходя из зоны обстрела. Высокая трава путалась под ногами, затрудняла бег. Человечки же, казалось, даже не замечали ее, оставляя за собой узкие, перекрещивающиеся дорожки черной взрыхленной земли.
Через какое-то время Злат, в крови которого еще бродило убойное лекарство, начал уставать. Ноги поднимались все с большим трудом, заныла поясница, заколол правый бок... Впереди показался просвет. Лес кончается! Злат из последних сил прибавил скорость, надеясь на ровном месте оторваться от неуклюжих преследователей.
Выбежал... на просеку. Перед ним стоял начальник фиолетовых, опустив к ноге плетеный из бычьей кожи бич. Перед начальником с полдюжины лучников направили стрелы на Злата, при первом же неосторожном движении готовые уложить юношу.
Проклятые человечки каким-то образом так ухитрились направить бег своего врага, что тот сделал круг и вернулся к колонне.
Начальник резко, по-командирски шагнул вперед, вскинул бич к Злату, коротко пролаял:"Взять его!" Оскалил в нелюдской ухмылке острые белые зубы. От колонны отделился один из надсмотрщиков. В руках его коротко звякнули тяжелые, двойные цепи с полукружьями толстых, неровно кованых наручников. В груди юноши слегка похолодело. Идти с колонной в цепях не хотелось. Необходимо выиграть время, чтобы просто выиграть. Злат презрительно повел плечом. В том мире, откуда он недавно прибыл, это, кажется, называлось "делать хорошую мину при плохой игре".
--
Да кто вы такие, что нахально напали на меня?
Улыбка начальника фиолетовых стала шире, приобрела издевательско-дружественный оттенок. Как бы уши свои не проглотил.
Мы-то? Сейчас узнаешь. А пока почему бы тебе самому не представиться?
С удовольствием. Я - Злат. Иду к Хорсу по его велению.Так зачем ваши грязные людишки осмелились задержать меня?
Ухмылка заметно привяла. Начальник отступил на шаг.
Надсмотрщик с цепями вообще остановился. Сзади раздались тревожные пере- шептывания.
--
Тихо там, подонки! - Черные очки обернулись к юноше. Хлыст елозил из стороны в сторону, сбивая головки травы, стряхивая серебристые под луной капельки росы на высокие начальственные сапоги. - Простите, мы не могли знать. Зачем же вы бежали?
--
Откуда мне знать, кто тащится ночью через лес? Это вполне могли оказаться воины князя Еленя. Тоже правда. - Немножко подумал. Грубое лицо осветилось внезапны озарением под глупыми черными очками. - Если ты и вправду тот, за кого себя выдаешь, тогда нам по пути. Ты же не откажешься сопровождать нас. Да и с колонной безопаснее. Сам ведь говорил, что опасаешься воинов князя Еленя.
Злат нерешительно оглянулся. Кругом стояли маленькие, укрощенные, но все равно смертельно опасные лучники. Стрелы на тугих тетивах пока смотрели в землю, в любую минуту готовые убить. Юноша недовольно буркнул. Передернул плечами. Всем своим видомм показывая, сколь унизительно-неприятно такое соседство, направился в хвост кононны. Ненавидящие взгляды пленников провожали обоих.
Снова хлынули тревожные мысли. Хорс, послужив Злату щитом,стал ближе, пусть на самый тоненький волосок. Прикрываясь именем мы взываем к нему.Вступаем в духовный контакт. И тем самым пробиваем невидимую брешь в нашей защите. Какова вероятность, что эти маленькие, невидимые щелочки, слившись в одну обрушат внутренние крепости и оставят нас обнаженными перед жестоким, безжалостным врагом? Можно ли просить противника об одолжении, пусть даже он и не подозревает об этом? Злат решил больше так не делать. На всякий случай.
5.
ГЛАВА 4.
Ласточка в том бою вопреки ожиданиям мужчин отнюдь не безуспешно размахивала кинжалом. Ее коротенький прямой меч с удобной кожаной рукояткой (подарок князя) вполне мог бы произвести известные опустошения во вражеских рядах, не будь противник так неуязвим. Но попробуй повоюй, когда твой меч натыкается лишь на камень да железо! Девочка уже благоразумно собиралась покинуть детинец, когда чьи-то крепкие руки схватили ее за талию.
Не долго думая, Ласточка нагнула голову, привычно впилась зубами во вражеские пальцы, прокусив до крови соленую, пахнущую потом и металлом кожу. Держащий взревел раненым вепрем, на секунду отпустил девочку. Та воспользовалась, скользнула тоненькой змейкой меж двоих ратников.
Один сосал укушенные пальцы и был вполне безобиден. Зато другой! От внезапной боли в затылке Ласточка подалась назад, мотнула головой. За волосы, гад ухватил... Да как крепко, полкосы, небось выдрал, самого бы так за причинное место... Ласточка замерла. Потом тихонько, для пробы, дернулась.
И очутилась над землей, крепко стиснутая поперек живота. Укушенный, грязно ругаясь, попер на беспомощную девочку, поднимая здоровенный невредимый кулак левой клешни. Из-за спины негромко донеслось: "Эй, ты поосторожнее, она живой необходима!" Тотчас укушенный остановился, извлек откуда-то хорошую, плотную тряпку. Девчонкин рот обвязали так, что она не могла не только кусаться, но даже позвать на помощь. Ткань колола щеки, воняла чем-то неживым, немного похоже на укушенную руку. Противные волокна лезли в открытый рот. Ласточка замотала головой, безуспешно пытаясь сбросить повязку. Тем временем руки подняли девочку повыше. Ласточка брыкалась, лягалась, извивалась в тщетных попытках вырваться. Вверху железно брякнуло. Девочку перехватили другие руки, перенесли и опустили. Бедняжка оказалась внутри железной машины. Успела только заметить нарисованного на броне красного петуха с раздвоенным на конце змеевым хвостом. Из клюва петуха вырывались языки пламени. "Вот и попалась василиску, сейчас сожрет и не поморщится..." - обречено подумала девочка.
Глаза закрылись сами собой, чтобы не смотреть на собственную смерть. Но тут же обожгла мысль, что трусливо погибать зажмурившись, словно слепой котенок. Тогда Ласточка во всю ширь раскрыла глазищи и даже завертела головой, чтобы успеть все разглядеть.
Никаких ужасов. Даже слегка наоборот. Внутри спокойно сидели весьма симпатичные мальчики, с короткой стрижкой, сосредоточенные, серьезные, в облегающих темных одеяниях. На проглоченных непохожие. Девочка немного успокоилась за собственную участь. Тогда ее охватила ярость. Да как они смеют! Бессовестные, воспользовались отсутствием Злата! Ну и князя Еленя, пожалуй, тоже...
Один из парней, беленький, чем-то напоминающий Истому, или вернее, Злата, осторожно опустил девочку на пол. Устроил поудобнее. Аккуратно, дабы не попасть под острые зубки, освободил щеки. Сразу невыносимо пахнуло нагретым железом, каменным маслом и острым мужским потом. Вонь лишь подогрела злобу пленницы. Сидевший рядом с Ласточкой прокричал: "Порядок! Можно трогать!" Передний обернулся, кивнул, понял, мол. Машина с лязгом и грохотом двинулась вперед.
Как только рот девочки избавился от повязки, посыпались ругательства и угрозы: "Мерзавцы! Подонки! Сволочи! Только и можете нападать на беззащитных! Специально ждали время, пока детинец без ратников останется! Ну ничего!" Парни весело похохатывали, не мешая Ласточке изливать беспомощную злость. Сидевший рядом слегка придавил ее плечо, удерживая на месте. И это еще больше разогревало бесстрашную.
--
Вот вернется Истома Златом, он вам всем покажет!
--
Какой сердитый котенок! - Нехотя пробормотал один и потянулся потрепать девчонку по взъерошенному затылку. Та злобно тряхнула головой, пытаясь зубами поймать протянутую руку в прыжках машины. Но сидевший рядом нахмурился, сам отвел жадные пальцы:
--
Погоди-ка! - Наклонился, прислушиваясь к неразборчивым в грохоте словам.
Ласточка торжествующе продолжала:
--
Это вам не Востреца под корягу гонять! Злат возьмет Радонег и всех вас на кусочки изрубит, даже косточек не останется! И никакие машины железные вам не помогут!
Парень еще повысил голос, чтобы сидящий спереди мог услышать:
- Сенька! Ты просек, ее слова?
Спереди донесся невнятный ответ:
--
Просек-то просек, да ничего не понимаю! - Остальное потонуло в несмолкающем грохоте.
--
Ты знаешь Злата?
--
У нас его все знают. - С достоинством отозвалась девочка.
--
А тебя не Ласточкой звать случаем?
--
Угадал!
Парень недоверчиво покачал головой, но задумался. Выпустив пар, Ласточка тоже притихла на дне, пытаясь хоть как-то удержаться на одном месте. Ребята что-то кричали еще, пытались хватать девчонку, так что той приходилось уворачиваться и извиваться изо всех сил. Ласточка даже обрадовалась остановке. Хотя и непонятно, что ожидало впереди. Только бы выбраться из ужасной машины - дальше разберемся.
Неожиданно в потолке показался кусочек голубого неба. Парень, говоривший с Ласточкой, осторожно, дабы не попасть под острые зубки, поднял добычу. Передал наверх. Другой соскочил на землю. Поставил пленницу. В первый момент оглушала тишина и знакомые запахи. Через минуту стало понятно: пахнет не совсем так, как дома. Совсем нет аромата травы и цветов. Зато довольно сильно воняет незнакомыми, не очень чистыми животными. И еще чем-то непонятным, тревожным.
Ласточка огляделась. Она стояла на просторном, мощеном дворе. Справа громоздилась машина. Слева полукругом возвышалась высокая, до неба, стена бесцветного, как булыжники мостовой, камня. Прямо перед ней непринужденно расположился высокий молодой человек в сером, опушенном волчьим мехом плаще. Острые кончики ушей выступают за линию головы. Зеленые глаза, узкие губы, юное, злобное лицо. По преданиям так выглядит сам Волк Майя. Он стоял, гнусно ухмылялся, мерил девочку взглядом и... облизывался!!!
Ласточка в испуге шарахнулась вправо. Только что там никого не было, но навстречу движению девочки воздух сгустился, заколебался. Проявились мутные темные контуры человека в длинном плаще с капюшоном, надвинутым так глубоко, что лица не увидать. Его почему-то пленница испугалась еще больше. Попятилась, оступилась. Мягкие, словно густой, холодный кисель и такие же противные руки подхватили, не давая упасть. Доброжелательный голос над ухом прожурчал: "Осторожно, милочка." Девушка подняла голову.
Ее за локти слегка поддерживал толстяк в непонятной фиолетовой одежде. На круглом лице - ласковая улыбка. От маленьких глазок бежали во все стороны лучики-морщинки, придавая сходство с добрым дядюшкой. Только он не источал скрытую или явную угрозу в этом опасном месте. Осторожно, Ласточка, тут может быть скрыта ловушка.
--
Тихо, товарищи, - укоризненно обернулся толстячок к остальным. - Зачем понапрасну пугать ребенка? Малышка и без того вне себя от ужаса.
--
А вот и нет! - Голос Ласточки дрожал от обиды и злости, но звучал ясно и задорно. - Ничуточки я не напугана.
--
Славненько! - умилился толстячок. - Какая отважная. Приятно посмотреть. Ты ведь хорошая девочка, а хорошим девочкам не делают ничего плохого. Так что не бойся. Просто поживешь немного у нас в гостях, а потом придет Истома и заберет тебя домой. Согласна?
Ласточка отрицательно качнула головой. Толстячок, словно не видя, продолжал:
--
По глазам вижу, что согласна. Ну вот и хорошо. Какие славненькие глазки! Как сердито они сейчас смотрят. Но это ничего, скоро ты привыкнешь и перестанешь сердиться. У нас тут много удивительных вещей. Не заскучаешь, слово даю.
--
Да уж, - многообещающе ухмыльнулся Волк Майя. - Скучать она не будет, это точно.
От нового прилива злости у Ласточки пропали последние остатки страха.
--
Не согласна! - Это выглядело дерзко, но было правдой. Не стоит принимать ее за дуру. - Жить у вас тут не желаю, на ваши удивительные вещи мне глубоко наплевать, а Злат никогда не придет за мной.
--
Конечно придет, милочка, - продолжал разливаться соловьем толстячок. - Он же тебя любит. И тогда мы немножко поговорим с ним, а потом отпустим вас обоих подобру-поздорову. И даже калачей на дорогу дадим.
--
Вранье! - Продолжала дерзить ошеломленная Ласточка. - Собачьего бреху не стоит. И не любит он меня ни чуточки, ни капельки. И не отпустите вы нас подобру-поздорову.
Волк Майя ощетинился, фыркнул, напрягся, будто готовясь к прыжку. Ласточка сжала кулачки, собираясь дорого продать свою жизнь. Но в эту минуту к разговаривающим приблизилась девочка в просторном сером платьице с белым передником. Короткие волосы гладко зачесаны за уши. В глазах через страх и недоверчивость пробивается странный, неприятный огонек упорной убежденности. Толстячок назвал девочку прислужницей, велел помочь гостье устраиваться на новом месте. Повернулся и пошел куда-то вглубь двора, на ходу грозя Волку Майе коротким пухлым пальцем.
Ласточка недоверчиво оглядела навязанную девицу. У нее никогда еще не было прислужниц. Первая оказалась девочкой примерно ласточкиных лет. Такая маленькая, худенькая, тихая и бесцветная, что на ее фоне даже светленькая Ласточка выглядела ослепительно яркой.
Девочка робко поздоровалась, тихим голосом попросила Ласточку следовать за ней, если той будет угодно. Пленница хотела сначала огрызнуться, не угодно мол ей. Но карие глаза так беспомощно глядели из-под бесцветных высоких бровей, что нагрубить просто язык не повернулся. Тем более, что на площади остался еще стоять Волк Майя, и его тонкий, пронзительно-розовый язычок снова начал быстро-быстро облизывать губы.
В комнате на самом верху башни, куда ее привела прислужница, Ласточка первым делом как следует огляделась. Узкая кровать, маленький квадратный стол, застеленный чистой белой скатертью, два неудобных гнутых стула. Не так роскошно, как у князя Еленя, но гораздо лучше, чем в печном закутке бывшей хозяйки. Ничего. Девочка прошлась по своему новому жилищу, потрогала прочные решетки на небольших окнах. Передвинула стул. Разгладила невидимую складочку на скатерти. Откинуло одеяло с застеленной кровати, провела ладонью по простыне. Снова заправила постель. Прислужница молча наблюдала от двери за всеми этими манипуляциями, сложив под белоснежным кружевным передничком худые руки. Ласточка подошла к девчонке, внимательно оглядела с головы до ног. Осмотром осталась недовольна.
--
Как звать-то?
--
Дана, госпожа.
--
А чего такая вареная?
Дана виновато улыбнулась, но ничего не ответила.
--
Ладно, твое дело. Я - Ласточка. И, пожалуйста, не зови меня госпожой. Статью не вышла. Имя знаешь теперь, так и кличь. Пойдем, покажи-ка мне, что тут у вас есть.
--
Может, не надо? Господин Фиолетовый Сполох ничего не говорил мне о том, что Вам разрешается покидать комнату и ходить куда бы то ни было.
--
Перестань выкать, я тебе не княгиня!
С этими словами Ласточка, отодвинув рукой стоящую на дороге девочку, вышла в коридор. Дана поспешила следом. Видно, ей было приказано не выпускать подопечную из виду.
Тут же раздалось тоненькое заливистое тявканье. Навстречу девушкам, смешно выбрасывая коротенькие мохнатые лапки, бежала маленькая собачонка. Ласточка никогда таких не видала. Собачонка встряхивала обвислыми ушками, трясла курчавой головкой, отважно наскакивала на врагов. Ласточке полегчало. Хоть кто-то нормальный в этом сумасшедшем мире. Девушка присела на корточки, протянула сложенные щепотью пальцы, позвала: "Куть-куть-куть!" Собачонка отпрыгнула назад, запуталась в лапках, чуть не упала, залилась еще более сердитым, тоненьким лаем. Над головой Ласточки сердито рявкнули:
--
Почему порядок нарушают? - Девушка поднялась, удивленно оглянулась. Коридор был пуст, если не считать их с Даной.
--
Кто? Где?
--
Разговорчики!
Над девушками нависла дородная тетка в сером халате, белом, как у Даны переднике и таком же кружевном кокошничке, вертикально сидящем на высоко взбитых волосах. Удивительно тетка напоминала бывшую хозяйку Ласточки. И голосок такой. И так же неприязненно разглядывает Ласточку:
--
Ты кто такая?
--
А ты кто такая?
Сердитая тетка, казалось не ожидала вопроса. Отступила на шаг, вытаращилась. Провела ладонью по отвисшей нижней губе, сглотнула:
--
Я дежурная горничная по этажу.
--
А я Ласточка.
--
Быстро в свою комнату!
--
Сначала перестань орать, как резаная, у меня со слухом все в порядке. И вообще, я не обязана тебе подчиняться. Куда хочу - туда иду. А ты мне никто, чтобы распоряжаться тут.
Тетка выпучилась еще больше, на нижней губе повисла противная слюна. Она два раза молча, словно вынутая на берег рыба, открыла и закрыла рот. Затем протянула толстую, потную лапу, схватила Ласточку за локоть. Но та прекрасно знала, что следует делать в подобных случаях. Деловито предупредила:
--
Руку убери. Укушу.
Предупреждению горничная не вняла, наоборот, потянула девушку назад, в комнату. Ласточка, недолго думая, тяпнула. Тетка пронзительно заорала, отняла руку. И, тряся укушенными пальцами, принялась что-то нащупывать в кармане. Дана ахнула: "Ой! Что это там Найда делает?" Тетка обернулась. Собачонка, взобравшись на стол, деловито рылась в тарелке, сбрасывая коричневые жареные куски на покрытый серым, безворсовым ковром, чистый пол.
Видно появление девушек, оторвало дежурную горничную по этажу от обеда. И теперь собачонка лакомилась оставшимся без присмотра блюдом. Тетка, обеспокоено причитая: "Найда, Найдушка, нельзя же так, слазь немедленно устремилась к своему рабочему месту. Видя приближающуюся хозяйку, Найда послушно спрыгнула, держа в зубах нечто, похожее на ивовый, очищенный от коры прутик. За ней вниз потянулась несъедобная на вид, сероватая веревка. За веревкой все блюдо с грохотом опрокинулось на пол. Собачонка улепетывала, держа в зубах добычу. Дежурная горничная по этажу, стеная, ринулась следом.
Дана схватила Ласточку за руку. Девчонки припустили во весь дух в противоположную сторону. Остановились, только пробежав два пролета лестницы. Дана изменилась. Теперь она уже не казалась тихой, забитой. Щеки раскраснелись, глаза блестят. Видно, что очень даже симпатичная! И смеяться умеет. Обе проказницы поглядели друг на друга, вздохнули и расхохотались.
Отсмеявшись, Дана восхищенно покачала головой: "Нет, как ты ее отбрила! Первый раз эта стерва получила по заслугам!" Осторожно прислушалась, выглянула ниже: "Никого. Пойдем уж, я тебя с нашими девчонками познакомлю. Вы друг другу понравитесь!" Ласточка подчинилась. Все равно делать нечего, не сидеть же в своей комнате.
Спустились еще на один пролет. Завернули за угол. Дана толкнула небольшую, белую дверь с номером. Девочки оказались в длинной узкой комнате. По стенам расположены такие же, как у Ласточки, узкие кровати, аккуратно заправленные полосатыми одеялами. У окна небольшой стол с двустворчатым зеркалом. На столе - пузырьки, баночки, расчески. Несколько девочек в таких же, как у Даны сереньких платьицах, крутились перед зеркалом. Еще несколько читали небольшие книжки, сидя на стульях у кроватей.
Когда Ласточка с Даной вошли, кое-кто бросил в их сторону безразличные взгляды и продолжали свои занятия. Дана обвела комнату лукавыми глазами, громко выпалила: "Девочки! Это Ласточка. Она только что до крови тяпнула Юлиану." Равнодушия как не бывало. Девчонки столпились вокруг новоприбывшей. Начали знакомиться, послышались веселые вопросы "как", "взаправду", "как же ты осмелилась". Дана в лицах передавала разговор. Девчонки от души хохотали.
Ласточка ткнула пальцем в рукав одной из девчонок. Вышивка ей ужасно не нравилась, излучала какую-то угрозу. В неправильном косом треугольнике темный глаз, снизу - три изломанные, тревожные волны. У всех на рукавах были такие вышивки, у Даны тоже.
--
А это чего тут у тебя?
--
Это? - Девчонка гордо подняла руку. - Эмблема. Натолкнулась на непонимающий взгляд, продолжала менее торжественно: - Ну, знак такой, герб. Его носят все, кто служит Великому Хорсу!
--
Вы служите Хорсу?
--
Естественно. Все мы имеем честь служить Великому Хорсу, нашему вождю и путеводной звезде!
Ласточка замолкла. Ей стало неприятно, что эти девчонки, простые, неплохие, отчасти забавные служат злой разрушительной силе. Она уже открыла рот, чтобы раскрыть дурочкам глаза, когда от порога властно донеслось:
--
Что за шум? Прекратить немедленно.
Девочки мгновенно погрустнели, опустив головы, разошлись по местам. К Ласточке подошла девушка немногим старше ее. Тоже в платье с эмблемой, лишь чуть ниже треугольника алели две узкие полоски материи.
--
Новенькая? Почему не в форме? Куда тебя распределили? Иди работать.
--
Это не наша. - вступилась Дана прежним, тихим и робким голоском. - Это Ласточка, гостья Фиолетового Сполоха. Я ее компаньонка.