Цветы роняли лепестки,
листву роняли тополя.
Покинув город Петушки,
я ехал в сторону Кремля,
и малосольный огурец
из Петушков в столицу вез.
Похмелья пламенный певец,
горячки белой виртуоз
позвал поэмою своей
меня в рискованный круиз.
Смотрела стая журавлей
на электричку сверху вниз,
в края заморские стремясь.
Трава сутулилась в тоске
и вдалеке месила грязь
старуха в розовом платке.
И розовела над рекой
уже поблекшая заря.
И я гадал - подвох какой
мне рок готовит втихаря?
Я вспомнил хмурое лицо
певца пирующей Руси.
Я малосольным огурцом
коктейль пахучий закусил.
В тумане мутно-золотом
я славил в песне комсомол.
Я зыбкой поступью потом
до Красной площади добрел.
И не случилось ничего.
Восстав в потемках ото сна,
уже в короне лучевой
плыла над площадью луна.
Коты царапались вдали,
гвардейцев дракой веселя,
и тучи по небу брели,
касаясь лапами Кремля.
Москва давно уже не та,
и Петушки не те давно:
там магазинов - до черта,
и в каждом выпивки полно.
Кумир советских остряков,
умов нетрезвых властелин!
Сойди на землю с облаков,
взгляни на тысячи витрин,
чьим светом ночь озарена.
К товарам новым приглядись.
Да не смутит тебя цена,
всегда стремящаяся ввысь.
И полицейских не брани:
тогда тебе наверняка
укажут  вежливо они
кратчайший путь до кабака.
Ты не узнаешь Петушков.
Там новый правит коллектив,
святую  цель большевиков
отправив временно в архив.
Там люди ссорятся порой,
добычу скудную деля,
но вечерами - пир горой.
Листву роняли тополя,
цветы роняли лепестки.
С противной сухостью во рту
я возвращался в Петушки,
осуществив твою мечту.
Звенело в ритме болеро
в моем кармане серебро.
Я задремал во тьме ночной.
и ветхий член Политбюро
во сне беседовал со мной.