- Не может быть, чтобы не было выхода... - Глен Шелли, большой, грузный, с лицом еще красней обычного, тяжело оперся о столешницу. Вот уже десять лет, как он руководил театром, повидал всякого, но чтоб такое... - Что, если тебе расстаться с этой крошкой, а, Поль? Ты же видишь: всё началось из-за нее...
Поль Лоран, светловолосый круглолицый бретонец лет тридцати, рассмеялся.
- Ты сам знаешь, Глен, что это невозможно.
Глен знал. Тенор Лоран был самым упрямым человеком в Ренне и, может быть, - во всей Вселенной. Если на что-то решился - пройдет огонь и воду, и огонь в данном случае - не метафора.
Поль Лоран был гордостью бретонской оперы, ее именем, сбывшейся надеждой. Его участие в спектакле обеспечивало аншлаг, не сегодня-завтра он должен был подписать контракты с Опера Гарнье и Королевской Оперой... Все рухнуло в одночасье. Как водится, из-за женщины.
Старая Хелен, аккомпаниаторша, уехала в деревню сидеть с внуками, вместо нее пришла тихая невзрачная девочка - как бишь ее? Клер? Кати? Мимо пройдешь - не заметишь. Лоран заметил. На следующий день приперся с букетом, а вечером они с девочкой ушли вместе. Это было - Глен как сейчас помнил - за день до генеральной репетиции.
На репетиции Лоран сиял, как медный таз. И как пел... Глен еще порадовался, что отдал приказ записать репетицию. Странности начались в антракте: никто из присутствующих не смог воспользоваться мобильным телефоном. Аппараты оплавились, словно побывали в жерле вулкана. Еле-еле удалось уговорить испуганных певцов и музыкантов продолжать работу. Начался второй акт - и немедленно отказала звукозаписывающая аппаратура, а из светового пульта пошел легкий дымок.
Вызванный отряд пожарных перевернул театр вверх дном - и не нашел причины происшедшего. Репетицию пришлось перенести на несколько дней; чудом уцелевшую запись первого акта забрал дирижер - чтобы послушать дома.
На следующее утро дирижер ввалился в кабинет Глена - бледный, истерически размахивающий руками. Оказывается, пока он слушал увертюру, пока баритон пререкался с хором, все было хорошо. Но вот подал голос тенор... В квартире сразу запахло гарью, из системного блока вырвались языки пламени, и ополоумевший от страха дирижер едва успел выдернуть шнур из розетки. Потом оказалось, что в квартире одновременно вышли из строя холодильник, электроплита, микроволновка и электробритва. Дирижер не спал всю ночь, а теперь кричал, что ноги его не будет в театре, и что голос Лорана превратился в оружие массового поражения. Глен только хмыкнул в ответ, однако, вспомнив, что Лоран с десяти утра занимается со своей аккомпаниаторшей, выбрался из кресла и дал знак дирижеру следовать за ним.
Неземной красоты "Oh souvenir charmant!.." разносилось на два этажа. И отголоском - из гримерок, из подсобных помещений - слышались удивленные восклицания и проклятья. Оставив позади дирижера, Глен буквально взлетел на второй этаж. Из вентиляционной установки в конце коридора падали куски сажи. Глен рванул на себя дверь репетиционного зала. ...Девушка играла на фортепиано, Лоран пел, не сводя с нее взгляда, и оба излучали столько счастья, что директор почувствовал себя неловко, словно стал свидетелем интимной сцены. Взяв себя в руки, он шикнул на Лорана, снова вызвал пожарных, успокоил персонал и отправил растерянного тенора домой, строжайше запретив ему петь. Конечно, Лоран запел в тот же день, в ванной - расплавив собственный бойлер и два соседских.
Выждав неделю, Глен попросил тенора спеть крошечное ариозо в подвале театра. Казалось бы, вот где нечего плавить... Стоимость тепловых счетчиков Глену пришлось оплатить из собственных сбережений.
Это был тупик. Поль Лоран - гениальный тенор, которому нельзя петь. Где бы он ни запел - будь то на стадионе или на улице - везде найдутся мобильные телефоны, аппаратура... машины, наконец!
Есть, впрочем, маленький шанс - может быть, способность Лорана портить электроприборы исчезнет, если молодая аккомпаниаторша уйдет из его жизни.
- Только подумай, дурень, - убеждал Глен, - теряя возможность петь, ты теряешь всё! И из-за чего? Из-за юбки! Скажи, как ты собираешься зарабатывать на жизнь?
Лоран был невозмутим:
- Придумаю что-нибудь. Тетка приглашает нас к себе на птичью ферму... Будем выращивать кур.
- К... кур?! - Глен поперхнулся и стал хватать ртом воздух.
Лоран повторил:
- Именно, кур. И, может быть, однажды, - он заговорщицки подмигнул директору, - мы построим маленький театр со звуконепроницаемыми стенами, назовем его "Радость технофоба" и напишем над входом: "Оставь электронику, всяк сюда входящий!"
Потом он посерьезнел:
- Наверно, я теряю многое, но то, что приобретаю, гораздо важнее. Может быть, единственно важно.
Разговор Глена с аккомпаниаторшей вышел и того короче.
- Ты понимаешь, - грохотал Глен, - что сломала парню карьеру, да что там - жизнь! Если не слышишь голос совести, прислушайся хотя бы к здравому смыслу!
Девушка посмотрела на директора огромными зелеными глазами, и он впервые подумал, что понимает Лорана.
- Скольких я должна слушаться... - медленно произнесла она. - Может, и вправду должна. Но слушаю только один голос, и он поет мне: "Останься".
Разгромная речь Глена умерла, не успев родиться. Он глядел на Клер или Кати и вспоминал, как сам когда-то просил девушку - единственную на свете - "Останься!" Что она ему ответила? Кажется, предпочла слушать здравый смысл...
Глен махнул рукой:
- Что ж. Попробуйте...
Они спускались по ступеням театра, взявшись за руки. Глен смотрел им вслед. Он вызвал доктора - якобы затем, чтобы попросить лекарство от давления. На самом деле - чтобы задать вопрос, который мучил его в последние дни: неужели нет никакой надежды?
- Вы слыхали о похожих случаях, доктор? Что делать? Что?..
Доктор, сухонький старичок, усмехнулся:
- Ждать, господин директор. Я не знаю похожих случаев, но знаю жизнь. Когда пойдут детки...
- Пойдут... кто? - Выражение лица Глена стало точь-в-точь как тогда, когда он услышал о куриной ферме.
- Детки, господин директор. Тогда молодому отцу будет не до того, чтобы поджигать мобильные телефоны, можете мне поверить. Вот тогда - пусть снова попробует спеть...