"Домашний мальчик"! Более обидного он себе и представить не мог. "Наш сын самостоятельный, прекрасно учится, сам пытается осваивать языки, записывается в разные студии, с компаниями не шляется, понимает, что сейчас закладывается его будущее", - это было для знакомых и родни. Смотрите, мол, какой у нас сын, всем на зависть. Ему эта зависть, конечно, ни шла ни ехала, но ни "шляться", ни даже просто гулять с ребятами на улице его почему-то никогда не тянуло. В классе за это никто не травил и даже косо не смотрел, однако он все равно чувствовал себя белой вороной. Одобрение родителями такого "образа жизни" до сего дня подразумевалось само собой. И вдруг этот разговор матери и отца на кухне, они даже не закрыли дверей и не понизили голоса, - "какой-то наш сын странный, в его возрасте все давно уже ведут свою жизнь, гуляют допоздна с друзьями, встречаются с девушками, пробуют курить и спиртное, а он у нас будто и не растет, не парень, а домашний мальчик... да, и одеваются как-нибудь оригинально, и прически, я уж сама ему в последний раз предложила сделать особенную стрижку, с этим вот чубчиком, не знаю, как называется, а он только пожал плечами и в кресло сел, ему все равно..."
На бегу он провел руками по волосам: перед тем, как выбежать из дома, он схватил ножницы и отстриг тот самый "чубчик". Напрочь, и пусть будет криво и косо, уже все равно. Пот струился по спине, он давно уже бежал по одной из старых улиц города. С тех пор, как он впрыгнул в первый попавшийся автобус и из своего микрорайона приехал в центр, прошло уже около получаса, а он все бежал, не разбирая дороги, не глядя на перекрестки и светофоры.
"Домашний мальчик..."
- Стой! - вдруг закричал рядом пронзительный девичий голос. Кто-то схватил его за шиворот и резко рванул назад, он чуть не потерял равновесие. Помедли этот кто-то минуту - и быть бы ему под колесами черного автомобиля, из которого уже выбирался водитель, чтоб разобраться по-свойски с рассеянным пешеходом в упавших - еле успел подхватить - очках, распахнутой куртке и с криво обрезанными волосами.
- Бежим! - крикнул все тот же голос, и маленькая цепкая рука схватила его за пальцы и потащила куда-то за собой. В ушах свистел осенний ветер, внезапно похолодавший именно в этот день.
Они пробежали под какой-то аркой, свернули к разрушенному старинному деревянному дому, у которого на гнилых досках сидел довольный бомж в некогда светлом пальто, откусывающий от свежей буханки хлеба, а за низким забором, который перескочил бы и ребенок, лаял толстый пес. Заброшенный дворик, закрученная вверх лестница со ступенями из разбитого асфальта, еще немного - и они остановились, тяжело дыша, у большого дуба. Ему на голову, будто подгадав, упал желудь, и его спутница рассмеялась.
Спасительница оказалась девчонкой небольшого роста, в красной куртке и джинсах. Черные волосы стянуты в тугой хвост, лицо в веснушках сквозь летний загар, глаза в лучах ленивого солнца казались изумрудами, пропустившими сквозь себя свет. Нос чуть красный от холода, бледно-розовые губы не то обкусаны, не то обветрены. Он почему-то подумал о сестре, которая была его на год старше и всегда перед выходом на улицу либо красилась, либо тщательно мазала губы гигиенической помадой.
- Ты зачем под машину полез? - улыбаясь и глядя не на него, а на лежащий на земле желудь, спросила девчонка. Она все еще держала его за руку. Он провел пальцем по ее руке - кожа была тоже обветренная, сухая. Девчонка отдернула руку:
- Ты глупый совсем, да? Зачем тебе очки, если дороги не видишь? Ох, я напугалась, все как в замедленной съемке - и ты, и машина... у тебя так бывало?
- Наверное, нет, - сказал он, снимая очки, протирая их о торчащий наружу из-под куртки рукав свитера и возвращая обратно. Странно, глаза у нее действительно цвета изумруда. Дуб шумел над ними, и время от времени в траву падали желуди.
- Ну что ты на меня так смотришь? Надо было оставить тебя тому мужику, что ли? Или под машину пустить?
- Нет, - спокойно сказал он, как будто так только и говорят о подобных вещах. - Нет, не надо.
- А не надо - так и...не надо, - она тоже не знала, что сказать. - Ты промерз весь.
- Нет, я мокрый весь, - брякнул он и смутился. Вот точно домашний мальчик, нашел, что девчонке говорить. Осталось только попросить себе нос вытереть, тьфу.
- Замерзнешь, заболеешь, будешь с соплями, некрасиво и неудобно, - будто прочитав его мысли, хихикнула девчонка. - Всё, пошли.
- Куда?
- Ко мне. Чай пить.
- Далеко?
- Нет, - засмеялась она. - Мы рядом.
Они спустились по земляному влажному холмику к покрашенному в темно-желтый цвет четырехэтажному дому. Девчонка плечом открыла дверь углового подъезда.
- У вас вот прямо так, без домофона и железных дверей, не боитесь? - спросил он, будто это она командует установкой домофонов, дверей и вообще отвечает за безопасность всего центра города.
- В квартирах у всех железные двери, - ответила она. - И это скучно. Знаешь, однажды я приехала в центр города...
- А это разве не центр? Здесь же все...главное, администрация там, прочее, и улицы главные, и набережная...
- Ну какой же это центр? - ответила она, остановилась и - как показалось в полумраке подъезда - улыбнулась. - Этим домам чуть более полувека. А театры, музеи, те дома, которые видели пусть не рождение, но зрелость города - они там, дальше, выше по реке, на холмах...
- Никогда не замечал, - выдохнул он, на секунду прислушавшись к звуку их голосов. - Всегда думал, что город весь ...плоский, то есть ровный, в общем - на равнине. А старый-то город, точно, на холмах!
- Как все древние и сказочные города, угу, - протянула девчонка. - Настоящая набережная - это не там, где сидят в кафе или гуляют летом, только что переодевшись в дорогой наряд из купальника. Это там, где живут: рыбачат, подтаскивают к берегу лодки, разбирают милостыню, поданную выше, у храмов, или скачут по камням. Приходят подумать, несмотря на то, что сидеть на камне там даже летом холодно. На что-то решиться, что-то выплакать.
- Ты туда часто ходила что-то выплакать? - осмелел он.
- И посмеяться своим мыслям тоже, - серьезно ответила она. - Хотя просто идти по улице и улыбаться я тоже не боюсь. Меня из-за этого однажды остановил милиционер. Долго не верил, что я нормальная. Я ему стала рассказывать, почему я смеюсь, и он ушел, чтоб тоже не засмеяться.
Она запрокинула голову и рассмеялась.
- Так вот, я шла по старой улице мимо частных домов, так же думала о своем - и перепутала дом. Надо было идти по левой стороне, а я перешла на правую. Темно, я стучу в калитку, выходит дяденька, открывает, я за ним иду. Захожу. Он совсем один, и перед ним бутылка пива. В прихожке - не поверишь - настоящий кованый сундук. Всё старое, дощатое, стол, шкафы - старше наших прабабушек, наверное. Картины по стенам - вот они новые. Но сам он не художник, это друзья дарили.
- Откуда ты знаешь, ты что - сразу не убежала?
- Не-а. Он предложил мне теплые тапочки и налил чаю. Тебе, говорит, пива нельзя. Я села к столу, скатерть помню до сих пор - мне представилось, что такая могла быть в доме у какого-нибудь купца. И тут мне кто-то плюх на колени. "Домовой!" - думаю я, как раз по телевизору накануне посмотрела какую-то глупую передачу про аномальные явления, вообще не верю, а тогда что-то впечатлилась. А это оказался огромный пушистый кот Барсик! Он меня грел, пока хозяин подливал чаю и рассказывал, как раньше было в этом районе. Как сидели дедушки в парке и играли в шахматы, как ходили мимо них чопорные бабули в шляпках с настоящими вуалями, как он занимался фотографией и учил других, это сейчас нажал на кнопку и готово, а для людей того поколения это ж не то что искусство - целое священнодействие... Узнал, что я обещала друзьям прийти, и предложил, чтобы мы все к нему в гости шли. Мне так жалко было отказываться, но я знала точно, что они не пойдут. Больше там не была. Надо доехать. Хотя те дома сейчас скупают, будут строить новые, как в столице, высокие-красивые. Это хорошо, но жалко. Так, а чего мы в подъезде стоим?
Она повернула ключ в скважине самой близкой к ним двери, и дверь открылась.
- Проходи! Да не разувайся, так иди. Давай сразу на кухню. Брр, холодно!
Он прошел на кухню, потрогал мягкие обои, пережившие тут явно не одно поколение, увидел небольшой холодильник, - такой был у соседей в его детстве, и мама уже тогда морщила нос и говорила, что некоторые люди живут в старье и ничего не меняют веками. Чайник, расписанный райскими птицами и цветами, стоял на плите.
Послышался грохот, - это девочка втащила массивный обогреватель. Он бросился ей помогать, но совместными усилиями они чуть не уронили его и долго смеялись.
- Ну вот, посмеялись и согрелись, а теперь объявляю чаепитие! - заявила она. Синие лучи взмыли вверх от газовой горелки под чайником, а из холодильника появилась коробка конфет.
- А электрического чайника нет у тебя? - спросил он.
- Был. Но сломался, а новый я не стала покупать.
- Надо тебе подарить на день рождения. У тебя когда? Ох...что это?
Девочка отдернула занавески, и прямо перед окном оказались ступени. Улица спускалась с холма и бежала к реке, и вместе с ней бежали люди. Перед его глазами протопали резиновые сапоги, уронившие удочку, маленькие сапожки вприпрыжку за модными ботинками на каблуках, дорогие кроссовки, дешевые женские "дутики" - и ступени опустели, и только засохшие, пожухшие, не успевшие пожелтеть листья остались лежать на ступенях.
- Так это...подвал? - изумленно спросил он. - Мы в подвале? У самой набережной?
- Не подвал, а первый этаж. Как иначе выстроишь дом, если холм поднимается так круто вверх? Хотя в холодное время тут, действительно, немного сыровато. Обогреватель и чай вполне спасают! Тебе сколько сахару?
Но он завороженно смотрел вверх, насколько это было возможно. Высоко над склоном расположилась главная площадь, фотографии которой десятилетиями не сходили с туристических открыток. В свете солнца, устало клонящегося к горизонту, блестел металлический монумент. На самом краю площади примостилась ярко-белая церковь с золочеными куполами, она будто грелась в последних лучах и была похожа на фонарь, забытый в углу темнеющего сада.
Он протянул руку к столу, ощупью взял чашку, взял за ручку, отхлебнул и от неожиданности чуть не подавился:
- Что это?
- Это имбирь! От любой простуды помогает. Говорю же: сахару клади.
Он и не заметил: девчонка уже сидела рядом, на широченном подоконнике, держа двумя руками походную кружку, над которой вился пар.
- Горячо же, - удивился он. Она помотала головой.
- Ты так тихо подошла...как кошка. У тебя нету кошки?
- Есть. Но не здесь.
- Там, где рыбачат и делят милостыню? - попробовал пошутить он.
- Угадал, - всерьез кивнула она. - Они сбегаются отовсюду, как только меня учуют. Есть такая городская страшилка - наверное, ты слышал - будто ночью можно встретить кошек, которые идут и идут через улицу прямо из стены в стену. Так это, наверно, придумал кто-то, кто видел моих кошек!
- Или кто-то просто шел с покупкой от пивзавода и выпил все по дороге, - попытался пошутить он. - А сегодня ты тоже пойдешь к своим кошкам?
- Нет. Раз в неделю я их полностью оставляю на Зину. Это наши общие кошки.
- Кто такая Зина?
- Зина - она живет без дома. Я не знаю, сколько ей лет, может - еще молодая, а может - ей уже столько, сколько домам на её улицах. Она рассказывала, что долгое время плакала: она всегда хотела завести кошку, но ведь кошке нужен дом! А однажды она замерзла и заснула, а проснулась - тепло... Думала, что она умерла и попала в рай. А потом поняла, что если это и рай, то кошачий: она была укрыта старым одеялом, и везде - на коленях, на плечах, на груди - сидели кошки, грели ее собой и мурлыкали. Так она поняла: чтобы у тебя была кошка - для этого нужна только кошка. Не квартира, не машина, не кошелек - кошка. Она поселилась в развалинах дома поближе к берегу, кошки сами приходят к ней, и о чудо - ее никто с тех пор оттуда не прогоняет. Там развалилась крыша и второй этаж, если на него забраться - можно прямо там развести огонь и вскипятить чаю.
- А Зина...у тебя бывает?- он не удержался от вопроса.
- Нет. Я звала, но она не хочет.
- А я , кстати, Георгий, - вдруг решился он. - А тебя как зо... Что, что случилось?
Девочка громко ахнула и чуть не уронила остатки чая:
- Закат! Мы чуть не пропустили! Бежим! Я никогда не пропускаю закат! Скорее, солнце вот-вот сядет!
Он вскочил, вслед за ней выбежал в коридор, еле успел схватить куртку. Дверь хлопнула за ними и, похоже, она вовсе не собиралась ее закрывать. Думать об этом было некогда: девчонка уже выбежала из подъезда, ее шаги не стихли, а прервались внезапно, будто она взлетела в небо прямо с порога.
Он догнал ее только у высоких каменных перил, за которыми была река.
- Фффух, успели! Мы на месте!
Небо старательно красило темную, холодную реку в свои цвета - золото и медь по розовому фону, добавляло фиолетовые и лазурные брызги. Переливаясь огнями, плыли навстречу друг другу, как в школьной задачке, два теплохода, и где-то среди бурных волн покачивалась запоздалая лодка. Небо менялось, золоченые края облаков становились тускло-желтыми, ветер становился из свежего пронизывающе-холодным, но закат не уходил.
- Очень красиво, - кивнул он. А что теперь будем делать?
- Уже насмотрелся? Ну хорошо, тогда мы просто пойдем вдоль по набережной. Будем смотреть на улицы и иногда на них подниматься. Представляешь, все улицы бегут сюда - а мы уже здесь! Понимаешь?
Он не понимал, но зашагал вперед. Потом замедлил шаг и уверенно взял ее под руку.
Они перешли дорогу и медленно побрели вперед. Мимо старушек в модных платках с сигаретами в руках - у одной даже была трубка, - продающих сочные осенние яблоки и букеты из небывало ярких цветов. Мимо художников, не спешащих собрать свои картины, что целый день стояли тут в ожидании покупателя, мимо музыкантов, поющих под гитару очередную громкую песню то ли о несправедливости мира, то ли о том, как им весело жить. Внезапно за спиной раздался резкий звук, они даже подпрыгнули от неожиданности - это вскрикнула и запела гармошка в руках у старичка, не по погоде одетого в летнюю рубашонку. Он играл и играл, и наслаждался звуками, как будто инструмент играл сам.
- Ой, у меня денег нет... - виновато шепнул Георгий.
Гармошка вдруг замолкла.
- Молодой человек! - наставительно изрек старичок, невесть как услышавший его шепот. - Я не играю за деньги! Сегодня день рождения моего сына!
- Вы с ним праздновали? - понимающе кивнул мальчик.
- Не-е-ет! - протянул старичок. - Мой сын живет в другом городе!
- Ты правда не понимаешь? - засмеялась девочка, видя, как обескуражен ее спутник. - Дедушка, это такая радость! Мы поздравляем и вашего сына тоже! Пусть у вас будет много-много радости!
- Да! Пусть будет радостно всему городу! - сказал седой гармонист. - А давайте, молодые люди, я вас провожу с гармошкой! Какие песни будем петь?
Георгий совсем растерялся. Но девчонка вдруг запела, ее голос был таким же громким и пронзительным, как там, на дороге, и вместе с тем нежным и грустным. Её песню он где-то слышал: то ли пели ее пожилые соседки еще в старом доме, где прошли его младенческие годы, то ли кто-то из старших родственников, кого он уже забыл. Легкая, чистая, она и кручинилась и радовалась, под нее хотелось тихо сидеть у окна - но уже на втором куплете песня требовала выйти на улицу и вступить со всей улицей в неспешный, красивый танец. Старик играл, закрыв глаза, он так и шел за ними с закрытыми глазами...
- А про богатыршу знаете песни? - спросила девочка у старика.
- Про богатыршу? Ой, дочка, не знаю. Какую-такую богатыршу?
- Как же вы можете не знать? - улыбнулась девчонка. - Где наш город начинается?
- Вон там, - указал старик далеко вперед по берегу. - Где крепостные стены остались.
- Не-а, - ответила она. - Начало города - еще дальше. Не было бы вот тех гор за рекой, не было бы тех сел - не было бы и города. Жила там давным-давно Богатырша. Враги боялись трогать ее село: знали, что не сносить им головы. Но вот состарилась она, и жители села стали смеяться над ней, забывать ее подвиги. А тут и враги осмелели, нагрянули. Богатырша не помнила обид, она вскочила на коня и бросилась в битву. Разметала врагов - и умчалась прочь, только и видели, как развевается ее седая коса...
Девочка смотрела вдаль, не отрываясь, и будто в забытьи перебирала руками свои волосы.
- А дальше? - шепнул Георгий.
- А дальше - ее встречали в горах. Там и живет по сей день Богатырша. Вдруг на город нападут враги? Она придет и защитит. И когда я в горах вижу огонек - я верю, что это горит свеча у ее пещеры. Так рассказывали в старину.
- Разве свечу можно увидеть отсюда? А, дедушка? - Георгий обернулся, но улица была пуста, будто и не было никогда никакого старичка с гармошкой.
- Тебе не страшно? - мальчик посмотрел на спутницу. Но та только пожала плечами:
- Это же город... Он такой... Хочешь, кое-что смешное покажу? Недавно нашла.
В сумерках они свернули к невысокому дому, в сквер за деревьями, открыли калитку, сделанную из панцирной сетки.
- Вот! - указала девочка и засмеялась.
Небольшая вытоптанная площадка была по периметру вся уставлена пустыми стеклянными бутылками. Посередине площадки лежало несколько больших валунов, наверное - притащенных с берега, и на них тоже стояло несколько бутылок.
- Что это? - оторопело спросил Георгий.
- Сама не знаю, - засмеялась девочка. - Видимо, какая-то компания здесь собирается много лет и что-то празднует.
- Похоже на культовое сооружение, - сказал он. - Здесь приносят жертвы...
Она уже уселась на каменную перегородку высотой не более полуметра, вытянула ноги, болтала ими и смеялась. В ближайшем окне первого этажа, освещенном изнутри настольной лампой, промелькнула тень.
- Лично мне страшно, - Георгий передернул плечами.
- Опять страшно? Ну ладно, идем, другое покажу. Кошек не боишься?
- Это которые из стены в стену ходят?
- Нет, - девочка совсем развеселилась. - Ну чего ты такой пугливый!
Они еще раз перешли дорогу и увидели в темноте скопление людей у кирпичной стены гигантского сооружения: насколько он знал, это был завод. Люди переговаривались между собой, делали фотографии и - было видно в свете вспышек - усиленно кого-то гладили.
Они приблизились, и Георгий осторожно заглянул через плечо стоящего дальше всех от стены парня. У стены находилась металлическая скульптура кошки.
- Иди, погладь на удачу, - предложил ему парень.
- Да я не знаю... - замялся он. А девочка сказала:
- Памятники не приносят удачу. Это кошки ее приносят. И радость, и тепло. Особенно осенью. Если взять домой нашу городскую кошку - будет хорошо и ей, и вам. Об этом и памятник.
- Это кто тут защитник животных? - игриво произнес, обернувшись, усатый мужчина, от которого пахло пивом, и вслед за ним обернулась вся компания. Но лишь он увидел девочку - почему-то тон его изменился, и с лица ушла напускная веселость.
- Барышня, - сказал он вдруг, галантно кивая ей головой, - простите. А можно с вами сфотографироваться? На память о вашем прекрасном городе.
- Конечно! - сказала она, будто говорила это уже сотни раз. Она встала рядом со скульптурой кошки и прижалась щекой к металлической шерсти.
***
- О чем думаешь? - спросила она его, ежась от ветра и поднимая воротник.
- Ну как тебе сказать...
- Говори как есть.
- Я думаю о том, где ты живешь. О том, как это - жить в центре города. В сердце города, даже.
Она почему-то погладила себя по середине груди, как если бы там, под курткой, сидел котенок:
- А что в этом особенного? Здесь много людей живет.
- Ну...это глупо рассказывать. По-детски как-то. Ладно. Понимаешь, вот ты живешь в микрорайоне, и ты ребенок... и ты долго едешь сюда, в самый настоящий центр, с родителями за руку. На автобусе. А когда семья начинает жить получше - тогда на машине. Все равно: это праздник, это особый случай. И когда впервые отпускают одного по городу, с друзьями, - тоже: долго едем, потом ходим по набережной, не знаем, что делать. Кто-нибудь этаким басом скажет через пару часов: "Ну что, мужики, - к дому?" Потому что никто не признается, но так для всех: сюда по выходным возили родители, это детский праздник, лето, мороженое, воздушные шары. Говоришь себе "вырасту - сам сюда приеду", но понимаешь, что это будет еще когда! - когда будут свои дети, ты привезешь их сюда есть мороженое и смотреть на реку. На карусели кататься. И только летом. А до того тут вроде и радостно - но ты просто не знаешь, что тут делать. Жить тут - это как жить, я не знаю, в зоопарке. Или в парке аттракционов. Или на сцене театра. Однажды меня отец с собой взял на машине сюда, по своим делам, зимой. Я открыл дверь, снег шел, и была оттепель, всё мокрое. Я видел, как по тротуарам и дорожкам, где мы гуляли летом, бегут студенты в институт, работники с папками документов в покрасневших руках, здесь же куча офисов. Река замерзла, деревья в снегу, будто королевство вечного лета сковала зима, а они бегут по дорожкам - каждый день! Я сказал об этом дома, а мать сразу начала рассказывать, как профессорша, которая у нее преподавала, жила где-то тут и каждый день выходила гулять. С мужем под ручку спускались по склону и ходили по набережной. Каждый день. Ты меня понимаешь?
- Теперь ты можешь приезжать сюда каждый день и тоже гулять по набережной. Жалко, что твой микрорайон не стал твоим. Но я поделюсь с тобой набережной.
Её голос звучал протяжно, будто не умолкал веками, он вслушался в эту мелодию и напрочь пропустил каждое сказанное слово:
- Ты что-то сказала? - удивленно спросил он.
- А ты? - засмеялась она, ее голос вновь стал обычным.
- Я ... я сказал, что мне никогда не было так хорошо, как сегодня, - нашелся Георгий.
- Точно?
Она посмотрела на него прямо, глаза в глаза. И он вдруг вспомнил.
Это произошло, когда ему не было и восьми лет. На соседней с ними улице стояло маленькое кафе, единственное в районе. "Кафе-мороженое", так его называли. Иногда в выходной день их семья собиралась, мать надевала красивое платье и брала свою сумочку, сестре повязывали бант и вручали ее сумку с нарисованным мультяшным львенком - и они шли в кафе, чтобы есть из железных вазочек мороженое и пить сок.
Однажды, гуляя летом во дворе, он вдруг подумал: а что, если в это кафе можно прийти не "когда положено" и не семьей, а самому? Без маминых духов, без сестры с ее дразнилками. Он пересчитал карманные деньги, и сердце екнуло: денег хватало точь-в-точь, надо было решаться. На негнущихся ногах он перешел улицу, добрался до кирпичного здания, кругленького, с маленьким сквером и скамейками при нем. Городской зной гладил по голове и по лицу, звал на приключения, он не мог ему сопротивляться, потянул на себя тяжелую дверь, как можно тише закрыл ее за собой и вошел. Быстро, пока не передумал, сел за ближайший столик и стал вспоминать, где родители брали ту цветную карточку, где написаны виды мороженого.
В этот момент громко хлопнула дверь.
На пороге стояла девочка лет семи-восьми, с острыми ресничками, которые мелко захлопали от громкого звука, с чумазым личиком и длиннющими распущенными спутанными волосами. Мать всегда наставляла сестру, что незаплетенные волосы бывают только у нерях... Короткое платье девочки когда-то было розовым и открывало коленки, покрытые корочками шрамов. Через ее плечо была переброшена самая настоящая, "взрослая", хотя и изрядно потрепанная, дамская сумочка, она почти волочилась по полу.
Девочка подошла к стойке, и вскоре ей принесли две больших порции мороженого. Она направилась к его столику и поставила одну из вазочек перед ним:
- Это тебе!
Сама она села рядом и начала поглощать мороженое, ловко орудуя маленькой ложечкой. На обкусанных ногтях блестели остатки красного лака. Что говорила мать сестре о лаке на ногтях маленьких девочек - лучше было и не думать. Девочка на минуту отвлеклась от лакомства, - должно быть, от растерянности он смотрел куда-то вниз, она поняла этот взгляд по-своему и, ткнув пальцем в свои коленки, заявила:
- Это я по деревьям лазила!
Он взял ложку, наполнил ее плотным, как утрамбованный снег, мороженым - и понял, как ему хорошо сейчас, с предвкушением шоколадной крошки на зубах, рядом с этой девчонкой, которая ерзает на стуле, скрипящем металлическими ножками по полу, и стучит ложечкой о дно вазочки... Глаза девочки были серые, с железного цвета вкраплениями, волосы выгорели в рыжий - она и была самим микрорайонным летом, с его растрепанным солнцем и беспорядочно, праздно летящими по небу облаками, которые того и гляди соберутся в дождь и испортят планы взрослым...
...Девчонка в красной куртке все так же стояла под холодным ветром и вопросительно смотрела на него. А он только и спросил:
- Это была ты?
- Нет, - спокойно ответила она, будто зная, о чем речь. - Это не я.
***
Они прошли мимо строящейся церквушки, еле видной выше уровня первого этажа, несмотря на уличный свет.
- Родители говорят, что все эти новостройки - неправильно, - зачем-то сказал он. - Что всё должно быть с историей, а то, что сейчас, - это всё бессмысленно. Вот есть тут неподалеку костел, кирха, им лет по сто - вот это все и должно быть, это уже история...
Девочка, будто невзначай, погладила грубый, занозистый забор, за которым рос маленький храм, уже не принятый кем-то:
- Ничего подобного. Всё когда-то рождалось и строилось. И всё становилось историей, легендой, частью города. Когда-то те здания, что мы считаем древними, начинались с одного кирпича. Когда-то люди, о которых пишут в учебниках, только родились, питались материнским молоком и делали первые шаги. Здания обрастут любующимися взглядами, своими историями, с ними будут связаны чьи-то знакомства, чьи-то шутки, чье-то горе, они плотно войдут в историю города. Как и мы. Мы тоже история города, ты об этом думал? Мы тоже - город.
Улица была черной, как уголь, и только в самом ее конце виднелось светлое пятно: ворота старого парка освещали фонари, а сразу у ворот откуда-то из темноты словно выбрызгивались лепестки - только не из середины цветка, а наоборот, с краев в середину, и эти лепестки постоянно меняли цвет.
- Мы идем туда? - спросил Георгий.
- Ты спрашивал меня, где я плачу, - просто ответила она и ускорила шаг.
"Цветок" оказался фонтаном. Его середину было сложно рассмотреть из-за многочисленных крупных бьющих струй. Пришлось подойти поближе, чтобы понять: в центре фонтана стояла скульптура. Маленькие мальчик и девочка под зонтиком. На этот зонтик с грохотом без остановки обрушивалась вода.
- Вот, - сказала девчонка, шмыгнув носом. - Что ты видишь?
- Ну, обычный городской фонтан, дети под зонтиком.
- Присмотрись. Я помогу.
Она взяла его за руку, и скульптура для него будто ожила. Он видел маленьких детей, которые никому, никакой беде друг друга не отдадут. Дети пытались спрятаться под зонтом от хлещущей ледяной воды, скорее даже - спрятать друг друга, но от чего может закрыть маленький зонтик?
Он почувствовал, как к горлу подступили слезы. Слезы текли и по лицу девчонки, обильные, будто это она стояла там, под струями фонтана.
- Я однажды залезла туда и закрыла их собой, насколько могла. Вода такая холодная... Меня вытащили, не хочу рассказывать. Мне говорили, что это просто куклы из металла. Зачем они это говорили?
Она развернулась и отошла к фонарю. Георгий поплелся за ней.
Куртка ее распахнулась, и он увидел, что на ее груди висит на темном шнурке камень. Самый простой камень, каких много на берегу их реки : белый, дырчатый, в детстве их с мальчишками из двора часто возили на районный пляж, и они сочиняли легенды, будто это осколки метеорита. "Известняк", - пожимали плечами ничего не понимающие взрослые.
Будто не желая, чтоб он смотрел на камешек, она быстро запахнулась в куртку:
- Тебе пора. Видишь автобус? Он последний в твою сторону. Беги.
Он несмело кивнул, добежал и выпрыгнул в закрывающиеся двери. Сделал шаг к задней площадке, чтобы помахать ей рукой. Но девчонки на улице не было. Только фонтан все распускал свои лепестки - от краев в середину.
"А ведь я не сказал ей, где я живу, так как же она узнала..." - подумал он.
Ответить было некому.
***
- Я в последний раз спрашиваю: где ты был? - как можно более грозным тоном спросил отец.
- А я в последний раз отвечаю: не скажу, - глухо произнес Георгий, глядя в пол кухни. Он все еще был в ботинках и куртке. - Вы что там про меня говорили днем? Домашний мальчик, не шляется? Вот, пошел шляться, можете похвалить.
Мать испуганно посмотрела на отца, прижав руку к губам, отец ответил ей укоряющим взглядом и продолжил:
- Жора... ну все-таки...где ты был?
- Я не Жора, а Георгий. Это ты Жора, а мне так не нравится, - продолжал мальчишка говорить то, что давно хотел сказать, но никогда себе не позволял.
- Георгий Георгиевич, где вы были? - попробовал пошутить отец.
- Шлялся, - упрямо повторил сын.
- Не пил, не курил, а то бы пахло, - влезла на кухню сестра. - Только не ври, что с девочкой гулял, никто не поверит, кому ты нужен...
- Алла, выйди отсюда! - вскрикнула мать.
- Вот именно с девочкой и гулял, поняли? - разозлился сын. - Был в городе, по улицам гуляли. Всё, могу идти?
- Стоп-стоп, - насторожилась мать. - С какой еще девочкой?
- Кто-то тут говорил, что я девочками не интересуюсь. Вот, пошел интересоваться, познакомился, - злобно выговаривал сын. "Зачем я это говорю, что я делаю? Я же ее предаю, всё не так..." - вертелось в голове. Перед глазами стоял её образ: чистые глаза-изумруды, слёзы в свете фонарей, обветренные детские губы.
- И что же вы делали? - мать встала прямо перед ним.
- К ней в гости ходили. Чай пили. Потом гуляли, - ответил Георгий, смахивая с колен полу материнского халата.
- Так она живет в городе?
- В городе, в самом центре. На углу главной улицы и проспекта, который вдоль набережной. ("Что я делаю?!")
- Только познакомились - и уже к ней домой? И только чай пили? Георгий, я тебя спрашиваю!
Злость скрутила мальчишку:
- А если не только? И что? Вы этого хотели, я сделал.
Он явственно почувствовал, что внутри что-то хрустнуло и разломилось пополам. Боль, не физическая, но превосходящая физическую, заполнила его от головы до ног.
- Ух ты, так мой братик теперь взро-ослый! - пропела из-за двери сестра.
- Алла!!! - гаркнул отец так, что звякнуло какое-то стекло. Алла ойкнула и затопала в комнату.
- Так, Георгий, - выдохнула мать. - Мы должны всё знать. Где живет эта девочка, кто она такая и чего нам теперь ждать. Поговорим с ее родителями, они должны знать, что у них такая развратная дочь. Какой ужас, завтра последний день отпуска, а сын такое вытворяет...
- Марина... - отец протянул руку, как бы разделяя мать и сына.
- Она не такая, - шепнул сын. - И не смейте к ней лезть.
- Как же не такая? Ты же только что сказал! - насмешливо-жестко проговорила мать.
Георгий встал и так же, разделяя слова, произнес:
- Оставьте. Нас. В покое.
***
- ...Инночка, спасибо тебе за консультацию, ты уж прости, что с утра пораньше в понедельник звоню. Так ты считаешь, что он все это выдумал, просто внимание привлечь? Ну да, старшая сестра его дразнит... от обиды, да? Надо больше уделять внимания, да? А то я уж думала, нам теперь внуков ждать. А у нас были такие планы на его учебу... Нет, мы еще детям не говорили. Да, не будем даже ждать полгода, только закончат четверть. Там квартиру пока снимем, на эту уже покупатель есть, всё будет. С новой должностью мужа и в том городе - точно не пропадем. Там детям больше возможностей учиться, поступать. Да, надеемся, что насовсем уезжаем. ..
Георгий рывком вскочил с кровати, протер глаза. Куда уезжаем, что происходит, что они делают?
Всю ночь он и спал - и не спал. Сердце колотилось где-то в висках, его сердце... а как теперь будет биться сердце города, когда он предал ЕЁ, предал ради тупого желания показать родителям, что он не маленький? Как будут жить любимые улицы, на которых он только собирался побывать один, побродить, посмотреть на осенние листья? И главное... как там она? Он понимал все яснее и яснее: она и есть душа города, его сердце. Ему доверили сердце города. Он его предал.
И теперь должен покинуть - покинуть улицы, дома, дороги, у которых он отобрал сердце.
Он быстро оделся, тихо выбрался в коридор, открыл дверь и побежал на маршрутку. "Скорее же, скорее!" - шептал он всю дорогу, сжимая руку, как будто там находилось что-то ценное.
Тот самый дом. Какое же окно? Похоже - это, вот та самая выщербленная ступенька. Он заглянул - и его замутило. Другие стены, вместо обоев старая-престарая штукатурка, и какое-то остроносое существо в фартуке перемещается внутри этих стен... Вот существо куда-то ушло, вроде бы послышался собачий лай... Ему становилось хуже и хуже, но он все стоял и смотрел...
- Жорик! - послышался голос матери. Он вскрикнул и отпрянул от окна.
- Что ты здесь делаешь... - обреченно сказал он.
- Как только ты убежал из дома, мы сели в машину и приехали сюда! - торжествующе ответила мать. - А потом ты подошел к окну, отец стоял вон там на углу , все понял и сразу пошел искать эту квартиру!
- Что?! - голос Георгия, наверное, слышали на берегу.
Но из-за угла показался отец, лицо его было усталым, как после рабочего дня, он медленно приблизился к ним и махнул рукой.
- Нет там никого, - не глядя ни на жену, ни на сына, сказал он. - Нет там никакой девочки. Какая-то бабулька живет с очень мерзкой мелкой собакой, чуть не тяпнула меня эта псина. Ни детей, ни внуков у бабули нет.
Георгий еще раз наклонился и заглянул в окно. Обычная бабушка, вмиг утратившая для него все устрашающие черты, ходила по кухне, вытирала руки о фартук, а у ног вилась тонконогая крохотная собачонка.
- Георгий, - окликнула его мать. - Скажи честно, успокой меня: ты ведь просто придумал эту девочку?
- Марина... - как-то уныло и виновато произнес отец.
- Да, - ответил сын. - Да, я просто ее придумал.
Мать театрально резко обернулась к парковке, где оставалась машина, и быстро зашагала к ней. Отец поспешил туда же.
Рядом с Георгием что-то стукнуло об асфальт и покатилось прямо под ноги.
Это был камень-метеорит. На темном шнурке, обтрепанном на концах.
***
Жизнь двигалась вперед, прямо и уверенно, будто река, у которой он вырос: быстрая, сильная, огромная и холодная. Жизнь шла, но он не хотел идти с ней.
Учеба, работа... несколько женщин, которые сами бросали его в первые же дни. "Что это?" - протягивали они руку к камню на его груди. "Не скажу", - отвечал он. "Как маленький!" - удивленно-брезгливо реагировали они, и это каждый раз было первой трещиной в их и без того недолгих, непрочных отношениях.
Родителей он не видел месяцами. Мать с тяжелыми набрякшими веками, отец с вечно виноватым взглядом, сестра, окончательно располневшая после вторых родов и ставшая под стать своему тучному супругу, - ему казалось, что они, как и все в жизни, куда-то проплывают мимо него, а он стоит и стоит на одном месте. Потому что все уже случилось тогда, много лет назад, и теперь ему лишь ждать - приговора, решения, чего угодно. Он застыл, заледенел, и до этого решения пошевелиться не сможет.
Командировку в родной город он воспринял так, как воспринял бы назначение даты исполнения приговора: с ужасом, но и с болезненным облегчением. Это город без сердца, там можно работать, но жить - нельзя. С его приездом, возможно, что-то изменится. А может - он и впрямь все придумал, и уже много лет как надо обратиться к психиатру?
С вокзала он поехал в дом на углу главной улицы и проспекта вдоль набережной. Теперь, чтобы пройти к знакомой двери, надо было открыть еще одну железную дверь, новую, и он позвонил в звонок. Ему открыла женщина, оказавшаяся горничной: теперь в нескольких квартирах подвального этажа никто не жил, они были скуплены под апартотель. Ему предложили номер, в который превратили ту самую квартиру, но он испугался и попросил другой, напротив.
Он прошелся по улицам. Купил яблок, которые особенно вкусны здесь поздним летом, купил букет цветов, который больше пах сигаретами продавщицы - пожилой женщины в легкой маечке, с модными татуировками и зеленой челкой. Пришел в номер, помыл яблоки, поставил в вазу цветы. Нужно было прилечь на пару часов, а потом - за работу.
Георгию приснилась - она.
Она была взрослой и в тоже время той же самой девочкой, точно как ему говорили всегда: "Ты и изменился, и не изменился". Благородное лицо с горбинкой носа, детские плохо очерченные губы, водопад черных волос. Она была в красной куртке - другой, но все же красной - и каких-то немыслимых огромных, клешеных, отрезанных по низу коричневых джинсах. Она смотрела на него без злости, без обиды, но и без того участия и интереса, которые он помнил все эти годы.
Он проснулся. Цветы все так же пахли сигаретой, яблоки пробовать расхотелось, даже стало стыдно за снятый здесь номер. Будто бы он взял что-то сказочное и переместил в наш мир бумажек и суеты, дворец короля тридевятого царства отдал под городскую администрацию, а в пещере дракона устроил супермаркет. "Перееду", - решил он. И не переехал.
Следующие дни протекли как в тумане. Ему казалось, что всюду он видит ее. Это она смотрела опытным взглядом на полотно на аукционе, это она давала какие-то советы важному чиновнику, и тот удивленно и благодарно кивал. Это она рукоплескала в опере и равнодушно проходила мимо модных магазинов: драгоценные наряды и украшения были недостойны и коснуться ее, меркли рядом с ней, они были неуместны, словно выцветшая пластмассовая погремушка у подножия античной статуи.
Наступил выходной, он встал пораньше и вышел на набережную. Прошел час или больше, а он все шел, чтобы пешком дойти до фонтана, где она когда-то плакала и хотела спасти стоящих под струями воды детей. Солнце с утра было осенним, но к полудню явно собиралось вспомнить о лете.
- Брат, помоги! Вчера отпраздновал день рожденья, сегодня худо! - весело крикнул мужичонка со скамейки. Он допивал пиво из пластиковой бутылки.
Георгий понял: надо играть по правилам города. Может, тогда город приведет его к своему сердцу?
- Поздравляю, - с воодушевлением сказал он мужичонке и протянул купюру. - Хорошо отпраздновали? С друзьями?
- Со всем городом! - охотно сообщил тот, большими глотками допивая пиво.
- И как город сегодня? Так же, как и ты?
- Да вот похоже, что да, - хихикнул мужичок. - Ты слышал, что случилось?
- Нет, не слышал. Я только приехал, гуляю вот, к фонтану хотел сходить. Ну, где детишки с зонтиком.
Мужичок сделал испуганные глаза:
- Не ходи! Там ночью что-то стряслось, у этого фонтана. Говорят, там перекрыли подходы. А про фонтан в новостях сказали - на реставрацию закрыт.
- Не работает фонтан, значит?
- Не знаю. Тут вообще странные вещи творятся, я-то все вижу и слышу.
- И сколько надо выпить, чтоб все видеть? - засмеялся Георгий, но тут же спохватился. А мужичок будто и не слышал ничего:
- По ночам странный гул слышен. Даже передача была, что в городе могут начаться землетрясения, что у нас горы, и какие-то плиты сдвинулись. А я вот что скажу: шум этот похож на бьющееся сердце. Только бьется как-то глухо и невпопад, как будто пытается жить и не может.
- А еще чего говорят? - Георгий попытался изобразить улыбку, но не смог.
- Говорят, будто видят все чаще...ну, ты знаешь...кошек!
- Кошки ходят туда, где их кормят, - разочарованно сказал Георгий. - Я еще ребенком слышал: думают, что это какие-то потусторонние кошки, а их просто бомжи кормят, делятся тем, что за день раздобудут.
- Говорят, будто все кошки черные, а одна - будто золотая. Ее видно только ночью. Она с памятника сбегает. Знаешь памятник кошке? Он исчезает по ночам. Я сам ходил смотреть.
- И как - увидел?
- Нет, - будто неожиданно сам для себя, сказал мужичок. - Испугался и не дошел. Слушай, первый раз вижу, чтоб в воскресенье так рано дети гуляли, да еще и одни! И где они купили мороженое, я тоже хочу!
Георгий обернулся к ближайшей скамейке. На ней - видимо, уже достаточно давно, хотя они и не замечали - сидели девочка и мальчик в странных костюмчиках, похожих на старомодные купальники, и босиком. На голове девочки была соломенная шляпка. Они держали друг друга за руку, а в свободных руках их было по стаканчику мороженого.
- Отдыхаете, малыши? - окликнул их Георгий.
- Отдыхаем. Давно не отдыхали, - по-взрослому ответил мальчик и нежно посмотрел на подругу.
- Идемте к нам? - предложил Георгий. - Расскажете, как тут жизнь.
- Не можем, - тонким голоском пропела девочка, - нам многое нужно успеть!
Они, не сговариваясь, встали со скамьи. Мальчик поднял с земли потрепанный зонтик бронзового цвета, сложил его, и они пошли по набережной, уже не держась за руки, шлепая по остывшей земле босыми ступнями.
- Подожди, - обратился вдруг Георгий к своему пьяному собеседнику. - Так это же...
- А вот что я тебе еще расскажу, - словно продолжая долгую беседу, сказал мужичок. - Недавно смотрю рано утром - женщина красивая в воде стоит по щиколотку. Одежда явно дорогая, волосы черные и густые-густые. Парик, что ль? Штаны намокли и волочатся, а она так и ходит по холодной воде. Что-то ищет. Что, говорю, ищешь? А она так с улыбкой и говорит: "Камень на шею!" А глазища как изумруды, ну не бывает таких у людей! Я как заору, как побегу! Не зря в нашем городе много лет назад очень много о всяких аномальных зонах говорили...
Георгий вскочил:
- Где это было?
- Так тут же, недалеко. Квартал пройти.
Георгий побежал, не разбирая дороги, глядя влево через проспект, чтобы отмерить по домам тот самый квартал. Один раз он упал и растянулся, ему помогли подняться люди, вышедшие на пробежку, потом еще раз споткнулся, но удержался на ногах. Вот...здесь...сердце бешено билось, и ему показалось, что и камень бьется, как его сердце.
Он перегнулся через перила и увидел прекрасную женщину.
Она сидела прямо на камнях у реки, опустив ноги в воду. Рядом с ней примостилось несколько черных кошек, а одна - крупнее других и с золотистой шерстью - мурлыкала на ее коленях, мягко трогая лапками ткань коричневых джинсов.