Кулецкий Алексей Николаевич : другие произведения.

Сввпсу-"Ю" Часть 2

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Немного обновил. Пожалуйте!


Курсантам 90-х годов.

Мы ушли из уюта родимых семей...

Уходить в свою жизнь, то - законно!

И отцовскую грусть и тоску матерей

Мы добавили в тяжесть погонов.

*****

И на них взгромоздили разлуку свою

0x08 graphic
С дорогими людьми и друзьями,

И - застыли под тяжестью этой в строю,

На поверках старшин, вечерами.

*****

Мы на плечи приняли невзгоды страны -

Вместе с ней, мерзли мы, голодали...

Защищали ее мы - еще пацаны!

А верховные подло предали!

*****

Нас невзгоды сгибать все пытались не раз -

Руки верных подруг поддержали!

Согревало тепло их внимательных глаз -

Мы о судьбах своих не роптали!

*****

Мы ушли в свою жизнь, с юных лет - и давно!

Берегли свою честь и погоны.

И запомнили все! Только боль, все равно,

От потери друзей - в нас стозвонно!

*****

Мы ушли из уюта родимых семей -

Мы создали свои же уюты...

Но - отцовскую грусть и тоску матерей -

Помним ту, до сих пор, почему-то...

(Кулецкий Николай Александрович 29.03.2018 г.)

0x08 graphic
Раз - замызганный сарай, 
Два - плюгавый попугай, 
Три - сидят и глушат водку, 
Плещут в кружку через край. 

В четырех стеНАХ бухают, 
Пять часов - и день угас. 
И безумством набухают 
шесть косящих в точку глаз. 

К потолку несутся вОи 
из семи безумных нот - 
В восемь магазин закроют, 
Нечем заливать народ! 

Девять. Пальцы мнут купюры: 
Кто пойдет на этот раз? 
Им десятка греет шкуры, 
А бухло ласкает глаз... 

Притащил - и дело ладно, 
Преисподня не страшна - 
Жмут одиннадцатый grадусс 
Из шмурдячного вина. 

А к двенадцати поближе 
Предсказуемый исход: 
Плинтус на порядок выше, 
На полу лежит народ. 

А мораль такая: чтобы 
посчитаться и пропасть - 
На тринадцать - прямо в грОбы... 
Прямо Люциферу в пасть!

(Владимир Пятак, Евгений Литвиненко. Щеталка - бухалка 1993 г.)

И снова - здравствуйте!

(Практически не предисловие)

С годами дни становятся короче,

Не сбывшееся вяжется узлом,

И полнятся томительные ночи

Пленительными снами о былом.

(Игорь Губерман)

   Едва была сверстана первая часть воспоминаний о нашей училищной молодости, как-то вдруг почувствовалось, что тема эта абсолютно не исчерпана и рассказать есть еще много чего, а фотографий с тех славных времен у моих товарищей имеется еще великое множество, решил приступить к части второй. При этом как мог, старался избегать различных отсылок к части первой, а так же - повторений. То есть - сделать данную книгу вещью абсолютно самостоятельной единицей и опять же, никак не позиционировать ее как некую "вторую часть". Разве что на обложке и титульном листе.
   Не мне Вам, мой уважаемый Читатель, рассказывать, что вторая часть как правило, выходит хуже первой, выходя эдаким "поскребышем", когда самые убийственные моменты и истории уже рассказаны. Хотя и имеются счастливые исключения из правил. Я не буду приводить в пример другие примеры творчества скажем, фильмы, в которых вторая часть получилась даже лучше, чем первая, вы их можете вспомнить и сами. Будем надеяться, что и в данном случае получилось нормально, во всяком случае - не хуже.
   Училищная молодость была порой трудной, жесткой, порой и жестокой, но, несомненно - увлекательной. В эту книгу вошли рассказы о событиях, не вошедших по разным причинам в первый сборник. Каким причинам? Да просто вспомнились немного позже. А снова вставлять их в уже отредактированный текст, с уже помещенными туда фотографиями и образцами литературного творчества наших друзей - это было бы слишком трудоемко. Тем более, что материала уже тогда, было набрано предостаточно. Или рассказаны эти истории были уже другими людьми и в другой обстановке. Хотя при их письменном изложении на этих страницах, я снова старался следовать тому же, проверенному хронологическому порядку - от первого курса к выпуску.
   И еще один нюанс - я намеренно отдал инициативу в изложении воспоминаний своим друзьям - однокурсникам и однокашникам. А сам сидел в это время с диктофоном в руке и записывал текст от первого лица, приводя его здесь в редакции, максимально соответствующей авторской. От своего имени можно описывать события, в которых либо сам принимал участие, либо был, что называется, в теме. Но... быть сразу везде, в одно и то же время - невозможно физически. И в курсе всего на свете - тоже. Такие лица, как правило, говорят все время, но, по сути, не знают ничего конкретного. К тому же, даже одни и те же события воспринимаются разными людьми совершенно по-разному, что тоже весьма ценно.
   А уж сколько при этом было выпито водки и съедено различной закуски во время наших предыдущих встреч - лучше не вспоминать! Да и порой, вспоминается с трудом. Остается только диву даваться скрытым возможностям наших желудков, печени и почек! Военный желудок, если он не испорчен гастритом, или язвой - то он способен переваривать гвозди! Однако, обросши прожитыми годами и жировой прослойкой, душой мы пока еще не стареем и это хорошо! И это - главное! И до сих пор, несмотря на прожитые годы - нам есть о чем поговорить и есть, что вспомнить. Надеюсь, что с этой непростой задачей мне и моим соавторам удалось успешно справиться.
   Пережито было немало. И хорошего и плохого. Распад страны, постепенное умирание Училища, развал службы, массовые отчисления, холод в караулках, заступление в наряд всем батальоном, столовская еда, которую можно было есть только с дикой голодухи и идейной убежденностью в наступлении светлого будущего, стипендия, которой не хватало даже на пачку приличных сигарет... Все это было. Но, все равно, хорошего было больше. Хорошее - это друзья, которых ты обрел там, в Училище. С которыми ты сперва был готов дойти до драки, но потом - тайком курил ночью на посту и грыз кусок сахара. С которыми ты пил водку в казарме и ходил "по бабам".
   Такова уж наша память, по мере сил, вытесняющая все плохое. Но и его тоже нужно помнить. Чтобы понимать, что такое хорошее. Чтобы до конца прочувствовать разницу. К примеру - между трудным, но довольно благополучным первым курсом и беспредельным третьим. К сожалению, при каждой следующей встрече, нам приходится вспоминать все больше наших друзей и знакомых, которых увы, больше с нами нет... Но мы пока еще есть, как таковые и есть память. Память о том незабываемом времени в самом начале девяностых годов, которые потом назовут "лихими".
   Но - нам тогда было все равно. Мы были молоды и, по этой причине не понимали масштаба и трагичности происходящих вокруг нас перемен. А поняли его уже много лет спустя, оттого и нашу молодость тоже можно назвать "лихой". Мы окунулись в новый для себя мир - мир военного училища. Мир, доступный и понятный далеко не всем. И "хавали" его полными ложками через край, давясь, чавкая и понемногу взрослея... А потом - выплеснулись после выпуска в армии уже разных стран, тоже переживавшие не лучшие времена... Если обратиться к классикам, то примерное представление о нем, том мире, можно составить, прочитав роман "Юнкера", принадлежащий перу А.И. Куприна, который в пору юности тоже проходил эту сложную, но увлекательную школу.
   И все снится... снится... И снова лето, жара, дрожащее марево над ставшим мягким асфальтом училищного плаца. Ты снова поступил и ожидаешь выдачи обмундирования, а пока стоишь в подменном. Только с той лишь разницей, что теперь ты - уже не первый год, как пенсионер в звании майора, но наш старшина, несравненный Виктор Николаевич Иванченко, снова выдал тебе новые "керзачи" и хэ-бэ, сказав, что "Вы, жертвы, сами будете рожать, если про.бете ротное имущество..." И ты снова стоишь на плацу, в своем втором отделении третьего взвода, пока еще в бэушном обмундировании, в котором кто-то "умирал" до тебя, в точности, как тогда... Недоуменно разглядывая рядом с тобой стоящего такого же друга, пенсионера - подполковника, обреченно морщащегося при словах - "Значит обезьяны, напоминаю..." - "Уй бля... опять, старшина..."
   Фрейд бы озолотился на таком материале. А пока... давайте вновь приедем в солнечный Симферополь и пройдемся по местам "боевой славы". Обойдем Училище по кругу, пройдем вокруг озера, посетим спортгородок, прогуляемся по "Пушкарю" и "Салгирке". А затем - заглянем в гости "на хату" к каждому из нас - в районе консервного завода, на "Нахаловке", Москольце и прочих значимых и знаковых для нас местах. В путь! Зайдите на по пути еще и сюда: samlib.ru/k/kuleckij_a_n, а теперь - только вперед!

Парни, вспомним это время с памятью об ушедших!

Кулецкий Алексей Николаевич

майор, выпуск 1994 г., 23 рота 3 взвод.

Абитура-90.

   Еще недавно, еще какой-то год назад, абитура проходила в полевом лагере Перевальное, где она и проходила много лет подряд. В 1990 году, первые в Училищной истории, абитура, или сборы вновь поступающих, проходила в стенах родной alma mater. Получив из военкомата необходимые документы, мы, в назначенное время, прибыли в расположение Училища. На КПП уже было не пройти от скопившегося народа. Не зная толком, куда идти, мы, как слепые котята тыкались по территории. Затем, кто-то показал нам нашу будущую казарму. На КПП, попрощавшись с отцом, познакомился с пареньком из Джанкоя, таким же будущим курсантом - Серегой Запорожцевым. Вместе с ним, мы прошли к казарме и поднялись, еще ничего не зная, на пятый этаж. Двадцать вторая рота...
   В большом спортзале нас распределяли по подразделениям. Наконец-то встретил своих, с кем проходил сложный путь от медкомиссии в городском военкомате и до училищного КПП. Саня, Серега, Борис и Андрюха уже стояли распределенные. Алуштинцы сразу же стали проситься в двадцать третью роту, основываясь на рассказах "бывалых". Настал мой черед. Была вероятность очутиться в доблестной двадцать второй, этажом выше - "Ты ё.нулся! Какая нах, двадцать вторая?!" "Товарищ капитан" - обратился Саня к стоявшему рядом усатому, широкоплечему капитану, - "Можно и его к нам, в двадцать третью?" Капитан посмотрел на меня - "Ну... я так понял, Алушта в сборе..." - и что-то шепнул своему коллеге, сидевшему за заваленным бумагами большим столом. "Два - двадцать три!" - сказал распределявший нас капитан за столом. "Ну что?" - спросил Саня. "Два-двадцать три" - ответил я, - "И что?" "Да нормально. Все зОебись!" - довольно произнес он свою коронную фразу - "Всё, мы все вместе! Второй взвод двадцать третьей роты!"
   Нас поставили на довольствие и отвели в ротное помещение. Мы расположились в комнате на десять человек. Вокруг - такие же ошалевшие абитуриенты из числа "гражданской молодежи". На стене нашей комнаты - огромная карта СССР с обозначением тех мест, в которые забросила судьба наших предшественников. Затем - строем на обед. Строем - мягко сказано. Скорее - толпой, построенной в колонну по шесть. Первый обед в настоящей военной столовой. Ух ты! Есть можно. Гороховый суп, пшенная каша с тушенкой и чай.
   А пока - посмотрим на окружающую обстановку. Все - новое и непривычное. Наконец, тупо рассматривать училищные стены нам надоело. Решив про себя, что за четыре года еще на них насмотримся, мы, прихватив с собой Олежку Игнатова, с которым познакомились в этот же день и попавшего в наше отделение, сели в троллейбус и убыли в город-герой Алушту на море и в гости к Сане, всей толпой. Проведя весьма содержательно день и даже, немного обгорев, вернулись обратно в Училище, никем не востребованные и не потревоженные. Хорошо! Если так будет продолжаться и дальше - жить можно!
   Нам представили наших командиров - тех, кто будет нами руководить все предстоящие четыре года. Представлял комбат, подполковник Коровянко. Вывел офицеров рот на ступеньку крыльца, чтобы всем было видно лучше. На одного из них, капитана Щенникова из двадцать второй роты, рыкнул, приказав немедленно привести форму в порядок - убрать цепочку от часов. "Бля... вот это нам повезло с комбатом... Раз он так офицеров е.ет... Что же с нами тогда будет... Говорили - "дизельный" комбат... Ну вот оно и... " - стали шептаться в строю. Не забыли представить и четверых курсантов - стажеров, проходивших войсковую стажировку не в войсках, а в родном училище, в должности командиров взводов. Ну что же, пусть покомандуют какое-то время.
   Первое впечатление от комбата оказалось самое сильное. Страху он умел нагнать всегда. Я думаю, Вам не нужно рассказывать, какое прозвище он получил среди курсантов, которые его откровенно побаивались. Но чтобы вызвать такую панику... Однажды, уже будучи новоиспеченными курсантами первого курса, в свободное время, в воскресенье, мы слиняли из лагеря и расположились в районе КПП, под грушевыми деревьями. Кто-то начинал дремать в тишине, на свежем воздухе, кто-то читал, кто-то тихонько наигрывал немудреную мелодию на гитаре... Вдруг один из курсантов, приподняв голову, тревожно проговорил, приподнимаясь с земли и глядя куда-то в сторону лагеря - "Пацаны, корова!"
   Сна и расслабленности у пацанов как не бывало. Все тут же приняли позы для быстрого старта с места, с максимальной скоростью передвижения в сторону ближайших кустов, - "Блять, где корова?" А корова... корова рыже-белой масти, мирно шла прямо на нас, меланхолично щипая выгоревшую на беспощадном Солнце траву и совершенно не подозревая о наших нездоровых ассоциациях. Увидев наши резкие движения, сорвала очередной пучок травы, мотнула головой, отгоняя насекомых и все так же флегматично двигая челюстью, повернула в сторону, цепляя разбухшее вымя задними ногами.
   "Ну ты бля, урод!" - высказались пацаны, с которых при слове "корова", слетел всякий сон. "Ну а кто это, страус, что ли?" - парировал виновник торжества, - "Парни, я же правду сказал..." "Да иди ты в жопу со своей правдой! Я чуть ежа не родил, против шерсти, первым делом подумал, что Коровянко сюда прется за каким-то хером..." - высказался наш гитарист, - "А тут всего лишь эта скотина рогатая чавкает..." Отдых наш продолжился, но уже без прежней сонливой расслабленности.
   Первая вечерняя поверка. Непривычная к новому жизненному укладу толпа вылезла на "взлетку" и построилась как бы в две шеренги. Стажер - старший сержант Магомедов, с планками правительственных наград на парадной форме, скомандовал "Равняйсь! Смирно!" Его как будто никто не слышал. Он повторил громче, потом - просто рявкнул на всю роту. Толпа несколько затихла, но скорее - из любопытства - "Кто там такой борзый орёт?" "Слушай список вечерней поверки!" - продолжил сержант уже спокойнее.
   Назывались фамилии по списку. Иногда, от незнания и без злого умысла, фамилии коверкались, к неудовольствию обладателей, под шуточки и смех окружающих. Сержант понемногу начинал выходить из себя. "Равняйсь! Смирно!" - вдруг скомандовал он, дойдя уже до четвертого взвода и начал весь список заново. "Эй, какого х.я? Мы так не договаривались!" - по строю пробежал недовольный ропот. Так повторилось еще пару раз, пока на первый раз "Гоги", как его уже успели прозвать будущие военные до мозга костей, не удовлетворился уровнем тишины в помещении.
   Наконец, список был дочитан до конца. Наступило время объявлений. "Нэкоторые лица виглядывают на улицу и вэдут сэбя, как обезьяны!" - с легким акцентом объявил наш командир, - "Начинают даставать дэвушек дурацкими вихадками..." "Э... кито хочэт трахаться, падхади ко мне, я вас так трахну!..." - закончил он свой пассаж в отношении тех, кто жил в комнатах, окна которых выходили в сторону площади у Центрального рынка и провожавших проходящих лиц, женского пола улюлюканьем и непристойными шутками. Рота взорвалась хохотом - "Как же, конечно подойдем! Очко вазелином намажем - и, как пить дать, подойдем!" Сразу вспомнили прямо в строю все анекдоты про сексуальные подвиги грузинов и, с этого момента, если заходил разговор о женщинах, то незамедлительно следовал совет где-нибудь в укромном месте "передернуть", или обратиться за помощью к нашему бравому командиру.
   Потянулись дни самостоятельной подготовки и сдачи экзаменов. Абитуриенты из числа гражданской молодежи стадом шатались по территории Училища под восторженные взгляды курсантов старших курсов - "Вот духи... ох.ели совсем..." Да... наверное было с чего. Подъем, зарядка, утренний туалет, затем уборка помещений и, после импровизированного развода во дворе казармы, все дружно убывают на самостоятельную подготовку. Понемногу вживаемся в училищный распорядок.
   В двадцать четвертой роте, располагавшейся под нами, жили абитуриенты из числа тех, кто поступал из войск. Народ там был собран бывалый, собранный из таких злачных мест, как например, космодром Байконур и БАМ. И порядки там были несколько иные. Армейские. Жесткие. Кто-то кому-то дал в морду, об этом узнал комбат. Вывел из строя виновника торжества, объявил, что дело будет передано в прокуратуру, а пока - будут подготавливаться документы на отчисление. Народ стал переглядываться - "Ну них.я себе! За "дал в морду" - сразу в прокуратуру..."
   Сидим в классе, что-то пытаемся учить, а чаще - народ просто занимается разной херней. Нет, учим конечно, не без этого, но основная масса народа занимается всем, чем угодно, только не подготовкой. Наблюдаем например, за училищным повседневным бытом. Примерно то же самое нас ожидает через некоторое время. Увиделся с парнями, с которыми поступал годом ранее. Их разбросали из тринадцатой роты по всему курсу. Однажды нас поставили в общий училищный строй на большой развод. "О, бля, почти как взрослые!" - произнес кто-то. После чего, пропустив впереди себя уже действующие подразделения, под музыку военного оркестра, улыбочки и смех старших товарищей, прошлись как бы строевым шагом. Со стороны это выглядело наверное, как прохождение колонны военнопленных.
   Сходили на обед. Если с мясокомбината не налетает облако со специфическим запахом, все сидят спокойно и едят. Но вот облачко налетело... У народа резко начинает портиться аппетит. "Фу-у-у... Ёпт... Ну и вонь..." - кто-то откладывал ложку в сторону. Ничего, потом привыкли - "О! Запахло чем-то родным..." И аппетит больше не портился. Все чавкают, как ни в чем не бывало. И даже потом, уже выпустившись и разъехавшись по местам службы, многие выпускники еще долго ловили носом воздух в поисках знакомого запаха.
   После обеда как правило, основная масса абитуриентов шла на стадион, где ожесточенно рубилась в футбол с курсантами и между собой. А если играть было лень - то через ближайшую дыру в заборе, надо же когда-нибудь осваивать скрытые способы передвижения, убывали на прогулку в город Симферополь. Иногда шли на КПП, потому что приезжали родственники и знакомые, или встречались со знакомыми курсантами, который посвящали нас в тонкости жизни в условиях военного училища. И - так до ужина. Вечер - тоже был в нашем распоряжении. Занимались кто чем. В основном - ели. Жрать с непривычки хотелось постоянно. "Ну что, нехватка по.бывает?" - участливо спрашивали наши знакомые старшекурсники.
   Накануне экзаменов как правило, начинали судорожно готовиться. Расположившись в одной из многочисленных аудиторий, усиленно что-то повторяли. А если надоедало сидеть в классе, то пользуясь тем, что мы еще здесь собственно, еще никто - уходили на стадион, где готовились на Солнышке на трибунах. Проходил очередной экзамен - "Ну, слава Богу, еще один сдали..." Теперь уже вместе с курсантами - стажерами, выполнение распорядка дня порой контролировали офицеры роты. Мы познакомились поближе с капитаном Гармидером, капитаном Потоцким и старшим лейтенантом Кожевниковым - "М-да... веселые они ребята... эти отцы-командиры..."
   Конкурс был невелик, учитывая то, что и сама армия не пользовалась в массах особой популярностью. Хотя худшие времена еще были впереди. Однако, все равно, кто-то отсеивался. Таковым, если мне не изменяет память, предоставлялась альтернатива - ехать учиться в Таллин, в практически аналогичное училище. Откуда через некоторое время пошел обратный поток, снова в Симферополь.
   Наконец, прошел последний экзамен. Снова сдали. Помня прошлогодний отрицательный опыт, как мог, избегал надевания курсантской формы. Во время абитуры - 89, имел неосторожность надеть подменное х/б, еще не будучи курсантом. Срезался на последнем экзамене. было конечно, обидно, но, ничего не поделаешь. Выводы однако, для себя на ближайшую перспективу сделал. Теперь же - шарахался от нее, в смысле - от не своей формы, как черт от ладана. Пусть уж лучше пострадает моя "спортивка", но форму преждевременно я больше не надену!
   После последнего экзамена нас вновь построили на плацу и стали зачитывать списки зачисленных. Вся наша банда оказалась там. Ура! Наставало новое время - время формирования нового подразделения. К нам влились армейцы из двадцать четвертой роты, а часть наших - ушла этажом ниже. Нашу алуштинскую пятерку разбили. Саня отправился в первый взвод, Андрюха, Серега и Борис в первое отделение взвода третьего, а я в тот же взвод, но - во второе отделение. Теперь у нас впереди замаячили четыре содержательных и увлекательных года, которые забыть будет просто невозможно.

Кизил, как средство от запоров.

Байка-быль.

   Богата крымская природа, ох, как богата! Если мы с Вами поднимемся к тому месту, где до сих пор располагается свинарник, то мы увидим уходящую в сторону Симферополя роскошную долину, частично используемую под войсковой полигон. В отрогах Долгоруковской яйлы видны красноватые обрывы Красных же, пещер. Картина - просто заглядеться и не оторваться. А ближе к нам, на соседнем скальном выступе, еще видны остатки когда-то белых квадратов, служивших мишенями для спаренной пулеметной установки, располагавшейся на стрельбище, неподалеку от нашего лагеря. Помните два мертвый вертолета на пригорке? Ну вот там.
   Полигон жил своей повседневной жизнью. Трещали выстрелы из различной мелочевки, вроде пистолетов и автоматов. Иногда что-то увесисто бухало, и тогда, казалось бы, сотрясался сам окружающий воздух, слышался лязг гусеничных траков. Это нормально. Полигон и должен был грохотать! Круглосуточно. Порой, на общем трескучем фоне, начинала солировать своим солидным грохотом, та самая пулеметная установка. Наши друзья из социалистических стран Ближнего Востока, Африки и Юго-Восточной Азии, учились военному делу самым настоящим образом.
   Но иногда, на полигоне наступало тревожное затишье, после которого стрельба возобновлялась если не с удвоенной силой, то не менее интенсивно. Часто грохотало даже по ночам. В одно из таких дневных затиший, старый комбат, полковник Осипенко, проведя общий развод, распорядился назначить особо доверенных людей для сбора кизила, в изобилии росшего неподалеку от лагеря.
   Помните, как в песне у Высоцкого - "... а на нейтральной полосе цветы - необычайной красоты!" Так вот, кизил особо обильно рос именно в районе стрельбища. Дураков из числа туристов, лазить там под дружественным огнем не находилось. До поры. До той поры, пока лагерь не наполнялся суетой и движением очередного курса молодого бойца, или полевого выхода более старших курсов. Сидеть целыми днями в окружении однообразных палаток, в ожидании очередной "припашки" находилось мало. Посему, подобному выходу, лица причастные радовались нешуточно. Лишь бы в лагере не сидеть.
   Итак, очередная экспедиция для сбора прекрасных, слегка терпких ягод, была назначена, проинструктирована на предмет времени возвращения в лагерь и отправлена в нужном направлении. Группа в составе примерно человек десяти, под руководством сержантов - армейцев, вооружившись целлофановыми пакетами, пройдя мимо офицерского общежития вверх по дороге, мимо летних классов, в сторону свинарника, растворилась в кустах у подножия ближайших скальных выступов.
   Лагерь так же жил своей повседневной жизнью. Шли занятия, выполнялся распорядок дня, заступал и сменялся суточный наряд. На горячем от Солнца плацу, кто-то отрабатывал движение строевым шагом и строевые приемы. Все куда-то перемещались, никто не сидел без дела. О тех, кто ушел в горы за кизилом, все как-то благополучно забыли. Пока они сами о себе не напомнили. Как обычно, затишье было прервано самым безжалостным образом. Загрохотали пулеметы, затем затрещали автоматные очереди. Потом, в лагере, можно было услышать что-то вроде:

*****

   Бля... комбат нас проинструктировал и отправил. Мы сперва прошлись по кустам над хлоратором, однако там все было ободрано. Решили пройтись мимо заброшенного сада внизу свинарника, к горам. Там - клево! Народу, судя по всему, там бывает немного. Погодка отличная, воздух свежий, мы забрались в кусты. А кизила бля... - хоть жопой жуй! Тьма! Спелый весь, дерево тряхни - так и сыплется. И сладкий! Обобрали все, что было, сами нажрались до оскомины и пошли дальше.
   Сперва не вкурили - что это за маленькие парашютики с тросиками на ветках иногда попадаются. Потом доперло - от ракет! Точно! По вечерам же их частенько полпотовцы пуляли. Потом смотрим - что-то далековато мы зашли. Однако ладно, тишина, можно и побродить. На полянке посидели, хлеба с тушняком проглотили. Хорошо, что фляжки с собой взяли, там воды нет. Набрали дофигища! Не знаю уже, сколько мы бродили, но ушли довольно далеко. И тут, эти ё.анные братья по оружию, как начали садить из всего, что у них есть! А потом еще из "спарки" начали гасить.
   Мы бошки поднимаем, - "Е.учий случай! А мишени-то, на скалах нарисованные - во они, прямо над нами! Вся эта херь крупнокалиберная, у нас над головами шуршит! Чуть ниже - и вот они, мы..." Ну, а мы - руки в ноги и давай когти оттуда рвать. Да еще и с полными пакетами! Хорошо, на обед не ходили, не то бы точно усрались! Очко родное - сам понимаешь, оно ведь не стальное! В себя пришли только в грушевом саду, там, где мы окопы рыли. Охереть и не встать! Сходили блять, за кизилом...
   Комбат, старый полковник потом, на вечернем построении сержантам по пять суток отпуска объявил. А остальным - по благодарности...

Ночной самоход.

Уже с утра, еще в кровати,

я говорю несчетный раз,

что всех на свете виноватей --

Господь, на труд обрекший нас.

(Игорь Губерман)

   Спасибо руководству Вооруженных Сил СССР за то, что полевой лагерь новообразованного Симферопольского Училища, разместили в таком месте! Место было воистину дивное - в непосредственной близости от отрогов Долгоруковской яйлы с шикарными видами на Главную гряду Крымских гор и долину, уходящую в направлении Симферополя, со скалистыми утесами Красных пещер.
   Первый курс набора 1990 года, прибыл в полевой лагерь для прохождения программы "курса молодого бойца". Тихий до этого военный городок, наполнился шумом и суетой. Открыты двери запертых на протяжении года складов и на свет божий извлечены пропахшие сыростью старые палатки. Спешно приведены в порядок бетонные основания, квадратами белевшие среди прошлогодней травы.
   Старшины рот извлекли свои запасы строительных материалов и шанцевого инструмента. Клумбы "подрубались", дорожки выкладывались набранным в Малиновом ручье и побеленными камнями, старый отсев на пешеходных дорожках, разглаживался граблями, а проросшая сквозь него трава безжалостно выдиралась вместе с корнями.
   Периодически снаряжались масштабные экспедиции по ближайшим горкам, где заготавливались в большом количестве пышные веники. Лагерь преображался буквально на глазах. Когда случалось ненадолго покидать палаточный городок, некоторая часть училищного люда, мечтательно засматривалась на окрестные небольшие вершины гор - "Эх... занятно было бы туда сбегать... посмотреть оттуда на все это бл.дство..."
   И ходили. Потом рассказывая о чудесных видах, открывавшихся сверху и вводя в соблазн авантюр все новых и новых новоиспеченных военных. Частенько на ближайших горках, бывали замечаемы маленькие фигурки в военной форме, ползающие по скалам. А в один прекрасный день, на одной из горок, над лагерем взмыл в воздух флаг Советского Союза.
   Что ни говори, ближайшие окрестности исследовались весьма активно. С утра и до вечера. Утром довольно большая часть курсантов, уходила умываться после зарядки на ручей, чтобы не толкаться возле общего умывальника в ожидании своей порции довольно сильно пахнущей хлоркой воды. Сначала - все морщились, потом привыкли. Дизентерией никто заболеть не хотел. В условиях полевого лагеря это было бы практически смертельно. Днем - роты уходили в сторону полигона, где и проводили время на занятиях. После занятий - наступала очередь различных хозработ и сбора кизила с шиповником для любимых начальников.
   Окрестные вершины между тем, призывно маячили в синеватой дали. "Тихон, может быть, куда-нибудь сбегаем по-тихому?" - спросил комода Юра, вдоволь наслушавшись от него забавных историй из сурового туристического быта. "Нужно будет прикинуть хер к носу... может как-нибудь и сбегаем..." - задумчиво отвечал Вова, глядя куда-то вдаль.
   Время шло, погода пока что радовала Солнцем и теплом. В один прекрасный день Вовочка дал задание как-нибудь добыть пару нарезанных буханок хлеба. "Есть одна идея!" - заговорщицки подмигнув, сказал он. "Вован, куда пойдем?" - нас буквально раздирало любопытство, однако все нужно было держать в строжайшей тайне, во избежание дальнейших неприятностей. "Блять, достаньте хлеба и ждите три зеленых свистка! В горы пойдем! Хорош тупые вопросы задавать!" - огрызался Володя.
   Вечерело... Жаркий день мирно догорал теплым и тихим красным закатом. Луна, ставши почти круглой, красно - оранжевым диском лениво выползала откуда-то из-за гор, за которыми синей громадой раскинулось море... "Сегодня после отбоя - выдвигаемся..." - тихонько сказал после ужина Володя, - "Только не протормозите, ради Бога..." Вид его был задумчив и сосредоточен. Вовочка готовился к выходу серьезно.
   В горах темнеет быстро. В стороне Симферополя над горизонтом еще догорала красная полоса, а лагерь погружался в темноту, нарушаемую лишь светом фонарей. Полная Луна, взошедши на небосвод, заливала окрестности лимонно-желтым неярким серебрящимся светом. Рота построилась на вечернюю поверку. "Равняйсь! Смирно! Слушай список вечерней поверки!" - скомандовал проводящий поверку замкомвзвод четвертого взвода сержант Володя Гарбар. Я! Я! Я! - уже привычно отзывался строй.
   Настало время объявлений от командиров отделений. Сержанты, в числе которых был и наш Вовочка, вышли из строя. "Так, сейчас типа отбиваемся, а об остальном - я скажу отдельно" - буднично, не привлекая ничьего внимания, сказал он. Отделение стояло не шелохнувшись, душой все уже были на горной тропе. Затягивать вечернюю поверку не хотелось никому. Наконец, последовала команда - "Вольно! Разойдись!" Народ пошел умываться перед сном, а заодно - и освежиться после жаркого и содержательного дня. Часть однако же, сразу завалилась на матрасы в ожидании дальнейших указаний нашего доблестного сержанта.

*****

   "Эй, ну-ка держитесь! Я вас тут будить по одному не собираюсь! Скоро выходим!" - прошипел Володя. Народ потихоньку зашевелился, сворачивая рулонами шинели и засовывая их под одеяла, имитируя свернувшихся под ними курсантов. Серега Максимов, и Володя Сизов не захотев идти не пойми куда на ночь глядя, решили остаться в палатке. "Будем вас отмазывать, если что..." - сказал Чиж, тихо хохотнув, - "Если спросят, где вы, скажу - пошли посрать и провалились... Мне что-то влом идти... буду спать..." Оба наших коллеги были людьми надежными, и поэтому был оставлены на месте без колебаний.
   "Так, чуваки, собираемся возле большого туалета, а туда выходим по одному и по сторонам смотрим, чтобы не спалиться ненароком..." - Вовочка уже постепенно входил в роль командира нашей спецгруппы - "Идите в направлении тропы к ручью. Я выхожу отсюда последним. Давайте, первый пошел!" Эдик Ищенко высунул голову из палатки и исчез. Послышались тихие шаги на фоне доносящегося из соседней палатки храпа и сопения. Суточный наряд в это время наводил порядок в расположении и на идущего в сторону туалета одинокого курсанта никто не обратил внимания.
   За ним из палатки в крымскую ночь по очереди шмыгнули Дима, Серега, Андрей, Юра, Рома и я. На нас никто не обратил внимания. Ну отлить народ идет среди ночи на окраину лагеря и что? После того, как комбат Осипенко на общем построении вывел из строя и поставил на парапет трибуны троих курсантов из двадцать четвертой роты, пойманных за оправлением малой нужды возле учебных классов, желающих обсыкать летние учебные аудитории не находилось. Виновные были тут же отправлены после этого наводить лоск на тот самый большой туалет, с которым было связано немало легенд "Писять надо там!" - глубокомысленно и громко, а главное - внезапно изрек полковник, показывая, сродни Владимиру Ильичу на центральной площади Симферополя, верную дорогу массам. Массы поняли все без лишних объяснений и теперь на блуждающие в ночи тени, одетые по "форме три", никто внимания не обращал.
   "Эй, где вы там?" - тихо позвал я братьев по оружию, остановившись у начала узенькой тропы, уходившей извивами в направлении растущих по краю поляны кустов. Кусты зашевелились и голосом Юры прошипели - "Хули орёшь? Не днем ведь! Прыгай сюда!" Скользнув под покров веток я оказался среди своих. В ожидании нашего командира мы успели перекурить, держа сигарету в кулаке, чтобы не был виден огонек, отгоняя потихоньку подкрадывающийся сон и наблюдая за окружающей обстановкой.
   Между тем на краю поляны показался невысокий, плотный силуэт, оказавшийся нашим командиром отделения, тогда еще курсантом Тихоновым. Залитый лунным светом, Вовочка уверенно пер по поляне в направлении кустов, где сидели мы. Комод немного изменил направление следования, видимо решив посетить тщательно убранное и засыпанное хлоркой отхожее место, но услышав шепот - "Тихон, мы здесь!" - немного вильнув, повернул к уходящей во тьму тропинки.
   "Все здесь?" - уточнил Володя. "Да, все!" - ответили ему из темноты. "Ну все, пошли за мной, только аккуратнее, ноги не переломайте!" - Вовчик пошел вперед, уверенно ступая по едва различимой тропке под сенью ночного леса. "Мы скоро должны выйти на дорогу, которая идет в лес от столовой, там будет идти легче, дорога хорошая" - уточнил он наши ближайшие перемещения.
   В колонну по одному мы шли след в след за Володей и спотыкаясь об камень или корень, всякий раз диву давались тому, как он умудряется идти ровно, не имея фонаря. Еле видная тропинка угадывалась лишь как узкая черная полоска на менее черном фоне, озаряемом еле пробивавшимся сюда сквозь кроны лунным светом.
   Ручей журчал, петляя по дну небольшого ущелья и мы то приближались к нему, то наоборот - отдалялись. "Дорога там!" - сказал Володя, показывая пальцем в направлении ближайшего склона, на котором угадывалось нечто, напоминающее террасу. Быстро взбежав на небольшой увал, мы оказались на хорошей грунтовой лесной дороге, постепенно поднимавшейся в горы. "Чуваки, похоже, по этой дороге народ на Колан-Баир ходил на горное стрельбище" - произнес Дима. "Да... видимо, это она..." - согласился Тихон, - "Здесь других дорог нет". Кроны деревьев смыкались над ней не столь густо и мы шли, видя друг друга в призрачном свете нашего природного спутника.
   Гуляли ли Вы когда нибудь в ночном лесу, в полнолуние, когда казалось бы изо всех щелей должна в направлении Вас всякая нечисть? Если нет, то попробуйте! Будет, что вспомнить! Этот неестественный, лимонно - серебристый свет, льющийся с неба, и делающий все вокруг каким-то нереальным. Эти вопли разной ночной живности, которая кого-то ловит и которую, в свою очередь, поймали. Это разносящееся эхом от горных склонов уханье филина, навевающее воспоминания о просмотренных когда-то в видеосалоне фильмов-ужасов. Эти корни деревьев, через которые переступаешь с неприятным холодком внутри, казалось бы, еще немного и готовых обвиться вокруг твоих ног и куда-то уволочь, корявые грабы, изъеденные изнутри дуплами, казались стоящими среди чащи и растопырившими руки лешими. А за скальными выступами, которые иногда огибала дорога, порой кажется что кто-то притаился, весь подобравшись перед последним прыжком...
   И все это на воздухе, который казалось бы, можно запихивать в себя горстями! Воздуха, напитавшегося жарким днем запахом трав и листвы на плато и теперь, сползающего, остывая, вниз, к лагерю...
   Но... нас было семеро. Мы были курсантами Симферопольского Высшего Военно-политического Строительного училища... Само уже это, должно было служить звоночком для караулящей нас нечисти, чтобы "особо не рыпалась". Мы прошли старый водозабор и дорога стала уходить в гору гораздо круче. Постепенно шум ручья стих внизу и мы погрузились в шелест листвы высоких буков, растущих по склону. Слева от нас, склон круто уходил вниз, в темноту из каменных глыб на дне водосбора, стволов высоченных буков, торчавших оттуда и опутывавших их лиан, отчего ландшафт делался и вовсе мистическим.
   Постепенно впереди стало проясняться. Дорога пошла на свой последний крутой взлет и полого пошла, постепенно выравниваясь. Среди стволов замелькало освещенное Луной небо. Внезапно лес расступился и мы оказались на краю горного плато. "... Как ярко светит Луна... Не могла подождать до завтра! Проклята будь она..." - вспомнились строки Константина Симонова, прочитанные в школе. Луна и действительно светила необычайно ярко, делая наш путь несравнимо легче. Дорога почти выровнялась и теперь петляла через единичные островки невысоких деревьев, росших на открытом всем ветрам Долгоруковской яйле. "Ну что, долго еще идти?" - спросил Эдик. "Не ссыте, уже почти пришли!" - ответил Володя.

*****

   Впереди послышался собачий лай. "Ну, почти пришли! Кордон впереди" - с оттенком торжественности провозгласил Володя. Среди кустов мы заметили довольно древний "ГАЗон" и такой же древний "Сто тридцатый" ЗИЛ. Мы приближались, в колонну по два, идя по дороге, по обоим колеям. А вот, показался и собственно дом лесника. Собаки, учуяв в столь неурочный час чужаков, заливались вовсю. "Наверное нужно снимать ремни, от этих тварей отбиваться..." - Юра высказал дельную мысль. Вся наша группа стала нащупывать под хэ-бэ свои ремни, которые одели под низ, чтобы было легче дышать на подъеме.
   "Эй, какого х.я?" - из дверей дома высунулась заспанная, небритая рожа лесника, который спросонья, разглядев нашу живописную группу и сообразив, что перед ним не простые туристы, тут же сменил тон. "Какого хрена лазите ни свет ни заря?" - уже более вежливо поинтересовался он. "Мы - дезертиры!" - ляпнул вдруг Серега.
   "Ну-ну..." - оглядывая нас произнес лесник, явно пытаясь для себя понять, что в три часа ночи на его кордоне делают семеро курсантов. "Хорош херню городить!" - Вова взял ситуацию в свои руки - "К памятнику мы идем!" "А... к памятнику..." - протянул лесник, - "Это вам на Заману идти нужно, еще километра два..."
   "Не... туда мы не пойдем, боюсь, что не успеем..." - в голосе Володи зазвучали нотки сомнения - "У вас есть книга посетителей?". "Да есть какая-то" - нехотя сказал лесник и исчез за дверями. Мы стояли перед домом и ждали, пуская пар изо рта и поеживаясь от предутреннего холодка. Горизонт на востоке уже начинал понемногу светлеть. Нужно было уже думать над тем, чтобы возвращаться обратно. А этот урод все не несет и не несет книгу посетителей. "Блять... сейчас свяжется с Перевальным и нас тут спеленают..." - Юра уже начинал немного нервничать. "Устанут пеленать" - подал голос Андрюха, - "Нас семь штук!"
   За дверями снова послышалось движение. "Вот она!" - лесничий развернул перед нами уже видавший виды фолиант. "Курсанты 23-й роты СВВПСУ. Почтили память павших воинов! Август 1990г." - каллиграфически написал Юра, а затем вывел семь наших имен. После чего все семеро поставили свои автографы под надписью.
   "Ну... нам нужно собираться" - поглядев на часы сказал Володя. Горизонт на юго-востоке уже заметно посветлел. Шел четвертый час утра. Пожали руки леснику и, снова разошедшись по колеям, двинулись обратно. "Счастливо, туристы!" - пожелал он нам на прощание, - "Смотрите, не попадитесь!" Обратно идти всегда легче. Уже знаешь дорогу, а тем более, идти вниз налегке гораздо легче.
   Вот и край леса, в котором угадывается начало нашего ущелья. В последний раз оглядываемся назад. Вершины гору вот-вот уже готово было осветить Солнце. Мы нырнули в лес и почти бегом пошли обратно. Заметно посветлело. Луна, белесым кругом, все еще висела на небе, но толку от нее уже не было никакого. В таком темпе до лагеря дошли часа за полтора. Увидели знакомую тропинку и, сойдя с дороги, пошли по ней к выдающемуся архитектурному сооружению на краю военного городка.
   Немного пропетляв по тропинке, мы увидели белеющие каменные стены большого полевого туалета. "Идем в роту так же, как и сюда, по одному, делая вид, что обоссались под утро..." - Володя снова взял на себя бразды правления, остановившись в тех самых кустах, в которых мы прятались несколько часов назад. Шесть утра. До подъема еще час. Успели! Солнце уже окрасило золотом склоны Чатыр-Дага и пробежало по верхушкам деревьев возле лагеря. Эдик снова ушел в лагерь первым. За ним все остальные. Последним в уже не спящую палатку ввалился Тихон. "Как сходили?" - осведомился заспанный Чиж. "Ващще за.бись!" - с небольшим московским акцентом протянул Дима.
   Оставшийся день наше отделение провело в состоянии зомби, открывая глаза, что называется - вручную. Ничего не соображая отсидели занятия, едва не заснув мордой в супе на обеде и чуть было не разбив себе головы на самостоятельной подготовке. Головы были такие тяжелые, а шеи - такие слабенькие... Но - мы были довольны! Мы сделали это! И пришли незамеченными. Видать, никто не мог ожидать такой наглости от желторотых первокурсников. Не помню как, но отстояли вечернюю поверку, а по команде "Отбой" - едва раздевшись, рухнули без чувств на свои матрасы. До подушек летели уже спящими. И, по-видимому, всю ночь проспали не шевелясь... Вот так!

Ночь перед возвращением.

Вот ползёт домой из школы по-пластунски Саша Зверев.

Головой на перемене он ударился о дверь.

Дверь куда-то улетела, и её найти не могут,

И теперь он ранен в ногу. Не волнуйтесь -- пустяково.

Вот ползёт из дома в школу по-пластунски Щепкин Вова.

Он спустился по перилам головой в мусоропровод.

Улетел мусоропровод. Ну, а рана не опасна.

Партизан ползёт с двустволкой в направлении неясном.

С забинтованной ногой...

(Артур Гиваргизов)

   "Какая сука дымовуху в сапог забросила? Поймаю - е.ало набью!" - злобный полусонный вопль сквозь кашель и сопли, разорвал тишину ночного лагеря. Полусонные курсанты, отчаянно матерясь, выскакивали из палатки кто в чем. Точнее - в одних трусах и майках. Некоторые - даже без тапочек. Потому что не увидели. Едкий дым непроглядным туманом заволок все тесное пространство. "Ну и пидоры!" - это пожалуй, самое ласковое из сказанного непонятно кому в темную крымскую ночь.
   "Уроды бля... не продохнуть!" - сержант, командир отделения, матерый армеец, выскочивший через бок палатки, потому что так было ближе и теперь вместе со всеми стоявший в трусах возле, злобно плюнул на дорожку между рядами палаток. Густой вонючий до едкости, белесый дым медленно выползал из - под старенького шатра палатки, полы которого уже кто-то отвязывал и поднимал для скорейшего проветривания. Спать-то хочется, да и не май месяц на дворе! Ночь в горах в конце сентября не особенно баловала теплом.
   "Ну что за пидоры пакостить решили? Уже второй раз!" - дежурный по роте, Богдан Саковский, неспешно подошел и стал наблюдать за происходящим - "Давайте быстрее проветривайте и отбивайтесь. Тут Илюхин где-то шарахается". "Если мне подпрыгивать придется - не обижайтесь! Изображение подпорчу!" - дежурный по роте в этом месте повысил голос так, чтобы на всякий случай, слышали все, кто в этот момент еще не спал и кого могло бы снова потянуть на подвиги, устраивая диверсии своим сослуживцам.
   Меряться силами с мастером спорта по вольной борьбе в далеко не легком весе, желающих как-то не находилось. Но испорченный сон давал себя знать плохим настроением. "Богдан, а что ты от нас хочешь? Мы уже спали и не трогали никого!" - раздраженно сказал командир пострадавшего отделения. "Все, давайте спать!" - сказал дежурный по роте и отправился в направлении "грибка", где уныло коротал вечер очередной дневальный.
   Курсанты еще некоторое время помахали одеялами, выгоняя основную массу дыма, потом подвязали полы палатки и запрыгнули вовнутрь. Сначала еще была слышна какая-то возня и приглушенное матюкание, выражающее ту высокую степень интимных отношений, в которые вступали пострадавшие с родственниками подбросивших им "дымовуху". Затем все стихло и раздалось сонное сопение. Палаточный лагерь снова погрузился в тревожный сон последней ночи курса молодого бойца 1990 года. Завтра днем предстояло свернуть ставший уже родным лагерь и направиться в место постоянной дислокации - в Училище.

*****

   Едва наше второе отделение улеглось и первые курсанты стали погружаться в пока еще неглубокий сон, накидав одеяла и шинели в общую кучу и согревая друг друга, как послышалось тихое шипение, характерный запах, а затем и первый кашель. "Падлы!!!" - чертыхнулся Димыч Музалевский, лежавший и думавший о чем-то своем, затем двинул локтем в бок все еще спящего соседа - "Хули лежите, горим, бля!" "Ё-о-о-пт..." - протянул сонный сосед, пытаясь попасть в собственные сапоги - "Ну п.здец! Не видно нихера!"
   Кто попал в сапоги - хорошо, кто не попал - немного хуже. Те, кто не попал, надевали на ноги все, что придется. Кеды, тапочки, сапоги соседа... Все шло в дело. В таком виде и повыскакивали наружу. "Ну и какая блядина кинула?" - задавая вопрос скорее самому себе, сказал недавно назначенный к нам командиром отделения, вместо решившего отчислиться Сереги Соловьева, Вовчик Тихонов. "И тихо же сидят, суки..." - заключил он, обернувшись налево и направо, в сторону палаток первого и третьего отделений.
   Из соседней двадцать второй роты никто ничего подбросить не мог - "уставное" и предельно дисциплинированное подразделение "отбилось" точно в установленное время. Двадцать четвертая тоже вряд ли стала пакостить - не слишком у них удобный был путь к отступлению. Остаются только наши. В одной из соседних палаток, но в какой именно, не известно - действительно, все лежали очень тихо, но при этом давясь от смеха. "Ну ладно, суки, будет и на нашей улице праздник!" - сказал в пространство Вовчик.
   Подошел дежурный по роте. "Какого хрена?" - вежливо осведомился Богдан - "Хорош херней маяться!" Тем временем, мы отвязали полы палатки и стали активно проветриваться. "Вот же бл... и попали в аккурат под настил!" - сказал Эдик Ищенко, вытаскивая настил, заменявший нам пол - "Захочешь, хрен так попадешь!" Затушив еще дымящийся бумажный комок с "дымовухой", стали затаскивать все вовнутрь.
   Однако, сон уже был перебит. Чувство неотомщенной обиды тяжелым грузом легло в сердцах личного состава. "Эй, у кого планшет офицерский?" - тихонько поинтересовался Эдик. Вскоре нашли и планшет. Из отсека для карт, накрывшись несколькими одеялами, чтобы не шуметь, вырезали кусок прозрачного пластика, который, как открыли методом проб и ошибок, наши доморощенные пиротехники, как раз и был той "дымовухой". Растрясли недогоревший комок, который нежданно-негаданно прилетел к нам, забрали остатки. Свернули новую "шашку". Получилась - на загляденье. Остается опробовать в деле.
   Самое трудное - это ждать, когда что называется "в жопе свербит". Не знаю, сколько времени прошло. Но, по-видимому, достаточно. Вскоре храп послышался с обеих сторон. "Ну... была не была..." - сказали друг другу мы с Эдом. Высунули носы из палатки. Дежурного по роте вроде не видать. Дневальный под грибком - далеко. Наша палатка - десятая по счету, можно выскочить и заскочить назад незамеченными.
   Тихонько выползли наружу, под прикрытием своей палатки подожгли пакет, как только появился белый дым, одним махом задув огонь, в два шага подскочив к палатке третьего отделения, забросили его вовнутрь и так же тихо, в два шага, ускакали к себе... Улеглись в ожидании фейерверка чувств. Тишина...
   "Эд бля, не рановато ли вы задули, она вообще успела загореться?" - тихонько спросил Дима. Потом началось... Задули вовремя. И попали, как оказалось, вполне удачно. Теперь уже очередь давиться от смеха, слушая кашель и мат снаружи, была наша. Откуда прилетело тогда к нам - история о том умалчивает. Да и не уточнял никто. Все делали вид, как будто ничего не случилось. Судя по реакции наших собратьев из третьего отделения - они вообще мирно спали и не подозревали ничего. Ну что ж. Ой! Наша жизнь - сплошная лотерея...

Волшебный импульс и ночной портвейн.

В результате житейских бурь --

Сам себе могилу копай...

Не хочу!.. А хочу -- буль-буль,

И -- дым-дым, а потом -- бай-бай!

(Николай Глазков)

   "Рота, строиться на вечернюю поверку!" - голос дневального еле пробился через суету мероприятий вечернего распорядка дня. Народ, порядком успевший подустать за прошедший день, стал собираться на построение. "Блять, сейчас снова эта мозго.бка!" - недовольно протянул кто-то из числа бывшей гражданской молодежи. Наши коллеги из числа армейцев незадолго до поверки куда-то дружно все испарились.
   "Эй, духи, что поох.ели?" - дружно появились они в дверях, уже изрядно подогретые чем-то этанолсодержащим, с ремнями в руках - "Чобля, команды еще не научились быстро выполнять?" С этими словами, они стали выгонять из комнаты "гражданскую молодежь", пустив в ход эти самые ремни. Бляхи стали летать в воздухе, периодически опускаясь на незащищенные части тела.
   Одна такая прилетела и мне по спине. Непроизвольное - "Эй, что за херня?" В ответ - чувствительный пинок и, в свою очередь, моя ответка по первому подвернувшемуся армейскому лицу. Проще говоря - "в бубен". Дальнейшее вспоминается, как в тумане - заехал еще кому-то, чье-то негодующее - "Чобля???" Меня сбили с ног у двери комнаты и замелькали в воздухе сапоги, успевай только лицо закрывать. Нет, больно не было. Больно - это когда прилетает в первый раз, потом, когда летит одновременно с нескольких сторон, организм притупляет ощущения и начинаешь думать о том, например, как бы морду эффективнее закрыть, если ответить не получается. После того, как армейцы отвели душу, меня выволокли из комнаты и воткнули в строй.
   Вечерняя поверка шла своим чередом. Однако, примерно на середине ротного списка, увидел "снежинки" в глазах и почувствовал, что покрываюсь липким, холодным потом, куда-то отъезжая. Если бы не один из тех самых армейцев, за которого я судорожно ухватился, то рухнул бы мордой во "взлетку", как пить дать. Армеец однако, быстро сообразил, что что-то не так, дал знак второму и они вдвоем отволокли меня в комнату, где уложили в кровать.
   "Ты это... извини, что так вышло, не вы.бнулся бы, не огреб..." - неуклюже извинились они, - "Лежи, отдыхай, мы отмажем..." Было немного больно, плохо и обидно, но грело то, что несмотря ни на что - дал отпор. Попытался во всяком случае... И пофиг, что попытка провалилась, главное - сам факт.
   Утром встал, как обычно. Немного где-то побаливало в ушибленных местах. На возможный вопрос - откуда, не долго думая, придумал стандартную, не отличающуюся оригинальностью отмазку - на хозработах ударился. Благо работ всяких, мы выполняли предостаточно. Но - нашими синяками интересовались в ту пору мало, оттого - ничего лопотать в ответ на глупые вопросы отцов - командиров, не пришлось. Прошла примерно неделя. Снова - ритуал вечерней поверки, все как обычно. Почти сто тридцать человек по списку - Я! Я! Я! Зачитывание нового суточного наряда, объявления, вечерний туалет и отбой. "Отбой!" - какое для первокурсника это долгожданное слово! Это возможность провалиться "без задних ног" в чуткий, тревожный сон. Сон накрывал обычно сразу же, благо умаявшийся за день организм, постепенно привыкавший к жесткому распорядку дня, уже сам научился себя регулировать.
   "Эй, вставай, пошли с нами..." - кто-то говорил тихим шепотом, дыша легким перегаром и теребил за плечо. Открыл глаза - двое из тех самых армейцев, от которых получил не так давно. Первая мысль - "Ну п.здец... Наверное сейчас в туалете метелить будут... Нужно будет хоть кому-то в рыло заехать, чтобы не так обидно было..." К слову сказать, в прессе того времени и, по воспоминаниям тех же армейцев, такая практика была распространена более, чем. Страна постепенно разваливалась и дисциплина в войсках падала вслед за ней.
   Встал и пошел. Но почему-то пошли не в направлении туалета, а в сторону канцелярии командиров взводов... Необычное место для "окучивания", подумалось на ходу. В канцелярии - стоял дым коромыслом, как говорится - "хоть топор вешай", сидят "армейцы" не только из нашей роты, но еще и из соседней, двадцать четвертой. Это которая этажом ниже. На столе - трехлитровка с вином. Меня подтолкнули к столу - "Смелей давай...", придвинули табуретку, сунули в руку сигарету.
   "А ты молодец, не сдал..." - в стакан полилась рубиново - красная жидкость. "...если бы не вы.бнулся - не получил бы... Но ничего... бывает... Мы тоже когда-то получали... Пей!" "Портвейн красный. Крымский", приятным теплом упал вовнутрь. Мы еще долго о чем-то разговаривали, меня о чем-то спрашивали, а я что-то отвечал... Что именно - на утро вспоминалось с трудом. Трехлитровка постепенно опустела и мы расползлись по своим местам. Вечер прошел очень хорошо и душевно. Больше меня не трогали. Только вот, на утро с перепою было плохо...

Лебединая песня в Крымских горах.

Отчет о походе команды турклуба "Азимут" Симферопольского ВВПСУ по горному Крыму, в мае 1991 года, 27 лет спустя.

Секс и работа полезны здоровью,

Но не могу умолчать вот о чем:

Лучше трудом заниматься с любовью,

Чем заниматься любовью -- с трудом...

(Леонид Авербух)

   Не многие знают об этом, но был в нашем славном Училище не менее славный турклуб под названием "Азимут". Располагался он со стороны улицы, в здании казармы второго батальона, практически прямо под "чипком". А поскольку шарился народ от занятий и нарядов как мог - то подобный вариант был практически идеален! Это Вам не возиться с краской и трафаретами. Это - вообще, особый разговор! Вдали от места постоянной дислокации, в горах, на свежем воздухе, с песней под гитару у костра... М-м-м-м-м... Сказка!
   Особо "прошаренные" туристы, как рассказывали нам, салагам - первокурсникам, курсанты старших курсов, по мере приближения выходных дней, делали приказ по Училищу относительно организации похода, снимались с довольствия, получали сухие пайки на руки и "типа уходили в поход", два дня отрываясь душой и телом где-то у моря, в Алуште, или Николаевке. Или, если погода не позволяла, то просто дома, в кругу семьи. Но и для серьезных дел сил хватало с избытком. Турклуб успешно участвовал в различных соревнованиях, а походы различной категории сложности были вполне обычным делом.
   По чистой случайности затесавшись в подобную компанию, мы стали готовиться к первому нашему взрослому выходу. Курсанты - четверокурсники взяли всю организационную работу на себя, подготавливая необходимые документы. Вопросы решались довольно медленно. Туризм курировал преподаватель кафедры Физподготовки подполковник Говоров, но отловить его даже четверокурсникам было весьма проблемно, а для нас, салаг-первокурсников, невозможно в принципе.
   Постепенно, из увольнений, мы привозили в турклуб спортивную одежду, кое-какой инвентарь. Идти с клубными рюкзаками не было никакого желания ни у кого, поэтому, из очередного увольнения, пришлось привезти свой новенький "Ермак". "Манерных" спальников в то время еще не было ни у кого, а следовательно, альтернативы старым клубным, ватным мешкам не было. Палатки - тоже старые, брезентовые. Все это было довольно увесистым. Старшим в нашей команде был назначен командир взвода из третьего батальона, капитан Игорь Владимирович Гладкий.
   Дело завертелось. Документы были готовы. Выход был назначен на тридцатое апреля 1991 года. На продскладе получены продукты из расчета на десять дней. Поскольку все вопросы, касающиеся обеспечения всем необходимым, никто кроме нас самих, в горах решать не собирался, вертолеты для заброски еды и снаряжения тоже привлекать не планировалось, то все необходимое пришлось тащить с собой.
   Разложили по ним продукты, снаряжение, инвентарь, спальники, палатки и прочие милые мелочи так, чтобы у всех было примерно поровну. Рюкзаки вышли практически неподъемные, килограммов по двадцать, но бывалые туристы, покряхтев под ними, сказали - "Херня! Через пару дней привыкнете!" Саня Деркач привез из дому относительно небольшой рюкзачок, в сравнении с теми, которые тащили все остальные, за что удостоился злого и насупленного взгляда от Ильдара Фархутдинова, нашего капитана команды, который, казалось, замыслил что-то злодейское. Но - потом, попозже.

*****

   Наконец, настал день "М". Живописная группа из девяти человек, а именно - Ильдар Фархутдинов и Леха Король - третьекурсники, из 2 и 3 рот, Володя Ревенко из 17-й, Леха Звягин и Дима Остапенко из 16-й - представляли второй курс, Серега Ларин, Игорь Балховитин, представляли 24-ю роту, а Саня Деркач и Ваш покорный слуга 23-ю, от отряда "салаг", сгибаясь и, с непривычки пошатываясь под тяжестью рюкзаков, вышла из помещения турклуба. И, под завидующими взглядами окружающих, проследовала в направлении КПП. Курсанты-выпускники с нами не пошли, делегировав капитанские полномочия Ильдару Фархутдинову из второй роты, а сами - незаметно рассосались на десять дней в каменных джунглях Алушты и Симферополя.
   Еле доволокли свою поклажу до остановки троллейбуса на Центральном рынке и ввалились в салон. Затем доехали до рынка Куйбышевского и далее наш путь лежал к северным отрогам Чатыр-Дага, немногим далее от нашего лагеря Перевальное, в турприют "Сосновка". По пути, Леха Король, из второй роты, принялся в салоне троллейбуса рассказывать анекдоты про евреев. Вызвав общий ржач всей группы. Весьма примечательно, что рядом сидела парочка, поразительно напоминавшая своим внешним видом отдельных персонажей, которая так ни разу и не засмеялась, а лишь только краснела и бледнела, услышав что-нибудь заковыристое в Лехином исполнении.
   В "Сосновке" мы встретились с местными начальниками, получили палатки и, натянув их на заранее приготовленные каркасы, расположились недалеко от импровизированного центра этого самого приюта, пока сюда не прибыли прочие туристические группы из других городов Крыма и не только, чтобы на майских праздниках поучаствовать в походах различной сложности и протяженности.
   Отдав все необходимые указания по дальнейшим перемещениям, наш старший убыл в Перевальное, ему предстоял содержательный маршрут в компании друзей по руслу реки Бурульчи, после прохождения которого он снова присоединялся к нам, для прохождения основной части нашего маршрута.
   Для непритязательного туриста, в "Сосновке" имелось все необходимое. Хочешь - палатку тебе поставят на каркасе, не хочешь в палатке - там еще имелись сборно-щитовые домики, которые вскоре после нашего появления, все стали дружно называть "избушками-ебушками".
   Самые "пробитые" зачастую останавливались прямо под навесом, у печек, натягивая гамаки между опорами, а то и просто на полу, в спальнике, подстелив снизу коврик. Это были ребята крайне неприхотливые, идущие в поход только с булкой хлеба, ну а воду можно попить и из ближайшей речки. Пик роскоши составлял видеосалон, в котором днем крутили всякую дребедень, вроде комедий, или боевиков, а на ночь глядя - непременно, какой-нибудь "ужастик", да позабористее, делая тем самым ночную жизнь турприюта гораздо более насыщенной.
   Первым делом стали готовить себе еду. Аппетит на горном воздухе разыгрался буквально волчий. Всем безумно захотелось жрать. А где жрать - там и выпить. Ну нельзя военных оставлять в компании более трех! Сходили на речку за водой, благо чистейшая горная речушка Ангара, в это время еще весьма полноводная, шумела, ворочая в своем русле камни, совсем рядом. Нацедили в нашу синюю пластмассовую бутыль двенадцать литров.
   Набрали в котелок макарон, залили горной водой, вывернули туда пару банок старого, доброго советского армейского "тушняка"... Помните такой, без этикетки, в банках, маслом измазанных? Саня извлек откуда-то, из недр своего небольшого рюкзачка литровую бутылку винного спирта... Ядерная вещь. Откуда-то приволокли гитару и с ней, двух каких-то девок, которые тут же, стали изображать из себя бывалых туристок, из тех, которые своими ножками исходили все тропы Крыма.
   Гитара пошла по кругу, все что-то пели, кто-то кому-то подпевал. Двое наших ушли вместе с девками, возвратившись через некоторое время с чрезвычайно довольными рожами... Нас с Саней понесло в видеосалон. Вернее - не донесло. Остановившись возле нарисованной от руки афиши, мы вчитались и пришли к выводу, что идти на половину идущего сейчас сеанса смысла нет, а к последнему, к "ужастику", мы уже не дойдем, потому что не сможем по техническим причинам.
   "Чуваки, там, в салоне, будут крутить первую часть "Зловещих мертвецов" - сказали мы в лагере. "Ах.еть!" - ответил, слегка икая Ильдар, сжимая алюминиевую кружку в руке - "А нам и здесь за.бись!" Гулянка шла полным ходом. Песни уже не пели, а орали. К нам присоединились какие-то "пробитые" из Симферополя. У них тоже было. Выпить. У нас было тоже. Но - закусить. Сотрудничество обещало быть взаимовыгодным, благо парни были вполне себе компанейскими, адекватными и миролюбивыми. К тому же они были просто неистощимы на различного рода байки из суровой туристической жизни.
   Ночью в горах было довольно прохладно. Даже в мае. От того все время хотелось в туалет. По-маленькому. Протерпев, сколько можно, для себя решили, что мы не быдло, чтобы ссать по кустам у себя под носом и пошли в полевой санузел, который располагался немного на отшибе, среди кустов, на окраине лагеря. Леха прихватил с собой белую простыню, которую взял в рюкзак, непонятно для чего.
   Сделав свои дела, мы уже было пошли обратно, но в начале дорожки к санузлу, показались два смутных силуэта, судя по всему - женские. "Вы идите" - сказал Леха, - "А я немного задержусь! Вечер перестает быть томным..." "Что, Лех, решил поподглядывать за ссущими девками?" - осведомился Саня. "Идите в жопу! Точнее - идите к нашим!" - ответил Леха. Мы пожали плечами и двинулись в лагерь.
   Леха тем временем, увидев двух девок - туристок, залез в кусты, неподалеку от санузла. Две юные туристки осторожно продвигались среди кустов, в полголоса обсуждая наиболее жуткие моменты только что просмотренного фильма про мертвецов... Хлопнули дверцы и девки исчезли за дверями. Затем вышли. Сразу обе. Предварительно договорившись через стенку. И, всего боясь после такого киносеанса, крадучись пошли в лагерь.
   Я не могу сказать определенно, что должен чувствовать человек, выходящий ночью из туалета в горном турприюте, в почти полной темноте, после просмотра фильма "Зловещие мертвецы". Под звучное уханье филина где-то далеко в горах. Когда на дорожку, сразу же за тобой вываливается едва стоящее на ногах тело, окутанное чем-то белым и издающее при этом звук типа - "Ы-а-а-а-а..." Впоследствии Леха утверждал, что чуть не оглох от визга, а характерный запах фекалий ощущался на всем пути до наших палаток...

*****

   Утро встретило нас непроходящим чувством жажды. Один из вчерашних "пробитых", мирно спал в натянутом прямо над печкой гамаке, а второй тщетно искал второй ботинок, стоя одной ногой в носке, среди мусора и щепок, и бестолково тыкаясь в куче снаряжения. Вчерашние девки, по всей видимости, выпали в осадок и больше не появлялись. Не мудрено... После такого-то... Ильдар с матюками растолкал нас в половину шестого утра и сказал, чтобы мы сворачивали наш временный лагерь. Было немного лениво, но ничего не поделаешь, пришлось собираться. Нам сегодня предстояло подняться немного выше - на Ангарский перевал и встать там лагерем на так называемых "Полянах МАН".
   С трудом поднявшись и, приглушенно матюкаясь, упаковав свои вещи в рюкзаки, мы свернули палатки, снова вышли на большую дорогу, где погрузились в троллейбус и выдвинулись в сторону Перевала. На сей раз обошлось без еврейских анекдотов. И без анекдотов вообще. Мы пребывали не совсем в том состоянии. Нам - поспать бы... А анекдоты будут потом.
   А пока - троллейбус достиг отметки высоты в 752 метра и остановился. Ангарский перевал. Выбросив свои рюкзаки через заднюю дверь троллейбуса и, сказав "У-у-у-у-бля...", поежившись от утреннего холода, мы пошли вверх по хорошей грунтовой дороге, в направлении скалы "Козырек", неприступным бастионом возвышавшейся над дорогой. Где-то там, под ней, нас ждал новый привал на полянах МАН и новые приключения.
   Уйдя с трассы, мы в скором времени прошли мимо памятника первым строителям дороги между Симферополем и Алуштой и постепенно углубились в лес. Поздно утром, или рано днем, мы наконец, были на месте. Поляны эти достаточно обширны, но вот беда - источников воды - раз, два и обчелся! К тому же и расположены на довольно крутом склоне. Стали искать место для палаток. Возле чахлого родника - гиблое дело. Во-первых, грязно и все вокруг истоптано, а во-вторых, тьма народу, как стоящего лагерем, так и шарахающегося вокруг. М-да... Весело. Праздники, ничего не поделаешь, турьё со всего Крыма съехалось содержательно время провести.
   Обошли поляны с правой стороны. Вся нижняя их часть - сплошной туристический притон - палатки... палатки... палатки... Кто-то готовит еду, кто-то копается в своих вещах, чьи-то ноги в драных шерстяных носках, торчат из палатки. Мы на этом празднике жизни явно лишние. Нам милее тишина, запах леса и дым костра. Пошли вверх. До воды конечно, далековато, но уже попросторнее. Скала "Козырек" нависает уже практически над нами, склон становится все круче.
   Нашли более-менее пологую площадку, на ней уже стояли две палатки. Жильцов пока не видно, но все уже замотались - "Все, ну их всех во п.зду! Отсюда больше никуда не пойдем!" Кого именно - не сказали, всех - да и ладно. На карте, под самой скалой были обозначены какие-то кошары, но не факт, что они вообще уцелели за время, прошедшее с даты проведенной топосъемки. Да и лезть, однако, было довольно круто.
   Попадали на площадке прямо в жухлую, прошлогоднюю траву, перекурили, перевели дух. Разбили палатки, стали обживаться. Двое ушли за водой, все остальные пошли вверх по склону за дровами. Вид с нашего места открывался совсем неплохой. Громадина Чатыр-Дага виднелась в аккурат напротив, на востоке, представая перед нами совершенно в непривычном виде. На юг уходили склоны южного Демерджи, 1239 метров, с его Долиной Привидений, а еще дальше, теряясь в дымке, лежала Алушта и море... Эх, туда бы сейчас, да еще не сезон... Море еще холодное. На севере вид замыкал небольшой купол "Лысого Ивана", обозначенного на топографической карте как Пахкал-Кая, 1131 метр над уровнем моря. Наконец-то узнал, как он называется на самом деле.
   Пока мы занимались обустройством, со стебом, матюками и прибаутками, в палатках наших соседей произошло шевеление и из-под полы выглянула, рассматривая нас, сонная рожа. Оказывается спали они! Видать не так давно сами сюда пришли, поставили палатки и завалились с устатку спать. А тут мы такие нарисовались. Доброе утро! Точнее - день, но это в данный момент это было не принципиально. Сказано - утро, значит - утро!
   Во второй палатке тоже зашевелились. Полы распахнулись и на свет божий появились два создания - мужского пола, представлявший из себя типичного тощего ботаника в очках с толстыми стеклами, такого, как его рисуют в книжках и его подружка, знойная женщина, мечта поэта, как сказали о такой личности Ильф и Петров. Арбузные груди под тельняшкой и пронзительный взгляд завершали композицию. Мастерка спортивного костюма даже не пыталась их удерживать и они рвались на свободу.
   Наши соседи наконец-то вылезли из палаток и мы их смогли хорошенько рассмотреть. Оба парня - щуплые создания, те самые, классические "ботаники", зато из подруги достойны были отдельного описания. Одна из них, под стать своему другу, такая же "дощечка", имени ее к сожалению, в истории не сохранилось, зато вторая - та самая "знойная женщина", являлась полной противоположностью своему кавалеру и по характеру и по комплекции. Вся компания называла ее уважительно - "Лидусик". Лидусик была девушка весьма харизматичная, а своим другом, который вел себя, как типичный подкаблучник, командовала, как хотела.
   Настало самое время познакомиться. Мы представились, благо рассказывать, кто мы и откуда, слишком долго не пришлось - стрижки, армейские ботинки, спортивные костюмы, военные бушлаты, штормовки и специфический жаргон и без того, выдавали в нас курсантов с головой. Соседи отрекомендовались студентами Симферопольского Университета, представлявшими биологический факультет, чем немало повеселили всех присутствующих, уже окрестивших их, как уже и говорилось - "ботаниками".
   Мы натаскали дров, разожгли костер и стали готовить еду. "Ботаники" решили видно для себя, что таскать на себе дрова и разжигать свой костер - лишком накладно и они все равно не успеют и попросились к нам. Ну, а нам-то что, хотите - пожалуйста! Продукты у них были в достаточном количестве - нам опять же, небольшая экономия, а стол, сервированный женскими руками - выгодно отличается от сооруженного мужскими. Так что старались они, как могли.
   Откуда-то появилась "огненная вода". Она вообще - появляется словно из ниоткуда. Это еще больше сблизило нашу тесную компанию. Девять "брутальных молодых самцов" и четверо "ботаников" - ну чем не сливки общества! Лидусик в полной мере открыла нам свои таланты - оказалось, что она, несмотря на свою комплекцию, абсолютно о том не переживала и, вдобавок ко всему, неплохо танцевала - у биологов обнаружился еще и старенький магнитофон. Да и вторая, худышка тоже начала казаться довольно симпатичной и приятной наощупь. Ботаники всего этого не замечали, или старательно делали вид. Нас все же девять.
   Еще немного - и девки оказались бы в наших палатках. Однако, поглядев на немного поникших "ботаников" и прикинув масштаб конкуренции, граничившей в этом случае с "групповухой" и, соответственно, криминалом, в наших рядах, решили от этой идеи отказаться, вдоволь наприкалывавшись над незадачливыми студентами. К тому же, завтра нам нужно было вновь сниматься с лагеря и возвращаться в Сосновку, где предстояла встреча с руководителем группы и долгожданный выход на маршрут.
   "Ботаники" уже порядком устали от веселья. Ну не было у них такой жизненной школы, как у нас! И понемногу начинали "сдуваться". Мы подурковали еще немного и сами тоже отправились спать. Завтра предстоял трудный и содержательный день.

*****

   Утром решили рано не вставать, все равно встреча со старшим должна была состояться ближе к вечеру. Однако, что такое для курсанта - "не вставать рано"? Это все, что чуть позже семи часов утра, хотя... В ту пору мы могли не спать сутками уже к концу первого курса. И спать могли тоже - в любом месте и в любое время. Да и сейчас эта прекрасная школа все еще дает себя знать.
   Утром не стали сильно возиться, позавтракали сухим пайком и стали собраться. Повалили палатки, рассовали снарягу и вещи по рюкзакам. Попрощались с едва только начавшими приходить в себя биологами и выдвинулись к седловине между Северным Демерджи и "Лысым Иваном", где решили провести тренировочное восхождение. Его сравнительно небольшой купол маняще маячил перед нами, а само восхождение было делом не очень сложным, несмотря на довольно крутой склон.
   Добравшись до седловины, сделали небольшой привал и полезли наверх. Иногда слышишь, как люди задают вопрос, скорее самим себе - "Ну вот что за прикол - лезть куда-то высунув язык? Что, нельзя прогуляться по более ровному?" Отвечу, от себя - вершина, пусть и небольшая - это цель, которую ты поставил себе достичь. Зачастую - место очень красивое. Ты идешь к ней, превозмогая собственные слабости. А когда, несмотря ни на что, все-таки дошел до нее, то какими словами описать словами тот восторг от открывшегося у твоих ног вида... И - ты смог! Ты - пришел!
   В полной мере я осознал это много лет спустя, когда мы с другом полезли на Чатыр-Даг, причем шел я, после того, как провел полгода на больничном из-за перелома ноги, имея в левом колене титановую пластину и семь болтов. Мы пошли с Перевала в лоб. Для верности решили залезть на "Сахарную головку" - небольшую конусообразную горку, возвышающуюся над Перевалом, у подножия нашей цели. Не буду описывать в деталях, как лезли, выплевывая легкие, с металлическим привкусом во рту, а пластина, казалось бы, уже сама была готова выскочить из колена по дороге... Но - вылезли на небольшую площадку на вершине, отдышались, хлебнули воды... "Сможешь идти?" - спросил друг. "А, х.й с ним, полезли! Вроде не сдох!" - глядя наверх, ответил я.
   И мы полезли по крутому желобу между скалами, прекрасно видимому с трассы. И вылезли наверх после часа убийственного подъема. И дошли до главной вершины Чатыр-Дага и, оттуда, с высоты полутора тысяч метров, с края трехсотметрового отвесного обрыва, увидели Солнце, отражающееся от моря в окрестностях Севастополя! И взглянули на облака, летящие под нами и нашу родную Алушту, лежавшую под облаками на берегу моря, уже более полутора тысяч лет. И на Симферополь, видневшийся вдали и пол-Крыма у своих ног... Как Вы думаете, это стоит затраченных усилий? Я думаю - да.
   Безусловно, привыкший сидеть на диване, у телевизора, с банкой пива на глобусообразном животе, или фанат Портвишка под философские беседы с сигареткой, скорее всего скажет - "Да нах.й надо!" Ну так я у таких и спрашивать не стану. И - переубеждать тоже. Здесь я обращаюсь к тем, в ком еще не иссяк дух авантюризма первых землепроходцев. И они, я так думаю, меня поймут, как никто другой.
   Выбравшись на вершину "Лысого Ивана", налюбовались открывшимся видом. Под нами извивалась трасса, спереди над нами нависал Чатыр-Даг, а сзади раскинулся широченный купол Северного Демерджи, с двумя вершинами высотой в 1356 и 1359 метров, разделенных пологим прогибом. Направо уходила долина в сторону Симферополя, а налево - раскинулось море. По пути нас намочил небольшой "слепой" дождик, сделав камни довольно скользкими. Где-то там, далеко внизу, завывала моторами машин трасса, изгибаясь по ущелью. Под нами, вниз уходил довольно крутой, но ровный скат, а по нему, куда-то по своим делам, бежала небольшая стайка косуль.
   Мы начали спуск. И вот тут пришлось пожалеть о том, что лист целлофана, которым мы накрывали нашу палатку, я затолкал в рюкзак, а не заправил под лямки станка, сделав своеобразную подушку между спиной и рюкзаком. Чем ценен станковый рюкзак? Тем, что можно особо не заморачиваться насчет укладки вещей - мягкое к спине, остальное дальше... Здесь можно просто позапихать все вовнутрь, как тебе заблагорассудится. При движении на подъем и по ровной дороге, рюкзак отлично лежит на спине и консервные банки абсолютно не действую на нервы, врезаясь в спину.
   Но, вот при движении вниз, стало грустно. Станок, так чудесно выручавший все время, теперь беспощадно лупил по копчику, набив к концу спуска огромный синячище внизу спины. Как говорится - за одного битого, двух небитых дают, в дальнейшем я сразу же, как мы снимались с лагеря, складывал наш целлофан, сняв его с палатки и засовывал себе под лямки станка. Первое время ушибленное место побаливало, но теперь уже было без разницы, вверх мы идем, или вниз. Было - просто мягко и приятно.
   Мы благополучно "свалились" вниз и, пешком пришлепали в Сосновку. Особо располагаться не стали, старший группы мог все переиначить, а приготовили еду и с аппетитом поели, дико проголодавшись за время наших перемещений.
   Когда уже начинало темнеть, прибыл наш старший. "Фу, блять, дошел без задних ног!" - вместо приветствия выдал он, здороваясь с каждым из нас за руку - "Прохерачили по этой Бурульче от истоков до устья! За день! Там - вообще девственные места, бурелом, тропы почти нет! Но было офигенно!" Капитан Гладкий не стал располагаться в больших, приютовских палатках, а увел всю группу на окраину приюта на самую дальнюю стоянку, практически к началу подъема на нижнее плато Чатыр-Дага, в целях экономии времени на сборы. Рано утром нам предстоял подъем наверх и, не исключено, что на вершину пятой по высоте горы Крыма. Для многих из нас - впервые.
   А пока - мы с интересом слушали спонтанно организованный нашим старшим концерт, на котором звучали песни Юрия Визбора... "Серега Санин", "Милая моя", "Лыжи у печки стоят...", "А мы едем за туманами..." и много чего другого в исполнении артистов нашего турклуба. Гитара, песни, палатки, котелок, висящий над огнем, отблески пламени костра - это было поистине круто!

*****

   Проснулись часов в шесть и, умывшись в небольшом ручье, принялись собираться, не разводя костра. Нам предстоял подъем на нижнее плато Чатыр-Дага по так называемой "Красной тропе", змеившейся по склону почти сразу по выходе со стоянки. Красной ее назвали из-за специфического красноватого цвета горной породы, слагавшей этот участок плато.
   Ноги периодически скользили по окатанным камням конгломерата, но мы упорно продвигались вверх по склону. Тягомотный подъем длился казалось бы, бесконечно. Впереди был, казалось бы, перелом профиля, дающий надежду, что мы наконец-то пойдем по более-менее ровной поверхности. Но впереди появлялся новый увал и подъем продолжался так же монотонно и медленно. Чуть левее по курсу появилась бывшая воинская часть. Мы прошли мимо, недалеко от широко известных ныне пещер - Эмине-Баир-Хосар и Мраморной, тогда еще мало обустроенных. Ненадолго остановились у пещеры под названием Трехглазка. Три дыры в поверхности Нижнего плато, обозначали ее вход.
   Покрутившись возле нее, пошли дальше. Следующий пункт - пещеры Тысячеголовая и Холодная. Холодная - первая на пути. В конце каменной осыпи - небольшая лужица воды. Слазили в нее - ничего интересного. Метров через пятьсот - пещера Тысячеголовая, или Бинбаш-Коба. Название красивее самой пещеры. И снова - ничего особого. Смотреть по большому счету нечего. Обе пещеры освоены и разграблены давным-давно.
   Мы пошли дальше, в направлении крутого скального взлета, господствовавшего над остальным плато, венчающемся главной вершиной, Эклизи-Буруном, или Мысом Церковным, высотой 1527 метров над уровнем моря. Вообще, нижнее плато Чатыр-Дага - это место с совершенно уникальной энергетикой. Нигде в Крымских горах нет такого ощущения безмятежности и собственной эфемерности, как там. Ни на Бабугане, ни на Демерджи, ни на Ай-Петри. Плато идет более-менее ровно на высоте порядка тысячи метров. Но потом оно круто взлетает примерно метров на пятьсот. Попутно исследовали попадающиеся на пути карстовые воронки, на дне которых во многих случаях зияла какая-нибудь расщелина или заросшая колючими кустами дыра. куда она ведет - одному Богу ведомо. Наверняка, где-то в глубине эти расщелины и дыры соединяются в какую-то огромную полость, о которой мы еще, по всей вероятности, не знаем.
   Мы пересекли плато от одного края до другого. Капитан собрал всю группу на борту плато, со стороны Заповедника, возле одной из кастовых воронок, и разложил карту. "Так... вот здесь должен быть большой родник Дамчи-Кая, будем ночевать возле него, потом будем рвать когти на Бабуган" - пояснял он, водя пальцем по листу - "Ясно? Теперь, те, кто желает, могут идти наверх, время еще есть."
   Третьекурсники идти наверх не захотели и ушли с капитаном. А мы побросали рюкзаки на дно довольно глубокой, заросшей деревьями воронки, закидав их ветками и прошлогодними листьями. Народу в эту пору по плато ходило не очень много, значит, наше имущество вряд ли кому-то понадобится. Мы выбрались обратно и, налегке, буквально побежали к вершине, преодолевая еще один длинный и тягомотный подъем. По пути прошли через достаточно обширный участок выгоревшего можжевельникового редколесья. То тут, то там, мертвыми скелетными костями, торчали обгорелые пеньки. Видать, знатно когда-то здесь пылало...
   Параллельно нашему движению, шел невысокий скальник, двое, или трое наших залезли на него и пошли немного выше нас. Ближе к вершине скальник постепенно сошел на нет и мы снова встретились. Чуть не подрались Ларин и Остапенко. Что-то не поделили и устали. Бывает... Усталый человек раздражителен. Триангуляционный знак, обозначавший вершину, становился все ближе. Вообще, последние сто метров до цели - самые долгие. Наконец, первый из нас, достигнув верха, залез на знак и заорал - "Эверест взят!" Фотоаппарат, поставленный на автоспуск, зафиксировал семь замордованных, но не сломленных, полузамерзших туловищ у триангуляционного знака. За нами был примерно трехсотметровый отвесный обрыв и, образовавшаяся за тысячелетия, внушительная каменная осыпь.
   Эверест может быть и был взят, но наверху, нас ждал неприятный сюрприз. Ветер, который толкал нас в спину, помогая на пути к вершине, разогнавшись над плато и дополнительно добавив по вершинному скальному взлету, словно в аэродинамической трубе, теперь грозился буквально нас сдуть оттуда в сторону Алушты. К тому же мы изрядно вспотели, энергично двигаясь вверх и теперь недавний наш союзник, пробирал нас до костей. Вечерело и становилось холодно. Сфотографировавшись на память, мы начали спуск.
   Буквально сбежали вниз, потому что Солнце уже начало свое движение за горизонт и нам абсолютно не улыбалось быть застигнутыми темнотой на склонах. Нет, умереть мы бы не умерли, благо абсолютно все обладали некоторым пусть и начальным опытом горных походов, к тому же у нас были спальные мешки и изрядный запас еды. Но вот отстать от остальной группы... Было бы нехорошо. Нужно было поторапливаться.
   Дошли до "нашей" воронки, достали рюкзаки, они никому так и не понадобились и, подойдя к ориентиру, назначенному нам старшим, стали спускаться вниз, уже в сторону заповедника. Мы пошли по довольно разъезженной грунтовке, по которой видимо, личный состав части, мимо которой мы проходили утром, ездил за водой. Следы от тракторных колес прослеживались с самого верха. Мы пришли к большому роднику, у которого из трубы выливался целый поток и вскоре нашли наших. "Ну, бля..." - протянул Игорь Владимирович, - "Мы уже тут начали было думать, что вы потерялись!"
   Небольшой костерок был уже разведен и обложен аккуратной стеночкой из камней, чтобы сделать отсвет меньше. Теперь нам нужно было соблюдать осторожность. Мы находились хоть и с самого краю, но уже на территории Крымского государственного Заповедника. Связываться с егерями нам абсолютно не хотелось, даже несмотря на наличие военных билетов, выгодно отличавших нас от браконьеров и прочего беспокойного люда, шастающего по горам в любое время года.
   Мы поставили уже совершенно впотьмах, еще одну палатку, поужинали и залегли спать. Впечатлений за этот день было у нас предостаточно. А Саня Деркач, распаковав свой рюкзак, вдруг с интересом обнаружил в нем пару довольно крупных камней, кусок толстой арматурины и невесть откуда взявшуюся трубку от таксофона, причем со шнуром... Эдакая месть за более легкий, чем у всех остальных, рюкзак.
   Саша было обиделся, но потом, арматурина и трубка были нашими "переходящими призами", которые мы периодически подкидывали друг другу, пользуясь невнимательностью товарищей. Их по очереди, таскали абсолютно все, до окончания нашего похода, за исключением пожалуй, самого капитана. Попутно мы устроили небольшое полевое совещание, на котором решали, как и в каком направлении нам нужно выбираться из Заповедника, чтобы пройти маршрут вовремя.

*****

   Встав и позавтракав сухим пайком, мы вышли на маршрут. Нам предстояло найти дорогу вон из Заповедника, чтобы продолжить свое движение в сторону турбазы "Орлиный залет", обозначенной, как конечный пункт нашего маршрута через несколько дней. Вполне возможно, нам нужно было перейти через один из невысоких перевалов - Кебитский, отделяющих массив Чатыр-Дага от прочих гор Главной гряды, выйти со стороны Алушты и продолжить движение по довольно приличной "Старой царской дороге". После чего, снова выйти наверх, взойти на высочайшую вершину Крыма Роман-Кош и, вероятно, заночевав где-то наверху, так и идти дальше.
   Но... все это было хорошо только в теории. На практике, нас вероятно подвела карта. Нет, карта была просто сказочная. Старая, добрая советская топографическая карта. Секретная. За нее бы нашему шефу оторвали голову в секретной библиотеке, да и не только голову... Да, карта была хорошая, но - "километровка". А на ней были обозначены лишь самые основные лесные дороги. "Пятисотка" нас может быть и спасла бы, но вот "километровка" подвела.
   Мы благополучно вышли в нужном нам направлении, ориентируясь на маячивший сквозь лес, внушительный силуэт горы, на вершине которой вчера побывали. Потом - куда-то повернули, куда-то залезли... Силуэт исчез. В результате благополучно обошли по кругу небольшой хребет и вечером, практически не чуяв под собой ног, "сделав" за день километров тридцать, так же благополучно встали на ночевку километрах в пяти от прежнего места, но уже с другой стороны хребта.
   Решили сделать небольшую рекогносцировку. Полезли вверх прямо по склону этого самого хребта будь он неладен, чтобы взглянуть оттуда, где же мы оказались. Выбрались. "Внушительный силуэт" красовался там же, где он красуется уже миллионы лет, но - немного дальше от нас, чем накануне. "Ну ё. твою мать!" - в сердцах проговорил Балховитин - "Почти никуда не ушли!" Соскочили вниз. Стали искать подходящее место для ночлега. С некоторым трудом, но нашли. С той только разницей по сравнению с прошлыми стоянками, что были вынуждены специально забираться как можно глубже в чащу, подальше от людей, потому что до нас начинал доноситься собачий лай с близлежащего кордона, до которого, по ощущениям, было метров пятьсот.
   Объясняться на ночь глядя, кто мы и откуда нам абсолютно не хотелось, однако голод теткой нам не был абсолютно и мы, практически сделав из костра крытый очаг, сварили себе рисовой каши, кое-как ее потом сгрызли и решили назавтра во что бы то ни стало, выбираться из этой жопы, под названием "Заповедник", в которую мы так нежданно-негаданно попали.

*****

   Едва замаячил рассвет, мы были уже на ногах. Без лишних слов счавкали по банке тушенки с хлебом и отправились, соблюдая скрытность, на маршрут. Собачий лай с кордона стал понемногу затихать. Мы углубились в лес, который, благодаря режиму заповедника, стал более диким. Подошли к небольшой речушке, пересекавшей дорогу. Речушка из тех, которую не перепрыгнешь, и глубиной - ниже щиколотки. Ярко выраженного брода, чтобы не замочить ноги - нет. Крупных камней в русле - тоже. Каменная крошка под ногами проваливается и ямка тут же заполняется водой.
   "У тебя есть переключатель?", - спросил Леха Король Володю Ревенко, который вместе со всеми мялся у кромки воды. "Что за переключатель?" - не понял тот. "Переключатель "Пох.й - не пох.й" - тумблер такой, ставишь в нижнее положение и - попер!" - Леха внес конкретику. "А-а-а-а..." - протянул Вова, - "Ну тогда - переключаю в положение пох.й!" Мы надели на ноги все, имеющиеся в наличии целлофановые пакеты и пошли через ручей не обращая внимания но заливающуюся в обувь воду.
   Вообще, целлофановый пакет в походе, вещь если не незаменимая, но, бесспорно - необходимая. В него можно поскладывать все, что сыплется. Можно засунуть туда то, что не должно промокнуть. Можно, во время дождя натянуть его на голову и тогда ваша голова будет сухой. За неимением резиновых сапог, надеть их поверх носков и вы не замочите ног. Можно с его помощью добывать воду для питья... Много чего еще можно сделать при помощи простого целлофанового пакета.
   Ручей петлял по довольно ровному дну распадка и, упомянутый выше переключатель приходил нам на помощь еще пару раз. При очередном переходе через водную преграду, послышался звук мотора, а за ним, на поляну вынырнул голубой "Газ" с тентованным кузовом. Вот так, нарвались на мужика на машине и набрались наглости попросить его нас подвезти. Капитан, на удивленный вопрос мужика - "А что вы тут делаете?", пояснил - "Упали с Чатыр-Дага, заблудились, теперь идем на Чучельский перевал, выбираемся отсюда".
   Мужик, к счастью, оказался вполне нормальным и вменяемым, - "Прыгайте в кузов, только сидите и не высовывайтесь!" Нас долго не нужно было уговаривать, все не топать на своих двоих, попадали в кузов и поехали. Куда? Да хрен его знает! Куда-то! Проехали километров десять, затем мужик повернул к очередному кордону и остановился. Выпали из кузова, мужик примерно объяснил, куда идти, мы поблагодарили его и пошли в указанном направлении по лесной дороге.
   Шли довольно долго, вслушиваясь в окружающие нас звуки. Вроде тихо. Машин не слышно. Упали на привал на живописной полянке, вытянув начинавшие гореть огнем, ноги. "Кормушки, блять!" - вдруг вскрикнул старший. "Ну кормушки и... Х.йня какая..." - вначале не поняли мы. "Клещи!" - снова выкрикнул Ильдар, уже надевая на себя рюкзак. Мы подняли головы и разглядели в кустах кормушки для оленей, полные сена. А где дикое зверье, там жди клещей. Тем более, время уже было довольно теплое. Оставаться там нам было никак нельзя.
   Рванули с полянки "в темпе вальса". "В ближайшее время нужно осмотреться по поводу клещей!" - сказал капитан. На ближайшем привале бегло осмотрели друг друга. На одежде нашли пару штук и тут же удавили кровососущих тварей. Вышли на асфальтовую дорогу. Залезли в кусты, прикинули по карте, куда можем выйти. И правильно сделали, что залезли. По дороге прогрохотал очередной "Газон" с людьми в кузове. "Егеря!" - со знанием дела провозгласил Ильдар. По всем прикидкам, выходило, что мы идем туда, куда нужно. Но вот вопрос - сколько?
   Поднимались по горному серпантину на Чучельский перевал - перевал между горами Большая и Малая Чучель, высотой соответственно 1311 и 1288 метров и отрогами Роман-Коша. Это один из самых высоких перевалов в горном Крыму, высотой в 1157 метров. Во время Великой Отечественной, в этих местах шли жесточайшие бои - это прямая дорога на Южный берег. Пару раз, заслышав звук мотора машины, успевали спрыгнуть в придорожные кусты и спрятаться за отбойником, но в один прекрасный момент удача нам изменила.
   Срезав очередную дорожную петлю и тупо вскарабкавшись метров на десять выше, туда, где дорога шла в другую сторону, потому что всем смертельно надоело идти по дороге в одну сторону, потом поворачивать назад и идти в противоположную, метрах в десяти выше, мы радостно выскочили прямо на бортовой "Газон" с толпой егерей в кузове. Егеря все ехали с "ружбайками" наперевес и бежать от них было себе дороже, да и не солидно для таких статусных чуваков, как мы.
   Егеря на этот раз, попались какие-то нервные. Наверное - работа такая. Потратив минут сорок на объяснения мы наконец "отмазались" от довольно агрессивно ведших себя работников заповедника при помощи военных билетов, мы наконец-то вышли на довольно прямую дорогу к перевалу. Пришлось объяснять, что мы не браконьеры, а законопослушные люди. Причем - военные, учимся в Симферопольском ВВПСУ и вообще - сами поймаем браконьеров, если встретим. Егеря нехотя нас выслушали, но потом показали дорогу и, сдержано попрощавшись, поехали по своим делам.
   Выползли на перевал. Ура! Мы сделали это! Но сил любоваться красотами Крымских гор у нас сегодня уже оставалось мало. С перевала открывался шикарный вид на две высочайшие вершины Крыма - Роман-Кош и Демир-Капу, высотой в 1545 и 1540 метров, стоящие по краям котловины Заповедника. Попадали прямо на лужайке возле памятника. Желания куда-либо идти не было совсем. Сфотографировались у памятника павшим воинам и, сперва "на полусогнутых", а потом более бодро, стали спускаться к верховьям реки Качи, где и запланировали привал и на завтра, небольшой отдых.
   Прикинули, сколько отмахали за прошедший день. Оказалось - не меньше километров пятидесяти. О чем говорить, если на пятках курсантов - первокурсников, которые от кирзовых сапог и строевой подготовки, стали больше напоминать копыта, образовались водяные мозоли размером по паре сантиметров. Идти, когда разошелся - еще можно, но вот заставлять себя идти после привала - китайская пытка!
   Нашли довольно комфортную поляну над грохотавшим потоком горной реки. Река Кача бесилась на дне все более углубляющегося ущелья и, в это время была весьма полноводна. Через силу заставили себя разбить палатки и натаскать дров. Теперь уже можно было особо не бояться непрошенных гостей, хотя мы все еще были на заповедной территории. Обложили костер небольшой стеночкой, для того, чтобы отсвет от огня не сильно освещал деревья, приготовили ужин. Наконец-то мы выбрались. Но на это ухлопали два дня и теперь наш дальнейший маршрут под вопросом.

*****

   Не поднимались и не вылезали из палаток, пока не отоспались. Сегодня нам предстоит идти вверх, на высшую точку Крыма. Наконец, голод и необходимость идти, выгнали нас из палаток. После вчерашнего марш-броска, ломило все тело, болели ноги, плечи, спина и водяные мозоли на пятках. Самочувствие - шикарное! Впечатление было такое, как будто вчера нас всех кто-то пинал ногами. Новые дежурные, чертыхаясь и ходя "враскорячку", развели костер и стали готовить пищу.
   После завтрака - свернули лагерь, надели рюкзаки и полезли вверх, к дороге. Стали прикидывать, как можно было так "убить" ноги. Капитан объяснил нам предельно просто. "Когда ты идешь по грунтовой дороге, или тропе, то ступня работает по всей площади, потому что поверхность неровная" - рассказывал он, - "А когда ты шлепаешь по ровному асфальту, то более всего работает лишь одна точка на ступне, отсюда и водянки..."
   Выбравшись на дрогу, наконец-то обратили внимание на виды, открывающиеся вокруг. Справа от нас шло ущелье, по дну которого грохотала камнями в своем русле река Кача. А справа возвышались склоны Роман-Каша. Где-то над нашими головами находилась главная вершина Крыма. Однако лезть в лоб никакого желания не было - каменные осыпи и скальные выступы превратили бы наш путь неизвестно во что. Ноги и без этого горели, словно их засунули в костер.
   Вышли из полосы леса. Демир-Капу, в переводе "Железные ворота", своей громадой в 1540 метров, всего лишь на пять метров ниже главной крымской вершины, нависал над нами с противоположного борта котловины. Довольно далеко впереди дорога по яйле уходила вниз, на Южный берег, через самый высокий крымский перевал - Гурзуфское седло, 1348 метров. Поднявшись еще немного, мы сошли с дороги и стали уклоняться в сторону яйлы - довольно плоского плато, на котором отдельными, порой довольно невзрачными буграми, возникали высшие точки Крыма. Одним из таких бугров был и Роман-Кош.
   Роман-Кош, несмотря на свою невзрачность, выделялся на общем, довольно однообразном фоне своей высотой. Снова бредем вверх. Нескончаемый, нудный подъем. Слева от нашей тропы стал виден скальный "зуб", торчащий из склона. Значит, до цели уже недалеко. Постепенно подъем стал положе и, в конце пути, мы увидели огромный, метров в шесть высоту, "тур", наваленный из камней самого разнообразного размера, многочисленными восходителями.
   Забрались на тур. Теперь - выше нас в Крыму нет никого. Мы на высшей точке! 1545 метров над уровнем моря! С тура и вообще с вершины открывался поистине волшебный вид. На юг, однообразными волнами уходило плато Бабуган. На севере, склон обрывисто уходил вниз, а котловину заповедника замыкал наш старый знакомый Чатыр-Даг, на вершине которого мы были пару дней назад, открывавшийся отсюда в совершенно необычном виде и едва узнанный, потому что был ниже нас почти на двадцать метров. Более привычным делом было то, что его трапециеобразную громадину видно почти с половины Крыма. А здесь он - под нами! На запад - огромной ямой зияла котловина Заповедника, а над ней с другой стороны - высился, почти вровень с нами, Демир-Капу.
   Ветер трепал нас довольно сильно, продувая насквозь. Мы развернули флаг СССР, написали на нем фамилии всех участников восхождения, нашу принадлежность и, прикрепив его к заранее припасенному импровизированному флагштоку, воткнули на верхушке тура, завалив один его конец камнями. Все было замечательно, но... наверху ты лишь одно мгновение, дальше - только вниз.
   Через перевал ветер проносил клочья облаков, которые иногда цеплялись за горы и тогда, все заволакивало непроглядной пеленой. Мы выдвинулись в направлении дороги, по которой изредка в сторону Южного берега проносились какие-то машины. Судя по карте, там, недалеко от перевала, уходила вниз старая грунтовая дорога, найти которую, была теперь наша первоочередная задача. Красный флаг на вершине Крыма, еще долго развевался нам вслед...
   Дорогу мы нашли, сориентировались еще раз по карте и начали спуск. Моря мы не увидели, поскольку весь Южный берег находился под облаками, волнистое море которых расстилалось под нами до горизонта.
   Маршрут, из-за наших блужданий по заповедному лесу, оказался скомканным. В "Орлиный залет" мы уже не успевали. Капитану через два дня нужно было уже выходить на службу, а у нас в запасе было еще пару дней. Мы должны были возвратиться через два дня после него. Решили встать на привал где-нибудь здесь, а спуск до трассы, продолжить уже завтра, немного отдохнув после всех наших марш-бросков. Нашли подходящую площадку, где и остановились.
   Полянка была неброская, но довольно уютная. Разбили палатки. Стали попадаться первые сосны. Вспомнили, что сосновые леса на Южном берегу, почти каждый год горели, как спички. Набрали дров, обкопали место для костра и обложили его камнями. Приготовили обедо-ужин. Запасы наши ощутимо истощились, но был в этом определенный плюс - рюкзаки стали гораздо легче, да и мы втянулись в этот ритм. Завтра - дальнейший спуск, судя по карте, "свалиться" мы должны были в Краснокаменку. Ну что же, поглядим. И на нее и на тот самый "Красный камень". А пока - отдых.

*****

   Как хорошо, что не нужно никуда "рвать когти". Мы начали спокойный, методичный спуск через светлый сосновый лес. Лесная дорога вилась серпантином по склону горы, ныряя вниз и выныривая вновь, но уже несколько ниже. Пару раз делали привал. Больше молчали. Но не от того, что говорить было не о чем, просто все понимали, что наша сказка в горах подходит к своему завершению. Дорога ясна, до трассы Алушта - Ялта уже буквально рукой подать. А там - и до Училища недалеко. Всего каких-то полтора часа на троллейбусе. И - как будто бы и не было ничего...
   Как ни береглись от клещей, вспоминая наше бегство из Заповедника, несколько человек все же пострадали. Я снял клеща, уже порядком надувшегося, с живота, Саня с ноги, кто-то еще с чего-то. А у одного из наших, имени его я называть не буду по этическим соображениям, клещ присосался прямо к гениталиям. Тем самым сделав мишенью для незлых, но колких шуточек, типа - "Этот клещ тебе минет сделать хотел... А ты его "Звездочкой" от жопы и до головы..." Каких-то особых средств борьбы с клещами у нас не было, но была одна на всех банка "Звездочки". Вот ей и спасались. Натрешь ею клеща, он просто офигевает от подобного обращения. У человека слезы градом, если под глазом мазнуть, а тут... Маленькой комашке... Дыхание перекрыть... Он же жопой дышит, сердешный...
   Перед нами возник старый, заброшенный карьер, а впереди красно-оранжевым выступом, маячил тот самый "Красный камень" или, если говорить с точки зрения местной топонимики - "Кизил-Таш". Сверху, он больше напоминал высунутую из склона задницу. Северный склон, довольно пологий, разделен узкой, заросшей лесом расщелиной надвое. Ассоциации - самые прямые. Южные же ее склоны были отвесными. Одна из многочисленных на Южном берегу так называемых скал-отторженцев. В районе этой скалы, когда-то отколовшейся от крутого южного склона Главной гряды и сползшей за миллионы лет по склону, почти к самому берегу, расположены виноградники. Где и выращивают тот самый Мускат белый, Красного камня, из которого потом производят одно из лучших одноименных крымских вин.
   Прошли мимо него, посмотрели на тренировавшихся скалолазов, развесивших свои веревки на желто-красноватой, отвесной скале и вошли в поселок Краснокаменка, где и расположились на отдых, прямо на парапете подпорной стенки почти в самом центре. Здесь с нами попрощался наш старший. Проинструктировал нас относительно поведения на оставшемся маршруте и, дойдя до трассы, убыл к месту службы в Училище. У нас же оставалось впереди еще два свободных дня. Нужно было провести их с максимальной пользой для себя и добрать недобранных впечатлений.
   Второкурсники отправились обследовать ближайшие окрестности. "Пацаны, там винище продают! Портвейн красный, Крымский! На розлив!" - восторженно объявил всем Володя. Ильдар быстро прокрутил в мозгу какие-то финансовые операции - "Идите, берите. В нашу флягу. Денег хватит?" Деньги в нашем общем котле были практически нетронутые, а объем фляги в двенадцать литров обещал нам впереди, абсолютно не скучный вечер. Вскоре они пришли обратно и Леша Звягин волок на пару с Димой, попеременно меняясь, нашу синюю двенадцатилитровую емкость, в которой во время походя мы хранили запасы питьевой воды.
   "Ну и где отдыхать станем?" - спросил Король. Идею поехать в Алушту и там нормально бухнуть, предложенную мной и Саней, Ильдар сразу же отмел, как неприемлемую. Альтернативный выход нашелся тут же. "Слушайте," - предложил я, - "Давайте доедем до Лазурного, спустимся к морю и там, на Голубовских камнях, чудесно у моря отдохнем! Там тоже какой-то туристический притон имеется". Саня тут же подхватил эту идею, подтвердив, что место там действительно прекрасное, если его не испортила находящаяся там стройка. "А нам похер!" - ответил Дима, - "Переключатель в каком положении?" "Пох.й!" - подхватили все остальные - "Тогда поехали!"
   Мы доехали до отворота с трассы на село Лазурное, расположившееся в живописном месте, на склоне горы Кастель и спустились туда пешком. Из села к морю. На берегу, порядком исковерканном стройкой пансионата "Лазурный", среди деревьев и кустов на склонах, то тут, то там торчали палатки какого-то полусамодеятельного туристического лагеря, в котором совершенно свободно себя чувствовали различного рода неформалы зачатую хиппового вида.
   Мы прикинули, что места нам здесь явно будет не хватать и отошли немного подальше по берегу, пока не нашли нормальную, хотя и несколько загаженную поляну. Люди - свиньи, срать у себя под носом - для многих в порядке вещей. Прибравшись на ней, разошлись в разные стороны для заготовки дров, что в условиях довольно посещаемого места оказалось делом довольно проблемным.
   Соорудили костер и стали готовить себе обед, совмещенный с ужином. Ну, а раз такое дело, то наша синяя емкость стала главной героиней сегодняшнего вечера. Рассыпали по мискам макароны с тушенкой и наполненные рубинового цвета жидкостью, алюминиевые кружки пошли гулять по кругу. За горы! За поход! За нашу замечательную команду! За Крым! За Училище! И еще много за что. На свежем морском воздухе красный портвейн усваивался очень хорошо и был вкусен необычайно.
   Саня, Володя и Дима ходившие вокруг да около с заговорщицким видом, шмыгнули куда-то в кусты. "Куда они пошли?" - поинтересовался Ильдар. "Да наверное в санаторий на блядки пошли..." - ответил я неспешно, поскольку и мне уже было довольно-таки хорошо. "Я им сейчас устрою блядки! Стоять!" - рявкнул Ильдар и диким кабанчиком ломанул за ними через кусты, а через некоторое время буквально пинками, выгнав обратно на поляну.
   Тихоня Звягин тем временем, начал петь во весь голос "Aufviederseen meine kleine, aufviederseen!" - чего за ним в трезвой обстановке никогда не замечалось. После чего зазвучал "Karl Marks sсhtadt" - это тот, который в переводе на русский звучал, как "Ландыши" и "Strasburg, meine liebe Strasburg". "Ну них.я себе, сказал я себе..." - переглянулись мы с Деркачом - "А Леха-то и петь умеет на немецком!"
   Подведение итогов тем временем, плавно перешло в шабаш. Балховитин все порывался пойти искупаться, причем пойти он хотел напрямую, не обращая внимания на обрыв, высотой метров в пять, скопанный при обустройстве предполагаемой набережной. Пару раз его едва успевали поймать, после чего он заплакал и залез в палатку, подальше от ненавидящих его упырей. Ильдар с Лехой, как самые старшие, все порывались пойти и избить хиппи в ближайших кустах. Их еле отговорили и они весь оставшийся вечер собирали воедино наше взбесившееся воинство...

*****

   Утро встретило нас головной болью, а некоторых и приступами тошноты. Стали подсчитывать потери. Одна палатка оказалась заблеванной от пола до потолка, включая все имущество. Вова решил ночью посмотреть на лунную дорожку, да видать в темноте не рассчитал и улетел вниз с обрыва. Пришел в лагерь с ободранной мордой, без своей шапки и утром, чистя зубы и поминутно кривясь, вычистил один зуб. Вместе с Балховитиным, упавшим в куст держидерева, они составляли весьма колоритную парочку.
   Вместе с Вовой мы пошли искать его шапочку - "пидорку". Обойдя лагерь по берегу, нашли ее на склоне, из которого торчали гранитные валуны и имевшем на себе свежие следы от летавшего здесь тела. "Ёо-пт..." - протянул Вова, - "Трезвый бы наверняка убился..." "Не ссы, Вован, везет дурака и пьяницам! А мы совмещаем в себе эти два замечательных свойства!" - успокоил его я. "Теперь еще блять и заблеванная палатка, вместе с вещами... как теперь все это переть?" - огорченно покачал он головой.
   Тем временем, лагерь, полуразгромленый вчера, начал снова сворачиваться. Звягин на просьбы спеть что-нибудь по-немецки, только слегка краснел и опускал взгляд. Ильдар почему-то ни в какую не хотел останавливаться для приведения себя в порядок в Алуште, а упорно хотел ехать в Сосновку, на последнюю ночевку. Его видимо смущал наш внешний вид и в гости к людям во главе компании с такими рожами, он идти не хотел.
   В Сосновку, так в Сосновку. Не могу сказать, насколько колоритным был вид нашего уставшего, ободранного, но непобежденного, заросшего щетиной войска. Войска, меньше всего напоминавшего будущих офицеров, а больше похожего на бредущих по набережной Рабочего Уголка бомжей. Но то, что мы привлекали внимание гуляющих жителей и гостей города - это да! Саня встретил каких-то своих знакомых, которых в городе у него было пруд пруди и, на какое-то время задержался, разговаривая с ними. Может быть еще и поэтому, нами не заинтересовалась местная милиция.
   Добредя до троллейбусного кольца, мы погрузились в салон и поехали к месту ночевки в отсыревших палатках и практически, без запаса еды, имея лишь остатки хлеба и пакет с горохом. По пути, уже в троллейбусе на Балховитина начал наезжать какой-то не совсем трезвый придурок. Пришлось его немного успокоить, после чего он сидел у задней двери и плакал пьяными слезами. Опустевшая Сосновка предстала перед нами довольно унылой и тихой. Тишину нарушал лишь гул проезжающих по трассе машин. Туристы, пройдя свои маршруты, убыли к месту жительства. Было тихо и начал моросить мелкий, противный дождичек, пропитывая сыростью все наше имущество.
   Костер не хотел разгораться ни в какую, все было сырым и противным и вызывало злость. Потому что рядом была Алушта и нормальные бытовые условия. Но, настойчивость и чувство голода победили, огонек постепенно отвоевал себе место под зашедшим за горизонт Солнцем и наше варево начало понемногу пузыриться, предвещая скудный, но долгожданный ужин. "Блять... до послезавтра тут сидеть..." - со злостью процедил Дима.
   Наше уныние было прервано возгласом - "Вот они где!" К месту готовки пищи приближались мои и Санины родители - "Собирайтесь, поехали!" Ильдар, видимо поняв, что отвертеться не удастся, стал с хмурым видом собирать вещи. Всех остальных однако, не пришлось долго уговаривать. Мы разделились. Король и Остапенко поехали к нам, но поскольку у нас был ремонт, то остальные - к Сане. Где привели себя в порядок, нормально поели и переночевали.
   Следующий день выдался солнечным и теплым. Как по заказу. Прогулка по Набережной до Рабочего уголка и свежее пиво в пивной "Корчма". Все были гладко выбриты и пахли одеколоном, разве что некоторые - слегка ободраны. Мы ходили и радовались жизни, а так же - простому, домашнему комфорту. Вечером этого же дня, все мы убывали в Симферополь, где нас снова ждал учебный процесс и повседневная служба. А так же - прекрасные и веселые воспоминания на пару ближайших лет... Мы рассчитывали соорудить что-то подобное на следующий год, уже собственными силами, но... Советский армейский туризм ушел в небытие вместе со страной... Мы оказались последними...

Спор.

(Байка)

   Эта история была поведана нам в далеком 1990 году, руководителем команды нашего турклуба, под названием "Азимут", ночью, у костра, где-то в Крымских горах, под раскатистое уханье филина и писки разной мелкой ночной живности, на стоянке примерно, в верховьях реки Качи. Что мы там забыли, спросите Вы. А все дело в том, что нас, членов команды турклуба Симферопольского училища, туда занесли "кривая" да "нелегкая", после трехдневных скачек по Крымскому государственному заповедно-охотничьему хозяйству, на территории которого мы благополучно заблудились.
   Курсанты - люди, способные на выдумку, говоря современным языком - весьма креативные. Как-то давным-давно, на заре училищной туманной юности, поспорили двое курсантов со своими товарищами, на ящик белого хлебного вина о том, что перекопают поперек улицу Пушкина - главную пешеходную артерию стольного града Симферополя. Причем - не абы где, а неподалеку от гарнизонного Дома офицеров. Зачем - это вопрос, как говорится, десятый. Ну мало ли... Может быть, что-нибудь строить соберутся - а тут - "Раз!" - и все готово для будущей стройки!
   В один прекрасный воскресный день, эти двое, вооружившись ломами и кирками, благо в строительному училище с этим добром дефицита не было, раздобыв через знакомого водителя троллейбуса пару старых, затасканных и грязных оранжевых жилетов, убыли к месту проведения работ. Расположились неподалеку от ДОФа и стали яростно долбить асфальт.
   Естественно, глупых вопросов со стороны персонала Дома офицеров, не могло не возникнуть в принципе. На что, наши герои, сделав "рожи кирпичом", нимало не смущаясь ответили, что они производят вскрытие дорожного покрытия в целях проведения дальнейшего мелкого ремонта объекта городской инфраструктуры. Правда, какого именно объекта - они и сами толком не знали, но это не беда. Особенно, когда на кону ящик "Огненной воды". После чего от них отстали и не стали мешать работать дальше. Если люди копают, тем более - в таком месте - значит это кому-нибудь нужно.
   Парни, провозившись над неглубокой, в пол-штыка, траншеей весь день, благополучно перекопали улицу от бордюра до бордюра. Счастливые военнослужащие, сделав работу, закинули оранжевые жилеты в ближайшие кусты, благополучно свалили, а затем - пришли, никем не замеченные, в родное училище и снова погрузились в пучину повседневных дел. Отчитавшись о проделанной работе, они в конце концов, получили то, что им причиталось по условиям спора, которое впрочем, благополучно и употребили вместе с друзьями.
   Постепенно, обо всем проделанном все участвовавшие, стали забывать, благо времени для воспоминаний о былом, томно глядя со вздохами в потолок, повседневный распорядок дня особо не предоставлял. Учеба, наряды, различные интересные мероприятия... - жизнь шла полным ходом.
   Всех причастных, вернуться в городскую жизнь заставил свежий номер Крымской правды, в котором, на первой странице, огромными буквами было написано: "До каких пор будет продолжаться эта бесхозяйственность?" После чего шел злободневный критический материал в адрес местного ЖКХ, почему-то забывающий убирать за собой после произведенного ремонта, а венцом всего стала фотография так благополучно перекопанной улицы Пушкина, возле гарнизонного Дома офицеров...
   Получив, откуда не ждали, местные руководители ЖКХ, почесав затылки, видимо попытались вспомнить, что же такого они ремонтировали в этом месте. Осмотрели канаву, глубиной не доходившую до колен. Гы... Странно... Однако, расчесав себе весь мозг, но так ничего и не припомнив, все же дали команду на уборку места проведения ремонта и на асфальтирование улицы. Главные же герои, гордо подняв головы и выпятив грудь, сказали в близком кругу - "То-то же бля!"

Гигиена на грани экстрима.

Всех извилин -- две,

Горд собой, натужен.

Светлой голове

Ореол не нужен...

(Леонид Авербух)

   "Они тупые!" - так кажется в свое время говорил Михаил Задорнов об иностранцах вообще и об американцах в частности. Ну что же, вероятно что-то в этом все же есть! И действительно, какой, скажите мне, адекватный среднестатистический обыватель - иностранец додумается до тех вещей, до которых додумывается среднестатистический наш человек, в смысле - гражданский? Ну а наш человек военный может додуматься до такого, какое не всегда будет сниться его гражданскому собрату.
   Вадим Сергийчук, по прозвищу "Уксус", с выпученными глазами несся по взлетке в направлении ротного санузла, держа на вытянутой руке эмалированное ведро, из которого, из дыры в боку хлестала вода, оставляя на поду извилистый мокрый след. Перед этим в роте моргнул свет и раздался звук, примерно такой, какой производит сварочный аппарат во время работы. "Вадим, что такое?" - живо интересовались у него окружающие. "А... отъ.битесь!" - прошипел Вадим, пробегая мимо - "Них.я себе, водички нагрел... ноги помыть..."
   В комнате первого отделения третьего взвода на полу было мокро и воняло паленой изоляцией. На стене, в том месте, где была розетка, как бы украшая ее (стену), виднелось красивое черное пятно с неровными краями. Присутствовавший народ улыбался, но как-то кривовато - "...там Уксус мимо вас не пробегал? Он еще полы здесь должен протереть..." "Да так... пролетел, как в жопу укушенный, с дырявым ведром... матюкаясь..." - прозвучал ответ - "А что?"
   А было вот что. Вадим соорудил себе армейский кипятильник большой мощности. С использованием двух подковок, хорошего куска провода, десятка спичек и некоторого количества ниток, которое он беспощадно отмотал из общей катушки. Почему большой мощности? Да потому что в другом случае, при изготовлении не такого мощного аппарата, можно прекрасно обойтись двумя старыми лезвиями и шестью спичками.
   Кипятило получилось действительно атомное. Полная трехлитровая банка воды для чая вскипала буквально через несколько минут, гудя и вибрируя так, как будто ее поставили греться на кратер действующего вулкана. О том, чтобы вскипятить отдельный стакан - речи не шло. При вскипании половина воды разбрызгивалась вокруг сразу же. Другая - просто превращалась в пар.
   Поскольку в казармах, во всем Училище отсутствовала горячая вода, судя по всему, не была предусмотрена изначально, то имея такой аппарат, можно было позволить себе некоторые блага цивилизации. В виде воды подогретой. Которую можно было бы использовать, скажем, для приведения себя в порядок. Мысль об этом, однажды возникнув в голове Вадима, какое-то время упорно не хотела его отпускать.
   В один прекрасный день, он откуда-то приволок в роту эмалированное ведро. Прополоскав его в умывальнике, набрал почти до краев и понес в комнату своего отделения, мечтая подогреть и затем, снова отнеся его в умывальник, помыть ноги теплой водой. Как белый человек, разумеется. Почти.
   Поставив ведро на табуретку, Вадик с мечтательным выражением на лице, размотал провод кипятильника. Все последующие действия сопровождались дельными советами и язвительными комментариями собравшихся вокруг ведра сослуживцев, на которые курсант Сергийчук отвечал неизменным - "Отвалите!" С таким же мечтательным выражением, он сунул кипятильник в воду, предварительно положив сверху ведра линейку и изогнув провод таким образом, чтобы приспособление не касалось стенок.
   "Ну... С Богом..." - сказал Вадим, втыкая провод в розетку. Свет в комнате немного мигнул и послышался тихий, но вполне ощутимый гул. "Ну и за.бись!" - глядя на это отметил Вадим, потирая руки - "Интересно, за сколько времени он нагреет ведро?"
   С этими словами он протянул руку к ведру, видимо, решив поправить начавший съезжать провод. Как было бы сказано в настоящее время - "в результате нечетких действий обслуживающего персонала", кипятильник коснулся стенки ведра. Бело-голубая вспышка из ведра, заставила всех, собравшихся вокруг, попрыгать прямо через спинки, на свои кровати, а вторая такая же, бело-голубая, но уже из стены - сгруппировавшись, закрыть головы руками.
   "Бляяяять!" - заорал Вадим, выдирая провод из розетки и отшвыривая кипятильник в сторону. Послышался тихий плеск. "Твою мать! Дырка! Уксус, беги нахер в туалет со своим ведром!" - в свою очередь, заорал Виталик Соценко, уворачиваясь от летящих в его сторону и вертящихся, как змей, еще дымящихся остатков кипятильника. Вадим, схватил ведро с табуретки и исчез за захлопнувшейся за ним дверью.
   Ну а что было дальше - Вы уже знаете. Точнее - не все. Когда об этом узнал старшина, то чуть было не свалился в обморок. Он вызвал к себе Вадима, поприветствовав его словами - "Ах ты, ё.анная жертва!", а в дальнейшем разговоре, одним из самых приличных слов в его адрес, было слово "х.й". Вдобавок, Вадику еще пришлось потом искать новую розетку и заклеивать обоями черное пятно на стене. Вот такая гигиена. Экстрим почти!

К чему приводит жалость.

Языка без сомненья богата палитра,

Но намного богаче оттенки его:

Услыхав, например, выраженье "пол-литра",

Только русский не спросит: "Пол-литра чего?"

(Игорь Алексеев)

   Конец первого курса, отпуск, как говорится - на носу. Но никто с нас обязанностей, по содержанию закрепленной за отделением территории в надлежащем виде, не снимал. Как это все поддерживать, тем более - в надлежащем виде, это вопрос десятый, главное - задача вам поставлена, а там - уж будьте любезны, проявите солдатскую смекалку и, да будет вам в недалеком будущем - счастье!
   Как-то раз, теплым и тихим июньским вечером, две курсантов работали на закрепленной территории, с внешней стороны казармы, на улице, со стороны площади Центрального рынка. Вечером? Работали? Если Вы, мой уважаемый читатель, спросите таким образом, то будете совершенно правы - чрезвычайно нетипичное поведение! Однако, отвечу Вам, все нормально! Чего только не сделаешь, когда впереди маячит перспектива потеряться для родного Училища с вечера пятницы и до утра понедельника!
   Работа предстояла ответственная - нужно было ровно подрубить края клумбы, вырыть канавки и установить туда бордюры. Ибо клумба совершенно не имела присущего ей того товарного вида, который выгодно отличает клумбу военную от ее гражданской сестры. Вопрос. А где взять бордюры? Элементарно, Ватсон! Нужно всего лишь провести небольшую разведку по близлежащей местности. Бордюры нашлись во дворе здания ДОСААФ! Нормальные такие бордюры! И в нужном числе. Двор создавал впечатление некоторого запустения - сквозь трещины в асфальте вовсю росла трава, а прошлогодние засохшие листья, по-видимому, тоже никто особо не торопился убирать.
   Замыкали двор небольшие ворота с довольно большой щелью между створками. Командир отделения, Володька Тихонов, осмотрев двор, глубокомысленно изрек - "Ну и за.бись! Вечерком берите ломики и п.здуйте туда, будем корчевать!" Задача предстояла ответственейшая. Нужно было выдрать со старого места тяжеленные блоки и перенести их на новое место.
   Начинало смеркаться. Клерки и служащие различных учреждений давно расползлись по домам, закончив очередной рабочий день. Ну, у кого-то окончание, у кого-то - только начало. Взяв два ломика, двое военнослужащих, переодевшись в "убитое хэ-бэ", для того, чтобы не пачкать своего повседневного обмундирования, выдвинулись на задание.
   Без особого труда проникли за ворота, благо комплекция курсанта первого курса позволяет пролезать в довольно узкие щели, ломами вывернули несколько бордюрных блоков, тех, что поменьше размером, чтобы не надорваться ненароком. Здесь не поможет даже и перспектива почти двухсуточного увольнения. Кому в увольнении нужны надорванные военнослужащие? Правильно! Никому! Посему - трудовой героизм - трудовым героизмом, но здоровье мы сохраним.
   По одному перетянули блоки к воротам. Осмотрелись. Никого. Ну что же, начнем финальный этап операции - перетаскивание к месту установки на клумбу и собственно, установку. Они-то хоть и половинки, но, блять, тяжелые, как гады! Первые несколько блоков перетащили и установили, вкопав, без проблем, испачкались только вот... Но, не беда, обмундирование все равно подменное - не жалко.
   Наслаждаясь прекрасным вечером, под тень каштанов у здания ДОСААФ, на лавочку, уютно устроились двое пенсионеров - дед и бабка. Из пакета достали пару помидорок, огурчики, лучок зеленый и колбаску, нарезанную кружочками. Солнце понемногу падало за горизонт и вокруг было довольно тихо и безлюдно. Затем достали стаканчики пластмассовые, удобные и бутылочку водочки, Русской. Красноперекопского ЛВЗ. Не иначе.
   Дед открыл бутылочку, налил чудесной, прохладной прозрачной жидкости себе и бабке. Выпили и закусили. Вскоре, по-видимому, возник легкий эйфорический эффект. Нервы, напряженные в течение трудного дня наконец, расслабились. Затем налили по второй. Закусили помидоркой, порезанной надвое и посыпанной солью. Постепенно развязались языки и полилась задушевная беседа двух любящих друг друга людей.
   Тем временем, двое курсантов, прибывшие за очередным блоком, стали проталкивать его под воротами, негромко переругиваясь между собой. Вытащив, они подняли его на руки и, чертыхаясь, поволокли в направлении закрепленной территории. Их путь пролегал как раз мимо пенсионеров. И без блоков в руках их было не обойти, а уж с тяжеленным блоком и подавно.
   Бабка увидела два туловища, одетых хрен знает во что, и при этом волокущих тяжелый камень, запричитала - "Ой, мальчики, да бедненькие вы мои! Да как же вам тяжело! Да кто же такой бессовестный вас так заставляет работать!" На что суровый дед отвечал - "Эти мальчики - будущие воины, они должны уметь все, а не только что-то перетаскивать!" Бабка все не унималась - "Да мальчикам тяжело! Вон они, шатаются уже, бедненькие!" Дед - "Да я тебе говорю, эти мальчики - будущие воины, их учат преодолевать трудности!" "Вот суки! Бухают!" - процедил сквозь зубы один курсант другому. "Да... а мы тут, как мудаки последние эти херовы бордюры ворочаем" - согласился второй.
   Двое военных между тем, упорно волокли бордюрный блок к клумбе. И шатало их уже не от тяжести, хотя и блок был нелегок, а от смеха. Пенсионеры пропустили еще по стаканчику. Бабка заголосила еще громче - "Ребятки устали! Как не стыдно заставлять их таскать такие тяжести! Бедненькие!" Дед, сжавши кисть руки горстью и размахивая ей перед носом бабки, повторил уже гораздо громче - "Да я тебе еще раз повторяю - эти пацаны - будущие офицеры! Понятно тебе? Будущие! Офицеры! И они не должны распускать нюни перед трудностями, в отличие от тебя!"
   "Да что ты мне тут рассказываешь!" - продолжала вещать бабка, - "Ты вот сам не пошел помогать мальчишкам! А им - тяжело!" "Справятся пацаны!" - уже зарычал дед, - "сколько раз еще тебе надо сказать!?" "Да! Тебе легко говорить! А мальчикам тяжело!" - не унималась бабуля. "Да иди ты нах.й! Достала уже!" - командирским голосом заорал дед на всю площадь у Центрального рынка - "Сказано - справятся! Значит - не е.ет! Справятся!"
   "Бля... Херов дед!" - чертыхались оба военных, шатаясь под тяжестью блока и думая лишь о том, чтобы не уронить его себе на ноги из-за того, что от смеха ослабели пальцы... Блок они доволокли и установили на место. Встал, как будто всю свою жизнь там и стоял. А двое суток увольнения с лихвой компенсировали все трудозатраты. Вот так!

Тяжелая река.

(Владимир Пятак, 4 взвод.)

    Это место реально имело быть место в моей больной детской памяти.  Небольшая наша городская речка, хоть и главная в городе, не особо многоводная - разве что после дождей. Но ивы над ее берегами, накрывающие журчащие воды, узкие кривые набережные с чугунными оградами - они так отдают детством, которого у меня толком и не было...
   ***** 
Это та самая, тяжелая река, как я ее называл, на берегу которой, уже чуть позже, я любил посидеть с бутылкой пива сам.. Или с очередной новой девицей... Или с друзьями, вспоминая что-то из прошлого. Оно, место, частенько наталкивало на разные мысли, когда я 
проходил мимо, торопясь куда-то по делам. Оно пыталось говорить. 

"Так вот, однажды, я встретил здесь этих уродов..."

*****

   Так жестоко со мной еще не поступали никогда. К насмешкам-то я давно привык и никогда не парился, когда за мной увязывалась шпана и кричала: - Урод! Урод! Мелкие камни летели в спину, я ускорял шаг и скрывался в темном подъезде своего мрачного двора. Иногда, старшие ловили меня в кольцо и толкали друг на друга. От безысходности из уголка рта скатывалась липкая слюна. Тогда улюлюкающая кучка "нормальных" парней брезгливо отпихивалась от меня ногами и я убегал в свою нору. 
   Так и прошли школьные годы. Никуда не поступив, я устроился работать грузчиком в супермаркет, а через год осиротел. Умерла любимая подслеповатая бабушка, оставив за собой однокомнатную квартирку на первом этаже "хрущёвки" с едким запахом старости, который так и не ушел со временем. 
   Там-то, за вечно закрытыми толстыми шторами я и прожил последующие два года. По утрам, традиционно убрав кучу дерьма из-под входной двери - я, поглядывая на часы, выскакивал во двор, где ловил взглядом девочку Лену. Она привычно торопилась куда-то на учебу. Я улыбался, предчувствуя наливающуюся эрекцию. Лена же брезгливо отворачивалась и скрывалась за углом дома. Тут же я снова оказывался в своей комнатушке, где зажмурив глаза, в несколько движений сливал семя в вонючую простынь. После чего брил скудные волосенки на подбородке, смаковал жидкий чай, запивая им подгорелую яичницу, и двигался на работу. 
Все это было привычно и традиционно... Пока однажды утром, в выходной, Леночка не поманила меня к себе наманикюренным пальчиком. Улыбаясь и подмигивая. Я суетливо обернулся, не доверяя своим глазам, но подошел. Леночка сморщила носик - никакая улыбка не могла скрыть ее отвращения: 
   - Тебя ведь Игорь зовут?
    - Угу... 
   - Хочешь меня... поцеловать?
    - Это как это? - от неожиданности и смущения появилась слюна, но я нашелся, и тут же вытер ее рукавом клетчатой рубахи, шмыгнув носом. 
   Лена сидела на окрашенном в зеленый цвет ограждении детской площадки, глядела куда-то за мое правое плечо, и делала знаки. Я попытался проследить за ее взглядом, но она схватила меня за воротник и притянула к себе. 
   - Так что? - теперь она смотрела в мои глаза, не мигая, и я уже совершенно не знал что делать.
   - Ну... да? Она провела руками по затылку и приблизила свое лицо. Розовые губки раскрылись и, уже в следующую секунду обжигали мой рот мифическим поцелуем мечты. От растерянности я растопырил руки в стороны и замычал, препятствуя нарастающему стояку. Её губы пахли табаком и малиной. В глазах моих потемнело, потому пришлось их закрыть. К тому же, семя уже рвалось наружу, заставляя реветь унылым медведем... 
- Блядь, да быстрее же, козлина! - с этими словами Лена прижалась ко мне всем телом, обхватив голову руками, а тело ногами.- Я не могу больше, воняет же! - Держи... снимаю, держи... Отлично! 
   Я открыл глаза, непроизвольно двигая тазом. Извечный обидчик Сашка огибал дугой нашу композицию, снимая на любительскую камеру. - Да-да-да... - кричал он, - Держи его! Лена, улыбайся... Он кончает, блядь, гы-гы-гы - Супер! Ютуб наш!!! - и он заржал, убирая в сумку камеру и пятясь назад. - Валим! Лена оттолкнула меня ногами в пах, очень болезненно, и рванула за Сашкой. Она плевалась и хохотала. Я обмяк... 
   Дома я находиться не смог. Я глядел на свое зеркальное отражение в прихожей и гортанно рычал. Там, продолговатое лицо с вытянутой нижней челюстью и тонкими губами не могло скрыть крупных желтых зубов, а скудные усы - уродливой заячьей губы. Бесцветные волосы были скудны, оголяя огромный, формы огурца, лоб. Землистое прыщавое лицо, едва обнаруживало на своей поверхности колючий взгляд маленьких злобных глаз без ресниц. Я швырнул в сторону пластиковую вазу, которая не разбилась - и, не закрывая дверь, убежал к речке. Туда, где любил бывать вечерами. Где сидел под горбатым мостом, подслушивая откровения влюбленных. Туда, где хотел умереть, временами... Но в этот раз было страшно. Река шумела не так, как обычно - она говорила: "Войди в меня... я уведу тебя туда, куда ты и не мечтал, дурачок..." 
   По мосту шла девушка - Даун, лет ***-ти, улыбнулась, глядя вниз, и плюнула. 
  - Ыыыыы... - протянула она. "Своего видит во мне", - подумал я, но река перебила реальность. Она запричитала тихим шелестом, заставляя покинуть берег. Девушка - Даун исчезла, а река говорила уже вслух:  - Зайди... зайди... - и я, раздвинув в стороны гибкие ветви ив, двинулся в сторону шума. В сторону голоса. Вода холодными лапами схватила за щиколотки, став контрастом кипятку в штанах. Я провалился в гул... 

  *****  
  Постепенно шум стих. Я открыл глаза, но увидел лишь розоватую темноту. Было приятно по всему телу. Шевелиться не было никакой возможности. Да и зачем, когда под телом ощущалась мягкость перины, а лицо вязло в пахнущие легкими духами подушки. Ласковая рука взъерошила затылок, поползла вниз по позвоночнику. Мягкая и тёплая.. Она стала гладить ягодицы. Я ждал голоса. Я знал, откуда-то, голос появится, как только я этого захочу: 
- Проснись же, - зашептал Ленкин голос. - Просни-и-ись, соня. У нас мало времени! 
  Я вздрогнул, зная, что удивляться ничему не стоит. Река так сказала. Потому, предпринял усилие и, развернувшись на спину, постарался среагировать спокойно на сидящую у моих ног голенькую Лену. Она улыбалась, без отвращения, и я знал - она любит меня. Я приподнялся на локтях, стыдливо прикрылся простынёй и скинул ноги с кровати. 
   - Мне нужно в ванную, - сказал я не своим, страдающим искалеченным "прононсом волчьей пасти" голосом. Легкий шлепок по ягодице сопроводил мой побег. Из зеркала на меня смотрело лицо Сашки. Сначала испуганно, потом - с интересом. Я стал гладить чистое от угрей лицо тонкими пальцами, целовать их. Ерошить ими мягкие чёрные волосы. Сбросив на пол простынь, я гладил свое тело. Все ниже.. 
   - Ну где ты там, котик? - Ленка выгнулась в постели, пожирая взглядом меня, входящего. - О, да ты готов, аха-ха! Иди... Вот оно, то, о чем я только мечтал. Было легко, было все понятно, хоть и ново в то же время. Было долго и сладко. Ленка выдохнула протяжно и легла под мою руку, уткнувшись носиком в грудь. Мы засыпали... 
   ***** 
  Во сне река, вдруг, поднялась морскими волнами и несла меня к водохранилищу. Я кричал картавым, снова привычным, голосом. Молил ее выкинуть меня на берег, но она была зла. Она швыряла меня о бетонные борта русла, потом снова поднимала высоко, так, чтобы я увидел изгиб моста о который мне предстоит разбить голову... 
   - Аааа... - закричал я во сне, тут же проснулся, не прекращая хрипеть уже наяву и, улавливая знакомый запах затхлых простыней. Стало особенно страшно, когда от потного бока что-то отлипло и закряхтело. Я попытался дотянуться до выключателя, но тяжелая рука шлепнулась мне на грудь, а неподъемная нога напрочь припечатала к месту область таза. Под невнятное кряхтение я снова уснул. Кто-то запел. Хааре Кришну. Я думал, что это одно из наслоений сна, пока пение не слилось со звуком будильника. Я разлепил глаза. С трудом. Было непривычно светло - видимо кто-то раздвинул шторы. 
   Она сидела на краю кровати спиной ко мне и расчесывала скудные волосёнки моей деревянной расческой, собирая на тяжёлом затылке замысловатую гулю. Время от времени, она брала освободившейся рукой очередную шпильку и отправляла ее куда-то к голове. Я кашлянул... 
  - Ыыыы... - замычала она, повернув лицо в мою сторону. Маленькие округлые глаза стали раскосыми от натяжной прически, крупный рот сложился в дружелюбную улыбку. - Ты.. это, что тут?! - все что я смог выдавить из себя. - Как?! 
   - Ыыыы... Ыгорь, приятно... - она откровенно раздвинула жирные ляжки, и стала тереть промежность короткими пальцами. - Хорошо делал. Ты обещал пойти к маме и сказать, что мы будем вместе теперь. Теперь - жениться! Чтобы не ругала. Ыыыыы... 
  Я увидел как длинные пустые груди заколыхались на жирном животе, когда она двинулась в мою сторону. Такие же, как я видел когда-то в журнале "Вокруг света". Я выблевал кислотой на подушку. - Пошла вон отсюда, сука! - Ыыыы... - девка - даунша спешно надела сарафан через голову, схватила в руку огромные трусы и бросилась к дверям. Там она замешкалась, обуваясь. За дверью послышались гулкие шаги и протяжное:- Ыыыы, в какашку наступила...  Тяжелая река все смоет, подумал я, отправляясь готовить подгорелую яичницу. Ленку, по крайней мере сегодня, я видеть не желал. На работу опаздывать никак нельзя. 
  Нельзя...

Лушпарики.

Если стремитесь натужно

Вы долгожителем стать --

Предков своих тогда нужно

Тщательнее выбирать...

(Леонид Авербух)

   Иногда задаю себе вопрос - вот мы учились десять лет в школе, но общаешься и даже здороваешься уже далеко не со всеми, а здесь - всего четыре года и дружим до сих пор. Почему? На мой взгляд - во многом от того, что нам выпало вместе переживать далеко не простые времена последних лет Советского Союза и первых лет после его краха. Это первое. А второе - мы не только учились, мы жили вместе. Все. Двадцать четыре часа в сутки. Семь дней в неделю.
   Казарма, пусть даже и нашего образца - типа общежития, с комнатами по десять человек - это все же - казарма, с тем же делением личного состава по морально - психологическим качествам, что и в казарме классической. Ну а третье - мы не только жили, но и болели тоже вместе. Общая столовая, общая баня, да что и говорить - бабы тоже были такие, у которых отметилась немалая часть училищного люда. Отсюда - и одинаковые болячки.
   Мы с Вами намеренно не будем обращать внимания на общую природу заболевания триппером у "молочных братьев", все же, как справедливо сказано мудрыми людьми, что "триппер - это не болезнь, это травма!" А обратимся к вещам гораздо более прозаическим, но от этого не менее интересным и увлекательным.
   "Бля... что это такое..." - растерянно, с оттенком раздражения, сказал Вовчик (фамилии в данном случае называть не будем, обойдемся лишь именами). Он снял с себя штаны армейского белья, именуемого "белухой" и посмотрел на свой живот, на котором явственно проглядывали свежие расчесы - "Ну писец, зудит аж не могу! Разодрать все готов! Зато когда чешешь, аж кайф ловишь!"
   "Слышь кайфолов, п.здуй-ка ты в санчасть, да поживее!" - посоветовал ему спавший на соседней кровати Макс. "Похоже у тебя чесотка!" - пришел он к заключению с видом бывалого врача - "Сейчас эта херня пойдет гулять по всей роте..." "Слышь, Вован, у тебя что, "месячник чухана" начался?" - участливо поинтересовался Дима.
   Вовочка, который чуханом никогда не был, только и делал, что периодически поскребывая себя в разных местах, отмахивался от шуточек окружающих. Все было довольно серьезно. Казарма - такое дело... любая инфекция, возникнув однажды, могла пойти гулять по роте - и попробуй ее останови. Во втором взводе кто-то уже ходил по казарме в тапочках. С перебинтованными и измазанными какой-то желтой дрянью пальцами ног.
   Зараза заходила к нам одновременно с двух сторон. Чесотка и грибок интенсивно искали себе жертв среди курсантов. "Нитрофунгин - лучший друг курсанта!" - сказал кто-то из знакомых старшекурсников. Народ толпами побежал спасаться в санчасть. Там выдавали военное средство от чесотки. Что такое военное средство? Это - две двухсотграммовые банки, заполненные двумя бесцветными жидкостями. Одна - с едва уловимым, но неприятным запахом, вторая, без запаха вообще. Сперва, сняв штаны и вообще - все, намазываешься той жижей, которая с запахом. Потом, когда она высохнет и превратится в кристаллики, намазываешься второй жижей, той, что без запаха. Ждешь, пока это все снова высохнет и тогда пробуешь одеваться. Одеваться противно, поскольку снадобье довольно ощутимо начинает стягивать кожу. Но - жить можно.
   И так - три раза в день, втечение недели. После чего - все проходит. Тут и болеть не захочешь, потому что времени свободного у курсанта первого курса - нет. Если кто-то заболевал со старших курсов, то вместо санчасти, просто перелезал через забор и бежал в ближайшую аптеку. Аптечное средство убивало чесоточного клеща в три дня. Но для ленивых и первокурсников - сходило и так. Главное - результат.
   Наверное, трудно отыскать человека, прошедшего через казарму, который не изведал бы в свое время этих милых болячек. А со стороны пока еще здоровых, при виде бредущих с банками из санчасти раздавалось - "О! Лушпарики идут..."

"Let's get ready to rumble!"

   "Э, ну чо бля, будем боксировать, или все зассали?" - курсант Труш, по прозвищу "Махно", как обычно, "пальцы веером", появился в дверях отделения с двумя парами боксерских перчаток и двумя шлемами. Такой порот был явно неожиданным и все присутствующие в комнате, первое время не знали, что и сказать. Особо робкими ни Юра, ни Роман, ни Андрюха с Серегой не были, но когда в голове совершенно другие планы, то приходилось задуматься над сказанным.
   "Бросай нахер эту газету! Давай махаться!" - подошел Махно ко мне, протягивая перчатки и шлем. "Бля, Махно, ну мне немного еще дочитать осталось!" - попытался возразить я. Но, нашего товарища обуяла жажда боя и приключений - "Не... Нифига! Давай махаться! Потом домусолишь свою "Красную Звезду" - снова повторил он. "Вот же... Боевик херов! Статью не дает прочитать... Придолбило ему! До.бался, как пьяный до радио!" - со злостью подумал я, снял с себя п/ш и стал примерять принесенные перчатки.
   Одна пара перчаток была пожестче и поменьше, вторая более мягкая и объемная. Шлем, едва натянув на голову, тут же выкинул - он только сокращал обзор и здорово мешал. На мой взгляд - это вещь в боксе абсолютно бесполезная и на возможность получить нежданное сотрясение мозга не влияет никак. Однако, в условиях Вооруженных сил, все, вроде бы и бесполезные вещи, могут найти себе применение. Как показала дальнейшая практика, я не то, что оказался неправ вообще, но - немного заблуждался на этот счет.
   Махно, тоже сперва натянув шлем на голову, отбросил его в сторону - "Будем биться так, как бились в старые времена!" Себе он взял более жесткие перчатки, видимо, облюбовав их с самого начала. Ну и ладно, побьемся более мягкими. Сразу вспомнились детсадовские бои на подушках, когда от хорошего удара по голове вроде бы мягким предметом, он начинала нездорово гудеть и болеть.
   "Хлеба и зрелищ!" - требовала римская чернь. Хлеб у нас был, даже три раза в день, плохонький, но стабильно, а вот со зрелищами возник определенный дефицит. В рефери выбрали Тихона - как человека, занимавшегося единоборствами и командира отделения. Народ, тем временем, быстро распихал кровати вдоль стен, уселся на них, как будто в первых рядах зрительного зала и приготовился к зрелищу. Секундантами с полотенцами стали Рома с Юриком у меня, а для Махно выдернули из его отделения Вадика Сергийчука, который мирно дремал на своей кровати, а теперь сидел у нас в комнате, со шрамами от подушки на лице и явно пребывал не в духе.
   "Так... ногами по яйцам не бить! Руками по яйцам - тоже!" - Вовочка проводил, вошедши в роль, инструктаж перед боем - "Остальные правила вы тоже знаете!" На какой-то миг он уже казалось бы, представил себя в полосатой униформе боксерского рефери. "Офигеть! Тихон, ты просто прирожденный судья!" - бросил Андрюха реплику из зрительного зала. "Раунды - по три минуты, как у взрослых!" - этими словами комод завершил свой инструктаж.
   "Ну все, готовы?" - спросил он нас, мы кивнули. "Тогда - поперли!" - Вовочка взмахнул рукой, как самый настоящий рефери. "Махач" начался. Мы с Махно стали кружить друг вокруг друга, выискивая возможность съездить сопернику куда-нибудь, да поэффектнее. Попутно постарался вспомнить, чему меня в свое время учил отец. Когда-то он говорил - "Не ввязывайся в ближний бой, держи дистанцию!"
   Из воспоминаний меня выдернула довольно звонкая оплеуха, от которой запекло щеку и образовалась небольшая потертость - видимо удар, большей частью пришелся вскользь. Махно с довольной рожей прыгал напротив. Все-таки достал. В свою очередь я, выждав момент, когда он разведет в стороны перчатки от лица, недолго думая закатал ему левый "джеб" в лоб. Голова его дернулась, а взгляд приобрел недоброе выражение. Постепенно мы освоились в новой обстановке и стали действовать более раскованно, порой сходясь и в ближнем бою. Тихон, уже и сам мокрый, суетился вокруг нас, разводя в стороны после очередного клинча.
   В нашу комнату постепенно перекочевало все первое отделение. Следить за временем поручили Андрюхе Путилину. "Эй, бля! Первый раунд закончен!" - закричал он и забарабанил бляхой ремня по металлической дужке на спинке кровати. Раскрасневшиеся от прыжков по комнате мы попадали на кровати по своим углам, а "секунданты" стали усердно махать над нами полотенцами. Минута отдыха пролетела незаметно, снова прозвучал "гонг", призывая нас на "ринг".
   Мы снова принялись кружить по комнате, размахивая руками. Недостаток техники к лихвой компенсировался самоотдачей и желанием доказать, что "не зассал". Однажды Махно зажал меня в угол, но оттуда удалось выбраться, получив вдогонку. Взамен, Махно получил по печени, а красное пятно на лбу существенно разрослось вширь и налилось сочным, насыщенным цветом.
   Развязка наступила как всегда внезапно. Махно, пользуясь преимуществом в весе, получив в очередной раз в лоб, пошел напролом и снова зажал меня в углу. Его замах был, что называется, от души, но в нем не было главного - резкости. Я поднырнул под его руку и кулак в перчатке пролетел мимо, лишь слегка чиркнув по затылку. Сам Махно, от своей инерции чуть не улетел в первые ряды зрительного зала. Но... Что такое? Искры из глаз! Звон в комнате и в голове! Удивленные лица друзей - товарищей. Но как бля!? Неужели достал? Чем? Я ведь его так славно провалил!
   "Леха, ты живой?" - спросил Рома. Махно, видимо, не ожидавший такого исхода, стоял неподалеку с удивленным видом. Я открыл глаза и прямо перед носом, поперек лба, увидел никелированную дужку кровати, в которую, со всего маху, благополучно и воткнулся, уходя от тщательно подготовленного удара. Дужка приятно холодила ушибленное место, на котором тут же начала формироваться узкая и длинная "шишка".
   "Ладно, хорош!" - сказал Тихон, - "Мне и самому не по себе стало! Звон стоял на всю комнату! Козырно воткнулся!" "А у тебя крепкая башка!" - Вовочка издевательски хохотнул. "Вован, иди во п.зду!" - ответил ему я. Голова звенела и болел ушибленный лоб. "Посиди еще малость, прижмись лбом к металлу, чтобы фингала не было" - Вовочка указал на ближайшую спинку кровати. Мы сняли перчатки. По итогам боя была объявлена ничья. Народ стал понемногу расходиться.
   "Рота, строиться!" - заголосил дневальный. Предстояло объявление мест заступления на ближайший "большой наряд". "Бля... ну и как я в таком виде на построение пойду?" - спросил я. В принципе, можно было на построение и не ходить, но перед заступлением в наряд по Училищу, могли возникнуть ненужные вопросы. "А ты сбей челку на лоб" - посоветовал Юра, - "Если не знать, то и не заметно будет." Что и было сделано. Я остался незамеченным и лишь улыбочки и косые взгляды парней из первого отделения, могли сказать о чем-то таком. Но - не сказали.
   Недели через две, припухшая полоса посреди лба, рассосалась сама собой, еще некоторое время напоминая о себе небольшим уплотнением. А Махно, пришедший из самохода изрядно "подшофе", вломился к нам в комнату и, подойдя к моей кровати, изрек, хищно сузив глаза - "Кульман, я тебя ненавижу! У меня неделю голова трещала!" После чего повернулся и пошел к двери. "Ну что, еще побоксируем?" - спросил я вдогонку. "Идите вы нах.й со своим боксом!" - донеслось из-за закрывающейся двери...

А теперь - отдайте-ка мне по-быстрому честь!

   Двое писарей, оставленные в роте на время батальонных учений, старательно выводили в канцелярии командира роты плакатными перьями на заранее подготовленном стекле, различные умные выражения из Общевоинских Уставов. Это к тому, чтобы завоевать честь и славу. Остальная рота в это время бегала по горам в полевом лагере, на свежем воздухе, а эти двое несчастных, отнюдь не тяготевших к канцелярской работе, на чем свет стоит проклинали замполита, заметившего их умение писать каллиграфическим почерком.
   "Вот блять!" - в сердцах выпалил один из них - "Сейчас бы в Перевальном, на свежем воздухе гранаты кидали и из автоматов палили! А вместо этого, стоим тут раком, как последние мудаки и перьями по стеклам елозим!" - продолжил он свои жалобы на жизнь, выводя очередное слово. "Это ж какая-то сука придумала" - он взял в руки другое перо, - "Добавлять сахар в эту гребанную тушь, чтобы она на стекле не скукоживалась, а ложилась ровным слоем! Золотая голова! Блять!" Работа, тем не менее, продолжалась и вот уже, очередное готовое стекло заняло свое место на стене ротного помещения.
   Андрюша Малютин, упившись за несколько дней кофе до такой степени, что его глаза стали приобретать нехороший блеск, а движения ненормальную резкость и тоже оставленный в роте, но уже старшиной, заглянул в канцелярию. "О, абота, смотъю идет! Тъудитесь, тъудитесь, дъузья мои!" - Андрюша, оглядев происходящее, довольно зашевелил усами. "Малюта, иди в жопу!" - поднял голову от своей писанины Юра, - "Это тебе не в грязных портянках копаться и не трусы с шоколадными пятнами перебирать!"
   Малюта, не нашедший понимания среди сослуживцев, фыркнул и немного приуныл, но, быстро оглядев еще раз помещение, со словами - "Скучно у вас тут..." - подошел к форменной куртке ротного с майорскими погонами на ней и стал внимательно ее разглядывать, видимо что-то соображая про себя. Дальнейшие события развивались довольно быстро.
   Андрюша убежал в каптерку, откуда пришел уже в рубашке и галстуке. После чего, надел на себя майорскую куртку и увенчал эту красоту офицерской фуражкой, принадлежавшей все тому же командиру роты. На изумленных писарей смотрел настоящий, суровый майор! Ротный, не отличавшийся особыми габаритами, носил куртку несколько большего размера, чем нужно было бы, но на Андрюше, эта куртка сидела, как родная. То, что на "майоре" были галифе без лампасов и самые обычные кирзовые сапоги, видимо, никого не смущало. Некоторая полнота и пышные усы на круглом лице, под фуражкой с офицерским "яйцом", заставляли его выглядеть гораздо старше своих двадцати лет. Фуражку снял - пацан, фуражку одел - майор!
   "Ну, я пошел!" - сказал Андрей и, приставив ладонь ребром к носу, выровнял на голове фуражку и скрылся за дверью. Часа через три, основательно запыхавшийся "майор" ввалился в помещение роты. "О, Маня, ты так быстро? Что, куртка ротного стала натирать под мышками?" - ехидно поинтересовался один из писарей.
   "Да ну тебя! Ну п.здец!" - раздраженно отмахнулся он, глядя куда-то в пространство - "Все было нормально, но какого х.я возле театра делал Мазур - не понятно!" Сказав это, наш доблестный каптер побежал переодеваться, перед этим, снова повесив майорскую куртку на вешалку. Для несведущих поясню - был в нашем училище такой офицер - подполковник Мазур, Начальник Службы войск, дядька достаточно серьезный. И вот на него и нарвался наш Андрюша, который к тому же, частенько бывал задействован для выполнения различного рода строительных работ на даче вышеупомянутого должностного лица.
   А события, со слов Андрюши, развивались так. Наш герой, покинул территорию Училища через центральное КПП, попутно "навтыкав" дежурному по этому самому КПП за отсутствие должного порядка. "Большой наряд" в этот вечер несла рота третьего курса, а сержант, получив откуда не ждали, был несколько озадачен тем, "откуда взялся этот упырь".
   Неподалеку от Центрального рынка, Андрюша встретил нескольких курсантов четвертого курса, возвращавшихся из увольнения. Излишне борзые "ветераны", решили было проигнорировать какого-то майора, которых лазает по Училищу, как "собак нерезаных", однако они жестоко просчитались. Но "нашего" майора такое положение дел ни в коем случае не устраивало.
   "Майор" жестко остановил будущих лейтенантов и, отчитав их как слепых котят, заставил привести форму одежды в порядок и отдать воинскую честь, как это предписывал Строевой Устав, представившись помощником коменданта Симферопольского гарнизона. Затем он узнал фамилию командира роты, в чьем подчинении находились эти разгильдяи и пообещал пообщаться с ним более детально, насчет морального облика его подчиненных.
   Хотел даже было, войдя в раж, забрать у них военные билеты и даже подержал их в руках, внимательно изучив фамилии и сверив время в увольнительных записках. Но потом, прикинув "кое что к кое чему", решил изобразить из себя "в принципе нормального мужика", раздал "военники" обратно и отпустил с миром. Четверокурсники, еще ничего толком не понимая, нихрена себе, прилетело и, тщетно пытались вспомнить, видели ли они, заступая в первый гарнизонный караул, или патруль, такого помощника коменданта. Однако, с озадаченными выражениями на лицах, отдали честь, выполнили строевой прием "поворот кругом на месте" и убыли в расположение роты, на ходу прикидывая, стоит ли докладывать ответственному офицеру о замечании, сделанном в увольнении.
   Если бы Андрюша прошлялся по городу еще пару часиков, то уровень воинской дисциплины во вверенном ему гарнизоне, поднялся на несколько порядков. Патрули шагали бы по своим маршрутам исключительно строевым шагом, а военнослужащие, вышедшие в город в увольнение, представляли собой образец для войск, в плане соблюдения формы одежды и поведения вне расположения части.
   Если бы... Но, как это частенько бывает, повседневная практика гробит все благие инициативы снизу. Продвигаясь по Проспекту Кирова, в сторону центра, "майор" вышел на площадь Ленина, хищно выискивая глазами нарушителей воинской дисциплины. Какой-то, небольшого росточка мужичок в джинсах и свитере, внимательно разглядывал стоявшего посередине площади "офицера". Мелочь, она, как говорится и в Африке - мелочь, чего на нее внимание обращать! Когда очередная жертва уже находилась в "перекрестье прицела", откуда-то из-за спины раздался знакомый голос - "Майор Малютин, подойдите ко мне!"
   Инстинкт сработал быстрее мысли. "Майор" принял строевую стойку и повернулся в сторону отдавшего приказание. елкий мужичок" оказался Начальником Службы войск Училища. Которому в этот вечер не сиделось дома и просто вздумалось в этот тихий и теплый весенний вечер, пройтись и проветриться по ставшему родным за годы службы в Училище, городу.
   Бежать было уже поздно, да и бесполезно. Внезапно сморщившийся и даже ставший меньше ростом "майор", почти строевым шагом подошел к подполковнику. "Что, бля, Малютин, но приключения потянуло, пока рота в Перевальном по горам скачет?" - серые глаза впились в лицо. "Н-никак нет!" - заикаясь ответил Андрюша. "Я тебя сейчас на гауптвахту отправлю! Совсем ох.ели, первокурсники!" - прошипел подполковник, - "О! Да и форма знакомая... Не ротного ли часом? Вот он порадуется по приезде!" - продолжил он, с любопытством разглядывая курсанта.
   Андрюша обалдело стоял посередине Площади Ленина, выслушивая задушевную речь подполковника. Желание поднимать уровень воинской дисциплины в Симферопольском гарнизоне таяло просто катастрофически. "Быстро в Училище, сучье вымя!" - снова зашипел подполковник. Андрюша попытался хоть как-то выполнить поворот кругом на месте, но дрожащие ноги его едва не подвели - он запнулся на торчащей плитке и, стараясь максимально сохранять достоинство, все-таки "майор", порысил в направлении "альма матер". "Живее!" - глухо рявкнул подполковник. Андрюша припустил со всех ног.
   Через КПП на обратном пути он не пошел, слишком уж была высока вероятность нарваться на п.здюли со стороны пришедшего в себя наряда по КПП, да и казарма второго батальона располагалась тут же. Выход, точнее - вход нашелся. Это была наша классическая дырка в заборе со стороны угла казармы четвертого батальона. Полноватый майор, лезущий на территорию училища через дырку в заборе, выглядел наверное, слишком зловеще. Потрясенные этим зрелищем, потенциальные "самоходчики" судорожно забились по окрестным "нычкам", обалдело глядя ему вслед. Со словами - "Ну п.здец!", он ввалился в ротное помещение.
   На следующий день в пустую роту заглянул улыбающийся во все лицо подполковник Мазур, Начальник Службы войск Училища. По-отечески оглядев Андрюшу, он поставил ему очередную задачу по обустройству загородной недвижимости и забрал с собой. Все закончилось благополучно. Третий курс начал готовиться к убытию на войсковую стажировку и им было не до какого-то салаги с первого курса. И лишь только несколько курантов - выпускников, увидев полную фигуру усатого курсанта - первокурсника, копошившегося под руководством старшины роты возле вещевого склада, сделав сосредоточенное выражение на лицах, мучительно пытались вспомнить, где же они могли видеть эту круглую, усатую рожу...

Контрафакт.

В глазах мы собственных растём,

Одну из двух избрав систем,

И всё у нас теперь путём,

Но как всегда опять не тем.

(Александр Свинарчук)

   Занятие по военно - инженерному делу шло полным ходом. Курсанты двух взводов, рассаженные в одной из аудиторий второго учебного корпуса, старательно пыхтели, склоняясь над своими тетрадями. Преподаватель, славный сапер Борис Федорович Буц, он же - заслуженный подполковник, расхаживал по классу с глубокомысленным видом и диктовал назначение и тактико-технические характеристики тех занятных штучек, которые выводят из строя, просто - напросто калеча, живую силу и технику противника. Проще говоря - противопехотных и противотанковых мин.
   Борис Федорович слыл среди курсантов известным оригиналом и мог озадачить публику образцами нестандартного мышления. Как-то раз, проводя занятие, он, безо всякого перехода, перешел на тему, совершенно не относящуюся к инженерному обеспечению мотострелкового батальона. "Спичек - нет... Сигарет - нет... Стирального порошка - нет..." - совершенно не изменяя интонации и выражения лица начал он. "Водки тоже нет... А мне пох...й! Я - Борька Буц!" - довел он свою мысль до логического завершения. Курсанты стали переглядываться друг с другом, с многозначительным видом пожимая плечами - "Хули... при взрывах все время..."
   Доведя до пишущих военнослужащих характеристики и назначение очередной милой вещички, способной разорвать гусеницу танка, или вовсе вывести его из строя, пробив днище кумулятивной струей, подполковник плавно переходил к другому изделию, тыкая указкой в один из плакатов, которыми был увешан весь класс.
   Наконец, речь зашла о противопехотных минах и подполковник стал увлекательно рассказывать о том, какое количество ноги может оторвать та или иная мина, если на нее наступить, в зависимости от фасона обуви пострадавшего. Класс, раскрыв рты и немало удивленный подобной постановкой вопроса, внимательно слушал. Уж что-что, а рассказывать подобного рода истории, офицеры кафедры тактики, в немалом своем числе имевшие реальный боевой опыт Афганистана и прочих злачных мест, умели весьма красочно.
   Наконец, повествование преподавателя перешло на противопехотные мины марок МОН-50 и МОН-90. Что такое МОН? Это "мина осколочная, направленная". Помните увлекательный фильм "Коммандо", там еще Шварценеггер, еще в самом соку, снимается? И вот там он такие мины ставит, зеленые, плоские, слегка вогнутые? Там еще лампочка красненькая моргает? Втыкает их в землю двумя штырями и ждет, с пультом управления, пока враги подойдут поближе. А потом - бах! И враги повержены и кучами падают с дикими криками, делая замысловатые пируэты в воздухе.
   Ну так вот, что-то такое было изображено на висевшем на стене плакате. Подполковник, продиктовав назначение и, до этого расхаживавший по классу с умным видом и указкой в руках, внезапно замолчал и прекратил свое движение. Курсанты обоих взводов, привлеченные внезапным молчанием, стали поднимать головы, удивленно глядя на преподавателя.
   Борис Федорович, стоял посередине класса в позе мыслителя античности, скрестив руки на груди и подпирая выбритый до синевы подбородок большим и указательными пальцами, остановившимся взглядом из-за затемненных стекол очков глядя куда-то, видимо, в будущее. Указка безвольно болталась, глядя своим острым концом в пол.
   Внезапно подполковника словно что-то толкнуло изнутри. Он снова заходил по классу. "Так вот, я буду утверждать на всех уровнях... На всех! До самого высокого! Даже если мои яйца будут зажимать в этот дверной косяк!" - в этом месте он сделал особый акцент и ткнул указкой в направлении двери. "Так вот..." - повторил он, видимо для записывающих, - "Даже если мои яйца будут зажимать в этот дверной косяк! Я буду утверждать, что эту мину мы бессовестно содрали у американцев!"
   Вот такой-то контрафакт в условиях Вооруженных сил...

Пролетарии всех стран - соединяйтесь!

   В конце 1991 года на нашу долю выпала редкая удача - лечь спать в одной стране, а утром проснуться уже в другой. При этом - никуда даже не выходя из родной казармы. Как это? Да очень просто - в конце декабря упомянутого выше года, некогда могучая держава - СССР, после недолгого периода распада, прекратил свое существование. Как обычно, в роте был произведен отбой. Примерно в это же время, в Беловежской Пуще собралась троица моральных подонков и интеллектуальных кретинов и, в пьяном угаре подписала бумагу, где говорилось о том, что страны больше нет. А есть какое-то Содружество, о котором еще никто толком не знает. Так что наш подъем был произведен в другом субъекте международного права.
   Все резко стали чрезвычайно самостоятельными. Вначале никто не понял - как это, в ту же Москву и ехать за границу? В телевизоре коротко сказали - "Да". А вечно молодой и вечно пьяный Борис Николаевич заверил, криво улыбаясь, что "границы будут прозрачными". "Офигеть! И как мы теперь будем учиться и где служить потом?" - такие разговоры были не редки в то время. Как и где - никто толком не знал.
   А где неопределенность - там хаос. Как неслась служба - было известно одному Богу. Какой-то наряд назначался и как-то заступал. Вечерних поверок как таковых, какое-то время не было. Так же не было и подъемов. Просто не все могли встать с подъемом. Не сказать, что все пили беспробудно, но количество поглощаемого алкоголя резко возросло. Иногда пустые бутылки даже катались по взлетке. Личный состав в своей массе, все же старался держаться достойно и не опускаться на уровень полуобезьян. Хотя некоторые потом все же покатились по наклонной. Но это - лишь немногие исключения. В семье - не без урода, как говорится. Пустую тару выбрасывали так, чтобы она не попадалась на глаза командирам. Зачем?
   Все вставали сами, сами умывались и, через черный ход шли в столовую, пробираясь мелкими группами. Если конечно хотели есть с утра. Частенько бывало так, что на еду начинали смотреть уже ближе к обеду. Иногда даже выходили как бы на зарядку. Больше - чтобы просто обозначить выполнение распорядка дня, поскольку подразделения не уходили дальше банно-прачечного комбината, где, устроив общий перекур, пешком возвращались обратно. И если походами в столовую руководило все-таки чувство голода, то, что руководило учебной деятельностью, было совершенно непонятно. Скорее - условные рефлексы, заложенные в нас за первые полтора курса. Потому что на кафедрах работали заслуженные офицеры, отдавшие большую часть жизни службе в Вооруженных Силах СССР.
   Заслуженные офицеры пребывали в совершеннейшем нокауте. Как так? Была страна и - нет... Впрочем, кто-то приспособился довольно быстро. Примерно в октябре - ноябре 1991 года, стали попадаться на глаза офицеры, быстро сменившие кокарды и пуговицы со звездами на то же самое, но уже с трезубцами. Из вышестоящего командования им никто ничего не говорил и за нарушение формы одежды замечаний не делал. Исключение составляли шутки и язвительные замечания сослуживцев. Значит - будущее предчувствовали правильно. И карьеру необходимо строить уже в этом направлении.
   Кто-то не принял происшедших перемен и написал рапорт на увольнение из рядов Вооруженных, или теперь уже - Збройных сил. Кто-то, уволившись, отправился к себе домой, в ту республику, откуда был родом, сменив одну неустроенность на другую. Многие военнослужащие, однако, уже успев обрасти имуществом и пустивши корни в Симферополе, взвесив все "За" и "Против", все же приняли изменившиеся условия и поклялись в верности новой Родине. Выбор вынуждены были поневоле делать и курсанты.
   И понеслось... массово стали писать рапорта на отчисление выходцы из бывших союзных республик. На выход потянулись россияне, белорусы, многие выходцы из Молдавии, Узбекистана, Казахстана - "Ну а что мне здесь делать? Я здесь служить не хочу, мой дом - там..." Некоторые переводились в свои местные училища, некоторые и вовсе заканчивали военную карьеру. Многие армейцы так же решили не связывать свою дальнейшую жизнь с военной службой, а податься на более легкие, как представлялось в то время, вольные хлеба. Кого-то прельстила романтика зарождающегося организованного криминала. Кто-то в ближайшие годы заплатил за это своей свободой, да и жизнью.
   Батальоны стремительно таяли. Как ни крути, падала и дисциплина. Хотя, как мне кажется, эта проблема и вовсе отошла в то время на второй план. На первый план вышла задача хотя бы как-то попытаться организоваться снова. И снова хотя бы стать похожими на военное Училище. В конце концов, организм, пользуясь огромным запасом прочности, понемногу начал собирать себя сам, после осознания необратимости произошедших перемен. В подразделениях, из первоначальных ста двадцати - ста тридцати, оставалось по шестьдесят - семьдесят, а то и меньше, человек. В конце концов, дело дошло до того, что личный состав, заступая в "большой наряд", заступал всем батальоном.
   Как? Спросите Вы. Да очень просто - караулы выставляла рота, у которой это был наряд по графику. Столовая и вся остальная "мелочевка", распределялись между остальными двумя ротами по очереди. Вполне в порядке вещей было сегодня смениться с караула, а завтра - уже заступать на КПП, или в Управление. Иногда "фартило" особенно - когда в нагрузку ко всему, еще нужно было отправлять людей и в гарнизонный патруль. Тогда могли вообще выдернуть "методом тыка" из любой роты того, кто не успел скрыться с глаз долой. Иногда это создавало конфликтные и курьезные ситуации ситуации, но вопросы все равно хоть и криво, но - решались.
   Однажды вообще, для заступления в гарнизонный патруль, человека буквально "сняли с очка". Ни в чем не повинный курсант, чудом избежавший заступления в наряд, сидел и отдыхал с сигареткой в зубах, в ротном санузле. Внезапно на пороге данного места отдыха появляется командир двадцать второй роты и, увидев сидящего в позе орла военнослужащего, кричит, тыкая в него пальцем - "Вот Вы пойдете в гарнизонный патруль!" От такого известия, к тому же, преподнесенного в экстремальной форме, у нашего бедолаги, вывалилось сразу и все, что было накоплено за довольно продолжительный период времени.
   Командир двадцать второй был мужиком достаточно настырным и не отставал. "Как Ваша фамилия?" - кричал он, нависая над сидящим и пытаясь проникнуть в его нагрудный карман в поисках военного билета... Срущий человек - по определению беззащитен. Однако, беззащитность порождает чувство, что отступать более некуда, а отсюда - мужество обреченных. Курсант, думая лишь о том, чтобы не провалиться в унитаз и, всеми силами, стараясь удержаться в неустойчивом положении и держа одной рукой собственные штаны и отбиваясь второй, закричал в ответ - "Да нет у меня никакой фамилии, отстаньте от меня, дайте посрать спокойно!"
   Майор видимо понял, что слегка придурковато выглядит, да и пахнет здесь далеко не цветами, что-то буркнув себе под нос, вышел в коридор, на более свежий воздух, где и дождался нашего героя, которого, несмотря на полнейшее нежелание последнего, отправил в гарнизонную комендатуру на развод суточного наряда, пользуясь правами старшего по воинскому званию.
   Говоря простым языком, в плане службы, в нашем батальоне была полная задница. Не лучше была ситуация и в четвертом батальоне. Там ситуация осложнялась еще и оттоком офицерского состава. В двадцать первой роте например, в конце концов, из офицерского состава остался один лишь командир роты - майор Осипов. И ничего, как-то управлялся. Здорово помогали сержанты. Получалось так, что личный состав практически не вылезал из нарядов, что не могло рано или поздно сказаться на качестве учебы. На нее просто не оставалось времени. Да и что греха таить - желания иногда тоже.
   В итоге, командование приняло решение объединить четвертый и пятый батальоны курсантов в один, пятый. Тем более, что командир четвертого батальона, старый "колхозник - комбат" Осипенко, устав от суровой службы, надумал увольняться в запас. Наш перспективный комбат Владимир Трофимович Коровянко стал Заместителем Начальника Училища, сменив на этом посту полковника Юрия Алексеевича Мошкина, а новым комбатом стал его замполит - подполковник Владимир Александрович Илюхин, новым же замполитом был назначен из четвертого батальона, его двойной тезка майор Згонников.
   Девятнадцатая и двадцатая роты расформировывались и распределялись по четырем другим оставшимся ротам. В итоге, пятый батальон стал четырехротным, опять же, впервые в Училищной истории в составе 21, 22, 23 и 24 рот. Не помню, сколько рот было во втором батальоне, учившемся на курс позже нас, три, или четыре, но их роты получили названия "китайских", потому что первое время их численность зашкаливала за 150 человек. До этого, все курсы имели в своем составе один батальон из шести рот и только наш курс состоял из двух батальонов по три роты.
   Постепенно в наш состав стали вливаться курсанты, отчислявшиеся из военных училищ на территории России. Камышин, Тольятти, Нижний Новгород, Дубна. Попавшие из славившихся своим режимом Камышинского и Тольяттинского училищ в наш симферопольский бардак курсанты, сперва ошалели от увиденного - "Ну у вас и расп.здяйство!". Но - не увидели главного. Мы, выросши в этой обстановке, ни разу не опоздали к заступлению в наряд и вообще, старались сводить к минимуму попадания в разного рода задумчивые истории. Нет, попадания безусловно, случались, но не в таком количестве, в пересчете на душу населения, как у начавших вовсю чудить вновь пришедших к нам военнослужащих. "СВВПСУ криминальное" - это вообще отдельная и крайне интересная тема для отдельного исследования. Но постепенно, как практически всегда и происходит в таких случаях, все утряслось.
   Роты снова пополнились почти до своей штатной численности - примерно до ста-ста десяти человек. Нас стало чуть более четырехсот человек. Появилось время и на учебу и на службу, тем более, что начавшееся перепрофилирование Училища из Военно-политического в просто военное строительное, потребовало спешного изучения тех дисциплин, которые ранее не изучались. В таком виде наш батальон и дошел до своего выпуска в июне 1994 года.

Игра в снежки в масштабах курса.

Терпенье словно у дубов,

Упрямство -- хоть башкой о стену,

У нас и кариес зубов

Способен перейти в гангрену.

(Игорь Алексеев)

   Какое-то время, после распада Союза, служба в Училище неслась по старому образцу. Подразделения еще некоторое время выходили даже на вечернюю прогулку, а затем - строились на вечернюю поверку. По утру - курсанты еще какое-то время выбегали на утреннюю физическую зарядку. Командный же состав в это же время, плотно "задвинул" на все, включая свои служебные обязанности, крайне болезненно переживая неожиданное крушение великой страны.
   "Рота, строиться на вечернюю прогулку!" - заголосил со своей тумбочки дневальный по роте. Личный состав нехотя стал одеваться. На улице стояла промозглая погода времен начала крымской зимы. Первый декабрь самостоятельной Украины. Все еще только думают над тем, как жить дальше. Не так давно выпал первый снег, который, впрочем, быстро начал таять и теперь, небольшими грязными кучами лежал, дотаивая, а по вечерам - покрываясь ледяной коркой, на клумбах и спортивном городке, общем для двух курсантских батальонов, обосновавшихся в знаменитом "диком углу".
   Роты четвертого и пятого батальонов стали понемногу вытягиваться во двор казармы. Постепенно, весь курс вылез на улицу, чтобы немного поорать песни на училищном плацу и, соблюдя ритуал вечерней поверки, попадать спать, в основной своей массе, до следующего утра. Расстояние между батальонами - примерно метров двадцать. Ну, а раз так - то святое дело, запустить в соседний строй снежок, смятый до прозрачного состояния со времени выхода на место построения.
   Один снежок прилетел в двадцать четвертую роту. "Эй, что за нах.й?" - недовольный голос раздался из глубины строя, а счастливчик, которому так внезапно перепало, к удовольствию личного состава четвертого батальона, стал вытряхивать снег из-за воротника. Второй снежок прилетел в наш четвертый взвод.
   Ситуация понемногу начала выходить из-под контроля младших командиров, еще по инерции старавшихся хоть как-то выполнять распорядок дня, в отсутствие остального командного состава. Пострадавшим во что бы то ни стало, нужно было хоть как то отыграться на обидчиках, причем, не особо заморачиваясь на тему, кто именно - обидчик. Стоит строй, все одинаковые, а раз так, то и получите в белый свет, как в копеечку! Несколько снежков из пятого батальона улетели в направлении двадцать первой роты, стоявшей к нашему батальону ближе всего.
   Ах так, бля! Благородному гневу наиболее пострадавшей роты четвертого батальона не было границ. Уже не обращая внимания на окрики сержантского состава, левый фланг строя двадцать первой роты пришел в движение, хватая с куч снег и торопливо скатывая его в снежки. Двадцать четвертая, видя свои перспективы, пришла в движение тоже. Благо несколько куч грязного снега имелось неподалеку. Воздух стал понемногу наполняться снежками, оба батальона, порушив строй уже хватали с земли все - и снег и попросту лед.
   Ура-а-а-а!!! Масса снега и льда поднялась в воздух. Боевой азарт пересилил опасения быть наказанными за нарушение воинской дисциплины и срыв мероприятия согласно распорядка дня. Батальоны рассредоточились по спортивному городку. Появились первые подбитые, впрочем, стойко не покидавшие батальонных рядов и лишь чертыхнувшись и стерев грязь и снег с пострадавшей части тела, снова искали источник боеприпасов.
   Понемногу удалось оттеснить четвертый батальон в сторону курилки. Игра в снежки уже подходила к той степени азарта, когда невинная игра незаметно перерастает в массовую драку. Ура! "Дизельный" пятый батальон начинает понемногу "дожимать" столкнувшийся с нехваткой снега и льда "расп.здяйский" четвертый. Со стороны четвертого полетели уже и первые смерзшиеся комки земли и камни. Не осталась в стороне даже примерная двадцать вторая рота, которая на протяжение всего времени нашей учебы боролась за звание подразделения твердого уставного порядка.
   Если бы это видело командование рот и батальона, то у них бы зашевелились волосы на головах. Но... Из командиров не было никого. "Стоять! Всем стоять, блять!" - вдруг раздался крик за спинами основательно вошедших в раж курсантов. "Всем стоять! Все построиться!" - раздалось снова откуда-то со спортгородка. Еще один такой крик раздался с противоположной стороны.
   Можно было ожидать чего угодно, но только не этого. Все, кто находился сзади, стали оборачиваться на звук со словами - "Это кто здесь такой деловой и отважный?" Отважным оказался сержант из двадцатой роты, отчаянно пытавшийся успокоить разбушевавшиеся массы. Четвертый батальон успокаивал старшина двадцать первой роты вместе с одним из заместителей командиров взводов при помощи пинков и отборной ненормативной лексики. Народ стал понемногу приходить в себя и возвращаться к местам построения.
   Через некоторое время удалось худо-бедно даже построить разбежавшиеся роты. Личный состав отряхиваясь, занимал места в строю, кто-то вытирал кровь с лица. На плац негласно решили не ходить. Ограничились тем, что вообще вышли на построение. Подразделения снова стали заходить в свои батальоны со словами - "Нех.ёво на вечернюю прогулку сходили..."
   На следующий день комбат, до которого от верных людей все же дошла информация о вечернем побоище, долго орал, как потерпевший, угрожая всех отчислить. Однако, долго угрожать не пришлось. Первые нежелающие служить в новых Украинских "Збройних силах", написали рапорта на отчисление сами. Взводный, капитан Скраблевич, увидев подбитые морды некоторых военнослужащих, произнес - "Да вы что, ох.ели совсем?" И заставил писать объяснительные.
   А разбросанный по территории снег и лед, до этого лежавший в грязных кучах, на следующий день растаял сам... Облегченно вздохнувшим дневальным осталось только подмести закрепленную территорию...

Я видел!

Жесткая такая байка.

Люблю эту пьесу: восторги, печали,

случайности, встречи, звонки;

на нас возлагают надежды в начале,

в конце -- возлагают венки.

(Игорь Губерман)

   Курсант - тоже человек и может иметь некоторый гражданский отдых. Довольно часто курсант идет проводить свой досуг куда-нибудь в гости, где можно поесть и выпить в теплой компании, или, к примеру - на одну из Симферопольских дискотек. Будущий профессионал военного дела абсолютно не чужд общения с женским полом, более того - очень это общение любит и иногда здесь складываются весьма интересные истории, имеющие свое длительное продолжение, но порой случаются и настоящие казусы, которые впрочем, со временем, становятся поистине легендами...
   "Знаешь, я тебя где-то уже встречал!" - сказал будущий профессиональный военный, обращаясь к довольно симпатичной особе женского пола. Нормальный будущий офицер, увидев симпатичную девушку, первым делом стремится познакомиться. А дальше - как карта ляжет. Девушка впрочем, вела себя крайне неприступно. Недовольно фыркнув, она отчетливо давала понять всем окружающим, что она - птица весьма высокого полета и какой-то там курсант - это не ее поля ягода. Низшее существо, так сказать. А сама она мечтает о принце в малиновом пиджаке, крутом и обеспеченном. Не то, что этот голодранец.
   Курсант и сам оказался не промах, а такое поведение со стороны милой леди его только раззадорило. Хорошо... Тогда я наглядно покажу тебе кто ты и кого тебя нужно ждать! "Нет, я тебя определенно где-то уже встречал!" - не отставал он - "Ты только вспомни, мы ведь недурно провели тогда время!" Неприступная особа, видевшая перед собой это назойливое чудо, в первый раз в жизни, попробовала наморщить гладкий лобик - "Что-то я не припомню такого. И вообще - отвали!"
   "Ну как отвали! Мы ведь уже встречались, неужели не помнишь?" - он отчаянно шел еще на один заход - "Блин... ну где же это было... неужели не помнишь?" "Да с чего ты взял, что мы где-то с тобой встречались? Я тебя и вижу-то впервые!" - снова недовольно фыркнула "Неприступная", глядя сугубо свысока и пытаясь не замечать вертящуюся у ее красивых ног мелочевку.
   "Не-е-е-т, не впервые!" - с жаром, присущим сугубо глубокой убежденности в своей правоте, воскликнул курсант - "Мы с тобой точно уже встречались, только где, вспомнить не могу! А на лица у меня память хорошая!" "Да, ну не видела я тебя никогда! Нахер ты мне нужен!" - предельно тактично пыталась отвечать красавица, отмахиваясь от нежданного ухажера, которого ей все никак не удавалось "отшить".
   "Ну тебя же Ира зовут?" - вдруг поинтересовался он - "Ведь правильно, я не ошибаюсь?" "Да... Не ошибаешься..." - особа округлила глаза, удивляясь свершившемуся факту и совершенно не подозревая, что он просто подслушал, как к ней обращается знакомая, когда с отсутствующим видом, стоял у нее за спиной. "Ну тогда - точно, мы с тобой виделись уже!" - подкрепил он свой аргумент. "Ну... не знаю... Не уверена..." - уже с неким сомнением в голосе протянула она.
   "Блин... да где же..." - проговорил военный, звучно хлопая себя по лбу и пытаясь изобразить на лице чудовищные мозговые усилия - "Вот в голове все время что-то вертится, а точно вспомнить не могу... Давай, вспоминай, где это было!" "Да не знаю..." - все еще с сомнением в голосе протянула она, - "Я и сама точно вспомнить не могу... Но где-то мы наверное встречались... Раз ты знаешь, как меня зовут..."
   "Ну вот... Значит - мы точно встречались!" - вспоминая место встречи, с лицом, буквально светящимся изнутри, радостно подхватил будущий офицер, - "Блин... Вот зараза... все время вертится где, а точно сказать не могу..." "Да... ну разве что мы могли встретиться... Нет... там мы не могли..." - пытаясь наморщить лоб, уже вспоминала наша фея, - "А может... Нет... Фигня какая-то... И там не могли..."
   "Я кажется начинаю вспоминать, где я тебя встречал!" - вдруг выдал курсант, - "Более того, я видел там тебя не один раз!" Красивая особа уже начинала постепенно впадать в транс, уже в свою очередь, вспоминая, что они действительно, могли видеться. Причем, со слов этого нахального курсанта - неоднократно. "Да... я кажется что-то такое припоминаю..." - протянула она. "Все! Я вспомнил, где я тебя видел!" - вдруг заорал курсант. "Где?" - вопросительно поглядела на него ОНА. "Вспомнил!" - снова заорал ОН, - "На банке с тушенкой!" Занавес...

Ничего не вижу, ничего не слышу!

(Импровизация в троллейбусе N6)

Тщится в буднях трудовых народ.

Грешник падший грезит индульгенцией.

Падает вниз маслом бутерброд,

А культура -- вниз интеллигенцией...

(Леонид Авербух)

   Чем опасна импровизация, скажу я Вам - это тем, что ты сам не знаешь, что и когда выкинешь и какие от этого, могут быть последствия. Ехали мы как-то втроем, в центр Симферополя в троллейбусе. Мы - это я и два Костика, Попов и Барсуков. Народу в салон уже поднабилось достаточно. Костя, который Барсуков, стоял, с головой погрузившись в мир внутренних переживаний, а нам с Поповым захотелось вдруг постебаться над массами, правда, мы еще сами не знали, каким образом.
   Мы с Костей действительно нашли друг друга в этом нелегком деле. Например, стоя в салоне автобуса, или троллейбуса, сделав несчастные лица, начинали надрывно кашлять над ухом у какой-нибудь бабки, которая потом пробовала уступить нам место из жалости. Однажды, за наши проделки, нам чуть было не подпортили прически и изображения. Мы ехали откуда-то с Москольца на "Куйбышатник". Не помню уже, что мы там делали, но - ехали. Оттуда. На "Куйбышатник". Троллейбус был двухдверный, видимо в троллейбусном парке, за неимением троллейбусов трехдверных, городских, на маршрут выдали предназначавшийся для междугородных перевозок.
   Итак, мы подъезжали и стали готовиться к выходу. Проход между сиденьями узкий. Спросили у стоявшего впереди мужика - "Вы будете выходить?" Он утвердительно кивнул. Встали на выход - из передней двери. На остановке - толпа. Мы выходим последние. Костян еще из салона - "Посадки нет, троллейбус идет в парк!" "Ах ты ж, ёпт..." - передние остались
   стоять на остановке, задние зашли в салон и уехали. Услышав маты за спиной, дружно пришли к выводу, что нужно увеличивать темп, пока не пострадали. Вот так иногда забавлялись.
   И вот, снова мы в троллейбусе и едем в центр. Барсук в своих мыслях, а мы снова готовы исполнять. Хоть что. Вспомнили о большом количестве глухонемых на Симферопольской мебельной фабрике, занятых на шумном производстве. Они ходили по территории и беззвучно беседовали между собой. Но иногда они начинали ругаться между собой и тогда ветер от размахивавших рук поднимал пыль с асфальта, под восторженные замечания Кости - "Во орут! Оглохнуть можно!"
   Вспомнив, стали изображать глухонемых уже из себя, размахивая пальцами и изображая артикуляцию под сочувственные возгласы сердобольных бабушек о том, что - "Вот ребята... такие молодые и глухонемые... несчастные..." Несчастные в это время, как могли, сдерживали себя, чтобы не заржать в голос. В окружении такого количества сочувствующих, вдохновение пришло само собой. Мы уже и сами начинали понимать, что говорим друг другу языком жестов. А говорили мы примерно следующее - "Придурок, пора двигаться к выходу и выходить, пока нас не вычислили и не выкинули отсюда!"
   Как назло, в момент наивысшего нашего вдохновения, Барсук вышел из своего внутреннего мира в мир внешний и решил обратиться к нам, чтобы узнать, который сейчас час и не опаздываем ли мы. "Пацаны, сколько время?" - спросил Костян, глядя на нас. Попов, встав к нему в пол-оборота и не переставая жестикулировать, рассказывая что-то непонятное мне, сквозь зубы процедил, закрывая рот ладошкой - "Барсук, отъ.бись!" Костян на какое-то время успокоился, однако - ненадолго. Видимо потребность в знании времени была непреодолимой, а может быть, тяга к импровизации передалась от нас и к нему.
   Мы продолжали нашу тихую, но в то же время, довольно эмоциональную беседу, как Барсукова снова придолбило узнать время. "Пацаны, сколько время?" - спросил Костян уже немного громче, глядя в упор на нас. Тут уж не сделаешь вида, что говорят не нам. Попов сделав страшное лицо, снова, не прерывая своей жестикуляции и закрыв рот ладошкой, процедил - "Барсук, отъ.бись!"
   Тогда Костян сделал то, чего от него не ожидали ни Попов, ни я. Он просто взял и довольно чувствительно похлопал по плечам каждого из нас, а когда мы обернулись к нему - похлопал по своему запястью, примерно по тому месту, где у среднестатистического обывателя находятся наручные часы. Мы дружно ткнули ему в нос свои часы. "Я - слепой!" - на весь салон сказанул Костя. "Гы-ы-ы-ы..." - ответили оба глухонемых... Хорошо, что троллейбус подъехал к остановке и нам не пришлось выслушать все, что о нас думают ранее сердобольные бабульки...

Возвращаемся домой!

   О том, как мы ехали со стажировки обратно, это даже не отдельная история - это целая эпопея! Об этом можно написать отдельную книгу, но я ограничусь лишь небольшим рассказом. Времени прошло уже предостаточно, оно стерло все малозначимые детали, кого-то из участников тех событий, уже, к сожалению, нет в живых, в памяти остались только самые запоминающиеся моменты.
   Стажировка подходила к своему завершению, настала пора брать билеты обратно. В кассе железнодорожного вокзала города Белая Церковь, симпатичная кассирша сказала - "Билетов до Симферополя - нет." Не оказалось их ни в воинской кассе ни в предварительной. Нет и все! Мы с моим товарищем Арсением, отпросившись у ротного и собрав все воинские перевозочные документы, убыли в город - герой Киев, попытать счастья там. В кассах мы, отстояв довольно большие очереди из таких же страждущих, услышали примерно то же самое, что и в Белой Церкви - билетов нет!
   Ситуация складывалась чрезвычайно весело для нас. Несмотря на то, что принимали нас дома у наших друзей - однокашников весьма хорошо, но - пора бы было и честь знать. Тем более. что и дома, в Крыму, нас уже заждались. Напомню, на дворе был 1993 год и народу на Украине еще не засрали мозги до такой степени, что при упоминании Крыма ни у кого не возникало желания сказать, или сделать что-то эдакое.
   Отстояв в кассу и услышав заветную фразу, что билетов нет, мы решили попытать счастья на приеме у начальника вокзала. Пробравшись к нему в приемную, мы вскоре поняли, что быстрее сдохнем здесь, сжевав от голода свои ВПД, но билетов не достанем. На прием к нему стояла очередь человек из тридцати и это не считая примерно десятка молодых лейтенантов - выпускников, которые силились добраться домой, в отпуск, или до своего места службы. Мы провели в очереди примерно час и за это время очередь не сдвинулась ни на сантиметр.
   Немного пошатавшись по площади у вокзала, с нулевым настроением, мы сели в электричку и поехали обратно. Не солоно хлебавши, как говорится. Первый вопрос у тех, кто ждал нас в Белой Церкви - "Ну что?" "А вот - хер!" - прозвучал честный и невеселый ответ на фоне беспомощно разведенных в стороны рук, - "Билетов нет и в Киеве..." Общая картина от нашего пребывания в городе портилась просто безнадежно и не по нашей вине и, тем более, не по вине принимавших нас.
   Решили подумать. Собрались дома у Юрика, кто-то из наших новых знакомых принес "пляшку". А именно - поллитровую банку самогона изготовленного из сахара - сырца. Скажу честно - это один из лучших самогонов, которые мне удалось в жизни попробовать. Посидели, прикинули "кое-что кое к чему" и решили стрелять от бедра - а именно - идти с вещами на вокзал и пробовать договориться с проводниками насчет езды на третьей полке. Других вариантов просто не оставалось.
   День "Х" приближался неумолимо. Мы оформили все документы, касающиеся войсковой стажировки, попрощались с личным составом рот, в которых мы её проходили, упаковали немногочисленные вещи. Нас исключили из списков части и сняли со всех видов довольствия. Наступала полная "Ж". Мы были готовы следовать обратно, в Симферополь. Готовность была стопроцентная, вот только билетов - не было. Интересно, как поведут себя проводники? Можно ли будет с ними договориться? Посмотрим завтра утром...
   Завтра наступило в свое время. Утро разгораться никак не хотело, небо хмурилось, хотя и было тепло. Конец июля, все-таки. Мы, присев на дорожку, наконец, выдвинулись. Троллейбус неторопливо довез нас до железнодорожного вокзала. Оставалось только ждать. Наша судьба теперь всецело была в руках неизвестного проводника. Решили встать на платформе, примерно там, где располагается середина состава. А там - куда пошлют. Возможность посылки нахер так же - не исключалась.
   Ожидание тянулось, казалось - бесконечно. Наконец, где-то вдали показался головной огонь локомотива. Поезд Киев - Симферополь, неторопливо приближался к платформе вокзала города Белая Церковь. Настала пора действовать. Электровоз подтянул поезд к месту остановки первого вагона и, состав зашипев тормозами, остановился. "Стоянка десять минут..." - произнес Роман, - "нужно договариваться быстро..."
   Двери вагонов открылись и пассажиры стали выходить на улицу. Кто закуривал, кто разминал затекшие от долгого сидения, или лежания на полке руки и ноги. им повезло больше, чем нам, у них у всех были билеты... Из дверей ближнего вагона показалась высокая и худая тетка в форме. "Ни, ни, ни!" - замахала руками она, как только мы подошли к ней и сформулировали тему обращения, - "Ходить дали, може, хто у инших вагонах буде..." Отчаяние продало нам наглости и мы почти бегом направились к следующему вагону, проводник которого, небольшого роста, шустрый светловолосый мужичок с внимательный взглядом голубых глаз, стоял и курил возле двери вагона, попутно наблюдая за своими пассажирами.
   "Шеф, нужно проблему одну решить!" - мы не стали терять время на долгие прелюдии, - "Мы едем со стажировки, в Симферополь, а билетов нет нихера! Возьми хоть на третью полку, хоть в на четвертую, хоть в туалет!" "Сколько вас?" - спросил он, оглядев нашу небольшую компанию. "Вот, четверо!" - мы подняли руки, словно школьники на уроке. Он ненадолго замер, видимо, что - то прикидывая в уме. "Перед отправлением подойдите..." - тихо бросил он сквозь зубы, - "Далеко не отходите только..." Дело вроде стало иметь перспективу хоть как-то сдвинуться с места. Мы быстро попрощались с Юрой и Ромкой и их родителями, столь хорошо принимавших нас у себя дома.
   "Так, уважаемые пассажиры, заходим в вагон!" - проводник сделал приглашающий жест в сторону двери вовнутрь. Пассажиры стали неторопливо забираться по лестнице вверх и исчезать в полутьме вагона. "Ну что?" - нам уже не терпелось хоть как-то прояснить ситуацию. "Сейчас..." - проводник провожал взглядом заходящих пассажиров. "Ну что..." - он оглядел нас оценивающим взглядом, - "Прощайтесь и пошли..." Мы еще раз обнялись с остающимися, и полезли в вагон.
   "Заходите сюда..." - они кивнул на дверь купе проводников. "Так, пацаны, с вас по пятьсот купонов..." - он снова оглядел нас. Пятьсот, так пятьсот... фигня какая, все равно, почти в два раза дешевле, нежели если брать в кассе. "Не вопрос" - ответили мы и вскоре требуемая сумма перекочевала в карман форменного кителя, - "Так... пацаны... теперь пойдем вас размещать..." Мы вышли в салон. С полок торчали чьи-то ноги в дырявых носках, кто-то ел, кто-то шел на перекур в тамбур, или из тамбура. Вагон, короче говоря, жил своей обычной жизнью.

*****

   Мы подошли к одному из "купе" в начале вагона. Судя по всему, семья ехала куда-то в южном направлении. Вещей было немного. "Я попрошу Ваши вещи переложить на другую полочку..." - несмотря на уменьшительно - ласкательные интонации, в голосе проводника было что-то такое, что никто не стал. "Так... ты - сюда" - один из наших, кряхтя полез на третью полку. Примерно так же расположились и остальные.
   Я оказался невольным попутчиком куда-то ехавшей семьи. Их вещи так же, по старой схеме, перекочевали на другую полку, а вместо них там оказался я. С трудом - но залез. Места оказалось на удивление мало. Было пыльно, жестко и тесно, но - мы уже начали свое движение в сторону Крыма. Шевелиться было бесполезно, даже несмотря на стройность своего шестидесятикилограммового тельца, перевернуться на бок было нереально.
   Движения пассажирского салона едва доносились откуда-то снизу. "Моё" семейство, сытно откушав и выпив по стопочке остро пахнущего этилового алкоголя, улеглось спать. Хотелось есть, но спать хотелось больше. Мерно покачивающийся вагон и начавшее отпускать нервное напряжение последних дней - стали отступать. Мягкими волнами, даже несмотря на жесткую поверхность полки, стал накатывать сон....
   Проснулся я часа через два. Внизу уже сидели с мятыми мордами остальные бедолаги - путники. Я спрыгнул на пол и стал влазить в туфли, - "Чобля, не спится?" Остальные так же были не в духах. "Я за.бался на этой полке спать!" - в сердцах проговорил Арсен, - "Все ребра болят уже! И пылищи - дохерища..." "О. Арсений, ты уже стихами заговорил... Только это пассажирский поезд, в нем третьи полки к твоему появлению не протирают и не пылесосят..." - Андрюха Путилин был ироничен. "Бля... это пассажирский? Он же будет кланяться каждому столбу..." - удивился я. "Что он и делает..." - буркнул Серега по прозвищу "Махно", - "Пошли в тамбур, покурим, хули тут сидеть..."
   Мы расположились в опустевшем прокуренном тамбуре. Поезд шел небыстро. Частенько останавливаясь и пропуская тех, кому нужно куда-то побыстрее. Как оказалось, мы отъехали от Белой Церкви не настолько далеко, как рассчитывали. "Бля... как же неохота лезть обратно..." - Андрюха сделал движение, каким любителя фитнеса разминают мышцы туловища. "Ну а чё делать... Андрюх, не здесь же куковать?" - я выпустил струю дыма и посмотрел на товарища. "Бля... у меня уже болит все..." - тоскливо скуксился он.
   Мы снова разошлись по нашим местам. Я еще немного посидел на нижней полке. Снова лезть в пыль и тесноту не очень хотелось. Сходил к купе проводников и посмотрел расписание. Скоро - Днепропетровск. Стоянка - двадцать минут. Вполне возможно, что кто-нибудь выйдет и можно будет занять пустующую полку. Хрен бы с ним - без матраса, но - даже верхняя полка - это уже другой уровень комфорта, в сравнении и полкой третьей. Я честно досидел до Днепропетровска, несколько человек в салоне, стали проявлять признаки того, что начали собирать вещи. Робкий луч надежды начав было разгораться, тут же скорбно угас. На смену вышедшим, тут же пришли другие путники. А на единственную незанятую полку уже взгромоздился тот, к кому она оказалась ближе.
   Поезд тем временем, неспешно катился вдоль берега Днепра, в сторону Запорожья. Честно сказать - мой любимый отрезок пути, в сторону Симферополя. Бескрайний водный простор до самого горизонта, рыбацкие лодки и села на берегу, создают ощущение неспешности и безмятежности. Вечернее солнце падало куда-то в реку, освещая его золотым светом. Лезть на третью полку сил и желания уже не было. Арсений выпал в осадок на свободной полке, а мы втроем периодически повторяли маршрут от угла нижней полки, на котором уже отсидели себе все седалища, до тамбура, где периодически устраивали себе неспешный перекур.
   В Запорожье народ порядком подрассосался и наконец-то появились свободные полки. Уже начало темнеть. Я постелил матрас и запрыгнул на освободившуюся верхнюю полку. После пыли, жесткости и тесноты третьей полки, этот вариант показался мне верхом аристократизма и изысканности. Честно сказать, Училище - это хорошая школа сна. Можно не спать сутками, но - затем заснуть на любой, мало-мальски ровной и горизонтальной поверхности. Проводник куда-то прошел по салону и мы встретились взглядами. "Ну лежи - лежи..." - подмигнул он.

*****

   После целого дня бесконечных блужданий по салону, сон накатил снова как-то незаметно. Мелитополь мы миновали под утро. Всё... Дальше - только Крым. Скоро должны будут пойти соленые озера, а там - мы снова увидим высокий берег и монументальный знак. За ночь освободилась полка внизу и я, вместе с матрасом, перекочевал туда. Пока весь вагон спал, уговорил себя посетить санузел. Парни, тоже замучившись за вчерашний день, мирно сопели на матрасах на освободившихся полках.
   Раннее утро брызнуло светом на степь и постепенно появляющиеся за окном солончаки. Соляная корка поблескивала слегка красноватым отсветом. Уже скоро. Соленых озер становилось все больше и вот, наконец, показался пригорок, на котором, на бетонном основании красовались большие буквы - "Крым". Ну вот, мы и на родной земле. Вагон тихо покачивался, приближая нас к нашим домам и я снова прилег. Джанкой проплыл мимо нас как-то незаметно.
   В дымке на горизонте, показался знакомый силуэт, чем-то напоминающий поставленную вдали огромную палатку. Чатыр-Даг! Ни одна гора в Крыму не имеет такой формы и не видна едва ли от самой границы с Херсонской областью. Значит - уже скоро. Парни уже проснулись. И мы собрались в "купе" у Арсения. Поезд наконец-то набрал ход. Больше никого не было нужно пропускать.
   Еще вчера, мы были в Белой Церкви, в которой прошел первый наш самостоятельный месяц. И прошел он - хорошо. А теперь - мы сидели в одном "купе" плацкартного вагона и молча смотрели в окно, на проплывающие мимо нас еще далекие окрестности Симферополя. Одинокий самолет вынырнул из-за шеренги далеких тополей и понемногу стал набирать высоту. Сердце немного ёкнуло - Аэропорт...
   Затем - трубы и градирни с валящим оттуда паром - ГРЭС. Ну все, уже почти приехали. Полтора года назад мы здесь, на ГРЭСе сдавали экзамены по ПДД и получали права. Было хорошо - куда-то вырваться из стен Училища. Поезд замедлил свой ход и теперь уже мы тянулись по окраинам областного, тогда еще, центра. Улица Ракетная... В конце первого курса мы здесь ходили по дворам и раздавали бюллетени Референдума о независимости Украины, если мне не изменяет память. Последние недели существования Советского Союза... Его больше нет, но в памяти еще все так свежо...
   С противоположной стороны мимо проплыл областной военкомат, в стенах которого мы проходили медицинские комиссии перед поступлением... Все это было уже где-то там... Теперь мы ехали домой. Говорить не хотелось абсолютно. Какие-то отрывочные, одиночные фразы получали примерно такой же ответ, или просто повисали в воздухе. Гаражи, расцвеченные самыми бредовыми лозунгами и фразами - прообраз современных граффити... Вот она - река Салгир и небольшой, но мощный железнодорожный мост через нее. Мы приехали. Через пару минут, поезд стал втягиваться на пути Симферопольского железнодорожного вокзала. А мимо нас проплыла его знаменитая башня с часами.
   Наш стремительный экспресс подполз к знаку остановки и слабо дернувшись, встал у перрона. Оставшиеся пассажиры поспешили на выход. Мы посидели еще немного и тоже направились в ту же сторону. Симферопольская жара позднего утра, конца июля 1993 года, приняла нас и облепила со всех сторон. Теперь наши дороги, встретившись месяц назад, снова расходились в стороны. Арсену предстояло сесть на городской троллейбус и, добравшись до другого конца города, дойти до дома. Он уже считай, приехал. Нам с Андрюхой нужно тоже было сесть на троллейбус - но в нашем случае - до Алушты, а Махно - добраться до Автовокзала и оттуда - до Феодосии... Мы обнялись на прощание и, ненадолго снова разъехались по домам, где нас уже тоже заждались наши близкие. Через три дня нам нужно было еще раз собраться в Училище и сдать свои отчеты по стажировке...

За веру!

Увы, недолго, плачь не плачь,

сердца поэтов в мире живы.

-- Как я люблю, -- сказал палач, --

душить прекрасные порывы!

(Дмитрий Саклаков)

   Выпуск уже был не за горами. Мы давно уже жили на съемных квартирах и ходили в Училище каждый день к подъему, как на службу. Через некоторое время, на тропах массовой миграции курсантов, стали попадаться милые девушки, раздающие прекрасно распечатанные журналы под названием "Сторожевая башня". "Мы принадлежим к "Свидетелям Иеговы" - говорили они первым делом. Наверное, Вы помните тот чудесно и качественно напечатанный журнал, в котором было много картинок, где люди с придурковато - счастливыми лицами куда-то идут, или что-то делают с надеждой на царство Божие и прочие заманчивые вещи. Причем все это напечатано на такой бумаге, или ее заменителе, которым просто бесполезно растапливать костер - не горит!
   И все бы ничего. И, может быть, мы бы постигли это самое царство, или согласились постигать его в компании одной из этих милых девчонок, заведя весьма многообещающее знакомство и "забив" перед этим стрелку... Кто знает... Если бы не один маленький нюанс. Они появлялись на нашей дороге в аккурат тогда, когда нужно было спешить в Училище. Когда время уже поджимало. Закон подлости ведь, никто не отменял. Вот нужно было успеть просто позарез! А отбрехаться от них не было никакой возможности - пристанут, как банный лист к заднице и все! Не оторвешь, не порвав!
   Идешь бывало себе в Училище, "на службу", никого не трогаешь... Что называется - "на своей волне". То есть - меньше всего думаешь о Царстве Божием. И вдруг хлоп! Из кустов, где-нибудь, на перекрестке дорого между аркой Парка Шевченко и улицы Севастопольская, выныривает целая толпа симпатичных девчат и начинает тебе что-то рассказывать о столь высоких материях. А тебе - не до этого. Мало того, что успеть нужно "на службу", так еще и "госы" на носу.
   Некоторые из курсантов, тем временем, довольно добросовестно освоили "учебную программу" этого религиозного течения и могли вести богословские споры на достаточно высоком уровне. Однако это ни в коей мере не мешало им носить военную форму одежды и проходить впоследствии действительную военную службу в рядах Вооруженных Сил многих государств - бывших советских республик. Религиозные убеждения, как говорится, религиозными убеждениями, а кушать хочется всегда.
   В одно прекрасное весеннее утро, небольшая группа курсантов спешила в Училище. Время, как обычно поджимало, вернее, оно было, но с таким расчетом, чтобы не прибежать в роту, взмыленным, как скаковая лошадь. Но на посторонние разговоры его не было. Из кустов вынырнула группка миловидных девчонок. "Вот блять... опять будут какую - нибудь херь втирать..." - досадливо поморщился один из спешивших. "И макулатуру свою совать начнут..." - подхватил второй.
   "Здравствуйте, ребята!" - поздоровалась одна из них, по виду, старшая в группе, - "Достижимо ли царствие Божие..." Тем временем, подключились и остальные, рассказывая, как Иегова любит все человечество, что они представляют как раз, истинную веру, основанную на библейских заповедях и так далее, мило щебеча и пытаясь буквально всовывать в руки красочно оформленные журналы.
   "Бля... еще немного и Илюхин нам устроит царство божие..." - процедил один из спешивших в Училище. Сказано было довольно тихо, но с таким расчетом, чтобы слышали все причастные. Но отвязаться по добру, по здорову от них никак не получалось. И неизвестно, на какой ноте бы закончился этот разговор, если бы не один из курсантов, проявивших необходимую смекалку.
   Обняв двух стоявших рядом девчонок и, обоими пятернями взяв их за милые попки, он сказал - "А давайте, милые дамы отдохнем с душой! Давайте страстно займемся сексом и на время позабудем обо всякой лабуде!" "Ну, знаете ли..." - девчонки, еще минуту назад, такие доброжелательные и открытые, изменившись в лице, стали по - змеиному выворачиваться из объятий и высвобождать свои ягодичные мышцы из сжимавших их пальцев. "Девки, ну куда же вы..." - сделав недоуменный вид, удивился наш любовник. "Ы-ы-ы-ы..." - промычали агитаторши, спешно сворачивая свои вещи и покидая место работы. Больше на этом маршруте они не появлялись, сосредоточившись на отлове одиночных особей на других тропах миграции.

Занимательная полиграфия.

(Маленькое такое)

   Подходили к концу курсовые. Неумолимо приближался выпуск. Народ, насмотревшись на чудачества нового генерала, старался всеми правдами и неправдами слинять после занятий из Училища домой. Кто шел к своим "спонсорам", у которых частенько что-то делали на дачах, кто-то "терялся" где-то на кафедре, кто делал еще что-нибудь... Мысль, короче говоря, работала.
   С появлением копировально - множительной техники, мысль заработала еще интенсивнее. Теперь курсовые работы можно было не оформлять от руки, а вполне себе прилично набрать на компьютере, если был к нему доступ и распечатать на принтере, лишь какие-нибудь чертежи выполняя что называется по старинке. Времени стало уходить меньше - но уровень более продвинутый! Процент "потерявшихся" резко пошел вверх. Ротный, капитан Кожевников, начинал понемногу терять терпение.
   Однажды, в очередной раз получив накачку от нового Начальника Училища, ротный пришел в расположение подразделения злой, как тысяча чертей. В очередной раз порадовали парни, пополнившие наши ряды из числа отчисленных из Камышина, Тольятти и прочих злачных мест. Вырвавшись из "невыносимых" условий жизни, они, внезапно очутившись в нашем раздолбайстве, с непривычки, пустились во все тяжкие и ротный периодически, на пару с комбатом, "подпрыгивали" на ковре у генерала.
   Прибыв в казарму, после очередной порции прыжков, командир рыкнул на дневального, которому уже было наплевать практически на все и объявил построение. Взяв список вечерней поверки, капитан стал проверять наличие личного состава по списку, не особенно доверяя докладам заместителей командиров взводов.
   Все шло, как обычно. Военнослужащие, стоя в строю и услышав свою фамилию, привычно отвечали "Я!". А чтение по списку продолжалось дальше. Если отклика на фамилию не следовало, то ротный поднимал серые, злые глаза на замкомвзвода, или командира отделения. Тот более, или менее уверенно докладывал причину отсутствия. "Тьфу, бля!" - иногда тихонько ругался командир.
   Наконец, очередь дошла до третьего отделения третьего взвода. "Младший сержант Скрипкин!" - назвал капитан фамилию. Ответа не последовало. "Где он?" - ротный с хищным прищуром оглядел строй. "Курсовой печатает!" - невозмутимо доложил наш бессменный комод Володя Тихонов, оказавшись старшим во взводе.
   Ротный, как будто этого и ждал. Захлопнув список поверки, он швырнул его об пол с такой силой, что этот шлепок заставил вздрогнуть даже стоявших по краям строя. "Блять!!!" - заорал он, - "Скажите завтра этому Ивану Федорову, первопечатнику, что все!!! Все!!! Курсовые закончились!!! Печатать больше не-на-до!!!"
   А "завтра", Сережа с тоскливым видом стоял в строю и выслушивал все накопившиеся соображения ротного по этому поводу... Курсовые-то закончились...

Эти глаза напротив... Или - зверьё моё.

   Курсанты, как и все люди, очень любят животных, причем проявляют в этом деле, весьма оригинальный и нестандартный подход. Как в плане кличек, так и в плане оформления собственности на того, или иного "брата нашего меньшего". Вот так и родился этот своеобразный обзор нашего зверья, с которым приходилось иметь дело за годы обучения. Я говорю зверья, потому что млекопитающие - это ребята все-таки серьезные. В отличие от аквариумных рыбок и канарейки с попугаем, которые как-то не прижились.
   На свинарнике, к примеру, жил в свое время хряк, по кличке "Сержант Нужный", имевший соответствующую надпись посередине спины. Томившийся в одиночестве в своем загоне, бывшим слепым на один глаз, обладавший изогнутыми желтыми клыками, огромными яйцами и скверным характером, почти точь-в-точь, как у заместителя командира первого взвода. Здесь - я исключительно о характере.
   Капитан Гармидер, это который Анатолий Леонидович, как-то посетивший свинарник в целях контроля за работающим личным составом, долго и внимательно вчитывался в полузатертую надпись, выполненную в технике "кисти, обмакнутой в свиное говно", все еще читавшуюся на спине доблестного самца - производителя. После чего, сказав себе в усы - "Ну-ну..." и вышел на свежий воздух, вполне справедливо решив для себя, что сероводород не настолько полезен для здоровья, чтобы вдыхать его столь долгое время. Надпись, по мере отправки личного состава на подсобное хозяйство, еще пару раз обновлялась. Но уже никем не замеченная.
   Батальонный пес по кличке "Вафлик", бегавший по палаточному лагерю "Перевальное" во время прохождения нами "курса молодого бойца" осенью 1990 года, оказался более цельной личностью. Пес вообще приблудился непонятно откуда, однако пару раз накормленный столовской едой, быстро стал отзываться на соответствующую кличку, за что заслужил клеймо на левом боку с надписью, выполненной при помощи "бриллиантового зеленого", попросту - банальной зеленкой - "23р". Все! Наша рота навечно застолбила за собой право собственности на преданную животину. Это клеймо давало незыблемую, казалось, привилегию считать Вафлика ротным псом.
   Однако сам Вафлик думал несколько иначе. Он потерялся на несколько дней, после чего весь курс увидел его с клеймом "20Р" на противоположном борту. Чем-то замазать зеленку было трудновато. Мыть пса с мылом, отмывая въевшуюся надпись - тоже представлялось накладным. Гораздо легче было вырезать из куска хозяйственного мыла штамп, намазать его черной краской, или лаком для труб и обозначить пса по-новому.
   Затем на Вафлике таким же образом, появились клейма 24, 19, и 21 рот. Бока были исписаны практически все, а другого места для клейма 21 роты, кроме лба не нашлось. На 22-ю видимо, места не осталось. Короче говоря, пес перешел из категории ротного имущества, в категорию "достояние всего курса". Своим радостным лаем и видом оптимистичного дурачка, на котором некуда было ставить клейма, пес радовал весь личный состав курса вплоть до нашего отъезда в Училище, а затем, видимо предчувствуя крутые перемены в своей жизни, куда-то потерялся, видимо решив для себя найти более стабильных хозяев и в гораздо меньших количествах.
   Следующий герой - это черный караульный пес Затвор. Коренастый и коротконогий, чем-то напоминающий породу "Вельш-корги", пес обожал всех курсантов, особенно часто заступающих во второй гарнизонный караул, миролюбиво относился к офицерам в званиях до капитана включительно и ненавидевший всех, от майора и выше.
   Однажды наш ротный, Сергей Викторович Ченнык, вел роту на прием пищи в столовую, как откуда-то появился с грозным видом Затвор. С большим трудом ротному удалось отбиться и довести подразделение до крыльца столовой. Пес бесстрашно наскакивал с лаем на нашего командира, перед которым стоял мучительный выбор - дать ему по морде и попытаться заставить замолчать, либо передать командование старшине, а самому убыть по своим делам. В конце концов, командир отбился и роту в столовую привел.
   Гулять на свободе Затвору однако, долго не дали. Пес, в силу горячности характера, мог и набедокурить. Подполковников он ненавидел еще больше и однажды вцепился в брюки нашему будущему комбату, а ныне - замполиту батальона, подполковнику Илюхину. Мало того, что замполит был облаян нещадно - площадно, так еще и его брюки оказались разодраны по шву, в присутствии личного состава.
   Замполит несколько огорчился и приказал преданным людям провести операцию по поимке строптивого пса. Затвор был отловлен, затем отвезен на дачу замполита и там посажен на цепь, впрочем, с полным соблюдением норм довольствия и крышей над головой в виде конуры. Теперь его неуемная энергия использовалась исключительно на благие цели.
   Собаки и свиньи - это безусловно хорошо. Но - слишком крупно для индивидуального владения в условиях воинского подразделения. Для этого как нельзя лучше подходила различная мелюзга, вроде хомячков и крыс.
   Решил прикупить себе хомячка. Пусть живет у нас в отделении. Пошел в обед на рынок, благо он был под боком и купил за пятьдесят рублей красивого Джунгарского хомячка. Самочку. Принес его за пазухой в роту и посадил в шкаф, в котором хранились когда-то противогазы. За повседневной суетой о хомяке благополучно забыли. Когда рота снова стала собираться на самостоятельную подготовку, наш бессменный "комод" Володя Тихонов, неизвестно зачем, взял и открыл шкаф.
   Хомяк, видимо вставший на задние лапы и осматривавший щель между створками, благополучно "сыграл" вниз и шлепнулся с высоты около двух метров, приземлившись спиной на дощатый пол. Зверь упал с тихим шлепком и затих... "Вот бля..." - вырвалось у окружающих. "Тихон, ты мне убил полтинник! Пятьдесят рублей - в говно!" - в сердцах сказал ему я. "Херня, не страшно" - ответил Вовочка, - "Они живучие... говорят..." Последнюю фразу он договаривал уже без особой уверенности в голосе, поскольку хомяк лежал, не подавая признаков жизни. Вовчик, уже практически безнадежно, перевернул хомяка носком сапога, со спины на ноги. Зверюга встала на все четыре лапы, но при этом немного покачивалась. Видимо в голове ее шумело и кружилось.
   "О! Кажись, живой!" - обрадовался Володя и слегка щелкнул хомяка по носу. Хомяк тут же, юркнул под ближайшую кровать. "Держите, пока эта блядь не убежала!" - крикнул Вова. Мы с Ромой Бесединым на пару, с двух сторон полезли под кровать. Чтобы не дать далеко уйти. Хомяк собственно и не собирался никуда бежать, взгляд его был все еще довольно мутный. Судя по всему, незапланированный полет из шкафа на пол, пока еще сказывался.
   Поскольку я не был задействован вечером ни в суточном наряде и вообще - нигде, то сел на троллейбус, поместив грызуна в бумажный кулек и уехал домой. По приезде в Алушту, кулек пришлось выбрасывать, поскольку хомяк, проявивший довольно живой характер, за полтора часа дороги, изодрал его весь. До дома я его нес так, как туристы несут взятую из огня печеную картошку. Но - несмотря ни на что - до дома донес, где и посадил в трехлитровую банку. Теперь не убежит. Первые слова мамы, когда она пришла с работы были - "Ну и нахрена ты мне эту крысу припер?" Приехав через неделю, я обнаружил дома двух подружек. Мать брала ее в руки не боясь, а хомячок лазил, где хотел.
   Дальше всех зашел Игореха Дымнич, который на том же рынке прикупил себе юного самца белой крысы и назвал его Сильвестр. В честь Сильвестра Сталлоне. Жил крыс в банке, которую периодически прятали в шкаф, от посторонних глаз подальше, а на занятия ходил вместе с хозяином, прячась в нагрудном кармане "афганки" и периодически высовывая свою забавную белую морду из-под клапана кармана и иногда выходя погулять по ближайшей парте. Крыс был очень предан своему хозяину и далеко не уходил.
   Однажды рота сидела на лекции в пятом корпусе. Преподаватель - подполковник излагал материал, периодически недовольно глядя на "галерку", где один из курсантов тихонько слушал маленький радиоприемник, купленный по случаю, там же, на центральном рынке. Подполковник поставил перед аудиторией какой-то умный учебный вопрос. Игорь, которому в этот день явно не сиделось на месте, решил блеснуть эрудицией, что он делал довольно редко, добросовестно относясь лишь к тем предметам, которые ему нравились. И так же добросовестно поплевывая на все остальное.
   Подполковник повторил свой вопрос, а Игорь, прижав нагрудный карман, чтобы скрыть происходящее там шевеление, вышел перед ротой на кафедру и стал что-то пояснять. Внезапно клапан кармана подпрыгнул вверх. И из-под него, к удивлению преподавателя и досаде Игоря, вынырнула забавная белая морда и уставилась на подполковника своими красными глазками - бусинками. Рота, как по команде, вытянула шеи, стараясь не упустить ни одной детали разыгрывавшейся сцены. "Эти глаза напротив..." - вещал радиоприемник...

Хотел, как лучше...

Хотели как лучше, а получилось как всегда...

(В.С. Черномырдин).

   Сессия - это горячая пора, особенно для выпускного курса. И готовятся к ее сдаче все, как только могут. Кто-то методично учит, кто-то подключает "спонсоров", кто-то "шарится от занятий", а его куратор "решает вопросы" с профессорско-преподавательским составом. Ну, а кто-то, видимо осознав, что уже достиг нужного аппаратного веса и авторитета среди сослуживцев, пытается решать те самые вопросы самостоятельно, не прибегая к помощи старших. На свою беду, разумеется. Инициатива, даже здоровая - она в принципе наказуема, хотя бы исполнением, а вот нездоровая... Тут вообще может не повезти.
   Личный состав Училища построился на общий развод на плацу. На улице бушевало начало июня. Солнышко уже ощутимо припекало, наша последняя сессия была практически сдана, но "на носу" еще маячили государственные экзамены. "Госы" еще никто и никогда не сдавал, поэтому их боялись больше всего. "Работа со спонсорами" набирала максимальные обороты.
   Доблестный азербайджанский воин, которого в народе и в миру называли просто - "Фара", в один прекрасный момент подумал, что "нужно что-то решать", потому что "ничто в этом мире само собой не решится" и взял ситуацию под личный контроль. На последние деньги он пошел по своим знакомым и приобрел все необходимое для осуществления "коррупционной сделки". Сделка была успешно осуществлена. Оставалось малое - доставить "изделия" до конечного адресата.
   Перед построением, он с превеликим трудом затолкал довольно объемный черный пакет в свой планшет, который стал почти цилиндрическим. Забившись в глубину строя, он едва дыша, придерживал планшет с наполнителем свободной рукой, молясь лишь об одном - чтобы роту не отправили к месту построения бегом. Вроде обошлось. Мы вышли на свое место на плацу, вальяжным шагом будущих лейтенантов.
   Оркестр заиграл "Встречный марш"и наш бывший комбат, а ныне - Заместитель Начальника Училища, полковник Коровянко, которого при старом генерале было не согнать с трибуны, добросовестно шлепал через весь плац для доклада новому "шефу". "Трофимыч" четко доложил, что Училище на развод построено. Смерив своего зама требовательным взглядом с ног до головы, генерал поздоровался с личным составом, а потом, оставив доблестного полковника под трибуной, в гордом одиночестве проследовал на нее, где его, непонятно зачем, ждал включенный микрофон. Непонятно зачем - потому что генерал даже в микрофон говорил так тихо, что трудно было вообще разобрать то, что он говорит и лишь если речь заходила о каких-то репрессивных моментах, его речь приобретала металлические нотки.
   Наконец, все объявления были сделаны, репрессивные меры озвучены, начальники кафедр получили дежурные "нахлобучки". Пора было расходиться по аудиториям. "Равняйсь! Смирно! К торжественному маршу!" - из динамиков рявкнул голос "Трофимыча". Колонны курсантских рот синхронно повернулись направо и стали обозначать шаг на месте. "Прямо!" - крикнул командир роты и наше доблестное подразделение двинулось в направлении исходной...
   В жизни существует такое философское понятие - "Закон подлости". Именно - философское. Это когда ты не хочешь, чтобы "что-то" произошло, но это "что-то" непременно случается, причем в то самое время, когда ты меньше всего хочешь, или ждешь, чтобы оно случилось. Помните - стоите вы в очереди в магазине, Вас ждут дома, или за столом, а прямо перед Вами стоит перед кассой какое-то тупырло и не может никак определиться, как ему платить - наличкой например, или карточкой...
   Еще его иногда называют - "Пиздецом". В отличие от "Закона подлости", который просто существует, "Пиздец" - это вещь вполне конкретная и она, эта вещь - приходит, или наступает. Но делает она это, как и в первом случае, совершенно внезапно и совершенно не с той стороны, откуда ее ждешь...
   По команде "Прямо!" - обычно делают три строевых шага, затем переходя на обычный. походный. Едва прозвучала команда, как наш Фара перестал придерживать свой планшет. Нижний его ремешок расстегнулся и четыре бутылки коньяка "Крымский пятизвездочный", с мелодичным звоном, рухнули на асфальт плаца, как раз в том момент, когда наша рота проходила мимо трибуны... Между нашей ротой и идущей замыкающей, двадцать четвертой, образовалось темное пятно, с характерным ароматом, в центре которого высилась горка из стеклянных осколков, прикрытая сверху черным целлофаном.
   Комбат и ротный приобрели зеленоватый оттенок. "Полковник Илюхин и майор Кожевников, к трибуне!" - раздался мелодичный голосок оттуда, где в одиночестве высился Начальник Училища. "У...бище... Убью, сука!" - прошипел ротный себе под нос, любовно глядя на Фару из-под низко надвинутого козырька фуражки, но прошипел так, что этот звук был слышен сквозь музыку оркестра на левом фланге строя. "Батальон - на исходную!" - даже как-то весело скомандовал комбат, направляясь к трибуне.
   Пока шла раздача слонов и пряников, четыре учебные роты пятого батальона курсантов стояли в томительном ожидании. Генерал и Трофимыч методично рубили руками воздух перед носами комбата и ротного. Полумертвый от страха Фара, которого успели назвать "Ё...анным дятлом" все, начиная от командира взвода и заканчивая последним по списку курсантом четвертого взвода, стоял в строю, слабо реагируя на какие-либо раздражители. Мысль о том, что его жопу сейчас "порвут на британский флаг" не в переносном смысле, а в самом прямом, парализовала его начисто.
   Наконец, раздача была завершена и оба офицера, выполнив воинское приветствие, повернулись к строю и пошли на свои места. Ротный шел, втянув голову в плечи, что уже автоматически не предвещало ничего хорошего, а комбат, к удивлению всех, шел легкой походкой счастливого человека.
   Перестроив батальон в виде "коробки", в центре которой возвышалась вышеупомянутая кучка, издавая зовущий запах, комбат вызвал из строя нашего героя. Фара, на негнущихся от страха ногах, вывалился из строя, получив вдогонку еще пару увесистых тычков в бок. Комбат был в это утро явно в ударе и его не пугали никакие трудности. "Ну, иди сюда, голубь ты мой!" - приветливо обратился он к нему, - "А расскажи-ка мне, что это за великолепие ты опрокинул прямо перед трибуной!" Фара, до которого судя по всему, уже дошел весь ужас создавшегося положения, исполненный мужества обреченных, выдал с предельной честностью - "А я их Вам нес!"
   Комбат, опешив сперва от такой наглости, назвал Фару тормозом, а затем заставил убрать остатки былой роскоши, все еще лежавшие на плацу. Придя в себя, но произвел подробный анализ того, каким дебилом нужно быть, чтобы тащиться с планшетом, полным коньяка на развод и выронить все это в самом подходящем месте - перед трибуной и перед строем двадцать четвертой роты. "Феофанов уже готов был за тряпкой посылать! Чтобы вымакивать!" - подколол он под всеобщий ржач, командира двадцать четвертой роты. Всегда безукоризненно отглаженный, одетый с иголочки, доблестный майор мучился с утра ненормальной жаждой. "Хули ржете! Вот урод! Ни себе ни людям..." - включился он в обсуждение темы, цыкнув на вверенное ему подразделение.
   Командир двадцать третьей, никаких объявлений делать не стал, а лишь буркнул - "На занятия!", после чего удалился в сторону расположения роты, видимо, чтобы лучше осмыслить свои предстоящие действия. Как только рота пришла с занятий и пообедала, молодой майор объявил о построении личного состава. Как обычно, проверив по списку личный состав, Сергей Васильевич стал делать различные объявления. Об утреннем конфузе не было сказано ни слова. Личный состав начал удивленно переглядываться в строю. Ни слова...
   "Ну, вроде все..." - подвел итог ротный, - "Если что-то забыл, то замкомвзвода вам напомнят..." "Равняйсь! Смирно!" - скомандовал он. Курсантский строй принял было положение "верхнего старта" в направлении домой. "Теперь ты, чуть-чуть нерусский! Иди сюда!" - внезапно заорал он, переключив свое внимание на уже начавшего было расслабляться Фару, - "Выйди из строя, человек, бля!"
   Наш бравый воин снова вывалился из строя, причем пинок под зад, уже никто особо не скрывал. "Илюхину коньяк он нес! Не смеши п...зду! Она и так смешная!" - командир теперь изливал на бедолагу всю свою накопившуюся злость. "Все вопросы в роте решаю я!!! А тебе нечего свой длинный клюв совать, куда не следует!" - после чего, в течение получаса, ротный в своей обработке подробно пересказал в его адрес все, сказанное утром, в исполнении комбата, от души добавив и своих переживаний, которые он так тщательно лелеял с самого утра. Дружный ржач роты заглушил эти "вопли Венского леса..."
  
   Замана - вершина в Крымских горах, высотой 1086м., на которой установлен памятник павшим воинам.
   Фирменный возглас ринг-анонсера Майкла Баффера.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   48
  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"