Я не умею светить, не умею любить. И дружить со мной невозможно. Я по ошибке на небе. И уйти не могу. Все привыкли, что я для них свет.
Ветер ласково гладил разноцветные волосы. Заглядывал в глаза и уносился прочь, не дожидаясь ответа. Только он понимал... а может и нет. Откуда ему знать, каково это быть звездой? И постоянно думать, что ты этого недостойна... Говорят, что все вампиры обладают сверхъестественными способностями. Враки.
Я всегда была где-то посередине. Мне хотелось создавать шедевры, но терпения не хватало. Начинала выписывать красоты местных озер, русалок в обнимку с водяными, и тут же получала обвинения в убогости мышления. Но стоило мне разозлиться и накалякать совершеннейшую в своей абсурдности абру-кадабру, как препод расцветал и называл меня талантливейшей ученицей. Чего только стоила серия закладок семейки вшивых блохастиков! После нескольких таких уроков до меня дошло, что прелесть искусства не в красоте помыслов и чистоте идеалов, не в совершенстве форм и чувстве цвета. Все это глу-по-сти. Самое главное, нарисовать что-нибудь посложнее и понесуразнее, потоптаться грязными ногами по холсту, завернуться в него, позвать кошку и попросить, чтобы она нагадила на ваше шедевральное творение... И всё! Можно смело вывешивать на всеобщее обозрение, уверенно дожидаясь общественного признания и возведения в ранг величайших художников мира сего. Потустороннего кстати, тоже.
Заниматься мазнёй мне надоело уже лет через тридцать. Извращалась я по-всякому. Рисование кровью - самое невинное и банальное из того, что мне приходило в голову, и что я с огромным энтузиазмом воплощала в реальность.
Петь мне нравилось всегда. Благо голос (чего уж скрывать?) у меня превосходный. Не такой чарующий, как у прочих вампиров, и не такой интересный, как у людей. С эльфийским волшебством я, кстати, тоже подкачала. Но из-за подобных мелочей лишать публику удовольствия слушать меня, было бы просто непростительно с моей стороны. Поэтому, поупражнявшись изрядно в искусстве какофонического пения, и оголив все, что только можно было оголить, я отправилась покорять сцену. По началу местный сброд был просто в шоке. Вернувшись в себя (и такое было!), но не найдя там объяснения тому, что ЭТО делает у микрофона, отдельные человечки призадумались. Посмотрев на таких же озадаченных товарищей по "счастью", приняли единственно верное решение - раз непонятно, значит круто. Дальше - больше, и вот я уже в списках самых востребованных певиц. Дебаты по поводу моего искусства не утихают, пластинки раскупаются с бешенным успехом, а я... надоело мне все это. Пойду писать стихи.
Со стихоплетством я никогда особо не дружила. Кровь-любовь, балабол-валидол, лук-сук и прочие незамысловатые рифмы легко ложились в столь же незамысловатые вирши. Надо усложнять, подумалось мне, и понеслась душа в Ад. Сравниваем несравниваемое, сочиняем всяческую муть, нагнетаем страху, посыпаем все пеплом и заливаем литрами крови, помешиваем на медленном огне страстей, спрыскиваем нагромождением стихотворных узоров и получаем сложное и непонятное, а значит великое блюдо поэзии. Критики чешут в затылках, и, боясь прослыть недальновидными невеждами, замирают в восхищении. Пытаются объяснить мои чувства в момент создания определенной строчки, наполняя смыслом, по сути, бессмысленные слова. Обыватели не желают казаться не модными, и взахлёб обсуждают мою личную жизнь (о которой ничего не знают), перемежая все это цитатами критиков и своими потугами понять, что же я все-таки хотела сказать тем стихом.
Все приедается очень быстро. И даже кровь уже не кажется такой сладкой. Быть может, мне попробовать себя на писательском поприще? Как думаете, получится?;)
Звезда. Как жаль, что все не так. Уйдут все эти люди, что восхищались мною. Исчезну с небосклона.