Аннотация: Гера проснулся от тошноты. Что-то сегодня назревает. (2012)
Тошнота (1)
Гера Качановский проснулся в шесть двадцать три утра от острого приступа тошноты. Последние три года он соблюдал строгий режим, просыпаясь в шесть тридцать, ни минутой раньше, ни минутой позже, но сегодня был вынужден нарушить заведенный порядок и, скинув на пол одеяло, побежать в туалет. В коридоре царил мрак, и Гера в спешке налетел на торец полуоткрытой двери в ванную - перед глазами произошел запуск межгалактической ракеты. Позже на половине лица появится синяк, но сейчас Геру заботило только одно - горячий ком в горле и противно извивающиеся склизкие щупальца в желудке. Гера не думал о том, что за всю жизнь тошнило его не более трех раз - сейчас это не имело значения. Хуже всего было бы стошнить на ковер. Только месяц назад он носил ковер в химчистку, и не потерпел бы и намека на беспорядок.
Гера откинул крышку унитаза, нагнулся над ним и открыл рот, освобождая рвоте место для выхода. В первый момент горячий комок рванулся к нёбу, но потом медленно опустился по пищеводу в желудок. Стошнить не удалось. Да, именно стошнить, не блевануть. Гера не допускал никаких грубостей и фамильярностей даже в мыслях - за всю жизнь он не произнес ни одного матерного слова, и очень гордился своим воспитанием, полученным от доброй бабушки. Когда кто-нибудь из его окружения начинал сквернословить, Гера демонстративно покидал компанию. В свои тридцать лет он так и не обзавелся девушкой. Все потому что в самой идее физического и эмоционального контакта с женщиной заключался высококонцентрированный беспорядок. Сама мысль об этом контакте вызывала удушающее отвращение. Но не тошноту. Тошнота пришла только сегодня, и Гера не понимал, в чем причина.
Несколько минут Гера провел на корточках перед толчком, ожидая, что тошнота вернется. В левом глазу, словно назойливая мушка, вертелась черная точка. Через минуту к первой мушке добавилась вторая. Гера зажмурился, потер висок, и мушки исчезли. Тошнота так и не вернулась. Для проформы Гера спустил воду и поднялся на ноги.
День не заладился с утра
Так думал Гера Качановский, сидя в офисе риэлтерской конторы "Бирск-Риэлт", где вот уже восьмой год с переменным успехом работал. Своих коллег он не любил, но по долгу службы общался с ними. А сегодня они еще и принялись снова подтрунивать над Герой. Непосредственным объектом шуточек, конечно же, был огромный синяк на лице. Пока Гера заполнял статистический отчет за последний месяц, до него то и дело долетали сдавленные смешки. А когда Гера направился к офисной двери, решив подышать на улице свежим воздухом, у него за спиной кто-то прошептал:
- Аватар! - Вслед за репликой раздался взрыв хохота.
Вся утонченная сущность Геры негодовала от возмущения. Он остановился, выпрямился в струнку, задрал кверху нос, театральным жестом поправил очки, и спешно покинул помещение, вызвав очередной приступ несдерживаемого хохота у коллег.
- Бездельники, - проворчал Гера, пересекая пустующий в этот пятничный полдень холл на первом этаже. Краем глаза он заметил косой взгляд молодой девицы на вахте, и прибавил шагу. Гера всегда отличался вспыльчивым характером, но в этот день внутри все особенно закипало от раздражающих несоответствий. Выйдя на крыльцо перед небольшим сквериком, Гера невольно прошептал: - Все из-за этой идиотской тошноты.
День выдался солнечным и теплым, словно созданным для прогулки по парку. Работы в офисе на сегодня было не густо, и Гера мог позволить себе посидеть на лавочке возле сквера и насладиться легким ветерком и цветочными ароматами. Это гарантированно могло отвлечь от раздражения. На вечер запланирована встреча с клиентом, но до этого времени еще далеко. Их контора находилась в одном из спальных районов города. И пусть это не деловой центр, зато и не окраина, что Геру вполне устраивало. Шума на улице было немного, и это позволяло сосредоточиться на своих мыслях. Немного постояв на крылечке и понаблюдав за улицей, по которой лениво катили редкие автомобили, Гера приметил свободную лавочку возле цветника и прошел к ней.
По обыкновению, чтобы не просиживать впустую, Гера в такие минуты пытался взглянуть на свои дела со стороны и эффективно проанализировать выполненную и предстоящую работу. Но сегодня мыслям о работе мешал какой-то внутренний дискомфорт, и Гера не мог понять, в чем дело. В голове царил непонятный сумбур и все идеи разбегались в стороны, как тараканы от тапка... или мушки.
- Какие еще мушки? - воскликнул Гера. - Что за идиотские мысли?
Все-таки дело в утренней тошноте. День начался не так, как должен был. В этом и проблема. Поэтому вокруг такой беспорядок. Но как же это исправить? Гера не знал, и его это злило. Нельзя допускать в голову беспорядок. Когда это происходит, порядок нарушается во всем. Вот и сейчас кругом мельтешил полнейший хаос и несоответствия. Даже сидеть на лавочке было неудобно - Гера почти непрерывно ерзал, пытаясь обрести необходимый баланс. Тогда он решил перевести свое внимание на что-то другое, например, на цветок. Гера выбрал наиболее понравившийся тюльпан в цветнике и принялся его дотошно изучать, пытаясь то измерить на глаз длину стебля, то найти отличия от остальных тюльпанов, то высчитать частоту покачиваний розового бутона на ветру.
Поначалу созерцание декоративного растения дало свои результаты - непродуктивные мысли отошли на второй план. Но потом из-под лепестков тюльпана выполз жирный медлительный шмель. Геру передернуло от отвращения. Он терпеть не мог насекомых, а этот шмель вдобавок был на редкость уродливым. Крылышки шмеля покрывала серая пыльца, одна передняя лапка отсутствовала, волоски на брюшке тошнотворного белесого цвета.
- Да ты просто бомж среди шмелей, - сказал Гера и отвернулся в поисках другого объекта изучения.
В этот момент на соседнюю лавочку уселась молодая мамаша с годовалым ребенком. Мальчик истошно орал, широко раскрыв свой красный рот и исторгая потоки блестящей слюны на подбородок, а мамаша безуспешно пыталась его успокоить. Атональный визг ребенка раскаленной иглой прокалывал мозг Геры. Перед глазом снова замаячила назойливая мушка. Через секунду к первой присоединилась вторая, затем третья. Зачесалось между лопатками. Лицо Геры покраснело от напряжения. Голова готова была вот-вот взорваться. Он закрыл глаза, откинулся на спинку лавочки и попытался отвлечься от всего происходящего. Через пару минут ребенок затих, и стало немного легче, но мушки никуда не исчезли и продолжали мельтешить в левом глазу. Мамаша с соседней лавочки тоненьким противным голоском болтала по телефону, то и дело мерзко хихикая. Гера не отдавал себе отчет, что его отвращение к женщинам и детям объяснялось ненавистью к себе. Гера знал, что он появился на свет благодаря сексу и разврату, учиненному его родителями. Бабушка всегда говорила, что его мать была аморальной проституткой, свесившей своего выродка ей на шею. Она говорила, что Гера должен искупить их вину. Его рождение было ошибкой, вина за которую теперь лежала на его плечах. От него одни неприятности, исправить которые можно только тяжелым трудом. Сейчас бабушка умерла, но он благодарен ей. Никакая мать не смогла бы дать своему сыну то, что дала ему бабушка. Во всем виноват секс, беспорядок и любовь. Они когда-нибудь приведут мир к гибели. И нельзя допустить, чтобы у Геры кто-то появился, иначе все усилия по устранению ошибки пойдут прахом. Тут Гера заметил, что малыш с соседней лавочки пристально смотрит на него. На некрасивом толстом лице отражалось тупое любопытство. Мамочка все никак не унималась, продолжая визгливо хихикать в трубку.
- Я понимаю, от кого тебе достался такой отвратительный голосишко, - прошептал Гера, глядя на ребенка. - Ну что ты на меня смотришь, дебиловатый? Сегодня утром я ударился о дверь.
Из ноздри мальчика на губу вытекла зеленая сопля. Любопытный немигающий взгляд не отрывался от Геры. Минуя губы, сопля стекла на подбородок и закапала на оранжевый комбинезон. Гера в возмущении сплюнул на землю и сразу почувствовал в груди жжение, как при изжоге. К трем мушкам в глазу прибавились еще две.
Тошнота возвращается, подумал он в ужасе. Тошнота. Тошнота.
Гера осторожно поднялся со скамейки, и зашагал в сторону офисного здания.
Тошнота (2)
- Эй, вы там как? - раздался голос за закрытой дверью.
Гера стоял на корточках и плевался в старый грязный унитаз. И такие развалины, как эта квартира, приходилось выдавать за конфетку. У Геры был талант продавать и сдавать жилье, так что воспользоваться застенчивостью клиента и всучить ему какой-нибудь советский вариант чаще всего не составляло труда. Но сегодня все навыки растерялись. Тошнота сводила с ума. Обстановка этой квартиры давила на психику своей убогостью. Еще и клиент попался на редкость провинциальный и тупой. Его внешность и сельский выговор бесили. Отвращение вкупе со злобой порождали панику. И тошноту. Глаза застилала пелена мерзких суетливых насекомых. Они, казалось, вползли в голову и дергали там теперь рычаги, вызывая самые неприятные реакции организма. А этот деревенщина стоял за дверью и вторгался в личное пространство Геры своим присутствием и шепелявой речью. Он представил себе, как выглядит сейчас немытое лицо это парняги, и содрогнулся от нового спазма в желудке. Как и все прошлые разы наружу ничего не вышло.
Дело было серьезным - Гера не мог справиться со своей работой, а это уже проблема. Пот струился под рубашкой, мышцы болели, словно их поджаривали на медленном огне.
- Я сейчас выйду, - выдавил Гера.
Черта с два! Он не представлял, что делать дальше, как закончить показ квартиры. Он не мог даже выйти из этого гадкого сортира. Неопределенность и паника. Гера опустил голову.
- Я тохда пойду, покурю на кухне. - Гера услышал удаляющееся постукивание тяжелых ботинок о пол. Такими ботинками только навоз месить в деревне.
Что же делать? Вот бы собрать этот жужжащий и копошащийся мир, скомкать его и спустить в унитаз. Гера еще минуту стоял на корточках и прислушивался к звукам за дверью. Нужно выйти и закончить начатое дело. Но так можно и на стену полезть! Может, стоит утопиться в унитазе?
Внезапно Гера разозлился на себя за свою беспомощность. Он не намерен позволять этому чужеродному миру насиловать себя! Он просто откроет дверь и выйдет из квартиры вон. Потом придет домой, примет ванну и ляжет спать. Завтра начнется новый день, и начнется "правильно"! Тогда он сможет проанализировать все и принять меры.
Дрожащими от ярости руками Гера отодвинул щеколду и вышел в коридор. А когда повернулся к выходу, увидел перед собой несостоявшегося клиента. Его вязаная кофта, заправленная в штаны, была одного цвета с вздыбленными коричневыми волосами. На лице застыло овечье удивление.
- Я... - начал было деревенщина, но остановился и часто заморгал, увидев ощерившиеся зубы на застывшем лице Геры. Через секунду попытался продолжить, но его прервал звериный вой риэлтора и последующий могучий толчок в грудь. Деревенщина полетел через весь коридор и врезался головой в большое зеркало на стене. Посыпались осколки, и бедняга, гремя костями, рухнул на пол.
Гера прорычал что-то нечленораздельное и выскочил из квартиры, громыхнув железной дверью. Он пробежал два пролета вниз и натолкнулся на медленно спускающуюся старушку с авоськой в руке. Ослепленный яростью, Гера расценил эту досадную преграду к отступлению, как очередное противодействие "чужеродного мира". Не замедляя шаг, он пнул бабку под зад и та, жалобно вскрикнув, кубарем покатилась по ступеням. Содержимое авоськи рассыпалось по всей лестнице. Когда старушка достигла самого низа, в ее теле что-то громко хрустнуло, и она жалобно взвыла. Перепрыгивая через ступени, Гера подскочил к ней и проорал:
- Энтропия, бабка, растет! Тоже насилуешь внуков?
Бабуля подняла морщинистое лицо и выплюнула на подбородок пузырящийся сгусток крови. Ее левая бровь была рассечена в двух местах. Губы уродливо скривились и она заплакала. А Гера тем временем побежал дальше, спасаясь от тошноты и насекомых, облюбовавших его мозг.
Вечер хуже некуда
- П-а-а-а-п-а-а-а! - Крик ребенка, врывающийся в голову.
Воспоминания о сегодняшнем дне, начиная с презентации жилья клиенту, были обрывочными и смутными, как давно забытый кошмарный сон. Гера, полностью одетый, лежал в своей кровати, укрывшись с головой одеялом. Он часто отключался, но тошнота быстро возвращала сознание, напоминая о себе непрерывными шевелениями желудка. Гера не мог сказать, сколько времени он так лежит; он едва мог вспомнить свое имя от рези и горечи во внутренностях. Минуты, часы и секунды были одинаково длинны и так же одинаково коротки. Уши горели, в глаза словно насыпали битого стекла, из носа шла кровь.
- П-а-а-а-а-п-а-а-а-а! - Чей это сын вопит в памяти? Кажется, это сам Гера, четырехлетний малыш.
- Тебя никогда не было рядом, папа, - пробормотал Гера в подушку. - Где ты был, когда я тебя так звал?
Но вместо папы - оглушающий зов ребенка. Может быть, это зовет Геру его потенциальный сын, которому не суждено будет появиться на свет?
- Мой ребенок будет чудовищем, - всхлипнул Гера. - Ты не должен родиться, маленький паршивец!
- П-а-а-а-п-а-а-а! - надрывался мальчик, и до Геры дошло, что звук доносится из открытой форточки.
Превозмогая боль, Гера поднялся с кровати и подошел к окну. В сгущающихся сумерках он разглядел стоящего под окнами мальчика, рядом валялся трехколесный велосипед. Мальчик смотрел вверх, и громко взывал к отцу, широко раскрывая огромный рот. Глаза на лишенном интеллекта лице широко раскрыты. Мальчик был еще одним источником боли. Источником, который нужно устранить.
- П-а-а-а-а-а-а-п-а-а-а-а-а-а!
- Заткнись, маленькое говно! - крикнул Гера в раскрытую форточку. - Я убью твоего папу и выпущу из него всю кровь. Изнасилую твою маму и отрежу ей голову. Но сначала я вырежу твой язык и заставлю наблюдать.
Мальчик ошалело посмотрел на окно, из которого доносился ядовитый голос незнакомого дяденьки, и бросился со всех ног бежать, но запнулся о велосипед и, перекувыркнувшись, встретил лицом асфальт. Затем отполз в сторону и разревелся, подняв в небо лицо с расцарапанным лбом и щеками.
Гера зло ухмыльнулся, глядя на эту картину, закрыл форточку и лег в кровать. Он чувствовал себя лучше. Боль, сотнями ножей разрывавшая тело, чудесным образом прекратилась. Отряды насекомых спешно покидали голову, и вот перед левым глазом осталась всего пара мушек. Через минуту исчезли и они. Гера не чувствовал ничего, кроме усталости, и, возможно, благодарности. Благодарности всему и ничему. Благодарности за избавление от страданий. Он начал быстро погружаться в сон. Сознание отделилось от тела и поплыло в безмятежную пустоту.
Гере показалось, что он даже не успел задремать, когда у соседей сверху завопила музыка. Примитивные синтезаторные эффекты дешевой попсы пищащими осами врывались в уши и жалили мозг изнутри. От идиотского гогота звенела люстра над головой.
- Сегодня же пятничный вечер, - попытался успокоить себя Гера, и глянул на часы - четвертый час ночи. Возмутительно, но... и тут накатила ярость. А с яростью трижды проклятая тошнота. На этот раз приступ был такой сильный, что, казалось, живот взорвется, выплевывая кишки на постель, как какой-нибудь гротескный рот с лоскутами раскуроченной плоти вместо рта. Во всем виноваты ублюдочные соседи. Кто же еще? Это из-за них в мир ворвался беспорядок и агония.
Гера вскочил с кровати, и, сгибаясь от боли, заковылял на кухню. Сквозь плотно сжатые зубы хлестал желудочный сок. Из левого глаза потекла струйка крови - лопнуло несколько капилляров. Штаны в районе промежности потемнели от мочи. Добравшись до кухни, Гера принялся без разбора раскрывать посудные шкафчики - их содержимое валилось на пол и билось вдребезги. Внезапно живот скрутило мощнейшим спазмом. Было ощущение, что желудок прожгло кислотой. Что-то царапнуло по внутренней стороне позвоночника - от скрежета Гера с такой силой сжал челюсти, что несколько зубов сломались. Из разорванных десен хлынула кровь. Он повалился на пол перед ворохом столовых приборов - и потерял бы сознание, не будь боль такой невыносимой. Дожидаясь пока бунт желудка хоть немного ослабнет, Гера, наконец, увидел подходящий инструмент. Обхватив рукоятку, он почувствовал неожиданный прилив сил и отрезвляющей злобы. На кухне музыка звучала еще громче, ежеминутно прерываясь придурковатым ржанием и улюлюканьем.
- Сейчас похихикаем вместе, мрази, - прошептал Гера. Он вдруг понял, что если заткнет этих самцов и самок там наверху, то все его страдания закончатся. Правильность вывода подтвердилась спадом тошноты. - Не стоило вам мешать моему сну!
Гера с легкостью поднялся на ноги и бросился вершить суд. Мозг снова наполнился насекомыми - слепыми, полудохлыми, но определенно знающими свою цель.
Тошнота (3)
Звонок в дверь. Именинник заперся в спальне с этой шлюхой, так что гостей встречать пришлось Сане. По пути в прихожую он на всякий случай постучал в закрытую дверь комнаты.
- Антон! А, Антон! Кто-то пришел. Ты слышишь? - Если Антон и слышал, то не подавал виду. Из-за двери раздавались только его стоны. Саня даже бросил хохму: - Эй, Антон! Ты че так расчувствовался? Смотри, а то она возомнит себя супер-профессионалкой!
Антон продолжал стонать. Саня довольно улыбнулся и пошел открывать дверь. Звонок повторился.
- Иду-иду! Антон сейчас делает детей, а пиво уже вып... - Саня не окончил фразу и замер с глупой полуулыбкой на лице. На пороге стоял мертвец. Волосы всклокочены, череп обтянут белой, как бумага, кожей. Окровавленные губы растянуты в зловещую ухмылку. Один глаз затянут кровавой пленкой, а второй смотрит куда-то мимо, словно мертвец забыл, что хотел сказать.
"Да вот только не могут мертвецы говорить. И, разумеется, это не мертвец, но дверь все же лучше закрыть." - Эта мысль так и не успела полностью оформиться в голове Сани, потому что взорвалась тысячами образов и смысловых оттенков, и потонула в настоящем цунами боли и удивления. Нож для колки льда с треском вошел в темя и расколол череп пополам. По лицу Сани заструилась темная кровь. Скальп лопнул, и обнажилась розоватая поверхность мозга. Глаза так и остались радостно-удивленными, только рот немного искривился. С таким выражением лица Саню и нашли на следующий день.
Гера вытащил из черепа первой жертвы нож и, оттолкнув тело в сторону, вошел в квартиру. Минуя захламленный коридор, он двинулся к источнику раздражения - музыке. В тесной кухне с одинокой лампочкой под потолком стоял праздничный стол, хаотично уставленный тарелками с уже заветренными блюдами и поражающим воображение количеством водочных и пивных бутылок. Посреди стола почетное место занимал видавший виды музыкальный центр, залитый пивом и перепачканный застарелой грязью. Колонки, хрипя и дребезжа, радостно исторгали из себя "хиты сезона". Перед столом, уставившись в пол, лихо отплясывал какой-то пролетарий в кепке тракториста. Голое по пояс, загорелое тело сплошь покрывали бандитские татуировки. Гера подпрыгнул к пролетарию, и когда тот поднял голову, всадил в горло нож для колки льда. Голова пролетария дернулась, сбросив на пол кепку, рука взлетела к горлу и ухватилась за рукоятку ножа поверх ладони Геры. Крови почти не было. Глаза пролетария выражали пьяное напряжение. Он попытался вытащить нож из горла, но Гера сбросил его руку и провернул лезвие. Вот тут хлынула кровь - она ровным сплошным водопадом потекла на грудь пролетария. Он сделал несколько шагов назад, непонимающе глядя на Геру, потянулся к карману своих спортивных штанов, и перед тем, как нелепо плюхнуться задницей на пол, достал огромный охотничий нож. Пролетарий протянул руку с зажатым в ней ножом в сторону Геры, словно желая похвастаться, подержал ее несколько секунд, а затем умер.
Первым делом Гера оторвал колонки от магнитофона и сбросил их на пол - музыка прекратилась, повисла тишина, и Гера сразу почувствовал облегчение. Затем он подошел к сидящему на полу мертвецу, наклонился и вытащил из его руки нож. Огромное, острое как бритва, лезвие впечатляло. Гера прошелся подушечкой большого пальца по кромке, и вдруг ему в ноздри ударил запах праздничных блюд уже не первой свежести. Объедки жареной курицы, мясной салат, вареный картофель. У Геры закололо в животе, желудочный сок обжег горло. На этот раз Гера смог идентифицировать приступ тошноты, как голод. Так вот что это значило. Гера потянулся было к еде, но тут живот скрутило еще сильнее. Нет, эта еда ему не подходит. Организм требовал чего-то другого. Но чего?
Из комнаты по-прежнему слышались фальшивые мужские стоны. "Почему тебе так важно показать ей, что ты наслаждаешься? - подумал Гера. - Наверное, тебя что-то тревожит, раз ты даже со шлюхой не можешь расслабиться. Секс порождает все проблемы мира: беспорядки на улицах, гонки вооружений, страх, комплексы, тошнота - все это следствия сексуальной распущенности и разврата. Но Гера сейчас остановит хаос. Я помогу хотя бы тебе, Антон". Сжав покрепче охотничий нож, Гера подкрался к двери в комнату, где развлекалась парочка. Он заглянул в комнату сквозь большую замочную скважину, коих всегда хватает в этих старых квартирах - подарках нам из светлого социалистического прошлого. За время своей работы Гера побывал в сотнях подобных квартир. Небольшой ночник освещал во всех подробностях происходящую в комнате сцену. Антон стоял со спущенными штанами, вжавшись в стену и задрав к верху напряженное лицо с полуоткрытым ртом и опущенными веками. Перед ним на коленях стояла молодая обнаженная девица с короткой стрижкой и делала ему минет. У Геры вдруг замерло сердце, приятная дрожь прошла по телу, а следом все потонуло в отвращении и страхе. Было невыносимо подглядывать - нужно было скорее переходить к действиям. В детстве Гера любил подглядывать сквозь замочную скважину за бабушкой, когда та переодевалась. Однажды бабушка навсегда отучила его от этой скверной привычки самым простым способом - позволила ему войти. Что произошло после этого, Гера не помнил, остался только яркий отпечаток в его мозгу - смесь страха, паники и отвращения. Вот и сейчас все повторялось - он стоял перед замочной скважиной, и ему требовалось войти. Но на этот раз цель была благородной. Пытаясь пересилить тревогу и молясь, чтобы дверь не оказалась скрипучей, Гера приступил к тому, что задумал.
Легонько приоткрыв дверь, Гера заглянул внутрь. Убедившись, что Антон и эта шлюха слишком заняты собой, чтобы его заметить, на корточках пробрался в образовавшуюся щель и прикрыл дверь за собой. Внезапно Антон шумно вздохнул и дернулся. Гера решил, что его заметили, но потом Антон отвернул лицо в сторону от двери, продолжая хрипло постанывать. Шлюха вынула изо рта его член и поцеловала в поросший курчавыми волосами лобок, затем снова обхватила губами и, помогая пальцами, продолжила выполнять свою работу. Минет девица делала с закрытыми глазами, как бы говоря, что ей от этого никуда не деваться. И это тоже было Гере на руку. Можно сколько угодно притворяться и делать вид, что ты всем доволен, но язык тела не обманешь. Он всегда говорит напрямую.
По-прежнему на корточках Гера осторожно приблизился к двум разгоряченным телам, так что голова шлюхи и напряженный член в ее рту оказались как раз напротив его лица. Он поднял зажатый в руке охотничий нож повыше и, секунду помедлив, резким и точным ударом опустил его на основание пениса. Лезвие аккуратно отрезало весь член и еще часть мошонки. Ничем больше не сдерживаемые яйца выпали в брюки Антона, оставив после себя две мясные впадины. Кровь, смешиваясь с небольшим количеством спермы из семенного канала, брызнула струей в лицо шлюхе. Раздался душераздирающий вопль Антона. Шлюха, широко раскрыв в ужасе глаза, стояла на коленях все еще с отрезанным членом во рту. Лицо было перепачкано свежей артериальной кровью и спермой. Она попыталась закричать, но ампутированный орган провалился ей глубже в глотку, и она им подавилась. Антон тем временем попытался куда-то побежать, но запутался в собственных брюках и повалился на пол, сжимая кровоточащую промежность и выплевывая серию коротких, визгливых криков. Гера ринулся к Антону, желая оборвать эти пульсирующие вопли, нанес ряд ударов тяжелым ножом в грудь и живот, распорол желудок, и комната заполнилась головокружительным запахом полупереваренного алкоголя и пищи. Содержимое желудка выплеснулось на пол и образовало небольшую лужицу. Антон еще несколько секунд дергался в агонии, как червяк, затем затих.
Шлюха где-то позади издавала утробные звуки. Она так и не смогла вытащить член из глотки; он перекрыл ей дыхательные пути, и теперь лицо ее посерело от недостатка кислорода. Глаза закатились, шея неестественно натянулась, мышцы живота учащенно сокращались, пытаясь вытолкнуть инородное тело из пищевода, из носа струилась блевотина. Наконец она сообразила, что нужно помочь рукой, засунула три пальца в рот, ухватилась за краешек плоти и вместе с поражающим воображение потоком блевотины вытащила из себя скорчившийся, жалкий комок, не так давно представлявший собой мужскую гордость. Она попыталась что-то сказать, но из желудка рванулась вторая порция рвоты, еще обильнее первой. Наконец она подняла на Геру умоляющий взгляд, и, тяжело дыша, запричитала:
- Пожалуйста, не делайте мне больно! - Но Гера уже бросился на нее с ножом в руке. Девушка закричала. Гера подмял ее под себя и с силой вонзил нож в грудную клетку. Она продолжала кричать, пока не захлебнулась кровью. Глаза ее затуманились - она умирала. Гера мог бы завершить дело до конца, но у него больше не осталось времени. Живот разрывался стальными иглами, недвусмысленно напоминая об ужине.
Бросив девушку умирать в одиночестве, он на четвереньках подполз к аппетитно пахнущей луже блевотины, с одиноко плавающим в ней членом Антона. Недолго думая, он принялся слизывать прямо с пола полупереваренную массу, помогая себе руками. Желудочная кислота обжигала ему губы, но он не обращал на это внимания. В разгар пиршества он подобрал член и с сомнением посмотрел на него, затем впился зубами в дурно пахнущее мясо. Покончив с одной лужей, он перебрался к той, что растеклась возле трупа Антона, и повторил ритуал. Почувствовав себя сытым, Гера поднялся на ноги, и, не глядя на плоды своего труда, молча, и довольно причмокивая, вышел из комнаты.
Давно он не чувствовал себя так хорошо.
Утренняя ремиссия
Гера Качановский проснулся в шесть тридцать утра в своей постели в отличном расположении духа. Он уже не помнил, что произошло вчера. Помнил только, как поднимался ночью к соседям. Но судя по своему настроению, он навел там порядок. Все источники раздражения устранены, и сегодняшняя суббота обещает быть эталонной. На кухне царил беспорядок, словно там разорвалась бомба. Но для Геры это не было проблемой. Покончив с уборкой на кухне, он принял горячую ванну. Сломанные зубы болели, но Гера с помощью Пенталгина решил и эту проблему.
Придется пойти к стоматологу, решил Гера, с сожалением оглядывая остатки двух зубов. Но не сегодня. За окном расцветал прекрасный день, и было бы глупо тратить его на поход к врачу.
- Выберусь на природу! - воскликнул Гера, неожиданно для самого себя, и рассмеялся. - Сяду в автобус и покачу на Тихое озеро. Пройдусь по берегу - и забуду эту дурацкую тошноту, как забывают скучный фильм. Разумеется! Почему нет?
Мысли о возрождении природы на Тихом озере, о прогулках возле воды вызвали у Геры теплую улыбку. На часах еще не было восьми, и Гера, ни секунды не медля, принялся за сборы, кои составляли приготовление бутербродов, и пять минут у гардероба. Да, нужно не забыть недавно начатый роман. Артур Хейли, кажется...
По дороге на автостанцию Гера заскочил в супермаркет за бутылкой минеральной воды. В очереди к кассе перед Герой стоял высокий мужик лет пятидесяти с огромным животом, как у беременной женщины на девятом месяце. В корзинке для покупок у него лежали две трехлитровые бутылки пива, бутылка водки, и несколько мясных вырезок. Через минуту позади Геры встал еще один мужик - почти близнец первого, такой же высокий и с таким же огромным, неестественно торчащим брюхом. Почти совпадало даже содержимое их корзинок. Зажатый между таких тисков Гера чувствовал себя невероятно маленьким и беспомощным. Очередь двигалась медленно - кассирша еле шевелилась. И вот, когда продукты первого гиганта были пробиты на кассовом аппарате, и подошла очередь Геры, между ними протиснулся еще один мужик, коротышка, но тоже с пузом. Он нес в руках несколько пивных бутылок и упаковок с чипсами.
- Куда прешь? - пробасил мужик, стоящий за Герой.
- Мы вместе, мы вместе! - ответил наглец, указывая на первого толстяка и выкладывая покупки на кассу.
- Ну, наконец-то, ты где пропал? - спросил его первый толстяк.
- Эй, эй, да вы охренели что ли? - громогласно заявил под ухом Геры второй толстяк. - А ну быстро встал в очередь! Мы тут уже двадцать минут на жаре стоим.
- Мы вместе! - гнул свое коротышка. - Мы быстро...
- У тебя что, проблемы? - перебил его первый толстяк. Брюхо его колыхалось в такт словам. На каменном лице отразилась злоба.
- Да, проблемы, урод! А ты, я смотрю, самый смелый?
- Давай, выйдем! Посмотрим, кто из нас прав!
Гера молча стоял и слушал, как они препирались. Ему вдруг стало дурно, в глазах потемнело. Он не мог отвести взгляд от колышущегося живота первого толстяка. Волны жира перекатывались под рубахой, и этот образ вызывал у Геры какие-то смутные, болезненные ассоциации. Ему казалось, что там, стянутый путами кишок и жира, плавал, как в тюрьме, нерожденный ребенок, мутирующий и гниющий без солнечного света. Он был так похож на самого Геру, запертого в подвале собственной души, тоже плывущего по жизни среди плавящегося сала, отравленного пивом и генетически-модифицированными продуктами, что у Геры затрепыхалось сердце. В супермаркете действительно было жарко. Пот стекал по лицу и спине. Потом он высохнет и оставит после себя ощущение грязи и липкости. Толстяки продолжали рычать друг на друга. Кассирша беспомощно на них смотрела. Неожиданно Гера смачно отрыгнул - рот наполнился гнилью, перед глазами замаячили мушки. Второй толстяк сделал шаг к первому, и толкнул Геру животом. Паника прокралась к Гере в рот, потом в глотку и опустилась вниз, в желудок, провоцируя тошноту.
Дети-монстры! У всех в животах живут дети-монстры, и у Геры тоже. Эта странная идея ослепила его своей монолитной фатальностью. Дети-монстры, скрученные из спиралей генов. Дети-монстры, которым нельзя позволить родиться.
Он бросил бутылку воды и выбежал из супермаркета. Все три толстяка разом обернулись и посмотрели в его сторону. "На автовокзал, быстрее, - пронеслось в мозгу Геры, - или я сойду с ума. Подальше от этой сумасшедшей генной катастрофы!".
Тошнота (4)
Уже сидя в полупустом автобусе, в удобном кресле, Гера пришел в себя. Его испугал психоз в супермаркете, словно кратковременная потеря разума. Нужно было что-то предпринять, иначе подобные вспышки могли повториться, и тогда он может перестать быть собой. А Гера боялся потерять себя, заблудившись в собственных лабиринтах разума.
Гера сидел у окошка, за которым весело пролетали мимо поля и луга, небольшие речки и много-много деревьев. Дорога до озера занимала час, и за это время Гера полностью успокоился. Солнечное настроение вернулось, а с ним пришла и уверенность, что неразрешимых проблем не бывает.
Озеро Тихое находилось в пятидесяти километрах от города Бирска. Его вода, по утверждению ученых, обладала целебными свойствами. Поэтому на берегу озера находилась база отдыха, усеянная десятками небольших прыщиков-коттеджей, а саму воду в широких масштабах продавали по всей Сибири. Минеральная вода "Тихая", бутылку именно этой воды Гера хотел купить в супермаркете. Купаться Гера, конечно, не собирался, но уже сама прогулка по глинистому берегу, свежий соленый воздух в легких могли немало поспособствовать очищению организма и головы от негативной энергетики крупного города. Два-три раза в год Гера традиционно выбирался к Тихому, чтобы отдохнуть душой и расслабиться.
Автобус остановился на небольшой асфальтированной площадке, рядом находились несколько магазинчиков. Немного в стороне располагались деревянные домики, а впереди, окруженное с дальней стороны тайгой и гранитными горами, безмятежно лежало, отражая светлое небо, озеро Тихое. В обе стороны на несколько километров уходил песчаный пляж. За пляжем высились небольшие холмы, поросшие густой травой и испещренные сетью тропок. Еще дальше находилась поляна, на которой часто проводились спортивные состязания.
Гера набрал полные легкие чистого воздуха, наслаждаясь запахами травы, земли и воды, оглядел ровную плоскость озера, и решил двинуться направо, туда, где обычно меньше всего народа. Купальный сезон еще не был открыт, и из людей здесь можно было встретить только рабочих, осуществлявших необходимые приготовления, и местных жителей - неподалеку за коттеджами располагался небольшой населенный пункт. Автобусы ходили каждые два часа, и Гера планировал провести на озере всю первую половину дня и часть второй. Он не торопясь шел по берегу, и наслаждался дальними видами. После месяцев, проведенных в городе, когда простор открыт не далее, чем на двести метров, прогулка на природе оборачивалась для усталых глаз праздником. Песок приятно хрустел под ногами. Автобус и магазинчики остались позади - одиночество и тишина создавали благодатную почву для размышлений.
Плавно внимание Геры сместилось с окружающей его гармонии на недавнюю паранойю в супермаркете. Он пытался выявить логику в этих безумных и диких образах, ворвавшихся в его мозг. Была в этом какая-то связь с болезненным самочувствием и... да, тошнотой. Гера жил работой, работа спасала его от многих пороков, и он не верил, что работа может привести к психическим расстройствам. По всему выходило, что проблема далеко не в работе. Так что же здесь первично? Психика или физиология? Что на что влияет? Гера отверг сразу любые физические отклонения, так как здоровье у него было отменное. Значит, беспорядок укоренился в голове. А это указывает только на одно: беспорядок во всем внешнем мире. Вокруг что-то происходило не так, и мозг Геры очень тонко на эти раздражители реагировал, а попутно травмировал тело.
В таком ключе и рассуждал Гера. Но создать стройную систему никак не получалось - к ней постоянно добавлялись все новые факторы, порой противоречащие друг другу. Прошагав полчаса, Гера почувствовал, что его мозг начинает перегреваться. Он присел на небольшой камень и уставился на воду, волнами перекатывающуюся по чистой поверхности озера. Что-то в окружающей действительности дало сбой, а попытки во всем разобраться приводили к излишнему раздражению и головной боли.
Рядом с камушком бежал мелкий ручеек и впадал в озеро. Приятное местечко для пятиминутного отдыха. Гера закрыл глаза и попытался ни о чем не думать, слушая тихий шелест бегущей воды. Через несколько минут тревожные мысли ушли - Гера погрузился в медитативное состояние. Все верно: чтобы найти ответы, нужно очистить свой ум...
В нос ударил тяжелый смрад разложения. Еще несколько секунд Гера не открывал глаз, не желая выходить из равновесия и покоя, но потом осознал, что что-то изменилось. Журчание ручья прекратилось. Куда-то исчезло весеннее тепло и легкий ветерок с озера. Гера открыл глаза и ахнул. Он был на том же месте, но солнечный свет приобрел болезненные оранжевые тона. Вода в озере застыла, как в болоте, и выглядела больной и грязной. Ручеек по правую руку почернел - по нему медленно плыли фрагменты человеческих тел. Гнилое мясо кишело личинками. Насекомые были повсюду - в песке, в желтой траве неподалеку, в воде - выцветшие на солнце, больные они медленно копошились под ногами. Тут и там валялись рассыпающиеся от времени кости. Гера вскочил на ноги, сделал несколько шагов в сторону, и тут к горлу подступила тошнота - мощнейший приступ, разрывающий живот и горло. Голова наполнилась жужжащими мушками - свет перед глазами померк. Гера упал на колени, ладони утонули в пыльном песке. Рвотный рефлекс сковал все движения. Гера раскрыл рот и почувствовал, как что-то пробирается к нёбу. Диафрагма растянулась до предела, в глотке застрял огромный кусок. Внезапно что-то пронзило грудь - и из разорванной аорты хлынула кровь. На мгновение в разрыве промелькнула когтистая сегментированная лапа, и сразу же исчезла во внутренностях. Гера по-прежнему был парализован - извивающееся и дрожащее нечто прорывалось из горла в рот. Кожа на шее на мгновение натянулась и лопнула, вместе с сонной артерией и яремной веной. Разорвав в клочья язык, изо рта показалась пара тонких длинных усиков с ясно выраженными члениками. Следом появилась и приплюснутая песчано-серая голова с двумя черными точками глазок и парой рудиментарных, непрерывно шевелящихся грызущих отростков. Гера задрожал всем телом, глаза затуманились. Чудовище усилило давление на горло Геры, и нижняя челюсть с хрустом оторвалась от головы, повиснув на мышцах шеи. Помогая себе белесыми лапками, уховертка проталкивала свое тело наружу. Лишенное нижней челюсти лицо Геры выражало предельную версию ужаса и потрясения. Передними лапами уховертка уже скребла по песку, верхняя часть ее красновато-коричневого брюшка с короткими кожистыми крыльями оказалась снаружи. Почувствовав опору, она начала быстро перебирать лапками, и вытянула оставшийся, самый длинный сегмент своего тела. Последними вылезли два длинных хвостовых отростка, похожих на клещи, - церки. Они стремительно царапнули Геру по лицу, сдирая кожу на щеках. Один отросток проткнул глаз и увлек его за собой вместе с толстым зрительным нервом, размазывая глазную жидкость по лбу.
Гера обмяк на песке, и умирающим глазом наблюдал за единственным своим ребенком - огромной уховерткой, ползущей вдоль берега, шустро виляя длинным брюшком. Преодолев несколько метров, уховертка принялась зарываться в песок, спасаясь от солнечного света. Лапки ее двигались с огромной скоростью, опуская гладкое тело, отражающее солнечные блики, все ниже и ниже, хвосты ритмично подрагивали. Когда уховертка скрылась под песчаной поверхностью пляжа, Геру Качановского уже поглотила темнота.