Аннотация: Сказка. НЕ детская и не особенно добрая.
Гнилушкина гать
1. Боурь-трава
Казалось, на центральной дороге собралась вся деревня. Мужчины и женщины, старики и дети побросали свои дела и толпились теперь на пыльной улице. Вот и Тася, собравшаяся было по грибы, тоже спешила к месту общего сбора. Людей было много, и низенькая женщина, даже поднявшись на носочки, только и смогла углядеть, что справную, тяжелогруженую телегу, запряженную добрым пегим конем, да незнакомого возницу -- коренастого, хорошо одетого мужичка, восседавшего на козлах.
- Да поймите вы, люди, не могу я дите с собой взять! Ну куда? В гарнизон? Или к симольцам? - спокойно, но громко увещевал чужак.
- А нам с дедом куда? Два года неурожай. Сами чуть ноженьки не протянули, свои детки от голода пухли. Посмотри в округе -- кору ведь с деревьев жевали. А ты что, разбойник, лишний рот нам подкинуть хочешь? - верещала сухенькая, но все еще бойкая бабка Авдотья. Ее сварливый, переходящий в визг голос невозможно было перепутать. - Не бывать этому! Ты нашел -- твоя и поклажа.
Тася огляделась в надежде найти более удобное место для обзора и заметила в толпе давнюю подругу Радушку. Вернее, сначала на глаза ей попалась вишневая бархатная мурмолка хранителя Велесиевого Слова Филимона (служитель, конечно же, стоял в первых рядах), а вот рядом с приметной шапкой и мелькнул знакомый голубой платок. Потолкавшись, женщина пробралась поближе к товарке.
- Доброго здоровьечка! Что случилось-то? - шепнула Тася.
Рада глянула на подругу большущими глазищами и даже веснушки на ее бледном личике всполошились и заплясали.
- Здравствуй, Тасютка! Да тут... да тут... - Она набрала воздух в легкие, будто кузнечные меха, и тут же на выдохе затараторила, стараясь не сорваться с шепота: - Мужик ночью на постой к деду Степану напросился, а по утру решил старика с его бабкой одарить -- подкидыша у них оставить. Вон там. Видишь?
За живым забором из спин и затылков Тасе кое-как удалось разглядеть стоящего посреди дороги ребенка. Правда, больше малыш походил на бесенка: грязные, изорванные обноски, свалявшаяся копна волос цвета свежевспаханной земли, небрежно умытое и оттого все равно чумазое личико и темные, блестящие, будто две спелые ягоды черемухи, глазенки.
- На вид-то годка четыре, не больше, - сказала Радушка. - Представляешь, такую кроху Авдохе на воспитание? Авдоху - и в мамки!
Рада не удержалась и прыснула смешком. Находящийся чуть впереди Филимон обернулся и хмуро глянул на шушукающихся подруг. Те разом притихли.
Выдержав паузу, Радушка тихонько продолжила:
- Мужик сказал, что на дороге ее нашел. Ну, знаешь участок елового леса, что между нашими Гнилушками и Вороничами? Вот там. Одна была. Он покричал да вокруг пошукал, но никто так и не откликнулся, не вышел. А девочка-то сама ничего объяснить не смогла. Видно, испугалась сильно бедняжка... Небось мамка с папкой с голодухи померли. Или от болезни. Года-то какие были.
- Ой, да чтоб знала-то, а болтаешь, - фыркнула стоящая чуть позади Марфа -- работница в доме купца Матвея Борисовича. - Онисим говорит, что разбойничьих рук это дело. Наверняка ограбили родителей-то да убили, а девчонку то ли пожалели, то ли спряталась она где. Да только соплюха эта несколько дней одна в лесу провела, а как к дороге вышла -- один Велесий ведает.
- О-о-ох... - протянула ошарашенная такой новостью Рада. Если уж Онисим сказал, то как тут не поверить? Широкоплечий мужик, редко покидающий дом без топора на поясе - пристальный взгляд, шрам на криво сросшемся после перелома носе да хромота на левую ногу, - сам о себе рассказывал, что раньше служил в царском войске, но меж деревенских ходил слушок, что на самом деле он из лихого люда. Лет десять тому назад он частенько наведывался в Гнилушки к своей зазнобе, да так и вышло, что стал отчимом старшему ее сыну Петьке и отцом новорожденной девочке Вареньке. К несчастью, жена его умерла, когда дочке едва исполнилось три годка. Но Онисим, кем бы он на самом деле ни был, детей не бросил. Затем он оказался крайне полезным человеком для старосты в делах, о которых с праздным интересом не спрашивают. И в итоге в деревне сложился негласный договор: со стороны Онисима - ущерба Гнилушкам не наносить, а со стороны местных - расспросами о прошлом не донимать. Так и стал "своим".
- Да какой лишний рот с такого воробья? - Тем временем не сдавался чужак. - А подрастет -- так руки-то в хозяйстве не лишние будут! Да люди вы или кто? Разве Велесий не велит помогать сиротам? Ну хоть ты, хранитель, скажи им!
Филимон тяжело вздохнул и согласно кивнул:
- Велесий наш Отец, а Яролика наша Мать. Все мы - их дети, а потому братья и сестры. Помочь другому в час нужды - это дело похвальное. Но... - он сделал паузу, прежде чем продолжить, - сие свершение должно быть по воле доброй и по возможности.
Хранитель Велесиевого Слова слишком хорошо знал местных, чтобы пытаться их уговорить взять на себя лишнюю обузу. Чего-чего, а расходов и не приносящих прибыль хлопот тут не любили. Сколько времени пришлось ему потратить и усилий приложить, чтобы убедить Тимофея Федоровича хотя бы заменить старые, прогнившие доски в гнилушкинском святилище. Филимон искренне верил, что постройка не рассыпалась в труху и все-таки дождалась ремонта по одной лишь воле Велесия. Собственно, в Гнилушках и хранителя-то своего не было -- накладно. Филимон же жил и служил Слову в Вороничах, а в эту деревеньку приезжал пару раз в месяц для проведения обрядов (ибо кто еще, если не он?). Так что портить отношения с местными, зная, что результата все равно не будет, ему совсем не хотелось. Да и в родных Вороничах, чего уж там, не поймут, если он привезет с собой очередную сироту. Все должно быть "по возможности".
- Тьфу ты, - досадливо сплюнул мужичок, не дождавшись весомой поддержки от хранителя. - Неужто никому дите не жаль? Что же, и мне лучше было ее там одну на дороге бросить?
Народец загудел. Мужики чесали затылки, бабы причитали, детишки строили рожи или прятались за мамкиными юбками. Однако, желания помочь никто и не изъявлял.
Над первым рядом поднялась рука. Это деревенский староста Тимофей Федорович призывал людей к тишине. Тася смогла увидеть только его седой полулысый затылок.
- Ты, добрый человек, на нас не серчай. Все понимаем. И сиротку нам жалко, - начал он. - Но и ты пойми, времена тяжелые были. Только-только сами оклемались. Не возьмет у нас сейчас никто девчонку.
Сбоку в толпе раздались, но быстро стихли возмущенные реплики. Над головами зевак замелькал красный кокошник одной из деревенских красавиц. Дородная, крутобокая, она без труда проложила себе дорогу в первый ряд и подошла к старосте. Тася поднялась на носочки и заметила, что девушка держит в руках круг ржаного хлеба и кувшин.
- Вот, - деревенский голова сделал широкий жест в сторону пробивной обладательницы кокошника, - прими от нас угощение во вспоможение. И вези свою находку хоть в гарнизон, хоть куда.
Кокошник вышел чуть вперед.
- Да, да. Верно Тимофей Федорович говорит, забирай найденыша! - Тут же одобрительно загудел народец.
Двое мужиков вышли из толпы и подхватили разволновавшуюся из-за шума лошадь чужака под уздцы. А третий - Онисим, "правая рука" старосты, - прихрамывая, подошел к ребенку. Он поднял девочку и посадил в телегу.
- Давай, замарашку свою с собой забирай. А то ишь чего удумал! - Не унималась Авдотья под общий гомон.
Чужак, до этого хмуро наблюдавший за происходящим, отложил в сторону вожжи. Он встал с козел в полный рост, поправил кафтан. Потом вытащил из-за пазухи свиток бумаги, осторожно развернул и поднял высоко над головой, на всеобщее обозрение. Мужик басисто рявкнул:
- Вот что! У меня приказ царский телегу эту доставить в гарнизон. Кто тут хочет делам государевым воспрепятствовать? - Сурово глянул он на деревенских, удерживающих лошадь. - А ну, посторонись!
Сургучная печатка на развернутом листе задорно подмигнула солнечным бликом. Мужики шарахнулись в стороны, будто кипятком их окатило. Лошадь дернулась, но возница равновесие удержал.
Тимофей Федорович подергал челюстями, поводил бровями да нехотя отошел в сторонку. Притихший народец разошелся ближе к обочинам, освобождая дорогу важному гостю.
- То-то же, - удовлетворенно кивнул государев человек и, бережно свернув, убрал бумагу обратно за пазуху. - Все. Некогда мне тут лясы точить.
Чужак спрыгнул с повозки и подошел к застывшему на месте кокошнику. Он взял кувшин и сделал долгий, жадный глоток. Потом поглядел на старосту, хмыкнул и, прихватив каравай, направился к сидящей в телеге девчушке. Вручив той хлеб, мужичок подхватил ребенка на руки и отнес к обочине. В полной тишине он вернулся обратно, забрался на телегу и, не прощаясь, дернул вожжи.
- Ну, пошла-а-а, - прикрикнул государев человек на лошаденку. А та и рада убраться подальше от шумной толпы - так припустила, что Авдотью, все еще не желающую отступить, обдало облаком пыли вперемешку с отлетевшим навозом.
- Да что же это делается? Ах ты ерохвост треклятый! Охальник лободырный! - зашлась она криком на быстро удаляющегося обидчика. Ну а дальше посыпались такие витиеватые проклятия и настолько отборная брань, что девки помоложе раскраснелись, а бабы постарше спешно погнали ребятню по домам. Зато дед Степан тепло глядел на свою старуху и с чувством превосходства зыркал на ошарашенных мужиков, мол, вон какая у меня женка бедовая да затейливая, не то что ваши клуши!
Ох, и не пустые ходили слухи о бурной молодости Авдохи!
Когда телега скрылась за околицей, оставив после себя только столп пыли над деревенской дорогой, народ, недовольно бурча, стал расходиться. И Тася спохватилась - утро на исходе, а она все еще не добралась до леса. Тут и без нее как-нибудь разберутся. Наскоро распрощавшись с подругой, женщина заспешила к краю деревни.
И все же, мысли о горькой судьбе сиротки не покидали ее. Столько страха та пережила, родителей потеряла, и надо же было в довесок ко всему ей оказаться именно в этой деревне. Будучи сама пришлой, Тася хорошо знала как недоверчиво и негостеприимно относятся тут к чужакам.
Сколько же это лет прошло? Четырнадцать или уже все пятнадцать? Да, наверное пятнадцать. Тогда сбежала она, молоденькой еще девчонкой, из родного дома да недоброго мужа. Нет, поначалу-то все у них было ладно да складно. Тася уже в ту пору хорошо разбиралась в травах, слыла в деревне толковой лекаркой. Муж был удачливым охотником, с пустыми руками домой из леса не возвращался. Жили -- не тужили. Но за три года после свадьбы так и не улыбнулась им Яролика, не одарила ребеночком. Муж становился все смурнее. Начал прикладываться к бутылке без меры. Да однажды, кто-то со зла ли, по глупости ли, но на пьяную голову ему нашептал, чтоб проверил, а не ведьма ли худая его жена. У нечистой силы-то, известное дело, детей не родится. А муж возьми да послушай. Ввалился пьяный в избу, схватил ее за косу, да потащил к садку по тому же навету испытание водой проводить. Ведьмы-то, известное дело, утонуть не могут... Если бы на крик не сбежались соседи -- так и утопил бы. С утра Таська собрала узелок и сбежала. Долго скиталась, пока не дошла до самой границы с Симольским царством. Так и очутилась она в Гнилушках -- самой дальней деревеньке на этом краю Весинского государства. Да что уже и вспоминать... Только с тех пор женщина всегда сторонилась большой воды да детских глаз.
В Гнилушках приняли ее только благодаря ремеслу травницы. Своей знахарки в деревне не было и людям приходилось ездить к врачевателю в город, на что уходило два дня пути. Либо за день можно было обернуться в приграничный гарнизон, где по долгу службы просиживал казенные штаны военный лекарь. Добраться-то до него вдвое быстрее, да платить приходилось втрое больше. Так что староста долго не думал, передал травнице в пользование пустовавшую старую избенку. И все равно, поначалу мало кто был рад новому соседству. Но Тася ремесло свое хорошо знала -- то одному припарка от чирея поможет, то другого настойка от хвори избавит. Да все практически даром. Деревенские быстро оценили пользу. Так и прижилась.
А вот как с сироткой поступят? Наверняка свезут в Днесьгород да там и бросят.
В раздумьях женщина миновала деревню и по жиденькому леску вышла к своим грибным местам. Пришла и ахнула. Сколько же там было лисичек! Забыв обо всем, женщина принялась наполнять лукошко. Азарт грибника набирал обороты, когда на глаза попался первый белый. Да какой красавец - чистенький, крепенький, ни одной червинки. Под березовым листом еще один. А рядом вон с той корягой - третий! Тут уж не до лисичек. И как же жаль, что лукошко маленькое. Хотя, едоков-то на всю эту красоту все равно нет. Разве что Раде часть отдать, если та в лес пойти поленилась.
Тася кружила между деревьев, петляла зайцем по грибному следу, ловко орудуя ножиком и заполняя корзиночку все новой добычей, как вдруг остановилось. И даже вслух охнула. Набрела на боурь-траву! До сего дня эту траву она видела только однажды -- городской лекарь, который покупал у деревенских травников разные сборы, как-то показывал гербарий с редкими и ценными растениями, за которые был готов особенно хорошо заплатить. Большинство из них не росли в этих краях. А вот боурь-трава могла появиться где угодно. Быстро вырастала и так же быстро исчезала. И никогда не рождалась дважды на одном и том же месте. Рецепты снадобий из боурь-травы хранились в строжайшем секрете и были известны только царским лекарям. Зато те уж варили такие зелья, что даже человека при смерти ставили на ноги. Потому и цену за пучок этой травки можно было получить хорошую. Так что найти боурь-траву -- настоящая удача. А тут целая дюжина стеблей - богатство! Будет чем за починку крыши и забора отблагодарить, обновок себе зимних купить. И сапожки - настоящие, с каблучком - такие, каких никогда у Таськи не было. А еще бы кое-что из утвари кухонной да зеркальце, или другую безделушку.
Травница аккуратно срезала жесткие бирюзовые стебли с торчащими в разные стороны острыми листьями-иголками. Но как не осторожничала, пару раз все же порезалась. И это не единственный опасность, который таила в себе эта травка. Тася вспомнила предупреждение лекаря, что название растению дано неспроста - свежесрезанная боурь-трава волшебным образом притягивала непогоду, грозу и шторма. Но нельзя было допустить, чтобы на стебли или листья попала вода - в этом случае редкая находка пожухнет, загниет и пропадет. Никак не спасешь. Женщина сняла передник и тщательно завернула в него драгоценную, но капризную добычу.
Тем временем воздух вдруг стал тяжелым и плотным. Лес притих. Тася глянула на небо - с востока вздымалась высокой, размашистой волной грозовая туча. Вот-вот доберется до деревеньки и хлынет морем-океаном на землю. Женщина подхватила корзинку и заторопилась к дому.
Потемнело. Туча заслонила собой солнце и почти все небо. Над головой басисто загрохотало. Не иначе Яролика, жена Велесия, бранится на мужа за испорченную погоду. "Ой, погоди, погоди еще маленько", - на бегу приговаривала запыхавшаяся женщина. Она уже вышла к деревне и спешила по пустой центральной дороге. Люди попрятались по избам да теремкам.
Вот и Степанов двор, рядом с которым сутра собирался народ. Значит, до дома уже рукой подать.
Женщина остановилась. В некошеной траве у забора сидела брошенная чужаком девочка. Рядом с ней, подтянув задние лапы к морде, лежала дворняга Тяпка. Псина меланхолично поглядывала на валявшийся рядом с собственным носом крохотный огрызок хлеба, а девочка заботливо гладила собачью шею. Ребенок поднял голову. Темно-фиолетовые глазки-ягодки выжидающе посмотрели на Тасю. Женщина невольно отвела взгляд.
Скрипнула дверь. В плотном заборе отворилась калитка.
- Тяпа! Тяпа! Ты где шастаешь, зараза такая? - выглянула на улицу и визгливо забранилась Авдотья.
Собака тяжело вздохнула, слизнула остатки хлеба, поднялась и засеменила вдоль забора к старухе. Девочка печально посмотрела вслед уходящему другу.
- Авдоть! - окликнула хозяйку Тася. - А что же, девчушку так никто и не приютил?
- А то сама не видишь? - проворчала бабка, подгоняя ногой псину.
- Да как же так? Дите ведь. Жалко.
- А вот так! - зло передразнила старуха. - У каждого о своих бедах голова болит, чтоб еще и за чужие думать. А коли жалостливая такая, так бери себе!
Авдотья дождалась, пока Тяпка зайдет во двор и хлопнула дверью. Жалобно проскрежетал засов.
Снова громыхнуло. Вспыхнула молния. От яркого света весь нехитрый деревенский пейзаж поморщился складками черных теней. На дорожную пыль корью высыпали мелкие дождевые капли. Тася спохватилась и опрометью кинулась к дому, спасая драгоценный сверток. По дороге покатились разбитые шляпки вывалившихся из корзины грибов.
Женщина только и успела, что переступить порог своей избушки как небесная "волна" ухнула на деревню плотным дождевым потоком. Травница бросила корзинку, быстро разложила на столе растения. Осмотрела, проверила -- все в порядке, не промокла находка. Вдруг что-то тихо, но настойчиво застучало в дальнем углу избы -- с прохудившейся крыши тонкой чередой капель на пол падала вода. Тася принесла из сеней лохань. Когда женщина со всем управилась, села на лавку - дух перевести.
За окном бушевала гроза. Дождь то немного ослабевал, то накатывал с новой силой. В доме не хватало света. В полумраке мерно, с тихим всплеском о деревянное дно посуды, ударялись капли. Одна, вторая, третья...
"Сыро как-то", - поежилась женщина. - "Может печь растопить?". Но сама себе в ответ нахмурилась: "Нет, огонь тут не поможет. На душе зябко, вот что". Больше не сомневаясь, Тася схватила платок и выскочила на улицу.
Дождь стеной. Тропинки превратились в ручьи. Лужи набрались где по щиколотку, а где и ступить уже страшно. Земля влагой пресытилась, раскисла.
И вот, Тася босиком бежит по расплывшейся дороге. Вода заливает лицо. Мешает видеть, мешает слышать. Даже дышать тяжело -- столько воды. Позабытые уже чувства выныривают из стены дождя, будто коряги из бурного речного потока. И сердце колотится все быстрее, все испуганней.
Но травница не сдалась, добежала. А девчушка где была, там и осталась: забралась под раскидистые листья лопуха, руками коленки обхватила - сидит, дрожит. Точно лисенок в силок попал.
- Здравствуй... - Несмело начала женщина, не зная толком, что говорить. - Меня Тася зовут. Я в этой деревни живу. В конце улицы, вон там.
Девочка затравлено посмотрела на травницу и шмыгнула носом. Женщина замешкалась. Вдруг в темно-фиолетовые ягодках-глазках блеснули слезинки. "Да что же это я", - сама себя укорила женщина. Она решительно подошла к ребенку, накинула на девочку еще не успевший до конца промокнуть платок и взяла на руки.
- Замерзла? Ну не плачь, в избу мою сейчас пойдем. Там тепло, печка. И чай у меня есть. Вкусный, с сухарями. Будем вместе жить. Как-нибудь справимся... Тебя как звать-то?
- Кира.
Девочка крепко обняла женщину. И та, осторожно ступая, понесла ребенка домой. Дождь лил все так же сильно, но Тася его больше не замечала.
На накрытом столе дышал жаром горшок с полными щами. Рядом с ним на расписном блюде красовался румяной корочкой грибной пирог. Дополняла обеденную картину пузатая кисельница, полная теплого сладкого напитка. Не без участия шкодливой ребятни, еще до начала трапезы наполовину опустела плошка с хрустящими малосольными огурчиками.
Матвей Борисович со своим семейством шумно поглощали кушанья.
Работница Марфа с охапкой дров зашла в комнату и направилась к печке.
- Ох, что я только что видала, Матвей Борисович.
- И что же? - Купец смачно чавкал, поедая кусок пирога.
- Таська-то, чего удумала -- подкидыша себе забрала. Вот полоумная.
Мужчина дожевал пирог, отер ладонью рот и бороду, а затем очистил руки краем скатерти:
- Да, дела... А Егорка к ней присматривался. Сынок ведь без матери у него растет. Но теперь уже вряд ли надумает. От жены в хозяйстве выгода, а вот от дитя малолетнего - одни убытки. Хм... А самой-то ей какой от такого предприятия прок? Да, глупая баба. Егорка как чувствовал, не спешил.
Марфа глянула на своего маленького сына, сидящего в углу комнаты, поджала губы и со злостью закинула дрова в подпечник.
2. Савкины байки
Не малых усилий и терпения стоило Тасе привести девочку в порядок. Из припасенного отреза ткани женщина сшила девочке длинную рубашку. Очень кстати оказались и вырученные за боурь-траву деньги. Желающие помочь с ремонтом двора за плату нашлись сами собой. Вместо сапожек и безделушек травница купила козу, чтобы можно было напоить ребенка молоком, накормить сыром, а из пуха связать теплую одежду. Животинку назвали Манькой. Кира быстро привязалась к белой козочке: гладила, искала для нее сочные листья. И Манька отвечала взаимностью: всегда держалась поблизости от девочки, когда та гуляла во дворе, и даже научилась играть с ней в догонялки.
Деревенские же отнеслись к новой жительнице прохладно. Поначалу некоторые бабы и вовсе не разрешали своим детишкам играть с Кирой. "Буркала-то, ты глянь, аки колодца два - дна не видать. А ну как сглазит? А может это дух лесной ребенком человечьим обернулся? Разве же дите малое само из лесу сможет выйти? И зачем ты, Таська, ее в Гнилушках оставила. Ой, накличешь на нас беду!" - ворчала и подначивала других Авдоха. Даже вразумления Филимона не сразу смогли пересилить опасения женщин. Но со временем к девочке привыкли и былые подозрения стали казаться смешными: как можно было испугаться маленького ребенка? Только Авдотья все не могла успокоиться, но на ее россказни никто больше внимания не обращал.
Тася брала приемную дочку на сбор трав, грибов, ягод. Знакомила с жизнью в деревне, учила как вести себя в лесу. Понемногу рассказывала о лечебной силе растений и предупреждала об опасностях.
- Травы, ягоды - все, что Яролика людям дарит, может с хворью помочь справиться. И дело это доброе. А вот колдовать, ворожить -- этого делать нельзя. За такое Велесий кару нашлет или нечисть тебя к себе заберет, - наставляла ученицу знахарка.
- Ой, да зачем же я ей нужна? - испугалась девочка.
- Известно зачем. Всякий злобный дух хочет человека запутать, обхитрить и к себе в услужение завлечь. И чем больше людских душ нечисть в свои силки заманит - тем сильнее станет.
- Матушка Тасюта, а откуда же она берется, нечисть?
- Вот тебе на! - Всплеснула руками женщина. - Ты что же, не слушала хранителя Филимона, когда он Слово читал да рассказывал как мир устроен? Эх ты, разиня.
- Все я слушала, - насупилась Кирка. - "На Небе сидят Хозяин с Хозяйкой -- Велесий да Яролика. По Земле люди живые ходят. А как помрут, так их под землю хоронят, чтобы души их путь вниз нашли, в Подземный мир. Там огненное море-океан и два острова. Десный, плодородный, -- для добрых людей, тех, кто Слово Велесиево при жизни чтил. Души их радуются, все у них есть: и хлеб, и мед, и отдых, и веселье. Шуий же остров пустынный -- для людей худых. И души их маятся от жажды да голода, зноя да холода. А меж ними бродит нечисть злокозненная, которую Велесий с Земли изгнал". Вот. Хранитель всех детей это заставил выучить. Только я не пойму, если нечисть в Подземном мире сидит, то как же она на земле оказывается?
- Вот из-за колдовства и оказывается.
- Как это?
- А вот этого я не знаю и знать не желаю, - хмыкнула травница. - И ты о том не спрашивай. Не нашего ума это дело, дочка. Нам с тобой главное понимать, что даже малой ворожбой - на то, чтоб куры лучше неслись, к примеру, - можно ненароком беду накликать. И не только на себя, а на всю округу. Потому и не любят люди колдунов-то -- кому охота за чужую глупость расплачиваться? И присматриваются всегда к тем, кто шибко удачлив или мастеровит -- а как такой человек везение или умение свое с помощью чар получил? А уж наше-то ремесло... мало кто в нем понимает, чтоб хоть раз дурного о травнике или лекаре не подумать да напраслину не возвести. Хотя и без зависти тут, конечно, тоже не обходится. Куда уж без нее.
- А как же царские волхвы? Они же колдуют и никто их за то не бранит! - Удивилась девочка.
- Кирка, ну так они на то и царские, - улыбнулась Тася. - Их премудростям учат, наставляют да испытывают. Они-то знают, что делать, чтобы зла не вышло. А ты и думать о том не думай. Поняла?
- Да, матушка.
Кирке наука травницы давалась легко и уже к семи годкам из нее вышла хорошая помощница. Женщина только диву давалась тому, как ловко девочка находила нужные растения. И в тот же год она привезла дочке с ярмарки подарок: пояс с маленькими ножнами, а в них маленький ножик для среза трав. "Как у тебя!" - восхитилась Кирка и засияла будто новая монета.
В год семилетия Киры Велесий был особенно добродушен. Теплая, в меру дождливая погода весной и летом обещала богатый урожай грибов и ягод. Той осенью Радушка позвала Тасю сходить вместе со всеми домочадцами за клюквой. Две семьи -- Рада с мужем и двумя сыновьями Филькой и Ярошкой, и Тася с дочкой -- вооружились корзинами и отправились на болота. Не то, чтобы идти предстояло особенно далеко, но маршрут был одним из самых утомительных. Чтобы добраться до места, надо было выйти с северной части деревни и пройти светлый сосновый бор. Потом спуститься по сыпучему склону оврага. Там ждал уже другой лес -- густой, лиственный, с плотным подлеском, а потому темный. И сырой. Когда ягодники спустились с возвышенности, дети сразу подметили, что стало холоднее. Если в сосновом бору женщины позволяли ребятам отойти от себя на несколько саженей в сторону, чтобы поискать грибов или просто поиграть, то здесь, в низине, строго велели идти рядом. Тропинка была широкая, утоптанная. По обе стороны от нее черную сырую землю густо покрывали зеленые веники хвоща и меленькие листья кислицы, перемежающиеся островками низкого мха.
Чем дальше они шли, тем объемнее, выше и плотнее становился мшистый покров, а лес, напротив, терял свой пышный подлесок и редел. Тропа под ногами все больше раскисала, и путникам все чаще приходилось обходить лужи и жидкую грязь. Кира с любопытством наблюдала, как мох на обочине, смачно чавкая, проседал под ее ступней, а когда она убирала ножку -- снова раздувался и разочарованно вздыхал. Тася переживала, что девочка промочит ноги, а потому время от времени ворчала на дочку и призывала быть осторожнее. Сава же с сыновьями не церемонился, а просто и незатейливо прописывал леща, если мальчишки начинали озорничать.
Через некоторое время земляная дорожка сменилась деревянным настилом.
- А, вот и Гнилушкина гать. Эту дорогу даже в Вороничах знают, тоже иногда за клюквой приходят, - бодро возвестил Савка. - Может, по бревнам идти и не намного удобнее, зато уж точно суше!
Так они дошли до развилки: на право и налево расходились две полоски гати. Чуть в стороне здесь же, на перекрестке, из нескольких бревен была сложена лавка.
- Посмотри, Кира, - Тася обвела низину рукой, - раньше все это было широкой рекой Добромыслью.
Девочка с удивлением огляделась.
- А где же она теперь?
- И теперь есть. Только обмелела. Вот, если пойти по гати в ту сторону -- выйдешь к речушке, - отозвался Филька и махнул рукой вправо. - Да только делать там особенно нечего. Рыбы мало. Мужики временами ходят порыбачить, да улов всегда скудный. Вот разве что... Петька рассказывал, что купаться там можно...
- И не думайте! Сколько повторять? - Быстро оборвала рассуждения сына Рада. - И Онисиму скажу, чтоб за сорванцом своим лучше приглядывал, утопнет еще. Речушка-то мелкая, да дно илистое, топкое. И берега там неудобные, вязкие. Пиявок только нахватаетесь или щука за пятку цапнет!
- Ой! - Кирка в страхе округлила глазенки и сжала кулачки. Нет, купаться она туда не пойдет. А вот Филька с Ярошкой разочарованно вздохнули.
- А как так получилось, что речка была такая большущая, а стала такая махонькая? - спросила девочка.
- Ты не знаешь?! - Удивленно протянул Ярошка. - Про войну? Про глупых симольцев? Это ведь все знают, во всем царстве. Все, все!
- Ага, есть у нас в доме мастак байки травить да небылицы складывать, когда медовуха на столе есть. Вот все царство и знает, - хихикнула Радушка, косясь на мужа. Тот, хмыкая, покачал головой в ответ.
- А что, Савелий, может расскажешь еще разок? - Попросила Тася. - А дети пока отдохнут немного. День длинный впереди. Медовухи я, конечно, с собой не прихватила, зато припасла в дорогу вот что.
- Ну раз такое дело, то как отказать? - Засмеялся мельник, принимая фрукт.
Мужчина расположился прямо на настиле, а женщины и ребятня расселись на лавке и разделили между собой остальные груши. Дети, заскучавшие в дороге, заметно приободрились нежданным угощением и приготовились слушать Савин рассказ.
- Вот, слушайте. События эти, значит, случились в стародавние времена, еще при царе Горохе. Но именно тогда и появилась наша деревня, а потому каждый житель Гнилушек должен историю эту знать. И ты, Кирка, тоже.
Как тебе ведомо, царство наше Весинское, а соседнее, то, чьи земли северней и западней -- Симольское. И сколько люди здесь живут, столько и знают, что через земли обоих наших государств проходит русло Добромысли. Вот только раньше была эта река такая широкая, что с одного берега до другого не докричишься, и такая длинная, что где она начало берет, да где заканчивается -- не узнаешь. Воды ее были полны рыбой, а прибрежный лесок -- птицей.
Но в одну весну река будто бы стала мельче и, главное, рыбы поубавилось. Спросили, значит, наши мужики купцов, что с иноземным царством торговали, так же ли дела и в Симольском государстве. А те говорят, что нет, мол, ярмарки заграничные полны рыбы соленой, какой хочешь.
Дождались наши рыбаки следующий год. А речка вроде бы стала еще чуток уже, и неводы еще легче. Спросили купцов, а те опять то же -- в соседнем царстве рыбы пруд пруди. Заподозрили тогда мужики, что симольцы учинили на своем участке реки плотину. Ну и вестового к нашему государю послали, с жалобой, значит.
Горох долго не рассуждал, отправил грамоту в соседнее государство с требованием плотину разобрать, дабы не чинить препятствий нашим рыбакам и добрососедские отношения не нарушать. Симольский царь, видать, разобиделся и прислал письмо ответное. А в нем сказано, что плотины-де никакой построено не было, а рыбы и воды у вас, то бишь у нас, поубавилось, потому как жадны наши мужики до улова, а бабы -- огороды разводить. Вот мы-де рыбу-то и перевели да речку на полив вычерпали. И еще добавил, что из-за нашего такого к Добромысли отношения - птицы меньше стало. Симольские мужики уже пару лет как ему на то жаловались, да он не хотел с соседями ссорится. Но видно зря. В общем, сами мы во всем виноваты, да еще и на ихнее царство поклеп наводим.
Тут уже наш царь не стерпел. Мало того, что сами плотину поставили, ущерб нашей казне причиняют, так еще и нас же во вранье обвиняют! Взбеленился Горох, велел войско собирать и в поход на соседского царя отправить! Все-таки крутой нрав у царя-батюшки был, ой и лихой...
- Ох! - разволновалась Кира, даже про грушу забыла.
Дядька Сава продолжил:
- И пошел, значит, наш царь на чужую землю войной. Много народу полегло: и среди симольцев, и среди наших. Но мы оказались все-таки сильней. Прошли тогда вдоль всего русла от края до края чужого царства. Да вот только плотины не нашли!
- Как же так! - удивилась девочка.
- А вот так, - передразнил ее мельник. - Показалось, видать, рыбакам-то. Да только, что же уже поделаешь? Людей поубивали, деревни разорили. В общем, послал царь-батюшка новую грамоту иноземному правителю. А в послании было сказано, что война симольскому государю была в наказание за дерзкие слова. Нельзя, мол, с нашим царем так разговаривать!
- Все равно молодец, Горох! Знай наших! - Выкрикнул Филька. И Ярошка угукнул, согласно кивнув.
- Но, сказал царь, воевать мы больше не хотим, а за мир требовать много не будем - заберем лишь часть земель вверх по течению. В назидание. Как ни обидно было государю иноземному, а все же войну он проиграл, и потому с условием Гороха согласился.
С тех пор с соседями отношения у нас и разладились. А вот Гнилушки-то наши как раз на тех землях завоеванных и стоят! Раньше тут симольская деревня была, никто уж и названия-то ее не помнит. Раздал тогда Горох дворы самым отважным воинам - прадедам, значит, нашим. Так тут и живем.
- А что же речка? - спросила Кирка.
- Да так вышло, что после войны Добромысль и правда начала очень быстро мельчать. Вода куда-то ушла всего за пару лет. Пойма заболотилась, рыба перевелась, птица разлетелась, - сказала Рада. - Но нет худа без добра. Сейчас пойдем по левой гати -- выйдем на хорошее, надежное место. Там клюквы-ы-ы... Эх, видимо не видимо!
Девочка съела последний кусочек груши и повернулась, чтобы выбросить огрызок. Мальчишки уже успели затеять пятнашки. А взрослые собрались в дальнейший путь.
- Кира, пошли! Чего сидишь-то? - окликнула девочку Тася.
- А там что за тропа? - девочка указала в сторону бурелома, что был за спиной, пока они сидели на лавке.
Женщины тревожно посмотрели в заросли, в которых с трудом можно было различить старые, по большей части сгнившие и рассыпавшиеся в труху бревна гати.
- Вот ведь углядела, - хмыкнул Сава. - Правда, была раньше и там дорога, но по ней уже давно никто не ходит.
- Ты, давай-ка не болтай, а поднимайся. Идти пора, - раздраженно позвала Тася.
- Действительно, вот разболтались. Клюква сама собой в лукошко не запрыгнет, - поддержала подругу Рада.
- А почему? Почему туда больше люди не ходят? - не сдавалась девочка, вглядываясь в густые заросли.
- Правда, тять, почему? - Две пары мальчишечьих глаз уставились на мельника.
- Ну что вы, бабы, разволновались. Шило в мешке все равно не утаишь, - бросил женщинам вжившийся в роль сказителя Савка. И продолжил, обращаясь к детям: - Значит, дело тут в том, что подлые симольцы, которые до войны здесь жили, решили нашим прадедам отомстить. Пока доблестные весинские войны осматривали кровью и честной победой добытые земли, собрались гадкие симольцы перед идолом своим, что стоял раньше где-то недалеко от деревни. И колдун ихней, поганый баламошка, учинил обряд мерзкий - связался с нечистью, противной равно как Велесию, так и Яролике. И получилось у него наслать на рода наши страшное проклятие. Правда, никто из наших прадедов не понял этого сразу. Они-то как костры за оградой увидали, примчались к симольскому капищу. Ну прокаркал им что-то колдун на своем поганом языке перед тем, как его зарубили -- эка невидаль. Но был тогда среди наших воинов толмач царский, он-то слова те злобные и перевел: "За отнятую землю станете платить родной кровью, и покуда Добромысль снова не станет полноводной -- будет так".
- И что же было? - взволнованный Филька утер рукавом нос.
- Все бы тебе торопиться! - Заворчал сбитый с ритма рассказчик. - Что было, что было -- да то и было, что сбылось проклятье... Через несколько лет появилось на болотах чудище и каждый год стало требовать себе жертву -- чьего-то сына, или сестру, или мужа... И пришлось нашим семьям с такой участью согласиться, потому как если этого не сделать, воспротивиться -- нечисть беды на всю деревню насылала. А если кого-то из родственников соседних деревнях спрятать -- то и там болезни и несчастья начинались. Прознал про это царь и прислал в Гнилушки хранителей Слова да волхвов верных, да ученого люда разного, чтобы от напасти этой землю весинскую, значит, очистить. Но никакого толка от них не случилось - не смогли даже решить, водяной у нас тут завелся или леший болотный. Пустобрехи! А потом сколько еще богатырей приезжало силу свою в ратном бою с нечистью испытывать... ни один не вернулся. Ну Горох тогда и запретил нашим родам из Гнилушек переезжать. Даже ребят в войско не звали больше. Правда, и от податей освободил, чтоб, значит, люди шибко не серчали. И так было и при прадеде моем, и при деде, и отец еще те времена застал. Много людей чудище извело. Целые семьи даже. А потом вдруг... пропало. Может Велесий сжалился над нами. А может оно и само издохло - это уж никому не ведомо. Да только больше в Гнилушки чудище не приходит.
- Тять, так а тропа причем? - Пролепетал Ярошка, за что незамедлительно получил шутливый щелбан.
- И ты туда же? Ну и сыновья мне достались, на каждом слове родителя перебивают, - делано возмутился Сава. - Ладно, слушайте. Когда речка сильно обмелела (это еще до чудища было), кое-где по руслу образовались большие пруды. А в них кишела рыба, которая не смогла во время уплыть. Ну вот, к самому большому такому озерцу рыбаки гать и проложили. Да только когда нечисть появилась, то как раз на озере том и поселилась. Так что по тропе это проклятой, которую ты, Кирка, разглядела, людей к нечисти на заклание и отправляли.
Три пары детских глаз со страхом и любопытством уставились на остов дорожки из бревен, ведущей вглубь зарослей. Вдруг из бурелома донесся треск. И дети, и взрослые насторожились. И тут из кустов вверх взметнуло что-то большое, черное.
- Ай, чудище! - взвизгнула девочка и спряталась за Тасиной юбкой. Женщина и сама вздрогнула.
Ярошка зажмурился и схватился за старшего брата, но Филька даже не шелохнулся.
- Да это же ворона! - Засмеялся мальчишка.
Действительно, по верхнем веткам корявой березы прыгала крупная птица. Кирка, с навернувшимися уже было слезинками, посмотрела наверх. Ворона издевательски каркнула.
- Ну что ты, дочка. Это всего лишь птица, - принялась успокаивать девочку Тася.
- Все, хватит байки травить. Идти пора, а то так и до ночи не управимся. - Рада не одобрительно покосилась на мужа: - Худой из тебя сказитель, Сава, ничего доброго от твоих историй. Только детей перепугал.
Мельник пожал плечами:
- Да не хотел я никого стращать. Рассказал, как дело было. Все же про то знают! Да и нет чудища больше, все дела прошлые.
- Тять, а что надо сделать, чтобы река снова водой наполнилась? -вдруг спросил Ярошка.
- Да кто же его знает, что там эти подлые симольцы выдумали? Они же это назло все. Смекаешь?
Немного погодя ягодники продолжили свой путь к клюквеннику. Только Кирка все вздрагивала от каждого лесного шороха и держалась рядом с матерью.
Филька поравнялся с девочкой и пошел рядом:
- Вот. Тут еще целый кусман остался, - он протянул недоеденную грушу.
- Спасибо, - Кирка улыбнулась и приняла угощение.
- Ты не верь всему, что тятя говорит. Он такие небылицы сочинить может! Вот два лета назад по ночам у мельницы кто-то шуметь стал. Ну отец и выдумал, что это нечисть за мукой ходит. Навьи, упыри всякие. Мол, надоело им сырую человечину кушать, хотят пирогов с мясом испечь. Ярошка тогда сильно испугался, по ночам спать перестал. Да и я струхнул. А потом оказалось, что это кабаны на огород повадились. Мы даже на них охотиться ходили. Ни одного, правда, не загнали, зато я двух белок подстрелил! А тятя сам частенько говорит: "Не приврешь, красиво не расскажешь".
- Так что, не было чудища болотного?
- Наверное было когда-то, - честно ответил мальчик. - О нем и Тимофей Федорович, и дед Степан рассказывали. Но ведь тебе, Кирка, и вовсе бояться нечего. Проклятие-то только на наших, Гнилушкинских родах лежало, а ты - пришлая. До тебя чудищу и дела бы никакого не было.
- А ты как же?
- Пусть только попробует из болота своего вылезти, вот я ему, - Филька погрозил кулаком.
Дети весело засмеялись.
3. Калиновый венок
Время шло. Тася продолжила обучать дочь премудростям травничества и знахарского мастерства. К двенадцати годам Кирка уже самостоятельно мешала несложные снадобья и составляла лекарственные сборы. Были у девчушки в полях да рощах и "свои места", где она наверняка могла найти нужный корешок или траву. Ну или просто красивый цветок и вкусную ягоду. "Лес к тебе щедрый: грибы, растения ценные сами в руки идут. И ты их целебную силу понимаешь -- хорошая знахарка из тебя выйдет, Кирка", - хвалила приемную дочь женщина.
Вот только в деревне за все эти годы девочка так и не смогла стать "своей". Авдохины выдумки давно позабылись и соседские дети, конечно, с Киркой играли, но в гости, во двор никогда не приглашали. А взрослые и вовсе зачастую ее не замечали. Гостинцы, сладости, да даже просто доброе слово доставались девочке редко. И чем старше она становилась, тем сильнее ее это печалило.
Как-то глубокой осенью, после очередного похода в лес, Кирка с Тасей сидели на крыльце. Женщина затопила в избе печь и теперь они вместе ждали, пока наружу через войлоковые оконца выйдет первый, самый густой дым, и заодно разбирали принесенные из леса грибы, решая, что посушить, а что засолить на зиму.
Старая Манька, проходя мимо, плешивым боком неловко задела корзину и едва не рассыпала содержимое.
- Вот тоже, наказание, - проворчала для проформы Тася, отгоняя козу. - Никакого прока, корми только ее.
Манька обиженно проблеяла в ответ и, неспешно ступая по жухлой траве, скрылась за углом дома.
Соседи давно уже удивлялись, зачем женщина держит животное, не способное нести для хозяйства никакой пользы. У травницы был ответ, но она сомневалась, что кто-то из них его поймет. Разве что Радушка.
- Матушка Тасюта, - прервала размышления женщины Кира.
- А почему у нас самая худая изба в деревне? Курная. Ни у кого уже такой нет. Ведь весь потолок в копоти. И красное окошко всего одно, да и то маленькое-маленькое, - вздохнула девочка. - А ведь ты такая знахарка... Такая!.. Да тебя даже в городе знают! И мы могли бы там жить. Ты бы лекаркой была, а я бы за травами ходила.
- Да ты что, Кирка? Не хочу я ни в каком городе жить. - Всполошилась Тася. - И что это тебе наш дом разонравился?
Девочка потупила взор в пол.
- Да не любят нас здесь, матушка. И тебе "спасибо" не всегда скажут, а надо мной девчонки и вовсе посмеиваются. Подкидышем дразнят.
- Жила я уже там, где все приветливые... Да ты мала еще, чтобы понять, - раздраженно ответила Тася. - А в Гнилушках мед в уши может и не льют, зато расклад честный: пока польза от тебя есть и тебе польза от деревни будет.
Кирка окончательно сникла.
- Подумаешь, дразнят ее! - Ворчала женщина, с таким усердием очищая подберезовик, что тот в ее руках раскрошился в труху.
Тася досадливо отряхнула передник. Она злилась. Злилась как и всякий раз, когда чувствовала себя виноватой, но была не в силах что-либо изменить. О чем только думала, когда взяла к себе девчонку? Ведь знала, какие тут люди.
Кирка хлюпнула носом. Сердце женщины сжалось.
- Ну, а тетка Рада? Дядька Савелий, Филька, Ярошка -- с ними ведь ты ладшиь. А у Радушки скоро еще и третий ребеночек родится, может, тоже подружитесь, как подрастет, - она попыталась приободрить дочку.
Кира согласно кивнула, не отрывая взгляда от земли. Тася убрала корзину в сторону и обняла дочь. Манька, до того бродившая по двору, тоже подошла к девочке и легонько уперлась рогатой головой в бок.
Так и закончился бы тот день, если бы вскоре за забором не послышался тревожный, сбивчивый топот копыт, а затем и нервные удары колотушки о створки ворот.
- Таисия, - громко окликнул взволнованный мужской голос. Кирка не сразу поняла, что это дядька Савелий.
Тася поспешила впустить гостя. Она хотела пригласить его во двор, но мельник судорожно вцепился в ее руку.
- Беда, с Радушкой беда, - будто раненный зверь простонал Сава.
Девочка видела, как побледнела мать. Но уже через мгновение знахарка встрепенулась и бросилась в избу.
- Сейчас я, Сава, сейчас, - выкрикнула Тася на ходу.
Кирка забралась с ногами на лавку, которая стояла под окном, и заглянула внутрь дома -- мать металась по комнате, сметая пучки трав и склянки со снадобьями в полотняную сумку. Происходило что-то недоброе.
- Что случилось, матушка? - пискнула девочка, когда женщина выбежала из избы.
Но Тася очень спешила.
- Со двора никуда не ходи. Ворота закрой. Меня жди, - строго скомандовала знахарка и скрылась за воротами.
Кира подбежала к забору. Их с Тасей избушка находилась на краю деревни, а дом Радушки стоял особняком от остальных дворов -- на вершине небольшого холма, рядом с мельницей. Туда, прямиком по широкому полю, и направились Савелий с Тасей верхом на одной старенькой лошаденке. Девочка еще немного постояла, провожая взглядом удаляющийся силуэт всадников, а затем заперла ворота, как и велела мать.
Ждать было тяжело. Кирка, чтобы зря не ломать голову по поводу случившегося, заняла себя работой -- справилась с грибами, почистила курятник и маленький козий хлев, собрала опавшую листву. Но Тася все не возвращалась, и девочка, не придумав больше посильного занятия, присела на ступеньку крыльца. Пропал последний солнечный луч, и небо окончательно затянула осенняя серость. Время, похоже, вообще решило остановиться. Кира загрустила.
Медленно покачиваясь, подошла Манька и, по своему обыкновению, уперла морду в бок девочки. Кира всхлипнула и обняла за шею свою единственную подругу.
- С тетей Радой что-то случилось... а матушка Тасюта все не вернется, - сбивчиво объясняла она козе, а верная Манька терпеливо слушала человеческие тревоги.
Так они и сидели, пока с неба не стал накрапывать мелкий, но частый дождик, отчего на улице стало совсем уж неуютно.
- Ладно, - Кира выпустила из объятий козу.
Она уже было пошла в дом, но вернулась и, ухватив Маньку за рога, потянула ту в избу. Старая коза отчаянно трясла головой и упиралась -- за долгие годы она прекрасно выучила, что заходить внутрь ей нельзя. Кирка тоже знала, что мать будет ругаться, но все равно настойчиво тянула животное за собой - ей сейчас так не хотелось оставаться одной в пустом доме. И в конце концов девчонке удалось подтащить козу к открытой двери.
В сенях на расстеленной соломе лежал недавно собранный урожай яблок. Это обстоятельство оказалось решающим в противостоянии двух упрямиц. Почуяв манящий запах аппетитных фруктов, Манька перестала артачиться. Переступив за порог коза сразу же ухватила вкусное лакомство. Девочка не возражала против утраты пары яблок, но не более того, так что подтолкнула животное дальше, в комнату.
Чадящий, едкий дым успел выйти из избы, и дом теперь был заполнен теплым сухим воздухом и тихим потрескиванием дров, не успевших еще прогореть. Кира постелила на широкой лавке лоскутное одеяло. Манька, дожевав последний кусок яблока, расположилась на полу, рядом с непутевой хозяйкой. Девочка успокоилась и задремала.
Вдруг где-то вдалеке послышался шум. Низкий, глухой, тяжелый. Будто в Киркину сторону шел великан -- сделает несколько шагов и остановится, еще несколько шагов и снова стоит. Но с каждой минутой звук становился все громче, невидимый великан приближался! Сердце бешено заколотилось и девочка подскочила, едва не свалившись с лавки на пол. "Уснула!" - сообразила она, придя в себя. Кира выглянула в окно. Совсем стемнело. Дождь уже прекратился, а на ночном небе застыли редкие обрывки облаков, подсвеченные яркой луной.
Колотушка несколько раз настойчиво ударила о доски.
- Кира! Кирка! - звала Тася.
Тлеющие в печи угольки давали мало света, но девчушке и этих крох было достаточно, чтобы хорошо ориентироваться в собственном доме. Так что, нацепив на бегу лапти и молнией пролетев дворик, уже через минуту она стояла у забора. Радуясь возвращению матери, Кирка скорехонько сняла засов с ворот.
Тася держала под уздцы мельничью лошадь. Одного взгляда на лицо женщины хватило, чтобы девчушкина улыбка исчезла, -- такое оно было бледное и измученное. Мать опустила голову и, не обронив ни слова, завела лошадь во двор. Привязывать животное она не стала, просто отпустила поводья. Лошаденка и сама хорошо понимала, что ей следует ждать.
- Матушка? - неуверенно окликнула все еще стоящая у ворот девочка. Но женщина не обернулась. Как-то тяжело, будто неся на плечах мешок зерна, она направилась к козьему загону.
- Где она? - сухо спросила Тася.
Прежде чем Кира сообразила, женщина уже развернулась и отправилась в дом.
- Ой... - пискнула девчушка. Про Маньку-то она и забыла. Понурив голову, Кирка засеменила за матерью.
Тася редко наказывала дочь, но сейчас женщина явно была не в духе. А девочке очень уж не хотелось отведать березовой каши. Может сказать, что Манька сама зашла в дом? Нехорошо так поступать, но... Она даже всхлипнула. Деревенские ребята только посмеялись бы над Киркиными страданиями. Конечно же надо все свалить на козу. Как иначе?
Когда они зашли в дом, Манька приветственно заблеяла и сама пошла к старшей хозяйке.
- Я не заметила, когда она пришла... - пробубнила девочка.
Вопреки ожиданиям, мать не стала ругаться или кричать. Женщина остановилась в сенях и долго смотрела как старая коза, раскачиваясь из стороны в сторону, неуклюже пробиралась через дверные проемы на улицу. Оказавшись снаружи, животное подставило белесые бока лунному свету и вопросительно посмотрело на людей. Кирка замялась и робко глянула было на мать, но та уже зашла в комнату. В доме было довольно темно, но по движению силуэта девочка поняла, что женщина подошла к шкафчику, где хранились разнообразные склянки и туески, заполненные снадобьями и травяными смесями. Послышалось шуршание и звон потревоженных стекляшек. Когда женщина вновь оказалась в сенях, девочка заметила в ее руках длинный сверток.
- В доме оставайся. Не выходи, - глухо сказала Тася, стараясь не смотреть на дочь.
Женщина вышла во двор и ухватила веревку, обвязанную вокруг Манькиной шеи. Кирка растерянно посмотрела ей в след. По краю свертка скользнул холодный блик. И девочка все поняла...
- Не надо... - одними губами прошептала она.
Кирка кинулась к матери и обхватила руку, которой та удерживала веревку.
- Матушка не надо! Манька не виновата, это я ее в дом затащила. Я! - сквозь слезы затараторила Кирка.
Травница глянула на девочку, и Кира оцепенела - настолько исказились привычные черты лица приемной матери. И такая мрачная, холодная воля была в глазах той женщины, которую девочка знала уже семь лет -- большую часть своей недолгой жизни, - а теперь, будто видела в первый раз...
- В избу иди, - ледяным тоном произнесла Тася и одернула руку. - Ну, чего ждешь?
Манька забила копытами и тревожно заблеяла. Женщина гневно шикнула на животное, а потом нетерпеливо толкнула девочку в дом и закрыла за той дверь. Но бревенчатые стены избы оказались не настолько толстыми, чтобы Кирка не смогла услышать и испуганное блеянье, и короткий всхрип. Через короткое время раздался скрежет ворот и топот конских копыт. А потом все стихло.
Кирка горько заплакала.
Светало. Очередной ухаб - и телега остановилась. "Наконец-то дома", - толика облегчения промелькнула на измученном Тасином лице. Женщина неловко спрыгнула с телеги. Скорее даже вывалилась, едва не упав. Кисть левой руки ныла от боли.
Перед возвращением домой Тася попросила Саву забрать козью тушу. С раненной рукой самой управиться ей было не под силу. Мельник, все еще не веря, что все окончилось благополучно, со слезами благодарил знахарку. Не желая покидать жену и новорожденного ребеночка, которых едва не лишился, Сава отправил в помощь старших сыновей - Фильку и Ярошку. Мальчишки ловко запрягли телегу и довезли Тасю до ее двора.
Филька помог отодвинуть створки ворот. Женщина благодарно кивнула.
- Там она, - Тася отвела ребят к торцу дома.
Братья сняли накинутое поверх козьей туши корыто, а затем подхватили измазанную грязью и кровью Маньку и отнесли в телегу. Ярошка еще вернулся и попросил лопату. Он снял окровавленный дерн и прикопал.
- Чтоб крысы не лезли, - деловито пояснил паренек.
- Спасибо вам, ребятки, - устало улыбнулась Тася.
Женщина проводила мальчишек и закрыла ворота. Оставалось самое сложное -- встреча с дочкой.
Тася направилась к избе, но остановилась у порога в задумчивости. Такой уж она человек -- если что-то посчитала правильным, то обязательно сделает, даже, если другие люди этого не одобрят. Так она сбежала из родной деревни, так взяла к себе сироту, а теперь вот... Но поймет ли ее дочь? Да и не знала Тася, как ей это все объяснить Кирке.
С новой силой разболелась свежая рана. Женщина отрешенно посмотрела на обмотанный тряпками обрубок мизинца, вздохнула и зашла в дом.
Кира не спала. Она сидела на полу, прислонившись спиной к стенке, и прижимала к себе колени. Точь в точь как много лет назад, когда Тася нашла ее в лопухах.
Женщина присела на лавку.
- У Радушки сыночек родился, - не зная с чего начать, тихо сказала знахарка.
- Зачем, зачем ты это сделала? - после небольшой паузы сдавлено спросила девочка.