Аннотация: Черное море у берегов Крыма скрывает тайну затонувшкго города. Ее покров приподнимается только для тех, кто наделен даром видеть невидимое и познавать непознаваемое...
ЭХОКРЫМСКОЙ АТЛАНТИДЫ
-И что же пишут местные газеты?
- Да так, всякую ерунду. Вот послушайте: "Некоторые украинские археологи считают, что наиболее вероятные координаты столицы затонувшей Атлантиды - район к югу от Судака. Эта часть дна Черного моря в 20 километрах от мыса Меганом недоступна для исследований. Здесь находитсяместо мощнейшей магнитной аномалии, где не могут работать электронные приборы".
(Из разговора на крымском пляже)
Белый, огромный и великолепный, раскинулся на острове Посейдона, омываемом синими водами Понта Эвксинского, Город Атлантов - осколок могучей империи, ставшей известной античному миру благодаря трудам эллинского ученого Платона. Здесь, скрываясь от гнева богов, погубившего Атлантиду, нашли прибежище несколько десятков тысяч потомков основателей древнейшей цивилизации Земли.
...Нея спешила к храму. Его бело-золотая громада, сверкавшая в лучах восходящего солнца, возвышалась на холме в самом центре города-острова. В этот ранний час улицы и площади были безлюдны и тихи. Сонно смотрели наглухо закрытые ставнями окна домов богатых горожан. За высокими каменными заборами слышалась перекличка петухов и воркование голубей. В канавках вдоль мощеной проезжей части улиц тихо журчала вода. Свежая листва фруктовых деревьев и обвивающих балюстрады балконов и террас зарослей плюща и винограда ярко зеленела и искрилась капельками росы.
А на окраине города, сбегающей по склону холма к морскому побережью, уже кипела работа. Рыбаки, населявшие прибрежные кварталы, выбирали из сетей первый улов и торопились сбыть базарным перекупщикам еще не потерявший свежести живой товар. Вскоре отсюда одна за другой потянутся к центральному рынку запряженные ослами повозки с серебристой кефалью и ставридой, белобрюхими катранами, плоскими скатами, полупрозрачными креветками, рапанами, мидиями и прочими дарами моря.
Жизнь рыбачьей слободы была знакома Нее до мелочей. Здесь она родилась и провела десять лет своей короткой жизни. Совсем недавно ее отец-рыбак, исполняя обет, данный богам в честь своего чудесного спасения на море во время шторма, отдал единственную дочь в храм Посейдона. В начале весны Нея прошла обряд посвящения. Теперь она не только прислуживала во время ежедневных храмовых молений, но и участвовала в праздничных церемониях и торжественных шествиях. Вот и сегодня ей предстояло сыграть свою маленькую, но, как ей казалось, важную роль в пышном празднестве, ежегодно устраивавшемся в день летнего солнцестояния, после которого она должна была принять сан младшей жрицы. При мысли об этом ее маленькое сердечко сжималось тревожно и радостно. Дрожа от утренней прохлады и охватившего ее предпраздничного волнения, Нея ускорила шаг. Отчий дом, под кровом которого она провела ночь последний раз в своей жизни, остался где-то далеко - все мысли и чувства поглощал предстоящий праздник.
Торжества удались на славу. К полудню на площади перед храмом собрались многие тысячи жителей города-острова, одетых в лучшие наряды, с венками из живых цветов на головах. До позднего вечера не смолкали торжественные гимны во славу Посейдона и других морских божеств, чьи статуи, отлитые из чистого золота мастерами древней Атлантиды, возвышались на фронтоне храма. Бесконечной чередой сменяли друг друга красочные процессии жрецов и жриц, актеров и музыкантов, воинов и атлетов. А когда над островом опустилась ночь, город озарился множеством факелов, при свете которых праздник продолжался с новой силой, вовлекая всех горожан - от малого до старого - в вихрь буйного веселья.
Между тем, последние минуты Города Атлантов были уже сочтены. В огненных глубинах Земли, где клокочет, ища выхода, расплавленная магма, зарождался чудовищный взрыв. Он потряс дно моря, расколов его, как яичную скорлупу, сетью глубоких трещин. Оторвавшаяся от монолита плита, высшей точкой которой был остров Посейдона, опустилась в бурлящую бездну, унося с собой великолепный город и его население. Последним, что увидела Нея, была падающая на нее мраморная колонна с расширяющейся кверху резной капителью...
***
Мануэле никогда не считал себя трусом. Ведь он был потомственным рыбаком, а это дело не для малодушных. Штормы и шквалы, подводные рифы и коварные течения - мало ли опасностей подстерегает того, кто отважился связать свою судьбу с морем. А предки Мануэле - генуэзцы, приплывшие в Солдайю* более полувека назад и построившие здесь великолепную крепость - были не только настоящими моряками, но, кроме того, храбрыми воинами и отчаянными авантюристами.
Однако в этот раз, вернувшись с очередного рыбного промысла, парень был изрядно напуган и не стеснялся признаться в этом себе и своим приятелям, собиравшимся каждый вечер в таверне "Морской гребешок", которую содержал старый Карло - друг его покойного отца.
Отец Мануэле умер прошлой зимой, после того, как его лодка перевернулась в неспокойном январском море. Он сумел добраться вплавь до ближайшего рыбацкого суденышка, и даже злополучную лодку, болтавшуюся на волнах вверх дном, удалось спасти. Но после вынужденного заплыва в ледяной воде отец сильно простудился, да так и не оправился от болезни.
Зимы здесь суровые, не то, что на далекой прародине генуэзских поселенцев, в солнечной Италии. Мать и две младших сестры Мануэле начали зарабатывать на жизнь тем, что пряли шерсть, купленную у кочевников-скотоводов на местном базаре, и вязали из нее теплые чулки на продажу. Но настоящим кормильцем семьи стал Мануэле, которому едва минуло восемнадцать. Несмотря на то, что благосостояние в доме погибшего рыбака за по-
*Солдайя - генуэзское название города Судак в Крыму
следний год заметно пошатнулось, более зажиточный Карло не отказался от своего обещания отдать в жены единственному сыну покойного друга младшую дочь Бьянку.
Ворвавшись в таверну с горящими черными глазами на пепельно-бледном лице, Мануэле схватил со стола первую попавшуюся кружку и осушил ее до дна. Неповоротливый толстяк Паскуале, который не успел даже пригубить только что поданное ему вино, начал было флегматично возражать на выходку приятеля, но, увидев его безумный взгляд и дрожащие руки, запнулся на полуслове.
- Я ее видел! - объявил Мануэле, едва переведя дух.
- Кого? - удивились подвыпившие друзья. Обычно он веселил их разными байками и розыгрышами, но теперь, как видно, бедняге было не до шуток.
- Слушайте. Плыву я в своей лодке в дюжине миль от берега, как раз напротив мыса...
- Какого черта тебя занесло в такую даль? - спросил кто-то, но на него тут же зашикали любопытные, окружившие Мануэле плотным кольцом.
- Сворачиваю парус, бросаю якорь и начинаю потихоньку заводить сеть. И вдруг вода сделалась прозрачной, как стекло, до самого дна всё видно. Водоросли поднимаются из глубины, колышутся, а между ними плавают рыбы: то огромные, в руку длиной, то стайки мальков, как россыпь серебряных монеток.
Потом мой взгляд стал проникать еще глубже, сквозь дно, покрытое песком и ракушками. Я различил очертания гигантских фигур - полулюдей, полуживотных, с хвостами рыб и ящериц. Они тускло светились под толщей воды и песка, будто отлитые из золота. Как поваленный лес, повсюду лежали белые мраморные колонны.
Вот тут-то и появилась она - ундина... Я увидел ее так близко, что, казалось, мог бы дотянуться до нее веслом.
- И ты не попробовал поймать ее в свою сеть? - насмешливо спросил задира Умберто, на которого не подействовал охвативший всех остальных мистический трепет. Не замечая иронии, Мануэле возразил:
- Да ведь это был призрак! Я видел, как сквозь ее тело - белое и зыбкое, как туман над водой осенним утром, проплывают рыбы и просвечивают обломки резных колонн. Ундина смотрела мне прямо в глаза, и я не мог оторваться от ее взгляда. Она словно опутывала меня незримыми узами и тянула вниз.
Не помню, как я снялся с якоря и, налегая на весла, помчался прочь от того проклятого места. Сердце у меня словно заледенело от ужаса, а в ушах назойливо звучало: вернись, вернись...
Друзья уже давно разошлись по домам, а Мануэле всё сидел за почерневшим дубовым столом, уставившись куда-то в темный угол таверны, почти не освещенный слабыми неровными огоньками масляных ламп. Он даже не замечал взглядов Бьянки, которая то и дело проходила мимо, собирая посуду с опустевших столов.
- А она красивая? - вдруг раздался рядом с ним нежный девичий голосок, в котором слышались затаенные нотки обиды и ревности.
- Кто? - встрепенулся Мануэле.
- Ундина.
- Да, наверное.
Увидев, что Бьянка нахмурилась, Мануэле поспешно добавил:
- Но ты, конечно, гораздо красивее. - Он и в самом деле считал свою невесту с ее пухлыми щечками и округлыми формами, угадывавшимися под скромным домашним платьем из серой холстинки, образцом женской привлекательности. - Понимаешь, она такая...- Мануэле замялся, не в силах объяснить, чем же так поразила его воображение бестелесная морская дева.
Да и ни к чему было тревожить полудетский разум простодушной Бьянки рассказами о подводном призраке. Никогда больше, даже десятилетия спустя, проснувшись среди ночи от привидевшегося ему взгляда прекрасной ундины, Мануэле не делился с женой воспоминаниями о том давнем происшествии, которое он и сам уже считал невероятным.
***
Над побережьем с подступавшими к нему кривыми узкими улочками взошла яркая, слегка ущербная луна. На фоне посветлевшего неба четко обрисовался силуэт старинной крепости, что возвышалась на конусообразной горе над городком. В призрачном лунном свете проступили глухие стены домов, обращенных окнами внутрь двориков, высокие глинобитные заборы, а над ними - раскидистые ветви инжиров с большими резными листьями и множеством созревающих плодов. Вечер был теплым и тихим, но с тем почти незаметным дыханием свежести, которое сменяет неподвижный зной на исходе лета. В садах громко, заглушая слабый шорох волн, доносящийся со стороны моря, звенели цикады.
Прижавшись ухом к двери и затаив дыхание, Халида прислушивалась к голосам, доносившимся с мужской половины дома. С тех пор, как ее муж Мустафа решил совершить паломничество в Мекку, по вечерам к ним зачастил старый ходжа Ахмет, живший по соседству. На этот раз их благочестивый разговор касался мусульманских святынь.
- Доводилось ли тебе, Мустафа, бывать в городе Гёзлёве, который русские теперь называют Евпаторией? - спросил старик, поглаживая седую бороду.
- Да, отец, я не раз бывал там в юные годы, когда работал матросом на большой рыболовной шхуне.
- Тогда ты наверняка видел недалеко от пристани старинную мечеть Джума Джами.
- Конечно, и даже заходил туда, чтобы помолиться о попутном ветре и хорошем улове.
- А известно ли тебе, сын мой, что построил ее еще триста лет назад великий зодчий Синан из Стамбула? Да и в самом Царь-городе его творения не затерялись среди других храмов, коих великое множество на берегах Босфора и Золотого Рога. Вот, например, знаменитая мечеть Сулеймание, у стен которой нашли упокоение султан Сулейман Великолепный, его русская жена Хюррем и их дети. Как передать словами ее неземную красоту, стройную легкость минаретов, вознесенных к небу, подобно копьям ислама, торжественную тишину сводов, настраивающую душу на возвышенный лад? Едва попадаешь туда, как мысли сами собой устремляются к Богу, а сердце раскрывается для молитвы...
Надо же, Халида никогда бы не подумала, что старый ходжа может быть таким красноречивым! Он продолжал свой рассказ о достопримечательностях Стамбула, а перед ее мысленным взором, как живые, представали удивительные картины: зеленоватая гладь Босфора, подернутая легкой рябью, а на ней - множество юрких турецких фелюг и тяжело груженых парусников румийских купцов. Величественный и неприступный дворец Топкапы - обитель самого султана, правителя могущественной Османской империи. Древние храмы, где хранятся величайшие сокровища мусульманского мира: меч Пророка Мухаммеда, прах с его гробницы и даже волос из бороды Пророка...
Чего бы только не отдала Халида, лишь бы взглянуть на все эти чудеса! Но просить мужа взять ее с собой в Мекку она бы не решилась. Семья рыбака была не настолько богата, чтобы позволить себе отправиться в такое путешествие сразу двоим. А почувствовав, что ею движет скорее суетное любопытство, нежели истинное благочестие, молодая женщина и вовсе устыдилась своих мимолетных мыслей. Тем более, невольной виновницей того, что ее муж вынужден надолго покинуть дом, подвергать себя лишениям и опасностям пути, она считала саму себя. Десять лет назад Мустафа взял ее в жены, но детей у них до сих пор не было. У священной Каабы он собирался молить Аллаха о сыне.
Почему он не женился еще раз, как это дозволено мусульманину? Суровый и немногословный, Мустафа не говорил ей об этом, но Халида знала: полюбив однажды, он никогда не променяет ее на другую женщину.
Как-то ранним утром, в тот час, когда Мустафа обычно возвращался с ночного лова, Халида пекла лепешки в печи во дворе своего дома. От этого привычного занятия ее отвлекли пронзительные крики мальчишек на улице. Вскоре над высоким глиняным забором показались их чумазые лица с блестящими от возбуждения глазами:
- Халида-ханым, ваш муж вытащил утопленницу! - выпалили они недружным хором.
Схватившись за сердце, женщина наперегонки с мальчишками побежала к пристани.
Тело утопленницы, только что освобожденное от пут рыбачьей сети, в которую оно попало в открытом море, было распростерто на причале. Халида окинула его быстрым взглядом: чуть набухшие бутоны сосков, впалый живот, гладкий треугольник лона... Девочке было не больше одиннадцати лет. Ее спутанные пепельные волосы и белая кожа ясно давали понять, что она не татарка. Русская, гречанка? Волна щемящей жалости захлестнула Халиду изнутри.
И вдруг... Рыбак и его жена не поверили своим глазам! Девочка слабо вздохнула, и ее ресницы слегка вздрогнули. Неужели она жива?
- Бегите за русским доктором, - велел Мустафа вертевшимся неподалеку мальчишкам, а Халида сбросила надетый на голову легкий халат с завязанными на затылке рукавами - некое подобие паранджи без сетки, закрывающей лицо, и закутала в него девочку. Рыбак взял на руки ожившую утопленницу и осторожно отнес ее в свой дом.
Врач еще не появился, а девочка уже начала понемногу приходить в себя. Открыв глаза цвета летней морской волны, она обвела медленным взглядом комнату и остановила его поочередно на лицах Мустафы и его жены.
- Кто ты? Как тебя зовут? - спросила Халида, не надеясь, впрочем, на немедленный ответ: девочка явно не понимала по-татарски.
Тогда она приложила ладонь к груди и отчетливо произнесла:
- Я - Халида. Ты - ... - она слегка наклонилась к незнакомке и коснулась кончиками пальцев ее холодной, будто безжизненной руки.
- Н-не... - то ли застонала, то ли попыталась что-то сказать девочка, и ее глаза обессилено закрылись.
- Может быть, Неше? Мустафа, давай будем звать ее Неше* - я чувствую, что с ее появлением к нам в дом придет радость. И пусть она будет нашей дочерью...
Военный лекарь из расквартированного неподалеку казачьего полка, осмотрев Неше и напоив ее микстурой, сообщил приемным родителям нерадостную весть. Не найдя у нее видимых повреждений, он обнаружил, что, возможно, от сильного удара головой, девочка лишилась слуха и речи. Такое могло произойти во время кораблекрушения. И хотя пока никто в городке не слышал, чтобы недалеко от его берега затонул корабль, так было проще всего объяснить загадочное появление утопающей на месте рыбного промысла.
Мало-помалу Неше прижилась в доме рыбака. Целыми днями она охотно помогала Халиде по хозяйству, а Мустафе - в торговле мелкой рыбешкой, которую отказывались брать перекупщики. Особой дружбы с соседями и их детьми она не водила, но все относились к ней с симпатией и каким-то суеверным почтением. Ни один сорванец не смел обидеть глухонемую, хотя дразнить на базаре калек и сумасшедших было любимым развлечением местной детворы. А на закате она в одиночестве уходила на берег моря и долго смотрела вдаль. Может быть, она вспоминала свою прежнюю жизнь или подробности случившейся с ней трагедии? Этого не знала даже ее приемная мать.
Однажды, случайно встретив на улице Мустафу, старый ходжа Ахмет сказал ему:
- Ты слышал, через неделю из Феодосии отплывает в Стамбул и далее, в Аравию, большой корабль с паломниками. Готов ли ты отправиться с ними?
- Я не поеду в Мекку, отец.
- Почему?
- Я хотел просить Аллаха, чтобы Он послал мне ребенка. И у меня появилась
*Ne?e (тур.) - радость
дочь. Это знак свыше.
- Но ведь ты мечтал о сыне?
- Аллах знает наши чаяния лучше нас. Значит, такова Его воля.
- Глупец, ты подумал о том, что твоя дочь никогда не выйдет замуж? Кому нужна глухонемая! И стать опорой в старости вам с Халидой она вряд ли сможет - такая слабенькая и бледная, наверняка, умрет раньше вас.
- Время покажет, почтенный ходжа, а пока прошу вас оставить нашу семью в покое, - вежливо, но решительно закончил разговор Мустафа, так сверкнув на старика угольно-черными глазами, что тот поспешно удалился, бормоча подходящую к случаю суру Корана и теребя агатовые четки.
Через год у Халиды и Мустафы родился сын. Его назвали Али - в честь любимого зятя Пророка Мухаммеда. Когда настала пора мальчику пройти обряд обрезания, на праздник - сюннет - в доме рыбака собрались все соседи. Пришел и ходжа Ахмет, давно позабывший старую обиду. А вскоре Неше пропала, так же внезапно, как когда-то появилась.
О ее исчезновении в городке ходили разные слухи. Одни говорили, что она утонула. Якобы, в сильный шторм ее видели отвязывающей утлый баркас хромого Саида, который потом нашли на мысе разбитым в щепы. Другие считали, что Неше попросту сбежала в Стамбул с молодым моряком с турецкого торгового судна, заприметившим ее на базаре. Но это были всего лишь досужие разговоры.
Халида очень горевала по Неше, и только заботы о маленьком сыне спасали ее от отчаяния. А Мустафа говорил: "Море дало нам ее, и море забрало ее обратно".
***
Над Судаком царило безжалостное июльское солнце. Нея Тальберг сидела за столиком летнего кафе с бутылкой пива, которое она отхлебывала прямо из горлышка, игнорируя бокал, поданный официантом. Голова нестерпимо болела после вчерашнего возлияния дешевым вином, купленным на базаре у местных умельцев и распитым водиночку на неряшливой кухне ее убогой квартирки гостиничного типа. Настроение, бывшее препаскудным еще с вечера, после пробуждения ничуть не улучшилось, и она решила "выйти в люди".
По набережной сновала нарядная и беззаботная толпа отдыхающих. Отовсюду неслась музыка - из открытых кафе, павильонов с игровыми автоматами, площадок с аттракционами. Но сегодня всё это не развлекало, а лишь раздражало Нею, усиливая тупую боль в затылке. Она завела правую руку за голову и взъерошила пальцами коротко стриженые волосы над шеей, выкрашенные в невероятный бордовый цвет. На мгновение стало легче, и она замерла, как бы глядя на себя со стороны.
Зрелище, надо признать, было безотрадным. Помятое лицо с припухшими глазами; расплывшаяся фигура, одетая в мешковатые брюки и широкую белую рубаху. Женщина неопределенного возраста. А ведь ей нет еще и тридцати...
Неужели это я - Нея Тальберг? - мысленно повторяла она. Нет, не я. Не-я. Нея. Я... Это действительно я сижу здесь, облокотившись на стол и обхватив запястьем белый ворот у корней окрашенных волос... Кажется, неплохо звучит для начала стихотворения, - вдруг подумалось ей.
Нея уже давно не писала стихов. А было время, когда ее поэтические сборники издавались огромными тиражами, которые расходились по всему бывшему Союзу. Первая книжка вышла, когда ей было всего деcять лет. Предисловие к ней написал знаменитый поэт-шестидесятник. Это была сенсация. На авторские вечера юной поэтессы собирались полные залы интеллектуальной публики не только здесь, в Крыму, но и в самой Москве. Как только ее не называли: чудом, гением, даже посланницей из космоса...
Откуда брались в ее детской голове все эти мысли и образы, обретавшие на бумаге столь зрелую и совершенную форму? Нея и сама не смогла бы этого объяснить. Но порой ей казалось, что глядя на море с высоты старинной генуэзской крепости, нависшей над городом массивными стенами и башнями, она теряет ощущение пространства, времени, собственного тела и медленно погружается куда-то - то ли в толщу воды, то ли вглубь столетий... Перед ней возникали причудливые видения, она слышала странные звуки - и тогда как бы сами собой складывались строки ее лучших стихотворений.
"Там, где на дне лежит колонна,
Как оркестровая труба,
Где проплывают рыбы сонно,
И ждет их страшная судьба
В лице морской зубастой щуки,
Там нимфы нежные живут
И к нам протягивают руки,
И слабым голосом зовут..."* - читала она нараспев, полуприкрыв огромные аквамариновые глаза, и сотни людей, сидящих в концертном зале, замирали, завороженные простыми, но насыщенными таинственной энергетикой словами, льющимися из уст юной ундины.
Всё прекратилось, когда благодаря стараниям предприимчивой матери Неи они переехали в Москву, обменяв свою просторную крымскую квартиру на столичную малометражку. Какое-то время Нея держалась на старом репертуаре. Ничего нового сочинить ей не удавалось, да и не особенно хотелось, ведь шансов опубликовать свои произведения почти не было. В стране полным ходом шла перестройка - кому нужны ее стихи, когда народ
озабочен лишь тем, чтобы отоварить талоны на водку, сахар, мыло и пару башмаков?
Однако все эти заботы мало коснулись Неи - она жила в своем мире, лежащем как бы в параллельной плоскости, не пересекающейся с реальностью. Ее окружало "избранное общество" знаменитостей и нуворишей, богемная жизнь с ежевечерними "выходами в свет" - рестораны, бары, ночные
клубы. Что было потом? Неудачный брак в семнадцать лет, стремительно
* Использован фрагмент из стихотворения Александра Кушнера "Нимфы"
прогрессирующий алкоголизм, затяжная депрессия с попыткой суицида, долгие месяцы в реанимации и травматологическом отделении больницы, годы забвения и одиночества...
Средств, которые остались у нее после развода с "новым русским" мужем, едва хватило на покупку "гостинки" в родном Судаке, куда Нея в конце концов вернулась, оставив московскую квартиру матери и младшей сестре. Будущее представлялось ей туманным, а о прошлом и вовсе не хотелось думать. Ну, разве что оно само напоминало о себе - то ноющей болью в отечных ногах, переломанных после того давнего прыжка из окна четвертого этажа, о котором писали все центральные газеты, то нечаянной встречей с бывшими знакомыми или поклонниками. Вот и сейчас к ней подлетела какая-то расфуфыренная столичная штучка:
- Нея Тальберг! Вот уж кого не ожидала здесь встретить, так это тебя!
- Почему же? Судак - маленький город, всего семнадцать тысяч человек населения, а я - одна из них.
- Извини, я не знала, что ты переехала из Москвы. И чем ты здесь занимаешься?
- Ничем. А ты?
- Я приехала отдыхать. А вообще работаю там же, в редакции. - Теперь Нея вспомнила: это помощник редактора одного из молодежных журналов, когда-то охотно печатавших ее поэтические опусы. Кажется, Наташа. - Ты уже не пишешь стихи? Может быть, я могла бы помочь тебе что-нибудь опубликовать... - В ее глазах и голосе явно сквозит жалость.
- Ну почему не пишу... Вот, например... - Нея напрягает память:
Обхватив запястьем белый ворот
У корней окрашенных волос...
Как назло, больше ей не удается выдавить из себя ни строчки. Москвичка уходит, скрывая разочарование за преувеличенно бодрыми фразами. Ну конечно, будет теперь говорить всем знакомым: вы знаете, Нея Тальберг окончательно спилась, опустилась и растеряла весь свой талант. Самое ужасное, что это истинная правда.
Но есть и другая истина. Это раскаленная солнцем земля древней Сугдеи*, по которой ходили скифы, эллины, генуэзцы, турки, татары и еще множество народов, оставив свой след в каменных творениях, переживших века. Это воздух, напоенный ароматами степных трав и горных лесов, насыщенный соленой свежестью морского бриза. Это море - чарующее и манящее, таящее в своих глубинах нечто, недоступное взглядам не только досужих курортников, но и исследователей-аквалангистов. Увидеть его дано лишь немногим, родившимся на этом благословенном берегу - не глазами, а душой, наделенной редкой способностью видеть невидимое и познавать непознаваемое. Может быть, именно в этом и заключался главный талант девочки со странным именем Нея...