Уходит жизнь, и я тому виной.
И пустота свивается в суставы.
И тянет сладким запахом отравы
предчувствий предрассветный перегной.
Точней воспоминаний и тоски
навылет бьют отточенные стержни.
И эта ночь, непоправимей прежних,
уже сжимает сталью губ виски.
И хорошо, что выход в никуда
заменит то, что здесь не удержала.
И жалость, мягкий наконечник жала,
не тронет ни корней и ни плода.
И что еще останется вовне,
когда, уже лишенный циферблата,
как Диоскур бессмертный без собрата,
мой голос проплывает в стороне.
И никаким желаньем не ужален,
летит назад, в созвездие причин.
И, слава Богу, он неразличим
не более, чем он неподражаем.
И предсказаний известковый туф
колеблет пустоты рисунок плоский.
И отлетают дни, как отголоски,
осуществляясь линиями букв.
И вот уже впивается в зрачок
окно незаштрихованной бумаги.
И безошибочный пейзаж из браги
чернил уводит вдаль пера смычок.
И смысл, ослабив петли бытия,
отпустит, усложняясь и яснея.
И тише Время. И слышней идея
его, и дальше вектор острия.
И жизнь и смерть на плечи сядут мне,
как мимоходом сказанные Богом
два слова, не стесненные предлогом.
И голос проплывает в стороне.
Декабрь 1998