Эта история с шафранным шахматным оттенком произошла на механико-математическом факультете МГУ, в далекие-далекие времена, в начале 70-х годов прошлого века. И, наверное, только там она и могла произойти, и, наверное, она могла произойти только в то самое время. Сегодня красивые девушки в шахматы не играют, а подрабатывают на подиумах. Да и вообще - идут ли сегодня девушки на мехмат? Хотя бы для того, чтобы выйти замуж за будущего академика? Их и раньше там были единицы, а уж в нынешнее то достославное времечко... Но, однако, главное в этой истории не шахматы, а характеры персонажей.
Для начала пару слов скажу об окружающей историю обстановке. Иногородних первокурсников мехмата тогда заселяли в 6-й "мехматовский" корпус ФДС, что на Ломоносовском проспекте 31, по мере их прибытия. Приехавшие с разных концов нашей необъятной страны студентки со своими сумками и чемоданами спешили к коменданту общежития, и та заселяла их на второй, "женский", этаж в свободные пятиместные комнаты в порядке нумерации комнат. Этаж был именно второй - это чтоб молодые люди в окна к девушкам не заглядывали, и чтоб не слишком высоко ходить было. Так методом случайного отбора и произошло, что в одной комнате оказалась девушка, которую мы условно назовем Алевтиной*, и сестры-близнецы, которых мы назовем фамилией Петерс*. Их звали близнецовыми именами Анета и Анита, и были они не какими-то там беспородными двойняшками с сомнительными правами на похожесть, они были именно той волшебной игрою природы, которую называют одинаковки, то есть они были похожи друг на друга как две капли воды. Они отличались друг от друга только одной буквой в имени. Их часто путали даже близкие друзья, а сестры с удовольствием подыгрывали создателю и иногда ради шутки сдавали друг за друга экзамен или, испытуя своих воздыхателей, по очереди ходили к ним на свидание. Наверное, и то и другое было остренько, в этом было много взбадривающего постную математическую жизнь адреналина. Но не будем отвлекаться на описание этих мелких шалостей, потому что, как я уже высказывался, не они есть темой моего рассказа.
Девушка Алевтина была из алтайского села Панкрушиха*, что находится в трехстах километрах от пансибирского города Новосибирска, который сам расположен черт его знает где, в трех сутках пути на поезде от столицы нашей родины. Село это было большое, старинное и дородное, оно было административным центром одноименного района, и одно из его достоинств было в том, что оно находилось всего в 12 километрах от железной дороги Барнаул-Москва. Чем Алевтина и воспользовалась. По окончанию школы она не поехала в более близкий, но довольно неудобно расположенный с точки зрения логистики раскинутых здесь железнодорожных сетей Новосибирск (туда нужно было ехать с утомительной пересадкой через Барнаул, а Интернета тогда еще не было, и билеты Барнаул-Новосиб можно было купить только на месте, а их могло и не быть), а отправилась в Москву, на прямоезжем поезде "Барнаул-Москва". Учителя хвалили ее успехи по математике, поэтому она поехала поступать на мехмат - а то куда же еще? - и поступила.
Сестры Петерс были из прибалтийского города Елгава*, который до революции был Митавой, бывшей столицей Курляндского герцогства. Одним из герцогов которого был соправитель Российской империи Эрнст Йоганн Бирон, управлявший страной вместе со своей подружкой Анной Иоанновной. Сестры с отличием закончили специальную математическую школу города, и с сознанием правильно делаемых по жизни шагов приехали в Москву поступать на мехмат. И с легкостью обе поступили. Кем они хотели стать после завершения учебы в университете - автору данного рассказа неведомо. Наверное, думали защитить кандидатскую, "а там посмотрим". Сестры быстро стали чарующей легендой своего курса. Где бы они ни появлялись, две одинаковые красавицы, с иссиня черными волосами ниже плеч, с точеными шахматными фигурами и тонкими лицами, с легким прибалтийским шармом, одетые по последней рижской моде - все мужское население вокруг них падало на пол с легким костяным стуком, расшибая себе лбы и колени.
Но пора бы мне перейти в своем рассказе поближе к тому, что обозначено в подзаглавии как старая шахматная история. Как-то в очередном ничего не значащем разговоре сестры Петерс случайно узнали, что живущая в их комнате Алевтина умеет пользоваться изобретенной в Индии древней игрой и знает шахматные ходы. Сестры считали себя изрядными шахматными игроками. В Елгаве они ходили в соответствующий кружок при городском дворце пионеров и были там безусловными фаворитами. В их глазах Алевтина представляла собой легкую эндшпильную добычу. Сестры в тот момент скучали и решили невинно развлечься. На их коварное предложение сыграть с ними в современную разновидность чатуранги Аля охотно согласилась и в двух коротких партиях разделала каждую из них под гладкий испанский орех.
Сестры неописуемо изумились этому абсолютно необъяснимому для них случаю и предположили редкую аномалию в случайных процессах движения шахматных фигур, еще не описанную законами Кометье-Колмогорова. Не могло такого быть, чтобы выпускницы математической школы славного прибалтийского городка Елгава, бывшей столицы Курляндии, так позорно быстро проиграли деревенщине из далекого Алтая. Сестры предложили Алевтине повторить встречу за доской, надеясь на исправление кривой вероятности в сторону правильного значения математического ожидания результатов встречи. Алевтина снова охотно согласилась и снова в двух коротких партиях не оставила им и малейших шансов даже на скромный ничейный результат. До этого она играла в шахматы только со своим папой, ученым специалистом по сибирской тайге. На всякий случай в течение нескольких последующих дней сестры сделали еще десяток подобных проб, но результат был - увы! - все тот же: монета удачи все время падала на противоположную от них сторону. Сестры вынуждены были признать свое тотальное поражение и отступить за демаркационную линию.
*
Однако милитаристские амбиции сестриц не оставляли. На следующем курсе студенты переселялись из пятиместных комнат ФДС на Ломоносовском в трехместные блоковые комнаты ГЗ МГУ, где мехмат занимал место в зоне "Б" от 12-го этажа и выше. В каждом блоке были две независимые комнатки с общим входным коридором, в котором находились общие на весь блок туалет и душевая кабинка. В комнатах стояли два стандартных диванчика для спанья, стол с двумя стульями и буфет - для книг и посуды. Вся мебель, включая стулья и плечики для верхней одежды, была изготовлена по специальному правительственному заказу в советском городе Таллине, что должно указать читателю на высокое качество ее изготовления. Даже после двадцати лет беспощадной студенческой эксплуатации эстонская мебель в целом выглядела вполне себе сносно. Теоретически комната была рассчитана на двоих. Студенты третьих и четвертых курсов жили в таких комнатах по трое: третьему ставили на ночь раскладушку, а днем ее убирали. Студенты 5-го курса жили в таких комнатах по двое, а аспиранты - в тихом уединении с наукой.
Сестры Петерс уговорили Алевтину жить на третьем курсе с ними в одной комнате, втроем. У тщеславных сестриц это была часть далеко идущего плана разгромной победы над непокорной сибирячкой. Летом на каникулы они поехали в свой родной город Елгаву, и там в молодёжном центре "Junda" прошли ускоренный месячный курс овладения шахматным искусством. По окончанию курсов одна из сестер получила первый разряд по шахматам, а другая - второй. И в один из первых же вечеров проживания в новой комнате они невинно предложили Алевтине по старой памяти перекинуться в шахматишки. Девушка Алевтина из алтайской деревеньки Панкрушиха по старой памяти охотно согласилась сыграть с ними и сокрушила их бастионы столь же быстро и невозмутимо, как это бывало и раньше. Через час игры оба ливонских замка лежали в дымящихся руинах, а их рыцари выбросили над башнями позорные белые флаги.
Сестры дико возмутились этому обстоятельству и попросили соперницу показать ее натуральную прописку в паспорте, с большим основанием предполагая, что их дурачат. Теперь они были абсолютно уверенны, что Алевтина была не из посконной сибирской деревни, затерянной где-то там на широких алтайско-азиатских просторах нашей страны, как это она сама утверждала, а из Академгородка крупного научного города Новосибирска, и папа у нее, вероятнее всего, академик. Однако паспорт показал твердый панкрушихинский адрес. Ну, что ж? Тогда сестры решили доказать свое превосходство в искусстве тяжелой фортификационной осады. С этого времени каждый вечер, когда Алевтина возвращалась домой после учебы и занятий в научной библиотеке МГУ и устало открывала дверь в комнату, ее ждал приятный сюрприз. В комнате на столе уже лежала открытая шахматная доска, а на ней в боевом порядке стояли фигуры. Далее следовало вежливое приглашение провести совместную партию, от которого нельзя было отказаться. С этого времени сестры перестали стесняться и играли вдвоем. Каждый их ход долго совместно обсуждался и взвешивался, и встречи затягивались далеко за полночь. А утром всем нужно было снова идти на учебу. Алевтина несколько раз предлагала им свою почетную капитуляцию. "Я очень устала и не хочу играть", - говорила она. - "Оставьте меня в покое хоть на один вечер. Давайте будем считать, что я вам сегодня проиграла". "Ни за что!" - гордо отвечали сестрицы. - "Мы хотим победить тебя в честном рыцарском бою! Нам не нужны жалкие подачки на бедность".
Но очередная партия снова неизбежно проигрывалась, и чем далее, тем атмосфера подобных встреч становилась всё скандальнее. Сёстры страстно обвиняли друг друга в никчемной игре и невнимательности, шутливо упрекали Алевтину в том, что ей каждый раз вопреки всей логике окружающей жизни удается выстроить крепкую защиту, пеняли на плохую погоду за окном, неудобно изогнутые в Таллине стулья и прочие досадные помехи в виде случайно залетающих на вечерний огонек гостей. Но особенно яростно и без всяких шуток они набрасывались на Алевтину за то, что она в выходные дни в гостиной Б16 иногда поигрывала в шахматы с однокурсником Игорем Славским, кандидатом в мастера спорта, что каждый раз неизмеримо усиливало ее шахматные бицепсы. Всё неумолимо шло к развязке этой истории в духе последних минут пребывания Остапа Бендера в клубе "Четырех коней" города Нью-Васюки.
Дело это, однако, закончилось тем, что Алевтина не выдержала атомного натиска сестер и бежала с поля боя в соседнюю комнату этого же блока, где вошли в ее положение, и одна из тамошних жительниц легко поменялась с ней койко-местами. И на этом история была исчерпана, и больше ни разу не поминалась ни ее участниками, ни ее невольными свидетелями. Сестры так себя поставили, что никто не смел об этом даже заикнуться, крупно с ними не поссорившись. Эта история оставалась тайной до самого последнего времени. Она всплыла только через много лет, случайно, на традиционной встрече однокурсников, когда участники этой трагической комедии уже стали пенсионерами, а некоторых их них уже и среди живущих не было. Что-то доказывать теперь уже было некому и незачем.
А для меня эта история до сих пор остается большой загадкой. Почему сестры были так упорно настойчивы? В конце концов, ведь это была всего лишь игра. Почему Алевтина не уступила им ни одной партии, имитируя зевок или грубый просчет, чтобы прекратить этот кошмарный прессинг? В конце концов, ведь это была всего лишь игра. Но прекратился бы он тогда, этот дьявольский прессинг? Кто его знает? Ведь может быть, сестры захотели бы не формальной, а тотальной победы, сто раз подряд и на коленях просить пощады перед всем курсом, на главной площади перед МГУ? Почему Алевтина не прекратила это насилие раньше, после двух-трех попыток? И были ли удовлетворены сестры окончательным результатом? Не посчитали ли они бегство Алевтины своей триумфальной победой? Ведь Наполеон тоже счёл отступление русских войск от Бородино их поражением. Одни вопросы, на которые у меня нет ответа. Странная это, все-таки, была история. Очень странная. Не знаю, насколько вам это было интересно читать...
Но каковы характеры!
P.S.
После изложения основных моментов этой истории я подумал: может быть, дело было в том, что дед сестер Янис Петерс был командиром роты так называемых латышских стрелков, которые участвовали в известных петроградских событиях? А дед Алевтины Михайла Порфирьич был крепким алтайским крестьянином, расстрелянным ранним январским утром 1931 года за то, что у него было две лошади в собственном хозяйстве? Суровые тогда были люди... Что-то из их характера могло передаться следующим поколениям.
Хотя нет, сразу честно признаюсь читателю, что последний абзац я выдумал. Точнее, не выдумал, а просто мне подумалось, что так могло быть. Но как оно было на самом деле, - я не знаю, потому что я не знаю биографий участниц этой истории так подробно, чтобы рассуждать об этом. А то, что я знаю, я вам изложил, честно и беспристрастно.
