Аннотация: 4 апреля 1873 г. На борту парохода "Графиня Фландрии".
Покорители,
или Семь картин вечности
Фантазия
Картина пятая
4 апреля 1873 г. На борту парохода "Графиня Фландрии".
Верлен в лихорадочном возбуждении прохаживается по палубе.
Верлен. Я сбежал! (Победоносно потрясает кулаками. Сквозь зубы, яростно.) Я свободен!! Свободен! (Несколько успокаиваясь.) Одно-два письма и Матильда снова будет со мной. Ах, она раскается во всех мерзостях, что по недоумию своему мне приписала. Одно дело - дружба и симпатия, другое - разговоры о ней: тут уже столько домыслов и необоснованных обвинений, до чего сам, наверняка, никогда бы и не додумался. Чепуха! Хотя, раз уж об этом заговорили, зов плоти предпочтительней страдания от совершеннейшей напраслины. Ведь те же душевные силы, что порождают самые преданные и благородные чувства, требуют воистину героического усилия - полного самоотречения ради них же самих. Что в этом такого, если не можешь справиться со своей нежностью? Наказывайте жестокость, карайте за преступление! Я никому не причинил зла! Его руки обвивают мою шею, губы касаются глаз, ласки пронзительны. О, эти губы - само вожделение! Моя страсть, штормовой раскат после штиля, переливается через край, и я не стыжусь её на глазах у всего общества, как дитя, бросаясь с поцелуями к любимому мальчику. С какой стати мне постыдно испытывать влечение к равным себе, к тем, кого считаю равными и кем восхищаюсь как равными? Восхищался и восхищаюсь - да, а если без обиняков, то люблю! Неужели достойней воевать, чем выражать своё расположение? Призывать на баррикады, отдавать под расстрел, быть рукою судьбы, чем поручить свою жизнь воле случая, превратиться в игрушку оскорбительных порой происшествий? Бред какой-то! (Раздражённо колотит тростью по борту.) Более я не вынесу ни толики неопределённости: кто любит, кто ненавидит меня, и любит ли вообще кто-нибудь... Одна мама! Душа очищается. Когда думаю о ней, почему-то удивительно хочется плакать. И с ней я чудовищно несправедлив! (Обматывает шарф вокруг шеи.) Матильда, жёнушка моя, внушает чудовищный скепсис по отношению ко всему обворожительному полу. Голубчик Артюр, добрейший друг, с фантазиями, неуправляемыми как безумие, по ночам приползает и заблёвывает всё вокруг (уж мне-то известно, как это бывает!), в придачу достаёт меня беспричинными раздорами, и мы едва не убиваем друг друга. Мгновение оплодотворяет историю: я решил, если кому и бежать, то пусть роковой шаг останется за мной. Безмерные усилия, к чему они?! При всей своей сложности я-то всего лишь хочу быть человеком простым и даже немного наивным. (Юноша в костюме прусского рядового подходит вплотную к нему. Верлен потеснясь пропускает его, затем пристально смотрит вслед.) Будь оно неладно, мы виделись раньше! Впрочем, не всё ли равно? У всех солдат одинаковые глаза и одна участь - быть заложниками ненависти. А вот что касается моей жизни, чего в ней больше? Сумасбродства? Терпения? Не страдаю ли я, слишком часто делая то, к чему совсем не стремлюсь? (Прислоняется к переборке и закрывает глаза.) В конце концов, можно просто уснуть, и, пробудившись, увидеть рассвет, лучший рассвет на земле - под простынёй неба, посреди океана. Радостное утреннее забвение в лучах солнца, врывающихся в каюту вместе с бодрящим воздухом моря, избавляет от докучливых посягательств смерти, проникшей всюду, куда ни посмотри, на что ни устреми взор. Свежо! Это по-детски пленительное ощущение: слов больше нет, мысли ни одной, что за приятное облегчение! Всё плывёт, образы сплетаются и расплетаются беспрестанно... (Открывает глаза, вздрагивает: перед ним прусский солдатик.) Ты? (Протягивает руку и, почувствовав тепло, вздрагивает снова.) Со мной? (Робко гладит его по щеке.) Не может быть. (Отдёргивает ладонь.)
Прусский солдатик. Не ожидал увидеть меня? (Привычным движением оправляет шарф на Верлене.) Я твои песни без слов, сатурнические видения, цветок в снаряде. Ты забыл?
Тоска свысока
Плачет в сердце моем;
Не плывут облака,
Видят что свысока?
О дожди, слух услади
Эхом крыш и земли!
Сердце плачет в груди -
Песней боль услади!
Скорбь взяла меня в плен
Беспричинно совсем.
Что! довольно измен?..
Сердце, взятое в плен,
Хорошо боль хранит.
Мне б не знать ни о чём.
Без любви и обид
Сердце боль сохранит!
Верлен (быстро, повторяя одно и то же). Конечно, конечно, я помню... знал, что ты вернёшься...
Прусский солдатик. Тебе хотелось расстаться со мной?
Верлен (горячо). Никогда!
Прусский солдатик (высокомерно). Наше общение и не прекращалось: ты знал о моём присутствии, ведь я был рядом.
Верлен. Да-да, я чувствовал, я видел знаки. (Растерянно вглядывается в него.) Ты умер в госпитале от какой-то заразной болезни. Как же! Тебя и не лечили совсем и похоронили неизвестно где, как обыкновенно поступают с военнопленными. Но откуда, дьявол меня побери, прусский мундир? Люсьен, для чего?
Прусский солдатик. Сколько столетий прожила душа, столько страха шлаком выпало из огня. Он может угнетать своей тяжестью, однако ему не позволено хозяйничать за пределами человеческой памяти. Замыслы благородней, не стоит ли посвятить себя высшим целям?
Верлен (с выражением улыбчивого подчинения на лице.) Ты пугаешь меня, благородный ребёнок.
Прусский солдатик. Если страх настолько велик, что воспоминания причиняют одну только боль, я предстану, каким тебе нравится видеть меня - эфебом под одеждой джентльмена. (Снимает мундир, аккуратно складывает его, затем выбрасывает в море.) Пред тобой я открыт до скончанья веков. (Уходит.)
Верлен. Любимые мертвецы выставляют счета! (С ностальгией.) Он так же хорош, каким был в том ослепительном возрасте, что длится несколько дольше, чем отпущено по строгому счёту времени. Нам не были впору синие картуши и лавровые венки исключительно одарённых пансионеров. Мы и не посягали на них, нет! Люсьен совсем не умел, как говорят в народе, "складывать строчки", но - вроде без слёз - проявлял подлинный интерес к моим опытам, так что мне повезло и я нашёл себе соратника, одного из тех, благодаря кому, живы Беранже и Борель. (Задирает голову, блаженно.) А наверху-то что! (Следит за стаей парящих белых птиц.) Каким ветром занесло вас сюда? Какою пеной цветочной убаюкано ваше кружение?
Прусский солдатик (возвращается, на нём каскетка и китель ученика лицея Бонапарта). Вот он я! Тысяча сладких смертей пройдут и воссоединят человечество: Творец наделяет души своим дыханием, а оно непрерывно. И мне бесконечно нравится, как Ему это удаётся - без истерики и колдовства! Всё больше душ населяет мир. Какой математически точный расчёт может допустить небесное разнообразие бытия на земле? Усиливаем тягу! (Корабль движется заметно быстрее. Неистово.) Путешествуем?
Верлен (с трудом удерживается на ногах, палуба раскачивается всё сильнее). Осторожней! Есть ещё воспоминания!
Прусский солдатик. Вздор! (Брызги и пена летят на палубу.) О чём лопочет тигриный дружочек? Время не властно над тем, кто отправился в путешествие. Пространство расступается! Ничего лишнего! Твои воспоминания с тобой здесь, в настоящем. Что же ты помнишь? Лондон и "Акварели"? Нет! Невиданное зрелище предстало перед тобой: порт, доки, корабли. Ты почувствовал, как в них и сейчас живут Карфаген, Мемфис и Тир. Всё, о чём можно только мечтать, выросло наяву: ты был захвачен и пленён. (Толкает его.) Танцуем джиг? (Верлен едва не падает за борт.) Я подтолкну тебя к самому краю, где видишь только дно пропасти и дух захватывает от головокружения.
Верлен (панически цепляется за леера). Это что, биение ветра в парусах?
Прусский солдатик (держит Верлена у лееров). Слышишь его высоко над головой, там где ночью звёзды не оставят пустого места на небе? (Корабль кренится, оснастка трещит, птицы шумно хлопают крыльями.) Нет, это не ветер - сама жизнь поёт себе гимн.
Верлен. Как странно: я так хотел её воспевать, но слёзы наворачивались на глаза. (Прусский солдатик отпускает его.) Поэты эгоистичны. Каждый сам в себе, каждый сам для себя. Артюр - гнев, перед которым ничто не устоит. Зачем я столько делаю для него?
Прусский солдатик. Это гнев праведный, хотя ты и не знаешь, отчего это так. Начало, которое не принадлежит ни одному из людей. Поэты служат ему, как прилежные оруженосцы, одолевая пропасти небытия.
Верлен (отходит подальше от борта). Но я земной человек! Я привержен современности, и всё древнее составляет только пищу для моего ума, но никак не сам ум.
Прусский солдатик. Всё древнее, что присутствует с нами здесь и сейчас, и есть современность. Поэты узнают в ней вечность, и она снисходит до них, и тогда в их современниках все века человеческой истории от сотворения до Судного дня.
Верлен. Их не призовут ангельские трубы?
Прусский солдатик. Они слышат биение ветра в парусах. Что ещё надо?
Верлен (тростью отбивая каждое слово). А как же пьянство, болезнь, отупение? Зачем это? Чему помогает?
Прусский солдатик. Не стучи, и без тебя известна вся подноготная. (Останавливает его.) Помешались все, кому не лень, потребовали натурализма, хотят познать всё на собственном опыте. Исчезла былая гармония. Люди расплодили множество далёких от совершенства идей, дурную бесконечность целей, но даже порок помогает герою совершить то, что боятся другие - сказать слово, которое было вначале. (Садится на бортик и теперь уже он пристально всматривается в Верлена, как будто видит того в первый раз.) Ты знаешь его?
Верлен. Да, знаю.
Прусский солдатик. Потому и отпускаются грехи.
Верлен. Я буду спасён?
Прусский солдатик. Древность! Какое трудное слово! А что за ним? Какой смысл? Конечно, будешь спасён (выделяя произношением). Только не ты - твоя самость.
Верлен. Что это значит?
Прусский солдатик. Наше с тобой тождество. Разве не замечаешь? (Закрывает лицо.) Всякий, кто коснётся тебя, прикоснётся и ко мне. Всякий, кто останется со мной, узнает тебя.
Верлен. А! Все пороки достанутся праху. И что много избранных?
Прусский солдатик. Сколько бы ни было, ты среди них. (Раскрывает руки навстречу Верлену и делает лёгкий выдох, как бы сдувая пушинку.) Боясь бренности, человек совершает многие глупости, деньги лишь одна из них, но снова - ты жив гением, который тебе не принадлежит.
Верлен (язвительно). Знаешь что, гений, в дни Коммуны генералов расстреливали прямо во дворе школы, а я, заделавшись революционером, был рад всей душой. Мне казалось, что вот пришла настоящая жизнь.
Прусский солдатик. Не один ты потерял голову. Кое-кто лишился её совсем тогда или чуть позже. Человек изменяет Богу со времён ветхозаветного Адама. Послушай, я расскажу тебе сказку. (Облокачивается на леера.) Однажды Творец, великий бесстрастный Гений, создал себе друга - Первенца, и полюбил того более всей пышной девственной красоты, которую тоже породил Он. И был обманут. Не было нужды в двух Первенцах, зачем? Да ведь и Первенец по замыслу должен был стать тем самым единственным другом, который достоин Его благодати - вечности. Бренный же мир покоился на двух началах: они баловались равновесием и оставляли место интриге. На жалобы о скуке своего друга Он, всё ещё не веря и теряясь в догадках, подарил ему недостающую, но совсем не обязательную половину. Творец шёл по пути, которым обустроил весь мир: каждой твари по паре, - и эта половина, созданная из ребра, была слеплена по Его образу и подобию и совершенна так же, как совершенен Его замысел. Хотя что они могли знать о себе? Ни ей, ни ему не понять, насколько мудро и тонко было отточено их устройство, но они уже могли и поспешили оценить свою красоту. Так свершилась измена! (Запрыгивает на леера и совсем не замечает Верлена.) О, как был раздосадован Творец! Царство, которое Он создавал ради него одного - друга, ученика, священного оруженосца - рушилось на глазах! Что с тобой, человече? Всё дано тебе и, прежде всего, любовь Создателя... О, как больно было Ему видеть эту измену! Двойники ни на что не годились! И Ему суждено одиночество! Как это было предсказуемо, нелепо, смешно и трагично! (Спрыгивает обратно. Верлену.) С тех пор, лишь только герой посмотрит на солнце, повторяется одна и та же история. Случившись однажды, она получила право существовать, как ей вздумается, и теперь, подобно заразе, с бесовской изобретательностью пристаёт к сынам человеческим - Челлини, Караваджо, Шекспиру. Что же, плодитесь и размножайтесь, венец пал и стал частью природы, причиной вечной скорби Творца. Изменить ничего нельзя. Это самая печальная история, которая могла произойти с Тем, кто любил и хотел быть любимым: история незлобивого предательства друга, предательства по неведению. Из одного священного тела Первенца размножились миллионы и миллиарды, которые по частям собирают дух, что после сотворения был разодран миром. И теперь человеческая любовь - ринг, поле битвы, в ней всегда терпкий привкус телесности. Попробуйте спастись бегством - невозможно! Но и победителем выйти нельзя.
Верлен. Скорее бы сыграть в ящик! Или будем целоваться подыхая? (Очерчивая рукой периметр лееров.) Что за ринг! Если кто угодил сюда, не покажется мало.
Прусский солдатик (монотонно). Важно ничего не забыть, не потерять и не забыть ничего. Вот что важно более всего: успеть собрать, сплести из кусочков невозможного всё полотно жизни. Не забыть и не потерять ничего.
Верлен. Да прекрати же ты!
Прусский солдатик (меняясь в голосе). Ты хочешь знать окончание? Пожалуйста, вот оно. На одном из островов Вселенной, ты его не увидишь с Земли, поселился карлик, зловредный маленький старикашка, пожирающий всё, живое и неживое - без разницы, смертельно обиженный на весь белый свет. Он невероятно крепок и уже сейчас одним приёмом заглатывает целые звёздные города, сила же его растёт изо дня в день. Скоро и весь остров окажется в его бездонной утробе, вновь и вновь желающей осязаемого, и не подавиться ему, и не остановиться. Ничто не может вырваться из жадной гортани карлика, даже луч света. И никто не знает, происходит ли что-нибудь там, у него внутри. Небытие в геометрической прогрессии. Помнишь, что это такое, бакалавр?
Верлен (с безразличием). Небытие или прогрессия? Болтанка! Не хотел бы иметь дела ни с тем, ни с другим.
Прусский солдатик. Вот потому нужно приготовиться к часу пик, когда всё поглотит чёрная дыра неизвестности, и разродиться таким ослепительным лучом света, чтобы уже ни одна точка скрадываемого пространства не осталась затемнённой. Свою битву с ним мы - чувствуешь? - проиграем. Но нет ничего, лишённого смысла. И - о, чудо! - в гибели новое царство: одни небеса останутся после того, как в ненасытном чреве исчезнет вся материя, поставленная на кон после грехопадения.
Верлен. Да, да, да! Поднимутся все - и живые, и мёртвые, жившие когда-либо на земле.
Прусский солдатик. И тогда время потечёт в обратную сторону, отыгрывая к самому началу, к искушению Первенца. Дух прирастает вашими усилиями. Из чего возникает спасительный луч? Из страданий и пролитых слёз, из мысли, сиянии его. Из всех жертвенных душ, растительных и звериных. Из всех самых чистых порывов, стихов, песен и... (с ударением) сказок. Не случаен конец случайного мира.
Верлен (бессвязно). Сколько звёзд упало в бездну? Я не знаю. Знаю только то, что могу сознавать. Но душа много богаче моего знания. Останется небо и музыка? Как же! В любой схватке есть место случайности...
Прусский солдатик. Дорогой мой поэт, это игра ва-банк, затеянная не по доброй воле. (Разматывает шарф Верлена.) Завербуйся во флот или армию, поставь жизнь на карту - только испытаешь, как случайность держит банк: в частном случае, на кон поставлена жизнь, в общем - история. Так повелось с начала времён.
Верлен (агрессивно). Зачем соблазнили свободой? После выбора она не улыбается никому. Хотя разве это свобода, когда уступила место случайности? Действительно свободен был только Первенец.
Прусский солдатик (удовлетворённый раздражением Верлена). Если Творец поселил его в сад, самый фантастичный из всех, что грезились человечеству, то не мог обделить возможностью выбора. Потому и произрастают там Древо Познания и Древо Жизни. Однажды совершив выбор, ничего изменить нельзя. Даже Творец не в состоянии перечеркнуть историю: выбор сделан и теперь тысячи дорог, пустынных и холодных, с миллионами возможностей открыты испуганному путнику. (Повелительно.) Идём.
Верлен. Кто ты - дьявол, пророк, ангел?
Прусский солдатик. Сокровищница твоей души. Ты мешкаешь?
Верлен. Я не знаю, ничего не знаю! Боюсь потерять всё, что мне дорого.
Прусский солдатик. Если и потеряешь, то однажды и лишь для того, чтобы обрести навек. Следуй за мной: в моих объятиях твоя любовь.
Верлен (колеблясь). Скажи, что ты никогда не оставишь меня, даже в самых жестоких условиях.
Прусский солдатик. Ты сам дал ответ. Нет худшей участи, чем измена самому себе. (Уходит.)
Верлен. И радости безумны, и печали наводят ужас! Этакое подводное царство. (Глядит на море.) В каком мире уготовит себе место душа?
![[]](/img/k/kustow_o/07-05/07-05pissarro-campagne.jpg)