Повесть
Пусти, дурак! твое ли дело?
Тебе бы девки да вино...
Моя поэма перезрела -
пора к читателю давно.
Твоя звезда - в скорняжной сфере,
а ты в цензуру угадал...
Пусти, скотина! Шире двери!..
...Пардон, читатель, за скандал!
Не скрою радостные слезы:
твоя рука в моей руке...
Вот так всегда: шипы и розы,
но чаще - палкой по башке...
Я шел к тебе сквозь дождь и бури,
и сквозь Отчизны белый дым...
Читатель мой, давай покурим
и трезво Землю оглядим.
Молчит Земля, не слышно гула...
Не ждите третьей мировой...
Людей на стройку потянуло,
лишь кое-где - на мордобой.
Ракета вверх уходит рыбкой,
закат свернулся калачом...
Казах овец скликает скрипкой,
японец бреется мечом...
Сектанты молятся пропеллеру,
пасутся танки на лугу...
В пустыне - памятник Рокфеллеру
и рядом - бюстик Бальзаку...
В приливе творчества народы
сопят и делают дворцы...
Коней буденновской породы
молчком штампуют жеребцы...
Змея сверх плана брызжет яда...
Хирург над девочкой вспотел...
Все деловито, как и надо,
как бог велел, как Маркс хотел.
Бурлят Мадриды и Парижи,
Москва шагает сквозь тайгу...
Давайте спустимся пониже
и сядем прямо на лугу.
Мы небеса оставим богу,
отцепим крылья под горой,
и выйдем прямо на дорогу,
и первый встречный - наш герой.
1
Ковбойка, плащ, мешок заплечный,
глаза прозрачнее ручья...
Идет-бредет Алеша Встречный -
студент прохладного житья.
Летят автобусы, как птицы,
пугают Встречного гудком...
Откуда он, куда стремится?..
И почему идет пешком?..
Вот он взглянул себе под ноги,
окурок серенький схватил,
присел устало у дороги
и скорбно плечи опустил.
Такси несутся друг за другом,
нахально никелем блестят...
Легко поплыл над синим лугом
табачно-грустный аромат.
Тревожно бабочка порхает,
пчела заныла над цветком.
Алеша курит, отдыхает,
ромашки давит вещмешком.
Вот брови пыльные нахмурил
и паутинку снял с ушей...
Вдруг покопался в шевелюре,
извлек на свет щепотку вшей...
Пусть вши мое стихотворенье
покроют скверной на момент...
На них с невиданным прозреньем
глядит измученный студент.
Какая мерзостная ноша!..
Четыре... восемь... двадцать две...
- Полсотни штук! - шепнул Алеша.
А сколько там, на голове?..
На камне камешком, как мелом,
Алеша вычертил струну...
- Берем за "икс" прическу в целом,
найдем длину и глубину...
Опять же череп - довод веский:
смотря какая голова...
Струну разделим на отрезки...
Щепотка - раз, щепотка - два...
На сто двенадцатой щепотке
подводим черточку скорей...
Итак, имеем на сегодня
четыре тысячи зверей!
Притом плодятся эти бестии
не просто так, как я и ты...
В геометрической прогрессии,
как вирус смерти и беды!
Удар судьбы качнул дорогу,
зашевелился дальний лес...
Труби, труба, труби тревогу!
Зови скорей от этих мест!
Алеша в страхе невозможном
бежит к слиянию дорог.
А здесь, на камушке дорожном,
остался горестный итог.
Читатель, млей от любопытства...
Ведь верно, странный наш герой?
Откуда он? Куда стремится?
Каков мечты его покрой?..
Судьба его из тех обычных,
что спорят с судьбами отцов...
Он не из тех ли ироничных
послевоенных сорванцов?..
Тех, что знамена не взметали
в атаке "чоновских" бригад...
Тех, что с рожденьем опоздали
и не видали баррикад...
Живут бездумно и беспечно,
плюют на славу и успех...
Он, наш герой Алеша Встречный,
уж не из тех ли?.. Да, из тех.
Из книг про юношество наше
давно вы знаете о нем...
В двенадцать лет он бредил шашкой
и серым в яблоках конем...
И в телескоп на крыше дома
ловил туманные миры...
И шел на сбор металлолома,
как шли на штурм Сапун-горы.
Гордился папиной медалью,
хоть самого давно забыл...
В пятнадцать лет влюбился в Лялю,
но через месяц разлюбил.
В шестнадцать лет - скажи на милость
не пожелаешь и врагу:
вся биография вместилась
в одну неполную строку.
Учеба в школе - кошки-мышки,
металлолом - игра игрой.
Алеша все свои мыслишки
перетряхнул ночной порой.
На человечество окрысясь,
впервые выпил за углом...
Пришла беда... Духовный кризис.
Но скоро, скоро перелом!
И перелом явился скоро, -
наш век сюрпризами богат...
И вот газеты дружным хором
запели песню баррикад...
"Всем, что родиться опоздали!
-Даешь! даешь! даешь! даешь!.."
...Газеты рвали и метали,
газеты звали молодежь...
"Тоске душевной нет причины,
взвивай знамена и костры!..
Вас ждут таежные пучины!
Вас ждут почти антимиры!.."
Поет в журнале и газете
корреспондентское перо,
как утонул в Байкале Петя,
но спас народное добро...
Через неделю тот же Петя,
неистребимый, как огонь,
нокаутировал медведя
и спас бульдозер и гармонь...
...Алеша ночь шагами мерит,
ерошит волосы торчком...
Алеша верит и не верит
и утром двигает в райком.
В прохладе бежевой райкома
снимает медленно пальто...
Вот дверь Туда!.. Ах, как знакома!.
А вдруг не то, опять не то?..
Но секретарь на венском стуле
сыграл отходную тоске...
И прочь сомненья упорхнули,
и вот - путевка в кулаке!
Он окрылен грядущим делом!
Он обретает сотни прав!
...А секретарь - чернявый демон -
зевнул красиво, как удав.
Ах, тяжко-тяжко человеку
от всех романтиков таких!..
И он анкету в картотеку
метнул, как тысячи других.
Как плоть засушенного гимна,
шуршит бумажная судьба
Сережи, Пети, Ибрагима...
И даже есть Али-баба...
Им, может, год, а может, вечность
томиться в пыльном сундучке...
И среди них - Алеша Встречный
с чернильным штампом на щеке.
4
Ах, нам расстаться невозможно!
Но расстаемся и поем...
Шурует поезд молодежный:
"Даешь-даем! даешь-даем!.."
Луна с небес взирает косо
на шалый поезд-хулиган...
Стучат вагонные колеса,
хрустально звякает стакан...
Остались мамы и невесты,
пьют в ресторанах болтуны...
А этим - даль и неизвестность
глухой таежной стороны.
По рельсам радостным и скользким,
в объятья песен и дубрав,
одновременно с комсомольским
рванул в Сибирь другой состав.
Он мчит разгонисто и жарко,
от перегрузки чуть живой...
Скучает в тамбуре овчарка,
а на подножке - часовой...
И всяк живой невольно вздрогнул,
и кто-то всхлипнул из девчат...
Решетки четкие на окнах
о нашей бренности молчат.
Он будто вынырнул из глыби,
из той невысвеченной тьмы...
И кто-то вымолвил: "Столыпин!..
Спешит туда, куда и мы..."
...Печально-памятно-известный,
один такой на целый свет...
Куда ты прешь, дурак железный?
Опять за мной? А может, нет?
Забудь меня, и я забуду
мерцанье узкого штыка...
Неужго мало, что повсюду
лежат суровые снега?..
А снег от люльки и до гроба
навек слезинками прошит...
Но вновь "Столыпин" крутолобый
за дальней рощицей кричит.
Читатель мой! Не плачь напрасно
на шпалах трудного пути...
Надейся вечно и всечасно на то,
что будет впереди.
Хоть вдоль дороги много хлама,
на семафорах чья-то кровь...
Но скоро станция "Светлана",
за ней "Наташа" и "Любовь"...
Лучи торжественные брызнут
сквозь перекрестия берез.
И на подходе к коммунизму
"Столыпин" рухнет под откос.
Ну, а пока что, а пока что
по штыковому декабрю
идут два поезда бесстрашно,
идут они ноздря в ноздрю.
Лишь иногда "Столыпин" мыкнет,
на миг запрячется во тьму...
Ребята думают: "Привыкнем!"
И привыкают ко всему.
На полустанках выбегают -
кто в полушубке, кто раздет, -
овчаркам хлеба предлагают,
а конвоирам - сигарет.
Но враз туман закроет небо, -
предвестье холода и вьюг....
И не берут овчарки хлеба
из чистых юношеских рук.
Ах, елки-палки, палки-елки...
Ах, как блестят в вагонах полки!
Вагон двенадцатый мотает...
Алеша книжечку читает.
О том, как Петя из-под Вятки
и с ним Сережа-весельчак
в тайге поставили палатки
и долго жили натощак.
Водичкой мылись не горячей,
на ужин, правда, кипяток...
Потом влюбились в сибирячек
И стали строить городок.
Алеше хочется влюбиться,
испить водицы из ковша...
Душа у парня петушится
и кукарекает душа.
В окно видать на повороте:
"Столыпин" тащится в угон...
Алеша вроде и не против:
он с детства знает про закон...
Под озорной гитарный лепет
уральский сдвинулся туман...
Прошли Барабинские степи,
и начинается урман.
Тайга, тайга, да и не просто,
а вековечная тайга...
На стометровые откосы
взирают кедры свысока.
...Однажды утром грянул иней -
свирепый, радостный, шальной!..
"Столыпин" был мертвяще синий,
а стал хрустально-кружевной...
...Однажды шарился по склонам медведь -
не плюшевый, живой!..
И долго-долго вслед вагонам
махал тяжелой головой...
...Однажды - ночь пленила мысли...
Стоянка - час, а может, век...
И ровно в полночь грохнул выстрел,
и кто-то вымолвил: "Побег!"
Но скоро колокол забрякал,
"Столыпин" тронулся: ту-ту!.
Лишь два солдата да собака
ушли по следу в темноту.
...Вагон двенадцатый мотает.
Снежинки тянутся на свет...
Алеша больше не читает.
Алеша спит. А может, нет...
Он, может, тихо усмехнулся,
припомнив маму над шитьем...
А может, мысленно вернулся
туда, где грохнули ружьем.
Да-да, туда, на лютый холод,
в таежный сумеречный дым!..
Да-да, туда!.. Ведь он же молод,
нетерпелив, неукротим...
Непобедим в отваге жаркой...
В руке - проверенный наган...
Сквозь ночь за бешеной овчаркой
Алеша мчится по снегам.
Открыта грудь легко и гордо,
свистят снежинки у лица...
Тайга бетховенским аккордом
встречает нового бойца.
А он с корчагинским оскалом
идет по свеженьким следам...
Они ведут к далеким скалам
и пропадают где-то там...
Но вот заныла сталь нагана,
под сапогами крикнул снег...
И вдруг из снежного кургана
предстал угрюмый человек.
Попался, гад, на тропке узкой! -
Наган взлетел над головой...
Не бей, Алеша, это русский,
он наш, отечественный, свой...
Смотри: он тоже может плакать,
истосковавшись по огню...
И не грызет его собака:
узнала в нем свою родню...
Ты любишь музыку и женщин?
Закат в лазоревой степи?..
Ты любишь "братьев наших меньших"?
Тогда и этого люби!
Живут экранные герои
в душе у каждого из нас...
Они друг другу ямы роют
и умирают напоказ...
Кого-то шпагой протыкают,
растляют маменькину дочь...
А здесь - всего лишь убегают!
Да так, чтоб знала только ночь...
Вот эти рыцари успеха
уходят в вечность без следа,
хоть им капканы - не помеха
и волчьи ямы - ерунда!
Однажды... (Девочки-девчонки!
морскому кланяйтесь царю...)
пацан на маленькой лодчонке
уплыл из Диксона в зарю.
Однажды... (Мамонька-мамаша!)
винтовка - бух! капкан - ба-бах!..
Но два суворовские марша
он полз с капканом на ногах!
...Вагон двенадцатый мотает,
в вагоне тьма, как в шалаше...
Алеша истины листает
в своей неопытной душе.
Друзья мои! Составы мчатся...
Но пусть домчатся, так и быть.
Ведь долго сказки говорятся, -
боюсь оскому вам набить.
Прощай, уютная пижама!
Да здравствуй, шуба из бобра!..
Открылась станция "Снежана"
как раз к исходу декабря.
Состав вдоль станции разлегся,
средь синих елок да берез...
Ну, а "Столыпин" поволокся
куда-то влево, за утес.
Вот так всегда - восток и запад,
звезда и крест, огонь - вода...
Пути расходятся внезапно -
тебе - туда, а мне - туда...
Наш век - палач... На пытку едем!
Напрасно льстим мы палачу...
Нам не сойтись на этом свете,
а уж про тот-то я молчу.
...Седой утес стоит, сутулясь,
над мерзлым телом Ангары...
Палатки яркие взметнулись,
запели жадные костры.
Но всем в палатках не лежится, -
такой момент! такой народ!..
Душа Алеши петушится!..
К тому же завтра - Новый год!
Идет веселая работа,
рука шаманит на струне...
И кто-то банки от компота
уже развесил на сосне....
Другой - серебряную ложку...
А вот богатенький грузин
повесил "трешку", и матрешку,
и настоящий апельсин!
Бутылка с надписью "Горилка",
и в ней горилка так чиста!..
А выше всех висит бутылка
с наклейкой "Спирт". Она пуста.
Под звук гитарного напева
и от восторга не дыша,
стоит языческое древо,
цивилизацию держа.
Какая честь сосне печальной!..
Завидуй, дуб! завидуй, граб!.. -
Сосна интернациональна! -
сказал подвыпивший прораб.
...Гуляют мысли вольным стадом...
За нами Родина-страна!..
Мороз - под сорок! Звезды рядом!
И под рукой - стакан вина...
Гармонь развернута пошире,
уж надо шире, да нельзя...
Уже шаман всея Сибири
к вам набивается в друзья...
Хоть взгляд его всегда холодный,
хоть он и брызгает слюной, -
но вы не бойтесь: он беззлобный,
такой наивный и смешной...
Ему и быть нельзя веселым:
он - дух! Фантазия! Полет!..
Но завтра вместе с комсомолом
пойдет долбить ангарский лед.
Неутомим колдун в работе...
Ему и стыдно уставать...
А заработанную сотню
придет к тебе же пропивать.
...Налей вина! Включи туманы!
Мы наших судеб пастухи...
Уходим в звезды и в романы,
и в вознесенские стихи!..
Алеша спирт, как пламя, выпил,
и видит сказку наяву:
звенит луна, прошел "Столыпин"...
Пустой. Веселый. На Москву...
Блестит палаточная стенка,
звезда - как будто у плеча...
Наташа - омская студентка -
его целует сгоряча...
И вдруг... (Всегда такое разом.)
И вдруг... (Всегда такое вдруг.)
Шаман повел нетрезвым глазом
и жарко выдохнул: - Каюк!..
Руками воздух рвет на клочья,
шагнул вперед, упал назад...
"У вас покойник будет ночью!
Мне это духи говорят!.."
Шаман дрожит и дышит мелко,
и рот, как вечная дыра...
Ударил в звонкую тарелку
и побежал вокруг костра...
Бежал легко, клыки оскалив,
свистя, как плетка или прут...
"Лесные духи мне сказали!..
Лесные духи не соврут!..
Они следят за обреченным,
предупреждают наперед,
что будет белый драться с черным,
и черный белого убьет!..
Вот дух меня рукой коснулся,
рукой холодной, как топор!.." -
Шаман за призраком метнулся
и рухнул прямо на костер.
Все загалдели, засмеялись:
"Вот это истинный шаман!.."
Прораб икнул, взглянул на палец:
"Попы! Религия! Дурман!..
Попы сильны в обманной сфере,
чтоб путать мысли пацанам... -
И мы шаману не поверим!
Ведь это козырь колдунам!..
Энтузиазм - вот наша ставка...
А здесь какой-то пьяный поп...
Дурак - шаман! Мы строим Завтра!
И пусть сегодня - хоть потоп..."
Прораб пушил в партийном духе
паскудный рай, церковный звон...
Они болтливы, как старухи, -
прорабы сталинских времен.
"Мы буржуев придавим малость!" -
его любимые слова...
Он говорил, и колыхалась
хмельная глыба-голова.
Колдун увял, смутился, сжался,
уполз в густую темноту.
А праздник дальше продолжался,
не веря в черную беду.
А утром - хладные постели,
и чей-то крик, и чей-то плач...
Явилось тяжкое похмелье,
пришли милиция и врач...
И сведены обрывки мыслей
в короткой реплике врача:
"Арсен из города Тбилиси
зарезал Витьку-москвича".
Ах, палки-елки, елки-палки!
А дни бегут, бегут, бегут...
Мы дети ленинской закалки, -
такие сил не берегут.
Вылазь, Топтыгин, из берлоги
и стань телегой ветчины!
Уже ангарские пороги
на рабский труд обречены.
Прорвем сибирскую блокаду,
загоним в пекло всех чертей...
Глухарь присел на эстакаду
и мудро смотрит на людей.
Он, может, что-то и сказал бы, -
мол, будь здоров, честной народ.
Но три ружья веселым залпом
судьбы решили поворот.
Алеша в этом неповинный, -
качает птицу на руке, -
но капля крови глухариной
горит на светлом пиджаке.
Мечтал когда-то о двустволке,
но, видно, больше не нужна...
...Ах, елки-палки, палки-елки,
а по тайге гудит весна!
И в выходной по всем палаткам
едва ли встретится народ...
Алеша бродит по распадкам
и ручейки минует вброд.
Вот среди леса будто площадь, -
но рукотворная она...
Была здесь роща, ну, а проще -
росла сосна, и не одна.
Здесь кто-то битву вел за метры,
за кубометры, за успех!
Лежат поверженные кедры
и корни выставили вверх.
Клочки рубах висят в завале,
торчит лопата из земли...
Здесь не Гераклы воевали.
Здесь заключенные прошли.
Прошли безликой серой сыпью,
вгрызаясь ломиками в грунт...
Мешает речка - речку выпьют,
скала мешает - уберут...
И не Тунгусским метеором
насквозь пропахана тайга...
Глядит с березы сытый ворон
на полудохлого "ЗК".
А "зек" молчит - в тайге и в клетке,
речей горячих не ревет...
Ударной силой пятилетки
его никто не назовет.
Здесь будет море! Все покроет!
В Христа, и в бабушку, и в гроб!..
Мы строим Завтра! Мы герои!..
И пусть сегодня - хоть потоп...
Пускай хоть мир на части треснет
и не воскреснет никогда!..
...А из тайги несется песня,
проста, как вешняя вода:
"Речка, мостик да погостик -
гоп-тирип-тира!
Жили-были Ванька с Фроськой -
братец и сестра...
Ванька шибко хулиганил,
прыгал с крыши вниз...
Ихний тятька в Магадане
строил коммунизм.
Но однажды репродуктор
тут, и там, и здесь -
объявил веселым утром
траурную весть...
Стал Ванюшка в каждом доме
весело кричать:
"Сталин помер! Вот так номер!
Тятьку буду ждать!"
Стало жить совсем не скушно -
гоп-тирип-тири...
Ждет-пождет отца Ванюшка
год, и два, и три...
Ждет сестренка-пистолетка...
Ждут они, а зря:
ихний тятька десять лет как
врезал дубаря!.."
...Ура плащам, покрытым солью!
Ура пиле и топору!..
Вчера в бетонную неволю
загнали девку-Ангару!
Танцуй, река, культурный танец!
Вращай турбинистый металл!..
...Однажды утром был туманец
и дождик тихо рокотал.
Какая пища кинолентам!..
Скала, туманец, водопад,
прораб, припудренный цементом,
и с ним четыреста ребят...
Они кирпичик разгружают -
его проблему разрешают...
Кирпич бездельничать не хочет,
он хочет в тюрьмы и дома...
Кирпич летает и хохочет, -
наверняка сошел с ума!
А на другом унылом бреге
трудились "зеки", "зеки", "зеки"...
Их было много: может, тыща,
а может, меньше на пяток...
Здесь кинолентам нету пищи:
какой-то серенький поток.
И вдруг!.. (Простите за детали,
но здесь нельзя без этих "вдруг", -
чтоб ваши пульсы клокотали и
был упруг сердечный стук...
Хочу, чтоб люди меж делами,
у камелька, у огонька -
душой увидели сквозь пламя,
как "зек" ударился в бега...).
Не Ихтиандр, не мастер спорта,
не черт из сказочной страны, -
он падал медленно и гордо
со стометровой крутизны...
Пусть Ангара ему поможет
в такой торжественный момент...
Ее, наложницу, корежит
от слов "романтика" и "плен".
Ребята ждали, леденея:
вдруг грянет выстрел - и хорош...
А "зек", чем ближе, тем сильнее
на человека был похож.
По ненаписанному долгу,
по лютой ненависти к злу -
река несла его к поселку,
к людскому дыму и теплу.
Дивись, народ в свободном мире:
вот новый стиль - "тюремный брасс".
Но Ангара - душа Сибири -
перестаралась в этот раз...
Мы все доверчивы, как дети,
а вечность бьет из-за угла...
...Туда, где выйти "зек" наметил,
уже танкетка подошла...
Там офицер - любимец века -
стоит, ссутулившись, как Вий...
К нему река выносит "зека":
мол, вот, возьми - и не убий.
На нем прилипшая рубашка,
за ним водички борозда...
Идет Христос, качаясь тяжко,
как будто только что с креста...
Он победил! И по закону -
сломись, бездушия кольцо!..
И лейтенант Ему, Такому -
бесстрашно выстрелил в лицо.
...Ах, елки-палки, палки-елки...
Не стало вольного пловца...
Ребята строят кривотолки и
ждут прорабского словца.
Стоят, испуганно глазея,
и слышен дождика накрап...
- Такого нет у нас в Расее! -
сказал, нахмурившись, прораб...
Поправил "сталинку" на пузе,
неторопливо закурил...
-Такого нет у нас в Союзе! -
он беспощадно повторил.
И вправду - нет... И кто поверит?..
Танкетка скрылась без следа...
Печальный дождь, пустынный берег,
и тихо катится вода...
Алкоголизм - чего основа?
Ты выпил раз, и выпил два...
И вот не может без спиртного
твоя чумная голова.
Алеша водкой красит мысли,
погряз в неслыханных долгах...
Алкоголизм - основа жизни
в таких разбойничьих краях.
К тому ж, не только поллитровка,
и не урманистый пейзаж.
Располагает обстановка
на целый день уйти в мираж.
Вот спит в гостинице приезжий
и видит в мыслях там и тут:
театр, детсадик, Дом Надежды,
больница, клуб да институт...
Но вот проснется новый житель
и видит в ельнике густом:
райком, пивная, вытрезвитель,
тюрьма, милиция, дурдом...
Да репродуктор - злобно-гулкий
ревет в непуганом краю...
И раздевалка в переулке:
разденут, двинут - и адью!
...Мерцает спирт в железной кружке,
нетрезво лампочка горит...
Алеша в маленькой пивнушке
прорабу гневно говорит:
- Вы, дядя Юра, молодчина!
Вас жизнь чему-то научила!
Вы утверждаете, мой сэр,
что НЕТ ТАКОГО В СССР?..
Я уважал тебя, как папу,
а ты обманываешь нас!.. -
И вот угрюмому прорабу
Алеша вилкой целит в глаз...
Но несгибаем дядя Юра,
он вилку к столику пригнул...
- Не я обманываю, дура!..
Вас век двадцатый обманул!..
И ты не порти мне обедню,
в Христа, и в бабушку, и в гроб!..
Мы строим Завтра нашим детям, -
и пусть сегодня - хоть потоп!
Уже турбина закрутилась...
Спасибо ИМ, тебе и мне...
А ТОТ, что плыл, -
тебе помстилось.
Такого нет у нас в стране!
9
Рубашка, плащ, мешок заплечный,
глаза прозрачнее ручья...
Идет-бредет Алеша Встречный -
студент прохладного житья.
Где побыстрее, где потише,
где сыт и пьян, где налегке...
До Омска ехал он на крыше,
а до Уфы - в товарняке...
Клеймо на путнике усталом:
он дезертир! Подонок! Гад!..
Идет по выщербленным шпалам,
идет, конечно, на закат!..
А дальше - тьма. Не вижу темы...
И нету пищи для огня...
Каков итог моей поэмы? -
возможно, спросят у меня...
Я показал одну дорогу,
зарифмовал одну молву...
А вы, любители итогов,
вернитесь в первую главу.
1972