В офисе ощущалось электричество. То ли Каныбек своим лучезарным появлением зарядил атмосферу. Не каждый день реальные генералы по-свойски забегают на минуточку поболтать о погоде. То ли за время моего отсутствия произошло еще что-то. Эрталбека я застал сидящим за столом в своем кабинете. Редкое зрелище. Я попробовал вспомнить, когда это с ним случилось в последний раз, но не смог. Эрталбек курил и сосредоточенно смотрел в экран компьютера. "Паука" раскладывал? Так или иначе, но он похоже ждал меня. Проходя мимо по коридору, мотнул в его сторону головой. Зам выдержал паузу и появился через шесть с половиной минут. Я засёк. От него шел холод. Таким я его до сих пор наблюдал всего один раз. В мой первый рабочий день. Эрталбек сел напротив. Солнце стояло у меня за спиной и косым лучом освещало его волевой профиль. На правом виске пульсировала жилка. На рыхлой коже левой щеки торчал кустик недобритой черной щетины. Меня на фоне окна он видел безликим силуэтом, что меня полностью устраивало. Вдобавок Эрталу пришлось сощурить от яркого света глаза, но сосредоточенное выражение лица это не нарушило. Прямо кремень. И чего это он так собрался?..
- Джанибек на Вас докладную отправил.
- Кому?
- В Аппарат Президента. Заведующему отделом правоохранительных органов генералу Дюшебиеву.
- На что жалуется?
- На некомпетентность. Не можете наладить работу. Закрываете глаза на моральное разложение и пьянство. Поощряете критику политического строя и диссидентство.
- Чего просит?
- Защитить моральные устои и государственные интересы Кыргызстана.
- То есть?
- Поставить перед Евросоюзом вопрос о Вашей замене. -
Солнце зашло за тучку, и Эрталбек смог ослабить прищур. Опустил глаза и достал из кармана мятую пачку сигарет. По привычке вынул было одну, но взглянув на меня изподлобья, запихнул назад. Интересно, зачем столько драмы и волнения? Пустяковая, в общем-то, тема, а он такие страсти разыгрывает, что Шекспир отдыхает.
- И с чего он вдруг так на меня ополчился?
- Дело не в нем, - Эрталбек снова отвел взгляд и как-то... обмяк? - Джанибеку приказали написать.
- Кто?
- Дюшебиев.
- И Джанибек просто так послушался? Как простой жополиз? Не верю.
- Дюшебиев не приказывал ему, а попросил. Они дружат уже лет сорок. Семьями. Детей переженили. Внуков вместе нянчат.
- То есть просьба старого друга и ничего личного?
- В основном. Хотя Джанибек Вас и без того на дух не переносит, ни в профессиональном плане ни в личном.
- Разочаровал он меня. За спиной. Исподтишка... - я выдержал паузу. Эрталбеку очевидно очень хотелось закурить, но он терпел. Возможно, наш разговор мог получить поворот, которого он опасался: - Набери ему. Пусть зайдет.
Зам потыкал в кнопки, поднёс трубку к уху, почти сразу нажал сброс и с облегчением сказал:
- Отключен или вне зоны доступа.
- А ты позвони по тому номеру, по которому с ним Дюшебиев разговаривает.
- Да я не знаю...
- А ты позвони Дюшебиеву и узнай.
- Алексей Борисович, я не могу ему так вот запросто позвонить, - взмолился Эрталбек.
- Да брось ты мне тут заливать. Звони, - резко ответил я.
- Не буду, - в тон мне заявил зам.
- Трусишь, сволочь, - произнес я. С удовольствием.
Зам понурил голову и провел ладонями по штанинам. Наступило молчание. Но длилось оно пару мгновений, не больше. Зазвонил городской телефон у меня на столе. Я поднял трубку. В ней раздался слегка дрожащий голос офисной "телефонной барышни" Барчынай:
- Алексей Борисович, Вам из Аппарата Президента звонят.
- Соединяй.
- Добрый день, Алексей Борисович. С Вами говорит помощник генерала Дюшебиева. Будьте добры подъехать через пятнадцать минут.
В трубке раздались гудки. Жесть. Хорошо, что я оказался в курсе. Могло очко сыграть. В один день встречи с Алиясом и Дюшебиевым, для меня многовато. С одной стороны, они мне ничего сделать не могут. Но с другой неясно, понимают ли они это:
- Ладно, Эрталбек, извини. Это я от неожиданности. Спасибо за "утечку". Предупрежден значит вооружен. Мне отъехать надо. Будь на связи. Вернусь, позвоню.
- Туда? - Эрталбек закатил глаза к потолку.
- Туда, - подтвердил я.
От офиса до Белого дома на машине от силы пять минут. Небо заволокли тяжелые тучи. Стало сумрачно. На внешней проходной меня встретил незнакомый щуплый мужичок невысокого роста и неопределенного возраста. Белокаменный монолит здания с нависающим козырьком верхнего этажа вблизи выглядел вполне уверенно. Несмотря на то, что за последние пять лет его дважды успешно штурмовали и основательно грабили толпы повстанцев. Когда завернули за угол, в лицо ударил ледяной ветер. Он принес ясный запах мороза и снега. Сопровождающий предупредительно открыл передо мной тяжелую дверь. Через ещё одну проходную с более многочисленными и лучше вооруженными контролерами прошли вовнутрь.
В холле размером с два теннисных корта царил полумрак, сгущавшийся к невидимому в высоте потолку. Темноту слегка разжижали столбы света от трех натриевых светильников, прожекторами бивших с десятиметровой высоты. Дом с привидениями. Пещера Лихтвейса. Для полноты впечатлений не хватало пары летучих мышей. И паутины, прилипающей к лицу. В гулкой пустоте шаги сопровождающего громыхали как ботфорты Железного Командора. Похоже у него на каблуках стояли набойки. Мужичок вызвал лифт, приложил карточку к считывающему устройству и нажал кнопку пятого этажа.
Когда лифт остановился и створки дверей открылись, я решил, что грабежи пошли на пользу. Свежий ремонт, современный дизайн. До первой революции интерьер коридоров и кабинетов был музеем советской эпохи. Теперь же всё выглядело вполне современно и даже со вкусом. Яркое освещение теплого спектра. Кожаная турецкая мебель. Живые растения в кадках. Картины с видами Кыргызстана на стенах. Преобладал Иссык-Куль. Сопровождающий без стука открыл одну из выходивших в коридор дверей. Комната секретаря с неизбежной моделью в "шанели" за компьютером. Я про себя отметил, что в данном вопросе вкусы новой власти тоже изменились к лучшему.
Сопровождающий кивнул ей и распахнул дверь, ведущую в кабинет заведующего отделом. За окнами сгущалась вечерняя тьма. Зажглись гирлянды уличных фонарей. Комната имела слегка вытянутую форму, примерно пять на семь метров. Значительную часть паркетного пола закрывал тонкий ковер терракотовых тонов. У двери вокруг низкого стеклянного столика стоял диван и пара кресел из кирпичного цвета кожи. У дальней стены массивный рабочий стол коньячного оттенка. К нему приставлен стол для совещаний того же дизайна с пятью стульями. Их ярко освещал теплый свет ламп, спрятанных в навесном потолке. Из-за стола поднялся хозяин кабинета, киргиз лет шестидесяти. Почти моего роста, но гораздо крупнее. Борец на пенсии. Белая рубашка, шелковый галстук от Борелли или Булгари. На вешалке у стены пиджак от Валентино. Золотые часы. Туалетная вода "Аллюр" от "Шанель". Нательная кобура из качественной кожи цвета детского поноса с ПСМ. Голова размером с тыкву. Коротко стриженые волосы. Круглое лицо кирпичного цвета. Черные глаза. На мясистом носу очки в тонкой золотой оправе.
Дюшебиев протянул мне руку через стол. Рукопожатием можно было можно было без труда колоть грецкие грехи. То ли улыбнулся, то ли усмехнулся:
- Молодец, уложился в норматив... Садись.
С Дюшебивыем я был знаком лет пять. Мы встречались пару раз в год, когда мне доводилось заезжать в Бишкек. По примеру Алиясбека он то занимал должности, то уходил в бизнес. Дюшебиев принадлежал к той же номенклатурной элите. Так он и держался во время наших встреч. Может, не так богат как Алмазбек, но куда сильнее родовыми связями. Я, честно говоря, не переставал удивляться, зачем он тратил на меня время. Он играл за сборную власти, причем в основном составе. Я - за "сборную солянку" чиновников Еврокомиссии.
- Вот что, Алексей, времени мало, пока ты ехал, меня наверх вызвали, - пророкотал Дюшебиев сочным генеральским баритоном.
- По моему вопросу? - я не смог скрыть потрясения таком оборотом событий. А ещё больше, скоростью, с которой они начали разворачиваться.
- Вроде нет, - генерал посмотрел на меня с недоумением: - А ты что, натворил чего?
- Так ведь Джанибек Вам на меня донос накатал...
- Джанибек? Мне? Донос? На тебя? - Нет, сыграть такое удивление он бы не смог. И с чего ему разыгрывать передо мной спектакль? - Ничего не понимаю, но коли уж ты здесь, разберемся. Я по инструкции тебя в своем кабинете не могу одного оставить. Подождешь меня в предбаннике, в обществе несравненной Джыргал. Чай пей, глазами ешь, но руками не трогай. Понял?
Дюшебиев вынул из кобуры и положил в ящик стола пистолет, на ходу надел пиджак и выпихнул меня из кабинета. Я примостился на диванчике подле Джыргал, которая с видом обиженной добродетели сделала мне жидкий чай. Вскипятила воду и положила в чашку чайный мешочек. Время от времени она постреливала в мой профиль из-за экрана глазами, но у меня не было желания с ней кокетничать. В ожидании возвращения генерала я ушел в астрал. Отключил внешние рецепторы и начал ни о чем не думать. К реальности меня вернул порыв коридорного ветра из распахнувшейся двери. Я бросил взгляд на стенные часы - прошло почти полтора часа - и поспешил за вихрем, в середине которого угадывался генеральский силуэт. Мы заняли те же места за столом. Дюшебиев освободился от пиджака, который ему был тесноват. Взгляд у него был жесткий, но немного ироничный.
- Времени все равно немного, поэтому начну с главного. Насчет наезда Алияса байке особо не волнуйся. Контора капитально прокололась. Киксанули по Алмазбеку. Я не понимаю, чего Алияс на него взьелся? Не сахар, конечно, но ничем не хуже других. Кроме того, что Алияса активно подсиживает. Так что это между ними чисто личное. Оба на нервах, а тут ты как кум с горы скатился. Вот Алияс и психанул. Каныбек тоже в ощип попал. Сразу мне набрал. Я Алиясу перезвонил. Тот уже остыл, просил извинить за проявленную нетактичность. Но сути дела это не меняет. Очень тебе не советую водить дружбу с Алмазбеком. Что у него на уме, нам в общем известно. Он уже давно копытцем бьет. Я его несколько раз уже предупреждал. По-хорошему. Но не хочет униматься. Делай спокойно свою работу и поменьше трись среди киргизов. Смутное время наступает, неспокойное. Тебе секретарша нужна? Мне Джыргал пристроить надо. Она так вполне ничего... Помоги, а?
- Легко, - ответил я облегчением. Учитывая обстоятельства, легко отделался: - А она чего умеет?
- Все, что положено. А если тебе чего особенного надо, так сам научишь. Она обучаемая.
Дюшебиев открыл ящик стола. Вынул пистолет. Дослал патрон, поставил на предохранитель и закрепил ПСМ в кобуре.
- Может, прямо сейчас заберешь?
- Лучше пусть завтра в офис приходит. Чего мне с ней сейчас делать, на ночь глядя?
Дюшебиев расплылся в улыбке, но сдержался:
- Вот и прекрасно. Спасибо тебе, очень выручил. Пойдем, мне пора.
- А насчет Джанибека?
- Ах, да, насчет Джанибека...
Мы вышли в предбанник. Ничего не подозревающая о происшедших в ее судьбе переменах Джыргал вежливо сказала шефу "до свидания". Меня она удостоила кивком головы. Я посмотрел на неё другими глазами. Глазами Эрталбека. В коридоре нас взяли в полукольцо три охранника с автоматами наперевес. "Хеклер и Кох" новой модели. Для местных условий немного неожиданный выбор оружия. Но, видимо, начиная с определенного этажа Белого дома цена вопроса значения не имела. На пути через коридоры генерал вынул трубку. Нажал кнопку быстрого вызова. Джанибек ответил на первом звонке. Разговор по-киргизски занял минуты две. Дюшебиев задал вопрос. Кивая на ходу головой, выслушал ответ. Короткими фразами что-то то ли попросил, то ли приказал. Дал отбой и объяснил:
- Сексоту своему яйцо отрежь. Джанибек клянется, что у него и в мыслях ничего такого не было. Врать не будет. Ты же знаешь, мы с ним старые друзья. Я ему сказал, что ты ко мне приходил, очень меня выручил. И чтобы он тебя не обижал.
Мы вышли на улицу через другой подъезд. Дюшебиев дал мне пожать ему руку и нырнул в теплый салон "мерина", урчавшего мотором между двух джипов охраны. Изнутри "мерина" пахнуло духами. Мне, чтобы дойти до машины, пришлось обогнуть половину здания. Против ветра, швырявшего в лицо первые снежинки, сухие, мелкие и колючие, как песок.
Офис уже опустел. Но в кабинете зама горел свет и жужжал компьютер. В пепельнице лежали свежие окурки. Около клавиатуры стояли два пустых стакана, вонявших дешевым местным коньяком. Я набрал Эрталу на трубку, но ответа на гудки не получил. Закрыл распахнутое настежь окно и вернулся в свой кабинет. Тепло светло, и даже уютно. А на улице ветрюга ледяной и вообще мерзко. Захотелось выпить. Вспомнил о стаканах у Эртала в кабинете. Зашел к нему, заглянул в один шкафчик, в другой. Коньяк, не иначе, выдули весь. Нашел только бутылку портвейна, и то початую. Приложился к горлышку и винтом выдул половину. Давненько не пил портвейна. Лет тридцать, не меньше. Как ни странно, эффект получился приятный. Вернулся в свой кабинет. Готовясь выйти на ветер, сделал еще пяток глотков.
События дня продолжали крутиться в моей голове. Никак не мог решить, связаны ли они. Мне очень хотелось верить, что нет. Так было бы гораздо проще их переварить. Но в глубине души я понимал, что особых оснований для такого оптимизма у меня нет. В последние недели всё чаще казалось, что происходящее со мной или вокруг меня следует единому сценарию. Мне ни на чем не удавалось сосредоточиться больше чем на день-другой. Как только подбирался к разгадке очередных событий, вновь случалось что-то неожиданное, надежно выбивавшее меня из колеи и заставлявшее переключить всё внимание на новую тему. Даже такое многократное повторение одной и той же схемы выглядело подозрительным. Причем с каждым витком событий меня поднимало всё выше. Никогда бы не подумал, что встречусь с Директором СНБ и ключевой фигурой в Аппарате Президента с интервалом всего в пару часов. Такое внимание льстило самолюбию. Но на этих командных высотах мне не хватало воздуха.
Злые автомобильные гудки отвлекли меня от попыток постигнуть тайный смысл суеты вокруг себя. Я шел по левой стороне Манаса, навстречу движению. Обычно автоматически предпочитаю правую. Сегодня почему-то свернул налево не пересекая проспекта. В памяти не отложилось, как я вышел из офиса. Опустился сырой туман, фонари опирались на асфальт конусами желтого света. На осевой стояли трое мужчин. Один в кепке. Другой держал руки в карманах короткого плаща. Третий неуверенно топтался на месте. Гости столицы. Местные давно научились переходить проспект там, где есть светофор. Закон Дарвина живет и побеждает. Трое кандидатов в бессмертие стояли, втянув животы и попы, стараясь создать минимальную мишень для водителей. При всем при том они не спускали глаз с меня. Шутки в сторону, тут что-то не так.
Инстинктивно обернулся. Ко мне быстрым шагом приближались ещё двое. Нас разделяло секунд двадцать. Всех пятерых неизвестных объединяла целеустремленность. В их действиях я не заметил никаких сомнений. Они работали по схеме. Рядом остановилась маршрутка, закрыв меня от троицы на осевой. Автопилот отключил ручное управление мозгами. Не успев ни о чем подумать, оказался на сиденье рядом с водителем. Он рванул с места ещё до того, как я успел захлопнуть дверь. Преследователи спрыгнули с тротуара нам под колеса. Из любви к человечеству водитель пошел на жертву. Прижался на полметра влево. Но я сумел исправить последствия его секундной слабости, приложив одного еще распахнутой дверью.
Все шоферы маршруток произошли от Шумахера. В крайнем случае, от Веттеля. Этот оказался близким родственником обоих. Когда мы тронулись... нет, не так... когда он начал разгон, светофор на перекрестке Манаса и Бекенбаева уже мигал зеленым. Маршрутка просвистела по крайнему правому ряду и вылетела на перекресток почти на восьмидесяти, зацепив самый краешек желтого. Гаишник остался стоять столбом. Тупо не успел среагировать. Мы спустились в туннель и проскочили под железнодорожной веткой и Льва Толстого.
- Останови, - попросил я водителя, кинув на приборную доску сто сомов.
- Нельзя здесь, - процедил он сквозь зубы.
Я не стал пререкаться. Левой рукой рванул ручник, находившийся справа от его сиденья. Маршрутку крутануло. Водитель заорал с перепугу. Сзади в салоне кто-то взвизгнул. Скорость резко упала. Открыл дверь и спрыгнул на ходу. Сумел удержаться на ногах. Могу, когда захочу. Ограждающая туннель стена здесь имела высоту мне по плечи. Обегать её времени не осталось. Взялся за край, подтянулся, отталкиваясь ногами от облупившегося слоя толстой штукатурки, закинул колено и вылез в проезд, спускавшийся с Толстого. Водитель маршрутки орал мне что-то в спину, но нас разделяло метров пятьдесят и я мог не обращать на него внимания. Кишка тонка добросить. А ещё попасть надо. Слабак. Резво потрусил вверх к Толстого. На бегу попытался понять, в чем состоял мой план. Пять человек уже не хвост. Судя по маневру, группа захвата. Ради ликвидации нечего было огород городить. Я от них оторвался максимум на две минуты. Надо сделать очень короткую петлю и залечь. Чем я и был занят. Нормальный план. Ничем не хуже любого другого.
Многое зависело от того, как пятерка нападавших разделилась по правой и левой стороне проспекта. Чтобы добежать до Толстого мне потребовалось секунд сорок. Дальше железная дорога. Ещё дальше две нитки то ли теплоцентрали, то ли трубопровода. Трубы диаметром в два с половиной метра. Вприпрыжку по шпалам на правую сторону Манаса. Еще десять секунд. Желтый свет фонарей делал четким каждый камешек, каждую вмятинку на трубе. И мой силуэт тоже. На той стороне, откуда я бежал, с визгом остановилась машина. В окне вспышка. Пуля ударила в рельсу метрах в пяти впереди. Если поверху, через трубы, то надо пробежать еще метров двадцать, где есть через них мостки. На трубе я хорошая мишень. Между трубами в западне. Не годится. Значит, понизу. Тремя прыжками сиганул назад через Толстого. Машина рванула ко мне, ревя мотором. Стреляли или нет, не заметил. Не до этого. Шлепнулся на попу и, руля каблуками на пожухлой траве крутого, но не вертикального откоса, съехал прямиком на пешеходную дорожку, которая в трех метрах от меня ныряла в свой собственный мелкий тоннель под железкой и трубами.
Его задумали для толп пешеходов, которые по замыслу советских архитекторов непременно должны были фланировать между проспектами Мира и Манаса. Заведомо дурная идея, которая, в сложившихся обстоятельствах получила неожиданный шанс заслужить горячую благодарность представителя целевой аудитории. Если, конечно, ему, то есть мне, удастся выжить. Последние лет десять тоннель служил общественным туалетом и прибежищем бомжей. Внутри не видно ни зги. Полная кромешная тьма. Квадрат выхода бледно рыжел вдалеке. Сколько до него? Метров пятьдесят? В переходе воняло как внутри выгребной ямы. Вдоль стен тут и там угадывались кучи дерьма. Только самая середина прохода оставалась более или менее свободной от испражнений. Я как-то заглянул сюда из любопытства еще в августе, солнечным днем. То что удалось разглядеть, врезалось в память. Надо же, пригодилось.
Дыша широко открытым ртом, скользя и спотыкаясь, помчался к противоположному выходу. Давно я так не бегал. Очень возможно, что никогда. У меня оставалось секунд пятнадцать. От силы. Пятнадцать секунд это почти тридцать пять метров. Остановился в десяти метрах от выхода. За ним ярко светили городские огни. Распластался спиной по стене и стал двигаться боком, стараясь дышать беззвучно. Пару раз ботинки увязали в дерьме. В пяти метрах от выхода сел на корточки у самой стены и пошарил рукой по полу. Есть! Сложил руки ковшиком и сгрёб, сколько поместилось. С той стороны, откуда я прибежал, зажглись колкие звездочки двух фонариков. Дурная затея. Их свет не доставал и до середины туннеля. Хотя... Не такая уж дурная. Если учесть, что у меня нет оружия, о чем противник вполне мог догадываться. В любом случае, меня гораздо больше интересовало происходящее с моей стороны тоннеля. Прислушался. Совсем рядом, по ту сторону выхода, послышалось тихое и невнятное бормотание. Я медленно досчитал до четырех и прыгнул вперед, вытянув сложенные ковшиком руки. В проеме появились два силуэта, и в то же мгновение мои руки наткнулись на лицо одного из них. В ответ раздалось "shit!". Вполне к месту.
Представьте себя в похожем положении. Делаете шаг и получаете из темноты прямо в рожу полкило кала. Ваши действия? Тыльной стороной кулаков протереть глаза. Почему кулаков? Потому что в одной руке у вас фонарик, в другой пистолет. Элементарно, Уотсон. Фонарик меня не очень интересовал. Поэтому своими двумя руками я ухватился за кулак противник с зажатым в нем пистолетом. Черт, ладони скользят... Завернул пистолет противнику за спину и, прикрываясь его телом, два раза нажал на спуск. Получилось почти в упор второму в грудь. Тот упал как подкошенный. Ударил под колено хозяина пистолета, тот потерял равновесие. Пока он трепыхался, его контроль над собственным кулаком ослаб. Без особых усилий развернул пистолет дулом ему в лицо и сделал два выстрела. Бум-бум, две пули в голову тому, кто упал первым. Всегда делать два выстрела. Не меньше. Никаких колебаний. Всё произошло в считанные секунды. Думаю, максимум за четыре.
С другого конца тоннеля послышались хлопки. Одна пуля свистнула поблизости, остальные разбросало по стенкам перехода. Я не очень испугался. На таком расстоянии прицельный огонь невозможен. Перекинул ствол в левую руку, отставил её подальше в бок на случай, если ответят по вспышке, и дострелял обойму в темноту тоннеля. Дал понять, что шансы уравнялись. Два, два, снова два, четыре серии по три. Неяркие стробы дульных вспышек запрыгали по кафельным стенкам тоннеля. Хорошая обойма. Оружие показалось знакомым. В ладонь легло привычно, и рычажки-кнопки руки помнили. Поднес к глазам. Девяносто вторая Беретта. Вообще-то из этого ствола на пятьдесят метров вполне можно попасть, куда надо.
На всякий случай сделал шаг в сторону из проема тоннеля. Оказалось, вовремя. С той стороны прилетел сразу десяток пуль. Откуда не возьмись стеной обрушился мокрый снег. Взял пистолет у второго, нашарил на двоих три обоймы. Ни один, ни другой не одели бронежилет. Понятно... Думали, что я не вооружен. Не думали, знали. Остальные тоже, значит, мягкая цель. Жизнь налаживалась. Дослал патрон и нырнул в переход. Метрах в пятнадцати впереди на фоне другого проема, серого, справа налево мелькнула тень. Подбираются. Я успел сделать три выстрела и упал плашмя. Ответные вспышки, пули прошли в метре надо мной. Четыре выстрела во вспышку, два шага вперед, спиной плашмя к левой стене. Из темноты послышался сдавленный стон. Остался последний.