Теплым золотом и холодным серебром откупился от перманентной радуги, которая вот уже седьмые сутки не давала спать, ибо переливалась миллионами оттенков и цветов. Сквозь шторы был виден и пресный двор - по нему скотина всякая гуляла и срала то мелко, то крупно - я убирал все к вечеру. Животных загонял в сарай, мысли прятал под подушку и приступал к написанию очередной тени, которая проскакивала меж снов, и я никак не мог запомнить ее основу и грани. Север периодически давал о себе знать ледяным циклоном, я дрожал, укутавшись в ватное одеяло, и попивая теплый портвейн. Порой красные жгучие капли стекали по подбородку, на секунду останавливаясь на губах, сползая по шее все ниже и ниже, оседая на белой материи одеяла, и распухала неровным кругом мутной красноты. Пирамиды воска окольцевали каменный подсвечник, застывая на столе тревожными словами. Пустые пластинки таблеток и пузырьки с лекарственной жидкостью завалили всю тумбочку, на которой теперь не умещался даже томик Кастанеды, которого я никогда не читал. Лимонный запах остывшего чая периодически напоминал о себе, частично пролетая мимо моего носа. Я глубоко вдыхал его в себя, и, закашлявшись, переворачивался на бок.
Прошло уже три недели, как я находился тут с огнестрелом в области груди. Сестра милосердия посещала меня каждые три часа, снимая старую, пропитанную кровью и гноем, повязку, и меняя ее на новую, ослепительно белую, окаймленную по краям сизой вереницей и ... ах да, еще она два раза в день приносила мне куриный бульон с крупно-нарезанным укропом, и чай с лимоном, вяло плавающим, то вверх, то вниз. Я был благодарен ей, но никогда не показывал этого, ибо сил во мне оставалось немного, и я пытался сберечь их для стремительного побега отсюда. Около входа в мою комнату стоял огромный негр в спортивном костюме Panda и тяжеловесной дубинкой в руках. Я был уверен на все сто процентов, что ежели я попытаюсь смыться, и он поймает меня - ему найдется работа, а мне настанет пиздец. Но к тому времени я уже ничего не боялся, к тому же терять мне было нечего. Я просадил все, и дом, пусть не шикарный, но обставленный со вкусом, и деньги, которые мне платило одно северное издательство, и жену, которая вкусно готовила омлет с грибами и вишенкой посередине. Забавно, сейчас я думаю об этом с таким безразличием, что порой начинает казаться, что все произошедшее никак не связано со мной, и я это не я, а лишь частица того прошлого, которое никак не покидало рассудок, а наоборот проникала в меня все глубже и глубже, в самое сердце... Но душа была каменной, а сердце гранитным, посему боли я не чувствовал, а лишь закрывал глаза и возвращался туда, где падали ветры, отнимая у просохших деревьев ветвистые руки, и разбрасывая их по округе в беспорядочной иероглифе.
Как все случилось? - спросите вы... Да, в общем, тут и говорить не о чем. Азартные игры всегда привлекали меня своей неординарностью и непредсказуемостью. Какое-то время я еще держал себя в руках, заряжая автомат своей несчастной мелочью, которая оставалась у меня на третий день после зарплаты. Анна, жена первого разряда, обладала великим чувством терпения, но в какой-то момент она отвернулась от меня. Просто не сказав ни слова, вышла во двор и пропала навсегда из моей жизни. По началу мне было плевать, ведь меня ждал успех и шанс вылезти из этого червивого болота путем крупного куша, который снился мне каждую ночь, заставляя вскакивать с сумасшедшей радостью среди ночи, и бежать, куда глаза глядят. Но это так и оставалось сном, и мое терпение тоже подходило к концу. В какой-то момент я решился прекратить эти попытки из червя превратиться в Бога, потому как разум дал о себе знать. Но это ощущение было лишь секундным порывом, потом оно прошло и больше уже никогда не возвращалось.
В один из майских деньков, когда господа только начали приходить в себя после алко-праздников, и неинтересных концертов, я вышел из дома и направился прямо к одноручке, на ходу выворачивая свои протертые карманы, стремясь найти там хоть несчастный полтинник. Все было тщетно, я был пуст и небрит, что превращало мой образ в бича, а бич как принято не может быть Богом - общество всегда диктовало свои правила, а я, являясь той неотъемлемой частью толпы, должен был эти правила соблюдать. По дороге к своему успеху, я зашел в магазинчик у Томы, в надежде получить несколько купюр, которые убрали бы морщины с моего лица, заставили побриться и снова вести нормальную жизнь. Тома устало опустила глаза, когда увидела мой подпорченный годами и вином, облик, и пробурчала себе под нос: - Я не обязана давать тебе деньги, тем более я прекрасно знаю, зачем они тебе нужны. Я топтался на месте, опустив глаза в пол и глупо улыбаясь. - Обещаю, что все верну завтра к полудню... - в очередной раз соврал я, ибо ни завтра, ни послезавтра, ни через год ничего вернуть я бы не смог. Она, наконец, таки подошла к кассовому дибильнику, звякнула чем-то, и достала оттуда пять хрустящих сотен, которые очень быстро исчезли у меня в кармане. Я поблагодарил ее за столь щедрый поступок, еще раз пообещал все вернуть, и скрылся за тонкими нитями дождя, который как-то внезапно начался к тому времени. Преодолев пару кварталов, я насквозь мокрый, но счастливый добрался до своего счастья. То был жестяный куб, переливающийся разнообразными гаммами цветов, и, издавая при этом протяжные электронные звуки, от которых сердце замирало, и я поднимался к небесам - это была ВЕЛИКАЯ МУЗЫКА. Вокруг автомата крутились всякие недоноски и карманники, они меня хорошо знали, так как вот уже пять лет я жил возле своего богатого друга.
Я обменял сто рублей на пятачки, дождался пока какой-то мужичек проиграет оставшиеся у него деньги, и подошел к своей радости и мечте. В миг меня захватило очень знакомое чувство взрывной волны, которая, впрочем, длилась недолго, ибо стоило мне закинуть в жестянку первый пятак, я забывал все на свете и не помнил себя до того момента, когда кто-нибудь не оттолкнет, грубо назвав мудаком или козлом. Я никогда не обращал внимание на подобные высказывания, поэтому не обижался, и шел в свой убогий угол, который к тому времени освободился от всякой херни - мебели, гитары и даже печатной машинки, которую я решился продать пару месяцев спустя.
Итак, я стою перед своим богом и сатаной, перед светлым и грязным, стою перед самим собой. Закидываю первый пятачок - слышу привычное жужжание внутри, которое уже изучил наизусть и задолго до развязки зная, выигрышный пятак или нет. Вот и сейчас, пусто, мигает табло, уговаривая попробовать еще разок. Я повинуюсь, закидываю очередную порцию, дергаю рычаг, опять слышу шум механизма, и ... ура! Я оправдался на целую сотню. Остановиться и уйти довольным в кабак? Бог с вами! Я сегодня на высоте, и обещаю вам, что рано или поздно выиграю целый мир, и заполню его своей радостью и честью.
Темнота, дождь, утраченная страсть и вера, мне до боли знакомы эти чувства, ибо каждый вечер, все эти пять лет я возвращаюсь с тяжестью и здравым смыслом, с мертвой сказкой в голове, и ослепшими карманами. Я опять проигрался. Раньше, я еще умудрялся по дороге к своей жестянке, покупать припарчик (супчик быстрого приготовления) и буханку белого хлеба. Но теперь все это в прошлом. Захожу к другу, который изредка поддерживал меня крепким кофе и изящным бутербродом. Мы посидим с корешком до утра, он как всегда разведется на пиво, от которого я буду умирать все серое утро. И так все пять лет стремительного падения, из ангела в свинью, впрочем, ангелом я никогда не был, а все эти метафоры и сладости оставлю для неудачников, к которым я себя изредка причислял.
И вот настал очередной день, который и остался бы серым и обычным, если бы не коварный налет на мою удачу. Я выиграл! Я сорвал такой куш, что у меня темнело в глазах от счастья. Я бежал по глубоким овальным лужам, я стал Богом. Я зашел в магазин, купил огромное количество еды и выпивки, добирался домой победителем.
Первый удар был нанесен справа, второй пришелся по голове, третий... Проснулся в белоснежной комнате, с повязкой на голове и полностью перебинтованной грудью. Мне не хотелось спрашивать у сестры что случилось, ибо я и так все знал наперед. Не было той боли, когда что-то теряешь. Ведь еще тяжелее потерять то, что еще не нашел, а мои поиски увенчались успехом, поэтому не было никаких поводов для грусти и самобичевания.
***
27 мая мое тело погрузили в катафалк, и не спеша повезли в сторону реставрированного крематория. Последних слов о своей сущности я так и не услышал, либо потому что был глух, либо не было никого, кто бы мог что-то сказать. Тяжелое сопение какой-то женщины опускалось на меня всей своей тяжестью, орган что-то буркнул пару раз, связал тремя низкими, оборвал на ми, уснул в мраморной пустоте... Честно говоря, мне было бы намного приятнее услышать ту, до боли знакомую мелодию моего жестяного друга, но ОНИ ничего не понимали в жизни и радости, поэтому разговаривать я ни с кем не стал. Просто лежал себе и спрашивал у Бога - а ТАМ есть одноручники? Бог молчал, видимо моя усталость передалась ему, и Он решил немного отдохнуть, тем более что спасать и направлять на путь истинный было уже некого. Железный рот поглотил меня, и я пополз вниз, скрепя механизмами, которые чем-то напомнили мне звуки, издаваемые моей жестяной мечтой. Мы просто поменялись ролями, пятаком был я, а кто-то рядом, опять проиграл. Я сочувствовал и спускался все ниже и ниже и ниже. Вскоре, блестящие языки пламени охватили мою плоть, и пепел моих сновидений высыпали в какой-то сосуд, и передали моей объявившейся женушки. Она не знала что с ним делать, и по дороге домой, проезжая зеленую парковую зону, просто высыпала пепел под какой-то пенек, урну она почему-то взяла с собой, видимо она чем-то привлекла мою женушку. Я тоже сочувствовал ей, потому что на сей раз в проигрыше оказалась она - слишком сильно она хотела завладеть моим жилищем, и слишком много долгов осталось неоплаченными. Она этого не знала, и поэтому туманно улыбалась сквозь стекло автомобиля. Ее улыбка растворялась в холодном дожде и плотной тонировке. - Ты выиграл... - послышалось откуда-то изнутри меня, и я превратился в своего жестяного одноручника.