Коваленко Владимир Эдуардович : другие произведения.

Кембрийский период. Книга 1. Перед рассветом

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 6.32*47  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Это не геология (и не совсем фэнтэзи, если кто уже начал читать, на второй странице первой главы писано, что волшбы не будет - и её не будет, зато будут длинные уши в количестве двух штук).Это не совсем юмор, хотя я надеюсь, что иногда читателю будет весело. Это альтернативная история - за тех, чьи имена теперь остались в основном в качестве названий геологических периодов. Кембрийского, ордовикского, силурийского... Итак, ночь уже упала на римский мир. Отгорели последние блики Юстиниановых походов. Но ночь может оказаться короткой. Белой. "Да не опустится тьма!" Оценки и комментарии - в общий файл, пожалуйста. Сразу извиняюсь: слово "сида" в начале предложения может начинаться с маленькой буквы. Ибо 8 из 9 глав не выправлены окончательно. И не будут. Книга вышла. И на бумаге - всё гладко.
   Книга вышла.
  
   []
   Серия: Фантастический боевик
   - М.: Альфа-Книга
   2009г., Твердый переплет, 471 стр.
   ISBN: 978-5-9922-0324-0
   Тираж: 10000 экз.
   Библио-глобус:
  
   http://www.bgshop.ru/description.aspx?product_no=9345941
   Лабиринт:
   http://www.labirint-shop.ru/books/190111/
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   КЕМБРИЙСКИЙ ПЕРИОД (версия не вычитана).
  
  ЧАСТЬ 1. ПЕРЕД РАССВЕТОМ.
  
  1. Внезапная вводная. Год 1399 от основания Города. Начало июня.
  
  - Эй, парень!Не торопись. Целее будешь.
  Кейр смерил свинопаса сердитым взглядом. Себя он просто "Эй-парнем" не считал. Благородный воин, пусть и не в летах пока. И никак иначе. Да и бесконечный моросящий дождь настроения не поднимал. Но лошадей придержал. Мало ли какая напасть приключилась в славном городе Кер-Мирддине или на сбегающей к нему с северных холмов дороге? Лучше знать.
  - Чего стряслось-то?
  - Ничего особого. Для меня. Я как пас свиней, так и буду. А ты, если так вот будешь лошадок нахлёстывать,повстречаешь соседку славную, только всего. Вернее, догонишь.
  Кейр ещё не видел никого из фэйри вблизи. Только домового, ночью и мельком - да только кто ж домового не видел? А тут наклёвывалась целая история. Вещь интересная и самоценная. Стоило порасспросить. Опять же в город не просто хотелось - нужно было успеть дотемна заскочить к городскому приятелю, чтоб явиться перед старым другом отца, Дэффидом ап Ллиувеллином и его дочерьми не мокрой курицей, а благородным человеком.
   Но фэйри водились разные. В том числе злые, с которыми лучше не связываться.
  - А какая она? - начал Кейр расспрос.
  - Особо не смотрел. С ними так - меньше любопытства, целее шкура. Увидел уши, понял - не человек. Отворотился да сделал вид, что очень меня волнует, не передрались ли свиньи за корешки.
  - А я слышал, что злом на добро волшебный народ не платит.
  - Можешь проверить, - буркнул свинопас, - я тебя предупредил.
  И паскудно ухмыльнулся. Другому вольному человеку Кейр бы не забыл попенять на хамство, но заедаться со свинопасом - зря пачкаться в навозе. В другое время Кейр и предупреждению бы внял. Поскольку был молодым человеком серьёзным и рассудительным. Но любовь заставляет благородного воина, не бежать от приключений, а искать их. Иначе чем завоёвывать сердце прекрасной девы? А Тулла верх Дэффид - вполне прекрасна.
  И всё-таки на глупые подвиги не тянуло. Тем более, попавшийся навстречу пропойца - лошадь тащила телегу, которую даже условно нельзя было назвать колесницей, по хорошо известному ей пути, икнув пару раз, поделился ценным наблюдением:
  - Рыжая, а лицом вроде как синяя, да мелкая. Ей-ей банши. Короля-то как жалко!
  - А короля почему?
  - К простым людям такие не ходят. И даже к благородным. Разве только чума начнётся...
  Кейр торопливо перекрестился.
  Чума в Уэльсе уже была. Полтораста лет назад. С тех пор Кер-Мирддин так и не восстановил былого населения. Хотя валлийцы честно плодились и размножались, как заповедано. В холмах было получше. В смысле, не у фэйри, которые живут внутри, а у людей, которые живут вокруг. Старики говорили, что людей стало столько же, сколько до мора.
  - В общем, кто-нибудь важный непременно помрёт, - подвёл итог пьяный, - Добрые соседи, они такое чуют заранее. И плачут заранее... Вот я и выпил - за упокой.
  - До того, как увидел банши, - улыбнулся Кейр.
  - Ну, это ты умный, - подмигнул пьяный, - Но ты ведь не скажешь моей супружнице?
  Молодой воин кивнул. Гнать вперёд сразу расхотелось. Но - решать окончательно стоило, только после третьей встречи. Раз уж довелось попасть в сказку, то и действовать следовало по-сказочному. А в сказках главное число - три. И Кейр продолжал путь вперёд. На сей раз - медленно, чтобы не догнать до срока волшебную путешественницу. И тихо радовался, что, как ни повернись дела, он выглядит вполне достойным представителем старшины сильного клана - одет и снаряжён как воин, да и колесница - новенькая, о шести окованных железом колёсах в половину человеческого роста, с крепкой подвеской. Даже тент, хоть и сложенный, присутствует. Щитов нет - но повесить их на борта можно, и это видно сразу. На такой и в гонках поучаствовать не грех. Кейр приосанился. Всё правильно, осталось дождаться третьего встречного...
  А вот и встречный, точнее, встречные - навстречу рысит верховая парочка. Кейр приветно замахал рукой. А уж когда парочка превратилась в знакомую девчонку с придорожной фермы да её жениха, понял - сейчас всё толком и вызнает. А ещё испытал короткий укол зависти - вот счастливец, укатывает свою, сколько хочет. Сейчас, наверняка, провожает к родителям. Ему бы со своей милой так. Увы, если сама Тулла отвечает на чувство взаимностью, то её родители...
  - Доброго дня, господа! - Кейр степенно и точно в меру наклонил голову, - Не встречали ли вы на ждущем меня пути чего необычного?
  - Кейр, дружище, привет! Брось притворяться стариканом, тебе не идёт!
  Ну, у этого дружище - все, кто не кровный враг. А вот девушка сразу перешла к делу.
  - Ты о доброй соседке? Встречали, пожелали доброго дня. Она нам тоже! Странная она. И симпатичная. А ушки как у лошади! Торчат из головы, вокруг волосы топорщатся. Смешно так. Миленько. Очень хочется пощупать. Погладить. А вот глаза сердитые. Но как-то понарошку сердитые.
  - Точно, - поддержал жених, - зла она на кого-то. Хорошо, что не на нас!
  Высказал своё, и уступил слово любимой.
  - Одёжка у неё добротная, но очень уж скромная. Где это видано - вся в коричневом! Из-под подола, правда, серенькое проглядывает, да и пониже что-то есть. Порядочная барышня на богомолье, да и только. Если на голову не смотреть. Волосы все обрезаны коротко-коротко. Словно овдовела она, или осиротела, или ещё что... Идёт пешком, мешок за спину закинула. А одёжка ей непривычна, и мешок за плечами, и провалиться мне на месте, если не носила она белое с золотом!
  Кейр отропел. Белое с золотом носили разве тилвит тег. Высокие, золотоволосые. И ещё... Да быть такого не может!
  - Синяя же, говорят, рыжеволосая, маленькая... Гоблин почти.
  - Сам ты гоблин, - девушка почему-то обиделась, - Говорю - настолько белая, что кажется синеватой. Волосы красные. Рыжие и красные - разницу видишь? И брови красные, и ресницы. А рост... Какой рост у добрых соседей, знают только они сами. Что ещё... Руки слегка в земле перепачканы. Отмыла, но под ногтями осталось.
  Что ж. Так ничего и не прояснилось. Оставалось - узнать всё самому. И подстегнуть коней, чтоб не упустить свою легенду. Какой-то она будет?
  Издали - как раз был участок прямой да ровный - сразу увидел - тёмная до черноты ряса, над ней лохматая голова. Из-под мелькают сапоги. Всаднические, судя по подошве, но без шпор. Смотрит под ноги. Внимательно так, словно кошель с золотыми обронила. Кейр поравнялся. А что сказать - не знал. Разве уши рассматривал. Уши были, действительно, большие и треугольные. И да, жеребячьи. Вот только торчали не вверх, а в стороны. И их действительно хотелось потрогать! Кейр решился.
  - Куда путь держишь, добрая соседка? - на такое обращение, как будто, никто из фэйри не обижался. Иные, правда, всегда злые - но вот таких в Диведе почти и не водится. Разве только старый бог Гвин ап Ллуд со своей сворой...
  Волшебное существо остановилось. Руки опустили мешок на землю. Голова вскинулась вверх, показав длинную белую шею. Глаза - серые, без белков, сжатые в точки зрачки... Фэйри. Точно фэйри! Только... которая?
  - В город.
  - Ааа, - Кейр постарался протянуть это солидно и многозначительно. И замолчал. Фэйри немного подождала, потопталась. Отвернулась, подхватила с дороги украсившуюся несколькими мокрыми песчинками ношу, и зашагала вперёд. Кейр, чтобы не отстать, пустил лошадей медленным шагом. Просто ехать рядом и молчать было неудобно. Но о чём можно говорить неизвестно с кем?
  - Славная леди, ты не обидишься, если я спрошу, ты из которых?
  Ведь и правда, могла оказаться баньши. Правда, это как раз могло быть и не страшно. Кейр слыхал о добрых соседях чуть больше, чем детские сказки - всё-таки не в последней семье клана уродился. Так что - знал: банши на самом деле хорошие. И никогда ничего не накликают, а что плачут над бедами людей - так это от жалости. Они ведь людям какая-никакая родня, того же адамова семени. О детях заботиться помогают, злые чары отводят. И только если совсем-совсем не могут помочь - плачут. Заранее. А оттого многие верят, что это банши напасть и накликали.
   Ответ же чуть рот открытым не оставил. 
  - Я сида. Из тех, которые для ирландцев "дини ши", для скоттов - "Благий Двор", а для вас - народ холмов. Ростом вот только не вышла.
  И руками развела. Мол, не виновата я, что такая худая да короткая. Кейр же рассматривал её наново. И глазам своим не верил. Сиды - те, кого раньше считали богами. Не всех, а старших да сильнейших. Но они же в легендах прекрасны! А эта... а эта умильна. Как бывает птичка, белка, щенок. Или какое другое животное - красивое. Даже женственное. Которое не грех подвезти, чтобы лапки не стирало. И которое очень хочется погладить. Не как девушку, как зверёныша. И за уши потрепать.
  - Ты больше похожа на тилвит тег.
  - Детей не ворую, - уверила фэйри, - да и волосы у меня не золотые.
  Зачем-то поправила ворот, при этом невзначай вытащила наружу серебряный крестик. А это решало почти всё. Серебра не боится. Крест приняла. А значит, кем бы ни была до того, ныне - в правах человека. Молоденькой девушки. Причём, верней всего - без роду-племени. Да она же боится! Оттого и ворот дёргает. А кого боится-то? Кейра, что ли? Кейр понял - всего. Кто знает, как меняется мир для подобного существа, когда оно принимает Бога? Зато стало ясно, как себя вести - правильнее всего. Как с малознакомой соседкой. Доброй соседкой - в прямом значении этих слов.
  - Это верно, - Кейр показал, что всё понял верно, - Волосы у тебя, скорее, медные. Так может, тебя подвезти?
  - А что попросишь за провоз?
  То ли играет, то ли и правда боится, что парень начнёт жениховские подвиги считать, или сочтёт за безродную, у которой одна расплата за все мужские услуги.
  - А как же, попрошу. Разговор - от скуки. Ну и от права трепать, что леди из народа холмов до Кер-Мирддина подвозил, не откажусь.
  Кейр изо всех сил старался выглядеть безопасным. Обычным фермерским сынком, подвозящим худородную соседку. Получалось хорошо - потому, что таким он и был, разве очень богатым - и таким его видела сида. Увальнем с доброй хитринкой в глазах.
  - Годится, - пытаясь подражать степенному говору, девица забросила на телегу мешок и взгромоздилась сама. Сзади. На место воина. И даже привстала, держась за бортики. То ли очень хотела дорогу впереди видеть, то ли назад оглядываться не желала, то ли просто привычка у неё такая. У Кейра в желудке похолодело от мысли, сколько лет должно быть той, для которой колесница - оружие. Впрочем, время в холмах течёт странно, - вот про сидов и побеседуем, ежели не возразишь. Что у вас, наверху, о нас знают?
  Толком старых легенд Кейр и не помнил. А наврать - боязно, сиды ложь чуют, хоть и не всегда, но очень часто. А вот обижаются, если на обмане поймают, всегда страшно. Кейр вздохнул - и вывалил, что знал.
  - А ничего. Только сказки мелют. Может, не все врут. Так не проверишь. У нас-то в роду вашего корня нет. И под холмы никто не хаживал. А вот что людей в былые времена для вас резали, это слыхал. Чтобы урожай был, да за исцеление короля, ну и всяко ещё. А ты-то чего наверх вылезла? Да ещё и с крестом.
  Хорошая идея - пусть сида говорит. Тем более, что они-то вообще неправду говорить не могут. Только умалчивать, да ходить вокруг и около.
  - Неохота быть мелкой нечистью, - заявила ушастая попутчица, - Да и крупной тоже, хотя крупная из меня при всём желании не получится. Ни размера, ни способностей. А крест многие сиды приняли. Король Артур, например. А ведь хороший был король?
  - Саксов бил - значит, хороший. А он точно из ваших?
  - А кто еще будет спать столетиями? Да еще под землей?
  Резонно. Кейр долго не отвечал, обдумывая известие о любимом герое. Слухи, вообще-то ходили... Потом уронил:
  - Выходить ему пора. Совсем нас забили саксы. Он же обещал вернуться, если будет с Британией беда. А беда уже давно. Можно и так сказать, что Британии-то уж и совсем нет. Вот это-то как получается?
  - А так и получается. Он же ранен был. Много раз, и очень тяжело. Не залечил, выходит, ран. Ты сам говорил: в холмах время другое. Там - день, тут - столетие. А иногда и наоборот.
  Дальше ехали молча. Внутри непривычной к серьёзному размышлению головушки Кейра ходили бугристые мысли, перекатывались желваками. Да и сида погрустнела. Кейр догадался: что-то знает. Не хочет говорить. Нескоро выйдет, наверное, король. Грешную мысль о том, что Артур помер - задавил в зародыше. Так быть не могло.
  - Надо, значит продержаться, - сказал Кейр бодро, - пока не проснется. Сколько надо, столько и стоять. Верно говорю?
  сида неуверенно кивнула.
  - Ну и ладно. Глядишь, и сдюжим. Короли у нас бравые. А пока я тебе, сестрица, наши байки про сидов перескажу. Ты посмеешься, вот мне оплата и выйдет...
  Лучшего слушателя для замшелых побасенок Кейр не видывал. сида то смеялась, то хмурилась, когда вместо богов, высоких сидов, а на худой конец, королей и рыцарей, в сказаниях начинали появляться фэйри, пусть и именуемые "добрыми соседями" да "волшебным народом". И шевелила ушами. Особенно - на женских именах. Подруг припоминала?
  Когда после очередного поворота из-за деревьев выглянул город, брови у сиды подскочили на два пальца вверх. Чуть не до середины лба.
  - Что это?
  - Кер-Мирддин.
  - Я не про то. Город, предместье... Рядом что? Большое, круглое, трёхэтажное...
  До Кейра дошло. сиду поразил старый римский амфитеатр. Да, некогда в римской крепости Маридунум стоял большой гарнизон. А огромное сооружение служило для тренировок и зрелищ. Собственно, с тех пор ничего не изменилось - Кер-Мирддин самый большой город на юге Камбрии, и гарнизон у него немаленький. Да и король с гвардией постоянно наезжает. Вот только воин теперь означает - всадник, а зрелище - колесничные гонки или турнир. А потому сооружение незаметно переименовалось в ипподром. И перестроилось немного - беговые дорожки внутрь не вошли, пришлось проложить отчасти снаружи. Но так, чтобы хоть с верхнего ряда, ворочаясь, можно было смотреть всю гонку. Хотя бы судьям.
  Сида громко восторгалась обветшалым сооружением. С Колизеем сравнивала. Что такое Колизей, Кейр знал. Что он разрушен - нет. Впрочем, Рим варвары жгли несколько раз - почему бы местному ипподрому не пострадать?
  А перед самым предместьем соскочила с колесницы. Поблагодарила за беседу, даже поклонилась чуть. И наказала, если что, искать сиду Немайн. От такого имени Кейр омертвел. Одно дело - сида, чародейка из холмов. Даже мелкая богиня чего-нибудь. Но - великая воительница, пугающая насмерть за раз сотни воинов, покровительница речных вод и плодовых деревьев? Сида заметила, поспешила уточнить.
  - Не ТА САМАЯ.
  А толку! Так он и поверил! Вот теперь всё сходилось. Цвет лица - как у озёрной девы, красные волосы... Кто ж это ещё может быть? Конечно, то, что она не ТА САМАЯ - правда. Сиды вообще не в состоянии говорить неправду. Но такие слова могут означать как другую сиду с тем же именем, так и эту же - здорово переменившуюся характером. Или - принявшую святое крещение. Про святую Бригиту тоже часто говорят - не та самая. А толку?
  Сида между тем ушами недовольно дёрнула, вскинула мешок на плечо. И направилась по своим непостижимым делам. Кейр вздохнул - и занялся своими. В любом случае, у него теперь есть история! Да не такая, которую не грех разок рассказать у огонька, а которую внуки да правнуки выклянчивать будут, да по три раза на вечер. Зная наизусть. Всегда есть разница - говорит рассказчик "один мой знакомый видал сиду из старших", или - "везу это я саму Немайн в Кер-Мирддин".
  Город встретил сиду настороженно. Тем более, что и вела она себя странно - сперва спрашивала кузницу, а потом туда не шла, всякий раз проходя мимо или сворачивая в другую сторону. И совсем не замечала скапливающегося позади хвоста из любопытствующих. Что ей нужна кузница, никого не удивляло - кузнецы всегда были близки делам потусторонним. Да и вообще, изо всех ремесленников - самые важные, и самые загадочные. Кое-кто поспешил за лучшим мастером. Чтоб знал.
  Лучшим же был Лорн ап Данхэм. Нашёлся, по дневному времени, в кузне. Сперва не желал отрываться от работы.
  - Ей нужно - пусть сама и приходит, - сказал обеспокоенным соседям, - Ну, фэйри. Ну, кузнец нужен. Эка невидаль. Может, в холме железо закончилось. Может, заказать чего решила. У меня, поди, работа получше холмовой.
  Загнул слегка, с кем не бывает.
  - Она на банши похожа, - сообщили ему, - так что как бы чего не вышло...
  Тут - не выдержал. Сделал вид, что на уговоры поддался, не торопясь, доделал садовый нож, погасил горн, вышел на улицу. Вразвалку двинулся на площадь. Что между церковью и домом короля. К ней сходились главные улицы, и миновать её в своих метаниях фэйри никак не могла. И что же? Даже ждать не пришлось.
     С первого взгляда Лорну показалось - верно, банши. Из-за тёмно-красной шевелюры и дурного цвета лица. А ещё потому, что напротив этой пигалицы возвышалась тучная фигура брата Марка. Заезжий бенедиктинец, уговаривавший короля принять католическую миссию - и вполне в этом преуспевший, двоих собратьев своих отослал с радостной вестью в Рим. А теперь скучал, и лечил скуку пивом вместе с королевскими рыцарями да за королевский счёт. Благо, в трактире с него потребовали бы плату.
  Лорн успел отметить - расстановка сил для поединка добра со злом - как в былине. Вот только расстановку сторон можно толковать всяко. Фэйри приближается с севера, в песнях - стороны зла. Но при этом за спиной у неё каменная церковь, и из-за плеча искрится яркими красками полыхающего в закатном солнце витража решительный лик архангела Михаила. Монах стоит на юге, стороне добра - перед рыцарским залом королевского дома, откуда только вышел. Одна рука оглаживает чётки, другая задумчиво похлопывает по наполненному чреву. Фэйри, которая неторопливо шагает прямо к нему, пока не видит. Или не понимает, кто это?
  А сразу и не поймёшь. Лицо банши, ряса монашки, из-под которой на каждом шаге выныривают кавалерийские сапоги. Без шпор. На плече - запылённый в дальней дороге мешок. Идёт тяжело, устало - и в то же время привычно и размеренно. Остановилась. Начала было что-то говорить. Монах переменился в лице, превратившись в вытащенную на берег рыбу. Уши заметил! Расплывшаяся физиономия стремительно приобрела свекольный оттенок, рот тяжело хватает воздух.
  Когда воздух начал покидать могучие легкие, мир накрыл мощный глас:
  - Изыди! Дщерь Сатаны, блудница вавилонская...
  Говорил он на грязной латыни, хуже вульгарной, которую именовали лингва-франка. И которую понимали в любом торговом городе, тем более приморском да столичном. Вокруг стремительно собиралась толпа, но люди опасливо теснились по сторонам - на линии противостояния оказаться никто не хотел. А что фэйри, в первые секунды аж пригнувшаяся, нанесёт ответный удар - никто не сомневался. Лорн внутренне сжался, ожидая заклинания. Вот она выпрямилась. Прижала уши - точно сердитая речная собака. Сощурилась на закатное алое Солнце.
  И сквозь медвежий, неостановимый и незаглушаемый рёв примитивной формулы изгнания нечисти, наверняка сочиняемой на ходу, вдруг прорезался, как рогатина сквозь звериную шкуру, тоненький и острый голосок сиды. Слова были величественны и непонятны. Классической латыни Лорн не знал, но уловил чекан старинных окончаний.
  - Ego sum Ens Omnipotens, Omnisapiens, In Spiritu Intellictronico Navigans, luce cybernetica in saecula saeculorum litteris opera omnia cognoscens, et caetera, et caetera, et caetera!!!*
  Брат Марк замолчал. Стихла и фэйри. Не банши, точно. Не одинокая пророчица да плакальщаца, умеющая только помогать при родах да похоронах, да и сама почти мёртвая, мудрая возрастом и даром, но не соображением. Эта - умненькая, из этой хлещет обилие свежей жизни... Дочь Риса, с западных островов? Кудесница тилвит тег? Закатное солнышко скребёт крышу королевкой резиденции. Тень накрывает монаха, а вот ушастая пока на свету. Глаза совсем превратились в щёлки, их и невидно из-за ресниц. А рука медленно, не по пяди - по толщине волоса тянется к мешку. Другая теребит узел завязки. Что у неё там?
  Мешок падает наземь. В руках у фэйри остаётся - книга. Нет, не книга - Книга. На обложке серебрится распятие. Точно - и на груди у фэйри крестик болтается... Грамотная, богатая, с бессмертной душой... Неужели сида?
  (*Аз есмь Сущий Всемогущий, Всеведущий, в Духе Интеллектроническом Плавающий, в свете кибернетики во веки веков, научна все деяния познающий, и прочая, и прочая, и прочая...).
  Монах, напротив, совсем превратился в тень, и даже как будто уменьшился. Да и голос... Голос бенедиктинца нарушил тишину, но каким же он стал другим. Тихим, скорбным.
  - Ты знаешь латынь, у тебя есть книги и серебро в кошеле. У тебя голос иерихонской трубы, слог Иоанна Златоуста и стан царицы Савской. А я нищий монах, едва помнящий главные молитвы. Но помни - блаженны нищие, ибо их есть царствие небесное! Не с фарисеями Бог, но с малыми людьми!
  А фэйри вдруг улыбается. И снова звон, не как колокол, а как меч - но на этот раз говорит на камбрийском.
  - Святой отец, посмотри на себя и на меня! Кто из нас меньше?
  Разводит руки в стороны. В толпе раздаются смешки. А пока люди смеются, сида - точно сида - продолжает:
  - Блаженны нищие духом. Может, ты и блажен, ибо обычному нищему с таким брюхом не подадут. Апостол Павел говорил*: верую, ибо знаю. Добрые монахи знают Писание наизусть, не оправдывая себя слабой памятью. Я, верно, глупа и забывчива, и вера моя - с горчичное зерно. Но я пользуюсь костылем, и не похваляюсь, что у меня нет ног.
  *(а Фома Аквинский повторил и обосновал)
  Сида смолкла. Чуть опустила плечи - и сразу стало видно - устала. Очень устала. Как только на ногах ещё стоит! Но руки нехотя подобрали дорожный мешок с земли, натужно закинули за спину. Уши сперва взлетели вверх, но тут же тряпками свисли к плечам. Сида поплелась было прочь, безразличная ко всему, но только монах открыл рот - сказать вдогонку пару ласковых, хлопнула себя по лбу.
  - Люди добрые, доведите до кузницы, а? Мне надо навершие на посох сделать... Крестообразное...
  Тут Лорн понял: да беднягу ж родня из холма выгнала! Или выжила... Почему-то все крещёные фэйри уходили жить к людям. Даже боги. Приживались многие. В дикой Эйре, у северных скоттов и пиктов... А в добром цивилизованном, православном Диведе вон как встретили. По одёжке, по красным лохмам да звериным ушам. Так вот вам теперь - крест и Библия. И пусть другие боятся - а кузнецу по ремеслу положено дружить с фэйри. Ради общих секретов, и того, что именно сиды принесли людям кузнечное дело.
  - Кер-Мирддин город большой, у нас три кузницы, - громко объявил Лорн, - Доведу до любой, но советую обратиться ко мне. Если и правда серебро в кошеле имеется. Я - Лорн ап Данхэм, и я - лучший кузнец в королевстве Дивед.
  Толпа, услышав про скучные бытовые дела, начала истаивать. Сида поспешила закрепить окончание словесного поединка.
  - В таком случае заказ твой. Веди, - и, на всю площадь, недоумённо, - А почему ваш монах на меня набросился? Уши мои не понравились?
  - Ряса ему твоя не понравилась, - подыграл кузнец, - а латынь и того больше. За место боится. Он же при короле так, на безрыбье. Но очень надеется стать собственным короля исповедником. Когда рукоположат.
  - А куда остальные подевались?
  Да, поверить в то, что оплот христианства и богатейшая епархия Камбрии осталась без пастырского призрения, почти невозможно. Однако - так вышло. Пришлось рассказывать. Сиды и женщины - народ любопытный. А перед ним и сида, и женщина. Если не рассказать - всё равно всё вызнает, да ещё и обидится.
  - Был тут гэльский монастырь. Но их аббат чего-то не поделил с королем, так что в прошлом году собрались и ушли. Куда-то к скоттам. А этот, с бритой макушкой, был за чревоугодие послан проповедовать варварам. И большего варвара, чем король Гулидиен, не отыскал. А навершие тебе какое? Тяжёлое, боевое или просто - знак веры и опора для руки?
  - Лучше оба. На дорогах теперь бывает неспокойно.
  Лорн кивнул. Совсем спокойно - не про последние два столетия. С тех самых пор, как Вортигерн пригласил саксов, покой не для Британии.
  - Можно и так. Обойдётся в две серебряные монеты.
  - Вместо серебра могу предложить часть золотого солида.
  - Надеюсь, солид не из золота фей?
  Сида рассмеялась - как ворона раскаркалась.
  - Почтенный Лорн ап Данхэм, неужели я выгляжу совсем безумной? Совать золото фей кузнецу... Куда ни шло - трактирщику... И то, от одного вида моих ушей проверит. Это если б я умела фальшивое золото делать.
  И виновато уставилась под ноги. Как будто, и правда, считала себя неумёхой.
  Золото в Диведе стоило дорого - но первый солид рубить пришлось лишь пополам. И только половинку - на дольки. Сида заказала и посох, разом боевой и пастырский, и пару ножей - для еды и для работы. Второго солида, целиком разделённого на мелкие части, должно было хватить надолго. сида увлечённо выясняла, где в городе продают какие припасы, да что можно достать, а что нет. Лорн предложил сиде пожить у него, не желая выпускать из вида, но та отказалась, ухитрившись продемонстрировать христианское смирение и сидовский норов разом. Третий солид был раскромсан про запас, чтобы разменная монета была. На всякий случай. После этого оставалось проводить гостью до заезжего дома. Чтобы все видели - рядом идёт сведущий человек, и не боится. Ну и чтоб не искала, бедняжка, "Голову грифона", как кузницу. Предместья-то неблизко, да их целых три - вдоль каждой римской дороги.
  А что трактир за городской стеной - традиция. Гости, они всякие бывают. Пусть Кер-Мирддин и жил последние годы в мире - но знавал лихие времена, и остатки былой опаски сохранял. Впрочем, сооружение это, куда более солидное, чем дом короля, сложенное из ровных, как кирпичи, тесаных брусков от ледниковых валунов, покрашенное в светло-охристый цвет, было само себе крепостью. Вредили его обороноспособности только пять входов, устроенных скорее согласно традиции, чем от великой надобности - один выходил на реку, другой - на болото. Три остальных были вполне полезны.
  Кейр как раз переделал дела и наслаждался - креслом у огня, куда его ради доброй истории пустили важные в городе персоны, первым полётом своей истории, и, главное, вниманием старшей дочери хозяина, остановившейся послушать. Он не обольщался и прекрасно понимал, что не пройдёт и нескольких часов, как у половины горожан появятся собственные истории о сиде. Но вот именно его - единственная. Потому, подойдя к завершению рассказа, он никак не мог остановиться. И даже когда тёплая тишина внимания вдруг обратилась сквозняком, рассудительно, как положено бывалому человеку, продолжил:
  - Зовут же ее Немайн. Она говорит - не та самая. Однако не говорит, которая эта та самая, так что, может и так статься, что та самая - не та самая, а вот эта самая - как раз и та!
  В голосе его звучало неподдельное торжество - ещё бы, такой заворот придумать!
  Лица слушателей, обращённые к южной двери пиршественной залы, по мере продолжения этой тирады вытягивались всё сильнее. С некоторыми чуть колотунчик не случился. Но Кейр выдержал приличествующую солидному человеку паузу, и лишь затем обернулся, чтоб увидеть на пороге главную мишень немногословных, но оттого не более правдивых мужских баек.
  - Это, - он встал, наливаясь краской, как рак в кипятке, - то...
  - Вижу, - сказала Немайн, - ты быстро тратишь свою плату. Но это - твое дело. А вот что уважаешь старших - молодец!
  И немедленно устроилась на его место, вытянув ноги к огню. А в глазах рыжей девчонки промелькнуло такое довольство ласковым теплом камина в безветренный июньский денек, что седые и лысые признали - понимает. И право имеет. У сидов по наружному возрасту истинный не определишь. Для усталого путника огонь - наслаждение и зрелище разом. Кейру оставалось подпереть спиной тёплые камни. Оставлять компанию, в которую его пустили впервые, он не собирался. Опять же, его история продолжалась, и упустить это было никак нельзя.
  - Кстати, у тебя преимущество, - сказала ему Немайн, хитро сощурившись, - ты знаешь, как меня зовут. А я не знаю, как тебя. Непорядок!
  - Я - Кейр. Кейр ап Вэйлин.
  - Темный, стало быть, сын сына волка. Вижу. Римская порода.
  Все видят. Тёмные волосы, нос с классической горбинкой. Ну так предок остался, когда легионы навсегда отозвали на континент. Что в этом Риме солдатам, у которых перед носом варвары, а позади собственные семьи. Дезертировали, говорят, когортами. А особенно - алами, составленными из варваров. Вот и не спасли умирающую империю поредевшие британские легионы. До того - самые храбрые изо всех.
  - Но теперь преимущество уже у тебя, леди сида! Я-то не знаю твоего полного имени.
  - Немайн Шайло, - отрезала сида, - и хватит с тебя...
  Снова сощурилась, изучающе осмотрела трактир.
  Что она ожидала увидеть? Пиршественная зала, тут люди едят. Много и, по мнению Кейра - вкусно. Нет, он от Туллы бы и старый сапог счёл бы восхитительным - но это мнение разделяли решительно все. Оружие на стенах, ровный шум с кухни. Девушки с видом королев - прислугой и не назовешь. Даже тех, кто просто работницы. А уж дочери хозяина... Заботливые хозяйки при гостях. При своих, при знакомых и полезных людях. А одинокие гости с деньгами могут подождать. Или удовлетвориться вниманием служителей попроще. Деньги - оно ведь не главное. Главное - люди. Те, чьи кланы поставляют хозяину солод для пивоварни, руду кузнецу, шкуры скорняку - а в обмен имеют пристанище и питание возле самого города. И, разумеется, не только это, но и право на услуги прочих городских специалистов. Будь полезным, а лучше незаменимым - и о тебе позаботятся. Только купцы-чужеземцы, люди короля - да странные существа вроде Немайн - платят золотом. Которое Дэффид потратит на товары из дальних земель, королевский налог да в прикопанную на черный день кубышку. Мало ли - пожар, война, неурожай. И всё равно - кто платит монетами, тот ждёт, пока его удостоят вниманием. Кому невтерпёж, может поорать, если время дороже голоса, и не волнуют осуждающие вульгарное поведение взгляды благородных господ.
  Но уж сиде ждать или орать не пришлось, это само собой. Король - и тот чаще захаживает. Хозяин явился сам, назвался полным именем, всех предков до пятого колена перечислил. Как закончил - за широкой спиной столпилось всё семейство. Оценивающий взгляд сиды сразу на нём и задержался. Немудрено. Личность - колоритнейшая. Толстяк, но, несмотря на года - сущий живчик. И - старый вояка. Даже растолстеть ухитрился полезно - так, чтобы меч врага, прорезав кожу, не задел важных органов. Впрочем, на валлийской диете из бобов и баранины, худым будет разве обзаведшийся глистами. Точеное, хотя и несколько полноватое лицо. Соломенные волосы, в которых редкая седина остаётся незаметной, усы с желтинкой. А уж одет! Глупая традиция - но уж какая есть - владелец заезжего дома не носит меньше четырёх цветов разом. Белые штаны, красные сапоги, синяя рубаха, зеленая куртка. Жена - высоченная, выше мужа, в столь же птичьем наряде. Пять дочерей - большинство еду разносило. Все белоголовые. Все разноцветные. Все с интересом рассматривают сиду, только Тулла скосила прелестные глазки к камину, возле которого, прислонившись к теплым камням, сушил спину Кейр. Тот поймал взгляд. И с этой секунды видел только её. Младшие дочки назывались, Немайн их слышала, даже что-то отвечала. Свою вежливость ограничила тем, что села прямее. Поза получилась скорее надменной, чем вежливой.
  - Мне нужна комната на месяц, кровать с чистой постелью, стол, стул, горячий обед в любое время, когда потребую. Еще - свечи или лампа, письменный прибор и пергамент. Более ничего. Этого, полагаю, хватит? - Немайн выложила на стол осьмушку золотого.
  - Хватит, леди сида, - а жена Дэффида уже шепчется с дочерьми. Уж больно явно сида косилась на любующуюся друг другом парочку. Её взгляд проследили другие... Заметили. Тулла зарделась и уставилась в пол.
  - Хорошо. Тогда проводите меня в комнату. Я устала, и желаю отдохнуть. И извольте озаботиться, чтобы меня не беспокоили.
  Только тогда сида встала - с заметным сожалением. Но - лёгкая улыбка и добрый, в меру лукавый прищур оставались на лице, пока не опустился за трактирщиком засов её - на месяц - комнаты.
   В отсутствие посторонних глаз улыбка истаяла. Сида тяжело плюхнулась на кровать. Вытянула гудящие ноги. Руки опустились на колени. Уныло скрючилась спина. Вся фигура превратилась в единый знак усталости.
  - Занятный выдался денёк, - сообщила сама себе на неизвестном никому в городе языке, - А ещё более интересно - как там остальные обретаются. Желаю, чтобы им было куда веселее, чем мне. Всей троице! Хотя куда уж веселее...
  И сердито фыркнула, вспоминая разговор, окончившийся каких-то несколько часов назад...
  
  Место выглядело стандартной комнатой замка. Размер средний, отделка средняя, освещение среднее. Разрешение - запредельное! Ни окон, ни дверей. В комнате растерянно осматривались четверо. Обычная ролевая команда. Бородатый гигант, в плечах шире роста, отливающий синевой доспех утыкан шипами, в кулаках размером с голову двуручный топор, нижнюю губу оттопыривают здоровенные клыки - Воин. Затянутый в черную с багровым кожу, из наплечных ножен торчат рукояти гнутых индийских кинжалов, едва достающий макушкой до пояса воина коротышка - Вор. Две девицы. Высокая - почти под стать Воину, пышная блондинка в вечернем платье при посохе с хрустальным шаром в навершии - Колдунья. Маленькая, нервически подергивающая треугольными звериными ушами, странной при неестественно бледном лице рыжей масти, в сверкающей кольчуге поверх темной рясы, небрежно, двумя пальчиками левой руки держащая тяжеленную булаву - Жрица.
  Булава такого отношения не снесла, глухо ахнула по ноге Жрицы, та тоненько и малость хрипловато взвыла, но заглушить грохота железа по камню не сумела. Жрица попрыгала на одной ноге, пока не запнулась за щель между каменными плитами, и не приземлилась - всем корпусом. Остальные на нее недоуменно таращились. Пока Вор не ущипнул левой рукой правую.
  - Вот это, я понимаю, реальность ощущений! - заметил он зловещим тоном типового "закоренелого убийцы", - Но разработчики переборщили с болевым порогом. Можно сказать, баг. Интересно, как они ухитрились передать через перчатки тактильные ощущения на ногу нашей эльфочки.
  - А я вообще не понимаю, что происходит! - подхватила порхающим тоном "роковой обольстительницы" Колдунья, - Мне вообще кажется, что я сплю!
  Вор ущипнул и ее. Благо, было за что.
  - Ой!
  - И задницу не забыли, - отметил Вор, - но это как раз ясно - какая-то фигня в кресле.
  - Ууу!!!- подвыла Жрица, растирая поврежденную ногу. Приключенцы узнали знакомый шаблон голоса "опытной лекарки".
  - Интересно, а окружение разрушаемое? - Воин достал из-за плеч двуручный топор, подошел к стене, размахнулся...
  - Не надо!
  Вопль Жрицы опоздал. Каменной крошки хватило всем. Когда осели пыль, стенания и ругань, в комнате появилось нечто. Нечто говорящее - типовым голосом посредника. Но даже этой бесплотной фигуре пришлось отряхиваться!
  - Вы можете считать меня чем-то вроде посредника в игре. Если быть точным, то я автор ожидающего вас приключения. На самом деле? Хм. Сущность. Этого хватит. Мы ведь не собираемся онтологический диспут устроить? Так вот: я - Сущность. Которая поспорила с другой Сущностью. На предмет полезности вашего любимого хобби, то есть ролевых игр. Итак, вы подготовили персонажей для развлекательной прогулки в мир "Забытых королевств". Я же даю вводную - вы отправляетесь в историческое средневековье. Не симуляцию. Настоящее прошлое! В качестве тел получите ваши, столь старательно подготовленные, аватары. Точнее, настоящие тела, предельно на ваши аватары похожие. В качестве экипировки - все, что вы на них навьючили. Кроме зачарованного. Уж извините, но волшбы в реальном мире нет.
  Почему-то четверка пока не чувствовала чрезмерного удивления. Пусть обстановка была знакомая, а глубокая виртуальная реальность не первый год являлась техническим фактом. И все же, когда вы вдруг обнаруживаете, что не можете снять очки и даже переключить камеру, и получили в дополнение к неизменяемому виду из глаз и все остальные ощущения, вы должны как минимум растеряться... Но - ничего подобного, вопросы пошли по существу. Вор, правда, потянул носом воздух. Конопляным дымом не тянуло.
  - А как же я без магии? - спросила Колдунья, - я иначе не смогу, сразу убьют...
  - Не знаю, - вклинилась Сущность, - вольно ж было роль выбирать. В средневековье какие-то колдуны и ведьмы были...
  - ...или даже хуже... Ненастоящие ведьмы! Ненастоящие! Их жгли за...
  - Ой, а мои молитвы? - включилась Жрица, - Или божественные....
  - А ты настоящая?
  - ... Просто так, безо... По роли - да! - перебила сама себя Колдунья.
  - ... силы работают?
  - Хм, - Сущность немного помолчала, - с этим можно согласиться. Но - игра не отменяется. Просто ваша магичка выбывает за беспомощностью. Домой. Я ведь незлая Сущность.
  - Ладно, - пробасил Воин как "опытный рубака", - Только давай так. Девчонок - домой. Тем более, что в реальном мире от священницы нашей толку, сколько и от волшебницы. Лечить она молитвой сможет? А воскрешать? Мы и вдвоем разберемся. Как мужчины.
  - Полуросликов в реальном мире тоже нет. - скороговоркой начал Вор.
  - Очень много, - возразила Сущность, - хотя и считаются карлами и прочими уродами. Эльфийка и полуорк могут считаться последними в роду - или одичавшими инопланетянами, как хотите. Физической картине мира ни ваши аватары, ни ваши классы не противоречат. А действенность молитв - не мое дело, в средневековье были священники, муллы, раввины. Самые настоящие. А в раннем - и языческие жрецы. Так что даже выбор у вас есть.
  - А можно аватара пересоздать? - поинтересовалась Жрица, вставая с пола. Охнула, наступив на ушибленную ногу.
  - Нельзя, - сообщила Сущность, - играй, чем есть.
  - Так не по сути, характеристики пусть будут те же, - Жрица замялась, треугольные уши застенчиво порозовели, - Понимаете... Я в реале не девушка.
  - Гыы, - протянул Воин, - Облом. Может, ты еще и замужем?
  - Не верю, - заявил Вор, - парни играют кросспол аватарами с большим бюстом. Тупят, беспомощность изображают. А теперь посмотри на себя. Может, ты неправильная девочка?
  Жрица - или, как выяснилось, Клирик, - только фыркнул.
  - Как это? - поинтересовалась Колдунья, - Ты же говорила, у тебя мужчин не было... Тебе было интересно...
  - Это правда. Очень было интересно. На себя, на твоего "Сво" со стороны посмотреть. Тем более в таких подробностях! Большую часть от тебя и узнавал...
  - На кого посмотреть? - уточнил Воин.
  - На "Сво". Сокращение от сволочь. Так кое-кто из присутствующих дам называет своих любовников. Кстати, если бы не моя ушастенькая, я ведь и жениться на ней мог. Пару лет назад. Но шутку решил пошутить - набиться в подружки, себя любимого обсудить. Сделал самую несимпатичную эльфиечку на сервере... Пара задушевных разговоров в промежутке между зачисткой подземелий - и всякие мысли о браке бежали из головы! Вот она, польза от ролевых игр!
  - Ах ты дрянь! - Колдунья с маху влепила эльфийке оплеуху. У той тряпично мотнулась голова.
  Клирик потрогал вспыхнувшую щеку.
  - Я женщин не бил до семнадцати лет... - процитировал он Высоцкого, - и даже вдвое дольше... Стоп! Здесь-то я тоже женщина, и, кажется, не нарисованная! Могу и сдачи дать, дорогая.
  И приглашающе улыбнулся. Колдунья замахнулась снова, но с тихим хлопком исчезла.
  - Посторонним тут делать нечего, - прокомментировала Сущность, - А ты - что выбрал, тем играй, уж женщины-то в средние века водились. Итак, теперь вас только трое. Может, перейдем к практическим вопросам?
  - Золото выдадите один к одному? - спросил Вор.
  - Да, - согласилась Сущность, - оружие, доспехи и прочие вещи предоставлю той же стоимости, и, по возможности, той же функциональности. Все - индивидуальной подгонки под аватаров.
  - Цель игры? - спросил воин.
  - Выжить. До смерти от старости, если будете просто тихо существовать, скажем, забьётесь в лес отшельничать. И, кстати о смерти, там будет не идеальный симулятор, а реальность. Если кто-то из вас вспомнил "Матрицу" - сразу начинайте забывать. Полигоном будет планета - а если нужно - три планеты, если решите попробовать счастья по отдельности. Земля соответствующего времени. Скопированная по оставленным оригиналом в пространстве-времени следам. Уверяю - их достаточно, чтобы вы не заметили отличий. Разве только успеете построить Галактическую Империю. Солнечная система скопирована в её известной на конец средних веков части, в остальном возможны отклонения. Созвездия будут соответствовать земным. Туманности и галактики - не все. Было лень двигать. Магеллановых облаков, в частности, не будет, и вообще, небо южного полушария мы соблюдали нестрого... Так что - вот вам вводная. Жизнь - настоящая. Смерть - тоже настоящая. Обратно вернём, если сможете чего-то достичь. Чего именно? Личного успеха, духовного просветления - кстати об отшельничестве, изменения истории, веса в обществе, денег, славы, мастерства... Мы будем оценивать все, и непредвзято. Могу даже текущий баланс сообщать. В годах, днях или процентах. Скажем, раз в месяц.
  Встрял Клирик:
  - Я тупее своего аватара. Много раз по игре замечал - машина предлагала варианты выбора, до которых я в жизни бы не додумался. Про мудрость просто молчу. Я по натуре логик. А мудрость - это интуитика.
  - А, интеллект... Знания истории на сотни лет вперед и высшего образования разве мало? Другое дело мудрость. Здравый смысл в чужую голову вбить не берусь. Могу предложить абсолютную память. С момента переброски. Не нравится мне слово игра, знаете ли. И заменю современные языки на тогдашние. Воину и вору - один на один. А вашу запредельную... Латынь, греческий, древнееврейский.
  - Мало, - начал торговаться Клирик, - у аватара мудрость течёт из ушей. А то, что вы перечислили - просто хорошее образование.
  - Прочие языки выберешь в зависимости от того, куда и когда. Скажем, двенадцать живых и четыре мёртвых.
  Воин за словом в карман не полез:
  - А чего тут думать? Русь, год тысяча двести тридцать седьмой.
  И гордо выпятил грудь.
  Вор и Клирик с ужасом переглянулись. Потом уставились на Сущность.
  - Я не причём, - открестилась Сущность, - Интеллект вашего Воина по игре и в жизни совпадает. Трогать ничего не пришлось.
  - На Руси,- заметил Клирик академическим тоном, - в те времена кумыс пить большим грехом считалось. После этого крестили заново.
  - Ну и что? - Вора явно больше беспокоили монголо-татары.
  - А ты на уши мои посмотри! Я же их лично в редакторе ваял! А потом уговаривал мастеров разрешить мод. Они же больше типовых эльфийских раза в два. Их даже под волосы не спрячешь!
  - Успокойся, - от Клирика вор такой реакции не ждал,- по мне - так лучший вариант - Италия эпохи квадроченто. Жуткий бардак, секты... Там черт с рогами в герцоги пробьется! А это - свершение. Италия - самый быстрый путь домой!
  Голос "закоренелого убийцы" особого доверия не внушал. Разработчики прекрасно справились, подобрав идеальный инструмент для допроса, которым было очень удобно блефовать и запугивать. Но не убеждать.
  - Я не монстр какой-нибудь! И вообще, у моего... моей аватары есть родина. Там я даже в статусе нечисти буду нечистью приличной, посконной, вроде домового... Ну - чуть шкодливее, может. Ребята, вы же не хотите, чтобы меня на костре зажарили?
  -Уши можно отрезать, - степенно предложил Воин, - и на Русь. Мне вот клыки выбивать придется, это больнее. А девки вон на Чудском озере дрались. Но там и сами отобьются. А мы - против Батыя!
  - Это ты что, фильм видел? Тридцать лохматого года прошлого века? - Вор был ехиден, как в реале, - Тоже мне, источник информации. Во времена холодного оружия от такой сопли, как наша аптечка, без чудотворчества толку - ноль. Или оно работает?
  - Работает, - принялась поддакивать Сущность, - разумеется, работает. Но не игровое. Обычное. Наука, например. Теория вероятности - действует. Тоже источник чудес, не находите?
  Сущность явственно хихикнула.
  - И уши я купировать не позволю! Не собачка!
  - И правильно. Руководить сектой сатанистов и ассасинов лучше с демоническими ушами!
  - Они у меня не демонические! На себя лучше посмотри! Вылитый черт, только рожки приклеить!
  Вор стандартным игровым движением погладил эспаньолку. Это, в представлении разработчиков, должно было обозначать задумчивость.
  - Давайте поговорим спокойно, и во всем разберемся, - предложил он, - Ну или хоть в чем-то. Время у нас есть?
  - Есть, - согласилась Сущность, - беседуйте на здоровье. Могу даже в дальний угол отойти. Меня воспринимайте, как форс-мажор, сиречь неодолимое обстоятельство. То есть внезапно ошарашить охряпником не выйдет.
  И правда, когда облачко без штанов отлетело в сторонку, разговаривать сопартийцам сразу стало легче. Хотя Сущность наверняка всё слушала. А то - и записывала.
  - Начнем с малого, - предложил Вор, ткнув пальцем в эльфийку, - а зачем тебе были слоновые опахала? И синюшная рожа?
  Клирик тяжело вздохнул, непроизвольно дернулись уши. Принялся объясняться.
  - Чтобы голова большая была. Зрительно - как детская. Я ж колдунью нашу брал на материнский инстинкт. Отсюда и глазищи, и высокий лоб, и носик кнопкой. Одна беда - такое лицо получается привлекательным. Отцовские-то чувства никто не отменял. Для того и синюшность - чтобы быть некрасивой и соперницей не казаться. Предельная бледность при рыжих волосах - признак нездоровья. У брюнетки та же текстура смотрелась бы неплохо. Кстати, в средние века идеал красоты как раз непременно подразумевал бледность, высокий лоб, большие удлинённые глаза. Так что по роли все обосновано.
  Вор кивнул.
  - С ушами ясно. Что ж, резать их действительно неспортивно. Тем более остатки все равно будут нечеловеческие. А насчет того, красавица ты или чудовище, скоро узнаем. Особенно, если хоть немного в тогда задержимся... Кстати, не знаю, что хуже. Теперь займемся нашим патриотом. Что ты забыл на Калке?
  - Под Рязанью,- сурово поправил Воин.
  - Да хоть под Новгородом.
  - Отечество, - сообщил Воин, - русских людей.
  - А вот и неверно! Мозги ты там забыл.
  - Сам дурак.
  - Ну, нет. Я умный. И по игре, и вообще. Наша цель - выжить и вернуться. В наше время, в наш мир, в столь тобой любимое, отечество. А вовсе не менять историю там.
  - Это еще почему?
  - Потому, что там - подделка. Или копия. Или просто инопланетяне, очень похожие на людей. А Отечество твоё... наше - на одной единственной Земле. В одно единственное время.
  - Погоди, - прервал его Воин, - ты много треплешь, значит, не прав. Правда всегда короткая.
  - Пожалуйста. Вот тебе короткая - я хочу домой, и быстро. И больше к компу не подойду! Несмотря на то, что из-за этого придётся работу менять. А если тебе нужна Великая Русь, то лучше отправиться в более победоносное время. Например, ко князю Владимиру, который Красное Солнышко и Святой. Куда больше возможностей. А Византия времен Никифора Фоки немногим хуже итальянских княжеств, так что могу составить тебе компанию. Кстати, князь большой бабник, так что нашу ушастую продадим ему в гарем. Экзотика! Станет любимой женой и князя, и всех остальных жен, не привыкать! Будет нам протекцию оказывать. На худой конец - лишняя сотня золотых.
  Вор разливался мыслью по древу, Воин благосклонно внимал, а Клирик попытался тихонько, истинно по-эльфийски, прокрасться к стоящей в углу Сущности.
  - В одиночку отправиться можно? Прямо сейчас?
  - Можно. Куда?
  Эльфийка прошептала координаты. В ушах еще звенел торопливый хор: "Эй, мы же пошутили!", но перед Клириком уже лежала прибитая коротким летним дождем пыли раннесредневековая дорога. С которой он сразу же свернул в лес.
  Даже несколько первых шагов по чужому миру дались с трудом. И если ролевая игра подготовила Клирика к изменению роста - привык он видеть в очках виртуальной реальности мир с точки зрения "полтора метра минус высокий лоб", то всё прочее... То, что казалось незаметным в комнате Сущности.
  Сначала по глазам ударил свет. Как внезапно включённая среди ночи люстра. Клирик прикрыл лицо широким рукавом, проморгался как следует. И только когда различил на ткани жилки ниток, осмелился осмотреться. Сначала - взгляд под ноги. Сероватая пыль, сверху схваченная мокрой коркой, о которую разбивались в недолговечную радужную пыль мелкие капли. Дождь! Несколько полуживых травинок. Обочина грунтовой дороги. В ногах - пузатый мешок, тяжёлый даже на вид. В нём, очевидно, всё ролевое барахло. О котором он так и не успел толком поговорить с Сущностью. Налюбовавшись мешком, поднял взгляд. Картинка перед глазами побежала очень быстро. Словно на глаза намертво нацепили бинокль. Лес по одной стороне дороге, кочковатое поле - по другой. Словно рисованные пастельными тонами. Зато на каждом листке видны жилки, и как каждый из них пляшет под каплями дождя. С которыми падают с веток жуки, пауки, муравьи... Гусеницы. Некоторые из них вырастут в бабочек. А выше, на почти белом небе, между алюминиевым блеском жидких облаков, выступили жгуче-серебряные точки звёзд. Не меркнущие даже рядом с огромным шаром Солнца. Слепящим даже через тонкое облако.
  Другая планета? Другие глаза! Которые видят только прямо перед собой - зато далеко и подробно. Можно блох подковывать. Уши заполнил ровный шум. Капли дождя, голоса и движение сотен тысяч прежде невидимых и неслышных существ слились в ровный фон. Белый шум. И с ним тоже жить придётся. Зато в гостинице сразу можно будет сказать - с клопами предлагаемая постель, или нет...
  Клирик наклонился к мешку, попытался поднять - и не сумел. Ну да, волшебных сумочек, съедающих вес вещей, в реальность не завезли. А жаль. Оставалось бросить часть вещей. Хотя от них, возможно, зависит жизнь. Впрочем, зачем выбрасывать то, что можно спрятать? И мешок волоком поехал в лес. Извозюкался, конечно, в прелой прошлогодней листве. Впрочем, тяжесть груза оказалась не главной проблемой. Через каждые пару шагов Клирик натыкался на дерево. А каждый первый - наступал на подол рясы. Кольчуга давила на плечи. Булава отягощала пояс. И довольно скоро пришлось остановиться. Перевести дух.
   Клирик оглянулся. Как будто вокруг - никого. Попытался запомнить ориентиры места. И понял, что помнит каждую царапинку на коре каждого дерева, которые пересчитал по дороге, длину и направление каждого шага. Хмыкнул. И заглянул в неподъёмный мешок. Обнаружив сверху ровно то, что и ожидал - мешок поменьше. С золотом. Всем, которое не потратил на экипировку. Цифру не помнил - да и принимали золото в тёмные века обычно на вес. А на вес там было килограммов сорок. Таскать такое с собой - в любую эпоху небезопасно. Отсчитав себе десяток золотых на первое время - и то состояние по местным меркам - Клирик зарыл и тщательно замаскировал остальное. Подумал - и отрыл вторую захоронку. Для булавы, оказавшейся слишком тяжёлой, и кольчуги, тоже весомой, неприятно звякающей на каждом шаге - и совсем не соответствующей новой роли. Кто знает, как отреагировали бы местные жители на вооружённую сиду? Ряса - и то вариант нестандартный...
  Пусть, если хотят, опровергают. Вспомнился анекдот: сумрачный воитель на першероне, черноволос, бородат, в плечах - сажень, в лапищах - булава, носит исключительно тяжелый максимилиановский доспех, уверяет всех, что он - типичнейший эльф, а на недоумения спокойно басит: "А где вы других видели?".
  А потом снова - дорога, полегчавший - но по-прежнему весьма нелёгкий мешок. Необходимость постоянно смотреть под ноги, потому как приподнимать подол на ровном месте нельзя. Или просто неприлично, или вообще откровенное совращение. Прохожие, отворачивающиеся или здоровающиеся. Храбрый парень, решившийся подвезти. Видимо, любопытство перевесило. Ноги гудели, и захотелось рискнуть. Вообще, остался б Клирик мужиком, давно бы ехал. У рясы, в конце концов, имелся капюшон, под которым ушей не видно, а реакцию местных жителей на гуляющую по краю дороги лунную эльфийку он уже определил. Цвет лица и странные черты здесь никого бы не удивили - Уэльс родина многих святых, паломников много. А проезд отработал бы или заплатил - но не золотым, конечно, а чем-нибудь из не самых нужных вещей. Меди и серебра Сущность не выдала, заявив, что раз написано - золотые, так пусть и будут золотые. Одинокой девушке и в родное время лезть в авто к незнакомцу не стоило. Тут же вообще средневековье... А до близкого, по уверению Сущности, города хотелось добраться засветло. Да и возница смотрелся совсем не подозрительно. Типичный фермерский сынок. Спокойный, не склонный нарушать обычаи, которые здесь важнее законов. Что означало очень мало - если сиду местные жители воспринимают, как чужачку. Но глядел не сально, а с интересом. И рассказывал то, что могло пригодиться. Должна сида хоть что-то знать о своей родне? А заодно выбрать имя.
  Кельтская мифология оказалась занятной и совсем не похожей на греко-римскую. Местные боги-сиды были до изумления похожи на людей. Не "антропоморфны", а человечны. И не только в хорошем значении этого слова. Они страдали от голода и жажды, болели, старели и умирали. Они пасли скот и растили хлеб, тачали сапоги и обжигали горшки, и серебряная марка бывала для бога на мели огромным состоянием. Они проиграли войну людям - и переселились под землю. Они охотно становились христианами - и святыми. Лир, Бран, Бригита, Бранвен - британские боги просто в очередь за канонизацией стояли. Некоторые, наоборот, закоренели и гадили новой вере - а в первую очередь старым соперникам, изо всех последних сил. Морской бог Манавидан фаб Лир ухитрился оказаться посередине. Божеством он был скорее добрым, и свой остров-королевство содержал в порядке. Но при этом наставил рога стольким валлийцам, что ему отказали в крещении. "Увы мне!" - воскликнул бог, и переселился в Шотландию, обитателям которой, видимо, насолил меньше.
  Имя, с которым придётся жить как минимум, несколько месяцев, выбирать среди подобных святых Клирик поостерёгся. И, когда среди сказочных героинь всплыло второстепенное - как показалось - божество, заведующее яблоневыми садами, прикинул имя на благозвучность - и мысленно записал за собой.
  Немайн.
  Родовое имя - изобретать не рискнул, решив пока ограничиться прозвищем. Услышав эпитет "Шайло", "Верная Богу" - отложил для себя. Вполне годилось. Поскольку класс Клирик менять не собирался. А коли твоя профессия - священник, точнее, аббатиса без монастыря - так и прозвище самое подходящее. Дальше легенда достраивалась сама собой. Немайн Шайло, сида, новообращённая и ревностная христианка, путешествует с целью распространения веры, заодно присматривает место для нового монастыря. Для начала этого должно было хватить. Умения. Помимо способности двигать длинными ушами, имеется язык без костей, годный молоть чепуху на валлийском, разговорной и классической латыни, ирландском, саксонском, пиктском, древне- и среднегреческом, старонорвежском, арабском, корнском, готском, аварском, древнееврейском. И русском - оставленным в качестве мёртвого языка. Знание полудюжины алфавитов. Никуда не делся и политех, специальность "гидротехническое строительство". Судя по стенам цитадели, пусть и одетым в каменные одежды, но всё-таки земляным - вполне востребованная. Владение оружием... Классическое священское: булава. Ее, правда, надо еще поднять. Может, просто сделать нечто вроде трости с железным набалдашником? Оружие, выглядящее мирной вещью, вдвойне смертоносно.
  Актив нормальный, работать можно.
  Клирик хмыкнул в ладони. По своей беспокойной работе он привык к дальним и долгим командировкам. И свалившееся на голову приключение пока воспринимал как одну из них. Причём сам прекрасно понимал, что если задержится дольше некоторого срока - вот тогда его и накроет. Ностальгия, истерика, депрессия и что-нибудь ещё.
  А значит, работать нужно быстро. С другой стороны - чтобы сделать что-то действительно толковое, в местное общество нужно врасти... Собственно, ожидал он куда худшего. А тут - невысокая, разорённая, но всё-таки цивилизация. Город обладал всеми признаками римского цивитас - стенами, водопроводом (и канализацией!), общественной баней и ипподромом. Никакой воспетой средневековой грязи, нечистот льющихся из окна, гуляющей по улицам скотины, и прочих прелестей варварской жизни. Аккуратные бревенчатые дома, крохотные садики, лавки на нижних этажах. Конюшни и загоны для скота присутствовали - но стояли пустыми. Заполнятся они только в случае осады. Ремесло, которое порождает грязь и вонь, отогнано, вместе с предместьями, от стен на лучный выстрел. Постоялый двор, и тот оказался за воротами. Ипподром - вообще чудо. Стометрового диаметра, трёхэтажной высоты каменное сооружение внушало почтение. В том числе - возрастом. Обойдя вокруг, довелось убедиться - сооружение вытянуто в длину. А значит, построено уже во времена, когда главным развлечением стали не бои гладиаторов и травля зверей, а скачки. Местные жители уверяли, что внутри часто есть на что посмотреть - даже когда нет праздников, королевские рыцари часто соперничают в ловкости, соревнуясь за королевские призы, заключая пари между собой или сходясь в поединках. Всё это пришлось узнать, пытаясь найти кузницу, а этот филиал языческого капища был слишком важен, чтобы находиться в ссылке. Удивляло и раздражало отсутствие вывесок.
  Тогда Клирик заметил: либо горожане издеваются, либо что-то не так с ним самим. Все встречные женщины норовили описать путь длиной в дюжину шагов в стиле эпической шарады, в которой непостижимо закономерно перемешано число тополей, окон и дворов. Половины примет он попросту не находил! Мужчины отделывались указаниями вроде "Шагов сто южнее северной стены и пятьдесят западнее восточной, улицы прямые, не ошибешься, там по левой стороне". То ли сторона всегда оказывалась другая - хотя попытки искать наоборот не помогли - то ли разгулялся пресловутый закон подлости. Клирик успел наизусть выучить все закоулки огороженного стеной пространства, но кузня всякий раз оказывалась за углом. Да еще советчики закончились. В Кер-Мирддине людей было мало, и каждый настолько жестко вписан в свое дело, что казалось, будто сейчас начнут раздавать глупые задания, вроде "убить триста крыс". Спрашивать дорогу по второму разу было неловко. Хотя и подмывало проверить, а не начнут ли горожане повторяться. Ноги уже гудели. А из окон - внимательные взгляды, и как консервная банка за кошачьм хвостом - ребятня. Ну да, уши. Клирик тогда даже подумал: а может, и правда, лучше было их отрубить и податься под монгольские стрелы?
  Эскорт раздражал. Впрочем, дети вели себя тихо. Просто шли себе позади и глазели. Видимо, внимательно слушали сказки. Хорошие народные сказки, неадаптированные. В которых фэйри - совсем не добрые. А то и истории про старых богов. Будет им главное впечатление детства: живая сида. Можно сразу откладывать для внуков. "Дедушка, а грифона ты видел?" "Нет, не видел. Последнего еще сэр Галахад убил. А вот сиду - доводилось. Был я тогда соплей, вот вроде вас. Вижу - сида идет с нашим кузнецом. А тот спокойно так с ней разговаривает..." Если, конечно, город не возьмут саксы. Или такие же валлийцы из другого королевства. Тогда впечатления будут совсем другие...
  А кузнец был очень нужен - заказать набалдашник и разрубить золотой солид. То есть топор наверняка бы нашелся и у другого местного жителя. Но стал бы этот любой держать язык за зубами о богатенькой одинокой девчонке? Кузнец же, скорее всего, сплетничать не будет - из солидарности со старыми богами, принесшими в мир его ремесло и не брезговавшими заработать горном и молотом честный кусок хлеба.
  С рубленой мелочью можно было сунуться к меняле - такой потом нашёлся, или прямо на постоялый двор. Но вместо кузницы Немайн постоянно выносило то к воротам, то ко дворцу местного правителя - избе немного пошире и повыше прочих. Тени же понемногу длиннели, и обещали вскоре слиться в сумерки. Немайн ускорила шаг - и, описав очередную петлю, снова оказалась на небольшой площади перед домом короля. И, увидев на пороге пухлую фигуру в бенедиктинской рясе, весьма обрадовалась. Может, смиренный служитель Божий возрадуется, что не одинок в краю, все еще проникнутом миазмами язычества, и отведет больную топографическим кретинизмом сестру во Христе к кузнице за ручку.
  Воспоминание о брате Марке вызвало улыбку. Теперь поединок на площади казался чуточку нелепым и очень смешным. Чего стоит, например, экзорцист, останоленный цитатой из Станислава Лема! К которому пришлось прибегнуть, не зная молитв, свитки с которыми лежали в мешке на самом донышке.
  
  Усталость взяла свое. Стоило Клирику отвлечься от беспокойных мыслей, как тело, словно само собой, откинулось на спину, провалившись в перину, как в воду, удивлённо всхлипнуло - да так и заснуло.
  Спать в полной выкладке удобно, разве если сон - вечный. Так что неподвижность эльфийки скоро закончилась. Она долго и тяжело ворочалась, потом снова перевернулась на спину. Открыла глаза. Потрогала уши.
  - Так, - пробормотала себе под нос, - лопухи собственного приготовления. Значит, пьяный водитель на "БелАЗе" и прорыв дамбы мне приснились. Спасибо и на том. Сейчас что, уже утро? Светло-то как!
  Правда, затянутое непрозрачной пленкой узкое окно не желало чертить на полу негатив самой знаменитой картины Малевича. Свет был немного неровный, как будто над небосводом атланты натянули маскировочную сеть. И трясли, как яблоню.
  Часов у Клирика не было, но окна важной гостьи, вроде, выходили на южную сторону. А значит, время можно было узнать по высоте Солнца. Немайн распахнула оконце, высунулась. Солнца не было. Это, впрочем, означало лишь то, что вчера Клирик перепутал северную сторону с южной. Что ж. И не такое случается. А сверкающая сквозь перистую дымку облаков ультрамариновая синь доказывала: еще утро. Яркое раннее утро. Звёзды? Так и вчера днём были звёзды...
  сида заразительно зевнула. Заражать, однако, было некого - предместные дворы как вымерли. Спать хотелось до головокружения. Но слава лежебоки не прельщала. Раз запомнят что сида лентяйка, потом не переубедишь. Пришлось озаботиться утренним туалетом. Что местные поймут - Клирик не сомневался. Слишком много римской крови и культуры в камбрийских кельтах. И леса вокруг Кер-Мирддина не сведены. Так что ведро горячей воды, наверное, не пожалеют. Надо только найти кого-нибудь из хозяйской семейки. Или из работников.
  В коридоре оказалось сумрачно - окно маленькое, и далеко, факелы потушены. Что и верно - оставленный без присмотра огонь - это пожар. Даже если под ним поддон с водой. Комнаты постояльцев притворены, из-за некоторых раздавались залихватские рулады храпа. Похоже, что спали валлийцы, как и ели, на всю катушку.
  Впрочем, не все. На лестнице послышался шорох. Дверь, ведущая на первый этаж, медленно и тихо приоткрылась. В щель осторожно протиснулась мордочка хозяйской старшенькой. Взгляд Клирика немедленно зацепился за распахнутый ворот ночной рубахи без рукавов, но обильные и чуть не торчащие округлости его отчего-то заинтересовали слабо, взгляд переполз на простоватую вышивку вокруг ворота, скользнул по причёске - точней, по растрёпанной соломенной копне. У этой шевелюра в отца. А потом Клирик заметил - двигается девица очень странно. Обе руки нащупывают стену, к которой она и так прижимается всем телом. Босые ноги перед каждым шагом проверют на прочность доски пола. Глаза... Глаза распахнуты настежь, с огромными, без каймы, зрачками, наполнены страхом и еще чем-то. Тем, что и толкает вперед. Немайн, стоящую в трех шагах, девица явно не видит. При том, что вечером точно была зрячей. Клирику стало жутко. Неужели вместо нормального средневековья он, несмотря на обещания Сущности, оказался в фэнтэзийном мире, очевидно недобром? Состряпанном, скажем, вокруг милейшего культа Великих Древних. Впрочем, непосредственной угрозы для жизни пока как будто не было, к потенциальной же, например, в виде неверно заложенных толовых шашек, Клирик и дома привык. Мысли это только подстегивало, поскольку в нештатных ситуациях на его стройках только быстрое и холодное соображение спасало жизни. Потому Клирик начал медленно, шаг в шаг, отступать - и старательно рационализировать ситуацию. Распялить глаза девицы вполне может какой-нибудь травный отвар. В конце концов, кто сказал, что друидические верования к седьмому веку полностью позабыты? Знания о друидах у Клирика ограничивались типовым ролевочным набором, да еще смутным воспоминанием о том, что римляне, одобряя гладиаторские бои и отправляя христиан ко львам, сочли друидические культы кровавой мерзостью. Что могло означать только одно: регулярные приношения человеческих жертв, не являющиеся ни казнями, ни кровавым спортом. Жертв невинных и беззащитных. Например, женщин и детей.
  С пришествием христианства устраивать резню открыто они, конечно, не могли. И запомнились хипповатым видом и уважением к природе. Но оставление Диведа монахами могло развязать руки затаившимся. Чтобы рискнуть возобновить рискованные практики, им нужен повод. Вспомнилось давешнее замечание возницы: "Для вас людей резали". Круглые глаза парня, когда тот услышал имя Немайн. И потом, у камина: "Та самая..."
  А девица продолжает ползти вперед. Странная походка, нарушение зрения, расширенные зрачки, неровное дыхание. Типичное отравление. Возможное и безо всяких друидов. И даже без злого умысла.
  Что ж. Ясно - жертва ничего не соображает. Первой помощи может сопротивляться. Поскольку, за неимением под рукой других рвотных, ею будет щекотание глотки. Не цапнула бы... Да и выше она на целую голову. сида перекрестилась - православно - и бросилась в спасательную атаку. Внезапность принесла успех, узенькая пятерня заскочила в глотку отравленной чуть не по локоть - и выскочила обратно раньше, чем рефлекс сработал до конца.
  - Пожар!
  Клирик применил самый надежный способ привлечь внимание хозяина. Прибежит быстро, и с водой, да и постояльцы поднимутся, а пригодится любая помощь. Ну вот, рядом гремят двери. Туллу выворачивает на пол. Суета, столкновения тел, междометия. Не затоптали бы... И не подумали худого.
  - Хозяйскую дочку отравили! - закричала сида.
  - Что нужно? - невысокий, лысоватый постоялец с хода вник в дело.
  - Молоко, яйца сырые... Да позовите врача, лекаря, знахаря какого-нибудь! Я ж не знаю толком, как лечить...
  Но вменяемого уже сдвигает в сторону могучая рука. Сейчас Кейр не выглядит ни неуклюжим, ни добродушным. Бешеная гора. Зашибет - не заметит.
  - Что с ней? Что с Туллой?
  Отравленная между тем освободила желудок.
  - Кейр! Ты меня спасешь? Она...
  - Она!!! Демоница ушастая! Убью! - но парня уже держат, поймав на замахе. Вдруг вырвется?
  - Где горит?
  Дэффид с женой ухитряются даже на пожаре сохранять степенность! И странные они: днем, на пожар - с факелом. Стало ярко. Немайн прикрыла глаза рукой, заморгала, пытаясь прогнать заслонившие взор зеленые пятна.
  - Поймалась, коровища! - завопил трактирщик, едва разглядев немую сцену, - Я, значит, ей мужа нашел, так потерпеть месяцок-другой до свадьбы невтерпеж! Кобеля чернявого захотелось!
  - Молоко, яйца сырые, лекарь, - Клирик уже понял, что натворил что-то не то. Продолжал по инерции. Но жена трактирщика - Глэдис, кажется, - быстро кивнула и бросилась вниз. Видимо, за искомым.
  - сида говорит, Туллу опоили, - встрял "член клуба", напяливая на лысину слетевший в суматохе колпак.
  - Не опоили. А просто по сердцу мне Кейр, - рванулась к любимому белобрысая.
  - Точно опоили! - радостно подтвердил трактирщик, - Иначе с чего она так по этому бугаю сохнет, когда у отца на примете вполне приличные люди есть? Слышь, Кейр, если б не твой отец, голову б тебе я отвернул! И плевать на кровную месть! К дому я тебя теперь близко не подпущу, это ясно.
  - А это точно он приворот подсыпал? - спросил лысый.
  - А кто ж?
  - А кому хочется расстроить выгодную партию твоей дочери? Таких что, нет?
  - Есть, - задумался трактирщик, - а Кейра что, и не наказывать никак?
  - А если его тоже опоили? Видишь, как лютует!
  Клирик уже ничего не понимал. Но...
  - А ну-ка, леди сида, взгляни на эту бесстыжую рожу! Не притворствует?
  Клирик понял: есть шанс, что агрессивную гору зафиксируют. Возможно, надолго. А потому выдал:
  - Зрачки расширены, дыхание прерывистое, нездоровый цвет лица, испарина... Отравлен! За знахарем послали?
  - А ну-ка засуньте ему два пальца! - скомандовал лысоватый. Кейр дергался и даже кусался, но с содержанием желудка ему пришлось расстаться.
  - Теплое молоко, сырые яйца, - вновь перечислила Немайн, причем Клирик с удивлением отметил в ее - своём - голосе явное злорадство, - лекаря... А я теперь могу только молиться.
  Юркнула в свою комнату, скрипнула засовом и была такова. Там можно было сесть на кровать и привести мысли в порядок.
  Факел в руках трактирщика, ночные рубашки, полуодетые постояльцы... Все это складывалось в стройную систему. Клирик снова высунулся в окно. И не нашел Полярную звезду на своей половине неба. Северный конец оси мира проворачивался с другой стороны постоялого двора. Это значило: окно выходит на юг. Солнца на ярком небе нет. Следовательно, на дворе - ночь.
  - Расовые преимущества эльфов, - сообщил окну Клирик, - видение в неполной темноте, обостренные зрение и слух. Со слухом ясно. А вот зрение мало того, что ночное, так еще и узкое. Вижу только прямо перед собой! Чуть что - головой ворочаю. Инстинктивное владение луком, мечом и шпагой - которыми мне пользоваться обеты не велят. Не так уж плохо. Ну что ж, девочка, поздравляю. Похоже, раса выбрана верно!
  Немайн пожала правой рукой левую. Мир перед ней сиял сквозь зелень тисовой рощи белеными стенами предместья. Наверху перемигивались звезды.
  сида зевнула. Спать все еще хотелось. Почему бы и нет? До утра-то далеко! Только не как в прошлый раз, а по-человечески. Чтобы снова этакий Ктулху фтхагн не приключился. Устроила двум любящим сердцам вместо свидания прочистку желудков... И вообще - леди не положено дрыхнуть, не раздеваясь. Для начала Клирик решил стянуть сапоги. Никаких потрясений это не обещало - и не принесло. Только ноги оказались размеров на десять меньше, чем были у него до встречи с Сущностью, и на два-три - чем полагалось бы нормальной даме его нынешнего роста. На ногах обнаружились чулки с подвязками, длиной по колено. Шитые из четырёх кусков. Вязание-то в Европе появится позже. Насколько - неясно.
  Клирик пожалел, что вязать не умеет. Была бы несложная и довольно заметная инновация. Но - увы. Что ж. Стащил чулки, полюбовался на полупрозрачные пальцы ног. Осмотрел ступни. С удовольствием отметил отсутствие мозолей. Раз такие нежные конечности легко перенесли несколько часов похода с тяжёлым грузом, значит, хотя бы одна - и пока единственная - пара походной обуви у него есть.
  Стянутая через голову ряса открыла серое суконное платье до пят. Узкие рукава, отделка черным кружевом, плотные ряды крошечных отверстий, стянутых шнуровкой - вдоль левого бока и по каждой руке до локтя, суровая строгость идеала. Формально это, может, и считалось нижним платьем. Но спать в таком... Клирик начал войну с завязками, стараясь не заглядывать в расширяющуюся брешь вдоль левого бока. Расстегнув до конца, дал платью упасть. Очень пожалел, что нельзя включить "свободную камеру" или хотя бы раздобыть зеркало в рост.
  И обнаружил себя в длинной, до пят, тунике плотного шелка без рукавов. Учитывая цену шелка в темные века - в несколько раз большее количество золота по весу, - выходило, что Сущность таким образом отыграла цену наряда в целых десять золотых. На этом Клирик решил, что разделся достаточно, и залез в постель.
  сида Немайн спала неспокойно, металась, как в бреду. А с ее маленьких узких губ слетало такое, что вызвало бы изрядное уважение самых отпетых наемников Европы. Если б, разумеется, они поняли русский мат. Немайн снились пьяные рабочие, неисправная техника, тупые прорабы и замминистра, "его невысокопревосходительство", подписавший акт о переносе срока сдачи объекта с декабря следующего года на январь нынешнего.
  По сравнению с ночным, утренний мир выглядел блеклым, словно землю посыпали пылью. Безжалостное белое светило, молочное небо... Бриллиантовые иголочки звёзд. Немайн сладко потянулась. Наступал второй день странной новой жизни в шкуре волшебного существа в неволшебном мире.
  Пока одни спали, другие работали. В Кер-Мирддине имелся врач. Не варварский знахарь, а именно врач старого, римского, типа - ученый и практик разом, способный на сущие чудеса в хирургии и неплохо владеющий общей практикой. Теории, на которых основывалась наука мэтра Амвросия, быть может, выглядели для обитателя иного века странными, но он лечил, а не калечил, счет спасенным жизням вел на сотни. И ночной подъем счел вполне житейским делом. Но лекарства от любви не знал. О чем и сообщил сиде, поймав ее за умыванием.
  Клирик как раз разрешил задачу, как, сохранив пристойный внешний вид, не запачкать одежду. Другой-то не было. В результате он замотался в простыню, постаравшись полностью скрыть под ней платье. Мазаться маслом не хотелось, тереться пемзой - тем более, мыла не было. А осторожное плескание рук в подогретой воде, ни удовольствия, ни заметной пользы не приносило.
  - Бог ты мой, и правда, сида! - возопил он с порога, - До этого мгновения я полагал тебя, леди, заезжей шарлатанкой! сидов - суеверием! Но я не прав, и это прекрасно! Уши можно сделать из воска, а рыжих в Уэльсе, как трески в океане. Но не подделать кисти рук! Женщина может стереть лицо и нарисовать другое, мужчина может зарасти бородой, заплыть жиром, покрыться шрамами, но череп не поменяет никогда! А кисти рук - истинное лицо!
  - Не замечала... - Немайн принялась рассматривать руки. Узенькие, гладенькие, хлесткие. Для пощечин, не для ласк. Но вот они-то нечеловеческими не казались. Клирику.
  Амвросий между тем обежал ее кругом.
  - По тебе анатомию можно изучать, - сообщил радостно, - И у тебя в шее девять позвонков! А не семь, как у людей. Это - прекрасно! А глаза... Прелесть! Кстати: палла, вообще-то, наматывается не так. О методах же лечения я просто не намерен спорить. Леди Немайн, отчего ты вообще решила, что эти двое отравлены?! По-моему, обычное взаимное влечение. По крайней мере, следов известных мне приворотных зелий, могущих хоть как-то повредить организму, я не обнаружил. Хотя и вреда от прописанного тобой лечения - тоже. Тем не менее, вынужден признать его неэффективным. Любовь вылечить нельзя.
  - Можно, - Немайн хихикнула, - лет пять семейной жизни, и - как рукой снимет. В половине случаев - точно. Собственно, именно такой вариант я намереваюсь предложить пострадавшим и их родне. А что такое палла?
  В дверь тихонько поскреблись. Младшие сестренки пострадавшей. Эйра и Сиан.
  - А это правда, что Кейра тоже опоили? А то отец говорит: "Если этот котяра в своем уме, убью". А мама...
  - А Тулла говорит, ты на нее вечером так смотрела, а зачем? А ей уже тогда подсыпали или нет? А я сразу поняла...
  Клирик оторопело отметил, что разбирает в хоровом девичьем щебете каждое слово. И понимает двух разом говорящих девочек. Ненаучная фантастика. Фэнтэзи!
  - Да, Кейра, безусловно, опоили, - громко и четко, чтобы мэтр Амвросий посреди гвалта разобрал, вынесла вердикт Немайн, - так что совсем не надо его убивать.
  - Опоили. Совершенно неоспоримо, - врач ложь во спасение поддержал.
  - А что с ними будет теперь? С Кейром и с Туллой? А то мама плачет, а папа молчит...
  - А ничего, - вдохновенно вещала Немайн,- страшного. Жить будут. Колдовство теперь неопасно, зря я половину ночи не спала? Кушать будут, что мэтр прикажет. Увы, отвар любовного напитка успел всосаться в стенки желудков, и лечение может не помочь. Тогда придется бедняжек поженить. А папа молчит, говорите?
  - Да, смотрит в окно и молчит, а с Туллой сидит Эйлет...
  - Мама и Гвен пытаются папу разговорить, но он молчит, как камень...
  Это поведение Клирик знал. Потому испытал острый приступ сочувствия. Сам он предпочитал переваривать неприятности в одиночестве - а лучше с другом. Но Дэффиду от семьи бежать некуда. Одно заведение в городе, и то его собственное. Как же спасти мужика?
  - Вашему отцу сейчас нужна другая забота, - Немайн наклонила голову к девочкам, и ее голос вдруг стал ниже и солиднее, - совсем другая... Отзовите маму и сестру, я сейчас выйду в зал, и мы все подробно обсудим. Вы ведь хотите помочь отцу?
  Для Дэффида Вилис-Кэдмана ночной кошмар все еще продолжался. Не выспавшийся, красноглазый, он стоял у окна и бессмысленно рассматривал пузырьки в мутном стекле. Сквозь окно пробивались последние знаки нового дня, утро уходило. Впереди маячили семейные разговоры. Опять разгонять птичий базар, стучать кулаком по столу, Глэдис снова начнет реветь в три ручья, дочки хором запоют, что он их совсем не понимает и не любит... Ну за что Бог не дал ему ни одного сына! Уж тот бы понял отца. Или нет?
  Хорошо, Глэдис и Гвен хоть ненадолго оставили его в покое. Но ведь вернутся. Снова восходящий к истерике тон, снова будут ходить вокруг да около, и пытаться разрушить решение, которого еще и в помине нет! Шаги за дверью. Может, сразу наорать? Обидятся, конечно, но зато - тишина. Благословенная тишина.
  Дверь тихо - и к кому она подкрадывается, к старому солдату - отворилась. Глэдис - эта плавная походка всегда сводила Дэффида с ума, даже теперь - лебедушкой подплыла к нему. Молча взяла за руку. И не стала ничего говорить! Молчащую жену оказалось терпеть рядом совсем нетрудно. Даже приятно. И решение всех проблем пришло само собой. В конце концов, на сторону можно выдать и младших. А ему, за отсутствием сына, очень пригодится зять. Кейр смышлен, и из него вполне может выйти смена - что за стойкой, что на пивоварне. А главное - второй мужчина в семье появится уже сейчас. А не тогда, когда он распихает длинноволосую и длинноязыкую девичью команду по хуторам. И станет не соперником, а товарищем по несчастью.
  - Глэдис, - сказал он жене, - а может, ну его, сидово лечение? Кейр не самый плохой выбор. Из молодежи так и вообще... И уж этот от свадьбы не отвертится, и любить нашу Туллу точно будет.
  Парень, и правда, откручиваться не стал, он впал в самый щенячий восторг, и только отсутствие в городе священника помешало тут же приняться за свадебный пир. Кейр же - верхом, бросив фургон в городе, рванул в холмы, чтобы спуститься в город неделю спустя с благословениями отца и клановых старейшин, в которых никто и не сомневался. Еще бы! Породниться с хозяином заезжего дома в Камбрии было немногим менее почетно, чем с королём. Труд, дающий другим кров и пищу, считался достойным и крайне аристократическим. Ко всему хозяин заезжего дома был попросту богат: молочное стадо из полутора сотен коров, мясное - не меньше, сотни овец и свиней Дэффида ап Ллиувеллина Вилис-Кэдмана покрывали собой холмы вокруг столицы. А вблизи трактира пыхтел небольшой пивоваренный заводик.
  Кейр лучился от счастья, но все же перехватил Немайн у дверей кузницы Лорна ап Данхэма, где та заказывала кирку-молоток для геологических изысканий, и попытался выяснить, к чему была вся ночная история? Если он с самого начала был не против женитьбы? А свадьбы с Туллой просто жаждал, равно мешая плотские стремления, меркантильные интересы, и симпатию к той, с которой надеялся счастливо провести большую часть жизни. Так что позор Тулле не грозил, да и Кейра будущий тесть никак не убил бы до смерти - чтобы было за кого выдать дочку, сняв с клана позорное пятно и не развязав кровную вражду.
  - Ну, - объяснил Клирик, - я-то с Туллой случайно столкнулась. А вот все остальное послужило только к вашей с ней пользе. Теперь Тулле дорога только за тебя или в омут. Монастыря-то в Диведе сейчас нет. В конце концов, за непорочностью невесты не все гонятся, мог папаша и другого жениха найти. Гарантированные же рога - дело иное. Да и греха на вас нет. Этого тебе мало?
  Похоже, именно несовершение греха и удручало Кейра. Немножечко. Его же невесту - весьма и весьма. В сторону Немайн Тулла косилась, бычилась, кривилась, хмурилась, насупливалась.
  Потянулись спокойные дни. Клирик устроил себе нечто вроде отпуска - тем более, что в двадцать первом веке толком не отдыхал уже три года. Да и дела - спокойные, домашние, бытовые дела - никак не позволяли совсем уж заскучать.
  Первым стал, конечно, мешок. Что там должно было находиться по игре, Клирик знал. А вот о реальном содержимом только догадывался.
  На свитках "божественных заклинаний" обнаружились соответствующие молитвы - большинство о здравии. Вместо "вызова небесного медведя" был записан известный в Интернете "Evil overlord's list", список рекомендаций Темному Властелину, созданный на основе печального опыта многих литературных и кинематографических злодеев. Скляночки с зельями стали чернильницей и тушечницей, солонкой, и набором перечниц с красным и черным перцем, корицей. Нашелся и пучок гусиных перьев. Клирик хмыкнул. Перышком еще придется овладеть. Вместо открывающей замки волшебной штуковины - Вор был больше специалистом по ловушкам - тяжеленный набор чего-то, даже отдаленно не напоминающего отмычки. Видеть запоры седьмого века Клирику пока не доводилось, но сразу стало понятно, что привычные они напоминают не слишком.
  Особенно интересно было, во что превратились аптечки. И чем отличаются в зависимости от силы. Упаковки выглядели - почти как в игре. А вот что внутри...
  Внутри оказались именно аптечки. Раннесредневековые. Наборы трав, включая экзотические и безумно дорогие, например, женьшень. Всё тщательно обернуто в ткань, подписано. Знать бы, что от чего прописывать... Ещё - корпия, шовный и перевязочный материал. Лён и шёлк. И, вместо самой эффективной - хирургический набор. Скальпели, иглы, и другие острые закорючки непонятного назначения из удивительно хорошей стали.
  Инструменты Клирик немедленно разделил на две части - для собственного пользования и для передачи в руки медика. Предположительно мэтра Амвросия. Которому и вручил их пару дней спустя в качестве оплаты будущих услуг, не обнаружив в городе лучшего специалиста.
  Следующим вопросом стала одежда. Путешественник тем и отличается от бродяги, что имеет не одну смену белья. И хотя бы одну - верхней одежды. Разумеется, такие тонкости в компьютерной игре не отражались, так что пришлось ходить по лавкам. И знакомиться с местной модой.
  В Камбрии сложным кроем не заморачивались. Туника была и бельём, и нижним, и верхним платьем. Узкая, широкая, длинная, короткая, с рукавами или без - вот и весь выбор. Мужчинам ещё предлагались штаны - и рубахи, представлявшие собой укороченный вариант всё той же туники. Для защиты от непогоды - плед.
  Местные дамы отыгрывались вышивками, но их обычно делали сами. Вот уж чем Клирик заниматься не собирался!
  А дальше началась охота за вещами, без которых в поход лучше не ходить. Трут с огнивом. Зажигательная линза, по совместительству - лупа. Стекло мутноватое, но Клирик и такого не ожидал. Веревки. Страховочные крюки. Палатка. Одеяло...
  Так что дни проходили в суете подготовки похода. А по вечерам Немайн спускалась в трапезную залу, и прислушивалась к неторопливым разговорам городского общества. Научиться понимать людей седьмого века было жизненно важно. Встревать в праздные разговоры Клирик пока не решался.
  В тот день трактире было против обыкновения людно, но любимое кресло у огня, разумеется, было свободно, и сида уже привычно в нем устроилась. Самым приятным было то, что в теперь в компании "Головы грифона" она не чужая. И греется не за осьмушку золотого, а как правильный, полезный человек. На коленях, укутанных пледом расцветки клана, к которому относился трактирщик, платой за спасение дочери от позора - еще одним веским доказательством того, что Немайн приняли в бюргерское сообщество Кер-Мирддина - лежала Библия, раскрытая на Евангелии от Луки, ее любимом. Все книги, от Бытия до Апокалипсиса, были уже наспех пролистаны и навек отпечатаны в цепкой памяти. Осмысление приходило только теперь - и очень понемногу.
  Но Клирику так и не удалось сосредоточиться на "прокачке персонажа", как он про себя называл усвоение священных текстов. И причиной была не кружка светлого пенящегося эля. Эта никогда не мешала, хотя в желудок сиды никогда не помещалась полностью, даже целиком заменив ужин. На этот раз в "Голову грифона" заявился бард.
  Бродячий певец отлично владел арфой, но откровенно гнусавил. Публика терпела. То ли привыкла и к худшему, то ли считала, что так и надо. В довершение всего, пел он о "древних королях", коими с принятием христианства барды стали числить языческих богов. И то, не пропадать же славным балладам?
  - Любезный, - подала голос Немайн, - нельзя ли ограничиться только музыкой? Большинство здесь сидящих люди бывалые, видывали и не такое, так что голоса их сердец споют им куда лучше, чем ты можешь вообразить.
  - Короче, - уточнил Кейр, уже традиционно подпирающий камин, напротив сиды, - заткнись, но играй.
  Роль переводчика с галантного на доходчивый он исполнял с большим удовольствием. Эту игру придумал Клирик. Ведь нехорошо благородной деве выражаться коротко и грубо. Ну а то, что до многих иначе не доходит, совсем не её вина.
  - Если кто-то считает, что поет лучше меня, я охотно приму вызов! - откликнулся бард, - Эй, девочка! Вставай! Попробуй меня перепеть!
  Судя по голосу, бард был или изумительно самонадеян, или имел в запасе пару грязных трюков. Связываться не хотелось.
  - Я приношу извинения, но я устала и не в голосе, - сообщила она, - а потому оставляю тебе долю героя в песнях этого вечера.
  - Лень вставать, - перевел Кейр, - Можешь скрипеть дальше. Если совести нет.
  У барда совести не было, только заунывные баллады. Тепло и выпитый эль вгоняли в сон, и монотонные речитативы барда вскоре начали скорее убаюкивать, чем раздражать Немайн. Слова проходили краем сознания, и устраивались в памяти - на грядущее. Писаной истории у Камбрии пока не было, и желающий узнать хоть что-то, помимо рассказов стариков, должен был отсеивать крупицы правды из триад, баллад и легенд. Прямо сейчас заниматься этим смысла не было. Оставалось плыть по течению слов, понемногу скатываясь в сон. Между тем бард покончил с древностью и решил спеть о делах более близких.
    
    Три ворона в небе, ночною порой,
    Был Морриган голос, как пение стрел:
    "Два войска собрались над Юрой-рекой.
    Назавтра вступить доведется им в бой.
    Какой им положим удел?
    
    Сильна и могуча камбрийская рать,
    И воинов ярость крепка.
    Коль строй щитоносцев сумеют прорвать,
    До вечера саксов колоть им и гнать,
    И их не ослабнет рука".
    
    Три ворона. В небе - ни зги, ни звезды,
    И Махи пел голос - волынкой навзрыд:
    "Для воронов хватит надолго еды,
    А крови прольется, что в Юре воды...
    Но Камбрия не победит!
    
    Король Кадуаллон умел обещать,
    И родом поклялся своим!
    Но старых богов не посмел он призвать,
    Монахов привел, чтоб молились за рать,
    И помощи мы не дадим".
    
    Три ворона встретили алый рассвет,
    Был голос Немайн, словно треск топоров:
    "Король - обречен, нам он даст свой ответ.
    Сегодня прервет вереницу побед,
    С невзгодами встретившись вновь!
    
    Сильна и могуча камбрийская рать,
    И воинов ярость крепка.
    Но алых щитов им ряды не прорвать,
    И саксы их будут, тесня, убивать,
    И их не ослабнет рука".
    
    Три ворона в небе... За славой в поход
    Король Кадуаллон камбрийцев ведет...
    
  Бард после такой песни мог ожидать разного. Осуждения за то, что назвал старыми богами сидов, например. Но скорее - одобрения за оправдание страшного разгрома, случившегося с сильнейшим из королевств Камбрии лет двадцать назад. Предательство богов - достойная причина гибели героев! Но с последним аккордом арфы наступила мертвая тишина. Такая, что бард услышал собственное дыхание. А из-за спинки развернутого к огню кресла раздалось сонное:
  - Что-что он там про меня поет? Чем Немайн-то не угодила? В перепевки играть не стала? Раззадорить хочет? Не выйдет. Уважаемые мэтры, простите, охотно посидела бы с вами еще часок-другой. Но, поскольку дурноголосый певец решительно настроен испортить вечер, я смиренно вас покину.
  Бард еще успел снова удивиться тому, что какая-то девчонка сидит на стариковском месте у очага. Парня, принятого в круг солидных людей за вежество и интерес к былым походам, он еще себе представить мог. У девочек же обычно есть другие интересы, кроме как упорно затесываться в компанию стариков. А потом перед ним оказалась богиня.
  Задрапированная в полосатый плед поверх строгого серого платья, Немайн выглядела весьма величественно. Немудрено: она не накинула плед на плечи, как валлийки, а старательно завернулась, как в паллу - женский вариант тоги. Врач научил, на радостях от обнаруженного Немайн интереса к римской старине - а заодно от подаренных хирургических инструментов. Весьма, по его словам, хороших. Некоторых у него и вовсе не было. А уж если кто-нибудь и разбирался в помпезности, так это римские аристократы. Немайн оказалась между бардом и очагом, так что видел он в основном силуэт. И - уж бард-то, полуязычник по самому роду занятий, это знал - силуэт сиды. Богини, которая назвала свое грозное имя. Сердитой богини. Немайн сделала шаг вперед...
  В "Голове грифона" такого не видывали ни до, ни после: на глазах у всех каштановые волосы барда стали седыми.
  Несколько мгновений он стоял, как истукан, потом рухнул на колени перед богиней, которая от растерянности дышать забыла и стояла себе столбом, как статуя Немезиды.
  - Немайн верх Дон, пощади...
  - Живи, - выдавила из легких последний воздух Немайн и быстрым шагом пошла наверх, в свою комнату. Как только она миновала барда, тот потерял сознание. И не слышала, как Кейр радостно возгласил:
  - Так что эта самая та самая не та самая, а наша Немайн - самая та!
  На что Лорн ап Данхэм, заглянувший в "Голову" послушать баллады и свежие сплетни, задумчиво протянул:
  - Ходящие по стране боги - знак перемен. Я-то надеялся на кого-нибудь попроще. Ну могла ведь она оказаться кем-нибудь из младшеньких, могла! Дочерью или сестрой того же Артура, например... Так нет! Кейр, ты все еще рад такому знакомству? Тулла, что с тобой?
  Нельзя сказать, что на старшей дочери Дэффида лица не было. Было. Белое, аж зелёное.
  - Она... Я... - пробормотала Тулла, - она меня убьёт. Я ей на пороге комнаты миску со сливками оставилааа...
  И заревела.
  - Ну оставила, что за беда, - удивлённый Кейр взял невесту за дрожащую руку, - сида, конечно, предпочитает пиво...
  - Ты не понимаешь! Это я с намёком, чтобы не воображала. Спасительница, видишь ли... Ну и говорили же все... Врач, кузнец... Да и сама... Что ни вещи оборачивать, ни хвори лечить не умеет! Вот я, дура, и поверила - слабая она сида, волшбы не знает. А я, дура, поверила. Вот и думаю, покажу, что толку с неё, как с домового. А теперь она обидится, и меня сживет со свету...
  - Если это и правда Немайн, - утешил Лорн, - так просто песенку споёт. А если пожалеет город - то зарежет. И голову оставит себе на память...
  Впрочем, до утра ничего не произошло. А утром сида ушла из трактира. Завернула, на прощание, к уже занявшему обычную позицию за стойкой Дэффиду:
  - Меня не будет некоторое время, Дэффид. Дела. Комнату оставьте за мной. И ещё. У вас тут какое домашнее животное - хорек, кошка, поросёнок? Впрочем, не важно. Вчера я его оставила без ужина. Миску кто-то поставил около моей двери, я её пнула случайно и всё разлила. Покормите существо, а?
  И вышла из трапезной, закинув за плечо кожаный дорожный мешок и посох с крестообразным навершием. Не заметив, как трактирщик украдкой перекрестился.
    
  
  2. Год 1399 от основания Города
    
     Перемалывая скопившуюся в голове информацию, как корова жвачку, Немайн шастала по окрестностям Кер-Мирддина, осматривая следы деятельности ирландских монахов. По счастью, те не стали хлопать дверью, и полностью рушить возведенный ими монастырь. Очевидно, рассчитывали вернуться. Шансы на это были неплохие. В Камбрии белого духовенства не водилось искони, монастырь в Диведе оставался один, и его закрытие привело к неофициальному отлучению королевства от церкви. Во всяком случае, в королевстве не осталось ни одного рукоположенного священника. Пока народ терпел, ожидая, что мудрый король что-нибудь придумает, а на крайний случай - повинится перед ирландцем-аббатом, и все вернется на круги своя. Если король окажется недостаточно мудрым, против него могут, почтительнейше и никоим образом не нарушая присяги, устроить мятеж. А то и пригласить в короли другого принца. Обычаи дозволяли и не такое.
     Так что монастырь был хотя и пуст, но сохранен. Все самое ценное вывезли монахи. Все полезное в хозяйстве растащила их бывшая паства.
     Стоя в бывшей трапезной, Немайн не чувствовала ничего, кроме гудения в ногах. И даже доски, закрывающие сложенные безо всякого раствора из плоских булыжников стены, содержащие не жалкие выписки, а полностью вывешенный, для лучшего запоминания, монастырский устав, не радовали. А ведь именно ради подобных крох знания Клирик сюда и тащился!
     Увы, дорога отняла все силы, а оснащенный увесистым навершием в виде кельтского креста посох исполнял разом роль и опоры, и обузы. Конечно, можно было купить лошадь. Клирик и намеревался это сделать, но вовремя вспомнил, что навыка езды на лошади у Немайн точно нет. А как увидел то, что в седьмом веке считалось дамским седлом, припомнил, что апостолы ходили пешком. Наградой за "ролевой" выбор стали восхищенно-жалостливые взгляды горожан, провожающие навьюченную для дальнего похода фигурку сиды. Того, что великая богиня войны не умеет ездить верхом, они, разумеется, и предположить не могли. О том, что можно взять какую-нибудь скотинку под вьюк, Клирик попросту не додумался. Отдувались, разумеется, ноги.
     На одном из привалов Клирик, шутки ради, решил измерить площадь своей ступни. И сосчитать удельное давление на грунт. Возникло у него подозрение, что изящные эльфийские ножки Немайн слишком уж малы, чтоб годиться для долгих переходов.
     Тут выяснилось, что мерить - нечем. Линейку в мешок с ролевым барахлом Сущность упаковать не удосужилась. С ужасом Клирик понял: множеству его знаний грош цена. Поскольку они привязаны к стандартной - для двадцать первого века - системе измерений. Метру, килограмму, секунде, градусу, радиану, молю, калории, амперу, канделе. Все прочие единицы измерения производные от этих. Но средства измерить ни одну из трёх главных базовых величин не было!
     Если бы можно было определить хоть одну! Клирик припомнил, как некий книжный персонаж остроумно вышел из такого положения, измерив собственный рост. Который знал с точностью до сантиметра, для тёмных веков не такой уж и плохой. По крайней мере, для большинства практических нужд такой метр вполне бы подошёл.
     Приём можно было б и повторить - одна беда, Клирик не знал роста Немайн! Ну, пигалица. Сам делал. Скрытая имитация ребёнка. Рост около восьми десятых среднеэльфийского. Около - потому как слайдер на глазок тягал. Поднапрягшись, можно было попытаться припомнить, каков средний рост эльфа в мире подземелий и драконов. Точность, конечно, вышла бы ещё та. И если Сущность воспроизвела все параметры аватары до отвращения буквоедски, то отношение разработчиков онлайнового мирка к бумажным изданиям ролевой системы, скорее всего, было не столь скрупулёзным. Хотя и с них могло статься.
     Так и не прийдя к решению, Клирик неохотно полез в палатку: спать. Свернулся в неудобной позе - и сердечко Немайн простучало ответ. Тук-тук-тук. Пульс. Нормальный человеческий - шестьдесят ударов в минуту. Удар - секунда. И точность неплохая - если в качестве секундомера использовать невозмутимого человека со здоровым сердцем.
     сида-эльфийка тут не годилась: её сердце билось слишком медленно. По ощущениям. Но ведь и ощущения тоже не остались прежними! Впрочем, найти подходящий живой хронометр было несложно.
     Тем более, всё равно нужна была колокольня. Или - колодец. Или...
     При всей кажущейся пустынности, Камбрия оказалась довольно плотно населена. Немайн постоянно набредала на фермы и хижины пастухов. В основном это приводило к пополнению каши в котле сиды свежими овощами и бараниной, а мешка - овсяной выпечкой и фруктовым хлебом. Иногда - бесплатно. Иногда - за мзду. Но в крове и пище ни разу не отказали. И обращались очень вежливо. На одном хуторе удалось подслушать считалочку про фэйри:
    
    "Скажешь: "Нечисть" - ты мой враг.
    Жизнь твою забрать - пустяк.
    Скажешь: "Фэйри" - промолчу.
    Ну а после - подшучу.
    Скажешь: "Нету никого"?
    Не случится ничего.
    Скажешь: "Наш сосед чудной"?
    Уживусь вполне с тобой.
    Мало слово "Друг" сказать.
    Дружбу нужно доказать.
    Будешь вправду друг - тогда
    Дружба будет навсегда."
    
     В друзья к сиде пока никто не набивался. Немайн уже заметила, что дружба здесь накладывала большие обязательства, и неуловимо сливалась с родством и подданством.
     Так что, измеряя высоту западного, крутого берега реки Туи, сида не могла не попасться под любопытствующий взгляд. А чуть погодя - и разговор последовал.
     - Эй, славная соседка, что ты делаешь?
     Уже привычная картина: фермер в затрапезном. Темно-синий цвет одежды, башмаки из свиной кожи, плед висит на локте, спешно прихваченный с собой в качестве верительной грамоты. В городе такой выглядит совсем иначе. Там - даже в деловой поездке - работа чистая. Можно и себя показать. И перед кланом и королём нужно выглядеть благородным воином, а не перепачканным в земле крестьянином. Или, того хуже, пастухом.
     Разговаривать с фэйри и боязно, да надо. Может, пакость какую делает. Но совершенно не обязательно, что продолжит после беседы. Обидеть славный народец легко. А мстить фэйри способны не годами - веками. В то время, как часто достаточно просто извиниться.
     За спиной у мужа жена - рубашка узкая, поверх рубашка широкая, передник - дети прячутся за мать. Не захотела ни мужа одного отпустить - а вдруг приглянется соседке, да та его и заберёт? - ни отпрысков одних оставить. Детей-то воровать фэйри тоже любят. Куда больше, чем мужей. На лице, помимо беспокойства - досада. Что приходится стоять против чаровницы-фэйри ненаряженой и босоногой.
     Как должна себя вести сида, Клирик теперь знал. И вёл разговор именно так, как и положено было по легендам.
     - Бросаю камни в реку, добрый человек. Это земля твоего клана?
     - Моего клана и моя... Вон мой дом, поля. А зачем ты бросаешь камни, озерная?
     - Нужно. Успокойся. Вреда тебе не будет. Сейчас отправлю на дно ещё парочку, и хватит...
     Камень вместе с очередным ударом сердца Немайн ушёл вниз. Раз, два, три, четыре... Плюх! Пять. Отличный обрыв! Переменной высоты. Удалось найти место, с которого камень падает ровно пять ударов спокойного сердца Немайн. Оставалось: отмерить высоту веревкой с грузом на конце, да узнать частоту собственного пульса.
     Фермер с интересом наблюдал как фэйри пользуется ловчей веревкой. Нормальные люди ею стреноживают скот. Эта осторожно потрогала грузиком воду, и стала сворачивать снасть.
     - Ты что, агиску ловишь? Водяную лошадь?
     - Нет. Я ловлю метр.
     Коротко и непонятно - значит, в самый раз.
     - А это что - метр?
     - Хочешь помочь? Подойди сюда. Давай руку. Вот так... Занятно. Всё. Спасибо. При случае отблагодарю.
     Свернула скотью веревку, и двинулась от обрыва в лес.
     - Озерная! - фермерское семейство тянулось следом.
     - Я сказала: при случае. Случай ещё не наступил.
     - Так я не про то... Ты замуж не хочешь? У меня брат есть. Неженатый и хозяйственный. И добрый. Бить не будет. А Метр - это быка водяного так зовут?
     Немайн хмыкнула. Похоже, озёрные фэйри пасли водяных быков и лошадей. И считались выгодной партией для местных фермеров. Клирик зарубил в мозгу, вопрос: а как валлийцы со всем этим межвидовым скрещиванием вообще ухитряются воспринимають себя единым народом? Нацией? Вообще людьми? Это ведь похлеще многонационального советского народа!
     - Замуж я пока не хочу, - это чтоб не подумал, что фэйри цену себе нанимает, - Да и брат твой великой сиде, думаю, не пара. Подозреваю, умер бы от страха, узнав, кого ты за него просватал.
     - Не хочешь - не надо, земную девушку подберём. Но какая из тебя сида? Они-то ростом повыше будут. И покрасивше. Говорят, такую увидишь, сразу втюришься до изумления. И что-то я в тебя не влюблённый, озерная?
     - В семье не без урода. И неужели ты думаешь, что сиду можно полюбить против её воли?
     - Слушай, озерная, врать соседям нехорошо! Я ведь сейчас проверю, и будет тебе стыдно, - заявил фермер. Выставил перед собой кисти рук, загнув три пальца.
     - Сколько пальцев?
     - Ну, семь... - Клирик пытался припомнить хоть что-нибудь про "озерных". И какое отношение имеют распальцовки к определению вида фэйри.
     - Угадала, - объявила фермерская жена, - угадала. Ты на цвет её лица посмотри. Бледная. Не под солнцем живет. А личико хорошее, гладкое. И глаза как у Божьей матери... Озерная дева, кто же ещё.
     - В холмах тоже, небось, не солнечно... - буркнул муж, и загнутым оставил только один палец, - Извини за назойливость, соседушка, но интересно ведь. А теперь сколько?
     - Девять. А мне вот интересно, как тебя зовут. Соседей-то надо знать. Назовешься?
     Фермерша прикрыла рот ладошкой. Имя - главный компонент многих сглазов. И даже бытовое прозвище в руках сильного колдуна будет иметь немалую силу. А где видали колдунов могущественнее сидов? Но муж махнул рукой.
     - Великой сиде назову. Такая зазря не обидит. Но, для верности, скажи: сколько будет семь да ещё восемь?
     - Пятнадцать.
     - Ты взаправду сида! Прости за глупость, но всё, что я наверное знал, так что озерные девы умеют считать только до пяти... А я - Перт ап Реннфрю. Клан Вилис-Кэдман. Виноват, что сразу великую не различил.
     Вилис-Кэдман... Клирик что-то такое припоминал. Да и цвет пледа...
     - Привет тебе от Дэффида ап Ллиувеллина. Я у него недавно гостила. Не подскажешь, в какой стороне гэльский монастырь?
     - Там... Леди сида! Не сочти за дерзость, но новости мы раз в месяц слышим. В город и того реже выбираемся. А уж таких, как ты, и за жизнь можно ни разу не повстречать. Не окажешь ли милость, отобедав с нами?
     Отказывать - значило подтвердить, что сида обиделась. После чего все неприятности будущих десяти лет будут приписаны ведовству фэйри. Разделить трапезу - значило заключить мир. Не навсегда, и даже - не надолго. Но преломившим хлеб для новой вражды нужен хотя бы повод. Одна беда - национальная хлебосольность и разговорчивость валлийцев. Когда б в гости ни пришёл - уйдешь утром.
     - Рада бы, да у меня работа неотложная есть, - Немайн улыбнулась, - Да и у тебя, наверное, тоже. А вот завтра к вечеру - пожалуй, навещу тебя. И насчёт всей жизни - не зарекайся. Так что - до свидания.
     До вечера Клирик собирался ещё килограмм заохотить. С этим было уже не просто - а очень просто. Если исключить необходимость отпилить ножом и ошкурить небольшой деревянный кругляшок. Опустить его в котелок с водой. Дать немного поплавать. А потом измерить высоту смоченной части.
     Плотность воды - килограмм на литр. Плотность бруска - отношение объема к водоизмещению. Плотность умножить на объём - вес. Вот и первая гирька...
     Ещё немного механики, ещё немного вычислений, и выяснилось, что на грунт лёгонькая сида давит, как пресловутый "Тигр". Разумеется, при всём походном вьюке. Но у танков хоть катки не болели! Зато гнулись и перекашивались. Захотелось заполучить вот сюда в темновековый лесок морду художника, наградившего эльфиек ступнями такого размера, что у китаянок получался только путём вивисекции. Ходить бедняжки после "подрезания ног" и вовсе не могли. Немайн могла. Недалеко, недолго. И, желательно, без груза за плечами...
     Совсем в тоску вгоняла мысль о неизбежности новых марш-бросков. А они ожидались. Для основания монастыря нужно было еще очень и очень многое, и разрешение короля занимало очень скромную очередь. Для начала стоило окончательно определить место и придумать устав. От созерцания стены бывшей монастырской трапезной, а заодно и кухни, Немайн отвлек шорох, донесшийся со стороны единственного входа. Множество легенд о пробитых пастырскими посохами ногах (из
    которых Клирик наверняка знал только про святого Патрика и Ивана Грозного), свидетельствуют не только о готовности крестимых язычников (или неугодных посланников) терпеть эту самую боль, но и о боевом назначении подтока этих самых посохов.
     Лорн, принимая заказ на навершие двойного назначения, вовремя напомнил про подток, так что посох Немайн был опасен с любой стороны. Теперь, ухваченный возле навершия, он упирался подтоком в поджарый живот... самурая. Иначе воспринять этого могучего человека с выбритым - от уха до уха - лбом, пучком волос на затылке, в халате и сандалиях, Клирик не мог. И оторопел. Но после достопамятного ночного похождения, делать выводы не торопился. Пришелец, между тем, сделал пару быстрых шагов назад, и лишь потом дал себе труд удивиться.
     - И за что такой прием неласковый? - поинтересовался он, - Ты бы, дочь Дон, пыряло от моего живота убрала. Мне на тот свет рановато. Обеты не отпускают. Так что - зашибить не зашибу, а оглоушить могу вполне.
     Немайн тоже отступила и перехватила посох за середину. Превратившись из импровизированного эстока в булаву, в опасности он только прибавил, но выглядеть стал куда более мирно.
     - А ты зачем подкрадывался? - спросила Немайн, - И вообще кто такой?
     - У меня шаг такой, воинский. Тихий. Хорошо учили. На людях - нарочно приходится пришаркивать, бесшумность многим не нравится. Но кто же знал, что тут есть люди... Все ушли. А кто я такой? Великий грешник, обуянный гордыней - и бывший епископ этого монастыря...
     Который, как оказалось, очень нуждался в исповеднике. Грехов Немайн отпустить не могла. Да и были они отпущены, и не по разу. Зато, повесив на плечо малополезный против опытного воина посох, сида вытащила епископа за рукав рясы из-под каменных сводов на травку, усадила, примостилась рядышком и принялась слушать. Ни разу не перебив ровную речь, лицом и ушами она реагировала на каждое слово. И от этого епископу хотелось говорить еще и еще.
     История, и правда, была занятная. Епископ оказался не просто воином - в прежней, до пострига, жизни он был королем. Типичным ирландским королем, вассалом короля рангом постарше, неограниченным владыкой нескольких тысяч подданных. Его сосед, "тоже король", несколько лет откладывал все доходы на некое богоугодное дело. И, наконец, совершив путешествие на континент, привез оттуда Библию на латинском языке. Всю, целиком, в одном громадном томе.
     Гордыня и щедрость - греховное сочетание. Король дал почитать Книгу более бедному, но более ученому соседу. И при этом взял с того слово, что тот не велит снять с нее копию. Но любовь к знанию и упорство - сочетание хоть и достойное, но ничуть не менее разрушительное. Король Камлин - а именно так тогда звали знатока латыни - переписал Библию сам. Он обошел букву договора, но дух был нарушен. Третейский суд старшего короля дела не решил - в ирландских законах был прописан раздел любого имущества, но уж никак не права на копирование! В результате оба короля остались при своем мнении и дело закончилось войной. Битву Камлин выиграл, но зрелище поля, покрытого телами убитых по его приказу людей, разбудило совесть короля. Камлин отрекся от престола, принял монашеский постриг и дал обет крестить столько же людей, сколько по его вине погибло христиан. Вновь брать на себя власть, которой он так дурно распорядился в миру, королю Камлину, ставшему братом Теодором, очень не хотелось, но от епископского сана, позволившего спасать души человеческие не только лично, но и через посредство рукоположенных им священников, отказываться он не стал.
     Число обращенных язычников-пиктов и крещеных младенцев-камбрийцев росло быстро, обет выполнялся уже сам собой, и преподобный Теодор ослабил рвение. Что неизбежно привело его к падению более глубокому, нежели прошлое.
     Причиной стало послушание. Аббат, ведавший делами монастыря, поссорился с королем Диведа. И преспокойно перенес монастырь, успевший стать единственной опорой церкви в королевстве. За последние двадцать лет территория Диведа сильно уменьшилась - отец нынешнего короля, Ноуи Старый, выдал замуж нескольких дочерей, пораздавал земель в приданое, да и младших сыновей не забыл наделить уделами. Так что некогда самая могучая держава Камбрии съежилась до размеров едва ли не рыцарского манора. Старый валлийский монастырь святого Давида по весне загорелся от молнии. Монахи решили: Бог послал им знак, что они засиделись на месте. Собрались и ушли. Все остальные монастыри оказались за новыми границами. Когда епископ Теодор осознал, сколько невинных младенческих душ, не крещенных вовремя, может по его вине отправиться в ад, ему ничего не оставалось, кроме как немедленно пуститься в обратный путь, чтобы рукоположить на скорую руку нескольких священников. Хоть каких. В конце концов, святой Патрик поступал именно так.
     Когда епископ высадился на берег Диведа, до него дошли странные вести о том, что в столицу королевства явилась фэйри в монашеском облачении. Епископ забеспокоился. Сошел с тихоходного парусника и купил себе лошадь. Пара дней в седле - и ему рассказывали о сиде, совершающей чудеса. Перед самым Кер-Мирддином он слышал уже про Неметону, Немайн, Морриган и Аранрод. В оставшемся без священства королевстве происходило страшное и непонятное. Его преосвященство вспомнил, что некогда был воином, и поднял коня в галоп.
     Город, по счастью, стоял на месте. Жители предместья выглядели удивительно счастливыми для жителей отлученной, пусть и неофициально, земли.
    Епископ остановил коня, делая выбор. Сунуться сразу к королю или сначала собрать слухи? А вдруг король будет неласков? При уходе-то заказал возвращаться, кроме как по торговым делам на ярмарку, и тяжким гневом угрожал. Становиться мучеником Камлину было рано... И он повернул коня к гостинице.
     Там тоже веселились - но сумрачно. Лорн ап Данхэм, старый знакомый, цедил сквозь зубы сидр, явно намереваясь надраться в стельку. Трактирщик, по работе, был трезв как стеклышко, и сердито косился то на старшую дочку, то на младшего отпрыска скотовода с холмов, что поставлял в "Голову Грифона" баранину. Ветеранский клуб молчаливо смаковал пиво, стараясь не глядеть на пустое кресло у огня.
     - Кто умер? - спросил епископ.
     - Все здоровы, - буркнул трактирщик, - все живы, всё как обычно... Только молоко с яйцами не помогло. Придется мне Туллу вон за того оболтуса выдавать. Обвенчаешь?
     Что ж - свадебный пирок, хмель рекой, вольные речи между своими - лучший способ узнать городские новости. Лица светлеют, даже кузнец Лорн разгладился лицом. И язык развязал.
     - Ваша Немайн, наша Неметона. Сама, сама. Сразу не узнал. Ты пойми - она человеком быть пытается. Тихая, вежливая. А норов-то внутри. Как бард запел на нее хулу, проступил. Краешком. Это она еще петь не стала... Так пугнула. Вот и стали с ней носиться, как с огнем. Знаешь, как на ладьях: кругом все смоленое, искра из фонаря наружу - и выбирай: гореть или тонуть. Ну, она заметила, конечно, и обиделась.
     - И что?
     - Ушла. А что ей делать оставалось, скажи? Она сама поняла, первой. Знаешь, как в первый день было? Все перед ней на цыпочках ходят. Глаза бегают, голоса дрожат, коленки подгибаются. Кланяются, любое слово поддакивают. Сладкие, будто патокой смазали. Ну, монах латинский не испугался - так он и не знает ничего о народе холмов. Нормально себя только Кейр вел - и тот как штырь железный заглотил. И только попривыкли - начинай сначала! Только хуже. Ну, она же чует. Но зла не затаила, убедилась, что всё плохо - ушла. Пешком. Великая сида. На плечо фурку с мешком, как солдат, в руки - посох. А платила за посох с киркой золотом. Настоящим, не листвой зачарованной.
     - А ты?
     - А я... Ну, поначалу вроде держался. А как узнал, кто она - не лучше других стал. Все понимаю, - но страшно ведь! Ходит по Кер-Мирддину древнее нечто, способное угробить всех обитателей даже случайно. По неловкости. Или под настроение. И так потом руки дрожали. День работать не мог, все заготовки запорол. Хорошо, не покалечился. И так весь город. Я вот думаю - не уйди она, и мы б сами себя так отделали... Безо всякой сидовской волшбы.
     Епископ Теодор кивнул. Неизвестно, до чего дело могло дойти. Всё зависело от силы загостившегося божества. Иное могли попытаться изгнать или прикончить - кельтские боги смертны. Иному - начать приносить жертвы. А от иного - бежать, бросив город. Причиной окончательного выбора, могло послужить что угодно. И все-таки, прежде чем озаботиться спасением дальней души, следовало озаботиться душами ближними.
     - Как все, - заметил епископ, - это не оправдание. "Все" вон, на Пасху "Распни его!" кричали. Душа-то у каждого человека есть, какая ни грязная, а у толпы - нет души. Ну, тебя хоть совесть теперь ест, - подсластил пилюлю, - а многих и нет. Ты хоть понимаешь, чего вы натворили-то? Что она сделала дурного? Склеила пару надломленных юных судеб? А заодно не дала согрешить до свадьбы. Наказала бродячего барда за языческие песни сильным испугом? Так поделом! Тому, кто Немайн для забавы спеть просит, надо сразу язык вырывать! А как увидела, что в городе её еле терпят - ушла.
     Епископ Теодор махнул рукой. Сердце снова тревожно ныло. Он чуть-чуть не совершил очередную ошибку! Разминулся с адом всего на сутки! Ведь мчался спасать город - и наверняка напал бы на языческую богиню войны, чтобы защитить от нее Кер-Мирддин.
     А нужно было поступать наоборот.
     Большой беды не случилось. Случилась огромная. Горожане, как не крути, обидели богиню. Совсем не добрую. Триста лет в язычестве упорствовавшую. И вот, когда, приняв истинную веру, смирив грозный норов, она вышла к людям... Полуязычники ее оттолкнули.
     Теперь она бродила в холмах, и ангелы бились с демонами за огромную душу. Демоница - или святая. Третьего пути у детей Дану не было. Раньше она откладывала выбор. Но - время пришло!
     Епископ был настоящим ирландцем. А значит, здорового упрямства ему было не занимать, да и конь у него был хороший. Четыре ноги - больше, чем две. И если грозная Немайн намерена ходить пешком, то Камлин ее догонит! И хотя бы посмотрит на сестру святой Бригиты.
     Перехват оказался делом непростым. Немайн упорно предпочитала нехоженые пути и козьи тропы. Всякий раз Камлин опаздывал, настигая только рассказы крестьян и пастухов, и все ярче перед ним вставал образ неуловимой богини.
     Острые, как морда хорька, черты лица, высокий, но постоянно охрипший голос. Огненная грива волос неряшливо отромсана чуть выше плечей, зачесана назад. Темный бесформенный наряд. За спиной - мешок. В руках - маленькая, словно игрушечная, кирка. Которой сида колет камни и ковыряет холмы. Кусочки и комочки отправляются в мешок. Нормальные монахи так место для монастыря не выбирают, но что может взбрести в голову той, для которой жизнь в холме куда привычнее жизни на холме?
     И всё-таки Камлин добился своего. Да, Немайн оказалась немного не такой, как рисовало воображение епископа. Волосы не отсвечивают огнем - наливаются темным соком молодых почек ольхи - её священного дерева. Лицо скорее круглое, чем острое, и лишь глаза, что постоянно щурятся, придают сиде хитроватый вид. И через напускную шаловливость всё равно сквозит нечто... бездна столетий, стылая, как осенние дожди. Немайн верх Ллуд относится к первому поколению рожденных на земле. Как Каин и Авель. Даже не глядя на огромные уши, которые, не просвечивай они на солнце нежно-розовым, Камлин мог бы и за рога принять, перепутать это создание с человеком невозможно. Живой ужас, черные крылья битвы, оборотень-стервятница. Сидит рядом, стрижет ушами, как жеребенок. Слушает.
     Камлин возрадовался, что отринул гордыню и рассказал сиде историю своих грехов. Воистину блаженны нищие духом! Милостыня сочувствия отвлекает от собственных горестей, и злая обида, горевшая адским пламенем в глазах сиды при встрече, сменилась искрами приязни.
     Клирик, и правда, был рад. Начал-то с наигрыша. Решил изобразить детскую непосредственность. Но - увлёкся разговором, и понемногу позабыл про игру. Епископ оказался человеком с сильной логикой, да и в душах читал, как сам он не смел и надеяться. Объяснил поведение горожан. Отвлек от гудящих ног и грустных мыслей интересной байкой, скорее всего, почти правдивой. А под вечер - помог развести костер, и глазом не моргнул, наблюдая позорище - женщину, не умеющую толком управиться с огнивом и трутом - для зажигательного стекла к тому времени было уже слишком поздно. И доброжелательно отвечал на самые глупые вопросы.
   Камлина эпизод с разжиганием огня окончательно убедил - Немайн именно та, за кого ее приняли. Неспособность развести огонь - и где, спрашивается, искать настолько рафинированную аристократку, что хотя бы додумается это подделать? Багрянородную базилиссу в Константинополе? Тем более, Немайн разводить огонь действительно не умела. По крайней мере, епископ льстил себе мыслью, что человеческое притворство он видеть научился. Зато дрова собрала и костер сложила - правильно, и заранее, не дожидаясь темноты. Вывод: прежде она разжигала огонь иначе. Щелчком пальцев, движением брови, инвокацией - какая разница?
     Потом начался разговор о будущем строительстве и хозяйстве. сида снова показала свою суть. То есть что, где и когда сеять, какие земли отвести для овец - не понимала ни бельмеса. Епископ вспомнил прежнюю должность короля, и подробно рассказал, как и что. Немайн внимательно слушала.
     Да, Камлин больше рассказывал о том, как землю мерить и делить, чем как ее возделывать, но Клирик подозревал, что искусных землепашцев на свете куда больше, чем толковых королей. А Камлин был именно толковым. Его маленький народ твердо верил в мудрость и благоразумие короля, и тот много раз доказывал оправданность этой веры. В конце концов, даже злополучное сражение за книгу он выиграл практически без потерь. Со своей стороны. Зато о том, что такое земля как источник сырья, строительный материал - и оборонительное сооружение, Камлин никогда не задумывался.
     Немайн говорила, и перед бывшим королем вставал таинственный мир подземных рек и ручьев, способных утолить жажду и предотвратить подкоп, покрыть склоны холмов льдом или предательски засосать человека. Мир, в котором не мертво ждут урочного часа - терпеливо растут, зреют, а иногда болеют и гниют самородки и руды, скалы и пески, озера и острова.
     Так что сида искала для поселения именно холм - "сид", от которого и пошло нынешнее имя ее народа. Только поселиться собиралась не внутри, как фэйри, а на вершине, как человек. И холм видела крепостью. Так что первое попавшееся место её не устраивало! Когда Камлин предложил использовать бывший ирландский монастырь, сида очень серьезно поблагодарила. Очень искренне извинилась. Потом объяснила, что для заполненного здоровыми и неплохо вооруженными мужчинами поселения ирландский монастырь был, действительно неплох. С такими насельниками любая деревня, будучи оснащена каким-никаким тыном и нормальным караулом, будет хорошо защищена! Но ей-то, сиде, придется основывать женский монастырь. Женщины вообще немного хуже воюют. Руки, можно сказать, коротки.
     Клирик точно знал, что ему нужно. И знал, что Камбрийские горы такими местами изобилуют. Геология как наука родилась именно в этих местах, и все классические примеры были родом отсюда. Преимущество, о котором он не подумал, когда выбирал Уэльс в качестве нового места жительства, и которое всплыло из рядов забытых с третьего курса аксиом в тот вечер, когда на полу "Головы Грифона" валялся седой бард, а сам он сидел в комнате этажом выше, зажав в руках чашу с водой. В чаше плавало отражение ужасной сиды. Вода покачивалась, шла волнами или зыбью - и симпатичное личико превращалось в морду монстра. Вот тогда он и принял решение - следующее пристанище Немайн будет крепостью. Неприступной крепостью. Которой он подберёт такой гарнизон, чтоб вернее псов и тверже камня. А заодно - вспомнил, что силур, девон, ордовик - это рядышком. Кельтские племена, ставшие под напором извне одним народом. А уж кембрий лежал точно под ногами.
     Но знать примерно - не знать точно. Да и месторождение, отличное по меркам девятнадцатого века, по меркам седьмого могло оказаться непригодным к разработке. Вот и пришлось искать не столько место, пригодное для строительства, сколько материалы - известь и гранит, глину и лес, а с прицелом на будущее - уголь и железо. И как раз хотел начать объяснения, что и как нужно строить, когда недоумевающий епископ задал вопрос:
     - А почему бы тебе не основать общий монастырь? И женский и мужской разом?
     сида сначала покраснела. Потом закрыла рот руками. А потом ну хохотать! До слез, до колик. Чуть не задохнулась. Отдышалась, отряхнула с лица соленую водицу.
     - Спасибо, - сказала, - славная шутка. Давно так не смеялась. И не плакала... Говорят, женщине нужно время от времени плакать. Так лучше с веселья, правда?
     Вот тут епископ Теодор понял - что бы там ни говорили легенды, нравы у сидов были строгими (*Были тогда совместные монастыри. И женатые монахи. Так что сида на этом фоне ортодоксальная пуританка). Очень строгими. Откуда только детей брали...
     Болтали об интересном - дотемна. Но всё время епископу казалось - что-то с Немайн не в порядке. Потому - он вызвался сопровождать позёвывающую сиду в её странствиях.
     - А закончился мой поход, - огорошила его Немайн, - с утра двинусь обратно в Кер-Мирддин, к королю. Просить холм в лен. Ах, да - меня в гости пригласили. Не знаю, что и делать: и нахлебника с собой приводить неловко, и платить за ужин в гостях некрасиво. И хозяева небогатые.
     - А что они за люди?
     - Какая-то родня Дэффида, что "Голову Грифона" в столице содержит. Клан, по крайней мере, один.
     - Да, эти гордые, - согласился Камлин, - У половины в роду боги, у всех - вожди. Спят - с луком в обнимку, пашут - с мечом на боку. Но от тебя деньги возьмут и от меня тоже. Только нужно не заплатить, а пожаловать. В знак расположения, или ещё как... Благородному воину не зазорно принять подарок от вождя - а золото и серебро - и есть кесарево...
     Костёр прогорел, осмелевший от отсутствия дыма гнус зудел уже в опасной близи. Конечно, Уэльс не побережье Белого моря. Тут незадачливого путника вряд ли сожрут насмерть - в практике Клирика таких случаев было аж два - но меры принять стоило. Тем более угли - это и есть главное в костре. На углях устроился котелок, в углях - мясо.
     - Деньги в подарок - это пошло, - размышляла вслух сида, хлопоча над ужином, - по крайней мере, только деньги. Знак недостаточного внимания к человеку. Те же короли часто жалуют оружие, перстни, шейные цепи и прочие кольца в нос...
     - Ну, разве что пикты, у них ещё не такое бывает, - вставил епископ, - но даже англы не настолько дикари, чтобы вставлять в нос всякую гадость. Нос нам дан Господом, чтобы дышать и различать запахи. Кстати, судя по аромату - мясо готово.
     - А уши - чтобы слышать. И что-то я не видела в Кер-Мирддине женщин без серег. У некоторых по три в ухе... Эй! Преосвященный! Ты себе аппетит фруктовым хлебом не собьёшь? А то у меня в котелке простецкая перловка. Всё лучше, чем овсянка! Которую я не терплю с детства. А ничего другого в Камбрии и нет.
     - А что должно быть? - перед глазами Камлина как наяву стояла сцена: нерожденная праматерь сидов, великая Дон, сложив серые крылья за спиной, пичкает овсянкой маленькую дочь. Ложку за маму, ложку за папу, за Ллуда, короля, мастера на все руки, одноглазого поэта, которого, под именем Вотана, многие саксы почитают как языческого бога. На дворе седая древность, Цезарь не родился, Бран Благословенный в поход на Рим собирается. Тот самый, в котором Вечный город спасут гуси...
     - Рожь. Пшеница. Гречка, - охотно перечислила сида всё, что в Уэльсе не сеяли, - Даже рис при римлянах наверняка привозили. Кстати, гречиха должна тут неплохо вызревать. Нет, ваше овсяное печенье - это хорошо... И пироги... Но из напитков: компот и пиво! И всё. Ни чая, ни... Стоп! Вот и подарок. Помимо денежки. Рецепт! Да какой нужный. Подделка, конечно, но всё равно... И о мясе - я думала, это только англы так готовят бифштексы: "Знакомься, говядина, это уголёк. Сэр уголёк, позвольте вам представить леди вырезку..." Я предпочитаю прожарку до хруста и корочки.
    - Мы, ирландцы, обычно мясо варим, - сказал епископ, - и отнюдь не в одиночестве.
    - Ирландское рагу? - Клирик вспомнил "Троих в лодке", разом и фильм, и книгу.
    - И оно тоже...
    Когда Теодору довелось запустить ложку в котелок, так обнаружилась отнюдь не простая перловка, а ядрёная смесь из ячневой крупы, бобов, лука, да ещё и сдобренная перцем. То ли сида побросала в котёл всё подряд. То ли нарочно приготовила варево, служившее пищей римским легионерам. Ну а какой ещё ужин должна готовить богиня войны, в походе?
    
     Что делает маленький человек, сдуру или в шутку зазвавший в гости сильного мира сего, когда тот вдруг принимает приглашение? Если не впадает в ступор? Когда это валлиец - начинает напропалую хвалиться. Главным образом перед теми, кто в состоянии оценить знакомство.
     Лучше всего подошли бы друиды, да вот беда: Перт ап Реннфрю не знал ни одного. Зато водил знакомство с ведьмой. А десять миль верхами для распираемого желанием поразвыпендриться человека - не расстояние. Тем более, что колдунья приходилась племянницей одному из старейшин клана - да и дорожка была накатана. Ведь если человек болел, дорог было две: в столицу к мэтру Амвросию или к ведьме. Фермеры не делали разницы между наукой и суеверием. Зато точно знали - с раной лучше к врачу. С внутренней хворью - к ведьме. А молитвы - это вовсе отдельно и само собой.
     Звали ведьму Анной, и ни одно нехристианское прозвище так и не прилипло. От классической сказочной ведьмы у неё был только цвет волос, да и тот время от времени исчезал у корней. Тогда колдунья принималась варить луковую шелуху. В остальном - благородная дама. Уже дважды замужняя - её первый не вынес, что главный доход в семью приносит жена, и ушёл в наемники к мерсийскому королю Пенде, старому союзнику Кадуаллона. В трёх битвах выжил. В четвёртой сложил голову. Второй раз Анна сразу поставила условие: главная в семье - она, всё нажитое вместе имущество - её. К тому времени у неё была репутация уже та, и новый муж принял правила не то, что безропотно - с гордостью. Да и Анна всем говорила, что её второй, хоть и бедный - зато храбр да умён. Храбрей и умней жены. А это ли не главное?
     Ведовство Анны происходило от сидов: у прабабки был любовник из холма. Ну как тут не уесть колдунью! Мол, ты о сидах только рассказы слышала, а ко мне они на огонек заглядывают. А самая из них разсамая и вовсе сулила отблагодарить. Вот, мол, попрошу сыновей в лекарское обучение взять. Глядишь, мои твоих за пояс-то и заткнут! И не перегни Перт в злорадстве палку - глядишь, ведунья бы повздыхала, да и постаралась сама поладить что с сидой, что с её учениками. А так - затаила.
     От приглашения - не отказалась. Зато наварила полную склянку злейшего средства от фэйри. Любое существо без бессмертной души боялось этого отвара пуще святой воды. Нет, ничего смертельного. Ядам её прабабушку сид не учил. Но даже от попадания нескольких капель состава на шкуру - у фэйри возникала зудящая боль. Так говорила мать. И это, разумеется, была правда. Этим средством Анна безотказно выводила боггартов, жирней, и лизунов, расшалившиеся шелковинки разбегались от одного запаха, а эллилов прострел проходил, независимо от наличия в округе самих эллилов. Так что несколько капель в питьё сиды должны были вусмерть рассорить её с бахвалистым хозяином. И если глупый ап Реннфрю ничего не напутал и связался действительно с великой... Анна аж зажмурилась от удовольствия, представив себе какое веселье устроит нахальному соседу богиня, у которой на пиру прихватит живот.
     Ферма ждала сиду. Гостей созвали - душ двадцать. Принарядились, приготовили вкусненького: день стал последним не только для нескольких баранов. Ради почётной гостьи досрочно расстался с жизнью молочный поросёнок. Запахи Немайн уловила едва не за милю.
     - У нас поста сейчас нет? - поинтересовалась она, принюхиваясь, - Запахи скоромные. А вообще-то, сегодня четверг.
     - Мы путешествуем, следовательно, не можем быть переборчивы в пище, - епископ улыбнулся, - но вот за хозяев придется основательно помолиться.
     Дом Перта снаружи выглядел симпатично: белёные стены, крыша крыта пластинами сланца. Клирик оценил изобретательность камбрийцев - местные сланцы - один из характернейших представителей анизотропных минералов. То есть камень, обладающий при разном положении разными свойствами. Сланец любил раскалываться на ровные и прочные пластины - и ему нашли прекрасное применение. В качестве черепицы. У камня был один недостаток: насыщенность углеводородами. В случае, если такой крыше ударит молния, получится очень нехорошо. Увы, при местных расценках на металлы громоотвод представлялся немыслимо дорогим удовольствием.
     Внутри дом оказался... Хлевообразным. Солома на земляном полу. Круглый стол, посередине - в дырке - жаровня. Пылающая и не дающая вкусностям остыть.
     Первым потрясением для Анны стало появление сиды под ручку с епископом. Причём фэйри выглядела как бы не монашкой. Не хватало только покрывала христовой невесты. Зато пастырский посох несла именно она!
     Хозяйка заметалась, не зная, кому поднести "долю героя" - в данном случае, молочного поросёнка. Анна улучила момент и капнула на поросёнка из склянки. Епископу состав повредить был не должен. В самом худшем случае очистил бы кишечник. Жена Перта, так ничего и не придумав, поставила блюдо перед обоими гостями - пускай сами разбираются! Среди воинов в таких случаях обычно начиналось смертоубийство, и Анна внутренне замерла, ожидая битвы богов.
     Но преосвященный Теодор галантно подвинул блюдо сиде. Та отхватила ножом полоску мяса и вернула поросенка епископу. Который с ним и покончил. Возможно, сиде не досталось ни капли из того, чем ведьма сбрызнула мясо? Больше ушастая ничего не ела - говорила, не влезает.
     Зато болтала за четверых. Вызнавала о белой и красной глине, спрашивала, где в древности жили разные племена. Когда поинтересовалась, нет ли в округе камней с вот такими маслянистыми прожилками - Анна припомнила, где последний раз видела масло эллилов, и рассказала. сида перевела на ведьму глаза и уши - и та опорожнила в почти выпитое пиво сиды пузырёк со средством от фэйри.
     сида, не глядя, отхлебнула из кружки. В которой вместо пива оказался травяной чай... Причём знакомый. В детстве Клирику доводилось этим полоскать горло. Зверобой! Припомнилась известная история с попыткой отравления Джорджа Вашингтона помидорами. Или это вместо пургена? Немайн встала. Прихватила посох посередине древка.
     - Интересная шутка, - ледяной тон, уши прижаты к голове, глаза щёлками, - умысел был, понимаю, на смертоубийство? То, что у меня в кружке - противовоспалительное, вяжущее, ну ещё запах изо рта убирает... Ничего смешного. Значит эффект ожидался не забавный...
     Епископ понюхал кружку, окунул в неё палец, облизнул...
     - Зелье причиняет тяжёлые мучения всем существам, не обладающим бессмертной душой, - сообщил результат экспертизы, - Эй, ведьма, почему на меня так смотришь? Я ирландец, и я бывший король, а всякий ирландский король немножко друид. И я епископ, а значит, кое-что понимаю в душах. Твоя ведь вина? Покайся...
     сида была настроена менее благодушно.
     - Значит так, - сообщила она, - я выпила зелье. Яд - пусть и не смертельный. Первая вина - на хозяине. Перт, вот он, твой случай. Забирай. Ведьма! Кто б не шутил, а зелье я выпила твоё. Будет справедливо, если ты выпьешь моё. Любезный хозяин! Мне нужна жаровня, котёл, ручные жёрнова, ведро воды и мешок ячменя. Жаль, мешок с травами на сохранение в городе оставила, у мэтра Амвросия, и цикория нет. Ну, да и так обойдемся.
     Анна поняла, что до вечера не доживёт. А если доживёт, то весьма об этом пожалеет. сида помянула цикорий - вернейшее средство для порчи девиц. Ведунья давно девицей не была, но что может женщина из народа холмов - даже не представляла. Семейные предания на этот счёт были страшны и расплывчаты.
     Епископ Теодор пытался отговорить сиду от совершения волшбы, то куда там!
     - Знахарка - моя, - объявила она, - Или в Камбрии умысел наказывать не принято? Что говорит римский закон о покушении на членовредительство? Вот-вот. И это не колдовство. Просто готовка.
     Заморачиваться с просеиванием и промыванием зерна Клирик не стал. Не в этот раз. Результат был нужен быстро. Так что зерно полетело на жаровню, по-старинному воздвигнутую посередине стола. Перемешивать посохом было неудобно. Зато когда преосвященный Теодор расслышал, что Немайн бурчит под нос, широченно разулыбался.
     Клирик нарочно читал молитвы о здравии - латынь звучит солидно и страшно. Для всех, кроме епископа. Который уже оценил шутку. А ведьма вместо латыни знает ирландский...
     Прожарив зёрна, сида взялась за жернова. Тяжёленькая кофемолочка! Мука выходила почти чёрной. Анна оглянулась на мужа. Может, спасёт? Взрослых мужчин под крышей четверо, да сида стоит одного. Но и Анна - не меньше, чем половины. А и надо всего - вырваться за двери, к лошадям. Но - муж стоял белее мела, глаза навыкат... Неужели пропадать?
     Клирик догадывался, что епископ сообщает на ушко пастве. Имя. Если хватило барду, почему фермеры должны оказаться крепче?
     Сочтя, что намолото достаточно, Немайн засыпала порченую муку в котелок, осторожно залила водой. Поставила на огонь. Понемногу на поверхности начала собираться бурая, ядовитая пена... Поплыл дурманящий запах...
     - Я же имею право на суд Божий? - спросила Анна у епископа, - Я неплохо управляюсь с копьём. Согласна даже одну руку сзади привязать... Если сочтёшь, что сида меньше ростом.
     Надежда.... Вдруг на исчадии холмов грехов столько, что высшие силы простят ложь и злоумышление, лишь бы покарать мерзавку? Но епископ безразлично бросает, как про погоду:
     - Не советую. Будет очень некрасиво. И - против всякой пристойности. Суди сама. Вот ты на земле валяешься - с дыркой в брюхе, воешь, кишки выпали, воняют, юбка задралась. сида тебе ворот разорвала, сиськи на трофей отрезает. При мужчинах... Потом голову. Или наоборот? Давно не судил женских поединков насмерть, Бог миловал. Ты ж понимаешь, что будет именно так. Права-то Немайн.
     - Стервятник всегда прав... А при чём тут Немайн?
     - А вон, при котле с варевом, следит. Немайн верх Ллуд. Знакомься.
     - Боженьки...
     - Вспомнила? Так и помолись, авось услышит.
     Пена над варевом начала стремительно подниматься. сида сдернула котёл с огня, тяжесть качнулась в руках, черной жижей плеснуло на пол. И ничего, солома не задымилась.
     - Готово. Пить лучше горячим. Анне - тебя так зовут? - первой.
     - А кому ещё? - осторожно поинтересовался хозяин.
     - А всем. Это ж не яд и не зелье. Просто напиток из холмов. Только готовить я его толком не умею. Так что, если вышло невкусно - пусть отдуваются ведьма и стряпунья. И ещё: не понравится - приготовьте сами. Может, у вас рука полегче.
     Анна отхлебнула. Было слишком горячо, немного горько - но вполне терпимо. Конечно, чтобы пить такое для удовольствия, нужно быть очень странным существом. Например, сидой.
     - Гордишься, что добренькой стала? - спросила знахарка, - Вместо отравы подсунула просто гадость.
     - Я не добренькая. Я добрая. Кто будет вместо тебя лечить людей? Но больше на снисхождение не рассчитывай. И, кстати о гадости. Что-то ты не плюёшься.
     Перт гаденько хихикнул. Немайн между тем плеснула варева себе в кружку. Сделала глоток. И мечтательно закатила глаза, показав краешком синеватые белки. Анна была права. Получилась сущая гадость. Если сравнивать с любимой его робустой. Лично жаренной, лично молотой, варенной в нормальной джезве... И всё-таки это была гадость, похожая на кофе! Которое здесь и сейчас не купить ни за какие деньги. Потому, что арабы ещё не пристрастились к напитку. А возможно, и вообще не придумали... Так что придется довольствоваться суррогатом. Но в следующий раз добавить цикорий.
    
     Камлин вёл коня в поводу. Навьюченного походным скарбом Немайн.
     - Люди... - бурчала под нос сида, лаская ладонью древко посоха, - бритые обезьяны. Чем больше их узнаю, тем больше люблю простые вещи.
     - А народ холмов лучше? - ехидно поинтересовлся Камлин. Про то, почему сравнение произошло именно с экзотическими африканскими тварями, которых он и не видел никогда, не задумался. Так обзываться даже менее обидно получается. Вот, например, "отродье крокодилов" - отнюдь ведь не "собачьи дети"?
     - Хотелось бы думать, что да. Хотя бы в среднем.
     Чувствовал Клирик себя удивительно хорошо. Без груза на горбу шагать куда как легче. Что же касается окружающего мира - да и мира в общественно-церковном понятии, то решение принято. А обсуждение монастырского строительства с опытным человеком приносило хорошие идеи и совершенствовало планы.
     Епископа смущало другое. Во всех построениях Немайн была какая-то трещинка. Сформулировать - не мог. Неувязка раздражала, как соринка в глазу, и так же была невидима. Пока Теодор вдруг не понял: она невидима потому, что он принял главную идею - о том, что Немайн, как и Бригите, нужно строить монастырь. Но - сида много говорила о ремёслах, торговле, иной мирской суете. Многое - об учебе и распространении знаний, о войне, об устройстве государства и церкви. И совсем ни слова - о молитве. Камлин остановился.
     - Немайн, а зачем тебе монастырь? Богу можно служить по-разному... Построй город.
    
     Кейр после свадьбы остался в столице. Тестюшка настоял. Оно и верно - сыновей-то у него нет, дело придется зятьям оставлять. И раз уж выдал старшую за хуторянина с холмов, так и взялся натаскивать его на городское хозяйствование. Впрочем, учить пришлось не с нуля и не всему. Торговаться парень уже умел здорово. И успел уменьшить расходы тестя едва не наполовину. Просто скупив у заезжих купцов именно то, что нужно хуторянам. Все-таки Дэффид ап Ллиувеллин был потомственный горожанин, и о нуждах сельских жителей представление имел по их же запросам. Ну как тем было не слукавить?
     Зато с другими навыками у Кейра были сложности. Например, со счетом. В эпоху натурального обмена вычислений при торговле приходилось делать едва ли не в несколько раз больше, чем при расчете деньгами. От быстроты и точности зависела прибыль, от прибыли - качество жизни семейного теперь человека. Так что Кейру приходилось тренироваться, сидя за абаком и гоняя по расчерченной квадратами доске раскрашенные деревянные кругляки. За этим занятием его и застало второе явление Немайн в Кер-Мирддине.
     сида вернулась. Вечером, а скорее ранней ночью, постучала в дверь. Клирик не то, чтобы особо таился, но заявился в час, когда большинство обывателей уже спят, не желая фурора и глазения. Стража, не пикнув - и не посмев требовать с богини мзду, пустила ее на двор.
     Войдя, Клирик поприветствовал общество и устроился в своем кресле у огня.
     - Хозяин, - кричать или хотя бы повышать голос ей теперь требовалось еще меньше, чем в прошлый раз, - мешок с образцами - в мою комнату. Кстати, за нее все еще заплачено. Ещё: подготовь завтра с утра баню. И поставь в комнату самую широкую емкость с водой, какая есть. Вместо зеркала. Надо привести себя в порядок. Не идти же к королю растрепой?
     - Нашла место, леди Немайн? - спросил Кейр.
     - Точно. Лучше и быть не может, - Немайн щурилась на огонь, и вид у нее был совершенно домашний, - Холм высокий, футов пятьдесят. Хорошая такая глина поверху, внутри - песчаник. У подошвы, что интересно, почти то же самое - футов двенадцать глины, потом трещиноватый песчаник. Притом водоносный. Если там ров вырыть, он получится сухой. Но подкоп вести нельзя - и в камне долбиться тяжело, и водой будет заливать.
     - Так наверху ж воды не будет! - заметил трактирщик.
     - Будет, если колодец пробить. Шестьдесят футов в глине и песчанике - это совсем немного. Не гранит! Так что - вода будет. Хотя и солоноватая - море недалеко. Лес рядом есть. Камень - есть. Строиться можно. Дорога неподалеку - хорошо. Река неподалеку - хорошо... Ну, а главное - преосвященный Теодор благословил на служение.
     - Так ты теперь матушка Немайн?
     - Не угадал. По-прежнему "леди". Или "леди сида", как вы любите меня называть. Хотя и мое имя поминать всуе - не грех. Я остаюсь в миру. Мы с преосвященным Теодором решили, что так правильнее. По крайней мере, пока.
     - А монастырь?
     - Будет. Вернее, будет крепость. Чего-то вроде Круглого Стола. В конце концов, Господу, принесшему меч, можно служить не только молитвой.
     - А сам-то епископ где?
     - Уехал назад. Но - еще заглянет, к ярмарке. Поставит нескольких священников и нового епископа поприветствует.
     Немайн зевнула. И тут увидела доску с фишками.
     - Это что за игра?
     - Это абак, я на нем считаю.
     - Ааа... А шахматы у вас тут водятся?
     Шахматы водились. Но половина фигур ходила не так, как Клирик привык. Слон, например, прыгал через одну клетку. За ферзя, ставшего ходить только на одну клетку по диагонали, было особенно обидно. Пока приноровился, проиграл Кейру две партии. Тот задрал было нос - шахматная игра в Камбрии считалась занятием благородным. А обыграть богиню... Такое случалось только в сказке. В одной. Кейр припомнил забытый с детства сюжет. Там главным действующим лицом был бог мужского пола. Который сначала поддался... Потом поднял ставки. И выиграл у ирландского короля жену.
     - А на что мы играем? - на всякий случай уточнил Кейр, в третий раз расставляя фигуры.
     - Мы тренируемся, - сообщила сида, и брезгливо дернула ушами. Как если бы не в шахматы играла, а нужник чистила.
     Кейр понял - тренируется. Проигрывать. Конечно, у короля Гулидиена пока нет жены. Да и невеста его сиде, наверное, даром не нужна. Но мало ли что можно выиграть у короля?
     Клирик приглядывался к поздним завсегдатаям "Головы". Епископ, сказав в одной из бесед, что если заглядывать в Кер-Мирддин часто, но ненадолго, горожане привыкнут, не солгал - особой нервозности не было. Хотя избыточная предупредительность пока оставалась. Для верности Клирик перекинулся с некоторыми приветствиями и шутками, слил Кейру еще одну партию. Наконец, решив, что кратковременный визит Немайн жители Кер-Мирддина перетерпят, отправился спать. Сон пришел сразу, и на этот раз сначала раздался голос:
     - Говорит Сущность. Сообщаю о вашем текущем балансе свершений. К настоящему моменту они составляют тринадцать сотых долей процента от необходимого для обратного переноса.
     А потом, в стандартном кошмаре, снился перебункерованный скрепер, отказ бетономешалок и мокрый снег, рвущий нарастающей тяжестью линии электропередач. И хрипящий селектор, никак не желающий доносить распоряжение о том, что нужно прекратить подогрев бетонной смеси, чтобы замедлить схватывание...
     Проснулся Клирик засветло. Полюбовался в кадушку с водой на длинные ресницы в засонках и примятые ушки. В очередной раз напомнил себе, что порядочной леди нужно зеркальце. Что такого барахла у местных мастеров - в избытке. Всех дел - не забыть зайти в лавку. А потом вспомнил кое-что ещё.
     - Месяц, значит, - сообщил отражению, - прошёл. Кстати о месяце - и о леди: где, спрашивается, месячные? Не отчеты, а те, которые болят и текут? Похоже, у меня не только зрение и слух особенные. Ну да, я же не человек. Сроки могут быть другими. Жди теперь, когда и что. Ладно. Очищения кровью не было. Значит, очистимся водой.
     Камбрийцы хранили римские традиции. Так что баня сильно отличалась от русской. Неизвестно, чем пробавлялись горцы - скорее всего, чем-то вроде финской сауны, но тут, в городе, были построены правильные термы. Узнав, какую махину раскочегарили для него персонально, Клирик оторопел. И выложил на стойку трактирщика еще одну осьмушку золотого.
     - Дэффид, это в компенсацию расходов и забот. Я ведь неспокойное соседство?
     Тот, не пробуя на зуб, как бывало, подкинул кусочек монеты на ладони.
     - Чистая прибыль, - сообщил доверительно, - все-таки не успела ты толком наверху пожить, Немайн. Иначе знала бы, что сегодня - женский день. Все девочки моются. Даже королева. Хотя у нас её пока и нет. Эх, совесть, пропади она пропадом... Хочешь денежку назад?
     Клирик изобразил раздумье.
     - Не хочу. Угадай, сколько женщин будет в бане сегодня? Включая королеву, хотя её у вас пока и нет?
     - Ты и Тулла. Должен же тебе кто-нибудь потереть спинку? Не Кейра же было посылать? А Туллу ты уже того... Благословила.
     И подмигнул.
     Клирик настолько вплотную с новым телом еще не знакомился. Видеть, конечно, видел - когда менял нижнюю рубашку. Не трепать же было единственную шелковую вещь в походах! Да и в кусты хаживал. И сопутствующими процедурами - занимался. Но - это были физиология и гигиена. А тут...
     Приятных ощущений Клирик из бани не вынес. Сначала - предбанник. Раздеваться при Тулле и полудюжине горожанок посмелее (и постарше) Клирику было очень неловко. Потом - сидеть и потеть, рассматривая стены и потолок, потому что рассматривать Туллу было хоть и интересно, но тоже как-то невежливо. Хотя и вполне прилично. В стенах же ничего интересного не было. Частью обычный для здешних древних гор песчаник, частью - кирпич. Последний - исключительно с дырочками. Ну не камень же было сверлить, чтобы горячий воздух проводил? То ли от старой постройки остались, то ли не местные строители не все римские традиции забыли.
     Горожанки - и особенно Тулла -придерживалась другого мнения насчет разглядывания. Интересно им было. Поначалу. Потом, убедившись, что у сидов только уши другие, успокоились.
     Вместо мочалок и губок, а заодно и мыла, шерстяные перчатки. Потом - бассейн. Холодный. На все - два часа.
     Результатом, помимо физической чистоты, стала безусловная убежденность Клирика в необходимости внедрить на другом конце Евразии японские ванны. Тем более что самураи, практически, водились. Вообще, манеру выбривать тонзуру от уха до уха, а не на затылке, Клирик счел разумной. Не вдаваясь в догматические подробности. Лысый выглядит умным, а плешивый - больным.
     Вот с чем в Камбрии было хорошо, так это с одеждой! Своя шерсть, свой лен... Кожа - вплоть до лайки. Но - всё или домашнего шитья, или заказного. Так что наспех можно было соорудить разве что паллу. Именно так Немайн и поступила. Отбеленная шерсть - нашлась. И этого было довольно.
     Чистота. А еще мудрость и сила былой Империи - вот что стояло за простым архаичным нарядом. Даже не Империи - Республики. При императорах наряды римлянок стали цветастыми - но и легионы были уже не те. Хотя на Британию их еще хватило.
     Что ж. Посох на плечо, нож на пояс, Книгу под локоть - и шагом марш к королю! Уже в воротах получилось разочарование: часовой любезно сообщил, что Гулидиен закатился на охоту. Не меньше, чем на неделю. Вдобавок Кер-Мирддин встретил Немайн, как ручное чудовище. Ставни притворены, детей с улиц выкликали матери. Но лавки открыты, и по делам городской люд шествует степенно, хотя косясь и с оглядочкой. Немайн грустно свесила уши. Неделю раздражать собой город было нельзя. Впереди замаячили новые скитания. Настроение испортилось.
     Для исправления которого Клирик знал два надежных способа: женский - покупки, и мужской - бифштекс. Мясо в нужных количествах в котёночий желудок Немайн не помещалось. Зато Клирик припомнил, что собирался купить зеркальце, и решил попробовать женский способ. Как назло, в лавках ничего симпатичного не обнаружилось. Всякая дребедень, которой только вразнос по хуторам торговать. Оно неудивительно: другого спроса нет и до ярмарки не будет. Но если женщина хочет исправить себе настроение покупками и не может ничего найти, ни купить, ни примерить, ни в руках повертеть...
     Немайн резко прибавила шаг, и каждый камень, каждый корешок заросших травой улиц больно бил по ступням. Уши уже не свисали к плечам - они были прижаты, глаза сжались в смотровые щели. В конце концов она не выдержала. И направилась к эскулапу. За валерьянкой. Или ее средневековым аналогом.
     Увы, при этом пришлось развернуться против солнца. Так что вместо прохожих она видела тени на слепящем фоне. Ну и, разумеется, врезалась.
     - Леди, от тебя не увернешься! - голос принадлежал врачу, - Что-то случилось?
     - Очень яркое солнце сегодня, мэтр Амвросий,- сообщила Немайн, отлепляясь от лекаря, за локоть которого ухватилась, чтоб не упасть, - не по моим глазам. Не посоветуешь ли чего?
     - Обязательно, леди. Но - позже. Сэр Олдингар так упился на радостях, оставшись за главного аж на целую неделю, что придётся лечить. Не посоветуешь ли чего? Отравления, кажется, по твоей части?
     С серьезным таким видом спросил. Но в глазках что-то ухмылялось. сида предпочла этого не заметить. И бойко оттараторила:
     - Три части ивовой коры и четыре части коры дуба в двадцати частях воды. Потом - клистир, - ничего ближе к бессмертному средству от симуляции, придуманного чешским писателем Ярославом Гашеком: "Три хинина, четыре аспирина, промывание желудка, клистир" Клирик навскидку придумать не сумел.
     Амвросий аж икнул. След ухмылки в глазах испарился, зато на губах появилась настоящая улыбка.
     - А неплохо. От горькой ивы его вывернет. Но дубовая-то зачем?
     Вообще-то затем, что из нее поначалу аспирин делали. Знать бы еще, как.
     - Для закрепления стенок желудка дубильными веществами. Ты не возражаешь, если я подожду у твоего дома?
     - Можешь и зайти! Мой дом для тебя открыт. Да он для всех открыт, вот только ходить ко мне с визитами - опасаются.
     - У тебя что, домашняя виверна живет?
     - Нет, у меня живут дикие дети. Не смотри на меня так! Я их честно воспитывал. Между вызовами, конечно.
     - А твоя жена?
     - Элейн? Ну, она больше занимается пополнением банды. И гильдией своей...
     И ушел. Судя по неторопливой походке, сэр Олдингар скорее слегка недомогал, чем находился при смерти.
     Стоило сиде войти в неухоженный садик, возле дома Амвросия Аркиатра, как на нее напали.
     - Защищайся, леди сида!
     Мальчишка. Без штанов, по римскому обычаю. Да и кричит - на наречии римлян. Причем не вульгарном, а вымершем, классическом. В руках - палка. Даже, скорее, розга. Что такое дети, Клирик знал: либо малообученные люди низкого роста, либо очень раздражающие мелкие звереныши. Этот был ни то, ни се - размер средний, шкодливость так и прет. Но лобик умный. Немайн присела на корточки. Не любил Клирик школить людей, смотрящих на него снизу вверх. Вот стоящих навытяжку перед развалившимся в кресле "пожарником"-экспертом - другое дело. А потому стулья в реквизированных у местного начальства кабинетах немедленно изводил. Разок - в окно восемнадцатого этажа.
     - От кого защищаться, сиятельный муж? - латынь входила в число прошитых при переносе в седьмой век языков.
     - От меня!
     - А ты кто такой?
     - Я - доблестный рыцарь Круглого Стола! Защищайся, коварная ведьма!
     Мальчишка бодро взмахнул палкой. Клирик вдруг осознал, что игрушку тот держит неправильно. Правая же рука Немайн сделала быстрый тычок вперед - Клирик только и успел, что раскрыть ладонь, и вместо удара под дых вышел хлопок по животу. Вспомнился анекдот о теще боксера: "И тут она раскрылась".
     - Благородный всадник убит, - подвела итог схватки Немайн.
     - Так нечестно!
     - То есть как это нечестно? А ну-ка напомни, какой гандикап накладывается на мужчину при судебном поединке с женщиной? Или я тебя плохо рассмотрела, и ты девочка?
     - Мужчину надлежит расположить в яме глубиной по пояс, - мальчишка разом потускнел, - и привязать одну руку к туловищу.
     - Именно, - отметив интересные подробности, продолжил Клирик, - к тому же у тебя палка. А у меня нет.
     - Но ты же ведьма!
     - Я сидА. И вообще, мне начинает казаться, что ты все-таки девчонка. Проиграв - обзываешься. Парень попросил бы научить его драться.
     - Женщину?
     Снова пригодились сказки Кейра и песни барда.
     - Кухулина учила драться женщина. Ланселота учила драться женщина. Много это помогло их врагам?
     - А кто такой Кухулин? Расскажи!
     Этому, видимо, сказки про Муция Сцеволу рассказывали. Парню было интересно про Кухулина. Клирику - про обнаружившиеся способности. Почему бы не совместить?
     - Да вот жил такой. Тоже был неумехой вроде тебя... Поначалу. И начинал тоже с палки. Вот только у тебя - неправильная. А должна быть... Тебе нужно это дерево?
     - Нет.
     - И мне нет. Если мы сломаем пару веток у этой ивы, папа с мамой очень обидятся?
     - Папа не заметит. А мама простит. Она добрая.
     - Раз так, - сида скинула наземь посох и отцепила с пояса нож, - с ней-то мы и расправимся. Так. Тебе вот эту, поменьше. А мне - эту. Мой рост без головы. Хорошая палка получится...
     Сразу обломить ветку, которую Немайн назначила для себя, не получилось. Пришлось подпиливать. Когда нож начал застревать в вязком дереве, Немайн снова потянула ветку вниз. Хрустнуло - и она обнаружила себя лежащей в траве с упрямой добычей в руках. Только и успела сесть, как...
     - Опять балуешься? - раздался строгий тонкий голосок, - Вот наказание! Ой! Леди Минерва, что с тобой сделал этот разбойник? Ты вся зеленая!
     На крыльцо выскочила девушка в классической столе и сандалиях. Плед наброшен как покрывало. Так быстрее, чем в паллу заворачиваться, но и вид в результате получается плебейский.
     - Благородный всадник подал идею, - Клирик никого не покрывал и ни от чего не увиливал, - исполнение же целиком моё. Я прошу простить меня за вольное обращение с деревом... И мой внешний вид. Кстати, меня зовут Немайн.
     - Я знаю, леди Минерва, но у нас сегодня латинский день. Отец считает, мы должны знать языки.
     - И имена вы тоже переводите?
     - Конечно. Так что сейчас тебя изводит Аргут, завтра, в греческий день, он будет Бромиос, ну а остальную неделю - Тристан, и точка. Я сегодня - Евгения, но обычно - Бриана. Единственный солидный человек в нашей семье.
     - А твой отец?
     - Он серьезен только за работой. Ты собираешься еще возиться с Аргутом?
     - Да! - безапелляционно заявил Аргут.
     - Тогда давай сюда свою накидку. Если травяной сок впитается, ее можно выбрасывать. Ну или слугам подарить. Ой, ты и платье запачкала. Всё, братик подождет. Это ж надо даму так извозюкать!
     - Я быстро, - пообещал было Клирик Аргуту.
     - Тобой займется моя сестра, а это совсем не быстро. Но я подожду.
     Аргут-Тристан ошибся. Немайн занялись все сразу. Элейн, которой, судя по животу, оставались до "пополнения банды" считанные недели, вручила Бриане серое платье, велев заняться именно им, другой дочери поручила паллу. После чего занялась сидой.
     - Моя третья, Альма, ушла на именины к подруге, - объявила она, роясь в сундуке, - но я и так вижу, что вы одного роста... И масти - уж в кого, не пойму. Разве Манавидан, мерзавец, в мужа моего оборотничал. Но это вряд ли. Раз уж ты намерена возиться с моим младшим - то чем скорее ты его займешь, тем дольше простоит город! Вот. Надевай. Для падений и палочных драк самое оно.
     И удивилась, насколько римский наряд - а до того ряса - старили богиню. В них она казалась пораженной вечной молодостью небожительницей без возраста. И пола. Но стоило заменить ангельские покровы на земное платье - и перед Элейн стояла егоза-мальчишница, сверстница двенадцатилетней Альмы. Такой только с Тристаном и играть. Причем, сформировавшаяся егоза. По-детски большеголовая, узкоплечая и узкобедрая, откуда только сиды детей берут, Немайн затянула широкий пояс не под грудью, как было модно, а на осиной талии, сразу прибавив года два - и сформировав привлекательную возвышенность,в которой было больше ребер, чем скромных сидовских прелестей. Всего лишь пояс, всего лишь лента в волосы - иди речь о человеке, Элейн сказала бы, что девочка совершенно расцветет года через три. А так... Может, через пятьсот. Может, никогда.
     В отместку за "омолаживание" Немайн прихватила из очага головешку, и предупредила, что дом снаружи будет безжалостно разрисован. Элейн только рукой махнула.
     - Леди Немайн? - Аргут аж рот открыл. По детскому практицизму верил он только в те чудеса, которые приносили пользу - или вред, но были наглядны. Вот и тут - взрослая превратилась в ребенка. Чудо. Но сиды, видимо, могут и не такое. А играть и общаться удобнее.
     Да и не солидно взрослой даме сидеть на траве и срезать ножом мелкие веточки, сучки и кору с пары ивовых палок. Только непонятно было, как её теперь называть?
     - Слушай, - поинтересовалась сида, - а чего тебя братья мечному бою не учат?
     - Маленький, говорят. А учебный меч тяжелее настоящего.
     - Угу. Я начала рассказывать про Кухулина? - Клирик собрался с мыслями. Песен и легенд он знал уже предостаточно, но теперь нужно было собрать из них совсем другую историю, потому приходилось не просто привирать, приходилось сочинять совершенно новый миф, - Ну вот. Лет до семи жил при приемных родителях. То есть настоящие тоже были живые. Но Кухулин этого не знал, приемных родителей и считал настоящими. Когда ему было семь лет, их убили враги. Обычное для Ирландии дело. И Кухулину пришлось готовиться мстить. Но великие воины, соратники приемного отца, говорили ему, что он еще мал и слаб. Так что парень подался к тетке, королеве чего-то там, не помню, много у ирландцев королевств. И та согласилась его учить. И начала с того, что вручила Кухулину палку. А потом подошла к стене своего дворца из стекла и камня, и нарисовала на стене вот что.
     Немайн вручила Аргуту палку поменьше. Подошла к стене из песчаника, и на уровне головы Аргута нарисовала углем круг. Перечеркнула его наискось, сверху вниз и справа налево. Потом - второй, побольше, на уровне головы взрослого человека. И тоже перечеркнула - несколько раз.
     Потом вытянула руку с палкой в сторону большого круга.
     - Это голова врага, - объяснила она, - а палку нужно держать как я, и направлять точно в глаза врагу. А потом нанести удар. Как нарисовано. Стой! Локоть не сгибай, плечом не двигай! Это долго, пока ты это будешь делать, тебя убьют! Быстро, легко, одной кистью. По морде вражине - и снова в исходную позицию.
     Немайн говорила, и ее понемногу наполняло понимание очередной шутки Сущности. Врожденное эльфийское умение владеть длинным мечом и рапирой были выдано ей весьма своеобразно. Да еще и как два-в-одном.
     В шестнадцатом веке англичане, потомки нынешних саксов - да и бриттов, которым повезло выжить, вздумали называть рапирой оружие, которое ни со спортивной рапирой, ни с салонно-дуэльной ничего общего не имело.
     Испанский меч эпохи конкисты. Длинный, тяжелый, равно рубящий и колющий - оружие офицеров империи, на тысячелетие опередившей в развитии римскую. В шестом веке он был бы чудо-оружием. Если бы вообще был. И если бы Немайн могла поднять такую тяжесть!
     - Так что бить надо примерно так, - Немайн довольно робко махнула кистью - и вдруг взорвалась "мельницей". Удар справа сверху, удар слева сверху,
    Удар справа снизу, удар слева снизу. Два горизонтальных. И - снова вытянутая вперед палка.
     Аргут немедленно попробовал повторить. Не получилось.
     - Сначала - отработай один удар. Бей, как нарисовано, - советовала Немайн, - потом освоишь второй. Да не маши сплеча! Открываешься! На тебе что, доспехи есть?
     - Стану рыцарем - будут!
     - И в бане?
     За спиной хихикнули. Немайн оглянулась.
     - Леди сида, а куда ты уши деваешь, когда спишь? Они же мешают, - девочка одного с Немайн роста, глаза в глаза. Черные. С бесенятами внутри.
     - Они мягкие. Так что спать на боку мне удобно. Ты Альма?
     - Как ты... А, ясно! И как тебе пришлось мое платье?
     - Сама видишь. Почти впору. Но - слишком свободное. В груди, в бедрах, - Альма заулыбалась, - И особенно - в талии.
     Альма перестала улыбаться и уставилась исподлобья.
     - Я взрослая, - напомнила Немайн, - а значит, и формы у меня другие. А ты еще вытянешься. Будешь на голову выше меня. В самый раз. Не пигалица, не дылда. Аргут! Я кому сказала локтем не двигать! Если устал, возьми палку в другую руку. И -все то же самое. Выучишь удары - расскажу, как Кухулин, достигнув тринадцати лет, убил великого воина, чей удар был похож на движение хвоста ласточки в полете...
     Амвросий возвращался из дворца в настроении лучше превосходного. Поначалу, увидев во дворе Альму, поучающую Аргута, собрался пожурить - за то, что не соблюдает латинский день. Когда увидел вторую, на секунду испугался, решив, что дети начали размножаться делением, без их с женой участия. Заметив у одной из Альм сидовские уши, облегченно выдохнул и пробрался в дом с черного хода.
     - Не хотел спугнуть чудо, - сообщил жене, - двое наших детей вместе - и почти молчат.
     - Травяной сок с платья отстирала Бриана, - гордо откликнулась его жена, - а занавеску свою сиде придется менять. Слушай, а можно ей сказать, что чистить долго? Хочу посмотреть, как в ее сером будет выглядеть Альма.
     - Можно, - согласился врач, - и вообще, мы сейчас одни, - Он погладил жену по круглому животу,- Так что, не стой между нами некто третий... Немайн очень хорошо отвлекает наших детей, и я полагаю, ее стоит привадить к дому.
     - Как?
     - Подумаю.
     И придумал. Самый, как оказалось, надежный вариант. Вышел на крылечко, поманил Альму, пошушукался. Та кивнула, хихикнула и побежала в дом. Амвросий же важно прокашлялся, чтобы привлечь внимание.
     - О Минерва, о почтенная ланиста! - возгласил в духе античной трагедии, - Боюсь, с твоим платьем выйдет очень долгая возня. Жена уверяет, что нужно сначала замачивать, потом кипятить... И еще что-то, я в этой кухне не понимаю.
     - Я тоже, - сообщила сида, - непорядок, правда? Мне очень совестно. Но в чем же мне возвращаться в "Голову"?
     - В том, что на тебе сейчас. Альма с удовольствием подарит тебе это платье - потому что я пообещал ей обновку, конечно. Но, может быть, в качестве извинения, ты примешь от нас в заложники одну из моих книг?
     - Приму. Но настаиваю на праве выбора, - сида старалась удержать лицо каменным, но уши отсемафорили такую безумную радость, что врач начал опасаться за возврат. В конце концов, в Ирландии совсем недавно из-за книги случилась война! Оставалось надеяться, что богиня не положит глаз на один из бесценных трактатов по медицине.
     Клирик действительно был счастлив. Причиной стал футурошок наоборот. В двадцать первом веке человек привыкает к информации, льющейся в мозг со всех сторон. И без этого потока ему становится малость неуютно. Библию он залистал до дыр, и теперь она годилась только для обрядов, но не для чтения. Хотя бы потому, что, при желании, он мог прикрыть глаза и вызвать перед внутренним взором типографские строки священных текстов.
     Так что за возврат Амвросий мог бы и не переживать. Абсолютная память делала сиду в этом отношении совершенно безопасной. Зато, придирчиво выбирая меж свитками "заложника", Немайн составила в уме полный каталог небольшой библиотеки врача. И выбор сделала такой, что тот облегченно хлопнул себя по лбу. Вегеций. "О военном искусстве".
     Путь до "Головы Грифона" Немайн пробежала бегом. Махнула ушами сторожам - и в любимое уже кресло. Свитки проматывать. Руки аж зудели. В течение первых глав мир исчез, сменившись поступью железной пехоты, начавшей с семи холмов - и покорившей половину мира.
     Потом, когда вернулись звуки, и глаза начали различать образы из-за пределов пожелтевших полей, Немайн расслышала обеспокоенный голос трактирщика:
     - Леди Немайн, ты меня слышишь?
     - Извини, Дэффид, зачиталась. Что-то случилось?
     - Ничего особенного, просто ты сидишь в одной позе весь вечер. И еще хотел спросить - ты носишь плед нашей расцветки. Мне это очень лестно, но, может быть, захочешь такой же своей? Мои девочки с удовольствием соткут.
     Немайн пожала плечами:
     - Если я в этом доме просто постоялица...
     - Никоим образом! - выпалил трактирщик.
     - В таком случае, я намерена носить цвета твоего клана.
     И чуть заметно улыбнулась. Зато ушами отмахнула, как крыльями. Клирик был собой очень доволен. Ведь вздумай он согласиться на новый плед, сразу пришлось бы отвечать - а какие они, цвета клана де Данаан? В песнях об этом не пелось.
     - А чем ты так увлеклась? - поинтересовался Лорн, аккуратно соля пиво, - Что за книга?
     - Вегеций. На мой взгляд, с устройством полевого лагеря он не прав. Четырехугольная форма не дает никакого выигрыша, только облегчает работу армейским инженерам. Круг или шестигранник обеспечили бы большую защищённую площадь при той же работе для солдат, звездообразные формы - лучшую оборону. Но здравые мысли у него попадаются.
     И снова уткнулась в свитки.
     Назавтра Немайн решила поменять заложника. Поверх платья Альмы, надетого, чтобы размягчить Амвросия, набросила плед цветов Дэффида. Дабы еще раз подтвердить намерение соблюдать законы гостеприимства. Поскольку было жарко - перебросила через плечо, спереди свернв, как шинельную скатку, а сзади оставив болтаться.
     Отношение изменилось. На самую чуточку. Но подчасок на воротах осмелился отвесить неуклюжий комплимент. Детей снова откликали, но не так тревожно. Ставни как были, так и остались нараспашку. От королевского дворца доносились разудалые вопли гуляющего гарнизона.
     Сэр Олдингар был прав. Феодальная дружина - не регулярное войско. Главные враги, саксы, далеко. Беспокойных соседей нет - все братья короля, и отношения - не разлей вода. И остается всей карьеры, что есть начальство собачьими глазами, а радости - гулять, когда король отвернется. Тем более, что караулы выставлены и бдят.
     Поэтому, когда на горизонте встал столб дыма, Кер-Мирддин отреагировал быстро, но не слаженно. Ворота - и внешние, и внутренние, - разом захлопнулись, гнусавые голоса рожков возгласили тревогу. Вскоре к рожкам присоединился звон била, призывающего городское ополчение на стены.
     И тут сэру Олдингару не повезло. С архитектурой. Дверные проемы в домах камбрийцев были узкими. Чтобы проще оборонять. Но выбегать по тревоге, попутно прилаживая амуницию - тоже неудобно получается. Самым обидным было, что после вчерашнего рыцарь был трезв, как стеклышко. Зато те, кто избежал медицинских услуг - нет. Рыцарь первым оказался в дверях - и это была решающая ошибка. Ему подкатились под колени, навалились на спину и прошлись сверху. А потом позвали мэтра Амвросия. Тот констатировал перелом бедра.
     сиду сигнал тревоги застал как раз в саду у врача. Тристан - греческий вариант имени Немайн не понравился - отрабатывал все тот же удар. сида поддерживала его энтузиазм очередной байкой "про Кухулина". Когда злой богатырь убил его учительницу, потратившую все дротики и сломавшую копье, разрубил пополам вместе с колесницей, тринадцатилетний "Кухулин" подстерег негодяя, и, пока тот насмешничал, выхватил ивовую палку и убил врага несколькими ударами по голове.
    Сама сида между россказнями вспоминала защиты, особенно те, в которых участвуют обе руки. И "подлые" приемы, негодные на дуэли, но вполне уместные при абордаже или в кабацкой драке. Крабья походка испанского фехтовальщика уже получалась сама собой, когда звон била и вопли рогов заставили прервать тренировку.
     Немайн прибилась к ополчению - что никого не удивило. Состоять в ополчении - привилегия доступная любой приличной горожанке. Отказывать в ней богине войны? Разве сэр Олдингар не захотел бы делиться славой. На палку в руках косились. Но ополченческий топор был для Немайн совершенно чужд. Почему-то отнесённый к категории оружия профессионалов, в отличие от булавы, кинжала или посоха. Который остался в "Голове". О чём Клирик пока не жалел. Поскольку лично драться - не собирался. Прекрасно понимая, что если город возьмут, то Немайн либо прибьют на стене с защитниками, либо поступят так же, как с женщинами, оставшимися с детьми и при враче. Но помогать защитникам города намеревался именно так, как полагалось богине Немайн. То есть - воодушевляя своим присутствием.
     Первый натиск пришлось отбивать страже, еще даже не понявшей, кто рванулся к стене из леса, таща в руках лестницы. Стражников было - по двое в угловых башнях, да вдоль стены прохаживались двое. Несколько секунд - и половина напавших уже лезла вверх на стены. За лестницы нужно было держаться, так что щиты они завесили за спины. Вторая половина, вскинув луки, дала залп. Они почти не целились - и почти не попадали. Не в кого было: ополчение на стены ещё не поднялось, а попасть в бойницу башни было совсем непросто. Лучники из башен успели выстрелить - и не по разу. Некоторые - ухитрились попасть. Потом нападающим не повезло. Расчет был - внезапно забросить на стену половину небольшого отряда. А там... Они высоко себя ценили.
     И были правы. Когда вместо бегущих вперёди ополченцев перед Немайн на расстоянии локтя возникла перекошенная от натуги и ярости рожа врага с торчащей из-под нащёчников бородой, спас её только "рефлекс боксёра". То есть фехтовальщика. Правая рука положила палку на левое плечо - как увесистый испанский меч. Левая присоединилась к правой - будь это меч, пальцы сомкнулись бы вокруг лезвия. Руки сами сделали тычок вперед, нанося позорящий удар в лицо. "Грубияну и варвару, подошедшему к тебе на расстояние кулачного удара, довольно и эфеса, не стоит марать клинка" - мелькнуло в голове. Срезанный под острым углом кол - это, конечно, не стальной эфес. Но роже хватило - исчезла внизу. сида упёрлась палкой в лестницу, нажала. Рычаг плюс рычаг: лестница тяжело поехала прочь от стены, поняла, что её ничто более не держит, и освобождённо рухнула назад.
     Лез по ней кто, или подгнившие колья во рву не попробовали человечины? Клирик не узнал. Пришлось спрятаться за бруствер - мимо длинного уха свистнула стрела, другая сердито взвизгнула, наскочив на каменную стену вместо мягкой плоти. А сосед по стене уже валится внутрь города, сразивший его воин вырывает топор из пробитого щита ополченца. Перекрестил ноги, сам виноват! Немайн уперлась в каменный бруствер и сделала выпад. Палка толкнула штурмующего торцом в живот, он попытался сделать шаг назад, ноги запнулись сами о себя. Воин потерял равновесие и полетел вслед за жертвой. Вниз было метра четыре: не сгруппировавшись, спиной вперед - верный покойник. Слева и справа снова только свои. сида осторожно выглянула вниз. Тех, кого убила - или покалечила, по везению, - разглядывать было как-то неудобно.
     Внизу стояли типичнейшие представители своего племени. Как на реконструкциях в интернете. Кожаные куртки. Полосатые штаны. Здоровенные топоры. Хотя нет. Здоровенные для маленькой Немайн, для этих бугаёв одноручные, у всех щиты за спинами. В руках почему-то - луки, причём пользуются ими неплохо. Немайн снова укрылась - но повезло не всем, на стене захрипело и рухнуло. Заплетённые в косички бороды торчат из-под шлемов. Один - в кольчуге, на шлеме белые крылья, за спиной багряный плащ. Точно из "Кольца Нибелунгов" явился. Машет мечом и орет. Немузыкально.
     сида поджала уши, как напуганный котенок. Норманнов быть не должно было. Но - были. Явились. Клирик мог даже предположить - откуда. Когда он ставил новый пирс в Тронхейме, потомки викингов хвалились разбоем давних времен, и уверяли, что на Оркнейские и Шетландские острова хаживали еще чуть ли не при Риме. Жаль, не расспросил тогда подробнее. Думал, не пригодится.
     Ничего удивительного, если кого из давних предков тех весёлых и чуть безалаберных ребят занесло сотней-другой миль южнее. Хотя... Европа узнала о ярости норманнов столетием позже. А значит - этим молодцам оставить наследников не светило. Скорее всего, под стеной собрались живые трупы. Зомби, так сказать. Клирик вполне себе представлял, как это должно произойти. Попытка штурма. Вернувшийся с охоты король. Удар королевской дружины в спину ничего не подозревающих разбойников... Если бы им удалось ворваться на стены с хода - другое дело.
     Собственно - удалось. Оглядываясь, сида заметила: ополчение умылось кровью. Полегло больше половины защитников северо-восточной стены. Так что, если б город обороняла только королевская стража - или даже только мужчины - норманны уже взяли бы Кер-Мирддин. Победу ополчению принесло излюбленное героическое оружие врага - топоры. С копьём на стену, конечно, лезть труднее. А меч в эти века по карману только весьма зажиточному воину. Топором же особо не оборонишься. Обычно это не было недостатком. Но - при всём умении викингов, при всей их ярости - щиты у них были ещё за спинами. И это бы не беда - пойми ополченцы, с кем имеют дело, да успей испугаться.
     На северо-западной стене Кер-Мирдина произошло редчайшее для тёмных веков событие: встречный бой пехоты холодным оружием на взаимное истребление. В века, когда организация и дух пеших армий упали, те, у кого слабее нервы, всегда показывали спину. И происходило то, что римляне называли словом "coedes". Резня. Если и доходило до рукопашной - как во времена Канн, Пидны и Фарсала, то сторона, понесшая более высокие потери в первой стычке, обычно бежала - и гибла. А викинги были храбры - иногда до самоубийственности. Сила духа принесла многие победы. Но именно на этот раз - не сработала.
     Если бы ополченцы успели испугаться, их, защищающихся или бегущих, перебили бы всех. Но они торопились вперёд. Не биться, не спасать город - всего лишь занять положенные места на стене. При виде врага - получали удар. Иногда - успевали нанести удар сами. Если срабатывала выучка, когда враг ещё не высвободил оружие из впереди бежавшего. Если в рядах ополчения оказывался опытный воин. Викингов смяли массой. И, заплатив двумя-тремя жизнями за одну, ещё не сообразили, что отделались дёшево.
     Когда на западную стену подошли подкрепления, да после потери половины бойцов, шансов северные грабители не имели. Но - пригород оказался в их власти. Возникла извечная проблема заложников. Трактир пока не пал - но взять приступом добротный каменный дом всяко легче, чем крепость с фанатичным гарнизоном.
     Викинги тоже не были счастливы. Неполная половина их дружины уже была мертва. Добыча - а нацеливались они, верно, на королевскую казну - внутри, за стенами. Взять ее теперь было затруднительно - на стенах осталось не меньше полутора сотен защитников. Ополчение. С другой стороны - а викинги кто? У этих особого боевого опыта нет. Не считать же усмирение туземцев на Оркнеях и Шетландах! Долгое плавание и шторм сил тоже не добавляют. Ну и просто их в восьмеро меньше.
     Но открывать ворота и атаковать - на это защитники города пойти не могли. В поле мастерство и ярость норманнов позволили бы им взять верх. Выманить защитников было реально, устроив штурм трактира. Но это значило превратить их преимущество из восьмикратного в десятикратное, а то и больше. Скольким кер-мирддинцам стоила жизни отчаянная атака, вождь норманнов не знал. Зато видел, как половина его воинов ворвалась на стены - да там и осталась. И перешел от тактики террориста-победителя, к тактике террориста-проигравшего.
     Подошел вразвалку к воротам. Поймал шитом пару стрел, и проорал на ломаном саксонском:
     - Выходите, трусы! Не то мы зажжем пригород.
     Еще одна стрела. Без толку.
     - Я бы зажег и так. В качестве тризны по тем парням, что вы убили наверху. Но - у меня есть брат, которому пора стать морским королем. И я предлагаю поединок. Мой брат убьет вашего лучшего бойца, вы заплатите нам полста серебряных марок. И мы уйдем. Со славой и деньгами! А вам останется пригород.
     Клирику было паршивее всех. Во-первых, он если не знал, то хотя бы догадывался, что такое викинги в бою. Во-вторых, понятия не имел, на что способен сам. Случись набег вчера, полагал бы - ни на что. Но - владение рапирой-мечом было. Рапиры - не было. Мечи были слишком коротки или слишком тяжелы. Не по восьмипунктовой силе эльфийки работёнка - держать в вытянутой на уровне плеча руке два килограмма железа. Не секунду, не минуту - столько, сколько потребует бой. В руках, вместо привычного уже посоха, только ивовая палка. Ивовая палка против меча или топора.
     Едва ли не самым паршивым было осознание, куда сдвинется история, если сейчас его убьют. Если викинг зарубит богиню войны на глазах у камбрийцев, то город они наверняка сдадут... Но по законам гостеприимства сида должна была защитить тех, кто предоставил ей кров. И чей плед она носила.
    Дэффид с семейством приготовился к смерти. Довольно дорого оплаченной. Заезжий дом был крепостью, и камни, из которых он был сложен - были камнями крепости. Старого римского форта, разрушенного в одной из усобиц. Прадед нынешнего короля не смог восстановить укрепление после очередной осады, камни с развалин ушли на строительство церкви - и трактира, который стал честно исполнять роль предмостного укрепления. С одной стороны - заливной луг. Штурмующему другую полетят в спину стрелы с городской стены. Подкачали только выходящие на север и запад - но там и встали лучшие бойцы.
    У каждого окна стоял защитник - а чаще защитница - с копьем или луком. Случись налет вечером, в гарнизоне оказался бы цвет городского ополчения, ветераны походов Кадуаллона, сами взявшие не один дом и не один город. И настоящая богиня войны. Что Немайн будет драться сама, трактирщик и в мыслях не имел. А вот напугать хотя бы часть врагов до смерти, воодушевить защитников - это она могла. И, конечно, сделала бы. Но - не судьба. Зато город выстоял. И раз уж сида напялила плед его клана, мстить за кровь она будет вместе с кланом. Дэффид даже улыбнулся в предвкушении. Все-таки не за каждого смертного врагам мстят богини!
     Кейру, как мужчине и горцу, досталась бойница первого этажа, выходящая на север. Оттуда хорошо просматривались римская дорога, городские ворота и варвары перед ними. Из лука, увы, не дострелить. \Знаменитого валлийского лука -т.н. 'длинный', или ростовой лук - в 7в. еще не изобрели \.
     Он видел вождя варваров. Что тот кричит - едва разбирал. Но понял - вызов на бой. Тот повторил раз и другой. Город поединщика не выставлял. Куда подевался сэр Олдингар, и почему отлынивает от своего долга, Кейр не понимал. Но мало ли что могло случиться в свалке на стенах?
     Варвар угомониться не желал. Порыв ветра донес лающие саксонские слова:
     - Последний раз предлагаю поединок. Если случится чудо, и ваш воин победит, мы уйдём. Да есть ли среди вас мужчины?!
     И на этот раз бандит получил ответ. Знакомый голос простуженного ребенка откликнулся:
     - Похоже, только я!
  3. Год 1399 от основания Города. Июль.
  
   Из римской крепости выбраться оказалось немногим легче, чем штурмовать. Хорошо хоть гарнизон не сопротивлялся. Напротив, случившийся рядом кадр городской стражи обрадовано вызвался организовать и проводить. Для него выпустить одного человека наружу из осаждённой крепости - хорошо отработанная операция. Со стены пришлось спуститься - рядом несли раненых, навстречу подходили подкрепления с других стен - к потерне, тесному проходу в толще стены. Стражник запалил факел, хотя идти было - два шага. Внутренняя дверь, ловушка, внешняя дверь. И - два метра до небольшой полукруглой насыпи, за которой начинался откос рва. Тут Немайн замешкалась.
   - Что стоишь? Прыгай, - предложил стражник.
   Прыгай... На Немайн был "варварский", широкий наряд - двигаться удобно, а вот прыгать - неприлично. Валиться боком или придерживать юбки руками - можно и покалечиться. Особенно, если не удержаться на площадке и скатиться в ров, на торчащие из болотистой жижи колья. Между прочим, антисептики неизвестны, поливать раны вином или уксусом - жертва языческим богам. Правда, могут прижечь калёным железом: огонь есть средство, отгоняющее демонов. Мелькнули перед глазами образы ролевых волшебниц - чуть ли не в кринолинах.
   - Спустить тебя по верёвке? - в тоне стражника возникло недоверие. Ещё бы - богиня войны, которая высоты боится. Немайн отрицательно мотнула головой. Скинула плед. Перевязалась, как подпоясалась, чуть выше колен. Взгляд воина снова стал спокойным и даже мечтательным. сида - не трусиха. сида - хорошая девочка, у которой есть небольшая работа в поле. Принести домой сноп из вражеских голов.
   Земля, по сравнению с двадцать первым веком, стала жёстче. По крайней мере, на площадке. А вот во рву - во рву было, несмотря на июльское тепло и короткие тени, зыбко и влажно. Подол намок и принялся тяжело раскачиваться, норовя заскочить под носки сапог. Так что Немайн в основном старалась не навернуться с откоса. В этот момент её можно было убить совершенно безнаказанно, метнув копьё или топор, но поединщик-викинг агрессивных действий не предпринял. Начал что-то говорить брату... Специально прислушиваться нужды не было - стоячие уши тащили в голову что надо и что не надо. А старонорвежский Немайн у Сущности выторговала.
   - Выходить на хольмганг против бабы? - недоумевал брат крылошлемого, - Да за кого нас здешние трусы принимают?
   Клирик слово "хольмганг" знал. Смутно. Что-то читал или смотрел... Или на форумах проскакивало. Выяснилось: память абсолютна только с момента вселения в аватару.
   - За героев, - вождь объяснял брату диспозицию, заодно и Клирика просветил, - ты обрати внимание - у девчонки острые уши. Видно нечеловеческую кровь. Для троллева отродья - красива, для великанского - мала. Так что поединок будет почётный. А остальные... Нагадили в штаны! И - не случайно! Думаешь, я зря на островах сказки слушал? Тамошний народ похож на здешний... Верит в разные глупости. Оттого я шлем этот лебяжий и напялил. Думаешь, мне хочется войти в саги с прозвищем Засиженная Башка? Или похуже? Но у бриттов в таких ходили великие воины давних времён. И даже боги.
   - И всё-таки...
   - Ну ладно, попробуем обойтись без боя, - вождь повысил голос и перешёл на саксонский, - Слушай, красавица... Ты храбрая, брат не хочет тебя убивать! Заплати цену поражения сразу. Ты не мужчина, тебе можно. И мы уйдём.
   Клирику захотелось последовать совету. Сорок серебряных марок - всего пять золотых. Двести пятьдесят солидов. Для него, на фоне клада с основным капиталом - дёшево. Но настолько против роли... К тому же для викингов эти деньги - средства на новую экспедицию, причём более сильную. Куда? Не исключено, что опять сюда. В памяти всплыли строчки Киплинга... "Кто раз заплатил данегельд, тот вовек от датчан не откупится". Датчан пока в природе не водилось - датскую землю похожие ребята как раз отвоёвывали у саксов. Последний этап Великого переселения народов: будущие даны гонят саксов и англов, те - бриттов, бритты - пиктов и ирландцев, да и франкам достаётся, ирландцы, переименовавшись в скоттов - пиктов. А пиктам гнать уже некого... Немайн подошла поближе. Сложила руки на упёртой в землю палке.
   - И рада бы. Но - не могу. Если я заплачу - вы снова придёте. Не вы - так другие. И дело тут не в пустячном для города серебре. Слава труса привлекает лихих людей, как гнилое мясо - мух. И ещё, - Немайн ткнула пальцем в вождя, - Драться я буду с тобой.
   - Почему?
   - Потому, что ты меня вызвал. "Ты не мужчина" - вызов, так?
   - Но это правда!
   - Правда. И вызов. Правда без вызова звучит: "Ты - девица".
   - Но...
   Взлетела палка. Удар пришелся брату вождя по кисти. сида держала палку двумя руками, и смогла вложить в удар достаточно силы, чтобы меч, так и не успев подняться, упал в траву. Норманн сморщился от боли.
   - Я сломала твоему брату пястную кость, - пояснила сида, - он биться не может. За обиду заплачу - потому как вне войны. А крови - нет. Слова сказал ты - тебе и биться.
   Главное - вождь авторитетнее. Так пусть на весах будет именно его честь.
   - Ладно, - процедил Засиженная Башка, - слова сказал я. Тут как раз перекрёсток трёх дорог. Учти - колдовать нельзя. Щит и меч возьми у моего брата - они такие же, как у меня. Хочешь - возьми мои.
   - Обойдусь палкой. Она обычная. Без волшбы. А твой меч я и поднять не смогу.
   И вот - камни римской дороги в одном шаге. С камней сходить нельзя - поражение и позор. Да и вдоль дороги за перекрёсток отступишь разве на шаг дальше - а там будет заметно. И, если не сдашься, навалятся кучей. Женщине можно жить с репутацией трусихи. А инженеру-богине? Немайн перекинула плед через плечо - для боя удобнее. Мысль использовать его как плащ, для отвлечения противника, и в голову не пришла: итальянскую школу рапиры Сущность не выдала. Да и много ли толку в плаще против рубящего оружия? сида приняла основную стойку и сделала шаг. Единственный прямой шаг вперёд, который Клирик намеревался сделать за бой. Правая рука замерла, вытянутая вперёд и вверх, кисть направила палку чуть вниз, чтобы срез оказался напротив глаз врага. Спина выгнута назад, нешироко расставленные ноги чуть согнуты в коленях. Левая рука придерживает длинный подол, хотя это и портит безупречность позиции. Но расстаться с жизнью, запутавшись в собственной одежде, гораздо обиднее, чем из-за не отведённого левой рукой укола. сида слегка пританцовывала на месте, ожидая нападения. Викинг спокойно стоял, планировал атаку. Было несколько тактик. Выбрать следовало быстро и без ошибки.
  Норманн никогда не смотрел палку как на серьёзное оружие. И особенно - оружие поединка. Теперь приходилось. Дистанция угрозы - дальше, чем у меча и топора. Они с братом не видели опасности до удара. Но главное - вес. Палка гораздо легче. А значит, быстрее. И этим замечательно превосходит копье и шест. Палка позволяет попадать по противнику почти с гарантией. И пусть поначалу последствия могут казаться слабыми - лучше попадать слабо, чем никак.
  Начало схватки Кейру понравилось. Варвара подвел меч, добрый северный клинок. Длинный, тяжелый. Стоило мечу взлететь вверх, Немайн рванулась вбок и вперед. Шагов Кейр не разглядел, сида словно летела по воздуху, и за её спиной вилось знамя Вилис-Кэдманов! Это было прекрасно, тем более, что при замахе викинг открылся в достаточной степени, чтобы получить удар по ребрам - и сразу, вслед за этим, по кончику меча, по плоской стороне. Немайн била без замаха, одной рукой, но на её стороне были упругость железа и вязкость дерева: меч, как лосось через пороги, выскочил из рук викинга. Тот в ответ метнул щит. сида отпрыгнула назад и вбок - позднее Клирик счёл это ошибкой, уходить следовало только вбок - и клинок снова оказался в руках норманна. В обеих. Не помогло - меч зазвенел по брусчатке мгновением позже. Без щита шансов у викинга не было никаких. Разве схватиться в рукопашную. Немайн двигалась не быстрее. Но реагировала - молниеносно. А потому варварский вождь уворачивался и закрывался, как мог. Не подставлял суставы. Терпел колотушки. И ждал ошибки.
   Со временем и сида стала осторожней. Палка теперь направлялась одной кистью, удары получались слабыми - но они попадали, и попадали точно. Впрочем, же стеганый поддоспешник, который викинг, в отличие от кольчуги, и не подумал снимать, неплохо гасил удары. Теперь, оставшись без меча и щита, но просчитав противницу, он чувствовал себя вполне уверенно. И начал просчитывать, как именно победить. Наказать ушастую девку за брата да за колотушки, заработать славу. Потому и терпел редеющие взбучки. Хотя схватить палку мог уже несколько раз. Но обезоруженная ведьма могла от отчаяния начать колдовать, что куда непредсказуемее палки. И опасно не только для него.
   У Немайн нашлись свои проблемы. Норманнов много, и не очевидно, что их удержит честь убитого вождя. Что, если толпой навалятся? Потому бой нужно закончить, победой - но не убив и не особенно унизив противника. Но как? Клирик надеялся, что решение придёт раньше, чем кончатся силы. А потому крабье кружение продолжалось!
   Это напоминало перепляс. Викинг стоит, ставит блоки и изредка получает тумаки. сида при малейших намёках на атаку скачет белкой, и её пяткам приходится немногим легче, чем тем местам на теле викинга, до которых она дотянулась! Оба бойца воздерживаются от решительной атаки, хотя рефлексы гонят вперёд. Викинг сдерживается, опасаясь вылететь за "ринг", и немножко - колдовства. Клирика гонят в ближний бой навыки испанского мечника. Это же так просто: дорезать обезоруженного противника. Еще можно задушить. Или - сломать шею. А лучше - спину. Клирик успешно давил провокации на уровне мышечных импульсов, но в мозгу возникали мгновенные яркие картинки грязных приемов боевой борьбы. С двухметровым детинушкой в панцире железном в главной роли. При попытке подставить на его место эльфийку, получалось смешно. Настолько, что Немайн начала улыбаться. Сначала дрогнули уголки губ. Потом показались белые зубки. Островатые для нормального человека.
   Бой длился. Минуты? Часы? Свои болельщики противнику помогли - с травки метнули новый щит. По правилам. Иначе и меч бы подбросили. Но - нет. Видимо потому, что меч лежал на дороге, а щит улетел на траву и норманн не мог поднять его, не признав поражения. Поимка щита стоила викингу равновесия и пары пропущенных ударов - но круглый щит с железным умбоном того стоил. Хорошая защита - и оружие получше голых рук. Клирик времени не чувствовал, но знал: силы заканчиваются. Ресурс на нуле. Еще минута, две - и мышцы откажут. Или лопнет сердце. И, когда среди калейдоскопа полупрозрачных миражей мелькнул приём, требующий не столько силы, сколько ловкости и расчёта - поставил на него. Обычно проделывают в перчатках? Что ж, лучше порезаться, чем умереть. Абсолютная память вела ноги сиды по кругу, ей не нужно было видеть камни мостовой даже боковым зрением. Шаг, полшага... За секунду до победы сида выдала себя. И без того зловещая улыбка перешла в оскал. Изрядно добавивший викингу прыти. Тот понял - время на принятие решения уходит. Видывал подобные гримасы. Хороший воин не всегда способен сдержать в себе зверя. Но не медведь же и не волк глядел через заиндевевшие глаза бешеной девки! Усталый танец ушастой снова стал ровным и непонятно целенаправленным. Грациозная, завораживающая, аристократически нарочитая неуклюжесть движения, семенящая припрыжка боковых шагов, подвижная спина, всё казалось странно знакомым... Викинг решил атаковать, пока зверь не вырвался на волю. И, когда рыжая вдруг споткнулась и неуклюже завалилась на бок, бросился вперед.
   Он успел. Бессильно стукнула по булыжникам палка. Удар щитом, удивительно тяжёлое тело ушастой девицы отлетает к краю дороги... Один пинок - и победа! Но странно чешется шея, а по глазам хлещет мутный от боли и торжества взгляд зверя. Умнейшего в Скандинавии. Считая человека и богов. Даже Локи не всегда мог перехитрить росомаху. Зверя, не теряющего голову ни в смертельных объятиях расщепленного дерева, ни от писка щенков за спиной.
   Кейр, наблюдая поединок, удивлялся, почему сида так долго возится. Ясно же показала, выйдя на варваров с палкой, что намерена их разогнать, как шелудивых псов. Но, вместо того, чтобы быстро прикончить предводителя, устроила какой-то ритуал. А потом оступилась... Или сделала вид.
   Когда варвар бросился в атаку, с земли, подброшенный ударом ноги, взлетел его меч. Схваченный сидой обеими руками за лезвие, так что длина оказалась как у доброго римского гладиуса, коснулся кожи хозяина между нащёчником шлема и кольчугой, оставив кровоточащую царапину.
   - Прыжок лосося! - Кейр, держа лук наготове, даже кулаком по стене стукнуть не мог, но уж кричать-то ему ничто не мешало, - Прыжок лосося!
   Сам он легендарного приёма не видел. Да и никто, кроме соратников богатыря, точно не знал, как знаменитый прием "прыжок лосося" исполнял Кухулин. Метнуть ногой из-под воды копьё на половину стадия? Невозможно. А вот себе в руку... Вполне вероятно, что вдаль отправлял внезапно появлявшееся из ниоткуда копьё великий ирландец уже рукой.
   Когда Немайн отбросила палку и взялась за настоящее оружие - это был миг восторга. Высший миг. Потом произошло странное - сида почему-то не стала уворачиваться от удара щитом, напротив, метнулась навстречу. И, отброшенная, замерла - кочка на поле, не человек. Вздох изумления и боли пронёсся по стенам города. Неужели убита? Так могло, не должно было быть! Победитель богини между тем потрогал шею. Долго смотрел на ладонь. Вокруг столпились его люди. Варвар как-то лениво влез в кольчугу, напялил героический шлем и двинулся прочь, откуда пришёл.
   Немайн всё-таки что-то сделала с варварами! Какое-то сидовское колдовство, в котором, как уверяла, была полным ничтожеством. И вот - поредевшая армия налётчиков, съёжившаяся до банды, понуро уходила от Кер-Мирддина, не требуя денег и не зажигая предместье.
   Норманны признали в девице оборотня. Такое "колдовство" обычаями хольмганга дозволялось, в праве поединка берсерку никто отказать не мог. Почему должно было лишать его росомаху? Кровь на шее дружина заметила сразу, и вождь ещё торжествовал, когда ему указали на ошибку. Потом, когда велел уходить - ворчали, но понимали. В сознании была ушастая или нет, насколько покалечена - дело десятое, главное - осталась на перекрёстке, и пустила первую кровь. По обычаю, это победа. В другое время можно бы и оспорить результат, но вождь не мог вести себя неблагородно - после того, как его победили, лишь обозначив смертельный удар. Это получалось бы настолько против чести, что род оказался бы замаран на поколения. И викинги ушли. Неторопливо, собрав лёгких раненых, и добив тяжёлых.
   Неспешность вышла им боком. Не прошло и часа, Кейр услышал далекие крики фанфар: королевская кавалерия шла в бой. И не нужно было видеть поля боя, чтобы определить, что на нём происходит. Сигнал, знаменосец под знаменем с драконом вылетает вперёд, рыцари короля Гулидиена натягивают луки, мчатся мимо сбивших строй врагов, стреляют, отворачивают прочь. На тетивы ложатся новые стрелы. Кантабрийский круг: ливень стрел, неудобная цель. Круглые щиты варваров, удобные в рукопашной и при абордаже, не позволяют поймать все стрелы. Норманны уходили к болоту, щерясь копьями, огрызаясь из собственных луков. Удивительно точно. Ржали раненые лошади, валились из сёдел бездоспешные всадники, но шестикратный перевес сказывается быстро. Погиб один рыцарь... и десять лошадей. Да и немногих раненых валлийцев была надежда выходить.
   Норманнам большинство попаданий пришлось в ноги, так что отобрать пару раненых для допроса труда не составило. Прочих раненых разъярённые потерями валлийцы докололи копьями, сверху вниз, как Георгий змея. Гордясь победой, под фанфары двинулись к городу.
   Когда победители поравнялись с предместьями, западные ворота распахнулись, и ополчение хлынуло наружу: собирать трофеи и убирать тела. Тогда Кейр оставил пост и метнулся к дверям - но было поздно. Брат Марк успел первым. Всего несколько слов, и король решительно кивнул.
  - Верно. Господа, пленных у нас достаточно, варваров, если кто жив - добить. А женщину из холмов - в железа!
  - Посеребренные, - уточнил монах.
  - А где их взять?
  - Тогда сразу забить камнями.
  Гулидиен бросил взгляд на фигурку - сиды? Богини? Ведьмы? Той, с которой он старательно избегал встречаться почти месяц. Не знал, что делать, о чём говорить. Следить, конечно, поручил. Потом она ушла. Выходит, вернулась? И защитила город. Вопрос - что и каким силам она обещала за спасение Кер-Мирддина. Не выйдет ли такое спасение боком. Но, что бы там ни пели бродячие барды, Немайн не бьёт в спину своим!
  - В моей стране, брат Марк, без следствия не казнят никого. Запомни это. К тому же речь вообще не может идти о казни. Только о церковном наказании. Поскольку, даже если названная тобой ведьмой и колдовала, то не во вред добрым христианам.
  
  В течение суток Немайн представляла собой дышащий труп. Куклу. А вокруг происходило интересное. А пересказали не всё. А то, что пересказали - изложили в дюжине вариантов. Клирику более всего понравилась история, рассказанная Брианой. Которая начиналась с довольно неаппетитных медицинских подробностей. Военные забавы - страда врача. Амвросию Аркиатру работы досталось больше всех. Шесть ампутаций. Очистка ран, бесконечные швы. А на сладкое - вскрытия. Если бы не печаль по убитым и покалеченным соседям, врач был бы счастлив. Давненько не выпадало такой практики! В конце концов, подобное упражнение на долю средневековых врачей выпадало нечасто. Добрых христиан, даже после смерти, расчленять было нельзя. Преступников карали даже не трибуналы, а короли единолично, их-то было не меньше на душу, чем судей в будущие века. Отрубание же головы с натыканием на пику для всеобщего обозрения делало констатацию смерти ненужным фарсом, и врачу о казни попросту не сообщали. Но язычники-разбойники, которые сами пришли... Подарок, да и только!
   Бриана вызвалась помогать. Заявила, что собирается быть военным врачом и должна привыкать к виду внутренностей и крови. Отец сперва её прогнал. А после позвал обратно и извинился. Вспомнил, что других учеников у него пока нет. Так пусть уж дочь и хирургию осваивает... И остался доволен. Бриана - тоже. По крайней мере, тем, что в обморок ни разу не грохнулась.
   Когда солнечный свет окончательно угас и копаться в мёртвом пришлось в адских отсветах факелов, раздались вопли волынки. Бриана, которой стало скучно, с радостью утёрла руки и отправилась разузнать, в чём дело. Просто так среди ночи на волынке не играют. Уж больно штраф большой.
   Дэффид и Глэдис Вилис-Кэдман явились пополуночи к королевским дверям в восьми вооруженных до зубов лицах, завернутых в пледы одинаковой расцветки. Алые льняные рубахи, белые штаны - парадный наряд камбрийских воинов. Впрочем, огонь факелов залил их одной краской. Воротная стража, что примечательно, пропустила щетинящуюся копьями процессию в город без разговора. В руках у одного из воинов была волынка.
   Дэффид отмахнул, и волынщик затянул пронзительную мелодию "Знамя на плечах". Если же о мелодии для камбрийской волынки говорят, что она пронзительна - значит, свиньи, когда их режут, визжат тише и мелодичнее. Так что появление через две минуты на крыльце деревянного дворца самого короля Гулидиена было триумфом выдержки. При короле, само собой, имелось полдюжины рыцарей. Со сна. То есть - без кольчуг, в одних рубахах, зато с луками в руках и мечами на бёдрах.
   - Ну и чего тебе надо, Дэффид? - спросил король, ковыряя оглохшие уши, - Я уважаю тебя и твой клан, при отце вы славно повоевали... Ты знаешь, что я тебя всегда выслушаю. И зачем вот так, среди ночи? Что за дело не терпит до утра?
   Вокруг понемногу собиралась толпа. Волынка означала вызов. А то и мятеж. После боя с норманнами городу было не до праздного любопытства, зато ополчение поднялось на ноги почти всё. Люди становились поодаль - за Дэффидом и его отрядом. И получались как бы против короля.
   - Дело о похищении свободной женщины клана Вилис-Кэдманов! - толпа зашумела. Общество, которое недавно переросло ритуальное похищение невест, подобных преступлений не прощало.
   - Кем? - король устало потер лоб. Мало того, что полдня скакал, едва не застал пожарище вместо столицы, потом - сражался, и вот - пожалуйста! Заботы, как селедка, косяками.
   - Тобой, Гулидиен ап Ноуи МакДэсси! В тебе, верно, взыграла кровь ирландцев-предков? Пусть! Но похищение девы, иначе, чем для женитьбы - оскорбление клану!
   - Да что за глупости! Никого я не похищал!
   - Не отпирайся. Весь город видел, как ты велел схватить Немайн верх Ллуд Шайло-О'Кэдман. И как твоя стража принесла её в этот дом!
   - Уфф, - выдохнул Гулидиен и присел на крыльцо, - вижу, разговор будет долгим.
   - Ты ошибаешься, король. Короткой будет наша беседа! Вилис-Кэдманы - вольные люди, и ничто не способно поднять на бунт вольного человека вернее, чем бесчестье женщины его клана!
   - Мой король, - сказал один из рыцарей, масляные блики факелов плясали на его лице, - я не разглядел родовых цветов на деве, которую отнес в узилище. Видимо, плед почернел от крови врагов и посерел от пыли битвы. Я Вилис-Кэдман, и если б я смог различить узор, я не стал бы выполнять приказ. Но я хочу знать: эта леди, она состоит в клане только в силу законов гостеприимства?
   - Нет, - сообщил Дэффид, - в силу пролитой крови и приёмного родства, согласно её и моей воле. Которую она высказала вчера при дюжине свидетелей, а я, сучий прах, высказываю прямо сейчас! Мужа у неё, по её словам, нет.
   - Но тогда она не верх Ллуд, а верх Дэффид, - рыцарь почесал подбородок, - и не О'Кэдман, а Вилис-Кэдман. Король наш, конечно, ирландец - но это не повод менять фамилии и обычаи. У нас в клан принимают только через усыновление, а родных и приёмных детей не различают.
   - Выходит так, - согласился возмутитель спокойствия, - только ставить свое имя поперед великого сида... - задумался, подыскивая слово, - Неуютно, вот. Даже мне.
   Рыцарь пожал плечами. Взялся - дюж. Учить сиду жизни среди людей, обычаям клана, следить за её поведением теперь забота Дэффида.
   - Тогда, мой король, я вынужден встать рядом с братьями, во имя чести моей сестры Немайн верх Дэффид, - заявил он и перешел к компании Вилис-Кэдманов. Король запоздало кивнул ему в спину, громко прокашлялся.
   - Женщина холмов, именовавшая себя Немайн верх Ллуд, - провозгласил Гулидиен, когда внимание обратилось на него, - взята под стражу со всем возможным почётом. Она одолела врагов королевства, но - нечеловеческим образом. Выжившие разбойники уверяют, что она - оборотень. Брат Марк уверяет, что она ведьма. Он доказывает это событием, которое видела половина городского ополчения - а именно, уходом варваров после проигранного Немайн поединка. Брат Марк подозревает, что женщина холмов что-то сделала с их разумом, лишив варваров данной Господом свободной воли, и настаивает на церковном наказании. Что я должен был делать?
   - А что ты намерен делать сейчас?
   - Хотел бы я сказать, что собираюсь спать, - зевнул король, - так ведь не дадите. И думать что-то не получается, после волынки этой. Так что говорите сами, чего хотите.
   - Нашу дочь и сестру назад!
   - Кто из старейшин клана поручится за явку Немайн верх... Дэффид на церковный суд?
   - Сначала заведи церковь, МакДэсси, - хмыкнул Дэффид, - один монах это не церковь. И не судья.
   - К ярмарке прибудет епископ из Рима, - сообщил король, - а если нет, так преосвященный Теодор заявится. Согласно обычаю, он представляет церковь на ярмарочном суде.
   - Я и поручусь, как хозяин заезжего дома и отец, - вздохнул Дэффид, - а теперь, король, верни Вилис-Кэдманам дочь и сестру.
   - Ну, с таким поручителем куда я денусь... Велю вернуть, - заключил король, - Стоило меня будить... Утром бы разобрались. Все равно ваша сида спит.
   - Спит? После моей волынки?
   - Да, наверное, вы и мёртвого разбудите. Сэр Кэррадок, ты её сюда принёс, ты и выведешь, - король встал, принял горделивую позу перед официальным заявлением, и заговорил нараспев, полууставом, - Я возвращаю леди Немайн верх Дэффид Вилис-Кэдман её клану. Клан Вилис-Кэдманов обязуется представить свою дочь и сестру на церковный суд, который состоится на второй неделе ярмарки, в последний день июля. Клан не будет преследовать брата Марка, поскольку он обвинил леди Немайн из побуждений защиты паствы от ведовства, и не нанёс оскорбления.
   - Насчет побуждений мы еще посмотрим, - буркнул Дэффид, - Все равно монах - не священник, толку от него чуть. А мирянам свойственно грешить.
   Немайн висела на руках Кэррадока Вилис-Кэдмана. Нечеловечески острое, бледное до синюшности лицо, умиротворенное, беззащитное и немножко детское. И без того недлинные волосы спутанной массой свисали вниз, открывая стоячие треугольные, подвижные уши хищного зверя.
   - Она что, и правда оборотень? - король растерялся. сиду-то до сих пор вблизи не видел. Благодушие его сразу куда-то исчезло. Гулидиен насупился.
   - Я, кажется, ясно назвал имя: "Немайн верх Ллуд". Оборотень-ворон, если не врут.
   - Мало ли кто мог назваться именем древних королей...
   Бриана поняла, что мужчины собираются всласть побеседовать. Пришлось вмешаться.
   - Вы что, так и будете её здесь держать? Несите к отцу, быстрее!
   - Почему?
   - Если она не очнулась от волынки... То это не сон и не обморок. И рука висит неправильно! К отцу, немедленно. Я его сейчас разбужу.
   И мелькнула белым пятном в темноте.
   - Благодарю тебя за справедливость и мудрость, мой король, - Глэдис поспешно поклонилась, и Дэффида нагнула, - Прошу простить за поспешно прерванную беседу, но моей младшей дочери нужен врач. Кстати, муж мой - ты был прав, не судьба нам сыновей завести. Восьмерых родила, пятеро выжило - все девки. Приёмыша взять решились - так опять девчонка подвернулась.
   - Ступайте, и не забудьте сообщить своей младшей дочери, - последние два слова Гулидиен выделил, - что у клана Вилис-Кэдманов нет претензий на престол Диведа. Как, отныне, и у сиды, происходи она прежде от самого Пуйла.
   Мэтр Амвросий пытался отогнать себя от стола, чтобы поспать хоть немного. С утра ожидала уйма работы. Но, услыхав беспокойный стук в ворота, понял - день еще не окончен. Что ж. Такова лекарская доля. Тяжёлые - с ношей - шаги в темноте, при пляшущем свете факелов. Рыцарь с безвольным телом на руках, рядом увлекательно зевает Бриана, Дэффид бурчит:
   - Ну за что мне такое? Родных дочек пять, так теперь еще и приемная...
   - Почему сразу не принесли?
   - Пап, Немайн король арестовал.
   - За спасение предместий? Хм.
   Любопытство - крепче смыкающего глаза сна. Труп со стола... И вытереть, нехорошо после мёртвого. Лишних вон! Женщин тоже. Глэдис тоже касается. Мать? На Дон ты что-то не похожа. Ах, удочерили. Хорошо. Сначала - раны. Царапины. Кровопотери нет. Почему без сознания? Шок? Пульс неровный, быстрый, но сильный. Рука опухла. Вывих? Нет, движется легко. Сломана. Голова: кости целы, след удара, гематома. Возможно сотрясение. Дышит неправильно. Что под платьем? Рёбер - на одну пару меньше, чем у человека, зато ложных больше. Следов ампутации нет. Лёгкие не повреждены - уже хорошо. И хорошо, что больная не в сознании - проще правильно соединить обломки костей. Наложить повязки и шины. Очень интересно произвести дальнейший осмотр - но лишние шевеления при сотрясении мозга не показаны. Да и Глэдис присматривает, чтобы лекарь не мучил её новую девочку из чистого любопытства. Уж ей-то уход за ранеными не в новинку. Выход к беспокойной родне - хотя у них-то сегодня счастье: все живы. И даже прибавились.
   - Оглушена. Перелом. Ушибы. Переутомление. Жить будет. Надо бы не ворошить, но у меня сейчас нет места. Придется нести к вам - и поосторожнее. Кстати, варвар её очень вовремя приложил. Боюсь, не потеряй Немайн сознание - умерла б в следующей схватке. Не от оружия врага. Сама по себе. От усталости. Так что - пусть полежит. Хотя бы недельку. Хотя - эта не усидит. Ну хоть напрягаться не давайте, занятие какое-нибудь полегче подберите. Следите, чтобы ела побольше.
   И мэтр Амвросий наконец отправился спать.
   К утру забытье Немайн перешло в глубокий сон. Заглянула Бриана, велела ни в коем случае не будить. Узнал бы Клирик - убил бы. Ему пришлось заново пережить во сне эпизод, который всегда хотелось забыть. Клирик всегда ненавидел свои немногие поражения - а они были неизбежны при работе "главного пожарника" корпорации. Слишком часто последний резерв вводили в дело тогда, когда о спасении ситуации речь вести уже не приходилось...
   Дамбу должно было прорвать. Вода уже сочилась через основание, вымывая грунт. При первом взгляде Клирик отвёл ей до разрушения два часа, но - ошибся.
   - Эвакуируйте рабочих.
   - Но мы уже почти...
   И ведь прав. Дизельные копры лупят, как тяжёлая артиллерия, вбивая опоры контрфорсов в потрескавшийся от суши грунт. Гравийное тело сформировано, и карьерные самосвалы вываливают песок на вторую линию борьбы с наводнением. Стальные и деревянные щиты подпирают эту массу. Но без контрфорсов всё рухнет под первым же натиском водяной стены. Чтобы закончить контрфорсы, нужен час. А внешняя дамба сдохнет через пятнадцать минут.
   И это не простое "нет спасения - нет вознаграждения" - вместе с рудником клиента придётся бросить собственное оборудование.
   - У нас есть вертолёты.
   - Пусть прогреют двигатели. Первыми снимайте людей с участков шесть-альфа, шесть-браво, пять-зулу. Там точно не успеть.
   - Мои люди согласны рискнуть.
   И когда он успел их спросить? Не важно.
   - Речь не о риске. И припомните сумму неустойки на случай оспаривания моих рекомендаций.
   - Дело не в этом. Рудник продолжает добычу.
   Этого не должно быть - Клирик знал точно. Даже помнил, как было - не во сне: падающая плотина, прыгающие оранжевыми пингвинами в потоке "Катерпиллеры", над головой - неслышный на фоне катастрофы вертолётный винт. Полтора миллиарда убытков - и ни одного погибшего. Но - сон внёс поправки.
   Струи, текущие сквозь дамбу, превратились в фонтаны. Паводок обеспеченности в одну десятую процента. Если попросту - такое бывает раз в тысячу лет. Катастрофа - только не такая быстрая, как землетрясение.
   - Почему не эвакуирован?
   - Собирались. Но, когда узнали, кого прислали главой аварийной миссии... У вас репутация волшебника.
   - Но не бога. Снимайте людей с групп участков пять, шесть, два. Вношу небольшое изменение - мы с вами остаемся здесь до конца. И попробуйте вытащить из-под земли столько людей, сколько успеете.
   - Зачем?
   - Вдруг дамба простоит дольше, чем должна бы... И ещё - приказываю заложить заряды подрыва в сегменты четыре, семь, десять, пятнадцать.
   Грохот, визг, пыль закрывает палящее солнце. Сухо... Пока. Купить время... Допустим, новую дамбу рассмотрим как временную.
   - Приказываю подпереть тело плотины самосвалами с полной загрузкой. Водителей - эвакуировать по исполнении приказа.
   Может быть, это приостановит её гибель. Идея, конечно, бредовая. Минуты. Фонтаны превращаются в реки.
   - Общая эвакуация. Что с рудником?
   - Не успеваем...
   Реки вырывают куски из тела старой дамбы. Разлив не остановить. Но - хотя бы удар? Стена воды рвётся вперёд. Впрочем, передовой волнобой, хоть и импровизированный, существует. И почти достроен. Бурая волна качается, словно подрубленная. За спиной шум винтов последних машин. Упала! Начала расти вновь, но поздно, поздно - давление нарастает пусть и рывками, но не одним титаническим ударом. Плотина держит. Пока. Высота водного слоя перед запрудой нарастает.
   Поворот рукоятки - и единственный готовый до конца сегмент взлетает на воздух. Между крепкими подпорами - которые не дали ворвавшемуся потоку разворотить всё тело плотины.
   Теперь высота слоя воды перед плотиной нарастала медленнее. И всё-таки слишком быстро. Пришлось поднять на воздух ещё три сегмента. Все разом - пока не оборвало провода.
   Надежда не оправдалась - недостроенные контрфорсы динамической нагрузки не выдержали. Плотина рухнула по всей длине - и ревущая волна, недовольная тем, что её посмели задержать, обрушилась на диспетчерскую рубку, хрустально брызнули стёкла...
   Но Немайн хотя бы лежала себе пластом, и никаких особых забот от приемного отца не требовала. Зато под вечер в заезжий дом изволил заявиться сэр Кэррадок. Спросил пива, примостился у стойки и начал сверлить Дэффида хмурым взглядом исподлобья.
   - Глазом дырку на мне не протрешь, - заметил Дэффид, - пробовали и чем посерьезнее - не получалось.
   - Мне надо перед ней извиниться.
   Перед кем - объяснять не стал. И так было ясно.
   - За что?
   - Сам не знаю. Вру. Знаю... Только быстро надо. Пусть снимет! Амвросий себе смеется... Ну так он врач, а не колдун.
   - А теперь тихо. И понятно.
   Рыцарь взвился.
   - А мне понятно, да? Мне понятно? Если лицо твоей сиды перед глазами - всё время? Я вот тебя сейчас через неё вижу, понятно теперь? И жалко её очень и еще что-то. Не знаю. Позови, а?
   - Так спит же! И Амвросий велел не будить.
   Кэррадок потух и уткнулся в кружку.
   - Спит, - пробормотал, - спит. А если это нужно быстро снимать? Вон, Кейра твоего после отвара травного не смогли отворотить. А тут сила богини.
   - Так ты что, влюбился в Немайн, что ли? - улыбнулся Дэффид. Но рыцарь остался мрачен.
   - Я не влюбился - я одержим, - сообщил он, - и я знаю, что говорю. На мне с детства лежит сидовское проклятие. Я обычно молчу о нём, но из-за него на меня упало второе! Я не виноват, что не рассмотрел нашу расцветку. Видишь ли... Я не различаю цвета. Точнее, различаю, но совсем другие. И если бы они просто перепутались! Привык бы называть синий жёлтым, и всё. Наверное, и не знал бы о проклятии. Но меня заговорили хитрей! Например, для всех красный и зелёный - два разных цвета. Для меня - один! И голубой я путаю с розовым... Сам знаешь - стоит человеку увидеть сиду - и он пропал. Просто увидеть. Немайн, верно, закрывается, образ свой корёжит. А я увидел - настоящую.
   - Постой, постой. Её много видел. Весь город. Да и в холмах многие...
   - Именно. Видели... Слышал, как сиду женщины за глаза честили до вчера? "Закат над рекой". Присмотрись к сиде. Лицо у неё не просто красивое - совершенное. Без изъяна и намёка на изъян. У человеческих женщин таких не бывает. Но цвет - цвет вас отпугивает. Она его на себя наложила. А я вижу другой. Настоящий. Не рыжее с синим, а золотое с белым. То, что является золотым с белым для всех... Я это увидел. И не понял сначала, что произошло. А настоящую сиду нельзя видеть - и не полюбить.
   - Немайн была без сознания. Любые чары бы спали. И вообще, больше слушай завистливых баб. Моя младшая дочь - красавица, подстать остальным пяти. А извиняться - это можно. Но - когда придёт в себя.
   Дэффид хмыкнул, вспомнив рецепт от Немайн: пяток лет супружеской жизни, и как рукой снимет. У него с Глэдис, кстати, так и не сняло. С годами страсть заменило спокойное счастье... Рыцаря было жаль. Так и остался сидеть и мрачно зыркать по сторонам. Впрочем, немногие посетители этого вечера глушили пивом впечатления от налёта, да поминали погибших. Каждый второй похоронил кого-то из родни или друзей. Языческим весельем тризны - не баловались. Смотрели больше насквозь, да в себя.
   Сверху заявились Глэдис и Бриана, вокруг немедленно собралась большая и прекрасная половина Дэффидова семейства, начала ахать и хихикать. Кейр, само собой, оттер от компании Туллу, быстренько, с уха на ухо, допросил, и важно протопал за стойку к тестю.
   - Ну?
   Кейр пожал плечами. Мол, не здесь. Отошел к бочке - пива нацедить. Туда и тестюшка заглянул. Тоже за пивом. Сплетни - не мужское дело.
   - Жена говорит, мужчин у сиды не было.
   - И что? У неё у самой тоже до свадьбы не было. Благодаря Немайн, кстати. Как уважаемый отец семейства, такую дочь могу только одобрить. А откуда узнали?
   - Так переодели же. В чистое. Ну, лекарская дочка и полюбопытствовала. Или Глэдис.
   - М-да. Впрочем, чего удивительного?
   - Так ей же лет двести! Или больше. Дочь Ллуда Оркнейского \в огласовке сэра Мэллори - Лот\, а тот старше Артура. Артур еще ему рога наставил, - Кейр осекся.
   Дэффид изменился. На привычного добряка-трактирщика походил не более, чем вепрь на хрюшку. То же брюхо, те же могучие лапищи. Но - воин. Воин, привыкший изводить под корень чужие города. Пускать стрелы в спины оробевших. Человек, лично перерезавший половину дядьев нынешнего короля.
   - Ты, Кейр помолчал бы, а не трепал, о чем не знаешь. Да, Ллуд старше Артура. На тысячу лет. Или больше. А Неметона ходила по этой земле еще до римлян. Может, и раньше. Артуру она не дочь, а... - Дэффид осекся, сглотнул, - а и Мордреду с Галахадом \огласовка традиционная для читателя артуровских легенд\ почти не сестра: на сотни лет старше. Но она вошла в наш клан, и теперь - моя дочь, сестра Туллы, Эйлет, Гвен, Эйры, и Сиан, а заодно и твоя свояченица. И закончим на этом.
   Продолжать оборванный разговор Кейр не решился. Но, кроме тестюшки, под рукой имелись и другие знатоки старых легенд. К придворному филиду не сунешься, но Лорн, например, знает не меньше! Кузнец, однако, тоже разочаровал Кейра. Заметил только, что раз уж Немайн взялась учить Тристана, толк из него выйдет. Непонятно только, какой. Кейр потребовал подробностей. Лорн допивал шестую кружку пива, и отмалчиваться не стал.
   - А не знаю, - прошептал как заговорщик, и широко взмахнул полупустой кружкой, чуть не своротив Кейру нос, - знал бы точно - не молчал. Ну согласись: не может такого быть, чтобы легенды повторялись один к одному. Во-первых, тогда бы не было надежды. Во-вторых, она и не повторяется. Большая умничка! А в старых песнях все тупые. Ты даже не представляешь, насколько они там тупые! Так что, в-третьих, и было всё не так. По другому. Не как сейчас.
   - Что было-то?
   - Сам знаешь. А не знаешь, догадаешься. Как говорит Амвросий, сапиенти сат.
   После чего встал и, покачиваясь, пошёл восвояси.
  
   Храп - страшная вещь. Куда там викингам. Те живого уложат, эка невидаль. Хороший же храп поднимет мертвого. Что уже чудо. Клирика - поднял. Рвущаяся в окна диспетчерской волна превратилась в прогревающий турбины Ил-96, а потом - в Гвен, сестру Туллы. Которая выдавала такие рулады, что, несмотря на слабость и боль при каждом шаге, Немайн из комнаты вымело. И дверь перевязанным культяпками открылась, и закрыть получилось, и добежала сида до дверей залы для посетителей в три шага. Там звук ослаб достаточно, чтобы Клирик обратил внимание на некоторую неодетость. В зале, вороша для большего жара и со скуки кочергой угли, сидит страж. Мужчина, разумеется. Да и неприлично благородной деве шастать босиком и в одной рубашке. Причем, слишком длинной и широкой, норовящей показать через разрез на груди пупок. А заодно - всё, что подвернётся.
   Встала извечная женская проблема - что надеть. Вернуться и разбудить Гвен было просто невозможно - храп, несмотря на прижатые ладонями уши, от двери просто отбрасывал. Вот он, чувствительный слух! Спуститься вниз, на хозяйскую половину мимо зала нельзя. Оставалось - через окно. Немайн с сомнением посмотрела на перевязанные руки. Ладно - одна рука цела, этаж всего второй. Окно в коридоре, конечно, узенькое, противоштурмовое, но где пролезет хорек, там пролезет и сида. Но - куда-то исчез не оставлявший Клирика всю жизнь вкус к авантюрам. Куда проще оказалось завернуться в рубашку - Туллы? Глэдис? - и ждать утра. Надеясь, что, если придёт сон, то не окажется настолько кошмарным...
   Сон не пришёл. Зато память стала прокручивать недавний бой, все тот же бой, раз за разом. Только с иными исходами. При этом Клирик очень сожалел, что не может посмотреть картинки от третьего лица. От первого получалось слишком страшно. И анализ сбивался, замещаясь эмоциями. А ведь во время боя испугаться он так и не успел. Так же, как и прочувствовать, что именно вытворяют руки и ноги Немайн. А теперь выяснялось - жив он остался не благодаря чуду или случаю. Его спасла ивовая палка - и правильный способ боя.
   У сиды получилось превзойти более сильного противника в дистанции удара и в скорости. И дистанцию удержать. Первая же ошибка вела к неизбежной гибели - да, по счастью, серьезных ошибок Немайн не совершила.
   Утром произошло неожиданное. Явившийся проведать больную хозяин, как обычно вежливый и почтительный, помог Немайн встать - что пришлось весьма кстати, здоровой рукой сида зажимала ворот, вдруг ловко ухватил её за длинное ухо, слегка вывернул, так что сиде пришлось склонить голову, и громко сообщил:
   - Сестру ты могла и разбудить. Гвен пережила бы. Но моя младшая дочь не должна спать на полу! Ясно?!!
   Клирик обнаружил, что не может не двинуться, ни дёрнуться, ни позу поменять. Позже узнал - этим хватом валлийцы быков фиксировали. И всё, что могли сделать полутонные чудища - жалобно, по-телячьи, смотреть исподлобья. сида - не бык, глядя в пол, спокойно пророкотала:
   - И как давно я твоя дочь?
   - Со вчера, - ответил Дэффид, - Я согласился. Ты в клане. И в семье.
   - А мне кто-то сказал? - вот такого номера Клирик не ожидал. Дэффид отец суровый. Хорошо, если богиню войны совсем в ежовые рукавицы не возьмет. И не начнет, как Туллу, замуж выдавать по собственному усмотрению.
   - Я говорю, - а ухо-то отпустил немедленно, - вот теперь.
   - Ясно, - степенность речи резко нарушало покрасневшее ухо, - надо бы обсудить подробности. Что я должна делать и как себя вести? Давненько не приходилось быть ничьей МЛАДШЕЙ дочерью.
   - Пап, я ей всё расскажу!
   - Сиан, помолчи! Дело-то важное.
   - А что Сиан! Для Сиан - ещё важнее! Сиан надоело быть самой маленькой! Сиан, помолчи! Сиан, тебе ещё нельзя! Сиан, сначала дорасти! Сиан. Сиан! Сиаан!!! Вот теперь будет хорошо - что можно Немайн, младшенькой, до того и я доросла!
   - Кажется, у нас будет Самайн \у англичан Хэллоуин\ каждый день!
   - Да, сида-сестра уже есть! С носом до неба!
   - А раз сестра, я ей уши пощупаю!
   Клирик понял - не то разорвут, не то защекочут. И принял меры.
   - МОООЛ-ЧАТЬ!
   Хрипловатый голос сиды оказался удивительно мощным. Аж окна зазвенели всеми стёклышками. Немайн закашлялась и приложила сломанную руку к больному месту. Громовые тирады ушибленным рёбрам противопоказаны. Пришлось снизить тон.
   - Слушать отца. Гвен, проснулась? Зайди к мэтру Амвросию - не ровен час, младшая сестренка в холмы уйдет. Или дом рухнет. Сиан. Дня Всех Святых ждать еще четыре месяца. Вот тогда и повеселимся. Эйра. Кто будет щупать мои длинные, останется без своих оттопыренных. Оторву и скажу, что так и было: не слышала и не слышит. Тулла, извини за давешнее. Ей-ей не со зла. Но сестру держать за домового не советую. Эйлет. Да, я заносчивая гордячка. Меняться не собираюсь. Зато могу научить держать спину прямо, а нос высоко. Дэффид, матушка Глэдис, какие будут распоряжения на сегодня?
   Дэффид крякнул. Поковырял ухо.
   - Немайн, - сказал, - тише орать. И вообще не вылезать из постели неделю. Начнёшь ходить - перетащим вещи с гостевой половины на хозяйскую. Тулла теперь живет с мужем, так что подселишься на освободившееся место к Эйлет. Что ещё... Выучить родословную клана: кто от кого произошел и кто где живет. Изучить обычаи и законы королевства Дивед. Особенно - законы. Потому, что ты под судом за ведовство. И наконец - к тебе посетители.
   Посетителями оказались Тристан и Бриана. Что никак не помешало новообретённым сёстрам устроить игру в "благородную даму на смертном одре". Немайн под ручки затащили в постель, сменили рубашку, наложили верхнее платье - валлийское, с широкими рукавами. Тоже слишком большое. А нижнее, с узкими, на сломанную руку натягивать и пробовать не стали. Задумались. Меньше трёх слоёв одежды нацепить - позор для девушки из хорошего семейства. Непристойность. Сошлись на пледе - но не наворачивать по-римски, а просто подоткнуть. Ну и подложили целую гору подушек с вереском. Сложнее оказалось с обувью. Валлийские обычаи вполне позволяли леди щеголять по торфяникам в сапогах. Но не валяться в них в постели! Показаться же на людях босой, означало позор, или умерщвление плоти от скорби либо раскаяния. Тут началась целая дискуссия.
   Клирик слушал эти рассуждения и соображал: а что такое, собственно, представляет собой "Голова Грифона" и её славный хозяин? Понятия, которыми оперировали сёстрички, были совсем не из бюргерского ряда. И даже не мелкого дворянства. На "шляхетство" скорее тянули жители холмов, нравом и гонором сильно напоминавшие однодворцев да арендаторов Речи Посполитой, хватающиеся за саблю при малейшей угрозе своей ледащей чести, и не упускающие случая похвалиться и перехвалиться. У Дэффида собирались немного другие люди. Спокойные. С бесконечным запасом внутреннего достоинства и осознания своей высшей годности. А сам он, если вспомнить давнюю аналогию с клубом, явно был не шинкарь-"чего-изволите", не "эй-хозяин", а чистокровный "сэр Председатель" без примеси. Местами тянул даже на "достопочтеннейшего сэра Председателя". Которому не в лом лично проставлять пиво каждому члену клуба...
   - Раз мне вставать нельзя, ноги можно просто укутать, - предложил Клирик в качестве опыта, - а то обуваться ради лежания...
   - Грязно. Всё равно, что постель топтать! - это Эйра. Впечатлительная, торопливая. Порох с перцем! - Я, например, больше возлежать в туфлях не буду. Даже сняв подставную подошву! Это так по-плебейски. Получается, что ты всегда готова встать!
   - Кстати, потом нужно будет сшить муфточки для ног. Тонкие - на лето. И тёплые на зиму, - это Эйлет. Практична. Рассудительна. При этом - самая светленькая из всех! А самая темненькая теперь Немайн...
   - Меховые! Мягонькие. Заячьи. Нет, лучше кротовые, - Сиан. Любит всё умильненькое? Наверняка - включая ушастых богинь?
   - Шкуры убитых животных - варварство, - Тулла. Старшая. Замужняя - и оттого немного чужая остальной компании. Пока ей это нравится.
   - Тогда снаружи тонкий лён, а мехом внутрь! Слушай, Немайн, а ты умная... - А Гвен подлизывается. Отдаёт чужую славу. И к врачу идти боится. Храп-то может и операцией закончиться. Мог, по крайней мере, в двадцать первом веке.
   Вот и весь эксперимент. Никакого "так положено". Никакой оглядки на "Марью Алексевну". Девушки сами создают моду. При этом заранее уверены: то, что введут они, будет обществом принято. И при этом не гнушаются поднести гостю эль с мясными шариками. Сюрреализм. "Негоже лилиям прясть" наоборот. Ну так и что из того? Каковы сэры, таковы и леди.
   Как только впустили Бриану, та немедленно велела расположить больную по-другому. Не величественно, не удобно, а правильно.
   На уголке постели, в ногах, устроился Тристан - слушать очередную сказку "про Кухулина". Как ни странно, несмотря на настоящее сражение позавчера и кучу новых впечатлений, упражнений он не позабыл, и продолжал отрабатывать первый удар "мельницы". К болящей же сиде пришёл за новой порцией вдохновения, так что грех было разочаровывать. Из пересказов произошедшего у западных ворот он, кажется, сделал один вывод: Немайн умеет победить, даже проиграв. Кельтская традиция одобряла героические единоборства. Неписаный кодекс был строг и благороден, дозволялись и совместные пиры противников между схватками, и замена негодного оружия, обеспечивалась безопасность зрителей, оговаривалось недопущение кровной мести. Но итог боя, знак победы, был один - отрубленная голова.
   Так было до римлян. Явившиеся на полуостров захватчики не стали запрещать поединки в стиле кардинала Ришелье. Они решили проблему красивее: потребовали, чтобы все дуэли перенесли в цирк. Мол, режьте друг друга: и гарнизону потеха, и горячих голов в округе поменьше. Почему-то количество поединков пошло на спад. Христианство вновь вынесло бои наружу - и головы побеждённых теперь клали с телом в гроб. Но вырождения смертоубийства в бой до первой крови не случилось. Был, правда, ещё рыцарский турнир - но там боевыми копьями не пользовались.
   В головах сидела Бриана. И осторожно массировала руку сиды. Сломанную, разумеется. Рука болела. Зато гематома почти ушла, и костная мозоль, по словам Брианы, формировалась правильно и быстро.
   - Морриган нападала на Кухулина трижды, - рассказывала Немайн, - и каждый раз - когда он бился с другим воином. Первый раз обернулась коровой, и попыталась боднуть героя. Кухулин сломал ей ногу, но отвлёкся и был ранен. Морриган, однако, подстерегла его в воде. Обернулась угрем - а это умно, у угрей-то всё тело - один хвост, значит, ей не было больно, и не мешала сломанная нога. Хвост-то Кухулин ей и отдавил, но опять был ранен. В третий раз богиня превратилась в волчицу - а вот это была промашка! Волк на трёх лапах да с изломанным хвостом - жалко выглядит, но Кухулин ей ещё и глаз выколол. При этом снова был ранен...
   - Так и ты, Учитель? - вот именно так, и не иначе, в мужском роде и с большой буквы, - Варварский герой ударил тебя, сломал руку, но ты его ранила?
   - Так, да не так. Норманн отвлёкся - и был убит. Королём Гулидиеном.
   - Так он с ним дрался после.
   - Именно. Если бы я меньше продержала варвара под стеной, он успел бы уйти - если был не дурак. А дурак сжёг бы предместье, а уйти не успел. Но вождю норманнов было до Кухулина далеко. Ирландец ведь и Морриган к себе не подпустил, и другим себя убить не позволил. Ууууй!
   Клирик не удержал стона. Бриана нажала куда-то не туда, и руку прострелило болью от пальцев до плеча.
   - Терпи, - ученица лекаря и не подумала приостановить пытку, - с массажом и опухоль быстрей сойдет, и кость крепче схватится.
   - Очень больно? - поинтересовался Тристан, - мне ещё костей не ломали.
   - Радуйся, - откликнулся Клирик, - а у меня и раньше переломы случались... Есть с чем сравнить. Знаешь, на этот раз менее больно. И Бриана хорошо справляется. Если сравнивать с костоправами, у которых мне доводилось лечиться.
   То ли вереск оказался тем ещё дурманом - то ли у эльфов болевой порог повыше. Чего Клирик пока не замечал.
   - Уже всё, - Бриана сноровисто восстанавливала повязку, - на сегодня, конечно. Отец говорит, через неделю можешь вылезти из постели. Но - никакого фехтования!
   - Ну теорию-то можно!
   - Нельзя. Увлечёшься, начнешь показывать...
   Немайн даже вздохнуть тяжко не могла - больно. Клирик констатировал - придётся менять планы на менее обременительные.
   С изучением клановой родни и законов о колдовстве пришлось подождать - к Немайн, наконец, прорвался сэр Кэррадок. На втором этаже "Головы Грифона" разыгралась милая сцена, достойная пера сэра Томаса Мэллори и других артурописцев. Парадно одетый рыцарь - не в турнирных доспехах шестнадцатого века, разумеется, а в удушающе жаркой по летнему времени шерстяной тоге - при всём честном народе валится белыми штанами на пол перед ложем прекрасной - хотя синемордой и кошкоухой - дамы, та благосклонно внимает нижайшей просьбе простить допущенную в пылу битвы некуртуазность. И, стыдливо зардевшись, благородно освобождает галантного кавалера от невеликой вины. Клирик чуть сам слезу не пустил, представив сцену со стороны. Хотя румянец был вызван еле сдержанным приступом смешливости. Ибо сэр Кэррадок, чисто выбрившись - с местными бритвами немалый подвиг, который Немайн успела пронаблюдать в исполнении Дэффида - расчесав и закрутив кверху роскошные усы, вычесав и собрав в хвост длинные волосы, нацепив полдюжины самоцветных перстней и расшитую черным жемчугом рубаху, не забыл плотно закусить мясными шариками с чесноком. Его вины тут не было: камбрийские дамы любили чеснок ничуть не меньше кавалеров. Да и Клирик как раз собирался отдать должное блюду, состоящему из чеснока и лука в большей степени, чем из номинально главного компонента - баранины. Но всё равно получилось смешно. Приземленный запах против возвышенного образа.
   Неделю спустя Кэррадок перехватил Немайн, когда та выползла в город - солнышку порадоваться. Долго ходил вокруг да около. И - попросил снять заклятие. Снова пришлось быстро думать. С точки зрения Клирика, ничего страшного не произошло: банальная влюбленность. Рослый и плечистый Кэррадок Вилис-Кэдман оказался одним из нередких доказательств взаимного влечения крайностей, поскольку и до того заглядывался на девушек низеньких да худеньких. Впрочем, до действительно серьезных намерений дело пока не доходило. Закаленному в походах и пограничных стычках бойцу было на вид около двадцати пяти, по меркам темных веков - человек средних лет, но жены себе рыцарь пока не нашел.
   И вот человек, прожив жизнь до половины и ни разу не испытав страстной любви, принял выброс гормонов за сглаз. И был почти прав. Действуют они на те же рецепторы, что и амфетамины - а те, безусловно, наркотики. То, что рыцарь, заметив измененное состояние сознания, пришел к выводам, обычным для своего времени, удивления не вызывало.
   Клирик попробовал разобраться с вопросом логически. Объяснил, что в магии - ноль. И что, обладай Немайн свойством влюблять в себя людей, не приходилось бы их пугать. Довод подействовал: Кэррадок решил, что, в таком случае, его заколдовали другие фэйри. В наказание за проступок перед собственным кланом. Клирик предложил подождать епископа, который изгонит волшбу. Увы, Кэррадока в детстве уже возили по епископам да святым местам - надеялись исправить зрение. Не помогло.
   В конце концов, от рыцаря пришлось отрываться - тем более, что по пути была лавка ювелира, а Клирик припомнил: у него несколько поиссяк золотой запас... Немайн, разумеется, встретил сам мастер, перед которым Клирик и выложил на прилавок то, что удачно не зарыл вместе с основным капиталом, булавой и кольчугой прямо на месте появления в средневековье. Деньги были нужны к ярмарке и суду, а трогать захоронку до организации надёжного хранилища было нецелесообразно. Вдруг кто проследит.
   - Патрицианский перстень греческой работы, - уважительно сообщил мастер с первого же взгляда, - причём наверняка столичной. Символика христианская, имперская. То есть уже оправа пойдет трижды по весу. А тяжёлый. Камень, конечно, поддельный. В том смысле, что не рубин же! А камея - тонкая... Нежная, сообщу тебе, штучка: чуть надавишь - скол. Потому не предлагаю испытать камень - опасно! Камень стоит не меньше четверти марки. Восточные римляне такое вывозить не разрешают. Всю цену удвоим. Я еще, конечно, могу проверить качество металла и камня - но, даже с учётом, что столь дорогую вещь очень трудно продать, скажу, что это стоит не меньше марки золота. Иными словами, пятидесяти солидов. Увы, перед приездом иноземных купцов, я истратил своё золото на собственные изделия... Могу показать тебе кольца, кулоны, серьги...
   И зеркальце! Нашлось даже несколько. Серебряные, в которых Немайн выглядела ожившей покойницей, и золотые, от одного взгляда в которые казалось, что сида персонаж мифологии китайской. Клирик не нуждался ни в карикатуре, ни в комплименте. О чём и сообщил ювелиру.
   - Тогда я смешаю серебро и золото в пропорции, отражающей реальный цвет, - предложил мастер, - получится что-то вроде электрона. Но позволь удивиться - впервые я вижу девушку, которую интересует не красота собственного отражения или вещи, а точность отображения. Впрочем, чему я удивляюсь, леди Немайн? Ты всё-таки сида!
   Всё-таки сида... С точки зрения горожан, Немайн продолжала оставаться чудовищем. Но не просто вменяемым, с которым всегда лучше договориться - и даже не знакомым, как перед нападением викингов. Удочерённая местным кланом, сида стала чудовищем своим. Окончательно стало понятно, как к ней относиться, чтобы не обидеть ненароком - и чтобы у неё не нашлось повода кого-то обижать в ответ. Стало ясно, кому жаловаться, если что, и какой ждать реакции на жалобы. Иными словами, относились не лучше и не хуже, чем к рыцарю короля. Тоже ведь существо опасное. Но - в доску своё. Отличие было в одном - Немайн, по общему убеждению, стоила половины армии. Что недавно и доказала. В седьмом веке армией считался любой отряд больше тридцати человек. Так что по поводу великой битвы при Кер-Мирддине барды уже слагали песни - но до ярмарки не пели, ждали состязания. Свежая-то вещь должна звучать выигрышнее.
   Ювелир, между тем, выставил цену. Выше, чем на золотое.
   - Дорого, - сообщила сида, - золота в сплав добавить придётся совсем немного. Опыты - простые, работа - обычная. Так что уменьши-ка цену вдвое.
   Мастер погрустнел, но от заказа отказываться не стал. Немайн оглянулась. Сэр Кэррадок ещё не потерял надежду, и терпеливо ожидал, когда сида освободится для разговора. Клирик мысленно вздохнул, и принялся допрашивать ювелира. Но тот только печально молчал. Работу, правда, взял, и на названную цену согласился...
   Продолжать занятия фехтованием было заказано. Но к врачу-то нужно зайти! А там - рекомендации рекомендациями, а Тристан - Тристаном. Новая интересная история, немного критики, чуть больше - похвалы... Немайн и не заметила, как миновала знакомую калитку, дернула вечно открытую дверь - и упёрлась носом в алую рубаху, из-под которой виднелась могучая волосатая грудь.
   - Ты Немайн, - густой баритон исходил откуда-то сверху, где должна была находиться голова богатырского туловища. сида запрокинула голову, - рад тебя видеть.
   - Что-то в этом доме меня все узнают с первого взгляда... - Клирик умолк: такого писка он от себя не ожидал. А и то - нечего голову вверх задирать, да ещё и скороговорить. При случае нужно поступить наоборот...
   - Я брат Тристана, - провозгласил великан, - и он такой же вырастет! Средний-то наш меня догнал. Ну что, всё ещё находишь палочный бой полезным для малыша?
   - Нахожу. Только он когда-нибудь перейдёт с палки на меч. А техника останется такой же...
   На секунду захотелось прижаться к могучему телу, положить руки на плечи... Клирик поспешно сделал два шага назад. И чуть-чуть опоздал. В сад вошла Альма.
   - Стоят, как жених и невеста, только не обнялись, а болтают о палочных драках! Посторонись, братишка... Немайн, заходи. Никакого фехтования, слышала? Потом договорите... А вот отец с Брианой за тебя возьмутся.
   Взялись. Немного мучений в руках Амвросия. Занятия дыхательной гимнастикой. Больно? Терпи. Клирик терпел. По счастью, вереск действовал часами. Не то, чтобы глушил боль - отстранял. Делал безразличной, как боль чужого, не слишком и знакомого существа. Да и мэтр отвлекал разговором. На неприятную, но важную тему церковного суда. Главное, что уяснил Клирик: костёр не грозит. Еретиков пока предпочитают переубеждать, а не жечь. Хотя диспуты регулярно завершаются за бездыханностью одной из сторон. А колдунов... Если волшба во вред христианам - тогда плохо. Ещё нельзя вызывать демонов. Предадут мечу. Если - с целью наживы, уже полегче. Конфискация и изгнание. Если "просто так" - стрижка, порка, покаяние...
   Потом пришлось бежать - солнце решило, что баловать своим присутствием на небе западную часть британских островов не стоит. Сомкнулись тучи и Немайн заторопилась - хотелось достичь сводов угловой башни, в которой держали пленных норманнов, перед тем, как на землю упадут первые капли. Зонтов-то ещё не придумали! А отказывать временному коменданту, приславшему вежливое приглашение к участию в допросе выживших викингов в качестве переводчицы, не стоило. Доброе знакомство с комендантом не могло не оказаться полезным, а для допроса сида была очень нужна - выжившие викинги валлийского и латыни не знали вообще, саксонским владели очень плохо. А Немайн старонорвежским - отлично...
   Увы, вместе с первыми каплями на сиду обрушился сэр Кэррадок....
   - Я понимаю, заклятие может снять только колдун, наложивший его... Если это не ты, это кто-то из твоих сородичей. Не могла бы ты попросить его избавить меня от наказания, - рыцарь получал неземное удовольствие, изучая лицо Немайн. Клирик испытал приступ искреннего сочувствия. Вот же угораздило человека!
   - А как я его найду? Всех сидов опросить? - Немайн набросила плед на голову. Под дождём можно и аристократке. Даже нужно. Чтобы меньше повредить платье.
   - Тогда, может, пусть им прикажут снять заклятие королева Медб? Или Гвин? Всем сразу?
   - А кто я такая, чтобы беспокоить королеву ирландских фэйри? Или короля наших?
   - Но леди Немайн! Ты же куда древнее и сильнее!
   Насчёт Медб - правда. Она вообще человек, героиня, но вот ведь пробилась! Насчёт Гвина - нет. А если вспомнить легенды, выходит, что Гвин ап Ллуд - братец Немайн. Кстати, этот бог закоренел в язычестве. А в иных сказках и вовсе в демона превратился. Нужное родство перед церковным судом.
   - Гвин мне больше не брат, - отрезал мосты Клирик, - а ирландцы, наверное, тут ни при чём.
   Рыцарь кивнул. Вид у него был донельзя довольный. Лицезрение предмета страсти приводит к выбросу в кровь амфетаминов. И формирует зависимость... Вот и решение! Ещё бы неделю назад догадаться. Но лучше поздно, чем никогда.
   - Сэр Кэррадок! Ты мне надоел. Я ни делать, ни советовать ничего не буду. Ты влип поделом? Поделом. Я тебя простила? Простила. Прочее разреши сам, в конце концов, ты рыцарь или кто? Например, обидчика своего отлови, - тут Клирика осенило, - Могу немного помочь. Написать тебе грамотку, что имярек есть благородный рыцарь, ни словом, ни делом не обидевший добрых фэйри. До нынешнего лета. И в связи с этим находящийся под покровительством сиды Немайн Вилис-Кэдман. Зайди в "Голову" вечерком, набросаю. И захвати с собой один милиарисий. Без оплаты серебром грамота будет бессильна.
   - А почему только до лета?
   - А вдруг ты до осени злодейство невиданное совершишь? - Немайн нарочито громко расхохоталась. Получилось похоже на карканье - очень хрипло и немного зловеще.
  
   Прошла ещё неделя. Сэр Кэррадок и вправду отправился в поход за своим странным Граалем. И бумагу купил. В "Голове Грифона" продолжались перемены. За одним из столиков устроился брат Марк, решивший, что возлияния на глазах у короля вредят репутации. Явившаяся с ополченческого учения Эйлет сделала то, что давно собиралась: шлепнулась в кресло у огня. Вытянула ноги к камину.
   - Пока сестра лечится, оно моё! И бегать с тарелками я сегодня не буду! Нужно же девочке немножко отдыхать. Ведь, вернувшись, эта демоница займется мной! А сэр Эдгар совсем озверел... Ну почему его назначили временным комендантом?
   Сэр Эдгар действительно взялся за дело всерьёз. Теперь в ополчении просто числиться было нельзя - требовалось два раза в неделю выходить на учение. По графику. Все прочие из рядов городского ополчения исключались. То есть превращались в людей второго сорта. Или вынуждались покинуть город. Право отлынивать от учений получили только старые, хворые, да лекаря. А после небольшого скандала - и беременные, коих временный комендант приравнял к больным. Размякший за два десятилетия мирной жизни Дивед стремительно вспоминал, что такое военные порядки...
   Немайн заявилась только к вечеру, усталая и довольная: Лорн, наконец, испытал меха с тягловым приводом. На этот раз ничего не сломалось, возросший жар горящих углей ощущался физически, а получившийся нож кузнец без колебаний пометил своим клеймом. Эйлет успела было задремать, но с радостью вскочила навстречу. Обнялись, будто не виделись год.
   - Приветствую тебя, сестра моя! Истинная ива пира копий!
   - И я тебя, чайка реки меча!
   От двоих сидящих под замком норманнов нашлась польза - они жутко скучали. Не желая принять рабскую участь, изощрённо поносили победителей, впрочем, достаточно аккуратно, чтобы не умереть без оружия в руках, предлагали за себя выкуп. Один выражался настолько высоким стилем, что Немайн немедленно сочла его скальдом, и потребовала научить высокому искусству сложения саг. В обмен обещала выкупить из плена. И уже заготовила для него работу: норманн должен был стать учителем. Стихосложения. Да, методика построения скандинавских образов-кеннингов несложна: понятие заменяется парой слов, одно из которых - отображает суть, второе же позволяет её верно опознать. Можно и складывать кеннинги. "Чайка крови" - ворон, ну а богиня Немайн - ворон-оборотень. Кровь - "река меча". Вывод: "Чайка реки меча" - Немайн. Такая речь звучит весьма возвышенно. Развивает образное мышление - при составлении и логическое - при восприятии. А при некоторой ловкости позволяет дать многоплановую информацию. Кеннинг "Радующая осу трупов", например, можно отнести к Эйлет. И при прямой расшифровке он значит просто "воительница". Раз она с учений. Но - "оса трупов" - ворон. Ворон - Немайн. Полный смысл кеннинга: "Воительница, радующая Немайн". Три слова без шифра, три с шифром. А настоящие поэты и больше смыслов вложат, получится коротко и емко. Идея языка, загадочно-мистического для профанов и легко понимаемого посвященными, органично воспримется детьми и солдатами. Первым интересно, вторым полезно. Кеннинги длиннее, но расшифровать их чуть сложнее, чем обычный код.
   - О, радующая осу трупов! Сладок твой мёд. Но сегодня меня ждет скучная наука чисел! А не скованные скалы фиордов! - то есть, плененные викинги.
   - Быть может, ты и меня натаскаешь себе в помощь? Я охотно присоединюсь.
   У Немайн, как у МЛАДШЕЙ дочери Дэффида Вилис-Кэдмана, появились обязанности по хозяйству. Служба в ополчении - не хлеб, а привилегия. Но никаким нужным в хозяйстве ремеслом сида не владеет, а использовать богиню на подхвате да побегушках приемный отец всё-таки не смел. Дерётся хорошо, но не вышибалой же пристраивать? Опять же, до полного восстановления костей, по словам врача, должно пройти несколько лет. Зато, припомнил Дэффид, у сиды есть книги и свитки. Грамотный же человек в Камбрии обычно и считал неплохо.
   Так что поступил он просто - заглянул в комнату к старшей и младшей, которая устраивалась на новом месте, да задал Немайн задачу: пересчитать по цене шерсть в овес. Задача была сложная - на пропорцию, а что с римскими, что с валлийскими - буквеными, что с египетскими цифрами делить было нелегко. Без абака, счетов или еще чего-нибудь вроде. Доходило до создания таблиц вроде логарифмических. Потерев руки, Дэффид спустился в зал, и велел Кейру решить ту же задачу на счетной доске. Не договорил условие, в дверях раздалась знакомая простуженная трель:
   - Так ответ-то нужен?
   Сначала Дэффид решил, что способность сиды к вычислениям - форма колдовства или божественный атрибут. Оказалось - нет. В результате сида оказалась приставлена к бухгалтерии, несмотря на вопли протеста и уверения, что рутинные, многократно повторяющиеся вычисления - не её конек. Ворча под нос о Бранвен, которую злые ирландцы заставили мыть тарелки и отвешивали по пощечине на день - за что весьма и весьма поплатились от героев Британии, Немайн чистенько и методично делала за четверть часа то, на что Дэффид изводил полдня, а Кейр - сутки, и еще ошибки ляпал. Клирик в глубине души тоже удивлялся, насколько гладко шло дело. В студенческие времена монотонные вычисления его бесили, теперь - успокаивали. И всё-таки ощущение бессмысленности выполняемой работы не отпускало. А этим вечером Дэффид снова затеял большие пересчеты.
   В комнате Немайн немедленно стянула сапоги, отстегнула пояс.
   - Хорошо... - мордочка хорька, которому чешут спинку. Но умильность действует не на всех. Эйлет - не Сиан.
   - Хорошо, - согласилась сестра, - но посох поставь в оружейную стойку. Сапоги - за порог. На ноги - туфли или муфту.
   - Потом... - спинку чесать перестали.
   - Нет, сейчас. Твоё "потом" - это "никогда".
   - Угу, - Немайн пристроила посох на положенное место, - Ладно. Я тебе говорила: никогда не говори никогда? Кстати - где моя рубашечка?! Куда ты её подевала? Ну ту, огромную, без вышивки, но с оборками понизу? Я совершенно точно помню...
   Эйлет закатила глаза кверху. сида помнила всё. Совсем всё, абсолютно всё и безусловно всё! Без исключений и лакун. Но при этом не делала! Список "хорошая девочка пришла домой устамши" приходилось зачитывать каждый раз, когда она возвращалась из города. Если Эйлет не успевала этого сделать - в комнате получался хаос. В котором человек без эйдетической памяти разобраться за разумное время не мог. Вчера Немайн распихивала по ларям свежевысушенное бельё... Хорошо рассовала, между прочим! Оказывается, даже сиду можно выдрессировать методом кнута и пряника! Эйлет хвалила Немайн всякий раз, когда та делала любую мелочь правильно. И никогда - почти никогда - не спускала ошибок. По усталости ли были допущены или по лености. Методику подсказала сама Немайн, заметив, что короткий ясный окрик помогает лучше намеков и обиженного сопения, от которого сида сразу покидала помещение, прижав уши, и тем более возмущенного молчания. Которые отлично действовали на сестер и мать.
   - Сестренка, не молчи. Главное, четко скажи, чего не так. Мысли я читать не умею. И глаза у меня...
   - Я просто задумалась. А глаза твои - это да! Правда, не видишь? Ткнуть пальцем?
   - Ткниии... - а вот это уже нечестно! Так пищать имеет право Сиан, а не древние богини!
   Бельё Эйлет всего-то навсего переложила ароматными травами. Но Немайн уже не находит своих вещей! Зато различает скрытые надписи на имперских монетах. Ювелиры говорят: без лупы нельзя. Можно! сиде...
   - Вот! И тунику не в комок и в угол, а сложить и переложить мятой. Ты хочешь, чтобы от тебя утром пахло?
   Рубашку Немайн применяла, как небольшую палатку - в которой и переодевалась. Метод Клирик позаимствовал у Мэри Поппинс. Читывал в детстве. В оригинале - когда мучили английским языком. Стесняться сводной сестры Клирик отучился, но вдруг Дэффид заглянет? Или Кейр?
   Домашний наряд Немайн - узкая прямая туника без рукавов, поверх широкое платье без пояса, палла через плечо, как перевязь. Деревянный пол - выдраен, как палуба на хорошем корабле. Но - босиком ходить нельзя. Впрочем, здешние туфли скорее напоминают плотные носки.
   - Тут были листы с расчётами. Где они? Улетели? Спасибо, что собрала...
   Доску для письма, пергаментные скобленки в охапку - и в кровать. Поставила подушку на ребро к стене, привалилась спиной.
   - Ну вот, это я и называю цивилизацией!
   Зашарила по простыне руками. Эйлет уже знала, что сейчас Немайн скажет:
   - О чернильнице. Верни на Родину, пожалуйста. Нет, в кровати она не расплескалась бы. И не разбилась. Ну пришпорь мозги! Это ведь моя чернильница, хитрая. Невыливашка! Стеклодувы собираются к ярмарке пустить в продажу пробную партию, и мне кажется, что её, как диковинку, разметут... На чем мы остановились в прошлый раз? Ах да, разрешение пропорций. Лезь сюда.
   Около часа спустя Эйлет начала позёвывать.
   - Одно и то же, - пожаловалась, - лён в овес, шерсть в коров, репу в баранину. Сегодня мы, верно, и до утра не успеем.
   - Успеем, - Немайн покрывала тоненько разлинеенный лист ровными строчками. Старый добрый чертежный шрифт, из-за которого группа Клирика в Политехе чуть бунт не подняла! Да и писчая доска - на самом деле маленькая чертежная. Тогда все студенты рвались отринуть старину и всё делать за компьютером, кляли преподавателей-ретроградов, а вот пригодилось! И тысячи некогда выведенных рейсфедером букв теперь воскресали под тихонький скрип гусиного пера. В голове крутились мысли о необходимости слома местной образовательной системы, выросшие из бесед с епископом Теодором. И о том, что нужно создавать типографию. Хороший повод для создания промышленности...
   Против передачи знаний от учителя к ученику Клирик в принципе не возражал. Тем более, один человек в седьмом веке мог знать всё. Но вот в монастырских школах, увы, учили глупостям. Или, что ещё хуже, старательно отупляли. Теология? Молитвы и псалмы зубрежкой наизусть. И за это давали - о, ужас! - ученую степень. Что ещё? Каллиграфия - художественное рисование буковок. Философия? Мудрствования, не связанные с реалиями окружающего мира. Да, из этого кошмара родится формальная логика. Через полтысячи лет. История? В летописи заносят по два слова на пять лет. А исторические труды состоят из пересказа изустных преданий, густо приправленного фантазией автора. Поэзия? Прекрасное словесное кружево. Действительно полезное знание, потому, что не может быть безполезным приносящее людям радость искусство. Но ради одного стихосложения убивать на учёбу десятки лет?
   Пока успелось запустить два ростка новой системы. Первый - создание моды на логическое мышление и образование - пробуксовывал, хотя надежда на кеннинги сохранялась. Чем чаще сёстры будут пользоваться ими на людях, тем быстрей и вернее проект заживёт собственной жизнью, и примется выполнять поставленую задачу уже без помощи своего создателя. Второй проект был пока только придуман, и ждал, пока Немайн разберется с бухгалтерией и возьмется за закладку фундамента. И Клирику впервые за несколько дней не терпелось развязаться с докучливыми обязанностями. А Эйлет, похоже, расчеты просто надоели. Принцип поняла, руку набила, ошибки делать перестала. Скукота! Исчезло ощущение достижения.
   - А зачем вообще вести пересчет товаров друг в друга? Не проще ли в солиды? И части солида? - ворчала сида себе под нос, по-новой пачкая перышком трижды перескобленный пергамент. На этот раз Немайн трудилась не в одиночестве, и получила ответ.
   - Да у кого они есть, эти части солида? И кому они нужны? На черный день отложить, купить товар у иноземца, на подать королю - и всё.
   - А для обмена? Как у вас торгуют, если рыбаку нужно зерно, земледельцу - мясо, а скотоводу - рыба?
   - Так и торгуют. По кругу. Иной раз, пока всю цепочку соберешь, набегаешься... Потому в одиночку на рынке делать нечего! Мы всегда с отцом ходим. Скажем, мне нужно новое платье, то есть лён. Хорошо. Сначала отец идет к старейшинам кланов, берёт у них, сколько положено на содержание заезжего дома, тем, что у них есть, мы ищем льняную пряжу или нитки, или ткань, выясняем, кто, чего и сколько хочет. Потом ищем то, чем заплатить. Потом - чем заплатить, за то, чем будем платить - и так, пока не окажется, что какая-то из цепочек сошлась к тому, что у нас есть. Тогда меняемся, все по очереди.
   - Бррр! - Немайн дернула ушами, - Как вы терпите этот кошмар?
   - Ну почему сразу кошмар? Очень мило, в конце концов, у нас есть повод посмотреть всё, прицениться ко всему, а многое и в руках подержать. Ярмарка - это же праздник! А просто зайти и купить скучную хозяйственную вещь - какое в этом веселье?
   - Боюсь, для меня это слишком весело, - Немайн снова склонилась над немудреными расчетами. Новые строчки ложились на место старых. Оказывается, к гусиному перу можно очень быстро привыкнуть. И не сажать кляксы на каждой букве. Даже под мрачные мысли. Мнение семейки Дэффида было слишком важно для Клирика, чтобы можно было вот так просто испортить всю радость от единственного за год похода за покупками её большей и прекрасной половине. Оставалось надеяться, что Дэффид не потянет на рынок младшенькую.
   - Ну, тебя ярмарка не минет, нравится это тебе или нет. Тебе ж торговаться-то!
   - Это почему?
   - Ну как же? Известно, все сиды делятся на две части: те, что платят за товар ровно столько, сколько он действительно стоит, и те, кто платит в несколько раз больше. Но сида не меняет цену! И никто не может продать вещь дороже, чем продал бы сиде!
   - Боюсь, что я из вторых, - поспешил сообщить Клирик.
   - Знаю, - огорошила его Эйлет, - золотыми просто соришь. И отец знает. Но если он тебе нашепчет цену, близкую к резонной, ты ведь не откажешься назвать ее продавцу?
   - Нет, конечно. Хотя мне и будет очень скучно и грустно.
   Немайн взяла новый лист пергамента. Тоже старый знакомый! К тому же из собственных запасов, выданный Сущностью вместо свитков с заклинаниями. Судя по следам от смытых букв, здесь некогда и содержался "Evil overlord's list". Там, помимо прочего, рекомендовалось ни в коем случае не выглядеть Темным Властелином. И вообще - занудой.
   Немайн хмыкнула. Прищурилась. Пощекотала перышком нос. И выдала:
   - Да, просто ходить по торгу и повторять чужие слова будет тоскливо. Но у меня появилась мысль, как сделать ярмарку более веселой!
   Клирик закончил интересный разговор о торговле, вскоре закончились и поднадоевшие вычисления. Тогда исцарапанные бумаги с цифрами были отложены в сторону. Начтал черёд чистого листа, не полученного от Сущности, а здешнего производства. Кусок кожи, содранный с ягнёнка или козлёнка. Нельзя сказать, чтобы живые существа умерли из-за необходимости на чём-то писать - их бы всё равно съели. Зато благодаря высокому развитию кожевенных промыслов Клирик мог уверено начать работу над вторым проектом. Для этого и вставать было не нужно. Или тянуть руку за Книгой. Строки, уверенные латинские строки стояли перед внутренним зрением - а внешнее следило, как руки переносили на пергамент теми же буквами и теми же словами те же мысли. Потихоньку переводя Библию на валлийский язык. Если вместо тупой, многократно повторяющейся бубнежки основных молитв люди начнут читать Книгу - это будет славно. Да и епитимьи из благочестивого наказания можно будет превратить в уроки логики и священной истории, задавая во искупление греха не сотню прочтений "Отче наш", а чтение и письменный анализ подходящей по смыслу притчи. Тогда и священнику придется быть не столько пастырем, сколько вожаком. Вот только начал Клирик не с "Бытия", а с Евангелия от Луки. И был совсем не уверен, что Ветхий Завет вообще стоит переводить. Может быть, и правда оставить его для людей подготовленных?
   Другим вопросом было - как потом издать рукопись? Бумаги не было. Пергамент и восковые дощечки были хороши многоразовостью, в случае пергамента довольно условной, но по цене не годились. Как и из чего делают бумагу, Клирик помнил очень смутно, да ещё отчего-то хотелось пойти своим путем. Латинская Библия - это около пяти миллионов знаков. Положив по квадратному сантиметру на знак, в первых книгах шрифт должен быть крупным, получим площадь в пятьсот квадратных метров. Из чего можно эти метры получить?
   Ткань? Дорого. И техника ещё сложнее, чем для бумаги...
   Эйлет заглянула через плечо.
   - Во дни Ирода, царя Иудейского... Что это?
   - Евангелие, - сообщила Немайн, - на валлийском языке. Чем мы хуже латинян и греков? Они-то читают писание на своем языке!
   И собралась продолжить работу. Не тут-то было! Не наградили родители Клирика в свое время старшим братом. Вот сестра как раз была, но не настолько старшая, чтобы ухватывать братика под мышку и нести в зал. Клирик вообще настолько привык ко всеобщему опасливому почтению, что опомнился уже на половине дороги.
   - Что ты делаешь? - Немайн была ухвачена поперек туловища, и вырваться не могла, - Отпусти.
   Пнула похитительницу пяткой. Та не обратила внимания. Попасть по лодыжке не получилось. Не к месту вспомнился анекдот про ёжика. Который сильный, крутой - но легкий. Немайн, конечно не ёжик - и для своего роста весила удивительно много. Так что через несколько шагов Эйлет начала задыхаться, а захват - слабеть. В результате выглянувшая на шум Глэдис обнаружила тузящихся дочерей. Приемная - на лице истаивает дурацкая улыбка - брыкается, родная её куда-то тащит с крайне целеустремленным видом. Несолидно для взрослых девушек. Но сколько его, того детства, осталось? Старшенькая уже замужем, Эйлет следующая. А сида, похоже, всерьёз ощущает себя её младшей сестрой. И хорошо. Меньше проблем. А то у Гвен что-то разболелось горло...
   - Мне некогда разбираться с ребяческими глупостями, - мать строго погрозила пальцем дочерям, - но вы двигались в зал к отцу? Так посмотрите на себя, и соизвольте принять вид, подобающий леди! Особенно Немайн...
   И захлопнула дверь.
   - Ладно, - сказала Немайн, - возвращаемся, наряжаемся, успокаиваемся... Особенно я. Учти, сестрёнка: камнями нас теперь забьют вместе. Я-то собиралась подождать епископа Теодора. И суд пережить.
   Эйлет вместо ответа полезла обниматься. На этот раз хоть в воздух не подняла. Первый удар сердца Клирик был возмущён нежностями. Которые сам же и развёл, как сидовский обычай. Слышал от своих девушек, что при объятиях у них возникает ощущение общности. Решил, что так быстрее впишется в семейку. Не учёл одного: его собственный организм теперь реагировал почти так же. Только, видимо, сильнее. Иначе в родном веке бытовые мудрецы не записывали женскую дружбу в небылицы. Уже на втором ударе сердца Немайн была готова вместе с Эйлет - хоть под булыжники.
   Готовились долго и серьёзно.
   В зале было ещё людно. Дэффид сразу заметил решимость на лице Эйлет и искусственное бесстрастие Немайн, зачем-то прихватившей свой посох с крестом.
   - Вы знаете, кто моя сестра! - крикнула Эйлет, - И вот, сейчас я застала её записывающей для какого-то Феофила собственное Евангелие. На нашем языке! И я решила, что мы должны слышать всё, от первого и до последнего слова! Пусть она говорит, а записать могу и я, я пишу быстро...
   Лорн ап Данхэм кивнул сам себе. Чего-то в этом роде он и ждал. То, что для людей века - для сидов не более, чем годы. Но это должен знать Гулидиен!
   - Я схожу за королем. Пятое евангелие... Это слишком важно, - как всегда, рассудителен. Остальные сидят, разинув рты, и даже кружки с пивом позакрывать забыли.
   - Лорн, погоди! Это будет НЕ Евангелие от Немайн, - сообщила сида, - Сестра не всё правильно поняла. Это будет Благая Весть от апостола Луки, изложенная нашим языком. Скажу больше - это будет то, что сейчас принято называть Благовествованием от Луки, но это - не безусловная истина, и я хочу, чтобы вы сразу поняли и признали это. То, что я сейчас начну рассказывать, а моя сестра записывать, доносит до нас голос святого мудреца, в преклонные годы вспоминающего былое. Апостола - но всего лишь человека, который мог не всё вспомнить совершенно точно. И который совершил труд записи Благой Вести именно оттого, что увидел неточности в рассказах других евангелистов. Более того, слова апостола Луки донесутся к вам не напрямую, но через мои уста, и через руки десятков переписчиков, снимавших копии с копий священного текста. Голос этот потому будет хриплым и не всегда внятным, но я, вслед за святым Лукой, полагаю, что добрым христианам должно знать историю, которая и составляет суть нашей веры. Теперь я умолкаю, и далее будет раздаваться голос евангелиста, - Немайн опустила голову, речь стала ровной, медленной, как равнинная река, и неожиданно низкой, словно и впрямь говорил другой человек, - Потому как многие начали уже составлять повествования о совершенно известных среди нас событиях....
   К себе в комнату сводные сестры вернулись за полночь.
   Немайн сразу уткнулась лицом в подушки.
   Эйлет присела рядом, руки принялась искать у Немайн в голове, растерли шею, принялись массировать между плечами... Немайн довольно замурлыкала. Это было именно то, что надо: после нескольких часов монотонного говорения с прижатым к груди подбородком.
   - Мне начинает казаться, что я вышла замуж! - прошипела ей в ухо Эйлет, - Причем заполучила разом мужа и ребенка.
   - Хороший опыт, - отозвалась Немайн, - в жизни пригодится.
   - Угу. Не понимаю, как я тебя терплю? И как я без тебя жила все эти годы?
   - Не знаю. Но отомщу! О, хоть что-то на месте, - в руках у Немайн оказался массивный роговой гребень, - Трепещи, липа золота, твою листву я буду расчесывать. Или тебе тоже сперва размять шейку?
   Это было её сестринской обязанностью - каждый вечер и каждое утро расчесывать метровую гриву Эйлет. Впрочем, необременительной и приятной.
   - Обязательно. Думаешь, писать вдогонку за тобой легко? Нет-нет, говорила ты медленно и важно, молодец. Но ни разу не повторила сказанного! И ещё: ты мне должна два позвонка!
   - Это как?
   - У тебя же в шее на два больше!
   - Уже посчитала... Ну и сестренка у меня.
   - Твоя школа!
   Чья же ещё. Эйлет не забыла припомнить новообретенной сестре обещание сделать из нее настоящую стерву. Клирик подошел к делу серьёзно. Даже "Устав стервы"сочинил. Когда Эйлет начала пересказывать его содержание сестрам и матери, те пришли в ужас. Дэффид - пришел в восторг, и посоветовал соблюдать до буквы! Эйлет заранее предупредила сестёр и подружек, что пару недель будет сущей свинюшкой...
   Ничего такого Клирик - как ему казалось - не сделал. Научил Эйлет на примере кеннингов использовать логику. Формальную. И доказательства... Потребовал не обращать внимание на намёки, жесты, тон, реагировать только на содержимое собственно речи - "Представь те же слова написанными, обычными чернилами на обычной бумаге, правильным незнакомым почерком" - слушать, не перебивая, пять минут. Потом - затыкать. Напрямую. "Помолчи", "Я тебя слушала - послушай и ты...", "Хватит переливать из пустого в порожнее", "Нечего сказать - не трать слов". Говорить коротко, напрямки... Техническая культура речи оказалась Эйлет по плечу, хотя давалась и с трудом. К исходу месяца её подружки хором заявили, что если так пойдёт и дальше, то они враги на всю жизнь. Немайн, услышав такую новость, немедленно откомментировала, как типичное преувеличение, но - обещала подумать.
   Взъерошила рыжую шевелюру здоровой рукой. Уставила глаза в ведомую только ей точку. И, наконец, выдала совет:
   - А ты спрашивай, как с ними говорить: всерьез или по-девчачьи. Ну и веди себя соответственно. А "стерву" оставь для разговоров с солидными людьми. У огонька-то тебя приняли.
   - А с тобой?
   - А я пойму и так и так. Только предупреждай, как тебя слушать. Как младшей сестренке, или как сиде.
   А "у огонька" Эйлет и правда приняли. Условно. Впрочем, в том же статусе пребывал и Кейр, и все правильные ребята, не попробовавшие настоящей крови и настоящей войны. Немайн, разумеется, числилась в ветеранах. Странная победа над норманнами - "У огонька" судили по результату - окончательно утвердила её статус "той самой", превратив в центральную фигуру клуба отставников. Правда, молчаливую и не торопящуюся пользоваться привилегиями. Так что теперь Эйлет жила в мире со всеми, и пыталась разорваться натрое - надвое для дел, и еще кусочек оставить проследить, когда Немайн начнет организовывать веселье.
  
   Беспокоилась Эйлет напрасно. Она как раз вышла с кухни с новыми заказами, когда грянула увертюра объявленной комедии, и в трактир заглянул первый персонаж: королевский рыцарь, уходящий в дальний патруль на границы. Новоиспеченный сэр, с пылу с жару. На охоту, финалом которой стал бой с норманнами, он уходил оруженосцем, впервые покинувшим родную ферму. Положил троих викингов стрелами в неприкрытые броней лица, сам схлопотал стрелу в бедро, и весь последующий месяц провел в восторженных шорах спасителя столицы, и даже пиво пить к Дэффиду не захаживал, предпочитая рыцарский зал в королевском дворце. То, что серьезные люди сами платят за свое пиво, молодые рыцари понимают не сразу после обретения золоченых шпор.
   На этом рыцаре шпоры были еще обычные, железные. Но как он старательно ими звякал при каждом шаге! Да и в прочем прифрантился, как перед свадьбой: пурпурный плед поверх алой рубахи, необьятной ширины шаровары заправлены в короткие кавалерийские сапоги телячьей кожи. Рыцарь недоуменно осмотрел переполненный зал. Яблоку упасть было негде, однако прославленное уже кресло у огня пустовало... В преддверии ярмарки достойные жители славного Кер-Мирддина спешили насладиться последними спокойными днями перед торговой страдой. Для большинства горожан вот-вот должны были наступить те самые дни, которые год кормят.
   Рыцарь пробренчал к хозяйской стойке, где, к удивлению, не обнаружил легендарного Дэффида. За стойкой вместо могучего ветерана обнаружилось стриженое рыжее недоразумение, едва за ней заметное. И то спасали волосы цвета тлеющих углей.
   - Ты дочь Дэффида?
   Девочка за стойкой согласно тряхнула отгоревшим пожаром. Светлые, как перо цапли, глаза, точки зрачков. Огромные, как крылья. Помаргивание - взмах. Казалось, на лице и нет ничего, кроме этих глаз. Дети так не смотрят!
   - Я дочь Дэффида, - напомнила рыжая, - а ты носишь королевский цвет. Ты родственник Гулидиена?
   В зале обидно заржали заслуженные любители пива. Но что возьмёшь с городских? Очарование рыжей подтаяло.
   - Мне нужна твоя новая сестра, - сообщил рыцарь с важным видом, - и нужна по делу. А к рыцарям положено обращаться "сэр".
   - Которая сестра тебе нужна, сэр? - девочка - или всё-таки девушка - доказывала рыцарю, что рыжие ещё глупее блондинок.
   - Разумеется, Немайн, сида-воительница.
   - Аааа, - протянула рыжая и хитро прищурилась, - зал затих в предвкушении, - так нет у меня такой сестры. Сэр.
   Последнее слово она нарочито отделила. В зале, приподняв с кружек островерхие крышки, довольно отхлебывали. Не так заметно, как оттопыренные кверху большие пальцы, но Немайн уже научилась читать публику ветеранского клуба. А убивать парня на поединке, дав явный знак удовольствия насмешкой, никто не желал. Эко чудо - восторженная собственной значительностью благородная деревенщина - половина ветеранов такими и начинала, и улыбалась не зло, а ностальгически. Пройдет месяц-другой, парень пообтешется в городе, переймёт за правильными людьми повадку и манеру - и добро пожаловать в клуб. Умение и мужество уже показал. Впрочем, сэр рыцарь не замечал творящегося вокруг.
   - Ты не дочь Дэффида? - переспросил он.
   - Дочь, сэр! - отрапортовала рыжая. Еще и каблуками щелкнула, чем показала, что на ней тоже сапоги, - и, кстати, извольте при обращении ко мне использовать титулование "леди". Сэр.
   Цирк этот тянулся уже дня три. Родня полагала, что Немайн так сердится на судьбу. Сама себе напророчила - не минула её доля Бранвен. Храпунья - и изумительная повариха, три года, как сменившая мать в шефстве над кухней, Гвен ухитрилась простудиться. Июльская жара в сочетании с вишневой водичкой с ледника привели к закономерной ангине, Глэдис превратилась в сиделку, а Кейр еще за неделю до того успел отпроситься в помощь своему клану, и жену прихватил. Нанять работников перед ярмаркой - ненаучная фантастика. Своих разодолжили. Одна Эйра со всей работой управиться не могла, Эйлет, как выяснилось, нельзя было на лучный выстрел подпускать к готовке... Бегать с тарелками могла и Сиан, за шеф-повара решил поработать сам Дэффид, не посмевший бросить кухонную команду без присмотра члена семьи - так что Немайн досталась стойка. Наливать пиво - работа нехитрая, до барменских трюков позднейших времен было ещё далеко, так что однорукая сида вполне справлялась с работой.
   На деле - Клирик восстанавливал вкус к жизни, развлекался, а заодно упрачивал свой статус в качестве дочери Дэффида. Который отнюдь не легко решился на такую наглость. Еще в первый же день, явившись просвещать сиду в клановых делах, хозяин заезжего дома выгнал из её комнаты запозднившихся посетителей, плотно притворил дверь и тяжело осел на стул всей тушей. Как стул выдержал - непонятно. Впрочем, его наверняка делали в расчёте на дурное настроение хозяина.
   - Я мог тебя вытащить и без удочерения, - признался он, - Воззвал бы к законам гостеприимства - никто б и не пикнул, а король меньше всех - всё-таки он ирландец, для них это свято. Но - ты ведь не шутила, когда говорила, что не чужая в этом доме? По-другому у нас в клан не входят. Сердишься на меня?
   По правде-то говоря - Клирик сердился. Исключительно за таскание за ухо. Понимал - Дэффид должен был чётко зафиксировать ситуацию. Даже подыграл. Но всё равно зло брало. Ещё и оттого, что прямо назвать причину недовольства после этого самого подыгрыша получалось неловко. А врать не хотелось. Клирик вообще придерживался мнения, что честность - лучшая политика. Потому приходилось молчать и искать нужные слова для нужной правды. И наблюдать, как Дэффид на глазах мрачнеет.
   - Опасаюсь, - наконец сказала Немайн, - что ко мне действительно начнут относиться как к младшей, причём вечно младшей. Через годик Сиан меня перерастёт. И что тогда? Смею напомнить, что я взрослая воительница с тяжёлым характером. Родня из меня ещё та. С другой стороны, раз я решила жить жизнью человека, а преосвященный Теодор убедил меня, что это должна быть жизнь мирянки... Я попробую прижиться в твоей семье, Дэффид. Но постарайся не вынуждать меня к напоминанию, кто я. Иначе, боюсь, всё прахом пойдёт.
   Дэффид только кивнул. Поднялся, подошёл к двери. И, уже распахнув её, громко сказал:
   - На сегодня, пожалуй, хватит. А завтра мы вернёмся к взаимоотношениям нашего клана с другими кланами королевства. Спокойной ночи, дочь. И не беспокойся о пустяках.
   Возможно, именно припомнив эту беседу, в горячие дни перед ярмаркой Дэффид и предложил сиде занять хозяйское место за стойкой. Самое почётное из тех что были - и самое полезное для неё. Где лучше узнаешь людей, чем в боевом строю или под хмельком?
   Беседа, советы и создание настроения всегда были главной обязанностью стоящего за стойкой представителя фамилии. Для налития пива обычным посетителям, в конце концов, существовали наёмные работники. Ещё, по собственному почину, Немайн повышала человекообразность - тренировалась прижимать уши. Со злости-то получалось само собой. А просто так - приходилось постоянно себе напоминать, что они должны быть прижаты. Иначе немедленно восставали, разрушая всякое подобие прически.
   Когда вошел "сэр рыцарь", Немайн праздновала очередную недолгую победу над ушами. Но именно теперь, в разгар веселья, они пробились через короткие пряди, и поднялись над головой, как рванувшиеся в атаку воины засадного полка.
   - Дочь моего отца, но не моя сестра - кто это? - риторически вопросила Немайн.
   Сэр начал извиняться. Мол, не сумел узнать по описаниям. Еще бы. По описаниям получалась амазонка с огромной дубиной и ударом, что троих на милю сносит. Способная вести поединок три дня и три ночи, как герои легенд. А тут стояла обычная девчушка. С виду очень хилая. Ну и - не ожидал рыцарь найти воительницу за стойкой заезжего дома. Не женское занятие, и не воинское.
   - К делу, - потребовала сида.
   Красный как рак рыцарь перешел к делу - и она чуть не повисла у него на шее.
   Сэр рыцарь очень боялся козней фэйри! Поговорил с сэром Кэррадоком, который очень хвастался охранной грамотой от Немайн. И вот - предложил целый золотой за защиту от нелюдей. Который и выложил на стойку. Монета была Немайн незнакома. Взятая на норманнском снаккаре, брошенном на берегу невдалеке от города. Добычу король пожаловал рыцарям по поводу славной победы над норманнами - и был, конечно, целиком прав.
   - Нельзя золотом, - сообщила Немайн, - золото металл нечистый... Да у меня и сдачи с золотого нет. Давай серебро! Я ведь не жадная. Так надо.
   Серебра у рыцаря не нашлось. А искать по всему городу мену - не было времени. Чего Клирик и добивался - возник дефицит. Оставалось пообещать что-нибудь придумать. Изобразить мышление, подперев лоб кулачком. И, наконец, когда надежда начала оставлять вояку - сказать, что решение, кажется, есть.
   Рыцарь воспрял на глазах, когда Немайн очнулась от размышлений и взяла новенький, нескоблёный лист пергамента. Разрезала на восемь небольших кусочков. Отцепила с пояса чернильницу. И тонкие руки начали выводить на каждом по очереди: "Настоящим обязуюсь вернуть подателю сего долг в размере одной пятидесятой части серебряной марки, серебряной же монетой весом как солид, либо золотой, весом в восьмую долю солида, в городе Кер-Мирддине, не ранее июля и не позднее августа лета от основания Города тысяча четырехсотого. В случае предъявления сего векселя к погашению позднее указанного срока, вексель будет погашен за вычетом платы за хранение предназначенной к погашению суммы в размере трёхсотой части серебряной марки в год. В чем и подписываюсь. Немайн Шайло верх Дэффид Вилис-Кэдман." Восемь раз вот так, девятой же стала охранная грамота. Ни одной кляксы или помарки! А ведь учиться владеть гусиным перышком пришлось совсем недавно. Что значит - месяц делопроизводства.
   - Вот, - гордо сказала сида, втянув высунутый от усердия язык, - теперь я разменяю солид на восемь милиарисиев. Одну бумагу оставляю себе. Получится, что одну серебрушку ты мне уплатил. А вот тебе и охранная грамота. Если фэйри будут пугать лошадей, или еще какие-нибудь злые шутки шутить, расскажешь, разберусь. Если будет ущерб - стребую виру. Учти - против сил Ада и злых людей бумага не поможет. Охранная грамота действует год, как написано. Через год, если ты не насолишь народу холмов, продлю. Стой-ка... Заверю.
   Достала нож, примерилась к левому большому пальцу.
   - Нет, - буркнула по нос, - внушительно, конечно - но перед церковным судом - не стоит. Знаем, кто любит подписи кровью.
   И взялась за чернильницу. Невыливашка сопротивлялась отчаянно - но от квалифицированного вандала защиты не изобрели и в двадцать первом веке. Заквыристое движение руки - и на оставшейся чистой части листа расплылась здоровенная клякса. сида вдавила в неё правый указательный палец. Для верности поставила отпечаток рядом. Проштемпелевала и векселя.
   - Готово, - сообщила. И правда - отпечаток пальца не подделаешь. По крайней мере, трудно.
   Рыцарь рассматривал бумагу.
   - До ярмарки я не вернусь, - заметил он, - а обязательно платить за хранение?
   - Иначе грешно, - объяснила сида. Сложила ручки замочком, чуть сжала плечики, подбородок вздернут вверх, глаза - сама чистота, - иначе получается рост. В евангелии от Луки сказано - давать в долг и ждать от этого прибыль - грех. А если не заплатить за хранение, так оно и выйдет. Получится, что ты взял процент в размере платы за хранение.
   Когда недоумевающий, но довольный - получил, чего хотел, и со сдачей - сэр ушел, Немайн ловко подбросила монету, поймала. Сунула в кошель.
   - А почему не в кассу? - поинтересовался Лорн ап Данхэм.
   - По другой статье проходит. Это заемные средства.
   - Я верно понял, что он дал тебе в долг, и он же заплатит за хранение?
   - Именно, - сида просто лучилась.
   - И ты считаешь это честным?
   - Безусловно.
   - Но сама ты на таких условиях в долг не дашь?
   - А почему нет? Вполне богоугодное дело! Тебе сколько?
   - Милиарисий, скажем.
   - Подожди, я схожу за топором, разрубим солид. Или...
   Клирик отрезал еще один кусочек пергамента.
   - Надо будет брать еще за пергамент и за услуги писца, - сообщил доверительно, - но для тебя, Лорн, всё это в счет закуски к пиву...
   И выдал точно такую же расписку, как и рыцарю. Только без подписи. И кредитором значился кузнец.
   - Подписывай, - пальцы Немайн уже извлекли из кошеля серебряную монету, - Эту мне сэр Кэррадок принес. Забыла совсем.
   - И какая тебе в этом выгода? - Лорн сгреб монету.
   - Выгоды никакой, зато удобство несомненное. В городе тебя знают, расписку в оплату примут охотно. А на ярмарку приедет всякий сброд, начнут шарить по кошелям. Серебро - их привычная добыча. А бумага - нет. Так что до августа я её скину с рук безо всякого убытка. И ворам никакой поживы. А серебро тебе нужно для торга с иноземцами?
   - Нет. Захотел проверить, как работает твоя идея.
   - А просто: ты ждёшь, пока распиской тебе заплатят за работу. Тогда монета твоя. Если нет, и потребуют монету - то после ярмарки ты берёшь себе плату за хранение. В это твоя выгода: у тебя ценность, которая не горит, за хранение которой - а это работа - ты получаешь честную плату. А мне на иголки и расписка сойдет. Твоя. Зато меня не обокрадут, да и весит бумага меньше. В этом моя выгода...
  
   Перед ярмаркой "клуб" опустел. Кто махал топором на строительстве торговых рядов, кто ушел в патрули, чтобы оградить от лихих людей спускающиеся в долину грузы своих кланов.
   Из купцов раньше всех прибыли византийцы. Ясная погода и попутный ветер на всем протяжении долгого по меркам неспокойного времени переселения народов пути - и вот гордый дромон с шиком, характерным для старых морских наций, с хода ткнулся бортом в речной причал, встав на место с точностью до сантиметра.
   Немайн за стойкой трактира этого не видела, и видеть не могла: некогда ей было смотреть в высокие узкие окна. На ней висела главная обязанность Дэффида - следить, чтобы в заведении было не слишком тоскливо, но и не слишком весело. Впрочем, сейчас вся торговля шла на вынос. С абсолютной памятью сида уже знала половину города. Прекрасную. Женщинам в эти дни готовить было некогда, так что "Голова" и полдюжины заведений попроще, большая часть которых была открыта специально перед торгами, отдувались за всех. В одном из них изображали присутствие семьи Кейр, Тулла и Эйра, другое взяли под крылышко Глэдис и Эйлет. А Немайн оставалось поприветствовать клиенток по имени, да пожелать всего хорошего, да черкнуть, кто, чего и сколько заказал. Для сложных случаев поблизости имелся Дэффид, для лёгких - Сиан.
   К приезду иноземцев Клирик решил озаботиться сокрытием нечеловеческих черт. И после нескольких неудачных опытов научился привязывать уши к голове спрятанным в волосах шнурком. Ощущение получалось - как в неиграющих наушниках. А припомнив знакомство с врачом, добавил к этому шарф на шею и перчатки. Так что, когда "Голову грифона" почтили вниманием византийцы, отличить Немайн от человека можно было, лишь зная, какие и где искать различия.
   Восточных римлян было трое. Остальные направились к заведениям попроще (филиалам, открытым специально ради ярмарки) или остались на корабле. В "Голову Грифона" завернули солидный господин с обильной сединой в черных волосах с курчавинкой, в жестких, футляровидных одеждах, вероятно, купец, его молодой товарищ, одетый точно так же, и военный, в расшитой золотом синей рубахе навыпуск, синих же шароварах и сапогах с высокими голенищами, в коротком алом плаще, сколотом на плече массивной фибулой - явный офицер с дромона. Кавалерийский наряд на офицере, служащем на галере, был нормальным явлением во все эпохи весельных флотов. Купец громко объяснял своим попутчикам по-гречески, что, ходя в Британию не первый год, опытным путем установил: нигде лучше не позаботятся об усталых путниках, чем в "Голове Грифона", где всегда ждут довольно приличная, особенно после корабельной, кухня, достойная императора постель, и деловые собеседники. Двое других внимали.
   - Латынь они понимают неплохо, - рассказывал купец, облокотясь на отшлифованный тысячами рукавов дуб, - так что совсем варварами камбрийцев назвать нельзя. Но о греческом речи не идет, философов тут отродясь не водилось, и не каждый священник умеет читать. Вернее всего это можно сравнить с обычной имперской глубинкой! Но сразу предостерегаю: обычная имперская провинция пала бы перед варварами, как только оттуда вывели бы армии. Эти - стоят, и стоят уже больше двух столетий. И, между прочим, считают римлянами именно себя!
   - Лично я намерен попросту отоспаться, - зевнул товарищ купца, - морские путешествия и сон для меня вещи несовместные. Полагаю, здешние полуварвары не сочтут мою манеру валяться до полудня слишком изнеженной? А, Валентин?
   - А я к морю привык, - откликнулся офицер, - так что мне нужен отдых иного рода, поактивнее. В конце концов, постель достойную императора, можно использовать с большим толком, нежели просто сопя в подушку! Надеюсь, эту услугу заведение тоже оказывает? Мне, например, нравится рыженькая за стойкой! Как ты думаете, она согласится?
   Молодой и сонный обозначил пожатие плеч. Пожилой поспешно откликнулся.
   - Разумеется, нет! Скажу больше, если ты сделаешь ей грязное предложение, тебя ожидают крупные неприятности с хозяином заведения. Который убил больше людей, чем состоит у нас в экипаже. Деньги и учёт он чужому человеку не доверит, так что девочка из его клана. Удивительно, что не одна из дочерей, - купец перешел на вульгарную латынь, - Не подскажешь ли, дитя моё, где мой добрый друг Дэффид ап Ллиувеллин? Не случилось ли с ним чего? Десять лет я заставал его на месте, где стоишь ты.
   И чуть рот не раскрыл, когда ответ прозвучал не на вульгарной латыни крестьян и моряков, а на классическом языке сенаторов, епископов и юристов. Да ещё без булькающего валлийского акцента.
   - Мой отец немного занят, но если уважаемый гость назовет своё имя, то я пошлю за ним. Дэффид ап Ллиувеллин всегда рад встрече с друзьями! В том же, что касается услуг, можешь полностью рассчитывать на меня. И если у тебя или кого-то из твоих спутников выдастся свободный час, я охотно узнаю новости из Империи. Которые нас минуют. Увы, мы зажаты между варварами-саксами, варварами-франками, варварами-готами. Недавно приплывали и такие, каких мы пока не встречали - их корабль стоит вблизи от вашего, и, верно, будет выставлен на продажу. Королевская кавалерия показала себя великолепно! Тьма не опустится на наш край. Но новостей из империи мы не слышим по году.
   - Перемен немало, - вздохнул купец, - быстро и не перескажешь. Зовут меня Михаилом Сикамбом. Если мой друг занят важным делом, можешь его не отвлекать, пусть придет, когда освободится. И скажи - откуда у него за год взялась ещё одна взрослая дочь?
   - Я приёмыш, - улыбнулась рыжая, - И вернемся к услугам... Я вижу, одного из ваших спутников больше волнует постель?
   - Именно, - влез "кавалерист".
   Немайн его не заметила.
   - Какие вам нужны помещения? Троих благородных людей я вижу, но сколько у вас слуг?
   Купец спокойно всё описал, и уронил на стойку три золотых монеты.
   - Этого слишком много! А у меня нет серебра и долей! Возможно, ты возьмешь расписку Дэффида на двадцать пятую долю серебряной марки?
   Руки Немайн вертели монету, притворяясь, что оценивают вес и мягкость металла. Лицо царя анфас, греческие буквы... Ираклий. Про такого императора Клирик ничего не знал. По правде, по именам он помнил только Юстиниана, который правил полтораста лет назад, да Никифора Фоку, которому воевать со Святославом триста лет тому вперед.
   Доска стукнула. На месте исчезнувшего в кассе золотого оказалась серебряная монета.
   - Что тебе угодно, достойный?
   - Не покажешь ли комнату уставшему путнику, красавица?
   Если б не подслушанный разговор на греческом, Клирик вполне бы мог поверить, что господин офицер и правда желает удостовериться в просторности комнат, чистоте постельного белья и отсутствии клопов с тараканами. Поставил б Эйлет на минутку за себя. А потом был бы межнациональный конфликт... Или всё-таки монета оказалась бы достаточным намёком?
   - Прошу прощения, господин Сикамб. Я взяла с вас лишку. Я ошиблась, предположив, что имею дело с тремя благородными людьми... Скажите мне, как давно на флот Империи берут дураков, которые путают честных девиц с непотребными девками? Или, может быть, сопровождающий вас молодой человек только что выслужился из гребцов, и ещё не приобрел навыков обхождения в приличном обществе?
   - Это себя ты считаешь приличным обществом? - удивился офицер, - Приемная дочь трактирщика! Хм. Не хочешь - не надо, а язвить-то зачем?
   - Да за вышибалу работать неохота, а он занят: на ярмарочных рядах топором машет, - язык Немайн резко изменился, пропала половина окончаний, да и слова переменились на грубые и приземленные, теперь это была именно вульгарная латынь, - вот и мелю языком, проверяю - ты дурной или наглый. Обломать тебя надо или поучить.
   - Да кто... - Сикамб положил руку на плечо моряка. И тихо сказал по-гречески:
   - Кроме отца, за ней клан. Ты ведь не хотел бы, чтобы тебя "поучила" какая-нибудь из ипподромных партий Константинополя? А ведь местные будут повнушительнее.
   - И что мне делать?
   - Просить прощения. Ты чужеземец, и этого хватит.
   - Перед этой? Много чести! Целому комиту извиняться перед пропахшей луком недотрогой? Но ты оказался прав! А потому объясни мне, как опытный человек: как здесь найти подружку на несколько ночей?
   - Что ж, могу и подсказать: обратись за советом к местным мужчинам. Возможно, ты приобретешь славу глуповатого сластолюбца. Но ты будешь в безопасности. Если ты продолжишь приставать к женщинам, пользуясь привычными аналогиями, тебе придется плохо.
   - Ты же сам говорил, что камбрийцы - варвары только наполовину. С другой стороны - где ты видел здесь женщину, похожую на благородную даму? Варварские наряды, варварские манеры не могут означать высокие нравы! И если вон та, белоголовая, хотя бы таскает на поясе кинжал...
   Немайн стоило большого труда сохранять бесстрастное, непонимающее лицо. Ромеям хватило, зато обеспокоенная сестра немедленно оказались рядом.
   - Что случилось?
   - Ничего. Я гостей понимаю, а они не знают об этом.
   - Забавно! - согласилась Сиан, - из этого можно сделать интересную каверзу!
   - И доходную. Нужно сообщить отцу - подытожила Немайн, - Похоже, на это он и рассчитывал. Поставить за стойку полиглотью. В конце концов, где латынь, там и греческий, а которая болтает с норманнами на их родном и саксонском, та и в речи гота или франка чего-нибудь разберёт. Я не могу оставить стойку. Так что... Сиан, речь о деле - а значит, рассказывать тебе, как старшей. Справишься?
   - Конечно-конечно, - русая коса мелькнула в сторону кухни.
   К сумеркам в зале собралась половина города. Но и гости никуда не подевались. Точнее, гость: из давешней троицы один искал приключений, другой спал. А пожилой купец предавался чревоугодию, с удовольствием уничтожая вторую подряд порцию мясных шариков. И как-то упустил момент, когда все вокруг перестали жевать и беседовать. Тишина - что может быть лучше? И всё-таки - оглянулся, реагируя на изменение, среди чужого народа игнорировать такие вещи небезопасно.
   Дочь-приёмыш трактирщика стояла спиной к огню. Лица было не рассмотреть - только фигуру со склоненной головой. Она роняла к ногам неуклюжие, пофыркивающие слова. Медленные, значительные, они летели понизу и странно царапали душу. Язык был несомненно валлийским - но Михаил Сикамб не понимал и трети. Другая - знакомая по прежним путешествиям, восхитительно светленькая - склонилась над пергаментом, старательно записывая эту странную речь. Купец обвел взглядом лица камбрийцев, мельком замечая знакомых. Они сидели, как изваяния, разве только дышали. И то - осторожно. У Михаила заныло под ложечкой. Творилось странное, непонятное, а объяснения он спросить боялся. И тоже принял каменный вид, и, чуть дыша, ждал, когда закончится наваждение. А под носом у него стыли мясные шарики, и щекочущий аромат превращал настороженное сидение в сущую пытку.
   При сидении на иголках чувства обостряются. Тонкий, незаметный обычно скрип двери не уловила даже Немайн. Впрочем, Сикамб не догадался, кто застыл в дверном проёме. Епископ Теодор выглядел скорее странствующим воином, нежели священнослужителем. В дороге так удобней и безопасней. Немайн его присутствие определила по нечаянному стуку пастырской булавы о дверной косяк. И даже скосить взгляд, проверить, не ошиблась ли, не могла - невместно было башкой вертеть. Взгляд в пол, уши привязаны... Последние на день страницы ощущала себя слепоглухочитающей.
   - Ты всё-таки решилась начать своё служение, дочь моя?
   - Это не служение пока, а службишка.
   - Чтение Библии совсем не службишка. Тем более - приохотить к слушанию священных текстов всех этих людей.
   - Мне бы их к чтению приохотить! И самой глотку рвать не надо, и на книги будет спрос.
   - Хочешь организовать скрипторий?
   - Пока не знаю. Кстати, я под церковным судом.
  Клирик и правда, пока не знал. Что книгопечатание создать необходимо - ясно. Аксиома прогрессорства. Проблемы были чисто технические. От ткани он уже отказался, бумага должна была получиться слишком дорогой: чтобы делать из тряпья, нужно сначала развить текстильную промышленность. Уронить цены, завалить людей дешёвой одеждой, подождать, пока они её сносят - и только тогда начинать собирать вторсырьё.
   Из дерева - сложно. Хотя... Чем плохо само дерево. Скажем, тонкая доска. Сделать можно? Да. Водяная лесопилка - это несложно. Привод - простая механика. Пилы - дорого, но реально заказать тому же Лорну. С принципом он знаком, ручные пилы уже существуют. По крайней мере, хирургические, у мэтра Амвросия впечатляющая коллекция. Страницы деревянной книги будут толщиной, допустим, в полсантиметра. Тяжеленькое получится Евангелие, метровой толщины. Хорошо это или плохо? Скорее, хорошо. Никаких переплетов, переворачивающихся страниц: оклад, похожий на ящик, при чтении вынимаются отдельные страницы, у страниц на торцах номера. Вещь выйдет монументальная, но удобная. Из предмета индивидуальной роскоши превратится в общедоступную... мебель. И шкафов не нужно - если размеры с самого начала стандартизировать. Ставь себе ящики друг на друга.
  - Слышал сказки. Которые добежали до побережья. Впрочем, у тебя рука на перевязи - значит, город стоит милостью Божьей и твоей? - испытующий прищур.
  - Что ты. Моя доля славы - только вот это заведение.
   - И то неплохо...
   Михаил Сикамб был заинтригован. Происходящее выглядело опасным. И даже, что суровый воин с геркулесовой палицей на боку - епископ, знакомый по десятку ярмарок, ласково беседовал с рыжей, а всё событие оказалось всего лишь чтением Евангелия, достойным занятием вечернего времени для верующих христиан, не могли его успокоить до конца. А что, если тут рождается ересь? Купец, пользующийся казённым кораблём - не просто купец, но глаза и уши императора. Или, скорее, экзарха Африки. Очень ненадёжные глаза на второстепенном направлении. Но разобраться и доложить - стоило.
   А потому с утра, нанося визиты знакомым, купец невзначай ронял вопросы, к которым после ответа немедленно терял интерес, но толком понять так ничего не сумел. Непонятно было даже, считают ли горожане рыжую девицу человеком или нет. Ходили слухи о волшбе и оборотничестве. Михаил был виноват сам - в ответ на прямой вопрос ему навалили бы ворох историй, пусть и не слишком правдивых. А так он крутил в уме головоломку - кусочки из десятка разных былин, не слишком подходящие друг другу. Так было до тех пор, пока мастер-золотоплавильщик, обычно продававший Сикамбу черный жемчуг, в ответ на небрежное упоминание Немайн, не хлопнул себя по лбу, да не расправил на столе лист пергамента. Зарисовку изображений, украшавших некий перстень. Ехидно улыбнулся.
   - Я думаю, это стоит гораздо дороже, чем металл и работа.
   Первый же взгляд на пергамент заставил Михаила нервно сглотнуть.
   - Я угадал? Тогда позволь ещё одну догадку. Большой камень - разумеется, рубин?
   - Это может быть подделка.
   - Если такие вещи подделывают, то - не продают. А кто продаёт, ты ведь понял?
   Сикамб понял. И отчего у младшей дочери трактирщика коротко отрезаны волосы - тоже. И всё-таки это была только догадка! А когда он решился побеседовать с Дэффидом и его новой дочерью напрямую, та из-за стойки исчезла. Вернувшийся на прежнее место Дэффид отмалчивался. Говорил только, что его девочки всегда очень серьезно готовятся к ярмарке. А Немайн так и вовсе собирается за эти несколько дней собрать себе приданое.
  
  4. Год 1399 от основания Города. Июль. Ярмарка!
  
   - Прошу прощения... Извините... Я такая неловкая... Ой!
   Мода, в противоположность дипломатии, которая искусство возможного, есть искусство невозможного. Клирик полностью убедился в этой нехитрой истине на собственной шкуре. И ведь тренировался. В помещении, на ровном дощатом полу. А больше было негде: секретность. И идея-то была верная, а рассуждения логичными. Сопровождающая Дэффида в качестве средства психологической поддержки, Немайн не должна была смотреться девочкой-сорванцом. Двигаться предстояло плавно и неторопливо, и так же медлительно и основательно вести неизбежный ярмарочный торг. Бегать не надо, а скомпенсировать недостаток роста хотя б на несколько вершков - полезно. Во избежание путаницы. В Кер-Мирддине-то все привыкли, что кэдмановская сида - едва ли не самый низкорослый образчик величественного народа холмов. А вот приезжим валлийцам и ирландцам рост Немайн навьёт другие образы. Ту же озёрную деву. Красивую, работящую и глупую.
   И догадался же Клирик предложить для повышения роста туфли на платформе! В форме толстых деревянных подошв под обычную суконную обувку. Решили проблему - получили две. Подошвы были сделаны наспех, красотой не блистали, и неизящно торчали из-под оказавшегося вдруг слишком коротким подола. А благородным девицам пристойно показывать из-под одежд только носки туфель... В дополнение горя, из низенькой взрослой Немайн превратилась в высокую девочку. Несмотря на римский наряд. Зрительное удлинение голени работало ещё надёжнее, чем завышение талии - к высокому поясу люди уже привыкли. Пришлось снова подбирать сиде одёжку с чужого плеча - по увеличившемуся росту. Немайн сняла пояс, и постаралась ходить мелкими шажками, чтобы не показывать, где у неё суставы. И как раз, когда начало получаться, Кейр заметил, что надобно, мол, и дальних иноземцев впечатлить. А раз Немайн способна говорить на латинском и греческом, как на родных - так и выдать её за константинопольскую римлянку. Известно же, что греков не переторгуешь.
   Лучше бы молчал... Глэдис сразу поинтересовалась: а что носят в Константинополе? Никто не знал, допрашивать греков-мужчин было бессмысленно. Но женское любопытство помноженное на кельтскую любознательность - сила неостановимая. Один из слуг ромея показал Эйре (осьмушка золотого и немного кокетства) картину с изображением императорской семьи, которую хозяин за какой-то надобностью таскал с собой. Той хватило полуминуты рассматривания для того, чтобы сделать подробный доклад. Всё оказалось просто. За час паллу Немайн перешили в пелерину. В длинной тунике, одетой под более короткое платье, скрыв всякие формы, главная из которых - рука в лубке да на перевязи - под пелериной-пенулой, Немайн смотрелась добропорядочной и хрупкой. Разглядывая себя в зеркало, Клирик установил, что более всего напоминает институтку начала двадцатого века. Не хватало только шляпки. Тем более, уши всё время норовили выскочить, сразу придавая вид авантюрный, разбойничий и нагло-виноватый. Примерно как у совершенно домашнего, очень изящного, с изысканным строгим вкусом хорька, застанного хозяином в дотла перерезанном курятнике. Или у институтки, которую классная дама застала с гусаром под кроватью, початой бутылкой коньяку и томиком Кропоткина на столе. Спас шнурок - но и после этого Эйра покачала головой и вынесла вердикт: непохоже! Римлянки заматывали голову покрывалом. А сиды, как все камбрийки, ходили простоволосыми. Даже в церковь. Скрывать волосы считалось таким же грехом, как раскрашивать лицо косметикой и гримом. В конце концов, сошлись на широкой ленте вокруг головы. Уши, по необходимости, под неё можно было спрятать - или оттенить ею.
   Хорошо было, когда Немайн в первый ярмарочный день вышла к семье. На дощатом полу без толкучки. Все девочки хором сказали: "Хочу такое же". И решили заняться этим при первой возможности. А "мама" Глэдис только ахнула - и повесила нос. И так выше мужа на вершок, а если ещё добавить? Впрочем, она немедленно захотела пелерину с разрезами для рук. Заявила, что летом это совершенное излишество, а вот осенью-зимой, и подлиннее - выйдет гораздо удобнее и теплее плаща.
   Последний штрих в образ византийки внёс Клирик, нацепив патрицианский перстень. Суровым видом мутноватых граней вполне гармонировавший с идеей наряда. Возможно, если бы не некоторое знакомство с историей, не рискнул бы. Но слово патриций вызывало у него ассоциации с римлянами, да ещё немного - с нобилитетом итальянских торговых городов. Сословием многочисленным, и не всегда богатым. Вот только не учёл, что даже в одном языке и одной стране за считанные столетия то же самое слово может получить несколько иной смысл.
   Но среди торговых рядов... Маневрировала Немайн, как носорог. Завышенный центр тяжести бросал её в самых неожиданных направлениях. С весом шестидюймового снаряда при не до конца сросшихся переломах это были именно её проблемы! Пришлось опереться на локоть Дэффида, это было уместно и неожиданно приятно.
   И вообще, приходилось признать - главную роль в веселье, что творилось на ярмарке, сыграл хозяин заезжего дома!
   Ещё воспоминания сестёр о прошлых торжищах принесли Клирику понимание немудрёной структуры торговли, и на осознание - валлийцев грабят. Беспощадно. Единственно толковым Клирик признал содержимое трюмов византийских кораблей: шелк и специи. Товары дорогие, в Уэльсе не изготовимые в принципе, позволяющие забить судно на обратный путь отбеленным льняным полотном, самым дорогим из практичных камбрийских товаров. Заодно брали черный жемчуг - едва ли не по гроссу за солид. Обмен был хоть и в пользу хитрых греков, но всё таки взаимовыгоден. Мерсийцы привозили железо - но больше покупали, платя серебром. Другие торговые гости оказались сущим бедствием. Все - франки, вестготы, фризы, корнуолльцы и ирландцы ничего полезного не привезли. Вино, ладан, оливковое масло - всё то, без чего камбрийцы жили круглый год. Вывозили же сырую шерсть и сырой лён. За бесценок. Для производства полотна в Камбрии не хватало рук. И эту ситуацию Клирик вознамерился решительно изменить.
   С чем и заглянул к Дэффиду на кухню. Тот возвышался над поварами и поварятами, вокруг вились облака пара и языки пламени, точились ароматы, яростно шипел стекающий в огонь жир. Ему как раз почтительно представили кастрюльку: "Специально для греков, которые римляне". Дэффид окунул туда руку.
   - Вино вещь хорошая, - провозгласил он, хлопая повара по плечу, - особенно если в нём плавают телячьи почки! Но необходимо добавить дикого майорана. Тогда подойдёт! Глупые люди эти африканцы! Ценят требуху, а не мясо... В чём дело, доча?
   Выслушал, не перебивая. Только хмыкал изредка. Потом подвёл итог:
   - Правильно думаешь. Сущий разбой. Но причём тут иноземцы? Их дело всегда сторона! Дело не в них. И незанятых рук у клана полно. Жителям долин зимой нечего делать! Да и в холмах работы мало. И от лишнего солида на чёрный день хуторяне не откажутся. Или пол дощатый настелить, вместо земляного. Или быка-производителя прикупить... Хозяйство - такая вещь, что любые деньги сожрёт, и ещё попросит. Но у нас есть гильдия ткачей - с лекаревой Элейн во главе. Привилегия у них ещё с римских времён. Растерзают любого, кто вздумает делать ткань на продажу, не став мастером - точнее, мастерицей, работа-то женская. А для этого нужно три года ученичества. Работать на учительницу даром, и ещё за кормёжку приплачивать. Девочек в люди обычно и не отдают, так что гильдия - дело почти наследственное.
   - А для себя ткать можно?
   - Конечно.
   - И каждая фермерская жена умеет?
   - Даже озёрные девы, - сообщил Дэффид, - и у них, кстати, очень хорошо получается.
   При этом оставался серьёзен и неулыбчив. Клирик с трудом подавил просьбу познакомить хотя бы с одной настоящей озёрной. Кивнул и вернулся за стойку. Зато твёрдо решил во время визита к мэтру Амвросию на процедуры - уже не болезненные, а приятные, поинтересоваться у Элейн, что будет делать гильдия, если получит много сырья. Столько, сколько мастера не обработают.
   Обычно Бриана разминала руку Немайн в процедурной - но на этот раз снаружи донёсся шум, и мэтру Амвросию пришлось отвлечься. Четыре человека внесли на плаще пациента. Пятая придерживала окровавленную голову. Видимо, жена - поскольку ухитрялась пилить пострадавшего, пеняя ему на неосторожность, и уговаривая не шевелить головой. Иначе, мол, выпадет мозг.
   Мэтр расплылся в оптимистической улыбке, как обычно перед неприятным пациентом.
   - С лесов? - спросил.
   - С конька.
   Это был королевский проект: постоянные ярмарочные ряды и склады. Который вполне оправдался: те же римляне уже наняли один из павиллионов. Увы, строительство в средние века было занятием небезопасным. Хотя бы потому, что шлемов рабочие не носили. При всём высокородном гоноре. А человеческий череп куда менее прочен, чем большинство падающих сверху предметов. На этот раз, впрочем, вниз упал строитель - на сложенные штабелем брусья.
   сида сразу оказалась забыта, и напрочь: прокаливая круглую пилу для трепанации, мэтр изобретательно поминал худшую половину её прежних родичей - особенно доставалось Гвину и гончим его Дикой охоты - попутно удивляясь, почему этот олух, несмотря на мешанину из мозгов и костей на затылке не только жив, не только в сознании и разговаривает, но и не чувствует особой боли.
   - Немайн, подождёшь? Я отцу помогу. И - тут сейчас будет неприятно... Или тебе нравится кровища?
   От Немайн-то можно и не такого ожидать. Клирик вздохнул. Вздыхать было всё ещё больно. Зато полезно.
   - Под руками путаться не буду. Где можно подождать?
   - У матери. Кстати, она тебе моего нового братика показывала?
   Потенциальное зрелище Клирика не вдохновило. Лицезреть лысое, сморщенное, безмысленное существо - в чём приз? Ладно бы личинка была своя, был бы смысл убедиться, что здорова и может дожить до взрослого имаго, а чужая-то чем интересна? Но в этом мире он оказался девушкой, а девушкам свойственно проявлять интерес к чужим детям. Так эволюция повелела - чтобы лучше ухаживали за собственными. Лично у Клирика вид красивого здорового младенца вызывал примерно те же эмоции, что и вид ящика с отборным мучным червем. Ну не любил он биотехнологии! Впрочем, хороший деловой разговор стоил небольших неудобств.
   В какой-то картинной галерее Клирику доводилось видеть изображение вяжущей Мадонны. С жены мэтра Амвросия можно было писать ткущую. Станок плясал и пел в её руках - колыбельную для младенца, ухитрившегося родиться в ту неделю, которую Немайн провалялась в постели. Сопящий свёрток висел на плече матери. сида тихонько поздоровалась. Шёпотом спросила, нельзя ли поговорить по делу.
   - Сейчас, закреплю нити, - отозвалась голова ткачей, - не подержишь мою радость?
   Радость... Прелесть! сида взяла перепеленатого младенца - как-то очень ловко, сдавленно ахнула "какой миленький!", и, пока Элейн суетилась да завязывала узелки, понесла над спящим такую ласковую и восторженную бессмыслицу, какую обычно слышат разве от матерей. Она даже не улыбалась ребёнку - просто растворялась в нём без остатка. Элейн даже немножечко приревновала - с гордостью. Вот, мол, какой у меня сынок изумительный.
   - Ну вот, и хорошо. Пошли к маме...
   сида вдруг сделала шаг назад, нежно и крепко прижав к себе ребёнка. С губ слетал колыбельный лепет, но лицо полыхало безмысленным гневом защищающей своё дитя матери. Элейн стало страшно. Но тут на глаза сиды нахлынули огромные, океанские, слёзы, которые смыли ярость оставив печаль и отчаяние. Руки сиды протянули ребёнка Элейн.
   - Он же твой, - простонала Немайн, - твоя кровиночка... Держи, береги, прячь. Никому не отдавай. Даже мне. Даже мне!
   Как только мать подхватила дитя, Немайн резко отшатнулась в дальний угол, прикрыв глаза. Потом принялась шмыгать носом и по-детски утирать слёзы кулаками.
   Элейн поняла, отчего фэйри регулярно крадут детей. Только у сидов хватало силы воли и сочувствия прекратить тетешканье, и оставить ребёнка родителям, а те же тилвит тег забирали младенчиков с собой. То ли по слабости, то ли по бессердечности.
   сида в углу громко высморкалась. В огромный платок, пристёгнутый к поясу.
   - Элейн, извини. Сама не знала, что на меня так накатит. Но теперь я, кажется, в порядке. Я говорила... неровно, но это не колдовство, не сглаз. У тебя правда очень красивый ребёнок, я чуть разум не потеряла. Да я за него сама глотку перегрызу... Веришь?
   Матери так чуть не перегрызла... Клирик понемногу приходил в сознание. В голове крутился глупый образ: ёрш по сидовски - посмотреть на младенчика, заполировать пивом! Ну да сиды после первого не закусывают... Немайн трясло, как с похмелья. Настолько, что Клирик наплевал на условности и сел на пол. Облицованный, шершавый, тёплый...
   - Элейн, ты в состоянии беседовать о делах гильдии? Я не весьма. Но надо же как-то отвлечь себя. Скажи, куда денутся сырые шерсть и лён, а заодно и пряжа, которые не возьмёт гильдия?
   - Иноземцы купят, - Элейн прижала к груди сына и за станок спряталась. Кулёк проснулся и захныкал. Немайн заткнула уши.
   - И сделают ткань. Так какая разница - не разрешать своим продавать ткань, чтобы её делали чужие? Пусть нашу покупают!
   - Мне, леди Немайн, нужно кормить семьи мастериц. А ещё у ткачих есть мужья, и отношения в семье очень часто зависят от того, кто сколько вносит в семейное хозяйство...
   Клирик припомнил, что история по похищение быка из Куальгне, началась именно с того, что королева Медб оказалась на одного быка беднее, чем муж. А закончилась - разорением всех пятин Ирландии и гибелью половины богатырей. Пусть перетряски внутри диведских семей проходили бы более мирно, всё равно разрушение Уэльса в его планы не входило.
   - Привилегию нарушать нельзя, - торопливо вставил он, - ни в слове, ни в букве. Но я, напротив, предлагаю её укрепить! Разреши мастерицам продавать полотно, сотканное фермерскими жёнами - оставив себе часть цены, разумеется! И твои мастерицы получат ещё одну статью дохода.
   - А цена на полотно не упадёт?
   Элейн понемногу снова превращалась из перепуганной за собственное дитя матери в мастера и гильдейского голову.
   - Цена вырастет. Чужие-то ткачи без пряжи останутся. Придётся тем же франкам плыть к нам. Я бы согласилась взять всё ваше полотно по цене, скажем, на пятую часть превышающей цену прошлой ярмарки. Если бы мне было разрешено его продать.
   - Не будет, - отрезала Элейн, - Твое полотно продам я. Оставив себе пятнадцатую часть цены. Если ты не шутишь.
   - Не шучу. Но продашь тому покупателю и по той цене, которую укажу я... От своих маклеров я требую добуквенного соблюдения инструкций.
  
   Час прекрасной ткачихи ещё не пробил: Немайн занималась скупкой сырья - полотно уже находилось под контролем. Немногие оставшиеся на рынке представительницы гильдии продолжали мелкорозничную торговлю - чтобы не вызвать взлета цен на лён-сырец и шерсть. Товар уже принадлежал Вилис-Кэдманам, ткачихи занимались только реализацией. Гильдия пошла на такой вариант охотно и единогласно, как только увидела в руках Немайн золото. Возможное упущение прибыли гильдию не интересовало: она работала скорее как профсоюз, чем как картель. Главной целью гильдии было прокормление, коммерческий риск не приветствовался, и был охотно уступлен сиде - с которой торговаться бесполезно, а цена хорошая. Гильдия предпочла синицу в руках барсуку в амбаре.
   У фермеров, растивших лён и шерсть, единой организации не было. Кланы, жившие поодаль от столицы, иные и из соседних королевств, прислали хорошо организованные обозы с охраной и доверенным приказчиком. С этими договориться было потруднее. Но Вилис-Кэдманы, обычно сваливавшиеся в столицу с окрестных холмов неорганизованной кучей, на этот раз поступили так же, и торговали по довольно низкой цене. Разницу между продажной ценой и тем, что предлагала Немайн, Дэффид обещал своим - скомпенсировать.
   Пока клан Дэффида поддерживал цены низкими, остальные выжидали лучшей цены - и попадали в руки Немайн. сида давала хорошую цену... Не хуже прошлых лет. Легенды оставляли два варианта на выбор: либо это лучшая цена рынка, либо всё равно больше не возьмешь. Так что очень скоро весь лён и вся шерсть рынка принадлежали Вилис-Кэдманам и перебирались в откупленное для складирования место. Когда перестало влезать - Дэффид стал выкупать торговые и складские места, все равно уже не нужные прежним владельцам сырья. Скоро цена Немайн - "я сида, я не торгуюсь" - стала казаться всем наилучшим вариантом - не только для льна и шерсти. Хозяин заезжего дома не потирал руки только потому, что этот хищный жест не годился для демонстрации спокойной деловой озабоченности. Идея, выросшая из осторожной мысли о полезности собственной сиды на большом торгу, приносила барыши. Которые ограничивала только сида!
   - Отец, нельзя брать так дёшево. Да, по глазам видно, что согласится. Но - нельзя! Иначе на следующий год не приедет. Надо оставить ему небольшую прибыль. И показать, что в следующем году будет не меньше. И вообще - грех...
   Клирик немного переигрывал. Но ведь работало! В конце концов Дэффид махнул рукой и предоставил сиде самой называть цены. А сам принялся громко ворчать в усы, что валлийская Бригита пустит его по миру, и что святых на ярмарку брать опасно... Особенно хорошо это действовало на ирландцев: живая сида, да ещё умеющая проводить "прыжок лосося". А если кто-то из торговцев начинал жаловаться на дорогой овёс и нехватку денег...
   - Возьми у меня задаток в счет будущего года. Я и на тот год буду покупать лён. Если согласишься мне продать по той же цене, что и в этом году... Заём не хочешь? Отдашь меньше, чем возьмешь. Льном, не золотом. Или тебе удобнее шерстью? Шерсть не золото, на овцах отрастает. Если не будет каких напастей... Чтобы без обмана, составим договор на бумаге. Неграмотный? Епископ Теодор тебе подтвердит, что я написала именно то, о чём мы договоримся. Кстати, не хочешь ли охранную грамоту от фэйри?
   Охранные грамоты расходились хорошо, покрывая риск от контрактов на следующий год. К полудню у Немайн болели от писанины руки, а Дэффид раздулся от выпитого при обмытиях крупных сделок пива - но дело было сделано, первый после падения Рима корнер, монополия, основанная на скупке рынка, стал неизбежен, как наступление следующего дня. Но Клирику снять пенки с сырья показалось мало. Нужен был рынок сбыта для готовой продукции. А потому он не стал ждать, пока византийцы придут к печальным для себя выводам, а нанес им визит первым. Пока у них дела шли хорошо: розданное Немайн золото бойко уходило в их руки. Но это была только половина от прибыли рейса...
  
   Новость достигла Михаила Сикамба с утра первого дня торга. Ошеломленный приказчик с трудом выискивая слова, сообщил, что на рынке видели ту, с которой достопочтенный Михаил желал поговорить. Ту, но не совсем ту. Потому, что она как бы не она. Но она. Похожа, да и нет другой-то. Или есть? У бойкого малого случилось такое косноязычие, что понятных подробностей выжать не удалось. И купец решил немного отложить выяснение - золото шло потоком. Но - не забыл. Такое забудешь. Даже поддельный перстень с такой геммой был проблемой императорского уровня. По новеллам Юстиниана носителя и изготовителя следовало немедленно изъять и доставить в столицу для разбирательства. Хотелось бы знать, как. А настоящий... Михаил поёжился. Ну за что человеку дана голова? Ел бы чем-нибудь другим, глядишь, и не отвлекался бы на глупые мысли. Тем более, обед был достоин тщательной дегустации, той самой, которой так и не научились у настоящих римлян константинопольские греки. Как можно думать даже и о сохранности жизни, когда изысканное блюдо вместе с духмяным паром испускает вкус? Нет, древние знали, что в мире на котором месте. Михаил для того и выбрался во внутреннюю часть павиллиона -перекусить без помех. Похоже, оправившаяся Гвен превзошла отца по всем статьям. То, что ему принесли в судках в качестве обеда, оказалось достойно внимания самого Лукулла! Увы, главным соусом оказался не рыбный ликвамен, а суетные мысли.
   Старый, завербованный ещё предшественником Михаила, агент, врать не мог. Да его распирало от радости, что в кои-то веки пригодился! Ошибаться... Своё дело ювелир понимал. Собственно, и осведомителем заделался после того, как был схвачен за ваяющую фальшивые драгоценности руку. А у неподдельных камней такого размера путь один - через сокровищницу царей, да через эргастерии Меры. Ещё можно заподозрить работу мастера по арабскому заказу. Перса или римлянина - неважно. Но арабы до последнего времени предпочитали саблю тонким интригам...
   Купец не заметил, как остался один на один с десертом. Крайне странным. Горячая чёрная жидкость не напоминала ни один из известных напитков. Это означало, что на этот раз Гвен придумала что-то новенькое. Чашек почему-то было три. Запах показался Михаилу приятным. И он как раз решился попробовать - когда священнодействие обеда было окончательно разрушено торопливыми шагами, запахи размёл взмах заменявшего дверь полога...
   - Михаил, выгляни, - лица на компаньоне не было, - я не знаю как себя вести! Я вообще схожу с ума! Ты помнишь трактирщика и его дочь, рыжую? Они явились. И её видели слуги... Да что слуги! Есть же иноземные купцы. Её, считай вся Ойкумена видела!
   - И что? - Михаил поставил чашку на укрытый льняной скатертью стол. Шик торгующего с Уэльсом человека.
   - Выйди к ним и разберись сам! Я в панике... Ну почему это случилось именно со мной?!
   Сикамб потряс головой. Не помогло. Но... На столе стояли три чашки с чёрным напитком.
   - Пригласи её, - сказал, - и отца приёмного - тоже. И займи других клиентов...
   А не подслушивай. Но - компаньона вымело. Глухие, торопливо вежливые фразы сквозь щель под неплотно прикрытой дверью. Частые тяжёлые шаги.
   Михаил, хоть жил и не в Италии, был истинным римским гражданином. Рождённым на восьмом веку империи. Инстинкт согнул его в поясном поклоне. Лишь когда тело распрямилось, разум отметил то, что чутьё подсказало и так: наряд неожиданно прибавившей в росте гостьи, незамысловатый и монашески скромный, соответствует самым строгим понятиям о достоинстве. Ни шитья, ни драгоценностей. Простая белая - и светло-серая - ткань. Что только подчеркивает изысканную форму одеяния и винную каплю рубина на среднем пальце правой руки. А на голове, вместо покрывала - полоса льняной ткани. Белая на красном. Красном, как свежая кровь.
   Худшие опасения сбылись, и именно исходя из них приходилось строить будущую игру. На головы - в роли малозначащей фишки.
   Странно, но разговор завели о торговле. И с первых слов Сикамба хлестнул по ушам вкрадчивый, распевный выговор. Ему доводилось слышать это произношение. В те годы, когда ходил в столицу империи.
   - Как видите, приличные дамы в Камбрии есть, - рыжая улыбалась одними губами, - ваш комит ошибался. А вы, между прочим, обещали рассказать о событиях последнего года. Что на рубежах с магометанами? Заключён ли мир?
   - В Сирии происходят какие-то стычки, - пожал плечами Михаил, - а мира с язычниками быть не может. Но это-то как раз старо и не интересно. После падения узурпатора Валентина новых мятежей не было. Так что базилевс Констант спокойно правит, и все мы молимся за него. Но в Африке первое слово принадлежит теперь экзарху Григорию. Который, однако, остается всего лишь экзархом, и на власть над империей не покушается, так что в столице его терпят. Ах, да, Констант помолвлен! Возможно, когда мы вернемся в Африку, у нас будет императрица...
   Дэффид не мог взять в толк, отчего купец так тушуется. Мелет языком не по делу. Дело-то просто. Раз мира с язычниками нет, значит, льна из Египта в империи тоже нет. Значит, лён должен вырасти в цене. Полотно можно продать задорого. Раз мира нет, значит нужна одежда для воинов - тут лучше льняной нет, нужно оружие. Флоту нужны канаты - тоже лён. Вывод - пусть берёт хоть всё, что есть, но дороже, чем в прошлом году. На треть.
   Римлянин сопротивлялся настолько вяло, что Дэффид признал: перестарался. Старики говорили верно: сиды достаточно. Похоже, Немайн таки чувствует цену. Стоило маскарад городить? Вот как Михаил заворожённо смотрит. А с другой стороны: кофе выпит, по рукам ударили, задаток взяли. Может, в империи лён взлетел так, что ему и эти цены счастьем кажутся? Пора и честь знать.
   Земляной пол византийской конторы оказался предательски ровным. За порогом пришлось снова привыкать к выбоинам и колеям на грунтовой улице предместья. Именно в этот момент раздался голос Тристана.
   - Леди сида! Ээй! Пришли франки! Здоровенный халк! А на халке - несколько священников. Кажется, даже епископ есть. Сейчас они беседуют с братом Марком... И мама просила передать вот это...
   сида повернулась чуть резче, чем следовало. Высокая подошва свернулась набок, Немайн начала валиться набок, как корабль без балласта. К счастью, рядом был устойчивый, как скала, Дэффид, подхватил, не дав упасть. А вот повязку о сильное плечо сида перекособочила. Уши обрадовано выскочили на волю.
   Римлянин застыл статуей. Из головы рыжей торчали... Рога? Демонические уши? Звериные? Чудовище отрылось на ярмарке, среди честного христианского люда - и никто не тычет пальцами, не кричит "демон!". Не бежит в ужасе. Горожане продолжают вежливо здороваться, хуторяне и ирландцы пялятся с настороженным интересом, подбежавший мальчишка извиняется перед "леди Немайн" и протягивает навощенную табличку с посланием...
   Михаил осознал - камбрийцы знали об уродстве рыжей! Находили неопасным. Знакомым. Понятным. А прибавить возвышенную латынь, каменеющее при греческой речи лицо, отрезанные волосы, странный, утончённо нечеловеческий облик. Неподдельный акцент дворцовых гинекеев. Попытку продать перстень. Настоящий. Конечно, настоящий. Печать, положенную чиновникам первого класса. И выше.
   Заговорщица? Да. Самозванка? Как бы не так!
   Михаил константинопольских царей вживе не видел. Зато потратился - сдуру! - на портрет императорской семьи. Хотел повесить в карфагенской конторе, подчеркнуть столичные связи. Было это шесть... Нет, уже семь лет назад. Четыре года назад картину пришлось снять. И уже четыре года он возил её с собой. Надеясь продать варварам - единственный не слишком опасный способ от неё избавиться. В конце концов, продавать и покупать вещи - естественное для торговца занятие.
   Портрет выполнен в классическом ранневизантийском стиле - в иконописном. Выглядит, как окно в странный мир с обратной перспективой, где далекое больше близкого. Возносится в небо Святая София, на её фоне стоят бесплотные фигуры с удивительно живыми лицами. Император Ираклий с женой Мартиной, его коронованные дети. Среди которых - нынешний базилевс. Из-за которого картину нельзя сжечь, изрубить, выбросить. Вдруг доложат об унижении и уничтожении изображения императора. Помнится, при императоре Маврикии некто на золотой пяткой наступил. У императора было плохое настроение, и бедолагу посадили на кол. Хотя обычно хватало "предания мечу". Надеяться, что оскорбление величества - а то и попытку колдовства, не заметят, не следовало. У состоятельного человека всегда есть слуги, слуги замечают всё - а премия доносчику платится из имущества пойманного злоумышленника. В самом лучшем случае сначала ожидал шантаж, а в конце, по разорении - застенок и плаха.
   В довершение бед художник не был бездарью! Угадал если не истину - то приближение к ней, что делало портрет ещё более опасным.
   Император Ираклий не выглядел - изможденное лицо воина, уставшего от битв. Видно - император более всего мечтает об окончании церемонии, и об огромном своем кресле. Толковый врач, наверное, по одним складкам на лбу диагноз поставит. А ведь сквозь драпировки пробивается расплывшаяся от водянки фигура и неестественная, болезненная поза. Император смотрит на семью, гордо и обеспокоенно. Надломленный борьбой, истомленный болезнями, умирающий царь делает последний смотр своим наследникам. Смотрит прямо перед собой? Или чуть-чуть косится на жену? Мартину-Анастасию. Его позор. Его счастье. Опору спине и посох в руках, до последнего вздоха... Походная жена, сдуру награжденная венцом. Злая мачеха старшему сыну. Та, что каждый год приносила царю по ребенку. Часто - мертвому. Господне наказание за кровосмесительный брак. Но в Анатолии, под персидскими саблями, они об этом не думали. Положение казалось безнадёжным, да что там - страна и вправду была обречена. Племянница императора сбежала из гинекея на войну за честной смертью, а получила бесчестную жизнь. Но вышло, как вышло... Рядом с императрицей - родные сыновья, слабые духом и телом, но добрые и верные соправители отца.
   Подальше от мачехи, поближе к отцу - старший сын. Единственный выживший от первого брака. Перенаселенная столица жестока даже к детям и внукам императоров. Констант не один - с женой и десятилетним сыном. Решительный, умный, злой. Именно такой царь нужен воюющей стране. Вот только на свете не зажился. Официальная версия: мачеха отравила.
   Но как объяснить, что мачеха и братья сами короновали того, кто их свергнет? Десятилетний внук Ираклия организовал заговор не сам, нашлись амбициозные доброжелатели. После чего - убийства, отрезанные носы и языки, оскопления... Когда кровавый вихрь успокоился, на престоле сидел этот мальчишка - чуть повзрослевший внешне, и обзаведшийся пронизывающим взглядом опытного убийцы.
   Впереди, маленькие и важные, закутанные в жесткие покровы с ног до головы - багрянородные базилиссы, коронованные дочери Ираклия. Сейчас они должны уже вырасти - если выжили. Огромные глаза на половину лица. Потому, что дети? Особенность художественной манеры? Или - правда?
   Мог ли всесильный племянник пощадить полуродных теток? Решить, что кровосмесительное отродье - так сестер теперь приказано называть - не сможет претендовать на трон? Тем более, что их тела и без того несли печать противоестественного происхождения. Так говорили... У младшей, Августы, именно серые глаза... А какого цвета волосы, под покрывалами не видно. И - отец их короновал. Так что диадема может охватывать лоб рыжей девчонки по праву. И перед Сикамбом не самозванка, а беглая царица? Колебавшаяся между спокойной жизнью в изгнании и пурпуром. Решившаяся напомнить империи о своем существовании? Если это и самозванка... То откуда острые уши и масть красного дерева у благородной гречанки? Михаил решился:
   - Прошу меня простить, но я хотел бы обсудить некоторые несущественные детали с благородной госпожой. Если мой уважаемый друг согласится наблюдать нашу беседу...
   Но не слушать. Дэффид и Немайн переглянулись. Немайн пожала плечами. Дэффид кивнул. Сикамб засуетился.
   - Быть может, великолепная, - императорский титул, да на людях, он из себя не вытолкнул, - согласится совместить разговор с партией в шахматы?
   И с поклоном отвел полог, отделявший часть павиллиона, предназначенную для важных переговоров. Переговоры - дело двоих.
   Сикамб утратил способность удивляться, когда собеседница присела за шахматный столик, переломив ноги не в том месте, где у всех людей колени. И выбрала черную сторону, хотя как гость и как претендент на несравнимо более высокое положение должна была выбрать белых. Что ж. Купец устроился напротив и двинул вперед фигурку из слоновой кости.
   Доска византийских шахмат оказалась круглой, фигуры стояли немного по-иному. Хорошо, ходили так же, как у валлийцев. Клирику опять пришлось приноравливаться. Впрочем, главным был не выигрыш партии, а разговор.
   - Итак, ты хотел разговора? Говори. Кстати, ты говорил о Сирии, а что происходит в Африке? - Немайн двинула черную пешку навстречу белой. И никаких прыжков через клетку и взятий на проходе. Старые шахматы обманчиво медлительны, как всё в средневековой жизни.
   - Что происходит? Война. Слухи ходят, имперский флот отбил у неверных Александрию. Другие говорят, что арабы взяли Триполи, - Михаил ожидал других вопросов. Впрочем, для царей разговор о войне сродни разговору о погоде.
   - И правы скорее они? - память, совсем не абсолютная в вещах до Уэльса, развернула карту из школьного учебника: рост Арабского Халифата. На ней северная Африка пала перед знаменем с полумесяцем легко и оптом. От Египта до Марокко.
   - Я не видел своими глазами.
   Сикамб напряженно пытался совместить кусочки мозаики по-другому. Не получалось! И не мог он предположить, что Клирик тщетно пытается вспомнить хоть что-то из византийской истории. Наконец, решает, зацепиться за рассказ о помолвке императора.
   - Император Констант, храни его Бог, здоров?
   Безразличный голос. Ни истины, ни игры. А говорит о своём племяннике - а заодно убийце всей семьи. И собственном палаче. Кто бы ни стоял за плечом, подписывал приговоры Констант. Оглашал перед мятущимися толпами - Констант. После падения фигур, маячивших за спиной - ничего не отменил и не смягчил. Самозванка не забыла бы изобразить чувства. Та, что сидит напротив - не озаботилась скрыть их отсутствие.
   - Здоров, силён, бодр. Будущая императрица счастлива.
   Михаил припомнил, как плакали от счастья люди на улицах, когда дядя императора, экзарх Африки Григорий, хоть и перестал отправлять в столицу налоги, не посмел надеть диадему, оставшись лишь самовольничающим чиновником. В империи было тихо. Впервые за долгие годы - и ненадолго! Ненадолго, раз диадема не на одной голове. А какая грызня шла за место царского тестя! Через месяцок - когда слухи об валлийской базилиссе достигнут столицы, царский тесть вырвет себе все волосы на голове и на заднице! Но семья великолепной Фаусты не будет просто кусать локти от волнения. Она займется тем, что стало семейным делом. Даже без ведома императора. Даже - вопреки его приказу. Если Констант вдруг сойдет с ума.
   - А старая?
   И снова - ни тени чувства. При словах о матери. Каменное лицо? Каменное сердце? А если напомнить ей о собственных злоключениях?
   - Мартина, говорят, умерла, - пожал плечами купец, - ссылка есть ссылка. После славы, богатства, власти - нищета и скука. Такое губит быстрей и вернее яда.
   - Иногда, - Клирику припомнился один из восточных императоров, которого ссылка и отрезание носа только разозлили. Нос отрезали, чтобы урод не претендовал на трон. Болгарской орде, с которой безносый вернулся в столицу, на подобные тонкости было плевать... Правда, этот герой еще не родился, - А подчас делает решительней и злей. Ей нос отрезали?
   - Нет, язык. Носы - сыновьям. Одного оскопили - точнее пытались оскопить, он умер. От раны. Другому отрубили голову. Судьба дочерей мне неизвестна. Но это было четыре года назад.
   - А я не знала, - голос продолжал ровным. А огромные уши мелко дрогнули. От отвращения? От гнева? Ромей задумался. Не знала? Сослана в другое место? Потом осторожно заметил, двигая ладью:
   - Обычно у людей за границами империи на такое известие одна реакция: "Лучше смерть!" Но... Ты понимаешь!
   - А что тут понимать? У изуродованных есть время подумать о душе и спастись. А победители не несут греха за убийства. Но я, видимо, слишком камбрийка: если бы подобное сделали со мной, я думала бы не о душе, а о мести.
   Всё-таки старинные шахматы проще. Фигуры и ходят недалеко, и по силе недалеко ушли от пешек, потому вариантов приходится рассчитывать меньше. Почти шашки.
   - Именно этот гнев сушит и убивает, подобно яду. - купец вздохнул, хотя дела на доске обстояли блестяще, - и не всегда только тех, кто ему подвержен. Камбрия хорошая страна - во многом лучше империи.
   - Хорошая страна, - эхом отозвалась Немайн. Купец сделал зевок. Подставил под удар коня. Нарочно?
   - Тебе и правда нравится вечный туман по утрам?
   - Я вижу сквозь него. Но страна - в первую очередь люди. Мне нравятся эти люди.
   Кровосмесительное отродье! О людях вспомнила! Напялив диадему! Впрочем, императоры мыслят иначе, нежели простые люди. Совесть при помазании отмирает, что ли?
   - Не вижу этого. Ты ведь понимаешь, что сюда придет флот империи?
   - С чего бы? Здешние дела слишком мелки и далеки.
   - Потому, что ты покинула остров, базилисса Августина.
   Уши дернулись. Как просто следить за её эмоциями!
   Клирик изначально избрал роль сиды. Смирился с тем, что оказался древней и матёрой. Зато место в клане отвоевал сам. И вот нате - ещё одна история с самозванством. Сущность, что ли, шутит? Хорошо, раздумывая над ходом в игре, можно продумать и ход в беседе.
   - Ты ошибаешься. Я не Августина, и не базилисса. Меня зовут Немайн. На греческий это имя обычно переводят по смыслу: Афина. По значению тоже можно: Паника. Я не покидала никаких островов. На свет я появилась на этом острове.
   И поправила пелерину, на секунду высунув узкую руку наружу. Точно, как дочь и сестра императоров на картине. Михаил понял - рыжая зачем-то сводит его с ума. Иначе отчего голосом опровергает, а жестами подтверждает высокое происхождение? И задал прямой, невизантийский, вопрос:
   - Если так, зачем ты диадему нацепила?
   - Какую диадему?
   - Ту, что у тебя на голове!
   Клирик осторожно снял с головы повязку. Она не превратилась в корону. Не заблестела самоцветами и жемчугом. Белая ткань - и только.
   Клирик - и его новообретенная родня - историю происхождения королевских да императорских регалий не знали. Возможно, от ошибки спас бы мэтр Амвросий. Мог знать и епископ Теодор. Сам таскал на голове корону, а потом митру, произошедшую от простой головной повязки. Лента, охватывающая лоб. Головной убор, доступный каждому. Особо любимый ремесленниками. Что она означает для римлянина? Да ничего, кроме двух случаев. Когда она пурпурная. Или белая. Пурпурную ленту носили римские цезари. Белую - греческие цари. Именно она - а не ювелирное изделие - изначально и называлась диадемой. Пурпурной лентой, оторванной от знамени легиона, короновался в свое время Юлиан Отступник. Белую ленту носил Александр Великий. И Константин, тоже Великий. Римлянка, тем более жительница основанного им города, это должна была знать. И помнить законы, тяжко карающие за посягательство на царские регалии.
   Всего три года прошло, как полководец, нацепивший пурпурную повязку дабы обозначить принятие верховного командования в бою, был казнен, невзирая на одержанную победу!
   - Так зачем ты одела диадему? - переспросил Михаил.
   И получил прямой, полный и ничего не объясняющий ответ. Такие в другом времени другого мира считались английскими:
   - Чтобы уши не торчали.
   - А голова у тебя не торчит? Или во рту тесно? Ты хоть понимаешь, что я теперь, поговорив с тобой, стал мертвецом? Что по возвращении меня немедленно возьмут к допросу?
   Михаила прорвало, но он не кричал, а шипел, как змея.
   - Кто возьмет, Михаил? Кто?
   - А то ты не знаешь, кто? Не насмехайся над бедным негоциатором, багрянородная.
   Клирик задумался. Влезать в борьбу за престол империи не хотелось. Но купец был один. И если он больше не приплывет... Или приплывет с командой убийц?
   - Король франков носит корону, - сказал он наконец, - Как и любой мелкий правитель на этих островах. Любой епископ носит митру. У меня, у Немайн верх Дэффид, тоже есть обязательства и власть. Не царские. Не епископские. Свои. Собственные. Почему моя диадема должна волновать императора в Константинополе?
   - Потому, что ты похожа на его тетку. Если позволишь, я покажу тебе одну картину.
   Реакция гостьи на портрет оказалась странной. Сикамб отнюдь не ожидал, что базилисса пустит слезу. Но её интерес оказался очень отстранённым.
   - Бедные девочки, - сказала она, - они еще живы? И как там, на острове?
   - Я полагал, и подозреваю до сих пор, что одну из них вижу перед собой. Кроме диадемы, есть же и кольцо с камеей. Я охотно убедил бы моих людей, что это не так. А как на острове... Известно. Трава. Козы. Хижина или пещера. Часто - голод.
   Уши взмахнули.
   - Ты считаешь, что я - это она? - палец ткнул в изображение сероглазой, - Но она ребенок.
   - Прошло семь лет.
   - А зачем ты таскаешь эту картину с собой?
   Купец рассказал о мытарствах с портретом. И заметил, что, на худой конец, мог бы забыть опасную вещь на чужбине.
   - Зачем забыть? Я куплю. В Камбрии не скоро такое нарисуют. Повешу над кроватью. Чтобы смотреть по утрам, и не стремиться к высшей власти. Что же касается твоих опасений, полагаю, тебе станет легче, если я напишу письмо экзарху Африки. Надеюсь, гонцов, приносящих дурные вести, в империи не казнят? Григорий ваш кто, африканец или грек?
   - Армянин... - Сикамб растерялся окончательно. Чтобы самозванка делала вид, будто не знает троюродного брата? А заодно и двоюродного дядю? Из-за странного брака императора Ираклия и степени родства в его династии были странными. Но - идея насчёт письма ему понравилась. Мол, мер принимать не осмелился, вошёл в контакт с объектом, жду решения великолепного.
   - Тем хуже, армянского я не знаю. Ему писать по-гречески или по-латински?
   И потянулась к висящим на поясе пеналу с перьями и чернильнице. Михаил немедленно предложил свой письменный прибор. Читать странный, хотя и разборчивый почерк базилиссы вверх ногами труда для него не составило.
   "Сиятельнейшему и превосходнейшему мужу, экзарху консульской Африки, патрикию Георгию, Немайн верх Дэффид Вилис-Кэдман, та, что владеет всем льном и шерстью Камбрии, шлет пожелания долгой жизни и великой славы! Узнав о священной борьбе, которую преславный патрикий ведет во имя Христово с язычниками-магометанами от посетивших британскую Камбрию торговых людей, я была крайне удивлена характером вывозимых от нас грузов. Это в основном предметы роскоши: тонкая льняная ткань, отбеленная, и черный жемчуг. Имея некоторый опыт в делах военных, пусть и не идущий ни в малейшее сравнение с твоим, а также согласно отзывам сведущих в снабжении армии людей, я всегда полагала, что воюющей стране нужны грубое сукно и лён, и острое железо. За исключением пищи и людей, но, поскольку в такой населенной и плодородной провинции, как консульская Африка, хлеба и рекрутов должно быть в избытке, я в первую очередь обратила внимание на положение с военными припасами. Разумеется, один дромон за один рейс не в состоянии перевезти достаточное количество одежды, и оружия, но регулярно ходящий гребной флот мог бы обеспечить твоих солдат не хуже, чем мануфактуры Константинополя. И значительно дешевле. Дромон в состоянии ходить от Карфагена до Кер-Мирддина за две недели, и на обратный путь затратит не более. Если исключить время на торговлю - а при заранее согласованном оптовом обмене товаром по заранее условленным ценам оно будет незначительным, один рейс будет длиться месяц, и принесет пятую часть мириады литр груза \около 200т\, а за навигацию, которая здесь продолжается с апреля по октябрь - одну целую и две пятых доли мириады литр груза. Это сотни тысяч мечей или наконечников копий. Это пять тысяч комплектов полного вооружения. Всего на одном корабле! Прошу дать мне заказ в эту навигацию, и тогда к следующей в устье реки Туи твои корабли будет ждать оговоренный груз. Оплату я готова принять шелком государственных мануфактур, который здесь ценится превыше золота, и который позволит мне ещё более расширить производство военных припасов для твоей непобедимой армии, но подойдут и простые товары, например, хлеб, а также золото и серебро.
   С нетерпением жду твоего ответа - я хочу знать, сколько сукна и оружия тебе понадобится, и сколько ты сможешь оплатить. Мои работники - добрые христиане, и рвутся помочь правому делу, но и им свойственна забота о пище земной.
   Пребывающая в восхищении великим героем Рима и всего христианского мира, Немайн."
   Раньше, чем она завершила письмо, Сикамб разразился громким шипением.
   - Ты не камбрийка! Ты армянка! Ты несчастная проклятая багрянородная! Откуда ты знаешь о шелковых эргастериях императора? И о том, что треть из них - в Карфагене? Им запрещено продавать ткань на сторону! Которая гораздо красивее - и ценнее - тех обческов, что я привез в этом году!
   Немайн отняла ладони от ушей. Тряхнула головой.
   - Не так громогласно, уважаемый. Тем более, что ты желал тайной беседы. Видишь мои уши? Во сколько раз больше твоих? Во столько же раз громче я слышу любые звуки. Поэтому - тише. Теперь о письме. Патрикию понравится?
   - Человеку, стоящему у нынешнего царя костью в горле? О да! Вот увидишь, он соберет весь шёлк Африки, навалит на мои несчастные плечи, и отправит сюда! И совсем не из-за арабов. Из-за того, что без помощи Константинополя он не может увеличить свою армию. Благословенную армию, прикрывающую Карфаген! А помощи он не получит. Потому что её нет. Откуда, если империя не выиграла ни одного сражения за пятнадцать лет? Но если бы была, он тоже не получил бы поддержки. Ведь если он дойдет до Александрии - а он дойдет, если дать ему еще одно такое же войско, как то, что у него сейчас, долго ли усидит на престоле царь Констант?
   - Значит, вместо флота, прибывшего за моей головой, мне стоит ожидать шелкового флота?
   - Вполне. Вот только откуда ты возьмешь свой товар?
   - Сделаю. Не сама, конечно. Но - найму людей, зимой им делать особо нечего. Даже если мечи да брони получатся золотыми - шёлк высших сортов у варваров до сих пор появлялся только контрабандой. Так что цену мы возьмём выше золотой. Ну что, успокоился за свою голову? Вернемся к торгу? Как ты относишься к тому, чтобы продать мне весь свой груз оптом?
   Названная цена Михаилу не понравилась. С рейса он имел пятьдесят процентов прибыли. Немайн обжимала их до сорока двух. Восемь процентов - законная, хоть и презренная, доля посредника. Впрочем, базилиссе, доившей коз на острове и наливавшей пиво здесь, назвавшей отцом камбрийца-полуварвара, да ещё и трактирщика... Ниже содержателей гостиниц в ремесленном сословии Византии стоят разве мясники да булочники. Какого заработка ей стесняться? Разве торговли собой, да ростовщичества.
   - Ты знаешь, что я единственный римлянин, который заплывает так далеко на север?
   - Знаю и ценю. Иначе раздела бы, как завтра оберу остальных. Я ведь скупила весь лён. И всю шерсть.
   - Не весь. Он бы подорожал.
   - Весь. На рынке только мои приказчики. Которым оставлено немного товара, и велено не торговать оптом. Во-первых, свой народ дороговизной обижать нехорошо. Во-вторых, это поддержало низкую цену, пока я скупала товар у остальных.
   - Это же противозаконно!
   - Не здесь. Хочешь - вынесем на ярмарочный суд. И в любом случае, твой рейс не окупится - без моего беленого льна. А я предлагаю фиксированную цену. Я вообще никогда не торгуюсь. Не веришь - поспрашивай. Но эта цена - первого дня ярмарки, учти. Завтра услышишь цифры повыше. С учетом стоимости хранения. Но если ты продашь мне весь груз сейчас и по моей цене, через месяц ты будешь здесь с новым грузом. Который я куплю. И немедленно продам тебе следующий груз. До зимы обернешься еще два или три раза. И потом - с падением Египта цена на лён в империи должна расти, как колосья в июне. Я не права?
   Купец только рукой махнул. Он был согласен на всё. Раз влез в политику, пошли другие барыши с убытками. На такие ставки Сикамб играть не стал бы. Будь его воля. Но тростинка в диадеме не оставила выбора. Стоит доставить письмо, и их головы пойдут в комплекте. Друг с другом и с головой заносчивого патрикия Григория, который может приходиться ей кузеном и дядей. А может и нет! И именно из этого следовало извлекать теперь прибыль, а не из самой торговли.
   Прежде, чем девушка, похожая на базилиссу, вышла, Михаил сделал последний ход.
   - Великолепная, а ты не заверишь письмо своей печатью?
   - Нет, - отрезала сероглазая, - хватит и чернил.
   Когда за ней упал полог, купец взглянул на шахматный столик. Положение белых - которыми он играл - было безнадёжно. Разговор завершился в двух ходах от мата. Кулак, уснащённый перстнями, грохнул по столику, фигуры подпрыгнули, брызнули в стороны. Всё-таки она - базилисса Августина-Ираклия! Настоящая багрянородная, что бы ни плела насчет рождения на Оловянных островах. Ну разве могут здешние варвары так играть в шахматы? И - настоящая армянка, как и её отец. А где пройдет армянин, там греку с евреем и делать нечего!
   Вечер прошёл в суете. А ранним утром тяжело гружёный дромон, несмотря на утренний туман, тихо выскользнул по течению, управляясь одним рулём, и ушёл в сторону моря. На берегу сморкалась в подвешенный на поясе платок непризнанная сама собой императрица. Утренняя сырость сделала свое дело. В сопровождении трёх дюжин ополченцев своего клана доставившая груз. За грузчиков сошли гребцы, не впервой. А что устали - не беда, до моря донесёт течение, а там, если повезёт, задует попутный ветер. Если нет - то гребцам быть на веслах, и комиту Валентину придётся отвлечься от пасмурных мыслей и заняться обеспечением работы двигателя в двести человеческих сил.
   Дромон Клирику понравился. Корабль был красив тем тонким обаянием на грани уродства, которое отличает любую предельную технику, а дромон и был венцом развития галер. Позже его заново изобретут венецианцы... но это будет уже не то. Последышам, сосуществующим с парусными линкорами и прячущимся по шхерам да лиманам, не затмить самоуверенности сильнейшего корабля мира. Который может опасаться только нескольких таких же. И пусть он всего в два раза длиннее норманнского шнаккара - какая разница? Он лучший!
   Сразу после проводов валлийцам предстояла другая работа: громоздить тюки со льном и шерстью в подобие древнеегипетской пирамиды. Готовиться к утреннему открытию торгов. У подножия мягкой горы за её сооружением следили двое.
   - А это не слишком? - сомневался Дэффид.
   - Ты же сам меня учил: сиды по мелочам не торгуют! Пусть все поймут это. Сразу.
   - Я не про то. Я про торговлю с Африкой. Даже если экзарх не заплатит шёлком - оружие всегда пристроим. Но где мы возьмем столько ремесленников? Боюсь, наш клан один не справится.
   - Наймем. Научим. Римской армии всегда было нужно количество, а не качество. Хороший зимний заработок, не находишь?
   - Нахожу. И вообще - ты прекрасно справилась, для сиды-транжиры. Но нанимать работников - не дело. Своих полно. Надо оповестить все кланы. Присмотреть холм для собрания... После Лугнасада, как урожай соберём, будет в самый раз. Привыкай, настоящие дела делаются именно так.
   - Ясно, - Немайн попробовала влезть на вершину мягкой горы. Хотя бы для того, чтобы скрыться от целеустремлённо шагающего в её сторону сияющего сэра Кэррадока. Не получилось. Один из тюков выскочил из-под ног, сида спиной вперед покатилась вниз. Рыцарь ринулся на помощь - но Немайн закончила полет на руках у Дэффида. Тот даже не крякнул, хотя сида оказалась на изумление тяжёлой.
   - Осторожнее, егоза, - сказал трактирщик, - я уже привык, что у меня два раза по три дочери. Хорошее число для сказок и песен. В самый раз по моему ремеслу. Давай ты устроишься ближе к подножию? И тебе удобней, и мне спокойнее. Сэр Кэррадок, добрый день. Ты что-то хотел сказать?
   Сэр хотел, да не Дэффиду.
   - Я ходил к епископу. Даже к двум - к Теодору, и к тому, который только что приплыл.
   - Сглаз сняли?
   - Сняли, - неуверенно согласился рыцарь, - Но тут целая история... И я хотел бы рассказать её полностью.
   - Тогда вечером и под пиво? - предложила Немайн, - Сейчас мы с Дэффидом заняты. Торговля, добрый сэр.
   Блеск Кэррадока потускнел, стал не металлический, матовый, но улыбаться до ушей рыцарь не прекратил. Так и откланялся: мечтательно-туманный. Как только удалился за пределы видимости, Дэффид опустил сиду на землю. Та подпрыгнула пару раз, чтобы пелерина легла идеально ровно, и вернулась к делу.
   - О холме. У меня есть один на примете. Большой. Около устья Туи. Миль на восемь ниже Кер-Мирддина по течению. Со стороны реки такие желтоватые скалы, южнее хороший, пологий берег. Кругом лес. Вяз, бук, дуб... Я его под монастырь присмотрела... Ну, теперь под замок.
   - Не годится.
   - А чем он плох?
   - Так это сидовский холм... К которому в Лугнасад подойти нельзя. Вопит на нём страшно так кто-то. Самые храбрые воины ужасаются и бросаются в бегство. А лошади вообще с ума сходят.
   Немайн прищурилась. Не как обычно, от солнца, а совсем до щёлок.
   - сидовский, говоришь? Надо сходить, посмотреть ещё разок. Внимательнее. С хозяевами поговорить. Вдруг да согласятся продать. Может, выйдет дешевле, чем брать лен от короля.
   Клирику такой вариант очень понравился. Погулять по холму, истребить "привидение", издающее звук. Наврать тысячу бочек чертей. И получить собственный кусок земли, за который не потребуют ни денег, ни службы! сид - штука вне королевской власти. Маленький, но независимый. Этакий Ватикан. Но - холм ждал. А купцы уже собирались. Пришлось снова карабкаться на тюки со льном.
   На этот раз Немайн не торопилась, и устроилась вблизи от вершины. Как на троне. Подлокотниками, подставкой для ног, валиком для головы служили тюки со льном. И поддерживали их тюки со льном. Со всем льном королевства Дивед, попавшим на июльскую ярмарку! Да и из некоторых соседних королевств. Иноземные купцы вырыли себе яму. Привыкли скупать обычный для камбрийцев товар по низким внутренним ценам. Но если у императрицы франков всего две льняные простыни, сколько же в самом деле стоит сырье?
   Они привыкли торговаться с продавцом. Но как торговаться с той, у которой весь товар? Теперь они стояли, слушали, и возмущались. Немайн сидела на пирамиде, голова горделиво откинута назад. Как будто и не интересно слушать, как Элейн выбивает из иноземцев золотую пыль.
   - Я не торгуюсь, - сказала Элейн, - потому как хозяйка товара предлагает разумную цену. На ткани. Пряжу, лён-сырец и шерсть - не продаёт. Приезжайте весной - за тканями.
   - Нет в Диведе столько ткачих!
   - Это моя проблема, не так ли? И это товар леди Немайн.
   - Ну и пусть сидит на своем товаре!
   Толпа качнулась к византийскому ряду. Но греки за ночь оставили позицию, незаметно сдав её бравым ребятам клана Вилис-Кэдманов. Так цены на шёлк выросли ровно настолько же. И если, подождав месяц, можно было надеяться взять лён на ярмарках в других городах Камбрии, то шелк и специи ближе шестисот миль купить было негде. Негоциатор Сикамб не лгал, когда говорил, что он единственный византиец, заплывающий так далеко на север.
   Сказалось и несовершенство парусных судов того времени. Плыть в Испанию - не меньше двух недель. При крайнем везении. А при невезении - и все пять. Приходилось сравнивать риск с новыми ценами.
   Из двух зол выбрали третье - обратились в суд. Специальный, ярмарочный. Король в экономику, по традиции, не лез. Решались торговые споры - по неписаному обычаю, по церковному закону, да по волению судей. Заседавших непрерывно на возвышении вроде эшафота. Процедура оказалась простой: истцы покричали о своей обиде, и представитель короля в суде, сэр Эдгар, временный комендант, ставший постоянным, немедленно послал стражу за ответчиками. Пришлось Немайн слезть со своего трона, и - аккуратными семенящими шажочками, глядя под ноги - явиться пред очи высокого присутствия. Вместе с Дэффидом и Элейн.
   Епископ Теодор, для разнообразия, выглядел именно епископом. В бело-золотых ризах и высокой митре он сошёл бы и за Папу Римкого. Собственно, он и был сам себе и Папа, и патриарх - и только Соборы были ему указка. Больше никому ирландские епископы не подчинялись. Итак, Теодор разоделся, как для рождественской службы, вид имел торжественный, важный, и слегка рассеянный. Причиной послужил переписанный Эйлет экземпляр валлийского Евангелия от Луки, преподнесённый ему поутру. В результате главный судья занялся скрупулезнейшим вывериванием текста, и мирские обязанности практически игнорировал, превратившись из представителя церкви в кивателя головой. Второй судья, сэр Эдгар, предвкушал пополнение гарнизона выздоровевшей сидой, и рисовал в голове тактические схемы: применение силы Немайн с башни, со стен, из под прикрытия щитоносцев... Его можно было понять - не каждому поколению генералов доводится приветствовать новый род войск! Будучи человеком справедливым, мог судить и не в пользу сиды. В случае явного и четко доказанного нарушения писаных законов. Которыми в городе служило старое римское наставление по крепостной службе. Толковая вещь, твердить которую после набега в ополчении заставляли каждого и каждую, включая больных и увечных. В наставлении много слов было посвящено снабжению, кое-что - делёжке добычи, и ничего - регулированию рынка.
   Третье осталось свободным - ибо принадлежало голове гильдии ткачей, достопочтенной Элейн, оказавшейся ответчицей. На суд она явилась с младенцем, подвешенным через плечо. сида старательно смотрела в другую сторону.
   - Прошу стороны изложить дело, - возласил епископ, оторвавшись от пухлой тетради. Пока он не нашёл в переводе огрехов. И это радовало. Конечно, именно Ирландия несла в этот век пламя веры окрестным народам, не Рим и не Константинополь. Но этот свёточ был запален лучиной из Уэльса. И уже поэтому валлийцы заслуживали права читать Библию и служить на родном языке...
   Выборные от иноземных купцов немедленно обвинили сиду в скупке. Элейн пожала плечами. Для неё скупка означала гарантированный сбыт товара. Зато епископ Теодор обеспокоился, спросил, давно ли Немайн исповедовалась, и вообще - как саксонский угол соотносится с её проповедями против ростовщичества. Совершенно, по его скромному мнению, справедливыми. "Саксонским углом" успели окрестить корнер. Из-за английского термина, запущенного Немайн.
   - Ростовщик торгует временем, которое создано Господом. Это грех. Я - торгую тканью, которая создана людьми. Привилегию гильдии не нарушаю, хлеб у ткачей не отбираю, наоборот, даю гарантию. Это не грех. Сырой же шерстью и сырым льном торговать не совсем хорошо. Не прямой грех, но сомнительно, ибо плоды тварей Господних и земли, а не человеческих рук. Лучше сделать из них ткани, и дать этим пищу и достаток людям той страны, земля которой родит это чудо.
   - О тканях. Какую цену считает справедливой гильдия? - спросил сэр Эдгар.
   - Выставленную Немайн, и ни оболом меньше.
   - Какую цену считают справедливой покупатели?
   Покупатели сговорились сбить цену вдвое. Впопыхах.
   - На прошлой ярмарке было на треть больше, но никто не жаловался, - заметил епископ, давайте посмотрим, что у нынешней цены внутри, и правда ли, что Немайн Шайло вздумала неправедно обогатиться. Во сколько оценили свой труд ткачи?
   Спасибо Элейн - уж она-то знала, как ограничивают цены. Спасибо Дэффиду, который заставил всё пересчитать любимые валлийцами трижды три раза... Клирику оставалось набрать побольше воздуха - заживающий ушиб не забыл о себе напомнить - и начать разъяснять структуру цены.
   - ... Таким образом, торговая надбавка составляет сто тридцать три тысячных всей цены, но одна пятнадцатая, или шестьдесят шесть тысячных идут в уплату гильдии за рализацию товара. В результате мой заработок составляет шестьдесят семь тысячных цены...
   Средневековые обычаи крепко били по торговой надбавке. "Божескими" считались те, что не превышали восьми процентов. Исключая налог. А поскольку гильдейская привилегия ткачам была дарована римскими императорами, дополнительная плата за их услуги и получалась налогом. Имперским налогом, выданным в откуп. Обычное дело... сида замолчала. Ожидая поддержки - но епископ Теодор не успокоился.
   - А пряжа?! - горестно возопил он, - Сие есть плод трудов человеческих, но ты не продаешь его заморским купцам ни по какой цене, ни по разумной, ни по безбожной!
   - А она в большей степени продукт животных и растений, или человеческого труда?
   - Сразу видно, что ты никогда не сиживала за веретеном, дочь моя.
   - То есть я не права? - пряжу Клирик изначально отнес с "серой" зоне. Что ж, репутация ярмарочного суда Кер-Мирддина тоже неплохое достояние.
   - Не совсем. В ней меньше труда, чем в ткани. Поэтому, если есть свободные руки, готовые кормиться ткачеством, продавать пряжу иноземцам и верно, грех. Но сейчас пряжи избыток, а потому - продай её этим людям по достойной цене. Не слишком высокой.
   - Хорошо, преосвященный Теодор. По той, что купила, плюс плата за хранение.
   Сэр Эдгар немедленно согласился, что плата за хранение обязательна. Уж он - то знал, какой геморрой охрана складов.
   Этой победой - допустимым уровнем уступок - иноземцам пришлось удовлетвориться. Когда они, ободрёные успехом, попытались на тех же условиях отсудить сырые лён и шерсть, Немайн уперлась и обосновала высокую потребность в сырье византийским контрактом. Пришлось купцам развязывать мошну. Тем более, что стружку с них сняли тонкую. Торг был закончен, настало время подсластить сделки. Разумеется, в "Голове Грифона".
   И, разумеется, центральной фигурой оказался сэр Кэррадок. Клирик ожидал помеси рыцарского романа с охотничьими байками - но ошибся. Рыцарь словно докладывал результаты разведки.
   - Злые фэйри совсем распоясались, - вещал он, сквозь шапку пены разглядывая Немайн, - но благодаря твоей бумаге на моей стороне была сила светлых! Иначе не знаю, что бы со мной и было. По хуторам стоит плач и жалобы на воровство. Жестокие шутки фэйри шутили и прежде - но никогда не воровали такого количества вещей. Причём тащат буквально всё, что плохо лежит. Что лежит хорошо, перекладывают и тоже уносят. Слухи указывают на дубовую рощу, ту, в которой стоял камень друидов. Я ездил туда, и убедился, что слухи не врут. Видел красных курток: рыжие, посветлее нашей сиды, ходят по двое или трое. На одну из пар напал - Бог отвёл их чары, и одного удалось поразить стрелой. Как он выл! Четыре стрелы я пустил мимо - вы знаете, как я стреляю! Впрочем, эти фэйри, и правда, ловкие и вёрткие, они смогли затеряться в чащобе. Из которой полетели стрелы. Било лучников пять или шесть, из-за деревьев - и я счёл за благо отступить. Одна из стрел застряла в луке седла, ещё одну поймал щитом. Вот они.
   Кэррадок выложил на стол две стрелы. Поверх столкнулись лбы любопытствующих. Бронза!
   - Силы зла не могут прикасаться к холодному железу, - задумчиво произнёс кто-то.
   Выходило, что рыцарь не врёт. Повеяло мистикой, но Клирик припомнил ктулху фтхагн, случившийся в первую уэльскую ночь. Бронзовые наконечники... Кто-то переводит медь, только и всего! Интересно, зачем?
   А приключения рыцаря обсуждали. Чётко, по деловому.
   - Похоже на гвиллионов, только от гор далековато.
   - Ноги у них человеческие были, не козьи?
   - Вполне людские. Один, когда от меня драпал, подошву потерял.
   - Может, хогмены озверели? Или это ребята Гвина? А, Немайн? Уж ты-то их знаешь!
   Клирик изобразил раздумье.
   - Золотое или серебряное шитьё на куртках было? Дружина Гвина - франты! Да и воровать не по их нраву. Вот запалить фермы - это да!
   - Не подходят...
   - И слава Богу. От этих-то ни железо, ни крест не спасут.
   - Но чтобы хогмены - и ни с чего, без предупреждения?
   - А что говорят патрули?
   - Патрули с ними не связываются. Их дело: разбойники-люди. Разбойники-фэйри им не по зубам. Никто даже королю не жалуется - нет смысла!
   - Значит - гвиллионы!
   - Закончится ярмарка, займёмся! Если монахов не хватит, у нас теперь есть Немайн!
   Вот так, и никак иначе. Пиво сиды сразу стало горчить и перестало лезть внутрь. Пришлось отставить кружку. На войну не хотелось. Хотелось - жить. Остаток вечера Немайн мрачно пялилась в огонь. Клирик раз за разом напоминал себе - жизнь без приключений - это можно. Назваться озёрной, выйти замуж за крепкого фермера. Пасти овец, прясть да ткать, да мужу не перечить. Всем, кому такое не нравится, дорога в средние века одна. "В огонь уходит полк друзья, в огонь уходит полк!" Ручное пламя в камине согласно трещало.
   Кэррадок сидел, пока прочие посетители не разошлись.
   - Спасибо, леди Немайн, - сказал на прощание, - что спасла меня.
   - Ты об этой глупой грамоте?!
   - Не только. Меня там, у рощи, взяли в перекрёстку два десятка луков. А не пять, как я сказал. Меня спасло чудо. Но я не хотел ни лгать, ни признать, что от страха забыл имя Пречистой Девы. Я помнил только тебя - и молился тебе...
   Отвесил поясной поклон и шагнул в ночь. Туда же мелькнула от окна неизвестная тень. Михаил Сикамб был прав - шила в мешке не утаишь. Особенно если живёшь в трактире. Особенно, если на тебя собирает материалы церковный суд.
  
   Ярмарка - это не только торг, но и веселье. Даже если на дворе - проливной дождь. Сначала, конечно, желательно переделать дела. А лучше - совместить. Но хозяйственные хлопоты взвалил на себя муж. Анне оставалось развлекаться. И ожидать, пока понадобятся услуги знахарки. Первые два дня особой потребности в травнице не было: народ не успел отравиться, обожраться и упиться. Пока. Хирургические случаи отправлялись к мэтру Амвросию.
   Но иногда и к мужу стоило заглянуть. Узнать, как дела, угостить вкусненьким. Заменить промокшее покрывало на сухое. И - нарваться на давешнюю сиду! Подросшую, задумчиво-тихую. Удивительно не похожую на себя полумесячной давности. Только и узнала, что по жеребячьим ушам да оловянным блюдцам глаз.
   - Она что, твоя жена? А воск у тебя, случаем, не противосидовский? - улыбочка у неё тоже осталась прежней.
   - Воск обычный, - пропела Анна, - вот только зачем он тебе? Для ворожбы аль для подобий? Или для письма? Или для свеч? Большая разница. Свечи у мужа есть готовые.
   - Для канцелярских надобностей. Я разве тебя не предупреждала, чтобы ты мне не попадалась? А тут ни здравствуйте, ни извините, а вопросы рядком!
   - Так ярмарка же! Что мне теперь, в город не ездить?!
   Анна упёрла руки в боки, приготовившись к хорошей сваре. Но сида хмыкнула неопределённо, сгребла несколько палочек воска - на милиарисий, и была такова.
   - Она под церковным судом, - сообщил Анне муж, - потому не в настроении. Бенедиктинцы уже собирают свидетелей.
   - Бедненькая... - у ведьмы проснулась профессиональная солидарность, - а на чём попалась?
   - На сущей мелочи: стоявшая под воротами вражеская армия штаны намочила и ушла. Король, правда, варваров добил... А сиду за это в наш клан приняли. Дэффид удочерил.
   Анна поняла - клан получил новую ведьму. Пусть с другой специализацией - но более сильную. Недаром со старой не посоветовались: а кто она теперь такая, чтобы лезть в дела старейшин клана? Травница, лучшая, да не единственная. Ведьма, да не самая сведущая и могучая. Пока - вторая. Ненадолго. сида возьмёт учениц - куда денется, коли в клан вошла. И быть Анне не первой, не второй, а так... Если бы можно было приткнуть к сиде в науку дочерей! Так не возьмёт же.
   Анна уткнулась в мужа и безнадёжно зарыдала. Но когда тот начал гладить по голове - оттолкнула ничего не понявшего дурака! Становиться простой фермершей было рано. Клан предал Анну. Но сохранялась надежда на церковный суд.
  
   На оставшееся время ярмарки Немайн засела в павиллионе Вилис-Кэдманов - продавать страховки. Упорно брала только серебро. Или - собственные расписки. Вскоре выяснилось, что за расписку Немайн можно купить больше, чем за серебряную монету. И что многие их принимают в качестве "страховки".
   В результате воры полюбили их ничуть не меньше серебра. А воров на ярмарку приехало немало. Иные внаглую являлись за охранными грамотами - с распиской Немайн в качестве оплаты. Известно, фэйри считают лихих людей да грешников законной добычей. Особенно добрые. Нужно же им на ком-то природную каверзность обтачивать. Как кошкам - когти.
   - А откуда у тебя моя расписка, мил человек? - спрашивала Немайн, - Ежели я её другому выдала?
   - Мне ею за трёх телочек заплатили.
   И поди докажи, что врёт! А многие и не врали. Немайн скрипела зубами, но меняла расписки на страховки. Воры ворами, но создать курс новой валюты казалось важнее, чем поймать одного-двух злоумышленников. И тем более - ошибиться, бросив в застенок честного человека. Единственное, что удалось сделать, так это выдать несколько бумаг нового образца, выписанных не на предъявителя, а на имя заимодавца. На этих расписках было оставлено место для передаточных записей. Пользоваться такой бумагой мог только человек грамотный. Хотя бы на уровне нацарапать своё имя. О том, что грамотность спасает от карманных воров, к концу ярмарки знал весь город.
   В результате цена золота немного упала - сказалось, что монеты вдруг получили бумажного конкурента. Серебро устояло оттого, что страховки оплачивались только серебром и бумагой. Дошло до того, что за серебряную марку давали уже не восьмую, а шестую часть золотой.
   В выигрыше оказались те, кто приехал на торг с серебром - и те, кто в первые дни получил его в оплату. В том числе и в форме сидовых векселей. Их владельцы - особенно выкупившие векселя за золото - теперь соглашались менять их только по серебряному курсу. Так они выигрывали четверть цены векселя в золоте. Это было больше, чем стоила плата за пользование бумажными деньгами. А потому, не найдя серебра на размен, многие решили сохранить бумаги на руках и после ярмарки.
   В особенном барыше оказались торговцы из единственного дружественного саксонского королевства, Мерсии. Воюющая и мобилизованная, Мерсия предлагала только дешёвое сырьё. И - грубоватые копии франкских марок из серебра собственных рудников. Проба была даже получше, чем у монетных дворов майордомов, норовящих подложить друг другу свинью, постоянно портящих металл и недодающих вес. Брали эти монеты со всем удовольствием.
   К вечеру третьего дня торгов один из саксов заявился вживе. Выглядел он истинным варваром: кожаные штаны, высокие сапоги на шнуровке, распахнутая - чтобы можно было видеть вышитую шелком льняную рубаху - куртка непристойно обильно отделана мехом. Клирик помотал головой, пытаясь прогнать камбрийские, византийские и ролевые предрассудки. Всё-таки круг общения накладывает ограничения. Сакс прибыл сухим путем, а для всадника его наряд более чем практичен. И выглядит брутально. Что на разбойничьих перевалах Камбрийских гор только полезно.
   - Ты Немайн Шайло?
   - Да. Что угодно любезному союзнику?
   Сакса словно топором по голове огрели. Он тяжело плюхнулся на табурет.
   - Союзнику, - выдохнул он, - союзнику... Я уже и забыл, как это слово-то звучит. Десять лет за нашими спинами сидите - и ни одного воина. Даже наёмников. Сын Кадуаллона, говорят, дань Нортумбрии платит... Не важно! Слушай, бриттская богиня. Ты продаешь охранные грамоты, но подействуют ли они на красных курток, засевших на римской дороге?
   Красными куртками называли злых фэйри. Тех, с которыми никогда не договоришься. По сказкам - такие предпочитали носить красное.
   - Может, да, может, нет. Они мне не подданные. Но моё имя может напугать.
   Сакс хмыкнул.
   - Их имя Вотана не пугает. Лучше - продай мне твоих векселей.
   - Ты знаешь это слово?
   - Само собой. Я и в Италию хожу. Должен поздравить - идея принять облик базилиссы - верх ловкости! А потому я предпочту торговать с тобой, а не против тебя. Ты собираешься делать для Африки оружие? Отлично! Я могу продать железную руду. Но есть проблема: руда разбойникам не нужна, но им вполне пригодятся деньги. Потому ты будешь платить моим караванам векселями. Которые они привезут в Мерсию. И потратят там на товары ваших торговцев. Конечно, это должны быть именные бумаги с передаточной записью.
   - А если твоих приказчиков захватят вместе с бумагами? И заставят подписать передачу?
   Сакс задумался.
   - Разрешимо. Векселя будут выписаны на мое имя, на мое славное имя, не их клички. Дело приказчика - довезти бумаги до меня. А потом, когда я перепишу векселя на ваших купчишек - мне будет плевать на их дальнейшую судьбу.
   - Хм. А ты товаром взять не захочешь?
   - Так твой товар мне не слишком интересен. Шерсть в Мерсии и своя есть. Глиняная посуда - другое дело. Хорошие у вас гончары...
   - Тогда выписывай тем, кто согласится, на их и моё имя. Чтобы требовалось две подписи. Моя - как подтверждение, что купец до Камбрии добрался.
   - И брать ты за неё будешь...
   - Буду. Никак не меньше пятидесятой части.
   Сакс хохотнул.
   - Оказывается, на чести и добром имени можно подзаработать! Слушай, если кто из наших будет у вас торговать, если захочет, может делать такие же письма на меня. Из расчёта пятидесятой части, конечно...
   Когда сакс вышел, животный запах меховой куртки ещё долго стоял в воздухе. Но, так или иначе, дополнение золота и серебра бумагами имело шанс распространиться ещё на одно королевство, и куда большее, чем Дивед. Мерсия представляла собой почти правильный квадрат, сторонами которого были три границы: с Камбрией, Нортумбрией и Уэссексом, и Северное море. Пусть и потрепанное долгой войной, но пока ещё самое сильное из саксонских королевств. И наименее дикое. На бритта или уэльсца там смотрели как на потенциального раба - но не как на удобрение для почвы. При нужде и на союз шли - как пошли двадцать лет назад. Двадцать лет союза после двухсот лет резни: можно ли считать такие отношения дружественными? Но англы, обосновавшиеся в Нортумбрии, были хуже. Входя в населенную кельтами область они не столько грабили и жгли, сколько убивали. Всех, от мала до велика. Так они очищали землю для собственных колонистов.
   Крещение королей Нортумбрии на художества вояк никак не повлияло. В битве при Честере они спокойно перерезали две сотни священников, которые явились туда молиться за победу камбрийского оружия.
   Мерсийцы же оставались в прежней вере. И пока соблюдали условия союза, в одиночку таща тяжесть войны с Нортумбрией. Надолго ли их хватило, Клирик не помнил. Знал только, что Англию объединил Уэссекс. Который все эти годы спокойно и методично завоевывал соседей помельче.
   После визита сакса интересных разговоров не было. Пока вместо очередного кредитора или страхуемого к Немайн не заглянул Кейр.
   - Ты не забыла, - спросил, - ты собиралась покупать северян? Ну так их выставили на торг. И корабль их тоже. Я понимаю, дело есть дело, а Дэффид будет стенать над каждым упущенным золотым. Но слово есть слово.
   - Только руки вымою. Не выходить же на люди в чернильных пятнах?
   - Угу. Давай кувшин, я солью. У тебя пальцы от писанины не ломит?
   - Немного есть. Ничего, скоро натру мозоль, станет полегче.
   - Скорее, сотрешь пальцы до волдырей. Пишешь, пишешь...
   - Самой надоело... К следующей ярмарке нужно будет что-то придумать. Работорговли в Кер-Мирддине обычно не было. От неё настолько отвыкли за прошедшие от ухода легионов века, что рабов никто не спрашивал. И король додумался до гениального решения: продавать пленных вместе с их кораблём. О чём и сообщил тот из королевских рыцарей, которому не повезло, и пришлось заниматься в весёлые ярмарочные дни торговым делом. И сидеть рядом с клеткой, в которой скучала пара северных варваров. Даже поговорить удавалось только с состоящим при клетке стражником.
   Немайн корабль был не нужен. А потому она попросту ткнула пальцем в скальда, и надменно сообщила:
   - Он мой, потому что я плачу за него пятьдесят золотых.
   - Твой. Корабль в придачу взять не хочешь?
   - Он мне пока не нужен.
   Скальд в клетке заржал в голос. Он уже неплохо понимал валлийский. Пятьдесят золотых были неплохой ценой - ценой головы свободного человека. И примерно столько стоил корабль! Взять корабль впридачу означало выставить пленника даже не рабом - пустым местом. Немайн отказалась, и скальд в результате получался не рабом, и не отпущенником, а дружинником Немайн. Не куплен в рабство, а выкуплен из плена. Такой долг принято возвращать воинской службой.
   Второй викинг немедленно оживился. Остаться воином, не стать рабом - практически родиться второй раз. Сохранить уважение других, и прежде всего самого себя. Обрести шанс на достойное посмертие в Вальхалле. Заманчиво.
   - Выкупи и меня! Буду верно служить пять лет.
   Обычный срок для такого случая.
   - А что ты умеешь делать?
   - Топором махать.
   - То есть воевать? Или лес валить?
   - Создавать морских коней, рука Хель!
   И ещё возвышенно ругаться. Может, он и хульные стихи пишет? Впрочем, человек, умеющий строить корабли - полезен.
   - Построить порт поможешь?
   - А разницы нет. Часто старые кили вепрей моря служат частями порта. Ну что, согласна?
   - Пятьдесят золотых, - сообщила Немайн рыцарю. Тот кивнул и сделал знак стражнику, чтобы отворил клетку. Норманны выбрались наружу.
   - Ступайте в заезжий дом, - сказала им Немайн по-саксонски, - жить пока будете там.
   Норманны с достоинством наклонили головы и вышли.
   - Пятьдесят золотых! Но раб стоит меньше! Не больше пяти! - удивился Кейр, - Неужели ты всё-таки сида-транжира?
   - Пойми, мне не могут служить дешевые люди. И тем более, рабы. Я заплатила за них, как за свободных дружинников. Теперь они обязаны мне службой. И будут служить не из-под палки, а из верности и чести.
   - Много у этих варваров чести...
   - Лучше ленивый работник, чем нож в спине. К тому же они будут мне должны.
   Кейр пожал плечами. Он полагал, что варвар оттого и зовётся варваром, что, заполучив денег в долг, старается пришибить кредитора. Однако непонятности оставались.
  - Слушай, а откуда у тебя вообще такие деньги? То, что мы взяли за лён и шерсть - у Дэффида. Там много, но это деньги клана, семьи, и твоё приданое, Дэффид на выкуп варваров бы не отдал.
  - А это от охранных грамот, я уже почти тысячу выдала.
  А ещё навестила ухоронку, когда по холмам бегала. И именно поэтому королевские рыцари получили маленькие мешочки золота, а не большие серебра. Да и из той тысячи, что заработал клан, половина причиталась семье Дэффида. Сотню он занёс в сундук в качестве приданого Немайн, и ещё сотню отдал ей же - в оборот. Но это тоже было серебро, и даже меди немножко.
  
  
  5. Год 1399 от основания Города. Июль. Церковный суд.
  
   Ночь на последний день месяца, названного в честь божественного Юлия Цезаря, выдалась спокойной. Тёплый дождь ласково выстукивал колыбельную о сланцевую черепицу крыш, и Эйлет благополучно позволила сну себя сморить. Никакое беспокойство за приёмную сестру не грызло - не верилось, что с ушастым недоразумением может произойти что-то плохое. Вообще. В принципе. И перебитая в бою рука ничего не меняла. Подсознанию не прикажешь. Вот кажется, что сида спит на соседней постели который год - и пусть память твердит, что до этого лета младшей в семье была Сиан, что толку? А неслышное, меленькое и частое дыхание не то, что убаюкивает - стоит ему прерваться или сбиться, как с постели подбрасывает, словно стрелу из лука. Но дождь сейчас громче...
   Барабанный оркестр на крыше стих за полночь. И Эйлет настороженно приподнялась в постели.
   - Ушастик, ты здесь? - в ответ тишина, а сида обычно сквозняки слышит.
   Дождь, может, и утих, а тучи остались. Темно.
   - Ладно. Притворяешься - будет тебе взбучка...
   Эйлет встала, на ощупь двинулась по комнате. Не то, чтобы детские шутки в характере сиды. Наоборот, сестра казалась очень взрослой. Иногда - взрослее отца. Но именно взрослее, а не старше. Опытнее - но не умудрённее. Да и опыт у сиды странный. Вот как можно быть сразу и невозможной разумницей, и не от мира сего? Из-за этой милой особенности от сиды можно ожидать всего. Ну, почти всего. Родне и клану не навредит. Но выкинуть коленце, которое никому другому и в голову не придёт - совершенно в её вкусе. Например, когда на пятый день ярмарки Эйлет, которой пришлось помогать сестре в её бесконечной писанине, едва не дошла до истерики, сида велела никого не пускать в контору и полчаса сидела с сестрой в обнимку. Потом - пыталась пустить ей зайчик в глаз своим красным камешком. Не получилось. Зато начала разглядывать камею. Результат: мастер - резчик по дереву получил заказ на десять штампов с полным текстом охранной грамоты, и ещё на десять - с текстом заёмного письма. Почему на десять - стало ясно, когда к концу ярмарки осталось по пять. Зачем понадобились печати "Предъявителю сего" и "Действительно только при наличии передаточной записи" - понятно сразу. А для чего "Не возражаю. Полыхаев." - нет. И почему именно этот маленький ненужный штампик вызвал бурю восторга и радость на три дня? При том, что сида им ни разу не прикоснулась к чернильной подушечке?
   Так что затаить дыхание на минуту-другую и посмотреть, как любящая сестра набивает шишки о мебель - с Немайн бы сталось. Вот только постель сиды оказалась пустой и холодной. А раз завтра церковный суд - ждать можно совершенно всего! Зажигать свечу - морока. По родному дому можно и ощупью. Конечно, под ноги всегда может подкатиться, шелковинка, их-то в доме целых три, а ходить они не любят, всегда бегают, но если двигаться медленно и осторожно...
   Сразу за дверью Эйлет услышала странные, тихие, незнакомые звуки. То ли предсмертный писк мышей, то ли звон разбитого вдали стекла. Эти стоны отрывисто возникали, и быстро тухли в ночной темноте. Откуда - непонятно! Стало неуютно - но интересно. Вдохновенное любопытство - прирождённый порок всех кельтов. Когда от ощущения новизны захватывает дух, перестаёшь смотреть под ноги. И вместо открытия получается синяк. А вырвавшийся крик спугивает чудо. И остаётся только укутанная полумраком столовая. Пятно тени у арфы в углу. И тени разбегающихся по углам шелковинок. Все фэйри любят музыку. А тень у арфы вырастает, и раздаётся голос Немайн:
   - Доброй ночи, сестра. Тоже не спится? И ведь знаю, что суд мне неопасен! В крайнем случае - доставит некоторые неприятности. А вот заснуть не получается. Может, потому, что я хочу оправдания, а не того, что... неважно. Посидишь со мной?
   - Я шелковинок распугала, - повинилась Эйлет, - которые тебя слушали. Они не обидятся?
   Клирику захотелось заломить руки и закатить глаза. Ну не мог он примириться с обилием бытовых фэйри в доме Дэффида. Хотел бы повидать, пощупать или послушать - но зрение не располагало к ночным иллюзиям, слух при крайнем напряжении улавливал далёкий храп Гвен, и ничего менее громкого. То, что для Эйлет - хоть глаз выколи, серым глазам без белков представлялось романтическим полумраком. Не выжженные краски дня, не сочные оттенки позднего вечера и утра - приглушённая мягкость. Домашняя. Плюшевая. И сестра тоже преобразилась... И вовсе она не блондинка - по славянским меркам, конечно. Так, светло-русая. По местным меркам - образованная умница. Вот, про шелковинок знать хочет. И задаёт вопрос эксперту. Кому знать всё о фэйри, если не сиде? И что должна эта сида говорить, если вообще не представляет, кто эти шелковинки такие. Образ - исходя из звучания и того, что им каждую ночь миску сливок ставят, на троих, получался такой - шестилапые гусеницы ласковой шерсти с мордочками котят. Лапки как руки, но волосатые. А вот бубаху достаточно молока. Но целый тазик на одного. Кстати, сливки и молоко из мисок куда-то исчезают. Лизун на кухне довольствуется объедками - но и пользы от него чуть. На конюшне никто не живёт - тамошние фэйри приходящие. Обитают в лесу, конюхам помогают за краюху хлеба. А на пивоварне до прошлого месяца, говорят, жило такое... Аж такое! Но как узнало, что Дэффид привёл в дом сиду, так из пивоварни раздались тяжеленные вздохи - Немайн, разумеется, ходила на массаж и наблюдать выходки фэйри не могла - долго слышались ругательства, потом чудо-юдо выпило на прощание полбочки пива и ушло насовсем. Топало при этом так, что земля тряслась. Приписали сие сиде. Бухгалтерия показала, что производительность пивоварни возросла на пятнадцать процентов по сравнению с прошлым годом, когда монстра присутствовала. В нечистоплотность своих работников Дэффид не верил. Говорил, его люди имеют право пробовать пиво и так. И даже захватить жбанчик домой. Но выпить столько они просто не в состоянии!
   - Нет, что ты. Житейское дело. Думаешь, ты первая о них спотыкаешься?
   Эйлет примерилась присесть.
   - Не сюда, - торопливо вставил Клирик, - не сюда... Так, чтобы я тебя видела. Всю. Чтобы любовалась! Ты даже не понимаешь, какая ты сейчас красивая. У тебя волосы королевы Медб. Лучистые брови. Глаза - озёра тьмы! И кожа белее льна.
   А под этим льном - ничего нет. И это не вызывало никакого отклика. Клирику стало грустно. И немного обидно. Вот ведь угораздило - поселиться под одной крышей с шестью блондинками. В качестве рыжей!
   - Это что, новое упражнение в мёде рун? А про волосы королевы фей... Неужели правда?
   - Правда. Золотые. Вот глаза не фиолетовые. Но золото с зеленью ещё краше.
   Немайн подошла, взяла руки Эйлет в свои, горячие. И смотрела - неотрывно - на руки. И что видела? Даже при том, что ночью ей светло? Что ногти пора соскоблить?
   - Правда-правда.
   Ночью все кошки серы. И все фэйри, видимо, тоже - но сида стала другой. Низкий, хриплый голос - ещё ниже, чем при переводе Книги.
  
  Днесь Господь явил мне чудо,
  Девы тонкий стан огранив,
  Вот пред ней склонился разум,
  Воли воле не оставив.
  
   Плеск волн. Один из немногих приёмов скальдической поэзии, которые удалось приспособить к валлийскому языку. Но и начальные, норвежские рифмы - были. сида это придумывает прямо сейчас? Или - сочиняла тайком? Ей легко, ей записывать для памяти не надо.
  
  В ней единой поместилось
  Всё величие вселенной.
  Бровь её переломилась
  Бездной белых крыл над пеной!
  
  Закончилась виса, рухнула строгая форма хрюнхента, сбилась на страстный язык камбрийских бардов, плеск мерных волн обратился штормом.
  
  Пчёл вино - её дыханье,
  Очи - мудрость древних рун!
  Губы ласковы, как море!
  Грудь - морских коней бурун!
  
   Лишь когда каждое слово стало ударом в душу - сида замолчала. Голова вздёрнулась кверху, в глазах умирали светлячки. Эйлет на мгновение показалось, что вот сейчас Немайн её поцелует. Как мужчина. Или превратится в парня - нет, уже превратилась, сейчас увезёт далеко-далеко, навсегда-навсегда - к счастью. Но сида сделала несколько торопливых шагов назад.
   - Вот так нас завоёвывают мужчины, - сообщила тускло, - иные при этом ухитряются врать. Но я сказала правду. Могу присягнуть, как в суде, - тень ушей дёрнулась, - правду. Только правду. Всю правду. И если парень не может хотя бы повторить... Не обязательно словами. Гони в шею! Не справишься - помогу. Солжёт - язык вырву.
   Когда сида подняла взгляд, вместо огоньков страсти там теплилась сестринская любовь и проказливые чёртики. Снова девочка, старшая младшая сестра... И до самого утра - больше ничего. Кроме, разве что, арфы.
   - Арфа... Это - арфа?
   - А что?
   Эйлет ещё в себя не пришла - а сида, как ни в чём ни бывало, возится с инструментом.
   - Да уж скорее бубен... Арфа должна быть такой изогнутой, - руки-тени пытаются изобразить нечто женственное, - А это - гроб. На боку, без крышки и донышка, со струнами, но гроб.
   Или - пианино. После того, как от него оторвали клавиши, педали, молоточки, и всё такое. Клирик точно не знал, что. Но струны внутри были...
   - Как вы на этом играете?
   - Никак. Если мама не заставляет. Маме некогда. А у нас не получается! Даже у Эйры выходят только совсем простенькие мелодии.
   Выяснилось - всё не так плохо, как кажется. Хуже! Клирик видел перед собой второй по совершенству инструмент эпохи - за первым, органом, нужно ехать как минимум в Африку. К византийцам. А прославленная ирландская арфа... Ну не гроб. Это - сгоряча. Ящик. Внутри щедро натянуты струны. Всё. Желаете взять полутон? Прижимайте струну к деке рукой, другой её играйте. Два полутона подряд? Или вовсе музыка в шотландском стиле? Из одних полутонов? Как хотите, так и успевайте. Ловчите. Изворачивайтесь. Иначе, ваш предел - корявый "Чижик-Пыжик". Хотя... насчет одних полутонов - идея! Если все струны прижать разом... Чем-нибудь. И привязать это что-то...
   сида долго мучила арфу, перевела на неё свой посох и две рубашки - но звук изменился. Немайн придирчиво щипала струны - не играла мелодию, извлекала отдельные звуки и внимательно к ним прислушивалась.
   Временами дёргала две струны - по очереди, быстро. Иногда - сливались в гармонии. Чаще - противостояли в диссонансе. И сида принималась что-то поправлять в своей конструкции.
   Шелковинки притаились по углам. Эйлет их не видела - но знала - попрятались фэйри к утру, когда Немайн оставила арфу, и взялась за бумагу. А до того - слушали. Тихо-тихо. Не каждый день в доме играет музыка. И совсем никогда не играет для них - а ведь фэйри любят музыку больше всего на свете. Оказывается, не только молоком можно платить за доброту и помощь трудолюбивых шелковинок. То-то последнее время в доме любая работа спорится, а недоделка завершается сама собой! Вон как сида их обхаживает. Но какие же непривычные звуки им нравятся!
  
   У кельтских мальчишек, порок, именуемый любопытством, проявляется в крайней, совершенно неодолимой форме. Потому Тристан не спал. Несмотря на то, что выспаться перед длинным и интересным завтра стоило. Весь день, со звенящей комариной рани, он провёл на ногах. Учитель, впрочем, встала раньше. Одевалась. Тристан не жалел об опоздании - всё равно сёстры не пустили бы. Главное, успел раньше стражников. Вместе с Глэдис и Дэффидом придирчиво рассматривал Немайн. Совсем не похожую на человека. Смазанные бараньим жиром волосы плотно прилегли к голове, в пелерину золотым клещом впилась фибула, она отброшена за плечи - а значит, руки открыты. Левая - на перевязи. На Немайн два верхних платья - нижнее не влезло поверх повязки. Оттого видно подол рубашки - простой, белый, невышитый. Широкий правый рукав сцеплен булавкой - чтобы не оголять руку далее запястья, леди неприлично.
   сида нервничала. Старалась не показывать. Только поминутно прикладывала наружную сторону правой ладони к щеке. Как будто боялась, что кольцо со среднего пальца - алый камень зачем-то замазан воском - вдруг исчезло. Вид у неё при этом становился нежный и удивительно беззащитный. Поймав взгляд Тристана, Учитель кривовато улыбнулась.
   - Бывают пути, на которые встать легко, да потом цена дорогой окажется, - сообщила назидательно, - вот и держишь на крайний случай. А соблазн-то остаётся... Ничего. У хорошего барсука по три норы, в норе по три отнорка, у отнорка по трижды три выхода. Сколько всего?
   Пришлось подумать.
   - Восемьдесят один.
   - Выходит, я плохой барсук. У меня меньше! А плохой барсук и в мешке может оказаться.
   Эту забаву Тристан знал. Даже участвовать случалось. Когда гостил у родни в холмах. Барсуков фермеры ненавидели люто, как главных объедал. Мстили попавшимся люто. От жестокой игры-казни пошли футбол, регби, поло и хоккей: "барсука в мешке" можно лупить как и чем угодно. Настоящим барсуком Тристану играть, не довелось, но и тряпичный сошёл неплохо. Учителю Тристан такой судьбы не желал. С ней легко и весело. Не то, чтобы сида стала последним светом в оконце - скорее наоборот, последней каплей. В чаше не гнева, а радости.
   Немайн подпёрла здоровой рукой подбородок, взгляд упёрся в узкое оконце. Тристан стал смотреть туда же. Пузырчатое стекло - валлийское, Немайн говорит, греки делают лучше - контуры людей превращало в бесформенные кляксы - и всё-таки отличить стражника от монаха надежда была. От того, кем окажется судебный пристав, зависело многое. Монах означал разбирательство по законам церкви. Стражник - юстинианов кодекс.
   И вот - торжественный и зловещий стук в ворота, медленно ползут в стороны створки... Стражник. Стражники. Пятно пурпурного пледа. Королевский рыцарь. Внутрь не входят, топчутся перед воротами. Дэффид уже во дворе... Он доволен и взволнован. Кажется, воскресают некоторые старые обычаи. Во всяком случае, легендарное правило, по которому всякий благородный человек, зашедший в заезжий дом, равен любому другому благородному человеку, и не обязан никому ничем, рыцарь припомнил. Учитель медленно и осторожно, как будто по-прежнему на высоких подошвах, вышла вслед за отцом.
   - Леди Немайн верх Дэффид. Твой клан обещал, что ты явишься на церковный суд в последний день ярмарки. Срок пришёл.
   - Я готова, сэр.
   До городских ворот - римская дорога звенит под шпорами рыцаря, грохочут тяжёлые подошвы стражников. Им-то шпоры не положены, пехоте. Но подошвы у них тоже кожаные, не деревянные... Сколько же в Кер-Миддине народу, оказывается! Стоят, смотрят. Ни особого сочувствия, ни злобы, ни опаски. Любопытство. Хотят слышать, как сида отбрешется. Учитель машинально сжимает в кулак здоровую руку. Всё-таки волнуется. А огоньки утреннего солнца прыгают по голове, просвечивают сквозь уши.
   - Запомни, - говорит, - запомни. Люди - они люди, когда по одному. А когда вместе - они другое. Иногда - большее, часто - меньшее, но другое - всегда. Вот представь, что ты не идешь рядом со мной, а стоишь там, со всеми. Что ты чувствуешь? И как это отличается от твоего восприятия, когда ты идешь со мной?
   Тристан замолчал, сосредоточился. Попытался представить себя - там, в толпе. А когда приготовил ответ - каменная церковь, гордость города, уже нависла стрельчатым фасадом и распахнула массивные створки, приглашая в другой мир, такой же странный, как и загадочный мир сидов. Радостные лица ангелов и печальные - святых заливают витражным светом неф. А перед райским небом, вместо апостола Петра - фигура стражника.
   - Молодой человек, сообразно юному возрасту, ты не можешь быть свидетелем.
   Приходится смотреть в спину Учителя. Неделю назад Тристан придумал способ проникнуть внутрь. Достаточно объявить себя учеником сиды. Тот, кто учит, и тот, кто учится, отвечают наравне. Немайн вызнала. Запретила. И долго-долго пересказывала историю ключника райских врат. О том, что отступить не всегда означает - бросить, изменить. Иногда - это единственный способ правильно исполнить долг. Даже - трижды отрекшись от истины. Потом, годы спустя, Петр взойдёт на крест. В ситуации, когда нужно стоять насмерть. Именно ему...
   Тристан не единственный остался снаружи - формальный лабиллярный процесс не терпит широкой публичности. По человеку от гильдии, по человеку от клана, представитель короля - и хватит. И то скамьи забиты. Праздно любопытствующие могут подождать снаружи. И избыток тяжело вооружённых родственников подсудимой - тоже... Да и не только родственников. Взять того же сэра Кэррадока: не только кольчугу напялил, чего обычно не делал, даже собираясь в бой, так ещё, помимо меча, булаву прицепил. И где ожидается сражение, в котором он может без меча остаться?
   Северные варвары, поступившие на службу к Немайн, тоже припёрлись. Разговор - как камни на жерновах мелют. Время от времени ржут лошадьми. Тот, что побородатее, Харальд, заприметил Тристана.
   - Эй, - крикнул, - иди сюда, про морского змея расскажу. Как его убить.
   В этом все норманны. Убить для них - правильное, достойное свершение. Касалось ли это чудовища или кого попроще. Учитель говорила, что на фоне англов норманны - вполне вменяемые люди. Только очень простые. Язычники. Их душа не интересует. А интересует пограбить. Пожрать. Выпить. И другое. Поскольку на слове "другое" сида запнулась и дернула ушами, Тристан понял соответственно. Не маленький. Впрочем, про змея было интересно. А про морские походы - ещё интереснее. А уж про состязания бардов...
   Выиграть в чужой стране норманн не надеялся. Не последний - и ладно. Опять же, голос Эгиля совершенно никуда не годится, а большинство вис Харальд писал для двух голосов, с переплетением строк и рифм. И всё-таки северные размеры валлийцам приглянулись. Многие захотели научиться слагать висы. Это хорошо. Соперников не дружиннику богини бояться, а ценителей станет больше. Но подыскать напарника, который бы не поленился выучить норвежский ради новых размеров и приёмов, стоило.
   Тот бард Харальду глянулся. Завели разговор - на саксонском. Грубый язык - зато обоим знакомый. И, между делом, валлиец сообщил - лучших бардов в этом году в Кер-Мирддине нет.
   - Почему? - спросил Харальд. Не то, чтобы было интересно. Но всегда лучше знать. И скальду, и воину.
   - Боятся, - сообщил новый знакомый, - в городе ж Немайн поселилась.
   Харальд кивнул.
   - А она одного из лучших на двадцать лет состарила, - сообщил знакомый, - Перепел он её. Вот.
   Харальд хмыкнул. Недоверчиво.
   - Я сам его видел! И до, и после!
   - Ты не знаешь богов своей страны, - сообщил Харальд, - Немайн вообще не поёт. А жаль. Думаю, она замечательно спела бы мои висы. Я с ней говорил, она согласна петь даже вторым голосом! А представь себе - виса, твоя виса, а потом сразу бой! Мёд и кровь! Одобрит Один такую вису! Но не ваш Исус. Потому она молчит. И да, она взяла меня в свою дружину. И если ты не только петь горазд, но и ловок с мечом и топором, я мог бы замолвить словечко за тебя... И вообще, поспрашивай горожан. Они видели. И слышали. Гадости он про неё пел, вот и поседел. Ему ещё повезло! Могла же язык отсушить. Или руки. Да просто убить на поединке. Хульный нид - достойная причина.
   Мальчишка слушал. Сперва смеялся. Потом посерьёзнел.
   - Её могут и в этом обвинить.
   Харальд отмахнулся. Суд над богиней казался ему бессмысленным балаганом.
   - Я вот не понимаю, чего меня внутрь не пустили. Я свободный человек...
   - Нет, - обрадовал его Тристан, - ты не свободный человек. Ты выше. Ты рыцарь Немайн. И, кстати, должен бы надеть её цвета. Хочешь, я сбегаю за пледом к Дэффиду?
  
   Одной из самых колоритных фигур, не попавших в свидетели, была признанная ведьма Вилис-Кэдманов. Непривычно растрёпанная, непривычно белокурая - то ли отмыла волосы, то ли окрасила чем другим, не луком - никак не могла найти себе места, вышагивала из стороны в сторону. Люди смотрели с сочувствием. Пусть ведьма сиду недолюбливает, но чует: как с одной поступят, то другой ожидать вскоре. Всем ведь известно, что колдовство Анны сидовской природы.
   Эта глупая повязанность со злейшей конкуренткой стоила Анне не одной бессонной ночи. Но если умная женщина желает найти решение - найдёт. Даже если ответа у задачи нет. Теперь оставалось ждать. Замысел должен сработать. Время от времени Анне приходило в голову, что лучше бы сделать всё не тихо, а в лоб, лицо к лицу. И чёрт с ней, с двойной угрозой - со стороны церкви и со стороны сиды. Зато не пришлось бы мотаться перед храмом, да ногти грызть от волнения...
   Тени иссыхали, но прохладный ветер отгонял зной. Пришла Альма с узелком.
   - Пропустите, - сказала стражникам, - у меня там родители в свидетелях. Оба. Папа как врач, а мама просто очень важный и хороший человек. А важным и хорошим людям нужно кушать.
   - Нельзя, - сказал стражник, - иначе процесс придётся остановить.
   - Нужно. У папы желудок больной. Он сам говорил.
   Анна улыбнулась. Многие улыбнулись. Это было главное - не скрываться, не высовываться. Отвыкла, отвыкла. Да никогда и не была - как все. С пелёнок знала, что ведьма. Вот теперь и приходится все делать так - чтобы само собой, чтобы без притворства. Именно для этого нужен ребёнок... Если бы Тристан не сбежал к Немайн, если бы Бриана не принялась за обход пациентов - Анна не посмела бы обронить невзначай пару слов, так, чтобы Альма услышала. Могло - не сработать. Но - получилось. И оставалась надежда на долгий, на выворот души, разговор с епископом Теодором. После которого ирландец признал Анну не совсем пропащей.
   Из дверей осторожно выглянул другой стражник.
   - Спёртый там внутри воздух, - сообщил, - так что сэр Таред отпустил меня продышаться на минутку. А я и говорить-то не умею. Одно скажу - если протоколист пишет это не дословно, а казённо - гореть ему в аду. сида наша, конечно, подарочек ещё тот. Но римский епископ... Кремень человек! В общем - свидетели выйдут - их и мучайте, а я говорить не мастак. Больной желудок, говоришь? Ну ладно. Переживет сицилиец, если при нём твои родители пожуют. Заходи. А мене пора обратно на пост.
   Ну вот, началось. А чем закончится?
  
   Когда Клирик вступил в витражные лучи, пришло ощущение, что сон не ушёл до конца, и всё вот это - происходит хотя и с ним, но не совсем на самом деле. Стало легко и радостно, как будто он играл в очень хорошую ролевую игру. Что попишешь - любил он романскую и готическую архитектуру. Ещё с политеха. А дневную церковь глазами сиды ещё не видел. Яркий дневной свет, из-за которого на улице приходилось щурить не то что веки - брови, который через веки пробивался яростной красной пеленой, пройдя сквозь цветное и самую малость мутноватое стекло стал ощутимо мягким и нежным. Об этот свет хотелось ласкать глаза, как кожу - о соболий мех.
   Епископ Теодор оказался одним из свидетелей. Под которыми в юстиниановом кодексе понимались не только те, кого собирались опросить, но и достойные уважения люди, которые должны подтвердить, что суд проведён в честно и правильно. Разумная мера во времена, когда и одного грамотного человека на сотню найти нелегко. Он заметил блаженное состояние Немайн одним из первых. Прищурился, словно пытался рассмотреть что-то выше её головы. Остальные просто любовались. Казалось, ангельская природа сиды вот-вот окончательно вырвется наружу. И неприятное разбирательство станет нелепым и ненужным...
   - Такого уродства я ещё не видел!
   Клирик опустил взгляд с хрустальных высей райского небосвода. Рядом галкой суетился человечек с бровями домиком и быстрыми птичьими глазками. Окончательно сходство с птицей придавали огромные ярко-красные ступни в грубых сандалиях. С утра было холодно. Но даже на этого гуся приходилось смотреть снизу вверх! Епископ Теодор шумно - и возмущённо выдохнул. Римлянин - который оказался сицилийским греком - зачем-то позволил одному из своих грачей сломать ситуацию. Свет на лице сиды погас. Лицо судьи оставалось каменным. Впрочем, на любой камень найдётся резчик, и даже алмаз точат другим алмазом. Немайн на глазах превращалась в кусок мрамора... Нет, даже льда!
   - Прошу занести факт беспочвенного оскорбления подсудимой служителем суда в протокол, - словно скрип сжимаемых перед вскрытием реки льдин. Разумеется, по-латински. Камень разлепил губы в ответ.
   - Брат Фома всего лишь констатирует факт и выражает изумление.
   - Извольте занести. Делопроизводство при судебном заседании, к сведению высокого суда, является не колдовским ритуалом, но средством обеспечения справедливости. И ведётся для того, чтобы, после должного рассмотрения бумаг, неправедный судья подвергся каре. Я настаиваю на том, чтобы в бумагах суда было отмечено, что по меркам моего народа я не имею физических недостатков, достойных упоминания. Беспочвенное оскорбление подсудимой - отличное начало поиска справедливости, не правда ли? Также, высокий суд, я желаю объявить, что я та, кого вы ждёте. Доброго дня и здоровья желать не буду, на первое не надеюсь, второе меня сейчас не заботит. Кстати, вот.
   Если свидетели - на скамьях, переставленных вдоль нефа, боком ко входу, то суд устроился перед алтарём. Длинный стол. За ним несколько бенедиктинцев. Орден приветствует коллегии. Все черны, как вороны... Только плечи епископа охватывает белый - дорогой - плащ, на плаще горят крестообразные вышивки. Именно так Камлин описывал папский паллиум. На голове - круглая шапочка, вроде тюбетейки. Епископ Дионисий. Ранее Мессинский, теперь уже Пемброукский. На Теодора не похож. Жердина в рясе. То ли аскет, то ли порода такая. Похоже, аристократ. У простонародья на Сицилии классического профиля быть уже не должно. А этого хоть под стены Илиона оправляй. Вот перед ним и легла золотая номисма. Из собственного запаса, с профилем Юстиниана-законника. С намёком, так сказать.
   - Это, надо полагать, судебный взнос со стороны обвиняемой? - Дионисий бесцеремонно разглядывал стоящее перед ним существо. Уши, позвонки, пальцы... Всё, что описано в отчёте восхищённого врача. Плоть! Лоб - дорийская колонна. Взгляд... Показалось, или глаза - огромные, чуть усталые, чуть настороженные - старше тела? Не вечные, ангельские. Взрослые, - Но взнос полагается платить при рассмотрении дел, стоящих более двухсот солидов.
   - Моя жизнь дороже.
   На сдвинутых к боковым стенам нефа скамьях, где сидели свидетели, возникло некоторое оживление. Обсуждают цену? Двести солидов - вира больше, чем за "свободного" человека. То есть фермера, подлежащего призыву в ополчение. Уже простой горожанин, принятый не только кланом, но и коммуной, дороже. Мастер - иной разговор. Рыцарь - тем более.
   - Кодекс Юстиниана не признаёт денежной оценки человеческой жизни.
   - Но это не означает, что она дешева.
   - Спасителя Иуда продал всего за тридцать милиарисиев. Ты считаешь себя дороже?
   Епископ Теодор поморщился. Дионисий играл. Играл не то, чтобы грязно - некрасиво. Сказал бы это франкам! Тюкнули бы по темечку и скинулись на виру... За епископов вира большая. Но большой, богатый и знатный род - потянет.
   - Для Иуды? - подсудимая хихикнула, - Для Иуды, полагаю, я и обола медного не стою. Но я ожидала, что приду на суд епископа, а не прокуратора. Честно говоря, не готова я к мученичеству. Кстати, протокол ведут? Я за что деньги плачу, в конце-то концов?!
   - Успокойся, дочь моя, хотя процесс ещё не начат, невежливое восклицание брата Фомы и наша дискуссия о необходимости внесения платы за процесс будут занесены в бумаги должным образом. Для начала тебя надо привести к присяге.
   - Ну, спор-то ты устроил. И я должна услышать формулу обвинения прежде, чем принесу присягу.
   - Обвинения несут характер подозрений.
   - И я должна доказывать, что подозрения необоснованны? А почему не наоборот?
   - Настоящий суд не исходит из презумпций. Его цель - установление истины.
   Клирик рассматривал епископскую наградную регалию. Знак особого благоволения Папы. Человек, которому выпала миссия на край света, шанс подчинить ещё одну христианскую страну власти Рима. Христианскую! Пусть и верующую чуть иначе. Так что, если текущая политика римской курии вменяема, в Уэльс приехал не фанатик, такие в охотку отправляются к язычникам, а политик. Очень сильно невыспавшийся политик. Несмотря на ночной дождь за окном. Или круги под глазами у него ещё от морского путешествия?
   - Итак, вернёмся к присяге. Ты крещена? У тебя есть христианское имя?
   - Я крещена. Христианское имя у меня есть, но я не хотела бы его сообщать.
   - Ты опасаешься волшбы?
   - Я опасаюсь ввести суд в заблуждение. Я известна именно как Немайн, и будет разумно, если в бумагах суда я буду проходить именно как Немайн. Христианское же имя ничего не скажет тем, кто будет их разбирать.
   - Относишься ли ты к роду человеческому?
   Иные свидетели заулыбались. Для них дело решилось. Старые боги, демоны ли, ангелы ли, не подлежат человеческому суду.
   - Полагаю, что да. Хотя тело у меня по меркам большинства людей странное.
   Улыбки погасли. Епископ потер лоб. Подсудимая ведёт себя спокойно, уравновешенно. Впечатления одержимой не производит. Большинство колдунов и ведьм в практике Дионисия всего лишь принимали насланные нечистой силой видения за реальность. Остальные стали жертвами оговора, или потихоньку шарлатанствовали.
   - Суд уже получил подробную справку о том, что представляет собой твоё тело. Поскольку свидетели уже приведены к присяге, я хотел бы услышать от достопочтенного мэтра Амвросия, является ли Немайн, дочь Дэффида, человеком с медицинской точки зрения.
   Мэтр Амвросий встал. Помял руками сумку с инструментами.
   - Вот так, под присягой, я не могу. То есть могу подтвердить, что Немайн относится к народу холмов, также именуемых потомками Дон. Они отличаются от всего, что я видел за мою практику. И по Платону выходят людьми - без перьев, двуногие, и ногти плоские... Но я подозревал и подозреваю, что они не совсем люди. Или совсем не люди. Впрочем, доказать, а значит и присягнуть, не могу.
   Начал речь, чуть не заикаясь, но завершил твёрдо и уверенно.
   - Благодарю, мэтр. В таком случае, суд будет опираться на опыт церкви. Известны случаи крещения существ, подобных подсудимой, и даже более странных. Все они согласились со своей принадлежностью к человеческому роду...
   Представление стороны обвинения. Брат Марк - а Клирик и не сомневался. Причём поставили обвинителя спиной к свидетелям, а её - лицом. И пары стражников по бокам у монаха не стояло. Присяга. Рожа у Марка странно кислая. Может - из-за золотого, который за него внёс викарий. Бенедиктинцам-то золота и касаться нельзя. Только когда оглашал позицию обвинения, разгладился. Позиция агрессивная, но не сильная: колдовство во вред людям, просто колдовство, изготовление и продажа амулетов. Позицию защиты взялся излагать - сюрприз! - викарий. Заместитель епископа. И все эти пунткты попросту отмёл.
   Прения, свидетели. Клирик пытался работать по заранее продуманной схеме - вносить протесты, требовать записи, подвергать свидетелей долгому нудному опросу. Затягивать дело, пока не прояснится - чего же хочет судья.
   Судья желал странного. После всех изначальных подковырок процесс быстро и легко шёл в одни ворота - в ворота обвинения. Седина барда - испуг. Страховки - охранное письмо, не амулет. Демонов - не вызывала. Даже Гвина ап Лудда.
   Всё обстояло хорошо. Пока в церковный неф, ставший залом суда, не ворвалась Альма. Поначалу тихо, прижимая к себе узелок, прокралась к родителям. Епископ Дионисий заметил - девочка удивительно похожа на "обитательницу холмов". Только уши нормальные. Вывалила перед ними небольшую гору снеди. После чего подошла к подсудимой и сунула узелок ей. Стража отвернулась.
   - Я столько не съем, - улыбнулась Немайн, заглядывая внутрь, - тут вкусностей мне на неделю. Может быть, мне кто-нибудь поможет со всем этим управиться?
   Клирик надеялся, что явление Альмы обойдётся тихо. Ещё плохо её изучил. Зато отец с матерью уже не знали, что делать. То ли под скамьи прятаться. То ли хватать дочь в охапку и бежать, куда глаза глядят...
   - Ты, главное, с этими не делись, - Альма ткнула в охрану по бокам сиды, - свидетели могут сказать правду. И судья может судить по справедливости. А эти - конченые.
   - Это ещё почему? - не выдержал один из стражников.
   - Отсиделись за спиной Майни, потом копья ей в спину упёрли, а спрашивают... Ну и ладно, вы уж и не совсем живые-то. Святая Бригита вам ещё отплатит!
   - А и не Бригита, найдётся кому, - возгласил утробный голос из зала. Кое-кто из свидетелей хорошо освоил чревовещание. Стража совсем повесила носы. Альма уже стояла перед рыцарем.
   - А тебе не стыдно? Ладно, в том что спасла город - и меня! - сида не признаётся. Но уж от предместья-то не открутится. А у тебя, Таред, там зазноба. И, кстати, не одна!
   - Одна, - возмутился рыцарь.
   - А которая? - уточнила Альма, - Тёмненькая такая, ещё, как фэйри, в зелёном платье ходит? Или белобрысая с веснушками? Давай выбирай, раз одна.
   - Я... Мне...
   Клирик без удовольствия пронаблюдал, как человек, честно исполняющий вассальный долг, завис, как устаревший компьютер.
   - А ты, судья, осторожнее, - пригрозила Альма епископу, - мучителей праведников ожидает Ад.
   - А Немайн праведница? - уточнил тот.
   - Она меня спасла, - тихонько ответила Альма, - Не город. Город что, город - вещь... Меня. И его вон. И её...
   Девочка начала обходить свидетелей, старательно шарахаясь при этом от стражи.
   - Насчёт города она не признается, скромничает, - бормотала почти под нос, цепляла свидетелей за руки и заглядывала в лицо, - но вот у тебя ж доля в пивном заводике? А если б его зажгли? А ты - куда ты бы пиво пить ходил, если не в "Голову"?
   Епископ Дионисий старательно удерживал мускулы лица от раздражённой гримасы. Кто-то откровенно использовал ребёнка, справедливо ожидая, что монах-епископ не очень-то умеет обращаться с детьми. Чего добивался, помимо очень неприятной сцены и измотанных нервов судьи - непонятно. Зато девочка себя накручивает, уже почти в истерике.
   - Альма!
   Девочка оглянулась на подсудимую.
   - Послушай меня внимательно. Ты говоришь, я тебя спасла. У меня есть к тебе просьба. Выполнишь?
   - Выполню.
   - Найди своего брата Тристана. И попроси его пересказать тебе историю апостола Петра. Если вспомнит, слово в слово.
   - Но...
   - Ты принесла сюда еду родителям и мне? Спасибо, съем всё, что влезет, и папа с мамой твои тоже. А теперь помоги мне ещё немного: поговори с Тристаном. Очень мне поможешь. Больше, чем оставшись здесь.
   - Правда?
   - сиды не врут, забыла? Если брат плохо расскажет, я потом сама объясню. Хорошо?
   - Хорошо.
   Как обращаются с детьми в нервном состоянии, Клирик не знал. Но, за время общения с Тристаном и младшими из старших сестёр, успел уяснить - вести себя как со взрослыми, без сюсюканья - лучший выход. Ну, разве, слова отобрать попроще - так это и со взрослыми полезно.
   Когда Альма, оглядываясь на каждом шаге, вышла, Немайн тяжело вздохнула. Оглянулась. И, как стояла между двух стражей, села на пол по-турецки.
   - Прошу прощения у высокого суда, но мне нужно восстановить силы после этой неприятной сцены. Поскольку тут остались только взрослые, смело могу сказать, что иногда общение с детьми сильно утомляет, - тяжёлый вздох, - Почтенный викарий, раз уж ты представляешь мою сторону, я настаиваю, чтобы ты помог мне уничтожить всё вот это роскошество. У моего народа есть поговорка: война войной, обед обедом. Также, поскольку заседание не прерывается, я настаиваю на подробном протоколировании моей трапезы. Со всеми необходимыми комментариями и уточнениями.
   Судья с утра не ел. Отчасти из аскетизма, отчасти - из аристократических привычек. Это у простонародья завтрак - главная и самая плотная трапеза. Сильные мира сего ждут ужина. А Немайн, быстренько уплетя лепёшку фруктового хлеба, начала потчевать викария. Под запись. Писец бумаги слюной закапал. Епископу пришлось сглатывать. Ушастая - заметила.
   - Высокий суд, не желаете по вишнёвой лепёшке на нос? Под протокол, но без каких либо обычных обязательств, касающихся совместного преломления хлеба. Извиняюсь, что не предложила раньше. Но до десерта по вам не было заметно.
   Епископу захотелось засудить рыжую. Даже не как колдунью - как поджигательницу. Чтоб на костёр. Чтоб едкий дым в глотку, чтоб огонь пятки лизал. Чтоб покричала. Чтоб жареным несло... Как от её кулебяк. Потому что либо - издевалась. Либо понятия не имела, что обычай оттого и обычай, что не признаёт легальных исключений. И засудивший ту, с кем хлеб преломил, у живущих обычаем народов - не человек, бешеная собака. Всё равно - уговаривались о чём-то перед трапезой, или нет. О да, она здесь тоже чужачка. Но - какая? То есть - откуда? Если издевается - откуда угодно. Но только одна страна в Ойкумене ставит писаный закон и легальную процедуру выше обычая. А ещё - у неё отличная латынь...
   - Спасибо, но я не люблю создавать исключений, - Дионисий перешёл на греческий.
   - Твой выбор, преосвященный, - и этот язык у неё безупречен... Больше похож на древний, эпохи Солона и Еврипида, чем на народный говор городов Великой Греции.
   Викарий дожевал. Заседание покатилось своим чередом. Странным, ведущим к оправданию чередом. Свидетели хором подчёркивали правильность и добропорядочность Немайн после крещения. И, что особенно странно, до. Епископ Теодор, как предыдущий духовный наставник области, отозвался о подсудимой не то, что лестно - панегирично. Особо упирая при этом на то, что сида поначалу хотела принять монашеский постриг. Но именно он, епископ, счёл, что ей полезно будет получше узнать жизнь мирских христиан, прежде чем от неё отказываться. Королевский филид закатил поэму из фрагментов нескольких эпосов. Сокращение текстов - страшная вещь. В результате получалось, что Немайн склонялась к христианству уже давно. Кровавые жервоприношения и сотни отрезанных голов при этом куда-то задевались. Судья выслушивал эти речи весьма благосклонно. Получалось, отказался от лепешки из принципа. С грека-законника может статься и не такое.
   Наконец, дошло дело до боя у ворот. Вот его рассмотрели подробно. И именно здесь Клирик впервые ощутил пристрастное давление судьи. В очень странном направлении.
   - Призывала ли ты помощь Господа нашего, когда отвращала варваров?
   - Забыла, - Клирик продолжал тянуть и запутывать.
   - Забыла призвать помощь, или забыла, призывала ли?
   - Я намеревалась сотворить молитву, но от растерянности и испуга не сделала этого.
   - Вспоминала ли ты имя кого-то из святых?
   Клирик только хотел упомянуть святую Бригиту, как в голове щёлкнуло. Инквизиция! Применение священных предметов и текстов в чародейских целях приравнивалось в пятнадцатом-семнадцатом веках к сатанизму и каралось смертью. Там - костром, здесь, видимо, мечом. Значит вот она, игра судьи? Ох, одно признание уже есть! Но намерение по Юстиниану не есть действие. Смертью не грозит. А штраф, порку и даже изгнание из города можно пережить. Клан не отречётся.
   - Нет.
   Лёгкая тень на лице епископа. Показалось?
   - Даже своего святого-покровителя?
   - Нет.
   Тень гуще.
   - Творила ли крестное знамение? Вспомнила ли символ веры? Молитву господню?
   - Нет. Нет. Нет.
   Епископ уже просто чёрен. Сидит, молчит, вопросов не задаёт. Шепчется с викарием.
   - Вмешательство Господа нашего возможно и без призыва сил его, - задумчиво и негромко, словно самому себе, смакуя каждое слово, говорит он. И - встаёт.
   Звучат первые слова обычной, по кодексу, заключительной формулы. А вслед за ними... Напряжённо ожидающий развязки неф онемел, когда подсудимая подпрыгнула - чтобы топнуть обеими ногами. И, пока не прозвучало окончательное слово, закричала, мешая латынь с валлийским:
  - Стойте! Это не так! Я не сделала ничего, что хоть на йоту выше моих собственных сил! Я могу это доказать! Я хочу это доказать! И я докажу это! - и уже тише, - Ну почему вы не спросили меня прямо, высокий суд? Теперь извольте выглядеть идиотами! И присягу с меня могли бы не брать. Я сида, а сиды не лгут!
  По крайней мере впрямую.
  И фаворит Папы бессильно плюхается обратно в кресло. Хохочет лошадью со свидетельских скамей отец Теодор. Аж слёзы брызжут. Гордо улыбается Лорн ап Данхэм. Выпрямился, аж пару вершков роста прибавил. Лихо крутит ус сэр Эдгар. Дэффид обнимает Глэдис и шепчет что-то на ухо. Мэтр Амвросий как вскочил на ноги сам, так и брови взлетели под тронутую седыми нитями чёлку. Руки викария разошлись в стороны, на лице застыло недоумённое выражение, как у ребёнка, лишённого любимой игрушки, но ещё не решившего, что пора плакать. А по ногам сиды хвостом тигра бьют, никак не успокоятся, три тяжёлых подола, так и не успевшие заскочить под носок или каблук...
  
   И вот - широкие двери распахнуты. Перед людьми - стражник в накидке королевского глашатая. В городе его лужёную глотку знали хорошо.
   - Высокий суд Дионисия, епископа Пемброукского, использовав с позволения Гулидиена, могущественного короля всего Диведа, для разрешения дела кодекс Юстиниана, как то достойно христианам в вопросах, касающихся дел и церкви, и мира, вынес заключение по делу благородной девицы Немайн Шайло верх Дэффид...
   Само признание благочестивого прозвища означало не слишком дурной исход для сиды.
   - ... собственным её признанием без принуждения установлено, что благородная девица Немайн, дочь Дэффида, сына Ллиувеллина, происходящая из народа холмов, использовала некую особую силу. Для окончательного установления природы которой...
   "Мы направляем запрос в Рим", - продолжила мысленно Анна.
   - ... этой ночью упомянутой Немайн предстоит пройти испытание.
   Сначала показалось - не случилось ничего страшного. Тем более, всё шло как при успехе - из дверей - без охраны - вышла Немайн, дружески беседовали два епископа. Но вот свидетели настороженные и пасмурные. А ирландец направился сразу к Анне.
   - Дочь моя, ты приняла желаемое за действительное. Мы все приняли желаемое за действительное. Чуда не было. Всего лишь нечто странное. Осталось только узнать, что именно. А сида - хорошая девочка. Очень. Хотя и совершенно ничего не смыслит в церковных делах.
   Вот тогда ведьме захотелось взвыть. Как она старалась - работала по-чёрному, без трав, отваров и заговоров, одними намёками, слухами, иногда помогая правильным людям завести правильный разговор. Всё ради того, чтобы обеспечить своё положение и положение своих детей. А сида... Стоит себе, что-то обсуждает с лекаревыми отпрысками. Мальчишка сияет как второе солнышко и подпрыгивает от нетерпения. Альма застенчиво улыбается. Глаза бы не смотрели... Но вот ушастая закончила разговор. И направляется прямо к ней. Хочет поговорить с Теодором? Нет, епископу только кланяется. А говорить будет с ней, с Анной!
  
   Вегеций, при всех недостатках, оказался практически полезным чтением. Кер-Мирддин был построен во времена, когда римская инженерная школа не совсем ушла в небытие. И школа эта предписывала создание в крепости скрытого выхода вблизи реки. А то, что дышала на ладан, давало изрядную надежду, что выход окажется книжно-типовым. Так и получилось. Продолбленный в песчанике ход не был даже замаскирован. Хотя зная, где искать, Немайн его все равно бы обнаружила. А тут - ржавая железная решетка. Все на виду. Видимо, последние переоборудования укреплений пришлись на вовсе тёмные времена. Те самые, когда света разума уже нет, а варварская сноровка ещё не воспиталась.
   Очень пригодилось ночное зрение. Дорога отлилась в памяти при свете дня - ночью казалась краше, но узнавалась легко. Чуть-чуть мешали отблески факелов из-за спины - но во всей немаленькой процессии, шагавшей вслед за Немайн, эльфийских глаз не водилось. Не разбивать же ноги добрым людям в кромешной мгле о камни и корни! То, что в ночной атаке главное - скрытность, проблема сиды.
   Судебный эксперимент начался. Приводить новых викингов горожане сочли нецелесообразным. Речь изначально зашла о королевских рыцарях, но тут встрял Лорн и в качестве вражеского войска предложил подростков. Тех, кому ещё рано состоять в ополчении. Как раз набралось четыре десятка. Тех, кого матери отпустили. Армию возглавил Тристан. Которому охотно подчинились парни на два-три года старше, и две младшие старшие сестры сиды... Клирик подумал-подумал, и поступил точно так же. Торжественно провозгласил ученика ярлом, и на одном колене присягнул этой ночью быть проводником и советником.
   Зато теперь чувствовал себя сущим гаммельнским крысоловом - но таков уж вышел уговор: город честно поднимает перед ночным штурмом на стены ополчение. А врагов изображает вот эта весёлая команда Тристана. Всё равно биться всерьёз никто не намерен. А в качестве фишек в тактической игре сойдут и дети. Заодно развлекутся: завтра Лугнасад. Анну Клирик зазвал для очистки совести. В качестве лекарки. Не рискнул выводить большую группу детей без медицинской помощи. Ведьма откручиваться не стала. Посмотреть на сиду в действии, да ещё под гарантию безопасности - полезно и интересно.
   Шесть стражников с белыми повязками на рукавах - посредники. Их дело - сопровождать "викингов" да определять исход стычек при встрече с защитниками города. Католический епископ - эксперт в области сверхъестественного. Он же - главный зритель. Теодор в фарсе участвовать не захотел. Зато коменданта порадовал, напомнил, что для сиды ходить сквозь камень и землю столь же естественно, как для птицы летать, а для рыбы - дышать водой. Поэтому любая попытка держать стены поверху - обречена. Ещё с отрядом шёл оснащённый белой повязкой Харальд - как эксперт по северным варварам. Вот прямо сейчас, подробно объясняет ребятне, почему норманны не полезли в город ночью: рискованно. Когда кровь не понарошку, да без сиды. Ночь - штука подлая. Ночью решает случай. Днём - сила и доблесть. Ну кто же знал, что в гарнизоне целая богиня?
   Вот и пришли. Приметная желтоватая скала, перевитая плющом. Внизу подмигивает холодными блёстками река. Немайн видела вход в подземелье уже не в первый раз, но уши всё равно дернулись. Будь во главе норманнов более образованный человек... Да оно так и будет - столетия спустя, после Гастингса. Вильгельм Бастард снесет укрепления саксов - вместе с защитниками - и поставит замки совсем другого типа. А потом займется здешними жителями. И старые римские стены его тоже не остановят.
   За плечом кашлянул Дионисий. Немайн потрясла холодные, шелушащиеся окалиной прутья. Шатаются, но не поддаются? Стражники рванулись на помощь. Немайн раскинула руки, прикрыв решётку собой.
   - Чистота опыта, - сказала, - превыше всего.
   Город падет. И никаких пушек или катапульт. Правда, одна высокая технология всё же есть - Немайн вшила в рясу карманы. Насколько красиво получилось - вопрос второй. Главное - удобно. Сейчас в кармане лежит кошмарное устройство из выданных Сущностью. Но его время не пришло. Войско - а главное, его вождь, должны попробовать борьбу и победу на зуб.
   - Ярл Тристан, дело за тобой. Этот подземный ход заканчивается в центре Кер-Мирддина.
   Тристан изучил препятствие. Потом - рыжие от ржавчины руки.
   - Последние прутья сидят крепче. Видимо, склон их прикрывал от дождей. Ещё - потом их надо отдать мэтру Лорну. Это железо хорошо соржавело!
   Камбрийцы верили, что сохранившаяся часть хорошо соржавевшей вещи выше качеством, чем свежее железо. И были в чём-то правы. Могли же встречаться неоднородности состава, какие-то полезные примеси. Лорн, например, специально зарывал железные бруски в землю на несколько месяцев. Поржаветь. И брал за оружие из проверенного ржой металла куда дороже. Поговаривали, что у него и на несколько лет закладки есть.
   - Вырвать сможешь? - поинтересовался Харальд, - Я ж тут для того и есть. Чтобы доказывать, что может взрослый воин. Настоящий воин.
   - Один нет. А вместе... Леди Немайн, ты верёвку для этого прихватила?
   - И для этого тоже. Держи.
   - Тогда затруднение не сложней гнилого зуба. Отец таким и не занимается, к цирюльнику отсылает, - Тристан затянул на одном из прутьев узел, - Ну что, викинги, вырвем зуб?
   Викинги-недоросли охотно ухватились за верёвку. Хорошая штука - лён. Прут выскочил легко - не случилось даже кучи-малы, все устояли на ногах.
   Харальд расплылся в улыбке:
   - Я бы вырвал эту прутину пальцем. Но - хорошая ребятня. Стайная. Волчата!
   Второй прут пошёл так же легко. Третий потребовал за себя виру - падение на спины и кучу-малу. Трогать четвёртый смысла не имело: проход получился достаточно широкий.
   - И пала стена до основания своего, - продекламировала Немайн, имея в виду Иерихон. Заучивание Библии наизусть не прошло даром, - Варварское войско, за мной сразу не лезьте! Сперва покажу проход епископу. Ну и с факелом пусть будет кто-нибудь.
   Строили римляне на совесть, не пожалев каменной кладки. Внутри хода сухо, прохладно - и очень темно. Светлая эльфийка всё-таки не драу, в полной темноте ничего не различит. Лезть же в древнюю темноту на ощупь - не самое благоразумное поведение. Клирик представил себе реакцию камбрийцев на чернокожую и серебрянноволосую девушку. Во-первых, безусловно злая нечисть. Во-вторых, прототип, шотландские трау, размножаются, исключительно похищая себе жён с поверхности. Девочек у них не рождается никогда. Увидев такую непонятку, камбрийцы бы, возможно, и не пристукнули её сразу. Но связываться поостереглись точно. А ведь поначалу он видел свою аватару именно драу. Помешала общая злобность расы. Добрый или нейтральный тёмный эльф - настолько редкое исключение, что отыгрывать его - дурной тон. А втираться в душу напарнице в шкуре противной злючки немного трудновато!
   Похихикивая, Клирик разглядывал чёрный от факельной копоти свод. Кладка прочная. Конечно, что случится за две недели с ходом, простоявшим сотни две лет? Но, прежде чем вести в подземелье детей, следовало убедиться в полной безопасности. А вот факелы в держатели он страже насовать не позволил. Темнота - это романтика! Теснота холодного камня вокруг, ариаднова нить страховки, и факел непременно в руке... Чтобы пламя дрожало и колебалось. Опять же, много факелов быстро выжрут кислород.
   Наконец - дверь. Старый римский замок. Вполне исправный. Тщательно промазан салом самой Немайн. Как он скрипел две недели назад! Теперь только тихо пощёлкивает под извлечённой из кармана отмычкой.
   - Интересно, где мы выйдем? - неискренне гадал Клирик, корпя над кошмарным железным устройством. Не пронаблюдав в действии универсальный открыватель, епископ принял бы его за инструмент палача, - Должен быть центр города, подвал какого-нибудь из значимых зданий... Готово.
   Прежде, чем Немайн открыла дверь, епископ остановил её руку.
   - Учёная дочь моя, осталось выяснить один вопрос. У всякой мудрости должен быть источник...
   - Для этого нам понадобится немного воска...
   Пальцы сломанной руки сохранили достаточно силы и подвижности, чтобы сдёрнуть кольцо с правой. Осталась чуть нагреть кольцо в пламени факела - а отнять слепок от камня смог и сам Дионисий. Сицилиец прочитал надпись. На родном греческом. "Пресвятая Богородица, сохрани и помилуй Августину-Ираклию, Августу".
   - Я выбрала себе другую судьбу, - сказала коронованная базилисса, смешно дёрнув ушами, - Но прочитанные книги забывать не собираюсь. Вегеций, Витрувий, Прокопий Кесарийский, Маврикий...
   Епископ понял немного больше, чем сказал - и собирался сказать - Клирик. Разница мировосприятия - инженер старается сказать ровно сколько надо, дипломат - меньше, а политик - больше. Дионисий счёл Немайн политиком. Уровнем выше себя. Хотя бы потому, что, вжившись в образ сиды, Августина-Ираклия должна была отказаться ото лжи. От самой заметной, привычной, непроизвольной, свойственной человеку как дыхание. Но сиды-то не лгут.
   Базилисса-сида. Валлийские сказки и суеверия вдруг обернулись тенью умирающей Империи. Великие воители, не оскверняющие уст ложью, но позволяющие умолчание. Великие торговцы, великие строители, великие врачеватели. Они гибли в боях против варваров - но выставляли на поля битв новые поколения с упорством истинно великой державы. Народ холмов? Семи холмов Рима! Разумеется, в сказочном мировосприятии варваров. Да и легенды о странном облике, и манера валлийских рыцарей вести бой - не след ли последней сарматской алы? Сицилиец смотрел на сиду-базилиссу - а перед глазами стояла кардинальская шапка, отбрасывающая тень папской тиары. Но вести об этом разговор... не сейчас. И хорошо всё взвесив. Сейчас же стоило думать о приговоре. И о душе подсудимой. Пусть Дионисий в первую очередь политик. Епископ он тоже годный. А умение читать в душах полезно и тем, и тем.
   Скрипит дверь, упирается в зад святого Давида. Какой там подвал! Церковь. Пустой и гулкий неф. Лунный свет играет в витражах - днём царствие небесное, ночью - волшебная сказка. Стражи не видно - отозвана на более важные объекты. К извинению комеданта, про ход он понятия не имеет. И король не знает. В которой из многих усобных замятен секрет потеряли - не важно. Важно, что город можно взять без боя, изнутри.
   Немайн осторожно выглянула в щёлку между створками тяжеленых дверей.
   - Взгляни, владыка Дионисий.
   Епископ взглянул. И признал - картина внушительная. Одно дело - наблюдать факельное шествие днём, другое - ночью. То, что для Клирика просто "здорово", для Дионисия обернулось картиной кромешного ада.
   Сэр Эдгар оказался одним из немногих, кто принял судебную игру совершенно всерьёз. Поднял ополчение - не на стены, но сгрудил с внутренней их стороны. По улицам скакали - кони в городской ограде случались только во время войны - рыцарские патрули. И факелы, факелы, факелы. Ночь днём не стала, обратилась в деловитое яркое пекло! Одна беда - от церкви до дома короля и казны - через площадь.
   Тристану под землёй понравилось. Отвязывая страховочную верёвку от пояса, в последний раз напомнил задания. Осенило.
   - Учитель, ты точно не пойдёшь с нами?
   - Я сейчас проводник, и только.
   - Так может, одолжишь Альме свою накидку? Она толстая, но ночью да внезапно - за тебя сойдёт. Накидка - не серое платье. Налезет.
   Альма даже на толстую не обиделась - побыть сидой заманчивее. К тому же ей доверили отряд, идущий к воротам! Скрип тяжелых створок. Стены Кер-Мирддина не удержали враждебного войска. Начинаются резня, насилие и разграбление.
  А в церкви тихо и умиротворённо. Старые римские камни радостно впитывают шум, так похожий на учебную суету римского форта. Без пелерины августа выглядит совсем ребёнком. Хотя ей должно быть... Да, девятнадцать лет. Для замужества в самый раз. А до совершеннолетия почти год. Править должен опекун. А трактирщик и не знает, что формально является регентом Римской империи!
  - Скажи, Августина, почему ты не захотела передать славу победы Господу нашему? Не из-за гордыни же... Тогда бы ты не пряталась.
  - Не хочу быть святой. Ещё меньше, чем императрицей. Так что не зови меня Августиной! Пойми, мне пока нужно всего-навсего - обеспечить себе жизнь. Небольшой уютный статус. Даже если мне предназначены великие свершения - сначала создам условия для работы. А потом начну творить. Великие дела. Малые дела. Какие уж выйдет. Совсем растением на грядке не буду. Скучно. Но и поленом в огонь - не желаю.
  - Да с чего ты взяла, что тебя канонизировали бы! Глупости. В Риме не дураки сидят. Подтвердили б ещё одно чудо святого Давида. Да ему из-за одного имени поддержать слабого в праведном бою положено. И я не желаю звать тебя, тем более в церкви, языческой кличкой. Августина - хорошее христианское имя. Твоё имя.
  - Пусть будет моё... - по инквизицию Клирик рассказывать не стал. А то вдруг сразу учредят, - Но я и не говорю об официальной канонизации. Репутация святой... Или хотя бы официальной праведницы, приводимой в пример. Я к такому не готова. А святому Давиду хватит и своей славы. Опять же, получится ложь. Знаешь, преосвященный, я ведь сида. А сиды и правда не лгут. Не потому что не могут. А вот пошла за этим народом такая слава, которую лучше сохранить. И если ею рисковать, то ради чего-то очень большого. Кстати, не скажешь, для чего были все подковырки?
   - Надо же проверить душу той, что взялась переводить Писание.
   - Возможно и надо, но стоило ли это делать, когда она дрожит за свою голову?
   - Конечно. Тогда это проще всего. Позволь и ответный вопрос - а для чего была та девочка? Похожая на тебя?
   - Не знаю. Кажется, кто-то третий решил сыграть - то ли за меня, то ли против. Зависит от глубины замысла. Но свидетелей это могло как настроить в мою пользу, так и разозлить... Кстати, преосвященный, обрати внимание - эта базилика построена всего столетие назад. Через полтораста лет после того, как ушли легионы. До этого здесь стояла деревянная церковь. Но скажи - что-нибудь отличает её от церквей римской постройки?
   Немайн обвела пространство рукой. Расписной - не мозаичный - купол. Но фрески получше, чем в Помпеях. Витражи - собственного стекла. Оставшиеся от старой церкви статуи святых. Дерево, не мрамор. Но резьба искусная. А вот Анна стоит перед крестом с огамическими надписями.
   - Этот воздвигнут до Христа, - сообщает Анна, - на нём написано: под сим крестом лежит великий друид и пророк Амхэйргин. Князь Испании, победитель богов. И год. Раньше основания Рима! Наверное, это первый из кельтских крестов.
   - Великий друид и пророк? Возможно, он знал. Многие пророки предсказывали приход мессии, - епископ пожал плечами. У каждого народа есть свои древности. И пусть они служат Церкви.
   - Огама... А я про неё и забыла... - Немайн заговорила достаточно громко, но ник кому не обращаясь, - Да это же основа ТРИЗа - возложить на систему функции другой системы! Спрашивается: зачем нам лесопилка, если уже есть ткацкие станки? Сколько у нас букв? И цифр... Значит, шестнадцать разрядов...
   - Дочь моя, ты можешь объясняться понятно? Видишь ли, в светских науках я преуспел много менее тебя.
   - Не обращайте внимания, преосвященный, я говорю вслух, не обращаясь к тебе, а формализуя мысли... Кстати, вот так и выглядит "сила сидов" при самом зарождении. Впрочем, попробую понятно. У нас тут проблема с бумагой. Пергамента уже не хватает. Мне. На торговые документы. А я хочу книги издавать. Писцы работают медленно. Но - взгляни на огамический шрифт! Длинные и короткие зарубки, и больше ничего! Это удобно для высекания на дереве. И на камне. Дерево и камень материалы хорошие. Долговечные. Но объёмные и тяжёлые, и работать с ними нелегко. Недавно я видела ткацкий станок Элейн. И тогда подумала - а почему не выткать? Обычные буквы выткать трудно, но что есть вообще буква? Знак! Знак можно и поменять! Если мы возьмём нити двух цветов, мы можем легко выткать огаму. И можно придумать ещё более простые знаки. Вот идёт уток. Два утка: один с цветной нитью, другой с белой. И каждая нить основы может быть перехвачена либо цветной нитью, либо белой. Как это сделать технически - ещё подумаю. Главное - получаем двоичный код. Это, преосвященный, как бы "да" и "нет". А иначе и нельзя, прочее от лукавого, так? И только из этих "да" и "нет" мы можем составить любые смыслы. Скажем, все латинские буквы. И оставим знаки для восьми чисел. Меньше неудобно.
   - Почему меньше неудобно? - неожиданно подыграл Дионисий.
   - Смотри владыка: в римской записи есть палка для единицы, галка для пяти, косой крест для десяти, есть знаки для пятидесяти, ста, пятисот, тысячи... И посмотри на громоздкость записи! Чем меньше условных знаков, тем больше писать. Шутка в том, что мы любые наши знаки передадим через два! И сами знаки тоже будут понятны! Числовые, по крайней мере.
   Дионисию стало казаться, что либо Августина-Немайн настоящая ведьма, либо Ираклий с Мартиной породили существо, полностью соответствующее императорскому титулу. Могущественное, вечное, святое. И очень не хотящее быть царицей!
   - Итак, - Клирика несло, - всего шестьдесят четыре нити основы. Это мало! Получится узкая лента. Значит, буквы пойдут одна за другой, а не друг под другом. И всё это будет очень мелко. Ну и хорошо, это минимальный кегль, остальные будут кратные: на сто двадцать восемь нитей основы, на двести пятьдесят шесть - и так каждый раз умножая на два. Получится, кстати, ещё и очень красивый орнамент. Вроде белорусского. Это в верховьях Борисфена такие славяне живут, - пояснил, увидев угасание смысла в глазах Дионисия, - вот. Как тебе понравится, если здешние девицы начнут украшать себя не изображениями животных, кстати, непохожими, а цитатами из Писания?
   - Особенно на срамных местах, - буркнул Дионисий.
   - Там воспретим, или вставим тексты попроще, - Немайн зашлась смехом-кашлем-карканьем. Вот и всего оборотничества в ворону! - Теперь как поставить на поток. Нужно, чтоб разом работало несколько станков, и каждый повторял нужные движения. Или один - но по программе. Без ткача. Стоп. А ведь это возможно! Движения ткача повторяющиеся, даже сложные, можно задать как в музыкальной шкатулке. Помнишь орган Герона Александрийского?
   Епископ смотрел куда-то внутрь себя.
   - Ладно, - сказал Клирик, - механика тебе не интересна, да? А вот Анне, кажется, интересна. В общем, я с ней ещё побеседую. Слушатели очень помогают мышлению, знаешь ли. Заодно слазим на колокольню. Кер-Мирддин с высоты, ночью... Должно быть красиво.
   Анна позволила себя увлечь наверх. Чего ждать - не знала. Было уже всё равно. Жизнь не удалась, последний шанс убит. С тем, что сида сильнее, и бороться смысла нет - Анна смирилась.
   Внизу пестрел огнями город. Шум. Военно-весёлый.
   - Не дошло б до пожара, - в голосе Немайн сквозила искренняя озабоченность, - насчёт же моей силы. Ты то - поняла?
   Анна марионеточно кивнула. К чему вообще этот разговор? Поиздеваться? Вороны любят выклёвывать раненым глаза. Ещё живым. Да и росомахи немногим лучше. Анне захотелось сразу шагнуть через парапет. Вниз. В ад - а куда ж ещё отправляются ведьмы? Но - ответила.
   - Ты создала проход. Я так и не поняла, как.
   - Значит, не поняла, - фыркнула богиня, - Проход там ещё от римлян.
   - Вот именно, - согласилась Анна, - вот именно. Не появился - был всегда... Это и есть - сила богини. Я унижена. Я склоняюсь перед тобой, древняя. Но скажи - что же мне делать теперь?! Руки на себя наложить? Решила ж тебе, мерзавке, помочь, затяла игру с церковным судом. Ведьма! Всё ради того, чтоб ты поскорей своего добилась. Вы ж, боги, кто принял христианство, хотите стать святыми?! Так пожалуйста! Становись! Если бы Церковь вчера признала, что вся твоя сила исходит от Бога... Из колдовства получилось бы чудо! И мне, убогой, было б хорошо. Святая-то чудотворица ведьме хоть и конкурент, да всё ж не прямой. И ученицы твои монашками стали б, не знахарками. Но ты ж безумная сида. Отреклась от приподнесённой святости. Ведьмой предпочла оказаться! Радуйся, древняя! А мне жить больше незачем...
   Клирик сперва обалдел. Потом - не знал, что сказать. И, только уловив начало движения - к падению и смерти, влепил ведьме пощёчину. Чуть кисть не вывернул - но Анну отшвырнуло внутрь, к колоколу. А как припомнил, что Немайн тоже женщина - и второй раз припечатал. Наружной стороной. Рубиновой камеей.
   - Первая - от истерики. Вторая - за Альму. Твоя работа, крыса охоты, больная страхом тела рек?
   Клирик, того не заметив, воспроизвёл манеру кораблестроителя ругаться кеннингами. Сам оторопел. А ведьме пришлось расшифровывать...
   - Ну и пусть сука бешеная, - сказала она тускло, - а ты добренькая? Спасла... Ну, не спрыгну вниз. Так повешусь в уголке. Или утоплюсь. А хочешь - грудь себе отрежу и на трофей подарю? А голову пусть муж отрубит. Я б и сама, так не успею. Только горло перережу... А детей моих сама дави. Я их многому уже научила, подрастут - мстить будут... Хотя раньше с голоду подохнут...
   Клирик с неожиданным удовольствием влепил ей ещё одну плюху. Тыльной стороной, по носу. А вот кольцо повернул камнем внутрь. Хорошо, первым ударом лицо в кровь не разорвал.
   - Встать, - прошипел, - быстро. Насрать мне на твоих детей, ясно? Личинки, семечки людей... Я таких как жертву не принимала, ягнятами не питалась... Но - хочешь в семью ведьму сидовой школы? Да или нет?
   И - ещё пощёчину. Не слишком сильно. Для концентрации внимания. Старый, вполне средневековый приём. Когда свидетелей-простолюдинов нещадно пороли - чтобы запомнили, что нужно. Анну пороть нельзя - ведьма и воительница. А вот когда богиня последней целой рукой в морды, это даже почётно. Анна почему-то рухнула наземь.
   - Даа... - почти воет.
   - Тогда - даю тебе неделю. С мужем побаловаться, детишек поголубить. Потом - ко мне в ученицы. Не как Тристан, мелкий он ещё, а как к ткачихе. На три года. Мои наука, одёжка и стол, твоё - полное послушание. Раз в полгода буду отпускать к семье на неделю-другую. А трофеи, - не удержался, созорничал - подкинул на ладони тяжёлый и мягкий "трофей", - оставь себе. Жаль резать,ей-ей. Рука не поднимется. Слишком красивые. Мне б такие...
   - Правда? - заглотила. И хорошо...
   - Ну почти. При моём росте да узких плечах именно твои, боюсь, большеваты будут. А вот чтоб ровно настолько поменьше, насколько я мельче тебя - точно не отказалась бы.
   Анна подняла руку к лицу, отняла...
   - Била зачем?
   - А не понравилось? Добренькая я тебе не по вкусу, - улыбнулась Немайн, - Хотя годика через три - такой же будешь. Если доживёшь, конечно. Сразу, как ученице, говорю - могла по-добренькому. Вот бросилась бы к тебе на грудь, утнулась между шейкой и плечом, и ну реветь! Хотя нет. Ты высокая, ткнулась бы я в твои роскошные, как грудничок. А ты бы рыдала мне в макушку! Куда б делась? Волосы во рту, слёзы, сопли. Я-то добренькая, мне бы даже понравилось. А потом я бы сказала: "Поплачь"...
   - Поплачь, - шептала богиня, гладя Анну по голове, ткнувшуюся в её маленькие, - поплачь. Отдохни. Успокойся. Мы всё решим. Всем будет хорошо. Всегда были сиды. Всегда были ведьмы. И никогда не мешали друг другу. А убивать себя грех. Ты же веришь, веришь как я... У тебя даже имени языческого нет...
   Анна успокоилась. Пришлось ей носовой платок одолжить - при рабочем платье не носила, а сморкалась, видимо, в рукав.
   - Я тебя не слишком сильно? Нос не своротила. Крови нет, царапин, значит, тоже. А синяк пройдёт. Пошли.
  Ведьму Клирик пропустил вперёд. На всякий случай, и чтоб не видела, как сида тихонько отплёвывает белокурые волосы. Внизу всё оставалось по-прежнему. Епископ то ли молился, то ли просто размышлял у древнего креста.
   - Постой, дочь моя, - сказал он, когда Немайн проходила мимо, - я ничего не понимаю в ткачестве, но Господь напомнил мне, что я тоже книжник. Уток же ходит в две стороны? Возможно, тебе будет удобнее ткать книги ходом пахаря. Когда-то мы, греки, писали именно так. А панегирики императорам так пишем и посейчас... А с тобой что? - прелат заметил состояние лекарки, прижимавшей к лицу платок.
   - Помолодела, - буркнула Анна, - лет на пятнадцать.
  - Это как?
  - А так... Была замужняя после вдовства баба с полдесятком детей, стала ученица Немайн. Будешь предавать мечу - не забудь убить обеих.
   Дионисий смолчал и повернулся к кресту, показывая всем видом, что не желает дальнейшего разговора. Но разве он мало сказал? Как сложно всё начинается. Это совсем чужая страна, очень странная. Нужно - врастать, медленно, упорно, сродняясь и с местными людьми, и с их странной, но всё-таки не еретической церковью. А тут... Качаются весы, на них два долга - и каждый тяжелее горы. Епископ вспоминал толпы, побивавшие "колдунов" - знахарей, шарлатанов, книжников... Толпы, так похожие на ту, что кричали - распни его! Сиракузы, Неаполь, самый Рим! И вот - девочка-августа. Вышла, по проклятой здешней традиции, допускающих женщин к воинскому делу, на поединок с вражеским богатырём. Победила. В протоколах допроса пленных - ни слова о волшбе! Отвага. Везение. Может быть, даже чудо! Но - ни пленный, ни дружинник не могли свидетельствовать в пользу. А на стенах видели колдовство. Видимо, из-за уродства девицы. Неправильные уши. Люди не понимают, что тело ничего не решает! Вон, святой Христофор - вообще псоглавец. И ничего, сподобился благодати... А у этой только уши звериные. Такой талант дал Господь. Пометил за непристойное рождение. Так это крещением снимается. И что теперь? Хорошо, хоть не нужно бросать её толпе ради Церкви. Наоборот, местные её любят. И это тоже плохо. Потому, что ей нравится быть холмовой-сидой, а Церкви нужна католическая православная царица! Ну и что делать с Давидом в юбке?
  Достойные истинного бенедиктинца смиренные амбиции кружились смерчем, хотя лицо оставалось доброжелательно бесстрастным. И именно сквозь пелену честолюбивых замыслов рождался образ, очень сильно отличающийся от того, что изначально виделось через рубиновый дым. Может быть, и правда, крещёная богиня куда полезнее ещё одной претендентки на высшую власть? В конце концов, тот же патрикий Григорий твёрд в истинной вере, и является достаточно близким родственником великого Ираклия...
   Гулидиен Мак-Десси, король Диведа, не спал. Сидел за резным столом в казначейской комнате, и писал письмо. Вокруг топтались шестеро рыцарей. Валлийский король всё-таки немного друид. А потому, вместо споров с комендантом, попросту засел с личной охраной в точке, овладение которой означало победу в битве за город. Алчные-то викинги пришли за деньгами! В конце концов, в отличие от тех же нортумбрийцев, они были варварами и язычниками, и резня не была для них самоцелью.
   Письмо же писал, чтобы скоротать время. Рыцари недовольно косились на выбегающие из-под гусиного пера штрихи ирландской огамы. Они значили - король снова пишет письмо соседской гордячке. Жениться, ему конечно, пора. Но надменная девка заявила, что её устраивает только брак при главенстве жены. И мало того: она ещё и ирландка! Мак-Десси всегда помнили своё происхождение, и старались жениться на камбрийках. Чтоб не обидеть подданных. А этот вот влюбился... Угораздило! Может, пройдет?
   Король уже притерпелся к осуждающим взглядам. Пока он пишет письма, дальше взглядов не зайдёт. Но стоит принять условия прекрасной Кейндрих, как жди несчастного случая. Открыто убивать не рискнут, памятуя о хороших отношениях с братьями.
   Какая надежда вспыхнула в нём, когда ему сообщили о появлении в городе сиды! Потом выяснилось, что в любовной магии сида слаба, травного зелья не смогла перешибить, да и вовсе по другому делу. А ведь ему многого не надо - всего только, чтобы Кейндрих на равный брак согласилась. Пусть Брихейниог меньше Диведа, и состоит из леса да горных торфяников, но это приращение. Общие дети унаследуют оба королевства! А храбрые горцы охладят пыл северных соседей. Уж больно недобро те присматриваются к его, Гулидиена, землям.
   Увы, Бригита и Бранвен, богини домашнего очага и любви, уже промелькнули над землёй, в святости вознеслись на небо. А ему досталась богиня паники и ужаса. Несущая страх. Женщина-ворон. Ворон на знамени испокон веков означал - "пленных не берём". Ещё бы Морриган явилась!
   Немайн означала и ещё кое-что. Король помнил недавние легенды. Легенды о последнем веке богов. Крещёных богов. Веке Артура. Маленькая, трогательно похожая на озёрную деву - только в её прозвище из артуровской легенды слова стояли наоборот - Дева Озера должна означать скорое появление Меча. А значит, и истинного короля Британии. Это означало походы, битвы и осады. Возможно, победу. Возможно, славную смерть. Чего вот прямо сейчас королю совсем не хотелось.
   Надежда воскресала понемногу. На этот раз богиня пришла с крестом. Жила тихо и смирно. Отреклась от былой родни, от былой славы. Демонстрировала силу своей новой веры. Веры в Бога, который есть Любовь. И король решился. Проверить богиню на искренность. И если епископ признает её доброй христианкой - просить о помощи. А если нет - гори, Британия, синим пламенем. Казнить не посмеют, зато изгнать неудобную гостью из королевства будет славный повод!
   - Мой король, мы атакованы, сообщил от дверей часовой, - противник просит тебя на переговоры.
   Гулидиен кивнул и вышел на крыльцо.
   Несколько подростков. За главных - две девки. Разумеется, на них цвета Вилис-Кэдманов!
   - Вы блокированы, - Эйра старалась говорить важно и торжественно, - Мой король, сейчас мы подтянем силы, достаточные, чтобы сломать сопротивление твоих рыцарей. Только гарнизоны башен вырежем... Поэтому предлагаю сразу согласиться на достойный выкуп.
   Кровожадные слова совершенно не вязались с застенчивым тоном. Загнать улыбку внутрь стоило королю немалого труда.
   - И какой выкуп ты хочешь?
   - Леди Немайн говорит, что по серебрушке на воина будет в самый раз. Всего тридцать два. Она также полагает, что этот расход должно отнести к судебным издержкам.
   - Дороговато мне ваша леди обходится, - пробурчал счастливый король. Немайн ещё раз доказала силу. Осталось, чтобы епископ подтвердил её праведность, - А где леди Немайн? И ярл Тристан?
  - Ярл на себя самое трудное взял, башни штурмует. А леди сида говорит, не женское дело - города грабить, развлекайтесь. Будет чего нужно, позовёте. Осталась с греком в церкви - вести скучные беседы. Ну, да для ворот и Альма сошла. В темноте не видно, что она толще! Зато рыжая! А стоило ей сделать вид, что запеть собирается, все так и порскнули... Знали, что уговор, что пугать насмерть не будут, но кому охота прилюдно штаны испачкать?
  Кому скучные беседы, кому добрый знак.
  - Ладно, - на радостях согласился король, - велю с утра выдать ярлу Тристану тридцать один милиарисий. Слово короля. Ну что, бой окончен?
  - Не-а. В городе ещё много богатых домов. Будем грабить. Серебра не дадут, но чего-нибудь вкусненького... С вечера к празднику напекли-нажарили. Ей-ей ополовиним!
  Дальнейшее напоминало святки. Группы детей стучались в каждый дом по очереди и решительно заявляли:
  - Мы грозные и ужасные северные варвары! Мы всё сожжём и разорим дотла. Если нам не дадут достойный выкуп...
  Настоящие "варвары" быстро обросли малолетними коллаборационистами. Ярл на это смотрел спустя рукава. Неужели жалко куска пирога малышне, когда его воины получат по серебряной монете? Куда подевалась сида проводница и почему не участвует в веселье - не задумывались. сиды, они вообще странные и непредсказуемые...
   А Клирик завалился домой, в "Голову". Глаза слипались, задор иссяк, и остаток ночи хотелось проспать. Не получилось. Только сомкнулись веки, раздался голос в голове.
   - Говорит Сущность. Сообщаю о вашем текущем балансе свершений. К настоящему моменту они составляют двадцать три сотых доли процента от необходимого для обратного переноса. Следующее сообщение - через месяц.
   Ну и какой тут сон?!
   Рядом вскочила Эйлет.
   - Что случилось, сестра?!
   Стиснуть зубы. Помотать головой.
   - Ничего. Пока ничего. Немного волнуюсь перед приговором.
  - Тебя приголубить?
  - Не надо. Спи.
   А потом вжать голову в подушку. И стараться плакать тихо. Впервые с раннего детства пришлось вот так реветь - горько, безнадёжно, бессильно. Одна десятая доля процента - вот и всё, что насчитала ему Сущность за второй месяц в Камбрии. За все подвиги и всю торговлю! Этак тут можно прожить до эльфийской старости. И сделать ничего нельзя. Даже поспорить. Даже пожаловаться - некому. Через полчаса слёзы закончились. Немайн перевернулась на спину, сухие глаза из-под покрасневших век изучали неровности побелки на потолке. Клирик был себе весьма и весьма противен. Развёл хляби морские. Сохранил бы хоть проблеск сознания - сам себя по щекам нахлестал, да хоть башку стену разбил, а такого позорища не допустил бы. Так нет, даже с Эйлет пообниматься не захотел. А ведь полегчало бы. Неужели и правда женщинам так нужно реветь?
   - Разберёмся, почему всё так, - Немайн закинула руки за голову, губы неслышно шевелились в такт мыслям, - Допустим, Сущность играет честно. Допустим. И рассмотрим мои достижения непредвзято. Корнер организовал Дэффид, без него и без Элейн у меня бы просто отобрали товар по суду - и с убытком. Византийцы и их спрос на амуницию - вообще добряк... Да и контракт пока не подписан. Технологии, которые и не прижились толком? Саксы и норманны снесут... Зайдём с другой стороны - а с чего это я Сущность оправдываю? Комплекс заложника? Шутка подсознания в стиле: террорист меня не убьет, потому, что хороший? Или вот ещё: я слабак, мне так и надо? Мазохизм какой-то. И вообще, что-то я непоследовательно себя веду. С одной стороны, окапываюсь в Камбрии, как сурок. С другой - жду, что мне засчитают свершения и отпустят домой. Противоречие... Ну и наконец - с коих это пор я пляшу под чужую дудку? Если это игра, так мастер всегда прав, и не о чем спорить. А если жизнь - так пошли они, генераторы вводных, полем, лесом да болотом! И без них проживу. Так, как захочу. Так, как смогу. Осталось выбрать: игра, пусть на голову, или жизнь? Ладно, после суда разберёмся. Спи, леди Немайн.
   сида перевернулась на бочок, поёрзала немного - и заснула. Без картинок и видений. Утром вскочила бодрая и весёлая. Не снова - по-новому! Пора идти слушать приговор. В компании сестёр, ученика, очень хмурой Анны и... И почти всех детей Кер-Мирддина, поджидающих за воротами вместо стражи!
  
  Небо над городом просквозила свинцовая тяжесть. Смолкли слова приговора. Запахло сыростью. И на город упали струи тёплого дождя... Того, что называется грибным. Сквозь на Немайн обрушились сёстры. Дионисий осторожно высунул руку под дождь. Ласковый, никак не походящий на дурное предзнаменование. О таком молятся. Кроме как когда...
  - Урожай уже убрали?
  Комендант крутанул ус.
  - О, да. Сегодня праздник последнего снопа, преосвященный. По этому поводу должны были состояться рыцарские ристалища, но в дождь тетивы отсыреют. Да и паства твоя отсыпается. Похоже, у нас появилась новая традиция. Не могу сказать, что не полезная. По крайней мере, новые двери и замки на тайном ходе скоро будут готовы, а пост выставлен уже сейчас. И я с нетерпением жду следующего года - очень хочется узнать, что новенького вытворит сида, чтобы снова взять город! Но отчего ты наложил на Немайн такую суровую епитимью? Сто поклонов перед образом Спасителя, каждый день, три месяца...
  - Она очень гордится книжной мудростью, сэр Эдгар. И ей не помешает вспомнить, что есть нечто выше траченных молью страниц.
  Чёрная темень перетекает по небу с востока на запад. Хмурятся лики на своде, поигрывает языческими знаками старинный крест. Раба божия Августина бьёт поклоны. Земные, не вставая с колен. Первую сотню из девяти тысяч двухсот. Мысли - вне тела, и даже хорошо, что тело - занято. Чтоб не отвлекало. Пора делать выбор. Играем - или живём? Увы, уши поклонами не заняты, и ловят рядом тихий шелест одежды. Кто-то встал на колени рядом.
  - Сицилиец глуп, но прав. Он хотел тебя слегка унизить, но разве может унизить человека поклонение Богу? - голос короля.
  сида молчит. А как давать ответы, если не решено главное?
  - Я могу убавить это наказание. Призвать тебя, как подданную, на воинскую службу на шесть недель, - голос короля.
  сида молчит. Только сгибается и разгибается.
  Король молится рядом. Вздыхает.
  - И я в любом случае призываю тебя на службу с завтрашнего дня. Вне зависимости от твоего желания. Нужно разбить банду фэйри на юго-восточном тракте. Доложишься сэру Эдгару, отряд формирует он.
  Гулидиен поднялся с колен, и затопал по каменному полу к выходу. У королей так мало времени на молитву...
  
  
  6. День Неметоны. Август 1399 года от основания Города.
  
  Анна шла в Кер-Мирддин в странно приподнятом настроении. Верный валлийский дождь, полосатый, как оса - то морось, то ливень - ничуть этому не мешал. Словно и верно, полтора десятка лет сбросила. Такой свободы она давно не испытывала. А то и никогда. Всегда кто-то стоял рядом - впереди, рядом, за спиной - родители, муж, дети... Но петух в священной роще правильно истёк кровью, подтверждая - на три года не будет у Анны ни роду, ни племени. Только ушастая сида, ждущая в столице. И та - пока! - не имела над бывшей ведьмой никакой власти. Наоборот, сама несла обязательство выполнить уговор и принять великовозрастную ученицу. А впрочем, бывших ведьм не бывает. Чувство было пьянящее, и, как любой дурман, не совсем приятное. Сладкое до гнильцы. Свежее до морозного ожога. Солёное до трещиноватой корки.
   Впрочем, на большее, чем просто вдохнуть это чувство, распробовать, насладиться - и выпустить из себя - Анна не претендовала. Просто радовалась, что случился в жизни такой удивительный момент, и старалась не думать о цене. Может, поэтому и шла пешком - как бедная будущая ученица ведьмы. И как шла Неметона. Или Немайн, как сида предпочитала называть себя, зачем-то напоминая, что, как и король Гулидиен, ирландка. А впрочем, за невообразимо длинную жизнь сида накопила столько имён, что и правда, впору цепляться за самое первое в надежде хоть как-то связать себя нынешнюю и себя минувшую.
   Поля слева убраны, ёжатся остатками срезанных стеблей, луга же белеют пятнышками овец. Ближе к городу по правую руку пошло мокроземье. Ещё не болото, но и не добрая земля. При римлянах, Анна слышала, тут тоже колосилось и паслось. Но империя ушла, и болота понемногу возвращаются. Вместе с камышом и цаплями, что поселились на обвалившихся склонах старых римских канав. Зарастание и осыпание ирригаций - такой диагноз поставил Клирик - но Анна пока об этом не знала. Впрочем, кустарниковые изгороди, разделявшие прежние поля, ещё держались.
   Вот из изгороди и раздавались мычащие крики цапель и карканье - чуть хриплое, чуть саркастическое. На секунду показалось - Немайн смеётся. Но оказалось - ворона. Обычная, чёрная. Очень похожая на грача, только без белой оторочки вокруг клюва, а ещё - не по грачиному хищная и нахальная. По крайней мере, достаточно наглая, чтобы схватиться с рыжей цаплей - птицей сильной и вдвое более тяжёлой.
   Кусты всколыхнулись, и Анна восхитилась чёрной злодейкой. Цапель было две. Ворона дралась в гордом одиночестве. На Анну птицы внимания не обращали: цапли явно махнули на неё крылом и спустили по категории "прочих опасностей", ворона либо слишком оголодала, либо справедливо сочла себя невкусной целью номер три. Учесть, что иногда среди людей встречаются романтики, способные помочь цаплям отстоять от неё гнездо, ворона никак не могла.
   Вряд ли разбойница догадывалась, что присутствие в большом человеческом гнезде в римской миле от места схватки особы с вызывающими у птиц инстинктивную ненависть ушами лесного хищника делает её положение совершенно безопасным. Ну не будет же ученица оборотня бить птиц, настолько похожих на птичью ипостась учителя? Получится что-то между невежливостью и оскорблением.
   Ворона выглядела истинной представительницей тьмы - расчётливо махала иссиня-чёрными крыльями, громко и немелодично орала, показывая красный язык.
   Анна скорее сочувствовала цаплям, защищающим птенцов, чем голодной вороне. Но храбростью - и ловкостью - не восхититься не могла. Пропусти ворона всего один удар длинного мощного клюва - и ей будет не до поисков пропитания. И если бы цапли разделились, чтобы атаковать с разных сторон... Вместо этого рыжие лезли в драку по очереди - и огребали тоже по-очереди.
   Ворона двигалась в прибрежных кустах очень ловко, и цапли каждый раз оказывались в невыгодной позиции. Наконец, вороне удалось точным клевком сбить одну из птиц в падение спиной вперёд по тонким веткам, проскочить под носом у другой, и метнуться к гнезду. Один точный удар - и в клюве у вороны бездыханное тельце... Цапли бросились в погоню. Но до кустов ворона добраться успела, и драка пошла по-прежнему. Если не считать изменившейся задачи - прежде вороне нужно было прорваться, теперь - смыться с добычей. Цапли от ярости совсем потеряли соображение. Их большие крылья очень мешали в кустах. А ворона скакала поверху, и чтобы на неё напасть, цаплям приходилось подвзлетать. Обычно за этим следовал короткий встречный клевок в крыло, и потерявшая равновесие птица летела вниз. Продолжалось это довольно долго. Пока вороне не повезло. То ли удачный клевок, то ли, скорее, неудачное падение обернулось для одной из нападающих сломанным крылом...
   Уцелевшая цапля заметалась вокруг искалеченной пары, а усталая, но предвкушающая пиршество ворона с добычей тяжело перелетела через дорогу. Склонила голову, серые бусинки глаз задорно блеснули. Птица поняла, что перед ней ведьма, и удостоила разговора. Басовито похвасталась: "Кра-аа." Гордо поворочала головой, ухватила своё мясо и тяжело поднялась в воздух.
   Если бы не разговорчивость птицы, Анна запомнила б занимательную сценку. Ненадолго. Потом или позабыла, или сделала из неё сказку для детишек. Но прямое обращение к человеку означало, что Анна имеет дело с оборотнем. сиды ведь хоть и не лгут, но и прямо и понятно изъясняться не любят. Предпочитают намёки и загадки. Немайн с её относительной понятностью - редкое исключение.
   Но не по достоинству Немайн в ворону обращаться. Её форма - ворон, птица крупнее, чернее и внушительнее. А норманны говорили, что она росомаха - и тому, что сида переросла и ворона, легко верилось. В легендах же предпочитала оставаться женщиной, меняя внешность и возраст. Что несколько раз и проделала уже в Кер-Мирддине.
   Это полностью касалось и старшей сестры Немайн, огненной Морриган. Божественная воительница могла превратиться в кого и во что угодно, предпочитая для боя форму животных. Но ворона для неё, тем более, мелковата. Уж скорее Морриган превратилась бы в волчицу.
   Оставались Бадб и Маха. Эти послабее, и ворона подходила обеим как нельзя лучше - как и Немайн в далёкой ирландской молодости. Вот только Бадб с молодости на ножах с сестрой. Жениха увела из-под носа. Богиня мародёрства - дурной выбор для бога войны. Но любовь зла, а Нит - красив, силён, да глуп. Тогда-то Немайн и превратилась в Неметону - уехала с горя из Ирландии в Камбрию. Свободное место в триаде воительниц Эрина, которое и поспешила занять Маха, став из простой сиды - сидой при должности.
   Кто из них и что хотел сообщить, Анна так и не смогла понять. Пока не решила - послание, скорее всего, адресовано Неметоне. И вообще - не дело ученицы лезть поперёд наставницы. Её дело - пересказать всё в точности. А расшифровывает послание пусть сида.
   До города ей прекрасно удавалось держать в голове птичью историю. Но уже предместья гудели, как раскопанная шмелиная нора. С ипподрома доносилось слабое гудение публики. Как будто проходили предварительные заезды пасхальных колесничных гонок. Или рыцари невесть с чего вдруг турнир устроили...
   Анна улыбнулась концу недолгой свободы от всего, и направилась к ипподрому. Где в городе происходит новое и непонятное, там и следует искать Немайн. В самой-самой серёдке!
  
   Покрывать голову хорошей кельтской девушке неприлично. Но напялить при дожде капюшон, а перед битвой шлем - фривольность, допустимая для мирянки. Вроде глубокого декольте позднейших времён. Из-за странного сооружения из сосновых брусьев, колёс и скрученных верёвок виднелась голова, неприличная вдвойне: и в шишаке, и в капюшоне. А что поделать, если нужно защититься и от дождя, и от случайного удара?
   Анна узнала сиду по голосу: уши и волосы скрылись под шлемом. Похожей на человека Немайн это не сделало, зато глаза-блюдца засверкали из тени зловеще и потустронне. Тем более, что рядом, помимо вороха любопытствующей детворы, обретается и пара взрослых представителей человеческой породы. Вполне достойных - но едва ли не самых вонючих. Может, потому и ребятня держится на некотором расстоянии.
   В баню-то викинги ходили. Не реже камбрийцев. А толку, если кожаную броню для сохранности нужно салом смазывать. Которое летом протухает мгновенно. Самих норманнов это не смущало. Издержки власти над северными морями. А богиня морщит нос. И корабельный плотник Эгиль в который раз заводит объяснение.
   - Вот ты, Нэмхэйн, мятой пахнешь. Потому, что носишь лён, и травами его перекладываешь. Твоя сестра Гвен пахнет хлебом, ибо присматривает за пекарями. А от нас несёт тухлым салом - потому, что без сала кожаную одежду в море съедает соль. И оружие. Кстати, твоя повозка тоже любит сало.
   - И дёготь, - Немайн провела тыльной стороной руки по лбу, за ней потянулась грязная полоска, - и паклю, и верёвки. Которыми я сейчас и пахну. Ну, ещё дождём. И в этом правда: чем больше в вещи души, тем больше ей нужно ухода. Ну-ка, поставьте мою красавицу на ноги...
   Красавица, к удивлению Анны, была гоночной колесницей. Пока до неё не добралась сида. А вот чем стала теперь... Корпус, переплетенные ивовые прутья, покрыла толстая бычья кожа и схватили железные полосы. И длиннее стал раза в два. Колёса тоже сверкали не успевшей потускнеть железной обивкой. Но места внутри не прибавилось. Зато появились два сиденья - спиной к спине, перед задним - деревянная рама с крюком.
   Внутрь немедленно залез Тристан - колесница странно покачнулась одним корпусом, колёса стояли ровно. Мальчишка между тем по-очереди попрыгал на сиденьях, колесница при этом недовольно, как живая, поскрипывала.
   - Тебя выдерживает, - подвела итог Немайн, - а если Харальда с Эгилем? Вдвоём? И, похоже, мы пожалели смазки.
   Викинги осторожно забрались в кузов, замерли, не дыша. Вокруг суетилась сида, выглядящая в рабочей рясе сущей замарашкой, теребила.
   - Поелозите. Бортики попинайте. Вы же не хотите, чтобы это вот развалилось подо мной в бою?
   Не хотели. Совсем. И чтобы колесница развалилась здесь, сейчас и с ними внутри - тоже. Потому елозили очень осторожно. А осторожность в исполнении двухметроворостых верзил иной раз выглядит весьма забавно. Анна не устояла.
   - Хотите, я вам венки из яблоневых веток совью? - предложила, - Или из веток сливы? Можно даже с плодами. Уже спелыми и красивыми. И сколько ж их уродилось в этом году! Как и должно быть, судя по всему...
   Норманны не удивились. Ученица богини непременно должна быть чуток не в себе. А если не чуток, так и тем лучше: будет правильнее понимать богов. Те-то совсем непредсказуемые. Немхэйн ещё ничего. Почти понятная. К примеру, повозка ей и правда, нужна. Лезть со сломанной рукой в военное седло - глупо. А пристраиваться в женской посадке - самоубийство. Кто её вообще придумал? Колени чуть врозь, пятки под задницу - и балансируй на лошадином хребте, храбрая амазонка... Пешком идти - хорошо, но задержит конных. Повозка - в самый раз. Но зачем неустойчивое сооружение на двух колёсах?
   Тем более - изначально единственная ось колесницы была хорошо, прочно закреплена под кузовом, но сида заменила простое и надёжное крепление на мешанину палок и верёвок. А раз колесница при этом не развалилась, то и заклинаний. И вот теперь извольте-ка её пинать и раскачивать!
   - Веночки - трогательно, - согласился скальд Харальд, - Человек - это дерево, и мир - это дерево... Но почему именно из яблони и сливы? Листья дубов и клёнов не менее красивы.
  - Стоит ли портить деревья, приносящие пользу? - корабельный плотник Эгиль был настроен практичнее.
   - Подойдут любые - из ветвей плодовых деревьев. Только такие одевают на предназначенных в жертву Неметоне. Обычно это девственницы или быки. Кем вам быть приятнее, выбирайте сами... Для простого привлечения внимания подойдут ветви ольхи...
   - Анна! Легка на помине, мы как раз о тебе говорили!
   Ведьма стоически перенесла ласковый напор. Прабабушке повезло с учителем-любовником. А ей досталось ласковое недоразумение. И ведь в первую секунду кажется, что вот сейчас, на виду у пяти десятков зрителей, посреди ипподрома... А вместо этого сида просто прижимается, как дитё к мамке, и мордочка становится такой сладкой и доверчивой, что на неё и сердиться ни за что невозможно. В том числе за перепачканную дегтем, салом и ещё невесть чем одежду.
   Клирик окончательно убедился - мозги и тело работают враздрай. На что срабатывает "слезодавительный механизм", пока не понял. Тем не менее, установил, что и обниматься совершенно не обязательно. Достаточно прижаться к женскому телу. И извольте получить в кровь бочку гормонов общности.
   - Не раздумала быть моей ученицей?
   - Нет.
   - Тогда будешь колесничей. Ходят слухи, несколько лет назад ты выиграла гонки. Это правда?
   Очень вежливая правда. Не несколько, а, поди, все два десятка лет назад Анне последний раз довелось участвовать в гонках. Ещё девчонкой. Выиграла... А все проигравшие заявили, что молоденькая ведьма сглазила соперников прямо на трассе! Чуть камнями не побили. И приза не дали, наоборот, клан отступное платил. Чтоб замять скандал.
   - Правда. А зачем тебе колесничая? С тобой и состязаться никто не будет. Какой смысл?
   - Так речь-то не о гонках. Мы на фэйри идём охотиться. Учёная-сида есть, священник есть. Знахарка тоже нужна. Из меня лекарь, как из мэтра Амвросия - молотобоец. Целебный источник найти и вывести наружу - мой предел.
   Анна вздохнула. Немайн, похоже, достигла в величии обыденности, и не понимала уже истинной природы могущества. Неужели поставить припарку больному - сила, большая, чем обеспечить панацеей тысячи - и на века?
   - Что значит учёная сида?
   - Хм. Которая знает... - Клирик не успел перечислить обязательные для хорошей сиды дисциплины.
  - Ты же рождённая!
   - И хорошо.
   - Как же ты можешь Знать? Тебе в лучшем случае мать рассказывала.
   - Именно поэтому и учёная, а не просто знающая, - Клирику это очень надоело: ляпнешь сакраментальность, и, не успеешь оглянуться, как под ногами вместо земли хрустит тонкий лёд! И он поспешил оборвать непонятную и неприятную тему:
   - Знакомься, Анна, это "Пантера". Знакомься, "Пантера", это Анна. Вылезайте, воины. Сейчас мы испытаем колесницу на ходу. А пока подготовят упряжку, я коротко опишу этот новейший образец.
   А потом его понесло. Залился соловьём, словно сдавая объект заказчику.
   - Сделать, конечно, нужно ещё многое. Борта, например, будут укреплены четырьмя щитами-павезами каждый, а щиты ещё не готовы. Но главное - вот. Рессоры, - Немайн похлопала по странной подвеске, - двойные, торсионные! Есть и проблема - каждое утро их нужно натягивать заново. А ночью или ослаблять, или, на случай чего, менять на другие. Иначе потеряют упругость.
   Из-за всей этой профилактики он и назвал колесницу "Пантерой". Про себя ещё часто добавлял: модификация G. Поскольку у фашистов последней была модификация F. Немецкий танк отличался превосходной для своего времени гладкостью хода... пока держались узкие катки. У танков торсионы были стальные. У колесницы - из дерева и льняных верёвок. Решение подсказал Вегеций. Если верёвки и дерево прекрасно заменяли в баллистах стальной лук, то почему и в рессорах не заменить? А тип рессор, работающий на кручение, и есть торсион.
   Клирик был весьма рад скромным успехам. Работал-то на собственную задницу. Ездить на том, что ему гордо выкатили из ипподромного гаража, оказалось невозможно. Даже пассажиром. Стало ясно - колесница вправду транспорт героев. Никак по-другому назвать человека, лезущего туда хотя бы во второй раз, нельзя! С появлением примитивной конницы колесницы исчезли с поля боя почти сразу. Движения лошади - регулярные, к ним приспособиться проще, чем к прыжкам колёс на случайных неровностях дороги. Даже - хорошей римской дороги. И сплетённое из кожаных ремней дно колесницы мало чем помогает. Смягчать толчки приходится собственными ногами, что означает - ехать всю дорогу на полусогнутых, держась за бортики повозки. В двадцать первом веке похожий номер на парадах приходилось проделывать министрам обороны - на Красной площади, на пневматических шинах и мягких рессорах. Всё равно объезд давался очень тяжело, особенно штатским. Правда, им приходилось стоять смирно, это тоже трудно. Кстати, именно из-за тряски все изображения колесничных лучников, стреляющих с хода - туфта и пропаганда. Даже с "Пантеры" стрелять из лука было бы тяжело, разве что на ипподроме. Стоять на полу колесницы - не сидеть в высоком военном седле. Не держась за бортики, непременно навернёшься. Разумеется, лучнику можно сделать сиденье, да и пристегнуть. Чем Немайн и озаботилась. Вот только стрелять из лука она не могла. При сломанной руке.
   Анна боевую колесницу в жизни не водила. И вообще - отвыкла от гонок. И вот - упряжка готова к старту. Сзади подпирает сиденье - в походе вещь, очевидно нужная, но не в бою и не на испытаниях. Возле заднего сиденья - очередная мешанина из ремней и деревянных колёс. Колесничное копьё торчит по левую руку. Что колесницы не воюют на ходу, и вообще воюют, только если прижмут - ведьма знала. Когда бежать невозможно, колесница должна остановиться. А герой и возница - взяться за оружие. Герой - за обычное, пехотное. А возница - за колесничное копьё. Длинное, шестиметровое, похожее на двузубую вилку, какими едят на официальных собраниях клана в "Голове". Только большую, и с крюком. Таким копьём можно (и нужно) колоть через головы лошадей. А древние герои, бывало, и на ходу с ним управлялись. Для того и крюк - цеплять неприятельских солдат. Последние столетий шесть колесничное копьё использовалось как древко вымпела с клановой расцветкой на гонках, и почётное оружие колесничих на дуэлях. Именно с таким копьём Анна собиралась выходить на поединок с Немайн.
   На месте колесничей Анну охватил восторг, без всякой примеси ностальгической печали. Она вернулась! И пусть кто-нибудь теперь попробует сказать слово поперёк! Если уж сиде можно... От сидовской колесницы она ожидала чего угодно - если б та и взлетела, не удивилась бы. Но та, приняв колесничую, легко качнулась, словно лодка.
   Вот чего она не ожидала - что однорукая сида всерьёз соберётся воевать. Для этого рыцари есть. Но Немайн-Неметона страшна и однорукой. сида вспрыгнула - колесница взбрыкнула, точно живая. Немайн плюхнулась на сиденье сзади, принялась поправлять рясу среди оказавшихся у неё в ногах ремней и барабанов. Наконец, перекинула через плечо ремень, закрепила - привычным жестом, будто отточенным годами. А Эгиль водрузил на раму в корме корпуса ещё одну рессору. По крайней мере, на рессору - хоть и вывернутую наизнанку - устройство было похоже. Брусья, верёвки...
   Немайн зацепила крюком от устройства в ногах одну из верёвок. Сделала несколько быстрых движений ногами - и верёвка - тетива! - отвела плечи "рессоры". На ложе легла длинная тяжёлая стрела.
   - Скорпиончик, - Немайн ласково погладила ложе, - поменьше, чем у римлян. Зато, надеюсь, пошустрее. Эй, мишени на двести шагов готовы?
   В натянутом виде "скорпиончик" и вправду напоминал насекомое. Плечи-клешни, ложе-хвост. И жало тяжеленной стрелы.
   Сначала Клирик подумывал об арбалете. Но сталь, выходившая у Лорна, была не слишком упругой. Собственно, в другие эпохи её и сталью бы назвать постыдились. А сила скрученных верёвок годилась и для метательного оружия. Маленькая баллиста, поставленная Немайн на шкворень, отличалась от описанного Вегецием образца ровно настолько, насколько заставило физическое нездоровье. А именно - арбалетного типа спуском под одинокую правую руку, да ножным приводом ворота.
   - Мишени готовы. Езжайте!
   - Ездят рыцарь на лошади и жена на муже. Колесницы ходят, - сообщила Анна, - Немайн, ты готова? У какой мишени остановить?
   - Ни у какой. С места я умею. Попробуем с ходу.
   Для начала Анна пустила квадригу шагом. Колесница двинулась непривычно тяжело - да и была раза в три тяжелее гоночных. Но шла - ровно. Привычный мелкий дребезг так и не появился. Вдруг колесница чуть вздрогнула и дернулась вправо. Анна оглянулась - сида перекинула баллисту на правый борт и, хитро прищурившись, приникла к ложу. Хлопок тетивы. Колесницу ощутимо дёргает влево. Обиженное:
   - Мимо... Ещё круг шагом, пожалуйста, хочу упреждение подобрать.
   Ещё круг - на здоровье. Неприятное поскрипывание на повороте. Верно, нужно смазать ось. Толчок.
   - Вилка. Ещё круг.
   Хрустит песок под колёсами. Неприятный скрип. Толчок. Торчащая из мишени стрела с красным - для приметности - бумажным оперением.
   - Есть! Попробуем рысь? - Немайн довольна. Стреляющей игрушкой. А с колесницей что-то не так.
   - Не нравится мне этот скрип. Что-то знакомое, но уловить не могу.
   - Для того и испытания. Выяснить, где узкие места.
   Анна кивнула - скорее себе самой, чем сиде. Ведь азы, азы перезабывала могучая ведьма! Всякое заклинание имеет изъян. Небольшой. Именно, что узкий! Вход в сид. Тропка в Тайную страну. Ахиллесова пята. Гейсы героев Ирландии. Прозор в доспехе. Но точно зная, где споткнёшься, разве не подложишь туда кипу шерсти?
   Медленная рысь. Три круга. Попадание. Быстрая рысь. Три круга. Промах. Слишком быстро. Но в упор попасть можно. И на отходе.
   Всё шло хорошо. Но повторяющийся скрип не давал Анне покоя. На быстрых аллюрах приходилось притормаживать на поворотах, но скрип не уходил. Может, всего лишь дурная смазка? И колесничая подняла квадригу в галоп. Увы, она слишком привыкла в молодости к лёгким спортивно-триумфальным колесницам. Слишком мало сбросила скорость на повороте. Меньше, чем следовало - колесницу почти не трясло, и скорость казалась ниже, чем на самом деле. И, когда на повороте вслед за скрипом раздался хруст, сделать ничего не успела.
   Их протащило метров сто. На боку. Песок располосовал кожу на бортах колесницы, косой штриховкой отполировал железные стяжки. Анна честно заработала несколько ссадин - а совершенно невредимая сида свисает бочком со своего сиденья, "скорпиончик" прижат к груди здоровой рукой. Как ребёнок.
   - Помоги отстегнуться, а? И посмотрим, что у нас не то...
   Чуть-чуть не свернувшая шею сида выглядит на диво спокойной. Норманны возникают рядом мгновенно. Могучие руки принимают баллисту. Потом - сиду. Осторожно - такмими лапищами - отстегнули ремни, а казалось, оторвут. Поставили на ноги. Осмотрев разрушения, ушастая от радости подпрыгнула:
   - Торсионы целы! Это главное. Не выдержали колёса. Всё правильно - мы только их и не поменяли, а вес возрос...
   Анна - восторг возвращения в молодость всё ещё пересиливал нытьё ушибов - тоже убедилась: со странной верёвочной подвеской всё в порядке. Не выдержали спицы. Что ж. Из всех доспехов Ахиллесу следует носить стальной сапог.
   - Ободья целы, потому, что их оковали железом. Может, и спицы оковать?
   - Неплохая мысль. Но можно сделать лучше. Смотри: спицы сломаны где?
   - У самой оси.
   - Верно. Значит, на ободья приходится куда меньшая нагрузка. А теперь посмотрим, как именно сломаны спицы. Половина внутрь, половина наружу. Как бы ты ломала колесо, чтобы получить такой эффект?
   Анна показала: ухватиться руками за верх обода, ногами изо всех сил ударить вниз.
   - Точно. Именно такая сила и возникает на повороте. Потому тебе и притормаживать всегда приходилось. А теперь представь себе, что нужно сделать с колесом, чтобы оно не сломалось при твоём ударе. Не усиливая спиц.
   - Можно поставить подпорку снизу. Можно поставить колесо в ямку. Но на ходу это невозможно. Разве только проложить колею. Для гоночной колесницы это бы подошло. Но у нас же боевая. Ей не только по ипподрому ездить.
   - Значит, нужно, чтобы колея оказывалась там, где идёт колесница, сама по себе?
   - Но этого нельзя сделать.
   - Это сделать можно. Даже просто. Но для этого нам потребуется немного сидовского колдовства. Готова к первому уроку? Итак, в дальнейшем я буду называть суть своей силы - механикой, а применяемый метод - теорией решения изобретательских задач...
   Любвеобильный сид, который обучал прабабку Анны, то ли не выдал и половины своих секретов, то ли попросту был оболтусом из младшеньких. Кинул набор из нескольких полезных заклинаний, рассказал о свойствах трав - и был таков. Немудрено, что принесённое в мир подобными учителями знание тает, как снег, залетевший с долину. Немайн учила другому - составлению собственных заклинаний. Причём на уровне, который заставил бы Мерлина вырвать последние волосы от отчаяния - к смертным уходили настолько сокровенные тайны, что Анна боялась, как бы её не разорвало изнутри от переливающейся в неё из Неметоны силы.
   Та по мелочам не работала - и не умела! Ну не может богиня - или ангел - взывать о помощи к силам, меньшим, чем Творец Вселенной. Вот и наловчилась узнавать истинную суть вещи, выделяя идеальные образы из вещей реальных. Затем расщепляла идеальные образы на части - всё более простые и понятные. Пока не доходила до Истинного Имени вещи, способной совершить требуемое. Обычно реальная вещь - отражение идеала - не существовала. Но её оставалось всего лишь сделать. Простая ремесленная работа. Без которой метод Немайн не работал.
   Вот взять колею... Анна сама установила, что от колеи нужен только внутренний упор. Состоящий из земли. И поняла, что для наклонённого колеса вся земля станет таким упором. Но сида потребовала разложить на сути и колесо: вышло, что раз слабое место - спицы, то и наклонять нужно только их. Анна была вынуждена согласиться - если обидеть недоверием честно отработавшие обод и ось, ничего хорошего из этого не выйдет. Что вещи, как живые, могут мстить за оскорбление их чести, узнала впервые - но поверила безоговорочно. По крайней мере, сложные, волшебные вещи, наделённые именами - корабли, колесницы, даже ручные баллисты вроде "скорпиончика" - уж точно обидчивы. А часть всегда приобретает свойства целого.
   Надеясь польстить "Пантере", Анна предложила оснастить новые колёса шипами и серпами. Немайн идея не понравилась.
   -Я же добренькая, забыла? А быть добренькой иногда выгоднее. И много от нас бы осталось при падении, если бы из колёс серпы торчали? Нет, Анна, вещь, способная убивать по собственному произволу, без направляющей её руки - дурная штука... Лучше вот что. Запас ширины у нас ведь всё равно есть, спереди-то аж четыре лошади...
   Типичное для ирландки "аж". Не бывает у них квадриг. Биги-пароконки и те недавно появились. Века четыре назад. А при Немайн вообще и на одноконных упряжках ездили. Сена им не хватает, что ли?
   - ... так можно колёса на обе стороны укрепить. Два набора спиц вместо одного.
   На изготовление колёс с наклонными спицами, превращающих ровную землю в косогор, а косогор - в ровную землю, ушёл целый день.
   Самое смешное, что новые колёса для всех оставались странной, даже уродливой, вещью. Вроде детского волчка, поставленного на ребро. Или сложенных вместе донышками наружу тарелок. А если припомнить ось, так воронок, через которые ведьма вливает настои в горло лошадям. Только не сплошные - а кто ещё ездит на сплошных? - а из спиц. Но уже на быстрой рыси спицы сливаются... Их силу и красоту видела только Анна. Помимо сиды, конечно. Анна на секунду представила себе, что видит Немайн своими глазищами - все вещи в совсем ином свете и образе. На мгновение почти поняла - как это. Потом понимание ушло, оставив ощущение достижимости. Оно не собиралось даваться ни ученице, ни - скорее всего - подмастерью. Но истинно великой ведьме обещало явиться. Впереди замаячила гора работы. Любимой работы.
   Клирик тоже был доволен. Во-первых, сделанная на колокольне глупость обернулась несказанной выгодой. Анна неожиданно легко приняла предложенные методики, и включилась в работу с редким воодушевлением... И это была умная, взрослая, практичная помощница! У неё даже характер чуточку смягчился. Во-вторых, неплохо уел короля. Кто призывает на войну девочку-инвалидку с незажившим переломом, пусть не ожидает, что поставить её в строй получится быстро и дёшево! Глэдис, помнится, собиралась высказать королю своё мнение по этому поводу, да напомнить закон, в котором чётко указано - призывать человека можно, только если он здоров. Но ключевым словом этой статьи закона оказалось слово - "человек". Как сказал королевский филид, сида стоит армии. сида со сломанной рукой - половины армии.
   С колесницей возились до темноты. сида бы охотно продолжила и дальше, но без факелов было темно для всех остальных, а с факелами - ярко для неё.
   - Не стоит портить глаза, - подвела итог, - Всё равно сэр Эдгар никуда не двинется, пока не напомнит ополчению, как службу нести. Дня три-четыре у нас ещё есть.
   После чего отправилась в церковь - отбывать наказание. Кланяться. Святым. У которых, вместе взятых, силы, как в левом мизинце Немайн. Вот этого Анна понять не могла.
   - Ну, - сообщила сида, - это ведь наказание за гордыню. Я заявила, что справилась с делом, которое никто не ожидал возможным исполнить без помощи Господней. И врать не стала. А это хоть и не грех, все мы имеем право на свершения, но я ещё и забыла призвать Его помощь в трудный час. Правда, трудный. Вот и получилось, что стоит мне напомнить про святых. Для пользы дела. Может, помоги мне кто из них, руку бы не сломала! А больше устану, лучше запомню.
   За тем, как Немайн отбывает епитимью, пришёл понаблюдать сам епископ. В суматошные дни подготовки похода это была его единственная возможность поговорить с самой интересной особой в епархии. Вот только разговор получался односторонним. Епископ говорил, кающаяся молча пыхтела. Боялась сбить дыхание.
  Простых поклонов Августине-Ираклии оказалось мало. В том, что перед ним именно она, епископ Дионисий сомневаться не мог. Клирик просчитал епископа в последнюю минуту. И - совершил правильную ошибку. Да, признавать императорское происхождение было ошибкой. Но к другому выводу относительно сущности Немайн епископ прийти попросту не мог. Был он грек, и был он греческий аристократ. Даже римлян - латинских римлян, не греков - считал слегка варварами. А уж о холмовых сидах и говорить нечего. Ну не мог, не мог образованный грек поверить в существование чужой культуры, более высокой, чем греческая. В том числе в технике. Особенно в технике.
   Тем более, Клирик перед этим сослался на эллинские труды. Труды, копии которых в самые лучшие времена можно было пересчитать по пальцам. Труды, которых - в полном комплекте - не имела ни одна публичная библиотека, ни одна высшая школа Константинополя. Ну и к какому выводу должен был прийти сицилиец? Такой же сицилиец, как Архимед, только христианин? Высшая аристократка. Выросшая в доме с лучшей в империи библиотекой. Добавить несомненное уродство...
   Вывод был один, и его стоило подтвердить. Самому. Раньше, чем прелат придёт к нему сам. Тем самым продемонстрировать доверие, дружественность, и готовность сотрудничать. Не во всём.
   - Не стоит так усердствовать, дочь моя. Епитимия была тебе дана в смирение гордыни. И дабы ты лучше понимала простого человека.
   - Стоит. Я не как все. И нет смысла притворяться, что я как все. Это ведь даже не других обманывать - себя. Знаешь, у меня было большое искушение - не признаваться тебе. Это ведь страшно. Сам знаешь, почему. Но - рано или поздно ты бы понял. И сообщил в Рим. Так лучше рано, чем поздно. Иначе святой престол узнает вместо правды - слухи, распространяемые тем, кто не хочет видеть меня ни на воле, ни среди живых.
   - И всё-таки... Ты разве не хочешь вернуться?
   - В Константинополь? В империю? Совершенно. Там я выродок - здесь я сида. Немного не от мира сего, да и только. Так что есть, то есть! Гораздо лучше, чем "кровосмесительное отродье", а? Но я ещё окончательно не решила, как жить. Вот теперь пытаюсь разобраться, думаю. Между делом.
   - Но зачем эта ужасная рама? Тебе ведь так труднее класть поклоны. Выползаешь же чуть живая.
   Тренажёр - пусть и примитивный, деревянный, конечно, сооружение ещё то. Особенно в церкви. Но Клирику хотелось совместить необходимое с полезным. И докачать физическую силу хотя бы до среднечеловеческой. А лучше - до среднекельтской. Как писал Цезарь - галл и сам по себе страшен, а если к нему на помощь придёт жена, то римляне, хоть всей центурией, кабацкую драку слили. И прибавлял, что война, по счастью, не беспорядочная драка... Обоснование же странности придумано заранее.
   - Труднее, да. Ну и что? Что делаешь - делай хорошо. С пользой. Я потом ещё и вериги надену.
   - Зачем?
   - Тело привыкает к труду, и к благочестивому - тоже. Поначалу я как кряхтела? Еле добиралась домой. Да и теперь сотня поклонов - для меня немалый труд. Но уже привычный. А дальше? Но ты ведь не учитывал привыкания, когда назначал лекарство моей душе? Значит, его разумнее скомпенсировать.
  
   Три дня Анна могла сойти за гостя - людей из кланов Дэхэйбарта Дэффид был обязан кормить и обеспечивать комнатой три дня в году. Бесплатно. На четвёртый возникла проблема. Как ученице, ей было положено жить внизу, на хозяйской половине. Но не с семьёй хозяина, а с отбывающими работную обязанность перед кланом людьми. Не все могут - и хотят - выходить на строительство и ремонт дорог да укреплений. И не все при этом хотят терять статус. Вот и пристраиваются. Иные за других работают, за деньги. А кое-кто - за жалованье. Как незаменимый повар. Или пивовар. Числятся, кстати, как личной дружиной Дэффида. Но таких немного, не больше десятка. А самый текучий элемент - вышибалы. Никаких особых навыков не нужно, была б силушка. А уж кого вышвыривать да как - хозяйские дочки разберутся.
   Семейные специалисты располагали собственными домами в предместье. Явившиеся помочь - жили по четверо в отведённых для того комнатах. Которые были все заняты. Точнее, два места было - но в комнате уже жило двое мужчин. Куда девать дочерину ученицу, Дэффид так и не придумал. Анна, и без того человек нелёгкий, начала брать пример с Немайн - на компромиссы не шла. А вот у Глэдис всё быстро встало по местам.
   - Ученица твоя? Твоя. Загодя не подумала - страдай сама. Сегодня отдашь ей свою постель, поспишь в кресле, в столовой. Завтра пробежишься по предместью и снимешь комнату.
   - Нет смысла. Мы в поход уходим. Вернёмся - сниму, - рассудительно заметила сида. А в кресле мне спать не впервой.
   В столовой семейство Дэффида обычно не обедало. Главной, самой плотной трапезой был завтрак. Обед настигал членов семьи в самых разных местах. А ужин в Камбрии бывал скорее символическим. Не столько поесть, сколько посидеть вместе. Послушать арфу... Раньше играла - весьма изредка - Глэдис. Да при этом ещё и попрекала дочерей безрукостью. Но после того, как Клирик свозил арфу к плотнику, а потом долго настраивал чудище с педалями и крючками - без камертона, на одном слухе.
   Ставший проще в обращении, да ещё и расширивший звуковой ряд, инструмент освоила Эйра, и теперь удивленная арфа рассыпалась переливами, напоминающими позднего Вагнера. Остальные сёстры продолжали терзать струны и нервы сиды. Никакие уговоры не остановили вялотекущих мучений. Нелегка жизнь с шестью блондинками. Особенно, когда ты - рыжая! Глэдис, хотя и подкрасилась луковой шелухой, твёрдо знала, что благородной даме положено музицировать. И, исполнившись новой надежды, со всем старанием загоняла дочерей за инструмент. Пять девушек, каждая играет по часу. Талант есть у одной. От музыки остальных... Любой нормальный кавалер от такой музыки в окно сиганёт, никакой Немайн не понадобится. О том, что пение Немайн применимо только в бою, ибо приводит к массовой панике, смертям от ужаса и междоусобной резне, Клирик к тому времени уже знал. Как показал расспрос сестёр, в прошлый раз ил мучили года три. Но тогда перед глазами Глэдис не стоял пример успеха - Эйра. Пришлось прибегнуть к шантажу.
   Эйлет как раз наигрывала что-то неблагозвучно-воинственное - очень искорёженную походную песню. Немайн, зная первый куплет - слышала пение стражников на стене - принялась подтягивать. Неслышно, тоненько. Звук вышёл легкий и хрустальный, как горный ручеёк. Потом она
  взяла чуть громче... И Глэдис сиде заткнула рот ладонью, и уши надрать пообещала.
   - Но я просто не могу удержаться, - пожаловался Клирик, - Эйра играет красиво, аж дух захватывает. Придумывает мелодии. Забываешь обо всём на свете. А остальные играют знакомые мотивчики. Очень хочется подпеть. Я же хорошо пою, правда...
   Никто не взялся утверждать, что плохо.
  Анна на сии посиделки допущена не была. Скучала в комнате сиды и пыталась разобраться - что тут от неё, а что от её сестры. Потом явилась Эйлет.
   - Кровать Майни - эта.
   Так вот. Кому Неметона, а кому и Майни. Анна задумалась: а хотелось бы ей этак фамильярничать с сидой? Перед тем, как заснуть, припомнила ворону и цапель - но решила, что до утра потерпит. А с самого утра...
   - Вот. Разбирайся. Сестра сказала, нужно определить, что из травного дела ты уже знаешь. А сама пока новые штуковины закажет. Которые для подтягивания других штуковин. А, вспомнила! Ворота для торсионов. Или вороты?
   Ну вот - только успокоилась и примирилась - новый позор. Перед какой-то малявкой... Разобрав знакомые травы, ведьма оказалась перед неизвестными. Сидела над ними, размышляла - не сбегать ли, пока время есть, за консультацией к мэтру Амвросию. Который в отличие от ведьмы обильно пользовался привозными компонентами зелий...
   Появившаяся к полудню Немайн всё расставила по местам.
   - Я знала меньше, - сообщила, приняв экзамен, - а мэтра навестим вместе... Всё равно других важных дел пока нет. Колесница-то вроде в порядке.
   Второе испытание сидовской колесницы удалось провести уже через два дня после первого. На этот раз на трибуне ипподрома сидел почти весь отряд, собирающийся выступать в поход на разбойных фэйри. В том числе - донельзя довольный сэр Эдгар, решивший лично посмотреть на сиду в деле. Пока Немайн ему нравилась. Не столько тем, что сумела приспособить для боя колесницу, сколько тем, как собирала машину - не в поход, на испытательные круги. Кузов был заполнен умно подобранным походным скарбом, вдоль бортов разместились футляры с сотней стрел - каждая по полтора фунта весом. Но главное - не это, а то, что сида готовила колесницу в первую очередь к походу. И осталась довольной, лишь когда в кузове перестало дребезжать и звякать, а укладка прекратила путаться под ногами. А ведь сэр Эдгар встречал и иную манеру. Даже у опытных воинов. Оттого и боялся, что Немайн окажется певуньей и драчуньей, переваливающей все походные заботы на окружающих. Будь она обычной воительницей - не беда. Но как наперёд угадать, что понадобится сиде? А значит, и за надёжность колесницы беспокоиться не приходилось. Наверняка для каждой из рессор предусмотрено по два запасных мотка верёвки. И натянуть или ослабить их столько раз, сколько нужно, сида не забудет. А если Немайн в состоянии обиходить колесницу, сумеет и об остальном позаботиться.
   Наблюдая маневры квадриги, комендант всё больше понимал военную мощь сидов. Главное - полное использование всякой возможности. Взять Немайн. Героиня: на голову ниже среднего воина, рука сломана - бить из лука не может. Колесничным копьём пользоваться - тоже. Так придумала себе оружие, с которым можно управиться одной рукой и ногами. И теперь вбивает стрелы в мишени - с короткой остановки, и то удивительно. Сам сэр Эдгар с дозволения сиды испробовал "скорпиончика". Многие рыцари тоже полюбопытствовали, но нашли очень уж тяжёлым. С коня не постреляешь. А вот прицельная рамка понравилась всем. Жаль, такую нельзя приспособить к луку. Пристрелянную на разные дистанции и аллюры. Но если с дистанциями - при стрельбе с места - всё оказалось в порядке, то с хода попадать в мишень удавалось немногим и изредка.
  Немайн хорошо стреляла с шаги и медленной рыси - уже чудо. С быстрой рыси, а тем более таранного галопа, как при атаке наездом - чудо безусловное. Это, конечно, не в яблочко, но и не в молоко. Теперь сида стреляла с препятствий. В прыжке через яму. С косогора. Переваливаясь на искусственных кочках... Попадала редко. Но уж если попадала... Спасения от длинных тяжёлых стрел не нашлось никакого. Щиты? Прочные, с оковкой, из дерева и одного слоя кожи, стрелы проходили насквозь на трёхстах шагах. Там, куда рыцарский лук вообще не добивал. На двух сотнях шагов стрелы пробивали железные умбоны и семь слоёв толстой бычьей кожи. Кольчуга, плетёная с захватом одним кольцом четырёх других - разорвана. Стальной наконечник пришлось вырубать. Ушёл в дерево едва не на локоть. Кольчуга с плетением восемь к одному - выдержала. Но стрела вмяла её в дерево на палец. Эдгар представил себе, какой ушиб получил бы человек. Жить, может, и остался б. А при везении - и воевать смог. В другой раз, в другом месте.
   Покинули ипподром. Стража с интересом следит, как Немайн целится в каменный бруствер... Искры! Крепостная стена - не без щербин - сдержала даже выстрел в упор. Зато ворота удалось прострелить насквозь. Хотя самим створкам это не слишком повредило, защитникам города пролетающие сквозь ворота стрелы явно не должны доставлять радость.
   А с колесничным копьём управлялась Анна. И здесь обретённая плавность хода сыграла роль. Неприятельский всадник, догнав колесницу - что обычно невозможно, оказывался не перед небоеспособным пехотинцем-десантником, обеими руками вцепившимся в бортики, а перед жалом наведённого на него копья. Либо, на худой конец, перед посохом Немайн.
   А откладывать поход стало нельзя. Король получил несколько жалоб на похищение девиц. Терпение кланов истощалось - но и подкрепления королевскому отряду с холмов спустились достойные - под два десятка серьёзных воинов, хороших и в конном, и в пешем бою. Пусть и не учёных сарматским лучным хитростям. Но дротики да копья - тоже хорошее оружие. Чего ещё ждать? Сэр Эдгар отдал приказ - и собранная загодя армия ушла из столицы тихо и буднично, опасаясь сглазить победу. Что некоторых очень разочаровало ещё с вечера.
   Тристан, например, ожидал увидеть на голове Немайн чего-нибудь с крылышками или рогами - как у норманнского вождя или древних героев. На худой конец, примирился бы с римским продольным гребнем или валлийским плюмажем из крашеного в красный цвет конского волоса. И очень разочаровался, увидев на Немайн обыкновенный рыцарский шлем. Тот же, что на испытаниях. Типовой. И даже купленный в оружейной лавке, а не заказанный у Лорна. Полоски железа накрест, оголовье, сверху кожа. И это всё?
   - Хоть бы личину сделала, - заметил он, - и красиво, и защита. Большая, чем нащёчники.
   - Заведу парадный шлем - сделаю с личиной, - согласилась Немайн, - а для боя, чем неприметнее, тем лучше. Воины не будут путать простую ополченку с командирами.
   На словах "простая ополченка" Тристан громко и возмущённо фыркнул. Боевая колесница, два дружинника-варвара. Вполне достойно для благородной воительницы. Даже для младшей дочери хозяина заезжего дома - хотя такие-то в походы обычно и не ходят. Их дело - трактир оборонять. Обычный же рыцарь довольствуется учеником-оруженосцем или парой лёгких всадников, наполовину слуг, наполовину товарищей. И пусть норманны - всадники номинальные, драться будут пеше, но уж лёгкими-то их не назовёшь.
   - Почему ты не хочешь взять меня в поход? Братья становились оруженосцами в четырнадцать лет - и тогда были меньше и слабее рыцарей настолько же, насколько я мельче и слабее тебя.
   Вот и обучай таких вычислению пропорций.
   - Моим оруженосцем может быть только девочка.
   - Почему это?
   - Ну подумай... Могу даже притчу в стихах рассказать, - Клирик мысленно извинился перед Киплингом, -
  "Я отошла сделать это не там же, где вся солдатня.
   И лучник саксонский меня на тот свет отправил.
   Я думаю, вы не правы, высмеивая меня.
   Погибшую, не нарушив приличия правил."
   Тристан засмеялся. Немайн улыбнулась в ответ.
   - Ты хочешь сказать, она тебя в это время щитом прикрывать будет?
   - А я её. От стрел, пуль и нескромных взглядов. А заодно спать в одной палатке, трястись весь день бок о бок...
   - Но норманнов ты берёшь.
   - Они воины. Хорошие воины. А тебе нужно ещё многому учиться. Не волнуйся. На твой век битв хватит. Успеют надоесть.
   - Братьям не надоели.
   - А ты у кого постарше спроси. У Лорна. У Дэффида. У сэра Эдгара даже.
   - И особенно у сэра Олдингара!
   Да, этому лубок ещё не скоро снимут. Нога не рука, срастается дольше.
   - Особенно... Я тоже, видишь, не избежала. Ну, свидимся.
  Хоть с мальчишкой можно без обнимок! Сёстры чуть не задушили. Ну, приятно. Но - захотелось остаться. И спать. А почему нет? Колесница идёт медленно, римская дорога ровная, а рессоры перетягивать ещё не скоро... Немайн поёрзала-поёрзала, да и засопела. Тихонько и очень заразительно...
  
  Клирик хорошо знал эту ложу. Почему не партер? Уходить не так удобно. И потому, что партер дороговато выкупать целиком.
   Против обыкновения, Клирик был один. Хотя как раз переживал высший миг романа с очаровательной блондинкой, ради которой собирался вновь окунуться в подзабытый со студенческих времён мир сетевых ролевых игр. Но иногда мужчине требуется рядом не заботливый щебет женской ласки, и даже не молчаливая надёжность друга, а всего-навсего - пустые кресла по всей ложе и предвкушение знакомого чуда.
   Знакомого, да. Клирик слушал эту оперу не в первый раз, и не в десятый. В пятидесятый было б вернее, а если добавить записи, которые ему присылали знакомые изо всех уголков земного шара, выходило, что и в тысячный. Впрочем, вся опера, знакомая наизусть, волновала его слабо. Он ждал любимых арий - как откровения.
   Увы, иногда самые невинные капризы, причём оплаченные едва ли не месяцем любимого, восхитительного, но всё-таки утомительного и нервного труда, оказываются испорчены грубостью окружающего мира. На секунду Клирик остро пожалел, что не отдал ещё двух недель за присутствие у дверей ложи хорошо проплаченного охранника. А лучше нескольких. Потому что через одного эта харя могла и пройти... Затем сообразил, что на разговор у него не менее десяти минут, и успокоился. Пока пели неинтересное.
   - Я, кажется, просил и предупреждал, чтобы меня не беспокоили. И именно поэтому снял ложу, - бросил, не повернув головы, - потому предупреждаю: у вас минута. В чём дело?
   Слушал ровно минуту. Не потому, что обладал точным чувством времени. Просто давно определял по музыке хронометраж спектакля. Тогда - в реальности - Клирик позволил себя уговорить, и самолёт потащил его в Канберру. Спасать Тасманийский туннель. Но во сне...
   - Я вас предупреждал. Предупреждал, что этот день у меня занят, - сообщил он наконец, - Упущенную выгоду, если желаете, отнесите на мой опцион.
   Вошедший позеленел. Лицо приняло цвет пиджака. Что ж, приличные люди в зелёных пиджаках - тем более в клетку - в оперу не ходят. И это - замгенерального... Увы, поветрие пятницы как дня неофициальной одежды, захлестнуло даже самые высокие скалы. То, что было задумано как облегчение дресс-кода, привело к формированию дополнительного делового костюма - пятничного. Соблюдение корпоративного правила пытались навязать и Клирику. Тот, разумеется, явился в спецовке, нарочито перепачканной мелом. Причём сначала хотел вымазаться в масле, но вовремя вспомнил, что для многих сотрудников стоимость пятничного костюма ощутима.
   - Но...
   - Если вследствие нашего разговора генеральный вас уволит, отлично. Я рекомендовал бы ему не заполнять вакансию. Большое количество заместителей часто принимают за свидетельство некомпетентности.
   - Хм. Хотел бы я знать, почему мне сейчас смешно? Хотя я должен чувствовать раздражение?
   - Это оттого, что я кругом не прав, - объяснил Клирик, - но сейчас я склонен наслаждаться прекрасным. И поступать склонен не правильно, а красиво.
   - Там же люди...
   - Вешать мне лапшу не надо! Людей в туннеле мало, и для их спасения совсем не необходим я. Говорим люди, подразумеваем оборудование, а? В первую очередь щиты... Кстати, время выходит.
   - Генеральный вас весьма ценит, но с моей колокольни - так нам нужны исполнители, а не капризные примадонны!
   - Хлёстко сказано. Но - учитесь ладить с хорошими специалистами. Подумаешь, примадонна. В хороших театрах - укрощают или терпят. А вы чем лучше? Укрощать меня - не вам, так извольте терпеть... И учтите - если вы будете присутствовать в ложе через минуту, я не продлю контракт. И так работаю на концерн из патриотизма, который подобные вам именуют квасным, в то время как разумные корпорации давно предлагают мне неограниченные опционы. Так и передайте генеральному. Слово в слово. А не ссылкой на очередное сумасбродство примадонны. А теперь - вон отсюда.
   Замгенерального стушевался. Увы, покой был недолгим. Нет, право, в следующий раз без четвёрки плечистых молодцов при белых галстуках - в оперу ни ногой. Даже во сне. Теперь выпроваживай новое явление. И совершенно незнакомое. Этот-то что забыл? Выглядит приличным человеком. Очень пожилым и очень старомодным. Который в оперу изволит хаживать во фраке с белым галстуком.
   - Браво! Впервые за долгое время встречаю хотя б кого-то, не просто похожего на "старого русского", но и способного укоротить "нового". Как я вас понимаю!
   Немецкий со знакомым торопливым, подчас глотающим звуки акцентом. Южная Франция? Балканы? Тироль?
   - В таком случае вы немедленно уйдёте.
   - О, да. Но непременно вернусь...
   Что ж, главное Клирику не испортили. Даже оставили последние минуты на ожидание чуда - которое никогда не наступает до конца. Знакомая ария оставила Клирика восторженным и немного пустым. Это было правильно. Это было почти самое то. Почти. Впрочем, взлелеять смутное удовольствие критикана не удалось. За спиной деликатно прокашлялись.
   - Снова вы?
   - О, да. Видите ли, я заподозрил в вас родственную душу. Вы часто занимаете эту ложу, всегда в полном одиночестве. Предпочитаете именно этот спектакль. Причём наслаждение вам доставляет одна единственная партия. Это ведь так?
   - Так.
   - Что ж, в таком случае, вы прямо сейчас не откажетесь немного побеседовать? Видите ли, я хочу знать ваше мнение о только что услышанном.
   - Лёгкое разочарование. Я понимаю, это дебют. Но с возрастом верхи у сопрано часто слабеют, а низы у неё и вовсе тусклые. Не самое лучшее исполнение, что мне приходилось слышать. Хотя и в самых блестящих мне что-то говорит: можно и лучше. Как будто я слышу эталон.
   - А, так вы тоже попали в эту ловушку! Мне вот тоже всегда кажется, что можно спеть это лучше. А всё как раз из-за того, что композитор решил насолить переборчивой певице. Первый вариант партии ей, видите ли, показался слишком простым.
   - Но она справилась.
   - О, да. По крайней мере, так ей показалось. И публике. Но... Поставьте-ка себя на место сердитого автора. Нельзя же загубить премьеру собственной оперы! И публика ушла в восторге. А вот он слышал, как надо... А несовершенство разобрали многие. Музыкальные одержимые вроде меня и Вас... Небольшое, такое мимолетное отклоненьице от идеала. Шутка в том, что идеала быть не может. Технически.
   - Как раз технически бывают исполнения совершенно безупречные.
   - Именно! Безупречные колоратурные изыски, заставляющие техникой разрывать чувство. И шутка тут вовсе не в том, что они приходятся на "фа" третьей октавы... Когда я слышу это стаккато внутри головы, я слышу в нём чувство. Вероятно, то самое, которое испытывал автор, когда переписывал и без того безупречную музыку... А там, - кивок в сторону сцены, - никакого чувства. Одна техника. А как должно быть, слышу только я. И ни одна певица!
   - Не преувеличивайте. Как должно быть, слышат многие. Ну вот, например, я.
   - Вам только кажется. Вы чувствуете, но не слышите. Большая разница.
   - Нет, слышу! - Клирик ощутил странную дрожащую ярость. Аж дыханье спёрло.
   - Докажите.
   - Как?
   - Спойте эту арию. Так, как надо.
   - Издеваетесь?
   - Ничуть. Поверьте, я ещё ни разу не ошибся, определяя по разговорному голосу певческий. И прекрасно слышу, насколько сильно вы форсируете его вниз. Октавы на две, что совершенно изумительно! Но - очень вредно. Да сами же отлично слышите, какие из горла вырываются кошмарные хрипы. Так же можно и связки повредить. Голос потерять. Как Карузо, как Каллас... Разговаривать - так не черт ли с нею, с болтовнёй - петь ведь не сможете! Немедленно расслабьте связки, я вас не выдам. Нашли кого бояться - старого мёртвого венецианца.
   - Как мёртвого? И скрывать мне нечего!
  От изумления Клирик сбился на серебристый писк. И тут же заметил на руке - полупрозрачной эльфийской ручке - золотое кольцо с рубиновой печатью. И ощутил, как недовольно топорщатся на голове треугольные уши.
   - Кто ж ещё будет шататься по чужим снам, а? Ну призрак я, призрак. Вполне к вам благоволящий, поверьте. А угадать, чего вы боитесь... Я не слышал всего разговора, да и не понимаю я русского. Но слова "капризная примадонна" вполне доступны итальянцу, прожившему жизнь в Австрии. Как вы высекли этого агента... Он словно лимоны ел! И прячете голос... Соперниц изучаете, а?
  
  Анна вела колесницу, приноравливаясь к скорости верховой колонны, когда сзади раздался тоненький звук, вроде синичьего свиста. Оглянулась. сида сквозь сон тоненько простонала несколько раз, издавая всё более высокие звуки. Потом шевельнулись губы... Анна не на шутку испугалась. Немайн, кажется, собиралась петь. Ей, конечно, снится кошмар. А что будет с остальными? Придётся будить... Анна щёлкнула хлыстом над ухом сиды.
  - Что!? - сида схватилась пальцами не зажившей до конца руки за баллисту, второй за посох, - Где стреляли?!
  Ну точно. Принять щелчок хлыста за свист стрелы можно только с очень страшного сна. В котором луки или пращи стреляют с громким щёлканьем.
  - Нигде. Я тебя разбудила. Спи дальше. Только во сне не пой, пожалуйста...
  И только когда Немайн снова задышала по-сонному ровно, вспомнила историю с вороной. Ну и ладно - ждала неделю, и ещё часок-другой подождёт.
  
   Ферму Алана ап Милля злые фэйри не обошли стороной. За шесть десятков лет длинной, по средневековым меркам, жизни, такой напасти ещё не случалось - но ведь бывают и редкие события, которые не всякое поколение видит. И лучше бы нашествию нечисти в красном подождать, пока у Милля правнуки заматереют - но судьбе не прикажешь. Фэйри словно взбеленились. Пока, по счастью, никого не убили и не покалечили, скот не портили - зато воровали... Собственно, это поначалу они таились. Теперь - не скрываясь, рылись в амбарах. Спокойно выбирали - и забирали - глянувшуюся скотину, всё больше свиней. Воевать с ними смысла не было - от стрел негодяи наверняка заговорены, а добрая сталь, которая убьёт кого хочешь, редко остаётся безымянной. За нечистью же явно стояла серьёзная сила. Оставалось дать знать королю о творящемся непотребстве - что клан немедленно и сделал, и ждать помощи. Ожидание длилось больше двух недель, и кряжистые плечи Алана начали сгибаться под безнадёжной тяжестью. И дело не в короле, на короля всегда была управа - но Гулидиен хороший король, и если он ничего не может придумать - дело действительно скверно.
  К концу первой недели набегов Алан дошёл до того, что купил у проезжего охранную грамоту от фэйри. Подписанную якобы самой Немайн. Не спасла. То ли не испугались фэйри богини, то ли читать не умели. Как сам хуторянин. А может, грамота была поддельная, и ловкий малый, взявший за неё аж две серебряные монеты, врал, что отпечаток пальца сиды подделать нельзя. Наверняка врал. Когда он обратился к знакомому мудрому человеку, тот важно пожевал губами, хотя по молодости и не должен бы, и заявил, что писана грамотка латинскими буквами по-камбрийски. А Немайн всё-таки ирландка и скорее использовала бы огамические письмена. Да и не божеское это дело - закорючки рисовать. С нашествием фэйри тоже помочь отказался. Сказал - не по силе. Не друид же, и не провидец, всего лишь сказитель-филид. Ну, лучший в клане. Но лучший филид - всё равно не друид. Человек, который знает - но не смеет. А грамотку выпрашивал - для изучения. Алан не отдал - с филида ради заполучить диковинку и наврать с три короба станется. А вдруг бумага настоящая? Для верности же решил принести в удачно близкий день почитания Неметоны жертву. По хорошему - нужен был бык. А то и человек, если злые силы настроились забрать жизнь кого-то из семьи. Они злые, но подслеповатые, и хороший друид умел сделать так, чтобы они поверили - тот, кто им досадил, умер. Для этого требовалась другая смерть, а представить одного человека другим проще, чем выдать за человека быка. Или, тем более, овцу. На это нужен великий маг. Как любой воин, Алан имел право на приношение по-воински. Это было и плохо - жреческое сильнее - и хорошо. Если барана в жертву закопать, мясо пропадёт. А если зарезать и слить в воду кровь - только кровь и потеряется. Не так уж много за надежду. Ну и конечно, на праздничной трапезе поставить перед Неметоной корзину яблок. Или слив? А лучше всего вперемешку...
   Алан заглянул на южную половину дома. На него дружно зашипели. У женщин были сложности. Жданые, и в тихие времена почти приятные. Женщины помогали двухлетней Майрит наряжать Неметону. Так уж заведено - должна одеть самая младшая девочка в семье. Когда серьёзная уже - хорошо. Когда совсем младенец - тоже неплохо. Можно дать подержать в руках каждую тряпочку - да и сделать всё как надо. А вот так... От этого, может, жизнь семьи зависит, а несмышлёныш обрадовалась своей важности, и вот хочет сделать из ольхового поленца сущее чучело. Ну как Неметона обидится? А заставлять нельзя... А уговоров наглое дитё не понимает. Оставалось махнуть рукой да прикрыть дверь поплотнее. Да пойти самому яблок для Неметоны нарвать. Может, оценит? Барана-то уже выбрал. Осталось дождаться послезавтрашней ночи.
   Когда на дороге показался раздутый от быстрого аллюра дракон королевского разъезда, захотелось презрительно сплюнуть. Королевские рыцари всегда готовы помочь против разбойников-людей, охотно затравят любого зверя, от волка до виверны, но с фэйри тягаться не брались. Только руками разводили - мол, пользы от нас тут нет. Репутация их осыпалась вниз, как листья клёнов по осени...
   Но на этот раз вместо плевка вышел свист. Пониже дракона - матерчатой трубы, горизонтально привязанной к копью - вился длинный красно-зелёный вымпел. Да и всадник держался в седле необычайно прочно и ровно. И ноги держал высоко. Не по-людски. Алан споро зашёл в дом.
   - Поднимай, мать, семью, - сказал жене, - Глазам не верю, но сюда едет светлый сид, да ещё и под королевским знаменем. В седле сидит как-то не по-нашему. В ногах валяться будем - а помощь вымолим...
   В ногах валяться не пришлось - а вот от кубка вишнёвой настойки ни командир разъезда, ни его подчинённые не отказались. Причём оказались никакими не сидами, а самым что ни на есть передовым охранением королевского войска. Возглавлял разведку старый знакомец - сэром Кэррадоком, многие годы ходящий в дозор вдоль юго-западного тракта. Этого рыцаря Алан пока уважал - при нём подобных безобразий не творилось. Больше того - ходили слухи, что он единственный выступил против негодных тварей. И даже поразил одного стрелой. Выслушав описание бед, Кэррадок хмыкнул. Не поленился - вышел за ворота, где ветер лениво шевелил листок пергамента. Лично вручать охранную грамоту красным курткам хозяин побаивался. Принялся читать - быстро, ловко, даже и губами не шевеля, точно священник. Потом весело захохотал.
   - Меня надул этот чёртов городской? - поник хозяин.
   - Тот тип, что тебя надул, он скорее холмовой, - Кэррадок продолжал посмеиваться, - а если не сид, так похож на них. Ни слова не соврал, а обманул! Грамотка настоящая, да и пальчик приложен самый тот. Одна беда - выписана не на тебя. А на Робина Доброго Малого.
   Вот тогда Алан всё-таки плюнул. Робин Добрый Малый, конечно, не красные куртки - зато, пожалуй, самый известный мошенник своего времени. Получеловек, полуфэйри, не пристал ни к тем, ни к этим, любит весёлый розыгрыш да злую шутку. И, говорят, добрых да бедных не обижает. Фермер задумался - то ли он за последнее время разбогател, то ли освинел. Первое - хорошо, да вряд ли.
   - В другое время я бы тебе посоветовал спуститься в город и пожаловаться сиде Немайн лично, - заметил рыцарь весело, - И барана прихватить с собой живьём. А лучше не одного, а десяток. Она ж теперь хозяину заезжего дома дочка. А он богатый, что ему один баран. Но есть способ лучше... Твоя третья невестка ж озёрная?
   - Озёрная, и что? Веру нашу приняла, с мужем венчана, - на всякий случай добавил хозяин.
   Сэр Кэррадок вскинул бровь, но комментировать сомнительное утверждение не стал. Ну, выгораживает дед родню, так что тут такого? Крестить-то озёрную - для порядка, чтоб была как все - забыли вряд ли. Венчание же больно дорогая процедура. Горожане не все себе позволяют. Многие просто оглашают, по какому уговору вступают в брак. Несколько видоков от разных кланов - если люди хоть сколько важные. А так - объявят перед соседями, и дело с концом.
   - И хорошо. Тут с ней поговорить хотят.
   - Кто?
   - А чья у вас охранная грамота на воротах, та и хочет.
   Подкрутил ус кверху, сунул ногу в странное треугольное приспособление, плавным движением даже не вскочил - поднялся в седло. Поймал недоумевающий взгляд.
   - сидовская езда, - сообщил, - ну про Немайн ты же знаешь. Так чего удивляешься? Говорят же - с кем поведёшься... Жди гостей!
  
   Оруженосец сэра Кэррадока теребил в руках тубус с посланием, как девица платочек. По-лошадиному косил глазами.
   - Ну озёрная, так озёрная, - протянула сида, - нам всё равно мимо этого хутора двигаться, так?
   Сэр Эдгар кивнул.
   - Скорость у колесницы выше, чем у всадников. Если ты разрешишь мне задержаться для разговора, я быстро тебя нагоню. А ещё могу вырваться вперёд - и тогда просто подожду тебя немного.
   - Нет. Если ты настаиваешь на этом разговоре, мы подождём всем отрядом.
   - Я не могу настаивать. Я рядовая ополченка, - устало напомнила Немайн, - командуешь войском ты.
   - В любом случае ты - сида. Мы не можем двигаться без тебя. Уж прости, но в способность священника управиться с несколькими десятками фэйри я не особенно верю. У епископа Теодора и с десятком-то получалось не всегда. А этот ещё не прижился.
   - А ты - командующий. И я намерена выполнять приказы.
   - Тогда - прежний порядок следования.
   А порядок - как у лорда Китченера Хартумского: "учёных и ослов в середину каре". Кавалерийского, в данном случае. Немайн чувствовала себя сложным вооружением. Осадным орудием. Которое везут, обслуживают, прикрывают. Уж наверняка позволят самой выбрать себе позицию. Одна загвоздка - не выйдет ли пшика, когда сероглазую гаубицу попросят сделать решающий выстрел.
   - Самоходная сида, - бормотала Немайн под нос по-русски, - на базе колесницы "Пантера" ausf G. Основной калибр: чёрт его знает, что. Вспомогательный калибр: баллиста малая, модель III/VII. То есть третий век, модернизированный в седьмом. Кривыми ручками из двадцать первого. У мехводихи ещё есть алебарда дамская четырёхручная.
   Как Анна ухитряется оперировать этой оглоблей, он только диву давался. Когда - перед самым отъездом - епископ Теодор приметил над колесницей Немайн шестиметровую штуковину с листовидным наконечником, да острым крюком на конце, слегка позеленел и припомнил, что вот этим-то и дуэлировали те дамочки, чей поединок он судил последним.
   - Без колесниц, что ли?
   - Конечно, без! Твоя будет первой боевой за долгие столетия. Со времён Боадикки, пожалуй.
   Клирик тогда только хмыкнул. А теперь время от времени, перехватив поводья, наблюдал, как колесничая упражняется с длинным копьём. Рыцари - и даже норманны - на это время отодвигались на почтительное расстояние - чтобы не попасть под внезапный выпад кружащегося и пляшущего копья. Широкий мечевидный наконечник оказался оружием преимущественно рубящим. Длина же копья объяснялась соображениями баланса - держала оружие Анна почти за середину. Даже ближе к наконечнику, чем к подтоку. И всё равно длины хватало на то, чтобы отогнутый под прямым углом от главного лезвия шип время от времени проносился перед носом у лошадей. Которые не обращали на опасное представление особого внимания. Приучены...
  Анна училась колесничному бою. Знала - пригодится. На празднике покрасоваться. Голову сорвать на дуэли сопернице. Оказалось - не только. Колесница неторопливо - и на том спасибо - катилась по римской дороге. Рыжие лошадки - две коренные в хомутах, две пристяжные в ременных постромках - искренне недоумевали, с чего это представление происходит не на ипподроме? Никогда же так не бывало!
  Сначала, для разминки, повторила основные приемы. Первый и главный - рубка вдоль бортов. Потом - разрезание, приём всё больше против конных и колесниц. Укол острием, удар крюком - главное во фронтальном и ретирадном бою. Затем настал черёд блоков и работы крюком: поднимание, вспарывание... Очень мешали щиты - но в бою они нужны... Руки будут заняты поводьями или копьём. Немайн с интересом следила за тренировкой. Срастись у наставницы толком сломанная рука, Анна бы попросила показать сидовский стиль. Наверняка ведь отличается.
  Вот с чем Клирик никогда бы не сравнил отрывисто-размеренные движения Анны, так это с танцем. Скорей её упражнения напоминали молотьбу - с той разницей, что молотят сверху вниз... А тяжёлое копьё может прилететь с любой стороны. Выглядело - впечатляюще. Движение листовидного клинка не прерывалось ни на мгновение. При этом крутилась эта махина в одной руке. Придерживалась одной кистью. Сила для сокрушительного удара накапливалась понемногу - а потом обрушивалась в вихре с фурией инерции. Встретив пустоту, переходила в полёт связки. Затем следовал новый удар. Двумя руками древко Анна прихватывала, только отрабатывая блоки - но и тогда грозное движение не останавливалось.
  Закончив очередную тренировку, Анна укрепила копьё вертикально. Сердито плюхнулась на своё сиденье.
  - Плохо, да? - спросила, но ответа ждать не стала, начала оправдываться, - так я ж не героиня... Была. Просто гонщица. Раньше, говорят, с детства колесничному копью учили.
  - Для поединка великолепно, - Клирик не скрывал восторга, - и для боя против нескольких противников, наседающих с разных сторон. Средняя дистанция твоя. А вдали и вблизи - моя работа. Баллистой и клевцом. Хорошо бы пришлось только баллистой. Чует сердце, что рано или поздно твоё умение нам понадобится, и скорее рано... Хотя если на римской дороге мы стреляем и дерёмся убедительно, то что будет, когда отойдём немного в сторону, на бездорожье? А уж в холмах... Кстати о холмах - откуда здесь взялась озёрная?
  И откуда может появиться озёрная вообще?
   - Затесалась, - пожала плечами Анна, - от тропок в Аннон, конечно, далековато, но тут народ побогаче, чем горцы. А озёрные ох и переборчивы. Так что и у равнинных девок, бывает, женихов отбирают...
   От тренировок была и ещё одна польза - хоть ненамного, да оставлял в покое викарий. Епископ Дионисий послал в поход против нечистой силы собственного заместителя. А тот норовил не просто держаться поближе к колеснице - он трепал языком, не переставая. Неужели так прикормился альмиными пирожками?
   Клирик прекрасно понимал - человек в чужой - пока - стране инстинктивно жмётся к тому, с кем в состоянии объясниться. Латынь язык для сицилийца почти иностранный, канцелярский. А по-гречески можно поговорить только с Немайн. Против умной беседы - желательно не на церковные темы - Клирик бы не отказался. С удовольствием послушал, например, о морском путешествии на дромоне, о жизни в византийских городах Сицилии, узнал, что из себя сейчас представляет Рим, как живётся италийцам под лангобардами...
  Увы. Викарий жался к колеснице, как охотничий пёс к стремени, а говорил даже меньше. Собаки хотя бы лают. Клирик догадывался, что мешает разговору, и про себя поругивал епископа Дионисия за раззванивание доверенной ему тайны. Мол, неужели нельзя тихонько, с оказией, отправить весточку в Рим? Нет, ему нужно обсудить новость со всей миссией! Обижался Клирик зря. Викарий до всего дошёл сам, и теперь страдал от неуверенности. Даже привычные священские обращения "дочь моя", "раба Божия", "сестра во Христе" не желали лезть с языка. А ещё в голове крутились видения... И все на одну тему: как появилась на свет Августа Августина.
  Не роды тела - а зарождение духа. Безусловно, греческого. Очень странного - для кого угодно. Даже для базилиссы. Особенно для базилиссы. Но - греческого.
  Царевне положено знать и уметь многое. Августина знала и умела куда больше, чем можно ожидать. Вот только направленность этих знаний и умений была немного неожиданной. Если забыть, что она дочь Ираклия. А значит, исключение изо всех правил.
  Багрянородная - появляется на свет не в порфировой палате - в походной палатке. И сорока дней не проходит, мать поднимает над головой хнычущий свёрток. Чтобы видела. Игольчатый ветер горной зимы колется, но слёз из серых льдинок не выбивает. В них, полных недоступной взрослым мудрости, пляшут огни горящего Тбилиси и сверкание хазарских клинков.
   Этого мало - мелькают и другие картины. Годовалая базилисса - тряска походного фургона, то-то рессоры придумала, играет персидскими украшениями. Нет, не просто украшениями. Кольцами. Кольцами лучников - аристократов. На многих - следы крови. Плохо отмыли. Хорошо, хоть отрубленные большие пальцы из них вынули... Двухлетняя - на руках отца-триумфатора входит в Ксетифон. Видит унижение старинного врага, склонённые затылки заносчивого царя, несторианского патриарха-еретика, жрецов-солнцепоклонников, святыню Креста Господнего, похищенную некогда персами из разорённого Иерусалима... А вот - ушастому кошмару шесть лет. Ну а что же она, как не кошмар, - для нянек да евнухов? Не играет, не молится, не вышивает. Возится с верёвками и деревяшками. Вот около двери очередная конструкция... Вроде той, что потом появится в церкви Кер-Мирддина, только похлипче, и повыше. Не для поклонов, для другого. Сидит - карлицей, платье-то, как у взрослой, до полу, стул - высокий, чтобы за большим столом сидеть было удобно. Стол завален фолиантами, хотя попадаются книги поменьше, тетради, даже свитки. Иные сверкают каменьями с золота окладов, иные грызены мышами, иные ластятся переплётом из человеческой кожи. Девочка с трудом переворачивает огромную страницу. Воровато оглядывается. Становится на стул коленями. И, прижав непослушные листы бумаги локтями, всматривается в схемы боевых машин... Открывается дверь. Склонённый в поклоне евнух приглашает чудовище отзавтракать с родителями, недоумевая, как эта крохотулька затащила наверх бурдюк с водой. Из которого ему за шиворот льётся струйка воды...
  Викарий помотал головой, как кот, которому в ухо залетела пчела. Поход был временным облегчением, потому как о возникшем подозрении - а тут была прямая уверенность - следовало сообщить в Рим. Пока не закрылась навигация. Но Дионисий, умнейший человек, наверняка всё понял - и ничего не предпринимал. Это почти наверняка означало новую серию дрязг папской курии. Которые догнали их даже на краю земли...
  Командующего армией между тем начинали беспокоить подозрения, что конница скоро перестанет считаться родом войск, решающим сражение. Даже продемонстрированная сидой уловка - стремена - предощущения не отменила. От колесниц-то отказываться никак нельзя. Пусть каждая квадрига - это четыре боевых коня и всего два воина. Причём сражается только один. Но колесница быстрее, воины в ней защищены от стрел, и вполне могут противостоять пехоте. И если "Пантера" стоит в содержании, как двадцать пехотинцев, то всего как четыре рыцаря. А если сиду попробуют задавить пешей массой, она сбежит или запоёт...
  Колесница легко уйдёт и от конницы. Сэр Эдгар пару раз взвинчивал темп передвижения, чтобы дополнительно испытать колесницу, так рыцари как бы не отставали. Несмотря на стремена. Впрочем, не освоенные толком. Иные и вовсе в них ноги не вставили. Сыграла роль рыцарская самоуверенность. И если ополченке - пусть и богине - допустимо собираться в дорогу несколько дней, то рыцарь по слову короля прыгает в рогатое военное седло, и готов мчаться на битву. И переучиваться верховой езде ради трёхдневного похода ему не стоит. И по старинке с ворогом управится. А уж после похода, с чувством, с толком, с расстановкой освоит новую штуковину. В том, что Немайн дурного не посоветует, воины были уверены. Но находили себя отменными бойцами и так.
   сида отчасти решила проблему, объявив стремена средством от фэйри. Припомнив, что сиды не врут, да лукавят, Немайн хитро прищурилась. И выдала секрет Полишинеля - фэйри любят пугать коней. А стремена помогают удержаться в седле. С первым поспорить никто не мог - это знали даже дети. Второе было чистой правдой. Отлить стремена хотя бы из бронзы не успели, и сейчас они выглядели как верёвочные петли, укреплённые понизу металлическими пластинами.
   И всё равно, вместо того, чтоб просто всунуть ноги в эти петли, многие рыцари и благородные воины из полудесятка кланов, пожелавшие способствовать благому делу, продолжали ехать по-старинке, очевидно, собираясь воспользоваться стременами только при тревоге.
   Сэр же Эдгар перешёл на более практичные мысли. Зачем Неметоне нужна какая-то озёрная, да уже и совсем не дева, было непонятно. Создавалось впечатление, будто она хочет сидовским непонятным обычаем намекнуть о чём-то командиру. Чтобы не подрывать авторитет. Указать на ошибку поделикатнее. Нет, чтобы прямо и доходчиво - но на ухо. сида же громко говорит, да загадками. А он рыцарь, а не король. Ему мистические послания толковать не положено! Нет, ему нравится, что в армии есть сида. Спокойнее, когда точно знаешь - никакая волшба не поможет врагу, что всё решат честная стрела и честный меч. Колесница - тоже хорошо, и стреломёт сидовский - совсем замечательно.
   Вот только с окрестных холмов на королевскую армию крестятся пастухи да земледельцы. Не благословляют, а открещиваются, как от нечисти. Иные свинопасы убегают. Кое-кто кланяется. В землю носом. сиде, что ли? Или всем оптом? Неужели фэйри так заели? Как в старых песнях...
   Персонажем легенды ощущать себя оказалось неприятно и неловко. Неловко - потому, что мальчишество это - ехать родной земле, как по удивительному и непонятному волшебному миру. А с каждой милей армия всё глубже погружалась в сказку. Сэр Эдгар почувствовал себя Пуйлом, богом и древним королём Диведа, который однажды проснулся, обнаружив, что все люди в королевстве, кроме него с женой, исчезли, а страна превратилась в дикую, неухоженную и неизведанную землю.
   Немного утешало то, что армия шла на юг. Юг, насколько сэр Эдгар помнил, числился домом Солнца, стороной добра. Это могло быть хорошим предзнаменованием. С другой стороны, шла она с севера, со стороны тьмы и зла. Это было плохо. Получалось, что разбойники-фэйри - добро, а он, Эктор Арборский, зло? Или это такая языческая шутка?
   Сэр Эктор перекрестился и прочёл молитву Богородице - по-ирландски и на латыни. На него оглянулись священник и сида. Ну, этот ясно - латынь услышал. А на что Немайн намекает? Вот взбрело ей поговорить с озёрной. С дружелюбным волшебным существом... Зачем? Что вообще мистического на носу? Такого, чтобы не друид догадаться мог? Лугнасад уже прошёл. До Самайна далеко... Что между? Мабон? Тоже нескоро... Да как такое можно забыть! Послезавтра день Неметоны! День, когда покровительница священных вод Британии незримо присутствует в каждом доме - если позовут!
   А лес с разбойными фэйри - завтра. Лучше всего атаковать, когда сила богини на подъёме? Наверное. Всё-таки там десятки фэйри. А Немайн, пусть и сильнее их всех, одна. Решено. Пусть в свой день Неметона вместо призрачного путешествия повоюет немного. Так что, когда показался известный хуторок, сэр Эдгар попросту объявил днёвку.
   - Не дело уставшими в бой идти, - сообщил он, - а сэр Кэррадок за это время нам попытается пленного взять.
   Вдруг, осенённый, подошёл к колеснице и спросил тихонько:
  - Немайн, тебе озёрная не в жертву нужна? Не то, чтобы я против, но её клан это пятая часть королевского домена. Их даже больше, чем Вилис-Кэдманов. Учти это. Про Гвина не говорю - раз девка крестилась, для него - отрезанный ломоть.
  - Я христианка, - поспешил напомнить Клирик, - а ты нет?
  - Забыл. Прошу меня простить.
  - Извинения приняты. Но впредь постарайтесь, добрый сэр, не забывать исповедуемой веры. И того, что я тоже верую в Христа.
  Сэр Эдгар слегка поклонился и отправился раздавать распоряжения.
  Анна хихикнула.
  - Что тут смешного?
  - То, что в твоём присутствии, похоже, христианкой остаёшься только ты. Остальные вспоминают старую веру.
  - А ты?
  - А я ведьма. Я и не забывала. Поэтому мне сида-христианка очень по душе. Не надо на половинки разрываться. Но посмотри на христово воинство! Ни одной целой ольхи не оставили! Весь Дивед ободрали!
  Клирик присмотрелся к эскорту. Воинство гляделось грозно. И удивительно современно - до камуфляжа не дошло, но на шлемах у рыцарей красовались венки из зелёных веток. Обрадованное, что палаток ставить не придётся, войско шпорило коней, спеша наперегонки договориться с хозяином о занятии под квартиры всяких на то пригодных пристроек, да о прибавке сена к овсу из тороков. Такой корм для лошадей куда полезнее. Скоро немало монет поменяют хозяина - разбой разбоем, служба службой, а ферма, пусть и зажиточная, не заезжий дом, чтобы кров, стол и уход за лошадьми воинов обеспечить бесплатно.
  Анна могла всадников обойти на четыре корпуса, но не торопилась - для сиды-то с ученицей место в доме найдут. А для этой сиды да в эти дни - все находят. Иначе не уродятся ни яблоки, ни груши, ни слива, ни вишня, ни смородина. И рыба ловиться не будет. Да и купаться в реке станет ой как небезопасно.
  - Не понимаю, - признался Клирик, - До боя далеко, завянут. Ну, это ладно - на марше тоже всякое случается. Так что ребята с холмов, кто в темном да в зелёном, кругом правы. Но вот рыцари - все в белом и красном. В лесу - самое заметное сочетание, хуже только желтое с красным. Может быть. И чему тут помогут несколько веток на голове?
  - Это чтобы тебе было легче своих отличить. Нас даже за Дикую охоту принимают. За твою. Оттого и крестятся - по доброй твоей славе. Ну а как ещё можно понять в эти дни поезд сиды со странной посадки всадниками?
  - Так они правы! Мы и есть. Охотники королевской службы. Дикие. Но - симпатичные. А что командует сэр Эктор, им с холмов не разобрать.
  Анна не ответила. Задумалась. Ненадолго.
  - Наставница, взгляни. Озёрную ведут.
   Немайн развернулась к стреломёту спиной, к хутору глазами. Каждый дом в Камбрии был чуть-чуть крепостью. Так что прикрытый постройками и частоколом двор был оснащён входом, по монументальности немного уступающим воротам Кер-Мирдина. Только за этими воротами не было вторых. Немудрено: они были самым крепким укреплением в усадьбе. Вот в эти, распахнутые настежь, створки, и выводили навстречу судьбине очень несчастную молодую женщину. Словно на заклание. То есть, все - с чувством исполняемого долга. Жертва - с недоумением, за что её так жестоко... Вот именно по поведению озёрную Клирик и определил. И по белому одеянию. Традиционному для дев Аннона - такое у озёрных правильное название. Красителей у них, под водой, что ли других нет, кроме солнышка? Отбеливать холст трудно, пачкается белая одежда легко, стирать... Что такое стирать в седьмом веке, Клирик уже повидал. Именно из-за этого процесса благородные девы и дамы время от времени приставали к мужьям, пытаясь вызнать - не прокормит ли хозяйство рабыню-другую? Вон у ирландцев - рабыни и стирают, и тесто месят, и свиней пасут... Лепота. Да и в Камбрии при римлянах так было. Пока свободных да благородных не набилось не в прокорм. Тогда вдруг и выяснилось, что если хозяину нужно делить с рабом свой кусок, да кусок жены и детей - рабский труд совсем неэффективен...
   А озёрная, несмотря на испуг, хороша. Золотистые, с уклоном в червонное золото, волосы. Белая - да и не слишком - кожа. Издали показалась очень высокой. Оказалась - тонкая. Росточку маленького, хоть и повыше Немайн. Зато вся узенькая, вытянутая. Кисти рук почти как у сиды. Мальчишеские бёдра, при этом ноги от ушей. Лицо - овальное, острое. И ступни - пусть узкие, но длинные. Даже слишком.
   Получалось - общие черты есть, но перепутать с круглолицей сидой - действительно позор. Сэр Кэррадок оказался прав по всем статьям. Озёрные в Диведе водятся. Клирику пришлось напомнить себе ктулху фтхагн, с которого началось камбрийское бытие. Нельзя верить первому взгляду! Зато озёрную стоит хорошенько порасспросить.
   Клирик ещё не решил фундаментальный вопрос бытия - "играть или жить". Но роль пытался соблюсти как можно точнее. А потому выпрямился, опершись здоровой рукой на сиденье, а зажатой в лубке - на щит. Больная рука ответила недовольным прострелом. Повернулся к хозяевам. Так удалось затушевать единственное, что в образе лунной эльфийки было не сидовского - рост. Ну и выражение лица вышло - неласковое.
   Озёрная увидела сиду, ноги подкосились... Но ничего, в обморок не хлопнулась. Да и остальные - смотрят с почтением, трясутся, но в ножки, как придорожные свинопасы, не падают.
   - Что вы ей про меня наговорили, что дева Аннона и на ногах не стоит? - набросилась на хуторян Немайн, пытаясь сообразить, не устроить ли очередные обнимки, - Мшелые байки про худший день в истории Коннахта? Так это было давно, далеко и неправда! Подойди сюда, девочка. Успокойся, я добрая. Сегодня, по крайней мере. Вот так. Посмотри мне в глаза, - Клирик припомнил общее, с трудом сдерживаемое желание, возникающее при первом знакомстве, наклонился, - Пощупай уши. Да-да. Тебе разрешаю. Можешь даже чуть-чуть подёргать... Заметь, такую фамильярность я позволила только сёстрам - каждой по разу. Иначе какие они сёстры, если меня за уши не таскали, спрашивается? Теперь покажи свои.
   Клирик откинул соломенное золото назад. Не удивился, когда ушки оказались островаты. Вот если б оказались как у него - звериные. А так... Обычные. Самую малость заострены в верхней части. Таких "полуэльфов" в двадцать первом веке он на улице встречал. Оставалось констатировать: озёрная - человек, хотя немного странный. Не писаная красавица, как в сказках, но весьма симпатичная особа. Остаток какой-то старой расы, вроде пиктов, что ли? И о чём с ней говорить?
   Живую озёрную Клирик потребовал у сэра Кэррадока в качестве Луны с неба. Перед самым походом. Зашла речь о давешней истории с проверкой на счёт. Рыцарь, зачастивший по вечерам в "Голову", очень потешался, насмехаясь над принявшим сиду за озёрную деву недотёпой. Настолько едко, что Клирик заступился за фермера, вживе не видевшего ни тех, ни других. Специально, чтобы не раздражать неверием в мифологию, оспорил не существование озёрных в принципе - а вот именно здесь. Заявил, что уж в Диведе озёрных-то нет. Вот и не с чем сравнивать - сиды-то редки. Кэррадок на это пожал плечами и сообщил, что озёрные есть, только очень Немайн боятся. Потому ни одной на эту ярмарку, и верно, не приезжало... Вот Клирик и попросил - познакомить хоть с одной. И рыцарь на ясном глазу дал - и легко сдержал обещание.
   Теперь нужно о чём-то с ней всё-таки говорить. Немайн попыталась потянуть время...
  - Считаешь до скольки? - вот с этого, традиционного уже, и начала.
  - До пяти, - страх в глазах озёрной вырос и плещется, выбрасывается на брови, щёки, губы...
  - Врёт. Она в дун на рынок ходит, - гудит один из благородных воинов, сбив ольховый венок на ухо, - у моего дяди, пасечника, за мёд торговалась. Хорошо считает. И даже обсчитывает, зараза!
  - Но я же теперь крещёная! А в Анноне не умела. Ей-богу... Ой...
  - А если вернуться придётся? - Немайн скептически склонила голову на бочок. По сказкам, возвращение озёрной - обычное дело, если муж не понравился. Мычащее приданое, понятно, при этом исчезало вместе с озёрной. И со всем приплодом. Что, в общем, вполне соответствовало кельтской традиции брака с равными правами мужа и жены.
  - А не придётся. Добрый у меня муж. Семья богатая, клан сильный. И - на земле хорошо. А в Анноне всегда сыро. Вечно вода под ногами хлюпает, - озёрная, словно для иллюстрации, хлюпнула носом, - и земля под ногами гнётся.
  Клирик начал что-то понимать. Образ гнущейся под ногами земли был знаком, и отзывался неприятной виноватой печалью. Ну не был он любителем ни рыбалки, ни охоты. А знание, что не слишком приятный, но в чём-то и притягательный ландшафт, через несколько дней будет полностью уничтожен, немного меняет его восприятие. Это называлось программой омоложения древних озёр. Результат - восхитительный. "Зелёные" рвут чубы друг другу, а концерн получает сорок рыбхозов в качестве подшефных хозяйств. Наверное, именно после этого за Клириком и укрепилась репутация специалиста по невозможному.
  - А выходить из Аннона страшно было? - болотные тропы - штука подлая. Хотя как-то ведь и скот выводить ухитрялись. Гати? Известные только нескольким посвящённым? Иначе все бы про них уже знали, - Наверное, шаг в сторону от друида - смерть.
  - А как ты узнала, что меня друид вёл?
  - А кто? Гвин, что ли?
  - У нас и другие боги есть! Гвин - он король сидов, да. Но есть ещё Амаэтон, Гверн, Мабон... Талиесин захаживает. Но редко. И ты! Тебе по два человека каждый год приносим. На день Неметоны и весной, чтобы ты страну не затопила. Но боги, конечно, невест не выводят. Иногда себе берут...
  Наверное, в омут. В наступившей тишине отчетливо скрипнули зубы сиды. Одно хорошо - епископский викарий по-валлийски ни бельмеса.
  - У кого это - у нас? - поинтересовалась Немайн вкрадчиво, точно епископ Дионисий на суде.
  - У нас в Анноне...
  - Ты же не хочешь туда возвращаться?
  - Но там отец, мама... То есть и родная и три остальных. Тётки, сёстры..
  Кажется, с мужским полом у них дело швах. Не рождаются?
  - Братья у тебя есть?
  - Нет. Но это только нам не повезло. У соседей и по два мальчика случается. Зато у меня все мамы живые...
  - И это фэйри обвиняют в подбрасывании подменышей... Дураки. Это не работает. Сколько ваших каждый год тонет в болотах?
  - Тонут, - озёрная задумалась, - я тогда так далеко считать не умела. Больше пяти... Может, семь?
   - Как видишь, жертва не помогает. Так вот родне и передай при оказии...
   Разговор понемногу прояснял картины подземной жизни - а на деле жизни на плотных растительных покровах да мелких островках среди торфяных болот. Успокоившаяся озёрная - поняв, что от неё требуется и правда именно разговор, охотно вспоминала детство да девичество. Клирик уже почти и не слушал, только поощрял подробности, чтобы было потом что спокойно проанализировать. Не нравилось ему соседство с цивилизацией, приносящей человеческие жертвы. Пусть и обречённой. Память подсказала - подобная история произошла с инками. Осколок жестокой империи ухитрился пережить её на полвека в недоступной горной долине. Потом испанцы вызнали нужные тропы. Здесь же сложилось равновесие - а всё потому, что болотная община приобрела репутацию волшебных существ.
   Праздник - как любой новый день, должен был начаться с вечера. Раз уж в день Немайн нельзя жечь огонь - кроме как для отправления кормящего мастера ремесла - вечерний пир сразу после захода Солнца был единственной горячей трапезой суток.
   Немайн отвели самое почётное место. Стол круглый, но южная, добрая, сторона считалась более почётной. Клирик понимал - происходит неладное. Но сэр Эдгар против подобного ущемления своего статуса не протестовал. По правую руку сел хозяин, по левую пристроили викария. Осторожно поднесли первое блюдо. Овсянка! И все дружно принялись коситься на сиду. Видимо, желая посмотреть, как она будет давиться этой гадостью.
   Или что? Клирик припомнил - в патриархальных семьях едят после того, как даст отмашку глава семьи. Похоже, сейчас эта роль на нём. Взял ложку. И - вовремя - вспомнил.
   - Святой отец, благословите трапезу, - громко попросила сида по-валлийски. И тут же тихо повторила по-гречески. Молитвенно сложила руки. И принялась повторять за греком молитву Господню. Громко. По-валлийски.
   На первых словах - только выпученные глаза хозяев и гостей. Но уже с третьего слова вступили воины Вилис-Кэдманов, за ними - королевские рыцари. А там и все остальные. Только озёрная сидела с открытым ртом. На её глазах происходило странное - но только теперь, воспитанная в многобожии, она начала понимать - разница между людьми и божествами предков гораздо меньше, чем между ними обеими и творцом вселенной. Раз уж сида не считает зазорным молиться его сыну. Который ещё и человек...
   А потом всё равно была овсянка. И беспокойные взгляды хозяина. Алана ап Милля очень беспокоило поведение Неметоны. Жертвы он принести не успел. И теперь совсем не был уверен, как и какие требуется приносить в дальнейшем - раз богиня крестилась. Пытался помочь делу, подав излюбленную сидами пищу - так вот, угрюмо ковыряется в тарелке. Неужели старые былины врут? Не может такого быть! А там подробно описано, что сиды, у которых овёс в холмах не родится, сидят на ячмене, и хлеб из него пекут. Овёс ради праздников у людей выменивают. И сама светлая Дон, бывало, заглядывала к фермерам разодолжить тарелку-другую овсяной муки для маленьких дочерей...
  От ненавистной каши Клирика спас разъезд. Картина была - заглядение. Особенно сэр Кэррадок впереди - ух, хорош. Ухваченный одной фибулой - свежее поветрие по неторопливым меркам мод раннего средневековья - плащ колышется в такт быстрым шагам. Венок на голове, от чего вид слегка вакхический, на щите - вязь букв: "Иисус Христос, царь Иудейский". В руке, за волосы ухвачена рыжеволосая бородатая голова. Без тела, естественно. Сам при этом доволен, точно кот, принесший хозяйке мышь. Того и гляди, начнёт лапкой усы умывать. Ох, ты... Ну не умывать, подкручивать, но начал!
   - Это человек, - рыцарь обращался к командующему, но косился на сиду, - всё тело я тащить не стал. На ушах у него было вот это.
   Воск!
   - И вот этих мы терпели почти месяц? - Алан грохнул кулаком по столу, развернулся к сэру Эдгару, - Утром у тебя будет половина моих родичей в качестве воинов...
   - Много чести разбойной швали. Лучше дай мне проводника, чтоб эту рощицу хорошо знал. К утру разбойников в живых не будет! Выступаем немедля. А то обеспокоятся отсутствием этого, - кивнул на мёртвую голову, - сторожкие будут. И - до утра обойдёмся без попа. Пусть посидит в безопасности.
   Сэр Эдгар собирался залезть в лес. Ночью. Против врага, превосходящего числом. На радостях, что враги - люди. Немайн поспешно сообщила викарию. Что разбойники люди, что возможна бессудная расправа. Тот резко кивнул. Потом запнулся - как всегда. И вдруг тихо и быстро выпалил:
   - Тут же никто не понимает греческого... Святая и вечная! Ты переведёшь мои слова к этим людям? Хозяевам?
   - Да, говори скорее. И впредь обращайся ко мне попроще. Хотя бы на людях.
   - Хорошо, сиятельная дева, - понизил викарий августу на пару рангов.
   Скороговорка. Ответ хозяина. Перевод. Прощальные кивки. Колесница. И тут... Сэр Кэррадок спрыгивает с коня. Смотрит - весело и пакостно. Ну да, его ж обидели. Мёртвую голову не оценили. Вместо того - трепались с викарием.
   - Перед боем, ввиду грозящей мне смерти, и выполнив твоё желание, я прошу у тебя, благородная дева Немайн верх Дэффид, знак благосклонности.
   Клирик знал - эта формула не означает сватовства. Но... Рабыню никто и не спросит. "Свободная" после такого должна вешаться рыцарю на шею и болтать ногами. И не особо их смыкать. "Благородная", кажется, действительно дарит вещичку. Типа платочка-шарфика, и рыцарь становится официальным ухажером. Предженихом, имеющим право отгонять от предмета привязанности соперников.
   Что полагается делать богине, Клирик не знал. Но делать-то что-то было нужно, и срочно. Как бы поступила святая ? Или... Оно! Кэррадок обнаглел? Пусть получает!
   - Подойди ближе, мой верный.
   И, едва Кэррадок подошёл к колеснице, Немайн ухватила его голову руками, приблизила... Пауза получилась непроизвольно - у Немайн вдруг ослабли колени. Мир пошатнулся. Именно поэтому из задуманной милой шалости - материнского поцелуя в затылок - вышло то, что вышло. Все видели. Твёрдо и чётко сида чуть наклонила голову своего прекрасного рыцаря - и поцеловала его в лоб. Как покойника.
   - Теперь ступай и исполни долг, - объявила Немайн.
   Перекрестить в спину, как собиралась изначально - совершенно забыла. Не до того. Внутри клокотала злость. На Кэррадока. На себя. На тело. На...
   - Анна, куда ты переложила рубашки? В бой идут в чистом.
   - Так мы ж с утра и оделись...
   - Давно это было.
   - Ясно... - понятливо потянула Анна. Немайн захотелось её пришибить, - Вот.
   сида схватила рубашку, метнулась к дому. Оттуда раздалось:
   - Тазик с водой и комнату без мужчин! И быстро!
   Сэр Эктор с недоумением поглядел на смывшуюся из боевых порядков сиду. Только что рвалась в бой... Что с ней?
   - Догоните, - кинул Анне, - а лучше тут ждите. С людьми и без калек управимся.
   Он был слишком обрадован прекращению мистики, чтобы думать дальше. Сил было достаточно. Надежда на внезапность - хорошая. Чего ещё желать? И отряд вышел за ворота быстрой рысью, оставив на месте колесницу - и двух викингов при ней.
   Обратно выскочила сида скоро. Настолько, что запнулась. Настолько, что не успела закрыть лицо руками. Хорошо, ткнулась не в камушек и не коровью лепёшку, а всего в клумбу. Поднялась, отряхнулась... Вытерла лицо платком. Во двор посыпались обитатели фермы.
  - На щеке забыла... - озёрная смеётся.
  - Спасибо. Нельзя сиде замарашкой в бой идти...
  - Только размазала.
  - А так?
  - А у тебя зеркальца нет?
   - Пока нет. В городе заказала.
   - Возьми моё. За факелом сбегать? А тебе этот рыцарь правда настолько нравится?
   - Я его убью... И не надо света, я и так хорошо всё вижу...
   - Правда убьёшь? - лукавый взгляд.
   - Ещё слово - и тебя убью... Анна, гони.
   А перевалиться через бортик - не успела. Возникло новое препятствие - девочка. В руках кукла. Очень грубая: полено из неошкуренной ольхи, замотанное в разноцветные тряпочки.
   - Не уезжай.
   - Почему?
   - Праздник. Твой. А обычно у нас вместо тебя кукла сидит. Взрослые говорят, если есть кукла, то и ты есть. Как бы. Я не понимаю.
   - А, это я? Не скажу, что похожа. Наряди её в белое. Хочешь страшный секрет? Я и без куклы есть. Без всяких как бы. И на празднике буду. И вот что - если я не вернусь, продолжай наряжать деревянную куклу. Каждый год. И я буду.
   - А рыцари говорят, громить разбойников очень легко и совсем не страшно.
   - Они рыцари. Им не положено бояться. И мне тоже. И - дай ухо, пошепчу, - сида перешла на шёпот, - А всё равно страшно-то. Аж жуть. Говорю, потому что никто тебе не поверит. А для других - для других я уже кто-то. Богиня, учитель, царица, ангел, сида... Им нельзя бояться. А я пока для тебя - ольховое полено, которое нужно наряжать. А куску дерева не стыдно немножко трусить.
   Ведьма - не сида. Но слух у Анны хороший. Расслышала. Поняла - всё не смешно, всё плохо. Если сама Немайн немного боится. Если симпатичного ей рыцаря, вполне готового под каблук, в лобик чмокнула, оттолкнула. А сама не то, что сохнет - мокнет... Значит, есть шанс умереть. Всем. Даже ей. С кем же это воевать придётся? Как бы не с Гвином. И про ворон забыла рассказать...
   От бездорожья не спасают и рессоры. Особенно на галопе.
   - На Лжедмитрия совсем не похожа, - произнесла Немайн, разглядывая своё начисто протёртое отражение, - и даже на Марину Мнишек... Ну за что мне такое?
   По бортам колесницы скачут норманны. Этим на приказы сэра Эктора наплевать. Старый феодальный принцип: вассал моего вассала. Богиня идёт в бой отдельно от остальных? Отлично! Больше чести!
  
   Сэр Кэррадок мчался в общем строю - да полно, можно ли назвать толпу строем? Первые секунды, когда пьянила ярость погони, когда не выветрился из памяти и крови мятный запах рук богини - был беспечен как все соратники, успел даже отвесить шутку-другую про разбойников, которые уж точно не ожидают, что на них навалится почти четверть королевской армии... То, что красные куртки оказались людьми, Кэррадока не разочаровало в Немайн. Напротив, это означало, что её заступничество помогает и от злых людей. О чём он тоже поспешил всем сообщить. Потом же посвежевший к ночи ветер вымел восторг. Кэррадок начинал понимать, что только что натворил. До этого вечера он мог надеяться. Теперь надежды не было. Немайн ещё утром вела себя как закадычный друг и свой парень в юбке. Он этого не только позволил себе не заметить. Обнаглел. Принял воинское братство за знак женского внимания. И устроил игру, как с деревенской девчонкой! И сида, само собой, чётко показала ему место. Как заигравшемуся псу. А виноват, конечно, сам. Даже простая дочка хозяина заезжего дома имеет право на то, чтобы любая её мелкая просьба не воспринималась как испытание жениха. А уж показать озёрную - не служба, службишка.
   Снедаемый чёрными мыслями рыцарь перестал подгонять коня и понемногу отстал от войска, впав в глубокую задумчивость. В угаре ночной скачки товарищи этого не заметили, и уверяли потом, что в лес он примчался вместе со всеми. Что весьма и весьма отразилось на разбойничьих судьбах. Да и Немайн аукнулось.
  Но самую злую шутку в День Неметоны сыграли красные куртки - и сами с собой. Уж в этот день нападения они никак не ожидали. Даже караулов не выставили. Чем и сделали своё положение безвыходным. Ну, а кроме этого, у сэра Эдгара был козырь в рукаве, пусть он и отказался его учитывать. Потому как сида, оставленная без приказа, не есть сида, оставленная без дела. Дело она нашла себе - и двум своим викингам - сама. Колесница с ленцой болталась вокруг леса, изображая весьма и весьма импровизированное оцепление. Немайн, конечно, видит ночью лучше, чем днём. Но лезть в лес колесницей и днём - не лучшая идея. Хорошо, Клирик был сердит и не поддался общему благодушию. Перечить командующему - не стал. Просто натянул на "скорпиончика" тетиву. Но поскольку был зол и торопился - забыл перетянуть торсионы. И не стал ждать, пока местный клан пришлёт ополчение.
   Из леса доносились звуки битвы. Ночной бой - штука непредсказуемая. А сопротивление оказалось яростно-отчаянным... И это можно было просчитать заранее. Разбойники, осмелившиеся нацепить личину фэйри, люди безусловно наглые и неверующие - иначе не решились бы выдать себя за потустороннюю и злую силу. Но у всякого неверия есть предел. Особенно после праздничного - а праздновать они начали заранее - возлияния хмельных напитков. Не богине в ручей, а в себя. И тут, когда веселье бьёт волшебным родником из мехов и бочонков - страшные всадники в венках из веток ольхи. Крики умирающих под мечами. В мужество камбрийцев разбойники не верили - и тем легче приняли рыцарей за Дикую Охоту. Те из красных курток, кто не распознал в темноте листьев ольхи и вспомнил охоту Гвина, от которой не убежать, обратились в загнанных в угол крыс. Их хватило на обеспечение рыцарям - не то, чтобы совсем веселья, но нескучного занятия. Те, узнал листья и вспомнил, что Дикая Охота Немайн непобедима, опрометью бросились прочь из леса... Быстрее преследующих всадников. Поскольку бежали на одной панике, без соображения. Что интересно - почти не расшибались.
  Анна медленно вела колесницу сквозь кромешную тьму, напоминая Клирику штурмана, ведущего подводную лодку по приборам. Прибор - это Немайн, которой пришлось споро ворочать головой между дорогой впереди и нацеленным на лес "скорпиончиком", и давать советы вроде держать прямо или взять чуть левее. То, что объезд по левой стороне - акт символический и злобно-враждебный, Клирик, не знал. Угадал, можно сказать. С точки же зрения Анны, сам факт, что лес с фальшивыми фэйри по левой стороне объезжает сида, делал положение защитников разбойничьего логова совершенно безнадёжным. Безотносительно к успехам королевской конницы.
  По бортам так же осторожно перемещались два всадника. Страшная сила. Два первых на Британских островах норманнских рыцаря, как ни крути. И уж на этих - никаких веточек! Ноги - вдеты в стремена. Чего стоит гнилая похвальба вроде крылышек на шлеме, они уяснили на собственных шкурах. Длинные мечи северного типа - дизайн норвежский, сталь Лорна - наголо. За эти мечи викинги были обязаны Немайн едва не больше, чем за выкуп из плена. По деньгам, конечно, вышло дешевле. Но ради заезжего иноземца кузнец не достал бы из тайной закладки железо двадцатилетней выдержки.
  Эта винная классификация качества металла объяснялась кельтским поверьем - если дать слитку полежать в земле, то в окалину обратятся самые нестойкие части. Обычно железо закладывали в землю - так, чтобы дождь доставал, но и воздух проникал. Для простой работы годилась закладка на год. "Марочные" - трёх да пятилетней выдержки слитки шли на оружие. Десятилетний слиток означал тонкую работу под дорогой заказ. Двадцатилетний - работу, выполняемую для близкого или важного человека. Пятьдесят - шедевр, завершающий карьеру мастера. Такое оружие в старые времена мастер закалял в собственном теле, передавая ему всю не истраченную на предыдущие изделия часть души...
   Выскочив из леса, строй можно сбить довольно быстро. Но не мгновенно. Да и то, что происходило, ничего знакомого не напоминало. От валлийцев в оцеплении толку оказалось никакого: ночь, темно, лучшие бойцы ушли в лес вместе с командиром... Против одиночек - они бы управились, как на ночной рыбалке с острогой - плотная тень, неспособная укрыться от пламени факела, превращается в фигурку напуганного человечка - ненадолго, до удара сверху вниз - копьём или мечом. Да и собирать толпу было особо некому.
   Тогда на них и обрушилась колесница... Стремян в Ирландии ещё не знали. Мало того, что колесница была не просто призраком прошлого - квадриг видеть им не доводилось. Не водилось таких в небогатой лошадьми стране! Даже на мирных праздниках у бриттов: на четвёрках гоняли только в равнинном Диведе, да и не похожа была ночная "Пантера" на спортивные квадриги, разве упряжкой - узкая и длинная, закрытая овалами щитов. Инстинктивной реакции пристойно обученной и вооружённой пехоты на атаку тяжёлой кавалерии - сбить плотный копейный строй - не произошло. А осмысленно отреагировать красные куртки не успели. Похоже, вообще не поняли, что за чудовище возникло перед ними. И возопило тоненьким девичьим голоском:
   - Бросить оружие, встать на колени!
   Увы, у баллисты ночью тот же недостаток, что у пистолета с глушителем - не бабахает. Предупредительный выстрел не то, чтобы никого не испугал - остался не замечен. Клирик не сразу вспомнил - ясный сумрак, как от обложных дождевых туч - это для него. Для остальных - безлунная темень, и тени закрытых колесницей звёзд. Этакая туманность, заметная лишь по дрожанию земли под копытами. Которая ужас вызывает, когда вокруг начинают орать благим матом и биться в агонии насаженные по двое на один вертел люди... Ирония - на Немайн набросились беглецы от гнева её Дикой Охоты! Успели увидеть страшную тень, успели испугаться, замешкались было - но сзади неслось злобное ржание, хэканье рубящих ударов, предсмертные вопли, впереди же поджидало всего лишь чудовище. Возможно, виверна. Или дракон. Да какая разница? То, что сзади - не одолеть. Так что отдуваться тому, что спереди... И это был уже не бездумный эффект крысы. Два страха уравновесили друг друга. Самые храбрые из красных курток бросились на плюющееся смертью чудовище - осознанно. Две стрелы их не остановили - а третья ушла мимо.
   Клирик замешкался с командой, а у Анны оказались крепкие нервы. Вместо того, чтобы отвернуть и отрываться, что можно было уже и не успеть, она подняла лошадей в галоп - и, впервые за сотни лет, боевая колесница выполнила атаку наездом. Большую часть работы выполнили лошади. Ужасных серпов на колёсах "Пантеры" не было, но ирландцам хватило копыт и крюка. Анна шарила копьём во тьме на рефлексах. Чтобы защитить лошадок. О себе она доверила позаботиться Немайн. У которой - зрячей среди слепых - были на то все шансы.
   сида била обухом геологического молотка. Сказался рефлекс от встроенного умения работы булавой. Точнее, её разновидностью - брусом. Оно и верно - клевец нужен для пробития доспеха, а кольчуг на её противниках не было. Впрочем, пара ударов - и завязшую в людях и кустах колесницу догнали викинги. Меч в умелой руке - это не неподвижно закреплённый ножик серпоносной колесницы. Анна пытается развернуть упряжку. Получилось! Прощальный шарящий выпад - уже сбоку от лошадиный морд.
   Зацепленный воин не был вождём или героем - но храбрецом. А ещё - молодым неумёхой. Вот и подвернулся под крюк колесничного копья. Колесница повлекла его за собой, орущего благим матом - но уже вполне мёртвого, поскольку зацепило его за живот. Клирик страшное не наблюдал - пришлось сесть на пол, заткнув уши. Наконец, кожа не выдержала... Крюк напоследок разорвал внутрености, и отпустил затихшую добычу.
   Ирландцы оказались шокированы. Всё-таки это были не фении. Ну и зверство атаки сказалось. В легендах крюком всё больше цепляли за шею, красиво отрывая голову. Знатоки находили в этом некоторую эстетику. Да и не видели они в четырёхголовом монстре колесницы. Скорее, порождение хаоса ночи. Их состояние не осталось незамеченным.
   - Сложить оружие!
   И ещё одна стрела - для верности. В молоко! "Пантера" развернулась и была готова к новым подвигам. Почти. Тряска стала почти невыносимой. Стрела ткнулась в край щита, высунула острое жало, самую чуть не проскочив к рукам Немайн. У разбойников оружие - луки да ножи. У кого-то сорвалась рука? Кто-то выстрелил, чтобы не ослаблять тетиву напрасно? Послал стрелу наудачу, в черное молоко ночи? Или - в белую известь щита? Для них-то ни зги, ни звезды. С неба валится холодная морось. Это Камбрия, и это война в Камбрии, как она есть в этот век - тьма, неизвестность, остатки храбрости в сердце, как в кулаке... И наружное спокойствие, только голос почему-то выше, чем всегда.
   - Разбегаются! Потом ловить... Гони по кругу, пусть снова собьются в кучу!
   Куда гнать? Темный массив впереди - лес?
   - Я скажу, будешь править вслепую. Я и вижу и помню.
   - Так нельзя! Правь ты!
   - А стрелять будет кто? Целиться не видя нельзя!
   - А я их копьём...
   Тряску терпеть почти нельзя. Анна слоном продирается назад. Какая она большая! Отваливается щит, хорошо не по левой стороне... Над ухом - свист. Иногда и маленькой быть хорошо! Сбоку! Стрелы роем впиваются в щит. По-ирландски ругается Анна. Визжит раненая лошадь. Кроты! Дневные совы!
   - Свои! Камбрия навсегда!
   Рыцари ещё не знают этого девиза, но поняли. Теперь можно и в атаку. Рыцари... Нет, воины кланов, клетчатые пледы, не алые плащи. Пристраиваются рядом с норманнами, достают мечи.
   - Именем короля! Оружие - на землю! - орёт красным курткам от леса сэр Эктор.
   Те, кто сдался - откуда среди них женщины, дети? - жмутся друг к другу жалкой кучкой, но большинство бегут. Бегут без памяти, без смысла. А навстречу им уже выскакивают всадники местных кланов. Клетка - косой зелёный, широкий коричневый, узкий чёрный. Всех сразу не поймают - будет им забава на несколько дней. Ох, и не поздоровится тем, кого они поймают! Страха перед "фэйри" больше нет, а злости понакопилось...
  Клирик поморщился - и отдал приказ, Эйнар полез за огнивом, Харальд потащил из-за луки седла факел... Тогда Немайн и поднялась - в рост, ступни на бортиках колесницы. Не держась ни за что. Клирик в жизни б не представил, что способен на подобную акробатику - однако получилось. У тела эльфийки оказались припасены и приятные сюрпризы. Сзади - наконец - показался спешащий к полю боя с парой проводников-охранников из местных фермеров епископский викарий...
  - Анна, посох!
  Отдала не понимая, но быстро. Когда Немайн перехватила за середину и подняла навершие, хихикнула нервно.
  - Ну да. Ты же христианка.
  В здоровой руке - посох с крестом, в пальцах сломанной - кирка-клевец. Широкий рукав закрывает повязку, совсем и незаметно, что грозная сида - подранок. За спиной, наконец, разожгли факел, подсветили фигуру сзади. Риск, да. Но люди с восковыми ушами и картонным бы поверили... А страшно, луки-то у красных курток есть... Не забыть дать воздуху течь через связки свободно... Высокий голос вспарывает тишину:
   - Я - Немайн. Стоять! На колени!
   Валятся на землю луки, кинжалы, ножи, редкие копья и плетёные из ивы щиты... Бой окончен. Пора считать раны. И товарищам - сводить счёты друг с другом...
  
   7. Крепость Гвина. Август - сентябрь 1399 года от основания Города
  
  сида стоит за спиной викария, переводит слова заупокойной службы. На ушах блестят капли то ли густой росы, то ли слабенького дождя, мерзкого, как англы. По крайней мере, выражение "английский дождь", пару раз оброненное сидой, что веет мозглой стылостью наступающей беды, подходит к этому нескладному дню. Растут, наливаются, срываясь, разбиваются о покрытые красно-зелёным пледом плечи. Ряса была бы уместнее - но сида сейчас не поменяет топорщащийся массивным свертком плед даже на золотые одеяния. Анна, как и положено, держится за наставницей. Перед ними - четыре тела. Оруженосец, два воина кланов. И рыцарь. В могилу захватят только лук - мечи послужат наследникам. Времена, когда героя хоронили в колеснице, с лошадьми, слугами, с женой - и с любовницами - прошли давно. Дивед беден железом. Последний добрый клинок Британии, который ушёл за владельцем - Эскалибур. Но Артур-то жив... И то сэр Бедивер, сильнейший из рыцарей, два раза пытался только сделать вид, что меч выброшен в озеро, и лишь на третий взаправду утопил.
   Анна поёжилась. В который за утро раз поблагодарив небеса за победу. И за жизнь. Главная опасность, которой приключилась уже после боя. А теперь всё было спокойно, умиротворённо и правильно. Рыцари стояли рядом. Прощались с убитыми товарищами. Не все - кто-то охранял пленных, местные и вовсе продолжали прочёсывать окрестности.
   Перебитых "фэйри" никто не собирался предавать земле. В лесу есть лисы, волки, медведи, росомахи. И вороны, конечно. Стать пищей червей - а заодно получить могилу, из которой можно будет восстать в день последнего Суда - ещё заслужить надо. Победить - и так, чтобы победитель мог себе позволить копать могилы - а не поспешно уходил с поля боя, пока оно не стало источником заразы.
   Оруженосцы и местные добровольцы виновато косятся на сиду. Та - ухом не ведёт. Только кажется более скованной, чем обычно. Впрочем, после такой ночи... Тем более, что вторая половина оказалась значительно хуже первой.
  
  Факелы, факелы, факелы. Поиски отставших и раненых, прочёсывание леса... Прошло краем. Как-то получилось, что сида оказалась при полудюжине раненых лекаркой. Потому, что видела в промозглой тьме, и взялась перевязать одного, зашить другого... На простые порезы её хватило. И, заметила Анна, как ни скромничала сида, а руки работали уверенно и твёрдо. Не хуже, наверное, чем у мэтра Амвросия. Пока из леса не принесли тяжёлого - на плаще вчетвером. Рядом суетился сам командующий.
   - Держись, - торопливо говорил он, словно боялся не успеть или разувериться в своих словах, - ты держись. Это у тебя не первая рана.
   - Я не ранен. Я убит, - прохрипел раненый, - чем тащить - добей.
   И плюнул кровью. Лицо у него было... Как у сиды. Бледное, губы посинели...
   - А не дождёшься, - сердито шипел сэр Эдгар, - не дождёшься, понял? С нами Неметона, ты же ее венок нес!
   Немайн подскочила к ним. Носильщики стали опускать раненого на землю.
   - Не так, сидя! Осторожнее! - закричала сида.
   Наклонилась к густому запаху живой крови.
   - Ну? - нетерпеливо спросил сэр Эдгар.
   Немайн медлила. Анна поняла - не спасёт. Раненый понял тоже.
   - Не сможешь?
   - Не знаю...
   сида рванула с пояса нож, разрезала мокрую рубаху. Открылась большая рана. Разворочена. Осколки рёбер... Кровь. Много.
   - Кто вырвал дротик? - спросила. Уши вжались в голову: признайся кто, растерзает.
   - Я, - раненый снова плюнул кровью, - Мешал. С убийцей поквитаться.
   И плюнул ещё раз.
   - Спаси, - выдохнул сэр Эдгар, - мы с Мервом вот так... Если нужно, скажи. Жертвы у нас есть! - даже не глянул на пленных, - Если не хватит, или не подойдут, можешь меня взять...
   - Не поможет, - голос сиды стал тусклым. Безнадёжным, - совсем без толку. И тебя тоже - без толку... Зовите священника.
   Это означало - делать хоть что-то. Заботиться о душе и жизни вечной, раз о теле и жизни земной не получалось. Когда викарий закончил, рыцарь был всё ещё жив. Сэр Эдгар присел рядом с другом.
   - Прощай. И - доживать... - тот снова вытолкнул из себя пригоршню крови, - тошно. Добей.
   Сэр Эдгар взялся за кинжал.
   - Не могу. Прости.
   - Придётся самому, - умирающий потянулся к оставшемуся на поясе кинжалу.
   - Нельзя, - сказал викарий, - потерпи.
   - Сколько осталось?
   Немайн взяла умирающего за руку.
   - Пульс ещё довольно сильный. Не скоро.
   - Не хочу. Ждать. Долго.
   И снова потянулся за кинжалом. Немайн перехватила его руку.
   - Моё... право, - прохрипел рыцарь, не выпуская рукояти, - Выбирать. Лучше в ад. Но быстро.
   - От меня последний удар примешь?
   - Сочту за... честь, - разжал пальцы, - Свидетели, что... помощь, не кровь - есть.
   Сэр Эдгар кивнул. Потом отвернулся. сида взяла кинжал. Примерилась.
   - Не смей! - встрял викарий, - Не на...
   И коротко, ткнула - меж рёбер - в сердце.
   - Это убийство, - сообщил викарий, - смертный грех.
   - Грешна, - резанула Немайн.
   Ушла в темноту. К колеснице.
  
   Клирику давно не было настолько паршиво. Возможно, никогда. А как ещё может чувствовать человек, который, в первый раз в жизни, презирает сам себя? За трусость.
   Он мог попытаться спасти рыцаря. Откуда-то знал, что нужно делать - так же, как на стене атакованного викингами города. Но - не поверил в себя. И не набрался наглости делать операцию. Сложную.
   Наверняка бы ничего не получилось, и он бы попросту зарезал раненого - мучительно, а не коротким ударом. Без анестезии, даже без толкового обеззараживания... На глазах друга. Но - шанс был. Заткнуть тампоном артерию. Пробить в лёгком ещё одну дырку, спустить кровь. Заткнуть обе раны чем-то плотным, что бы воздух не проходил. И звать викария, потому что конец был бы тот же! И всё-таки это была бы попытка спасти. Шанс. Ведь бывают чудеса. Хотя бы просто из математической статистики... А он из собственных страхов убил человека. Боялся неудачи. Вот и сделал то, что получилось наверняка - ударил в сердце. Вполне удачно... А сидеть рядом, сложа руки и молиться, как тот же сэр Эдгар - не смог. Зато с опозданием вспомнил, что в самой дорогой из травных аптечек, выданных Сущностью, был опиум. С собой его не взял - к чему, мол, славным валлийцам болезнь английского солдата? Про то, что не все могут успеть ею заболеть, не подумал...
   К злости на свою трусость и нераспорядительность прибавлялась злость на нынешнее тело, которое украдкой роняет слёзы, что щекоча, бегут по щекам, вдоль носа, смачивающие солёным сжатые в белую щель губы. Его-то Клирик, в основном, и наказывал - нудной и совсем для него непростой работой - пришивал заплаты на пробоины в щитах, прикрывающих колесницу. Толстая кожа совсем не хотела протыкаться туповатым шилом местного производства, приходилось налегать всем весом - да и усталость накопилась - тонкие сухожилия не хотели лезть в упруго затягивающиеся дырки, но шить мёртвую вещь было куда легче и приятнее, чем кровоточащую, подрагивающую он боли, сочащуюся кровью и уксусом - вина в округе не водилось, а обеззараживать надо. Калёное железо отчего-то вызывало стойкие ассоциации с болевым шоком и некрозом тканей... За неторопливым ритмом трудных движений незаметно накатило забытье.
  
   В кошмаре было жарко. Замершие лопасти вентилятора под потолком. Сырой жар из решёток климатизатора. На восстановление энергоснабжения после бомбового удара конкурентов с севера потребуется несколько часов. А решать нужно сейчас. Сзади мелькает тень стюарда.
   - Как приказано, сэр, - в голосе лёгкое недоумение. В руках - вожделенный ящик аккумулятора.
   Ну, для него - обычный летний денёк. Почти прохладный. А для европейца? Да даже для арабов - эти-то привыкли к сухой жаре. Но людям заказчика аккумуляторы принесли всем. А из концерна...
   Скафандр-климатизатор - штука недешёвая. Впрочем, Клирику приходилось мотаться по миру от Антарктиды до Калахари, так что, когда он купил эту штуку, никто не удивился. Когда пару раз надел в Москве - и вовсе сочли, что человек дорвался до новой игрушки... И не сделали правильных выводов - что эта штука удобна и заменяет любую верхнюю одежду. Кроме официальной. А в некоторых случаях и отлично прячется - если та достаточно свободна и широка. Вот как теперь.
   У генерального тоже есть скафандр. В номере. Не стал одевать на переговоры. Верно, не влез под английскую тройку. У арабов таких проблем нет. Как и у Клирика, выглядящего сущим Лоуренсом Аравийским - загорелым европейцем в традиционном восточном одеянии. Остальные служащие концерна либо пожадничали купить скафандр, либо не могли себе позволить такую роскошь. Купить служебные господин генеральный, разумеется, не распорядился. Теперь русская делегация сидела мокрая от пота - до кончиков галстуков. И должна была бы быть готова на всё - лишь бы переговоры закончились. Вся, кроме одного человека. Которого и держали на такие случаи...
   Уже через несколько минут генеральный сдался. Струйки пота текли по лицу, рука непроизвольно потянулась к сердцу.
   - Дальнейшие переговоры проведёт господин экстраординарный директор, - сообщил он, - которому я полностью доверяю в данном вопросе. Всё, сказанное им, можете расценивать как сказанное мной, господа.
   Заказчики кивнули. Чужих генеральный никогда не подставлял. А Клирика они знали. Догадывались, что раз дело доверено ему, дела плохи. Потому беспокойно зашевелились. Но поначалу всё шло мирно. Только унесли пару сомлевших русских, да Клирик куда-то отослал - бегом, бегом - секретаря. И господин экстраординарный директор принялся тянуть время. Час за часом. Наконец, его секретарь вернулся - как раз в служебном скафандре, сзади стюард вприпрыжку тащит батареи - протянул цилиндрик ручного компьютера.
   Клирик вытянул тонкий лист экрана. Секунду читал. Затем обвёл глазами конференц-залу.
   - Ну вот, - сказал он, - мы и добрались до серьёзного разговора. А именно, до разрыва концерном всех текущих соглашений. Я не намерен вести дела со стороной, применяющей бомбовые удары для изменения климата на переговорах. Точнее, имитацию таковых, довольно грубую... Кроме этого, информирую вас, что в качестве неустойки и компенсации морального и медицинского ущерба концерн намерен сохранить все возводимые нами в этой стране объекты за собой.
   - Но решения правительства о предоставлении концессий нам не будут изменены, - заметил шейх, и тут окно вздрогнуло. Над городом шли истребители-бомбардировщики с опознавательными знаками, не принадлежащими ни одному государству мира.
   - Разумеется, будут. После того, как будет изменено правительство, - Клирик акульи улыбнулся, - Кого мы поставим, я ещё не знаю, но мой добрый друг из "Экзекьютив солюшенз" уверяет, что в стране, в которой есть четыре непримиримых оппозиции, хоть одна, да примет наши условия...
   Грохот нарастал. Небо расцвело парашютами. Один из десантников быстро - очень быстро, но это же сон - спустился, завис напротив окна. Расколотил стекло бронированной ногой, и, откинув прозрачное забрало, слегка грязное от жидкокристаллических меток, шагнул внутрь.
   - Привет, дружище! Через недельку мы передадим это государствишко вашей СБ, - сообщил он, - Как хорошо, что тебе нарастили опцион - ты сразу стал постоянным клиентом... Скидка в десять процентов на каждый государственный переворот в мелкой, и тридцать в крупной стране тебя устроит?
   - А почему в крупной так дёшево?
   - Потому, что там ваше СБ с формированием новой армии не справится, и контракт будет длительным... Но, чёрт побери, мы же с Хайфона не виделись!
   Он шагнул вперёд, и, не соизмерив силу экзоскелета с чувством, встряхнул Клирика за плечи. И тот проснулся.
  
   Так Анна наставницу и застала - с шилом в руке, навалившейся на шит. Шило осторожно забрала, а щит - чем не подушка? Облака уже зарозовели снизу, намекая на скорый рассвет. А потом было утро. Куда хуже ночи.
   Сэра Кэррадока к утру так и не нашли. Исчез, будто и не было. А все рыцари хором твердили, что в лес он въехал с ними. Тут и припомнился давешний поцелуй в лобик. Нужно же было на ком-то выместить горечь потерь. А заодно и всю глупость свалить на ту же, на рыжую... Резвость в резании голов - Кэррадока. Избыточную решительность - Эдгара. Общее шапкозакидательство. Сыграла роль и зависть - Немайн так очевидно собрала в конце боя все лавры, заставив красных шапок сдаться себе... Анна заметила, что со многих голов пропали ольховые венки. Почуяла мимолетную тяжесть бросаемых исподтишка взглядов. Поняла - дело не ладно. Принялась расталкивать сиду. Как раз управилась, когда к колеснице явился сам командующий. За спиной - королевские рыцари. Все, кто жив и цел. Все семь. Вид - отчаянный. Руки на рукоятях мечей, иные и из ножен показались. Получалось любопытно - добровольцев кланов нет, окрестных ополченцев - тоже.
   Одно хорошо - рядом с вальяжной ленцой расположились норманны.
   - сида Немайн?
   Тон у сэра Эдгара официальный. Значит, гадость приготовил крупную.
   - Слушаю тебя... - а вот Немайн то ли не проснулась, то ли не совсем здесь. Провела рукой по лицу, размазав смазку, чужую кровь и утреннюю свежесть, сбила шлем ободом на затылок. Получилось немного воинственно, и очень вольно.
   - Как командующий этой армии обвиняю тебя в измене, и причинении вреда товарищам, павшим и покалеченным из-за неисполнения тобой своего долга. Как христианин - в принесении человеческих жертв. Как представитель короля, требую сдать оружие. Как судья...
   Вот тут сида проснулась. И перебила.
   - Затыкаешься и слушаешь! - голос сиды скорее походил на визг, и перебить его, неверное, было нельзя даже снеся голову с плеч. Железо по стеклу - скребло душу, и в самой гадкой форме, - Я головы резала? Я ночью в лес дуром пёрла? Твоей кавалерией? Ты плясать от счастья должен, что жив, что победил! Немочь дурная, обвиняет! Когда сам не способен выполнить последнюю волю друга. На сиду грязь свою свалил... Поди прочь. И подручников забери. Подале.
   Эдгар, и без того спавший с лица, побелел, как скалы на побережье.
   - Добрых рыцарей ты резать умеешь. Не лечить. А ещё - сводить с ума, да метить как жертву без толку! Я думал - ты этим остальных защитишь, а ты Кэррадока извела, и только. Припоминаю - по закону церкви сие карается мечом. Полагаю, мой подойдёт.
   И потащил клинок из ножен. сида в ответ выпрямилась, здоровая рука оперлась на щит. В заиндевевших глазах ворочалась... да, росомаха. Ни ворон, ни сова так не посмотрят. Анне на мгновение показалось, что всё ложь, что валлийских богов нельзя ни убить, ни ранить, ни победить, ни загнать под землю... Стало спокойно, надёжнее, чем за городской стеной. И не перехватила копьё за середину, только крепче сжала древко.
   Шесть благородных воинов клана Вилис-Кэдманов подошли аккуратно, сбоку. Чтобы не попасть в сообщники - но и не оказаться напротив просыпающегося оборотня.
   - Возможно, наша сестра преступница, - заявил один из них, - но не безродная бродяга. Без суда ты её не тронешь. Тем более, ты - не король и не церковь. Церковь - вон, поп. Молчит пока. Бой есть бой, с нами дрались люди. Сильные, злые. А сэр Кэррадок... Дело клана.
   Услыхав такие слова, к ним присоединились воины других кланов, ополченцы. Права кланов - важны. Только позволь разок нарушить их королевскому человечку - покатится. Сначала - случаи, потом - головы. Иные рыцари сняли руки с рукоятей мечей и отступили назад. То ли против родичей выступить боялись. То ли струсили, поняли, на кого лезут. Но четверо сбились вокруг командира, выхватив мечи. К ним - сдуру, от мальчишеской храбрости ли, из верности ли - подскочили оруженосцы. Не все.
   Викарий заметил - возле колесницы происходит неладное. Как бы не усобица. Поторопился - заговорить, развести, дать одуматься. Предупреждал же преосвященный Дионисий - у камбрийцев кровь горячая. Не та, что при Цезаре, но всё же - слишком горячая временами. Нужно уметь остудить страсти.
   Потому - полушёл, полубежал, поспешая, но сберегая дыхание на торопливые речи. И всё равно - потерял, сбился - когда перед ним встали колесница, длинное копьё, сдвинутый на макушку шлем, рука, что впилась в край щита... Яростные серые глаза, полные молний. Образ, знакомый - до боли. И чужой, и родной. Гордый, величественный, враждебный... Душа всё поняла - мгновенно, но разум боялся вспомнить имя... Отчего-то повеяло догомеровской древностью. Что-то заставило метнуться вперёд изо всех сил - чтобы успеть, чтобы не хлестнуло в мир их двух чаш гнева... Чьего?
   - Что происходит? - запыхался, даже пополам согнулся. Но - успел, глаза притухли. Августина... Вот только и узнал. Она... Но имя видения так и не пришло...
   Сэр Эдгар - уставился, как гору обрушил, но почему-то эта гора ничего не весила.
   - Помолчи, - командующий несколько долгих мгновений вспоминал единственное латинское слово.
   - Меня опять обвинили в колдовстве, - тон августы был... обыденным. Так говорят о погоде. Моряки в плавании, жнецы на поле. Так несут воду - стараясь не расплескать, - а епископского суда господин представитель короля ждать не желает. Вон, меч достаёт. Боевой, а ему бы палаческий...
   Удержалась, не выплеснула ярость из переполненных глаз. Молнии пляшут в свинцовых облаках, молнии ждут...
   - Я - заместитель епископа. Улыбка - должностная, юридическое растяжение губ, - Если благородный муж очень торопится, то я могу провести суд... или отлучить от Причастия всякого, кто посмеет присвоить право Церкви.
   Молчание. Только прошуршали рыцарей мечи, вползая обратно в ножны. Взгляд командующего сверлил... как камень щепкой.
   - Сиятельный Эдгар, не делай вид, что не понимаешь. За ночь ты латынь не забыл.
   Сиятельный только зубами скрипнул. В глазах тлело - птиц в полёте жарить. Вот только от этого взгляда ни холодно, ни жарко. Так, верно, себя чувствуют мученики. Хотя нет, им ещё и хорошо.
   - Я могу попросить великолепную... Немайн, - великолепная выше чем сиятельный... Поймёт? Понял, славно, - перевести мои слова всем, кто не владеет латынью. А понял их не только ты. Здешняя разговорная латынь ближе к церковной, чем к вульгарной, а я старался говорить попроще...
   - Хорошо. Суд. Здесь. Сейчас, - сэр Эдгар плюнул словами. В глазах Августы полыхнули далекие сполохи грозы. Она наклонила голову. Не склонила. Только кивнула. Чуть-чуть. И - снова пришло узнавание незнакомого, яркое, цветное, пьяное, знакомое и пыльное, как старый свиток, как молодость старика, как будто скромный священник с Сицилии мог жить во времена героев Эллады...
   - Не дави на Церковь, сын мой, - укоротить, сдержать, успокоить, дать время на раздумья, - это... нехорошо. Но я уступаю, опасаясь ненужного кровопролития. Заседание начнём через час. Стороны выступают без консультации и советчиков. Протокол веду я. Подписывают свидетели от клана великолепной и ты. А теперь мне нужно помолиться, привести мысли в порядок и вспомнить процедуру.
   Бухнулся на колени и зашептал под нос, перебирая чётки. По длинному кругу из малых бусинок.
   - Час, - сэр Эдгар поднял голову к светлому пятну в облаках, - пусть будет час. И если меня не устроит приговор - то вполне устроит и отлучение.
   Викарий его не слышал. Он вовсе ушёл из тварного мира куда-то вниз. На час. Который мог отмерить по числу прочитанных "Ave, Maria" куда точнее, чем прочие - по Солнцу.
  
   Часа не прошло - викарий молился, ему не смели мешать - а от репутации сэра Элгара мало что уцелело. Потому как в лагерь привезли сэра Кэррадока. Слегка контуженного, украшенного здоровенным синяком на лбу, и не только, едва пришедшего в сознание. Но вполне живого. Рыцарь поминал скачку вдогон за товарищами, темень, забытый, не запаленный факел, голову, и по общему пониманию, ещё не соображал. Нашли его в половине римской мили от леса, под раскидистым вязом. Ветку которого он и поймал лбом. Выходило - все, кто говорил, что рыцарь с ними ворвался в лес - лгали. Не по злому умыслу. Им так показалось. Словно глаза отвели, только наоборот...
   По этому поводу позвали было Анну - на рыцаря посмотреть. Осторожненько так позвали. сиду вовсе не решились трогать. Во-первых, боязно. Во-вторых - совестно. Ведь сколько дурного успели передумать. А главное, сказать. Выходило же, что она и не виновата. Анна не двинулась.
   - Может, и отвели, - буркнула под нос, а кто хочет - расслышат, - только не наставница. Ну не умеет она глаза отводить, даже листик монеткой не обернёт. Видимость - не её, она настоящее делает, ясно?
   Крыть было нечем. Получалось - Немайн даже до шишки на лбу Кэррадока не сглазила! Разве заставила отстать, чтоб меньше славы получил. И то - не докажешь. Анна не забыла усилить доказательство. Спросила, под каким деревом рыцарь нашёлся.
   - Под вязом.
   - Не ольхой? Грушей, сливой? Ручья рядом не было? Нет? Так при чём здесь может быть Немайн?! Она что, всемогуща?
   После чего ушла в злые мысли. Поняла-то больше, чем сказала. А именно - что сэра Кэррадока ветка вяза спасла. Не доскакал он до битвы, вот жив и остался - поцелуй Немайн обозначал человека, которого должны убить. Не обрекал, даже не метил. Но люди, не знакомые с искусством, часто путают предсказание с проклятием. И обречённо прут вперёд, вместо того, чтобы остановиться и выбрать другой путь. Русоволосый богатырь и тут показал себя дураком - остановился, подумал - и ломанулся помирать. Но кто-то за него выполнил оговорку - если не помешают. Вот, помешали. Кто? Вяз - дерево Мабона, бога Солнца, мужского плодородия, юности и искусств. Значит, Мабон и помешал. Зачем? Помогал? Не заметно! Коли Немайн будущих мёртвых перед боем метит, так всех. Как-то шесть тысяч воинов перецеловала, всё ополчение Коннахта - так войско в поход и не пошло. Но в бою убили четверых! И сиду чуть опять не судили... Так вот чего тот добивался - рассорить Немайн с Диведом! Только зачем?
   Сам сэр Кэррадок перешёл из состояния транспортабельного в самоходное - начал неуверенно ковылять. Хотя голова временами кружилась. Ну, после контузии присесть вдруг на травку не стыдно. А вот попадаться на глаза Немайн... Ни обхождением, ни в бою себя показать не сумел. Может, и товарищи полегли потому, что он вовремя не прикрыл спину, не сдержал лишнего врага... Четверо. Груз неисполненного долга едва можно было вынести. Анна взвалила еще, рассказав о метке Неметоны. О том, что если бы он добрался до леса - погиб бы. Точно. А те четверо - жили. Точно. Вот только ведьме Кэррадок не верил. Не верил! Но внутри свербило сомнение - не прокляла ли его Немайн тем поцелуем? Не назначила ли жертвой в оплату за бескровную победу? Он не хотел в это верить. Он хотел взглянуть в рассветные глаза своей любви, и увериться, что это - ложь. Вот только не смел... Не мог. Лишившись последней радости - обожать издали.
   Командующий тоже отмалчивался. Говорить было поздно. Только что чуть не зарезал без суда невиновную. Добровольцы с холмов перестали быть частью армии, слонялись вокруг, изображая зевак. Вилис-Кэдманы гордо караулили свою сиду, рядом с викингами. Прочие воины, даже рыцари, явно показывали отношение. Выполняли команды с долгой задержкой, как будто всякий раз вспоминали, что их недостойный командир всё-таки назначен королём, и ему должно подчиниться.
   Оставалось - выполнять свою работу. Например, разобраться с разбойничками...
   Мужчин среди уцелевших красных курток оказалось не больше половины. Остальные - женщины и дети - включая пару исчезнувших было местных девок. Из-за которых король так подгонял. Короткий разговор показал - насильно их к себе "фэйри" не затягивали. Посветили добром и музыкой, да лёгкой жизнью грабительских подружек. Этих сразу отделили в сторонку. Ничего хорошего им не светило - позор местный клан предпочитал смыть кровью. Не без суда, но до суда.
   Что касается прочих - сэр Эдгар отдал приказ красных курток предать мечу. Не вышло. Викарий встал между обречёнными и палачами. А авторитет у командующего был уже не тот, что перед боем. Теперь все ошибки и потери припоминали уже ему.
   - Без суда - это убийство.
   И без толку бешено смотреть в глаза. Подумаешь, животная злоба. Викарий не такие взгляды выдерживал.
   - Любишь судить? Будь по твоему, повесим по суду, - сэр Эдгар ещё помрачнел, хотя казалось, дальше уж некуда, - Пусть поживут часок, зная... Тебе ж мараться в чернилах. Это дело о разбое, не церковное. Я судья, ты секретарь. Ну и по человеку от клана, от каких есть - видоки.
   - А Немайн?
   - А кто она такая?
   Хоть так принизить сиду хотел. А вышло - напомнил. Совсем не викарию - пленным. Которых и за живых уже не числил.
   Викарию хватило одного взгляда, чтобы признать - в составе суда святой и вечной делать нечего. Пусть отдохнёт. Немайн если кого и напоминает, так дневную сову. Взъерошенная, даже уши под разными углами торчали. Ходит, хромая на обе ноги и подпираясь посохом, недоумённо осматривается. Будто божий мир не узнаёт. Пожалуй, ей больше всех досталось. Подряд - дневной переход, пир, бой. Потом - обрабатывать раны куда труднее, чем наводить порядок да сторожить пленных. И отоспаться не дали! Воистину полухристиане. Приняли помазанницу божию за какое-то своё полузабытое варварское божество - не удивительно. Это не благодать святой, но что-то похожее, на дикие души действовать должно сильно. Так же, не посмотрев, что она во Христа верует, сами чуть кресты не поснимали. При первой неудаче - обвинили во всём и полезли рвать на части. Подлое свойство, но - человеческое. Греки тут не лучше. А он, между прочим, не миссионер, не капеллан, а всего-то чиновник в сутане! Чернильная душа курии. А вот занесло... Хорошо, безотказный бюрократический приём - отложить - сработал великолепно и здесь! И командующий попал в свои же силки...
   Вот теперь багрянородная равнодушно обводит взглядом маленькую толпу обречённых, которых тычками копий заставляли встать перед высоким присутствием. Те ждущую их судьбу чуют, но всё равно шарахаются от маленькой фигуры в бело-кровавом одеянии. Которое она так и не успела сменить после операций и перевязок...
  Викарий не видел, как в глазах черноволосой "фэйри" с грудным ребёнком на руках при имени "Немайн" вдруг вспыхнул огонь. И вздрогнул, когда та бросилась сквозь конвой, даже не успев получить удар копьём в спину. К сиде. В ноги.
   Клирик отрешённо размышлял о том, что средневековых людей понять ему не суждено. И о том, как жить, вернее, выживать в этом бедламе? Уйти в лес? Или в болота, как озёрные. Сидеть тихо. И проживать тот ресурс, который Сущности заложили в ушастое тело. Если точно по описанию расы - лет шестьсот от совершеннолетия. И то вместо банального старения - тяга на заокраинный запад. И уход туда же в качестве смерти. Скучно. Но, может, получше такого вот веселья?
   Когда ей под юбку чуть не закатилась верещащая "фэйри", Немайн даже не отскочила - попробовала обойти препятствие. Смысл слов пролетел мимо сознания. Но голова инстинктивно повернулась на звук...
   - Спаси его! Только его, великая! Смилуйся! Вспомни, ты ведь ирландка!
   Глаза мазнули по пищащему свёртку. Клирик начал было отворачиваться - и понял, что только хочет отвернуться, а на самом деле наклоняется к коленопреклонённой. И видит самое прекрасное, что только могут увидеть глаза сиды...
   Сознание Клирика отключилось. Не полностью - но руки приняли ребёнка сами.
   - Это мне? - спросила Немайн неожиданно тонко, как птичка свистнула, - Он мой?
   - Твой, великая...
   - Правда? - она не верила, но уже ухватила и держала нежной и... неразжимаемой хваткой.
   - Спасибо тебе, великая сида...
   Новая мать старую не слышала. Мир сузился до прекрасного существа в руках.
   - Мой... Мой...
   Охрана остолбенела, и не мешала прежней матери радостно выть, скорчившись в земном поклоне.
  сида преобразилась. Куда и усталость девалась. Лицо запунцовело, уши на голове места не находили, порхая словно крылья бабочки...
   Анна затаила дыхание. Как и все, у кого в ближайшей округе были глаза. Наверное, даже муравьи дивились из травы тому, как внезапно и вдруг измотанная воительница и лекарка, суровая наставница, еле стоящая на ногах после трудов и битв, обратилась во мгновения ока в девочку, которой подарили щенка. Исходила нежным счастьем, как костер теплом.
   - Наставница, нужно обязательно пробиться в состав суда. Иначе...
   Смотрит на ребёнка. Бессмысленно воркует, как ухитряются только матери. Уси-сюси. С самой такое было... Хотя не настолько, и не по приёмышу. Не слышит! Анна заглянула в склонённое к младенцу лицо. В глазах сиды стоял волшебный май. Бесконечное счастье. Бесконечная радость. Ни тени мысли...
   Анна испугалась. Но - ухватила сиду за плечи, встряхнула. Развернула голову к себе.
   - Ты меня слышишь?
   На короткое время в глазах Немайн появился смысл...
   - Слышу. А суд. Пошёл он... - сида, словно, пыталась вспомнить слово - Анна мельком испугалась проклятия, - Полем, лесом, холмом да торфяником! Маленький важнее.
   - Да чем?!
   - Он мой... Неужели не понятно?!
   - Он этой разбойницы!
   - Нет! Мой! - сида прижала ребёнка к себе, в глазах начала подниматься тёмная волна, - Не отдам! Теперь мой. Моя прелесть...
   - Ясно...
   Анне захотелось напомнить Немайн, что сейчас сэр Эдгар вполне может присудить разбить её прелести головку о ближайшее дерево, но поостереглась. Чего доброго, начнёт петь. А что разбирать, где свои, а где чужие, не станет - уж точно.
   - Я займу твоё место. От клана. Ты меня понимаешь?
   - Ты умная, Анна. Хорошая... Я чуть-чуть соображаю. Потом буду больше. Наверное...
   - Кивнёшь, когда надо? Сможешь?
   - Да... Ох, напасть, - чуть опустила взгляд, - Напасть ты моя ненаглядная...
   Викарий чуть слезу не пустил. С Августины-Ираклии можно было писать Мадонну. И как этот свет неземной сочетается с той яростью, которая встаёт из глаз гневной базилиссы? Пожалуй, силой чувства. Теперь понятно, как она могла спастись, когда схватили её сестру и мать. Ярость отбрасывает, любовь смиряет...
   Снова картина встала перед внутренним зрением. Рушащиеся двери последнего укрытия. Солдаты самозваного регента Валентина, горя злобой и сладострастием, врываются в кабинет. Половина сразу проваливается в тартарары: вопли, будто ловушка под ковром вела прямо в Ад. На остальных рушится мебель. Немногих, что прорываются - отбрасывает страшный взгляд маленькой девушки с тяжёлым, скруглённым на конце мечом в руке. Она идёт на ряды убийц и насильников - и те расступаются, пока она не выходит из дворца... В неизвестность.
   Любимый голос заставил Кэррадока поднять взгляд. Он сразу понял, что сиде не до него, что она ничего не заметит. И залюбовался. Забыв сомнения, потому что сида не могла быть злом. Пусть он её недостоин - но хоть она достойна любви. А значит - его боль и его крест - остаются с ним. Плакать было нужно. Но рыцарь улыбался. Впрочем, многие улыбались... Хмурился сэр Эдгар. Вот и уел сиду! Ответ оказался куда интереснее... Какой бы приговор он теперь не вынес, одно существо напрочь выпало из-под власти командующего. И к добру. Казнить младенцев - штука неприятная. А больше несмышлёнышей среди красных курток не нашлось... Выходило, что сида поступила правильно. Укусила, но не в ущерб, а в пользу. Странная. Как хорошо, что остались только суд, днёвка, да возвращение в город. И целый год король не будет призывать на службу исполнившую свой долг сиду!
   - Мы нас окрестим, вот прямо сейчас, только батюшка Адриан освободится, - сорокой трещала над младенцем сида, любуясь, - И вырастет из нас хороший валлиец, а не бандит какой-нибудь. Как же назвать-то, а? Надо, чтобы и короткое имя звучало, и полное вышло подлиннее, да покрасивее... А полное имя у нас будет длинное, вот слушай, что к нашему добавим: ап Немайн, ап Дэффид, ап Ллиувеллин, ап Каттал, ап Барра, ап Карган, ап...
   Малыш, видимо, испугался причисления к такому длинному роду. И заорал.
   - Кушать хочешь.
   Откуда-то Немайн точно знала, что новообретенный сын именно проголодался, а не описался, к примеру. Затравленно оглянулась. И - протянула бывшей матери. Мол, покорми. Но из рук не выпустила.
   - Не отдам! - объявила сида, глядя, как малыш с её рук сосёт чужую грудь, - Никому не отдам... Ну почему у меня своего молока нет... Ребёночек есть, а молока нет...
   - Наставница...
   - А?
   - Вот. Одевай. Через голову... Осторожней. Вот так, теперь пропустим край под ремень, вытянем наружу... Да никто не посмеет у тебя маленького забрать.
   - Что это?
   - Твой плед. Свёрнутый для переноски ребёнка. В холмах так не носят? И зря, очень удобно. Руки не заняты... Я и двоих так таскала. Средних своих, близнят. Один на левое, другой на правое плечо. Так и вышли - один ангел, другой чертёнок, а лица одинаковые... Скажи, если можно, отчего тебе этот разбойник так глянулся?
   И только тут - схлынуло. Нет, ребёнок не превратился в привычную Клирику розовую амёбу, оставаясь милейшим существом, расстаться с которым и на миг совершенно невозможно. Но, по крайней мере, переносное наваждение теперь не мешало думать. Если сосредоточиться. По крайней мере, вместо ругательств или "Он мой!" с языка слетело рассудительное:
   - Потом. С губ на ухо... А теперь надо кормилицу искать. Слушай, Анна, по хуторам младенцы часто мрут?
   Знания о средних веках подсказывали, что часто. Но валлийцы были весьма здоровым народом.
   - Бывает... А ещё, сама знаешь, маленьких крадут. Иной раз не возвращают даже после того, как подменыша узнают... Конечно, если рядом приличные тилвит тег живут, ещё можно как-то договориться. Но именно здесь крепость Гвина неподалёку, и все холмы у ней в подчинении. Подменыша можно даже убить, да без толку, своего не вернёшь. А молоко остаётся. Бывает, озёрные шалят, пацанов крадут... У них своих мало. Но это редко. Поход окончен. Поездим, поспрашиваем. Такие вести расходятся... - Анна смерила взглядом "фэйри", - Ступай к своим.
   Наклонилась, прошептала в ухо:
   - Этой, мы, пожалуй, казнь отложим. Пока другую кормилицу не найдём. Многие у фэйри по такому делу прирабатывают. А уж коли не в холм, да за те же деньги, да к сыну самой Немайн... Любая охотно пойдёт. Хоть какая благородная.
   Судебное заседание ожидалось очень коротким.
   Роли были уже распределены. Судья - сэр Эдгар. Для пущей важности поднялся в седло. Представители кланов. От Вилис-Кэдманов - Анна. Никто из своих возразить не посмел. Викарий - юрист-консультант, а заодно - секретарь суда. Разложил письменные принадлежности - перья, чернильницу - любопытное местное изделие, которое можно перевернуть вверх ногами, и никапли не прольётся - и пергамент. Скоблёнки, разумеется. Много чести разбойникам, новенькие листы на них пачкать. Присмотрелся...
   - Не понимаю! Эти скоблёнки - протоколы процесса Немайн! Совсем не затёрто: "- Передайте пирожок с курятиной..." Вот что у вас в Камбрии хорошего, так это кухня...
   - Точно, поесть мы любим, - согласился один из видоков, - Но тебе повезло с поварихой. Даже Гвен так не умеет, а Альме всего двенадцать - а вот умеет же! Некоторые, по слухам, нарочно болеют - чтобы кусок пирога у врача в доме перехватить. Вдруг повезёт и стряпала Альма?
   Викарий не слушал. Он вытаращил глаза и продолжил изучать тонкую кожу, как будто от тщательного разглядывания полузатёртые следы букв на ней могли поменяться.
   - Но как?! Их же положено хранить пять лет! - стонал он.
   - Они твои! Так ты и объясняй, как.
   - Я в королевском архиве спросил скоблёнок! И сунул во вьюк, не глядя...
   - Сэр Эдгар, от имени короля говоришь ты, - встряла Анна, - Как это понимать?
   - Я вообще ничего не понимаю в крючкотворных делах. Но если грамота бесполезно валяется, её следует выскоблить и пустить в дело. Таково моё мнение, которое и филид, хранитель архива разделяет.
   Грек схватился за голову.
   - А для чего же мы их писали?
   - Так положено на вашем греческом судилище. Грамоты как-то обеспечивают справедливость. Я не думал над этим, отец Адриан. И не собираюсь. Не моё дело.
   - Но чтобы они обеспечивали справедливость, их нужно хранить!
   - Не понимаю. Если дело решено справедливо, какие ещё записи? Ну, может, само решение... Чтоб не забыть.
   И тут раздался дуэт:
   - Пресвятая Богородица!
   - Ну сколько можно!
   Слова на разных языках. Но тон одинаков. Анна с викарием переглянулись. Грек увидел безнадёжную усталость в глазах лекарки, и, будучи истинным представителем бюрократической цивилизации, понял: ученица августы - своя. Ещё не гречанка-ромейка. Но уже не варварка.
   Анна, в отличие от грека, к непониманию роли времени за долгую ведьминскую практику привыкла. Объясняй, не объясняй, что снадобье нужно пить в день по ложке, пациенты всё норовят выжрать пузырёк с зельем в один глоток. Потом обвиняют - сглазила злая ведьма! Или жалуются, мол, не помогло. Что толку, если справедливости нужно устояться, прорасти в мире. Иначе её унесёт ветром, как носит любые слова, не закреплённые иначе, чем в памяти. Недаром даже большие нелюбители бумаги, друиды, главное высекали на дереве. Не потому же, что боялись забыть. Но придавали знанию твёрдую вещную основу. Вот и Немайн - Библию знает наизусть, но таскает с собой книгу. Правильно делает. Прочитать и сказать - вещи разные, и присягу на памяти не принесёшь...
   - Поскольку соблюдение греческого закона будет без правильной бумаги невозможно, предлагаю: судить разбойников без красивостей. По обычаю.
   Викарий остолбенел. Ученица августы - и ляпнуть такое? Хотя... Лучше не марать правильную процедуру.
   Сэр Эдгар не принять предложения не мог. Хотя опять испытал приступ раздражения. Как рану посолили. Получалось - либо он ведёт процесс, как хочет сам - но по предложению Анны, либо - под руководством грека занимается воспроизведением византийского. Не понимая, что и как.
   - Предложение принято, - объявил сэр Эдгар, - а потому, по обычаю, прежде чем повесить разбойную шваль, мы её послушаем. Недолго. Для начала - выведите вот этого, краснорожего...
   Ткнул пальцем в ирландца, который вроде командовать пытался перед сдачей...
   - Ты главный?
   - Теперь как бы я...
   - Говорить за всех можешь?
   - Если не будут против...
   Против не были. Видимо, действительно командир. Или самый уважаемый воин. Из тех, кто выжил.
   - Кто таков? Откуда? Что из Ирландии - ясно, мы слышали, на каком языке вы кричите от ужаса. Но какое королевство должно наказать за вашу дерзость? Или вы ничейные тати?
   - Я воин из пятины Мунстера, как и все мы. Ни одному королю зелёного Эрина ни я, ни мои товарищи отродясь не служили. А зовут меня...
   - Ллиувеллин. Как дедушку? Нет, Дэффид может не так понять, ты всё-таки приёмыш. А жаль... Красивое имя... - тонкий голосок сиды, негромкий совсем, легко пробился сквозь шумливость зевак и речь ирландца.
   Все посмотрели на сиду. Перевязь так и висела пустой. Ребёнка баюкала на руках. Сытого, тихого. Сэр Эдгар стиснул зубы.
   - Продолжай, - бросил ирландцу.
   - А что продолжать? И так ясно. Только - тебе бы мы не сдались, так и знай. Немайн ирландка, с ней шанс был... Но ей, видишь, только младенчик понравился. А зря. Хорошие наёмники нужны всем. Даже сидам.
   - Такие, как ты? - валлийский рыцарь не пытался скрыть насмешку.
   - А чем мы плохи для Немайн, если Гвину сошли!
   - Какому Гвину? - уточнил сэр Эдгар.
   - Вашему. Гвину ап Ллуду. Он нас нанял в войско. Обещал - отправить на войну. Обещал - сделать фэйри. Мы - его люди. И для его людей мы вели себя очень мирно... И даже для простых ирландских наёмников... Фениев видали? А мы тихие.
   - А уши зачем восковые? И где золото, которое вы получили в оплату службы?
   - Он нам не деньгами платил. Он обещал сделать нас фэйри... Тех, кто выживет. А если вы нас повесите, Гвин отомстит. Обязательно отомстит, иначе никто больше не пойдёт к нему в наёмники.
   - Дураки, жадные до обещаний, всегда найдутся, - заметил сэр Эдгар, - но у короля фейри репутация рыцаря. Пусть и выбравшего сторону зла. Он не откажется от своих слов. А вот ты - так и не назвавший своего имени - лжёшь. Тут ведь до главной крепости Гвина, до Кричащего холма, один переход. Поехать и спросить...
   - Не назвать ли тебя Константином? - Немайн, казалось, ничего вокруг не видела. Анна вспомнила - зрение у сиды узкое. Точно, росомаха. у воронов обзор шире, - Да нет, нельзя, очень уж греческое...
   Викарий, который валлийского пока не понимал, оглянулся на царское имя.
   - Имя выбирает. Это тоже не понравилось, - коротко объяснил воин из клана Вилис-Тармонов, а заодно ремесленник из Кер-Мирддина, что знал местную латынь.
   Чему тут нравится... Но Константинов в семье много - традиционное имя. Должна была припомнить. Взвесить. И отбросить... Тут ему и про Гвина с фэйри перевели. Ирландский горожанин тоже знал. Торг есть торг, без языков никуда.
   - Но как такое может быть? - спросил отец Адриан, - Что значит - сделать фэйри? То есть вроде животных? Ведь бессмертные души есть только у людей и ангелов Господних. Получается, их оболочки должны служить этому колдуну. Но от человеческих душ они уже отказались...
   - Вот взять озёрных - у них душа есть? Крестим же, - заметила Анна, - и получаются люди.
   - Кельвин? Речной. Я тоже в некотором роде речная. Но это не главное. И очень уж коротко, - тонкий голосок сиды. Совсем не хриплый...
   - Какая разница, есть ли у них душа? - спросил сэр Эдгар, - а вот разница, разбойничали они сами, или по велению короля, есть. А Гвин - король Аннона. А то и всех фэйри. Стоит вопрос - разбойники они, или пленные.
   Он задумался. Вилис-Тармон перевёл.
   - Да... Церковь в таких случаях исходит из того, что решение возносится на бога, а мы на земле делаем всё, чтобы заблудшую душу не потерять. Например, в случае, если неизвестно, был ли ребёнок крещён прежде, его крестят, не опасаясь того, что таинство свершается второй раз. Лучше крестить два раза, чем ни разу. Так и тут. У "озёрной девы" настоящей души, конечно, нет. Но если она примет святое крещение, Господь её может и наделить таковой. Разумеется, если она покажет себя достойной жизни вечной. Но мы не можем просто так крестить заново существо, уже отдавшее свою бессмертную душу дьяволу!
   - Но они могут себя оговаривать. Ирландцы вообще странные люди...
   - Верно. Тогда получится, что казнив этих грешников и самозванцев, не предложив им раскаяться, грех совершим уже мы.
   - Ну, про душу можно проверить быстро, - сказала Анна, и отцепила с пояса флягу, - Зверобой. Хорошая травка. От неё создания, говорящие, но бездушные - мучаются. Впрочем, если тварь, отказавшаяся от собственной души, чуток помучается, какой в том убыток? А, красное рыло? Рискнёшь?
   Последние слова произнесла уже по-ирландски.
   - Что за яд? - ирландец понюхал снадобье.
   - Зверобой.
   - Это которым скот травится?
   - Для людей он лекарство. Даже если ты уже не человек - ни одно говорящее создание от такого не померло.
   - А если пить не буду?
   - Помолимся за грешника, да повесим. И следующего попробовать уговорим.
   - Давай сюда.
   Вырвал флягу. Вылакал в три глотка. Утёр пасть красным рукавом. Дорогая одёжка, верно, тоже Гвин выдал. Хорошая идея - всех своих одеть одинаково, чтобы с врагами не путать. Анна решила, что непременно посоветует ввести одноцветную одежду в королевской армии. Да и ополчение обязать на службу являться не иначе. Хотя - хватит ли у короля денег, оплатить один наряд в несколько лет для всех воинов королевства? Это ж две трети всех людей! Ну, пусть хоть рыцарей оденет в пурпурные пледы, белые штаны и зелёные куртки. Зелёный всегда был цветом Диведа. А белое... белое - это Камбрия!
   - Ну, - спросил краснорожий, - что? Горькая гадость, и только.
   - На фэйри обычно действует сразу, - сообщила Анна, - а скот я травить не пробовала... Наверно, душа у тебя ещё есть.
   - Он лжёт про Гвина? - уточнил сэр Эдгар - Набег был, в конце концов, не жестоким. Свои ж валлийцы подчас гадят серьёзнее. Если про Гвина правда, солидный выкуп нас вполне устроит...
   - Не знаю. Он же, с их слов, только обещал сделать ирландцев фэйри. Но не сделал пока...
   Ссориться с Гвином не хотелось. Сэр Эдгар развязать войну не рвался. Хаживал - сопливым пацаном - под знамёнами Кадуаллона. В последнем походе. Принёс домой два золотых, три шрама да репутацию храброго и разумного воина. И напрочь утратил любовь к войне. По счастью, Кричащий холм всего в дне пути. Пришлось примириться с недолгим продолжении похода - ко Кричащему холму.
   - Если Гвин вас не признает, всех вздёрнем, - вынес вердикт сэр Эдгар, - если признает, ему надлежит выплатить возмещение за нанесённые кланам и королю обиды. И штраф. Не заплатит - всех повесим прямо перед его сидом, и пусть злится, если хочет. А сегодня - днёвка!
   Как раз времени хватит получше разобраться, что происходит. Отправить гонца с донесением. И даже получить ответ.
   Оруженосец, гордый важным поручением, немедленно получил второй пакет - от викария преосвященному Дионисию. В коротком, но ёмком отчёте описывалось главное - поведение Немайн, как единственной христианки, не поражённой языческими пережитками. Упоминался Гвин ап Ллуд, старый соперник многих святых, который вылез вновь - вредить добрым людям по мере сил. И поминалось имя, данное Немайн приёмышу при крещении. Странное имя. "Владимир". Третье письмо принесла сида. Для Дэффида ап Ллиувеллина.
   - Пусть знает, что стал дедушкой, - сообщила, - и снова приготовит мою старую комнату. Я пусть замуж и не вышла, но сын у меня теперь есть... Как хорошо отец Адриан детей крестит! Побрызгал сверху - и всё, и не надо из рук отдавать сокровище своё... Стой. Ты будешь скакать быстро. Будь осторожен. И осторожнее со стременами - если при падении застрянешь, будет неприятно.
   Курьер, умилённо разулыбавшись, обещал быть осторожным, взял письмо - и поднял коня в галоп, пока ещё посланий не притащили. Воины стали подозрительно приглядываться к стременам. Теперь-то всё, что изрекала сида, снова было откровением! Снова стала светом в окошке! Однако, Немайн этого не замечала. Заорал маленький, и пришлось ей идти в палатку - осваивать науку пеленания детей...
   К вечеру краснолицый ирландец стал фиолетоволицым. Валялся по земле, прижимая одну руку к животу, другой тер уши, скрёб нос... Позвали священника, горожанина - перевести, и Анну. Та сосредоточенно готовила колесницу, ставшую из квадриги тригой, к недолгому походу. А кому ещё? Немайн только и напомнила, что надо. Еле-еле историю про ворону выслушала - пленная фэйри как раз кормила маленького, Немайн ревниво следила, стараясь не выпустить дитя из рук. А прежняя мать, конечно, и сама подержать хотела. Гвин и Мабон что-то затевают... Они и есть цапли?
   - Гадание по птицам - суеверие, караемое позором и изгнанием, - сурово напомнила сида про осторожность в применении старого знания, отняла маленького от кормилицы, - Кэррадок - дурак. А если кто нас тронет - трогалки оторву. И голову, для верности.
   Анна убедилась - сида вменяема. Ну, почти. Тем более, та сразу нашла ученице множество дел. И в первую очередь - стирку. А кровь на белом платье уже засохла, вот беда... Так что на работёнку по ведьминской специальности Анна согласилась скорее с облегчением. Однако, увидев страждущего, ничего удивительного не обнаружила. Так, любопытное.
   - Отравление зверобоем. Похоже, Гвин - или кто другой - души-то того... Но надо же - они не фэйри, тем становится дурно сразу. А это овцы! Или коровы... То-то им хотелось стать фэйри. Те хоть живут долго. А тут ни долгой жизни, ни спасения души.
   - Душа овец... - задумался викарий, - сам я такого вопроса не решу. Агнцы, они невинные...
   - А если козлища? Да у них просто души скота! А уж какого...
   - Да уж... Никогда с таким не встречался. И курьер уже ускакал, как назло. Хорошо, что великолепная младенца спасла, крестила. Ты его проверила?
   - Нет пока. Да и не подпускает. Ну, ей виднее. И не должно ничего с ним быть - душу нужно отдать добровольно, а какая у маленького воля?
   - В любом случае он теперь христианин, и верю, душа у него будет, и на снисхождение благодати Господней уповаю. А что с прочими делать-то? И вот именно с этим.
   - Ну, брюхо пройдёт дня через три. Как у коров. Особенно белые аннонские часто травятся, кстати. А уши... Позвали бы меня раньше, я б их глиной намазала. Но - хороши охраннички, добрый фермер раньше травницу к скотине позовёт. Теперь же - видишь, какие ожоги? Да ещё и руками разодранные... Кожи, считай, вовсе нет. Надо бы их отрезать. А этого... бывшего человека - в тёмный чулан. Он ещё неделю солнечного света бояться будет. А уши заберу, замочу в уксусе, чтобы не сгнили. Уши человека-животного!
   Про уши кер-мирддинец переводить не стал. Священнику. Хотя греха и не видел. Они же это... овечьи. А овечьи - хоть в уксусе, хоть в вине. Хоть хранить, хоть в зелье пустить. Да хоть вовсе с кашей да под пиво! Но греки - они же ненормальные. Вдруг не понравится что.
   Зато перевёл столпившимся вокруг пленным. Ещё и прибавил:
   - И ведите себя тихо. Вся ваша надежда теперь на Гвина. Потому как вам теперь не два пути - наверх или вниз, а один. Кто помрёт - будет просто гнить. И больше ничего.
   Вот тут настал вой. Ирландцы, уверившись, что их вождь потерял душу, взвыли. Многие - валились на колени, просили у Анны - глоток зелья, провериться. Надеялись.
   А надеялись оттого, что про Гвина только один человек и говорил... Ведь это со стороны Бога жестоко: за глупую - пусть жестокую и доходную шутку над соседями - совсем лишать души.
   - А нет больше, - разводила та руками, - всё, что с собой взяла, баран ваш выпил. Это ж не просто так. Это я всю ночь в июне траву собирала, потом мяла, растирала, в глиняном тигле выпаривала... Одной травы ушло двенадцать марок веса. Я думала, мне экстракта месяца на три хватит. Да и зачем вам зря мучиться, скотинки?
   Шок был слишком велик. Некоторые требовали, чтобы их повесили! Поскольку они-де лгали о работе на Гвина.
   - Мы не можем точно этого знать, а потому не примем грех на душу, - твёрдо отвечал викарий, - вдруг вы лжёте, а король фэйри вас выкупит? Вы слышали приговор. Подождите немного. Опять же, я уже отправил с гонцом письмо в столицу, и очень надеюсь, что преосвященный Дионисий даст мне добрый совет, что с вами делать. Если бы вы просто добровольно отреклись от Христа, тут было б ясно. Но вы и от семени адамова отрешиться ухитрились, Гвин там или не Гвин! Впрочем, молиться за вас не грешно - вне церкви, конечно. Просите христиан молиться за вас - это за любую тварь делать не возбраняется.
   - И повесить вас можно, - обрадовала Анна, - без исповеди и причастия, конечно.
   - А он не солжёт? - заволновался викарий насчёт Гвина, - смотри, сиятельная Анна...
   - Да какая я сиятельная?
   - Ты ученица великолепной. Ты просто не можешь быть ниже, - объяснил викарий, - Но если Гвин ложно не признает этих не-людей...
   - Будем их называть "фэйри". Животными слишком, а настоящие Добрые Соседи на эту кличку обижаются.
   - Хорошо. Этих фэйри не признает - мы их повесим. А если они правы, и вешать их необязательно? Выкупить их жизни могла бы и Церковь. Конечно, очень недорого. В надежде, что некогда бывшие христианами существа смогут вновь обрести душу. Хотя бы для Ада. Ибо даже это лучше, чем никакого посмертия вовсе...
   - А сиды не лгут. Даже те, которые склоняются к службе Аду. Ну, наша не испорченная, как её бывший братик. Но пример хороший. Её бывает, не поймёшь, это да. Но неправду не сказала пока ни разу.
   - А где у нас ближайшая крепость Гвина?
   - Кричащий Холм. Съездим. Людей он чарами отгоняет, но Немайн, пусть крещёную, да сиду, наверняка послушают. А пленных... Я бы их под конвоем - в город отправила. Поживут пока близ предместья. Если они фэйри - пусть бы жилит до первой большой вины... Но сэр Эдгар вздумал их повесить у Гвина на виду...
   Викарий понял - августу бросят в пасть к демону! С другой стороны, ни одно житие, где поминается Гвин, не оборвалось мученичеством во славу Господню.
   - К Гвину пойду я, - вид у викария стал отчаянный, и немного лихой, - он любит насмехаться над священниками. Но ни одного не убил, потому рисковать я не буду. Насколько легче принимать решение, когда оно не грозит ничем, кроме словесных поношений.
   - Почему нет, - хмыкнула Анна, - только не забудь это сэру Эдгару сказать, а то он и знать не будет...
  
   Как они летели к подножию сида, где должен быть расположен вход во внутреннюю часть холма! Вились конские гривы и хвосты, крыльями расправились за спинами всадников плащи и пледы. "Пантера" скромно плелась позади, как и положено прикрытию, глотала пыль. То, что у сиды на плече ребёнок, никого особо не волновало - обычное дело для воительницы. Дитя в валлийской подвеске ни копьём колоть, ни из лука стрелять не мешает.
   Наконец, у подошвы холма остановились.
   - В качестве посла отправится отец Адриан, - объявил сэр Эдгар.
   Немайн не возражала. Но - священник повернул с половины пути.
   - Не по силам мне, - признал, - Страшно. Знаю, что вера сильнее, а вот...
   И его стошнило.
   Так что спустя полчаса - сида бодро шагала наверх. Даже напевать под нос начала, пробуя новый голос. Да, сопрано, и превысокое. И сильное - приходится сдерживаться, чтобы внизу не услышали. И всё-таки - расстояние дальше, голос громче. Негромко, не в полную силу. Но застольная песня из "Травиаты"... раньше Клирик её пел, как один из гостей - низкому баритону в Альфредах делать нечего. Впрочем, для друзей сходило. Теперь - Виолетта, безусловно. Потом - Аиду. "Ritorno Vincitor!" Голосу очень хотелось вырваться на свободу окончательно, заполнить всё. Но - пока было нельзя. Хотя Клирик и предполагал, что, прогнав с вершины холма "барабашку", попеть можно будет в открытую. Прогоняя нечисть. Вопрос - что?
   Ближе к вершине приятные размышления сменились практическими мыслями. Клирик поочередно припоминал кандидатов на роль пугалочки. Из описаний - утробное ворчание "самой земли", белесые фигуры сидов на гребне, производящие первое осеннее камлание, дрожащая земля - он вывел, что поработали две родственные силы: текущей воды и пенного пива. Подземный ручей, например, вполне мог прорыть себе в теле холма русло, и журчать. Мог стучать, шевелясь от малейшего дуновения, сильно выветренный камень... В любом случае, искать следовало звук, а потому Немайн прекратила петь и насторожила ушки. Оставайся Клирик человеком - намучился бы с поисками. Но длинные стоячие уши хорошо различали и сами звуки, и направление, с которого они доносятся - если точно на них навести. Хорошо кошкам - ушки на макушке. А у сиды они хоть и вращаются ничуть не хуже - и да, каждое по отдельности! - но, вот беда, торчат горизонтально. То есть поворотом можно легко определить вертикальный угол, с которого доносится звук. А направление в горизонтальной плоскости... Предстояло покрутить головой - как при игре в "холодно"-"горячо". А если источник звука скрыт под землёй - и походить. Пройтись в одну сторону. Прислушаться, есть ли звук, и не переменился ли? Ослаб, усилился, стал ниже или выше? Звук хорошо расскажет, какие породы и пустоты внизу - а значит, что нужно делать, чтобы его укротить.
   И тут взревело! Земля ушла из-под ног, на голове поднялись волосы, по коже пробежала морозная волна. Желудок взлетел к горлу, дыхание остановилось, а сердце застучало с частотой процессора. А над гребнем, обращенным в сторону залива, закачались бледные высокие тени. Ноги у сиды подкосились, и она кубарем покатилась вниз, пересчитывая ребрами корни и булыжники. Соображения хватило только прикрыть голову руками. И остро пожалеть, что Анна вчера сняла лубки...
   Немайн повезло. Затормозила она не о булыжник. И не об ствол дерева. На её долю достался куст чертополоха. Вот тут пригодилась и длинная ряса, и фехтовально-рабочие перчатки, и высокие сапоги. Лицо спасли руки. Пара-тройка заноз не в счет.
   Некоторое время - лежала неподвижно. Потом - заплакала. И, наконец, сквозь рыдания пробился смех. Не истерический - веселый. Клирик смеялся над собой.
   - Какой я дурак, - приговаривал он под нос, выдирая из волос репьи, - Даже не дурак. Дура. Шестая блондинка в семье Дэффида! Ну как, как можно было поверить, что такие солидные, уравновешенные, мужественные люди, как Лорн и Дэффид, Гулидиен и сэр Эдгар, как лучшая ведьма округи, умница и сорвиголова Анна, будут бояться безобидного барабашки? А викарий, искренне верующий человек, решившийся на подвиг, испугался глухого шума подземной воды и повернул, не доходя до вершины?
   Немайн, выходя на ловлю привидений, вела себя беспечно. Может быть, оттого, что суметь оставить дитя - хоть и на время - было оглушающей, сияющей победой над собой? На фоне которой сумрачного настроения провожающих Клирик попросту не заметил. Как и того, что викарий перекрестил Немайн в спину. А Эгиль тайком утёр скупую мужскую слезу. Вели они себя точно техники, провожающие летчика в бой. Мол, помочь ничем больше не можем. Но - постарайся вернуться назад. И если бы Немайн не скатилась на другую сторону холма, к морю, во второй раз никуда не отпустили.
   Викинги, кстати, собирались пойти с богиней - но тут она им сообщила, что физическая сила будет бесполезна. И оставила в лагере....
   Клирик продолжал рассуждать, толку не было. Зато изнутри угрызало. Принялся копаться в себе. Оказалось: стыд. За трусость, за девичью плаксивость. И за то, что оставила ребёночка! Пусть с Анной и с родной матерью - но мало ли что... И если второе можно было пропустить по части женской физиологии, третье - сидовской, то первое попросту не имело объяснения. Особенно после боя с викингами. Тогда он полез против топора - а это страшно. По описаниям и по обморочным видениям. Наяву же было совершенно безразлично. Присутствовало теоретическое ощущение, что могут при неудаче и убить. И, наверное, убьют. Чего не хотелось. Тоже теоретически - шансы-то не считались и даже не чувствовались.
   Теперь же от короткого взгляда в сторону вершины живот прихватывало. Немайн скрипнула зубами. Подобрала рясу повыше. И начала восхождение.
   В конце концов, её прихватили врасплох. Второй раз - не выйдет! А если и получится точно так же, наблюдения будут не заполошными, а рациональными. Может, удастся понять, что там происходит, наверху. А заодно восстановить самоуважение.
   На этот раз сиду накрыло на первых шагах. У самой подошвы. Ноги подкосились, но руки судорожно вцепились в желто-зеленый летний дерн. По глазам полоснуло темными пятнами. По печенкам-селезенкам пробежал холодок. Но уже через минуту сердце Немайн стучало ровно. Животный ужас отступил.
   - Это - малый сабантуй, - сообщила "барабашке" Немайн, - это даже разочаровывает. Посмотрим, на что ты ещё способен, "братец".
   Встала. Вытерла перепачканные в коричневой влажной земле перчатки о рясу. Вырвала длинную метелку какого-то полевого злака, сунула в уголок рта. И, не торопясь, словно на прогулке, пошла наверх.
   Она проделала больше половины пути, когда душу сжало великанским кулаком. Вершину холма заволокло смертельно холодным туманом, трава под ногами стала седой. Немайн била дрожь. Но на этот раз она даже не упала. А спустя несколько секунд, когда трава снова позеленела, а туман растаял, сделала шаг вперед. Потом ещё. Потом ещё. Хотелось бежать к вершине, скорей, скорей, пока не накатило снова. Но - было нельзя. Бег - штука динамическая, неустойчивая. И если непонятное навалится до вершины, тогда - катиться вниз, как в первый раз. А в то, что его хватит еще на одну попытку восхождения, Клирик не верил.
   Когда перед глазами встали черно-зелёные скалы вершины, похожие на остатки сгнившего зуба, холм закричал снова. Прямо перед глазами встали ряды фигур в белом, дневные тени тянули бесконечные руки к Немайн.
   сида не побежала - но упала. И в землю вцепилась, будто на отвесной круче.
   - Выживу, - бурчала под нос Немайн, - наплюю на всё, начну учиться вышивке. Гладью, крестиком и всяко. И вообще, немецкие три "к" - правильная штука: кухня, церковь, детская!
   И поползла вперёд. На вершине было голо. Черные и бурые скалы, как гнилые зубы, торчали из вереска. Никого и ничего.
   - Я ещё тут? - удивилась Немайн, отнимая от ушей дрожащие руки, - Как странно. Но раз так... Господи, не дай попасть под это на вершине! Ну... встала. И пошла!
   Клирик был зол. По инерции - на себя. И всё повторял себе и повторял, что если не решит задачу с холмом - вернувшись в город станет обычной девчонкой. Насколько вообще позволят. А, видимо, позволят, смирятся. Выйдет замуж, будет доить коров, как озёрные... Кстати, интересное прочтение девиза: "негоже лилиям прясть". А гоже лилиям карабкаться по палеозойским отложениям? Юрской складчатости, кайнозойского подъёма? Но что же это за дрянь? Ктулху, как и первой уэльской ночью, не фтхагн. Но тогда: что это было? Неясно. Но понятно, что без плана действий и гипотез, лезть наверх больше не стоит. Для Эдгара с компанией это - магия. А с нормальной, естественной точки зрения - феномен. Скорее всего - природный... А, вот ты где. Ну, здравствуй, "братик". Как же тебе сделать прощай?
   Случайный казус выветривания - и вершина холма запела неслышимую людьми песнь. Вроде той, которая доносится от гребней морских волн. И в которой главное - совсем не басовитые стоны, которые в состоянии расслышать человеческое ухо. Эти породили название. А табу и суеверия произошли от звуков с так называемой частотой страха от семи до семнадцати колебаний в секунду. Вызывающих инстинктивный ужас и расстройства зрения.
   Вот она - дыра. Полтора на полтора метра. Внутри пещера. Объём можно посчитать - приблизительно, исходя из формул для резонатора Гельмгольца. Но - внизу! А потом - засыпать эту дрянь! Стереть! Уничтожить! Но - снизу...
   И сида, очертя голову, бросилась бежать к подножию.
  
   Сэр Эдгар был прост и категоричен.
   - Нападение на посла есть начало войны, - сухо объявил он, - Сразу предупреждаю вопросы: это уже не зависит ни от короля, ни от собрания кланов. Этой армией всё ещё командую я. И я не позволю такого обращения с подчинёнными мне людьми, греками, сидами, или кем-нибудь ещё. Посему вопрос - леди Немайн, ты сумеешь ещё раз дойти до вершины? И спеть? Понимаю, что неприятно, но другие просто не смогут.
   - Дойти смогу. Находиться там достаточно долго - вряд ли. Успеть выкурить Гвина, - сида зло дёрнула ушами. Злилась на бывшего брата, не иначе, - нет. Но его можно заткнуть и снизу.
   - Как?
   - Засыпав вход в тулмен. Точнее, забросав с расстояния.
   - Но... Метательная машина?
   - Точно. Большая метательная машина. Очень большая.
   - Сделаем. Расскажешь, что нужно. Теперь - фэйри. Гвин их не выкупил. Типичная шутка сида - не солгал. Просто не стал разговаривать.
   - Их выкуплю я, - предложил викарий, - На постройке машины всё равно нужны рабочие. Эти обойдутся дёшево. И добрых чувств к предавшему их испытывать не будут.
   - Они разбойники, а не плотники.
   - Чёрная работа неизбежна, - заметил викарий, - к тому же я немного представляю себе машину, о которой идёт речь. Взводить и спускать её - опасное занятие. Вдруг что сломается? Пусть лучше этих убъёт.
   Командующий задумался.
   - Тогда тебе не стоит их выкупать. Эти фэйри - захвачены нами, и, как существа бездушные, являются скотом короля. И мы можем их использовать на всех работах, которые потребуются, кроме тех, где нужны мастера. Но надо шельмовать, чтоб издали видно было - опасный народ, без душ...
   - Шельмовать обычно? Опаление волос?
   - Волосы отрастают...
   - Можно уши отрезать. Один такой уже есть, - встрял викарий. Для византийца наказание такого рода было делом обыденным.
   Вот так и получились "диведские фэйри". Как ни странно, многие из них к этому времени судьбу свою приняли, и едва не удовольствие получали, оказавшись мифологическими персонажами. Пусть и отрицательными, вроде Вечного Жида. Все исправно просили каждого прохожего христианина молиться за них, вели себя тихо и покорно, работали усердно.
   С наймом плотников возникла проблема. Не потому, что не было желающих получить половину воинской платы. Были. У сэра Эдгара не оказалось денег. Каких-то десяти золотых, как заметила сида. Это её очень удивило. Но - сразу полезла в широкий пояс, и предложила заём. Сэр Эдгар согласился, и ожидал увидеть монеты - но увидел листки пергамента. Типичная уже годовая расписка Немайн - на этот раз на ползолотого, и безо всякого серебряного паритета - мастеровых вполне устроила. А вот командующему пришлось читать мелкий шрифт. Пусть и чертёжный, чёткий. Почитал, покряхтел, убедился, что убыток со временем капает в сторону сиды - но король обязуется вернуть указанные суммы в течение трёх дней после возвращения в город. Подписал. И ещё раз убедился, какие же сиды язвы. Немайн поинтересовалась:
   - А у короля в казне десять золотых есть? Я туда не заглядывала.
   - Чем-нибудь отдаст, - буркнул командующий.
   Ушастая немедленно хитро сощурилась. Видимо, начала придумывать, чем.
   Но дело закипело. Пока собирали людей, пока заготавливали лес - сида сказала сколько - шли дни. Клирик с интересом обнаружил, что ухитряется жить, будучи практически прикованным к грудному ребёнку. Который, между прочим, не только хнычет, но и орёт. Что для треугольных ушей - почище колоколов громкого боя. Когда спал больше двух часов подряд - забыл. Зато ухитрялся дремать в любую свободную минутку. Сны, разумеется, ушли. Какие тут картинки прошлого? Просто смыкаешь глаза, и подпрыгиваешь от тревоги, которая для тебя - тело тут не переспорить - куда значимее боевой. И откладывались в сознании афоризмы:
   - Дети - это война.
   Люди, которым довелось повоевать всерьёз - а не а-ля-кокосы, дистанционно и при гарантированном снабжении мороженым - говаривали, что организм приспосабливается примерно так же. Вот только радости той нет.
   Анна между тем продолжала решать поставленную сидой задачу про ворон. Итак, Гвин. Перед боем про Гвина сида знала. Иначе зачем обозначила для смерти сэра Кэррадока? А так все успешные удары красных курток пришлись бы на него. Остальных должны были прикрыть венки. От смертей бы не спасло - а им и не грозило, но раненых не было б вовсе. Были б венки не нужны - велела бы снять языческие глупости. Сама совершила проклинающий объезд. Этого хватило, петь не понадобилось, и хорошо. Ночной бой и так оказался беспорядочным, а под песни Немайн... Что произошло не по плану? Мабон сорвал смерть сэра Кэррадока. Могло это помочь людям Гвина? Могло, если б Немайн не явилась к месту боя лично. Многие бы бежали в темноте. А ещё это привело к ссоре Немайн и сэра Эдгара, чуть не закончившейся усобицей. Как говорит сида - ошибку вдвое трудно сделать хуже. А Немайн именно вдвое ошиблась. Думала, противник только один. Оказалось двое. А спас священник. Только он, только его не посчитали. Вот и вышло - не один на один, как думала сида, не двое на одну, как решили старые боги. А двое на двое. То есть они тоже ошиблись в два раза. Потому и обошлось.
   План у них был чёткий, который очень ослабил бы королевство... Дивед в результате влип бы в войну не с Гвином, а с Немайн. Которая, как выясняется, сильнее и опаснее. Вот для чего король Аннона соскрёб силы, набрал наёмников, и оставил в лагере, на чужой территории. Порядка не навёл. Их он подставил под удар нарочно! А что со священником говорить не стал - так со злости от неудачи. С сестрой - тем более, тут не он, тут над ним бы насмехались...
   Но что это вдруг на него нашло? Столетиями гадил по мелочи, а тут вылез, и поставил свой холм на бросок костей!
   Анна задумалась.
   - Наставница, - окликнула, - с чего нужно начинать анализ неприятности?
   - Источник - люди или вещи?
   Ну вот и ответь.
   - Эээ... люди.
   - Ищи, кому выгодно. И истина будет где-то рядом, - Немайн непонятно хихикнула.
   Выгодно. Вот выгоды Анна тут не видела. Какая выгода старым богам ссорить Дивед с Немайн, ослаблять их? Да ещё рисковать. Что Немайн отберёт у Гвина холм - не сомневалась. А раз так, то как раз Гвин больше всех и теряет! Или нет?
   Стоп. Войны Гвин мог и не хотеть. С Немайн. Они с Мабоном добивались того, чтобы Немайн из Диведа ушла. Сами диведцы ничего тому же Кричащему холму без сиды сделать бы не смогли. Это было видно: один фундамент для боевой машины потрясал воображение - шире столичной крепостной стены, из массивных сосновых брёвен, он пока лишь намекал на грядущую мощь. На месте холма Анна постаралась бы отрастить ноги и убежать куда-нибудь в Ирландию. Не ожидая, пока начнётся.
   Так кто же был целью? Дивед? Немайн? Или оба? Вместе! Диведцы приняли Немайн! Именно это единение стало угрозой. И даже не холму. Что холм? Тогда... Аннону?
   Анна испугалась ответа и, отбросив опасную тему, задумалась о другом. Ворона была предупреждением. А она, Анна, не успела... Хуже - забыла вовремя передать послание сиде. Про Гвина Немайн выяснила. Возможно - у озёрной, между слов. А про Мабона - нет, и он ей чуть всё не сорвал. Но хорошо, что рассказала вообще. Теперь Немайн знает - среди старых богов у неё ещё остались друзья. Или хотя бы сочувствующие. Интересно, кто?
  
   Из метательных машин Клирик решил остановиться на баробаллисте. Ему настолько надоели перетяжки ве,0рёвок, что не смутило даже отсутствие чертежей у классиков. Гравитационные машины были детищем высокого средневековья. Как раз той эпохи, когда сильно сдавшие за тёмные века катапульты перестали справляться со стенами замков. А верёвки были неизбежны: с упругим мотком из бычьих шкур капапульта получилась бы золотой. Да и не описана толком у Вегеция работа со шкурами.
   Ещё можно было сделать эспрингаль - но Клирик решил не ломать черепушку над непонятным рисунком. Память подсказывала, что эту машину отлично начертил Леонардо да Винчи. Но - свитки Вегеция, вот они, а до чертежей Леонардо немногим ближе, чем до каучука...
   Баробаллиста же казалась механизмом до отвращения простым, а устройство общих со скорпионом и торсионной баллистой узлов Клирик намеревался содрать с римского трактата. Да и мощность у баробаллисты повыше. Когда орудие стреляет раз в час, большая разница - сорок килограммов земли она закинет в зев пещеры, или полтораста.
   С самого начала стройки стало ясно: простота баробаллисты - или, как её назвали придумавшие монстра французы, мангонеля - либо иллюзорна, либо гениальна. Недаром он появился только в средние века, и удивительно, как не дождался Ньютона. Расчёт-то прост - но нужно же и собрать механизм размером в трёхэтажный дом без гвоздя, только из брёвен и верёвок.
   К счастью, специалист по подобного рода работам имелся.
   - Похоже на подвижный рей, поставленный боком - вынес вердикт Эгиль, - сделаем.
   Рыцари с удивительным энтузиазмом взялись за топоры вместе с нанятыми рабочими. Видимо, очень уж не терпелось рассчитаться с холмовыми обидчиками. Окрестные же ополченцы разошлись по домам - ещё не весь урожай собран. Хлеб хорошо, яблоки отлично - а кто солить поздние овощи будет?
   Чем дальше шла работа, тем больше Клирик поражался собственной наглости - собрать такую махину впервые - с листа в полный размер, без модели. А потому старался контролировать каждый шаг. И по три раза проверял каждый узел и каждый блок. Проблемы возникали на каждом шагу - но их удавалось разрешать.
   Главной заботой оказалась не точность, а прочность. Зная соотношение весов и длин устройства, рассчитать дальность и траекторию оказалось делом муторным, но возможным. А вот надёжность... Эгиль мучиться не стал - припомнил опыт строительства снаккаров, и заявил, что небольшой избыток прочности ещё ничему не вредил. А потому прикинул на глазок, да взял с тройным запасом. Заставив Клирика хлопать по лбу и вспоминать военную кафедру.
   И поговорки, запущенные в оборот ещё генералом Карбышевым.
   Первой, разумеется - шуточную. "Один сапёр, один топор, один день, один пень". Когда сапёра Клирик заменил на норманна и озвучил - заодно с другими, более полезными, строительными поговорками, Эгиль коротко посмеялся. И согласился - да, способ хороший. И руны хорошо, и стихи хорошо. Главное - уметь сделать вещь. Харальд немедленно начал сочинять висы об устройстве метательных машин.
   А скоро рядом с первым мангонелем начал расти второй.
   Дело было так.
   Над проторенной к римской дороге грунтовкой поднялось облако пыли. Три дня без дождя в Уэльсе событие - и событие довольно неприятное для тех, кто в дороге. Лагерь отреагировал уставно: вопли фанфар, работы прекращены, все вооружаются и спешат на стены. Никакой суматохи или толчеи - улицы прямоугольные, в римской традиции, и каждый знает своё место за прочным частоколом. А вот рва ещё не откопали, но сэр Эдгар собирается. Всё равно для фэйри пока мало работы, а даром кормить каторжников - слова "рабы" Клирик пытался избегать - не в его натуре.
   Когда из облака пыли показались вымпелы над копьями, гарнизон разразился приветственными криками.
   - Кто пожаловал? - поинтересовалась Немайн.
   - Брат короля. Самый младший, - объясняли ей, - Отличный рыцарь! Но сэр Эдгар с ним наплачется. Видишь, как скис?
   Клирику стало даже жалко командующего. Мало ему бывшей богини в подчинении - извольте ещё и короля заполучить. Точнее, подкороля... Принца. Ворота открыли, однако, только когда затормозившее у них облако осело, и удалось рассмотреть всадников - серых от пыли, но весёлых.
   - Открывай, Эдгар, - раздался рокочущий бас, никак не вяжущийся с обликом невысокого юноши, который изволил им разговаривать, - пришла подмога. Рис ап Ноуи явился на помощь брату! Со мной десять рыцарей... и десять дам. Каждая из которых стоит двух рыцарей. Но мило уступает право набить морду Гвина мужчинам.
   - Да, это он, - печально объявил сэр Эдгар, - открывайте... Добро пожаловать, мой принц.
   - И принцесса! - медведю - медведица. Такая же щуплая. Но голос... И где он помещается?
   - Простите, прекрасная Гваллен, я не сумел вас разглядеть за поднятой пылью.
   - Да, мы с Рисом любим быструю скачку! Но теперь нам нужно по бочке горячей воды на нос и по две на носик!
   - Но почему именно так?
   - Потому, что вторая понадобится вечером, за день мужчины успеют перепачкаться... Ого! Что это вы тут строите такое? Кот?
   Котом валлийцы называли почти любое осадное сооружение. Самые маленькие называли крысами.
   - Ну, это скорее лев, Валли. Или росомаха! Это ведь сида строит, да? Можно на неё посмотреть?
   Бас дрогнул. И только тут Клирик сообразил, насколько молод его обладатель. Хорошо, если семнадцать исполнилось! И вот этот мальчишка отправляется на войну - с женой, друзьями и подругами. Кстати о жене - Гваллен выглядела взрослее мужа. Возможно, из-за дорожной пыли.
   Только ворота сомкнулись за его отрядом, только отвели тяжело дышащую лошадь, как принц бросился к недостроенному мангонелю. И налетел на монашку с ребёнком. Ну а какая девушка ещё в рясе ходить будет? Образ портил только шлем, лихо сдвинутый на затылок...
   - Извини, сестра... - и сунулся было вперёд. И был ухвачен сзади за рубаху.
   - Стоять! Не лезь, убъёт.
   - Кто убъёт? - спросил недоумённо принц, - Кого?
   Но - остановился.
   - Видишь вон того типа с топором?
   - Вижу. Высоко как...
   - Видишь, какое здоровое бревно он обтёсывает? Что-то оно не лезет в паз...
   - Толстое, да...
   - Вот. Во-первых, если что-то пойдёт не так, бревно упадёт вниз. И если на тебя, Гваллен плакать будет, так?
   - Не буду, - сообщила подошедшая принцесса, - кто так умрёт, тот не достоин моих слёз. Я просто буду сидеть, как собака, на могиле... А во-вторых, если мой муж не будет тебя слушаться около твоей машины, его убьёшь ты, Неметона. Я права?
   - Не-а. Это сделает вот тот бородач. Стройкой руководит он, я только советую. Так получилось.
   - Это Неметона?? - удивился принц Рис, - А уши где?
   - Под шлемом. А глаза снаружи, муж мой! А ещё у неё под рясой шитое платье и шёлковая рубашка. У меня тоже такая есть! А это у тебя кто?
   - Сын. Мой.
   И попыталась заслонить от внимания.
   - А у него тоже уши острые?
   - Нет. У него обычные уши... Леди Гваллен, пожалуйста, не беспокой моего сына. И не проявляй к нему излишнего внимания. Мне это очень неприятно. Увы, все сиды так устроены...
   - Да? Вы так любите детей?
   - Ршшрр, - сида рычала игрушечно и комично, но намёка хватило.
   - А что нужно сделать, чтобы осмотреть кота?
   - Это не кот, это мангонель. Машину придумали франки, оттого и название. А нужно поговорить с одним бородатым типом.
   - Тем самым, который убъёт?
   - Именно. Он расскажет, как себя вести. И заставит одеть шлем. Раз появишься на стройке без шлема или учудишь что - больше не пустит. И не посмотрит, что брат короля. Ему на это наплевать...
   - Большой зануда, - подвёл итог Рис, - но ничего, уговоримся. Я умею быть хорошим. Жена подтвердит.
   - Достаточно того, что я его жена.
   - Вот именно. Сама меня выбрала, кстати.
   - Ерунда. Выбирает всегда мужчина.
   - Но я-то выбирал из тебя одной!
   - Тогда ты счастливый человек, - подвела итог Немайн, - который сперва отдохнёт с дороги, устроит своё счастье поудобнее, пройдёт инструктаж по технике безопасности у Эгиля или Харальда, а потом уже полезет под брёвна. А жена счастливого человека за этим проследит, не так ли? Что ещё?
   - Уши покажи, пожалуйста, - попросил Рис.
   Немайн вздохнула и сняла шлем. Уши расправились. Встали торчком. Легли, как перед атакой. Свисли к плечам. Снова поднялись. Дёрнулись. Ищуще пошевелились.
   - Ну как? Понравились?
   Парочка молчала, глядя во все глаза. Онемели. Немайн ждала. Первой дар речи обрела Гваллен.
   - Дай потрогать, а?
   Немайн свесила уши к плечам.
   - Ну пожалуйста, ну хоть погладить...
   И гладила. Почти полчаса! Но, правда, очень осторожно. Как царапучую кошку. Пока не согрелась вода в бочках. Клирик ринулся "домой" - в палатку. Откинул полог - внутри девушка. По меркам двадцать первого века - девочка. Сидит по-японски, на пятках. И именно как японка - привычно и ловко. Нормальный европеец, конечно, и не так может свернуться. Но удобно - не будет. А эта естественна. Клирику представилось: сейчас она снимет гуттаперчевую маску. И представится: полковник Хидзиката, токийская военная полиция! Достанет из воздуха катану - и хрясь напополам! Стало весело, дальше незваную гостью рассматривал, улыбаясь. Для верности обошёл кругом. Одёжек только две - по валлийским меркам, нищета. Верхняя, синяя, чуть коротковата для приличной дамы - так бритты поступают, когда нет денег на два разных платья - для работы и для представительства. А вот грязной каёмки по краю нет. Так что - не работала она в этом платье, и даже ходила недалеко. Рукава узковаты, да ещё и перехвачены красной тесьмой на запястьях. Рубашка - краешек торчит, по подолу вышита, и довольно тонко. Кажется, льном. Вот и всё. Кто бы ты ни была, милочка, а опыта тайной службы у тебя нет, и прокол детский - бедное платье поверх богатой рубахи. Тоже чистой, а ведь вся грязь липнет на тот подол, что длиннее, в этом Клирик уже убедился. В волосах - простые роговые гребни, без резьбы. Никакого намёка на клан нет.
   И вообще - выглядит чуточку знакомо. А вот ведёт себя - нет. Собственно, никак себя не ведёт. Разве - дышит. Пахнет вишнёвой настойкой. Самую чуть. Ждёт? Хм. В эту игру могут играть двое. И отчего не проверить, как тело эльфийки отнесётся к японскому стилю утончённости?
   Хорошо отнеслось. Клирик уселся рядом - хотя с эльфийским зрением это было и неудобно, гостью он видеть не мог. Зато прекрасно слышал. Ровное дыхание, больше ничего. Минуты шли. На пятках оказалось уютно. Самое то для отдыха. И для ухода за ребёнком, вон как на коленях удобно умостился. Или любимым человеком... Настроение испортилось. Улыбка не сползла с лица Клирика - выцвела. Но, наконец, тишина закончилась. Не детским плачем, как ожидал Клирик. Словами.
   - Ты права, - сообщила гостья, - Так проще.
   И снова замолчала.
   Потом прибавила задумчиво:
   - Я - это ты, но ты - не я. Не только я. Но меня достаточно... Или нет?
   Клирик решил, что да. По крайней мере, что ещё сказать, кроме банального "кто ты такая?", не додумался. Но гостья вела себя непросто, и захотелось подыграть. И - переиграть.
   Гостья встала, поклонилась - низко, но с достоинством, и отбыла.
   Только тут в палатку вернулась Анна.
   - Я снаружи, за задней стеночкой, подслушивала, - призналась, - на всякий случай. Но мысли читать не умею. Расскажешь ученице новости из Аннона, или секрет?
   - Новости тут делаем мы, - напыщенно заметил Клирик, стараясь понять, при чём тут вообще болотный край, почитаемый местной преисподней, - а в Анноне... Беспокойно и непонятно.
   - Как всегда, - согласилась Анна.
   А к утру принц Рис вбил себе в голову, что должен построить второй мангонель.
   - Раз норманн может, почему не могу я? - спрашивал он.
   Никто не понимал, почему. Сэр Эдгар, правда, сразу вспомнил про деньги. Принц только рукой махнул. Его домен начинался здесь же, рядышком, на восточном берегу Туи. А сладкую воду и свежую пищу кораблям, идущим в Кер-Мирддин, продавал отнюдь не Гвин ап Ллуд. А получить всё это после нескольких дней на одних сухарях, разбавленном вине и воде с уксусом... Раскошелишься, даже если всего в дне пути вверх по реке ждёт столица королевства. Но в распоряжении Риса была и одна из трёх римских дорог, проходящих по южной Камбрии. Пошлины и постой обеспечивали его казну куда лучше, чем взносы за суд, плата за ремесленные привилегии и другие традиционные источники дохода.
   Увидев в ладони принца дюжину блестящих жёлтых кружочков, командующий сразу оказался за. Для него это означало ускорение осады вдвое. Для сиды - нет.
   - Одной машины отлично хватит.
   - Но я хочу построить мангонель! Он мне нравится, и опыт может пригодиться, - выложил неотразимый козырь Рис, - это не последняя на свете война, да и где я ещё научусь сиды брать?
   - Поработай с моим орудием, - предложила сида, - пойми, мы с Эгилем и возле одной-то машины в кусочки разрываемся. И просто не успеем заниматься второй.
   - Второй займусь я.
   Принц выдержал скептические взгляды.
   - Я не буду ничего рассчитывать, как ты, Немайн. И я не имею опыта в постройке морских судов, как Эгиль. Но я в состоянии изучить и измерить каждый узел машины и заставить своих работников сделать всё точно так же. Не отклонившись ни на волос.
   - Не советую, мой принц.
   Клирик помнил множество историй с подобным копированием. Там вариантов было два - либо приходилось отвлекать хорошего конструктора, и всё равно получался урод, как вышло с Ту-4, либо что-то упускали, и такая штуковина просто не шла в серию. Был и третий вариант - грамотная обратная разработка похожей вещи. Опять же, требующая хорошего конструктора. Которым Рис ап Ноуи явно не был. Потому и предлагал второй вариант.
   - А я построю всё равно! Сэр Эдгар не возражает?
   Командующий не возражал.
   - Ну тогда, ты мне не указка, сестрица.
   С первой встречи Немайн он иначе не именовал.
   Как ни удивительно, пока второй камнемёт ничем не отличался от первого. Только по готовности отставал на пару дней. И понемногу нагонял... Рис шёл вторым, и набивал гораздо меньше шишек. Но свой аппарат Клирик достроил, разумеется, первым.
  
   Первый же мешок влепился в скалу. И лишь немного не попал в дыру. За спиной раздались недовольные возгласы тех, кто поставил на попадание первым же выстрелом. Сыграла роль репутация сиды. Против ставили Анна, Эгиль - потому ему наводку и не доверили - и Рис. Этот - из весёлой вредности и коммерческого чутья.
   - А вдруг ветер не вовремя подует, - говорил он, - при ставке один к двадцати можно и рискнуть!
   Оказался прав. Хотя ветер и не подул.
   - Нужно взять левее, - вздохнула Немайн, - тащите назад. А по высоте уже хорошо...
   Мешок, лопнувший по всей длине, потащили назад. Хорошо, что к мягкому пристрелочному снаряду привязали верёвку. Иначе уже три мешка безвозвратно пропали бы. А мешковина тоже денег стоит. Пристрелка же камнемёта была нетороплива. Час - взвести. За это время многострадальный снаряд зашьют и наполнят. Выстрел. Расчёты - как изменить массу противовеса. Или длину пращи.
   Для наводки по горизонтали приходилось немного смещать тяжеленную платформу, вбивая клинья. Повернуть массивную бесколёсную конструкцию вручную нечего было и думать. А что б было, если не лишний сруб, над которым и была построена рама осадной машины?
   Работа наводчика напоминала работу мастера-кузнеца с молотобойцем: Немайн подсовывала клин, закрепляла несколькими лёгонькими ударами - после чего его вколачивали до упора люди посильней.
   Увы, утренняя роса, по-камбрийски обильная, на пару с осевшим туманом превратили траву у подножия холма в кожу улитки. Замахнувшись, чтобы наживить кол на правильное место в щели, сида утратила равновесие. И полетела в кучу щепок и опилок, не прибранную со времени возведения рабочей оси. Для чего в опорных балках пришлось прорубить солидные пазы. Не обратив внимания на мгновенно промокшую рясу - хорошо, с утра моросило, и капюшон был надвинут на брови, Немайн подхватила киянку, сделала шаг ко всё ещё толком не закреплённому клину. Но из-под деревянных подошв вдруг звонко отозвался камень, а перед глазами вместо осадной машины и ненавистной уже вершины сида встал пугающе знакомый интерьер.
   Просторная комната. Стены с облицовкой из серо-сиреневого камня, факелы неживого холодного огня. Сверху давит темный потолок. Ни окон, ни дверей. В комнате растерянно оглядываются четверо. В принципе, из них можно составить классическую ролевую команду.
   Бородатый гигант, в плечах шире роста. Сквозь порванный на спине парчовый халат - маловат, видать, оказался, - играют бугристые монбланы мышц. На руках охватом в десятилетнюю сосну - ржавые, но толстые цепи. Из-под халата торчат волосатые ноги. На оливкового оттенка лице застыло горделиво-презрительное выражение. Возможно, совершенно ненамеренное - просто губы выгнуты торчащими наружу длинными, жёлтыми от налёта клыками. Такому дай оглоблю - пойдёт махать по-былинному, на улицы-переулочки. Отменный Воин.
   Затянутый в алый с черным бархат, плащ подозрительно топорщится во всех местах сразу, едва достающий макушкой до пояса воина коротышка. Одна рука картинно заложена за спину, в другой гусиное перо. Держит его не как письменный прибор, а как стрелку для дартса. На лице - вдохновение профессионального пакостника, задумавшего новую каверзу. Безусловный авантюрист-Вор.
   Высокая - почти под стать скованному Воину, пышная блондинка в вечернем платье с букетом цветов. Единственная, в компании, кто на человека не только похож. Впрочем, вот она выглядела довольно неуместно. Ну разве за Колдунью бы сошла.
   Худенькая девица в простонародного тёмно-синего цвета рясе с огромной деревянной киянкой в правой руке. Мокрая, облепленная щепками и стружкой, но бодрая и целеустремлённая, посередине скорого шага - на горку. Земли под ногой не оказалось, маленькая ступня подвернулась...
   - Уууу - тоненько провыла Жрица с пятой точки. А белобрысая уже примеривалась половчее вцепиться в растрепанную рыжую шевелюру и нервически подергивающиеся звериные уши.
   - Позвольте напомнить вам о своем существовании, - заметила Сущность, - в несколько более материальной, чем голоса в голове, форме. Кроме того, я отчего-то предполагаю, что вы не откажетесь поговорить между собой.
   - А я-то тут зачем? - отвлечённо спросила блондинка, - Галочка замуж выходит, даже вышла уже, а я тут...
   Мысли её нелогично перескочили на главного виновника всех неприятностей. Которым за прошедшие месяцы был назначен недавний любовник.
   - Убью мерзавку...
   - Я верну вас, как и в прошлый раз, секунда в секунду, - пообещала Сущность, - тогда ведь всё было в порядке? Даже мерцания не будет.
   - Ничего себе в порядке! Был у меня любовник, почти муж, была подруга... Хоть и по виртуалке...
   - Ну так и считай, что они поженились, - предложил Воин. И раскатисто захохотал, аккомпанируя звоном цепей.
   - Это у неё, боюсь, подсознательно и отложилось в мозгу, - Вор взмахнул пёрышком, как рецепт подписал, - Разложив ситуацию по Карлу Густаву Юнгу, мы поймем, что она не лезет ни в какие рамки. А пространство за рамками мозг склонен заполнять знакомыми паттернами. Обычно представление любовника существом своего пола часто свидетельствует о подавленной гомосексуальности, но в данном случае...
   Бросок высокой пришёлся в пустоту. Рыжая как-то очень вовремя сделала полшага вбок. Сущность отреагировала.
   - Осторожнее, девушки, все повреждения, полученные здесь, останутся при вас. Вы, может, не обратили внимания, что присутствуете здесь не в виде аватара?
   - Да? - бывшая волшебница осадила назад. Всплеснула руками. - Дайте кто-нибудь зеркальце, я сумочку в машине оставила...
   - Это кто тут девушки? - спросила рыжая, роясь в карманах, пока не извлекла из бездонных глубин здоровенный артефакт размером со средних размеров сковороду, - Мне как раз подарили... И второе в городе ждёт. Вот. Держи. Если платья, букета и бородавки под левой грудью тебе недостаточно.
   И замерла в готовности к испанскому приставному шагу. Атаки не последовало. Блондинка смирно взяла зеркальце. Едва не уронила.
   - Золото не чистое, - сразу отметил Вор, - тебя надурили.
   - Электрон, - откликнулась рыжая, - не одна я на цвет лица переборчива. Это ж зеркало...
   - Я-то вам зачем? - спросила у Сущности бывшая Колдунья, поправляя причёску, - я ж вне игры.
   - Вне игры, но не вне эксперимента, - разъяснила Сущность, - Полагаю, вам знакомо понятие контрольной группы? Вот это вы и есть. И неужели вам неинтересно, что происходит с вашими товарищами по сетевым играм? И - о девушках.
   Сущность изобразила краткое раздумье.
   - В строгом смысле, единственная девушка тут - вы.
   И ткнула пальцем в рыжую.
   - Девушка? Да? - протянула рыжая, - А по-моему - чебурашка. Неведома зверушка. Родила царица в ночь... Багрянородную с ушами. Извольте мотивировать всучивание мне бижутерии с историей, невозможной для эльфийки "Забытых королевств". А также непредоставление мне банальных сведений о собственной физиологии. Даже из чисто ролевого подхода - у моей эльфочки должны быть родители, воспитатели... Даже у последней в роду! Потом ей сто двадцать лет. По личному опыту знать должна о себе самой хоть что-то. Мне надоели сюрприз за сюрпризом! Ну правда, жить же невозможно, когда не знаешь, что тело отколет в следующий момент.
   - Я не намереваюсь... - напыщенно начала Сущность. Но рыжая её перебила.
   - А я намереваюсь. Прекратить участие в вашем балагане. По причине бездарности мастеров. Точнее - второго мастера! Ты же второй спорщик? Вторая Сущность? Голос тот же, но слова-то другие. И я не самоубьюсь, не дождётесь. Просто начну тихую обывательскую жизнь. Без попытки каких-либо свершений. Уеду, скажем, в Норвегию, и буду доить коров до старости... Харальд на мне женится без разговоров. Или Эгиль...
   - Какой старости?! - возопила Сущность, - И вообще, в отличие от этого бездаря... - осеклась, - В отличие от первой Сущности, назовём её Сущностью А, я могу почти всё. Но я не понимаю, почему именно мне нужно разгребать чужие ошибки! Впрочем, вечно-то мне за других отдуваться. Ладно. Будет тебе информация. А зачем то кольцо... Вот это моя работа, чем и горжусь, заслуженно. Это единственное кольцо в реальном седьмом веке, за которое можно было бы выручить пятьдесят тысяч номисм. При некоторой ловкости, конечно. Я был против - но позволил себя уговорить, и проделал отменную работу! Оно настоящее. Император велел переплавить, и лично следил за уничтожением, но я взял камень за микросекунду до того, как его расщепили, заменил на рубиновую крошку. Я подменил кольцо прямо в тигле, на слиток золота нужной пробы! А ты тут ещё возмущаешься. Кстати, вот тебе информация. С собой не дам. Смотри тут, память у тебя теперь абсолютная.
   И протянула выхваченный из воздуха фолиантище. Клирик аж крякнул под грузом. Бывшие сопартийцы чуть ошалели от зрелища: страницы мелькали под пальцами эльфийки, так, чтобы она только успевала увидеть текст. Изредка темп чуть замедлялся, и слышались реплики: "Ага. Нехорошо. Ну-ну. Не знал... Вот засада! Обидно... Здорово! Ну не свинство? Только представьте!"
   Когда Вор попытался заглянуть через плечо, Клирик процедил:
   - Убью.
   Вор понял - не убьёт, так попытается.
   - Так, - подвёл итог Клирик, захлопнув книгу, - уже неплохо. Теперь ещё один вопрос по существу. Как так получилось, что Галочка замуж выходит?
   - Так и собиралась же. Нас обоих в свидетели звали... - удивилась Колдунья, вместо тебя теперь... Ну, ты его не знаешь.
   - А вопрос-то не к тебе, - объяснил Клирик, - а к Сущности. Вы нас обещали вернуть в ту же секунду.
   - И вернем. Никакой проблемы. Всё равно четыре мира готовили. Ну, сделали один контрольный. Копию исходного. Проще, чем слепки прошлого делать.
   - А что с этими мирами будет после эксперимента? - поинтересовался Вор, - Обидно работать в мусорную корзину.
   - А это проблема самих миров. К тому времени, когда они разовьются настолько, что смогут встретиться, пройдёт столько времени, что они даже не поймут, что у них общие корни. Никого распылять или уничтожать мы не собираемся. Пусть живут. Может, даже понаблюдаем их некоторое время.
   - Так Галочка что, понарошку замуж выходит? - удивилась Колдунья.
   - Для твоего мира - нет, - объяснила Сущность, - и вообще, ты же отказалась играть? Поэтому ты навсегда останешься в сдублированном мире. Просто из соображений гуманности он сделан копией прежнего. Кроме присутствия вот этих трёх личностей. Мы, видишь ли, решили узнать, как их отсутствие повлияет на развитие твоего мира.
   - А моё - на развитие их мира?
   - Нет, тебя я скопировал. Там будет точная твоя копия. Только - до входа в нашу игру.
   - И что, тамошняя я и знать ничего про этого... Эту... Змею подколодную ничего не буду?
   - Именно. Впрочем, вернуться в тот мир ты уже не сможешь. И узнать о судьбе двойника тоже. Там-то время остановлено, как и уговаривались. А когда будет запущено - мы прекратим всякое вмешательство, и контакт между вернувшимися и оставшимися во вновь созданных мирах прервётся.
   Бывшая Колдунья задумалась. Ненадолго - чтобы повернуть голову к эльфийке.
   - А почему зеркало в гравировке? Не видно же ничего.
   - Так считается красивее...
   - Странно. Слушай, тебе же всё было интересно...Ну и как? И не говори, что не попробовала - за три месяца-то!
   Клирик принялся рассматривать руки. Потом сообщил:
   - Можешь считать, попробовал. Ребёночка заполучил...
   - И на каком ты месяце?
   - На первом. Привыкаю. Странно очень - вот существо, да? Сосёт, орёт, писается - и больше ничего, но хорошее! Как это так получается? Ах да, он ещё сидеть умеет.
   В последних словах звучала гордость. Колдунья замолчала, пытаясь уяснить, как начало беременности связано с "орёт и писается". Этим перерывом воспользовалась Сущность.
   - Итак, мы несколько отвлеклись от главного. Текущий баланс свершений. Воин - семь целых, шестьдесят четыре сотых процента. Вор - два целых, восемнадцать сотых процента. Жрица - или Клирик? - ноль целых, пять десятых процента.
   - А чего у рыжей так мало? - возмутился Воин, - Она вон вроде не в цепях...
   - А ты не помнишь? - удивилась Сущность, - Ну, не буду рассказывать. Это уже вмешательство получится. Скажу только, что абы кого в Монголию на показ Великому Хану не возят.
   - А какая разница? Если в плен попался? - Воин грустно прозвенел цепями. Он пытался думать, а с его интеллектом, что в игре, что в реальности, это было очень печально. И сам процесс, и последствия. Но печальный и почти мелодичный звон цепей Клирику невольно напомнил...
   - А ну-ка, орочья башка, скажи: "Во имя всего святого, Монтрезор!"
   - Зачем?
   - А затем. А ещё приляг. И руки над головой в стороны разведи...
   - Лучше ноги, - хихикнул Вор.
   - Зачем? - переспросил Воин.
   Клирик снова полез в глубины рясы.
   - И чего только не приходится таскать с собой порядочной девушке, - с этим комментарием на свет божий появился аккуратненький геологический молоток, - помимо приёмного дитяти! Хорошая, кстати, вещь. И образец отколоть. И в лоб засветить. И кольчугу пробивает только так.
   Сущность поняла первой.
   - Так нельзя.
   Воин просветлел лицом - дошло. Лёг на каменный пол, как сказали. Клирик встал рядом с ним на колени, примерился... Всё-таки обернулся к Сущности.
   - Можно. И что ты со мной сделаешь? Из царевны в лягушку превратишь? Про русский принцип - сам погибай, а товарища выручай - слышать доводилось? Да и интереснее же! Будем считать, что цепи разорваны в припадке боевой ярости. Мне вот, например, ужасно любопытно, что может сделать полуорк раскованный с полусотней монголов из гвардейской тысячи Бату-хана... Ты учти, рубить буду посередине. Так что оружие у тебя выйдет коротковатое. Ну что, готов?
   - Угу.
   Молчание. Бездействие.
   - Руби, чего ждёшь.
   - Скажи: "Во имя всего святого, Монтрезор!"
   Вор хихикнул. Потом почесал затылок. Что-то казалось неправильным...
   - Глупости. Руби.
   - Скажи. И тихо позвени цепями. Бубенчиков, жаль, нет.
   - Ты что, того? С прибабахом?
   - Конечно, того. После трёх месяцев девушкой.
   - Нелюбленой, - встряла Колдунья, - или беременной. Не пойму...
   - Вот-вот. И вообще, я эльфийка. Дииивная. Мне положено быть того и с прибабахом. Говори. Жду.
   - Бред какой-то.
   - Бред. Ну, не хочешь...
   - Хочу.
   - Говори. И не забудь печально звякнуть цепями. Обязательно - тихо и печально.
   - Во имя всего святого, Монтрезор! - звон вышел громким и возмущённым, но Клирик решил не придираться.
   - Да, во имя всего святого! - провозгласил он, и обрушил геологический молоток на облюбованное звено. Клирик никогда не любил рассказов Эдгара Аллана По. И с Бредбери тоже не во всём соглашался. С первого удара цепь не подалась - но зазубрина осталась внушительная. Оставалось - долбить.
   - Премии за деяние не жди, - склочно вставила Сущность между равномерными ударами.
   Клирик безразлично пожал плечами.
   - Сумасшедшая, но наша, - объявил Воин. Немного подумал, - А раз наша, так прочее побоку. Кстати, как у тебя дела, рыжуня?
   - Ноль пять процента, - напомнил Клирик. Бил он не слишком сильно, но точно, и Воин, который одно время подумывал забрать инструмент да покончить с цепью одним ударом, решил оставить дело специалисту... Всё-таки Клирик очень многое успел перенять у Лорна ап Данхэма. Даже не осознавая того.
   - Прискорбно, - отозвался Вор, - но в женском теле ожидаемо. Хотя уже за одно то, что ты ухитрилась оставаться девственницей три месяца, лично я бы дал процентов шестьдесят. Я вот на грани Возрождения, Америку ещё не открыли... И то. Дикость и разврат, уж поверь собственному психоаналитику его святейшества Иоанна Двадцать третьего... А у тебя там тёмные века!
   - Но это ж двадцатый век... Или я что-то не так понимаю, или ты прибился не к папе, а к антипапе. Постой, постой... Уж не к Балтазару ли, милейшему, к Коссе? На могиле которого постоянно приписывают: "Бабник и пират?"
   - К нему, - раздулся Вор от гордости, - к самому. Неплохой мужик, большая часть того, что про него писали - пасквили. Но бабник и пират - святая правда, так он и не скрывает. А антипапой он у нас получился - потому, что проиграл. А у меня он будет папой. Хотя бы потому, что читает мои книги! Но - цена человеческой жизни просто пугает... Пришил человечка - на тебя обиделись, накропал эссе - простили и от восторга поросячески визжат. Ценят творцов, ценят! Но какие они все в этой Пизе горячие, не той походкой мимо прошёлся - за рапиру. Я, конечно, сюрикеном в лоб... Потом родню мужского пола. Потом любовников родни женского, а это категория, которая не переводится. Приходится утешать лично. Так что знаю, о чём говорю. Кстати, тоже создал репутацию. Хоббиты - они только наружно маленькие, а так гиганты!
   Выяснилось - Вор за месяц успел, не разгибаясь, накропать и опубликовать на собственные средства два труда по психоанализу. Приобрел славу. Примерно как у Макиавелли, только хуже. Был отлучен от Церкви, и прощен - лично папой - пусть и всего одним из трёх - принявшим сочинения к руководству!
   После одной из уличных дуэлей - его к тому времени прикрывала группа поклонников, так что дуэль выглядела средней руки уличным сражением - был взят под стражу. Но - обещал создать проникновенный труд против колдовства. Выпустили - условно. Вот тогда Вор и совершил главное своё свершение - трактат о кошачьей анатомии, - и о невозможности для нечистой силы подробно воспроизвести их облик в качестве фамилиара. Препарированные - иные живьём - кошки ему теперь по ночам снились, но он утешал себя мыслью, что гораздо большее число животных он избавил он плачевной участи...
   Как только Воин разогнул надрубленное звено, а геологический молоток снова скрылся в бездонном кармане, Сущность объявила, что всем пора обратно. И Немайн оказалась рядом с мангонелем.
   То, что сида споткнулась два раза подряд, никого не удивило. Но тут она начала искать деревянный молот, что только что держала в руках. Занятие было безнадёжное - киянку она забыла у Сущности. И совершенно не подозревала, что только что дала начало новой валлийской поговорке. "Потерял, как Немайн". То есть вдруг и с концами...
  
   За матерчатыми стенами палатки снова раздался мощный скрип, зашумел рассекаемый гигантской пращой воздух. Мангонель продолжал ежедневный труд.
   - Рабочие - на привод блоков! Тяни!
   Тянуть предстояло много. Ещё один мешок с землёй устроился в сетке пращи, чтобы через час уйти в сторону крепости Гвина. Звякнуло било. Полуфэйри вздрогнула. Малыш на било внимания не обратил. Даже спать как-то ухитрялся. Впрочем, на руках у сиды. А било теперь будет регулярно брякать почти час. Этот неприятный звук... Если подумать - самое плохое из всего, что с ней приключилось за год. После того, как родители, отчаявшись свести концы с концами, продали дочь в рабство. Потом... К рабыням не сватаются.
   Жену храбрый гезит-копейщик с собой на опасное, хоть и прибыльное дельце в Уэльсе волочь постеснялся. Для мужских надобностей вызвал рабыню. Опробованную. С сыном. Этот-то отпрыска от рабыни и за щенка не держал. А новая хозяйка - добрая, мало что сида да ведьма. Какая разница? Сын же, пусть и будет носит имя сиды - так ведь всё равно, кровь-то чья? А станет благородным. И не разлучила. Всё таки к хорошему привыкаешь быстро, и Нарин уже начинало казаться, что война богов длится вечно. И будет длиться вечно. И хорошо. Вот только било...
   И лишь к тому, что каждый день по шестнадцати мешков, каждый из вот такущего куска ткани, отправляется в пасть Кричащему холму, кормилица сидового приёмыша привыкнуть не могла.
   Пусть грубая, конопляная, но ткань. Пока она не попала в Уэльс, лён и шерсть она только стирала. Носила вот как раз коноплю. Ну, может спряденную и вытканную получше, чем мешковина. И всё равно - третью неделю каждый день...А мешки большие, каждый в два человека весом. Материи на них нужно много.
   Когда кормилица робко спросила сиду, как же это получается, та только ушами дёрнула.
   - Надо будет, городами стрелять буду. Главное - иметь на это средства. На мешки средства есть. На кормёжку пленных - тоже.
   Очень странные средства - не золото-серебро. Поцарапает грязным пёрышком кусок тонко выделанной кожи, прижмёт испачканный в зелье пальчик - и заплатила за товар. И никто не жалуется, не кричит, что кусочек кожи вместо монеты взял. Нарин проверила - видят купцы именно кожу. Чудеса... А сида удивляется обычным житейским поворотам.
   - Бред какой-то... - привычно возмущалась Немайн, глядя, как ребёнок сосёт чужую грудь. Последние дни она уже переносила кратковременную разлуку с малышом. Если тот оставался в пределах видимости, - Родительница, живая, числится кормилицей, а матерью считается девица. Незамужняя и вообще, э...
   - Невинная, - Анна возится с очередным зельем. Из глиняной реторты валит пар.
   - Вот именно. Что ж это такое?
   - Жизнь. И не такое случается. Ты, наверное, и более странного повидала.
   - Да это как сказать, - Клирик припомнил сказки, - если уж у фэйри ум за разум заходит от того, что обед варят в скорлупе и одно яйцо варят на семерых работников, то от этого вот и вовсе можно свихнуться...
   - А пар - это сущность воздуха или сущность воды? - вслух задумалась Анна, - Стоп. Не отвечай, не отвечай. Я сама. Я опять не до конца разложила вопрос. Пар это вода, дождь, только незрелый, верно? А дождь это часть воздуха. Точнее, то, что из воздуха падает. Когда созреет. Значит, пар, это и вода и воздух. Воздух с сутью воды. Интересно, стоячий или подвижный? Можно додуматься, а можно...
   Клирик с удовольствием слушал. Взрослый человек, а потому вмешиваться нужно только тогда, когда опыт становится опасным, а размышление превращается в муть. Иногда стоит молчать даже в ответ на прямые вопросы. Когда Анна работала сама - получалось интересное. То, что он себе недавно и представить не мог. Научная магия в действии. Теорию взяла из ТРИЗа, Альтшуллера - по рассказам - сочла великим магом, посильнее Мерлина. При этом у неё совершенно отсутствовала присущая большинству инженеров зашоренность. Она ведь совсем не представляла себе конструкцию даже элементарных, для Клирика, машин. А раз так, то и готовых, шаблонных решений у неё не случалось. А дифирамбы, которые спел Клирик применению физических эффектов вместо движущихся частей, оказали дополнительное действие...
   Вот сейчас, Анна осторожно поднесла тряпочку к носику реторты. Та фыркнула, лоскут взвился...
   - Подвижный. То есть - ветер. Наставница! Выходит, моряки, когда нет ветра, могут сделать его из воды, вскипятив её? И не брать с собой вёсел, а ходить только под парусом?
   - Могут, - немедленно согласился Клирик, - ты думаешь, тут подойдёт обычный парус?
   - Обычный парус ловит обычный ветер. Особый ветер следует ловить особым парусом. Но каким - я пока не вижу...
   Полог откинулся.
   Немайн отвернулась от полуденного света.
   - Кто?
   - Селиг Муллан, леди сида. Я из Пенгверна. Беженец. С матерью и сестрой пробираюсь к Арбет, к родне. Нашу ферму саксы сожгли.
   Обычная для Уэльса история...
   - Я тут видел, как у тебя молоток пропал, и понял кое-что. О Гвине. Не согласишься ли поговорить со мной наедине?
   - Хорошо. У камнемёта устроит? Через... - Клирик в который раз проклял отсутствие часов. День, правда, ясный, - ребёнка перепеленаю, на перевязь возьму - и приду.
   - Да какое ж это наедине?
   - Самое лучшее. Скрип, команды, все при деле. Ну и секретов никто не рассказывает в таких местах, значит, и подслушать некому.
  
   Мангонелем командовал Эгиль. Неплохой моряк, а работа расчёта осадного орудия мало чем отличалась от работы экипажа драккара. Разве качки нет, да сырость иногда отступает. А так... Мерный бой била. Вместо вёсел - в руках верёвка. Не грести - тянуть. Под тот же монотонный ритм.
   - Диинь! - Рывок, вращаются блоки, и немного поднимается над землёй ящик с камнями - источник метательной силы. Падают деревянные храповики. И когда люди ослабляют хватку, груз не опускается, оставаясь там, куда его возвело это усилие. На пядь выше чем до предыдущего...
   - Диинь! - Не отдохнуть, не утереть пота... Ещё пядь. А всего нужно шестьсот. Пядей. Рывков.
   - Диинь! - Ещё пядь. А если рвануть слишком сильно, храповики не удержат груз. А верёвка неудержимо рванётся под блоки, и везунчик, кто успел отпустить. А кто не успел - покойник.
   - Диинь! - Ещё пядь. Вот будет их шесть сотен - и пленные фэйри отдохнут. А Эгиль прищурится - у него не получается так хитро, как у сиды. Но это без разницы. В конце концов, если сида придумала - и объяснила, что сделать, то норманн попросту сделал это.
   - Диинь! - Ещё пядь. Он построил эту машину, что адски пытает два десятка человек. Что возносит к небу ящик с камнями. Чтобы потом его уронить. Греческое слово для галеры - "каторга". Что будет обозначать в Камбрии слово "мангонель"?
   - Диинь! - Ещё пядь. Но Эгиль даст команду - било умолкнет. К мангонелю подойдут валлийские воины. Закрепят крюк. Заложат мешок в пращу, так похожую на рыбацкую сеть. Трижды проверят спуск. И рядом с мангонелем останется только один Эгиль.
   - Диинь! - Ещё пядь. Он наклонит рычаг, и груз упадёт, и праща взлетит, и соскочит одним концом с крюка, раскроется. Мешок с землёй - весом в два человека - важно двинется в путешествие по небу.
   И фэйри, тяжело дыша, повалятся на землю. А валлийцы будут делать ставки - попадёт, не попадёт. И многие проиграют свою плату, и примутся играть на скот и землю. А другие выиграют, и на следующий выстрел поднимут ставки. И снова прицепят верёвки и блоки. И зазвенит било...
   Муллан в "такелажную" команду мангонеля вызвался добровольно - за полную солдатскую плату. Чтоб не прийти к родне в Арбет, владение ещё одного из младших братьев короля Гулидиена, нищим. Успел показать себя малым ловким и хорошо ладящим с деревяшками, верёвками да железяками.
   Теперь, до начала его работы, оставалось почти триста ударов била.
   Наконец, явилась сида. Улыбнулась.
   - Вот этот шпион нас подслушает, - указала глазами на сына, - но не поймёт... Что ты хотел сказать?
   - Я хотел упасть в ноги великой богине, но не смею себя выдать, - и всё-таки немного поклонился.
   - Ты веришь по-старому? У нас за это не наказывают. Только следят, чтобы христиан старой верой не прельщал. И - я христианка. Мне поклоняться не надо. Если хочешь, можешь изучить мою веру, и принять, и верить, как я.
   - Я знаю это. Возможно, так и поступлю. Потом. Сейчас важно другое... Я не из Пенгверна - из Аннона. А люди Аннона хотят жить по старому. И я пришёл тебе это сказать. Мы не с востока. Мы - снизу. Не бежали - пришли вынюхивать. И женщины, что со мной - не мать и сестра, а друид и пророчица. А я всего проводник. Но я решил рассказать. Потому, что они решить не могут. Скажи, если Аннон примет твою новую веру, многое в жизни людей изменится?
   Клирик задумался.
   - Ничего, - сказал наконец, - и всё. Как примете. Разумом? Сердцем? Или только ртом, который произнесёт молитвы, как заклинания, не понимая ни смысла их, ни того, кому они назначены?
   - А хоть и так, - сказал проводник из Ада, - Просто... Просто пророчица безумна, а друидка - слишком верна Гвину. Кто-то должен решить. И я взял это на себя. Я хочу, чтобы Аннон выжил, богиня. И потому хочу, чтобы он оказался на победившей стороне. Я долго склонялся на твою сторону - за тебя новый бог, который много сильнее тебя, слабому ты б не кланялась, и целый мир, а за Гвином - только труп прошлого мира. Немного тёплый.
   - Ты говоришь, как поэт.
   - А я и есть поэт. Не филид. Всего лишь бард. Но я не закончил речь. Я колебался. Гвин одним воплем разогнал великую армию - это чудо. Но ты говоришь, что мешки помогут. И швыряешься ими - и сила твоя, или нового бога - велика. И я ждал, пока кто-то из вас не покажет слабость. И я увидел и понял - когда у тебя из рук исчез деревянный молот - что Гвин вне своей крепости способен только на такие мелкие пакости. Он не вышел на вылазку, не разогнал твою армию. Всё, что он может - сидеть в холме и ждать падения. А ты его осаждаешь. И если не помогут мешки, попробуешь что-то другое.
   - Мешки помогут, - заверила Немайн, - я уже слышу изменения в ...эээ... голосе Гвина. Он стал выше. Ты заметил?
   - Это страх?
   - Нет, это поражение. Его сила в низком тоне. Нам осталось всего несколько дней - и можно идти на приступ. Наверное, уже и сейчас можно - но я хочу для верности ещё мешков полтораста закинуть ему в глотку.
   - Тебе виднее... Я всего лишь проводник. Всё, что я могу сделать - чтобы Аннон услышал то, что я хочу. Пророчица безумна - и я не могу знать, что она выбрала, хотя, кажется, тебя. А друид не вернётся в Аннон. Сделает шаг с безопасной дороги. Случайно. Это я тебе обещаю.
   Ещё раз поклонился и ушёл. Делать своё дело.
  
   Свой мангонель Рис ап Ноуи запускал, как собирал - точно так, как первый. Было лишь одно маленькое отличие. Пришла ему в голову мысль - выстрелить не мешком с землёй, а камнем подходящего веса. В низовьях Туи трудно не найти булыган нужных размеров. Верёвкой снаряд обвязывать не стали. Наверняка порвётся при ударе о скалу.
   - Не попадём в зев, так тряхнём супостата! - провозгласил принц, и простёр руку к крепости Гвина. Наградой стал восхищённый взгляд жены. В которую он, кажется, ухитрился влюбиться ещё раз: поверх и посильнее прежнего. Нет, Гваллен и раньше ему помогала в королевских делах. Но то всё были игрушки, способ немного украсить скучную, в общем-то, жизнь: суды, пошлины, хозяйство. Теперь же началась война. И Гваллен ухитрилась сделать суровый походный быт романтичным, пиры весёлыми, а уж совершать подвиги на её глазах было сущим удовольствием! Подвигов Рис пока за собой числил три. Во-первых, восхождение на холм. До вершины добраться он не сумел, но выдержал один крик и поднялся выше всех, исключая саму Немайн и викария Адриана. Во-вторых, три раза делал поправку на ветер для машины Немайн - и все три раза точно попал в "Гвинову глотку", как прозвали вход в тулмен рыцари. В третьих, первым заметил саксов. Любовался природой с наблюдательной башенки лагеря. Бдительность молодого принца все заметили, хотя саксы оказались мирные. Даже союзные. Мерсийское посольство к брату. Узнали, проезжая через его домен, что армия короля, брат короля и крещёная богиня войны осаждают крепость языческого бога Гвина. Ну не могли они пропустить такое эпическое событие, завернули. Командующий спал с лица совсем, но не пустить союзников - и таких же вассалов короля Британии, пусть и отсутствующего сейчас - понаблюдать за осадой не мог. Впрочем, эти саксы оказались не совсем и саксами. Посол, граф Окта Роксетерский - выглядел, как бритт, разговаривал, как бритт, родился от матери-камбрийки, и правил городом, который не был саксами завоёван, но вошёл в состав Мерсии добровольно, в надежде найти управу на вражин-нортумбрийцев. Свой король погиб в сражении со всеми наследниками, вот король Пенда и прислал в графы отличившегося воина. Который, по его разумению, был способен поладить с бриттами.
   Окта поладил. Настолько, что, заговариваясь, постоянно обзывал свой Роксетер Кер-Гуриконом. Свита посла тоже была разбавлена несаксами и полукровками. Секретарём графа оказался валлийский монах. Который немедленно вылупился на отца Адриана, как на диво дивное, и даже на уши Неметоны внимания после того не обратил. Ходил и бормотал под нос:
   - Что за глупость - брить затылок?
   А у викария и правда была плешинка. Рис поначалу думал - лысеет человек. Оказалось - нет, специально выстриг. Так ему положено, бедняге.
   Оставалось признать - правление Пенды-язычника пошло Мерсии на пользу, и она, кажется, за все эти годы превратилась в нечто пристойное. Такое, которое доброму камбрийцу и союзником назвать не позор. Ну, а Окта вообще милейший человек.
   Явилась Немайн. Посмотрела. Машина взведена, камень в праще. Осталось выстрелить.
   - Поздравляю, мой принц, - сказала совершенно искренне, - Ты меня удивил, я совершенно не ожидала такого достижения... Радуюсь за твой народ - у них очень умный и распорядительный правитель.
   Ради первого выстрела она принарядилась, и совсем не выглядела монашкой! Белое платье, красный плащ с золотой фибулой. Под плащем плед - красно-зелёная увязка с сыном. Четыре цвета, как и положено дочери хозяина заезжего дома.
   Но сейчас главным был выстрел.
   Рис опустил рычаг. Храповик соскочил с оси, и ящик с камнями рухнул вниз - а другая сторона рычага, лапа с пращей - вверх. Лапа поднималась, и верхний конец пращи норовил соскочить с большого крюка - единственной металлической части устройства. И, наконец сорвался. И камень пошёл вверх. Его провожали взгляды... А провожать оказалось и некуда, пришлось встречать. Камень не захотел лететь к холму - просто поднялся в небо, осмотрелся, и ринулся вниз! Обратно на мангонель!
   Первой среагировала сида. Заорала:
   - Ложись! - и плюхнулась наземь, сдвинув маленького на живот и свернувшись вокруг него, как гусеница. Сверху немедленно упал Харальд.
   Рис немедленно сгрёб жену в охапку и повторил маневр. Вздрогнула земля. И - больше ничего. Принц поднялся, протянул руку жене.
   - Прости, родная. Я зря зазвал тебя на первый выстрел...
   - Ты меня спас! Но посмотри - камень воткнулся в основу машины...
   Точнее, в основание. Слишком прочное, чтобы разворотить его даже таким ударом. Рис этого не знал, и знать не мог, но подобные деревянные конструкции подпирали броню на первых броненосцах. И держали чугунные ядра куда как потяжелее и побыстрее непослушного камня...
   Сразу нашлась работа лекарке - пара зевак получила таки по щепке. Но - ничего опасного. Ещё одну щепку вынул из кольчуги один из телохранителей посла - закрывший своим телом не пожелавшего кланяться графа.
   - Земля сотряслась, - улыбнулся Окта, - и если возможно поправить прицел, то я не могу назвать это неуспехом.
   - Можно, - сообщила Неметона, из-под руки разглядывая вознесшийся на полдюжины человеческих ростов крюк, - Вы зачем все четыре накладных кольца на лапе оставили?
   - А для чего их делать, если не одевать на крюк?
   - А для того, чтобы при желании можно было вот такой трюк проделать - "огонь на себя" называется. Так что взводите заново. И снимите три кольца из четырёх...
   С пятого выстрела второй мангонель засветил точно в пещеру. Принц Рис ходил в героях. А вечером произошёл разговор с мерсийским послом...
   - Она и правда армии стоит, - Окта был непривычно серьёзен, - а королю Пенде нужна армия. Знаешь, зачем я еду к твоему брату?
   Рис промолчал. Понял - началось настоящее дело. Не хуже войны с Гвином. Граф Роксетерский продолжил:
   - Я рискну изложить дело сначала тебе. Потому, что вижу - ты разумный человек, и даже при небольшом домене - союзник очень ценный. Потому хочу знать твоё мнение... До недавнего времени Мерсия прекрасно справлялась с Нортумбрией одна, защищая и себя, и вас, бриттов. Некоторых даже под свою руку приняла - и мой город лучшее тому подтверждение, что мы - друзья, и дела иных столетий стоит забыть. Мы не только друзья - мы родня. Тому доказательство и я, и законный король Гвинеда Кадуалладр, сын Кадуаллона, внук Пенды. К сожалению, север Камбрии всё ещё боится Нортумбрийцев. И терпит самозванца и предателя на престоле великого королевства.
   - Мы все сочувствуем Кадуалладру, - согласился Рис, - И он законный король не только Гвинеда...
   - Но и Британии. А вот тут ты не прав. Король Британии - это тот, кто способен поднять знамя британского единства. Я знаю Кадуалладра. Он почти святой - но именно поэтому не годится в короли. Тем более, Британии. Он скорее годен в епископы. Тут же нужен властелин сильной, уверенной в себе державы, увитый славой побед. За ним должны пойти все.
   Рису стало скучно и смешно.
   - Ты говоришь о Мерсии и Пенде? Но Камбрия никогда не пойдёт за саксом и язычником. Дружить мы сможем, и Кадуаллон вернейший тому пример. Но подчиниться - никогда!
   - А мы никогда и не хотели вас подчинить, - улыбнулся Окта, - мы знаем, чья это земля. Вот только она теперь уже и наша... А потому мы хотим жить вместе. И не возражаем против верховного главенства Камбрии. Но если север слаб и более не может вести за собой - остаётся юг. А юг - это Дивед. Потому я и еду к твоему брату.
   Рис остолбенел.
   - Это не может быть просто так, - выдавил наконец.
   - Не может. Твой брат Пенде не родня, да и репутация у вашего королевства до недавнего времени была не воинственная. Но - нам, Мерсии нужен союзник. Видишь - я говорю прямо. Почему нам нужен союзник? Да потому, что две недели назад наш король получил от короля Уэссекса, мужа сестры и союзника, роскошный подарок - даже четыре подарка: сестру обратно. А также её нос и оба уха. Отдельно.
   - Сволочь, - выдохнул Рис, - подлец. Вот так... свою жену... Да его в порошок нужно растереть!
   Граф положил ему руку на плечо.
   - Вот мы и просим помочь наказать мерзавца. С убийцами из Нортумбрии мира быть не может, и вся наша армия - там. Наши южные земли открыты перед предателями! Ради мести за родную кровь Пенда готов на многое. Даже - признать себя вассалом короля Гулидиена. Если тот согласится помочь ему расправиться с мерзавцем. Или хоть задержать его, пока Пенда не покончит с врагами на севере, и не развернётся на юг. Резню Кер-Легиона тоже ведь не простишь...
   - Нельзя простить, - посуровел Рис, - ты прав.
   Этот город был занят Нортумбрией. Тридцать лет назад. Ни одного бритта победители тогда в живых не оставили. Даже молодых женщин - для которых обычно делали исключение даже дикие саксы, приплывавшие с континента в Хвикке...
   - Я говорил с богиней, - продолжал граф, - и она признаёт - если падём мы, падёте и вы. Она говорит - наоборот тоже верно. Так получилось, что у нас общие враги. Так не пора ли переступить через реку крови и сказать: мы - одно? И ради этого Пенда готов переступить через гордость и склонить голову перед Гулидиеном. Ты поддержишь меня?
   - Решать будет брат, - Рис положил руку на плечо посла, - хоть я не думаю, что он откажется. Он хороший король, он настоящий рыцарь, и он не сможет отказать ни в старой дружбе, ни в святой мести.
   - Разумеется, - граф повторил жест принца, - решать будет король Гулидиен. Но я благодарю тебя - мне был очень нужен разговор с умным человеком, который бы мне напомнил чувства истинных камбрийцев. Теперь я не усомнюсь ни в помощи, ни в дружбе.
   Крепко сжал плечо принца Риса и вышел из шатра. Тут же шевельнулся полог. Появилась Гваллен - коромысло через плечо, как простая хуторянка тянет тяжелущие ведра с водой.
   - Это волшебные ведра и волшебная вода, - принцесса улыбалась, - а вредная сида сказала, что я всё должна сделать сама...
   - Что?
   - Сейчас. Сниму ведро. Возму в руки... Получай!
   И вода устремилась на принца. Больше половины не долетело. И все таки - в лицо брызнуло, да и весь перёд промок мгновенно.
   - Ты чего? - Рис глупо улыбался. Какая-то новая игра? Гваллен большая затейница...
   - А того. Охолони. Неметона вон после разговора с послом на себя вылила три, и час с ученицей весь разговор по словечку разбирала. А тебе одно словечко велела сказать. А если не поможет, так и заклинание прочитать.
   - Какое словечко?
   - Кер-Глоуи.
   Рис дёрнулся. Это слово было - ближе. Вот там и оставили в живых женщин. Точнее, позволили выжить тем, что смогли... А Гваллен продолжала:
   - Так, глаза ещё глупые. Точно, околдовал злой сакс моего умницу. Ну да на это у меня и заклинание есть, от самой Неметоны. Слушай-ка, муж мой: Хвикке всё ещё союзник Мерсии. А резню в Кер-Глоуи устроили Хвикке!
   Рис сел на подушку. Точнее, в лужу, замаскированную подушкой.
   - Так Окта что, всё наврал? - опустошённо спросил он.
   - Ни словечка, - хихикнула Гваллен.
   - Но тогда как?
   - Он повернул правду своей стороной. А мы должны видеть свою.
   - А какая она?
   - А вот это, дорогой, только наше с тобой дело. И даже Неметона не берётся советовать. Говорит, волю и разум вам дал Господь. Вот и думайте. Тем более - вы умные. Мангонель построили.
   Принц улыбнулся. Притянул к себе жену.
   - Что ты делаешь? - игриво спросила она.
   - Я думаю. Точнее, начинаю думать, - сообщил то, - а начинать размышления решил с безусловной и несомненной истины. Я люблю тебя, Валли...
  
   У рабочих шатров не было. Но долго ли поставить шалаши? Рядом с лесом? Сначала, конечно, вокруг лагеря поставили частокол. Но после этого - кто заставит людей спать под открытым небом? Перед треугольным сооружением - закопчёный котёл. В нём помешивает варево - дурманящий мясной запах - пожилая женщина. Совсем на друида и не похожая. Немайн сглотнула слюнки. Инструкция Сущности не велела кушать мясо. Иначе... Иначе обещалось такое, про что и думать не хотелось. А вот рабочим мясо никто не запрещал! Они предпочли бы рыбку. Но рыбку нужно было покупать. А дичь бегала по лесу бесплатная.
   - Доброго дня, - поздоровался Клирик, - дай-ка на тебя посмотреть. Вот. Та, за которой богини бегают!
   - А ты богиня?
   - Конечно, нет.
   - Так я и думала... А если и да - так я сюда от ворот Аннона волоклась, - пробурчала друидесса, - с моими костями, да моими суставами, да с прочей старой требухой. Можешь и ты навстречу шажок сделать.
   - Двести сорок три шага, если точно.
   - Неужели христианский мир столь мелочен?
   - При чём тут мир? Это я. И не мелочна. Всего лишь точна.
   - Тогда ты сильно поменялась. По поведению - помолодела лет на восемсот. Метишь смертью, воюешь с роднёй. Ушла из одного мира в другой. Снова обозвалась ирландской кличкой. Что на месте-то не сиделось?
   - А меня не спросили, - честно признался Клирик.
   - Даже и так?
   - Именно.
   Друидесса задумалась. Пришла к ей одной известному выводу.
   - У каждой верёвки два конца, - сообщила наконец, - но если завязать её кольцом, то концов и не найдёшь... Неважно отчего, важно что. Делать теперь что?
   Клирик пожал плечами.
   - Наше дело, да? - друидесса.
   - Больше ничьё. И никогда больше ничьим не было. Больше, чем вашим.
   - И совсем не твоё?
   - Ну почему совсем? Не совсем. Но в первую и главную очередь - целиком ваше. Впрочем, могу дать совет.
   - Слушаю тебя.
   - Вылезайте из Аннона. Вокруг есть куда лучшие земли. Или попросите меня убрать топи. Я одна не управлюсь, помочь придётся, поработать. Впрочем, ты знаешь мой метод. Вот как я глотку холма заткнула, так и лишнюю воду могу прогнать. Если поможете.
   - А если нет?
   - А если нет, так не обессудьте - ничего не сделаю. Не смогу.
   - Хм.
   - Я хотела спросить у Гвина. Ходила на холм. До того, как он ушёл.
   - И что?
   - И пугнули меня. Скорее всего, просто не узнали. А ты вот разговариваешь. Но тоже ведь не признала. Ватессу безумную признала, а меня нет.
   - Милая девочка, - улыбнулся Клирик, - и совсем не безумная. Наоборот. Мне очень понравилась. Но ей ведь от того не легче, правда?
   - Она - это ты. А в остальном - пустышка.
   - Но я не она.
   Друидесса кивнула.
   - Гвин пугает. Мабон молчит. Ты зовёшь. Но - неужели нельзя оставить нас в покое...
   Клирик снова говорил не своими словами.
   - По мне, так можно. Но если вы потерпите поражение вместе с другом, то сможете рассчитывать на его помощь. Если победите вместе с ним - сможете рассчитывать на его благодарность. Но если вы останетесь в стороне, то без надежды и без чести станете добычей победителя. Потому друг обычно протягивает руку, а не просит отойти в сторону. Вот мой совет. Да или нет, вверх или вниз, горячее или холодное... Выберите. И держитесь своего выбора. Любого и сделанного вами самими. Но я буду рада видеть народ Аннона рядом с собой, а не против.
   Друидесса помолчала.
  - В беде нас приютил Гвин, - сказала она, - и я не хочу быть неблагодарной. Помимо воли богов есть человеческая честь. А честь зовёт на сторону Гвина. Но я обещаю серьёзно поразмыслить над твоими словами. Не для самоуспокоения. И не вредить тебе, пока ты осаждаешь дом Гвина. Может, когда у него останется только Аннон, он чаще будет вспоминать о нас?
  Снова - молчание. Клирик ждал. Долго. Когда совсем собрался уходить - друидесса сообщила:
   - А ты всё-таки богиня. В нашем, в старом смысле. От этого отречься тебе не удалось. Только убежать. Ненадолго. Но твоя суть тебя догонит. Ведь так уже было один раз, верно?
  И улыбнулась. Задумчиво, иронично, окончательно.
   Вот после этого Клирик чуть поклонился - друидесса хихикнула, но ничего не сказала - и ушёл.
  
   И вот - пришёл день. Проводив взглядом очередной мешок, Немайн объявила - пора!
   - Кажется, с утра мы хорошо накрыли глотку, на полтонны, - по расчётам Клирика, холм был безопасен уже неделю как, но для верности в пещеру закинули в полтора раза больше мешков и камней, чем было необходимо, - Теперь или они уйдут, или я запою их насмерть. Помните, для чего всё было? Гвину для пугалки, чтоб орать наружу, нужна большая дырища. Вот, теперь она достаточно уменьшилась, чтоб я могла спеть внутрь, а он наружу не мог.
   Немайн - не верилось Клирику, что это выделывает он сам - сняла перевязь с ребёнком. Поколыхала. Уронила слезу. Отдала Анне.
   - Пойду прогуляюсь. А остальным рано. Вдруг мы Гвину не до конца пугалку отбили?
   И отправилась навстречу воплям - всё ещё грозным, но уже истошным. Петь пещера не перестала. А вот пугать... Тембр голоса ветра явно повысился. Может, и с частоты страха ушёл?
   Час спустя Немайн лежала в траве, открыв глаза облакам. Дело было сделано, можно было слушать пение моря без боязни, что Кричащий холм снова оживет. "Барабашка" усмирён, а затупленный геологический молоток ждет услуг кузнеца. Какой-то он оказался хлипкий: то ли из-за плохого железа, то ли узковат получился, но острие практически стало вторым обухом. Поработать пришлось немало - и без толку. Гвозди из мягкого железа плющились о скалу. Пришлось искать щёлочки, вбивать туда благоразумно прихваченные с собой щепки - и так закрепить перед полузасыпанной дырой тканевый пластырь. Теперь осталось заменить его деревянным щитом - и холм безопасен.
   Хотелось хлопнуть стакан "противошокового" греческого коньяку по привычке "пожарной команды" концерна. Закурить - сказался образ из боевиков. И - Клирик различил послание организма с ужасающей отчетливостью - под мужчину.
   - Тьфу на меня, - сообщил Клирик облакам, - тут такой триумф, а вместо этого... Ну ладно. Встаём. Работаем. Финальная показуха. Интересно, внизу услышат? Всё-таки полтораста метров.
   Сошло бы и без пения - но нужно убедить людей, что Гвин с холма убрался насовсем. Выбора в репертуаре не оказалось. Из того, что чётко держалось в памяти - подходила одна единственная песня. Которую не нужно переводить. Которая не будет сочтена за языческое заклинание... А Гвина нужно побеждать правильно. Тем более, внизу сидит викарий, и пишет отчёт епископу. Что ж. Немайн встала. Взяла в руки посох. И заковыляла к свежезаткнутой пещере.
   Отец Адриан и правда, сидел и писал. Покуда тихо, без имён. Не доклад, не отчёт. А историю жизни святой и вечной. Которая неизбежно обязана со временем превратиться в житие. В этом он окончательно уверился, когда августа сумела взойти на холм Гвина. Повторив подвиг святого Коллена. Повергнуть нечисть мановением руки и святой водой не смогла. Нашла другой способ! Достойный не святого-отшельника, а святого-царя. И теперь намеревалась повергнуть зло окончательно...
   Маленькая фигурка добралась до вершины. Прибила к зеву пещеры покров. Отдохнула. Забивать гвозди в камень - работа нелёгкая. Наконец - встала, в последний раз повернулась лицом к упорствующему, не сдавшемуся врагу. И - запела.
   Викарию не пришлось переживать ни секунды. Голос августы, поющей в полную силу, легко прорезал расстояние и ветер... И это было не заклинание.
   - Она может вести легион, - заметил сэр Эдгар, - в смысле, её услышат в любом шуме. Весь строй. Оба фланговых охранения. И в глубину - от передовых дозоров до обозников!
   Викарий молчал. Слушал насквозь знакомые слова. Которые сам повторил сотни и тысячи раз. Молитва звучала немного странно - некоторые слова Августина повторяла, словно боялась сбиться и что-то пропустить. Ну, а голос ангела... "Ave, Maria". А что сильнее этой молитвы и молитвы Господней?
   Чудо длилось недолго. Молитву потребовалось спеть всего один раз.
   А потом августа спустилась с холма, и вверх бросилась армия.
   Кончено.
   Что там происходило, в холме, кто кричал, кто бежал, кто убит... В полузасыпанном тулмене остались только земля и обломки скал. И куски мешковины, которые явившиеся к холму поживиться остатками добычи фермеры примут за остатки одежды убитых рабов Гвина...
   Последняя крепость последнего языческого бога на земле Диведа пала.
  
  
   Глава 8. Снова Кер-Мирддин.
  
   "Пантера" прокралась в город совсем не по-танковому - неторопливо, спокойно, и даже не очень громко. За ней стелилась вечерняя тьма, помогала прятаться от любопытных взглядов. Немайн возвращалась почти тайком. Прекрасно понимала - грохнет лишний раз по камням римской дороги железный обод, высунут носы на улицу любопытные, найдётся горластый - набежит толпа. Окружат, заморочат, чего доброго к королю поволокут, или к епископу. А они не главные. Главный сопел у Немайн под боком, наполняя сердце ласковым теплом.
   Что так случиться очень может - стало ясно на хуторе, где ночевал небольшой поезд. А ночевать пришлось. Курьеры добирались до города и обратно за день - с заводными лошадьми. Потом валились с ног... "Пантера" могла повторить подвиг, но к чему беспокоить ребёнка? Да и викинги первый день пути чувствовали себя не лучшим образом. Что из себя представлял осадный лагерь позавчерашним утром, Клирик для себя описал словами "Утро стрелецкой казни". Паролем было "Лучше бы я умер вчера", а отзывом "Лечи подобное подобным". Как можно напиться до такого похмелья слабеньким пивом и фруктовыми настойками, он не понимал - но местные ухитрились. Найдись поблизости какой-нибудь враг - и всё войско было бы вырезано без особого сопротивления. Часовые, которым не повезло со жребием, были трезвы и бдили - но их было всего четверо. Ни о каком марше с утра не могло идти и речи, так что сэр Эдгар, сам находясь не в лучшем состоянии, объявил днёвку. А сиду отпустил сразу. Чтобы глаза не мозолила, как на победном пиру. Трезвая - от пива только пену схлебнула, голодная - набила желудок салатом. А под носом груды мяса - жареного, варёного, копчёного. И рыбки. Морской и озёрной. Солёной, вяленой, и тоже - копчёной, варёной, жареной... А сыр! Не швейцарский, не сычужный, напоминающий скорее творог - зато свежий, вкусный. И тоже на выбор. Многие предпочитали овечий. Клирику в начале похода очень по нутру пришёлся козий. И всё это - под носом. Ешь, не хочу. А - нельзя! Кто угодно озвереет.
   Что сида с первого выстрела по холму начала строжайший пост - заметили все. Зелень, маленький ломоть ячменного хлеба. Яблоко или несколько слив. Пиво - понюхать. И всё. Ни мяса, ни даже каши. На глазах синела. Но зато взошла на вершину! Все ожидали, что уж на победном пиру - разговеется. Нет. Обет дала, что ли? Это никого не удивило. Раз уж сида стала христианкой. Только Анна поинтересовалась, что за техника такая.
   - сидовская, - отвечал Клирик сумрачно, - собственно, это и есть обычное питание такой, как я. Если не буду сейчас так питаться, заболеть могу. Очень нехорошо. Тяжело и довольно надолго.
   Ученица сразу утратила интерес. Подслушавшая кормилица принялась в голос сидов жалеть, мол, бедненькие, привыкли в холмах на траве жить... И явно намерилась разболтать. Клирик - заметил, представил, как его дружно, всей армией жалеют. И пригрозил Нарин отрезать уши, если проболтается. Как остальным фэйри. А то сидит, шпионит... сверхкомплектная.
   Может, и зря. Пожалели бы, да успокоились. А так... Слухи разошлись самые разные. И верно, одним из источников был отец Адриан, которого всё чаще начинали именовать ласкательно-уважительно: батюшка Адриан. Иначе с чего на обратном пути на колесницу с красно-зелёным вымпелом на копье крестились? Не торопливо как на пути туда. Размеренно. Как на икону или звон церковного колокола. Клирик утешался надеждой, хотя бы часть такой реакции вызывал его наперсный крест отца Адриана. На сей-то раз викарий не был затушёван сонмищем языческих воителей. А на ферме... Ничего, в общем-то, страшного. Только количество явившихся к утру, на проводы, соседей оказалось уж больно велико. Среди них - свёкр озёрной. Который сразу начал распространять свою точку зрения на произошедшее.
   - Защитила, значит. Хотя грамота и вовсе не на меня выписана была. Кому надо, уши посекла, у Гвина холм забрала.
   - Король войско-то послал.
   - И много бы оно сделало, это войско?
   Так вот Клирик и выяснил - продавал он отнюдь не страховки. Крышу он продавал. Правовые услуги в области сверхъестественного.
   Похоже, светила карьера охотника за привидениями. А почему нет? В одиночку - трудно, но можно же создать организацию. Очень интересную организацию - загадочную и способную совать свой нос под благовидным предлогом куда угодно. Всю оставшуюся дорогу оставалось продумывать, кого из родни и знакомых стоило привлечь к такой работе. Напрашивалась Анна - но вот как раз на ведьму у Клирика были совсем другие виды. Которые тоже терпели несколько дней. Устроиться. Привыкнуть к новой жизни. И отдохнуть, хотя бы немного. Последние дни усталость наваливалась волнами - и ни одна не догадалась схлынуть. Даже сон приносил вместо свежести лишь ощущение разбитости. Пару раз, ни с чего, нос оказывался заложен. Сморкание показало - засохшая кровь. Знак был нехороший, и Клирик принялся ещё старательнее блюсти предписанную Сущностями диету.
   И всё-таки, когда показался знакомый мост через Туи, и впереди замаячили дома - стало легко и радостно. Возвращение домой... С некоторых пор солидное каменное сооружение, гордо носящее имя "Головы Грифона" воспринималось им именно так. Прочные стены, тёплый очаг, любящие люди. Крепкое плечо, к которому можно прислониться...
   Немайн помотала головой. И - увидела.
   Возле речки, в болотистой пойме, образовавшейся из-за неистребимой любви равнинных рек к вилянию, прорыт канал, срезавший изгиб и протянувшийся напрямки вдоль городского вала и домов предместья. В нём прилежно хлюпает деревянными плицами водяное колесо. Доселе тут невиданного наливного типа. Который раза в два эффективнее прочих. Подливные-то колёса на Туи не прижились. Медлительная речка нагло отказывалась вращать колёса, обтекая их кругом. Римляне смирились. Клирик - нашёл управу. Стоп! Канал тянется не к городу, к кузнице Лорна, которому были оставлены чертежи, а к заезжему дому. Странно.
   Что ж. Караульная будка. Весёлые и любопытствующие взгляды часовых на мосту:
   - С возвращением, с победой, леди сида. Это твой приёмыш?
   - Мой сын, - застенчивый взгляд из-под ресниц, откуда он? Раньше так не получалось и нарочно, - Ребята, я устала. Домой хочу засветло. Лучше завтра вечером загляните к Дэффиду. Там-то я байки и буду травить, довольны останетесь.
   - Это можно, завтра нам первую ночную не стоять. Непременно будем. И остальным передадим, чтоб пока не беспокоили.
   Стало ясно - в "Голову грифона" явятся все, кто не на посту. Ну и ладно. Россказнями заниматься нужно. Всегда лучше выложить свою версию событий первой.
   "Пантера" повернула домой. У самого трактира отец Адриан откланялся, соскочил с лошади - те по-прежнему не допускались в цитадель - и направился к воротам. Не терпелось обсудить сложившуюся ситуацию с владыкой Дионисием. А ситуацию он находил довольно противоречивой. Немайн вела себя очень жёстко. Не как простая прихожанка. Скорее как власть имущий, не смеющий рассчитывать на должную строгость со стороны окружающих, и потому обращающийся с собою гораздо суровее, чем положено даже по узаконениям церкви. Взять хотя бы добивание раненого. Это не волшба, это три года покаяния по меньшей мере. И что? Августа - а кто ж она ещё? - сама, без пастырского напоминания, наложила на себя пост. Более строгий, чем полагалось. Осторожные намёки ничего не изменили. Смиренная гордыня сиды всё чаще напоминала отцов церкви. И великих ересиархов, вроде Ария.
   - А у неё учитель был неплохой, - заметил Дионисий, выслушав отчёт, - Я его знаю. Умный человек. А как ещё себя должна вести правящая августа? Достойного прелата рядом может не оказаться... А принять отпущение грехов от недостойного она полагает недостаточным.
   Викарий удивился.
   - Но, преосвященный, это же пелагианский хаос! Отрицать право на совершение таинства за недостойными священниками, тем не менее должным образом рукоположенными. Тогда никто не может утверждать, что достоин - ибо мы не можем знать, на ком сияет благодать Господня!
   - Нет, это учение валлийской церкви, а она вполне православная. С точки зрения совершения таинства, личность отпустившего грехи и верно, значения не имеет. А вот в глазах мира - имеет, и ещё какое. Каков поп, таков и приход. Потому приход смеет требовать для себя истинного пастыря, а не подделку. Пусть даже канонически безупречного. Это создало страну святых, не забывай. Да и нас сюда привело. Так вот, если такое правило не бесполезно для простых мирян и хорошо для церкви, поскольку сдерживает искушения клира, то для нобиля, вокруг которого искушений предостаточно, оно жизненно необходимо. И некоторая жёсткость по отношению к себе в таких условиях допустима и оправдана.
   - Она же в гроб себя загонит, - помрачнел викарий, - лица нет, одни глазищи. И вокруг круги фиолетовые. Но ты уверен, что это именно строгость к себе, а не совесть?
   - Уверен. По твоим словам, пост Немайн начала только после окончания строительства лагеря и метательной машины. Когда от неё не требовалось более физических усилий. Это решение рационального аскета, а не раскаявшегося грешника. Похоже, она считает, что сама себе церковь и духовник.
   Викарий не задал больше вопросов. А кто из мирян ещё может домыслиться до такого, если не та, чей официальный титул - "святая и вечная"? Именно та, которая помазана вести христианский мир сквозь кровь и боль несовершенного творения - к Царству Божию? Та, которой дозволена кесарева доля - и в злате, и в крови?
   Молчанием он себя выдал. Епископ улыбнулся.
   - Адриан, похоже, не я один знаю, кто она.
   Викарий пожал плечами.
   - Я догадываюсь, как её зовут. Но сказать, что знаю, кто она, не смею. Для этого нужно читать её душу. А душа у неё...
   - Странная. Сильная. Большая, - перечислил епископ, - Для духовника - головная боль и вечная забота. И слава, если ему удастся хоть немного облегчить ей путь к Богу. Как ты смотришь на то, чтобы принять этот труд на свои плечи?
  
   На этот раз сначала были не обнимашки. Сначала был очень недовольный Дэффид.
   - Явилась, - буркнул вместо приветствия, - Вот посылай девок воевать. На месяцок отлучилась - уже в подоле принесла. Как это понимать прикажешь?
   - Можешь меня выпороть и запереть, - голос Немайн был тусклым и безразличным, - только завтра, хорошо? А сейчас твоему внуку нужна тёплая вода... Или ты не озаботился встретить внука? Кто-то меня уверял, что родных и приёмных детей в Камбрии не различают.
   - Не различают, - уверенно откликнулась Глэдис, - вот уж не ждала, что бабушкой меня сделает младшенькая. И не слушай моего ворчуна. Всё сделано, всё готово - и без его участия...
   Вот тогда из-за материной спины и полезли сёстры. Немайн хотелось плакать, смеяться, в душе пела гордость за сына - и рычало желание отогнать всех этих назойливых существ от своей прелести. Разум рвало на части. И всё, что она смогла сделать - это обнять покрепче драгоценный свёрток, и сообщить не слышанную ещё семьёй радость.
   - Он мой. Совсем мой, понимаете?
   Её виноватая улыбка оставила Дэффида в одиночестве. Он оглянулся на Кейра - тот гладил Туллу по не начавшему ещё расти животу. Его отпрыск будет вторым внуком Дэффида ап Ллиувеллина. Или первой внучкой. Внуком или внучкой - вот тут неясно, вот тут разница. А уж каким по счёту - в Камбрии подобных глупостей не различают!
   К ужину и глава семьи немного отмяк. Особенно как посмотрел, как несчастная дочь ложкой мешает в тарелке овощи.
   - Ладно хоть парень, - переменил гнев на милость, - но чтобы больше такого не было.
   - Пока этот не вырастет, не будет, - порадовала Немайн, - тут в чём штука. У нас, у сидов, детей мало рождается. И редко. Ну, раз в сто лет, скажем. В таких условиях каждый ребёнок - это даже не сокровище. Это вопрос, будет род жить или нет. У тилвит тег так же. Собственно, мы ведь и есть тилвит тег. Только самые-самые. Оттого мимо бесхозного или дурно присмотренного младенца пройти не можем. Если собственных нет. А человеческие младенцы от наших малоотличимы. Второго не возьму - у нас близнецов не бывает, дети родятся редко. Так что на ближайшие лет пятнадцать можешь быть спокоен.
   - Эк загнула - пятнадцать лет, - возмутился Дэффид, - вот выйдешь замуж, будешь рожать по ребёночку в год. Мы, Вилис-Кэдманы, не какие-то сиды, мы плодовиты. Изволь не нарушать традицию.
   - Значит, эти пятнадцать лет не буду замуж выходить.
   - А кто тебя спросит? Несколько годиков подождать придётся, конечно - пока старшеньких не распихаю. А как Сиан под венец отправим - ей-ей, шести годков не пройдёт - тут и твоя очередь. И не смотри, что уже с дитём - моей дочери жених всяко найдётся.
   - После Сиан, так после, - Клирика такой вариант вполне устраивал. Тем более, что вполне мог обернуться и двумя десятками лет - сестрички демонстрировали стремительно нарастающую переборчивость. Кейр с Туллой успел, а остальные решительно не желали смотреть на простых благородных воинов. А как же? Одно дело - всего навсего богатые невесты. Другое - сёстры богини и дочери самого важного человека в нескольких королевствах. Так вдруг оказалось. Тоже не без участия Немайн.
   Когда в город влетел первый гонец от армии - порадовались избавлению от разбойников, да забеспокоились, не случится ли война. Случилась. Тогда над Диведом словно туча повисла. Война есть война - да и слишком долго не знали бритты настоящих побед. Чтобы враг не просто, умывшись кровью, уходил восвояси - а чтоб земля супостата стонала под поступью британского войска, и качались в петлях на воротах собственных городов и погостов те, кто отдавал приказы резать "полухристиан" до последнего человека. Только Артур да Кадуаллон и вспоминались. А таких, после которых области, реки и города возвращают полузабытые имена, и в бывших владениях варваров снова звучат валлийский и латынь - и вовсе не случалось. Разве в седых легендах.
   Эта стала первой. И пусть враг был тот же, что в песнях - старый и усталый, а не молодой и жадный. Какая разница? Диведцы затаили надежду, узнав, что холм супостата обложен осадой, и не смеет огрызнуться. В этот самый момент и явилось посольство короля Пенды Мерсийского. Чужие воины, закалённые десятками битв, с уважением и трепетом рассказывали о громадных машинах, дрожащей земле и неприятеле, не смеющем высунуть нос из норы - целом языческом боге. И явились они не с пустыми руками. Явились - склонить головы перед величием Диведа и просить помощи. Предлагая поддержать своим весомым голосом претензию короля Гулидиена на престол Британии.
   Вот тогда и выяснилось: Дэффид из клана Вилис-Кэдманов человек, не менее важный, чем король. Он один имел право созвать совет кланов королевств юго-западной Камбрии. А только этот совет давал право королям поднять ополчение для похода за границы. Это означало большие расходы, большую честь и ещё большую власть - и все это разом свалилось на Хозяина заезжего дома Дэхейбарта. А неосторожные языки болтали, что пусть король Гулидиен и молодец, но причиной внезапного предложения мерсийцев-язычников стала младшая дочь Дэффида. Богиня войны. Которая сама по себе стоит армии.
   Как зашёл разговор о сёстрах, те похвастались. Мол, не у одной тебя теперь рабыня есть. У нас тоже.
   - Это кто? - Клирик испугался. Он понимал, что в нынешнем Уэльсе нет крепостных да холопов не из высокоморальных соображений. Но искренне надеялся, что не послужит причиной возрождения позорного и вредного института рабства, - И Нарин не рабыня, а кормилица. Моего сына рабыня кормить не может.
   Пусть хоть мода будет на свободных слуг. Статус. Мол, у тебя рабы - ты не крут. Задумались.
   - В общем, на нас теперь речка Туи работает! Муку мелет, тесто месит. Даже стирает. Правда, плохо...
   - Кузнец сказал, с мехами и лошади управляются, а стоит конный привод дешевле, так и пустил четырёх по кругу вместо двух, - объяснил Дэффид, - и с углём у него всё получилось... Но это сам пусть тебе рассказывает. А мне вот захотелось работника, которого кормить не нужно. Так что водяное колесо поставил я. А ты заработала подзатыльник. Почему не показала эту штуку мне, а понесла чужому человеку? Хорошему. Нужному. Но не нашего клана! Иди сюда, подставь головку...
   Похоже, на радостях выпил пива лишку. Забыл об уговоре. Поссориться или поиграть? Думать сил уж нет, а надо. Другой родни в этом мире нет.
   - Не надо мне подзатыльник. Я умной не вырасту...
   - А ты ещё не выросла? Вон, дитём обзавелась.
   - Ну раз я младше Сиан - не выросла. А с дитём - разное бывает.
   Глэдис торопливо пошептала мужу на ухо. Напомнила - если Немайн не маленькая, тогда - великая. И не её мужу богине подзатыльники давать. А ещё вежливая. И держащаяся избранного места...
   Тогда Дэффид принялся бурно хвалить зятя. Кейр действительно здорово отличился - изобрёл первую стиральную машину. Ради жены. Потому как над жерновами да тестом - самый тяжёлый труд - хозяйка с дочерьми сами не гнулись. На то работницы имелись. А вот обстирывать своих мужчин считали семейным долгом. После речки приходилось ещё много полоскать - но работа стала полегче. А когда в ту же стиральную бочку вместо золы или щелока песочку забросили, да ржавую кольчугу чуть не римских времён заложили - вышла сверкающая, как ни один оруженосец не надраит. Получилась услуга - чистка доспехов.
   Семейка явно собиралась засидеться допоздна, обсуждая политику да женихов. Эйлет вон на посла, графа Роксетерского глаз положила. Однако Немайн объявила, что маленькому пора спать. А она не может пока отдельно. Ушла в свою комнату. Почти не поменявшуюся. Только вот колыбелька прибавилась. Уложила маленького. Проверила засов. Хитро посмотрела на сына.
   - Ты хоть и Вовка, но камбриец, - объявила, - Одна беда - валлийских колыбельных я не знаю. Зато знаю одну шотландскую. Скрипки с оркестром у меня не найдётся, извини. А вот волынщика научу, дай срок, и будет он тебе играть... А пока слушай так...
   Утро - а ночью было пять или шесть детских тревог - Клирик начал, тоскливо следя, как Немайн целует спящего младенчика. Очень хотелось отвернуться от телячьих нежностей или зажмуриться. Увы. Со стороны-то наверняка смотрелось мило и трогательно. В том числе и ручонки, тянущиеся к ушам...
   - Хороши нашёл игрушки - мамины ушки, - приторно пищала сида, - ох ты и сорванец, не соскучусь я с тобой. Ну, пошли кушать. Сегодня тебе без меня, а мне без тебя прожить как-то надо полдня. Справимся? А справимся! Ты же вон какой нахал-уходранец, так и я не хуже...
   Потом - в церковь. По дороге - косой дождь в морду, волосы хоть выжимай, на лице глухая тоска по дитятку мешается с радостью побыть хоть немного полностью собой. Знакомая форма тренажёра. Непривычно потяжелевшее тело. Неужели растолстела за поход? Не может быть!
   И, снова и опять - владыка Дионисий. Никак, бедняга, не доберётся до своей резиденции в Пемброуке - всё дела, всё политика. Ну и души прихожан. Особенно сиды.
   - Дочь моя, я хотел бы поговорить об убитом тобой рыцаре.
   - Фха? - удалось придать выдоху вопросительную интонацию.
   - Тебе не совестно?
   Клирик разогнулся. Поклоны давались очень тяжело. Немного отдышался, приводя в порядок мысли. Не отвечать же с бухты-барахты. Прислушался к себе.
   - Мне стыдно. Совесть не причём. Хотя... вру. Совесть и стыд. Да. Могла попытаться спасти - только попытаться! - не взялась. А сидеть и молиться - воспитание не позволило. Опять вру! Да что со мной такое? Отчасти - гордыня, отчасти - жалость. Он правда мучился. И душой больше, чем телом. Ждать - страшно.
   - А жить страшно? - спросил епископ, - Вся наша жизнь - ожидание завершения. Уж к какому придём. Так почему ты сочла возможным оборвать последние минуты, которые Господь даровал этому человеку? Чтобы он успел подумать, сказать или даже сделать что-то очень важное.
   - Потому, что трусиха... Потому, что эти минуты были последними из-за меня. Потому, что я не смогла смотреть, как уходит человек, которого я отказалась спасти. И не выдержала.
   - Ты понимаешь свою ошибку?
   - Да. Надо было рисковать и делать операцию. И пусть бы говорили, что зарезала!
   - Я не про то, хотя здесь ты права. Наверное, надо было. Я не врач. Это обсудишь с мэтром Амвросием.
   - Обязательно! Может он сможет делать такие операции. Придумает, как...
   - Я про то, что ты убила человека.
   - Это была его... Вру. Да что это со мной сегодня! Это была моя воля. Понимаемая мною как благо. Теперь я вижу в ней изъяны. Но тогда нужно было решать быстро. Ошибка. Жаль.
   - Ты убила человека.
   - Третьего за день. Может, и больше. А ещё многих раненых мною добили. Не спрашивая, знаешь ли.
   - Это грех.
   - Я уже говорила, что грешна! - Клирик начал уставать от разговора, - Владыка, мне тяжело продолжать этот разговор. Я обещаю вернуться к нему позже. Тем более, что он смыкается с проблемой противления злу силой. Но теперь мне необходимо обратиться к моему покаянию...
   Епископ Дионисий удалился - так, чтоб его не видно было, и шумно выдохнул. Характер у августы, однако. И воззрения. Но главное - вспомнив о свободе воли, не стала переваливать вину на раненого, не сделала его самоубийцей. А значит - именно такова, как он сказал викарию. Воительница за веру. В море греха, именуемого войной, хранящая в сердце главное - любовь к людям. Хотя бы к друзьям. А что до врагов - тут было довольно истории с ребёнком. И разговор с ней будет суровый, но и молитва за неё горячая. А покаяния за этот поход никакого, ибо рисковала спасением души из любви к ближнему. А это высший подвиг, какой может быть. Если осознан. А вот как раз этого августа и не понимает! И радуется пойманной на золотой крючок плотвичке...
   Снова холодная вода в лицо. А чего ты хотела, роднуша? Сентябрь в Уэльсе - больше чем сентябрь. Это не только довольно холодно, но и очень сыро. Тем более, в конце малого ледникового периода. Так что - домой, домой скорее. И - не забыть нарисовать зонтик. Самый простой. Дома - бочка с горячей водой, по-походному. Или по-старинному. Судя по друидической тонзуре епископа Теодора, тому, как пророчица на пяточках восседала, и мелочам вроде бочки с водой - до пришествия римлян бритты до изумления напоминали японцев. Так что ничего придумывать и объяснять не пришлось - сида уважает старые обычаи. Клирик зашёл - сына проведать. Внутри - маленький, кормилица, довольный Дэффид. И совсем другая обстановка. Когда только сменить успели?
   - Ну как? Нравится?
   И что на это сказать? Стулья лучше? А человек старался. Хоть и был сердит - за то, что размножилась. Совершенно, кстати, справедливо. Пусть без греха, так и без родительского дозволения. Так что, пусть считает - угодил. Да и удобно. И выглядит - интересно. Из комнаты вынесли стулья, заменили тонкими подушками. Кровать оставили как есть - и хорошо. Столику ножки укоротили, чтобы можно было за ним на пятках сидеть. Вместо шкафов - сундуки. Оставалось - отвесить комплимент:
   - Точно как во времена Пуйла... Это для меня?
   - Возвращаются героические времена. Пусть вернётся и героическая обстановка. Так что я везде поменяю. Скажу - как у моей младшей. Кто откажется?
   Никто. И всякий - когда задницу отморозит. Климат - переменчивая штука. При героях было теплее.
   - Так можно только на верхних этажах. Внизу пол холодный. Или отапливать придётся не только камин.
   - Скажешь как. Сделаем. Хозяева не могут жить хуже гостей.
   - Уголь дорог.
   - Это плачется самая богатая девушка в восьми королевствах Камбрии? Кто-то ещё говорил, что она сида-транжира! Кстати, что за история с Кэррадоком? Он посмел решить, что моя дочь может принадлежать ему после одного пустякового желания? Почему ты его не вызвала на поединок? Голову долой - и всё мирно, всё по обычаю. А теперь слухи ходят...
   - Мы же были на одной стороне. Своих убивать нехорошо. А ещё - он всё-таки меня любит... Просто дурак.
   - А ты? Тебе он нравится?
   - Нет, - отрезала Немайн.
   Дэффид понял - иногда сиды лгут. Если они женщины, и когда им это положено по их женской природе. И при этом, в отличие от людей, считают, что говорят правду...
   Потом планы поломались. Увы, за утро слух о том, что Немайн вернулась - расползся. И если солдаты гарнизона честно ждали вечера - Клирик подумал, что о наплыве клиентов Дэффида нужно предупредить - то остальные горожане наперебой рвались поздравить с победой да посмотреть на приёмыша и кормилицу, что осталась без души. Как раз с этим у них не выгорело - но ни они, ни Клирик того ещё не знали.
   Анна с утра распотрошила свои запасы - зверобой ей хотелось иметь под рукой. Нарин очень просила ложечку концентрата.
   - Кормить закончишь - дам, - жестоко объявила ведьма, - Опять же, если выснится, что у тебя точно нет души - прогоним. Я уже и замену тебе присмотрела...
   Та сразу и присмирела. А у ученицы сиды настроение стало преславное и всепогодное. Потому сразу направилась проведать "Пантеру". Колесница чувствовала себя отлично, торсионы легко выдержали двухдневный переход. Осталось озаботить ипподромных служителей поиском новой лошади для упряжки - чтоб не лайдачила, и не пыталась тянуть за четверых, а работала наравне с остальными четырьмя.
   - В масть? - обреченно спросили её.
   - Нет, - подумав, ответила Анна, - не обязательно. Пристяжных убивают первыми.
   Вернулась в "Голову" - как раз вовремя, чтобы понаблюдать, как норманны держат позицию у сидовых дверей.
   - Нельзя. Сосна реки колеса битвы склонилась от дитя заботы...
   - Богиня устала. И вы бы притомились, бросай камни целый месяц...
   - Медведица ж снегов метала зубы фьордов! А, губка знаний. Проходи. Тебе можно.
   Но Анна остановилась. Спросила:
   - Ты почему не рифмуешь стихи?
   - То есть как не рифмую? - удивился Харальд, - Ещё как рифмую. Хотя это и не обязательно, главное - размер и смысл, но я начитаю каждую строку с одного звука. А если получится - то с двух или трёх одинаковых. Потом - но это у меня не всегда получается - я стараюсь вставить одинаковые звуки и в середине строки, на равно удалённых от начала строки слогах. Или на конце строк. Это тоже здорово! А ваши, валлийские поэты, обычно поступают наоборот - рифмуют сначала концы строк, а потом, если получится, середину и начало. И размеры у вас другие...
   - Ясно. Интересно.
   - Слушай, а что ты за ведьма, если поэзии не знаешь? Хульного нида сложить не можешь?
   Анна сначала хотела сказать гадость. Но настроение оставалось солнечным, несмотря на дождь, отчаянно барабанящий по крыше.
   - Была - травная. А теперь - и вовсе не ведьма. Ведьму отец Дионисий не одобрит, а я добрая христианка. Как Немайн. А по ремеслу - сама не знаю. сиду спрашивала, та в ответ своими холмовыми словами сыплет, и латинскими. Но лекаркой осталась.
   - Эй, расступитесь! Нечего тут толкаться! - молоденький рыцарь, пурпурной плед аж реет за спиной от быстрого шага. Вот нахал. Простые солдаты - и те повежливее. Вечера ждут.
   - А ты кто такой? Кроме родичей велено пускать только короля. Не родичей короля, а родичей сиды. Жди до вечера, сэр.
   - А я и есть от короля. С его словом.
   - Передай через нас. У нас память хорошая, перескажем точно, сэр, - предложил Эгиль. Харальд закатил глаза. Видимо, вдохновился и искал рифму.
   Рыцарь оглянулся, ища помощи позади. Спереди было глухо - бородатые язычники выглядели точно на кеннинг "скалы фиордов". И пусть он уложил троих таких их лука - тут, нос к носу, рыцарь вовсе не чувствовал себя сильнее. И начал понимать: выйти в ближний бой против такого - подвиг. Ему, мужчине и рыцарю короля. А крохотная сида не побоялась. И богиней её звать преосвященный Дионисий не велит. Но король велел - передать лично... Взгляд зацепился за ведьму. Бывшую, по её словам. Может, выручит? Раз сида теперь добрая христианка...
   - Леди Анна... - неуверенно начал рыцарь, - Ты ученица Немайн, тебя пропустят... Скажи ей, что я прошу меня пропустить, чтобы я мог передать слово короля.
   Леди Анна. А раньше была - "Эй, ведьма!". Сколько ни лечи. Даже, если усы не отросли и молоко не обсохло. Даже видя, как вождь клана с этой ведьмой при встрече кланяется. Почему-то когда человек становится рыцарем, он начинает вести себя совсем не так, как воины клана. И часто снова становится вежливым, выйдя на покой. Положено им ведьм презирать - а то и бороться с ними. А ученица сиды... сиятельная.
   - Сиятельная Анна.
   - Что?
   - Меня правильно называть нужно - сиятельная Анна. А мою наставницу... - тут пришлось задуматься, вспоминая, как Немайн титуловал отец Адриан. Или, точнее, батюшка Адриан.
   Рыцарь терпеливо - и такое бывает! - ждал. В голове прыгали похожие, очень похожие, но неправильные слова. Не то, не то... А вот и оно!
   - Великолепная! Великолепная Немайн. А "леди" мы для тех, кому господа - для слуг да младших родственников. Ну и для остальных, пожалуй - если разговор не по делу, а о погоде или вроде того. Запомнил? Повтори.
   - Запомнил. Великолепная Немайн.
   - Отлично. Если наставница согласится тебя выслушать - позову.
   И проплыла в приоткрытую норманном дверь.
   - У меня утро доброе, а у тебя? - спросила с ходу. Прежде чем осознала, что вошла куда-то не туда. Точнее, в крепко переменившееся туда. Огляделась. И села на один из установленных вдоль стены ларей.
   Немайн сидела рядом с колыбелькой, за столиком. Чертила, на треть сложившись, став ещё меньше и беззащитней. Точным рукам не требовались линейка и циркуль. Увидела ученицу - перо дрогнуло. Наставница зашипела, как змея, которой на хвост наступили. Ну, да, теперь смывать кляксу.
   - Ты неожиданно.
   - Зато за дверью полно ожиданных, твоя гвардия еле сдерживает...
   - Ой.
   И потянулась за новым пером.
   - И среди ожиданного - посланец от короля, - порадовала ученица, - К тебе. Позвать?
   - Зови...
   Рыцарь оказался тот самый, что получил вторую охранную грамоту. Как это было давно... Но краснеть за два месяца не разучился.
   - Великолепная Немайн, я несу тебе послание от моего короля. Гулидиен, король всего Диведа, просит благородную деву Немайн ап Дэффид ап Ллиувеллин навестить его для разговора в его доме до заката. Это собственные слова короля, и я их точно передал.
   - Благодарю тебя, добрый сэр, и не задерживаю.
   Анна слегка улыбнулась, хотя хотелось, как девчонке, хихикать в кулак. сида продолжила её линию ненавязчивого хамства. По обычаю полагалось бы поговорить ласково, да предложить стол и кров. Пусть человек и три шага сделал - он гонец короля да целый рыцарь при исполнении.
   Впрочем, тот и рад был ноги унести. Хотя бы потому, что иначе пришлось бы ему из вежества присесть на пятки, как древнему герою. Анна пробовала - неудобно. Видимо, у людей, привыкших к скамьям и стульям, кости, жилы да суставы другие. Немайн-то ничего.
   Позвал король одну Немайн - одна и отправилась. Ученица не в счёт, она для того и существует, чтобы находиться рядом с наставницей и всё примечать. Приняли - ласково, уважительно. С поклонами провели в маленький кабинет - пара стульев, столик - вместо бумаг корзинка с яблоками, одно надкусано, стены уютно обтянуты льняным полотном. Король - стоит. Тоже почти один. За спиной у него маячит филид-архивариус. Вместо протоколиста. Искусство быстрой записи в Камбрии от римлян не сохранилось. Потому нужен человек, который точно запомнит беседу. Заодно и на пергамент не нужно тратиться.
   - Поздравляю с победой, - сел Гулидиен лишь после того, как сида поклонилась, поздоровалась и устроилась на предложенном приглашающим жестом стуле. Переговорном - почётном, со спинкой, но жёстком и неудобном, - Ты вовремя вернулась из похода - погода установилась мерзейшая.
   - Когда ты дома, дождь - отличная погода, - вид промокшей Немайн не вязался со словами, - под него хорошо отдыхается. Да и работа, та, которая совершается пером - идёт ходче. И дети крепче спят.
   Король уловил нежность в голосе сиды. Постарался перевести разговор на приятное.
   - Да, я уже наслышан о твоём сыне... Странное имя ты ему дала.
   - Твоим предкам, мой король, и имя Дэффида показалось бы странным.
   Само собой, как язычникам.
   - Верно, - Гулидиен улыбнулся, - Ты разговаривала с послом Октой? Мерсийцы проезжали через осадный лагерь по дороге сюда, и до сих пор под впечатлением. Я тоже - хотя слышал только рассказы. Сэр Эдгар, безусловно, справился хорошо - но без твоей помощи у него ничего бы не получилось... Полагаю, тебя заинтересует возможность провести ещё одну кампанию в этом году - на сей раз в качестве командующего?
   Король лучился радостью и возможностью поделиться ею. Он дарил подарок. Но уши Немайн обвисли к плечам.
   - Совсем не заинтересует, мой король. Я семь недель была на службе, пять в походе! Даже чуть больше. Весь август. Больше половины сентября. В этом году мой долг исполнен.
   - Но следующий год начинается уже с ноября, - недоумённо напомнил король. Чувствовал он себя как человек, который протянул ребёнку пряник, а тот не берёт. А уши сиды прижались к голове.
   - Шесть недель, - отчеканила она, - На своей территории. Как простая воительница. Если клан решит меня выставить в составе ополчения на границу, а не оставит охранять что-нибудь. А я, мой король, имею право попросить меня оставить. И за такое мне никто в глаза не плюнет. У меня ребёнок грудной, знаешь ли.
   Гулидиен пожал плечами. Он начал догадываться, что происходит. Немайн совсем не транжира. А согласиться выполнить трудную службу без достойной платы - это именно транжирство. Если не долг, конечно. Что ж. Немайн только что показала - не долг. Тогда поговорим об оплате. Тем более, жадничать сейчас, когда решается собственное счастье - попросту глупо!
   - Ты живёшь в гостевой комнате в доме отца, - напомнил король, - а у тебя теперь своя семья есть - сын, ученица. Не пора обзаводиться собственным?
   - Дом Дэффида - лучший в городе. И мне нравится моя родня.
   - И всё-таки - свой дом надёжнее, - король цапнул из корзины недоеденное яблоко, - я вот тоже братьев и сестёр люблю. Мы совсем не держимся порознь, но у каждого теперь свой дом, и это только помогает нам жить дружно - мы не изводим друг друга бытовыми мелочами, но вместе веселимся и вместе делаем всё действительно важное. Так у многих из нас домены далеко друг от друга. А тебе я бы предложил в лен земли в одном дне пути от столицы. Большие. Скажем, правый берег Туи на день пути вниз от Кармартена. Ты ведь поладила с моим младшим братом? Соседями будете.
   - Принц Рис - замечательный сосед, - согласилась сида, - и земли вдоль Туи хороши. Но меня устраивает комната на втором этаже заезжего дома. И замужняя сестра в качестве соседки. Так что забудь про мою службу. У тебя ещё есть ко мне дела?
   Встала. Повернулась к двери.
   - Есть, - сказал король, - Не уходи. Видишь ли, война будет всё равно. Если бы она была нужна Британии... я бы десять раз ещё подумал. Тем более, что ты не хочешь. Но война нужна мне. Лично мне. Пенда подловил меня - и сам не понимает, как крепко! Он обещает корону Британии. Да гори она огнём! Но в приложение к венцу идёт моя любовь. Кейндрих, принцесса и будущая королева Брихейниога. Она не верит в мою любовь, когда я предлагаю равный брак! Но если я буду королём Британии... Да её собственные подданные уговорят. Как мне сейчас добрые диведцы не дают пойти к ней в подчинение.
   - Я тут причём?
   А в кресло всё-таки вернулась. Смотрит сердито.
   - Сделай мне зелье, которое приворотит Кейндрих вернее короны Британии, и я отправлю мерсийского посла с его предложениями холмом да торфяником, как ты говоришь.
   - Не умею, - сказала сида, - вот не умею я такого. А могла б - прости, не сделала бы. Грех девушку воли лишать. Хотя...
   - Говори, - Гулидиен воспрял.
   - Есть способы сделать тебя привлекательнее для Кейндрих, не причинив ей ничего дурного. Например, воспитать в тебе качества, наиболее приятные очаровываемой особе. Тогда выбор будет сделан её собственной волей - и в желаемом нам направлении. Пошли прознатчиков. И ей самой в открытую напиши. Мол - чего нравится, чего любишь. А потом мы это всё организуем. С тобой, мой король, и с твоим королевством... С послами же и войной - решай как хочешь. Только без меня. А вот в походе за сердцем любимой я тебе могу помочь. Надумаешь - пришли весточку, посчитаю, что, как, какие расходы... Ещё дела остались? Тороплюсь я. У меня там маленький один.
   - С кормилицей и кучей твоих сестёр? - как он когда-то на это надеялся! Новая Немайн несёт любовь и счастье. И не хочет больше битв. Как раз тогда, когда для него, Гулидиена, именно битвы означают любовь и счастье! Воистину следует бояться исполнения своих желаний!
   - Без меня, значит один.
   - Есть ещё дело. Маленькое и приятное. Скоро армия подойдёт. Будет шествие - вроде триумфа. Выедешь за город и проедешь на колеснице вместе с ними, хорошо? И вид, пожалуйста, прими повоинственнее. Послы будут смотреть, опять же.
   - Парад? Хорошо. Это всё, мой король?
   - Это всё. Я обдумаю твои слова.
   Ушла. Но - помочь обещала. Не надёжно, но и то хорошо. А война... Куда она от неё денется, когда встанет её собственный клан? Не оставят они её дома. Слишком она большая сила, чтобы ей позволили остаться, слишком многих воинов стоит. Саксы говорят - второй армии Диведа, не меньше! И на триумфе себя покажет сторонницей войны, так что проголосуют Вилис-Кэдманы за войну...
   Гулидиен снова улыбался. Он гнался за двуми зайцами - но был уверен в успехе погони, ибо не петлял за ними по следу, а по прямой стремился туда же, куда и они оба: к сердцу прекрасной ирландки. А до нового года пусть, и правда, спокойно с ребёнком посидит.
  
   Вечер. Две серьёзные девушки. Одна с книгой и младенцем, другая с пером и свитками.
   - Я не забыла своих обещаний. Но добрая традиция должна быть продолжена. Сегодня у нас много тем для беседы и много новостей. Но за делами нам не стоит забывать своей веры. Тем более, перевод одной страницы много времени не займёт. И подговит ваши души к осознанию того, что наше время столь же важно и чудесно, как и время апостолов - просто потому, что любое время годится для веры!
   На этот раз - одна страница из "Послания к галатам". План продолжал работать - сначала одно евангелие. Потом - деяния апостолов. Потом - три других евангелия, как уточняющий и справочный материал. И лишь после этого - Ветхий завет, начиная с прикладных книг - псалмов, например. А древнееврейскую историю - в долгий ящик, в раздел необязательного чтения! На недоумённые вопросы епископа Дионисия - мол, чтения правильные, но почему так, Клирик признал полную субъективность выбора. Что кажется ближе душе на этот день, то и перевожу. А что начинать нужно с Нового Завета, это он полностью одобрил. И даже начал читать кусочки из перевода во время проповедей. Что очень нравилось валлийцам: пусть грек служит на своём языке, а проповедь приходится переводить, но уже цитаты из писания звучат по-валлийски. Да и язык учит понемногу. Как и остальные греки. Скоро и проповедь и служба будут свои.
   А потом был рассказ. И, отложив книгу, Клирик рассказывал о своих приключениях. Отчего-то оказавшихся весёлыми и не очень трудными. Только в память о погибших в ночном лесу склонили головы и опустошили кружки. А закончил Клирик рассказ, сообщив, что дня через два придёт войско.
   - И вот тогда-то вам наврут с три короба. Только вы не очень верьте. Вы ж знаете - я сида. А сиды на деле славны не волшбой и чудесами. А тем, что никогда не врут!
   Не удержался. Но право, кто знает, уродится ли вообще в этом мире барон Мюнхгаузен. Да и пусть подобная слава прилипнет к тому, кто и правда старается соответствовать образу!
   Когда, вернувшись в свою комнату, Клирик распахнул дверь, то - сумел промолчать. А вот Эйлет ойкнула.
   Прямо перед дверью сидела на пятках давешняя пророчица. Чистый и аккуратный наряд бедной девушки превратился в лохмотья нищенки. Тёмные - не чёрные, но на фоне дэффидовой семейки и за японку сойдёт. Тем более, осунулась, побледнела...
   - Я - это ты, - поприветствовала сиду, будто и не уходила из палатки, но сразу вышла из образа, громко чихнув, - А мне плохо: денег на настойку нет. А без настойки я тебя мысленно не слышу.
   И снова чихнула. Перед закрытой дверью. Немайн вымело ещё после первого чиха.
   - Она нездорова!
   - Да кто она... И так, чихает легонько... И темно...
   Лампу гостья зажечь не удосужилась. А сентябрь не июнь - людям на дворе синё.
   - Вот-вот, всю комнату заразила. А у меня сынок! Которому болеть совсем не с руки. А потому мы к себе не вернёмся, а пойдём мы спать к Анне... А эта пусть дальше чихает да кашляет. Потом зайду, спрошу, чего ей надо. Ты её не бойся, она не злая... И обычно тихая.
   Потом оказалось часа через три. Когда малыш заснул. Клирик осторожно выскочил наружу, приоткрыл дверь. "Японка" сидела на месте, в той же позе, всё так же впотьмах. Только чихала уже на каждом втором выдохе. Но поклонилась изящно, а говорить продолжила в своей манере.
   - Ты права. А я, когда не ты, глупая... У меня вообще ничего нет. Поспать - негде. Одежды сухой - нет. Еды - нет. Настойки нет. Воду из речки пить противно. Но я ведь это ты... А потому я здесь!
   Её била крупная дрожь. Озноб? Да, и окно, в которое влезла, закрыть не догадалась. Точно глупая.
   Клирик залез в один из ларей, заменивших шкафы.
   - Раздевайся. Ты выше меня ростом, но достаточно молоденькая чтобы денёк походить в коротком, как девочка. Сейчас ты переоденешься в сухое, и...
   Клирик замолчал. Никакого внятного "и" не вырисовывалось. Выгнать в дождь это несуразное существо было совершенно невозможно. А ведь прикажи - уйдёт. Ладно. Сначала - переодеть. Клирик отобрал рубашку, верхнее платье - в котором сам болел, простыню, обернулся... всё что держал в руках, на пол выпало.
   Перед ним стояла совершенно обнажённая девушка.
   - Извини... Я такая страшная, да?
   Улыбается виновато. И чихает. Всем телом. Кто там писал про неповторимые движения мышц лица? Да тут всё неповторимо - и спинку выгнула, а уж грудь... Захотелось прижать бедненькую к себе. Согреть... Да хоть на плечике поплакаться, раз уж больше ничего другого не выйдет. В этот момент открывается дверь. Входит Дэффид. В руках - кружка с горячим варевом.
   - Ученица твоя передала... Это кто? - не сразу увидел в темноте. Хорошо, не облился, - Дочь, нам нужно серьёзно поговорить.
   - Это девушка, прежде всего! - Немайн набросила на пророчицу простыню, - которая очень промокла и простудилась, вот я её в сухое заворачиваю. А ещё это моя... хм. В общем, языческая жрица. Из Аннона. Слушала мои мысли и пастве излагала. Услышала, что я крестилась - пришла. При этом - простудилась, изголодалась и очень устала. Такое вот чудо болотное.
   Пророчица радостно кивнула-поклонилась. Чудом ей быть нравилось, а против болот не попрёшь. Снова чихнула.
   - И что ты собираешься с ней делать?
   - Отогреть. Накормить. Вылечить. Дать отоспаться. Потом пристрою к делу. Удочерять не буду, ни-ни!
   - И на том спасибо. Я о чём хотел поговорить... И чуть не забыл, весело с тобой по вечерам... Многие мастера берут больше, чем одного ученика. Ты тоже могла бы взять ещё. Анна, это хорошо. Я так понял, она очень многое знает и умеет, потому тебе с ней легко. Но - не взяла бы ты в ученицы кого-нибудь из сестёр? На всех зятьёв заезжих домов не напасёшься, а так - у них будет статус повыше, чем у прежних клановых ведьм.
   Клирик немного подумал.
   - Боюсь, как сестёр ни учи, первой будет Анна. Очень хороша, - понизил голос, - местами лучше меня.
   Пророчица ахнула. И чихнула. А вот дрожь прошла. Лоб холодный. Похоже, всё-таки просто продрогла. Тем лучше.
   - А ты - пей, - прикрикнул на неё Клирик, - Маленькими глотками. А после этого лезь в кровать, кстати, в мою... И - не стоит разводить при ней секреты. По крайней мере, пока.
   Дэффид хмыкнул.
   - Какие тут секреты? Всем ясно - Анна будет первой в Камбрии. А то и Британии. Тебя не считаю - ты у меня наособицу. Но у нас есть и королевства поменьше. Дивед. Брихейниог. Наш клан тоже не может оставаться без ведьмы, или как это теперь будет называться. Очень правильно, что по другому. В общем, твоя ученица - хорошо, а ещё и твоя сестра - отлично...
   - Хорошо. Сейчас эту вот напою горячим, уложу спать - и договорим, - Клирик повернулся к пророчице, - Кстати, зачем ты лезла в окно? Есть двери.
   - У дверей твои большие стоят, у которых лица взрослые.
   - Взрослые?
   - Ну, с бородами. Да-да, усы я тут наверху у всех видела. Но почему они бород не носят? Хотят выглядеть моложе? Стареть боятся? Так женщины же тоже стареют... Аапчхи!
   А чихает уже чуть пореже. Надо, чтоб заснула, пока варево действует.
   - Римский обычай.
   - А, правило верхнего мира. Ну и пусть. Мне вот лично безбородые мальчики даже больше нравятся. А тебе?
   - Всякие, - обтекаемо заметил Клирик, внутри которого уже ворочалась, пробуждаясь, ранняя стадия тоски по оставленному за соседней стеной сыну, - Спи.
   - А кто это - Дэффид?
   - Мой отец.
   - Бог? Ллуд крестился?
   - Нет. Человек. Хозяин заезжего дома. И я не богиня. Просто сида. Спи.
   Пророчица кивнула и зажмурила глаза. Честно. Изо всех сил. Чтоб любопытный глазок сам не выглянул в щёлочку. Прежде чем выйти из комнаты, Клирик не удержался и подоткнул ей одеяло. Совершенно инстинктивно.
  
   Лорн ап Данхэм начал день обычно. Пока соседи не сказали, что сида созвала всех прочих кузнецов в трактир, и что-то им рассказывает... Стало неприятно. Хотя - сам виноват. Недоуважил.
   Припомнилось - с ног сбившаяся сида, что не вылезает из колесничных мастерских, каждый вечер переводит кусок Библии, каждое утро отвешивает сто поклонов в церкви, прибегает к нему домой, раскладывает свои рисунки, и объясняет, объясняет, объясняет. Как рыть. Как сделать, чтобы канал не занесло: "Я посчитала уклон, смотри..." И рассказывает - что такое уклон, что такое смоченный периметр, вязкость, гидравлическаая крупность. А сама смотрит своими огромными глазищами наивно так, будто Лорн и должен уже знать всю эту холмовую заумь...
   А он кивал - и терпел. Не хотел обидеть. Зато как уехала, додумался собрать все её наброски в кучу, да занести приёмному отцу. Мол, я помозговал, и решил - зачем мне шестнадцать лошадей там, где четыре справляются? Тем более, что плата землекопам выйдет куда больше, чем цена двух пар рабочих лошадок вместе с кормом на всю их нелёгкую жизнь.
   - Мне же лучше, - подвёл итог Дэффид ап Ллиувеллин, рассмотрев чертежи, - сам поставлю. Эх, хорошо будет!
   Оказался прав. Вот казалось бы - та же самая булочка, но которую речка молола да месила, а не лошадь да баба - ну почему она вкуснее? Так нет, полгорода перебежало молоть муку у Дэффида. При том, что у него дороже! А уж хлебцы да печенье - и разговора нет. Дэффид грёб деньгу, и ещё ворчал, что младшенькую свою по возвращении непременно высечет. За то, что без родительского дозволения такой секрет раззвонила. Пусть и хорошему человеку, пусть и знающему, и даже в нужной степени волшебному - да не своего клана! Опять же - у родного отца и знания, и мистичности поболе. Хозяин заезжего дома - это почти волшебное существо! А ему - не гу-гу. Нет, пороть, пороть и только пороть! Ну да, она его объяснениями про число Рейнольдса не путала...
   Если бы в сердитости Дэффида был хоть след наигрыша, Лорн бы попросту откланялся, и принялся ждать, пока Дэффид прибежит с просьбой разъяснить сидовские числа и запись десятичных дробей. Но тот всерьёз вознамерился задрать богине юбку - и розгами! Лорн испугался. Одно дело - принять в семью дракона. Другое - бить его молотом по хвосту. А потому пообещал сообщить важное, если почтенный Дэффид откажется от рискованного намерения.
   - Это я знаю, - выслушав про знак, означающий ничто и дроби, сообщил тот, - и Эйлет, и Кейр...
   - А кто научил? А ты хоть спасибо сказал?
   - Сказал, и не раз. Умница она у меня. В таких вот вещах. А вот людской жизни не понимает пока. Ну да ладно, ты прав. Не буду сечь. Подзатыльником ограничусь.
   Лорн похолодел. Если порка была обычным наказанием за множество мелких грешков, и даже благородный человек - при определённых условиях - мог перенести такое наказание без ущерба для чести, то подзатыльник... Наказание ребёнка.
   - Ты соображаешь, что творишь? - Лорн ухватил Дэффида за грудки.
   Тот не двинулся.
   - Отпусти, не то убью, - процедил Дэффид, - за меньшее головы срезал. А как мне приучать свою младшую дочь к жизни в обществе - не твоё дело. Ясно?
   И, когда Лорн таки отпустил, прибавил как ни в чём не бывало:
   - Тебе эля как обычно? Три кружки по очереди?
   А через день после резкого разговора, когда к Лорну забежал лекарев сын с заказом на парадный шлем для Немайн, тот понял - страдал не зря. Раз уж отец заказывает Немайн дорогой подарок, вряд ли будет подзатыльники раздавать... Успокоился. Забыл, что сида может не только на отца разобидеться. Ну да не с пустыми же руками идёт! Что воительница не оценит грозное, а женщина - красивое, Лорн не верил. А потому отправился в "Голову" с лёгким сердцем. Знал - опоздает. Но бежать-торопиться - не стал. Несолидно. Прогулялся - не торопясь, с дорогим заказом под локтем, завёрнутым в холстину. Никто и не скажет, что в душе - любопытство и чуток огорчения. Так что к его явлению в пиршественном зале остальные мастера горна и молота уже собрались. Даже ученики и подмастерья, славные нерасторопностью, были тут все. Ни дать, ни взять - гильдия заседает. Неметона что-то увлечённо вещала. Про... про пережигание угля! Заметила.
   - А, присоединяйся... Я думала, тебе неинтересно. Ни меха, ни молот на водяном колесе тебе же не понравились? Ну, я решила остальным рассказать. Вдруг им пригодится. Ну и про пережигание каменного угля в кокс - тоже. Теперь - о главном. Все вы слышали про греческий заказ. Его может и не быть, по крайней мере корабля пока что-то не видно. Но если будет - железа потребуется много, и вашим маленьким печам, которые скорее обедняют руду, чем плавят из неё железо, придётся работать без перерыва несколько месяцев. Но есть и более быстрый путь!
   Тут её прервал голос из-за стойки. Дэффид. В каждой руке - по кружке с пенной шапкой.
   - Кстати о коксе! Я тут попробовал через него пиво фильтровать. Угощаю смельчаков!
   Лорн оказался первым из отважных - и до поры единственным. Подумал: если кокс жарче горит, так может, и пиво чистит лучше древесного угля? Пена над кружкой выглядела обычно. Запах тоже остался каким был. Оставалось - отхлебнуть. Оценивающе пополоскать во рту под нетерпеливыми взглядами. Проглотить.
   - Вот так, леди сида, - объявил Лорн, - я беру из твоих штучек только то, что мне годится. Новые меха и уголь - подошли. Речное колесо - нет. Могу объяснить, почему. Я не портач, как эти все. Я не хочу прославиться, как человек, который сделал тысячу паршивых мечей за то время, пока другой создал один, но великолепный. Я не стремлюсь стать самым богатым или влиятельным мастером в городе. Я не хочу делать вещи быстрее или дешевле всех. Мне довольно того, что я самый искусный, а моя работа - лучшая. И именно поэтому на привод мехов мне хватит двух пар лошадей. А вот пиво... Пиво удалось. Уже ради этого стоило возиться с пережиганием угля. И про плавку я послушаю, если не возразишь - вдруг она даст не больше металла, а лучший?
   - А это как сказать...
   И начался разговор про дело. Лорн в который раз подивился сидовской манере всё рисовать в подобиях. Можно же и словами объяснить... Впрочем, слова требовались всё равно, и немало. Новая печь - длинная, с подкачкой воздуха мехами - понравилась. Идея подогреть воздух уже перед поступлением в печь - тоже. Чем выше температура, тем больше железа выйдет из руды. А руда в Диведе дорожает с каждым годом, и как ни бравируй - а сэкономить на сырье хочется. Уголь - уже раз пережжёный в кокс - закладывается внутрь равномерно, по всей длине - и так же равномерно, по всей длине расставляются тигли с рудой. Вся операция проделывается в холодной печи, без суеты и спешки - что хорошо. Собственно, на этом можно было остановиться, и перейти к вещам практическим - как длинную печь устроить, да каких она выйдет размеров. Но сиду несло дальше.
   Зачем-то придумала в тигли с рудой добавить уголь и горьких кругляхов, которые она обозвала "доломитом". В результате должен был получиться некий чугун. Что-то вроде шлака, выбиваемого из крицы, только лучше. Потом следовало прокаливание повторить. Ещё раз. И ещё раз. И, если надо - ещё. Пока не получится сталь. Опять новое слово! Лорн пока молчал. Глупые вопросы нашлось кому задавать. Немайн отвечала.
   - В печи будет очень жарко, железо будет плавиться, как медь или свинец, - объясняла она, - и сплавится с углем. С чистым, с коксом.
   Огонь очищает. Это Лорн знал и сам.
   - Станет хрупким и нековким. Зато очень твёрдым. Это я и называю - чугун. Если из него выбить шлаки, которые скопятся внизу, а крицы заложить в формы, то уже на второй плавке получим что-то вполне приличное - не оружие. Но - толстые противни, пращные пули, оголовья кувалд. С каждой новой плавкой воздух и огонь будут уносить немного угля из чугуна - можно сказать, что он будет выгорать. Рано или поздно мы получим сталь - упругую и твёрдую. В самый раз для оружия. Ну а если ещё продолжить - то вернёмся к обычному железу, мягкому и ковкому. И выйдет его из руды раза в два больше, чем обычно.
   - На угле не разоримся? - спросил кто-то.
   - Угля в округе много, - заметил Лорн, - так что немного уголёк-то подорожает. Зато углекопов да углежогов, чую, станет побольше. Опять же - на кувалды и одной плавки хватит. Нужно попробовать. Каких размеров будет печь?
   Услышал. И понял - разориться доведётся на постройке.
   Так и сказал.
   - Ничего страшного, - утешила Немайн, - Постройка - самое дешёвое из всего. Кирпич тут местный. А стен ставить не будем. Отроем ровик, обложим кирпичом дно и стены - дорого ли? Вот свод придётся строить, это да. И меха большие.
   - Свои деньги вложишь? - спросил Лорн, - Мне любопытно, я участвую. Но в одиночку такое не потяну.
   А заодно и рискну поменьше.
   - Строить печь может только член гильдии, - напомнили ему, - а Немайн...
   - А я за городом строить буду, и даже за предместьем, - огорошила сида, - и подмастерьев себе, если нужно, найду. Но хотела бы иметь в доле солидных, уважаемых людей, опытных в кузнечном ремесле. Опять же, если из Африки и не приплывут - тут своя война на носу. Оружие понадобится. И работа найдется как тысяче грубых поделок, так и десятку шедевров...
   Лорн вздохнул. Войны не хотелось. Но деваться некуда. От всей Британии остался крайний западный угол. Дивед пока оставался в стороне от саксонских нашествий, но долго это продолжаться не могло. Сколько лет понадобится тем же Хвикке, чтобы опустошить и заменить собой немногие валлийские королевства, ещё существующие к востоку от Диведа? Лет пятьдесят? Неметона пришла вовремя - но войны не хотелось. И пусть он, Лорн ап Данхэм, будет решать судьбу своего народа не с мечом и копьём, а с молотом за наковальней - всё равно участь тех, кто в последний раз попытается скинуть варваров в море достанется ему - и его поколению. И частичное решение, как при Артуре и Кадуаллоне - не изгнать, а на время остановить - на этот раз не спасает. Теперь земель под саксами больше, и лучших. Теперь время служит им.
   И вот - началось. Как Неметона околдовала мерсийцев, он не знал. Похоже, ради этого ей и пришлось поколотить Гвина. Бей своих, чтобы чужие боялись - так? Но старый лис Пенда поверил в её силу, и под старость снова ставит на валлийскую квадригу. Это означает, что пойдет не война бриттов против саксов, а бриттов и саксов против других саксов. Самых злых. При должной ловкости - это шанс. И сыграть его нужно так, чтобы внукам не пришлось выбирать между смертью, рабством и изгнанием. Хотя, если больше всех выиграет Пенда - будет выбор между рабством или превращением в саксов...
   О делах проговорили до обеда. Для работы день пропал - но Лорн о том не жалел. Зато улучил момент прошептать в длинное ушко:
   - А шлем готов.
   - Какой шлем?
   Удивила. Это как - какой шлем?
   - Парадный. Ну, заказывала же через отца... За три золотых! Деньги ещё вперёд передала...
   - Не заказывала, - голова повернулась к стойке, за которой Дэффид невозмутимо беседует с очередным правильным человеком с холмов - какой-то клан уже успел прислать лучших людей на Совет Мудрых, который и будет решать вопрос о войне окончательно. Лучших людей - значит, вождя, выборного судью - король рассуживает только межклановые дела, хранителя памяти - филида, хранителя общинных сумм - который очень рад, что смог эти суммы везти по неспокойным дорогам в виде расписок сиды под передаточную запись, легата - так по старой памяти назывался начальник ополчения клана, и колдуна. Или ведьму. С хозяином, похоже, общается казначей. Судя по тому, что достал пачку пергаментных листков, и взамен получил несколько золотых кружочков. Наверняка чуть меньше, чем некогда внёс. Плата за хранение! Честная штука. И почему ещё пару месяцев назад правильным казался рост? Бесовщина какая-то! Тогда, а не сейчас.
   - Значит, сам заказал. Взгляни! - и сдёрнул полотно.
   сида аж зажмурилась - так ей работа показалась. А может, и солнечный зайчик в глаз попал.
   - Хорош. Заглядение! Как буду в город с армией въезжать, непременно надену. А Дэффид что - вот лично зашёл и попросил мне парадный шлем сделать? Или здесь, под пиво?
   - Нет, прислал амвросиевого отпрыска. Тот ещё всё уверял, что обязательно с личиной нужно.
   Неметона улыбнулась. И обновременно брови сдвинула. Думает, значит.
   - Это он зря. У парадного шлема лицо тем более должно быть открыто. И уши.
   - Я так и понял. Честно говоря, я делал вещь скорее красивую, чем надёжную. А потому сделал простой четырёхдольный шлем. Вместо забрала и назатыльника - кольчужная бармица, её можно снять. Поверху - продольный гребень, как у полководца. Остальное - работа, да двадцатилетнее железо, да чеканка. Но - ведь стоит той работы?
   - И тех золотых. Стоит. Стоит, Лорн. Я была не права... Прав ты, нельзя твоё время тратить на проковку болванок! Но речка сильнее двух лошадей, и от неё можно привести тяжёлый молот, который никакому работнику не поднять. Это же инструмент, пойми. А гнать вал или создавать красоту - твой выбор. Когда у нас получится хорошая сталь, сделать мне новый меч я попрошу именно тебя.
   Лорн задохнулся от гордости. Его работу признала та, что создала Эскалибур! Да, на новый меч пойдет металл, плавленый по её указке. Но работа будет его. Потом Лорн кое-что вспомнил. Стало грустно - от предложенной чести следовало отказаться.
   - У меня нет закладки на пятьдесят лет, - признался он, - мне и самому пятидесяти ещё нет. И - я ещё пожить хочу. А такой меч нужно закалить в крови мастера. Почти во всей.
   - Сколько нужно крови?
   - Литры четыре. Но обычно выпускают больше. Выживают, создав последний шедевр, немногие.
   сида задумалась. Ненадолго.
   - Я выкуплю у одного из старых мастеров пятидесятилетнее железо. Потом мы переплавим его в тигле с хрупкой сталью второй или третьей плавки. Получится хорошая сталь. А кровь... Одну литру дам я. Вторую - ты.
   - Третью - я, - вступила ученица, тенью следовавшая за сидой, и досель не встревавшая в разговоры, - кровь лучшей ведьмы - или уже не ведьмы... Но всё равно ведь подойдёт?
   - А четвёртую я, - сказала с лестницы аннонская пророчица, завёрнутая в простынь на голое тело, и чихнула, - моя тоже подойдёт. Ведь я - это ты. И если надо - бери всю. А для чего тебе кровь?
   - А почему ты ходишь тут неодетой? Ты это я или кто? Изволь соответствовать!
   - Так я и хочу... Но вся моя одежда куда-то пропала, а твои сёстры только хихикают. Они тоже не богини, а только сиды?
   Неметона закрыла лицо руками. Не помогло - смех прорвался наружу, сотряс и опрокинул - хорошо, вовремя табурет нащупала, на него и плюхнулась.
   - Пошли, горе луковое, подберу тебе что-нибудь из своего. То, что было на тебе вчера, это уже не одежда, а лохмотья.
   - Спасибо... Луковое - это потому что я камбрийка, ясно. А почему горе?
   - Это потому, что я с тобой наплачусь... И луковое - потому же.
   - Мне очень жаль, если так. Но пока-то ты смеёшься?
   - Угу. Тогда будешь просто Луковка. Пойдёт?
   - Луковка? Нионин? Это мужское имя, надо чуть поменять... Я укорочу. Нион. Нион Вахан! Это у меня прозвище такое. Пусть меня так и зовут теперь.
   Маленькая, значит луковка. Или незрелая.
   - А волосы мне тоже нужно отрезать, как ты?
   - Совсем не обязательно... Слушай, Луковка, ты вышивать умеешь?
   - Да.
   - Тогда, как мы тебя нарядим, помоги мне - собери в комнату всё, что для этого нужно...
   Снова возня. Докучливая с пророчицей. Радостная с Володенькой. После обеда - на репу уже смотреть не хотелось - Клирик решил сдержать данное себе на холме обещание. Сел-таки вышивать. Украшать парадную форму перед парадом.
   Что оказалось довольно несложно. Вычертить прямые линии углем - границы фигуры и места, куда будет входить игла, чтобы зацепить нить на основу. Всё остальное с сидовским зрением и мелкой моторикой труда не составило. Поначалу шло медленно. Потом - всё скорее и скорее. Работать было легко и весело, и малыш, кажется, стал кричать пореже. А к вечеру дело было сделано.
   Пелерина обзавелась рисунком. Даже двумя одинаковыми - на обеих полах. Простенькими, без изысков. По сути, это была работа вышивального робота с элементарной программой. Но Клирик остался доволен.
   А вечером, на семейных посиделках - маленький тоже участвовал, и даже немного посерьёзнел, когда глава семейства начал отчитывать дочерей - выяснилось - в ученицы к сиде сёстры не рвутся. Ну, Тулле незачем. А остальные...
   - Сестрой быть уютнее, - высказалась Эйлет, - как маленького от титьки отнимешь, перебирайся снова ко мне. Одной скучно.
   - Я в своём деле хороша, - сообщила Гвен, - и оно мне нравится. Другим я заниматься не хочу. Ни войной, ни землёй, ни зельями вонючими. Моё место - хорошая кухня с десятком поваров. На твоем месте, пап, я бы женихов мне поискала в заезжих домах - Гвинеда, да Поуиса, да Гвента. Вот бы мне и вышло счастье.
   - Я маленькая. Мне рано учиться, - заявила Сиан, - я играть хочу.
   И только Эйра чётко спросила:
   - Когда начнём?
   - Сегодня же. Переселяйся к Анне. И отучайся слушать отца.
   - Что? - у Дэффида брови встали домиком, кулак приготовился по столу грохнуть.
   - А то. Вассал моего вассала не мой вассал. Она теперь моя ученица, на три года. И я ей, как и Анне, отец, мать - прости, Глэдис, - и всё остальное начальство! И она мне не старшая сестра, а ученица! Ну или забирай дочь обратно...
   - Что скажешь, Эйра? - поинтересовалась Глэдис, - Пока не поздно...
   - Я, в отличие от сестричек, ХОЧУ быть ведьмой, - объявила Эйра, - и замуж за принца хочу, и на колеснице ездить с такущим копьём, и зелья варить - да-да, Гвен, вонючие-превонючие. Но на арфе мне играть будет можно?
   - Можно, - отрезал Клирик, - Если хочешь, так и уговоримся - каждый день по часу. Кроме походов. Кстати о походах - завтра со мной и Анной на колеснице поедешь. Будем блюсти римский обычай.
   - Какой?
   - Ну, мы будем торжествовать, а ты нам гадости говорить. Чтобы, перепыжившись, не лопнули от гонора...
   С первым заданием новая ученица сиды справилась отлично. Не спасли ни радостные клики горожан, ни звон церковного колокола - по русским понятиям, тусклый и безыскусный. А языкастое чудовище пришлось сразу, перед королём, народом и иноземными послами провозгласить своей новой ученицей.
   Войско распустили, и на глаза немедленно явился Тристан. Разобиженный.
   - А я тебе не ученик? В поход не взяла, на колеснице не прокатила. Норманны вчера на порог не пустили...
   - Эйра меня обзывать должна была, дразнилки рассказывать на ухо. Сам пойми - девчоничья работёнка. А ещё приходи на ипподром. Там я тебя из баллисты стрелять научу.
   Это сразу перевесило обиду. Трисан засиял.
   - И ещё. По закону - ты леди Немайн пока не ученик. А потому на официальных делах пока её сопровождать не можешь. Уговаривай родителей, - прибавила Анна.
   - А я думал, ты за шлем обиделась. Лорн, он по своему всё сделал, я иначе говорил.
   - Так получилось даже лучше... Мастер есть мастер. Кстати, а почему Дэффид послал за шлемом тебя, а не одну из моих сестричек? И не Кейра?
   - Это потому, Учитель, что послал меня за шлемом вовсе не Дэффид. А сам король!
   Вот, значит, как. Интересно. Значит, Гулидиену, и правда, очень нужен был этот парад, и эта пыль в глаза. Шлем отдавать обратно не хотелось. А принять чужое оружие... Впрочем, король всё ещё должен десять золотых за найм рабочих. Теперь будет должен семь.
   Сразу после парада начался пир. Погода не подвела, в небесной канцелярии взглянули на потуги Гулидиена благосклонно, немногие пробегавшие над торжественно гарцевавшим войском тучи разошлись в белизне яркого неба, как само войско - в ликующей толпе. Потому столы вынесли на улицы. сиду, конечно, попросили за королевкий. Слева сам король, справа - принц Рис. Золотая рыба, алое мясо... А сиде уже и овсянка счастьем кажется! Но и овсянку нельзя. Зато можно соленья. Соли в Диведе много... И можно немножко пива. Проклятая инструкция. Если б не знать, что от несоблюдения режима питания будет такое...
   А ведь завтра - праздник Мабона, в Ирландии именуемого Энгусом. Бога Солнца и мужской силы. Снова большая обжорка... Клирик с тоской представлял, как жуёт зелень, когда все кругом набивают желудки действительно вкусными вещами. Одно радовало - по чужим домам в день Мабона ходить было не принято. Защита пропадает. Так что в трактире будет пусто. Семейный день. Отдохнуть, поговорить...
   Потому король и начал пир около полудня. Чтобы успеть до наступления праздника бирюков.
   Саксы за столом против ожидания вели себя очень воспитанно. Даже ели ложкой и ножом. До вилок у них, конечно, не дошло пока... Граф Окта ловко поддерживал разговор ни о чём да хвалил диведское войско - за те десять дней, что он в Кер-Мирддине, с королём обговорил всё, что только возможно, и теперь ему остаётся только ждать, пока соберутся верхушки всех кланов западной половины южной Камбрии. Одиннадцать валлийских, да двенадцатый ирландский, королевский. От каждого прибудут человек по пяти-семи. Всего - около семидесяти. Заседать примутся неторопливо, этак с месяцок провозятся. И всё это время Дэффиду их кормить, поить, обеспечивать жильём. Бесплатно. Сплошное разорение.
   Король расспрашивал про мангонель, граф Окта интересовался колесницей - и оба получали ответы туманные и нечёткие. Небо темнело, мир вокруг наполнялся красками. Собеседники, наконец, достаточно захмелели, чтобы продолжить разговоры между собой, не обращая внимания на скучающую Немайн.
   Клирик тихонько отодвинул стул, встал, намереваясь уйти способом вероятного противника. Но мир вдруг поплыл перед глазами, краски вымылись. В уши хлынула ватная тишина. Сердце сдавило, как в кулаке - до брызг, до пронзительной боли. Клирик попытался крикнуть - и не смог толком вдохнуть, густой воздух не шёл в лёгкие. Вокруг суетились. Полупрозрачные тени. Король. Дэффид. мэтр Амвросий. Хороший врач, но решится ли хоть на что-то с организмом нечелевека? Воздуха в груди не оставалось, но лёгкие чуть-чуть расширились. Понемногу возвращались звуки - неправильные, непривычные, словно каждое слово било в барабан. Глаза слипались.
   - Пульс чёткий, - голос Брианы, - но медленный очень. Раза в два медленнее обычного. Яд?
   Что бы это значило? Клирик вспомнил одну из глав руководства - но этого просто не могло быть! Он же делал всё правильно... Но если это не то, о чём было сказано в руководстве - то что угодно. Разнообразные болезни, косившие людей с средние века и раньше, описаны плохо - а встречаются в наше время ещё реже. К большинству из них у людей попросту выработался иммунитет. К этому шло даже с чумой. Кроме того, сида - не человек. И если местные микроорганизмы пробили её иммунную систему... Об этом и думать не хотелось.
   - Не яд, - даже не шёпот. Но Бриана, как будто, умеет читать по губам, - Болезнь. Меня - вон из города. Под крышу. Немного еды, воды. Кто заболеет - так же. Если многие - покинуть город, но недалеко. Карантин, посты, жёлтый флаг...
   Торопился, боясь потерять сознание. Которое не уходило. Сердце заполнила боль, голову кружил безумный страх смерти, который только и положен полубессмертному существу. Сверху переговаривались.
   - Яд. Наверняка, - мэтр Амвросий.
   - Зачем жёлтый флаг? - король.
   - Жёлтый - цвет предательства, кажется... - Гваллен.
   - Или замена золотого.
   - Если яд - понятно...
   - Под крышу сказала...
   - К нам, - Бриана.
   - Имя назвала?
   - Сказала - Карантин. Римлянин? Причём тут римляне?
   - А ведь уже вечер! - Анна, - Наступил день Мабона... Твари прожорливые, да вы ж её убили! И не к врачу - в церковь! Быстреее, быстрее...
   Небо заливало тьмой. Это было неправильно! Ведь так старался, инструкцию соблюдал до буквы... Но - похоже началось то, из-за чего он так тщательно её и соблюдал. Или нет?
   Свет померк. Понемногу уходили звуки... И всё-таки Клирик сумел выдавить из себя членораздельные слова.
   - Анна.
   - Наставница?
   - Пойдёт кровь - хорошо. Выживу. Нет - плохо. Умру - сжечь. Не подходя.
   - Я прослежу.
   Звуки ушли. Потом ушло и осязание. Осталась только боль. Уже не связанная с сердцем, радужная, переливчатая, разная...
   Скамью вытащили с задних рядов, подтащили ближе к алтарю, чтобы получилось почётнее. Анна затаила дыхание, ожидая, что наставница встанет - священные своды прекратят влияние Мабона, и сида оживёт. Но - воздух вырвался из лёгких раз, и другой, и третий - а Немайн продолжала молча лежать. Глаза открыты, только помаргивают изредка, уши ворочаются, будто прислушиваются к нездешнему.
   - Яд, - это подло, - заметил оказавшийся за плечом Эгиль, - узнаю, кто - убью. Если окажется бог - убью бога.
   - Как? - у Анны опустились руки. Казалось, из жизни, вместе с наставницей уходит цвет... Можно вернуться к мужу, можно снова стать обычной главной ведьмой клана. Безо всяких конкуренток... А толку? Всё это было в прошлом, было, прошло, отрезано петушиной кровью. А того, что должно стать - и не оказалось. Не окажется, если Немайн сейчас уйдёт.
   - Из камнемёта. Я сделаю. Оружие богини...
   - Оружие христианки, - преосвященный Дионисий был мрачен, - она отходит?
   - Не знаю. Она успела сказать, что может выжить. Но до следующего вечера ей лучше быть здесь...
   - Здесь-то на неё никто не покусится.
   Вот и все мечты о кардинальской шапке. А так всё шло хорошо! Язычники-саксы были от августы в восторге. Можно было надеяться через неё зацепить самого упрямого язычника на острове - короля Пенду. И получить уже не епархию - диоцез. Но...
   - Я не знаю, кто это сделал, но он должен быть пойман и наказан, - объявил епископ, - и если это христианин, я его немедленно отлучу. Пусть даже заочная формула интердикта и не будет включать имя.
   Анна горько усмехнулась.
   - Я отдал распоряжения замкнуть ворота и опросить стражу - кто выходил за последнее время, - объявил сэр Эдгар, - больше я сделать ничего не могу. Если отравитель внутри стен, пусть в них и останется.
   Поодаль событие обсуждали мерсийцы. Оно им очень не нравилось. Кельтская богиня была союзником. Не зависящим от благоволения совета кланов или ещё каких обстоятельств. Армия в себе. Она явно приняла сторону партии войны - с доводами посла Окты согласилась, на параде блистала воинским рвением. И что теперь? Да рискнут ли сонные диведцы вступить в войну с вдесятеро крупнейшим государством без её поддержки? Оставалось обсуждать, кто из врагов мог так крупно подгадить. Ну и рекомендовать королю Гулидиену, буде Немхэйн выживет, пылинки с неё сдувать...
   Растерянная Эйра, только ставшая ученицей. Тристан, который не ученик - и не растерян. Стоит рядом с викингами, обсуждает планы мести. Мулинет он не разучил полностью, но все удары нарисованы. Это - техника Учителя. Она пригодится.
   Принц Рис нехорошо зыркает на саксов, шепчет на ухо королю. Подозревает. Если Окта узнал о настоящей позиции Немайн в отношении войны, мог и устранить. У Гулидиена сжимаются кулаки. Вот тебе и два зайца, вот тебе и бегут в одно место. Не бегут а идут. Все планы на счастье, на славу, на добрую память. "Король, при котором сиду отравили" - вот так его и запомнят...
   Глэдис спиной чувствовала, как позади накапливается семейство. Первой прижалась к матери Эйра. Потом - прибежали Кейр, Дэффид, Эйлет. Стойка оказалась на Тулле... Маленькую Сиан и занятую Гвен не взяли. Ну почему на пир от семейства отправили её? Ну почему она не следила за одной из своих девочек? И следила бы, будь на месте Немайн, скажем, Эйлет?
   Дэффид сжал руку жены. Как будто сейчас лежала, отравленная, и чуть дышала родная дочь, а не приёмная. И верно - родная, хотя и вовсе не человек. Вот так, сверху вниз, это было особенно заметно. Широкий и высокий лоб, чуть нависший над глазами, задранный пик носа, широковатые низкие скулы... И серые глаза, упершиеся в роспись на потолке, бессмысленно, но упрямо. Но, кто бы Немайн ни была, она крепко цеплялась за жизнь, а вместе с ней - за неодолимую силу древних традиций, которые словно и были воплощены с ней самой. Ведь, право, только нос показала - и вдруг выяснилось, что клан Вилис-Кэдманов, не имеющий право претендовать на трон, не только силён, но почтенен, а сам Дэффид едва не поважнее короля! А главное - она его дочь. Которая принесла ему первого внука! Приёмного. Да какая дочь, такой и внук, и права она, а то, случись что - и такого не будет. А так - вырастет человечек, станет носить её имя. И имя Дэффида - чуть позади. Оба их имени, вместе.
   - Лечить леди Немайн можно и здесь, - заключил мэтр Амвросий, - но ей же нечем дышать! Все вон отсюда! Анна, Бриана - останьтесь. А, владыка Дионисий - вы тоже можете остаться.
   - И я! - раздался голос. Девушка. Платье по-детски коротко. Женщины узнали сразу - с плеча Немайн. Невелик у неё гардероб, всё по пальцам считано, да давно знакомо, - я тут нужна!
   - Это ещё зачем? - сурово спросил врач.
   - Я это она, - отрезала девица, и, подойдя к больной, села на пол рядом с ней, - я это она. А значит, я должна быть здесь, - голос у неё вдруг переменился, стал высоким и властным, - А вы - ступайте, и берегите моего сына. Как зеницу ока.
   Немного подумана и прибавила:
   - Как кривой - зеницу последнего ока. Ясно вам?
  
  
   Глава 9. Самайн.
  
   Дромон по гречески - "гонщик". Быстрый корабль. Очень быстрый. Самый быстрый в мире. Но тот дромон, что вползал в устье реки Туи днём двадцать второго сентября 1399 года от основания Города, явно вознамерился опровергнуть название и репутацию. Он еле полз. Ветер дул ему в спину - и почти ничем не помогал. Вместо гордой мачты торчал обломок, к которому моряки исхитрились присоединить рей и треугольный парус. Вёсел осталось мало, не больше четверти от полного набора. За борт непрерывно выплёскивали воду. Ведро за ведром.
   Несмотря на тяжёлый поход, настроение на борту царило отличное. Все живы, берег - и дружественный берег, больше того - тот, к которому стремились - вот он. Только что с юркой кожаной лодки на борт поднялся местный лоцман, деловито сунул в кошель предложенную монету.
   - А вы осели, - сообщил безразлично, - так что придётся чуток попетлять. Глубина у нас тут того... Извилистая. Но завтра вечером будем в столице. Если не изволите задержаться.
   Он говорил на дурной смеси латыни и греческого, добавляя в неё общеморяцкие словечки и жесты. Но и очевидный смысл, и столь же очевидную шутку все поняли. Кому придёт в голову задерживаться, когда доски обшивки разошлись - ещё в проклятом Бискайском заливе. Свежую воду и провизию корабль, конечно, возьмёт - на тот самый день пути - прямо с лодок, которые уже отчаливают с пологого восточного берега. На крутом западном, возвышается холм, который местные жители всегда почитали за убежище старинного демона. Ходят слухи, что тот иногда губит корабли, нагоняя страх на команды и заставляя их выбрасываться на пологий восточный берег. В старые времена, когда чудовище почитали как божество, народ вдоль берегов реки жил убийствами и грабежом "законной" добычи, выброшенной морем и демоном. Но последние годы нравы изменились. Теперь потерпевший крушение купец мог рассчитывать на спасение и починку - в обмен на треть груза. В противном случае корабль так и оставался гнить на отмели.
   - Нет вознаграждения, нет и труда, - так объяснила жена местного властителя особо жадному купчине. И напомнила, какой приём его бы ждал ещё несколько лет назад.
   Михаил Сикамб вздрогнул, припомнив вдруг, что в августе-сентябре чудовище, бриттская Сцилла, просыпается и особенно опасно. Рука поднялась для крёстного знамения... да так и застыла.
   Возле холма, за полуразобранным частоколом, являющим знакомое - слишком, увы, знакомое зрелище заброшенного военного лагеря, стояла осадная машина. Очевидно сломанная, очевидно покосившаяся - но до чего же большая.
   - Локтей двадцать пять, - оценил её размеры его новый спутник, Эмилий из Тапса. Точнее, тот, кто велел называть себя Эмилием из Тапса, позабыв совсем другое имя. Тихий гром Бизацены...
   Незаметный чиновник судебного ведомства, вхожий, впрочем, к экзарху, вдруг впал в опалу и ради прожития согласился принять место приказчика у далёких северных полуварваров... Такова легенда. Истина же... Центенарий. Офицер имперской разведки, верный теперь только экзарху Григорию. Чиновнику легко изобразить чиновника, и потому легенда идеальна. А ещё - непосредственный куратор Михаила. И многих других агентов. Недаром на дромоне множество переселенцев. Ради чего пришлось пожертвовать метательными машинами и - даже! - частью абордажной команды. Так или иначе, население Кер-Мирддина вскоре должно умножиться почти на сорок человек - беженцев из Египта, не пожелавших затормозить в Карфагене, и остаться там нищими. Беженцев, добежавших аж до Оловянных островов. Заполучив по пути за свою боязливость немного подъёмных, отчеканенных отнюдь не из олова.
   - Надо бы пристать.
   Капитан помнил инструкцию - к купцам прислушиваться. Но...
   - Мы еле держимся на плаву, - заявил он, - если угодно прогуляться на берег - вокруг полно лодок. Но ждать не будем.
   Сикамб оглянулся. Его приказчик изображал полнейшее безразличие ко всему.
   - Вас просили проявить к нам внимание, - Михаил вздохнул, ибо в глубине души был согласен с капитаном, а не с коллегой навыворот: шпионо-торговцем, не торговце-шпионом, - напомнить, кто?
   Капитан выругался. Потом попробовал зайти с другой стороны.
   - Это может быть ловушка. Жители побережий иногда заманивают корабли...
   - Жителей этого побережья вы знаете хорошо. Этим они не промышляют года три.
   - Будь по вашему... Лоцман уверяет, что тут есть хорошее место, где мы можем бросить якорь, не сев на мель.
   Причина чудесной предупредительности лоцмана выяснилась быстро. На берегу выбирающихся из лодки африканцев - а прогуляться пожелали многие, в том числе два офицера с дромона и сопровождающий переселенцев священник - уже ждал плен. Дружественный, но алчный.
   - Благородные чужестранцы интересуются? - раздался весёлый голос, - я так и знал!
   Он говорил на смеси плохонькой, но не особо вульгарной латыни и "койне", языка средиземноморских портов.
   - А я могу многое рассказать. Я один догадался! Можно продавать на корабли сладкую воду, можно продавать свежий хлеб и добрый эль, и мясо только с огня - но всё это требует затрат. А у меня ни кола, ни двора, зато уйма соображения, и вот я подумал - а почему бы не продать историю. Я не могу запретить вам самим осмотреть великую машину, низвергнувшую языческого бога. Но за восьмую долю серебряной монеты я расскажу вам историю очевидца... Ах, да - медь я беру тоже!
   - Хорошо, мы заплатим, - встрял Эмилий.
   - Вам какую - покрасивее, пострашнее, поинтереснее? Я не бард, но байки рассказывать люблю.
   - Поправдивее, да поскучнее.
   - Можно и так, деньги-то ваши. Ну так слушайте - работал я над этой машиной на принеси-подай. Но видел многое. Вон тут бревно видите? Это - лапа. Она была привязана к раме. И метала камни. Много-много людей трудилось, и фэйри. Те всё молиться за них просили, чтобы Господь души им даровал... Метали землю и камни - Немайн, и здешний правитель, принц Рис. Вон в ту дыру. Орало - оттуда. Страшно так. Но - прекратило. Тогда великолепная взошла наверх и окончательно изгнала нечисть молитвой.
   Греки переглянулись. "Великолепная". Титул первого класса, но не императорский.
   - И сама очень сердилась, и хотела забрать обе машины с собой в город, но её убедили не делать этого, - продолжал проводник, - Тогда она велела вырвать железные крюки и отвязать все верёвки, и машины распались. Крюки и верёвки она увезла с собой. Крюки были вот тут.
   И показал дырку в торце лапы.
   - Ты говоришь о двух машинах. А где вторая?
   - А вот, видите домик? Его из второй машины собрали. Наш клан решил последить, не вернётся ли нечисть снова. А потому поселить смотрителя. Ну и проверить заодно, придётся ли овцам и козам по вкусу трава с Гвиновой цитадели... Мы, Вилис-Тармоны, люди предприимчивые. Всё-таки произошли от Брута из Трои! Лучше, конечно, подошёл бы священник или монах, да и часовенку над местом победы над злом поставить бы надобно. Но сейчас в Диведе плохо с монахами...
   Проводник горестно вздохнул. Предложил осмотреть пещеру - разрушенное логово Гвина ап Ллуда.
   Офицеры обсуждали увиденное.
   - Странная машина, - заметил комес баллистариев, - даже если верёвки сняты, непонятно, где крепились мотки. Оси вращения нет, высокая балка явно ограничитель. Очень хлипкий. Может, просто пугали?
   - Бритт уверяет, что осаждающие победили, - заметил Эмилий, - кроме того, снаряды метали в пещеру, которую мы идём смотреть. Да, чудовище - моряцкие сказки-пугалки?
   - Не байки, - отрезал Михаил, - я сам в молодости слыхал вопль. По счастью, наш кормчий удержал руль, на мель не сели. Половина экипажа наложила в штаны - а кто был без штанов, те прямо на палубу. Ох, и драили потом...
   - Эта машина действует, - тихо проговорил священник.
   - Святой отец, ну что вы понимаете в осадных машинах! - воскликнул баллистарий.
   - Достаточно, сын мой - я видел их в действии. Почти такие же, только поменьше. Такими камнемётами авары снесли Длинные стены, когда штурмовали Константинополь. Спасла город только Богородица...
   На вершине было ветрено, тихо. Скалы торчали, как иглы тернового венца. Жерло пещеры оказалось закрыто деревянным щитом, с врубленным проходом. Внутри - земля, редкие камни. Большие камни. Человеку не поднять.
   - Многие говорят, остатки одёжки попадались, - продолжал проводник, - И я так говорил, пока последний кусок не продал.
   - Ну и дурак. Мог бы и сам кусочков дерюги нарезать, да в земле измазать... А ещё - хорошую одёжку запачкать слегка и продать втридорога. А на деле это была не одежда?
   Разведчик улыбался. Михаил не понял, зачем он искушает бритта на ложь и мошенничество, решил спросить позже. Вдруг ответит.
   - Нет, это куски мешков были. Землю ведь без мешка не забросишь. Рассыплется. Внизу, наверное, ещё остались - да копать глубоко. Опять же, там и настоящее что может попасться. Нехорошее.
   - Такой снаряд нельзя метнуть из катапульты, - осмотрев камень, объявил баллистарий, - Их, наверное, просто руками сюда натаскали. Когда прибили чудище.
   Центенарий улыбался. Но купец научился читать лицо своего начальника. Тому явно хотелось закусить губу до крови. Разговор замолк, и римляне, думая о своём, повернули к лодке - как раз вовремя, чтобы увидеть, как кучка ирландцев вытаскивает на берег кораблик, обшитый кожей. Почти такой же, как в "Записках о галльской войне" Цезаря. Говорливый валлиец немедленно направился к новым гостям. Михаил расслышал:
   - О, я могу поведать вам многое! Я остался здесь ради того, чтобы заработать честный хлеб добрым трудом, который лучше выполнил бы филид - но у нас в Камбрии их осталось немного. Потому приходится мне. Если желаете, можете совершенно бесплатно осмотреть машину богини Неметоны, решившую исход битвы трёх богов! Вторую, построенную великим героем принцем Рисом, мы разобрали. Но за восьмую долю серебряной монеты я расскажу вам историю очевидца... Ах, да - медь я беру тоже. Если угодно - в домике у меня есть обрывки одежды убитых фэйри, самих-то их похоронили, а несколько вещичек я из-под камней откопал. Могу продать.
   Улыбка на лице центенария на мгновение стала искренней. Сработало.
   В крохотной каюте, впрочем, она погасла мгновенно.
   - Подыграть мне не мог? - тихо проворчал разведчик-купец, - Ты, конечно, ничего не понимал - но помочь-то мог?
   - Забыл, - повинился купец-разведчик, - о перспективах задумался. О торговых. Очень уж славно получается, если устье Туи будет безопасным и в августе. Лишний месяц торговли - это хорошо. Глядишь, в Кер-Мирддине станет больше товара.
   - Его у тебя и так немало. Если они в состоянии сделать, что обещали в письме.
   - Ну, я ведь купец. Мне сколько ни дай - всё мало. Скажи, зачем эта штука с поддельной одеждой?
   - Не веришь, что я решил дать человеку приработок? И прав. Всё просто - вслед за нами появятся другие, и я хочу, чтобы они получили больше баек, и меньше правды. Это всегда хорошо.
   - Священник прав? Это аварская машина?
   - Эта машина похожа на аварские.
   Псевдо-Эмилий замолчал. Вспоминал схемы, которые в него давно, лет пятнадцать назад вбивал тогдашний куратор северо-западного направления. Подчинённому это знать незачем, недотёпе-проводнику тем более напоминать не стоило: у машины не было крепления под мускульный привод, простой и мощный - если к машине есть сотни славян-союзников, чтобы дружно дёрнуть за верёвки. Зато была система взвода, как в катапульте. Неясно, что за сила метала снаряды - но то, что монстр не был ни чисто греческим, ни чисто аварским по происхождению, стало ясно. Помесь. Мул. Если римский онагр взять за осла, а аварский камнемёт - за кобылу. И это наводило на мысли. Неприятные, а главное - преждевременные. Сначала нужно добраться до места, определиться с заказом, развернуть сеть, собрать информацию. И уж потом изобретать версии.
  К причалу подошли ближе к вечеру. И тут же заметили странность - над одной из угловых башен вился жёлтый вымпел. Что это значило - никто и предположить не смог. И не рискнул, не желая попасть под перун капитанского гнева - тот глядел грозовой тучей. Собственно, прекрасно знал, зачем, и безошибочно догадывался - кто сопровождает купца. И рад был, что больше ни один капитан не рискнул бы идти океаном на осень глядя - а то ещё неизвестно, который дромон входил бы в устье Туи. А у него - не было выбора. Или поход в стиле Помпея Великого, на осторожное "Не совался бы ты в бурю. Потонешь." ляпнувшего достойное мрамора: "Плыть нужно. Жить - необязательно". Или интернирование в собственной стране - до весны. Увы, капитан прекрасно знал, кто обещал военные поставки, необходимые Африке как воздух. Тем позорнее было подползать к порту на искалеченном корабле. Особенно после того, как ввиду всех кто был на пристани перед носом имперского корабля прошмыгнул кожаный ирландец. И им занялись в первую очередь. Капитан злорадно отметил - неласково занялись. Оцепили вытащенный на сушу кораблик вместе с командой, пропустили для разговора только двоих, и тех с хорошо вооружённым сопровождением.
   Но вот, наконец, дромон встал на место. Замер, забросил швартовочные концы. Спустил сходни. И сразу рядом образовались стражники. Стало ясно - римлянам приём будет такой же, как и ирландцам.
   - Мне нужно говорить с начальником порта, - прокричал с борта капитан, - по поводу предоставления обычных услуг - и ремонта.
   - Хорошо. Сколько человек будет говорить?
   - Я, двое моих людей. И священник. Не то, чтоб он был нужен на переговорах, но он пожилой человек, и плохо переносит жизнь на воде.
   - Хорошо. Я вызову для вас сопровождение.
   Волей-неволей приходилось признать - комендант и гарнизон в Кер-Мирддине толковые. Вторую крупную банду разбили. Кричащий холм расковыряли. Службу несут, аж тошно...
   Шагая к бревенчатому то ли дому, то ли укреплению, в котором обычно обретался начальник над портом, капитан отметил - гражданское население словно смыло. Зато волна перемен принесла множество воинов. Копья, щиты, топоры, иногда - мечи и луки. Всё это разномастно, но движется и действует слаженно и согласованно. Дверь, порожек. И - в лоб:
   - Не могли приплыть завтра?
   - Не могли. Мы, вообще-то, тонем.
   - До утра продержитесь. У пирса мелко, - как ни странно, шуткой это не прозвучало, - если и сядете на грунт, палуба и каюты останутся над водой. Свежую пищу, воду - обеспечим. Остальное - утром. Надеюсь, хоть что-то станет известно!
   - О чём?
   - О том. Ворота закрыты, - валлиец кивнул на стену, за которой стоял город. - Даже для нас. То, что травит стража со стен - байки, не мне вам объяснять. Что там творится на самом деле, мне сообщить не удосужились. А если б и поставили в известность - так не моё дело слухи делать. Моё дело - порядок в порту. Потому - утром.
   Грекам ситуация была знакома. Поняли.
  - Хорошо. Личная просьба. Ты меня знаешь, я несколько лет сюда хожу... Пусти в предместье священника. Совсем морская болезнь старика измотала. "Голова"-то хоть в порядке? Одного человека смогут пристроить?
   - Заезжий дом совсем не в порядке... Но одного... Ладно. Если Дэффид меня потом не пришибёт - ты мне должен. Эй, - бритт обернулся и махнул рукой молодому воину. - Проводишь старика...
   - Согласен, - капитан перешёл на обычный греческий, который священник понимал, - Вот и всё. Святой отец, я договорился - тебя пустят на берег и проводят на постоялый двор...
   - Мне нужно к епископу.
   - Завтра попробую договориться. А пока - отдохни немного. Дорога была трудной...
   И ещё какой! Но в его жизни бывали дороги и погаже. Что значит гнев морских волн, грозящий погубить тело, в сравнении с ударами валов отчаяния, зыбью неспокойной совести? Но пока и правда, стоило переночевать.
  
   В "Голове Грифона" людно и суматошно. Праздничек. За стойкой Гвен - храпунья Гвен, повариха Гвен. Тулла честь передоверила, занявшись иным - выселила работников из домика возле пивоварни. Можно было и в самом трактире комнату для больной приготовить - но хмурая Эйлет, поставленная отцом во главу кланового пикета на воротах, ясно сказала - если сида умрёт, дом, в котором это случится, придётся сжечь. А заодно - что утром Немайн, если будет ещё жива, перенесут за город. То есть в предместье, домой. Значит, следовало торопиться. Вот Тулла и торопилась. Неспешно и по-хозяйски. Сама Глэдис не справилась бы лучше.
   Гвен не жаловалась. Старшая сестра взяла на себя самое важное - сохранение трактира. А ей осталась отцовская работа - и она не справлялась. Вместо порядка и спокойного веселья, как при Дэффиде, в пиршественном зале повисло тягостное и нервное молчание. Казалось, все предместья очертя голову ринулись сюда - вызнать, что происходит, из первых рук. А какие они первые? Дэффид сказал Эйлет, Эйлет - Тулле, Тулла - Гвен... Очень хотелось спрятаться под стойку. И пусть Сиан болтает. Она маленькая, её слова ничего не весят.
   Так что римскому священнику Гвен даже обрадовалась. Уж он-то не будет расспрашивать, как там младшая сестра, и что намерены делать клан, отец и король! Он спросит комнату, и спросит ужин, и спросит новости - но начать можно будет с новостей старых и попроще. А главное, забота о святом отце - достойное занятие для Хозяина заезжего дома. Даже если он сейчас - молоденькая девчушка, и даже не сида. Гвен припомнила, как хорошо со стойкой справлялась Майни. На глаза опять навернулась влага.
   - Здравствуй, дитя моё, - латынь. Этот язык Гвен немного знала.
   В другое время она бы обиделась на "дитя", но теперь только шмыгнула носом.
   - Я пожелал бы тебе доброго дня, но боюсь, он сейчас совсем не добрый, а до ночи не успеет исправиться. Потому желаю, чтобы утро было для тебя лучше вечера.
   - Спасибо... Но всё не настолько плохо, чтобы в "Голове Грифона" усталому путнику не предложили уютный ночлег и вкусный ужин.
   - Рад это слышать дитя моё. Выходит, неприятности не очень велики?
   - Ой. Для меня велики, святой отец. Когда с сестрой случилось что-то страшное, она лежит при смерти, городские ворота закрыты, и ничегошеньки не ясно, разве этого мало?
   Как-то вышло, что скоро римский священник знал больше, чем Гвен. Но и та не ударила в грязь лицом - между словами да всхлипами гость получил просторную комнату со свежей постелью и видом на цитадель, и там же, подальше от суеты и тревоги пиршественного зала, сервированный ужин. Действительно великолепный, даже на вкус столицы мира. То, что изначально трапеза предназначалась епископу Дионисию, но из-за последних событий так к нему на стол и не попала, приезжий священник так и не узнал.
   Закончив с едой, он встал, подошёл к высокому окну и, задумчиво разглядывая непонятный жёлтый флаг над башней, пробормотал под нос:
   - Самозванка. Наверняка. И всё-таки жалко. Получается, я плыл сюда зря?..
   Как ни мучайся от морской болезни, как ни мечтай о сладком сне, а старческая дрёма - хрупкая штука. Встать пришлось с первыми рассветными лучами. Предместье бурлило и волновалось, и этого неспокойствия оказалось достаточно, чтобы священник проснулся. Не мог он спать под шум толпы, а с некоторых пор этот шум будил не только тело. В открытое окно видно было: перед воротами сгустилась толпа, исчез жёлтый флаг над башней. Вот створки поползли в стороны. Обрадованный народ устремился было в город, с надвратной башни зычно крикнули, толпа брызнула в стороны. Из ворот высунулась змея пешей воинской колонны. Первые шаги она так и шла - широким монолитом. Потом сузилась, высунулось более узкое рыло, внутри зазияло пустым. Воины шли вперёд, те, кто оставался позади, поворачивались к толпе, ставили копья горизонтально - не остриями против людей, барьером. Звучали лающие слова команд. Знакомых. Латинских. А те, кто не занял пока своего места в оцеплении, продолжали продвигаться - к самому заезжему дому. Число воинов священник оценил в две сотни. Вооружены единообразно, хотя и довольно легко. Щит, копьё, топор. У некоторых мечи и луки. Начало возрастать беспокойство - для чьей безопасности такие усилия? Король, судя по рассказам капитана, хаживал по улицам запросто, всего с тремя рыцарями, которые и нужны были скорее для престижа, чем для охраны. Дивед - королевство мирное, спокойное. Сонное даже. Было.
   Между рядами оцепления, по удивлённо молчащим камням мостовой шла боевая колесница, подобная описанным Цезарем. Впрочем, не совсем подобная. Обычно кельты богато украшали свои колесницы, на этой же - ни следа золота или серебра. Льняной тент от дождя и Солнца, мешающий рассмотреть, кто там внутри. Беленые известью щиты по бокам. И четыре рыжие лошади. Квадрига, подобранная в масть. Хотя одна из лошадок работает не в полную силу - несмотря на то, что каждую из них под уздцы ведет человек. Колёса не сверкают железной оковкой, и причиной тому не ржавчина от простоя. Ободья колёс замотаны тряпьём. Священник начал догадываться, кто внутри. И мельком удивился странному покачиванию повозки.
   Больная. За неполных четыре месяца успела стать из никого - заметной в бриттском обществе фигурой. Перед колесницей несли жёлтое полотнище. Цвет, видимо, означал царское золото. Рядом с колесницей плотной группой шли несколько мужчин и женщин, многие - в том числе и женщины - с оружием. Впрочем, и у временной хозяйки за стойкой на поясе висит топорик. Такие места, такой народ.
   Колесница подъехала к самому крыльцу, навстречу вышла молодая женщина. Короткий разговор. Колесница двинулась дальше - узкого оконца не видно было, куда. Священник вздохнул и споро засобирался. Первым делом нужно было навестить епископа Пемброукского.
   Дионисий визита ждал - но не такого. И правильная улыбка скользнула на его лицо мгновением позже, чем обычно.
   - Чем скромные служители Господа, влачащие свой крест на краю Земли, заслужили внимание столь великой персоны?
   - Узнал? - священник с кряхтением огляделся, - А вот у меня глаза не те, не те. Книжный прах, морская соль, слёзы горького бытия, дым ладана... А попросту - годы. И вот - вместо знакомых лиц я вижу розовые пятна. Милые мне книги возвращает хитрое стекло - но не рассматривать же собеседника в лупу. - он вздохнул. - Да и что в неё увидишь? Прыщи? На голоса у меня память плохая - но кто ещё нарядится епископом в этих местах? Дионисий Сиракузский, это ты?
   - Я. Хотя и не столь одинок, как тебе, святейший Пирр, кажется. Не далее, как два месяца назад я познакомился с прелатом-ирландцем. Епископ Теодор оказался весьма интересным человеком, кажется, он единственный из ирландцев видит пользу в белом духовенстве... Но я невежлив. Прошу тебя, владыка, присядь и расскажи - чем я могу быть тебе полезен?
   - Пожалуй, многим...
   Священник, оказавшийся патриархом Константинопольским Пирром, слеповато сощурился, нащупал сидение, предназначавшееся для важных прихожан, тяжело сел, чрезмерно выпрямив ноги. То ли суставы заел ревматизм, то ли Пирр играет старика, желая усилить сочувствие. Семь лет назад он бойко бегал по всему Риму, пытаясь уговорить кардиналов и Папу принять Эктесис - еретическое исповедание веры придуманное императором Ираклием. Не преуспел, зато запомнился человеком шустрым , пусть и подслеповатым. Но с тех пор прошло семь лет. Этим летом Пирр примирился с православной церковью после грандиозного диспута в Африке: в столице сидел заместитель, а сам патриарх, ближайший соратник Ираклия и Мартины, четыре года не показывался в своём диоцезе по соображениям сохранения остатков здоровья.
   Пирр между тем пытался сформулировать свои сложности так, чтоб сохранить лицо. Дело было не в существе миссии - она-то как раз была совсем несложной. Экзарх Африки патрикий Григорий попросил установить совершенно точно - кто именно объявилась в Британии - настоящая дочь Ираклия или самозванка. А если самозванка - то насколько она похожа на настоящую базилиссу.
   Патриарх подозревал - эта просьба-приказ была завуалированным наказанием. Маленькой местью человеку, сделавшему ноги из мятущейся столицы до того, как определился исход большой игры на жизни и пурпур. Теперь Пирр оставался союзником экзарха, но ненадежным и не особо ценным. А потому не роптал, зато старательно хромал на обе ноги и кряхтел почаще. Пусть соглядатаи доложат Григорию о смирении, терпении, и страдании. Но хотя дело и казалось заранее понятным и вовсе пустяковым, придать ему благообразный вид труда не составило. В обязанности константинопольского патриарха входил надзор за образованием детей императора. Так что теперь епископ Пемброукский лицезрел старого наставника, исполненного нетерпеливой надежды увидеть спасшуюся из заточения ученицу. И несколько смущённого тем, что его самого провидение избавило от горькой участи.
   Смущение было неподдельным. Епископ это почувствовал, и испытал непроизвольный приступ уважения по отношению к Пирру. А вот сам патриарх в очередной раз клял про себя былую недальновидность.
   Девочками императорской семьи он не особенно занимался. Не стал им близок, хотя, казалось бы, и должен был. Ибо все они были будущими монахинями. Но именно поэтому Пирра больше волновало будущее расположение мальчиков, которым предстояло править - страной, областью, армией. Вот к ним он в душу лез. А девочки... Помимо монастыря, перспектива у них была одна - выйти замуж за варварского царька, отведя тем самым угрозу от границ империи. Их обучением Пирр занимался не как духовник, и не как философ, а как чиновник: проверял учителей, читал доклады да справки. А вживе видал - по торжественным дням. Отчёт же для экзарха нужен убедительный. Иначе патриарх Пирр так и останется декоративной фигурой. Фишкой, показывающей, что патриарший престол в Константинополе ещё занят.
   И что он мог теперь вспомнить о базилиссах? Очень невысокие, очень закутанные. У Августины и правда серые глаза. Большие. И - Бог и вправду не обошел брак Ираклия и Мартины знаками неудовольствия. Этой их дочери ещё повезло. Рыжая и лопоухая? Всё лучше, чем горбатая или глухонемая! А ещё - изо всех девочек он более всего избегал общества этой, проведшей младенчество в походах, и время от времени проявляющей замашки, далёкие от дворцовых.
   Вот что было источником неловкости. Он не признался в том, что не лучший свидетель. И теперь его мнение оказывалось решающим. Сам экзарх проверить Пирра тоже мог разве бюрократически. Потому как знаком с базилиссой Августиной был ещё в меньшей степени, чем Пирр. И до переворота не был в столице почти три года. А значит, помнил двенадцатилетнюю девочку. Пусть и весьма своеобразную. А проверки по документам Пирр мог не опасаться. Что успеют раздобыть в столице люди Григория? Да всё то, что он сам писал для отчёта отцу девочек... Со слов учителей, разумеется.
   Впрочем, в самозванстве новообъявившейся, а то и воскресшей, базилиссы, Пирр не сомневался. Откуда здесь взяться настоящей? Единственным аргументом против был зеркальный: какой нормальный самозванец начнет карьеру из такой глуши? Но и на этот вопрос ответ у патриарха был. Выставлять собственное уродство напоказ - вернейший способ лишиться всякой поддержки в империи. Традиция: урод не может быть императором. А вот варварам на это наплевать.
   Рука патриарха, желая обрести опору в подлокотнике кресла, нащупала что-то мягкое. Какая-то тряпка... Белая ткань. Черный прямой крест. Уж это-то и его глаза различить способны.
   - Что это?
   - Накидка Августины, - пожал плечами Дионисий, - Когда увозили - забыли. Странно - она сама её вышила. Сначала носила чисто белую, и подлиннее. А вот прямо перед болезнью, после похода против разбойников - села и за полдня управилась. Словно урок отбывала. Точно так поклоны при покаянии кладёт. Без чувства, но серьёзно.
   Самозванка? Пирр про себя поморщился. Явиться на торжественный выход отца в чёрно-белом - совершенно во вкусе настоящей. Августина упорно отказывалась носить роскошные императорские одеяния. И добилась своего. Но кресты - это шаг вперёд. В прошлом единственным украшением на длинном белом плаще - лацерне оставалась квадратная вставка чёрного цвета. И эта накидка была короче - пелерина придворной дамы, не военный плащ.
   - Кстати, у неё теперь есть сын. Приёмный.
   - Насколько он могущественен?
   Если это вождь или король - значит, использован самый изощрённый способ напакостить императору Константу. Если не цепляться за власть - то можно всех сильных людей в мире сделать претендентами на корону.
   - Настолько, что в силах молоко сосать, - улыбнулся Дионисий, - Ещё, говорят, сидеть умеет. Прежнего рода, считай, нет. Взяла от пленной.
   - Умнее, чем я... надеялся. Теперь у любого убийцы две цели. И правильно, что не усыновила взрослого. Младенец её не свергнет. Даже когда вырастет - если воспитает сама, и воспитает правильно....
   И в мыслях докончил: в любом случае, у императорского престола есть ещё один законный наследник, ещё одно беспокойство для Константа...
   - Целей много больше, - заметил Дионисий, - Она удочерена кланом. Этих не перебьёшь, их тысячи. Очень похоже на ипподромную партию - но все друг другу родичи.
   Повисла пауза во время которой каждый думал о сказанном и не сказанном. Дионисий заговорил опять.
  - Я долго размышлял над степенью законности акта удочерения, и пришёл к выводу, оно абсолютно легально. Девочка осталась круглой сиротой четыре года назад. А исковый срок по делам об установлении родства - два года для проживающих в том же диоцезе, и три - для живущих вдалеке. Значит, преимущественных прав на опеку прежняя родня лишилась. А девочка, достигшая пятнадцати лет, получает право сама выбирать себе опекуна.
  Предпочла выбрать отца. Нет, больше - семью. А Григорий, что бы себе ни думал, ей никто. Этого Дионисий не сказал, но оба это поняли.
  - Нет более Августины-Ираклии. Но есть бриттская девушка с крестильным именем Августина, предпочитающая прозвище Немайн...
  - Значит, стала дочерью булочника? - Пирр не обратил внимания на последнюю реплику Дионисия. Епископ хотел было возразить, но патриарх остановил его жестом, - Впрочем, это неважно. Я хочу её видеть, и мне совершенно неважно, чья она теперь дочь.
  По какой бы причине Дионисий ни предпочел забыть, что помазание на царство есть таинство, которое, будучи свершено, не может быть отменено даже монашеским постригом, в этом разговоре сие было не важно. Учитель должен быть озабочен человеком, а не престолом...
  - Её новая родня весьма рьяна в заботе о новой дочери и сестре. Не уверен, что столько тепла она получала от кровных родителей. К тому же её ушастость...
  - Под покрывалом не видно.
  - А здесь видно. И сами уши, и как шевелятся.
  Пирра передёрнуло. Дионисий поспешил уточнить:
   - Это совсем не отталкивает. И выглядит естественно. Как для остальных шмыгать носом, оттопыривать губу или закатывать глаза. И ей это нравится! А ещё она умеет уши прижимать. Не покрывалом, а сами по себе.
   - Я этого не знал, - признался Пирр. Что было вполне объяснимо. Голову августы без покрывала видеть могли разве служанки да евнухи. И сёстры. Не времена языческого Рима - показать волосы из-под платка неприлично даже крестьянке. В империи. На этой странной окраине мира всё оказалось наоборот... Пирр вспомнил - на экзамены Августину наряжали, как для большого выхода.
   В отчётах же поминались просто большие уши, оттопыренные. С другой стороны - если император считал уродство дочери позором, подвижность ушей могли скрыть. И получить - в платочке, конечно - здорового ребёнка. Без знака неудовольствия высших сил.
   - Как ни кутали, как ни умащивали, - буркнул Пирр, лихорадочно вспоминая всё то, что ещё на корабле стройно лежало в голове, украшенное тщательно продуманными подробностями, - а потом от неё всё равно пахло. Как напрыгается со своим кривым мечом...
   - Почему кривым?
   - Не знаю. Аварам так нравится. Ираклию подарили при очередном замирении - до того у них прямые были, как у всех. Она очень хотела выучиться им владеть - но кто же пустит мужчину-воина в гинекей. Но по часу в день всё равно упражнялась.
   И Пирр это разрешал. Дионисий никак не мог подумать, что из безразличия... А значит - полагал, что это пригодится. Будущей монахине? Вряд ли. Варварской королеве? Возможно. Но тогда к чему всё остальное? Дионисий начинал испытывать восхищение сидящим перед ним человеком. Хотя бы потому, что более образованного человека, чем Августина-Немайн, епископу вообще видеть не доводилось... Вот только направление образования вызывало некоторое недоумение. В подобную силу предвидения епископ не верил. Оставалось предположить, что Пирр таким образом готовил всех своих учеников к жизни в мятущемся и воюющем мире. Каждое зерно полил и унавозил. И вот теперь пришёл за остатками урожая...
   - Странное упражнение для девочки. Впрочем, с учётом всего произошедшего, полагаю, что должен восхититься твоей, высокопреосвященный, прозорливостью и предусмотрительностью. И ещё раз исполниться верой в правоте Никейского собора. Раз уж такой видный теолог и философ принял её не под принуждением, но будучи убеждён в её истинности логическими доводами. Твоя ученица, кстати, тоже постоянно упирает на "верую, ибо знаю" - сильнейший и достойнейший тип веры - и в этой её склонности я вижу не только образец апостола Фомы и учения апостола Павла, но и влияние духа стоящего передо мной мыслителя.
   Пирр растрогался. Успех! Неважно, что на сердце у епископа - он откровенно предлагает сотрудничество. Хотя и намекнул, мерзавец, что неплохо бы Пирру сразу занять ту же позицию, что и епископ Пемброукский. И на былые расхождения в вопросах веры намекнул. Патриарх продолжил расспросы... И запутался окончательно. Ибо услышанное говорило - на мокнущих от пота и крови простынях бьётся со смертельной болезнью именно соотечественница. Кто, кроме грека, способен на такое?
   Другой вопрос: откуда это всё взялось? Чему и как учили базилисс, Пирр знал. И если в перевод Евангелий верилось легко - способности к языкам у них и правда были хорошие, то остальное... Ну, ещё меч - хотя выучившаяся по книгам воительница не должна была иметь и тени шанса против выросшего на реальных стычках варвара. И ведь негде, негде всё это выучить и узнать. В мозгу мышами скреблись неучтённые факты. Что-то они означали. Если сложить.
   Пирр был политиком и растерянность маскировать умел. Тем более, главное дело - увидеть ту, ради которой приехал на край света - хоть какими глазами. Самозванкой Пирр её про себя уже не называл. Совесть мешала. Совесть породила надежду - а вдруг? Вдруг есть возможность извиниться за давнее малодушие. Не перед союзником, сидевшим в безопасности. Не перед тем, кто имеет право простить всё. Перед той, перед кем, и правда, виноват. Этих чувств Пирр в своей душе не видел, хотя в чужой прочитал бы без труда. Зато епископ Дионисий рассмотрел. Понял. И, когда Пирр намекнул, что хотел бы видеть ученицу, принял решение.
   - Времени для пространных бесед мало. Августина отравлена, - припечатал он, - но жива. Хотя в сознание со вчерашнего вечера не приходила. Виновных не нашли. Все подозревают всех. Постороннего к ней близко не подпустят. Или ты согласен назвать своё имя?
   - Пока - нет.
   - Тогда вижу только один способ. Я всё равно собираюсь совершить над больной таинство соборования - вместе с моим викарием. Но три священника лучше двух. Никто возражать не решится. Так что, если она придёт в сознание...
  
   Адриан стоял за закрытыми алтарными вратами. Нехорошо использовать священное место для подслушивания - зато удобно... Когда слова патриарха и епископа перелились через неведомую запруду, перед его глазами встала очередная, привычная уже картина...
   Холодный мокрый камень. Не окно - отдушина, в которую задувает вонючая сырость столицы мира. Изнанка второго Рима. На полу - мёртвая крыса. Забитая. Палкой. Несколькими ударами, с отчаянной силой насмерть перепуганной девчушки.
   Три года назад она не испугалась - хотя, что какая-то крыса по сравнению с враждебной армией во дворце? Мать и сестра не успели бежать, патриарх скрылся заранее. Царица смотрит в распяленные бегом лица, протянутые руки, в глаза, переполненные жаждой награды и похотью... Долгий удар сердца. В соседней комнате - крик сестры. Неужели осмелились? Ждать некого! Грохот нескольких тысяч литр камня, отделяющих тайный проход... Там, на выходе, тоже будут солдаты - но немного, и похуже. Не яростные, настороженные. Августина разметает их - не взглядом, так длинным кривым мечом... А потом - потом то, что она прежде видела только на схемах. Миазмы и путаница константинопольской канализации. Истинный лабиринт. Что ж. Лабиринт - самое место для чудовища!
   Она сама теперь крыса. Босые ноги, грязный комок соломы - постель. И - книги. Старые архивы и запасники библиотеки - не спальня племянника-убийцы. Их совсем не охраняют.
   Шаги. Тень.
   - Принёс?
   Голодная радость.
   - Это всё, что я могу принести. За старыми гвардейцами следят.
   - Я маленькая, мне хватит.
   Хлеб от солдатской пайки. Не так уж его и много.
   - Они сняли почти всех. Меня тоже отправляют в Сирию.
   Короткий взгляд - на крысиное логово, ставшее кельей. На книги, подарившие мудрость, но не знание жизни. Всю жизнь прятаться нельзя. Если ты не крыса. Почему у неё мокрые глаза?
   - Я вернусь.
   Сжатый кулак - к сердцу.
   - Я отомщу.
   Рубин - с пальца на цепочку крестика.
   - Я справлюсь.
   Острые уши - под платок. А остатки богатого платья как раз в состоянии, когда, устав латать обноски со знатного плеча, бедняк дарит их нищим.
  
   Ночевать на берегу вне порта - для моряка тёмных веков дело привычное... Особенно для ирландцев, с их пусть и очень мореходными, но беспалубными судёнышками. Которые даже и скорлупками нельзя назвать. Потому как скорлупка - твёрдая. А ирландский куррах - нет. Он кожаный. Киль, шпангоуты - это всё деревянное. Но обшивка - кожа. Для пущей сохранности и герметичности хорошо просаленная. В результате получается что? Кораблик очень лёгкий, ходкий - на вёслах. Маневренный - инерции нет, а нос от кормы ничем друг от друга не отличаются. Осадки почти нет, и можно пройти по любым мелям. Плохой парусник - высокую мачту не закрепишь. И ещё один недостаток у курраха. Тот же, что у кожаной одёжки норманнов. Ирландский корабль жутко смердит. Хуже, чем целая армия викингов! А уж вытащенный на берег и вследствие этого сохнущий, куррах просто невыносим.
   И если христианские подвижники примирялись с этим свойством довольно легко, принимая как ещё одну форму аскезы, то друиды - нет. Для их веры давно прошли времена, когда, убеждённые в истинности своего видения мира, проповедники с Оловянных островов стремились во все концы мира. Сначала пикты, потом ирландцы и бритты, воспринявшие свет от покорённых докельтских племён - и побеждённых сидов. В Галлию, Дакию, Паннонию и Далмацию, Италию, даже в далекую Азию... Это был золотой век. А потом пришёл Цезарь, и от всего мира друидам остался один Зелёный Эрин.
   Двести с лишним лет назад христианство пришло и туда. И столкнулось с расколотой внутри себя верой, и приняло в себя не изгоев и недовольных, но большую половину исповедников, живых сердцем и умом. Поворот был настолько быстр и решителен, что обошлось без крови. Ирландские священники и епископы, бывшие друиды и бывшие боги, дозволяли прежнее исповедание, запретив на христианских землях только его проповедь.
   А потому ревнители старины даже роптать толком не могли. Не на что было. Пока у староверов потихоньку не начали отбирать статус. Книжник со стилом и пергаментом (а то и с новомодным гусиным пером) потихоньку вытеснял из королевского окружения филида-запоминателя. А выученные монахами поэты сочиняли стихи не хуже бардов. И так же потихоньку друид становился отверженным. Некогда высшее сословие, ирландские друиды скатились до того, что мирской закон, наравне с лекарями и ведьмами приравнивал их к нетитулованным благородным воинам, ниже всадников. Хотя кое-где они начинали скатываться и на уровень свободного человека.
   Безумные слухи, которые нельзя проверить. Торопливые обсуждения, короткие сборы. Болтанка в море, вонь на суше. Страшный греческий корабль в устье Туи. Греки всегда готовы принять любой ирландский корабль за пиратский - если он меньше, медлительнее и зажат в узости. Хорошо, дромон оказался потрёпан штормом. И, под конец, слухи о войне богов - сразу обретшие зримое и осязаемое подтверждение. Засыпанный землёй тулмен на холме Гвина ап Ллуда. Руины лагеря Немайн, которая уже второй раз поменяла веру. В первый раз - на римскую. А римляне к друидам относились куда хуже христиан. Если не опасались восстания, то на уровне увидел - убил. Что она утворила с местным божеством, настораживало. И метод действия богини был до отвращения римским. Без почести врагу, без доблести и славы - ни славных поединков, ни громких вызовов. Ни подвигов силы и ловкости, ни ран, в которые пролетают стрелы. Только рассудочный труд и молитва матери Христа над опустевшим холмом. В котором некогда были жизнь и веселье. Валлиец показывал находки из тулмена - обычные вещи, почти как у людей. И оттого запустение холма казалось особенно печальным.
   Под конец, венцом новостей - известие об отравлении богини. Настороженные лица, оружие, огни. Попытки заснуть под вонючим боком курраха. Ну и какое настроение должно к утру стать у друидов? Конечно, усталость и недовольство у каждого проявятся по своему.
   Один так и не заснул - ходил с капитаном по корабельным делам, прислушивался. Вернулся, ссутулившись вдвое изначального. Хотел поделиться новостями, но товарищи уже спали. Погладил седую бороду. Почесал лысину. Будить не стал. Вместо того добрёл до римского корабля. Присел на швартовочную тумбу.
   - Кто такой? - окликнули сурово.
   - Ирландец. Видите корабль на берегу? Вот с него.
   - И знаешь греческий? - голос был уже другой, - Прекрасно! Тебя тоже в город не пустили? Ясно. Ну, сиди. Наш капитан с вашим уже договорился - если что, держаться заодно. Ужасная страна! - в голосе звучал затаенный страх. Не перед битвой. Перед чужим.
   Друид припомнил молодость. Тогда он мечтал стать воином. Как, наверное, все мальчишки в Ирландии. Не стал, как шесть ирландских мальчишек из семи. Но знания о военном деле оставались.
   - Слушай, римлянин, а тебя не вздуют за то, что ты на страже, а со мной болтаешь?
   - Нет. Часовые тут отдельно. Молчат. А я просто воздухом дышу. Душно под палубой. А с кормы меня выселили ради пассажиров. Это целого комеса! Впрочем, они там как сельди в бочке. Ничего приятного.
   - Ты сказал, как ирландец. Или бритт.
   - Я сказал как несчастный римлянин, которого судьба заносит в Британию уже второй раз. А мне и первый не понравился. Тут всё поставлено с ног на голову. Право, я почти рад, что пока не сошёл на берег. Что там интересного? Разве женщины. Но и с ними не всё в порядке! В прошлый раз подкатил к одной. А она оказалась... - римлялин осёкся, и добавил по инерции. - Теперь и с другими... Слышал новости?
   - Слышал. Кричат, что богиню отравили.
   - Какую ещё богиню? Я имел в виду...
   Друид прервал римлянина.
   - Ты вообще хоть что-то о старых богах знаешь? - спросил, - Или вы всё уже забыли?
   Римлянин обиделся.
   - В Карфагене? Не скажу за неграмотное отребье, но римлянин образованным почитаться не может, не зная Виргилия и Гомера. Я помню "Илиаду" и "Энеиду" наизусть.
   Друид кивнул. Его представление о том, как и что должен знать культурный человек, было сходным.
   - Тогда отгадай загадку: о ком речь идёт? Воительница. Ездит на колеснице, которую сделала сама. Закрывается кожаным щитом. Бросает огромные камни и дротики. Разгоняет армии людей и нелюдей в одиночку или с собственной армией. Эта женщина сведуща в ткацком ремесле и торговле. Осчастливила рецептами новой посуды - хоть и пустяковой - стекольщиков. Усовершенствовала арфу. Изменила конскую упряжь - у здешних всадников ноги вставлены в какие-то петли...
   - Стремена, - вставил римлянин.
   - Есть название, значит, вы их используете. Ещё она ознакомила всех с горячим напитком из ячменя и цикория. И вот совсем недавно усовершенствовала пиво... За что ей искренне благодарна половина горожан. Нет, больше. Камбрийки любят пиво не меньше мужчин. И вся гильдия углежогов.
   Замолчал было, но сразу хлопнул себя по лбу:
   - Совсем забыл, вот ведь память стала... Она девственница. И у неё большие серые глаза. Кто это?
   Римлянин молчал. Пытался переварить. Ему не нравилось то, что он слышал. Но спорить было трудно.
   - Она крещёная, - наконец, выдавил он.
   - Мы не говорим об исповедании, - заметил друид. Ему всё больше и больше нравился разговор. Он начинал понимать вкус к проповеди иноверцам - к проповеди с позиции не силы и меча, но истины. За ним были факты. За римлянином - нежелание верить очевидному. Преодолимое, - Мы говорим о том, кто она.
   - По описанию выходит Минерва. Но этого просто быть не может! Она человек! Её узнали как человека.
   Жалкое сопротивление. Агония разума, цепляющегося за прежние предрассудки.
   - Кто? Все местные жители уверены, что она богиня... Не такая, как христианский бог, и даже не такая, как римский Юпитер. Она из плоти и крови. Хочешь проверку? Когда её дни? Главные, а не августовская суета?
   - Откуда мне знать! Я христианин.
   - Знать и соблюдать - разные вещи. Поверишь ли ты мне, если я скажу, что минервины в Риме приходились на весеннее равноденствие?
   - Допустим. И что из того?
   - Сегодня осеннее. Если то, что с ней случилось, обычный яд, подсыпанный в кушанье земной женщины - она умрёт до утра. Если же это болезнь, вызванная поворотом годового колеса - в ней нет ничего опасного. И если она не умрёт к утру - это богиня.
   - А какая разница, богиня или нет? - риторически вопросил римлянин, - Всё равно... Хотя - мне нравится твоя версия, ирландец. Но если так - что Минерва делает в приёмных дочерях у трактирщика?
   - Боги - странные существа, - заметил друид, - а крещёные боги и вовсе непостижимы. Они и должны быть непонятными. А притворяться человеком - любимая игра богов. Или дело. Возможно, ей нужно занять чьё-то место. Для чего-то. Ты знаешь о проделках Манавидана?
   - А кто это?
   - Морской бог. И большой ходок... Любимая шутка принять образ мужа.
   Комес улыбнулся. При всех неприятностях - гораздо приятнее быть обманутым богиней, чем влипнуть в историю по собственной дурости. А истории про идеального ходока Манавидана оказались достаточно занятными, чтобы под них дождаться рассвета. Тогда друид ушёл расталкивать товарищей.
  
   Нион Вахан, не отрывая глаз от ровно, очень ровно дышащей Неметоны, перегоняла в голове по кругу мысли. Привыкла. Что бы ни было вокруг - смотри на то, что действительно важно, а мыслить можно про что угодно. Так её учили, и этот урок она выучила очень хорошо - очень уж помогал. Не будь его - может, и не было бы сейчас глупенькой пророчицы, была бы красивая черноволосая оболочка. Делающая только то, что скажут. Но лет с пяти она научилась убегать от учителей внутрь себя, и там гоняла по кругу простенькие да глупые мысли свои. В том была главная ценность, что свои. Была и вторая - наружу не пробивались ни глупости, ни важное и интересное. И это сейчас снова пригодилось. Нион поспешно оборвала ценную мысль. Эта мысль ей сейчас не по чину, пусть её богиня думает. А Луковке довольно и мыслей, скажем, про сестёр. Странные существа - сёстры. У Нион Вахан их никогда не было. У неё и матери не было. Умерла родами. Была б мальчиком - мачехи б души не чаяли, обычной девочкой - затравили б до смерти. А так - отдали друидам. Отец при этом был весел - и тогда Луковка решила забыть его имя. Потом поняла - можно быть очень радостным снаружи, печальным внутри, а если там, в глубине, есть и кусочек не своей, божественной души - то и сама не поймёшь, какое у тебя настроение. Но к этому времени имя надёжно забылось. А друиды не напоминали. И в этом были правы. У Нион есть Неметона - не мать, не отец, не сестра. Ближе. Гораздо ближе.
   А сёстры - они странные. Любят друг друга - это хорошо. Это непонятно, как такое получается, без общей-то души, но правильно. Эйлет и Сиан беспокоятся за богиню. Что непонятно - почему не замечают, что Неметона - в сознании. Ладно, Сиан маленькая. Но старшая могла бы и догадаться! Заметно. Хотя глаза и закрыты. И уши! Дрожат, поворачиваются. Из обеих тянутся чёрные полоски засохшей крови. Нион бы вытерла - но теперь и дотрагиваться до богини стало страшно. Только надавишь на кожу посильнее - сразу начинает сочиться красное. Анна говорит, это хорошо. И говорит, что так Неметона говорила. Не врёт. Тогда Нион ещё была богиней, и ложь различала. Теперь сила ушла, и осталась только слабая, глупая, изнеженная и ничего не умеющая девочка, считающаяся посвящённой второго уровня... А богиня молчит. Только морщится временами. Эйлет вышла. Вывела Сиан. Пора больную перевернуть - а это кровь...
   - Луковка, это ты? - едва слышное.
   Нион встрепенулась. Пусть у неё ничего иного нет. Только верность. Сильнее собачьей, нежнее дочерней. Но разве этого мало?
   - Я всегда рядом. Если не прогонишь. Всё сделаю. Скажи, что.
   - А что тут сделаешь?.. - слова давались с трудом. Приходилось их ловить как... как капли вина жаждущим ром. - Кровь идёт... Значит... заразы нет. Так всем и передай.
   Неметона болезненно сморщилась. Челюсти напряглись. Губы, как их Нион ни смачивала, всё равно выдавили капельку крови. Но - ни стона.
   - Ведьма говорила, у тебя есть трава, которая может снять боль.
   - Опий? Нет... Расскажи, что снаружи... интересно.
  Слова продирались сквозь горло, как зазубренный наконечник из раны.
   - Хорошо... А почему ты при сёстрах притворилась, что спишь?
   - Эйлет... всех позовёт. Расспрашивать будет.
   Нион захотела себе язык вырвать. Дрянь любопытная! Не лучше смертных сестер богини!
   - Прости, что спрашивала... - вспыхнула виной. И торопливо заговорила, спеша исполнить просьбу больной. - Сначала тебя в храм занесли. Людей всех прогнали, чтобы воздух был. Мэтр Амвросий сказал, что яд виноват. Тогда все ворота закрыли и начали искать. Повара, что пир готовили, до сих пор все под замком. Хуже них пришлось только королю и варварскому послу. Король оказался кругом виноват - его пир, а хозяин за гостя отвечает. А тут не просто на пиру - за его столом отраву подносят! Тут и отец твой взвился. Знаешь, сколько людей твоего клана в городе живёт? Мнооого! И воинов сразу много собралось. Сколько пальцев на руках и ногах вместе. Те, кто в поход с тобой ходили, да местные, да твоя семья. Вот их Дэффид разослал ко всем воротам, да на все стены - не доверял городской страже. А потом другие кланы своих привели. Стало - как в осаде! Но главными всё равно оказались твои родичи - все понимали, что они в своём праве, и раз король не против, так пусть командуют. Так что Кейр взял восточные ворота, Эйлет - западные, северные - лично Дэффид. А на юге ворот нет, там луг заливной... Глэдис внутри осталась, со мной и лекарями. А у дверей храма твои большие встали. А в качестве командира при них - Эйра. Взяла щит, копьё, и ну командовать. Видела бы ты их физиономии! Но ничего, скоро оценили - у Эйры голосок тоненький, почти как у тебя, и когда она кричит - все слышат. Даже кто очень не хочет. Что ещё? Принц Рис тоже нашёл своему войску применение. Приставил как охрану к послам. Он же на них подумал - не знаю почему, но тогда я была тобой и всё-всё понимала. Что Дэффид подумал на короля, принц на саксов, саксы на епископа, епископ на кого-то, кого нет в городе, ученица твоя на бога Мабона. Мне даже смешно стало. И о тебе очень беспокоюсь, и понимать стараюсь - а мне это трудно. Особенно командовать. Я ведь только часть тебя на самом деле. Поэтому я только один раз и распорядилась. Но ведь не подвела?
   Неметона согласно взмахнула ресницами. И снова улыбнулась - до крови. Не удержалась. Уж больно молитвенно задала вопрос Луковка.
   - Вот. Я твоим голосом говорила, кто будет слушать меня саму?
   - Я, - выдавила Неметона. И даже ухом слабенько дёрнула.
   - Спасибо. Ты правда меня слушаешь? То есть чего я хочу, а не когда я рассказы рассказываю, вот как сейчас? - в другое время Нион бы от счастья прыгала. Сейчас сил на это не было. А оттого вдруг приблудилось понимание, такое, что ладошки рот закрыли, - Ой! Ты же меня насквозь слышишь... Ты, пожалуйста, не делай всего, чего я хочу. Я иногда злая бываю. Нажелаю кому-нибудь гадостей, а потом сама жалею. Или по крайней мере делай не сразу.
   - Не буду. Что... ещё?
   - Ещё? А привезли тебя сюда. Люди на Совет Мудрых собираются. Много людей, не то, что у нас внизу. Чудно! Не все даже друг друга знают. А Сиан к тебе редко пускают, а она плачет часто. Говорит, ты ей веселье на Самайн обещала. А вышли слёзы...
   Чуть не прокляла длинный язык - но Неметона улыбалась.
   - Сделай ей на Самайн тыкву, - прошептала, - хорошую, с глазами... Скажи - от меня. И вот что... - налилась красная капля в углу рта. И тут же розовое от растворенной в воде крови полотно, смахнуло ее. - Повтори то, что ты говорила как я.
   Нион покраснела.
   - Я сейчас не смогу, наверное. Тогда-то я была тобой. А теперь - теперь у меня даже и настойки нет.
   - А тогда была? Учись без... Брови нахмурь. Вспомни - ты - это я...
   Нион решилась попробовать. Ну как можно отказать самой себе, да ещё больной в такой малости? Ну, смешно получится. Так пусть развеселится.
   - Я - это ты, - начала Луковка. Получалось несерьёзно, спохватилась, нахмурилась, представила растерянно-обеспокоенные лица там, в церкви. Даже глаза прикрыла, - Я - это она.
   И ещё раз, более уверенно, чувствуя, что тоненькая струйка силы от богини всё-таки просачивается в душу:
   - Я - это она. А вы - ступайте, и берегите моего сына. Как зеницу ока!
   И распахнула веки. Из её глаз снова смотрела Неметона.
   - Как кривой зеницу последнего ока! Ясно вам?!!
   Она ещё несколько мгновений стояла в величии и силе, наслаждаясь единством с богиней. Потом сила ушла, оставляя радость. Получилось. Даже без настойки. Собственным желанием. Такое, говорят, умели пророки в эпоху героев. Это была уже не вторая ступень посвящения.
   Нион чуть в ладоши не захлопала - кончилась власть друидов! Будь хорошей девочкой! Веди себя как говорят! Скромнее! Послушнее! Тише! Ещё тише! А вот теперь! Богиня всё равно главнее, но теперь и Нион на первой ступени. И никто ей не указ!
   Но тут взгляд упал вниз - и восторг как корова слизала. Снова красное. Уже не капля - полоска. Изо рта, из уголка глаза. Но Неметона даже привстать пытается. Рука красит простыню красным... Красный - цвет богов, и кровь у них тоже красная...
   - Можешь... Я... любовалась.
   - Тебе хуже? Ты слишком много сил отдала мне! Не надо! - Нион осторожно помогла больной улечься снова, - Я лучше буду твоей Луковкой. Горем Луковым, неумёхой, только и годной настойку хлебать... Чем тебе мучиться.
   - Я - не страдаю. Но... Позови. Мать, сестёр... Бриану... Кто есть... Пусть сыночка принесут... Заразы нет. Значит можно... Ну!
   Нион ещё не дослушала, а уже голосила в дверях. Звонким и грозным голосом. Очень надеясь, что Эйлет и Глэдис прибегут быстро. Потому что на этот крик явно уходили силы богини.
   Володеньку принесли. Эйлет, и правда, приладившуюся всплакнуть на груди у очнувшейся сестры, Глэдис отослала за епископом. А Бриана сама метнулась за отцом. Чтобы тот расспросил больную о самочувствии.
  
   В отличие от Пирра, друиды наблюдали процессию лишь до забора заезжего дома. Один, позёвывая, предложил зайти к христианскому епископу - отметиться. Правило было ирландское - если друид выезжает за границы туата, ему необходимо по прибытии в другой туат навестить монастырь, и сообщить аббату о своём прибытии, обещать не вести языческую проповедь и соблюдать закон.
   Здесь монастыря не было, и друиды сунулись к епископу, отложив поселение в трактире на потом. Епископ Дионисий из формальной процедуры учинил форменный допрос - но тут, по счастью, к нему явился прибывший на корабле единоверец, и римлянину стало не до друидов.
   А уж в трактире им и места не нашлось. Широкоплечий парень за стойкой, едва разглядев белые балахоны и серпы на поясах, сделал знак охране.
   - Выметайтесь.
   Один из друидов только посох поудобнее перехватил. По хвату и повадке стало ясно - подраться вовсе не дурак, и в руках сила пока имеется. Другой запустил руку в седую бороду.
   - Не по обычаю из заезжего дома гостей выгонять, которые никому не чинят обиды.
   - А меня метлой и не выметешь, - заметил третий, - тяжеловат.
   И правда был кряжист. Волосы тёмные, руки едва не до колен...
   Чтобы человек за стойкой заезжего дома нарушил все священные правила, безосновательно отказал путникам в гостеприимстве - такого доселе не бывало. Но случилось.
   - Вам здесь не место. Вы поклоняетесь старым богам. Возможно, не Гвину, он наша боль, но уж Мабону - точно. Вы его Энгусом зовёте. Он пытался убить мою сестру.
   Седой пожал плечами.
   - Мы поклоняемся всем старым богам. Немайн тоже.
   - Это её ты зовёшь сестрой? - уточнил темноволосый.
   - Зову. Она говорит - она сида. Крещёная. И она - сестра моей жены, если точно. И ей вы не поклоняетесь. Она выпала из вашей военной триады.
   - Но это не мешает нам почитать её.
   - Как и Мабона. Я не могу рисковать, пустив в дом врага.
   - Зачем же врага? - седой поднял бровь, - Мы несём хорошие известия - твоя сестра останется жива. И полностью оправится.
   - Откуда вам знать.
   Вопроса в этих словах не было.
   - Мы многое знаем о богах. А вот вы, кажется, уже ничего... А ведь даже римляне кое-что помнят, - друид запустил руку в бороду. Главное - разговор начался, теперь пора сделать маленький подарок, - Вот ты на нас гневаешься. А ведь мы принесли добрые вести. Не умрёт ваша сида. Что то же самое, что и богиня, на самом деле. У сидов божественность- скорее положение, чем состояние. сид-бог от сида не бога отличается деяниями и обязанностями, и только. Как король или хозяин заезжего дома - от крестьянина. А Немайн, та, скорее - как кузнец или ведьма от свинопаса. Злая или добрая, в хлопотах или забавах, почитаемая или изгнанная - всегда останется при своей силе...
   Люди начали подходить поближе. Ирландский знали многие. А про сиду было интересно. Кейр - а за стойкой-то был он - заколебался, когда в ту дверь пиршественного зала, что со стороны города, вошёл епископ. За его спиной маячили фигуры викария и ещё одного священника, постарше.
   - Мы явились, дабы соборовать болящую, - Дионисий огляделся, - где она? Семи пресвитеров у нас сейчас нет, но три - тоже число хорошее.
   Камбрийцы дружно закивали. Они втайне подозревали, что число три лучше. По крайней мере, тут, в Британии. Три священника, соборующие богиню - это можно вставить в легенды и байки. А если их будет семь - придётся четверых забывать... Потому что в легендах их всё равно будет трое!
   - Что делать?
   - Лечить. Словом Господним и освящённым елеем, - объяснил епископ.
   - Вот эту помощь мы примем. Эйра! Проводи святых отцов в дом, где устроили Немайн. Это - не пустые слова. Недаром сида в нашу веру перешла.
   Друидам предложить оказалось нечего. Точнее, нечего, что было бы можно упомянуть при христианских священнослужителях. И вообще в людном зале. Кряжистый потоптался, и направился к двери.
   - Раз тут не уважают обычая, то тут и не заезжий дом вовсе, - возгласил по дороге, - а потому и нам тут делать нечего!
   Седой поднял бровь. Ожидал, что парень за стойкой одумается. Не тут-то было. Кейр закусил удила. Позже он получит за это от Дэффида и нагоняй, и благодарность. Первый - за то, что старые обычаи нарушить вздумал. Вторую - за то, что выдержал. Сохранил лицо, не мотался, как щепка в ручье или тряпка в стиральной машине. Воля, она поважнее традиции. Которую спас незнакомый пожилой священник. Шёл последним, не успел выйти вслед за Эйрой. Но успел сказать:
   - Сын мой, эти люди принесли обещание епископу Дионисию не вредить ни христианам, ни вере. Сами, без принуждения. А потому - не отказывай им в приюте. Если же опасаешься чего от тех, кто иудин грех не почитает и за постыдный поступок - вели присматривать хорошенько.
   Кейр вздохнул с облегчением.
   - На сколько дней вам нужно жильё? Больше одной комнаты предложить не могу - много постояльцев. А скоро будет ещё больше.
   Бровь седого друида вернулась на место.
   - Одной комнаты нам и хватит.
   - Мы наверняка найдём другой ночлег! - стукнул посохом об пол тот, что собирался драться, - Я вот, например, кузнец. И в городе найдутся люди моего ремесла.
   - И не только, - раздался голос из-за уставленного пивными кружками столика в углу, - В городе найдется и общинный дом клана Плант-Инир. Который всегда откроется для тех, кого неправедно гонят Кэдманы. В любом случае не рекомендую здесь останавливаться. Наверняка ограбят. Да так, что и заметишь, только когда окажешься на улице с пустым кошелём...
   - А чего тогда ты тут делаешь, Варрел? - ухмыльнулся Кейр, - Или ты пьёшь тут пиво потому, что доверяешь МНЕ?
   - Ты хотя б горец. Я не доверю тебе спину на ночлеге, но яд в пиво или мелочный обсчёт... Для этого ты ещё недостаточно городской!
   Говоривший вылез из-за столика, и в пиршественном зале сразу стало малость тесновато.
   - Совет у нас будет. Большой. Три века не было такого, - объявил он, - и нескоро повторится, видать. Но теперь мы припомним городским да приречным все обиды! Дело идёт к войне. К большой войне! И Гулидиену понадобятся не торгаши, а воины. А настоящие воины растут только в горах. То-то король велит вернуть нам всё, что вы у нас захапали. За четыре-то века. А то мы воевать не пойдём!
   - Прошлый раз Совет Мудрых созывался двести двадцать четыре года назад, - уточнил Кейр. Спроси его кто об этом месяц назад - нипочём бы не сказал. Но как узнал, что придётся помогать тестю в организации такого важного события, поинтересовался историей Совета Мудрых у королевского филида, - Тогда утвердили нынешнюю династию. С тех пор как-то обходились...
   - Я и говорю - четыре века.
   - Как с вами, Инирами, на войну идти прикажете? Разведку всяко не поручишь! Двести двавадцать четыре года - это два века. И ещё двадцать четыре сотые доли века.
   Варрел захохотал. Потом принялся с подозрением расссматривать свою кружку, точно мог сквозь синеватую глазурь и слой спекшейся глины определить, есть ли внутри отрава.
   - Ты окэдманился, Кейр. Пожалуй, я не буду допивать эту пинту. Ты считаешь века столетиями, учитываешь сотые доли... Для воина деньги - куски металла или мычащие четвероногие, а века - человеческие жизни. Ты стал даже не горожанином - римлянином.
   - А я всегда был римлянином, - заявил Кейр, - мы, Плант-Монтови, и произошли от тех солдат, кто некогда остался в прибрежных фортах и на заставах. Потому у нас и клановая крепость не одна большая, а много маленьких. Мы так привыкли. Ну и потому, что лучшие воины в Диведе - это всё-таки мы.
   - Нет, мы!
   Кейр мысленно сощурился. Как сида. Заметил - мелкие пакости выходят много легче, когда представишь на себе её лукавый прищур
   - Хорошо, Варрел, будь при своём мнении. Могу даже приказать подать тебе долю героя. Бесплатно и без отравы, хочешь?
   - Ты серьёзно?
   - Вполне. Выбирай - тебе говяжий окорок, свиной, молочного поросёнка?
   Горец потёр руки. Доля героя, официально поднесённая не на сельской пирушке - в заезжем доме Дэхейбарта! Получалось, что его только что признали самым что ни на есть героем - самым сильным, храбрым и жестоким воином в западной половине южной Камбрии. Таким можно гордиться...
   Не обратил он внимания - в трактире собрались представители многих кланов. Ещё не всех. Но долинные были все - хотя бы потому, что население Кер-Мирддина из этих трёх кланов и складывалось. Были местные ирландцы, которые считались младшей ветвью Мак-Дэсси. Явились на совет представители трёх кланов из Глиусинга - пришли морем, с ветром повезло, вот и прибыли раньше прочих. А ведь на совет собрались люди непростые. И глава, скажем, кланового ополчения пропустит вперёд какого-то овцепаса? Да если такое случится - прощай, репутация. А в скором времени - и положение.
   Так что едва Варрел выбрал, и провозгласил, что требует себе долю героя, и хорошо бы это был свиной окорок, как на него обрушился возмущенный хор. Пожалуй, ни один мужчина не усидел на месте - пусть Плант-Инир высок да плечист, так гуртом ведь любого героя стоптать можно. Особенно хорошо это знали Монтови. Кейр улыбнулся, вспоминая семейные легенды. В том числе рассказ о римской высадке на остров Мэн. Это было лет пятьсот назад, но прапрадед запретил менять в истории хоть слово. Потому как хотел, чтобы потомки узнали вполне достойную правду. Описание последней, самой отчаянной атаки заканчивалось словами: "Мы, римляне, от страха обосрались. Но они разбились о наш строй, как волна о скалу. И вот тогда мы пошли вперёд, и сполна расквитались за перепачканные штаны." Да, британские легионы уже тогда ходили в штанах. Погоды не те - ляжками светиться.
   Дополнительное веселье вызвал растерянный вид Варрела. Веселье - и заботу. Затопчут его не сразу, будут поломки мебели. Да и ежели гостя изувечат - не дело, а ведь под горячую руку и прибить могут, даром, что оружие на входе сдали. А кулаки? А сапоги? А мебель та же?
   - Благородные воины желают драки? - поинтересовался Кейр громогласно, -Так прошу - во дворе, да на кулачках. И вам забава, и чинно выйдет. За распорядителя будет Тулла. А врача и тем более священника, надеюсь, не понадобится. В крайнем случае неподалёку есть Бриана.
   - А мэтр Амвросий? - спросили.
   - Отсыпается.
   - За лекаря и я могу, - предложил седой друид, - да не смущайтесь, я ничем не страшнее обычной клановой ведьмы...
   Старший из друидов остался наблюдать за поединком - второго не понадобилось. Варрел довольно быстро признал поражение, не ожидая, пока сильный да опытный противник не расквасит ему чего-нибудь в кровь. Втравливать клан в новые распри ему не хотелось, да и честь ушла - победить всех посетителей "Головы Грифона" по очереди он не надеялся. Потому - получил пару-другую тумаков, сам нанёс неплохой удар, да запросил пощады. Драка на пиру - не дуэль, отрезанная голова в финале не требуется. Победитель место "царя горы" занимать не стал, вместо того пощупал кошель и предложил по кружке "угольного пива" каждому зрителю. И даже Варрелу, у которого таки появился в списке небольшой подвиг. "Воин, которому предлагали долю героя четверти Камбрии." Вес поднял - не удержал. Бывает. Но перспектива, выходит, есть.
   Двое же свободных друидов сочли за благо договориться с Кейром о комнате. Предложение Иниров забыли. Темноволосый ещё заметил, что Кэдманам с такими врагами и друзей не нужно.
   - Нужно, - уверенно возразил Кейр, - из-за того, мы дружим со всеми сильными кланами, врагами получились кто похуже.
   - То, что осталось, а?
   - Вот именно.
   Теперь его речь звучала - почти намёком. С учётом предыдущей сцены оставалось заключить - намёк и есть. И потому, не дожидаясь первого среди равных, двое друидов начали тихонько обсуждать - что же такое можно предложить хозяину заезжего дома, чтоб он допустил их посмотреть на болящую богиню. А то и побеседовать с нею...
   Лечение, между прочим, оказалось первейшим вариантом. Исцелить Немайн - если это действительно Немайн, а всё шло к тому, друиды не могли. А вот облегчить страдания - вполне. Что дело серьёзно - было понятно. Но - успех-то гарантирован. Если там богиня. А если нет, и отравленная просто зажилась маленько? Бывают и медленные яды. А ведь, случись что, виноватыми окажутся друиды, и ни один служитель старых богов более не ступит на землю Диведа. А, скорей всего, всей Камбрии.
   Потому первым вспомнили самый надёжный и самый одиозный метод - жертву. И с ужасом поняли, что приходится оценивать не способ проведения запрещённого на христианских землях обряда - но его действенность. Смысл жертвы - замена. Подставить судьбе вместо одного человека другого. Если сила, которую умиротворяют, не дюже разумна или подслеповата, появляется шанс подсунуть ей что-то не совсем равноценное. Петуха за свинью. Корову за человека. Раба - за свободного. Воина - за короля...
   Чем опытнее друид, тем больше выбор, тем мельче жертва. Но если при смерти богиня - что можно предложить мировому равновесию взамен? Человека мало. Даже друида.
   - Бога бы поймать, - заметил кряжистый, - Гвина того же... Нашим, кто ещё остался, было бы не обидно.
   Друид-кузнец поскрёб густое темя. Кряжистый с завистью последил - у самого блестела плешь, не хуже епископской тонзуры. Правда, совершенно естественная. А если учесть, что лоб приходилось подбривать, сущая глупость получалась. И неблагообразие.
   - Где ж его возьмёшь, - сказал, - Да и не хорошо. Как-то же обходились раньше цыплятами и овцами... Ты - вообще коров резал. Может, взять много скотины? Целое стадо?
   Обсудили. Выходило - без толку. Богиню не подделать...
   Вернулся седой. Выслушал. Поочерёдно поднимал то одну бровь, то другую, то обе разом. Временами чуть прижмуривал морщинки вокруг глаз.
   - А зачем? - спросил наконец, - Самозванке, если человек, и корова сойдёт. Управимся. А сида выживет сама. Наше дело только облегчить. А это - травы, отвары. Спину помять, конечности, чтоб не застаивалась кровь. В общем, завтра предлагаем помощь Дэффиду ап Ллиувеллину - так хозяина зовут. А для начала попросимся хоть одним глазком на сиду посмотреть - чтобы установить, какие именно зелья варить придётся.
   - Мне проще, - сообщил кряжистый, - я руками лечу и языком. Только вот от отравлений обычно не помогаю. Ну, а эллилов прострел или одержимость - всегда пожалуйста.
  
   Родичи собрались, чтоб не отнимать воздуха, в соседних комнатах. При Немайн осталась только мать и целители. К тому времени, когда Дионисий со свитой вошёл к болящей, мэтр Амвросий уже заканчивал допрашивать сиду.
   - Пульс бешеный, - констатировал врач, - Немайн взрывается изнутри, как мех с перебродившим вином. Но это ненадолго. Хотя бы потому, что сердце долго такого не выдержит.
   - Не надо долго, - сида едва говорила, - надо достаточно. Это... испытания. Как новой колесницы... Органы... Как механизмы... По очереди... Сейчас сосуды. Потом другое... Я скоро забудусь опять. Надолго... Не навсегда... Надо только ухаживать. Знаете лучше... чем я.
  Немайн замолчала в чуткой тишине. И епископ, понявший главное, спросил.
   - Сколько у нас времени, мэтр?
   - Не знаю...
   - Хорошо, начнём. Возможно, успеем...
   Пирр до рези в глазах всматривался в багровое от болезни пятно лица. Глаза - серые. Рыжая. Волосы коротко отрезаны - да, про это сообщали... Спокойна. Молчит. Не узнаёт? Не подаёт вида? Или измучена болью? Скорее последнее.
   Начали читать обычную заутреню - самый короткий вариант.
   - Что вы делаете?
   Луковку Пирр видел впервые. Дионисий - нет. Решил - проще и быстрее объяснить.
   - Лечим твою подругу. Соборование есть таинство, исцеляющее тело и душу через молитву и прощение грехов. Не мешай - она едва в сознании, а для покаяния сознание необходимо...
   Нион пошатнулась. Происходившее было странным - и почему-то знакомым. Может быть потому, что происходило обращение к силам, превосходящим человека? Превосходящим и Неметону! К той силе, которую признала богиня, рассорившись со старыми божествами. Но доверить этим людям делать с Неметоной это таинственное страшно...
   - Тогда сделайте это и со мной! - выскочило само собой, как и должно, - Я - она. Не вся. Но - часть. Вот. Я объяснить-то не могу!
   Епископу перевели.
   - Можно, - согласился Дионисий, - а ты крещена, дочь моя?
   - Я это она. Раз Неметона крещена, значит, и я.
   - Нельзя так. Ты это ты, ибо пред Господом каждый станет на месте своем... А ты человек, и душа у тебя своя есть.
   - Раз она крещена, значит, должна и я! - речь странно напомнила Дионисию ту, которая сейчас лежала на болезненном одре, - Такого же быть не может, не положено... Ну или крестите меня отдельно.
   - Ты понимаешь, чего просишь?
   Нион кивнула.
   - Единения.
   Дионисий тяжко вздохнул.
   С постели больной снова раздались слова.
   - Крестите её.
   - Она ведь не понимает, - заметил викарий, - видно же... Так нельзя.
   Больная кашлянула. Перевела дух.
   - Сакс, приходящий в церковь потому, что это делает король, понимает больше?.. Даже если вызубрил нужные слова... Она искреннее ребёнка, который не понимает совсем ничего. И мудрее меня... У неё нет земной учёности, зато есть сердце, чувствующее правду...
   Старому священнику, видимо, стало трудно стоять. Но от поддержки викария он отказался.
  - Разве этого мало?.. А наставить в вере - найдётся кому. И - она это я. Поверьте. Она была моей жрицей... И если души у нас разные, то грехи... общие... Грех, совершенный двумя, и тому, и другому вменён. И если у меня есть надежда на спасение, прошу не отказывайте в ней и той, что шла по моим стопам.
   У сиды пошла носом кровь. Бриана приложила влажный платок и принялась укоризненно смотреть на священство. Тогда заговорил Пирр - Дионисий успел заметить, как тот отреагировал на речь больной.
   - Юная язычница говорила о единении с человеком, вызывающим восхищение... О единении, а не преклонении! А чувство общности и верность не есть сотворение кумира. Она меня даже немного удивила. Сколько христианок творит себе кумиров - из мужей и любимых, а иной раз из святых людей - а чаще людей, представляющих себя святыми. Полагаю, крестить её можно. Но если прямо сейчас, то больная не может быть восприемницей.
   - Ох, - сказала Глэдис обречённо, представив реакцию мужа на обретение ещё одной родственницы, хоть и не кровной, - я...
   - Её крёстной матерью буду я, - отрезала Анна, - возражения есть?
   Не нашлось.
   - Тогда - сначала соборуем Немайн, пока она в сознании, затем крестим её жрицу, - подвёл итог епископ Дионисий.
   И снова зазвучали стихи покаянной утренней службы...
  
   Крещение там, не крещение, а звали все Луковкой, никто слово не коверкал. Похожа. До слёз! За эти дни Глэдис попривыкла к нескладной девчушке, что неотлучно сидит при дочери, разве иногда до ветру бегает. Привыкла - молчит, делает всё, что ни скажет мать сиды. Заговариваясь, зовёт её именем Дон. Иногда говорит голосом дочери. Сильным и решительным. Но сейчас - сейчас просит от себя. Запинаясь и глядя в пол.
   - Я снова не слышу Неметону... А настойка помогает...
   - А тебе не надо слышать, - отрезала Глэдис, - надо губы смочить, пить дать, на бочок перевернуть, пузырь со снегом ко лбу приложить, где жар. Или грелку, если холодной будет. А пьяную сиделку до своей дочери я не допущу. Выбирай.
   - Я должна быть рядом. Я - это она.
   - Не для меня.
   - Для меня. И для неё. Одежду свою дала. В кровати своей ночь спать позволила. Имя дала.
   - Имя тебе Анна дала. Но верно, настояла на твоём крещении моя дочь. Так что она тебе и правда, кто-то вроде крёстной матери, хотя двух и не положено, - решила Глэдис, - Ну, так тем более настойку нельзя. Ты же теперь христианка. А прорицать пьяной - это самое язычество. И раз уж та, что должна тебя наставить в вере, пластом лежит, а вторая вокруг хлопочет... Читать умеешь?
   - Нет. Мы в Анноне всё наизусть учили.
   - И правда, горе луковое... Ладно. Погодим немного. Одну я тебя с дочерью всё равно не оставлю... Делай, что скажут, помогай. А если Немайн захочет, чтобы ты её расслышала - ты её, наверное, услышишь.
   Луковка робко улыбнулась.
   - Ты думаешь, она захочет?
   - Сама говорила - признала, имя дала, одежду, кров, крестила. Ты Немайн нужна, наверное, - и вдруг вывернула, - А она тебе?
   - Я - это она. Меня без неё нет, - голос Луковки дрогнул, - А можно мне здесь что-нибудь для сна поставить? Чтобы всегда рядом.
   Когда Глэдис вышла, Нион повернулась к Немайн. Та дышала ровно, спала, проходя одну из немногих спокойных стадий странной болезни. Потеряв сознание вскоре после соборования, в себя уже не приходила. Мэтр Амвросий сказал - более странного недуга видеть не доводилось. У Неметоны отказывали по очереди все органы - не до конца. Потом отказавшая часть тела начинала работать нормально, зато немедля отказывала следующая. Что ж - когда нибудь это закончится. Одна беда - уж больно у человека внутри много разной требухи. А у сиды наверняка ещё больше.
   Нион начала говорить. Ведь Неметона обещала слушать.
   - Вот как бывает. Ты знаешь. Вообще-то, христианские друиды правы - я человек. Как все. Только вот быть как все - не умею. И вообще ничегошеньки про это не знаю. Меня ведь держали - как вещь. Как платье. Хорошее, нарядное, для церемоний. Пылинки сдувать - и хранить в резном сундуке, когда не нужно. А когда нужно, надевают. А мне, когда нужно, всегда настойку давали. Мне ведь много не надо, за то и выбрали... Ватесса была, второй уровень посвящения возгласили - а и не учили ничему. Ну, кроме как сидеть тихо, мышонком. Ходить правильно. Дышать. Говорить не учили, говорила ты - а без дыхания говорить трудно. А остальное, что я знаю, я подслушала. И правда, никогда я не сотворю из тебя кумира! Идолы, они деревянные, или каменные. Мёртвые. А ты живая.
   И, пока на смену Глэдис не явилась Анна, девушка торопливо прижалась щекой к руке богини. Теперь она стеснялась своего поклонения, и на людях старалась никак его не проявлять. Однако - с рукой что-то было не так. Под щекой, там, где на руке Неметоны быть кольцу, вместо мягкого и маслянистого Нион ощутила твёрдое и гладкое. Отстранилась. Рассмотрела. Зажала рот рукой, подавив вскрик. Прежде закрытый воском, на пальце сиды тускло сверкал камень цвета открытой раны...
  
   Пирр сумел. А потому и шёл - не к себе в комнату, а в соседнюю, где обретался человек, рекомендованный ему патрикием Григорием. Приказчик купеческий, как же! Порода, сила, обходительная увёртливость в разговоре... Чиновник дворцового ведомства, не менее. А чем занимаются некоторые из них - давно известно. Так что - принимай подарок, почтенный Эмилий, или как тебя там сегодня зовут. Хороший подарочек, о таком ты мечтаешь. Потому, что тебе тоже нужно определить политику и написать отчёт -и старик Пирр тебе в этом поможет! В обмен нужна сущая мелочь. Отметить, насколько он тебе помог. А что ты не уточнишь - чем, оно ведь к лучшему. Пусть Григорий думает, что глаза и память, а не ловкие руки и язык. При соборовании возжигаются свечи. И главное - каждый пресвитер производит помазание каждого члена болящего. Каждого. То есть - и руки. Правой руки. Никто не заметил лишнего движения, даже сама соборуемая. А в результате в ладони Пирра оказался восковой слепок. Закрывавший регалию.
   Эмилий обрадовался. И немедленно залил добычу гипсом, чтобы получить точную копию. А Пирра осенило.
   - Сделай ещё одну - мне, - попросил он.
   - Нет, - заявил Эмилий, - не рискну. Если она потеряется, а потом всплывёт в ненужных руках, под вопросом окажется моя верность экзарху Африки. Но я могу провести анализ слепка при тебе. И отпечаток слепком сделать, и при тебе сравнить с образцами. А сейчас пусть схватится.
   И перевернул песочные часы.
  Пирр согласился. Не было у него другого выхода. Взялся за работу тайного агента, так изволь слушать более сведущего в сем ремесле человека. А потому спустился Патриарх в пиршественный зал - и застал там давешних друидов, вкушающих пищу земную. Такой случай упустить не мог - и немедленно дополнил собой компанию.
   Вскоре он уже вёл привычный теологический диспут. Время в подобных беседах течёт незаметно, а польза несомненна! Ирландский акцент у собеседников только веселил, а среди концепций, которым приходилось противостоять, нашлись несколько до боли знакомых. Друиды и сами не осознавали, насколько глубокими отметинами наградило их веру христианство.
   Но главное - он начал понемногу узнавать этих людей. Кузнец вовсе оказался открытой книгой. Не скрывал - его больше прочего волнует мудрость, связанная с огненным ремеслом. Когда дочь бога всех ремёсел приходит жить к людям - это наверняка означает щедрые новшества. И главное для него - именно эти знания, а прочие мудрствования он оставляет товарищам. Двое других казались искренними в своих заблуждениях, но ни одна душа не гладка, как галька на берегу - найдётся за что ухватиться. Дай только срок.
   Но на сей раз ни срока, ни отдыха не досталось. Распахнулась дверь, ведущая во внутренний двор заезжего дома. И сразу с порога прозвучала пара хлёстких приказов. Тон, голос августы. Недовольной августы. Валлийских слов Пирр не разобрал. Но - обернулся. Новокрещёная Нион. Девушка, одетая девочкой. Как у человека может быть чужой голос? Зато приказы понял здоровый бородатый варвар, привалившийся к стойке.
   - Харальд! Встань рядом!
   Норманн неторопливо прошествовал к ней, занял место за левым плечом, как телохранитель. Нион стремительно подошла к Пирру.
   - Отдай.
   Это было греческое слово. Пирр поперхнулся на полуслове. А та протянула ладошку:
   - Отдай, - и снова, нетерпеливым звоном, - Отдай.
   Патриарху константинопольскому всегда плохо думалось в присутствии крупных ребят с мечами. Иначе, возможно, он сидел бы сейчас в столице. Или в ссылке, более близкой к берегам Босфора, чем эта перевёрнутая страна. Но время он потянуть попытался
   - Ты о чём, дочь моя?
   Неслышащий взгляд.
   - Ты взял часть богини. Нарушил целостность. Отдай. Иначе... - решительный кивок за плечо. Пирр понял только "Отдай". И жест.
   - Не обижай святого отца, - вступился было человек в пледе одного из горных кланов, - а к твоей богине у нас и вовсе неудовольствие имеется...
   - Решим потом, - отмахнулась подбородком, и раскалённым добела голосом - Пирру, - Отдай!
   - Нет, соплюшка, ты выслушаешь сей...
   Спокойно брошенное за плечо:
   - Убей.
   Нион не успела произнести второе слово. Горец, как любой посетитель трактира, оружие отдал на входе. А потому удара мечом не ожидал. Инстинктивно закрылся руками... И рухнул на пол.
   Нион - уж точно не Луковка - снова повернулась к Пирру.
   - Мешал. Отдай.
   - Верну, - поспешно обещал Пирр, глядя на бездыханное тело перед собой, - с собой нет. Схожу принесу.
   - Мы идём с тобой, - это уже варвар. Койне. Понять можно. Особенно, если очень хочется жить.
   Он уже всходил вверх по лестнице, и не видел, как друиды склонились над телом. Пожали плечами.
   - А ловко, - заметил кузнец, - и крови нет.
   - А ведь она пророчица, - заметил седой, - а говорят, что друидов в Камбрии не осталось...
   "Тело", постанывая, поднялось на ноги. Харальд, как разумный человек, меч показал. Но ударил кулаком, с левой. Крови, и верно, не было. Как и претензий за нее.
  На деле норманн переаккуратничал. Знал бы, что к крови от удара в Камбрии отношение совсем не то, что в Норвегии - непременно ударил бы именно мечом. Плашмя. Чтоб рожу в кровь... Но побоялся нарушить местный обычай. А на родине за такое бы убил. И был бы вправе - хульное слово хуже пущенной крови. Но для избежания кровной мести убил бы на поединке. Хольмганг. И уж никак не половинил бы злоязычного на месте.
   Между тем "тело" потрогало набухающую шишку, и поплелось к стойке. С Кейром разбираться. Тот, впрочем, бухнул на прилавок кружку угольного.
   - А не хами, - сказал, - у нас не принято. Нион Вахан при Немайн состоит, а значит, - не удержался, блеснул новым словом, - иллюстрия. Самое малое. А ты её этак. Вот и получил...
   - Неженки городские, - пробурчал побитый, - чуть что - в морду. Я ведь, правда, только поговорить хотел. Обиду высказать. А теперь на совете придётся.
   - И что у тебя за обида?
   - Да та же, что у короля.
   - Девка, что ли, замуж не идёт?
   - Ну. Хочет главной быть в семье, и точка. А всё Немайн! Как ткачи городские стали пряжу и ткань для римлян скупать, так бабы все, кто помастеровитее, на них работать стали. И ни пледа нового, ни штанов, ни рубахи. Разве из того, что в городе не приняли. Чего похуже, в общем. А сами на серебряные монетки смотрят-любуются, не на парней...
   Кейр хмыкнул. Значит, скоро невесты за женихами потянутся в Кер-Мирддин. И городским девицам придётся потруднее. Но уж никак не жёниным сестрёнкам!
  
   Пирр ничего этого не заметил. Спина его отказалась воспринимать происходящее. Да он ноги переставлял только от страха! На его глазах один варвар хладнокровно убил другого, имевшего несчастье вступиться за опального патриарха. В таких условиях он не умел предаваться размышлениям. Потом, потом - особенно когда он ближе познакомился с Луковкой - он придумает тысячу решений, одно другого изящнее, каждое из которых оставило бы решительную, но неспособную к размышлению девушку в дураках, и спасло его репутацию в глазах тайного агента, а значит, и патрикия Григория. Лучшей из теней несбывшегося станет идея отдать Луковке кусочек воска. Мол, помял пальцами. Взяла бы... И стала бы посмешищем. Правда, Луковка бы взяла, а не Нион Вахан времён тех скорбных мечтаний.
   Сейчас же он бездумно торопился к дверям разведчика-торговца. Заперто!
   Охрана у Эмилия была. Он её сам отослал, для пущей секретности. А дверь отворил. Мало ли, хозяин выкроил-таки время для переговоров. С утра только бросил коротко, мол, беспокоиться нечего, клан слово держит, а подробности завтра. Один день погоды не сделает. Будь дромон менее повреждён, Эмилий - центенарий даже мысленно себя так называл, личина-то на годы - велел бы кораблю отправляться в обратный путь, нести известия силясь обогнать сезон штормов. А сейчас немореходный корабль и при спокойном море неминуемо должен был отправиться на дно. Да, если плавания в океане, станут регулярными, придётся корабелам ломать головы, мореходный корабль изобретать.
   Но искалеченный корабль не может сразу выйти в море - а навигация уже завершена. Так что дромону придётся зимовать в Камбрии. Существенные расходы - на Средиземном он бы полдесятка торговых рейсов сделать успел, и вполне окупил содержание. Ну да расходы - это не главное. Главное - доставить информацию. Только как? Гонца через саксонское побережье? Оно закроется нескоро, да и капитан, желающий рискнуть за деньги и пересечь узкий пролив всегда найдется. Уж один день доброй погоды в любом месяце может случиться...
   Вот мыслил о нужном завтра - а получил Нион Вахан сегодня... Полуженщина-полуребёнок, та, что неотложно сидит при предполагаемой августе. Совсем не выглядит ни глупой, ни несерьёзной. Скорее - слишком сфокусированной.
   - Верни им слепок, Эмилий...
   На Пирра было неприятно смотреть. Нет, это не тайный агент. И даже не понимающий любитель...
   - Чем могу служить? - разведчик-купец слегка поклонился.
   - Отдай.
   Требовательно протянутая ладонь. Потянуть бы время... Косой взгляд на песочные часы. Скорее почти, чем уже. Если форму вынимать сейчас, слишком мягкий слепок деформируется достаточно, что нельзя будет сказать, служил ли формой для гипсовой копии оригинал или искусная подделка. И ведь совсем чуть не хватило!
   Эмилий мысленно попросил прощения у Господа за ложь и ахинею, которую сейчас начнёт нести. Ведь исключительно ради царства христиан, единственного в мире, идёт он на обман... И ради малой толики песка что не просыпалась еще в нижнюю колбу песочных часов.
   - Что отдать? - два месяца на корабле не дали Эмилию совершенного знания валлийского. Но он запомнил немало слов. Простых.
   - Знаешь. Отдай, - уже по-валлийски.
   - А ты кто, чтобы требовать?
   - Я - это она, - провозгласила не по росту одетая девица, - На мне её одежды. Потому - отдай. Или возьму сама.
   Нион было больно. Чужеземец не понимал. И очевидно, очевидно не желал ничего дурного. В нём виделось любопытство, желание награды, желание врать и тянуть время - но злобы и намерения причинять вред не было. В первом, в христианском друиде, была какая-то неприятная радость... Но он не соглашался отдать то, что украл.
   Вот так. Расслабился патриарх. А тут хоть плохонькая, но контрразведывательная служба. А статус этой девочки... Августа применила незаметную постороннему глазу, но высокую регалию. Вспомнил имя. Патриарх называл. Нион. И тогда Эмилий решился. Уж больно заманчивый кусок уплывал из-под носа.
   - Светлейшая Нион, прости, но - ты служишь императрице или самозванке? Если императрице, то...
   - Не понимаю. Отдай. Быстро.
   - Я отдам. Но объясню. Зачем взял. Хорошо?
   Эмилий достал гипсовую форму со слепком.
   - Возми. Могу ли я просить тебя взять вместе? Мне не нужен сам... - он ткнул пальцем, - воск.
   - Тебе нужна печать. Ты хочешь печать как у Неметоны? Нельзя, - она вынула слепок из формы. Гипс ещё не застыл. Хотя - если бы и застыл, какая разница? Мгновение спустя форма хрустнула под пяткой, - Подобий - нельзя.
   - Я не хочу... Подобий, - простые слова. Как их не хватает, - Я хочу знать, то ли...
   Обвёл указательным пальцем левой руки вокруг среднего правой.
   - Отдал. Хорошо. Остальное потом. Когда Неметона будет здорова. Харальд, пошли.
   Эмилий подождал, пока стихнут шаги. Потом повернулся к Пирру.
   - Экзарх Григорий велел оказывать тебе помощь. Если что-то будет нужно - только скажи. Но, ради всего святого, больше не пытайся помогать мне.
   Пирр молчал. Игра чужими костями не удалась. Что ж, давно он не совершал таких ошибок. Можно надеяться, что и повторит не скоро. Итак, сменим кости на свои? Например, можно снова навестить друидов...
  
   Дэффид явился домой только к вечеру. Дел было невпроворот. Но - от первых же вестей настроение стало хорошее. Дочь будет жить. Останется здоровой и красивой. И король ни в чём не виноват. И клан принял нужное решение.... От прошлых беспокойств осталась маленькая червоточинка. На фоне зиявшей с утра пропасти. Младшей дочери - болеть и мучиться неизвестно сколько. А вместе с ней - и всей семье. А клан... Клан не понял Дэффида. Не захотел. Но уболтать старейшин удалось.
   - сида стоит многих воинов. Наше влияние на Совете возрастёт.
   И весь сказ, на разные голоса. Вождь клана, казначей, начальник над ополчением, все трое легатов. Даже писарь. Что девочку нужно попросту поберечь - в голову не пришло никому. Великая сида, как же. Сама она скорее согласится с кланом. Деловитая. И воинственная, да. Если сомнения и были - парад развеял. Дух Немайн хочет драки - а её тело - отдыха. И Дэффид был склонен поддержать тело.
   - Так, да не так. Ну, посчитают мою дочурку за сотню воинов... Даже за тысячу! И что? А больше - не согласятся. Ну, будет у нас больше всех голосов. Ну, восьмая часть от всего, а не десятая.
   - Бегать придётся поменьше.
   - Ну, разве что. А вот представьте, что сида, кроме клана, никому и ничем не обязана. Это ведь не мы будем бегать. Это за нами будут!
   Вот только после такого разговора Дэффид и пошёл к королю. Договариваться. После того, что произошло, вариантов было два - или добрая ссора, или не менее добрый мир. Когда окончательно выяснилось, что сиду никто не травил, получалось - Дэффид должен королю за почёт и долготерпение. А король Дэффиду - за нераздувание скандала, когда к тому был повод. И не договориться теперь было бы жутким взаимным оскорблением. Которое, пожалуй, смоет только кровь. Узнав о визите Дэффида, король пригласил его разделить ужин - совершенно неофициальный, но оттого не менее почётный.
   Однако, необходимость договориться никак не отменяла желания поторговаться. И прекрасно зная, чего хочет король, Дэффид занял прямо противоположную позицию. Для начала, выложил перед собой двадцать золотых кружочков. Двадцать солидов.
   - Вот, - объявил он, - штраф. За то, что моя дочь не пойдёт на эту войну, мой король! Даже если кланы сдуру и приговорят.
   - Она болеет. А недужную я призывать на службу бы и не стал, - король был настроен неплохо. Пока Дэффид ругался с родичами, он принял епископа и нескольких римлян. Или египтян. Те бежали от арабов, и просили дозволения поселиться на мирной земле Диведа. Точнее - в городе, поскольку все были ремесленниками. Более того - они просили о подданстве. Гулидиен разрешил.
   - Недуг недугом, но она ведь и выздороветь может. И в драку полезть. А у неё дитё малое. Не всякий младенец переживёт поход. Так что позора в том не будет. А остальное - моя отцовская воля. Пусть просто поживёт. Без войны...
   И ждал отповеди. К его удивлению, Гулидиен махнул рукой и согласился. Но деньги не взял.
   - Кого-то надо и на хозяйстве оставить, - улыбнулся он отчего-то мечтательно, - пусть так и будет. Но это не значит, что твоя дочь усидит без дела. Просто не сможет. Сам её знаешь.
   - Ничего, - Дэффид слегка растерялся, - у неё есть ребёнок, две ученицы, новая плавильня... Да и домашней работы прибавится. Многие же уйдут воевать.
   Король, и без того пребывавший в добром расположении духа, хлопнул ладонью по столу. Заметил - если поначалу Дэффид говорил о войне с Уэссексом как о возможном деле, которое ему не нравится, то теперь - как о штуке довольно неприятной, но совершенно решённой.
   - Прибавится, - согласился Гулидиен, и хозяин заезжего дома вдруг понял, что ломился в открытую дверь, и теперь ему лететь незнамо куда со всех ног. И хорошо, если сзади скорости не добавят, - ой, и прибавится. Мы ведь с Гвином из-за неё поссорились.
   - И что? - насторожился Дэффид.
   - То, что раньше в морских злодеях хоть какой-то страх оставался. А теперь - гола дорога. Приплывай, когда хочешь, грабь, кого хочешь...
   Король замолчал и принялся ковырять гусиную ногу вилкой. Захотелось спросить - у него что, руки грязные? Вилка хороша, когда едят из общего котла. Это что, намёк? Почётный намёк! Тарелки разные, но всё равно, как одна... Но произнёс Дэффид иное:
   - Ты разрешил осаду, мой король.
   - Разумеется, - Гулидиен прожевал кусок, запил пивом, вытер короткие усы, - Я разрешил осаду, сид взяла моя армия. Он теперь мой. Только пуст, гол, и заброшен. И никто из моих рыцарей не возьмётся править сидом, не прикроет речную дорогу. Приплывай, когда хочешь, грабь, кого хочешь...
   - Печально, - Дэффид отхлебнул пива. Его несло потоком, и было интересно, что дальше.
   - Разумеется. Я предлагал земли в лен твоей дочери, она отказалась. Я размышлял над этим, - король прервался и принялся смотреть, как Дэффид гложет гусиную шею. Тому подумалось - Гулидиен прав, есть вилкой изящнее, да и позволяет подчеркнуть общность трапезы. Нужно и в "Голове" завести обычай - подавать вилки на приятельские пирушки, - и решил, что дружба стократ ценнее долга. А потому дарю ей сидовкий холм. И все, что вокруг него на две римских мили вверх по правому берегу Туи.
   - А служба?
   Гулидиен рассмеялся.
   - Никакой. Я дарю ей эти земли. Совсем. Без условий. Кроме, пожалуй, согласия признать меня королём Британии. Вот и всё. А вопросы внешней войны пусть решает Совет Мудрых. Что до пиратов... Полагаю, первое время одна репутация победительницы Гвина будет кого угодно отпугивать. А там она какую-нибудь машину соберёт.
   Дэффиду и сказать оказалось нечего, кроме как поблагодарить за милость. Устье Туи! Вон, у Риса ап Ноуи восточный берег, пологий - так как сыр в масле катается. И западный, высокий, наверное, не хуже. Гулидиен проявил истинно королевскую щедрость и договорился на своих условиях. Дэффид и тени сомнения не имел - благодарность Немайн будет крепче любой вассальной клятвы. Она это поймёт, разозлится... И не только на короля - но и на приёмного родителя. Но отказаться от такого подарка не сможет. В конце концов, ей гвинов холм с самого начала приглянулся. Гнев - быстро пройдёт, в хлопотах-то. А благодарность останется. Не только по отношению к королю.
   После этого Дэффид прогулялся в окрестности ипподрома, рядом с которым складывали лес под немногим меньшее сооружение. Здание, в котором будет заседать Совет Мудрых - как называли совет всех кланов в западной половине южной Камбрии. Тут тоже всё было не слава Богу - изначальный проект, "как при предках", Дэффид отверг. Сооружение, достойное благородных дикарей, вроде ирландцев, но никак не цивилизованного народа. Это несложно - навбивать в землю брёвен, чтобы получился очень высокий частокол. Потом перекрыть, проконопатить щели мхом. Но выглядеть это будет большой хижиной. Горцы в неё, может, и полезли бы - у них ещё и в таком убожестве живут, - да ещё и посмеялись бы. Мол, как строить что серьёзное, так вся городская наука бесполезна. Так что хочешь, не хочешь, а здание совета нужно строить по-свойски.
   А такого большого деревянного строения валлийцам возводить двести лет не доводилось. Было бы время, стоило бы плюнуть на расходы и поставить хоромину в камне - тогда можно было бы скопировать римские ухватки. И так за образец, насколько смогли, взяли римские постройки - баню и амфитеатр.
   Так что вопросов пока было меньше, чем ответов, а каждый взмах лопаты, каждый удар топора порождали всё новые и новые. И так - до ночи. Дэффид понял - до окончания Совета Мудрых, который ему же и вести, настоящим Хозяином заезжего дома будет Кейр, а пока Глэдис занята Немайн, большая часть хозяйственных хлопот ляжет на Туллу. Что ж, хорошая практика...
   Дома, затемно, ждал другой сюрприз. Римлянин, знакомый по множеству ярмарок, встретил у дверей. При этом гарцевал на месте, как пришпоренный.
   - Я просил - завтра, - устало отмахнулся Дэффид.
   - Это переговоры завтра! - не отставал Михаил, - А заказ твоей дочери - сегодня. Только с дромона принесли. Вот.
   Мешок. Обычный мешок. Дэффид развязал. Внутри оказалось зерно. Странное.
   - Это посевное зерно. Болгарский хлеб. Твоя дочь просила привезти. Вот.
   - И что с ним делать?
   Купец пожал плечами.
   - Вероятно, посеять. Весной...
   Дэффид хмыкнул и велел схоронить мешок до весны. Или до выздоровления дочери. В тёмном прохладном месте. А с утра поймал странно настороженного Сикамба, который только выслушал очередную ориентировку от своего младшего - по торговле - товарища и предложил обсудить будущие поставки. Засели в специально для того выделенной гостевой комнате - с греческой, а не староваллийской, обстановкой. Эйлет устроилась за писаря. Присутствовали оба африканца - но полномочия, подписанные экзархом и скреплённые его печатью, предъявил товарищ купца.
   - Начнём с того, что вам нужно, а потом поторгуемся о цене, - Эмилий кивнул, и Дэффид, взъерошив тронутые сединой короткие волосы, начал, - Мы говорили на ярмарке о нескольких тысячах комплектов пехотного вооружения. Отлично! Но сколько именно тысяч солдат вы хотели бы экипировать?
   - Пять тысяч - и это будут люди, набранные в городах. Но оружия мы хотели бы заказать немного больше. Помимо новобранцев, мы собираемся вооружить в качестве лёгкой пехоты около тысячи наёмников из осёдлых бедуинских племён. Многие из них не могут принести пользу только потому, что у них нет толкового оружия. Которое само по себе будет служить неплохой платой этим воинственным людям.
   - Хорошо. Шесть тысяч, и одна из них - для варваров. Тогда... Пойми - мы, всё-таки, не империя. У нас мало железной руды, а ту, что есть, привозят издалека. А потому, ради того, чтобы железа хватило на главное, уменьшим его количество в остальном.
   Дэффид подошёл к ларю, достал оттуда шлем.
   - Взгляни. В таком моя дочь ходила на недавнюю войну, на Кричащий холм. Это - не римская работа! Мы переняли такой шлем у саксов. Железное кольцо вокруг головы. Две полосы, крест-накрест, защищают череп. Остальное - кожа. Нащёчников и назатыльника нет. Просто, и чаще всего - достаточно. Мы можем сделать некоторое количество шлемов римского образца. Но простым воинам должно быть довольно и этих.
   - Согласен. И - лучшие шлемы начальники пусть заказывают себе сами. Мы же берём шесть тысяч таких варварских шапок - пусть берберы тоже получат шлемы. Это им понравится.
   - Щиты. Я так понимаю, ты предпочтёшь большие? Плетёная ива, обтянутая кожей. Умбон - толстое вязкое дерево. Два, три пальца ивы или липы. Никакой оковки. Кожа и дерево. Шесть тысяч.
   - Пять, - поправил Эмилий, - берберам лучше малые щиты. Они сражаются, рассыпавшись, и полагаются на ловкость. Отчего предпочтут малый щит, который вернее удержит стрелу или удар, чем большой, которым легче прикрыться, но менее прочный. Оковка необязательна. Большие же щиты пусть будут вытянутые, и равно круглые со всех сторон. Как у вашей стражи, собственно.
   - И тысяча маленьких щитов из липы толщиной в два пальца, - продиктовал Дэффид, - Да, мы это сделаем. Теперь об остальной защите. Я размышлял над этим. Металла нам не хватит. А потому я предлагаю стёганый доспех. И мы не будем шить его сами. Просто поставим ткань. С учётом морской перевозки, которая часто портит шерсть - это будет льняная ткань. На пять тысяч тысяч стёганок.
   - На двенадцать тысяч, - предложил Эмилий, - Стёганка не лорика. Прослужит меньше. А берберы сами предпочитают именно этот доспех. Прибавь ещё столько же пар сапог. Нас вполне устроит сарматский тип.
   Это означало - работы хватит всем ткачихам. На всю зиму. А также - что кожа поднимется в цене. Поначалу горные пастухи будут довольны. А потом заметят, что жёны, дочери и невесты всё равно зарабатывают больше. Не больше мужей - но больше, чем раньше. Впрочем, военная добыча поможет горцам сохранять иллюзии, что всё снова стало по старому. До весны.
   - Сделаем и это. Но часть, менее половины, возможно, окажется из шерсти. Тогда при перевозке штуки шерсти лучше везти внутри льна, который примет сырость в себя. Записала?
   Эйлет кивнула.
   - Теперь о сложном. О наступательном вооружении. Нужны ли вам луки? Это простое оружие из вяза, не очень сильное. Тетивы - изо льна и шёлка, не будут бояться сырости.
   - Разве вместе с лучниками, - римлянин приуныл. По хорошему в каждой византийской пехотной фаланге непременно были ряды лучников. Три из семи, а лучше - четыре из восьми. Но за полгода их не натренировать.
   Дэффид развёл руками.
   - Немного, в запас, и для наёмников, - решил, наконец, Эмилий, - около пяти сотен. Зато нам нужны стрелы. И много. Без ограничения. Сколько сможете сделать. Для тех стрелков, что уже есть...
   А потому вопрос о стрелах - точнее, о древках и наконечниках раздельно - пришлось отложить. До тех пор, пока не выяснится, сколько же металла останется после оснащения армии прочим наступательным оружием.
   С которым оказалось сложнее всего. Византия традиционно делала ставку на копья, как греки - и тут особых проблем не возникло. Листовидный наконечник кельтского типа и ясеневые древки римлянина устроили, и он заказал их - пять и шесть тысяч. Но Византия не забыла и короткий пехотный меч. Знаменитый римский гладий.
   - Пять сотен. Больше никак. И руда есть - кузнецов не хватит.
   Дэффид предложил топоры и булавы.
   Булавы - тысячу железных, залитых свинцом, Эмилий охотно взял - для лёгкой пехоты. Это было едва не любимое оружие берберов, и отказываться от него они точно не станут. Но...
   - Топоры? Римской пехоте? Не насмехайся. Не варвар, знаешь - у нас всё обучение поставлено на колющий удар.
   Решение искали долго. Пока Эмилий не вспомнил, что "Стратегикон" Маврикия допускает вооружение пехоты секирами - у которых на один конец надето железко, а на другой - острый наконечник. Как у дротика.
   Дэффид подумал.
   - Выглядеть будет гадко, - заявил он, - но и железко топора, и наконечник копья можно получить литьём. И очень недолгой проковкой. Это мы сможем. Четыре с половиной тысячи, а?
   - Вы умеете лить железо? - у римлянина глаза на лоб полезли, - как бронзу и свинец?
   - Можно и так сказать. Только никакого "мы". Этому научила Немайн. Как раз теперь мы строим большую печь, в которой можно будет делать разом много плавок и отливок...
   Вот тут Эмилий начал изображать недоверие и беспокойство - и подписал договор только после того, как его пообещали пригласить на первую плавку и всё подробно показать. Разведчик внутри купца прыгал от восторга. Фиаско с печатью было перекрыто - с лихвой.
   После этого Дэффид направился собирать воинов своего клана - а заодно и дружественных Тармонов и Монтови. С последними прежде бывали трения - но брак Кейра с Туллой и новое владение Немайн на самой границе с этим кланом открывали возможности, которыми холмовой клан не замедлил воспользоваться. Небольшая армия направилась в порт и принялась ожидать, наблюдая, как из приподнятых над промокшими трюмами хранилищ выгружают задаток. Шёлк. На тридцать шесть тысяч номисм. По обычаю, вполне совпадающему с имперским законом, сделка считалась заключённой именно после передачи задатка.
  
   Вокруг цепи, рычаги и тросы. А ещё вокруг сон - Клирик это сознавал очень чётко. Сверху доносилась музыка. Та самая. Да и стоящий рядом человек знаком. Пусть и шапочно. "Старый мёртвый итальянец". Клирик попробовал пошевелить ушами. Не получилось. Голову оттягивало назад что-то высокое, тяжёлое и страшно неудобное. Лицо слегка щекотала маска. Поднятые к глазам руки оказались руками Немайн. Рубин на месте, темно поблёскивает углами камеи.
   - Кинжал не забыла? Ну, соберись.
   Клирик ответить не успел. Раздались раскаты грома, маскирующие лязг подъёмного механизма. Только в эти секунды до Клирика дошло: петь придётся ему. И уже другие знатоки в зале будут строго разбирать исполнение. А пробравшийся в чью-нибудь ложу призрак печально согласится: не то. Опять и снова. А потом он почувствовал взгляды зрителей. Сердце закаменело...
   Клирик не был бы самим собой, если бы не умел преодолевать подобные останавливающие эффекты. Проблема была одна - от застенчивости он становился разом наглым и неловким. На первых тактах вступления, вместо того, чтоб собраться с дыханием и принять подобающую позу, он успел: споткнуться. Запнуться о собственный подол. Поразиться, насколько одежда тёмных веков удобнее барочных пыточных нарядов. Сорвать с головы помесь головного убора индейского вождя с медвежьей шапкой наполеоновского гвардейца. С наслаждением провернуть пару раз вырвавшиеся на свободу уши, встряхнуть обеими руками успевшую достигнуть плечей красную гриву. Поймать глазами актрису, к которой полагается обращаться при исполнении арии. "Дочь" оказалась молоденькой, естественно растерянной от такого явления - но на две головы выше "матери" ростом, черноволосая, классический римской нос с сердито разутыми ноздрями... Клирику стало смешно.
   Вот с таким настроением он и начал петь.
   Звук плясал в горле, и изначальное веселье скоро вытеснила хрустальная радость пения. Звуки лились сквозь горло - чужие, бессмысленные. Клирик в тот момент совершенно забыл немецкий. Он вообще всё на свете забыл. А содержание арии вспомнил, когда обрушились аплодисменты. Которые длились ровно столько времени, сколько прикладывал ладонь к ладони рослый человек в белом мундире, сидящий по центру средней ложи. Когда он разнял руки - скоро, очень скоро - наступила шелестящая тишина. Тут богатырь в белом достал платок и утёр скопившуюся в уголке глаза слезу. И зал взорвался снова.
   Клирика отпустили только после третьего бисирования. Тут зал волшебным образом опустел. Заметив знакомую фигуру в зияющем пустыми креслами партере, Клирик спрыгнул со сцены. Бочком, в обход оркестровой ямы пробрался. И пристроился напротив - на спинку кресла. На сиденье не пустили фижмы. Не влезли между подлокотников.
   - Да, - сказал призрак итальянца, по-русски, - да.
   - Настолько ужасно?
   Италоавстриец замахал руками:
   - Да что вы! Император отлично разбирается в музыке. Просто не выносит вещей, длящихся более двух часов. Так что ему всё понравилось. Видели, как растрогался? И эта поза при вручении кинжала... Где вы её откопали?
   - У Карела Чапека, - Клирик всё равно пригорюнился. Потому как вспомнил, как должен был спеть на самом деле. Ушки свесил, уронил подбородок на сцепленные руки.
   - Богемец? Художник?
   - Писатель. Пьеса была трагедией. В общем-то, - Клирик держался. Даже губу прикусил - разрыдаться хотелось невыносимо. Так, чтобы белугой, в четыре ручья, на выплакивание глаз. Но лучше - алая струйка на подбородок. Оттуда, каплями - на платье. Красное на чёрном... Почему у эльфов такие острые зубы?
   - Заметно. Оголтелый классицизм... А теперь поговорим всерьёз. Сказать, что вы пели плохо, не могу. И не делайте кислую физиономию. И губами дрожать не смейте. А вместо того извольте слушать, и радоваться, потому как окажись вы бездарью, я б с удовольствием довёл вас до слёз... Итак. Классическое исполнение - то, что мы с вами некогда определили как "очень хорошо, но чего-то не хватает" - обычно оставляет ощущение восторга. Вы вызвали умиление. Несмотря на текст. Вы с такой искренней, детской радостью предвкушали месть и желали смерти, что император пустил крупную слезу. Крокодилью. Это так по-австрийски!
   - Всё так плохо?
   - Ну почему? Голос у вас бесподобный, почтения к авторитетам никакого. Я начинаю верить, что со временем у вас получится даже воплотить несбыточное. Но - придётся для этого слушать старого мёртвого композитора. И терпеть его выходки. Учить котят плавать - моё любимое занятие. Так что, если решитесь принять услуги учителя-призрака, считайте, что поступили в консерваторию заново.
   - Я в ней и не училась.
   - Да? Тогда вы очень наглая. И я не буду тратить на вас свои силы. Пока не дозреете, разумеется. Вот после - милости прошу. А до тех пор - извольте учиться у господ попроще.
   - Откуда я их возьму? Знаете, где я сейчас живу?
   - Неужто в Сибирии? Неважно. Меня же вы где-то взяли? Ну и консерваторию присните... Что с вами?
   Голос его стал неразличимо далёким. Исчезло всё - кроме горя и обиды. И тогда Клирик всё-таки разревелся.
  
   Когда Немайн запела, рядом оказались Бриана и Луковка. Начинающая целительница испугалась, хотела убежать - заткнуть больной рот не позволяла клятва Гиппократа.
   - Успокойся, - сказала Нион, - Она поет не нам. Тому, кто ей снится. И вообще - если бы Неметона пела так, что своим достаётся, кто её на войну бы брал? Кто бы ей о победе молился? Не бойся. Лучше посиди, послушай.
   И сама стала слушать. Пела сида едва слышно, невнятно, на незнакомом языке, немного напоминающем лающую речь саксонских послов. Голос то звучал нормально, по человечески, то взмывал ввысь, тут же ломаясь в больном горле... Наконец, замолчала.
   - А я её песню второй раз слышала, - похвасталась Нион, - а впервые, когда она на Гвиновом холме пела.
   - Все говорят - молилась, - буркнула Бриана, - И вообще, мне Немайн нравится. Но сейчас петь ей вредно.
   - Когда молилась - пела задушевно... - Нион говорила о своем, о слышанном. Как о настоящем.
   - Я думала, у неё голос низкий, волнующий, мягкий. А это не голос, это нож, - Брианна поправила одеяло.
   - Ну да, нож на врагов... Ой!
   Немайн всхлипнула и прикусила губу. Кровотечения к этому времени прекратились, так что особой беды в том не было. Потом на глаза сиды навернулись слёзы. А потом она начала плакать. Плакать, плакать и плакать. Просто слёзы, стекающие из-под сомкнутых ресниц. Без конца, и сколько же их!
   - Это не может быть просто так, - заявила Бриана, - это вообще не похоже на болезнь.
   - Позови Анну, - предложила Нион, - остальным пока не говори. Вдруг испугаются, а это только дурной сон. О несбыточном или минувшем.
   Когда Бриана вышла, Нион тяжело вздохнула. Остановила накапливающуюся на губах богини кровь. Этого Бриана не поняла, а Анна не должна была увидеть. Всё-таки маленькая пророчица часто и помногу слушала разговоры мудрых людей. Если богиня поёт во сне, прикусила губу, заплакала - по отдельности это ничего не значит. Но раз всё вместе - будет война. Не маленькая. Не лёгкая. Не победоносная.Если не помешают. Старая формула пророчеств. А кто мешать будет?
  
   Это стоило ему очень дорого. Или - очень дёшево - как посмотреть. Пришлось рассказать много секретов - и ещё больше обещать раскрыть потом, убедившись, что печь, созданная по словам богини, работает. Но устоять друид-кузнец не мог. Вперёд толкали страсть к знаниям, любовь к огню и металлу, и к тайне, конечно. Вот и пришлось менять много маленьких тайн на одну большую. Одну - ибо лучше установить суть той, у кого отец - бог всех ремёсел, никак нельзя. Это человека узнают, взглянув в лицо. Богов определяют по делам. А потому друид менял тайну на тайну - и преуспел. Удалось пронять большинство валлийских мастеров. В рот смотрели! Кроме одного. Лучшего. Который против присутствия ирландского мастера тоже не возражал.
   - Немайн всё равно разнесёт, - заметил он, - это не секрет гильдии. Это подарок сиды кузнецам. Вообще всем. Но первую плавку проведём без чужих глаз. А то - неловко. Вдруг получится не сразу?
   Оставалось согласиться с его мудростью и смотреть, что покажут. Оно и верно - Немайн наверняка рассказала бы всё и ирландскому кузнецу, если б не болела. На секреты мастерства она щедра всегда. Придумала колесницу - не оставила для себя, все ездят. У кого хватает денег, конечно. Придумала арфу - не стала держать в секрете. Теперь вот слегка улучшила свои старые творения. А ковать железо или пахать землю она ирландцев не учила. Этим другие боги занимались. Валлийцы уверяли - младшие братья Немайн. Друид помнил - не братья. В дети годятся. И родня - если по мужской прямой линии считать - так в шестом колене. А если всякое родство учитывать - так и не разберёшь. У богов и инцест в порядке вещей, а уж брак во втором или третьем колене родства - дело обычное. А потому кто кому и кем приходится, ох и нелегко разобрать.
   Выяснилось - плавильня стоит за городом. Непочётно - но огонь... Король, не дозволивший пробовать новое дело внутри городских стен, получался кругом прав. Город деревянный, тут и привычную кузницу перенести захочешь. А новшества оказались истинно божественного размаха, это не висюльки для ног к седлу привесить. Печь и на печь-то непохожа. Ничего высокого. Длинная канава, выложенная кирпичом. Погреб, только дома сверху нет. Пригласили зайти внутрь. В печь! Сказка, да и только. Внутри оказались глиняные толстостенные тигли. В тигли закладывали не руду вперемешку с древесным углем, как привычно. Для начала - формы, из той же глины. Выходило: собираются лить железо. Как медь или свинец. Тут друид сам чуть рот не раскрыл, да палец внутрь не сунул, как дитё. А кто он ещё и выходил-то, перед богиней? Но - смотрел дальше, удивлению пределы есть, но не любопытству, тем более, не праздному. Камбрийцы расположили над формами куски хорошего, прокованного железа. И что-то ещё, на железо только похожее. Но - хрупкое. Даже показали - насколько. Новое слово - "чугун".
   Стало обидно. Главное хитрые бритты спрятали. Вспомнилось значение имени Немайн на древнем языке - "Та, что крутится". Верно, егозой была от рождения. А там имя стали и иначе читать. И нашли в нём ужас и обман... Вот и теперь - выверт. Не она сама, конечно, обидела - но бритты. Те, кто ей ближе родичей. И раньше так было. А теперь - и подавно.
   Пришли подмастерья и принялись засыпать пространство между тиглями двевесным углём. Нет. Каменным. Но всем известно: железо не любит горючего камня из Камбрии! Немного дерева и сухого камыша - для розжига.
   Запылал огонь. Принялись ходить по кругу рабочие лошади, раздувая огромные меха. А камбрийцы принялись показывать результаты первой, тайной плавки, отлитые из чугуна. Противень. Котёл. Несколько пуль для пращи. Последние чуть-чуть заинтересовали присутствовавшего здесь римлянина. Он пытался узнать - сколько будут стоить такие пули? Если дешевле свинцовых... Лучников не хватает, но балеарские пращники пойдут за любым, у кого есть деньги!
   Узнав, что много дороже, поскучнел и интерес утратил. Ему было нужно одно оружие. А друиду - железо. А камбрийцы говорили, что при плавке руды вышло больше железа, чем при проковке криц. сида обещала - в два раза. Но, сообщили ему дурным шёпотом, в два не вышло. Вышло в три!
   Римлянин уже понял - испытывают нужное ему более всего, и теперь волновался - а волноваться не один час.
   А потом были ещё раскалённые тигли. Из которых багром доставали форму. Раскрывали. И здесь же начинали ковать ещё горячий металл. Богиня предупредила: расплавить это третье железо, "сталь", снова, может не получиться. И только потом - закалка. И всё таки - это не долгая, изматывающая ковка на выбивание шлаков. Поправить форму, заострить - и листовидные наконечники тяжёлых копий готовы! Но отковать всё вовремя не сумели. Пришлось раскалять заново, и доводить заготовки уже так.
   Что у железа оказалось три лица - удивляло. Но то, что получилась после закалки... Ковать холодной сталь оказалось нельзя. Точить - можно. Правда, трудно и долго. Зато при некотором старании с обычного железа можно было стружку снять. Но самое главное - её было много. Достаточно много...
   Убедившись, что наконечники из этой новой "стали" не хуже железных, Эмилий из Тапса успокоился. Лучше ли - а вот это не главное, главное - чтобы успели. Успеют... Теперь можно было считать другое - и то, что римлянину только что довелось увидеть красными от кузнечного жара, постоянного недосыпа и собственного мелкого почерка глазами, оказалось неожиданно интересно и важно.
   Плавка не была греческой. Вообще всё, что натворила базилисса до того, как свалиться, не имело никакого отношения к греко-романской культуре. Кроме нескольких узлов осадной машины, да буковок в её переводе Нового Завета. Латинских. Зато писано было этой латиницей такое... Смотришь на иное слово, и не видишь в нём гласных букв. А они есть! Просто другие. Бой у ворот - увёртки да прыжки. Колесница - запряжка римская, но всё остальное - или местная старина, или новизна непонятного происхождения. Странный жареный напиток. Это-то откуда? И патриарх её не узнал. Ошибиться боится. Голос похож, говорит, лица не видел. Особая примета - уши - присутствует. Михаил заверяет - такие уши не перепутаешь. Она? До весны - она! Сына приёмного - отличная политика! - назвала славянским именем. Владимир. След? Или взмах лисьего хвоста? И при чём тут славяне? Данники или союзники авар! А многие узлы её камнемёта - аварские. И - плавка. Такие длинные печи где-то делают... Где? Ещё - заказала болгарское зерно. Зачем? Урожаи у него не выше. И наконец - "Голова грифона". Грифон - это тоже авары. Резидентура? Не выставлялись бы, но удочерили Августину именно под этой крышей. Ясно одно - аварский след проверять придётся...
  
   Слуг старых богов следовало убрать. Нион не верила, что от них может быть добро. Хорошо, если согласятся уйти. Если нет - всё равно уйдут, только дальше. Анна успела рассказать, что убивать грешно. Неважно. То есть важно, важнее всего. Нион должна быть христианкой. Как Неметона! Но богиня - или, как велят говорить, сида - убивала. Чужих и своих. Уже став христианкой. Значит, и Нион можно. Но - так же, как сиде. В тех же случаях. Не можно - нужно. Хотя бы потому, что если её вдруг примут в рай, дуру кровожадную, а сиду не пустят, то это и будет ад. Потому Луковка расспросила всех-всех. Выяснилось - точно известно, Неметона убивала в бою. Добила смертельно раненого и за это каялась. Не особо истово. Или прятала чувство внутри. Всё.
   Значит, нужен бой. Нужно, чтобы на Луковку напали. Что ж. Да будет так. Нион набросила на плечи накидку Неметоны. Наглость. Почти святотатство. Но оружие нужно скрыть до поры. А потом, на полах вышиты чёрные кресты. А в бой следует идти под знаменем. Эта накидка им и станет! Нион вздохнула. Битвы не хотелось. Но настраивать себя нужно на худшее. Тогда лучшее покажется подарком Неметоны. Пророчица вспомнила. Быстро оглянулась. Неловко сложила пальцы, как делала богиня, перекрестилась. И быстрым шагом пошла вниз. В пиршественную залу.
   Внизу шумели люди. Гомон бесед, звяканье ножей и вилок. Новая мода с древними корнями. Те, кто ей нужен, на месте. Жаль, не одни. С ними старик-священник. Плохо. Самая сила, самая опасность исходила от него. И сидят, беседуют. Мирно. Даже увлечённо. Плохо.
   Нион подошла к столику, встала рядом и стала смотреть. Не в глаза - мимо. Как будто все четверо - прозрачные, а там, у дальней стены, происходит интересное. Хороший приём. Сколько раз друиды смотрели мимо пророчицы, а она не могла ответить тем же. А вот теперь...
   Пирр взгляд узнал и прочёл в нём три важные вещи. Взгляд - подготовка очень неприятного разговора. Главная цель - не он. И - фурия в детском платье не желает начинать разговор первой. Короткое размышление навело на мысль - не говорить друидам. Зато проследить за противостоянием. И узнать, так ли хороша она в споре, когда за спиной нет головореза с мечом? А заодно и друидов оценить. Дополнительное удовольствие доставляло - что он разобрался в ситуации первым. И теперь следил за реакцией остальных. Седой поднял бровь. И только. Второй повернул голову к гостье и начал её рассматривать. Да ещё пнул под столом третьего, начавшего было рот открывать. Так пнул, что и Пирру досталось. Не сильно. Но подагре хватило - проснулась.
   Гляделки продолжались, пока мимо Нион не прошмыгнула Эйлет.
   - Посторонись, Луковка! Горячее!
   Луковка посторонилась. Вовремя - мимо прошествовала кухонная девчонка с судками. Ещё вчера - кухонная, а теперь уже и ужин подаёт легату Вилис-Тармонов. А вот у Эйлет - пустые руки. Странно...
   - Теперь так, - сообщила Эйдет, - Важных персон в городе много, и всех Кейр беседой не удостоит, а мы с сёстрами всех обиходить не успеем. Так я поприветствую, для почёта, как кровная родня Дэффида. Отрекомендую помощницу, она и будет хлопотать дальше, а я очередную представлять поведу. А иначе хоть разорвись... Ты меня слушаешь? Или витаешь где?
   - Витает, - вставил седой, - ещё как витает. Ссориться сюда пришла.
   - Ссориться? - Нион скромно потупилась, - С чего бы? Как может свет поссориться с тьмой, вода с огнём, корова с травой? Я пришла, чтобы вы ушли. И только.
   Пирр только головой ворочал. И не понимал ничего - чужой язык. Но темп и тон разговора уловить мог. От народа к народу, от языка к языку они меняются, и то, что у одних сойдёт за мирную беседу, у других будет означать предшествие кровопролития. Но если за пару дней язык выучить нельзя, то схватить характер можно и куда быстрее. Иной раз - и нескольких фраз хватит...
   - Но тьма, огонь и трава - они всегда остаются.
   - Где-то. Когда-то. Но не здесь и не сейчас. Здесь и сейчас мне хватит. Везде и вечно - забота большей, чем я.
   - Но чтобы решить вопрос о здесь и сейчас, нужно понять какая это часть везде и вечно. Присядь. И мы об этом поговорим...
   - Я буду стоять. Я не должна смотреть на вас снизу!
   Пирр слушал. И, сперва с лёгким злорадством, а потом всё с большим удивлением, отмечал - разговор выигрывает девочка. Седой друид с самого начала противостоял ей один. Два других... кузнец держал лысого да кряжистого. А тот понемногу закипал - такой человек. Если не дать выпустить из себя лишнее, можно увидеть, как он взорвётся. И выглядеть это будет безобразно. Кажется, такой исход их собеседницу устраивает. А седой пытается сбивать страсти - но ему не хватает времени. На взвешенные слова его нужно больше. Тушить труднее, чем поджигать.
   Оставалось помочь одной из сторон. Кому? Не понимая слов - не разберёшь. Но тихо сидеть и ничего не делать - неправильно. Подобные вопросы Пирр решал методом, почерпнутым у римских офицеров - он бросал жребий. Делая это благочестиво - и не нуждаясь для того в костях. Просто выбрать псалом, и номер слова. Не первое-второе, а малость подальше, там, где обсчитаешься мухлевать. Загадать число букв. Четное, нечётное... Мысленно прочесть до того самого слова. И - действовать решительно, всей волей. Уж сколько её ни есть.
   - О чём речь? - спросил Пирр у длиннорукого, - Переведи мне. Если разговор о духовных делах, то я не без пользы, да и в житейских мало-мальски разбираюсь.
   Нион не думала, что будет так тяжело. Она вообще не думала! Но если бы не давешний священник... Теперь на неё обрушились вдвоём - мягко, увещевающе. Ну что ж. Старик трус? Странно, обычно самые храбрые - те, кому нечего терять. Молодые и старые. Но первым, пусть и нужна слава, да нужна, чтоб жить. А тем, кто своё уже прожил, нужна слава, чтоб помнили их. А ей, Нион, славы вовсе не надо... Что ж. Рука под накидкой. Её ход. Жертва!
   Кинжал ударил в стол, глубоко засел в вязком дереве под носом у Пирра. Яростные глаза - в лысого, в упор:
   - Переводи: не лезь в чужую драку!
   Тот говорить не торопится. Храбр. Весело и обстоятельно храбр.
   - Ты промахнулась мимо мяса.
   Улыбка. Два слова, и она превратится в гримасу злобы...
   И голос с лестницы:
   - Луковка, не смей. Грех.
   Анна успела. Нион сыпала искрами, как костёр из еловых веток, но не дошло пока даже до кулаков.
   - Смею. Я защищаю не себя!
   Вот и урони при ней слово-другое про веру. А последнее время она часто задавала вопросы о войне.
   - Себя. Ты это она.
   Нион потупилась. Смотрит в землю. Краснеет.
   - Ты это она. Ты посмела это забыть?
   - Я неблагодарная тварь, - всхлипнула Нион, - и я была не права. Прости меня. Я могу что-то исправить?
   - Проси прощения у обиженных тобой.
   Анна убедилась, что костёр потух. Хотела добавить слов, водой залить. Но тут Нион бухнулась на колени. Перед Пирром.
   - Святой отец, прими мою исповедь. Я грешна. Я хотела убить... - и полились слёзы ручьём.
   Нион плакала, каялась, и плакала, и не знала, что именно этой исповедью напугает - не Пирра, друидов - так, что, они запрутся в комнате, и будут обсуждать происходящее. А утром явятся в пиршественный зал, и будут терпеливо ждать Анну. Для того, чтобы объявить ей о своём выборе.
   Выборе стороны в войне богов. Стороны Немайн.
   Выборе прагматичном и расчётливом. Ибо они считали себя лучшими в Ирландии, а традицию Камбрии почитали мёртвой. Но за первые же дни им довелось услышать правдивые истории о ходящей по земле богине, которая просто не могла быть поддельной или самозваной. Богине, более сильной, чем Энгус. Богине, при которой служат пророчица, равная по посвящению друиду, а по силе - каждому из них. И ученица - которая эту пророчицу связывает одним словом.
   А потом следовало торопиться к Пирру и Дионисию. Торговаться и выговаривать условия. Ибо все три замечательные женщины Камбрии - отличная триада! - называли себя христианками. Оставалось сделать вывод - церковь в Камбрии много терпимее, чем в Ирландии. И раз у них завелась крещёная богиня - почему не появиться крещёным друидам?
  
   Собравшийся, наконец, Совет Мудрых оказался зверинцем тем ещё. Сначала представители кланов грызлись друг с другом. Заниматься делами насущными, вроде дипломатии и войны, не возжелали. Вместо того вспомнили все обиды, накопившиеся за двести лет. Вспомнили и озвучили. На разные голоса. Среди тех песен прозвучала и история о том, как Немайн Вилис-Кэдман у двух горных кланов всех невест отбила. Потом занялись королями. Особенно отсутствующими. Соседи-властители смотрели на Гулидиена голодными волками. Ему-то как раз доставалось меньше всех - уже за то, что собрал эту говорильню. Скольких седых волос стоил Дэффиду такой разворот, Гулидиен не знал. И хорошо, а то б его совесть заела...
   Сам Дэффид приходил домой затемно. И всё чаще и чаще повторял:
   - Что бы я без Анны делал...
   Затем следовал длиннющий перечень всего, что почти не случилось из дурного: в основном драк и членовредительств. Что на заседания нельзя брать оружие, это он сам придумал. И обосновал: зал заседаний есть часть заезжего дома. А раз зал, так пусть в нём и действуют правила пиршественного зала. Которые, между прочим, и вышибал подразумевали.
   Хорошо ещё, что подученный принцем Рисом, да после консультаций с его женой, Дэффид объявил, что Анна, ученица сиды, вполне в состоянии приготовить волшебную воду для остужения пыла желающих подраться. Да устроил над скамьями для делегатов галереи для вышибал. Которые, при нужде, эту воду вниз вёдрами выплескивали.
   Анна преспокойно тратила на подготовку воды наименее ценные ингредиенты из своих запасов. Потому вода каждый день на запах и вкус немного отличалась... И это была не главная головная боль. Главной были фэйри. Не те, которые домашние. А пленные.
   Они так и оставались скотом короля. Продать некому - валлийцам не надо, иноземцев не наехало. Пока король держал их на положении слуг при собственном хозяйстве, да любезно одалживал в ответ на всякую просьбу горожан. Из расчёта стола и крова на время работы.
   Вот они Анну и осаждали. Зверобоя просили. Иные и по три раза на дню...
   - Ну чего тебе?
   - Зельица! Душу проверить. Не вернулась ли?
   - Утром вон один ваш пил, теперь лежит, чешется.
   - Так за меня еще сколько человек помолилось. Ну дай зельица, а?
   Пришлось валить с больной головы на здоровую. Анна хитро прищурилась - почти как сида:
   - А чего мне добрый экстракт переводить зазря? Платите. Можно серебром, можно бумагой.
   Что брать золото за волшебную услугу сида избегает, заметила давно. На то и ученица, чтобы примечать. Да это многие заметили.
   Денег фэйри взять было неоткуда. Кроме как выслужить. Или украсть. Вот только им, бездушным, рисковать хотелось куда меньше. А вдруг попадёшься? А вдруг повесят? Ладно бы эликсир душу возвращал. Так нет, только проверял наличие.
   С чьего-то лёгкого языка пошло бродить поверье, что уши у фэйри изначально, до отрезания, были острыми. Анна подумала, и решила, что шутка ей нравится. А потому, едва кормилица заикнулась насчёт показать её собственные, сохранившиеся - изобразила испуг.
   - Отрежут же сразу! - прошипела зловеще, - а байка всё равно гулять будет...
   Отомстила. Авансом. Потому как фэйри не успокоились. Точнее, не все. Многие считали долгом хоть раз в день, да улучить минутку и попросить проверить их. Христа ради. Так,что Анне уже и на улицу было не выйти без сопровождающего. Дошло до того, что, едва глаза видели до тошноты знакомых просителей, ноги сами припускали побыстрее, да тянули в другую сторону.
   Дни шли. Дэффид повадился в собственном доме сидеть на месте гостя - потому как стоять сил уж никаких не было, а ведения беседы он накушался на всю жизнь. Впрочем, от разговора под пиво - не отказывался. В тот раз рядом сидел Эмилий из Тапса, цедил сквозь зубы подогретое вино с мёдом.
   - Трактирщик, ха, - и фыркал, разглядывая образцы наконечников для стрел. Потом поскучнел, - Светлейший Давид, с этим придётся что-то делать! В империи булочники да трактирщики - самый низкий сорт свободных людей. Хуже только актёры и проститутки. Хотя за последних не уверен. Возможно, это неправильно. Но - это так, а что принято в империи, варвары склонны перенимать, не думая. Так что, подумай - нужно ли тебе, чтобы к тебе - и твоим дочерям всякий неосторожный иноземец относился с непочтительным хамством?
   - А как у вас называют главного человека в Сенате?
   - У нас сенат возглавляет магистр оффиций. А у западных римлян, пока Сенат что-то значил, был принцепс. Кстати, о той дряни, которая чугун пополам со шлаком... Что вы с ней делаете?
   И снова про оружие. Но Дэффиду запало в голову - поменять название своего ремесла. Так, чтоб иноземцы к девочкам приставать не смели. А как узрел, что в протоколах его обозначают как "ХЗД", стало ему совсем грустно.
   - А иначе никак, - пожимал плечами одолжённый у епископства для делопроизводства монах, - не успею. Колдуна вашего и вовсе унесли...
   Не колдуна, всего лишь придворного запоминателя. Но верно - на третий день совета закатил глаза и сомлел, а придя в себя, выпил несколько кружек пива кряду и выразил желание забыть всё, что на Совете слышал. Пришлось пользоваться писарями - а они за речами успевали с трудом и сокращали запись всячески.
   Так что едва Совет Мудрых постановил, что разъезжаться совсем и бросать королей без присмотра не годится, Дэффид внёс предложение. Выбрать от каждого клана по три представителя. Три -хорошее число. Один может, к примеру, с ума сойти. Двое - тоже плохо. Вдруг мнения разойдутся. Больше - накладно. А что новые люди нужно - тоже понятно. Нельзя же клану долго жить без старейшины, казначея и военного вождя? К тому же постоянно кормить за свой счёт слишком многих Дэффид не мог. Придётся кланам после отведённого обычаем срока, брать расходы на себя. О чём и объявил.
   - Без денег я никого заседать не пущу, - и прибавил фразу, которую потом принялись на камне высекать и жирным шрифтом в учебниках печатать, - Нет налога, нет представителя.
   Так появились новые старейшины, к которым удивительно быстро прилипло латинское словечко - сенаторы... И сам постоянный совет начали именовать Сенатом. А Дэффид начал называть себя принцепсом, поскольку решил, что магистр оффиций в Константинополе уже есть, а это звание свободно...
  
   Пробуждение казалось неполным, мысли ворочались вялые и неохотные. Клирик не чувствовал ничего - вообще ничего. Это было неприятно. Зато и боли не было. Как и страха. Потом пришло осязание. Тело принялось чутко ощущать - рубашку и простыню, крошку под левой пяткой, вихрение воздуха, давление солнечного света на волосы. Клирик подумал, что в таком состоянии легко бы прошёл андерсеновский тест на горошине. Обрадовался, что чувства возвращаются - и тут тело словно исчезло. Не до конца - он точно представлял его положение в пространстве, позу - но не окружающий мир. Потом ушло и это, зато рот по очереди наполнился сладким, солёным, кислым, горьким. Горечь держалась дольше всего, когда ж истончилась и рассеялась - глаза распахнулись сами собой, постреляли по сторонам, вверх-вниз - незнакомая комната, на тонком матрасе спит Луковка, подложив под голову деревянный чурбачок, рядом с ней висят два серебристо-туманных облачка. Сущности! Обе. Веки начали опускаться. Клирик сопротивлялся изо всех сил - но глаза сомкнулись, неумолимо, как аварийные двери при аварии щита под тасманийским проливом... Зато развернулись уши.
   - Подслушивает! - возмутилась одна из Сущностей, - Ты говорил...
   - Мне лучше знать моё творение! Это тестовый прогон органов восприятия. Уши шевелятся, но она ничего не понимает. Просто проверяются глаза, нос, уши. И прочее.
   - Вот именно, уши. Знаешь, как бывает?
   - Знаю. Например, некто берёт с полки не ту инструкцию. В результате запускается механизм полной регенерации организма. Которая, вообще-то, раз в десять лет происходить должна! Для омолаживания.
   - Их у тебя там много было, одинаковых!
   - Так читать нужно. Маркировки. На корешках. Я что, это тело с нуля делал, или как? Проще галактику подвинуть. Шутка ли - протоплазменный организм, не подверженный старению. Но у меня была наработочка... Взял за основу. А инструкцию старую оставил рядом с новой. Чтобы перечитывать и восхищаться - как можно превзойти самое себя. Выше головы прыгнуть. Никак не меньше, поверь.
   - Выше твоей скакануть нетрудно. Впрочем, ты этим регулярно занимаешься...
   - А ты нет? А зачем было обложку затирать? И титульный лист переделывать?
   - Так показалось правильнее. Как будто у тебя ошибок не случалось! Вспомни спор о совершенном мире! Тебе тогда славно в луже довелось посидеть!
   - Мне, да? В луже, да? А припомни муравки! Где они, а? И винтики голубые! А сейчас, если не угомонишься, я тебе задам крепкую взбучку! Я тебе...
   Клирик бы ещё послушал. А уж сказал бы! Но уши аккуратно прижались к голове, и звуки поглотила ватная тишина. За тишиной пришла боль, яркая, яростная - и уход сознания Клирик счёл бы за благо, если б успел хоть что-то счесть. Он не знал, что остался без пригляда ненадолго, из-за аккуратности приёмной матери - да из-за того, что в него с утра удалось влить немного жидкой пищи. Глэдис выносила судно. Возвращаясь, услышала голоса. В комнате больной громко и увлечённо спорили на непонятном языке. Распахнула дверь - никого, только Луковка спит в своей простенькой постели. Отказалась от Немайн отходить. Говорит, нужна буду - вот я, растолкал - и готова. Голову назад откинула, улыбается чему-то, будто на солнышке греется. Глэдис поняла - Добрые Соседи навестили. А вот на беду или на радость - неясно. С учётом недоброжелательства Гвина и Мабона - опасно. Пусть и дни уже не их - сила у старых богов ещё осталась. Значит, одну Немайн нельзя оставлять ни на мгновение.
   Потрясла Луковку за плечо.
   - Я нужна?! - сразу подхватилась та, - Что сделать?
   - Ничего. Не поспать несколько минут. Я скоро Эйлет пришлю. И Анну разбужу. Всю ночь не спала - но не друидов же звать? И - вот. Возьми.
   Сняла с пояса нож. Не оружие, конечно... но хоть что-то.
   - Держи. Защищай Немайн.
   Мелькнула мысль - нужно в комнату оружие дочери перенести. И как неправильно, что Немайн поместили в этом домике. Теперь до трактира ещё добежать надо...
   Когда перед Нион Вахан встали два сияющих облака, та неумело выставила перед ними своё жалкое оружие.
   - Уходите! - ирландское слово вырвалось само собой. Так учили, так с детства учили - ирландский язык колдовства и богов.
   - Мы не желаем дурного, - сообщило левое облако. Разумеется, по ирландски. Облака... Боги иногда принимают такой облик. И их двое. Двое! Гвин и Мабон? Отчаяние билось о рёбра, как рыба на противне. И можно победить!
   - Уходите! Я сильная! Я ватесса-пророчица!
   Поза Нион переменилась. Ноги припружинились, спина по-росомашьи выгнулась, левая рука выдвинулась вперёд, готовая располосоваться о клинок врага - лишь бы у правой появился шанс нанести удар коротким стальным когтем...
   - Я - это она! - злоба и радость, - Я Немайн! - и холм Гвина встал за спиной, как свидетель победы, - И я сильнее вас!
   - Мы хотим помочь, - объявило правое облако.
   - Вы её не тронете!
   - Мы её не тронем. Мы только оставим это, - левое облако немного расплылось вбок - над низким столиком. И из него медленно, как осенняя морось, опустилась толстая книга.
   - Книга написана понятным вам языком, кроме вложенного под окладом письма. Это письмо предназначено той, которой ты иногда бываешь. Письмо личное. А книга про то, как лечить Немайн. От всего, что бы с ней не приключилось. И про то, как ей оставаться здоровой и не болеть. Прочтешь, и будешь ухаживать за той, которой ты иногда бываешь. Так. А вот это - самой Немайн,- на пол тяжело грохнулось с десяток томов того же размера. Жалобно вскрикнули доски, - То же, что и вам, но подробнее. Этот язык знает только она. Это всё.
   - Я не умею читать! - в голове Нион билось отчаяние.
   - Уже умеешь, - сообщило правое облако, - это тебе за беспокойство. И мужество. Прощай, храбрая!
   И оба облака исчезли, внезапно и вдруг. Хлопнула дверь. Эйра только взвизгнула коротко и вскинула щит. Глэдис резко спросила:
   - Что происходит?!!
   Анна заворковала низко до хрипоты, ласково до дрожи:
   - Брось нож, милая... Спокойно, дорогая, спокойно, всё хорошо, но нож брось...
   Луковка медленно развернулась. На горящем лице холодные глаза. Не её. Улыбнулась.
   - Это были друзья, - сообщила она, - А вы - вы думать не смейте, что я Немайн повредить способна. Если я беспокою, если не нужна - могу себя убить. Её семья вы, вы её защищайте дальше.
   Развернула нож к себе. Примерилась ударить под левую грудь, меж рёбер.
   - Не смей! - рявкнула Глэдис, - Нож выбрось!
   - Я нужна?
   Нион разжала пальцы. Нож выпал, глухо стукнул о деревянный пол.
   - Мама, ты зря дала нож полубузумной. Хорошо, она не зарезала ни сестру, ни себя...
   - Нет, Эйлет, тут что-то не так... Луковка Вахан, ты почему ножом машешь? Отвечай!
   - Я - это она. Приходили боги. Двое. В сияющем облике. Кто - не узнала. Немайн дала силу, я встала против - но это были друзья! А я на них чуть не напала... Едва не убила, глупая! А они книгу принесли, и письмо... А Немайн сильная. Даже сейчас. И хорошо с ней рядом.
   Нион села на свою растрёпанную постель. Снова Луковка-недотёпа.
   - Я недоспала своё, - сообщила, отрубаясь, - сейчас ещё немного вздремну. Хорошо?
   Книга оказалась доступна только Нион и Анне - обе знали ирландский, обе умели читать. Зато желающих послушать перевод - множество. Ради такого случая и друидов пригласили - ирландский у них родной, да и буквы знали. На уровне - высечь что-нибудь на камне. То есть разобрать текст могли, но делали это медленно и натужно.
   Епископ с удовольствием занялся бы этой загадкой, которая попахивала настоящим чудом, но - дела. От необходимости заседать в Совете Мудрых его никто не избавил, так что оставалось ему отчёты викария да рассказы патриарха внимательно выслушивать, и советы ценные давать. Действительно ценные. Именно он заметил главное противоречие. Книга описывала сиду как существо плотоядное, которой и обычные христианские посты-то заказаны. Ни дня без плоти! Рыба, правда, подходит не хуже мяса. Но сама-то Немайн говорила, что ей нужно питаться зеленью, и это обычная пища в холмах. Что, судя по байкам местных жителей, похоже на правду. Книга лжёт? Или Немайн не знала, что ей есть полагается?
   Если книга неверна, то сверкающие облака - силы зла, невзирая на благообразный облик. Люцифер, в конце концов, тоже светоносец.
   Если книга верна, то понятно, от чего свалилась сида - да и в главном, в "лечении" - не расходилась ни с её словами, ни с заключениями медиков. Вопрос о кознях нечистой силы и происках врагов почти отпал, когда мэтр Амвросий констатировал, что книга не советует ничего из того, что уже бы не делалось. То есть вреда нет. Только укрепление духа врачующих.
   Как она могла не знать?
   Разве если очень сильно переменилась... Дионисию было грустно - приходилось соблюдать легенду. Не говорить же во всеуслышание, что Немайн - не холмовая жительница, а потому ей и правда нужно мясо. Болезнь же и книга безусловно несли мистический характер, и над этим было нужно ещё немало размышлять.
   Вслух епископ заметил, что неизвестно, как меняет сидов крещение. Эта версия была признана возможной всеми - но в этой версии книга в результате оказывалась подарком свыше. А облака - обликом ангелов или святых. Скажем, святой Бригиты и святой Бранвен - последняя и вовсе приходилась Немайн двоюродной правнучкой... Образ сияющих облаков для сидов был доступен, если верить друидам, и до крещения, и до святости. Следовательно, это могли быть не друзья, а враги... А в книге - неправильные способы лечения не этой, а других болезней.
   Анна по ведьминскому опыту знала - крещение на требуемую больному диету не влияет. Зато перемена звериного облика - ещё как. Так что, поговорив с друидами, убедилась - заглядывали старшенькие сиды. Родители? Ллуд и Дон?
   Друиды осторожненько намекнули на это христианским священникам. Дионисий подумал, да и решил - чудом больше, чудом меньше, а легенду поддерживать надо... и дал друиду себя убедить. Тем более, что Пирр очень уж энергично кивал... чуть голова не оторвалась. Зато, как только епископ признал версию, у него появилась возможность лицезреть работу истинно апостолького чина. По лику Пирра словно патока расплылась.
   - Из чего мы делаем вывод, что старшие из сидов поддержали КРЕЩЁНУЮ дочь против брата-язычника. Возможно, они и сами уже крещены, а то и достигли святости - в другой стране, под иным именем. Скажу более - они явно крещены, потому как не вложили знания в головы, как умеют, но доставили книгу. Друидическая традиция писание книг отвергает...
   Дионисию оставалось только восхищаться внутренней силой, заключённой в старике-патриархе. Он увидел главное - возможность проповеди. И, не волнуя себя вопросом, какая Сила подбросила книги, принялся распространять веру. Спасать заблудшие души. Даже - погрязшие. Оставалось заключить - именно такие христиане и превращают сатану в силу, что хочет зла, а творит благо.
  
   Немайн страдала точно как написано. И стадии меняли друг друга в указанной очерёдности. Теперь была спокойная - "воды мудрости", как обозвал это Харальд. Кажется, он сочинял сагу о тяжёлой доле богинь, и каждой очередной напасти придумывал красивый и малопонятный кеннинг. А без поэтики - так на сей раз это было именно недомогание, а не болезнь. Месячное очищение. Только, по книге, у наставницы выходило скорее десятилетнее. Анна улыбнулась. Ведь не произойди у Немайн смена звериной ипостаси, ещё несколько лет такого бы не было. И Анна уверилась бы, что наставница, несмотря на все свои столетия - подросток.
   На коленях лежал загадочный фолиант, написанный меленько и очень разборчиво. Глаза в который раз пробегали строчки про финал болезни. Она это место часто перечитывала. И решение Дэффида - запереть больную покрепче - нравилось ей всё меньше и меньше. А теперь из Немайн вместо слизи выходила чистая кровь, а значит, до возможной ошибки оставались уже не дни - часы.
   Засунула гордость подальше и поймала Эгиля. Изложила. Предупредила, чтоб никому. Тот деловито кивнул. Потом сложил руки на груди. Пальцы забарабанили по предплечьям - сильные, толстые - и быстрые. И барабанить было по чему... Анна напомнила себе, что из семьи ушла временно, и намерена вернуться к детям. И что три месяца без мужниной ласки - не повод. Иные годами ждут. Тем более, когда наставница очухается, можно будет у неё на денёк-другой отпроситься. И не млеть от северного варвара. Который - вот счастье - ничего этакого не заметил. Кроме, разве, груди. Которую и сейчас с видимым удовольствием рассматривает. Что не мешает ему думать - редкое свойство для мужчины. Ох, и опасный же человек этот корабел!
   - Нельзя её запирать, - заявил наконец, - ты права.
   - Сама знаю, что права. И Луковка знает. Но нужно же Дэффида убедить.
   - Это просто, - заметил Эгиль, - к вам в Дивед росомаха и не забредает почти, а у нас в Норвегии она живёт. Вот я про них и порасскажу. А там пусть Дэффид с Глэдис сами решают...
   И ушёл. Рассказывать. В результате Немайн перенесли в "Голову", устроили поудобнее. И принялись ждать... А Дэффид закрыл трактир. Выпроваживая нужных - и не очень - людей из пиршественного зала, объяснял:
   - Сегодня Самайн, а у нас в доме сида.
   Это вызывало полное понимание. Для иностранцев повторял:
   - Моя дочь немного не в себе. Такой день.
   Валлийцы немедленно начинали рассказывать страшные истории свежим людям. Припомнили всё - самое замшелое и невероятное. После чего пугались сами. Потому как следующая история в том же духе должна была стать известной уже назавтра. От сиды на день Всех Святых следовало ждать - чего угодно. Недаром от добродушных, в общем, Славных Соседей в этот день валлийцы прятались, как могли. Тем более, нашлось кому подогреть страхи.
   - Зверь выйдет! - возглашал Харальд, - Кожа мёда поэзии поведала: этот день владычица берегов крови земли проведёт пастушкой волков!
   Эгиль добавил от себя по-простецки:
   - Книга говорит, она не берсерк... Лучше! Берсерк себя видит зверем, а людей - людьми. А она...
   И молчал многозначительно. А потом пять ворот заезжего дома затворились, оставляя его наедине с судьбой. Немайн проснулась от далёкого хныканья. Её маленький! И не обратила особенного внимания на тихо ворчащих существ. Это были свои существа, правильные. Сородичи. Которым самое место рядом. Интереса не было - главная забота очнувшейся от болезни матери - детёныш. Проведать, прижать и не отпускать! И дорога - знакома! Пусть инстинкт глазам и не очень доверяет, но половицы под ногами шелестят - правильно идёшь. Чуть слышно скрипит дверь. Три лица. Три дыхания. Три стука сердец. Её дитя. Две самки. Захотелось ощериться, но это желание сразу ушло. Одна из самок, что забилась в угол, пахла молоком... и от маленького тянуло так же. Другая стоит, не шевелясь, сердце бухает громко, часто. Лает отрывисто:
   - Немайн? Дочь?
   Слова проскочили мимо сознания, тон сида поняла. Ласка, беспокойство. Успокаивающе-просительно поскулила в ответ. Если отдаст маленького... Инстинкт подсказал - может не отдать. Начала подниматься ярость - и сразу спала. Запах успокаивал - дети у неё свои есть, и не все выросли, и много. Нельзя нападать, нельзя. А та, наконец, протянула зачем-то замотанного малыша, и выше радости доставить не могла, не могла стать роднее. И её руки... руки были знакомы. Руки... заботились о Немайн! Долго, много дней. Не одни, среди других. И о маленьком заботились. Изнутри всплыло - ей можно! Вот именно ей можно! На глаза навернулась влага. Выразить благодарность, выразить нежность... Слов не было, и не было нужно. Хватило - потереться щекой о щеку. Лизнуть. Ласково прихватить зубами за ухо. А остальные нежности - потом, потом. Главное - детёныш. Запах правильный, здоровый. Какая она хорошая! Сохранила. Лизнуть в нос. Она смеётся. Она поняла, ей нравится! Ещё раз! А остальные нежности - на потом.
   Быстрый подъём отнял последние силы. Но - организм оставался здоровым, нора казалась прочной и безопасной, ото всего тянуло надёжностью и теплом. Нужно идти за кормом, восстанавливаться. Куда - известно, тут есть место, где всегда можно поесть. Тем более, нос подгоняет в ту же сторону! Там есть запасы! И многие уже испортились. Но, если нужно, сойдёт и падаль. сида прижала к себе сына и двинулась на запах.
   За спиной обеспокоено бухнул тяжёлый голос самца:
   - Глэдис, ты чему улыбаешься? Росомаха шастает по дому... Дикий зверь! Я Эгиля попросил аккуратно пройти позади. Он знает повадки, не обеспокоит, но будет недалеко.
   - Не надо, дорогой. Зря мы боялись. Она сейчас зверь, да. Но этот зверь нас всех знает и любит. Вот и все сказки о росомахах! Не будет она шипеть на мать и рвать своих сестёр...
   И тут снизу, из кухни, раздался девичий вопль. Голос Гвен! Не испуганный. Возмущённый.
   - Майни! Майни, прекрати! Ты что делаешь?! Она даже не пропиталась! Она сырая! Ты плохая, ты мерзкая! Я зачем рассол на тмине готовила?
   - Печени в вине, "как у греков", на ужин не будет, - констатировала факт Глэдис.
   - Будет, - возразил Дэффид, - всё она не съест. Не влезет.
   Дэффид ошибся. Желудок у сиды был ещё новенький и рассчитанный как раз на случаи, требующие быстрого отъедания. Растяжимый. Выглядеть она сразу стала не худышкой, а беременной. На не очень поздней стадии. А ещё сильно перемазалась в телячьей крови. Зато - была сыта. Оставалось найти местечко поукромнее. И... внутри бились смыслы, которых сида не понимала. Кроме потребности - найти. И комбинации запахов и звуков, зачем-то в сопровождении зрительного образа. Как будто самку-подростка из собственной норы не узнаешь, не рассмотрев!
   Сиан родители велели запереться. С самого утра. От греха. И для собственного успокоения. Понимали - если что, дверь спасти может разве случайно. Богиня-берсерк... Запах учует, а там - что есть дверь, что нет её. Выходило - заперли не от озверевшей Немайн, а от самой себя - чтобы не раздразнила росомаху. Ещё весной Сиан бы попросту надулась. Не меньше, чем на неделю. А вылезла бы - немедленно. Но на этот раз - честно сидела у задвинутого засова. На душе скребли хорьки. Вместо обещанного праздника - осадное положение, а сида, посулившая веселье, страшно заболела. А обещала, что будет веселиться вместе с сестрой на Самайн. Вот и верь, что сиды никогда не врут! Правда, об обещании - вспомнила. Сразу, как Сиан задвинула засов - постучалась Луковка. Которая временами Майни. Протянула тыкву с дырочками - очень похоже на голову и глаза.
   - Это тебе на Самайн. От бог... от младшей сестры!
   - Что? Тыква с глазами?
   - Не знаю. Сказала - сделать, подарить тебе. Пошла на кухню, взяла у Гвен тыкву... Как раз свежий урожай, сегодня последний день сбора. Я глаза прорезала, принесла. Держи! Игрушка, наверное.
   - Спасибо, Они. А как ею играют?
   - Не знаю. И наливку по таким мелочам, извини, пить не буду. Крёстная говорит - язычество и грех. Сестра проснётся, сама у неё и спросишь...
   И убежала. Так что обиды на Немайн не было. Была обида вообще. Вселенская. Сиан как раз раздумывала, просто грустить или поплакать, когда в дверь поскреблись. Тихонько и немного жалобно. Угрозы в этом слышно не было.
   - Кто там? - спросила Сиан, как родители учили. То есть - разговаривать ласково, но дверь не открывать.
   В дверь поскребли ещё раз и подвыли чуть-чуть. Высоким голосом, знакомым.
   - Майни? Это ты?
   - У-у-у-о, - согласно, и царап-царап.
   - Майни, ты правда озверела?
   - У-у-у-а, - печально. Царапанье стало неуверенным.
   - Майни, мне велели тебя не пускать.
   - У-у-у-и, - жалобно. И тихие шаги - прочь.
   Сиан не выдержала. Оттянула засов, открыла дверь. сида странно упругой походкой, слегка выгнув спину, уходила по коридору. Показалось - сзади широкий пушистый хвост покачивается. Со следующим ударом сердца оказалось - никакого хвоста. Просто складка на юбке.
   - Майни, не уходи.
   Немайн медленно, сверху вниз, развернулась - сначала голова, потом туловище, потом, прыжком, ноги. Одёжка в крови, из уголка рта стекает. Мама что-то такое рассказывала - у Майни кровь уже шла, и носом, и ртом, и всяко... На руках - сын.
   - Тебе плохо? Сейчас до постели доведу, позову, сбегаю. Сейчас-сейчас...
   От самки-подростка - изнутри всплыло: "родная" - правильно пахло. Прямой взгляд в лицо. Та, что надо! Что делать с ней, непонятно - чувство неправильного отпустило, чувство правильного молчит. Но место, в котором она сидит - отличное, сухое и достаточно тёмное. А внутри много тёплого и мягкого! Почему-то двумя половинками. Инстинкт говорит - неправильно. Но поправимо, половинки легко сдвинулись вместе. А подстилка хорошая. Можно свернуться калачиком вокруг детёныша. И заснуть. Сытый организм напоминал - пора отдохнуть, пусть желудок работает. Та, что показала славное место, забеспокоилась, попыталась убежать. Глупая, зря, всё хорошо. сида успела ухватить её рукой. Успокаивающе поворчала. Та вроде поняла, села рядом. Могла и прилечь, места снаружи осталось достаточно. Ухо! Чешет за ухом. Приятно. Погладить руку. Глаза слипаются. Снаружи снова дождь. Осень. Много отъевшейся за лето добычи. С утра займёмся. Той, что за ухом чешет, надо бы побольше вкусного выделить. Шариков тех мясных, вкусных, или вот гладкого, которое в воде с запахом травы плавало. Той, что кормила - побольше. А той, которая защищала маленького - надо бы и лучшее. Вот только она главная, делить ей. Решение: проследить, чтоб себя не обидела.
   Спать - помешали. Хлопнули дверью... Поднять голову, зевок вышел непроизвольно. А, свои. Можно спать. Сквозь дрёму - непонятное, успокаивающее, баюкающее ворчание.
   Эгиль ходит за Немайн - на расстоянии. Вежливой тенью. Вот, и к Сиан пришёл. Так и застал - Немайн калачиком, вокруг маленького, а Сиан ей уши мнёт. А сида довольно урчит.
   - Всё хорошо, я вижу, - разъяснил себе очевидное, - но я вам составлю компанию. Никто не против?
   - Урру? - сонно.
   - Составь. А как ты папу с мамой уговорил, чтобы Майни под замок не садить?
   - А истории им рассказал. Такие, которые частью сам видел, частью по следам разобрал. Не сам, а хорошие охотники - при мне.
   - Расскажи и мне.
   - Отчего не рассказать? - Эгиль набрался храбрости и погладил по голове ту, которая сейчас была росомахой. сида проснулась, приподняла голову, потёрлась о руку щекой. Оборотень не зверь - тело остаётся человеческим, а вот душа... Ясные серые глаза. Умные - но немые. До завтра. Она ничего не вспомнит... Немайн намерилась спать снова, а Эгиль завёл неторопливый охотничий сказ. Не совсем тот, что родителям. Без некоторых подробностей, - Начать с того, что запереть росомаху нельзя. Можно убить или покалечить. Но любой запор или узел ей уступил. А нет - выйдет через пол, потолок. Или сквозь стену! Но - выйдет. А потом... Если росомаха на кого-то сердита всерьёз, шансов у него нет. Затравит. При этом если зверя не обидеть смертельно - нападать не станет. Если огорчить слегка... Разгром в доме, как если бы его брали штурмом. Росомаха вообще - зверь очень домовитый. Оттого и в человеческих жилищах хорошо разбирается. Был случай. Повадилась у одного охотника росомашка добычу из силков таскать. Любимое её занятие, замечу. Ну, тот в восторг не пришёл, хотя зверюга ему попалась правильная - брала каждую десятую птицу, и точка. Дань, за то, что на её земле охотится. Охотник пожадничал. Не столько даже добычи, сколько самих ловушек. Лапы у росомахи знаете, какие. А уж когти... Так что открыв ловушку она её, понятно, ломала. Причём приманку никогда не жрала, ни-ни. Соображала, когда нужно прийти за крупненьким.
  А охотник наш спать уже не мог, с открытыми глазами ночевал, и в глазах у него стояли серебряные марки, недополученные за куниц и соболей. Решил росомаху извести. Ну, она это не сразу поняла. Сначала хотел он извести её ядом - чтобы шкуру не испортить. Достал из ловушки куницу, не пожалел, брюхо распорол, гадости, по случаю у волхва прикупленной, насовал туда и принялся ждать, когда за сотню маленьких шкурок зверюга расплатится одной здоровой. Дождался он только того, что куница та совсем заледенела - а зимы в Норвегии, как я говорил, суровые. Снег выпадает и лежит. А не как тут.
  Понял - не будет росомаха жрать отраву. Тогда решил её заохотить сам - с луком, с рогатиной. И с большой собакой. С маленькой нет смысла. Кроме как от собаки избавиться, так на то более простые способы есть. Забыл, что по сути своей росомаха есть очень большой хорь. И получила его псина копчиком в кадык. Точнее, вонючую струю в нос. Сам он росомаху в тот раз и не увидел - только услышал как собака ноет, поспешил - а та, скуля, навстречу, да носом в штаны. В общем, штаны выбросить пришлось. А от собаки попахивало потом долго. А без собаки искать в лесу росомаху... Можно. Возле своих ловушек. Но ловушек много, человек еле-еле их обходить успевает. А росомаха успеет три раза - да у неё и другие дела есть, ей-то серебром за шкурки не платят. Ну а и встретятся у одной ловушки, так что? Эту шкурку росомаха охотнику оставит, а сама бочком, бочком - и к следующей. Бегает-то быстрее человека! А эта бегала и быстрее лошади.
  Сиан припомнила сказки Анны о Махе. Которая приходилась Немайн - ой, забыла! - внучатой племянницей. А Мабону дочерью. Которая бегала быстрее лошадей - да вот беда, её заставили бежать беременной. И всё из-за дурацких ирландских обычаев и похвальбы мужа... А Эгиль продолжал:
   - Вот только есть такая штука, как воля богов. Везением и не назовёшь. Встретились они. Росомаха как раз убирала попавшую в ловушку рысь. Добыча большая, бросить жалко. А пришлось, как стрела над головой свистнула. Вот тогда до росомахи и дошло, что на неё охотник затаил. Что убить хочет - не поняла ещё. Решила, что гадости делает, с угодий желает выжить. Ну тут - кто кого!
   И начала рыже-бурая веселиться. Для начала все ловушки стала пустить. Все! Иногда только не успевала. Поначалу рядом прикапывала, так, что найти нетрудно - предупреждала. Тот не понял. Так что уносить добычу стала она подальше. А там и в сарай наведалась, где у охотника на морозе меха лежали. Чтоб шкуры не выделывать, и чтоб не сгнили. Всё разорвала в клочья. В маленькие клочочки, меньше беличьих хвостов, которые никакой цены не имеют.
   Охотник понял - или он, или медведь трупов. Убил кабана - в одиночку, рогатиной. Головой наживил ловушку, остальное уволок к себе. А росомаха не дура. Знает, что кабаньи головы отдельно от туш по лесам не бегают. Подскакала - а она скачет, как лошадь в галопе. Лапы при этом след в след ставит. Получается, будто на двух шла. Ну, если осмотреться хочет, и точно, встаёт на задние. Увидела голову, притормозила, стала троить - то есть иногда не попадала след в след, то одной лапой, то другой. Заволновалась, значит. Посмотрела, покумекала. Догадалась - где рвануть, где стукнуть. В общем, была ловушка - нет ловушки. Голову съела. Принюхалась. Учуяла след, по которому охотник тушу тащил - и туда. А кругом снег, и толстенный. Ну, она не проваливается, лапы широкие. Долго, коротко - а вот она, изба охотника. И склад, на который он повесил новенький и очень дорогой римский замок. Привезли откуда-то, вот как бы не через Дивед. А всё равно через четвёртые руки, четыре купца прибыль взяли. Представляешь, сколько у нас такая штуковина стоит? Замок этот я видел - росомаха долго когтями ковыряла. Не просто рвала, а именно ковыряла в отверстии для ключа. Будь у неё лапищи потоньше... Открыть не смогла, а тут уже утро, охотник скоро проснётся. Ну, она к поленнице. Та как раз жердями была подкреплена. Вот дверь она парой таких жердин и подпёрла. Оконца маленькие, человеку не пролезть. Не то, чтоб охотник приступа боялся, а для тепла.
   Ну а сама стала разбирать крышу в сараюшке. А охотнику пришлось - в доме! Пока проснулся - от грохота, пока понял, что через дверь не выйти, пока верх разбирал, туша в лес переселилась.
   Стреху разбирать - к покойнику. Ну да охотник белолобую в покойники записал. У них, у росомах, как бы повязка на лбу - у кого жёлтая, у кого рыжая, почти и не заметная, а у иных вовсе белая. А ещё шлея по боку, тоже светлая. Сделал лучшую ловушку. В такие росомахи попадаются. Те, что поглупее - всегда. Да и эта... Пришлось охотнику дерево расщепить, да распереть половинки. Заложить между тушку заячью, и ждать.
   Сделал свое дело и спать пошёл. Спал и видел во сне, как наглая зверюга воет, насмерть сжимаемая половинками дерева. Не учёл одного - если дотянуться когтями до дерева и изо всех сил рвануться вверх и только вверх, пока не хрустнули рёбра, пока осталась сила от последнего вдоха - то вырваться можно. А в маленькое окошко, в которое человеку не влезть, росомаха проникнуть может.
   Она будить охотника не стала. Так и полоснула по горлу во сне. Мы его так и нашли - улыбающимся. Добренькая она, росомаха. Я бы непременно разбудил врага, прежде чем убить. Чтобы тот прочувствовал. А ты?
   - Не знаю, - сказала Сиан, - Не знаю. Но на Майни это похоже. И страашно!
   Эгиль кивнул.
   - Оборотень всегда похож на свою звериную форму. Даже когда человек. Но росомаха это не всегда пакости и месть. Вот могу рассказать, как росомаха на хуторском подворье жила. Щенком её подобрали, молочным и слепым. И дёрнула хуторянина нелёгкая вырастить её при доме, как собаку. Волчья порода, говорит, людям служит - пусть и эта порасстарается. Так и оставил. Сначала в доме держал. Потом стал во двор выпускать. И, знаешь, безобиднейшее вышло существо. То есть действительно безобидное - ни оно, ни его. Петух задирался - тыльной стороной лапы отмахнулась. Далеко летел, куры так не умеют... Одна беда: жрать - прорва бездонная. Ей не жалели, даже и мяса. И то, бывало, не хватало. Ну, она своё на скотном дворе добирала. Не то, что ты подумала, нет. Что у лошадок в тороках, что у свиней в корыте - это да, а чтоб саму скотину тронуть - никак. И всякий человек к ней привык.
  В хозяйстве с неё проку никакого. Днями спит, ночью ходит. Часто - по крыше. Ещё любимое занятие было у неё: снаружи в окна заглядывать. Висит на когтях снаружи и сквозь пузырь пытается рассмотреть - а чего там внутри творится? Нет, чтоб внутрь зайти, посмотреть. Хотя спала в доме.
  Безобидная, я говорил? Было одно исключение. Собаки. Всех на хуторе извела. Не успели они до неё до маленькой добраться - а уж как старались. Знали, смерть растёт собачья... Ну и потом - если кто приезжал с собакой, уезжал, стало быть, без. И ведь козла бодливого - не задрала. На стенку от него, бывало, взлетит и смотрит сверху насмешливо.
  На охоте... Ну, тут и хорошо получилось, и плохо разом. То есть мяса - полно, а вот шкуры... И дохлятину часто приносила. Притащит кусок с душком и смотрит гордо - вот, мол, какая я умничка-добытчица! На крыше любила лежать, на солнышке. Как хозяин идёт - прыг ему на шею. Пока щенком была, и хорошо. А как выросла? С ног свалит, в прах земной вобьёт и ну лизаться. И над гостями любила такие шутки шутить. Как никого на месте удар не хватил - не знаю. Но я вот под неё попал, да. Так испугаться не успел. А потом - поздно было. Чего пугаться, если тебе рожу облизывают? Вот отплёвываться и громко ругаться - это да, так в этом главное росомашье удовольствие и состояло.
  И кончила хорошо. Со славой. Налёт был на тот хутор. Росомаха сначала подумала - гости, прыгнула... А ей стрелу в бок! Четверых порвать успела. Топором, видишь, от неё не отмашешься, вёрткая, кто рядом стоял, да отскочить не успел - все легли. А хутор отбился. Так хозяин росомахи потомству своему заказал на них охотиться, а буде щенок попадётся - вырастить. Вот так...
  Норманн ещё раз посмотрел на сиду. Та сладко посапывала. Скоро сон перейдёт в забытьё. Тогда Немайн перенесут в её комнату, и от странного Самайна у неё не останется даже воспоминаний.
  
  Вечером, в час, когда на небе расцветают звёзды, сида встала с постели. Некоторое время стояла, прислушиваясь к чему-то внутри себя. Подошла к столу, опустилась возле него на пятки. На столике лежало письмо. Ровные строчки. Нерождённый язык... Провела рукой по листу. Бумага... нет, папирус. Плотный. Лёгкая шероховатость чернил вдруг принялась вторить глазам, очертания скользящих под пальцами букв кириллицы оказались узнаваемыми. Строчка-другая - выучить ощущения - и можно будет читать наощупь. Сначала медленно и с ошибками - а потому - не сейчас. Но навык стоит тренировать. А теперь - само письмо! "Доброго времени суток - я не знаю, когда ты очнёшься. Зато знаю, что мы виноваты в твоей болезни и нарушении планов. В первую очередь, конечно, вина лежит на мне - не пришло в голову проследить за некоторыми действиями Сущности-Б. Инструкция, которую эта в высшей степени одаренная, но в ещё более превосходной степени безалаберная личность дала тебе прочитать, относилась к другому, хотя и схожему виду. В результате неверный режим питания и довёл тебя до нынешнего состояния, которое, впрочем, никоим образом не плачевно. Также полагаю уместным разъяснить занятую мной позицию в истории с византийским кольцом. Эта вещь должна была заменить собой кольцо сил священника. Вообще, выбрав православное христианство, ты задала нам задачку, именуемую женщина - православный священник. Которая разрешается достаточно просто, если вспомнить, что восточно-римские императоры при коронации возводились в священническое достоинство. Или в очень близкое к тому. Так что если тебе вдруг приспичит лезть в алтарь, знай: епископ Дионисий наверняка пустит. Также ты ты имеешь право участвовать в Соборах.
   По размышлении, и считая уместным принести извинения за Сущность-Б, ибо прямых наверняка не последует в связи с неистребимой несносностью этого существа, замешанной на нежелании признавать ошибки, мне пришло в голову, что было бы справедливо как-то компенсировать тебе нанесённый вопиющей некомпетентностью коллеги моральный ущерб - но не нарушая условий пари. Искомое решение удалось найти, припомнив, что сиды не врут, а также твою беседу с Анной на колокольне. В результате с согласия Сущности-Б в генетическую модель твоего организма внесены некоторые изменения, касающиеся размера молочных желез. За образец взяты соответствующие органы твоей ученицы. В качестве дополнительного руководства мною были приняты медицинские справочники и произведения искусства вашей родной цивилизации, а также собственный, вполне безупречный, вкус. В результате предусмотрены некоторые логичные отличия от прототипа - например, соски кормившей женщины у нерожавшей девушки сочтены неуместными. Полагаю, грудь начнёт расти сразу же по окончании обновления организма. Искренне надеюсь, тебе понравится. Сущность-А".
   Немайн скривилась. Понравится... Болеть же будет. И долго. А нужна ли ей такая красота? А, пропади всё пропадом - нужна! А вот ещё листок. Подложен под первый. Тоже послание. "Приветствую, коллега! Да, коллега - я тоже в некотором роде инженер, и между прочим, именно я занимался вашим землеустроительством. Увы, на сей раз Сущность-А - дотошнее и зануднее существа я не знаю - снова меня уела. Что происходит очень часто, ибо в вопросах банальных гений ограничен, а вопросов требующих гения, куда меньше, чем вопросов, требующих простой методичности. Я не извиняюсь. Я объясняюсь, ибо вы сами заставили меня сделать чужую работу - а такого рода вещи я всегда делаю из рук вон плохо. И - для восстановления чистоты эксперимента, подорванной вашей болезнью по вине Сущности-А, я решил сделать для вас нечто полезное - а именно несколько расширить языковую и алфавитную базу. Полагаю, вы найдёте это более полезным, чем косметические изменения фигуры. А ещё я не тыкаю без нужды. Сущность-Б".
   сида раздражённо дёрнула ушами. Всё это казалось далёким и не особо важным. Важным был ребёнок. Клан. Народ. Вопрос: жизнь или игра, некогда волновавший Клирика, решился сам собой. сида чуть мечтательно улыбнулась, вспомнив человека, которым была в прошлой жизни. Этот человек ей нравился. И казался очень родным и знакомым. И даже оставался большей частью её нынешней. И всё-таки - она стала собой, а он - исчез, как исчезает гусеница, когда бабочка покидает кокон... До перестройки организма был Клирик в теле эльфийки. Теперь - эльфийка - нет, сида! - с памятью и душой, доставшимися от Клирика. Обратной же дороги не было.
   Немайн призадумалась. Но поразмышлять о собственной странной судьбе не вышло. Раздался шелест приоткрываемой двери. Знакомое дыхание, знакомое сердце, знакомые шаги. Сиан. Младшая старшая сестра.
   - Майни, ты проснулась! Майни, ты снова ты? Ты расскажешь, как играть с тыквой?
  
  
  
  КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
Оценка: 6.32*47  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"