- Иди отсюда! Если бы знала, как ты мне надоела! Жужжишь, как муха неотвязная. Скоро я от тебя избавлюсь?
Кот, живущий у них дома, тихо ускользнул в дальнюю комнату и забился под диван, чтобы не попасться под горячую руку, поэтому даже не вышел попрощаться с готовящейся уходить хозяйкой.
Разговор продолжался, потому что вечером сын как всегда будет пьян, а в таком состоянии к нему нельзя будет подступиться, и в итоге Людмила Павловна вышла из дома со слезами на глазах, с сильно бьющимся сердцем, чувствуя, как от неё на несколько шагов распространяется запах валокордина. Подобные сцены теперь повторялись ежедневно, но привыкнуть к этому было невозможно, и сейчас ей было горько и обидно.
Два года назад Людмила Павловна отметила свой пятидесятилетний юбилей. Она получала неплохую по нынешним временам зарплату, но из-за давно уже нигде не работающего сына не могла пригласить сослуживцев в ресторан. Вместо этого она напекла пирогов и тортов и устроила в своём отделе настоящий пир. Все ели с большим аппетитом, что не помешало им позже шептаться о скупости юбилярши. Обычно люди не входят в чужое положение, тем более, что Людмила Павловна не имела привычки делиться своими бедами и заботами, а их было немало.
Людмила Павловна вышла замуж не молоденькой девушкой, сразу после школы, а после института, когда была уже разумной девицей, вроде бы, способной здраво рассуждать. И к мужу она испытывала не слепую любовь, закрывающую глаза на все недостатки, а большую симпатию и разумное желание свить крепкое и уютное семейное гнездо. Сама она была из непьющей семьи, поэтому для неё было потрясением, когда муж напился в первый раз, а это случилось через две недели после свадьбы. Муж поклялся, что это вышло случайно, она поверила раз, потом другой, третий, а когда родился сын, а пьянство и клятвы, неизменно следующие после протрезвления, не прекращались, она верить перестала и, осознав, что не потянет двойную нагрузку в лице мужа и сына, выбрала сына. После развода она не стала добиваться от пьяницы алиментов и начисто вычеркнула бывшего мужа из своей жизни.
Теперь все её помыслы сосредоточились на том, чтобы её сын ни в чём не нуждался и не чувствовал себя обездоленным. Он имел лучшую одежду, чем его друзья, лучшие игрушки, лучший компьютер, мобильник и всё, что только могла представить фантазия ребёнка. Но ребёнок рос, и его потребности росли вместе с ним. Людмила Павловна дневала и ночевала на двух работах, чтобы её сын потом, когда вырастет, не упрекнул её в том, что рос безотцовщиной и был лишён детства.
Иногда её приглашали в школу, жалуясь на какие-то проступки сына, но Людмила Павловна видела своё предназначение в защите своего детёныша от любых неприятностей и скоро отбила у учителей охоту выражать недовольство её сыном.
У неё был чудесный сын, и она долго считала себя счастливой, несмотря на хроническую усталость от погони за деньгами, пока внезапно не обнаружила, что живёт в одной квартире с взрослым, грубым, эгоистичным незнакомцем, а не с прелестным ребёнком, которого в течение нескольких лет видела считанные часы в неделю. Открытие было пугающим и непоправимым. Теперь она с ужасом подлавливала всё новые и новые отвратительные черты его характера. Он плохо учился, еле-еле окончил школу, переходил с одной работы на другую, ища большой заработок, нигде не задерживался надолго, а потом начал пить. Жизнь Людмилы Павловны превратилась в сплошной мрак.
Дома было очень плохо, но и на работе с того памятного юбилея стало не лучше. Людмила Павловна не была глупа, и она чувствовала, что сотрудники остались недовольны устроенным на рабочем месте праздником. Она утешала себя мыслью, что они молодые и глупые, не наученные жизнью, думающие лишь об удовольствиях, танцах, ресторанах и особых развлечениях для сотрудников, названных новым для неё словом корпоратив. Сама она на таких корпоративах не бывала и считала их чем-то неприличным.
Примерно в это время она упала, зацепившись ногой за корявое деревце, росшее на тропке, протоптанной через заднюю часть двора, не предназначенную для прохода, но удобную для тех, кто хотел сократить путь. Ведь известно, что дорожки для людей чаще всего делают не там, где они по-настоящему нужны. Это деревце, неизвестно по какой причине выжившее, несмотря на то, что на него постоянно наступали, совершенно искривив его ствол, вызвало у упавшей и сильно разбившей колено женщины почти ненависть. С тех пор она очень осторожно проходила мимо него, удивляясь, почему до сих пор его не срубили или не сломали. Зимой казалось, что эта кривая палка уже никогда не покроется листьями, но весной откуда-то неизменно появлялись и лопались почки и нежная зелень покрывала немногие уцелевшие ветки. Людмила Павловна с неприязнью поглядывала на это чудо выносливости.
Потом пришла настоящая беда. Старый директор офиса ушёл или его ушли, в этом Людмила Павловна так и не разобралась, а новый директор оказался симпатичным, молодым, ухоженным человеком, строгим и серьёзным, умеющим разговаривать и мягко, и вежливо, и строго, в зависимости от обстоятельств. Больше всего Людмиле Павловне понравилось в нём умение как-то очень ловко вворачивать в речь специальные учёные словечки. Сама она была опытным, знающим бухгалтером, но никогда не умела свободно употреблять профессиональные выражения. Одно дело - когда отдаёшь распоряжения подчинённым, а она была заведующей бухгалтерией, а другое - когда говоришь с людьми, далёкими от тонкостей бухгалтерского дела. Молодой директор с самым непринуждённым видом жонглировал специальными терминами, заставляя посетителей подавленно молчать, кивать и делать вид, что им всё понятно.
И вот с приходом молодого директора и началась чёрная полоса в жизни Людмилы Павловны. Не прошло и года, как Юрий Петрович, как его звали, стал обращаться с главным бухгалтером как-то странно, словно ему было неприятно видеть её у себя в офисе. Людмила Павловна утешала себя тем, что она старейший работник, опытнее которого не найти, поэтому её положение в конторе незыблемо, но неприятное чувство не проходило.
А тут ещё ежедневные скандалы дома. Она знала, что разговор об устройстве сына на работу ничего хорошего не принесёт, но не могла заставить себя молчать, убеждала Мишу взяться за ум, перестать пить и начать, наконец, работать, в ответ слышала заявления, что она не даёт сыну жить, надоела и он мечтает от неё избавиться. Жестокие слова доводили её до слёз и сердечного приступа. Когда ей стало плохо в первый раз, Миша смутился, но потом он привык к тому, что матери после разговора с ним бывает дурно, считал это притворством и ещё больше раздражался.
Вот и сейчас Людмила Павловна медленно шла по двору, прижав руку к груди, словно могла таким образом успокоить колотившееся сердце. Она осторожно переступила чрез лежащую на земле часть искривлённого стволика, покосилась на упрямо зеленеющие ветки и... почувствовала внезапное уважение к удивительной жизнеспособности этого чуда растительного мира. Вот ведь, и топчут его, и ломают, и задевают полами одежды, а оно растёт себе и не погибает. На обратном пути с работы домой её глаза уже почти с нежностью обратились на зелёные его листочки.
- Берёзка, как поживаешь? - тихо спросила она и даже слегка погладила запылённую веточку.
Это не была берёзка, да и трудно было определить, к какой породе принадлежало это деревце-инвалид, но почему-то Людмила Павловна не могла подобрать другого слова.
- Доброе утро, берёзка, - поздоровалась она на другой день. - Как поживаешь?
Женщине казалось, что деревце сочувствует её горю и радо её видеть. Теперь, если не было других прохожих, она два раза в день говорила своему странному другу ласковую фразу. А если кто-то был рядом, то она молчала и будто невзначай гладила зелёные листочки. Ей стало казаться, что её берёзка в чём-то похожа на неё, так же стойко переносит горе и живёт вопреки всему.
- Людмила Павловна, зайдите к Игорю Петровичу, - раздался однажды в телефонной трубке манерный голос Оли, секретарши.
Людмила Павловна сейчас же отправилась в кабинет директора, захватив с собой квартальный отчёт.
- Садитесь, - обронил молодой начальник, окинув её опрятный старенький костюм брезгливым взглядом.
- Вот отчёт... - начала было главный бухгалтер.
- Я вызвал вас по другому поводу, - неохотно начал директор.
Людмила Павловна не знала за собой никаких грехов, но сердце её внезапно заныло.
- Вы, наверное, замечали, что вы старше всех не только в вашей бухгалтерии, но во всём офисе? - неожиданно спросил Игорь Петрович.
Людмила Павловна растерялась.
- Да, я опытнее всех... Давно работаю... Много повидала... - бормотала она, не находя слов.
- Ваш опыт, конечно, очень важен, но в офисах другого типа, - прервал её лепетанье директор. - Для нас требуется немного другое. Видите ли, всё в современной жизни меняется слишком быстро, в вашем возрасте трудно угнаться за инновациями. Не подумайте, что я вас увольняю. Пока. Но я советую вам присмотреться и поискать себе новое место работы, там, где вы можете полнее раскрыть свои таланты и принести максимальную пользу.
Людмила Павловна вышла от него как в тумане. Молодая секретарша свысока оглядела её и ничего не сказала, а бедная женщина только сейчас обратила внимание, что слишком короткая и слишком обтягивающая юбка ярконакрашенной платиновой блондинки представляет разительный контраст с её собственной строгой одеждой, причём новый директор явно доволен смелым нарядом своей секретарши и порицает пуританскую внешность главного бухгалтера.
У себя в бухгалтерии Людмила Павловна тут же отметила, что её помощницы тоже одеты по современному броско, хоть и не выходят за рамки офисного стиля, а возраст их, увы, тоже весьма далёк от её пятидесяти двух, почти пятидесяти трёх лет. И она показалась себе старой облезлой вороной, занимающей чужое место.
- Что, берёзка, не нужны мы никому? - спросила она у кривого деревца, когда возвращалась домой. - Ничего, мы ещё поборемся. Я сильная. Такая же сильная, как ты.
И ей почудилось, что её подруга тихо шлёт ей привет и утешение.
Теперь тайным символом её жизни и примером живучести для неё стала живая коряга, которая могла бы вырасти в здоровое красивое дерево, но из-за человеческой небрежности ведущая каждодневную борьбу за выживание. Дома её мучил сын, на работе она чувствовала или ей чудились косые взгляды сослуживцев.
"Ничего, я, как берёзка, всё вынесу и всё вытерплю". Больше всего она боялась не дотерпеть до пенсии, а до неё оставалось ещё два года.
Прошла осень, зима, и Людмилу Павловну кроме привычных невзгод волновала мысль, перенесёт ли выпавшие в этом году морозы её берёзка. Искривлённая коряга с облупившейся на изгибе корой казалась мёртвой. И весна не оживила её. На кустах и деревьях вокруг уже набухали почки, а берёзка оставалась похожей на изогнутый длинный корень, не до конца вытащенный из земли. Людмила Павловна теперь с грустью отворачивалась, проходя мимо. Ей было больно смотреть на погибшее деревце. Ей казалось, что вместе с ним засохла и какая-то часть её души.
- Миша, ты ночью опять не приходил домой, - устало проговорила Людмила Павловна, когда утром собиралась на работу и в кухню вошел опухший от вчерашней пьянки сын. - Когда ты возьмёшься за ум? Может, сходим к доктору и он тебя закодирует? Ты же губишь себя.
- Ну, заныла! - заплетающимся языком ответил Миша. - Как же ты мне надоела! Когда ты перестанешь меня мучить?!
- Я же твоя мать, - всхлипнула Людмила Павловна.
- Начинается! - изнемогал сын. - Теперь ещё поплачь, схватись за сердце, выпей капли... Дура старая!
Людмила Павловна так и обмерла. Она привыкла к грубым словам, но в первый раз Миша её обозвал.
Она тихо подошла к шкафчику и привычно накапала лекарство, потом молча прошла мимо сына в свою комнату, отупевшая, ничего не понимающая. Кот лежал в кресле, грея живот. Инстинктивно ища сочувствия, она протянула руки, чтобы поднять его и прижать к себе, но кот вывернулся из-под рук, царапнул её когтями и скрылся под диваном. Он не хотел причинить хозяйке боль или обидеть её, но он по натуре был неласков, к тому же у него с утра болел живот, а вернувшийся с ночной гулянки Миша неосторожно наступил ему на хвост, чем ещё больше испортил ему настроение. Так что ни он не понял порыва хозяйки, ни хозяйка не поняла его поведения, решив, что даже кот сторонится её. Понятно, что из дома она вышла сама не своя. Но на дворе её ждал сюрприз: незамеченные ею почки на кривом деревце лопнули за одну ночь и из них показались нежные, ещё свёрнутые листочки.
- Берёзка моя! - почти простонала Людмила Павловна от переполнявшей её нежности. - Жива! И я, как видишь жива. До свидания, берёзка. До вечера.
На душе сразу стало тепло, словно кто-то родной сказал ей ласковое ободряющее слово.
А на работе её ждал новый удар. Вновь её вызвал директор и вежливо, но сухо напомнил, что дал ей достаточно времени, чтобы подумать о будущем, теперь же он расширяет компанию, набирает новых сотрудников и место главного бухгалтера должен занять его знакомый, очень опытный, знающий работник, умеющий соблюдать не только закон, но и выгоды предприятия.
- Не подумайте, что я вас гоню, - спохватился Игорь Петрович. - Я понимаю, что за два года до пенсии трудно подыскать достойную работу.
Людмила Павловна решила, что её лишат должности главного бухгалтера, но оставят в бухгалтерии. Обидно, конечно, пережить понижение, да и в зарплате она потеряет, но всё-таки работы она не лишается.
- У нас есть вакантная должность уборщицы, - продолжал молодой директор, мысленно прикидывая, подойдёт ли скромная фигура сидящей перед ним пожилой женщины даже на это место в его новом, расширенном офисе, представлявшемся ему в мечтах красивым, привлекательном для посетителей, во всех отделах полном улыбающихся красивых девушек и лощёных молодых людей. Не будет ли Людмила Павловна портить это великолепие своим унылым видом? Но он решил быть великодушным.
- Так что вы скажете в ответ на моё предложение? - нетерпеливо спросил он.
Людмила Павловна медленно встала и молча пошла к двери. Директор проводил её недоумённым взглядом и пожал плечами.
- Олечка, зайдите ко мне, - позвал он секретаршу и, когда та вошла, распорядился. - Приготовьте документы на увольнение главного бухгалтера. Как положено, через два месяца. Не забудьте дать ей расписаться, чтобы не сказала потом, что её не предупредили.
"Я всё выдержу, - сказала сама себе Людмила Павловна. - Я, как моя берёзка, вновь расцвету и заставлю себя жить".
Весь день она старалась не смотреть на сотрудниц, даже приказ на увольнение подписала молча, не взглянув на секретаршу, а домой отправилась, едва закончился рабочий день, не задерживаясь по обыкновению в бухгалтерии. На душе было тяжело, но она твердила себе: "Я выдержу. Я сильная. Я как ты, моя берёзка. Сейчас мы встретимся, и ты поделишься со мной своим мужеством".
Но на том месте, где росло корявое деревце, ничего не было. Лишь в стороне лежала изогнутая, всё ещё покрытая полураспустившимися листьями палка, а остатки обрубленного стволика прибивал к земле весёлый дворник-таджик.
- Зачем вы это сделали? - с ужасом спросила Людмила Павловна.
- Что? - не понял дворник.
- Зачем вы срубили дерево?
- Какой дерево? Это не дерево. Он всем мешал. Это ненужный дерево. Лишний дерево...
Людмила Павловна молча повернула от дома. В её ушах звучали жестокие слова "ненужный дерево, лишний дерево". Вот и она такая же никому ненужная, как её берёзка. Срубленная берёзка. Убитая берёзка.
Она не заметила, как вышла на мостовую прямо в поток машин. Прозвучал резкий визг тормозов, её рвануло в сторону, потащило, ломая руки ноги, разбивая об бугристый асфальт тело, голову...
Когда её укладывали на носилки, она на миг пришла в себя. Ей мучительно захотелось рассказать о своей боли, скорее душевной, чем физической. Она была лишней в этом мире, и остро это чувствовала.
- Как берёзка, - прошептала она. - Как берёзка.
- Бредит, - сказал врач.
Ей хотелось ответить, что это не бред, но она уже ничего не могла прошептать. До больницы её довезти не успели.