"Ржавчина" - 4
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Преддверие апокалипсиса.
|
Дэй.
У тяжёлой, рассчитанной на взрослого мужика, а не на подростка, работы, есть один неоспоримый плюс - она начисто выбивает из головы все мысли, оставляя ровно столько сил, сколько нужно, чтоб отрубиться от усталости на своём матрасе, а не над тарелкой или в душевой кабинке. Но сейчас не срабатывал даже этот способ. Потому что мои сны принадлежали ей.
Я закрыл глаза, стараясь отрешиться от навязчивого мурлыканья радио, и поудобнее устроиться на брошенном на пол спальнике. Рин... Это становилось наваждением. Заставляло чувствовать себя ущербным, грязным. Нельзя так тянуться к возможной сестре. С такими мыслями - нельзя. От кого прятаться, от себя, что ли? Я хочу быть с ней... Во всех смыслах.
Я поймал себя на мысли, что хотел бы раздеть её и просто любоваться. Забавно, но с сексом это было никак не связано. Скорее, что-то отвлечённо-эстетическое. Наверняка у Рин выступающие лопатки, похожие на зачатки крыльев. И хрупкие, беззащитные плечи...
Желание тем более странное, что к семнадцати я попробовал, кажется, всё, кроме наркотиков, а невинность ухитрился оставить два года назад в подсобке магазинчика для дальнобойщиков, где работал. У меня была сменщица, рыженькая и смешливая, на несколько лет старше. Так, со смешками и взаимными подколками, у нас всё и вышло.
А вот теперь... Теперь это что-то другое, для чего я пока не знаю слов.
Только губы почему-то горят как обожжённые.
Рин.
"Пора искать документы на усыновление", - сказал Дэй. Эта фраза надоедливой птицей билась в висок весь следующий день. Лекции я писала на автомате. Документы на усыновление... Хорошо, от ребёнка можно скрыть, что он не родной. А соседи? Они ведь всё замечают, и округлившийся живот молодой жены - целое событие. Разве что ребёнок родится мёртвым, а в той же больнице окажется малыш, от которого отказалась мать. По чистой случайности.
Как пошло-то. Сплошная сериальщина. Для полного комплекта родная мать должна умереть при родах и унести в могилу тайну отцовства.
Ненавижу сериалы.
И, главное, в каком это родильном доме могли одновременно оказаться северянка и жительница побережья, профессорская жена и работница с завода. И обе - непосредственно перед родами. Бред, кого-то из них не успели бы довести. Или они усыновили детей из одного приюта... Ага, и опять кому-то ближе места не нашлось.
С этими мыслями я переступила порог квартиры. И неожиданно поняла, что дома одна. Отвлечённо теоретизировать - одно дело, и сосем другое - проверить догадки на практике. Первая мысль была о ящике с документами в шкафу. Начинать надо с простого.
Паспорта. Свидетельства о рождении. Счета за квартиру. Что и следовало доказать: если такие вещи в доме есть, на видном месте их не держат. Что ещё? Мамин стол.
В верхнем ящике обнаружились наброски её лекций и пачки чистой бумаги, в нижнем - письма и открытки. Это не считая скрепок, канцелярских ножей и прочей мелочи. Я схватилась было за письма, но все они, судя по штемпелям на конвертах, были недавними. Я ощутила даже странное облегчение: не придётся лезть в чужую переписку.
Аккуратно разложила всё как было и задумалась. Где бы я стала прятать что-то подобное? В рабочем кабинете? У мамы его просто нет, а отец работает в одной комнате с ещё двумя людьми, и в его отсутствие в стол часто лезут. Отпадает.
В книгу? Это было бы забавно - спрятать от меня что-то в книгах. Моё детство прошло у книжного шкафа. Я всё-таки проверила верхнюю полку, где стояли энциклопедии, словари и прочая нехудожественная литература. Нашлось несколько календарей пятилетней давности, крупная банкнота, отложенная на чёрный день, и засушенный меж страниц цветок, ещё хранящий слабый аромат.
Интересно, что случится, если я спрошу родителей напрямик? Они, конечно, заинтересуются, откуда у меня на восемнадцатом году жизни такие мысли. Дэя в нашем доме в ту ночь видел только отец, и не успел его толком рассмотреть. Дэй, впрочем, и сам старательно прятал лицо.
Реакция отца довольно предсказуема: что это за шпана, заставляющая его дочь сомневаться в собственном происхождении? Мама... Дэй прав, не обвинит ли она отца в давней измене? Вообще-то они оба никогда не казались мне ревнивыми, но ведь и повода не было. Отец, кстати, тоже может решить, что мама была ему неверна. Может, просто соврать, что случайно увидела похожего человека на улице? Кривая такая ложь, неправдоподобная.
И, главное, почему мне так страшно?
Чего я боюсь? Даже если я найду эти документы, родители не станут ко мне иначе относиться. И возраст не тот, чтобы реакция ровесников испортила мне жизнь. Правда, тогда у меня, скорее всего, объявится нежданный брат. Не факт, что родители примут его как родного, но и на произвол судьбы не бросят. Постараются устроить на учёбу. Зная отца, могу предположить, что место учёбы будет максимально далёким от нашего города. Несколько раз в год Дэй будет приезжать в гости, и в ожидании этого в дом начнут забредать сокурсницы. "Конечно, я не против, если ты останешься ночевать, Илли. Я только буду рада, если ты поможешь моему брату выбрать новую куртку. Нет, я не заметила, что ты положила ему руку на колено, когда мы ходили в кино..."
А ведь я буду против. Мягко говоря. И боюсь я совсем не того, что несколько бумажек изменят мою жизнь. И не того, что чей-то грех молодости разрушит мою семью. Мне становится страшно при мысли о том, что совпавший на сколько-то процентов генетический код навсегда определит место Дэя в моей судьбе.
И это место меня совершенно не устраивает.
Дэй.
- Чья это квартира? - спросил я, когда мы поднялись по чистой широкой лестнице на второй этаж. Дом в центре оказался даже более ухоженным, чем тот, в котором жила Рин.
- Знакомых отца. Им пришлось переехать по работе. Просили присматривать, - Рин повернула ключ, - Я думаю, здесь будет удобнее встречаться, когда надо будет что-нибудь обсудить.
- Ясно, - я бросил куртку на стоящий в прихожей пуфик.
Вся мебель была затянута белыми чехлами, как в летних гостиницах, когда заканчивается курортный сезон.
- Садись, - Рин сдёрнула с кровати белую ткань. Я опустился рядом с ней. Девушка протянула руку, легонько прикоснулась к моей щеке.
- Быстро зажило.
- На мне всё быстро заживает.
- Шрам всё равно останется, - с сожалением заметила Рин, - Тонкий, в ниточку, но останется. Они могли тебя изуродовать.
Я покачал головой.
- У них не было такой цели.
Чуткие пальцы скользнули по губам, по подбородку, словно она была слепой.
- Зачем?..
- Мне хочется к тебе прикоснуться. Можно?
Я не сразу понял, что она имела в виду. Рин подалась вперёд и распутала шнурок, стягивающий мои волосы. Пряди скользнули меж её пальцев. Ощущение оказалось неожиданно приятным.
- С ума сойти. На ощупь бы от своих не отличила.
Чего ты хочешь от меня, девочка? Хорошая, чистая девочка из хорошей семьи. И чего хочу я? Мы с тобой из разных миров. У тебя были летние каникулы в лагере на озере, выпускное платье и вступительные экзамены. У меня - пыль междугородних трасс, бары для дальнобойщиков и уличные драки.
На шестнадцатилетие ты получила в подарок свои первые взрослые украшения, а я пил пиво ночью в привокзальном сквере.
И чего хочу я? Спасения от одиночества? Никогда от него особенно не страдал.
Так почему?
Я откинулся на кровать, бездумно глядя в потолок.
- Ты знаешь, что некоторые твои поступки можно принять за однозначное предложение?
- Наверное.
И в золотистых глазах я вдруг увидел ту же жажду, что сжигала меня, и впервые смог дать ей имя.
Куда угодно, лишь бы не назад.
- Что с бумагами? - в дальнейшем стоит держать дистанцию. По крайней мере, пока всё не прояснится. Боги, Дэй, ты сам себя-то слышишь? Ещё неизвестно, в каком случае тебе лучше унести ноги побыстрее: если ты обретёшь потерянную сестру или если всё так и окажется случайным совпадением. Потому что твоё тело реагирует на эту девушку самым недвусмысленным образом. И если бы только тело.
- Я перерыла весь дом. Ничего похожего. Остаются больничные записи и бывшие отцовские сослуживцы.
- Их много?
- Двоих распределили в наш город. Один - довольно близкий знакомый отца. Объясню, наверное, тем, что из папы до сих пор двух слов не вытащишь, он подписок о неразглашении за всю жизнь надавал больше, чем страниц в его диссертации. Получается, что даже не совру.
- Знаешь, это довольно странно - что ты боишься его спросить. Неужели он настолько параноик? Понятно, почему я не хочу светиться, но для тебя это было бы подходящим решением.
- Пожалуй. Тебе в детстве сказки рассказывали?
- Я их себе сам читал.
- А в этих сказках не было ничего о девушке, которая вышла замуж за парня из Иного мира? Или о мальчишке, который плясал с детьми Иного народа, когда они справляли в лесу свои праздники? Помнишь, какую ошибку они совершили? Рассказали обо всём родственникам или односельчанам. И двери в мир чудес закрылись.
- Помню. Девушке потом пришлось оруженосцем Смерти служить и кровавую реку переплывать, чтоб мужа вернуть. А мальчишка, кажется, так деревенским дурачком и остался.
- Вот-вот. Так что лучше бы без безумия и кровавых рек. Я не знаю, что происходит, но не хочу это потерять, - Рин медленно подбирала слова, - Это что-то страшное и волшебное. Поэтому о нём лучше никому не рассказывать.
Я промолчал, потому что, абсолютно не задумываясь о старых сказках и поверьях, поступал так же. Ни словом не обмолвился о похожей на меня девушке никому из тех, с кем работал и жил под одной крышей.
Что-то страшное и волшебное. Я бы мог рассказать ей много других сказок, куда более современных. О мёртвом городе где-то между Карханом и Рестой, попав в который, ты обязательно оставишь на его узких старинных улицах душу. О красивых женщинах, которые тормозят твою машину на безлюдных просёлках и умоляют помочь: авария, мой парень без сознания, это совсем рядом, надо только сойти с дороги, ведь машина улетела в кювет. И если вы поверили - да будет ваше посмертие лёгким.
У всех этих историй было нечто общее. Если ты слишком поздно заметил, что дорога стала безлюдной, или всё-таки вышел из автомобиля вслед за заплаканной красоткой, обратного пути для тебя уже нет.
Это вообще отличительная особенность чудес, добрых и злых.
...А за углом, буквально за улицу от родимой стройки, я с размаху влетел в дружественные объятия патруля.
- Документы.
Ага, какие, на фиг, документы, я их оставил в строительном вагончике вместе с рюкзаком. Может, оно и к лучшему - просроченные лучше не светить.
Вот только сейчас я сижу на раздолбанном стуле в тесном кабинете и отвечаю на дурацкие вопросы. Уже полчаса.
- Совершеннолетний?
- Да, - если сказать "нет", могут попытаться сплавить родителям.
- Врёшь ведь, - устало щурится сержант по другую сторону стола. К сожалению, я не выгляжу старше своего возраста. Типичный подросток - худой, высокий, взъерошенный.
- Вру, - отчаянно заявляю я, - Только назад я не хочу, хоть прямо здесь расстреливайте.
- Патроны ещё на тебя тратить. Составим запрос - и по месту жительства. Правда, пока ответ будет идти, тебе придётся тут подзадержаться.
- Ладно, - говорю, - Убедили. Сейчас сам позвоню. Сестре, а то отец убьёт.
Телефон дали. Номер Рин я бы вспомнил хоть в бреду, хоть в алкогольном угаре. В трубке потянулись гудки. Только бы подошла она, а не отец или мать.
- Да? - Она!
- Здравствуй, сестрёнка. Это Дэй. Слушай, меня без документов забрали. Опять, да.
Она спросила только:
- Какой участок?
Я назвал.
Появилась Рин минут через сорок. Серый осенний плащ, волосы наскоро заплетены в косу, а не убраны в привычный узел. Выложила на стол аккуратный паспорт в пластиковой обложке.
- Девушка, ваш брат?
- Мой, - она смотрит мне в глаза, - Постоянно пропадает где-то. Едва нашла.
Нас отпускают с миром. Повезло, вообще-то. На одной наглости и внешнем сходстве выехали. Положено было "родственнице" и мои документы принести.
Мы сворачиваем на другую улицу.
- Спасибо, что вытащила. Я знаю, что ты не обязана.
- Считай меня своим духом-хранителем.
- Попробую привыкнуть.
В украшениях я разбирался плохо, но неспокойная совесть подсказывала: за моё спасение Рин стоит отблагодарить. Безделушки, выложенные на цветастый платок, поражали разнообразием форм, размеров и цветов.
- Не волнуйтесь, юноша, это всё медицинская сталь, - пожилая продавщица приветливо улыбнулась, - Кожа вашей подруги не пострадает.
- Сами делаете? - я с энтузиазмом поворошил пёструю груду.
- Что вы хотите? Кулон, брошь, серьги? Девушка рыжая, русая?
- Брюнетка, кареглазая.
- Тогда лучше что-то красное, - тонкие пальцы сноровисто рылись в россыпях камешков, металлических и деревянных бусин, застёжек, - Подождите. Вот.
Женщина выудила откуда-то пару серёжек, закреплённых на куске картона. Тёмно-красные непрозрачные камешки, снизу - подвески в виде птичьих перьев.
- Ну что, берёте?
- Да, - я полез в карман за деньгами.
- Какие красивые, - Рин склонила голову, любуясь узором камней. В кои-то веки её родителей не оказалось дома, и мы расположились в её комнате, - Вот только у меня даже уши не проколоты.
- Хочешь, проколю? - ляпнул я и тут же пожалел о сказанном. Когда держишь себя в строгих рамках и боишься даже прикоснуться к человеку, подобная процедура - не самый лучший способ сохранить душевное равновесие. Но отступать было поздно.
- Мне понадобится виски, вата и швейная игла.
- А зачем виски-то? У меня медицинский спирт есть.
Мы прошли на кухню - там было светлее. Рин опустилась на табурет, я склонился над ней. Глаза девушка закрыла - даже при том, что боль будет минимальной, смотреть, как дезинфицируют предназначенную для тебя иглу, не очень приятно.
Тяжёлый узел волос. Круглый вырез тонкого чёрного свитера. Очень хочется провести пальцами по обнажённой шее. Это вышло бы так просто и естественно...
Так, только задрожавших в самый ответственный момент рук мне не хватало.
- Ты делал это раньше? - запоздало поинтересовалась Рин.
- Да, пару раз.
- Это обнадёживает... Ой!
Она вздрогнула, когда игла насквозь прошила мочку уха. Закончив, я протёр спиртом проколы и застёжки серёжек. Маленькие замочки защёлкнулись.
Рин тряхнула головой.
- Непривычно.
- Но здорово.
И опять - оборванное движение. Хотел отвести от её лица непослушную прядь, но рука опустилась, не коснувшись волос Рин.
Нельзя.
Рин.
Мама. Безупречно сидящее по фигуре закрытое чёрное платье. Подстриженные чуть выше плеч пышные каштановые волосы, великолепная светлая кожа. Нужно очень долго вглядываться в это лицо, чтобы заметить на нём следы косметики. Мама на редкость естественна. Кажется, такой тип внешности называют осенним. Как называется мой, я не помню. Студенты за глаза зовут её Ледяной леди и очень уважают.
Мама проглядывает конспект завтрашней лекции и бесшумно помешивает ложечкой чай. Мы на кухне одни, отца срочно вызвали на работу.
- Уши проколола, - замечает мама.
- Ага.
- Мы же тебе покупали золотые серьги.
- Да, но мне эти понравились.
- Есть в них что-то дикарское, - пожимает плечами мама, - Впрочем, не мне судить. У вас, у молодёжи, своя мода. Одежда, причёски.
Иногда люди смотрят на мать и дочь и говорят: когда девочка вырастет, она станет такой же.
Я никогда не стану такой, как она.
Почему-то в последнее время эта мысль не вызывает отторжения. Нет нужды соперничать, если вы абсолютно разные.
- Доброе утро, госпожа Герени.
- Доброе утро, - кивает пожилая медсестра. Официальной практики у меня ещё нет, но заходить в больницу я могу в любое время, достаточно показать студенческий пропуск. Считается, что обратиться с каким-нибудь сложным вопросом к практикующему врачу для студента-медика полезнее, чем к преподавателю. Сейчас эта система определённо играет мне на руку.
- Извините, а ключик от архива можно?
Женщина замялась.
- Вообще-то, если тут не работаешь, нужно письменное разрешение от главврача... А зачем тебе?
- Статистику бы по эпидемиям глянуть. У меня реферат. А главврача ждать долго? - побольше наивности в голосе.
- Так выходной у него. Ладно, была не была, - решается госпожа Герени и снимает с крючка ключ с деревянным брелком, - Я тебя знаю, ты девица серьёзная, дочь уважаемого человека.
- Спасибо.
Благодарение богам, архив содержался в относительном порядке. Меня интересовали журналы наблюдений - в них медсёстры записывают всё, произошедшее за время их дежурства. Может, вон тот шкаф, явно перенесённый сюда из чьей-то квартиры?
Ключ торчал в замке - зачем его вынимать, если чужих здесь всё равно не бывает? Да и не папины исследования, в самом деле, чтобы прятать их от всего мира.
И опять спасибо неизвестному аккуратисту: все толстые тетради помечены, на каждой указан год.
Итак, осень, семнадцать лет назад. Чётким почерком в плохо пропечатанные клетки вписано: пациентка - Мариса Сайлас. Начались схватки... Роды длились... Девочка... Вес ребёнка...
Я торопливо перелистнула несколько страниц. За два дня до этого - Леара Тейссон. Схватки начались утром, на свет появился мальчик.
А следующая женщина разродилась только через день. Есть пометка, что беременность проходила с осложнениями.
Ни умерших вскоре после рождения детей, ни отказников. Через несколько месяцев закончится война, но уже понятно, что врагу не оправиться, скоро вернутся демобилизованные мужья и возлюбленные... В таких условиях от детей не отказываются.
Я опустила тетрадь в сумку, чтобы показать её Дэю.
Было стыдно перед госпожой Герени. Но ничего, я обязательно всё верну. Потом.
А пока у меня назначена встреча.
- У меня не так много времени, малышка, - Мэтт Терлен, старый приятель и сослуживец моего отца, отложил зонт и переплёл пальцы, поудобнее устраиваясь на парковой скамейке, - О чём ты хотела узнать?
- О папиной работе, той, старой, - я опускаю взгляд, как и положено хорошей девочке, за глаза обсуждающей родителей, - В последнее время он слишком нервный, думаю, это связано с тем временем.
- Ну ты даёшь, малышка. Тридцать Пятый - закрытый город. Данные до сих пор засекречены. Ты хоть примерно представляешь, над чем твой отец работал?
- С учётом того, что шла война, а он химик, думаю, какие-то отравляющие вещества? - предполагаю я.
- Умная девочка. Не вини отца. Это не так-то легко - работать под контролем спецслужб, когда каждый твой шаг задокументирован. А я ведь помню Дирка студентом. Страстный человек, огненный, эмоциональный. Любые препятствия между ним и его исследованиями просто сметались. И когда такой парень попадает в жёсткие условия...
- Происходит взрыв?
- Да. Причём регулярно. Офицер госбезопасности Астарен и учёный Дирк Сайлас - это было эпическое противостояние, знаешь ли. Кто-то из лаборантов даже попробовал изложить в стихах, подражая автору "Песни о Чёрном Стрелке".
- И как?
- Нууу... Переписанные от руки копии ходили по рукам, а Дирк недоумевал, почему при встрече с ним люди честно пытаются спрятать улыбку. Молодость остаётся молодостью даже на войне, знаешь ли. Нам хотелось подурачиться, а объект всё равно оставался режимным, хотя условия, разумеется, были неплохие. Мариса, твоя мать, проводила время в основном среди таких же жён учёных. До беременности работала в школе - нас вывозили вместе с семьями, у многих были дети.
- А мужчины в её окружении были?
- Ну, я, например, - хмыкнул Терлен, - Ребёнок, ты плохо себе представляешь, что такое закрытый город в период войны. Общежитие учёных. Внизу сидит вооружённый охранник и пускает внутрь только по пропускам. Мужья днями и ночами пропадают в цехах и лабораториях. Женщины в основном занимаются перепечаткой документов и другой бумажной работой на дому. Видишь ли, в таких условиях любой новый человек виден сразу. Так что единственным мужским окружением твоей мамы помимо отца были я и Коул Лиган. Мы довольно часто собирались все вместе. Ещё моя Эйда была, а Коул тогда не женился. Забавно было: сидим, пьём чай с бутербродами, в дверь звонит военный и напоминает, что скоро комендантский час, что подъезд на ночь закроют, что пора расходиться... Эйда всё норовила их подкармливать, к столу звала. Они отказывались, говорили, им надолго отлучаться нельзя.
- А отец выезжал в какие-нибудь командировки?
- Не смеши. Нас всех охраняли так, что шагу ступить нельзя было. Зимой, когда темнело рано, иногда вызывали патруль, чтоб до подъезда проводить. Почему тебя вдруг это заинтересовало?
Я пожала плечами, старательно изображая равнодушие.
- Просто любопытно. Я бы спросила отца, но он постоянно боится сказать что-то лишнее. И маму обрывает.
Терлен взглянул на часы.
- Ладно, малышка, мой обеденный перерыв заканчивается. Демоны бы забрали того, кто выдумал работать в выходной. Скажи отцу, скоро нагряну в гости.
С Дэем мы договорились встретиться на набережной. Летом тут была танцплощадка и стояло несколько столиков, вынесенных из кафе, но сейчас осень, и только ветер гоняет мелкий мусор и опавшие листья. Дэй сидел на тумбе ограждения, беспечно повернувшись спиной к мутной речной воде.
- Привет. Не боишься навернуться?
Он пожал плечами.
- Я хорошо плаваю, - потом спрыгнул на асфальт набережной и добавил: - Но не люблю.
- Поздравь, я совершила кражу документов...
- Эй, приятель! - к нам дёрганой походочкой направлялся парень лет двадцати, - Огоньку не найдётся?
- Не курим, - покачал головой Дэй. Парень, однако, не спешил идти куда шёл, стоял и рассматривал нас с глумливой улыбочкой.
- Что-то я тебя раньше здесь не видел. У нас таких не бывает. Совсем как девка, - парень протянул руку, намереваясь не то запустить пальцы в волосы Дэя, не то дурашливо погладить его по щеке. Дэй чуть качнулся назад, и движение пропало впустую. Я вдруг осознала, что наблюдаю прелюдию к уличной драке, самой настоящей, не имеющей никакого отношения к потасовке в школьном коридоре. Взвесила на руке сумку - лёгкая. Там только журнал, который я вынесла из больницы, и кошелёк. Когда в ней полный комплект учебников и тетрадей, ею можно неслабо так огорошить. Я беспомощно огляделась. Обычно здесь довольно оживлённое место, рядом рынок, но по выходным он не работает. Патруль обычно стоит чуть дальше и вмешается, если ситуация выйдет за рамки. Вот только пока не выходит - на таком расстоянии слов не слышно. Подумаешь, разговорились двое знакомых.
- Да ты у нас недотрога. Подружка-то твоя? Поделишься?
Дэй приобнял типа за плечи, со стороны это выглядело так, будто он встретил старого приятеля. В свободной руке сверкнул нож, упираясь парню в бок.
- Вали, - одними губами сказал Дэй, - Вали отсюда.
Парень кивнул, отступая назад. Дэй подождал, пока тот не повернулся к нам спиной и не пошёл прочь, убыстряя шаг, и только после этого спрятал нож.
- Ну ты даёшь, - удивилась я, - Там же патруль на углу стоял.
- Именно поэтому я и решил, что выпутываться надо быстрее. Сгребли бы всех троих, до выяснения. А второй раз за несколько дней попасть в участок - это уже признак неудачника.
- Думаешь, сгребли бы? - усомнилась я, - Мы же ничего не сделали.
- А он скажет - ничего не знаю, шёл мимо, попросил закурить, а они драться. Если у него нормальные документы и нет приводов в полицию, это дополнительный плюс его словам против моих. А сегодня ещё и выходной, так что проторчать в участке мы совершенно спокойно могли хоть до завтрашнего утра. Полицейские тоже люди, им домой пораньше хочется. Кстати, с каждым надо разговаривать на его языке. Доходит быстрее.
- Языком шпаны ты владеешь неплохо.
- А я и есть шпана. Во всяком случае, в глазах окружающих. Им так проще.
- А как проще тебе?
- Как проще - неинтересно.
- Что ты чувствуешь? - я кивнула на пожелтевшую тетрадь. Завтра или послезавтра подброшу её обратно, - Получается, что ничего не получается. В год, когда ты был зачат, мои родители жили в закрытом городе. Где всё по пропускам, в том числе выезд из города, а учёных чуть ли не до туалета под охраной водили. Боялись покушений, похищений. А это журнал наблюдений. Дата моего рождения. И отказников на тот период не было. В городе нет приюта, так что ребёнка на усыновление пришлось бы везти откуда-то. А это сложно и бессмысленно, проще признать смерть родного отпрыска, чем платить за подделку документов.
- На воссоединение семьи не тянет, да, - Дэй пролистнул журнал и отложил, - Знаешь, что я чувствую? Освобождение. Я очень рад, что мне не придётся вписываться в твою семью. Сложно после стольких лет свободы принять то, что у тебя есть отец, и у него свои взгляды на твой образ жизни.
- Тебе было бы необязательно. Ты же ветер. Ушёл бы, и никто не узнал.
- Свою сестру я бы не бросил.
- Ясно, - интересно, на что я рассчитывала? Волки дерутся только за членов стаи, - Хорошо, что всё так закончилось, правда? - я встала из-за стола.
- Рин! Рин, что ты... Вот я идиот! Рин, - он рванулся мне наперерез, поймал за запястье, - Ну не умею я красивые фразы строить. Прости. Ты моя. Не по крови, так по духу, по судьбе, по воле богов, сколько бы их ни было. Я тебя никогда не брошу и никому не отдам. Кем скажешь, тем и буду. Братом, другом...
Я сама его поцеловала, первая. Под пальцами оказалась "молния" его ветровки. Я потянула застёжку вниз. Дэй стянул её и отбросил куда-то в кресло. Я коснулась губами обнажившейся груди, скользнула по ямке между ключицами. Дэй выгнулся и негромко застонал.
- Ты действительно этого хочешь?
- Да.
Как мы добирались до кровати, я уже не помню.
Первой фразой Дэя было:
- Да, братской любви не вышло.
Я расхохоталась, выбирая шпильки из полураспущенной косы. По телу разливалось блаженство пополам с усталостью.
- Кажется, нам обоим нужен душ.
- И расчёска.
- Не помешает, - согласился Дэй, отводя от лица спутанные пряди. Обнажённый, он совсем не похож на уличную шпану, которую так любит из себя строить. Словно вместе с одеждой оказались отброшены уличные словечки и привычки. Это даже не красота, это что-то другое, для чего сложно найти слова, потому что ничего похожего не существует. Не существовало.
Сравнить нас можно только друг с другом.
К этому придётся привыкнуть.
Дэй.
Забавно - я помню всё, о чём мы говорили. О книгах про корабли и дорожных легендах, о том, что, если в городе начнутся беспорядки, введут войска, о родственниках, которые были на войне, и о том, как здорово мчаться на мотоцикле навстречу ветру. Только о любви не было сказано ни слова. Может, просто слов таких не было. Или мы их не знали.
Только однажды, подставляя шею моим поцелуям, Рин произнесла:
- В этом есть что-то от диких зверей.
- Ты о чём?
- Открывать горло. Как последняя проверка - знать, что не ударят.
Рин.
И началась другая жизнь, тайная, запретная, стыдная, но от того не менее сладкая. Целые недели мы проводили вдали друг от друга, но зато выходные принадлежали нам. Родителям я сказала, что беру на себя уборку той квартиры, за которой нас просили приглядывать, а заодно - что буду там иногда готовиться к занятиям. И то, и другое было правдой. Но не всей. Потихоньку я прибрала к рукам второй ключ - чтобы отцу или матери не пришло в голову нагрянуть в самый неподходящий момент. Неспокойную совесть я заглушала тем, что тетя Лика, отдавая ключи, сказала мне с улыбкой:
- Можешь с подружками девичники устраивать.
Знала бы она, что это будут за девичники...
Простыни, которыми мы застилали диван, я принесла из дома. Чайные кружки Дэй купил на распродаже. Чужая квартира становилась временным домом вроде гостиничного номера. Здравый смысл подсказывал, что долго так продолжаться не может. Что однажды Дэй закончит работу, а тётя Лика с мужем вернутся домой.
Я понимала, почему оттягиваю знакомство Дэя с родителями. Если отец будет настроен против, нам придётся уходить. Вопрос в том - куда?
- Работу-то я найду, - говорит Дэй, - Простую, не слишком легальную - запросто. Для чего-то большего нужно образование. А для образования нужны выпускные экзамены. Вся проблема в этом. Придётся переходить на легальное положение. Идти в паспортный стол и приводить в порядок документы. Поднимать сведения об успеваемости в моей старой школе. В принципе, если пойти в вечернюю школу для рабочих - года за два наверстаю. Сдам выпускные и сразу вступительные. Сможешь меня подготовить?
- Думаю, да. Не так уж давно я школу закончила. Вот только у меня медицинский класс. Но есть подруги, которые по обычной программе учились или по гуманитарной, они не откажут.
- Хорошо. У тебя не осталось учебников? Буду восполнять пробелы, - логика у него чисто уличная. Решил - сделал, чего в долгий ящик откладывать.
- Куда поступать будешь?
- Не решил ещё. Может, в авиастроительный. В детстве бредил крылатыми драконами. А если не получится... Если не получится, всегда есть ещё один выход. Армия.
- По-моему, он тебя не радует.
- Всё равно придётся, когда девятнадцать исполнится. Если потом остаться на контракт и завербоваться на Острова - точно голодать не будем. Вербовочные пункты все плакатами увешаны: вперёд, ты нужен стране. Хочешь быть женой офицера?
Острова. Оккупированная территория.
- Я хочу быть твоей женой.
- Значит, оставляем вариант в резерве, - резюмирует Дэй.
Дэй.
Я просыпаюсь рядом с Рин. Наши тела кажутся одним целым. Я позволяю себе пару секунд насладиться этим ощущением тепла, её дыхания рядом, её непередаваемо родного запаха. Потом легонько целую в висок.
- Мне пора.
На полу у кровати нахожу свои вещи, торопливо одеваюсь, пытаюсь наскоро продрать спутавшиеся за ночь волосы.
- Разреши мне, - Рин набрасывает халат, - много времени не займёт.
Её пальцы что-то творят с моей непослушной шевелюрой. Блаженно зажмуриваюсь.
- Я же сейчас замурлычу. А потом вообще никуда не пойду.
- Да всё, уже закончила.
Провожу ладонью ото лба к затылку. Коса. Туго заплетённая и неожиданно толстая.
А что, должно быть, удобно.
- Спасибо.
Рин уходила позже. Я, обнял её, вдыхая еле уловимый аромат волос. Выскочил на лестничную площадку, спустился на пару ступенек и прижался лбом к холодной стене.
Это была... жизнь. Нормальная обычная жизнь. Уют. Не в чужой квартире с белыми чехлами на мебели, а рядом с этой девушкой. Которая таскает в сумке книжку, чтобы читать в перерывах между занятиями, рассуждает о том, как можно убить человека, зная анатомию, и приносит в дом букеты жёлтых листьев. Девочка из хорошей семьи. И почему-то выбрала меня - со всеми моими скелетами в шкафу.
И я впервые не знаю, что делать дальше.
Потому что когда я наклоняюсь поцеловать её, небо обрушивается на нас.