В эти апрельские дни вынужденной самоизоляции из-за нашумевшего вируса, когда приходят тревожные сообщения из Троице-Сергиевой Лавры о болезни всех священников в ней, мне вспоминается другой апрель - перед празднованием 700-летия святого Сергия. Тогда я бывал в Лавре почти каждую неделю. Подъезжаешь в сумерках к ее мощным стенам, устоявшим перед неприятельскими осадами, - голову поднимешь, - почти все монастырские купола в деревянных каркасах, обтянутых прозрачным полиэтиленом, а внутри них светятся фонарики, и медленно, то вверх, то вниз, двигаются тёмные фигуры, а самих лесенок - не видно. Стою, задрав голову, - так необычно и таинственно, и радостно, по-детски, перед праздником, что хочется засвистеть громко-громко и всполошить многочисленные стаи голубей на площади перед главным входом. Да вот свистеть-то я уже разучился. Регалии деформировали грудную клетку.
Справа от главного входа есть отдельные ворота для проезда автомобилей,- только, бывало, минуешь арку и завернёшь к Духовной семинарии, как тебя встречает, открывая свои объятия, чудная рябина, слово две руки, раскинувшая две крупные ветви. А летом одна из этих ветвей покрывалась красными гроздьями, а другая - черными. Сейчас уже нет этой рябины. Как нет и гигантских синих елей на братском кладбище, которые под стать было бы писать Васнецову, выдавая их за дремучие непролазные чащи в сказках на своих полотнах. Уж коль прозвучало слово "сказка", не обойдешь воспоминанием удивительной красоты изразцы ручной работы в корпусе Духовной академии, где в узких коридорах на дверях - непривычные взгляду таблички: "Библейский кабинет", "Кабинет древнееврейского языка", "Кабинет церковной археологии". В этом здании до сих пор устраивают для детей милые старомодные утренники на Рождество. Так вот, настоящая древняя сказка - эти изразцы, глазам отрада.
У мощей святого Сергия - всегда люди, - и болезни несут, и благодарности. Я смотрю на ряд разноцветных лампадок над ракой "игумена всея Руси", и каждый раз одна и та же мысль мне приходит в голову: "Еслибы не работала эта святыня - давно бы иссяк к ней поток верующих из разных концов земли". Лампадки, с живыми трепетными огоньками внутри, как свет надежды.
И вот, ведомые надеждой, я, Варюша и Маша, приехали в Лавру исповедоваться после вечерней службы, а наутро - причаститься, и тоже был тогда конец апреля. Дамы мои накинули на головы шёлковые шарфики, купили красные пасхальные свечи в монастырской лавке, и мы чинно направились в сияющий звёздными куполами Успенский собор, с восхищением слушая густой басовитый звон с Лаврской колокольни, которая на целых 6 метров выше колокольни Ивана Великого, но, увы, на 44 метра ниже колокольни Петропавловской крепости в Питере.
Внутри собора приложились к большой мозаичной иконе Богородицы, - Маша и говорит:
- А на Казанскую её украшают по всему периметру белыми крупными хризантемами. Красотища!
Стало тепло и уютно. Службу отстояли между ракой с мощами Святителя Иннокентия, Митрополита Московского и старым гробом святого Сергия. Хор пел великолепно, еще звучали радостные Пасхальные темы. После службы вынесли несколько аналоев, и из алтаря вышли священники для исповеди. Мы встали в очередь к одному из них, - пожилому, с седой бородой, но оказалось, что он принимает только своих духовных чад. Пока мы это поняли, к остальным батюшкам выстроились немалые очереди. Варенька вздохнула, прошлась туда-сюда и выбрала белокурого священника, похожего, по её словам, на какого-то тенора, певшего когда-то Ленского, и повела нас решительно к нему. Подходим,- впереди очереди стоят двое мужчин и две девушки, которые взглянули на нас крайне удивлённо. Варвара - сообразительная и не стала дожидаться их вопросов, она жалобно прошептала:
- Пропустите нас, пожалуйста! Ноги, ну уж совсем, не стоят! - И добавила с чувством по-итальянски: "О, новые туфли, о, старость, о, неизбежность!" - И они, конечно, согласились, - итальянский язык создан для арий и дипломатии. Варюша приложила ладонь ко лбу и вспомнила, зачем она собственно сюда пришла, и, побледнев, направилась неуверенно к юному "Ленскому". А подойдя, растерянно поправила очки, шарфик и встала в позу провинившейся школьницы, опустив смущённый взгляд на носки своих новеньких лакированных туфель.
- Вы знаете, батюшка, какой я страшный совершила грех?! - прошептала она, громко втянув воздух носом, и совсем забыв, что и шёпот её, мощный, слышит половина присутствующих в соборе. Мы с Машей заговорчески переглянулись и замерли, как два любопытных спаниеля. Чтобы укрепиться, оробелая Варюша посмотрела на почерневшую от лет икону святого Сергия, и, чуть не плача, скорбно продолжала:
- Я недавно приезжала сюда...мне очень, очень стыдно...
Варвара достала из кармана дорогого замшевого плаща платочек и, ослепляя аскетичного священника бриллиантами колец, начала промокать глаза с наклеенными ресницами. Мы с Машей, боясь встретиться взглядами, не на шутку занервничали, увидев перед собой совсем поникшую фигуру нашей грешницы. Священник тоже, как мне показалось, напрягся под монашеской одеждой всем худеньким телом и готов был расплакаться вместе с горячо кающейся Варюшей. Она почти прижалась к нему и снизила шёпот до предела, боясь выдать ужасную тайну. Но, не желая того, и к стыду своему, мы услышали:
- "Я так пожадничала... Я взяла здесь много просфор, и они у меня испортились! И я выбросила их в речку - рыбкам!"
Мы с Марией переглянулись, увидев, как один из пропустивших нас мужчин поднял взгляд смеющихся глаз на роскошное паникадило и сделал дурашливое лицо.
Я давно уже обратил внимание, что женщины каются не так, как мужчины. Они каются, как дети - горячо и искренне. Однажды я задал своим студентам вопрос: "Как вы думаете, почему в православных храмах больше бабушек, женщин, девушек, девочек, чем мужчин?" Не раздумывая, один из студентов ответил: "Потому что они грешные!" Я думаю, всё дело в природной женской религиозности. Как более слабые существа они не могут жить без помощи Бога. Кроме того, их повышенная чувствительность помогает им ориентироваться в мире невидимом.
У Варюши слёзы текли ручьями. Юный священник заволновался и с неподдельным интересом, думая, что старая, царственного вида, прихожанка глуховата, спросил достаточно громко: "И сколько же Вы взяли просфор?" - Все в нашей очереди вытянули шеи и навострили уши. Ну что делать? В старые времена каялись публично. Варенька моя совсем сжалась, поникла, шарфик сбился набок, и она, всхлипнув и приняв решение говорить лучше горькую правду, чем сладкую ложь, жалобно ответила: "Целых пять..."
Мы все облегчённо вздохнули, а батюшка просиял, не скрывая радости, и сказал: "У нас их тут пакетами набирают!"
Маша усадила заплаканную, но счастливую Варвару на скамеечку, где она подождала, пока и нам отпустят грехи, более сложные, надо сказать...
И вот, вздохнув легко, полной грудью, как обычно бывает, когда сам Господь снимает с тебя тяжесть вины, выходим из собора. Небо тёмное и ясное,- до необозримых глубин, - настоящее апрельское, звёзды, крупные разноцветные, как блестящие новогодние шары, отражаются в золотых куполах Троицкого собора, - атмосфера сказочного праздника!
- А давайте немного пройдёмся по Лавре, - говорит Маша медовым голосом, - я первый раз здесь ночью!
Осторожно спускаемся с высокого крыльца, - тусклые фонарики - кое-где, вокруг - ни души. Нет, к братскому корпусу неслышно направилась едва различимая фигура в высоком монашеском клобуке, с развивающимся за спиной чёрным плащом. Как творческие личности креативно двигаемся в темноте на приближающееся пение ночных птиц. В саду Духовной академии заливаются соловьи, да с какими переливами, с какими чудными коленцами!
Вот, вот-ещё какая-то птаха, голосистая, не может уснуть в эту фантастическую ночь и часто-часто звенит, как валдайский колокольчик! Удивительно, местная молодёжь не гуляет вечером - да в такую задушевную восхитительную погодку! Неужели сидят по комнаткам - за компьютерами?! "Машенька, - спрашиваю я, - без чего ты не обойдешься в творчестве?", надеясь, что она скажет: "Без красоты Божьего мира!", но она отвечает: "Без мистики и юмора".
За чугунной оградой сада вырисовываются, словно облака праздничного зефира, белоснежные вишни и розоватые яблони. Настроение, как говорит Варюша, миндально-возвышенное, нежнейший аромат щекочет и волнует даже старые ноздри! Красоты влажного ночного звенящего сада останавливают нас, - не можем наслушаться и надышаться, но чего-то не хватает...
- А хотите, я прочту моё новое стихотворение? - нерешительно спрашивает Мария.
- Оно называется "Весенний реквием".
Вот она - перчинка! Её и не хватало - напоминания о смерти на великолепном пиру жизни! - Смотрим с Варей влажными умилёнными глазами, не скрывая удивлённых улыбок, дескать, Маша, неужели, ты веришь, что мы способны сказать: "Не хотим!" И она, довольно кивнув, начинает читать напевно, словно старинную сагу:
"Черёмухой пахло. Светили в ночи
На строчки любви на промокшей бумаге
Две жёлтых звезды, две далёких свечи -
Над садом, помятым от ветра и влаги.
А дождик шумел, и свистал соловей,
И запах земли своей терпкою силой
Будил мои чувства больней и больней, -
И сердце очнулось над вишенкой милой.
Она распускалась, как будто в слезах,
Ей капли дождя лепестки наполняли,
И ветви, дрожа, у меня на глазах
Покрылись узорами белой вуали.
О как будоражили душу мою
Движения крон, нарождавших листочки!
Я снова - вселенная, снова пою!
Ну как я посмела свернуться до точки?!
И стало отрадно природе моей
Увидеть, как лезут из почвы травинки!
"Последней любви твоей, - пел соловей, -
Сегодня роскошны и светлы поминки".
Маша замолчала и слабо улыбнулась. Варюшу переполняют эмоции, она по-собачьи заглядывает Марии в глаза, пытаясь понять, что такое - "роскошные поминки любви". А я говорю, чуть с грустинкой: "В моей жизни тоже было такое: исписанные любовными признаниями листки лежали, уже за ненадобностью, на мокром столике - под дождём, а на них падали лепестки с черёмухи". Варя берёт меня ласково за руку, а Маша говорит еле слышно:" Мы обязательно встретим святого батюшку Сергия". Но у Варвары отличный слух.
- Точно-точно, - не совсем уверенно соглашается она и добавляет в глубоком раздумье, - а завтра, Машенька, мы отведаем лаврских беляшей с чечевицей и... как же это...
- И лаврских рыбных котлет - внутри с маслом, - бодро подсказывает Мария, тоже забывшая название этого блюда. Обе строго постятся перед причастием и, видимо, проголодались. В гостинице нас ждет винегрет и маковый рулет, но, чтобы к ним добраться, важно не сломать ноги.
- Нет, пойдёмте назад, вокруг собора, мимо кладбища, а то тут совсем уж "не видно ни зги", - предлагаю я.
- Пойдёмте, пойдёмте, - разом отвечают они, оборачиваясь с улыбками на соловьиные трели. И вот, подходим уже к могиле архимандрита Кирилла, - с зажжёнными лампадками, украшенной густо цветами, и видим - впереди две щупленькие фигурки в семинаристских кителях. Идут мальчишки, болтают, светящимися телефонами размахивают.
У меня разом возникла мысль, и я, бесцеремонно бросив своих очаровательных спутниц, устремился в погоню за семинаристами. Они так увлеклись разговором, что совсем не слышат моих шагов.
Мальчики остановились, обернулись - оба в очках, как и я, - сразу возник душевный контакт очкариков с широкими улыбками. А мои любопытные дамы уже тут как тут, разглядывают пареньков и огнём дышат мне в затылок, предвкушая интересное.
- А вот скажите, - продолжил я после приветствия мальчиков, - в одном из сербских монастырей я слышал, что их игумен, давно умерший, часто по ночам навещает свою обитель - следит за порядком; скажите, наверняка, и батюшку Сергия у вас тут неоднократно видели?!
- О, этих историй у нас много! - охотно отвечал лопоухий мальчик в круглых очках. - Но никто серьезно их не воспринимает.
- А вот мы вам расскажем историю, которая случилась здесь, конкретно! - с готовностью подхватил бойко второй юноша, показав при этом руками на Лавру, словно пытаясь охватить её.
- Да! - пылко восклицает, сверкнув белозубой улыбкой, первый. - Это случилось, именно, на нашем курсе! - И он особо выделил слово "именно", чтоб рассеять все наши сомнения разом.
- И именно в этом году! - загораясь, продолжил его товарищ. - У нас есть парень, который дружит с девушкой с регентского отделения, они собрались пожениться, и вот после новогодних праздников у неё обнаружили онкологию!
- Да! Представляете?!
Оба, блестя возбуждённо глазами в темноте, порывисто, по-юношески, жестикулировали руками.
- Ох, какое горе! - громко прошептала Варвара.
- Так вот, - продолжал с радостью семинарист в круглых очках, - что делать? - Нужна операция, и мы срочно начали сбор средств!
- Ну что мы там собрали?! - воскликнул второй, сделав выразительную гримасу, отражающую полную безнадёжность.
- Да, совсем мало,- подтвердил его друг, - и вот тогда наш несчастный товарищ пошёл к мощам святого Сергия и слёзно в молитве просил помощи для своей любимой девушки! Он плакал и умолял! Молился и снова плакал!
Мальчики очень разволновались, как и моя эмоциональная Варенька, которая то горячо вздыхала, то неустанно всплёскивала руками.
- И вот, выходит он из Лавры, - продолжает один из семинаристов, взяв чувства под контроль, - на площади, как всегда, - стоят рядами автобусы, фотографируется пёстрая толпа туристов из Китая, и, вдруг, из этой толпы отделился старичок, - так, обычный дедок, подходит к нашему другу и суёт ему в руки свёрток, завёрнутый в газету! А сам - тут же смешался с туристами! Наш товарищ смотрит по сторонам, а старика и след простыл, но он сразу догадался, кто это был!
- Да, сразу, - готовно продолжает другой наш собеседник, - открыл свёрток, а там пачка денег! Вот и денежки на операцию для невесты! - И операцию уже сделали!
Даже темнота не скрывала яркого румянца на юных лицах рассказчиков, Вариных слёз и Машиного изумления.
- Но почему батюшка Сергий не помогает всем, кто просит у него денег? - по-детски спрашивает Варвара.
- А надо иметь сердце чистое и любовь сильную в нём, и веру прочную, - говорит очень серьёзно, голосом будущего священника, один из семинаристов.
- Ох, спасибо, ребятушки, - протяжно произносит Варюша, - не зря Маше казалось, что мы встретим сегодня святого батюшку Сергия!
И она вполсилки поёт - на всю Лавру: "Святой батюшка наш Сергий, моли Бога о нас!" - Семинаристы смотрят на неё широко раскрытыми глазами, и один из них смущённо говорит: "Вот это голосище, любой поп позавидует!"
Тепло прощаемся, осторожно - "впотьмушках", как говорит Маша, идём к воротам для автотранспорта, - центральные врата уже закрыты. Ребята продолжают вечерний моцион, оживлённо беседуя. У выхода оборачиваемся на Успенский собор, в нём ещё светится окошечко. "Мне кажется, нас кто-то благословляет!" - взволнованно шепчет Маша. Варюша напряжённо всматривается во мрак. "Конечно же, это святой батюшка Сергий, он благословляет всех, кто пришёл к нему, за благословением!" - уверенно думаю я, беру своих, полных душевных переживаний, спутниц под руки и веду в гостиницу к постному ужину.