Многоуважаемый! В своих письмах, после того как я раздражал вас случайными замечаниями в эссе, которые шли в другом направлении, вы донимали меня просьбами прояснить моё отношение к анархическому коммунизму. Правда, вы также желаете получить объяснение отношения Прудона к этому коммунизму и не хотите принять моё пренебрежительное замечание, что у меня сейчас нет времени на подобные исторические отступления и что эти отношения, более того, уже установлены.
Но в этом отношении я могу только повторить: они установлены. Привычка знакомиться с Прудоном из вторых или третьих рук не нуждается в поощрении; так что читайте труды Прудона, о которых здесь в основном идёт речь и которые уже не изменить, и вы узнаете, чем он отличается от коммунистов-анархистов, которые пришли после него и пытались его усовершенствовать, и которые, вероятно, тоже не больше изменятся. Это займёт время, но усилия будут того стоить. Надеюсь, тогда вы заметите - если изучите его труды с 1840-го года и до самой смерти и поймёте его в целом, - что он не был ни индивидуалистом, ни коммунистом, ни мютуалистом, ни даже прудонистом, а всегда только Прудоном, который хотел влиять на настоящее и воплощать то, что возможно, которого всегда ужасало, когда люди говорили о его системе, которому было всё равно, называть ли себя демократом, республиканцем, анархистом, кем-то ещё или вообще никем, который рано понял, что демократия сегодня может означать только "демопедию", то есть просвещение народа, и у него в голове был тщательно и выдающимся образом систематизированный образ мышления, но он никогда не принимал систему мышления за форму реальности.
Поэтому повторюсь: мне есть что сказать о Прудоне и его значении для нашего времени, и я постоянно это повторяю; у меня нет времени на экскурс в историческую связь между его работами и учениями основателей анархического коммунизма.
Но я не выполню и другого вашего пожелания - критиковать систему коммунизма в том виде, в каком вы её понимаете. Прежде всего, однако, я должен указать вам на то, что газета "Социалист" до сих пор не уклонялся от той позиции по этим вопросам, которую следует занять и которая, однако, отличается от той, которую вы ожидаете. Я отсылаю вас прежде всего к очерку "О пути социализма", который вы найдёте в No 10 за первый год (1909). Я прошу вас прочитать его прямо сейчас.
Вы уже сделали это? Что ж, я повторю серьёзную шутку, которую вы нашли во вступлении, и продолжу её: "Никто не стоит сегодня "на почве" ни коммунизма, ни индивидуализма, а только лишь на почве капитализма". Это значит, что на земле стоят не головой, а ногами; то, от чего социализм должен отталкиваться как от реализации - это не законченная теория, изложенная научным языком, а форма действительности, из которой, вопреки которой, он хочет утвердиться.
Социализм, повторяю я из эссе, - это не законченная доктрина, а прежде всего восстание чувства и воли против несправедливости, бессмыслицы и уродства. Устремление чувства и воли к справедливости, осмысленному пониманию и радостному сосуществованию людей.
Утопия или систематизированный образ будущего общества может возникнуть в сознании людей. Может случиться так, что революционеры будут носить в себе точное и готовое описание желаемых условий или примут одно из существующих и уже опубликованных. Но это не обязательно так. Могут быть и другие люди, например, те, кто сознательно не хочет отказываться от неясности того, чего нет и что не зависит только от их воли и понимания, но хочет ясного понимания того, что есть, настоящего; люди, чья энергия воли не такова, что они говорят: "я хочу, чтобы мир, когда развернётся великая борьба, выглядел так-то и так-то", но для которых ситуация такова, что они хотят внести свой вклад, чтобы великая борьба и великое преобразование могли начаться сейчас. Поэтому я должен объяснить вам, что моей задачей не является критика анархического коммунизма или индивидуализма, а критика людей, которые являются носителями этих теорем, и их психологической конституции.
Эта критика прежде всего признат, что люди, которых она исследует, имеют неизлечимую склонность к бегству от ненавистного настоящего в царство фантазий, которое они создают и оформляют при помощи своих чувств и интеллекта. Они пропускают переходный фазу и говорят: "когда придёт время, это должно выглядеть так или иначе". Здесь, с этим "когда", разные направления расходятся в разные стороны.
Критика пути так называемых индивидуалистов была затронута в вышеупомянутом эссе. Позвольте мне теперь сказать и кое-что о пути коммунистов. Они описывают свой идеал, они описывают условия настоящего времени и приступают к единственной работе, которую они видят перед собой в настоящем: к подготовке народного восстания, в ходе которого - без всякой диктатуры, без всяких декретов, только по инициативе народа, более того, только по инициативе рабочего класса - их идеал должен стать реальностью. У них есть ясность в отношении воображаемой формы далёкого будущего; в отношении пути к этой цели, в отношении ближайших задач настоящего, в отношении возможностей во время революции, у них есть непревзойдённое отсутствие ясности. Для них "революция" - это совершенно мистическое слово, которое полностью охватывает идею осуществления. Революция для них означает реализацию. Для них революция означает: устранение правящих лиц; власть победившего пролетариата. И когда пролетариат победит, пролетариат, который, конечно, будет уже не социал-демократическим, а коммунистическо-анархическим, тогда этот самый коммунистическо-анархический пролетариат введёт коммунистический анархизм. Людям с такой психологией ничто не кажется проще; и я должен признаться, что мне тоже всё это кажется до крайности простым, простым до ребячества.
Я уже неоднократно указывал, что коммунисты-анархисты, исходя из этой конституции души, в своих рассуждениях сближаются с важными разделами марксизма. Для них, как и для марксистов других направлений, существует эта пропасть и общая пауза революции между настоящим капиталистическим и будущим социалистическим обществом. Капитализм развивается до своего пика, затем, отчасти благодаря самому этому развитию, отчасти благодаря неустанной агитации и просвещению, наступает великая революция, благодатный хаос, и когда тучи рассеются, наступит социализм. Как на сцене у Вагнера, где между двумя совершенно разными сценами спускаются похожие на вуаль облака.
Не знаю, правильное ли это объяснение подобного состояния души, но, во всяком случае, мягче всего сказать, что в этом направлении ума и деятельности проявляются эскапизм, запустение и отчаяние. Я думаю, что в каком-то уголке души коммуниста, глубоко запрятанном и тревожно выталкиваемом в темноту снова и снова, должно жить знание, что в мире никогда не может быть так, что вещи вообще не могут идти этим путём. Человек только беспомощен, он больше ничего не знает, всякое взаимодействие с настоящим, всякая реальная деятельность представляется ему недостойным приспособлением, и, чтобы удовлетворить своё стремление к действию, он неустанно - но иногда несколько устало, несколько схематично и механически - призывает к действию и время от времени излагает в новых красках и линиях свою утопию. Последнее, разумеется, не слишком часто. Анархисты-коммунисты должны спросить себя, почему они предпочитают говорить о всеобщей забастовке, антимилитаризме, синдикализме и всевозможных других "-измах", а не о коммунизме, который они оставляют далеко на заднем плане. Я только мимоходом упомяну, что Пётр Кропоткин, если его прямо спросить, конечно, с полной убеждённостью будет исповедовать коммунизм, но что я могу найти только очень разумный и ценный коммунализм во всем, что он публиковал в течение многих лет. Я убеждён, что теперь вы будете склонны написать мне ещё одно письмо, в котором попросите меня обсудить разницу между коммунизмом и коммунизмом. Но иначе и быть не может: человек с достаточно живыми идеями должен время от времени проходить по дороге мимо того, на чём он не может остановиться. Сейчас я должен продолжать свой путь; в другой раз мы поговорим о коммунизме, а затем и о том, сколько чрезвычайно ценных элементов, сколько стимулов для ума, ясных прозрений и фактического материала содержится в трудах Кропоткина, Элизе Реклю, Малатесты и многих других. Я гораздо меньше выступаю против них, которыми искренне восхищаюсь - хотя выступаю и против них тоже, - чем против той формы, которую принял коммунистический анархизм в нашей стране, в немецкоязычных странах, особенно в умах некоторых рабочих-пропагандистов.
Мы, социалисты из "Союза Социалистов", отличаемся от коммунистов не тем, что наш образ законченного будущего общества другой, а тем, что мы полны решимости оставить этот образ в его полной двусмысленности и неопределённости. Мы хотим реализовать социализм, то есть сделать сейчас всё, что можно сделать для его реализации. Мы хотим иметь полную ясность о реальности, в которой мы находимся, и о путях, которые теперь открыты для нас, чтобы создать новое или которые мы должны проложить. Мы хотим ясно видеть не только обстоятельства, их историю и связи, но и людей, живущих сейчас, их историю и духовное состояние. Мы хотим увидеть, когда, как и при каких обстоятельствах до сих пор возникали революции, хотим понять, как они протекали и что нового и ценного оставалось после них. Мы хотим выяснить, нет ли фундаментальных различий между политической революцией и социальными преобразованиями, может ли так называемая социальная революция вообще выглядеть так, как её представляет себе обычный революционный коммунист, не открыты ли сегодня непосредственные пути к социализму. Не заставляет ли социальная революция ждать себя именно потому, что мы ещё далеки от неё, т.е. потому, что мы ещё не создали институты, которые делают революцию возможной и необходимой. Я мог бы, если бы захотел, критиковать принцип коммунизма, который я хотел бы сформулировать следующим образом: "Каждый работает в соответствии со своими потребностями и потребляет в соответствии со своими желаниями", критиковать этот принцип, который не знает другого способа борьбы с нуждой и эксплуатацией, кроме как отменить отношения между трудом и потреблением и вместо этого ввести в экономику отношения постоянного отдавания и получения. Я мог бы противопоставить этому принцип мутуализма, подготовленный Прудоном, который позволяет обменивать эквивалентные продукты друг на друга, согласно которому сообщество состоит из семей (под семьёй здесь подразумевается рабочий с теми, кто вверен его заботам и работает мало или не работает вовсе), которые при нормальных обстоятельствах имеют не больше потребительской стоимости, чем они работают. Я мог бы, но не хочу. Этими несколькими словами я полагаю, что уже показал, что я, однако, смотрю сквозь пальцы и за пределы очень близкого настоящего, и что двусмысленность, в которой я добровольно признаюсь в отношении всего, что не является задачей этого поколения - это не совсем густая тьма.
Я вижу некоторые вещи; и я свободно говорю, как я недавно говорил в другом контексте, что коммунизм, формулу которого я привёл выше, противоречит человеческой природе, и что я убеждён, что он может когда-либо найти реализацию только в виде религиозного коммунизма. Я также вижу - но всё, что я здесь говорю, уже было высказано в "Социалисте" - что принцип взаимности, обмена продуктами равной ценности от индивидуума к индивидууму, от кооператива к кооперативу, от общины к общине, гарантирует справедливость и уничтожение несчастий настолько, насколько одно поколение может гарантировать что-либо следующему. Я вижу, что средства для установления равенства, для установления ценности вообще, существуют, и их не нужно искать в будущем. Но я также вижу, что справедливость всегда будет зависеть от духа, царящего между людьми, и что тщетно пытаться создать раз и навсегда патентные институты, автоматически исключающие возможность эксплуатации и разрастания. Пусть каждое поколение решительно заботится о том, что соответствует его духу; в дальнейшем всё ещё должны оставаться причины для революций; коммунисты заходят так далеко в своей вере во всеобщее человеколюбие, как и в своём страхе остаться позади любых институтов, которые могут каким-то образом и в какое-то время стать подспорьем для отрицания человеколюбия; для этого они придумывают свои патентованные райские уголки.
Я также вижу, что борьба с собственностью приведёт к совершенно иным результатам, чем полагают коммунисты. Собственность - это нечто иное, чем владение; и я вижу в будущем частную собственность, кооперативную собственность, общинную собственность в самом прекрасном расцвете; собственность, конечно, не только на вещи для непосредственного потребления, но и собственность на средства производства и на землю, которой суеверно боятся коммунисты. И здесь я знаю, что невозможно установить окончательную безопасность для тысячелетнего царства или для вечности, и что задача социалистов не состоит в том, чтобы стремиться к этому невозможному. Равенство, которое должно быть установлено, заключается в великом и всеобъемлющем уравнивании и в создании воли к периодическому повторению этого уравнивания. Когда я смотрю в будущее, я всегда вижу только реальность, я вижу реальность, возникающую за реальностью, я вижу, что всё это, пока это только умственное представление, остаётся общим и неопределённым, но что оно никогда не принимает никакого сходства с коммунистической утопией.
Но я вижу и ещё кое-что. Я вижу, что общество справедливого обмена будет только тогда, когда его захочет весь народ или, по крайней мере, большие части народа, которые должны объединиться в потребительские ассоциации. Они могут получить его сразу, уже сегодня; ничто не может помешать объединенным потребителям работать на себя с помощью взаимного кредита, строить фабрики, мастерские, дома и приобретать землю; ничто, если только они захотят и начнут. Но я также вижу, что они не хотят этого - отнюдь нет; что они не осознают этого; что они не предпринимают совершенно никаких шагов к этому. Некоторые, возможно, осознают это, несколько десятков тысяч, но этого недостаточно, недостаточно для чего-то верного и решительного. Поэтому наша задача - говорить им об этом снова и снова, демонстрировать, доказывать. Задача достойная; всё это новое, всегда новое, и так мало кто об этом беспокоится; у социал-демократов и анархистов-коммунистов так много более важных дел. Но вечные речи, призывы, постоянно возобновляемые попытки найти достаточно большее число товарищей, чтобы поступить правильно, поставить свой труд и свой обмен на службу себе через союз потребителей - всего этого недостаточно. Если нас всего несколько человек, настолько мало, что мы не можем создать общество обмена, то эти немногие, ради своего собственного счастья, а также ради примера, начнут пока с того, что для них достижимо и практически осуществимо. Так мы приходим к воле нашего социалистического поселения, нашей социалистической усадьбы или социалистической деревни. Это усвоение социализма, это обращение к сочетанию земледельческого труда с промышленностью имеет и другие причины; поселение есть данное начало социализма, когда незрелость, капитализм и бездуховность в народе достигли той стадии, которую мы как раз переживаем. Странно, что это неизбежное начало социализма немногих, коммуна, в которой ограниченное число людей, сообщество, стоящее за себя, работающее на себя, отделяется, как оазис, от капиталистически обменивающегося общества, имеет несколько сходств с коммунизмом.
Не с фантазиями коммунистов о будущем, в самых экстравагантных из которых машины всё время работают сами по себе и обо всём заботятся, а люди только празднуют вечеринки, а с тяжёлым и трудовым коммунизмом примитивной экономики. Главное, однако, в том, что мы не хотим этого коммунистического государства как идеала, а принимаем его как необходимость ради социализма, как начальную стадию, потому что мы - те, кто начинает. Мы хотим выйти из него как можно быстрее, чтобы прийти к обществу равного обмена, которое, однако, мы хотим построить на фундаменте коммуны, сельской коммуны, объединяющей сельское хозяйство и промышленность. Мы смотрим далеко в будущее, оно близко и в пределах нашей досягаемости; пока же мы хотим начать, пусть даже в относительно примитивной экономике. Относительный - вот одно из слов нашего реализованного социализма, над которым мы рекомендуем вам задуматься. Наш социализм всегда будет относительным социализмом, социализмом движения. Коммунизм основан на абсолютном и, конечно, не может иметь другого начала, кроме слова. Ибо только слова абсолютны, оторваны от всякой реальности.
Мы, анархисты и революционеры Союза Социалистов, также признаем, что доктринерство коммунистов приносит величайший вред в деле всеобщего народного освобождения от политического и духовного давления. Они настолько дальновидны, что не замечают всего, что реализуется на их глазах. Ни в одной стране ситуация не является столь плачевной, как в Германии, где коммунизм - лишь тень растения, не выросшего в собственной стране. Турецкая революция и великолепный разгром контрреволюции восхитительным маршем из Салоник в Константинополь? "О нет, это же милитаризм, а мы антимилитаристы". Революционная республика в Португалии? "Буржуазная республика; пролетарии вытащили каштаны из огня для богатых; мило и глупо!" Таким образом, всё, что является революционным народным движением с необходимой политической целью, сводится к минимуму; точно так же, как, наоборот, грандиозное выступление до уровня мошенничества является обычным делом, когда речь идёт о пролетарском движении классовой борьбы, таком как всеобщая забастовка во Франции, которая сейчас в очередной раз потерпела позорный провал. Из этих примеров можно извлечь много полезного: как революция удаётся, когда она объединяет людей труда и вооружённых людей с ясной и определённой целью; и как мнимая революция лопается, как мыльный пузырь, когда у неё нет политической цели, а есть социальная цель, заключённая в абсолютные слова, для подготовки которой ещё не сделано совершенно ничего.
Рассматривая анархический коммунизм не как абстрактную сущность саму по себе, а наблюдая его в его психологическом развитии, мы видим, как из такого состояния души и духа анархиста-марксиста возникает не только коммунизм, но и всевозможные другие вещи, которые для нас уже не могут быть отделены от него, потому что они принадлежат ему не абстрактно, а исторически и психологически: перспектива классовой борьбы, синдикализм и многие другие доктринерства. Мы понимаем, что всё это - бегство от жизни, отсутствие собственной, самостоятельно выросшей жизни, тупое повторение пройденного. Я не знаю более способных и проверенных антиреволюционеров, чем эти революционеры, которые так искренне говорят о своей революционности и только не понимают, что для революции нужна совершенно определённая, ясно осознанная цель, объединяющая под одним знаменем энергичные элементы всех слоёв населения и всех возрастов. Ради коммунизма, ради их коммунизма революция никогда не разразится. Вот уже четыреста лет революции, которые снова и снова вспыхивают во всех странах Европы, происходят ради республики, и всегда ради республики! Последними, кто вынесет уроки из событий в Европе, кто хотя бы задумается о том, что на самом деле значит быть республикой, почему люди продолжают выходить на баррикады ради этой формы сообщества; кто спросит себя, не могут ли идеалы анархии и республики иметь что-то общее друг с другом - последними будут анархисты-коммунисты в германской Пруссии.
В самой пренебрежительной, берлинской материалистической манере вы можете услышать, как они говорят, что "это - не те вещи, ради которых мы, пролетарии, понесём свои кости на рынок"! Да, да, вы, коммунисты, пока ваш идеал состоит в том, чтобы работать от полутора до двух часов в день и "наслаждаться" остальным временем - а я знаю многих коммунистов, чей идеал выглядит именно так - пока материализм и (вполне понятное) отвращение к труду руководят вами, пока вы смотрите с удивлением или даже презрением на нас, желающих помочь создать социализм через труд, пока вы не понимаете, что свобода - это дело народа, всего народа, а не только класса, что в действительности существует такое понятие, как народ; пока вы, промышленные и столичные рабочие, не будете считать крестьян своими братьями, а людей духовной природы, из каких бы классов они ни происходили - своими вождями (о, как нарочно я выбираю это слово, которое, я знаю, вы любите превратно толковать! В то время, как вы нуждаетесь в лидерах, и как может лидер быть для вас кем-то иным, чем жаждущим власти угнетателем или платным эксплуататором?!), до тех пор вы не добьётесь никакого эффекта и реальности в своей стране. А в тёмном уголке вашего существа всегда будет сидеть некое знание и совесть, которые подскажут вам, что то, что вы делаете, не совсем реально.
Уважаемый, вы поймёте, что я потеплел и что я не отождествляю вас лично с теми, кого я здесь апострофировал. Вы также объявляете себя анархистом-коммунистом, но, во-первых, мои последние слова ни в коем случае не были направлены против всех коммунистов, многих из которых я очень уважаю, несмотря на их заблуждения, а во-вторых, я даже не считаю вас коммунистом, а - если позволите - революционером-эклектиком, который любит пощипать из всех тарелок. Но вы сможете извлечь из моих слов одну-две вещи, если вдумчиво отнесётесь к ним и учтёте, что в таком письме можно лишь затронуть многие вещи, но ничего нельзя сказать глубоко.
Мы постоянно работаем над всем этим в "Социалисте", и вы должны рассматривать всю нашу предыдущую и будущую работу как ответ на ваши вопросы. Многое из того, что здесь рассматривается, можно найти и в моей книге "Призыв к социализму". Пожалуйста, наберитесь терпения и поймите, что она до сих пор не опубликована, несмотря на многочисленные анонсы. Я хочу сделать как можно лучше эту разработку лекции на очень обширную тему, которая была прочитана много раз и разными способами; и я действительно взял на себя почти больше добровольной работы в качестве побочной, чем я могу справиться. Когда было обещано опубликовать книгу, "Социалист" ещё не выходил; вы можете увидеть в "Социалисте", что я совсем не бездельник, и пока довольствуйтесь моими статьями в этой газете, пока книга, которая уже почти закончена, не будет окончательно завершена.