Это щемящее чувство появилось год назад. Оно пришло вместе с известием и уже не уходило. То ближе то дальше, но оно было всегда, как собака, как верный любовник. Рядом, всегда. Одиночество.
С детства мы постепенно узнаем, что такое смерть. Кто-то раньше, а кто-то позже, но так или иначе с ней сталкиваются все. Но обычно мы воспринимаем смерть как логическое завершение старости. Постепенно мы готовимся хоронить поколение прадедушек и прабабушек, потом дедушек и бабушек, когда у нас появятся дети, мы начнем смирятся с мыслью, что наши родители уйдут. В старости мы будем провожать друзей и готовится к собственному уходу. Но сейчас мы молоды и бессмертны. Мы не можем терять друзей, не можем...
- Ты тоже знала Георгия?
- Да. - К горлу подкатил комок. Сдержаться. Говорить. Жить дальше.
- Хорошо?
- Познакомились пару лет назад, общались, вместе ходили в театр и кино. - Он показал мне Джармуша, а я ему Paris, je t'aime.
- А как познакомились?
- Не помню уже.
- Общие знакомые, как всегда?
- Кажется да.
На самом деле нет. Все я помню и никакие не общие знакомые. Он добавил меня в ЖЖ и стал комментировать мои записи о политике. А потом напросился со мной в театр. В Ленсовета, на малую сцену. Это был "Продавец дождя", у меня была температура и слезились глаза. Нет, это была не первая встреча. Первая была в кино, Джармуш, "Сломанные цветы". И я действительно болела и пила горячий чай в буфете. Мы встретились в холле и у Гоши была серая лыжная куртка. Он про нее так и написал: "я буду в серой лыжной куртке". А у меня был двухметровый малиновый шарф, вязаный моей двоюродной бабушкой. И почему я все время так люблю рассказывать про этот шарф... От первой встречи осталась одна фотография: я стою на Аничковом мосту в черной куртке и этом самом шарфе. Осенью, на залитом солнцем мосту. Моя любимая фотография...
Но сейчас, глядя в глаза его лучшему другу я смогла только выдавить это "Кажется да" и уткнуться в стакан с чаем. Я все еще не могу об этом говорить, не борясь с рыданием.
Когда это случилось меня не было в городе. Я не читала ЖЖ, не проверяла почту и была доступна только по мобильному. Мне никто не позвонил и не написал. Я узнала лишь почти пару месяцев спустя, когда не смогла дозвониться и не получила ответа на письма. Из жж его друга. Из записи о смерти. В этот момент мир перевернулся и исчез. Наступило одиночество. Щемящее и всеобъемлющее. Оно поглотило меня целиком, и взяв за руку отвело пешком с работы домой. Безлюдными улицами и маленькими переулками. Под дождем было уже не разобрать, что за капли на лице. Я не плачу на улицах, обычно не плачу, не люблю когда кто-то видит мои слезы. Но мы с одиночеством были наедине в тот день, под одним дождем. Две недели мы были неразлучны ни на секунду, мы ложились вместе в постель и не могли уснуть, мы вроде бы ходили куда-то, но куда?.. В памяти две недели слились в одну бессонную бесконечную ночь. Вдвоем с одиночеством, больше никого рядом.
Во вторую встречу мы действительно ходили в Ленсовета на "Продавец Дождя". Была зима и я собиралась лететь в Норвегию. Я не помню о чем мы говорили, но кажется, встретили каких-то знакомых. Вроде бы моих. Наши встречи можно пересчитать по пальцам, они были редкие и почти всегда "культурные". Пару раз мы просто пили кофе. Я хорошо помню только две последние.
Длительные перерывы в личном общении заполнялись довольно интенсивной перепиской. Он был мне интересен, этот умный и оригинальный человек, со своим небанальным мнением и бескомпромиссностью. Я хотела видеть его своим другом и собеседником. Он хотел видеть меня своей женщиной и не скрывал этого, но старался не предпринимать настойчивых попыток. Я отталкивала его своей дружбой, он меня своими чувствами. Меня злила то его нерешительность, то эти странные взгляды на жизнь. Мы не могли понять друг друга. В переписке проще было обходить острые углы и мы переписывались, много, часто и интересно. Часть этой переписки сохранилась в недрах гугл-тока. Там, где живет одиночество...
Спустя две недели я стала оживать. Начала встречаться с людьми и разговаривать. Стала делиться болью, стараясь отдалить одиночество, но притягивала его все ближе. Каждый человек так замкнут в свой мир, что смотрит на других широко закрытыми глазами, этим собирая все больше одиночества для себе и других. Никто не открыл глаза, и я уехала туда, где на меня хотя бы никто не смотрел. В Москву.
Я хорошо помню две последние встречи. Они были как день и ночь, пламя и лед... Но я не забуду ни одну из них, мне кажется, никогда не забуду.
Зимой мы смотрели "Стеклянный зверинец" в Молодежном. Зимой уже следующего года, последнего для Гоши. Мы встретились на Садовой и пошли к театру. Было холодно и снежно, и он едва узнал меня в шубе. "Что, не узнать меня?" - "Да уж!". Спектакль, потом пешком до Пушкинской, спорили про Газпром-сити. Замерзли, спустились в метро, подошли к парадной... "Можно я тебя поцелую?" - "Нет! Хотя бы потому, что такие вопросы не задают!". Я не жалею, что ответила отказом, тогда это было честно, это честно и сейчас. Но это из тех моментов, которые навсегда въедаются в память. От похода в Молодежный должны были остаться фотографии, много-много зимних фотографий. Они так и есть где-то на не проявленных пленках. Он просто не успел.
Последним был "Paris, je t'aime" и эта глупая бессмысленная ссора. Почему, как, зачем, из-за чего? Какое-то неосторожное слово, плохое настроение, какая-то мелочность. Я так и не смогла вспомнить ни причины, ни повода, осталось только чувство вины за собственную нетерпимость. И одиночество. Одиночество от того, что я так и не извинилась. Потом мы помирились, как всегда письменно. Мы списались последний раз за день до моего отъезда и за неделю до его смерти. Он собирался ложиться в больницу и так и написал "В худшем случае я от сюда не выйду". Я велела ему не падать духом. Я никогда не верила в плохие концы. Раньше не верила. На смс спустя пару недель он уже не ответил. Я восприняла это, как продолжение той давней ссоры. И только спустя пару месяцев узнала, что зря...
Из Москвы я вернулась смирившись с одиночеством и с окружающим миром. Я никогда не пыталась и не буду искать смысл в этой смерти. Никто не пытался ничего нам сообщить, нет никакого Бога, нет никакой высшей справедливости. Я никогда не смогу окончательно поверить в то, что это произошло, хотя по прошествии года я наконец стерла его мобильный номер. И как это не банально, но он есть где-то в душах друзей. И в моей душе тоже. Этот взгляд, эта улыбка... И иногда я нахожу его внутри себя, чтобы сказать "Прости" за то, что после смерти вспоминаю чаще, чем при жизни.
Я больше не верю в собственную бессмертность. А одиночество теперь зовут его именем. Прощай, Георгий, покойся с миром.