Мечты - они как песчаные замки. Ты их возводишь, громоздя одну на другую, а потом кто-то наступает на сооружение кирзовым сапогом. Влажный, осыпающийся звук - и нет мечты. Финита!
Кому-кому, а Диме об этом было известно прекрасно. Уже год он жил в Москве, а удача по-прежнему стояла тылом, не думая обернуться в даже мимолетном проявлении благосклонности. Утром - занятие по вокалу в училище, ночью раз в два дня - дежурство в магазине. Осень уже брала свое. По вечерам в городе было сыро и холодно. В магазине еще не включили отопление, да и дома, в съемной квартире, было зябко. Вдвоем с Маринкой они купили обогреватель, выбрав самый дешевый и маленький, но толку от него почти не было. Ночью они, набросав на себя все, что было теплого, стучали зубами, лежа на толстом ватном одеяле. Одолженный Егором надувной матрац Маринка случайно проколола ножом, когда по примеру аристократии решила позавтракать в постели. Дима страшно ругался, ведь именно ему пришлось идти к Егору и унижено просить прощения за испорченную вещь. Хорошо хоть тот не потребовал вернуть ему деньги немедленно.
После трагической гибели матраца, Марина, чувствуя за собой определенную вину умудрилась где-то раздобыть кровать: старую, обшарпанную, с растянутой сеткой и дряблым ватным матрацем. Спать на ней было тоже не слишком удобно, но, по крайней мере, гораздо теплее. Однако в последние несколько дней Диме все чаще приходилось ночевать в других местах: то у Егора, то на работе, то еще где-нибудь, потому что Марина, отчаявшись захомутать красавчика-соседа в свои тенета, решила устраивать личную жизнь с любым потенциальным женихом.
События последнего полугодия жизни Димы развивались каким-то неровными толчками: вверх, вниз, пауза... Однако в этой кривой падений было куда больше, чем взлетов.
Он стоял на улице, мрачный и пришибленный. Только что закончилось очередное прослушивание на роль в мюзикле. Маринка, ошарашенная новой возможностью, прилетела домой как безумная, начала тормошить и требовать, чтобы он пошел с ней.
-Дима, это молодежный мюзикл, почти как на Бродвее, - орала она. - Об этом пока мало кто знает! Ну, вставай же, скорее, пока туда не сбежалась вся Москва...
Паника, как известно, заразительна. До здания, в котором проходил кастинг, Дима и Марина долетели за час, что, учитывая расстояние, было почти невозможно. В метро они влетели, когда двери поезда уже закрывались, маршрутку пришлось брать штурмом, используя гитару как оружие. Сидя внутри, Маринка начала истерически подхихикивать и тыкать пальцами куда-то вбок. Дима скосил глаза на собственное плечо и увидел толстый шов. В спешке он надел кофту наизнанку. Маринка хихикала и кренилась набок, заваливаясь на недовольно косившуюся на нее толстую тетку в вязаной безрукавке. А вот Дима почему-то никак не мог разделить веселья подруги. В сердце зашевелился червячок нехорошего предчувствия, что и на этот раз они стараются зря.
Так оно и вышло. Уже на подходе к бывшему Дому пионеров, Дима и Марина увидели змеившуюся очередь как минимум сотни претендентов на роль. Однако в этой очереди что-то было неправильное. Поначалу Дима не понял, в чем дело, а потом сообразил, что в воздухе витает странное напряжение. Никто не распевался, почти никто не разговаривал. Лица молодых людей были напряжены и серьезны.
-Странно, - медленно сказал он. - Они как будто на бойню идут. Чего все такие злые?
-Никто внутрь не заходит, - ответила Марина, вытягивая шею. -Кажется двери закрыты. Неужели прослушивание уже началось? Мы же вовремя приехали...
-"Мало кто знает", - ехидно процитировал Дима подругу. -"Пока вся Москва не сбежалась"... Да вся Москва уже тут. И, похоже, с утра. Чего такой ажиотаж то?
-Мюзикл американцы продюсируют, - процедила сквозь зубы Марина. - Насколько я знаю, приличные бабки будут платить. Будут ставить что-то вроде "Нотр Дама". Говорят, даже Алмазов согласился принять участие. Премьера на Новый год ожидается, вроде бы по одному из центральных каналов покажут.
-По телику?
-Ну да, а что?
Дима вздохнул.
-Дура ты, Маринка. Кто же нас с тобой в ящик пустит? Тем более если сам Алмазов согласился принять участие. Да там даже массовка из звезд будет. Пошли отсюда.
-Ты с ума сошел? - яростно прошипела Маринка. Это же шанс, понимаешь? Шанс!!! Да я тут костьми лягу, а попаду на прослушивание!
-Где ты уже своими костьми не ложилась, а толку чуть, - ехидно фыркнул Дима. Марина покраснела и зло сощурила глаза.
-Не хочешь, не надо, можешь уходить, я тебя не задерживаю, - процедила она. -А я хоть до ночи останусь. Потом будешь локти кусать, и не говори, что я тебя не предупреждала.
Марина вырвала гитару у Димы и решительно направилась к очереди. Дима посмотрел вслед, не зная, следовать за ней или послушать голос разума и вернуться домой. Девушка, усиленно работая локтями, продиралась сквозь толпу, игнорируя недовольные реплики. Она еще несколько минут надеялась, что Димка побежит следом, как побитая собачонка, преданно посмотрит в глаза и прыгнет через горящий обруч.
Черт побери! Она возилась с ним уже несколько месяцев. Да, это он пустил ее пожить к себе домой, подставив плечо. Но, в конце концов, разве она не отработала его гостеприимство в койке? Разве не она стирала его грязные джинсы в старой ванне, старательно игнорируя сальные шуточки пьяного соседа, который всегда приходил помочиться в тот момент, когда Марина устраивала стирку или собиралась вымыться. Запор на хлипкой двери отсутствовал. Несколько раз Марина с визгом хлестала ввалившегося в ванную соседа мокрыми джинсами. Тот мерзко хихикал и уворачивался. Дважды он заходил в те минуты, когда она, красная и распаренная, сидела в ванне, одетая лишь в пену, а один раз он застал ее совершенно голой, когда она только-только стянула трусики и задрала ногу, чтобы забраться под душ. После этого случая Димка соорудил в ванной запор в виде тонкого крючка из проволоки. Но мастер из Димки был тот еще. Крючок плохо держал дверь, при нажатии дверь открывалась на пару сантиметров, не мешая сунуть в щель карандаш и поддеть крючок. Впрочем, если сосед пытался войти, Марина успевала прикрыться. Поэтому тот выбрал другую тактику. Он приоткрывал дверь и, сопя, наблюдал за процессом мытья, старательно шуруя потной рукой у себя в штанах.
Переезд в новую квартиру, новенькую, пусть даже совершенно неприспособленную к жизни, стал для Марины сказкой. Наконец-то можно ходить по квартире, не беспокоясь о пьяном соглядатае, не прятать деньги, вещи, не бояться, что по возвращении выяснится, что ее любимая гитара уже несколько часов принадлежит не менее пьяному мужику из соседнего дома. Да, конечно, за переезд в какой-то степени следует благодарить Димку. Но в конце концов, это не его заслуга! Он не сделал ничего такого. Просто оказался в нужном месте в нужное время. Да и к Егору он бы не пошел, Марина сама настояла, когда разоткровенничавшийся Димка вскользь упомянул о богатеньком папике нового знакомого. Вот только прибрать к рукам не получилось ни папу, ни сыночка. Марина ревниво припомнила ногастую блондиночку-мачеху, волоокую, ухоженную. Таких не меняют на унылых хомячков, как называл Марину Димка. Да и сыночек оказался не промах. Переехав на новую квартиру, Марина то и дело поднималась наверх, то соли одолжить, то сахару, старательно выбирая наряды из немудреного гардероба. Тут подтянем, там подберем, грудь нараспашку, в глазах поволока... Бери меня, я вся твоя...
Егор почему-то "брать" отказывался, и в гости не приглашал, оставляя томиться в прихожей. Трижды на голос из глубины его квартиры выходили девицы - каждый раз разные - брюнетка, блондинка и даже какая-то эмо с пробитой насквозь ноздрей, в которой торчал гвоздь. Всучив соседке сахар или соль, Егор с неизменной вежливостью выпроваживал ее прочь. И только в глазах, черных как ночное озеро, светилась насмешка и чуть-чуть презрения.
Сволочь...
Марина пристроилась в хвост очереди и, обняв гитару, угрюмо уставилась вперед. Спустя четверть часа дверь приоткрылась. Толпа заволновалась и рванула на штурм. Марина бросилась к дверям вместе со всеми, не заметив вышедшего с черного хода Егора.
Димке повезло больше. Спотыкаясь обо все подряд, придерживая руками сползающие модные джинсы от псевдо-дизайнерского дома моды, Дима побрел к остановке и буквально налетел на Егора, торопившегося к своему автомобильчику.
-О, привет, - удивился Егор. - А ты тут откуда?
-На прослушивание с Маринкой пришли, - ответил Димка. Хорошо бы Егор ехал домой и подвез его. Иначе опять придется тащиться через всю Москву в маршрутках, набитых злыми, потными людьми, а потом в метро. С неба сыпалась какая-то мокрая пакость, сущее наказание, а не дождь... Унылая беспросветность.
Бесперспективняк... Слово, которое Димка выговаривал с первого раза, а у Маринки никак не получалось, отчего она злилась и долго, тщательно тренировалась по слогам, фыркая и брызгая слюной от злости.
-Чего ж не остался? - весело спросил Егор. -Если ты домой, то садись, подброшу.
-Спасибо, - с благодарностью сказал Димка, дождался пока "Фольксваген" хрюкнет сигнализацией, и забрался в уютное, пахнущее кожей нутро автомобильчика. - Я решил, что нет смысла оставаться. По слухам, мюзикл будет из звездного состава.
-Ну, правильно решил, - подтвердил Егор и завел машину. - Сегодня массовку отбираюст, роли-то уже распределены. Берут профессиональных танцоров в основном, ну и так, людей, изображающих толпу. Оплата - пятьсот рублей за вечер. Оно тебе надо? Я там час проторчал, ждал визита великого и ужасного Алмазова, но барин прибыть не пожелали. Сегодня будет в другом месте тусовка, надеюсь там его отловить...
Пока Егор аккуратно вливался в сплошной поток автомобилей, Дима, без спроса вытащив из валявшейся на приборном щитке пачки сигарету, с наслаждением закурил и уставился в окно.
Ну, почему одним все, а другим ничего? Вон, сидит, баранку крутит... Третий месяц в Москве, а уже машина, квартира, работа, связи и протекция. И что самое обидное, без всяких усилий с его стороны. Повезло же родиться в богатой семейке. Папашка - олигарх, души в сыночке не чает, мачеха едва ли не облизывает, вон машину подарила, одела, обула с ног до головы, живет и в ус не дует. А тут носишься, как ужаленный кобель, и ничего! Папа на заводе, слесарь шестого разряда, мама - врач-педиатр, какие уж тут связи и деньги... Жизнь от зарплаты до зарплаты. На завтрак гречка с курицей, на обед супчик из вермишели, на ужин - супчик и гречка. На день рождения мама печет тортик, дарит "полезные" кофту и штаны с начесом, и никаких коньков и нового велосипеда. Ты ходишь в школу, как все, живешь как все, и срываешь первые аплодисменты за исполнение песенки "Во саду ли, в огороде" на утреннике. Учителя с умилением перешептываются: "Этот мальчик далеко пойдет", школьная училка пения гордо выпячивает объемную грудь, словно она чему-то и правда учила детей. И вот тебе уже семнадцать, позади выпускной. Москва, куда ты переезжаешь чтобы поступить в лучшее музыкальное училище, хамит еще на вокзале, огрызаясь гулом автомобилей и метро. Жестокий город, женщина-вамп, сосущая кровь из приезжих. Жить в общежитии невозможно, хотя поначалу очень весело. Соседи по комнате всегда голодны, они безжалостно пожирают твои продукты, берут "поносить" вещи и никогда ничего не возвращают. Выспаться - удача, поесть - удача, получить заказ на обслуживание банкета - неслыханный фарт. А потом, когда пьяная тетка с сальными руками начинает липнуть к тебе на сцене и требует снять штаны, ты отказываешься, отступаешь, до тех пор, пока пьяный спутник тетки не бьет тебя кулаком в нос. Ослепляющая вспышка боли - и звезды брызжут во все стороны, вместе с каплями крови...
Унижения, извинения. Извинения, унижения. Далее по кругу. И ни капли удачи. На всех прослушиваниях отбирают других, которые и петь-то толком не умеют. На последнем конкурсе "Звездопад" очень известный продюсер сказал не менее известному композитору вполголоса: "Ну, как такого брать? Посмотри на него, он же петь может как следует, но на него формат не подберешь. Это тебе не Муси-пуси, люли-люли". Композитор важно кивнул головой. И в результате на конкурс взяли татуированного по самое не хочу сына известного бизнесмена. Дима эту сцену наблюдал, разговор слышал, не зная, то ли гордиться собственной уникальностью, то ли отчаиваться и прятать харизму с талантом. А татуированный мажор потом занял аж третье место. Димка сам смотрел финальный концерт по крохотному телевизору в магазине. Теперь мажор - крутой рэпер. Правда, поет по-прежнему между нот, но высокие технологии помогают. Тут вытянем, тут прилепим кусочек от исполнения другого артиста, ведь всем известно: старая школа прекрасно выпевает окончания слов, а молодежь их проглатывает. И мажор взлетает на верхушку хит-парада. А Димка все еще никто.
-Чего такой кислый? - спросил Егор.
-Ничего не кислый.
-Кислый, как щи. У меня даже в машине атмосфера изменилась. Кто тебя, сироту, обидел?
Тут Димка все и вывалил. И про адскую невезуху, и про вечное безденежье, даже мажора рэппера не забыл упомянуть. Правда, когда речь дошла до неких лимитчиков, уже обзаведшихся квартиркой и машинкой, Димка стушевался и финал монолога проглотил. Однако Егору объяснять ничего не пришлось. Он лишь хмыкнул, но оправдываться не стал.
-Я понимаю, что с моей стороны это звучит глупо, - вяло сказал Димка. Все силы ушли на страстное объяснение. Теперь внутри была пустота, сосущая и безликая. -Но у меня правда нет никаких шансов на успех. Все эти прослушивание - фигня на постном масле. Если бы я плохо пел, может, и смирился бы. Но я же хорошо пою, ты знаешь. Берут не самых талантливых, а середнячков.
-Ну, правильно, - подтвердил Егор. - Чтобы их можно было легко заменить. Бэк-вокалист не должен затмевать звезду. Ты посмотри на все эти мальчуковые-девчуковые коллективы. Глянцевые, целлулоидные, а хоть кто-то в них умеет петь? Чаще всего так: кто дает продюсеру, та и солистка. Или солист... Ты вот на такое пойдешь?
Димка промолчал.
-Не кисни, - сказал Егор. - Перевернется и на твоей улице самосвал с пряниками.
-Да уж, перевернется, жди, - саркастически фыркнул Димка. - Я под несчастливой звездой родился.
-Да ладно...
-Вот тебе и ладно. Я по блатным местам, где звезды тусуются, не хожу. Кто меня туда пустит?
Егор нахмурился и сосредоточенно уставился вперед.
-Ну, скажем, в этом я тебе помогу. У меня фотограф заболел, поэтому я сегодня и швец, и жнец и на дуде игрец. Вечером Алмазова придется в другом месте отлавливать...
Егор сунул руку в карман и вытащил запаянную в пластик бумажку с хищно сверкнувшей надписью "Пресса".
-У меня аккредитация на двоих, - заявил он. -Так что, если хочешь...
Договорить Егор не успел. Димка подпрыгнул на месте так, что едва не врезался головой в потолок, намереваясь броситься Егору на шею. Егор испуганно дернулся, машина вильнула вбок, едва не врезавшись в здоровенный "Лексус". Джип нервно загудел клаксоном, едва видневшийся водитель свысока разразился беззвучной тирадой и даже показал неприличный жест всего одним пальцем.
-Егор, правда можно?
-Дима, ты меня угробишь, - сердито ответил Егор. - Можно, конечно. Чего ж нельзя-то. Только уговор: я там тебе не нянька. У меня работа. Алмазов - та еще сука, он нас не любит. А мне скандал нужен. Возможно, придется делать ноги.
-Бли-ин, - протянул Димка. - Я даже не знаю, как тебя отблагодарить...
-Сочтемся, когда звездой станешь, - усмехнулся Егор.
На подобных вечеринках Диме бывать еще не приходилось. Егор, миновав секьюрити, сразу же отобрал у Димы сумку с фотоаппаратом, диктофоном и прочими причиндалами, бросил на прощание: "Удачи" и растворился в толпе. Оставшись один, Дима стушевался и заскучал.
Клуб придавливал своей помпезностью, обилием зеркал и позолоты. В многочисленных отражающих поверхностях сверкали бриллиантами, настоящими и поддельными гламурные девицы с взбитыми в львиную гриву дивными локонами, а-ля Памелла Андерсон. Из чрезвычайно декольтированных платьев торчали парные прелести, натуральные и силиконовые, вызывающе торчащие, как дверные звонки. Девицы были хороши. Некоторые из них прогуливались под ручку с импозантными мужичками, гордящимися своими выпирающим пузиками, плешками на голове и многокаратными перстнями на пальцах рук. Ну, и, конечно же, кругом было Картье, Версаче и Дольче Габбана, помноженное на сто, настоящее и поддельное, но все так же ослепительное и переливающееся.
Девочек, которым со спутниками не повезло, в зале тоже было предостаточно. Они обшаривали хищными лазерными взглядами густо накрашенных глаз одинокие мужские фигуры, оценивая их с точки зрения перспективности. Дима хмыкнул, увидев, как на отошедшего от столика рулетки известного телеведущего Александра Галахова с разных сторон набросились сразу две нимфы неопределенного возраста. Под толстым слоем пудры, румян и тонального крема было тяжело разглядеть истинную сущность гарпий, вцепившихся острыми ногтями вызывающе красного цвета в рукава телезвезды.
Галахов пребывал под солидной мухой, посему шел довольно нетвердой походкой. Девицы одновременно схватили его за руки и согласно потащили в разные стороны. Набриолиненный ежик волос Галахова зашатался, как Пизанская башня и даже слегка опал на левый глаз, отчего Галахов сразу стал похож на юного Гитлера.
-Сашенька, - защебетала нимфа с длинными локонами, - вы знаете, я так мечтала с вами познакомиться. Моя мама просто без ума от вашей передачи...
-А уж как я хотела с вами встретиться, - запела ему в ухо вторая дамочка, у которой и бюст был не столь обширен, и локоны покороче. - Всегда хотела попасть к вам на передачу. Скажите, а как можно это сделать?
Вокруг было шумно, из углов откровенно несло дымком, в котором не было даже намека на никотин. То и дело в поле зрения Димы попадали совершенно обдолбанные люди с вытаращенными безумными глазами и некоординируемыми движениями. За столиками мужчины откровенно лапали своих барышень. Танцпол ревел. Зеркальные шары отбрасывали на стены и лакированный, как туфли франта пол мириады отблесков. Где-то под потолком в золоченых клетках извивались гибкие тела стриптизерш, пикантные места которых прикрывало сверкающее стразами полупрозрачное белье. На эстраде метался тощий индивид, старательно выпевающий что-то на редкость примитивное. Дима вслушался в слова, стараясь уловить смысл. Смысла не было. Певец хилым голоском в полторы октавы под явную "фанеру" пел что-то в духе: "Ты меня любила, я тебя не любил. Ты меня разлюбила, я тебя полюбил. Дождь..." Дима пригляделся. На эстраде надрывался карамельно-сладенький Влад Голицын, любимчик девочек от девяти до семнадцати. Вокруг эстрады извивались в такт музыке несколько молоденьких девочек, пара нервно дергающихся парней в модно-приспущенных джинсах и толстенький лысый мужичок в пиджаке наизнанку. Напротив эстрады за столиком сидел продюсер Влада, Юрий Люксенштейн, хмуро глядящий на своего подопечного. На ухо Люксенштейну что-то орал, потрясая дивными локонами, музыкальный критик и журналист Гия Кантридзе. Люксенштейн кивал, стряхивая пепел с дорогой сигары прямо в тарелку, на которой лежал недоеденный краб.
"А ведь я тоже так могу, - с завистью подумал Дима, глядя как кривляется на сцене Влад. - Нет, я могу гораздо лучше! Я, по крайней мере, умею петь. Почему, интересно, кому-то достается все, причем без всякого напряга с их стороны, а кто-то так и останется охранником в ночном магазине, без всякого шанса на успех?"
Думать об этом было горько. Дима отвернулся от эстрады. Внезапно вся эта атмосфера показалась ему ненавистной. Он подошел к стойке бара, заказал себе рюмку коньяку и мрачно уставился в заставленную бутылками стену. Бармен с кривой ухмылкой покосился на Димину рубашку, но от комментариев воздержался. Дима почувствовал, как его щеки наливаются краской. Даже паршивый бармен этого развлекательного центра был одет лучше.
Неподалеку стоял лучезарный Теодор Алмазов, привычно таращившийся на журналистов с высоты своего двухметрового роста. Журналисты подсовывали Алмазову свои микрофоны, беспрерывно щелкали фотовспышки, отовсюду пялились злые красные глаза камер. Алмазов был в своем репертуаре. Блестящий костюм Теодора затмевал даже блеск софитов. Томно обмахивая платочком потный лоб, Алмазов что-то снисходительно бубнил в услужливо подставленные микрофоны. В толпе журналистов Дима увидел Егора, протягивавшего на вытянутой к Алмазову руке диктофон. Дима фыркнул. Так протягивают кость собаке, которая сидит на цепи, длину которой ты не знаешь. И если сейчас Алмазов вцепится Егору в горло, это станет гвоздем программы.
Егор что-то сказал Алмазову, тот налился кровью, как помидор и ответил что-то с возрастающей экспрессией. Егор, видимо, не остался в долгу. Алмазов тоже. Журналисты радостно сомкнули стройные ряды и направили телекамеры и фотоаппараты на брызжущего слюной Теодора. Алмазов начал нервно сучить ногами сорок шестого размера и визжать, указывая куда-то в сторону выхода. Ослепляющие фотовспышки быстро привели его в себя, и спустя минуту он снова улыбался. Вот только взгляд был недобрым, с налитыми кровью белками и отчетливым безумием и жаждой крови.
Бармен поставил рядом с Димой пузатый бокал с коньяком и постучал пальцем по неровно оторванной бумажке, где шариковой ручкой была написана запредельная за рюмку коньяка сумма. Отступать было некуда. Дима вытащил тощий кошелек из дешевой синтетики, достал деньги и сунул их бармену. Тот презрительно скривил губы и отошел к поджидавшим его клиентам.
-Пьешь? - выдохнул кто-то прямо Диме в ухо. Егор подкрался к нему незаметно, как мышь, и уселся рядом, скрестив ноги в обтягивающих кожаных штанах.
-Пью, - кивнул Дима. Говорить было тяжело. Музыка оглушала, бухая в перепонках так, что вместе с воющими колонками бухало сердце, а в голове неистовствующие барабаны колотились внутри черепа. Егор согласно кивнул и махнул рукой бармену.
-Лёнчик, кофе, черный, с сахаром, - прокричал он, взявшись за мочку уха бармена. Бармен кивнул головой так интенсивно, что едва не остался без уха.
Ишь ты.. Уже и бармен с ним знаком...
-Как тебе Алмазов? - прокричал Дима. - Взял интервью?
-Взял, - проорал Егор. - А вообще он - козел.
-Почему?
-По кочану! Дома расскажу, тут вообще говорить невозможно.
На эстраде появилась какая-то девица с волосами, выкрашенными в голубой и розовый цвета. Влад Голицын, получив свою долю аплодисментов, раскланялся, и удалился, чтобы через пару минут появиться рядом с Люксенштейном. Продюсер был недоволен, Влад хмур. Они что-то сосредоточенно жевали, периодически пытаясь втолковать друг другу какие-то необходимые им истины. Кантридзе молча пил водку и откровенно подслушивал. Егор, получивший свой кофе, просматривал в своем цифровом фотоаппарате сделанные снимки, хмуря брови и чертыхаясь.
-Интересно, о чем они говорят, - спросил Дима, махнув подбородком в беседующих Влада и Люксенштейна. Егор бросил на них короткий взгляд и снова уставился на экран своего фотоаппарата.
-Влада, похоже, скоро побреют, - пояснил он. - Девчонки сегодня в редакции болтали, что Люксенштейн им недоволен. В проект вбухано уйма денег, Юрий сделал из Влада звезду, а тот начал крутить носом. Это, знаешь ли, у многих артистов, такая болезнь начинается. Во скольких интервью мне с пафосом говорили: это не они меня сделали, это я позволил им себя сделать... А кому это понравится?
Девица на эстраде пела что-то заунывное и не особенно громкое. Так что с грехом пополам можно было даже говорить.
-К тому же Влад женился, - хмуро произнес Егор, крутя фотоаппарат в разные стороны, чтобы лучше рассмотреть снимок. - А Люксенштейну это очень не понравилось. Правда, жена у Влада из золотой молодежи, дочка медийного магната, но все равно... Юрик уверяет, что кумир должен быть свободным, мол, тогда девочки на него будут вешаться гораздо охотнее, чем на женатого, но, думаю, подоплека была другая.
-Какая? - удивился Дима.
-Так Люксенштейн Влада трахает. Или ты всерьез думаешь, что Влад пробился бы на эстраду с его талантами? Он поет под фанеру, потому что весь вокал за него вытягивают на компьютере, опять же бэк-вокалом заглушают его шипение. Он ведь в принципе петь не умеет. Я, по крайней мере, ни на одном его живом выступлении не был.
-Да ладно?
-Вот тебе и ладно. Ты сам подумай, у Люксенштейна в продюсерском центре три основных проекта и еще фиг знает сколько потенциальных. Он рьяно раскручивает Влада, трио "Тротил" и певичку Соню. Соня - проект коммерческий, у нее папа банкир, а вот "Тротил" и Влад - другое дело. В "Тротиле" только один из солистов петь умеет, потому что Гнесинку закончил. Второй чего-то там может, а третий вообще бывший стриптизер, он только рот раскрывает. Те сильно не рыпаются, потому что музычка их не очень форматная. Бросит продюсер, куда им деваться? Вот он и потрахивает их изредка по очереди. Влад - другое дело, у них там чуть ли не любовь была.
-Неужели?
-Ну, врать не буду, точно не знаю. Но вроде как Влад - сын бывшего сокамерника Люксенштейна. Говорят, он был в своего сокамерника жутко влюблен, а тот возьми и откинься на зоне. Влад на папашу сильно похож, вот Юрик и взял его под свое крыло.
-Да ну, глупости, - отмахнулся Дима. -Прямо Санта-Барбара какая-то. В жизни так не бывает.
-В жизни всякое бывает, - назидательно сказал Егор. - За что купил, за то и продаю. Фотки папаши Влада я лично видел - действительно, сходство есть. То, что Люксенштейн сидел за спекуляцию в свое время, тоже факт установленный. Правда, Влад тщательно скрывает, что папаша был судим, но, думаю, это можно будет выяснить.
-Оно тебе надо? - невесело усмехнулся Дима.
-Нет, Димася, оно мне не надо, - грустно ответил Егор, заталкивая фотоаппарат в сумку. - Неинтересно это. Мелковато для меня, в жизни звезд копаться. Ни славы, ни денег. Если бы это было хотя бы что-то в духе большого развернутого интервью, а так... - Егор безнадежно махнул рукой, - Шефа эти тонкости не интересуют. Ему важно три десятка строк про то, кто с кем спит, кто от кого залетел, кто кому дал по морде и тому подобное.
-Это тебе на телеканал "Культура" надо идти, - посоветовал Дима, глядя, как Влад вскакивает с места, как ошпаренный и что-то злобно шипит в лицо Люксенштейну. Тот пожал плечами, выдохнул в лицо певцу клуб дыма из окурка сигары и нервно махнул ручонкой, мол, не заслоняйте юноша, обзор. Влад что-то еще сказал, а потом картинно развернулся и понесся к выходу. С лица Люксенштейна сползла деланно равнодушная ухмылка. Он вынул мобильный, набрал чей-то номер и что-то буркнул туда. Кантридзе успокаивающее обнял Юрия за плечи, но тот смахнул руку Гии со своего плеча и нервно схватился за бокал с коньяком.
-Капец котенку, - удовлетворенно произнес Егор. -Зуб даю, что Влада кинули.
-Ничего, - мрачно произнес Дима. - Он не пропадет. Его теперь кто угодно подхватит и раскручивать дальше будет.
Егор округлил глаза в притворном изумлении.
-Димася, ну ты прямо как младенец. Кому Влад теперь сдался? Вся тусовка знает, что Люксенштейн вкладывал в него бабки, потому что имел еженочно. Над Владом все смеялись, потому как прекрасно осведомлены, что у него ничего нет за душой. Это же не Алмазов с его луженой глоткой и фактурой. Сними с Влада его цацки, смой раскраску и прическу - и что от него останется? Тем более, что подхватить Влада после того, как его бросил Люксенштейн может только очень отважный человек с большими деньгами. Ссориться с Юрием не захочется ни поэтам, ни композиторам. А это значит, что опальному Владу не перепадет ни одного более-менее стоящего хита. Разве что сам будет писать что-то гениальное, в чем я сильно сомневаюсь.
-У него в альбоме несколько песен, написанных им самим, - заметил Дима.
-...И ни одна из них не стала хитом, - услужливо продолжил Егор. -И потом, не факт, что их написал Влад. На бумажке все, что угодно можно накарябать, она все стерпит. Нашли "негра", сунули пару сотен долларов, тот песню написал, а на обложку поставили имя Голицына. Так многие делают.
-По крайней мере, он женат на богатой дуре, - пожал плечами Дима.
-А вот напрасно ты так огульно про девушку, - возразил Егор. - Его Лола совсем даже не дура. Заметь, она выходила замуж за перспективного певца, а теперь может оказаться супругой певца безработного, без надежного тыла за спиной. Сильно сомневаюсь, что Лолин папик будет вбухивать бабло в безголосого зятя. Так что если Юрий Влада кинул, очень скоро Голицын поедет по сельским клубам, старушек развлекать. Прощай, красный "Хаммер" и квартирка на Арбате. Да здравствует хрущеба в Бирюлево с видом на свалку.
Егор залпом допил остывший кофе, махнул официанту и застегнул сумку.
-Ты домой едешь? - деловито спросил он. - Потому как я уезжаю. Если едешь, то пошли к машине. Мне утром надо материал сдать, так что рассиживаться некогда.
-Езжай, - равнодушно произнес Дима. -Я еще посижу. Может, я в последний раз в этом заведении, так хоть потусуюсь.
-А чего тут тусоваться? Та же забегаловка, что перед нашим домом, такие же алкаши и нарики, только декорации побогаче. Значит, не едешь?
Дима отрицательно покачал головой.
-Ну, как знаешь, - Егор пожал плечами и, сунув под блюдечко пару купюр, соскочил с высокого стула. - Добираться-то как будешь?
-Такси возьму.
-А деньги есть?
-Есть, - соврал Дима.
-Ну, ладно, - кивнул Егор и махнул рукой. - Чао-какао. Не напивайся, тут все очень дорого.
После ухода Егора Диме стало еще тоскливее. Коньяк выпит, сидеть у стойки бара, не делая заказа, было неудобно, тем более, что бармен бросал многозначительные мрачные взгляды. Дима отошел в сторону, встал за колонну и продолжил наблюдение. Никто не обращал на парня внимания. Он был в многолюдной толпе, но не стал ее частью, поскольку сам не считал себя достойным всего этого блеска. И, хотя Дима прекрасно понимал, что среди этих глянцево-целлулоидных лиц и фигур Барби и Кенов львиная доля пришли сюда на тех же птичьих правах, они были составляющей частью этой серпантинной феерии, а он - нет. На душе было паршиво. Дима ощущал себя вором, пришедшим на чужой праздник, в надежде стырить фамильное серебро. Он уже пожалел, что не уехал вместе с Егором. Теперь еще нужно подумать о том, как добраться домой.
"Ну их всех, - с неожиданной злобой подумал Дима, - клуб закрывается в шесть утра. Просижу до закрытия, а там и метро откроют."
Девица с разноцветными волосами удалилась со сцены под жидкие аплодисменты. Следом за ней там появился толстенький ведущий с лакированным ежиком на голове. Дима оглядел его чуть ли не с ненавистью. Ведущий частенько мелькал на телевидении, после того как развелся со своей супругой. Прежде они составляли полушутовской дуэт, поющий хабальные песенки. После развода супруга резко пошла в гору, а вот ведущему везло меньше. Во всяком случае, петь он стал реже, зато на телеканалах мелькал ежесекундно, строя из себя юмориста.
-А сейчас, дорогие мои, - ласково пропел ведущий, - мы объявляем конкурс караоке! Любой желающий может блеснуть своим талантом перед нами, чтобы выиграть главный приз. А призом сегодня станет... станет призом....
Ловким движением фокусника ведущий вынул из кармана что-то маленькое и блестящее.
-Призом станет золотая членская карта ночного клуба "Пурга", позволяющая ее обладателю приходить сюда в любой день!
Последние слова ведущего потонули в звуках фанфар. Под одобряющие жесты ведущего на сцену выбежало полтора десятка девочек и мальчиков, среди которых сильно выделялся пузатый мужчинка в пиджаке наизнанку. Дима обернулся, натолкнувшись на тяжелый мутный взгляд Люксенштейна, и отважно шагнул на эстраду. Сердце отчаянно колотилось, как перепуганная птица, но отступать было некуда.
Желающих было больше чем достаточно. Поэтому отсеять добрую треть получилось легко и просто. Для начала все по очереди пели по трети куплета веселой детской песенки о маленькой елочке. Диме повезло, его соседка, блондинистая девица с яркими признаками целлюлита, была настолько пьяна, что не была в состоянии даже вспомнить, не то, что произнести свою часть песни. Дима выхватил у нее микрофон и пропел за нее и за себя.
Когда худенький мальчик в нелепой белой рубашке неожиданно чисто, с яркой и четкой мелизматикой пропел целый куплет новогодней песенки, сонный взгляд Люксенштейна неожиданно прояснился. Он цепко уставился на поющего парня и ткнул Гию Кантридзе в бок.
-Ты послушай, как он выводит, - прошипел он грузину на ухо. - Это же просто бомба! Гия, слушай, у него голос течет, как ручей по камушкам....
Гия опустил рюмку с водкой и уставился на поющего на сцене парня. Люксенштейн снова ткнул его кулаком в бок.
-Да не пялься ты на него так откровенно, - прошипел он. - Увидит - прохода не даст: ах, ах, вы продюсер, ах, ах, раскрутите меня....
На сцене тем временем осталось всего трое участников: молодой парень в дешевой белой рубашке и две девицы. Им досталось совсем простенькое задание: спеть на троих песню о бедном художнике, продавшем свою недвижимость ради любимой актрисы, дабы устелить ее путь прекрасными розами. Парень спел лучше всех, однако последняя девица, исполняя заключительный куплет, задрала топик, обнажив роскошную грудь. Публика взвыла от восторга, единодушно признав ее победительницей. Ведущий сунул ей в руку клубную карту. Девица взвизгнула и с проворством горной макаки вскарабкалась на шест стриптизеров, ловким движением руки избавившись еще и от юбки.
Расстроенный Дима, которому в качестве утешительного приза досталась бутылка шампанского, спустился со сцены и, шаркая ногами, побрел к выходу. Теперь ему не хотелось даже дожидаться в клубе открытия метро. Интересно, выиграл бы он, если бы снял с себя штаны? Публика хочет шоу, вот и выбрала эту грудастую телку, наплевав на то, что она старательно пела между нот...
Темная фигура преградила Диме дорогу. Он сделал шаг в сторону, но фигура повторила его движение. Дима поднял глаза. Перед ним стоял секьюрити с каменным подбородком.
-Вас просят подойти, - невозмутимо сказал он, мотнув подбородком, напоминающим хоккейную шайбу в неопределенном направлении. Дима обернулся. Из-за дальнего столика вверх взметнулась рука и махнула ему, мол, иди сюда. На ватных ногах Дима пошел в том направлении, заранее зная, кто там сидит.
Люксенштейн, вальяжно развалившийся на кожаном диване, смотрел на Диму своими выпуклыми влажными глазами. Дима невольно вспомнил, что как-то читал про такую форму глаз, когда под выпуклым верхним веком зрачок скрывается едва ли не на треть. Такие люди назывались "сипаку" и обладали каким-то свойствами, но какими, Дима не мог вспомнить, разве что во сне сипаку часто разговаривали и даже были подвержены лунатизму. Рядом с Люксенштейном тряс волосами музыкальный критик Кантридзе, смотревший на Диму без особого интереса.
-Хорошо поешь, - без интонаций в голосе, произнес Люксенштейн. - Учился?
-Учусь, - сглотнув комок в горле, ответил Дима, даже не обратив внимания на то, что ему не предложили присесть. - В Гнесинке, на первом курсе...
-А где работаешь? - равнодушно спросил Юрий.
-В магазине, ночным сторожем... Но сегодня у меня выходной... - срывающимся голосом сказал Дима. Колени тряслись, как в тот злополучный день, когда еще в школе зубные врачи выдирали ему верхний зуб. Тогда, лежа в кресле стоматолога, Дима чувствовал, как ноги откалывают такие коленца, что гопак покажется танцем паралитика. Сейчас было что-то подобное. Дима вцепился в зажатую в руке бутылку шампанского, как в спасательный круг. Неожиданно подбежавший официант протянул Люксенштейну кожаную книжечку, откуда продюсер вынул свою кредитку. Видимо, за ужин он уже рассчитался, поскольку официант подобострастно кивнул, получил смятую купюру в кулачок и, приседая и кланяясь, удалился. Люксенштейн встал, следом поднялся Кантридзе, обойдя Диму, как неодушевленный предмет. Такое ярко выраженное презрение в любой другой момент показалось бы Диме оскорбительным, но в тот момент он был не в состоянии думать. Люксенштейн сделал два шага к выходу, потом повернулся и сунул Диме прямо в карман рубашки визитку.
-Завтра позвонишь по этому телефону, я тебе скажу, куда подъехать, - бесцветным голосом произнес продюсер. -Только не в семь утра. Ближе к вечеру позвони, или лучше в обед. Или ты завтра работаешь?
-Работаю, - тупо подтвердил Дима, но потом, спохватившись, добавил, - но я отпрошусь...
Люксенштейн царственно кивнул и отплыл из клуба, как величественный крейсер. Кантридзе суетился за его спиной, как шакал Табаки, следующий за Шер-Ханом. Дима оторопело смотрел им вслед, не понимая, что только что произошло. Твердая картонка жгла грудь. Дима вытащил визитку из кармана. Сверкающая металлическим блеском визитка была настоящей. На ней выпуклыми черными буквами значилось: Юрий Маратович Люксенштейн, продюсер. И еще телефон. И электронный адрес... Бумажка, которая меняла мир. Бумажка, которая открывала врата в мир параллельный, как киношный билет из голливудского блокбастера, где в главной роли играл нынешний губернатор Калифорнии. Ноги Димы подкосились, и он рухнул на диванчик.
-Неужели... - прошептал он.
Поверить в такое было просто невозможно. В первый раз в жизни пройти по служебному пропуску друга в пафосный ночной клуб, куда его не пустили бы даже вымыть пол... И в этот же день произвести своим пением впечатление на одного из самых влиятельных продюсеров страны... Разве так бывает? Нет, это сон, это иллюзия, которая развеется, как дым с первыми лучами солнца. Дима положил визитку на стол, зажмурился и сильно ущипнул себя за ногу. Потом медленно открыл глаза.
Визитка лежала на прежнем месте. Дима осторожно взял ее в руку, с нежностью смахнув с нее невесть откуда попавшие капли не то воды, не то водки. Где-то в желудке, куда пару минут назад бухнулось что-то тяжелое, как угольный камень, которые они с сестрой, надрываясь, таскали в детстве с железнодорожных вагонов, рискуя задеть головой контактный провод с напряжением в несколько тысяч вольт, разгоралось пламя. Кончики пальцев, которыми Дима касался картонки на столе, стали сначала теплыми, потом горячими, а в голове что-то гудело, как те самые тысячевольтовые провода, раскачивающиеся на ветру и искрящиеся от прикосновения друг с другом.
Дима решительно встал с места. Наплевать, наплевать, что нет денег, наплевать, что не открылось метро. Он дойдет до дома пешком. Хотя бы потому, что сидеть на месте у него уже нет сил. Его распирало от желания поделиться с кем-нибудь счастьем, разрывавшем его изнутри. За соседним столиком в компании ошалевших от спиртного и экстази молодых людей обоего пола, веселилась полногрудая девица, выигравшая вип-карту от клуба "Пурга". Дима посмотрел на нее с плохо скрываемым снисхождением. У него на руках была не просто карта, у него был карт-бланш.
До дома Дима добрался уже утром. Упомянутые события в развлекательном центре "Пурга" разыгрались уже часа в два ночи. Так что Дима вышел из клуба примерно в половине четвертого. Москва, грязная, душная и нелюбезная встретила его неожиданной прохладой. А что вы хотели? Осень, осень господа и дамы, сентябрь... После душного помещения, где даже обилие кондиционеров, работающих на износ, не справлялось с сивушным выхлопом многочисленных посетителей, с запахом травки из клозетов, загазованная столица показалась раем на земле. Несмотря на очень раннее утро, у центра толпились люди, нервно гудели автомобили, а желающие прорваться в клуб хотя бы на пару минут все еще бились в судорожной истерике, пытаясь пройти фэйс-контроль.
На улице Дима, поежившись, сунул бутылку шампанского в широкий карман. Горлышко угрожающе покачивалось, да и вся бутылка могла выскочить из кармана и грохнуться об асфальт, разлетевшись на тысячи осколков. А Диме было чрезвычайно важно дотащить ее до дома. В карманах нерадостно бренчала мелочь. Взять такси и домчаться до дома с ветерком, было нереально, метро еще не открылось. Ну, и ладно! Запахнув куртку, придерживая локтем грозящую выпасть бутылку, Дима решительно пошел в сторону дома. Москва не спала. Как поется в известной песне, Москва не спит никогда. Столица гудела, переливалась огнями, но чем дальше оставался центр, тем меньше Диме попадалось машин, тем реже он слышал из дворов голоса незнакомых людей. И, несмотря на громадное расстояние, он летел домой как на крыльях.
Последние пару километров Дима проехал на метро, как нормальный человек. Заспанная кассирша, отчаянно зевая, сунула ему карточку. На жужжащем, как встревоженный улей эскалаторе не было ни души. Вагон был пуст. Дима уселся на потертый кожаный диванчик и с наслаждением вытянул приятно гудевшие от усталости ноги. Спать хотелось до невозможности лишнего движения веками. И это даже хорошо, что ехать пришлось всего две остановки. Иначе Дима просто уснул бы прямо там, в вагоне электрички и проснулся бы от невежливого толчка машиниста, загнавшего поезд в депо. Хорошо бы сейчас вытянуться на диванчике во весь рост, или, того лучше, свернутся калачиком, накрыться курткой, и поспать минут шестьсот... Но ласковый механический голос под потолком уже подталкивал Диму к выходу, советуя не забывать вещи в вагоне. Дима зевнул и побрел к эскалатору. Ему предстояло еще ехать на учебу, а вечером, вечером... Черт побери, нужно было придумать причину для того, чтобы отпроситься с работы, поискать желающего его подменить, а это было непросто, потому как Петрович, сменявший его, был мужиком вредным и несговорчивым, а Сашка как раз ушел на больничный... Спать хотелось до вывиха челюстей.
Люди уже сновали туда-сюда, обгоняя Диму на эскалаторе. Понедельник, рабочий день, на работу нужно было к девяти и без опозданий, потому что начальник - зверь, на прошлой неделе выгнал Ленку, или Сеньку, или Ибрагима-оглы, что в принципе было без разницы, а ведь они опоздали то всего на полчаса. Ну, что бы изменилось от получасового опоздания? Но это Москва, Москва, милочки мои, и здесь не принято щелкать клювом... На ваше место уже нацелились хищные рты других претендентов, а если работа была нужна гастрабайтерам, то это и вовсе походило на свару домашней болонки и оголодавших дворняг.
У Егора горел свет. Дима миновал свою квартиру и поднялся наверх. Прятель открыл дверь сразу, без глупых вопросов: "Кто там?". Дима потянул носом. На горле предательски заходил кадык. Из кухоньки такой же стандартной однокомнатной хрущевки, как и у Димы, несло запахом кофе и чего-то еще, вроде огненной, похожей на солнце яичницы, с сочными проплешинами резаного лука.
Егор был уже одет. Темные волосы, сверкающие воском, зализаны назад. Дима с усмешкой подумал, что Егору было некогда принимать душ и ложиться спать с мокрой головой. Он поступил проще, чтобы обойтись сегодня без обычного утреннего туалета. Никакого душа, только умывание, чистка зубов и смачный плевок флакона с воском в мокрую ладонь, чтобы потом размазать эту жидкую пакость по своим волосам.
-О, появился, - иронично поднял бровь Егор. - Входи. Голодный, как всегда? Маринка позвонила мне уже в два часа, разбудила, спрашивала, где ты шляешься.
-Ей-то какое дело? - пожал плечами Дима, скидывая грязные туфли и вынимая бутылку из кармана.
-Ей - никакого. Она просто не одна приехала, и не хотела, чтобы ты прервал симфонию бушующей страсти. Просила тебя приютить, если ты явишься ночью. Так что домой тебе хода нет. Ты на занятия пойдешь?
-Пойду, наверное, - задумчиво кивнул Дима, сунув в рот горбушку хлеба. -Куда мне еще идти-то? Маринка, я так полагаю, учиться сегодня отказалась?
-Ну, гранит науки ей в это утро не по зубам, она упражнялась в другом сегодня, - быстро, и несколько рассеяно произнес Егор, садясь за стол, честно разделяя дымящуюся в сковороде яичницу на две части. -Кофе варить не буду, опаздываю. Если хочешь, можешь оставаться и спать. Я так полагаю, что из тебя сегодня тоже ученик еще тот.
-Я на прошлой неделе уже два раза пропускал, - невнятно пробурчал Дима, набивший рот восхитительной массой из жареных яиц и лука. - Меня уже предупреждали, что добром это не кончится. Так что я пойду. Отосплюсь на парах. Сяду куда-нибудь подальше. А потом мы с тобой отпразднуем наш вчерашний поход.
-А что, есть что праздновать? - с любопытством сверкнул глазами Егор. Дима гордо задрал нос, порылся в кармане и вытащил из нее любовно взлелеянную визитку Люксенштейна. Егор округлил глаза.
-Сам ко мне подошел, - похвастал Дима. - Предложил прослушать меня. Ну и велел позвонить сегодня.
Егор ехидно ухмыльнулся.
-Давай, звони. Ты слышал, что я тебе вчера говорил? Владик, скорее всего, этап пройденный, Юре свежее мясо требуется.
-А мне по фигу, - решительно произнес Дима. - Это шанс, понимаешь, шанс. И если для этого у него надо будет ежедневно сосать, я буду это делать. Я хочу быть артистом, и ради этого, на что угодно пойду.
-Мне нравится ваша решимость, Дмитрий, но не нравятся ваши методы, - неодобрительно покачал головой Егор.
-Гош, тебе не понять этого.
-Почему это?
-Да потому что ты никогда не был бедным. Папочка купил эту квартирку, тебе есть что есть, есть что пить и есть что надеть. Тебе не приходится учиться днем, работать ночью и делить квартирку с молодой шалавой, возомнившей себя великой певицей. У тебя хорошая работа и вполне предсказуемое стабильное будущее. А я? Так и проторчу в магазине всю жизнь, а потом, даже если нормально закончу Гнесинку, буду подвывать в хоре в седьмом ряду, в то время как какой-то безголосый Влад Голицын огребает бешеные деньги за фанерные концерты. Я хочу большего. И если придется пройти через чью-то койку, мне все равно. Лишь бы был результат. Я не Влад, я петь умею. И не буду разбазаривать все, что заработаю на всякую чушь. Буду откладывать деньги, чтобы иметь возможность потом выбраться из кабалы, если это будет кабала.
-Ну-ну, - скептически протянул Егор, поднимаясь из-за стола. - Как говаривал знаменитый Денис Алкин, изображая не менее известную Агату Маринову - предохраняйтесь! Ты идешь? Мне уже пора.
-Иду, - кивнул Дима, закидывая в рот громадный кус яичницы и жуя, обжигаясь и чертыхаясь. - Бутылку у тебя оставлю. Ты сегодня надолго?
-Вряд ли. Спать хочу как суслик, - скривился Егор, открывая входную дверь. - Сдам материалы, отработаю текучку и сбегу как будто на задание. Сегодня понедельник, особой работы не будет. Часа в четыре буду дома. А ты?
-А я позвоню Люксенштейну после трех часов, а там как попрет. Может быть, если мне, конечно, повезет, сегодня я же поеду к нему на прослушивание. Одолжи пару сотен? У меня зарплата через неделю, я сразу отдам...
Егор сунул Диме пару сотенных купюр, не глядя, и запер дверь. Дима с легкой завистью посмотрел на этот широкий жест. Нет, не то, чтобы двести рублей были такой впечатляющей суммой. Просто сами жесты у Егора получались аристократическими, изящными и естественными. А еще у него были красивые пальцы, тонкие, длинные, почти женские, с длинными миндалевидными ногтями, которые Егор грыз, нервничая, и совершенно за ними не ухаживал. Диме даже вспомнилась книга Дюма. Именно руки Атоса, на которые совершенно не обращал на них внимания, приводили в отчаяние Арамиса, трясшегося над своими как курица над единственным цыпленком.
-Спасибо, - пряча деньги в карман, сказал Дима. - На телефон надо хоть сотню положить, а то я в бесконечном минусе. Как я тебе позвоню-то, с великими новостями, если у меня денег на счету не будет.
-Да с любыми новостями звони, - милостиво разрешил Егор. - Мне очень интересно, чем там у вас дело кончится.
-А чем оно должно кончиться? - глупо осведомился Дима, спускаясь по лестнице.
-Свадьбой! - рассмеялся Егор и ткнул его кулаком в спину. - Садись в машину, подброшу до вашей шарашкиной конторы.
Люксенштейн назначил встречу Диме прямо у себя в квартире. С занятий пришлось сбежать, впрочем, ради такого дела - не жалко. Правда, пару актерского мастерства, которую преподавал сам Шаталов, пропускать не хотелось. На его занятиях студенты никогда не скучали. Но, что поделать? Судьба подбрасывала единственный шанс, второго такого случая могло и не быть.
Дом известного продюсера находился в сталинской высотке в самом центре Москвы. Добраться туда можно было без особого труда, от метро всего пара шагов. А вот пройти внутрь было весьма проблематично. На входе в подъезд непрошенных гостей встречал самый настоящий турникет и охранник с мощными металлическими плечами и полным отсутствием интеллекта на челе, с низким, как потолки старых хрущевок, лбом. Он долго и придирчиво изучал Димин паспорт, долго бухтел в телефонную трубку, да еще потом для чего-то обыскал парня с ног до головы. Пропустить наверх Диму ему все-таки пришлось, но сделал он это с таким вздохом, точно старый ЦРУ-шник, обознавшийся и принявший за Бен Ладена скромного торговца шаурмой.
Дверь долго не открывали. За тяжелой створкой из металла, стилизованного под натуральный дуб, гремела музыка. Дима еще дважды нажал кнопку звонка, пригладил взъерошенный ежик волос и придал лицу приятное выражение. Спустя минуту дверь открылась. На пороге стоял молодой блондин, который являлся составляющей частью эстрадного трио "Тротил". На блондине была умопомрачительная рубашка под крокодиловую кожу и потертые джинсы, от которых за версту несло эксклюзивной работой. Довершали ансамбль лакированные туфли с острыми носами и пудовая золотая цепь на мощной шее бывшего стриптизера. Он вопросительно дернул подбородком, мол, чьих будешь, холоп?
-Я к Юрию Маратовичу, - робко сказал Дима.
Блондин скривился и оглядел Диму с ног до головы так, как смотрят на надоедливое насекомое. Не сделав ни одного шага в сторону, он лишь распахнул дверь сантиметров на десять пошире. Для того, чтобы протиснуться, Диме пришлось едва ли не прижаться к мускулистому торсу, от которого несло дорогой туалетной водой и свежим потом.
Заперев дверь, блондин приглашающее мотнул белой гривой и, покачивая бедрами, и эффектно водя широкими плечами, пошел по узкому коридору в сторону гремевшей музыки. Дима покосился на свои старенькие кроссовки, сомневаясь, не стоит ли их снять? Но блондин был обут, так что Дима, махнув рукой, пошел следом, украдкой озираясь по сторонам.
Вокруг было... пожалуй, богато. Но даже для неизвращенного роскошью взгляда Димы, богатства было чересчур много. Дорогие обои переливались металлическим блеском. С них смотрели диковинные рожи африканских божков и леопардов. На потолке сияла громадная хрустальная люстра, которой больше подошло бы украшать концертный зал средних размеров, а не коридор хоть и большой, но все же квартиры. Пол был устлан пошловатым ковром, имитирующем шкуру леопарда. На шкафчиках и полочках переливались безделушки несусветных фасонов и цветов. Их было так много, что это просто резало глаза.
В гостиной сидела целая толпа. Так показалось вначале. Слегка растерянный Дима только через полминуты понял, что в комнате всего пять человек, не считая его: парни из группы "Тротил" (включая блондина), сам Люксенштейн в пестром китайском шелковом халате и какое-то странное существо бомжеватой наружности. Дима не сразу сообразил, что это виденный им этой ночью Гия Кантридзе, только вот вид у него был самый непотребный. Все остальные фигуры были бесконечными отражениями в многочисленных зеркалах.
Гия сидел с наливающимся бланшем под глазом и, кажется, выбитыми зубами. Его шикарные локоны, коими он безудержно гордился, были острижены под самый корень. Рубашка была разорвана по шву, пуговицы на груди отсутствовали, только одна, чудом уцелевшая, была застегнута на животе. В разрезе была видна чахлая, поросшая густыми волосами грудь. Над поясом торчал изрядный пивной животик. Кантридзе держал в руках вилку, с которой угрожающе свешивался кус мяса. Приход Димы никак не отразился на разглагольствования Кантридзе. Он бросил на Диму косой взгляд и продолжил орать охрипшим и уже давно севшим голосом:
-...Я вообще не понимаю, на что он обиделся. То, что он возомнил себя звездой, не дает ему права так поступать с прессой. Да, я влез в его личную жизнь. Но он какой-никакой артист... Он выбрал публичную жизнь. Так что должен быть готов к тому, что рано или поздно о его делишках узнают...
Гия на секунду замолчал, но лишь только для того, чтобы отхлебнуть из высокого бокала вина. Люксенштейн махнул Диме рукой, мол, садись. Дима робко присел на краешек дивана, стараясь держаться подальше от вилки в руке Кантридзе, которой тот махал излишне экспрессивно.
-Ну, спишь ты с собственным охранником, и что? - возмущался Кантридзе. - Ты ж звезда! Либо е...сь так, чтобы никто про это не знал, либо готовься к заголовкам в газетах. А он, видите ли, обиделся...
-Может, это не Алмазов? - предположил Люксенштейн.
-А кто? - взорвался Гия. -Папа Римский?
-Да мало ли про кого ты писал...
Гия махнул рукой, отхлебнул вина, сморщился и схватился за челюсть.
-В последнее время я что-то стоящее писал только про него. Вся эта история, что он нанял себе охранника, который его регулярно потрахивал вылезла наружу на прошлой неделе. До меня об этом никто не писал, ну, разве что пацан один из газетки "Желтуха". Просто у него связей не хватило докрутить эту историю до конца. И что мне теперь делать? Он же в суд подал, да еще вот... - Гия повернулся к зеркалу и с отвращением запустил пальцы в проплешины на голове.
-Феерично, - хмыкнул Люксенштейн.
-Феерично, - передразнил Кантридзе. -Да я на люди не могу показаться в таком виде.
-Побрейся наголо, - посоветовал Юрий и повернулся к Диме. -Угощайся, мы тут пока поговорим...
-Спасибо, я... не голоден, - соврал Дима, отводя тоскливый взгляд от стола.
Скатерть-самобранка ломилась от всякой снеди. Тут была и красная рыбка, и истекающая маслом икра в открытой банке, где по-простецки торчала столовая ложка. В центре на широком блюде была выложена небрежно разломанная курица-гриль, рядом с которой нарубленное щедрыми ломтями копченое мясо. Что-то еще в баночках, скляночках, тарелочках и блюдцах столь явно говорило, что подобная роскошь тут отнюдь не в диковинку, вон как к ней относятся...
Не доедают, не допивают... Эй, человек, почки заячьи царице один раз... Принесите мне вон тот кувшин, мы в него будем кости бросать... Дима сглотнул и отвернулся, разглядывая комнату.
Гостиная была шикарна, как и вся жилплощадь, но во всем этом варварском великолепии явно не хватало чего-то очень важного. Дима сразу понял это. Крохотная квартирка соседа Егора и шикарные апартаменты продюсера были схожи в одном: и там, и здесь к убранству явно не прикасалась женская рука. Егору заводить семью было некогда, да он и не стремился к этому. Квартира Люксенштейна явно была холостяцкой берлогой, куда тот заваливался, чтобы отдохнуть от семьи. Ведь если верить прессе, семья у Юрия имелась: жена и двухлетний карапуз. Впрочем, супругу Люксенштейна в тусовках никогда не видели. Она сидела дома, скучала, ходила по салонам и магазинам, передав права на воспитание ребенка многочисленным нянькам и мамкам, как в сказке о царе Салтане. Работа Люксенштейна была для нее вечным табу. Они познакомились на прослушивании, где юная неопытная Оксаночка, чудом попавшая в приемную Люксенштейна, пыталась самовыразиться в том, что она считала вокалом. Пение Оксаны продюсер забраковал сразу. Однако с прослушивания ее не отпустил, пригласив в ресторан, а потом вот в эту самую квартирку. Оксана провела вместе с Люксенштейном два дня, в течение которых продюсер задавал ей каверзные вопросы, в основном касающиеся ее здоровья, а также родственников. Оксана тогда не поняла, почему Юрия так порадовало, что у нее из родни одна престарелая бабушка, да и та где-то на Украине, а здоровье позволяло Оксане таскать ящики в вино-водочных магазинах. По истечении двух дней продюсер сделал Оксане странное предложение: выйти за него замуж, но при этом распрощаться с мыслью о карьере.
-Ты должна родить мне ребенка, в идеале - сына, - вкрадчиво пояснял Юрий своим обволакивающим голосом. - Сцена что? Завтра есть, послезавтра нет. Я обеспечу тебя на всю жизнь, но ты должна родить мне здорового наследника.
Оксана согласилась. В предложении не было ничего ужасного, тем более, что принимая в постели Юрия она не испытывала никакого отвращения. Да, немолод, и на дивного любовника продюсер не тянул. Оксана, которая знала всего двух мужчин, заметила, что в постели Юрий был как-то отстранен, словно делал нудную и не очень приятную работу.
Сказка кончилась быстро. Оксана забеременела почти сразу. Как только Юрий узнал о том, что станет отцом, он отгрохал шикарную свадьбу. Оксана была счастлива. Ее не расстраивало даже то, что на церемонии не было никого с ее стороны. Бабушка была слишком стара и больна, чтобы приехать поздравить внучку, а немногочисленных подружек, появившихся в Москве во время скитаний в закулисном пространстве Юрий приглашать не разрешил. Подружкой невесты была модная Аксинья Гайчук, другом жениха молодой певец, протеже Люксенштейна Влад Голицын.
Свадьба упилась в дым. Оксана поначалу с радостью принимала льстивые поздравления и подношения раскрученных гостей из светского общества, но очень скоро бомонд ей несколько наскучил. Ну, и чем они отличаются от той же дискотеки в Новолипках? Вон гламурная и пафосная Гайчук поливала бранью опрокинувшего на нее бокал официанта. Тот краснел и закрывал глаза, такого отборного мата Оксана не слышала даже от деревенского тракториста дяди Леши. Дальше совершенно пьяный телеведущий Александр Галахов невыразительно показывал стриптиз, демонстрируя недавно подкачанное до внушительных выпуклостей в зоне трицепсов и бицепсов тельце. В бассейне в вечернем платье, колыхавшемся прозрачной медузой, болталась изрядно окосевшая Маша Скуратова, с силиконовых губ которой текла помада прямо на арбузные груди сомнительного происхождения. В уголке, курчавый как пудель, политик Немчинов в компании с безголосой певичкой Танечкой Евсеевой скромно терли носы, стряхивая кокаин, коим угостились в туалете, не особенно прячась от общественности. Выпивка лилась рекой, замученные официанты сновали в жарком, сверкающем стразами людском океане как шустрые сельди.
-А где наш молодой? - вежливо осведомился Виктор Дербышев, композитор и продюсер, на кастинг проекта "Созвездие" которого Оксана так и не попала, срезавшись на отборочном туре. Дербышев лучезарно улыбнулся, растянув свои толстые губы до самых ушей. Глядя на его маленькие, слегка заплывшие глазки, Оксана невольно подумала, что с его крупными чертами лица, мясистым носом и толстыми пальцами он похож скорее на поросенка, чем на известного композитора. Ну вылитый хряк тети Стеши, который задирал свой пятачок, когда его приходили покормить!
-Где-то с гостями, - улыбнулась Оксана. - Минут пять как отошел...
На самом деле новоиспеченный супруг отсутствовал уже как минимум полчаса. Оксана начала тяготиться своим одиночеством. Тем более, что изрядно подпившие гости уже не обращали на нее никакого внимания. Их гораздо больше интересовала совместная пляска на столе Гайчук и Галахова. На парочке уже почти не осталось никакой одежды. Галахов лил на Аксинью что-то смахивающее на шоколадный сироп и слизывал коричневые потоки с ее небольших грудей. Гайчук притворно стонала, изображая томную страсть, Галахов же, как герой-любовник был совершенно неубедителен. Оксана сунула пустой бокал официанту и отправилась искать супруга.
Люксенштейна нигде не было видно. Оксана обошла весь зал ресторана, а потом вышла во внутренний дворик. Там тоже было многолюдно, но среди курящих и болтавших о разных пустяках людей Юрия не было. Оксана зло поджала губы и пошла обратно в зал, по пути налетев на певицу Соню, которую за немалые бабки раскручивал Люксенштейн.
Соня была хороша, и об этом прекрасно знала. Правда, певица из нее была не ахти, о чем она смутно догадывалась, стараясь компенсировать недостаток таланта обилием секса в клипах и склочным характером. Оксана видела Соню до свадьбы всего пару раз, и оба раза Соня вела себя несколько странно. Не сказав Оксане вроде бы ни одного обидного слова, она, как это модно говорить, опустила ее ниже плинтуса. Во всяком случае, Оксана почувствовала себя униженной.
-Привет, - буркнула Соня. - Классное платье. Юрия ишешь?
-Спасибо, твое платье тоже очень красивое, -автоматически ответила комплиментом Оксана.- Ты его видела?
Соня вытащила из сумки пачку длинных дамских сигарет и неспешно прикурила, всем своим видом показывая, как она презирает новую жену своего продюсера.
-Да, видела, - небрежно сказала она. - Буквально пару минут назад на втором этаже. Они с Голицыным обсуждали какой то проект.
Глаза Сони насмешливо блеснули. Знай певицу подольше, Оксана наверняка бы заподозрила подвох, но сейчас, несколько удрученная отсутствием мужа, она торопливо поблагодарила и побежала наверх. Соня злобно усмехнулась ей вслед и, бросив едва раскуренную сигарету на пол, крадучись пошла следом за Оксаной.
На втором этаже было пусто и душно. Оксана нерешительно остановилась на верхней ступеньке и позвала мужа. Ей никто не спешил ответить. В коридоре второго этажа было тихо, и только где-то в глубине играла музыка и слышались какие-то отголоски. Оксана пошла вперед. Да, только за одной дверью что-то жило и двигалось. Толстые ковры на полу делали шаги Оксаны совершенно бесшумными. Она подумала, что не будет ничего страшного, если она ненадолго прервет переговоры Юрия и Влада, тем более, что гости ждали внизу. Было просто неприлично оставлять их без хозяев праздника надолго. Оксана взялась за ручку и потянула ее вниз, не обратив внимания на то, что следом за ней крадется Соня.
Картина, которую Оксана улицезрела в приоткрытую дверь, повергла ее в шок. В кабинете в профиль к ней стояла пара. Впрочем, стояла - это было сказано не совсем верно. Влад Голицын, со спущенными штанами, опирался на массивный стол, а позади него, вплотную, с такими же опущенными на пол штанами находился молодой супруг Юрий Люксенштейн. Его движения были нервными и прерывистыми, сопровождаемыми глухими шлепками. Влад, с закрывавшей лицо длинной челкой, жмурился, стиснув зубы. По его лицу было видно, что происходящее не очень ему нравится. Зато лицо Юрия выражало полное блаженство, если судить по задранной к небесам голове и полуоткрытому рту. Оксана посмотрела на него, как на чужого человека, невольно подумав, что во время секса у Люксенштейна совершенно дебильная физиономия. Не в силах больше видеть происходящее, она прикрыла дверь и повернулась. За спиной стояла Соня с ликующим лицом.
-Ну, как спектакль? - ехидно осведомилась она.
-Пошла ты на... - ответила Оксана и оттолкнула Соню с такой силой, что та отлетела к стене, заверещав как свинья, на которую неожиданно кто-то наступил. Шлепки и постанывания за закрытыми дверьми смолкли, но Оксана не стала разбираться, чем там кончилось дело. Она чувствовала себя гадко, как никогда в жизни. Золото и бриллианты, которыми казалось, выстлана вся ее дальнейшая жизнь, оказались дешевой бижутерией, карета - подгнившей тыквой, хрустальные башмачки немилосердно жали, а принц, прекрасный принц, будущий правитель империи - жалким педерастом, волочившимся за смазливыми пажами. А она, несчастная дурочка, поверившая в сказку о Золушке, сама себя обрекла неизвестно на что... Шикарное платье стало вдруг невероятно душным и тесным, корсет стискивал талию в медвежьих объятиях. Оксана выбежала во дворик, в котором почему-то не было ни души, уселась на ажурную металлическую скамейку, не обращая внимания на то, что подолом метет заплеванные окурки, и расплакалась.
Кто-то подсел рядом, молча и почти незаметно. Оксана нервно отодвинулась, думая, что это пришел супруг или, того хуже, мерзкая завистница Соня. То, что Соня из зависти устроила это представление, Оксана не сомневалась. Сидевший рядом протянул Оксане зажатый в наманикюреной ручке носовой платок, который Оксана взяла, не глядя, вытерла слезы и высморкалась. И только после этого она отважно повернулась к соседу, а точнее, соседке на скамейке, убежденная, что это Соня.
Рядом сидела Аксинья Гайчук, растрепанная, влажная от пота, с размазанным макияжем. На ее некрасивом, вытянутом как у лошади лице с массивной челюстью, читалось участие.
-Ты чего тут ревешь белугой? - недоуменно произнесла она. Оксана, которая только что с большим трудом смогла обуздать клокочущее в груди отчаяние, разревелась снова и неожиданно для самой себя выплеснула сжигающую ее обиду. Она рассказала все, что увидела, этой молодой девице, которую лицезрела в третий раз в своей жизни. Уже потом она удивлялась, как пошла на этот отчаянный шаг. В тот момент ей больше всего не хотелось увидеть на лице Аксиньи фальшивое сочувствие и скрытое злорадство. Оксана ожидала, что Гайчук начнет охать и ахать, а потом понесется рассказывать всем, "какой Люксенштейн оказывается проказник!" И тогда позора не избежать. Но Аксинья молчала. Она выслушала Оксану, а потом вытащила сигарету и закурила, протянув пачку Оксане. Та замотала головой, отказываясь.
-Вот что я тебе скажу, подруга, - весомо произнесла Гайчук. - Ты о том, что было в той комнатке лучше забудь. То, что Юрик периодически спит с мальчиками всем хорошо известно, просто мы из чувства приличия об этом не упоминаем. И про то, что женился на тебе он для отвода глаз каждый второй знает, не считая каждого первого. Влада он как трахал, так трахать и будет, а тебе в этой ситуации надо вести себя мудро.
-Да пошел он, - злобно выдохнула Оксана. - Завтра же на развод подам.
-Ну и дура, - грубо оборвала ее Аксинья. - Ты что, думала в сказку попала? Что сейчас тут павлины полетят? Жди! Уясни себе одну простую вещь: в шоу-бизнесе мужиков нет, есть только проститутки мужского рода. Тут все продаются за пятак. Чего ты так возмущаешься? Муж педик? Ха!
Гайчук затянулась и с шумом выпустила дым.
-Да на нашей сцене из натуралов остались только Шниферсон и Лев Данченко, да и то лишь потому, что им в обед сто лет. Остальные будут торговать своей драгоценной задницей направо и налево. Сами из штанов выпрыгнут, как только им червонец покажешь. Но для прессы и общественности все они стопроцентные мужики. И жены их с придыханием рассказывают, какая у них крепкая семья, как они любят друг друга и все такое.
-Но это же бред, - возмутилась Оксана.
-Это не бред, а плата за сказку. И тебе надо научиться так жить. Родишь Люксенштейну ребенка и будешь в шоколаде всю оставшуюся жизнь. Для души и тела заведешь себе любовника помоложе, в идеале, с ведома мужа. И будет у вас полный ажур. У него своя личная жизнь, у тебя своя, а для прессы и лоховатой общественности будете изображать вашу личную жизнь.
-Я так не смогу, - пожаловалась Оксана.
-Сможешь, - криво усмехнулась Аксинья, выпуская из носа клубы дыма. -Когда поймешь, каким дерьмом была твоя прошлая жизнь по сравнению со всем этим...
Она повела рукой, показывая на шикарный ресторан, ткнула пальцем в бриллиантовые серьги и колье на шее Оксаны, на кольцо с большим солитером.
-То, что твой муж спит с молоденькими мальчиками лишь малая плата за красивую жизнь. Поначалу будет трудно, но постепенно привыкнешь, что его нет дома. А он компенсирует свое отсутствие деньгами и брюликами. И поверь мне, это гораздо приятнее, чем терпеть рядом престарелое тело с амбициями.
-Я думала, у нас семья будет, - как-то жалко произнесла Оксана. Гайчук рассмеялась хищным смехом сытой гиены, обнажив крупные плотоядные зубы.
-Семья... да кому она нужна эта семья? Живи, девочка, в свое удовольствие, наслаждайся. Привыкай, короче. А сейчас вот тебе косметичка, иди в туалет и как следует умойся. У тебя все-таки свадьба. Начинай привыкать к своему новому статусу.
И Оксана стала привыкать. Юрий ни словом не упомянул о произошедшем, появившись вместе с Владом на празднике. Оксана присоединилась к мужу через четверть часа, с красными глазами, но улыбающаяся и внешне вполне счастливая. Соня нервно хихикала в сторонке и о чем-то шептала пьяному Кантридзе.
После свадьбы Оксана видела мужа редко. Бывало, что она неделями не слышала даже его голос. И, как предсказывала Аксинья Гайчук, к этому тоже можно было привыкнуть. Роскошное безделье изо дня в день, шикарные магазины, в которых, не оглядываясь, можно было купить все, что угодно, изысканная еда, новые подружки - жены таких же богатых мужчин, часть из которых работала в шоу-бизнесе... Все это было сладкой патокой, липкой и тягучей, из которой не хотелось выбираться.
После рождения сына, наследника маленькой империи Люксенштейна, жизнь Оксаны почти не изменилась, разве что она стала потихоньку встречаться с сыном соседа, банкира Серова, недавно сменившего сорокалетнюю жену на молоденькую модельку с тощими ножками и отсутствующим взглядом. Сын Серова был всего на пару лет моложе Оксаны, так что они прекрасно поладили друг с другом. И все же Оксане было на что пожаловаться. Смертельная скука преследовала ее ежедневно. Вечеринки и приемы быстро приелись. Она по-прежнему не видела никакой разницы между светским обществом Москвы и сельским клубом родной Новолипки. Москвичи, кстати, были еще хуже. Наглые, жадные, искренне считающие, что мир принадлежит им, они не стеснялись жить по принципу курятника: клевать ближнего и гадить на нижнего. Оксана старалась привыкнуть к этому, как и к постоянным отлучкам мужа в его холостяцком гнездышке, где постоянно ошивались прекраснооокие люди обоих полов.
Парни из трио "Тротил" нестройной шеренгой потянулись к выходу. При этом блондин промямлил, что им завтра рано вставать и ехать на съемку. Люксенштейн милостиво кивнул. Дима в этот момент снова бросил взгляд на стол, сглотнув слюну. Гия, заметивший этот взгляд, наклонился к уху Юрия.
-Пацан жрать хочет, а взять стесняется. Давай выйдем? Тем более, что тебе, я так думаю, надо его... прослушать...
Слово "прослушать" Гия произнес весьма многозначительно, очевидно, полагая, что на "прослушивание" пригласят и его. Юрий частенько заставлял молодых парней ублажать не только его, но и его друзей и собутыльников, к коим относился и Кантридзе. Правда, как правило, это большей частью распространялось на безголосых бездарей, решивших, что одна ночь в крупным продюсером что-то изменит в их жизни. Своими настоящими проектами Люксенштейн ни с кем не делился. Каждого из трио "Тротил" он "прослушивал" самостоятельно, по нескольку раз до того, как сколотил из них группу, да и потом парни периодически оставались с Юрием, радуя его стареющее естество.
-Ты угощайся, а я пойду Гию провожу, - произнес Люксенштейн, поднимаясь с дивана. Гия нехотя поднялся с дивана и нервной трусцой последовал к выходу, не переставая жаловаться на коварного Алмазова, лишившего его волос и репутации отважного разоблачителя псевдо-звезд. Они вышли за дверь и притаились в коридоре. Гия скорчился от беззвучного хохота, глядя, как Дима жадно набивает себе рот едой. То, что парень был смертельно голоден, почему-то показалось Кантридзе невероятно забавным. Люксенштейн сурово посмотрел на Гию, но его и самого порадовало, что пришедший на прослушивание парень мечет со стола все, как голодный волчонок. И это было хорошо. У парня был прекрасный голос, он был хорош собой, и в перспективе из него можно было вылепить настоящего артиста. То, что сейчас он пытается наесться до отвала на год вперед, явно говорило лишь о том, что дела его идут не блестяще, а значит, он не будет капризничать и легко согласиться на все условия.
Проводив Кантридзе, тонко намекающего на участие в дальнейших мероприятиях, Люксенштейн несколько минут сидел на кухне, курил сигару, прислушиваясь к звукам из соседней комнаты. Ему не хотелось смущать голодного парня, пусть поест, как следует. Выждав десять минут, Юрий вошел в комнату. Дима вскинул на него испуганные глаза и покраснел, не зная, куда деть обглоданную почти до косточки куриную ногу.
-Кофе будешь? - буднично спросил Люксенштейн, пряча усмешку. Дима нервно замотал головой, мол, нет, потом так же нервно кивнул.
-На кухне возьми, и принеси мне, - устало сказал Юрий, развалившись на диване. - Сахар в шкафу, мне два кусочка. Чашки там же.
Дима мгновенно испарился. Юрий заметил, что косточку он забрал с собой, чтобы обглодать ее в спокойной обстановке. Кофе Дима принес через минуту. Чашки были мокрыми, очевидно он сполоснул их перед тем, как налить.
Пили молча. Дима не решался начать разговор, не сводя своих собачьих карих глаз с расслабленного лица продюсера. Юрий же, предвкушая скорую развязку, смотрел на Диму сквозь ресницы. Тот видел этот взгляд и нервно ерзал на месте.