Аннотация: Если у кого-то есть комменты, или кто-то заметит неточности, противоречия и т.д. - просьба написать.
Летят журавлики по небу -
Не то, что синие синицы.
Гудят те поезда, что едут -
Везут девчонок за границы...
Темнеет лес, лишь птичек гомон
Резвится там, где нет лампадки...
Уснёт там девушкино горе -
Земли объятья тоже сладки...
Мария. Так уж cлучилось, что родители её грезили переездом на святую историческую родину в Израиль, и дочку назвали Марией - в честь матери Иисуса, втайне надеясь на символическое имя, которое прибавит веса их семье при рассмотре дел в "небесной канцелярии", даст добро на выезд, а также поможет прижиться на земле Иерусалима - исторической родине Христа.
Но на самом деле помогло это мало. И хотя в Израиль они всё же уехали - большой особой удачи никому это не принесло. В конечном итоге родители расстались. Расстались, когда девочке исполнилось что-то около восьми-девяти лет. Нелёгкие годы...
Мария подрастала, начинала осознавать свою принадлежность к "грешному племени", женскую природу Евы - виновницы "изгнания из рая". С самых малых лет девочку посвятили в библейские и новозаветные события двухтысячелетней давности - время прихода спасителя Иисуса Христа. Об этом часто рассказывала мать: читала и разъясняла. Особенно девочке запало, что Женщина - Ева подала яблоко с запретного дерева! А доверчивый Адам согласился и ел, чем и навлёк немилость Господа Бога и изгнание из Рая. А также Божье проклятие: "в поте лица добывать хлеб свой и в муках рожать детей".
Взрослея, Мария как-то особенно чувствовала грех перед Богом. И поистине нуждалась в любви отца, которого чтила и боялась, как "Отца Небесного". Нуждалась в своего рода прощении мужчины - признании им её "невиновности". А отец как раз уходил - бросал обеих женщин: и жену, и дочь. В то время, как Мария так жаждала заслужить - добиться любви! Ночами давала клятвы: вроде тех, что больше никогда не откажется есть морковь, мыть посуду, а также беспрекословно бегать за хлебом и молоком. А главное - будет читать умные полезные книжки! И хорошо учиться...
Но клятвы не помогали, - того, о чём в душе просила девочка - любви отца - как раз и не было. Отец как-то отстранялся: не ласкал и не хвалил, будто всегда знал, что рано или поздно уйдёт. И просто выжидал время, имея какие-то свои, никому не открываемые планы. Девочку он к себе как бы не подпускал... На самом деле ему казалось, что лучше было бы иметь сына. Мария не раз замечала тоску отца, когда тот ласково гладил по голове соседского мальчика. А ещё - это оказалось особенно запомнившимся - отец подарил этому мальчику шоколадку, в то время как ей - ничего. И она плакала, убежав из дома на пустырь. Обида была жгуче-горькой... В общем - о таком не забывается... Вот бы хорошо родиться мальчиком!
А однажды девочка слышала, как отец упрекал жену за "бабские претензии". Что это такое, Мария сразу не поняла, но накрепко поклялась: когда вырастет, ни за что не будет иметь "бабских претензий"!
Отец их всё же бросил. Девочке никто не потрудился ни только оправдать или объяснить поведение отца, но даже и хоть как-то утешить - смягчить боль утраты. Мария поняла, что виновата мать с её нытьём и упрёками, и она сама. Мать девочка не любила. Мало того, что та предъявляла "бабские претензии", но и вообще была глупа, постоянно раздражена и неудачлива. И ещё всё время жаловалась: вечно что-то оказывалось плохо. И получалось, как будто мать зануда и постоянно просит помощи. Отец вот сбежал - не вынес, а ей - несчастной Марии - приходилось терпеть и выслушивать глупые упрёки и недовольства. Это совершенно не выглядело справедливым, вызывало чувство протеста и отчуждения, а часто, чего греха таить, и некоторого злорадства по отношению к несчастьям "надоевшей приставалы".
Разумеется, Мария, в силу своего возраста или ещё каких причин, не замечала, что именно мать, хоть и постоянно жаловалась и ныла, но тащила на себе всю семью - работала как заведённая, в отличие от мужа, любившего отдаваться чтению или размышлениям. В такое время его нельзя было тревожить - это его "унижало" и "мешало жить духовно". Тогда он смотрел специальным взглядом, потом молча поднимался и уходил, и оставалось чувство вины - некий осадок, что она недостаточно смышлёна, недостаточно хороша, чтобы соответствовать уровню "духовных запросов" мужчины. И в следующий раз уже Мария, пряталась и тихонько молча смотрела на отца, никак к нему не приближаясь, чтобы не мешать и "соответствовать".
А мать имела совершенно невыносимый характер: она без зазрения совести обвиняла отца в тунеядстве, отсутствии интереса к собственной семье и всяком таком подобном - глупость матери являлась причиной, что та "не понимала потребностей мужчины, не могла стать ему настоящей подругой и опорой в его нелёгких жизненных исканиях на пути". Откуда Мария знала всё это? Частенько прислушивалась к телефонным разговорам отца: когда матери дома не было, отец, бывало, подолгу разговаривал с другом, рассказывал о семейных проблемах, о женских капризах жены, бабских прихотях, глупости и подобном. Мария в таких случаях всей душой была на стороне отца и всем видом показывала, как осуждает мещанскую "бабскую сущность" матери.
В общем, после ухода отца Марии стало совсем одиноко.
К тому же мать и соседки, вполне дурацки замолкая при её появлении, поговаривали, что отец ушёл не только от матери, но и вообще "перестал любить женщин, а выбрал любить мужчин". Перед внутренним взором сразу вставала картинка, как отец гладит соседского мальчика, и хотелось заплакать...
Это было вообще трудно принять. И Мария не принимала, а списывала на недоумие и бабские сплетни неспособных к духовности дрянных старух. Однако, всё чаще начала носить брюки и хотела остричь волосы. Но мать категорически отказала и пообещала нещадно выпороть, если Мария нарушит запрет. И только спустя несколько лет, разыскивая фотогафии отца, когда собиралась переезжать жить отдельно, среди прочих документов и бумаг матери Мария наткнулась на письмо: отец писал его какому-то своему другу. Это письмо Мария помнила почти наизусть.
"Дорогой Шон!
Я так давно не видел тебя. И уже не помню, когда получал от тебя известия.
Я бы многое отдал, чтобы вернуть те времена, когда мы были вместе. Не верь, если кто-то скажет, что я тебя предал - это не так. Никогда я не отказывался от моих нежных чуств к тебе.
Судьба сыграла со мной злую шутку: я не счастлив один.
Если когда-то ты вспомнишь обо мне - знай, что бы ни случилось - я вернусь, и мы снова... Мы попробуем всё сначала.
Нежно обнимаю тебя и целую.
Всегда преданный
Твой Лео.
P. S.: Напиши мне хоть несколько строк. Буду ждать!"
Дальше шёл адрес, на который следовало посылать ответ. Но... У Лео и впрямь была "судьба", которая играла с ним злые шутки - письмо вернулось отправителю, почему-то Шон его не получил, зато мать возвращённое письмо отлично получила, вскрыла и... оказывается хранила несколько лет. Мария испытала шок от вдруг открывшейся любви отца к какому-то неизвестному мужчине. И ещё возмущение поступком матери, самим фактом вскрытия конверта и невозвращения отцу. Немного успокоившись, Мария твёрдо решила, что ради справедливости письмо будет храниться у неё, потому что только ей принадлежит право распоряжаться наследием отца.
Так понемногу приоткрывалась завеса тайны отношений между матерью и отцом. Открывалось то, чего девочкой она не умела ещё распознавать. И это, к сожалению, с большой долей вероятности подтверждало "досужие бабские сплетни" соседок.
Вскоре после всех этих переживаний девочка начала усиленно заниматься в школе.
Её любимыми предметами были математика и геометрия, которые вёл Георгий Давыдович - высокий, худощавый и очень интеллигентный мужчина: сам себе на уме; выходец из России, который сухо давал уроки и сразу уходил. Чувствовалось, что он приходит на работу и делает необходимое, но и только - ничего сверх того, что нужно, ничего сверх официальных требований. Поговаривали, что Георгий Давыдович женат, но имеет молодую любовницу, и что он игрок в преферанс и частенько ночами отдаётся этой страсти, а школьные будни - всего лишь прикрытие или дань, которую он весьма условно отдаёт обществу, чтоб не приставало.
Ещё Мария полюбила физкультуру. Её преподавал Иосиф Петрович, которого постоянно звали Иосиф, а то и вовсе Ёсик. Иосифу было что-то около тридцати-тридцатидвух лет. Вот этот молодой учитель сильно повлиял на Марию. Ради него она старалась быть лучшей в классе. Ради него пошла дополнительно заниматься в секцию каратэ, а позже, став повзрослее, пристрастилась к бодибилдингу. Она часто представляла Иосифа рядом с собой, когда стояла в спортзале перед зеркалом: небольшого роста спортивная фигурка Марии хорошо бы смотрелась в паре с Иосифом.
В результате усиленных занятий Мария начала ездить на соревнования, кое-где занимала почётные места и становилась горда собой. С восемнадцати лет она снимала отдельную небольшую студию, в которой и цвела её тоска по романтической любви, по сильным чувствам и настоящей дружбе.
Надо сказать, что Мария отлично умела накрепко запоминать "уроки". И в отношениях с молодыми людьми ей теперь требовались доказательства или обязательства, что её не бросят никогда. А кто, положа руку на сердце, в настоящее время может давать такие обязательства? Если только не совсем чистый на руку паренёк?
Именно такой ей и попался.
Он оказался из местной богемной тусовки и много взрослее её - в общем, авторитет среди студенческой братии и дамский любимчик. Рассказывал великое множество красивых историй, разнообразных мифов и легенд, знал наизусть стихи, сутры и чудесно пел под гитару. К тому же он весьма романтически носил белую сорочку и курил тонкие "дамские" сигареты. В общем - был именно тем, о ком грезила девичья душа Марии ночами. Она влюбилась. Ему льстило сильное первое чувство невинной девушки. К тому же она отлично соответствовала желанию парня оставлять неизгладимый след в женских душах так, чтобы девушкa запомнила его на всю жизнь. Это казалось захватывающе интересно - учить её жизни, открывать глаза, управлять так, что та даже не замечала, насколько послушной игрушкой становилась в его проворных руках.
Гарик, - так звали парня, - умел использовать тоску Марии по мужскому признанию и любви к собственной выгоде. Сначала пообещал ей то, что девушка хотела услышать - любить и заботиться, помогать и наставлять на путь истинный - как настоящий рыцарь он даже не поленился припасть на одно колено в тот вечер, когда лишил её невинности.
- Мария, посмотри на своё тело - ты не должна его прятать, ты сложена, как... героиня фильма, которая могла бы заткнуть за пояс любую выскочку, возомнившую себя звездой экрана! Ты уже достигла возраста, когда женщина может стать настоящей спутницей одинокому путнику - утолить его жажду по большой любви - по высокой истинной дружбе между мужчиной и женщиной, освящённой самим небом! Смотри, я стою пред тобой на коленях - ты моя муза - девочка моей мечты! - После этого Гарик постоял ещё, глядя снизу вверх на зардевшуюся от таких признаний девушку, потом поднялся, подошёл вплотную и приподнял чуть-чуть её за подбородок, заглянул в глаза и нежно поцеловал не совсем братским поцелуем в губы. У ней закружилась голова...
Дело было сделано - усилия двух месяцев нечастых свиданий вознаграждены - Мария оказалась бесповоротно влюблённой и податливой. Теперь её можно было приглашать в свою холостяцкую квартирку, а уж там - дело техники и опыта. А опыта Гарику было не знанимать! Он обольстил её так ловко, что девушка толком не поняла, когда же случилось самое главное - всё было как во сне или в кино, которое лишь наблюдалось краем глаза: кино на беспрестанно плывущем экране. Тело же было полно истомы и ни в коем случае не соглашалось помнить, что нужно защищать свою девственность или как-то бороться, чтобы не быть "бабски глупой"...
В общем, Мария лишилась невинности в семнадцать с половиной, чем, как оказалось, ещё и увеличила своё и без того значительное чувство вины. И, зная о таком чувстве-комплексе, Гарик довольно быстро начал на нём играть. Подстёгивал её к усиленным занятиям спортом, чтобы было чем гордиться, как хорошему наставнику; надавливал на него, когда нужно было избавиться от её "опеки" в связи со своей продолжающейся активной тусовочной жизнью дамского обольстителя; напрямую поддерживал, когда она вдруг проявляла беспокойство и недовольство, то есть появлялся хоть малейший намёк, что девочка может начать "качать права". Тогда он ловко намекал, что "терпеть не может бабских прихотей и уловок", что далеко не всякая женщина может с достоинством соответствовать важнейшей роли женщины в жизни мужчины и поднимать его своим поведением на высоты карьеры и благополучия, а не напротив - убивать в нём всякие благородные устремления своими тупыми мещанскими глупостями, ревностью и подозрениями". После этого, обычно, Гарик целовал "свою девочку" и повторял, как ему повезло найти не какую-то телушку-мещаночку, а настоящую леди и девушку-самурая в одном лице . Мария быстро впитывала и реагировала нужным образом. Гарик делал ходы верные, как в хорошей шахматной партии, и постоянно побеждал.
Когда он, наконец, ею наигрался и бросил, Мария оказалась в шоке, а после - в депрессии, из которой так до конца и не вышла. После расставания с Гариком, жизнь стала продолжаться, подспудно сопровождаемая некончающейся депрессией. А может быть, это состояние началось много раньше - с момента, когда ушёл отец, едва взглянув в её сторону, и только временно затихало на период влюблённости.
В глубине души она ненавидела себя и вообще женщин, хотя наружно выстояла и удар судьбы пережила. Когда оправилась начала втрое усиленнее заниматься спортом. А так же очень много читать, изучать духовную, религиозную и эзотерическую литературу, входить в контакты с новыми друзьями по общим интересам. Внешне она продолжала жить нормально, а внутренне ей постоянно требовался допинг "достижений". Чтобы чувствовать себя "достойной" Мария прилагала куда как большие усилия, чем обычные девушки в её возрасте.
Так вот с трудом входила Мария во взрослую жизнь. С матерью отношения так и остались холодными: у них получалось только ссориться, и постепенно обе выбрали не встречаться без крайней нужды. Отец и вовсе пропал - перестал как навещать, так и звонить. Остался лишь след в душе, саднил "незаживающей ранкой", а больше ничего.
После Гарика стали появляться другие парни, но все проходили мимо - на роль рыцаря никто из них не тянул. В каждом было полно недостатков, а главное - никто так и не поднялся на высоту понимания "души Марии" настолько, насколько понял её Гарик.
Гарика она продолжала вспоминать постоянно. Его слова, объятия и... запах... Настроение от воспоминаний неизменно портилось. Но были и приятные воспоминания.
Однажды он пригласил её на взрослую вечеринку, где оказалось много красивых женщин и прекрасных мужчин. На вечеринке Гарик постоянно нахваливал Марию перед гостями. А потом попросил доказать его правоту и раздеться, чтобы показать красоту тела. Мария была горда собой и его доверием, разделась до тонких трусиков и прошла по залу под дружные апплодисменты. Гарик переглянулся с друзьями, подошёл и на глазах у всех обнял и поцеловал, потрепал по щеке, похлопал легонько попку, приобнял за плечи и велел подать Марии шампанского:
- Предлагаю всем наполнить бокалы и выпить за Марию - девочку мой мечты!
Раздались поддерживающие возгласы, апплодисменты и смех:
- Да, да! Все пьют за Марию! Девочку-мечту!
После того как Мария пошла одеться, Гарик тоже вышел с несколькими мужчинами в курительную комнату. Что там проиходило девушке увидеть не привелось.
В тот вечер Гарик уеденился с ней в спальне во время вечеринки и был особенно ласков, но вечером отвёз домой, сославшись на очень важные дела поуту и необхоимость как следует выспаться.
Да, Гарик всё ещё занимал мысли и чувства - часто и невольно вспоминался.
И вот, наконец, в один прекрасный день... появился всё же некий мужчина: необычный, как показалось - очень сдержанный, немного строгий, можно даже сказать мрачноватый - этот не стал делать комплиментов её выстроенному "в поте лица" телосложению: не стал хвалить. Хоть она и хотела бы, ведь тело - было основным её капиталлом. Однако этот повёл себя совсем иначе...
- Любите скандалы?
Мария повернулась на голос. Рядом на скамейке сидел мужчина средних лет: высокий, волосы чёрные, глаза тёмные и внимательные, взгляд немного жёсткий. А может пытливый... Мария невольно поёжилась, но и одновременно как бы встрепенулась - где-то в груди скликнулось нечто неопределимое, как если невидимый пазл совпал и неслышно чутьём екнуло "попадание в точку". Взглядом мужчина указывал на страницу журнала, которую Мария читала, пока ожидала электричку - совершать обратный путь с работы на электричке давно вошло в привычку, потому что было удобнее, чем на автобусе, и немного дольше. Возвращаться в пустую квартиру Мария не слишком любила.
Никаких особых дел на вечер не предвиделось. И девушка ответила дружелюбно:
- А вы разве не читаете журналов? - Она невольно покраснела. И тут же раздосадовалась на свою дурацкую неуправляемую манеру. Казалось, каждый встречный всенепременно заметит и будет смеяться - ведь она, как дурочка, краснеет по пустякам.
- Разумеется, читаю. Но в основном новости, кроссворды и сводки биржевых курсов. Да ещё, разве что спортивное обозрение. Я всегда завидовал особенностям женской природы быть в курсе всех сплетен, новостей из жизни актёров и знаменитостей - вообще женской искренней увлечённости чтением о событиях в мире знаменитостей и частной жизни отдельных персон.
Какой-то маленький дьяволёныш внезапно проснулся в Марии, так захотелось ему доказать, что она не какая-то глупышка, читающая только скандальную хронику в жёлтой прессе и бульварные романы, а как раз очень серьёзная и образованная девушка. И ещё, может, ему форы даст в познаниях: и о новостях с кроссводами, и о многом другом. Только вот биржей Мария никогда не интересовалась. Ну да и ладно, зато...
- К Вашему сведению, я только что открыла эту страницу! - А страница и впрямь была открыта на "скандале недели", - Мария обожала читать о скандалах и выяснять, кто же прав, а кто виноват в каждой отдельной ситуации. Она даже на телевидение дважды отстаивала дикие очереди, чтобы попасть на передачу, где предполагалось обсуждать поведение граждан и выносить нечто вроде вердикта - "мнения публики со стороны", да так ни разу пока и не попала.
- А до этого я читала об одном известном русском путешественнике, который в одиночку пересёк... Атлантику всего лишь на - представьте себе: на лодке! - Всю эту реплику девушка высказала на одном дыхании, запнувшись всего лишь раз и волнуясь сама не зная почему...
- О, да!.. Я тоже о нём читал. Выдающаяся личность! Какая отважность, бесстрашие! Какая могучая воля к победе и пренебрежение к страданиям плоти! Поздравляю, у вас чудесная способность отличать настоящих героев современности! - Он протянул руку, - будем знакомы я Павел!
Мария опять покраснела...
- А я Мария. Родители назвали, в честь матери Христа Марии. Так несовременно, но что поделаешь... - Она опустила глаза. Волнение не давало дышать ровно. И смотреть на Павла почему-то было боязно. Хотя очень хотелось. И ещё хотелось, чтобы он не уходил. Поговорить бы с ним подольше... Такой интеллигентный!..Так повезло, что она опоздала на предыдущую электричку!
- Однако, была и другая Мария - не менее достойное историческое лицо - Магдалина. А про что же вы читали, позвольте спросить? - Молодой человек не унимался...
- Но... Это такие пустяки, - опять сконфузилась... Нужно было что-то срочно придумать - отвлечь его чем-то умным... - А Вы, сами чем интересуетесь?
- Я интересуюсь... тайнами человеческой души, Маша. Можно я Вас так буду называть? - Он смотрел ей прямо в глаза...
И опять девушка смутилась... И странно почувствовала некую неприкаянность в животе. Похоже, он имел над ней странную власть. Находиться рядом завораживало. Усыпляло. И... наслаждало одновременно. (Деточка, расслабься, повернись вот так - ты чудо, представь себе, что тебя ласкает сам Александр, а ты - сама Таис Афинская - позволь любви проникать в тебя - вот так, так - поддавайся ритму - открывай себя навстречу любви.., - В памяти томно плыли слова Гарика, как он когда-то нашёптывал их на ухо - монотонно и убаюкивающе гипнотизировал его голос, и как соглашаясь, делала всё, что ласково повелевал мужчина - её избранник)
- Мария, Вы чем-то обеспокоены? Не хотите, чтобы Вас звали Машей? Что случилось? - Он излучал участие... Мария была готова заплакать...
- Да, нет. Ну, что Вы!!! Конечно, можно звать Машей! - Она усилием воли стряхнула воспоминание, опять почувствовав жар в щеках
- Знаете, здесь недалеко маленькое кафе... Может составите мне компанию? Так хочется выпить чашечку кофе... - Он поднялся.
Мария поднялась тоже. И уже стоя сообразила, что сначала нужно было ответить и согласиться. И опять покраснела...
- Не волнуйтесь, Маша - здесь недалеко. - Он взял девушку под локоть и легонько подтолкнул, видя её замешательство. Согласие свершилось само собой без всяких слов со стороны вдруг "затормозившей" "Маши"...
Так Мария познакомилась с Павлом...
События развивались быстро, можно даже сказать стремительно. Решения принимались сами собой. В новых отношениях Мария снова оказалась ведомой. После кофе договорились встретиться ещё, потом ещё, потом ещё... Находясь с Павлом Мария чувствовала некоторую заторможенность и эйфорию. И приятную расслабленность, это нравилось. И было легко. Разговоры становились всё более интересны и необычны. Создавалось впечатление, что она входит в какую-то паралельную реальность, в какую-то территорию скрытых смыслов - иных измерений, невидимых обычным обывателям тайн. Всякое высказывание Павла несло некий двойной смысл, как будто обещало вот-вот открыться "второе дно" и, как в шкатулке - вдруг появится старинная парча, которую можно приподнять, а под ней... Там грезились жаркие объятия любовников, старинные вина, гладкие мускулистые плечи - в общем что-то волновало Марию, ожидалось начало чего-то наконец настоящего. Подчиняясь атмосфере встреч, напрямую Мария ни о чём не спрашивала и предпочитала томиться в предвкушении событий.
- О чём там шепчутся деревья?
О тайнах, что листвой укрыты?
- Нет, это у людей несметно -
В душе пороки их сокрыты.
Там бродят демоны и будят
Земное зло под видом страсти,
И упиваются незримо,
За страсть расплату дав - напасти.
- А как же девы? Разве матерь
Мария им не шлёт спасенье?
- Нет. Девам тоже, как их мужу,
Предстать придётся в Воскресенье.
- Мария, ты уверена, что хочешь прикоснуться к тайне?
- Да, я уверена. Хочу.
- И не будешь ни о чём сожалеть?
- Нет. Обещаю, что никогда не пожалею.
- И ни о чём не станешь просить для себя?
- Ни о чём.
- И никогда не расскажешь о том, что здесь произойдёт, хоть даже и священнику?
- Не расскажу.
- Теперь клянись.
- Клянусь!
Откуда-то тихо зазвучала музыка. Павел провёл указательным пальцем по лбу девушки - по середине лба, след от пальца стал влажным...
Желание проснулось мгновенно.
Мария испугалась себя. Желание возникло без всякой причины - кроме лба Павел её не касался. Он всего лишь на неё смотрел. А у Марии едва не подкашивались ноги...
- Отойди туда, к столу и стулу, - она отошла.
- Сядь, ко мне лицом. Раздвинь ноги и смотри мне в глаза. Полу халата откинь в сторону... Ну?!
- Возьми со стола то, что там лежит, - на столе лежала плётка с изящно выполненной рукояткой...
- Что ты чувствуешь при виде плётки? - Мария не знала, что сказать - она чувствовала вожделение - вообще: и от плётки, от её вида, и от голоса Павла - от его приказаний, от своего послушания - от всего, что происходило - Мария страдала от желания, и не могла ничего сделать, потому что хозяином положения был Павел, и именно ему можно было взять её или нет: утолить её вожделение или отказать. А Павел просто наблюдал и задавал вопросы, и кажется, совершенно не собирался приходить ей на помощь.
- Ты чувствуешь, что виновата?
- Почему ты покраснела? Не смей прекословить? Разве ты не знаешь, что перед господином ты должна говорить только правду и получать в ответ то, что заслужила? Распахни весь халат! Обнажи грудь, - голос Павла отдавал приказания монотонно, руки Марии послушно распахнули полы халата...
Истома охватила весь низ живота: Мария ЖДАЛА.
Сколько раз она бывала на соревнованиях - она показывала мускулистое тело, но никогда вожделение от этого не возникало. Во время соревнований она лишь "сдавала экзамен на достижение результата" - сейчас она сдавала тайный экзамен на послушание - искупление греха. Осуществляла расплату за грехопадение Евы. В мозгу странно переплетались мифы, истории из жизни богинь и куртизанок, строки из библии, взгляд отца, шепот Гарика... И над всем этим витал поведительный голос Павла - оправдывал, позволял, уводил в некое царство, где царила похоть, где была разрешена. В этом царстве естественно принималось, что женщина похотлива от природы - грешна, и далее может свободно открыться в своей грешности - явить её. И... молить о прощении.
- Женщина... - Послышался шум шагов, и Павел замолчал.
Открылась дверь.
В комнату вошли обнажённый молодой мужчина и девушка в нижнем белье.
В груди Марии затрепетало сердце...
Девушка поклонилась сначала Павлу, потом Марии. Потом опустилась перед ней на колени. Мария мгновенно автоматически запахнула халат.
Павел выждал некоторое время пока Мария совладала с собой. Он отлично понимал, как быстро она возьмёт себя в руки и как будет вести себя дальше. Мария представляла из себя открытую книгу, в которой можно писать всё, что угодно - он собирался записать там нечто интересное ему самому, к тому же... Эксперимент обещал оказаться весьма удачным.
Павел заговорил.
- Мария, ты видишь эту девушку? Она грешница. Она ненасытна и требует утоления своей страсти. За это она пришла получить наказание. С этого момента девушка поступает в твоё распоряжение - ты получаешь право наказывать её так, как она того заслуживает. Ты принимаешь ответственность за достаточное наказание этой блудницы. Так же тебе будет прислуживать и помогать этот молодой человек - зови его Слейв. Ты всё поняла?
Мария кивнула.
- Вели ей раздеться.
- Ты слышала, хозяин велел тебе раздеться! - голос Марии неожиданно вдруг стал повелительным и хлёстким.
- Теперь, Мария, - приказал Павел, - покажи ей, как выглядят настоящие царицы - пройдись по комнате обнажённой! - Странно, но на этот раз Мария испытала чувство триумфа - с готовностью скинула халат и гордо прошлась по комнате. Девушка же дрожала, стоя на коленях. Разумеется, что "дрожать" ей предполагала отведённая роль, но... всё-таки казалось, что дрожит она от страха, а вовсе не от проигрывания роли. От этого по телу разлилось блаженство.
Далее сцены развивались так, что Марии было назначено "наказывать плёткой блудницу", в то время как саму её "поддерживал" то сам Павел, то слуга Слейв. По роли он снимал "напряжение" самой хозяйки Марии после наказания блудницы. Но так же мог "давать блуднице - хоть чуточку утолить жажду, порочную ненасытность". Когда же он "возрождал" Марию, снимая её напряжение и наполняя силами - Блудница ждала на коленях, готовая выполнить любое приказание. А Павел внимательно контролировал и "принимал послушание" самой Марии - велел ей чётко выполнять то, что он прикажет, и диктовал, как вести себя со Слейвом и девушкой. Марии было очень важно, что Павел смотрит и присутствует, даже если сам он не всегда вступал с ней в сношение.
Вскоре в руках Павла появилась камера...
Но это уже никого не останавливало - вожделение бушевало, "соперница" стонала, побиваемая плетью, а после вылизывала руку несущую "искупление греха"...
Павел проявил себя опытным режиссёром "человеческих душ", а не только человеком, интересующимся их "тайнами"...
С этого дня у Марии появилась собственная тайна, скрытая от людей жизнь.
На роль Слейва приглашались разные мужчины, роль "блудницы" вскоре тоже стали исполнять другие постоянно меняющиеся девушки. Иногда Павел ещё до начала сеанса давал наставления, которые носили информационный характер: о индивидуальном предпочтительном поведения с приглашённым Слейвом. Мужчин всегда называли Слейв, а девушек - Блудница
Случалось и такое, что Мария не была готова к следующему сеансу - ещё не отошла от предыдущего, но... Павел ужесточал голос, и она подчинялась.
А бывало, что "заказ" поступал такой, что "наказать блудницу" нужно было сильнее обычного - тогда и Слейв вёл себя куда как активнее. Марию в таких случаях постоянно посещало видение "бабских претензий", за которые она хлестала девушек уже не сценически игрово, а вполне натурально - за что и была особенно одариваема как Слейвом, так и самим Павлом. Камера бесстрастно фиксировала весь спектакль, включая удовлетворение самой Марии, как Слейвом, так иногда и Павлом - всегда показывающемся в маске. Слейв тоже постоянно участвовал в маске.
Этому давалось объяснение такое: мужчины делают одолжение "грешницам", а потому должны закрыть лицо перед "высшим оком", ведь они выполняют по сути Божье дело ранее, чем грешница предстанет пред Небесным судом. То есть, в принципе, могут устроить так, что судить её окажется уже не за что - ведь она искупит свой грех ещё при жизни. К тому же мужчина в маске намного таинственнее и сексуальнее, а это как раз помогает поставленным целям. Сама Мария тоже признавала, что сквозь прорези в маске глаза мужчины возбуждают сильнее, чем открытые.
В общем, в сеансах Мария раскрепощалась. Они приносили ей удовольствие. Скоро стали использоваться и наручники, и кожанные ремни, и всевозможные "игрушки", и другие принадлежности "игры". В том числе тонкие изящные или грубые "столовые" ножи, которыми исполнялись "угрозы", имеющие целью заставить девушку страдать, бояться и плакать.
Несколько раз Мария заставала доктора, ожидавшего конца сеанса, чтобы оказать необходимую помощь "блудницам" - это не волновало. Мария наконец давала себе волю быть свободной и откровенно мстить женщинам, в каждой из которых видела соперницу и виновницу "бабских претензий".
Занятия бодибилдингом она забросила: во-первых, потому что частенько бывала в синяках и порезах, а во-вторых - необходимость в них отпала сама собой, как корочка с заживающей раны. Зачем? Ведь теперь не нужно было доказывать кому бы то ни было, что "достойна" - Павел, мужчина, награждал её всеми необходимыми "доказательствами". А натура, наказывая женщин - в том числе расплачивалась и за свою "недостойность" и "греховность", заслуживала перед небом и мужчинами звание женщины-соратника - помощницы, а не пустышки никчёмной, от которой убегают.
Теперь на её сеансы шли и платили за это. Павел вскоре стал выдавать ей вознаграждение, часто довольно высокое. Мария получила желаемое, стала удовлетворена и немногословна. Читать она тоже перестала.
Хроника из жизни звёзд, и та как-то потускнела, интерес к ней поувял - Мария теперь и сама была вроде звезды. Да и знаменитости, бывали случаи, угадывались под маской очередного новенького Слейва... Так что "жизнь знаменитостей" пожаловала сама - с доставкой, что называется - предстала, в ожидании "пути домой". Вместо обычной банальной электрички Мария попала в "сказку" из тысячи и одной ночи или... в "историю Синей Бороды".
Странно, но история о Синей Бороде стала постоянно фоном кружиться где-то рядом в сознании - неуловимо входила в память снова и снова, хотя Мария её гнала, как назойливую муху-прилипучку...
Всё бы шло так и дальше, но...
Однажды Мария увидела на автобусной остановке небольшой плакатик: на нём было фото пропавшей без вести девушки, и просьба всем, кто её видел сообщить в полицейское отделение. На фотографии улыбалась девушка, исполнявшая роль "блудницы" примерно месяца четыре назад. Мария могла бы не вспомнить, но у той было слишком уж виноватое лицо и портящий её шрамик у верхней губы - на этом шрамике Мария сосредотачивалась, когда отдавала приказания девушке - она никогда не смотрела "блудницам" в глаза - всегда выбирала какую-то точку или часть на лице - с ней и "общалась". А у той девушки был очень подходящий для такой цели шрамик, к тому же вызвавший ассоциацию, что "бог шельму метит", а эта ассоциация в свою очередь очень помогла Маше войти в нужную эмоциональную форму, и "отделать" девушку с особым пристрастием. К тому же та на удивление "упрямо" никак не хотела "молить о пощаде", а её Слейв возбуждался нешуточно от Машиных наказаний и так "отблагодарил" Марию - физически, морально и сексуально, что той было и самой не встать после сеанса пару-тройку дней. И когда она уходила, девушку всё ещё не развязали, и оставалась большая вероятность, что с ней продолжили после Машиного ухода. Доктора тогда в холле не оказалось, хотя Маше хотелось ему показаться. Он сам пришёл к ней домой наутро. Про девушку она вскоре напрочь позабыла. А вот сейчас вспомнила. Чем-то тот сеанс показался уже чересчур... натуральным что ли...
В груди зашевелилось дурное предчувствие...
А через три дня после этого Машу показали по телевизору. То есть, показали не её, а фоторобот...
- Машенька, открой, это я. - Из-за бронированной двери квартиры раздался голос Павла. Обычно Павел сам никогда к ней не приходил. Что-то, вероятно, случилось, раз он пришёл без предупреждения... Да и голос подтверждал предположение - звучал совсем необычно: виновато, как у бедного или больного, а вовсе не так, как Маша привыкла слышать...
- Да, да, подожди минутку, сейчас открою... - Маша торопливо завозилась с замками - их было три.
- Входи, Павел, что-то случилось? - Мария не успела спросить больше ничего... Две пары крепких рук, как железным капканом обхватили её, а рука Павла быстро и ловко поднесла и сильно прижала к её носу салфетку... Мир поплыл перед глазами... Последним в памяти затравленно метнулся шепот Гарика: хорошая девочка, ты всегда будешь меня помнить, ты - лучшая...
- Пойди, открой машину, и проследи, чтобы было чисто.
- Понял, шеф! Куда её?
- Туда же, а куда ещё? На этот раз придётся сделать перерыв, пока всё успокоится.
- Без работы что ли будем сидеть?
- А что, лучше за решёткой?
- Да, ладно - это я так... Сдуру ляпнул, не подумавши. Так я пошёл?
- Да, иди. И этого с собой возьми - пусть караулит рядом с машиной, чтобы никаких случайностей, а сам возвращаяся - поможешь нести...
- Понял, шеф! Пошли!
Летят журавлики по небу -
Не то, что синие синицы.
Гудят те поезда, что едут -
Везут девчонок за границы...
Темнеет лес, лишь птичек гомон
Резвится там, где нет лампадки...
Уснуло девушкино горе -
Земли объятья тоже сладки...
- Павел, я слышал у вас были неприятности? - Элегантным движением Гарик достал сигарету и протянул пачку, - хочешь сигарету?
- Нет, я же давно не курю, - Павел слегка поморщился от вида тонких "дамских" сигарет, а ты всё тот же... Да, кое-какие были, я на время уезжал - путешествовал. Ничего серьёзного. Сейчас будем снова восстанавливаться. Как там у тебя, есть на примете хороший материал?
- Всегда кто-то есть, но... думаю, тебе нужно что-то особое... Присмотрю что-нибудь на днях. Сейчас много новеньких приезжает. Это самое лучшее, - он затянулся и выпустил дым колечком
- Да, когда найдёшь - дашь наводку, цена всё та же...
- Нет. Теперь дороже, - Гарик бросил быстрый взгляд и снова затянулся, - ты же сам понимаешь... Мало ли что - я тоже с каждым разом больше рискую.
- Ладно, договоримся - ищи, - Павел выразительно посмотрел на Гарика, - чтобы была подходящая...
- Я всё Марию вспоминаю - как идеально подошла девочка!
- Да, с твоей Марией работать было одно удовольствие, - Павел мечтательно улыбнулся, - чудная девочка! Немного нервная, правда, под конец стала. Несколько раз приходилось её оттаскивать. Сама плачет, а кнутом хлещет, и уже кажется себя не помнит... А та уж сознание теряет... После её сеансов клиентура повалила, недурно тогда шли дела... Жалко её. Только мы тут не при чём. Папашка должен был думать. За него мстила... Ты что-то о нём слышал?
- Говорят, у него последнее время дела шли плохо. Сначала вернулся на родину, там ничего не получилось, потом приехал обратно - какого-то себе нашёл тут, а тот его кинул - на деньги сначала, а потом подставил... Ну, короче, не повезло её папашке. А маманя зато нормально нашла себе работягу, живёт, забогатели... Что дочка пропала, особенно не тужит. Она ведь не в курсе всех этих тонкостей, даже не знает, жива ли дочурка... Не ладили они из-за папани.
- Я слышал, что он и сам кого-то подставлял? Не совсем уж невинный был папик?
- Кто их там разберёт, но девочку нам хорошую оставил.
- Он что, знал, что ты её в раскрутку пустил? - Павел быстро пристально взглянул на Гарика.
- Нет, конечно, зачем докладывать? - Ещё одно колечко дыма поплыло к небу...
- Ясно. А как сам-то?
- Да, знаешь, иногда надоедают бабы - хочется нормально... ну в общем - как-то идёт потихоньку, особо не жалуюсь... Ты-то сам с кем? Говорят, женился? - Гарик ухмыльнулся краем рта, и взглянул исподлобья.
- Женился, но... ты же знаешь... Отправил их с ребёнком - прикупил там домик небольшой, живут, мне на расстоянии удобнее. Да и специфика работы... Всякое бывает, зачем лишний риск?
- Так, говоришь, плакала девчушка, когда соперниц хлестала? Ревнивая была... Но никогда внешне не показывала - гордая. Бывало упрекнёшь только намёком, сразу как шёлковая становилась. Очень боялась стать, как "обычная баба". Вот ведь дура... Откуда у них иногда столько всякой дури берётся? Да ещё это религиозное "воспитание"... - Он покачал головой.
- Она нам одну так отделала, что доктор почёл за разумное ничего не вмешиваться - всё одно уже было без толку... Я ей иногда внушение делал, чтобы работалось с нужным энтузиазмом, да и коктейли помогали немало... А что ты на нормальные сигареты всё не перейдёшь? - Павел кивнул на тлеющую сигарету.
- Зачем? Девочкам нравится, а мне всё равно. У тебя плёнка лишняя с Марией есть?
- Нет, сейчас ничего - всё вывезли ещё тогда. Что, хотел попрощаться? - теперь усмехнулся Павел.
- Да, не знаю... Всё же приятно, когда тебя любят. Как-то возвышает.
- Да Вы говнюк, батенька.
- Не больше Вашего, Павел Ильич, - И они мирно друг другу улыбнулись. Солнце клонилось к закату, небо окрасилось розовыми тонами. Стало слышно, как весело чирикают птички...
- Чудесная погода, Павел Ильич?
- Да уж... Почаще бы нам вот так выбираться на природу, посидеть в тишине, поговорить... А то всё дела, заботы - так, глядишь, ведь и жизнь пробежит...
- Да я, собственно, не против. Что нам делить. Вишь, как птички разрезвились, в следующий раз здесь же? Что-нибудь через пару недель, идёт?
Они сидели в парке, напротив небольшого озера. С деревьев медленно опадала листва, стояла осень. Вид на озеро завораживал своей естественностью и красотой. В таком месте хорошо было мечтать. От воды веяло спокойствием и прохладой. Вот и кончилось жаркое лето. Можно даже сказать знойное...
Мимо прошли, хихикая, две молодые девушки.
Мужчины проводили их взглядами и переглянулись.
Гарик поднялся, сделал движение рукой собеседнику, откинул голову, легко пробежался пальцами по волосам и элегантной походкой двинулся вслед за прошедшими девушками. Павел посмотрел ему вслед и улыбнулся. Потом расслабленно потянулся, встал и пошёл по дорожке парка в противоположную сторону.